Нора

В этот поселок я переехала вместе с мужем.

В конце мая мужу пришло уведомление о переводе: его направляли на работу в один из периферийных офисов фирмы, на границе префектуры. Оказалось, что офис находится в тех местах, где муж родился и вырос и где живут его родители. Вот муж и позвонил свекрови — посоветоваться насчет поиска подходящего для нас жилья. «Так, может, поживете с нами по соседству?» — «По соседству?» — «Мы ведь на соседнем участке дом сдаем, помнишь? Как раз недавно жильцы съехали». Свекровь было очень хорошо слышно, — сидя чуть в стороне, я могла разобрать каждое слово. У родителей мужа на соседнем участке есть дом, который они сдают в аренду? Это что-то новенькое.

«Вот только что, в апреле. Семья из четырех человек. У них отец семейства, умница, построил-таки дом, и они съехали. Перед отъездом зашли попрощаться, подарили нам в благодарность ящик кумамотских мандаринов. Хорошая семья. Мунэаки — ты их, наверное, знаешь. Это Като-сан, помнишь? У него еще младшенький — такой, с кудряшками». — «Нет, не припоминаю».

Я взяла лежавший на столе листок бумаги и написала: «Дом отдельный?» Показала записку мужу. Он кивнул и, дотянувшись до листка, написал в ответ: «2 этажа». Свекровь продолжала: «Короче, дом сейчас стоит пустой. Агент ищет новых жильцов, но, кажется, пока желающих нет. Хотите — живите. Если вам этот вариант подходит, я ему завтра же позвоню, скажу, что не надо больше искать. Ну так что, хотите?» Муж как можно беззаботнее сказал: «А сколько там у вас стоит съем?» — «Да почти ничего, тут же деревня. Пятьдесят две тысячи иен. Хотите?» Разговор шел по городскому телефону, муж, не отходя от аппарата, посмотрел на меня, как бы спрашивая: «Что скажешь?» Как удачно совпало, прямо подарок судьбы. Что тут скажешь, кроме спасибо. Я кивнула. За деньги заметно меньшие, чем оплата наших тесных двух комнат с кухней в городе, мы сможем жить в отдельном двухэтажном доме. «Хотим! Пятьдесят две тысячи — это даже меньше, чем мы сейчас…» — «Так я не буду брать с вас денег». — «Что?» — «Не буду денег брать. Вы их лучше откладывайте. Правда, из-за налогов, наверное, нужны будут какие-то формальности, но платить не надо. Слушай, ну что за бред — мы же одна семья, какие деньги? И вообще, ипотека уже выплачена, дом не новый». Муж снова посмотрел на меня: «Что скажешь?» — а какие могли быть возражения — одна благодарность. Только вот мне никак было не вспомнить этот дом по соседству, хотя я наверняка видела его в те несколько раз, когда мы навещали родителей мужа. Какой он — большой или маленький? Какого цвета стены? Что растет на участке? Ну, раз я не помню, то, наверное, дом этот, с одной стороны, не хоромы, а с другой — не совсем уж убогая развалюха.

Честно говоря, я даже толком не помню, как выглядит дом родителей мужа. В памяти всплыли солнечные батареи на крыше, какие-то деревца в саду — отдельные фрагменты общей картины.

«Там ведь есть парковка?» — «Только одна, но есть. У нас ведь без машины тут вообще нечего делать». — «Мне до работы, если на машине, меньше получаса… Слушай, это нас очень выручит. Но насчет денег — ты серьезно?» — «Ну я же сказала, формально в бумагах будет прописана какая-то сумма. Но платить не надо. Подумай сам, ну возьму я с тебя эти пятьдесят две тысячи — и что дальше? В общем, ладно — я предупрежу агента». — «Вы нас действительно выручите!

Асахи увольняется, так что не платить за съем будет очень кстати. Спасибо!» — «Что? Аса-тян бросает работу?» Свекровь теперь говорила немного тише, но слышно ее было все так же хорошо. «Ну а как? Она же не сможет оттуда ездить на работу в город». — «Это понятно, но… Может, ты один переедешь? Типа в длительную командировку? Работу все-таки обидно бросать». Муж посмотрел на меня. Я покачала головой. Жить раздельно из-за такой работы, как моя? Вот еще! Я же внештатник на птичьих правах и с небольшой — да что уж там, реально маленькой — зарплатой. Муж молча кивнул. «Вряд ли. С чего это нам разъезжаться?» — ответил он в трубку.

«Ну, дело молодое», — сказала свекровь с усмешкой в голосе. Может, оно и молодое, но все-таки мы уже не молодожены. Вот как, получается, важна для нее работа, если она считает, что пусть лучше мы с мужем поживем раздельно, лишь бы я не увольнялась. Эта точка зрения сама по себе вызывала у меня восхищение. Я даже немного позавидовала. Свекровь, проработавшая на одном месте много лет, через год-два должна была выйти на пенсию. Я слышала, что когда она родила ребенка, то есть моего мужа, то взяла декрет всего на полгода или около того. При этом не то чтобы финансовое положение их семьи вынуждало ее работать. Видимо, ей просто это нравилось, а может быть, она действительно любила свою работу. Но у меня, увы, была не та работа, на благо которой станешь отдавать всю себя. Никаких сверхъестественных мучений, но далеко не работа мечты. Такого, чтобы я выбивалась из последних сил, пахала, сжав зубы, не было, но и на седьмое небо от счастья взлетать не доводилось. Да, я нередко думала о том, что нас слишком перегружают, что зарплата слишком низкая. Думать об этом было утомительно, но так ведь было не только со мной. Понятно, что делать мою работу вместо меня мог кто угодно, но чтобы в моем возрасте искренне переживать по этому поводу, нужно быть очень наивной.

Муж положил трубку и с улыбкой повернулся ко мне: «Ну, ты ведь все слышала? Не замучаешься жить рядом с родителями мужа?» — «Замучаюсь? Почему?» — «Ну, не знаю, свекровь выпьет кровь, то-се…» Забавная поговорка, я даже улыбнулась. Отношения, о которых в ней говорилось, не имели ничего общего с отношениями, которые сложились у меня со свекровью. Я, конечно, не считала ее идеальной женщиной, но достоинств у нее было однозначно больше, чем недостатков. Она была веселой, в меру заботливой, открытой, трудолюбивой и так далее и тому подобное. Если бы речь шла о том, чтобы жить под одной крышей, я бы, наверное, задумалась, но просто жить по соседству — почему нет? «Да, всяко бывает, но твоим родителям — большое спасибо. Неизвестно, когда я смогу и вообще смогу ли найти работу. Так что ноль иен за аренду — это прямо подарок». — «Во-о-от…» — протянул муж, мягко сложив губы в полуулыбку, достал мобильник, и пальцы его забегали по экрану. «А ты сам-то не замучаешься у родителей под боком?» Хотя мы жили в той же префектуре, что свекор и свекровь, мне казалось, что наши редкие поездки к ним во время летнего отпуска или на зимние праздники были мужу, скорее, в тягость. Мои родители жили в другой префектуре, и, решая, к кому ехать, мы как бы по умолчанию чаще делали выбор в пользу моих. Но даже в те годы, когда такой выбор перед нами не стоял, муж под каким-нибудь благовидным предлогом старался отвертеться и к своим не поехать. «Да нет. Не особо. Может, это возраст, конечно, но я даже подумал, что так будет спокойнее». — «Спокойнее?» Муж, глядя в телефон, слегка ухмыльнулся, потом на секунду оторвал взгляд от экрана и посмотрел на меня. Не в пример мне у мужа — куча приятелей. С невероятной скоростью касаясь пальцами экрана, он, наверное, прямо сейчас пишет сообщение кому-нибудь из них о новых обстоятельствах: «Я переезжаю, прикинь, буду жить рядом с родичами, аренда — ноль иен!»

«В смысле, что дед уже совсем старый, — сказал муж. — И мать с отцом тоже немолодые. Всем будет спокойнее, что я поблизости». — «Мм…» Я нажала кнопку на пульте и увеличила громкость динамиков телевизора, который все это время работал без звука. Комнату моментально наполнил многоголосый хохот. Я сделала потише. На экране была явно не Япония: по поросшей травой равнине неслись темнокожие полуголые люди, преследуя крупное животное. Лица, плечи и грудь бегущих были покрыты белыми и желтыми узорами — не то рисунками, не то татуировками. К ноге животного (судя по всему, домашней скотины) была привязана веревка, концы которой трепались. В толпе выделялся затесавшийся туда бледнолицый японский комик, пухленький, в травяной набедренной повязке. Все до одного темнокожие преследователи были в матерчатых спортивных шортах. «Значит, как-нибудь обойдемся без длительных командировок. Окей?» — сказал муж. «Может быть, твоя мама думает, что я штатный сотрудник?» — «Да нет, вроде бы она в курсе…» Пальцы мужа забегали по экрану еще быстрее. Возможно, он набирает сообщение, а может, постит что-нибудь в соцсетях — когда-то меня интересовало, что он там пишет, но эти времена уже давно в прошлом. Покуда он не делает ничего аморального или преступного, у меня нет никакой охоты выяснять, о чем он там переписывается со своими неведомыми дружками в социальных сетях.

«Слушай, а ты на работе уже сказала, что увольняешься?» — спросил муж. «Да, сегодня», — «Они тебя отговаривали?» — «Даже не думали». Я усмехнулась. Муж, не переставая что-то писать, покачал головой. «Поматросили и бросили, так, что ли?» — сказал он. «Именно так. Незаменимых не бывает. Особенно внештатников. Но я же в любом случае после переезда только на полставки могу рассчитывать. И мне в этом году уже тридцать. Хотелось, конечно, хоть раз в жизни устроиться на нормальную, постоянную работу, но…» — «Можешь с поиском работы особо не торопиться, нам же за жилье платить не надо». — «Ну да». В этот момент комик в телевизоре кинулся на животное, но промахнулся и плюхнулся с размаху в грязную жижу. Муж на мгновение перевел глаза с телефона на телевизор и улыбнулся: «Вот ведь придурок, а!» Я тоже улыбнулась. Было решено, что переезд состоится через две недели.

«Не может быть! Мацуура, ты увольняешься?! Почему?» Услышав новость о моем уходе, приятельница из моего отдела — такая же внештатница, как и я, — уставилась на меня, забыв снять со лба матирующую салфетку, которой она до этого сосредоточенно промокала лицо. «Мужа переводят. Поэтому мы переезжаем…» — «Не может быть! Куда?» — «На север префектуры. Оттуда на работу не наездишься. Все это немного неожиданно, если честно». — «Ну вообще! Везет же некоторым… ничего, если я немного позавидую?» Она наконец сняла салфетку со лба, кинула в мусорную корзину и тяжело вздохнула. На работе сейчас было самое напряженное время, но штатников это как-то не волновало, многие в нашем отделе ушли в отпуск (одна — в декретный, другой — по состоянию здоровья, еще двое — из-за стресса) и в конторе не появлялись. Людей не хватало, что не могло не отразиться на работе внештатных сотрудников: мы трудились сверхурочно, отслеживали выполнение заказов, а в какой-то момент даже пришлось вести переписку с деловыми партнерами, хотя наши контракты ничего такого не предусматривали. Зарплата при этом, понятно, не менялась, и в моральном плане это утомляло.

Единственное, что хоть как-то походило на благодарность со стороны фирмы, — подарочные конверты, которые нам выдали в день, когда штатные сотрудники получали зимнюю премию. Внутри моего конверта лежало три бумажки по десять тысяч иен. Снаружи были напечатаны декоративным шрифтом два иероглифа: «незначительное» и «намерение». Не знаю зачем, но я решила посмотреть значение этого сочетания. «Скромный подарок», «небольшой знак внимания» — вот что оно значило. По слухам, зимний бонус наших штатников равнялся трем или даже неполным четырем месячным зарплатам. То есть порядка шестисот-семисот тысяч иен.

Значит, «скромный подарок» — примерно одна двадцатая их бонуса. Я засунула конверт с деньгами в сумку. Не было никакого желания ни тратить эти тридцать тысяч, ни класть их на счет. Они так и валяются в сумке до сих пор. Если бы я продолжила работать в нашей конторе, то, наверное, летом получила бы еще один «скромный подарок». И как знать, может быть, сумма в конверте увеличилась бы до пятидесяти тысяч иен.

«Я бы тоже с радостью уволилась, — сказала приятельница. — А дальше-то что?» Она была на три года старше меня, не замужем. Сожитель ее хоть и работал на постоянной ставке, но зарплату получал маленькую.

В общем, ей было трудно решиться. Конечно, выматываться на работе, как мы в последнее время, — удовольствия мало, но уволиться и искать новое место — страшно, вдруг не найдешь… «А даже если найду, то вряд ли меня возьмут штатником, — продолжала она. — Тут хотя бы полная ставка и за сверхурочные все-таки платят. Если так дальше пойдет, буду получать больше, чем мой сейчас получает. Хотя… у нас тут, даже если очень постараться, глупо думать, что тебя зачислят в штат…» Раньше она работала в штате одной крупной корпорации, но начальство так ее прессовало, что у нее случилось на этой почве нервное расстройство. Ей пришлось лечиться, потом она уволилась и в итоге попала в нашу контору. «Но как же хочется все бросить и уйти… Может, мой тоже наконец отличится и его куда-нибудь переведут? Мацуура, а что там с работой? Будешь искать?» — «Собираюсь, но там совсем деревня… Родители мужа вроде пока что пускают нас бесплатно пожить в доме, который обычно сдают. Как-нибудь устроимся там, думаю». — «Обалдеть! Значит, ты теперь домохозяйка?! — Она уставилась на меня в изумлении. — Боже, это же мечта!» Какая еще мечта? «Мечта?» — «А разве нет? Тебя всем обеспечивают, а ты сидишь дома, занимаешься себе домашними делами. Печешь хлеб, возишься в саду с цветочками… везет же людям!» Приятельница повертела головой туда-сюда, одернула форменную жилетку и провела руками по талии, а затем поднесла руки к глазам и внимательно изучила ногти. Раз в месяц она делала гелевый маникюр в салоне: за несколько недель ногти отрастали, и ей нужно было снова идти в салон, чтобы их покрасить. При этом у нее была дурная привычка машинально соскребать лак, которую она сама, кажется, не замечала. Сейчас баклажановый цвет уже где-то на две трети сошел с ногтей, украшенных по краям небольшими прозрачными камушками. Это выглядело очень по-панковски. Она говорила, что, вообще-то, маникюр стоит шесть тысяч иен плюс еще сколько-то за наклеенные камушки, но в салоне работает ее подруга, поэтому ей выходит заметно дешевле. Я иногда красила себе ногти сама, но кутикулу не обрезала, и получалось не очень красиво. Что же до камушков, то мне не настолько хотелось видеть их у себя на ногтях, чтобы платить за это несколько тысяч иен.

«Вот бы когда-нибудь в жизни хоть ненадолго стать домохозяйкой… Ой, а вдруг… Ты, случайно, не беременна?» Я покачала головой. На работе кроме этой приятельницы я больше почти ни с кем не общалась — разговоры со штатниками, наверное из-за моей застенчивости, вообще никогда не клеились, — но даже с ней мне как-то не очень-то хотелось беседовать по душам. А она, уж не знаю почему, все время рассказывала мне о своих переживаниях и невзгодах. Я знала, больше всего ее беспокоит то, что, работая внештатно, она так и не выйдет замуж и не сможет родить ребенка. «Это ужасно, — обычно говорила она. — Что же мне делать?» В общем, было ясно, что просто покачать головой — это не вариант. Поэтому я как можно убедительнее сказала: «Вовсе нет!» Она помыла руки, протерла насухо декоративные камушки на ногтях. Они, видимо, были приклеены намертво и держались до последнего, несмотря на сошедший во многих местах лак. «Значит, нет. Ну зато, как уволишься, у тебя будет куча свободного времени — ты, наверное, сразу забеременеешь. Обязательно мне тогда скажи! Обязательно! Я в какую хочешь даль к тебе приеду!»

Она, похоже, сочувствовала мне, уверенная в том, что я, как и она сама, страстно мечтаю о ребенке и раз уж после стольких лет замужества все еще не родила, то меня можно только пожалеть. В разговоре со мной она всегда исходила из этого, а я не могла найти подходящего момента, чтобы ее разубедить. На самом деле у меня не было навязчивой идеи родить ребенка. Но и навязчивой идеи не рожать тоже не было. Дети даются на небесах — родится так родится, нет так нет. «Но вообще-то, имей в виду, что если ты собралась рожать, то лучше все-таки работать, чем быть домохозяйкой. Тебе тогда еще и денег дадут. От государства или от префектуры какое-то пособие полагается вроде бы». — «Вот как?» — «Правда, я не знаю, может, для штатных сотрудников — одни условия, а для внештатных — другие». Приятельница посмотрела на свое отражение в зеркале и пару раз провела пальцами по бровям. Для человека, который готов тратить деньги на маникюр с камушками, макияж у нее был довольно скромный. Наверное, при таких крупных чертах лица косметика — и правда лишнее. У нее были двойные европейские верхние веки и длинные, отбрасывающие тень прямые ресницы. На виске — большая родинка, но в целом кожа хорошая, чистая. Только во рту полно металлических пломб, которые сразу становились видны, стоило ей улыбнуться. «Но по-любому, если вы оба штатники — это лучше всего, и в социальном плане, и для семьи». — «То есть, если тебе сейчас предложат снова работать в штате, ты согласишься?» — «Кто, я? Конечно соглашусь!» Она энергично кивнула.

В обеденный перерыв все женщины-штатники идут обедать в какой-нибудь ресторан или закусочную, а внештатники всегда обедают в конторе. Это что-то вроде негласного правила. В том смысле, что штатный сотрудник ест в конторе, только когда у него реально много работы или если с тем, с кем он обычно ходит вместе обедать, что-то произошло. Ничего личного, конечно. Среди штатников тоже есть хорошие люди, просто положение у нас разное. У одних — бонус шестьсот-семьсот тысяч, у других — тридцать. Что тут говорить? До возвращения штатных сотрудниц с обеда еще минут пятнадцать. Так что в туалете пока тихо: штатницы, желающие почистить зубы после ланча, подтянутся сюда чуть позже.

Приятельница сказала с возмущением: «Ведь мы же делаем ту же работу, что и они. А в благодарность — конвертик. Могли бы и нормальный бонус заплатить. Я согласна и в командировки ездить, и в корпоративах участвовать. Ну вот скажи, разве не обидно? Если я, к примеру, вот чисто гипотетически, забеременею, то буду как миленькая работать до тридцать восьмой недели, а потом меня уволят и обратно возьмут через год, если только мое место еще будет свободно. Но возьмут-то все равно не на полную ставку. А если к тому времени уже кого-то вместо меня наймут, то контракт мне никто возобновлять не будет. Но штатникам при этом полагается годовой отпуск, причем оплачиваемый! И потом еще три года укороченный рабочий день. И бонусы им всю дорогу платят, хоть и не полную сумму, но все равно, им к тому же еще и муниципалитет какую-то субсидию выплачивает. А мы как будто и не люди вовсе. Короче, я согласна, чтобы меня взяли в штат. Погоди-ка, Мацуура, а ты, что ли, не хочешь получить постоянное место?» — «Не то чтобы не хочу, но если придется еще больше работать…» — «Слушай, а тебе сколько за сверхурочные заплатили в прошлом месяце?» Приятельница повернулась и посмотрела на меня. От ее только что почищенных зубов пахнуло ментоловым ароматом — она пользовалась пастой другой фирмы. «Не помню точно». — «Мне заплатили около шестидесяти пяти тысяч». — «Мне тоже где-то так». Деньги в подарочном конверте — это бонус. А сверхурочные нам оплачивали на основании заявления, строго по тарифу, установленному из расчета за каждые переработанные тридцать минут. В качестве жеста доброй воли компания могла бы подсчитать и оплатить нам накопившиеся за месяц лишние минуты сверх тридцати тарифных, но этого не произошло, все лишнее списалось. И хотя за счет сверхурочных зарплата заметно повысилась, никакой радости я не чувствовала. Сумма в графе «оклад» в расчетном листке осталась такой же, как и раньше. «Вообще, если подумать, довольно прилично получается. Раза в полтора больше, чем в те месяцы, когда сверхурочных нет. Но за это же вкалывать приходится, пахать не по-детски. Ты понимаешь, они реально на нас, на внештатниках, пашут! Мы как рабы». — «Ну хорошо, что хоть вообще сверхурочные оплачивают». — «Это да. У моего на работе сверхурочные в оклад включены. Как говорится, всегда найдется тот, кому еще хуже… Знаешь, на этой неделе из-за того, что я поздно с работы приходила, готовить никак не успевала, ничего не оставалось, кроме как каждый день покупное есть, и мне кажется, мой уже из последних сил держится, чтобы на меня не наорать. А у вас как в этом плане?» — «Да как-то… Мы просто одно и то же едим несколько дней подряд. Карри с рисом. Ну, или я наскоро готовлю что-нибудь из полуфабрикатов». — «Ну и что, что из полуфабрикатов, зато готовишь!.. Эх, было бы классно вернуться домой, а там ужин тебя ждет. Твой муж, когда раньше тебя с работы приходит, что-нибудь сам готовит?» — «Нет, ну… наверное, если его попросить, может, пару раз и приготовит, но…» Я замолчала, подыскивая подходящие слова, и тут она вдруг резко отвернулась и, взглянув на свое отражение в зеркале, выкрикнула: «Но попросить как-то не получается, да? Я прекрасно тебя понимаю!» Потом уже спокойнее добавила:

«У меня то же самое. Каждый раз думаю: ну приготовь ты ужин хоть разок. Хотя бы в те дни, когда раньше меня домой приходишь. Но попросить не могу. Сама не знаю почему. Вот если бы я тоже штатником была, типа на равных правах, может, и сказала бы…»

Я украдкой посмотрела на часы. Понятно, что кто в перерыв не отдыхает, до конца дня не доживает, но мне уже хотелось вернуться в офис. В любом случае сегодня опять придется работать сверхурочно. Да и вообще, похоже, каждый день придется, до самого увольнения. «А вот ты уволишься, Мацуура, и кто, интересно, твою работу будет делать?» Я посмотрела через ее плечо в зеркало, наши взгляды встретились. Она быстрым движением выставила вперед правую руку и принялась рассматривать камушки на ногтях: «Скоро мне опять надо ногти делать. Может, камушков добавить за счет сверхурочных?»

В день нашего переезда шел проливной дождь. Это было воскресенье — за все время нехарактерно сухого (по оценке обеспокоенных экспертов) сезона дождей единственный день, когда лило не переставая с утра до вечера. Поговаривали о разливе рек в удаленных районах и о жителях, пережидающих стихийное бедствие в убежищах. С утра пораньше прибыли перевозчики — они смотрели на нас с сочувствием. Я, в свою очередь, могла только посочувствовать им — ведь это они будут таскать мебель и коробки под проливным дождем. Наконец все вещи погрузили в фургон, мы с мужем сели в машину и направились по нашему новому адресу. Муж включил музыку, какие-то джазовые композиции или что-то вроде того. Я сама не заметила, как уснула. Проснулась, когда мы уже подъехали к дому родителей мужа — свекровь стояла под козырьком на крыльце, поджидая нас. Казалось, дождь теперь лил еще сильнее, вокруг было темно, будто уже наступил вечер. Водитель фургона вышел из кабины, — как бы приветствуя свекровь, приложил руку к козырьку своей форменной кепки и вопросительно посмотрел на нас с мужем. Прежде чем мы успели хоть что-нибудь сказать, свекровь заговорила, обращаясь к мужу: «Спальня у вас будет на втором этаже, да?» Она была одета в хлопковую рубашку с закатанными рукавами и в джинсы с подвернутыми штанинами. Руки у нее были пухлыми, как у младенца. «Спальня?» — «Аса-тян, ты, что ли, всю дорогу проспала?» Я торопливо протерла глаза. На кончике ногтя осталась выпавшая ресница. «Мунэаки вел машину, и я как-то… извините, пожалуйста». — «Да что ты, не надо извиняться. Эти сборы так выматывают, я все понимаю. Известный факт: при переезде женщина устает сильнее, чем мужчина. Даже если кажется, что оба делали одно и то же. Слышишь, Мунэаки? Я спрашиваю, спальня у вас будет на втором этаже?» — «Да, а что?» — «Помнишь, я тебе по телефону говорила про занавески, которые жильцы оставили? Я их постирала, поэтому в комнате на втором этаже сейчас нет занавесок — кто ж знал, что сегодня такой ливень будет. Они точно до вечера не высохнут. Может, вы у нас переночуете? Только сегодня. Или я могу быстренько в прачечную-автомат съездить высушить. У нас тут есть одна неподалеку. На машине быстро обернусь». — «Да мы и без занавесок можем ночь поспать». Водитель фургона подошел ко мне и тихо спросил: «Извините, а эта женщина, она…» — «Это мать моего мужа, владелица дома». — «Ах вот что. Мать мужа. Я понял». Он едва заметно улыбнулся. Запах мужского пота смешивался с запахом дождя. Пошитая из непромокаемой ткани форма перевозчика казалась совершенно сухой, только волосы его слиплись, пропитавшись потом под форменной кепкой.

Затем мы все перешли в соседний дом, и свекровь приняла на себя командование переездом. «Так, видите коврик у дверей? Я решила постелить, все-таки ливень дикий… А вы, молодые люди, таким образом подрабатываете или это ваш бизнес? Вы уж извините, что вам в такую погоду приходится работать». Перевозчики разулись и, держа в руках рулоны защитной пленки для стен и пола, вошли в комнату, осторожно ступая по полу белоснежными носками. Теперь свекровь объясняла им планировку дома: «Вот тут гардеробная, кухня выходит на другую сторону и вот с этого боку находится. Запад у нас там, поэтому вот в этой комнате во второй половине дня солнце немного в окна бьет… Наверное, это лишнее, но я подготовила такую специальную крепежку на случай стихийных бедствий, ее под мебель кладут, чтобы крепче стояла. Может такое пригодиться?» Перевозчики посмотрели на мужа, муж посмотрел на меня. «Э… большое спасибо. У нас такой нет». Оказалось, что свекровь еще много чего подготовила: переносной холодильник с бутилированным холодным чаем и спортивными напитками, несколько полотенец, влажные салфетки, а также бумажный пакет, внутри которого лежали мотки клейкой ленты, измерительная рулетка и прочие вещи такого рода. Именно из этого пакета свекровь извлекла синюю упаковку с надписью «Сейсмостойкое крепежное устройство „Нешатайка“» и протянула ее одному из перевозчиков: «Вот, пожалуйста, молодой человек, когда будете холодильник ставить, буфет или другую тяжелую мебель, надо сначала эту штуку на пол положить и придавить сверху». — «Я понял». — «Интересно, сколько таких нужно? У меня тут семь штук. Книжный шкаф привезли?» — «Вроде нет…» — «Ладно, значит, холодильник, буфет, платяной шкаф… есть платяной?» — «Платяной… да, привезли». — «Его, наверное, в гардеробную. Или на второй этаж?» У мужа зазвонил мобильник. «Извини, мама, я отвечу на звонок». Прижав телефон к уху, он затопал по лестнице на второй этаж. Свекровь проводила его взглядом, потом посмотрела на меня и пожала плечами. На вид сложно было сказать, сколько ей лет. Мало кто дал бы ей больше пятидесяти. Моложавая, с гладкой кожей, без косметики, на щеках румянец. Моя мама была почти на десять лет моложе ее, а выглядела чуть ли не старше. Может быть, именно в этом и проявляется разница между женщинами, которые после рождения ребенка навсегда становятся домохозяйками, и теми, кто продолжает до последнего работать. Со второго этажа донесся смех мужа. Свекровь, промокнув полотенцем выступивший на лбу пот, пожаловалась: «Тоже мне, хозяин называется, у него переезд, а ему хоть бы хны… Вот как с такими дела делать? Давайте, ребята, шкаф на второй этаж».

Перевозчики прошлись по дому и обклеили все защитной лентой: прихожую, коридор, лестницу. Свекровь достала из бумажного пакета тапочки и протянула мне: «Аса-тян, держи. Тут, конечно, убирали, но пыль-то снова появляется. В комнатах, кстати, профессионалы работали из клининговой компании, мы тут все продезинфицировали: средством от плесени обработали, а татами — средством от насекомых». В воздухе и правда чувствовался запах хлорки и какой-то бытовой химии. «Мы очень вам благодарны». — «Прежние жильцы были довольно аккуратными, так что с уборкой мы быстро управились. Они хоть и с маленькими детьми — Като их фамилия, — но жена всегда образцовый порядок поддерживала, такая хорошая хозяйка. Дети ведь любят наклейки везде лепить, на обоях рисовать, я даже беспокоилась немного за стены и прочие поверхности, но сама посмотри, все прямо сияет!» — «А дедушка сегодня как себя чувствует?» — «До того как вы приехали, он телевизор смотрел, а сейчас спит, наверное. Он часто днем под телевизор засыпает. Клюет носом, клюет, а потом глядишь — уже и заснул». — «Понятно». — «А отец Мунэаки уехал с друзьями в гольф играть, с ночевкой. Вы, наверное, заметили, что его машины нет на стоянке. „Мазда-шесть“ у него. Но с погодой, конечно, не повезло — такой ливень…» У родителей мужа — две машины. Бордовая малолитражка и серебристый седан. Видимо, седаном пользуется в основном свекор, а бордовой малолитражкой — свекровь. Со свекром я почти не пересекалась. Он присутствовал на нашей помолвке, на свадьбе и, когда мы с мужем приезжали сюда на праздники, тоже должен был быть здесь, но так как общается с нами в основном свекровь, то у меня совершенно не сохранилось о нем никаких впечатлений. Он уже достиг пенсионного возраста, но то ли ему продлили контракт, то ли он входил в правление, подробностей не знаю, — как бы то ни было, он все еще работал. Его мать, бабушка мужа, умерла, когда Мунэаки был еще совсем маленьким. К нам вдруг подошел один из перевозчиков: «Извините, хозяйка…» — начал он. «Да?» — ответила свекровь. «Насчет кухонной техники. Что с микроволновкой делать? Подключить ее к той же розетке, что и холодильник? И еще рисоварка есть. Вы нам покажите, куда все ставить». — «Да-да, сейчас покажу». Это я должна была побежать на кухню, но вместо меня побежала свекровь. Со второго этажа донесся голос мужа: «Тут в натуре потоп. Ну! Вот сколько у человека в жизни таких переездов, а? Может, пару-тройку раз. И именно в этот день, прикинь, штормовое предупреждение. Повезло так повезло. И вот всегда у меня так». Он заржал. Меня оставили одну у раскрытой настежь входной двери. Козырек над дверью не давал каплям залетать внутрь дома, но влажный воздух с улицы проникал в квартиру, смешиваясь с запахом бытовой химии. Это перевозчики поставили дверь на стопор. На тапочках, которые выдала мне свекровь, была большая выпуклая вышивка в виде собачьей морды. Пятки тонули в мягкой подкладке. Тапочки выглядели совершенно неношеными. Их, скорее всего, специально к нашему переезду купили. И наверное, как только мы тут с переездом закончим, свекровь их заберет обратно. «Аса-тян, иди сюда на минутку!» — послышался голос свекрови, и я, шлепая по полу высунувшими языки собачьими мордами, поспешила на кухню. Языки были вышиты таким образом, что болтались при ходьбе. Пройдя через гостиную с ламинатным полом, затянутым защитной полиэтиленовой пленкой, я очутилась в довольно просторной, по сравнению с нашей городской, кухне, в большое окно которой просматривался лишенный какой-либо растительности садик два-три метра в длину — вода уже успела скопиться в лужи. Тут и там в земле виднелись какие-то отверстия, явно рукотворные: то ли ямки от выкопанных растений, то ли вырытые в качестве какой-то детской шалости (семья-то с детьми) небольшие норки.

А за садиком — дом родителей мужа. Сквозь пелену дождя можно было разглядеть несколько деревьев, росших на участке у дома. Мне показалось, что между стволами мелькнула человеческая фигура, я напрягла зрение, пытаясь ее рассмотреть, но она потускнела и исчезла. «Иду, что-то случилось?» — «Уже все, разобрались. Холодильник поставили вот тут, а буфет — тут. А это, посмотри, крепежка». Стоявший рядом перевозчик кинул на меня безучастный взгляд. «Замечательно!» — ответила я, соорудив на лице широкую улыбку.

Дождь не ослабевал до самой ночи.

Когда мы ложились, он еще лил, но утром за окном второго этажа, которое заботливая свекровь перед тем, как уйти, занавесила новехонькими банными полотенцами, сияло высохшее до белизны небо. Хотя я проснулась даже раньше, чем обычно в городе, солнечный свет уже заливал все вокруг. Пришло моментальное осознание, что я переехала и теперь буду жить здесь — в месте, где течение жизни, суточные и сезонные ритмы совсем не похожи на то, к чему я привыкла. Ощущение было такое, как если бы я очутилась за полярным кругом или, наоборот, на экваторе, где вечное лето, но здесь же Япония, даже префектура та же самая, просто немного ближе к горам… В этой местности каждая деревушка была отдельным населенным пунктом, а адрес — непривычно коротким. Кстати, надо будет запомнить новый почтовый индекс. Но как же, однако, светло. Будто не раннее утро, а день в самом разгаре. Как бы в полусне, только наполовину веря в происходящее, я привстала и осмотрелась: рядом со мной крепким сном спал муж. Я поднялась, открыла окно и сразу же услышала нескончаемый звон цикад. На часах — без нескольких минут шесть. Бурые цикады? В этом году я слышу их в первый раз.

С того дня наступило настоящее лето, сезон дождей кончился раньше обычного, так толком и не начавшись.

В нескольких минутах ходьбы от дома протекала река. До моря отсюда далеко, — по логике, мы находились в районе верховья, близко к истоку, но отчего-то здесь речное русло было необычно широким, а вода местами совсем мутной. Не знаю, почему я думала, что раз мы близко к реке, то должно быть прохладнее, — оказалось, в реальности это не так. Хотя саму реку и нельзя было увидеть из наших окон, как-то безошибочно чувствовалось, что она рядом, только это ощущение было сродни не дуновению влажной прохлады, а тяжелому запаху прелой травы и застоявшейся воды. С другой стороны от дома располагался холм, примерно до середины склона плотно утыканный серого цвета домиками. Этот жилой массив был сравнительно новым. Кое-где еще остались незастроенные участки. Вдоль дороги, ведущей в микрорайон, стояли щиты с надписью: «Сады Мисоно — много зелени и неба». Муж ездил на работу на машине, поэтому я была вынуждена передвигаться пешком или на автобусе, который в обычное время ходил не чаще одного раза в час. Чтобы добраться на этом автобусе до ближайшей железнодорожной станции, нужно было ехать минут сорок. Но я и не собиралась ездить в город — ни за покупками, ни для того, чтобы пообедать с приятельницами, — поэтому мне ничего не оставалось, кроме как проводить почти все время дома.

А куда я могла пойти? Только в магазин за продуктами, да и то, чтобы не попасть в самое пекло, делать это нужно было не в дневные часы. Ближайший супермаркет под названием «Вескот» открывался уже в семь утра — наверное, из-за того, что большинство местных жителей были стариками, а может быть, потому, что сейчас лето. Проводив мужа на работу, я позавтракала и отправилась в «Вескот».

Перед супермаркетом раскинулась впечатляющего размера парковка, оборудованная с расчетом на то, что все покупатели приезжают на машинах. Рано утром она обычно пустует, но после девяти-десяти почти вся заполняется. Семейная пара предпенсионного возраста, оба с огромными пакетами в руках, выкатились с тележкой из магазина. Чтобы не тащиться лишний раз с покупками через всю парковку, муж оставил жену с пакетами и тележкой у выхода, а сам пошел подогнать машину. Из-за таких, как они, на парковке часто возникают пробки. А по выходным, особенно в дни распродажи, здесь вообще все забито и, чтобы въехать на парковку, приходится ждать очень подолгу. В семь утра еще не все товары по промоакциям стоят на своих почетных местах и в мясном и рыбном отделах немного пустовато, но лучше уж так, чем толкаться днем в переполненном магазине и тащить продукты по самому солнцепеку. После того как с утренней закупкой покончено, я целый день сижу одна дома. Ни библиотеки, ни торгового центра, куда можно сходить, чтобы убить время, ни даже книжного магазина в радиусе пешеходной доступности нет.

С тех пор как я разобрала все наши коробки с вещами, у меня появилось стойкое чувство, что меня отправили на летние каникулы, только без домашнего задания и без всякого плана. Я начала было искать работу, но без средства передвижения круг моих возможностей невероятно сужался: только просматривать рекрутинговые журналы на предмет вакансий поблизости да проверять, не идет ли набор в «Вескоте» и не ищут ли работников в частных лавочках в нашем районе. Рассчитывать, что я быстренько что-то найду, не приходилось. Утром я вставала без скольких-то шесть, готовила мужу ланчбокс, потом завтрак. После того как муж уходил на работу, завтракала сама, шла в «Вескот», потом стирала и убирала, а больше никаких дел у меня не было. Интересно, мечта моей приятельницы — это вот оно? Прежняя жизнь, когда я проводила на работе с утра до вечера, казалась теперь чем-то выдуманным, ненастоящим. Неужели прежняя я, работавшая весь день допоздна, и нынешняя я, к полудню заканчивающая все дела и предоставленная самой себе вплоть до вечерней готовки, — это один и тот же человек? Я думала, что такая жизнь надоест мне через неделю, но хватило и одного дня. А когда все окончательно надоело, мои занятия стали рутиной. Посмотреть телевизор, посидеть за компьютером, почитать книжку, приготовить что-нибудь замысловатое — например, до замужества я любила готовить десерты — все доступные занятия подразумевали сопутствующие расходы: на электричество, на книги, на газ и воду. На все нужны были деньги. Я раньше слышала, как шутили про образ жизни домохозяек: «трехразовое питание с дневным сном», — так вот, с экономической точки зрения дневной сон — реально самое эффективное времяпрепровождение. Время вроде тянется медленно, но при этом не замечаешь, как прошел день, пролетела неделя. Если нет никаких планов и встреч, если нет дня получки — всех этих зарубок, с помощью которых мы дробим свою жизнь на мелкие сегменты, — время становится вязким и тягучим, но, растянувшись до невозможности, вдруг соскальзывает тяжелой каплей вниз и летит с такой скоростью, что его уже не поймать.

Если открыть окно, сразу становится слышен звон цикад. Должно быть, здесь, в деревне, больше деревьев, а может, все дело в погоде, но никогда еще этот звенящий шум не казался мне таким плотным и многослойным. Он вдруг надвинулся со всех сторон, как будто я сама проглотила цикаду и теперь она звенела внутри меня. «Оглохнуть можно», — подумала я и тотчас же привыкла к этому шуму. Но стоило отвлечься на какой-нибудь посторонний звук — и оглушительный звон тут же обволакивал кожу, прилипал к ней, вызывая удушье. Если же закрыть окно, то умрешь от жары и духоты — кондиционер я запретила себе включать, я же безработная. Муж трудится в поте лица, а я тут дрыхну в комфортной комнатной температуре? Что я ему скажу?

Я сидя дремала на диване, когда раздался звонок. Звонили на мобильник с неизвестного номера. «Аса-тян, извини, ничего, что я звоню?» Свекровь! Я сразу собралась, выпрямилась: «Да, я слушаю». Она заговорила, но не так, как обычно разговаривала со мной дома. «Извини, мне очень, правда, очень неловко тебя просить, но… — Голос звучал тихо, суховато. — Я перепутала день, вернее, не перепутала, а просто у меня вылетело из головы, что я сегодня обязательно должна заплатить за… В общем, я забыла конверт с деньгами дома». — «Ясно». — «Подготовила все, положила деньги в конверт вместе с квитанцией и просто забыла. Если я сегодня вернусь, как всегда, в районе пяти или шести, то уже не успею заплатить, платежная квитанция уже будет недействительна. В общем, я думала отпроситься с работы, но потом вспомнила про тебя. Аса-тян, какие у тебя планы? Ты не очень сейчас занята? Сможешь оплатить эту квитанцию? Если есть такая возможность, я буду крайне признательна». Последнее предложение прозвучало непривычно вежливо. Наверное, кто-то стоял рядом и прислушивался к разговору. Но вообще-то, странно, никаких звуков на заднем плане не слышно. Самый разгар рабочего дня, свекровь сейчас на работе. Как-то слишком тихо в трубке. Мне вдруг пришло в голову, что у них там, наверное, прохладно и приятно. Я была в гостиной. Здесь работал вентилятор, который я включила на самую слабую мощность. Время текло. Я то садилась на диван, то вставала с него, расшторивала открытое окно в надежде на ветерок, но солнце слепило, и я снова задергивала занавески, пока не умаялась и не задремала… Предчувствие подступившей головной боли витало где-то в районе висков, усиливаясь с каждой новой волной накатывающего звона цикад.

В одном из домов по соседству вопил ребенок — это было похоже на какие-то воинственные кличи. Первые дни июля, в школах каникулы еще не начались. Наверное, он дошкольник, судя по тому, что орет среди бела дня, но его крики были какими-то уж слишком отчетливыми, громогласными. Я постаралась, чтобы мой голос звучал энергично: «Планов — никаких!» Вчера после долгого перерыва я прокатилась сначала на автобусе, а потом на электричке — ездила к зубному, который долечивал мне зуб. Теперь с кариесом покончено. У меня действительно совсем никаких планов. Утром, днем и вечером, в рабочие дни и на выходных — я абсолютно свободна. Свекровь, пыхтя, сказала: «Ну раз так, то посмотри у нас дома: либо на обувном шкафу у двери, либо на столе в кухне, либо в комнате на столике у поминального алтаря. Конверт с деньгами должен лежать где-то там. Внутри — деньги и квитанция. Ты конверт возьми и иди в комбини — там можно квитанцию оплатить. Хорошо?» — «А в комбини квитанцию примут?» — «Да. И это гораздо ближе, чем в банк идти. Знаешь, где это? Магазинчик совсем маленький, но там квитанции принимают. Пойдешь вдоль реки…» — «Да, я знаю дорогу». — «Тогда ты сходишь туда? Сходишь? Прости, мне правда неловко тебя просить, но я напрочь об этом забыла, забегалась утром — и вот результат. А дедушку не попросишь, если речь о деньгах, ты ж понимаешь. К тому же сегодня такая жара. Так что прости еще раз и спасибо! Да, кстати, Аса-тян, жара и правда дикая, ты на сдачу купи себе мороженое, что ли, на обратный путь. На ходу, конечно, лучше не есть… По дороге можно остановиться, съесть — и возвращайся домой». Последняя фраза прозвучала немного неестественно, как будто говорил иностранец.

Я повесила трубку, и на экране высветилось сообщение: «Сохранить номер?» Судя по номеру, она звонила с рабочего телефона. Глупо, но я не знаю номера свекрови — ни рабочего, ни мобильного. Интересно, откуда она знает мой? У мужа, наверное, спросила. А почему не позвонила на домашний? Ладно, на всякий случай пусть будет хоть какой-нибудь ее номер для связи. Я сохранила его в контактах: «Свекровь работа». Я ведь не знаю, где она работает. И кем — тоже не знаю.

Разобравшись с телефоном, я отправилась в дом по соседству, где жили родители мужа. Солнце жарило как ненормальное. Ни даже слабого ветерка. Воздух остановился. В палисаднике дедушка занимался поливом. На нем была широкая соломенная шляпа, в руках поблескивал синим шланг. Заметив, что я вошла в калитку, дедушка широко улыбнулся и поднял руку в знак приветствия. Он все дни проводит дома. Ему девяносто, а может, и больше, то есть он уже совсем старый, но выглядит довольно бодрым. «Здравствуйте!» — поздоровалась я, и он поднял руку еще выше и улыбнулся еще шире, так что показались зубы. Блеснули золотые коронки на боковых резцах и клыках с обеих сторон. «Ну и жара». Интересно, почему он в самое пекло стоит тут и поливает? Свекровь вроде сказала, что он целыми днями телевизор смотрит. Наверное, это в выходные, когда она дома, а в обычные дни он, видимо, иногда еще и в палисаднике работает. У калитки росла сосна, а сбоку от входной двери — куст индийской сирени. На участке произрастало много разных растений, названия которых были мне неизвестны. Некоторые из них цвели, другие казались абсолютно засохшими.

В горшках была плотно высажена какая-то темно-зеленая, похожая на базилик трава с глянцевитыми листьями. Листья, переплетаясь, образовывали сплошной покров, переливающийся на солнце. Наверное, если такой лист сжевать, даже зубы позеленеют. Трава производила впечатление не очень съедобной. «Я ненадолго зайду, меня мама… ваша невестка попросила». Он, не говоря ни слова, продолжал улыбаться всем ртом. Дедушка, конечно, бодрый, но уже явно плохо слышит. Не переставая улыбаться в ответ, я потянула вбок роликовую дверь, и она отъехала с грохочущим звуком.

Я застыла на пороге, огляделась. Ни одной пары обуви на полу в прихожей я не заметила. Пустой и от этого казавшийся странно широким глинобитный пол по контрасту с ярким дневным светом выглядел почти черным. На обувном шкафчике конверта не оказалось. Я скинула обувь и вошла в дом. На кухонном столе тоже нет… Здесь было аккуратно убрано. Стоял стакан с палочками для еды, лежал завернутый в пищевую пленку бутерброд с сыром, наверное перекус для дедушки, а рядом с чайником-термосом был пластиковый контейнер с разрезанным на четыре дольки неочищенным яблоком. И больше ничего. На стене у раковины, развешанная в порядке от короткого к длинному, висела мелкая кухонная утварь. На газовой плите — помытые и уже высохшие кастрюля и сковородка. Я раздвинула плотные перегородки фусума и вошла в комнату, где стоял семейный поминальный алтарь. Через бумажные квадраты в раздвижных рамах сёдзи в комнату проникал солнечный свет. На низком столике лежал коричневый конверт. Я вздохнула и, опустившись у столика на колени, с облегчением заглянула внутрь конверта — там лежала квитанция и несколько бумажных купюр. Прежде чем встать, я сложила ладони в молитвенном жесте, поклонилась в сторону алтаря. Просто дань традиции, ничего такого. В комнате пахло персиками.

Я протянула руку и открыла алтарный шкафчик — в нем оказалось три превосходных спелых персика. На алтаре были выставлены фотографии усопших предков мужа. Последний по времени снимок, запечатлевший бабушку Мунэаки, был цветным, другие, более ранние, — черно-белыми и изображали разных людей весьма почтенного возраста. Когда я перед самой свадьбой приезжала к родителям мужа — а может быть, это было сразу после свадьбы, — я вот так же сидела у алтаря рядом со свекровью и вдруг заметила ее сходство с бабушкой мужа на фотографии. «Как похожи!» — сказала я. «Кто? На кого?» — спросила свекровь, глядя на снимки. Я тогда еще не называла ее мамой и не знала толком, как к ней обращаться. В итоге просто ткнула указательным пальцем правой руки сначала в фотографию на алтаре, а потом в сторону свекрови. «Я? На нее?» — удивилась она. Я кивнула. Свекровь застыла на мгновение, уставившись на меня, но тут же тоненько рассмеялась: «Аса-тян, ну что ты. Глупости какие. Мы же с ней не родные. Я просто невестка, жена ее сына». — «Ой, и правда… — Я в ужасе прикрыла рот рукой. — Извините, пожалуйста!» Но чем дольше я смотрела на фотографию, тем заметнее было, как они похожи. Абрис лица, морщинки в уголках рта — было сложно сказать, в чем именно заключается сходство, но в незначительных, казалось бы, чертах оно было настолько поразительным, что наводило на мысль о кровном родстве. Свекровь простонала: «Ох, не могу… — и вытерла едва заметную слезинку в уголке глаза. — Ну и насмешила же ты меня». — «Извините». — «Не надо извиняться, Аса-тян. Это же комплимент. Она, говорят, в молодости настоящей красавицей была. И когда хоронили ее, тоже была красивая, как живая. Она даже в каком-то районном конкурсе красоты первое место однажды заняла. Еще до войны…» Свекровь повела плечами и снова тихо засмеялась. Теперь я опять смотрела на эту фотографию. Она стояла на алтаре немного под углом. Казалось, что изображенная на ней немолодая женщина в черном кимоно, слегка вздернув подбородок, строго взирает на меня сверху вниз, фотография была зернистой: наверное, изначально это была маленькая карточка, которую потом специально увеличили. Как ни посмотри, а они со свекровью очень похожи. Я поднялась на ноги и, взяв конверт, вышла из дома.

Дедушка взглянул на меня, когда я появилась на крыльце, и повторил свой приветственный жест, подняв руку и выставив зубы в улыбке. «Я уже сейчас пойду. Мне надо заплатить. Меня попросили. Хорошо? Скоро вернусь!» Ноль реакции. Я все еще не разобралась, на какой громкости разговаривать с дедушкой. Но на слова свекрови он реагирует: кивает и даже отвечает иногда. То есть, значит, все-таки что-то слышит. И, честно говоря, не то чтобы свекровь прямо кричала, когда с ним разговаривала. Наверное, есть какая-то хитрость. Определенный звуковой диапазон или особая интонация. Дедушка некоторое время смотрел на меня не отрываясь, потом вдруг отвел глаза и продолжил поливать растения.

Я вернулась в наш съемный дом, закрыла окна, взяла кошелек и положила его вместе с конвертом в сумку, затем надела панаму и вышла на улицу. Вокруг не было ничего, что бы двигалось. Деревья стояли неподвижно, окна окрестных домов — наглухо закрыты. На дороге — ни души: ни людей, ни собак, ни кошек. Ни порхающего воробья, ни вороны. От солнца щиплет глаза. Слышен только звон цикад и звук, с которым выплескивается вода из дедушкиного шланга. Я пошла вперед по дороге, и через несколько минут плеск воды уже перестал долетать до моих ушей. Звон бурых и еще каких-то других цикад, жар асфальта, проходящий сквозь тонкую подошву кроссовок, проникли в меня, пропитали до самых кончиков пальцев.

Я знала, где находится комбини, но с тех пор как мы сюда переехали, еще ни разу туда не зашла «Вескот» был гораздо ближе, к тому же нам с мужем не требовалось ничего такого, что кроме как в комбини не достанешь. Журналы мы давно не читали. Ксероксом не пользовались… Дорога, по которой я шла, тянулась вдоль берега реки — в других погодных условиях это был бы отличный променад. У края дороги стоял щит, объяснявший, как замечательно наблюдать здесь зимой миграцию перелетных птиц. Но сейчас лето. Каким бы замечательным ни было это место, шагать под палящим солнцем по асфальтовой дороге очень утомительно. Жарко. Ветра нет. От звона цикад воздух становится еще более вязким. По правую руку — река, по левую — ряды домов, перед каждым домом — сияющие зеленые палисадники. Окна, выходящие на променад, почти полностью скрыты «зелеными гардинами» из момордики и других вьющихся и ползучих растений. Присутствие людей по ту сторону плотного листвяного полога совершенно не угадывалось. Не было слышно ни одного работающего телевизора, ни детских голосов, ни других звуков, свидетельствующих о жизни. Высокие берега густо заросли травой. Если смотреть с дороги вниз, воды почти не было видно, а кое-где из-за особо буйных зарослей не видно вовсе. В одном месте через просветы в траве я разглядела крупную серую, похожую на цаплю, вряд ли перелетную птицу, грузно стоявшую посреди речной растительности. Мискантус, пуэрария и другие травы и растения, знакомые на вид, но названия которых были мне неизвестны, образовали на склонах настоящие джунгли. Местами дикая поросль имела мутный зеленовато-синий оттенок, где-то была напитана зеленым, а иногда по контрасту с белым слепящим светом казалась абсолютно черной.

От пересохшей травы поднимался жженый, какого-то волокнистого свойства запах. Посреди дороги, черная, влажная и блестящая, лежала кучка собачьего дерьма. Собака явно была немаленькая На вершине кучки сидели две серебристые мухи. Скажем, для них эта кучка — источник пищи, и вот что они чувствуют, когда едят, буквально зарывшись в нее всем телом, с головой?.. Впрочем, мухи тоже не двигались. Может, они дохлые? Как это вообще — умереть посреди кучи еды? Я опустила голову и теперь шла, глядя себе под ноги. На земле валялись использованные бумажные салфетки, матерчатые рабочие перчатки, обломки ароматических спиралек от комаров, пластиковый стакан с недоеденной лапшой быстрого приготовления… К каждому моему вдоху и выдоху примешивался звон цикад. Интересно, сколько их здесь? На каком расстоянии слышен голос одной цикады? Иногда мне на глаза попадались пустые хитиновые оболочки, а мертвых насекомых нигде не было видно. Но если здесь столько беспрерывно звенящих цикад и если их жизнь настолько недолговечна, то почему же, спрашивается, вся дорога не усеяна их трупиками? Из зарослей на склоне выскочила большая коричневая саранча. «Фррр», — дрогнув тельцем, она с шелестом сложила крылья и начала медленно продвигаться вперед. Кстати, бывает саранча размером с мою ладонь… Будто решив напасть на меня, насекомое сделало несколько шагов в мою сторону, потом вдруг резко сменило направление и, расправив крылья, улетело. Я посмотрела ему вслед и увидела идущего к реке черного зверя.

Сначала я подумала, что из-за жары у меня галлюцинации. Отвернулась, потрясла головой и снова поглядела. И еще раз. Оно было там — это животное, очевидно млекопитающее, покрытое черной шерстью. Величиной с собаку среднего размера, а может, и побольше. У него был широкий, массивный корпус, мускулистые, сужающиеся книзу бедра, но ниже колен лапы этого животного были тонкими, как палочки; хвост — длинный и гибкий; уши — маленькие и округлые. Ребра немного выпирали, спина высилась крепким бугром, как если бы под упругой кожей прятались налитые мышцы или плотный слой жира. Шерсть была черная, жесткая на вид. Зверь почти не отбрасывал тень из-за того, что солнце стояло в самом зените. Но возникало ощущение, что почти полное отсутствие тени — просто отличительное свойство этого целенаправленно куда-то идущего животного, не похожего ни на собаку, ни на кошку, ни на ласку, ни на енота, ни даже на кабана. По дороге, на которой мне не встретилось ни одного человека, где нет даже воробьев и ворон, трусил сейчас только этот зверь. На противоположном берегу было шоссе. Неслись вдоль реки машины, но из-за слепящего солнца невозможно было разглядеть сидящих внутри водителей и пассажиров. Я подумала, что вряд ли кто-то из них видит меня и этого зверя. Сам зверь, казалось, меня тоже не видел. Он просто шел впереди, будто указывая мне путь. И я двинулась за ним. Зверя, похоже, это нисколько не беспокоило, он ни разу не обернулся, не ускорил шаг. Дзя-а, дзя-а, дзё-дзё-дзё, дзя-а, дзя-а… слышны были только цикады — мой черный проводник не издавал ни звука. Вдруг быстрым движением животное свернуло с дороги и нырнуло в заросли. В этом месте трава была примята, как будто здесь до этого уже кто-то прошел, и не один раз, — наверное, это что-то вроде звериной тропы. Животное начало спускаться к реке по склону. Я, недолго думая, свернула за ним и полезла в траву. Берег был не очень крутым, зверь двигался легко, чем-то негромко постукивая при ходьбе. Неужели копыта? Росшая со всех сторон остролистая трава легонько касалась моей кожи. Впереди поблескивала черная вода. Под ногами что-то хрустело. Насекомые? Пустые оболочки цикад? Мусор? Прутья? А может, засохшее дерьмо? Дохлые мухи? Каждый шаг отзывался треском, что-то ломалось, лопалось и проседало под моими подошвами. Монотонно звенели цикады. Откуда-то издалека донеслись радостные крики детей. В зарослях было полно пустых жестянок, старых журналов и прочего мусора, но в окружении буйной зелени я чувствовала себя как в диких джунглях. Хвост то маячил впереди, то терялся из виду. Я сделала очередной шаг вперед. Земли под ногами не оказалось.

Я провалилась в нору. Соскользнула довольно удачно, приземлившись обеими ногами на дно. Я опешила и посмотрела на зеленые стебли, которые в одно мгновение очутились вверху, на уровне глаз. Черный звериный хвост окончательно пропал из поля зрения. Некоторое время до меня еще доносились какие-то шорохи, но потом они стихли.

В траве, у моего лица, закопошился жук-щелкун. Вот он подпрыгнул, издав характерный щелчок. Вдоль его продолговатой черной спинки тянулось несколько мелких бороздок. На голове шевелились изогнутые усики. Понятия не имею, как он прыгает и чем щелкает. Никакой боли я вроде бы не испытывала… Нора была мне по грудь, то есть, наверное, где-то метр глубиной или около того. Я занимала почти все пространство внутри норы и практически не могла пошевелиться. Ее вырыли как будто специально для меня. Под ногами легонько шуршала не то сухая трава, не то солома, которой было устлано дно. Я видела поверхность воды в просветы между стеблями травы у самых корней. Вода выглядела ослепительно — белой. Продолжая прыгать, жук-щелкун постепенно удалялся, пока окончательно не скрылся в траве. Его щелчков теперь тоже не было слышно, и все вокруг снова наполнил звон цикад. Цикады звенят, чтобы подать знак партнеру.

По малейшим отличиям в высоте и долготе звука они узнают того, с кем можно завести потомство. Но для меня, представителя другого вида, их средство коммуникации — всего лишь беспрерывный и бессмысленный шум. Наверное, нехорошо говорить такое по отношению к цикадам. В норе было не так уж и плохо. Пахло не то травой, не то рекой, и этот свежий запах, казалось, наполнял все мое существо. Здесь даже было по-своему комфортно, но, похоже, вылезти отсюда будет не так-то просто. Все-таки тут довольно глубоко. На ровной, будто срезанной лопатой, поверхности вокруг норы среди травы виднелся пластиковый мусор, камни и тому подобное. Большие черные и маленькие красные муравьи двигались широкой шеренгой, которая то распадалась на две поменьше, то снова сливалась, и тогда красные шли по спинам черных. Моя сумка, которая при падении в нору выпала у меня из рук, лежала теперь посреди их парада. Несколько муравьев взобрались на нее, но подавляющее большинство предпочли обогнуть помеху, кто справа, кто слева. Я высвободила руку, потянулась и взяла сумку. Стряхнула с нее насекомых и заглянула внутрь. Конверт свекрови и мой кошелек были на месте. Некоторые черные муравьи хватали красных жвалами, а группа красных напала на одного черного, окружив его со всех сторон и вцепившись ему в ноги. Черные муравьи на вид были жесткими, а красные — мягкими. Мне начало печь темечко. Надо было поскорее выбираться отсюда. Я оперлась руками о края и изо всех сил оттолкнулась ногами ото дна. Но этого усилия оказалось недостаточно, чтобы поднять мое тело на поверхность. Ноги поболтались немного в воздухе и вернулись в исходное положение. У меня все внутри похолодело. Отсюда было видно дымовую трубу серого, похожего на завод здания, стоявшего на другом берегу.

«Все в порядке?» — произнес голос за моей спиной. Звон цикад мгновенно съехал на задний план. Я обернулась и увидела струящуюся белую юбку. На ногах (без педикюра) — коричневые кожаные сандалии, по краю длинной юбки шла кружевная кайма. Женщина была одета в белую же блузку с коротким рукавом, но лица мне было не разглядеть: угол зрения неудачный, а может, по вине тени, которую отбрасывал ее белый полотняный зонтик. «Э… Я в порядке, просто провалилась в нору». Женщина участливо спросила: «Я помогу, хорошо?» — и протянула свободную от зонтика руку. У нее были очень тонкие запястья. «Все порядке, попробую сама выбраться». — «Думаешь, получится?» Судя по голосу, она была старше меня лет на пятнадцать-двадцать. Я еще раз оттолкнулась от дна и попыталась подтянуться на руках, так, чтобы упереться ягодицами в край норы. Но у меня ничего не получилось. По грудь — это, вообще-то, порядочная глубина. Под ногами что-то зашуршало. Будто какой-то земляной зверек высунулся из земли на секунду и тут же спрятался обратно. Мои ногти вонзились в грунт, край норы начал крошиться — комья с глухим стуком посыпались на дно.

«Я бы не сказала, что все в порядке. Эй, держись!» Незнакомка нагнулась и снова протянула мне руку. Зонт качнулся в сторону, и я увидела ее лицо. Она весело улыбалась. Но все, кроме улыбки, скрывали солнечные очки, казавшиеся огромными на этом узком лице. Да, она была старше меня, однако явно моложе моей мамы. Мне было очень неловко, но выбора не оставалось. Я ухватилась за протянутую руку. Рука была холодной, под бледной кожей вились змейкой вены. А вдруг у нее не хватит сил? «Три, два, один…» Женщина рывком потянула мою руку, меня повело вверх, я спружинила, изогнулась и, приподнявшись на полкорпуса над краем норы, вывалилась на траву и в тот же момент почувствовала болезненный укол. Что-то впилось мне в руку. Женщина продолжала улыбаться. «Ты в порядке?» — «Да, спасибо».

Я разглядывала свою левую ладонь. Согнула пальцы — под ногтями было полно земли. На безымянном пальце, у верхнего края ногтя, я заметила крошечного красного жучка, впившегося в кожу. Я быстро спряла руку за спину и поблагодарила женщину за помощь. Подол ее длинной юбки был в песке и траве. Руку она тоже испачкала. «Извините, что из-за меня вы запачкали юбку». — «Пустяки. Что ты здесь делаешь, да еще в такую жару?» Она перехватила зонтик так, чтобы тень падала и на меня. У нее был аккуратный макияж. За янтарными стеклами солнечных очков я не могла разглядеть форму ее глаз, но мне показалось, что они очень глубоко посажены.

Я говорила, одновременно пытаясь незаметно сковырнуть вцепившегося в палец жучка: «Я шла в комбини, но по дороге увидела какое-то странное животное…» Прервав мои объяснения, женщина вдруг сказала: «Дай-ка я посмотрю твою левую руку, что там у тебя?» Деваться было некуда — я показала ей палец с жучком, который и не думал ослаблять хватку. Раньше я никогда не видела таких жучков. Он был немного похож на божью коровку, но поменьше размером и без точечек. Место укуса болело. «Ой, жучок», — сказала она и, не успела я опомниться, расплющила маленькую хитиновую голову, с силой надавив на насекомое ногтем. Стряхнув с ногтя хитиновую пыль, женщина двумя пальцами стиснула место укуса и дернула с такой силой, что мне показалось, будто палец сейчас сломается. Останки жучка упали на траву, а на месте укуса выступила небольшая прозрачная капля. «Извини, я знаю, было больно. Просто его челюсти не стоит оставлять под кожей… Ну вот. Так гораздо лучше. Он, вообще-то, не ядовитый, но все равно дома лучше продезинфицировать». — «Да, обязательно». — «Послушай… — Она приблизила ко мне свое лицо. Я не заметила на нем ни капли пота. — Ты невеста? Невестушка? Переехала к нам недавно, так ведь?» Какая «невестушка»? Что это значит? Мне показалось, что глаза за темными стеклами моргнули, но уже в следующий момент все, что я могла разглядеть, — это свое собственное изогнутое отражение в ее солнечных очках. «Невеста младшенького, Мунэаки. Мы живем рядом с его родителями. В соседнем доме с другой стороны… Моя фамилия Сэра». — «Я… мне… очень приятно…»

На втором от нашего дома участке действительно стоял дом. По размеру он был больше родительского, и, кажется, я видела эту фамилию на почтовом ящике у входа. Но когда мы переехали, свекровь сказала не заморачиваться с визитами к соседям для знакомства. Она имела в виду не конкретную семью, а вообще всех соседей. «Не переживай, — говорила она. — Я тебе подскажу, когда лучше всего это сделать. Тут у нас многие работают, дома редко бывают.

А то получится, что к одним ты зашла, к другим нет, — потом проблем не оберешься».

«Простите, что я не зашла познакомиться. Я…» Что сказать? Мацуура… жена сына Мацууры-сан… жена Мунэаки… Я так и не закончила предложение, Сэра не дала мне закончить. Покачала зонтиком из стороны в сторону, и в воздухе запахло чем-то сладким, как цветочная пыльца. Она произнесла: «Ничего страшного. Видишь, я и так знаю, кто ты. Вы переехали в тот день, когда был сумасшедший дождь. Не повезло вам, конечно, с погодой. Хотя для переезда такая погода, как сегодня, наверное, не лучше. Ну и, кроме того, без дождя нам тут, вообще-то, никак… А на твоем месте я бы сейчас дома сидела. Просто у меня на сегодня укол ребенку назначен, а он, видно, заигрался, забыл… Вот иду за ним». — «Укол? Вы имеете в виду прививку?» — «Ф-фух… В такую-то жару, ужас! А ты, невестушка, сама, случайно, не заблудилась? Знаешь, куда идти?» Мне показалось, что прямо у моих ног что-то шевелится. Я посмотрела вниз, но ничего не увидела. «Да, я знаю. Мне вон в ту сторону». — «Точно. Но к реке не стоит спускаться. — Сэра улыбнулась. Ее лоб и щеки были абсолютно белыми, а губы кремового цвета. — Тебе вон в ту сторону».

«Извините, а такие норы тут часто встречаются? Я ее совсем не заметила, когда шла. Просто вдруг провалилась». — «Не могу сказать, но мой мальчик, наверное, знает. Надо его спросить. Он постоянно играет тут, у реки. А потом приходит весь в грязи, весь в насекомых… Я ведь сначала как с дороги тебя увидела, сразу поняла, что плохо дело, потом думаю: а ведь это, должно быть, невестушка наша, невеста младшего Мацууры. Сверху-то одна голова была видна. Я потому и спустилась. Удивилась, конечно, очень». Она тихонько засмеялась, прикрыв рукой рот. На тонком пальце блеснуло обручальное кольцо. Почему она зовет меня невестушкой? Меня никто никогда так не называл. На работе ко мне обращались по фамилии, просто Мацуура… А с другой стороны, мы же с ней только познакомились. Я даже не сказала ей, как меня зовут, а если бы и сказала, не думаю, что она стала бы называть меня Аса-тян, как делала свекровь. И вообще, для нее Мацуура — это как раз свекровь и есть. Даже мой муж в глазах Сэры не Мацуура. Вот и получается, что я вроде как невестушка. И уже довольно долгое время. Просто я этого не замечала. Сэра повернулась и посмотрела наверх. Опять потянуло чем-то сладковатым. Я заметила, что изнутри ее зонтик совсем потемнел от старости.

«Извините, пожалуйста, что из-за меня к вы потеряли столько времени. Спасибо за помощь». — «Ничего-ничего. Я рада, что мы поболтали. Но пожалуй, мне и правда уже пора». Я поклонилась и поблагодарила ее еще раз. На прощанье она обернулась, улыбнувшись еще шире, чем прежде, и сказала: «А знаешь, невестушка, Мацуура-сан, свекровь твоя, — замечательный человек. Повезло тебе со свекровью». — «Вы так считаете? Спасибо!» — «Да, именно так я считаю. Ну, до встречи». И Сэра стала подниматься по заросшему травой берегу к дороге, на ее юбке болталось несколько прилипших травинок.

Когда я осталась одна, я опустилась на колени и заглянула в нору. Дна не разглядеть, слишком темно. Я поднялась и окинула взглядом заросший травой берег. Зверя нигде не было. Река текла в направлении комбини. Цикады снова оглушительно звенели. Что это было за животное? Почему я не спросила у Сэры? Я даже не знала, действительно ли оно дикое. Оно вполне могло оказаться домашним, хотя, конечно, маловероятно. Мне почудилось, что я увидела мальчишку — он высунул голову из зарослей и тут же спрятался обратно в траву. Когда я снова посмотрела наверх, в сторону дороги, белый зонтик Сэры выглядел маленькой точкой. Я наблюдала, как эта точка удаляется, пока она окончательно не скрылась из виду за поворотом. Я выбралась из бурьяна на дорогу. Некоторое время шагала по ней, потом перешла через мост и почти сразу же увидела комбини, там, где и ожидала его увидеть.

Внутри магазина оказалось много детей. Одни сидели на полу, перелистывая толстенные журналы манги, другие переставляли товары на полках: ватные палочки, одноразовые бритвы; кто-то, засунув голову в морозильный шкаф, изучал ассортимент мороженого. Аккуратно обходя детей, я добралась до кассы и вытащила из сумки конверт с квитанцией и деньгами. На кассе единственная работница, пожилая женщина с крашеными каштановыми волосами, взяла у меня квитанцию, проштамповала ее и попросила заплатить семьдесят четыре тысячи иен. Я достала купюры из конверта, который взяла в доме свекрови, — пять бумажек по десять тысяч иен. Это все, что там было. Пятьдесят тысяч иен. Я полезла в свой кошелек, в нем лежала еще десятитысячная купюра. «Извините, вы сказали семьдесят четыре?» — «Да». Она показала мне квитанцию. Все верно. Это был платеж на счет какой-то фирмы, названия которой я никогда не слышала. Опыт подсказывал, что обычно такие названия бывают у магазинов или фирм-производителей здорового питания. «Извините, у меня столько нет…» Женщина на кассе уже поставила на платежку печать с сегодняшней датой и поэтому смотрела на меня с нескрываемой досадой. На вид ей было столько же или даже чуть больше лет, чем свекрови. Ее шея, выглядывающая из воротничка веселенькой униформы, была покрыта морщинами. «У меня нет столько наличных. Я сниму в банкомате», — сказала я. Женщина недоверчиво покачала головой: «Прямо сейчас?» — «Ну да, у вас же тут должен быть банкомат». Она слегка улыбнулась и сказала: «Вон там, рядом с принтером». Ну да, как в любом филиале этой сети по всей Японии. Я достала из кошелька карту и направилась к банкомату, но оказалось, что подойти к нему было невозможно. В проходе, у стойки, где стояли журналы манги, не запечатанные в пластиковую упаковку, столпились дети — по виду первоклашки и второклашки, но, может, среди них были дети и помладше. Они так погрузились в свои комиксы, что совершенно меня не замечали. В магазине играла музыка. Может, радио, а может, запись. Я знала, что это очень популярная сейчас песня, но понятия не имела ни как она называется, ни кто ее поет — по голосу даже не догадаться, мужчина это или женщина. «Извините, дети, мне нужно пройти», — сказала я. Ноль внимания. Я обернулась и посмотрела на продавщицу, но она была чем-то занята и не заметила мое затруднение. «Эй, вы меня слышите?» Они стояли и сидели неподвижно, двигались только их пальцы, быстро перелистывающие страницы. Маленькие рты были приоткрыты, глаза перебегали с картинки на картинку. «Дети! — услышала я мужской голос. — Что вы встали на дороге? Пропустите, человеку пройти нужно. Видите автомат? Сейчас тетя достанет из него деньги».

Внимание детей тут же переключилось на меня. У них у всех в уголках губ было что-то белое — типа сахарной пудры — с характерным сладковатокислым запахом. Я обернулась, чтобы посмотреть, кто за меня вступился, и увидела мужчину средних лет в белой мужской сорочке и черных брюках. Он был не очень высокий, худощавый. Мужчина стоял с независимым видом, уперев в бока руки, в одной из которых он крепко сжимал толстенный, как энциклопедический том, журнал манги, — стоял вполоборота, почти спиной ко мне, только лицо было повернуто в мою сторону. «Мы вам мешаем? Вам не пройти?» — раздались со всех сторон тоненькие голоса. Дети повскакивали с пола и сгрудились вокруг меня. Шортики, сарафанчики; несколько детей — в открытых сандалетах, ногти на пальцах ног — совершенно черные от грязи. «Простите, я пройду». Не спуская глаз с детей и мужчины, я подошла к банкомату. Засунула карту в щель и хотела набрать ПИН-код, но дети столпились прямо возле меня и внимательно смотрели, что я делаю. Маленький защитный козырек над панелью набора номера от детей не спасал. Они были слишком низкого роста. Эти дети прижимались ко мне со всех сторон, как к родной, выглядывали из-под моей руки, с любопытством взирая на монитор банкомата. «Послушайте, не могли бы вы отвернуться?» — «А почему-у?» — «А заче-е-ем?» Я думала, в наши дни даже дети знают, как работает банкомат, но, может, они и правда еще слишком маленькие. Весь их недавний интерес к манге улетучился, и теперь они смотрели только на меня. Так что, пока я набирала ПИН-код, мне пришлось прикрывать панель набора свободной рукой. Потом я нажала на экране надпись «Выдача наличных», ввела цифры «24 000» и нажала «Подтвердить». Взяла из автомата банкноты. Мне показалось странным класть деньги в кошелек, и, зажав их в руке, я пошла на кассу. И тут кто-то из детей крикнул: «Сэнсэй!» Сэнсэй? Мужчина в белой сорочке кивнул мне и улыбнулся, показав все зубы. Я машинально кивнула в ответ. Сэнсэй? «Сэнсэй, у этой тети очень много денег! У нее бумажка в десять тысяч иен!» Остальные дети засмеялись: «Десять тысяч! Десять тыщ!» Мужчина страдальчески улыбнулся: «Это и правда немало, но вы забыли, что о таких вещах нельзя кричать на весь магазин. Так что тсс, молчок!» — «Тсс? Тсс! Тссс!» — Дети громко зацыкали, запрыгали, мужчина рассмеялся, и они начали смеяться вслед за ним. И я тоже засмеялась. Только женщина на кассе осталась безучастной. Она равнодушно взяла у меня деньги, быстро пересчитала их, а потом еще раз, медленнее — так, чтобы я все видела. Ну что ж, сдачи на мороженое, похоже, не осталось. За то время, что я работала, мне удалось скопить не так уж много денег. А теперь я была безработной, и последнее, что входило в мои планы, — это трата сбережений. Но что я могла сделать? О чем вообще свекровь думала? Наверное, просто очень спешила.

Я кивнула на прощанье мужчине, которого дети называли сэнсэем, и вышла из комбини. Меня тут же обволокло липкой жарой и звоном цикад. По ту сторону стекла дети махали мне вслед белыми ладошками. Я помахала им в ответ и пошла домой по дороге вдоль реки. На обратном пути мне никто не встретился. Я то и дело посматривала в сторону зарослей, но зверя так и не увидела. И вообще, казалось, там не было никого живого. Река выглядела неподвижной, как застывшее желе. Когда я дошла до дома родителей Мунэаки, дедушка все еще был в палисаднике со своим шлангом. Я оставила на столе проштампованный квиток об оплате и записку о том, что денег в конверте не хватило и я добавила из своих. Я подумала и не стала писать точную сумму, которую вынуждена была заплатить. Свекровь наверняка помнит, сколько денег оставила в конверте.

Вечером после работы свекровь заглянула, чтобы извиниться и вернуть деньги. Она принесла мне четыре тысячи. Я стояла в оцепенении, глядя на четыре хрустящие купюры, пока она говорила: «Мне так неловко, прямо не знаю, что со мной произошло! Спасибо, что выручила меня. Извини! В итоге ты осталась без сдачи, на которую можно было бы купить мороженое… поэтому возьми, пожалуйста!» Она протянула мне два маленьких эскимо со вкусом лимонада и легонько пожала плечами. Я не очень поняла смысл этого жеста. «Поделись с Мунэаки, ладно? — сказала свекровь. — К сожалению, это единственное мороженое, которое осталось у нас в морозилке. Другого нет. Но оно очень вкусное. Мы его в кооперативном магазине покупаем. Оно со вкусом лимонада и действительно прямо как будто газированное. Причем нам его домой привозят, потому что кооператив делает доставку. Я в следующий раз могу для вас тоже заказать. Вот принесу тебе их каталог, ты выберешь, что понравится». Я так и не смогла признаться, что доплатить мне пришлось гораздо больше четырех тысяч. Поэтому просто взяла эскимо и сказала спасибо. Может быть, свекровь не помнила точно, сколько денег положила в конверт?.. А может, пока ее не было дома, кто-то зашел и взял из конверта двадцать тысяч? Может быть, дедушка? Как знать. В любом случае мы же не платим им за съем. И в конце концов, это всего двадцать тысяч. Надо успокоиться и забыть. Я положила эскимо в холодильник и стала ждать мужа. Он вернулся уже за полночь. Это было не так уж и поздно: с тех пор как его перевели, он всегда возвращался примерно в это время.

«Сегодня я видела какое-то странное черное животное», — сказала я, когда муж сел ужинать. Он оторвался от телефона и посмотрел на меня: «Да?» Его волосы были мокрыми после душа — то ли он их не вытер как следует, то ли уже успел вспотеть. Голубая футболка, в которой он обычно ходил дома и спал, промокла на спине. Пятно казалось совсем черным. Я включила кондиционер, как только получила сообщение, что он будет через несколько минут. К моменту нашего разговора я даже немного подмерзла, но ему, похоже, было до сих пор жарко. Муж положил телефон и взял палочки. Он съел немного риса и запил его мисо-супом, который я сделала, пока он был в душе. «С очень черной шерстью. Довольно крупное. Вот такое». Я показала руками — так, чтобы муж увидел. «Типа бездомная собака?» Муж осушил стакан с ячменным чаем. «Нет, это была не собака». — «Может, барсук или тануки? Я слышал, здесь их полно. По крайней мере, раньше много было». — «Нет, не тануки и не барсук». — «Откуда ты знаешь?» — «Вообще-то, я знаю, как выглядит барсук». Я налила мужу еще чая. Муж палочками свернул в трубочку омлет из двух яиц, в который я добавила фарш, и положил его на рис. Потом снова подхватил, отправил в рот и проглотил не жуя. Несколько капель кетчупа упали с омлета в тарелку с рисом. «В общем, я за ним пошла и провалилась в нору». — «В нору?» Муж положил в рот несколько кружков моченого огурца и запачканный кетчупом рис. Сделал наконец несколько жевательных движений. Было слышно, как хрустит огурец. Я съела свой ужин раньше. Для себя я не стала заморачиваться с омлетом, просто наскоро потушила немного фарша, смешала его с рисом и накрыла глазуньей из одного яйца. До того, как мы сюда переехали, муж никогда не возвращался домой так поздно, а я работала полный рабочий день со сверхурочными. Поэтому мы каждый вечер ужинали вместе и ели что-нибудь простое на основе риса: домбури, жареный рис с яйцом или рис с соусом карри — соус я готовила заранее, а вечером только разогревала. В городе у меня не было сил идти в супермаркет после работы, поэтому мы ели очень мало овощей. В морозилке всегда лежали полуфабрикаты, которые можно быстро приготовить. Но теперь я перестала покупать полуфабрикаты. Все готовилось с нуля, что, конечно, было гораздо лучше как с питательной, так и с финансовой точки зрения. Но с другой стороны, если бы я дожидалась мужа, чтобы поужинать вместе, то не миновала бы голодного обморока. И не то чтобы есть вместе с мужем было так уж важно, но если в один и тот же день ты готовишь два полноценных ужина, то в какой-то из них ты уже не сможешь вложить душу. Мисо-суп вкуснее всего, когда только что приготовлен; если мясо передержать в маринаде — оно развалится; жареная пища мутирует, когда ее заново разогревают… «Глубокая была нора?» — «Мне по грудь примерно. Может, чуть глубже». — «Ну да, не мелкая» …А каждый день тушить картошку с мясом, отваривать свинину или курицу — тоже не дело.

Может, сама идея домашнего ужина была своего рода его заботой обо мне. А может, у них на работе негде было ужинать. В любом случае, как бы поздно муж ни возвращался домой, он садился за стол и ужинал. В Целом это меня устраивало. Думаю, что, если бы в один прекрасный день он сказал: «Сегодня вечером можешь не готовить», я бы почувствовала себя провинившейся, недостаточно хорошей женой. Как-то я спросила его, как он выдерживает, работая до ночи без ужина. Он сказал, что у них в офисе есть чем перекусить. Ничего особенного, но ему этой еды хватает, чтобы дотянуть до дома. Я не поняла, какая еда, откуда? Он сказал, что всегда есть снеки на перекус. Просто лежат в офисе, их можно брать бесплатно. Я представила, как поздно вечером, работая сверхурочно, мой муж ест шоколадки или печенье из огромного подарочного набора от какого-нибудь благодарного клиента. Чудовищная картина. «Чаще всего это какие-нибудь орешки или хрустяшки. Или кальмары», — сказал муж. «Кальмары?» — «Ага, сушеные, на палочках такие, типа шашлычков. Неплохая закуска. Они обычно лежат в комнате отдыха. Не знаю почему. Может, после какого-нибудь банкета или фуршета остались».

Везде свои правила, конечно, но… На моей прошлой работе никому в голову бы не пришло есть кальмары в качестве снека. А для любителей орешков и хрустяшек вообще все могло бы очень плохо закончиться. Кому в голову придет есть что-то хрустящее, когда все вокруг пытаются сосредоточиться на работе? Я думала, что примерно представляю себе обстановку на работе мужа, но, видимо, мои представления соответствовали действительности меньше, чем мне казалось. Это не значит, что мне было. все равно. Думаю, что, когда я работала, муж тоже мало что знал о моей работе. Когда меня спрашивали, кем работает мой муж, у меня всегда был наготове ответ. Но, честно говоря, я не очень четко себе представляла, что приносит компании мужа прибыль и какую роль во всем этом он играет.

Поглощая остатки ужина с нечеловеческой быстротой, муж одним глазом просматривал новости. «Вообще-то, это довольно опасно. Все эти норы. Смотри внимательнее под ноги и держись подальше от каких бы то ни было животных». — «Но я никогда раньше такого не видела». — «Слушай, я готов поспорить, что это была какая-то разновидность собаки. Ты же знаешь, собаки бывают очень разными. А может, это был хорек? И живые тануки, кстати, совсем не похожи на тех, какими их рисуют в манге. Хотя я живого ни разу не видел». Но я-то знала, что этот зверь — не собака, не хорек и не барсук. И не тануки. А вот кто он — неизвестно. Но в любом случае у меня не было убедительных доказательств, что я права. Поэтому я просто кивнула. Внимание мужа снова переключилось на телефон, который он теперь держал в руках. Я смотрела, как бегают по экрану его пальцы. На том месте, где меня укусил жучок, появилась небольшая твердая шишка. Она была горячей. Перед тем как лечь спать, я заклеила ее пластырем.

Следующий серьезный дождь прошел только месяца через два после нашего переезда. За это время было несколько сильных, но кратковременных ливней, иногда просто немного накрапывало, но в целом ничего особенного. Стояла невыносимая жара. Если бы два месяца назад не выпало такое аномальное количество осадков, наверное, уже давно наступила бы засуха. Впрочем, как знать — воды в реке и в местном водохранилище вполне могло хватить и без того. Когда начался ливень, я, чтобы нас не залило, закрыла окна во всех комнатах. Из западного окна на втором этаже — оно выходило на дом родителей мужа — я увидела дедушку. Одетый в дождевик, он что-то делал в палисаднике. Я остановилась у окна и попыталась осмыслить увиденное. Дедушка стоял под проливным дождем и поливал палисадник из шланга. Он водил рукой из стороны в сторону, и синий шланг змеей извивался в сумраке нескончаемых серых струи. Я хотела выйти к дедушке, сказать ему что-нибудь, но что? А даже если бы я нашла подходящие слова, вовсе не факт, что он меня услышал бы. Я задернула занавески и спустилась на первый этаж. В маленьком саду, заливаемом дождем, пятачки открытой земли превращались в грязевые болотца. Дедушка был виден и отсюда. Бетонная стенка, разделявшая участки, не заслоняла обзор. Я задернула занавески. Потом села на диван с журналом «Работа» просматривать вакансии, хотя особо не надеялась найти что-то подходящее в пределах пешей доступности. В основном в нашем районе требовались фармацевты и медсестры. И еще водители грузовиков. Но я не умела водить грузовик. А вот офисные служащие и даже продавцы или кассиры на полставки были не востребованы. Я отложила журнал и пошла на кухню. Там я немного посмотрела на дождь из маленького окна — единственного в доме, откуда не было видно дедушку. Зато была видна улица. Совершенно пустая — никто никуда не шел и не ехал. Окна в доме были закрыты, но звук дождя наполнял все пространство. Цикады молчали, как всегда бывает, когда идет дождь. Интересно, если цикада выползет из земли во время затяжного ливня, который будет идти и идти… она умрет, так ни разу и не позвенев? И тут зазвенел дверной звонок. Я чуть не подпрыгнула от неожиданности и пошла открывать. За дверью стояла Сэра; по низвергающимся с неба потокам было видно, что дождь только усиливается.

«Добрый день. Льет как из ведра! — сказала Сэра. — Дождь — это, конечно, хорошо, но его как-то слишком много». Она сложила свой черный зонт. Это был большой зонт, с которым обычно ходят на службу деловые мужчины. Я пригласила ее войти. Она остановилась на пороге и спросила: «Ты уверена? Я же тут все намочу. У меня ноги совершенно мокрые». — «Что вы! Входите, пожалуйста. И еще раз спасибо вам за помощь в прошлый раз». Сэра вошла в прихожую и прислонила зонт к стене у двери. Хоть она и сказала что-то о промокших ногах, ее обувь, особенно учитывая сегодняшние погодные условия, выглядела практически сухой. На плече у нее висела холщовая сумка, тоже на вид совсем не мокрая. «Не стоит благодарности. А как дела у Мунэаки? Вижу его машину только очень поздно вечером. Работает допоздна? Прямо как Мацуура-сан». Я чуть было не сказала, что он и есть Мацуура-сан. Но вовремя поняла, что она имеет в виду свекра. Все верно, Мацуура-сан — это свекор и свекровь. Мой муж для нее — Мунэаки, а я — невестушка.

Мы так и стояли в прихожей. Что мне сделать? Пригласить ее в дом, усадить на диван? Предложить чай? Ячменный или другой? Что-то к чаю? Дома был почти идеальный порядок — все чисто и убрано. Но Сэра, очевидно, не собиралась заходить дальше прихожей. «Он ведь частенько за полночь возвращается, да? Далеко ему до работы?» — «На машине минут тридцать, но он пока что входит в курс дела, поэтому работы и правда много», — сказала я. Сэра с восхищением вздохнула, прикрывая рот рукой. «Невероятно! Мунэаки, наш Мунэ-тян теперь такой занятой человек! Как быстро бежит время, страшно подумать, десять-двадцать лет пролетели в одно мгновение». Мне показалось, что сегодня Сэра одета так же, как и в прошлую нашу встречу у норы. Белая короткая блузка, белая длинная юбка, недоставало только солнечных очков. Зато я могла получше разглядеть ее глаза — немного запавшие, усталые, обрамленные длинными ресницами. Наверное, в молодости она была очень красивой. «А ты, невестушка, как? Не работаешь пока? Чем занимаешься?» Я невольно посмотрела на свои ноги. Пару дней назад от нечего делать я сделала педикюр — покрасила лаком ногти на ногах. Это не очень бросалось в глаза, потому что у меня не было яркого лака, скажем красного или синего, — только спокойные оттенки: бежевый, бледно-розовый. Если не знать, что ногти покрашены, то почти незаметно. Я чувствовала себя неловко оттого, что стою в прихожей босиком. С другой стороны, если бы я в такую жару рас хаживала по собственному дому в носках, это выглядело бы еще более странно. «Я ищу работу, но у меня нет машины, а рядом с домом не так просто что-нибудь найти». Сэра сочувственно кивнула. От нее, как и в прошлый раз, исходил приятный сладковатый аромат. «Я прекрасно понимаю. Тут без машины просто никак. У меня, например, даже прав нет водительских. А на велосипеде я не очень-то могу. Поэтому, когда куда-то нужно, целиком завишу от мужа. Конечно, если недалеко, я могу дойти пешком или проехаться на автобусе. Хотя они тут ходят даже не каждый час… Я ведь раньше жила в городе. Лет двадцать назад вышла замуж, переехала сюда. Даже больше двадцати лет. Тогда здесь вообще такая глухомань была, ужас. Даже такси нормально не заказать, приходилось ждать по полчаса, пока машина приедет. Сейчас все гораздо проще, но деревня, она и есть деревня. Особенно в плане поиска работы». — «Была бы работа хорошая, я готова и на электричке ездить, и на автобусе — на чем угодно…» — «Самая большая проблема, невестушка, — это свободное время. Эти бесконечные каникулы жизни…»

Вообще-то, не могу сказать, что мне однозначно не нравилось ничего не делать. Думаю, если бы я серьезно подошла к поиску работы, что-нибудь в пределе часа езды на автобусе или даже часа с небольшим в одну сторону на велосипеде обязательно бы нашлось. Реши я начать работать любой ценой, могла бы купить на сбережения мопед и поискать вакансии в более удаленных районах. В конце концов, кто ищет, тот всегда найдет. Главное — искать. И дело ведь не в том, что я непременно хотела найти какое-то постоянное или высокооплачиваемое место. Я просто не чувствовала желания и необходимости работать. Я вполне могла прожить без работы. После переезда мужу немного повысили оклад, кроме того, ему оплачивали бензин, а еще он каждый день работал сверхурочно. Что же касается расходов, мы теперь стали тратить гораздо меньше, чем раньше. Мы не покупали полуфабрикаты и замороженные продукты, к тому же в местном супермаркете все было заметно дешевле, чем в городе. До переезда я покупала молоко раз в неделю, только в те дни, когда оно было со скидкой, а здесь оно каждый день продавалось по цене на целых пять иен ниже скидочной и при этом совсем не плохого качества. Овощи были на десять-двадцать процентов дешевле. А за съем мы вообще ничего не платили. В городе вся моя зарплата — а я хоть и была внештатником, но работала на полную ставку уходила на оплату квартиры. И если на чем-то мы могли сэкономить или от чего-то отказаться, то от этой статьи расхода деться было некуда. Психологически это очень утомляло. Получалось, что все мои усилия — может, и не такие серьезные и эффективные, как у штатного сотрудника, но все же, — все мои терзания, дерзания и профессиональные устремления оценивались суммой, сопоставимой с ценой аренды маленькой необставленной двухкомнатной квартирки в не самом новом доме. Теперь благодаря доброте свекрови мы могли хотя бы об этом не заботиться.

Каникулы жизни… а что, если они и правда никогда не закончатся? Нет, так нельзя. Муж работает до ночи, пока я веду дома каникулярную жизнь. Мне надо что-то делать, даже если это не будет работой, надо чем-то себя занять. Я с каждым днем ощущала себя все более тяжелой, хотя в весе не прибавляла, а даже наоборот. Я с трудом передвигалась. Я чувствовала, будто каждая мышца, каждый сустав, каждая клетка моего организма застопорились, будто внутри меня все слиплось. Выходило, что во всем виновато мое тело, что от меня самой ничего не зависит, — прекрасная отговорка! Но было очевидно, что моя лень — это исключительно моя вина. И было очевидно: в какой-то момент муж, свекровь, дедушка — все вместе или по отдельности — осудят меня за такое поведение. С полным на то правом. Вопрос только в том, сочтет ли кто-нибудь из них нужным открыто сказать мне об этом?

Гостья продолжала говорить, не обращая внимания на то, что я не поддерживаю разговор. «Чем же тебя развлечь? Я могла бы пригласить тебя заходить к нам, когда хочешь, в любое удобное время, но… Кроме того что я несколько старше тебя, у меня ведь еще на руках маленький ребенок, о котором я должна заботиться. А когда у тебя ребенок, ты занята целыми днями… кстати, может быть, тебе завести ребенка?» Я только вздохнула. На самом деле я хотела ответить на ее вопрос, но слова застряли в горле. Я просто покачала головой и попыталась улыбнуться. Ребенок. С его рождением все изменится. Но я не была уверена, что готова к таким изменениям. А кроме того, насколько это место подходит для жизни с детьми? Бесконечный звон цикад, дедушкин шланг, странные тапочки, подаренные свекровью, и муж, неразлучный со своим телефоном. Та еще атмосферка. А если дополнить эту картину грудным вскармливанием, сразу впадаешь в депрессию. Не то чтобы я была против самой идеи завести ребенка. Возможно, это сделало бы меня счастливой. Возможно, это лучшее, что я могла бы придумать, если бы собиралась никогда больше не работать… Сэра внимательно посмотрела на меня и сказала: «Я все понимаю! Я была старше тебя, когда родился мой мальчик. Меня положили в больницу. Малыша тоже. Все закончилось хорошо, но сына долго продержали в инкубаторе. А я ничего не могла сделать для него. Только наблюдала со стороны. Это было так тяжело. И для моего мужа, и для его матери. А что перенес мой сын, я даже и представить себе не могу. Сейчас ему пять, — думаю, ты не раз его слышала. Он любит покричать. Мальчик немного отличается от своих сверстников, развивается не так быстро, но в этом нет ничего дурного. Как говорится, половина — врожденное, половина — приобретенное… Но ты, невестушка, еще так молода, у тебя вся жизнь впереди. Мацуура-сан, наверное, уже рассказывала тебе всякие семейные истории. Така-тян, конечно, был непростым ребенком. Она здорово с ним натерпелась». — «Кто?» — переспросила я. Сэра тихонько ойкнула и произнесла с извиняющимся видом: «Постой, я что… я сейчас сказала Така-тян? Извини! Это настоящий кошмар. Иногда у меня в мыслях одно, а говорю я что-то совершенно другое. Я как будто отключаюсь. Наверное, с тобой такого не бывает, ты еще молодая…» — «Конечно бывает». Я ободряюще кивнула. Со мной и не такое бывает. Это защитный механизм: если иногда не отключаться, просто не выживешь. Сэра приложила палец к губам — сегодня они были ярко-красными. «Мунэ, Мунэ-тян! Как я могла ошибиться. Я помню его еще совсем маленьким. А сейчас посмотрите — взрослый, самостоятельный молодой человек. Работает, вернулся в родные места… Да еще с такой невестой. Мацуура-сан, наверное, просто счастлива. Иногда тебе может быть нелегко, но я уверена, что ты справишься. Так! Что это я несу? Вы только послушайте. Я, вообще, пришла совсем по другому поводу. Вот, возьми. У нас никто их не ест, но, может быть, вам понравится…»

Она достала из своей холщовой сумки прозрачный полиэтиленовый пакет, внутри которого лежало множество зеленых, похожих по форме на толстенькие веретенца не то плодов, не то крупных почек. «Что это?» — спросила я. «Это имбирь миога, невестушка. Ты что, ни разу не ела миога?» — «Ела». Просто я ни разу их не покупала. И вообще, то, что лежало в пакете, почти ничем не напоминало маленькие бордовые миога, которые обычно продаются в супермаркете. Зеленые веретенца были гораздо крупнее, а в верхней части расходились на несколько коротеньких «пальцев». «Это то, чем посыпают летом кубики холодного тофу?» — «Совершенно верно, миога нарезают и кладут в тофу. И с лапшой тоже вкусно. А еще его можно мариновать в сладком уксусе. Вообще-то, мы давно его не выращиваем, но он все равно каждый год вылезает у нас на участке. В огромных количествах. Раньше я его все время ела, но в семье больше никто его не любит… хотя с соусом из уксуса и пасты мисо это невероятно вкусно. Можно еще сахара немного добавить для усиления эффекта». Сэра помахала пакетом и протянула его мне. Я взяла пакет и поблагодарила ее. Даже через полиэтилен чувствовалась исходящая от этих штук прохлада. Я потрогала одно из веретенец —, на ощупь оно оказалось неожиданно твердым и каким-то ворсистым. Было непонятно, что это. Лист? Стебель? Плод? Я спросила у Сэры, какая это часть растения, — она немного наклонилась вперед, качнула головой. В ее сумке я заметила еще множество таких же полиэтиленовых пакетов. Она что же, ходит по району и раздает всем миога? Видимо, у них на участке и правда в этом году богатый урожай. «Это — растение целиком. Оно прямо в таком виде вылезает из земли. Если его не срывать, то в какой-то момент на кончиках распустятся белые цветки. Очень красивые, немного похожие на орхидеи. Кстати, цветы тоже съедобные». Я заглянула в пакет, ощутила аромат земли и дождя.

Сэра ушла, я положила пакет с миога в холодильник. Потом направилась в гостиную. В окно я увидела дедушку: он сидел на корточках, а у его ног лежало что-то черное. Мне показалось, что дедушка гладит кошку. А может, и не кошку. В любом случае лучше так, чем поливать палисадник из шланга под проливным дождем.

«Что это?!» — «Миога». — «Будто песок на зубах хрустит». Муж выплюнул миога вместе с соусом обратно на тарелку. Днем я нашла в Сети информацию, что эти веретенца и правда растут прямо из земли и называются «цветоносы». Я решила воспользоваться рецептом Сэры, нарезала миога и приготовила его с уксусом и пастой мисо. Мне, скорее, понравилось, когда я попробовала. И консистенция, и необычный запах уксуса с мисо. Я даже подумала, что, наверное, это идеальная закуска для саке. «Но почему вдруг миога?» — сказал муж, сполоснув рот ячменным чаем. «Если не вкусно, не надо есть». — «Ты уж прости, но я и правда воздержусь. Ты его из спортивного интереса купила?» — «Нет, приходила Сэра-сан, принесла целый мешок». — «Сэра-сан?» Муж как-то странно на меня посмотрел. В итоге я сама съела миога, который подала ему в красивой маленькой мисочке. И ничего не хрустит. Вкус волокнистый, чуть вяжущий, очень приятное послевкусие. А сочетание уксуса и мисо действительно пахнет дождем.

«Это соседка, что ли? — спросил муж. — Которая с той стороны от родичей живет?» «Да». — «Мм… я не знал, что вы знакомы». — «Ну… я бы не назвала это знакомством». Муж взял себе другую закуску и принялся снова водить пальцем по экрану телефона. Наверное, пишет кому-нибудь: «Жена только что пыталась накормить меня какой-то редкостной дрянью. Миога называется». Я вздохнула. «Ты чего?» Муж посмотрел на меня. Я покачала головой и сказала: «Ничего».

Я проснулась под оглушительный грохот цикад. Вчера ночью, когда мы ложились, дождь еще не кончился. Духота стояла такая, что мы не стали открывать окна и оставили кондиционер включенным. Вообще-то, через закрытые окна цикад не должно быть слышно… Я посмотрела на часы. Рано. Будильник еще не скоро прозвонит. Муж спал рядом, повернувшись ко мне спиной. Его футболка задралась до лопаток, на спине виднелись какие-то белые точечки, типа прыщей. Я тихонько встала с кровати, подошла к окну. Уже рассвело. На небе ни облачка — даже не верилось, что вчера целый день лил дождь. На участке я увидела дедушку, он поливал палисадник. То, что я приняла за звон цикад, было звуком льющейся воды. У меня вдруг подкосились колени, я едва удержалась на ногах. На дедушке, как обычно, была соломенная шляпа, серая рубаха с длинными рукавами и серые длинные штаны. Утренний полив до восхода солнца — это, конечно, очень правильно с точки зрения садоводства. Но нельзя же поливать бесконечно! С которого часа он там стоит со своим шлангом? Когда наконец уйдет со двора? Палисадник не такой уж большой. Куда стекает вся эта вода?

Проводив мужа на работу, я отправилась на соседний участок. С тех пор как я увидела дедушку утром из окна, прошло уже несколько часов, но он как ни в чем не бывало стоял в палисаднике и продолжал поливать. Свекровь давно уехала на работу. «Доброе утро! Много работы?» — громко спросила я от калитки. Никакой реакции. Я направилась к дому, но, сделав несколько шагов, остановилась. Дедушка, видимо, заметил движение, опустил шланг, повернулся ко мне, поднял приветственно руку и улыбнулся, показав все зубы. Я сделала вторую попытку: «И как вы тут все поливать успеваете?» Улыбка на мгновение исчезла с его лица, но он тут же заулыбался снова. Ну и ладно. Я прошла немного вперед и теперь остановилась в тени у дома. Еще даже не восемь, но уже очень жарко. Дедушка снова начал поливать. Он сложил губы в трубочку, будто свистел. Но звука не было. Я оглядела палисадник. Красные и темно-синие цветки вьюнка плотно сидели в густой листве. Гигантские алые канны, декоративные подсолнухи цвета йода. В одном углу среди разросшейся травы желтели цветочные горшки, на которые с другой стороны наступала сплоченным темно-фиолетовым фронтом кислица. Тут и там попадались красноватые растения — садовая культура, названия которой я не помнила. В целом, как ни странно, в палисаднике царила гармония, хотя, возможно, этот эффект достигался за счет того, что сейчас было лето. Буйная энергия зелени, которой был напоен неподвижный воздух, струится по палисаднику. Качается длинная травинка, а на кончике листа, который ходуном ходит вверх и вниз, замер маленький кузнечик.

В тенистых кустах виднеется темный силуэт. Пара будто нарисованных желтой краской кружков блеснет и пропадет из виду. Это моргает глазами большая круглая лягушка. На одиноком георгине, который растет чуть в сторонке, — колония тлей, отдельные особи вяло передвигаются вверх и вниз по узкому длинному стеблю. Оказывается, у тли есть глаза — черные точки, будто кто-то проткнул дырочку тончайшей иглой. Я вижу их четко до отвращения. У меня внезапно что-то произошло со зрением: все видится мне в увеличенном размере. Пик цветения миновал, лепестки меняют окраску, скручиваются на концах. Может быть, лягушка охотится на тлю? Я ждала: сейчас она как выстрелит своим длинным розовым языком. Но тут георгин согнулся до самой земли. Звенящая, сияющая струя воды с силой прибила узкий стебель. Он так и остался лежать на земле. Продолжая беззвучно свистеть — из губ выходил только воздух, — дедушка прошелся водой по кустам, где только что сидела лягушка. Теперь она бесследно исчезла. Неуклюжая муха пересекала палисадник, крутя задом и выделяя на лету прозрачную мочу. Послышалось тихое «тце-це-це». Дедушка посмотрел на меня, будто говоря своим видом: «А, так ты еще здесь?» — и улыбнулся неестественно широкой улыбкой. «Дедушка, вода льется…» Он кивнул и вскинул руку перпендикулярно вверх. Впрочем, совсем перпендикулярно не получилось, так как дедушка был слегка скособочен на одну сторону. Казалось, шире улыбнуться уже невозможно, но это ему удалось. Было очевидно, что он не слышал ни одного моего слова. Из-под огромной соломенной шляпы сверкали обнаженные в улыбке зубы. Ни глаз, ни носа не было видно. Только растянутый в улыбке рот. Хотя улыбку это напоминало только отдаленно. Оставалось надеяться, что это все-таки была она. Земля вокруг размокла, расползлась в хлюпающую грязь. Я вдруг заметила черного зверя, который шел по участку от калитки. У него была странная морда — вытянутая и заостренная. Мне показалось, зверь смотрит на меня. Случайная струйка из дедушкиного шланга попала ему промеж глаз. Зверь нервно скакнул и ускорил ход. Я взглянула на дедушку. Он должен был заметить зверя, но в его поведении ничего не изменилось: он все так же продолжал заливать все вокруг себя водой и беззвучно свистеть, выплевывая воздух. Зверь приблизился, крутанул мордой, стряхивая воду. С шерсти не упало ни капли. Она была почти сухой и на вид была мягче, чем шерсть похожего зверя, которого я видела в прошлый раз. И хвост вроде был короче. Может, это другое животное? Зверь уверенным шагом пересек участок, дошел до конца дома и скрылся за углом. Дедушка, глядя в неизвестном направлении, издал из сложенных в трубочку губ сипящий звук и усилил напор воды. Синий шланг задрожал, и мощная струя рассекла воздух над палисадником. Я последовала за зверем. На границе с участком семьи Сэра стояла бетонная блочная стенка, примерно такая же, как на границе с нашим участком, только повыше. На вид в ней было метра два. Между стеной дома и бетонной стенкой оставалось узкое пространство, в которое тем не менее мог протиснуться взрослый человек. Солнце туда почти не проникало. В сумраке перед собой я на мгновение разглядела пару задних лап и хвост. Я шагнула в узкий проход. Со всех сторон свисала многослойная паутина. Она прилипала к лицу, попадала в рот. Я отряхивалась и отплевывалась от нее как могла. Вся задняя стена дома была залеплена каплевидными кусочками высохшей земли — может, просто грязь, а может, гнезда каких-нибудь насекомых. На некоторых блоках, из которых была сложена стенка, виднелись отверстия в виде веера. Через них можно было посмотреть на соседний участок, то есть на участок семьи Сэра. На зеленой траве возле их дома лежало что-то ярко-желтое и ярко-красное. Сэра сказала, что ее сыну пять лет, — может быть, это его игрушки? Я представила себе, как она поливает газон в своей длинной белой юбке, а у ее ног на траве играет ребенок. Это вам не дедушка в замызганных грязью резиновых сапогах. Неожиданно проход расширился, я оказалась на небольшой открытой площадке у самого края задней стены дома. Зверя здесь не было. Зато был мужчина средних лет. Звон цикад прекратился.

Мужчина сидел на корточках возле бетонной стенки, просунув руку в одно из веероподобных отверстий. Я оцепенела. Он смотрел прямо на меня. Худощавый, с черными волосами, в сорочке с отложным воротником. Я его уже видела — тогда, в комбини. Это дети его называли сэнсэем. «Привет!» — громко поздоровался он. Я вздрогнула и проглотила комок в горле. Позади мужчины, в углу, виднелась небольшая постройка, что-то типа быстросборного сарайчика со стенами кремового цвета. «Кто это тут у нас?» — спросил он еще громче и радостно улыбнулся.

Если этот человек грабитель и мне нужно звать кого-то на помощь, то Сэра однозначно ближе, чем дедушка. И, кроме того, дедушка все равно меня никогда не слышит. Интересно, Сэра сейчас дома? «Я… с соседнего участка», — сказала я, пытаясь выиграть время. «Ну конечно, значит, невеста. Невестушка… Ты ведь имеешь в виду соседний участок с другой стороны, да? Вы недавно переехали». Он говорил очень дружелюбно и не казался опасным. От него не исходило угрозы, но, конечно, нельзя знать наверняка, что за человек перед тобой. «А я старший сын, ну, или, если хочешь, старший брат. Намного, намного старше Мунэаки». — «Что?!» Я осталась стоять с раскрытым ртом. Он продолжал говорить: «А раз я его брат, брат твоего мужа, значит тебе… значит тебе я… как же это называется? Свекор, свекровь… све… две…» — «Деверь?» — спросила я и непроизвольно попятилась. У моего мужа есть брат?! «Точно! Я тебе деверь. А ты моя невестка, невестушка. Приятно познакомиться». Неожиданно я почувствовала запах свежескошенной травы, и внутри меня как будто появилась какая-то ясность. Мужчина посмотрел на меня и улыбнулся, снова показав все зубы. Но я всегда думала, что мой муж единственный ребенок. Никто и никогда не говорил мне ничего, что означало бы иное. «Судя по твоему выражению лица, ты обо мне никогда не слышала, — сказал он. — Ну что ж, это понятно. Ситуация сложилась, скажем так, трагичная. Видишь этот сарай?» Он показал на постройку позади себя. Она немного напоминала временное жилье, которое строят для пострадавших в зоне стихийных бедствий. Сарайчик был небольшой, но двухэтажный. На его стенах виднелись точно такие же каплевидные комочки засохшей земли, только висели они повыше. В нескольких из них я разглядела дырочки. В сарае была откатывающаяся дверь коричневого цвета с маленькой замочной скважиной с левой стороны. «Здесь я прожил двадцать лет». — «Двадцать?» — переспросила я. «Да. Я знаю. Это очень много. Двадцать лет назад ты была еще маленькой девочкой. А я был уже взрослым молодым человеком. Я бросил школу, перетащил свою кровать в сарай и зажил собственной жизнью. Мои родители думали, что, наверное, у меня просто сложный период, но, вообще-то, уйти из дома было моей идеей фикс с самого раннего детства. Просто, пока я был ребенком, шанс как-то не подворачивался. Чтобы уйти из дома, нужно место, куда пойдешь. И как раз примерно в то время родители поставили здесь этот сарай. Замечательный двухэтажный сарай. Тогда мы занимались сельским хозяйством и надо было где-то хранить технику и инструмент. А я устроил захват этого сарая. Под покровом ночи, разумеется. Поверь мне, это была настоящая спец-операция. И с тех пор я поселился здесь на целых двадцать лет, в течение которых я не проработал ни одного полного рабочего дня. Вот такой вот я дармоед! — От возбуждения он перешел на крик и чуть не задохнулся. Переведя наконец дыхание, мужчина посерьезнел и очень тихо сказал: — Теперь, кажется, таких, как я, называют хикикомори».

У него были темные волосы, поэтому не возникало ощущения, что он сильно старше моего мужа, но, кроме этого, не обнаруживалось никаких видимых признаков, которые могли бы подсказать его возраст. Узкие бледно-красные губы. Под сорочкой просвечивала майка — и то и другое выглядело чистым и опрятным. Мягкие брюки темно-синего или даже черного цвета больше всего напоминали форменные из легкой ткани, которые обычно носят летом старшеклассники. Может, это они и были. Чем больше я об этом думала, тем загадочней казалась мне его одежда. Его черные кожаные туфли, которые блестели так, будто их только что начистили. Он все так же, непонятно зачем, продолжал держать руку в отверстии. И тут я вдруг осознала, как прохладно вокруг, особенно по контрасту с жарой с той стороны дома. Здесь, в тени, воздух был почти холодным. В нижней части стены и на земле под стеной рос мох. Там, где он не рос, чернела земля. На вид — влажная, но не грязная, в отличие от земли в палисаднике перед домом, где все пропиталось водой. Проход между домом и бетонной стеной был сухим. Наверное, он шел немного в стороне — там, где другая почва. За домом везде царила прохладная сырая гармония. Влажный воздух поднимался от земли, наполненный уже знакомым мне травяным запахом, какой бывает у только что изготовленных циновок татами, с примесью еще какого-то тонкого аромата. На земле росли зеленовато-лиловые кустики, увенчанные белыми цветами. «Это сныть. Бабуля заваривала ее с чаем. Мать терпеть не могла этот запах… Мне, вообще-то, он нравится, потому что я всегда был бабулин внучок. А вот мама никогда не пила бабушкин чай. И не хотела, чтобы я его пил. А теперь посмотри, эта трава повсюду. Хочешь взять себе немного? Заваришь дома с чаем. Только сначала высуши как следует». — «Ммм…» У меня в голове замелькал хоровод лиц: бабушкина фотография на алтаре, свекровь, муж и — непонятно почему — женщина из соседнего дома, Сэра-сан. Последним возник дедушка со своей коронной улыбкой. Брат моего мужа… Получается, мой деверь? Откуда они столько всего знают про меня, притом что я практически ничего не знаю о них.

«Кстати, мне кажется, не стоит никому говорить, что мы познакомились. По крайней мере, матери и своему Мунэаки точно не говори. Думаю, они не обрадуются. Мне не важно, что они думают обо мне, но будет обидно, если это как-то отразится на тебе. Впрочем, решай сама, конечно». Я отчетливо увидела перед собой лицо свекрови. И тут же сквозь этот образ проступило лицо мужа. Не было никаких оснований полагать, что я знаю всю правду. Разумеется, никто не заставлял меня ничего делать против воли. Я не чувствовала себя несчастной или разочарованной — я понимала, на что соглашалась. Что, впрочем, не означало, что я обязательно узнаю обо всем. Интересно, почему здесь не слышно цикад? «А вы правда брат Мунэаки?» — спросила я и сама не узнала свой голос. «Конечно, я его брат. Я даже понимаю, почему ты спрашиваешь. Но ты ведь тоже понимаешь, что это — бессмысленный вопрос. Если бы ты мне не поверила, если бы заподозрила с самого начала, давно уже была бы далеко отсюда и звонила бы в полицию. Это срабатывает как бы на уровне чувств, а не зрения, мы ведь с Мунэаки совсем непохожи. Да и на родителей я не очень похож. Хотя отца, наверное, ты практически никогда не видишь. Он всегда ужасно занят. Надеюсь, он жив-здоров, хотя, кажется, я уже довольно давно не видел его машину. Не помню, когда он ее менял, но последний раз это была „мазда“, такой серебристый седан. Отец вообще ездит только на „мазде“. Всегда на ней ездил. Помню марку машины, на которой я еще успел покататься, потом-то меня уже никто не возил. „Мазда-Фамилия“. Уверен, их уже давно не выпускают… Отец всегда уезжал ранним утром, а возвращался поздним вечером. Это натурально болезнь. Даже в выходные его не было — то гольф, то рыбалка. Иначе ему не расслабиться. Когда мы были детьми, в выходные он вез нас на природу с ночевкой или устраивал барбекю… Мы с отцом, видишь ли, непохожи не только внешне, но и по характеру. Полная противоположность друг другу. Но я похож на дедушку, не находишь? Мне всегда все это говорили — можно сказать, с младенчества. И бабуля так говорила. Я готов поспорить, что через десять лет буду абсолютно лысым. И это будет лучшим доказательством!» Я слушала его и думала, что он странный, но, кажется, безвредный. Возможно, я так решила из-за его улыбки, которая и правда была похожа на дедушкину — особенно длинные, расширявшиеся книзу зубы. И его широкий лоб тоже напоминал дедушкин. Несмотря на то что дедушка все время носил соломенную шляпу, я заметила, что форма головы у них чем-то похожа.

Человек, утверждавший, что он брат моего мужа, облизнул нижнюю губу. Потом верхнюю. А потом с усилием вытащил свою руку из отверстия в стенке. Я услышала тихий голос и увидела на пару мгновений мелькнувшую с той стороны стенки маленькую красную ладошку. Я испугалась. Увидев мой испуг, мужчина поднялся с корточек и с улыбкой взглянул на меня: «Не бойся, мы просто играем — я и соседский пупс… Нет, не пупс, — мне нельзя его так называть, он мне голову оторвет. Этот мой товарищ, очень гордый юноша. Но сейчас, я считаю, самое время закруглиться. Дикая жара. Вот посмотри…» Он показал мне свои ладони. Одна — та, которую он до этого держал в отверстии стены, — была ярко-красной; вторая — неестественно бледной. У этого человека явно какие-то нарушения теплообмена. Как и у моего мужа… Впрочем, муж тоже постоянно жалуется на жару. Иногда по утрам он бывает таким холодным, что я начинаю опасаться, не умер ли он. Может быть, это у них генетическое, если они братья? Я попыталась разглядеть ребенка по ту сторону стенки, но никого не увидела. Наверное, мальчик убежал. Или спрятался — я чувствовала теплую ауру присутствия маленького существа. Мужчина пожал плечами: «Парень целыми днями совсем один, бедняга. Мамашка у него уже в возрасте, а папашка вечно на работе. С садиком что-то не срослось, родителям пришлось его оттуда забрать. Прямо беда. Хоть бери пацана на попечение». С соседского участка не доносилось ни звука. В доме тоже было тихо. Ярко-желтые пятна на траве оказались детскими резиновыми сапогами. «Ну ладно». Мужчина повернул ладони тыльной стороной вверх и внимательно рассмотрел ногти, а потом вытер руки о бока.