В Гудбранд-долине жили в старину бедняки, муж с женой. Ребят у них была куча, и двух сыновей-подростков приходилось посылать побираться по соседству. Мальчуганы знали как свои пять пальцев все окрестные дороги и тропинки.
Раз собрались они в долину Ге, но пошли туда в обход, по тропинке, через болота, — им хотелось по пути заглянуть в хижину к птицеловам-сокольщикам, посмотреть на соколов и поглядеть, как ловят птиц. Дело было поздней осенью, и все пастухи и пастушки уже вернулись из гор со своими стадами, так что в горах мальчуганам нечего было надеяться найти приют или поживу. Вот и побрели они в долину Ге, куда вела песчаная тропа, протоптанная скотом. Наступили сумерки, и мальчуганы сбились с тропы, не нашли и жилья птицеловов и не успели оглянуться, как очутились в чаще Бьельстадского леса. Увидав, что им не выбраться скоро, они принялись срезать ветви, развели огонь и сколотили на скорую руку шалаш, — у них был с собой топорик; потом набрали мху да вереску и устроили себе подстилку для спанья. Только улеглись, слышат — кто-то фыркает и сопит около. Мальчуганы насторожились: кто бы это, зверь или лесной тролль? Тут засопело еще громче, и послышался голос:
— Чую христианскую кровь!
— Господи, спаси нас! Что нам делать? — сказал младший из братьев.
— Ты стой себе под сосной и готовься забрать наши сумы да удрать, когда завидишь их, а я возьму топор! — сказал старший.
В ту же минуту увидали мальчуганы троллей, таких толстых и огромных, что они головами хватали до верхушек сосен. Но у всех троих был только один глаз; они им пользовались по очереди. Во лбу у каждого была дырка, в нее-то они и вставляли глаз и придерживали его рукой. Тот, у кого был глаз, служил вожаком для остальных, которые держались за него.
— Улепетывай! — сказал старший младшему братишке. — Но недалеко; посмотри, что будет! Глаз у них сидит высоконько, так им и не увидать, как я подкрадусь к ним сзади.
Вот младший давай бог ноги, тролли за ним, а старший забежал сзади них да как хватит топором последнего тролля по ноге. Тот взвыл благим матом и так перепугал вожака, что тот споткнулся и выронил глаз. А мальчуган не промах — хвать! — и подобрал глаз; величиной он был с две чашки и такой светлый, что хоть кругом стояла темная ночь, мальчугану сквозь него светил ясный день.
Когда тролли поняли, что это мальчуган стащил у них глаз, да еще изувечил одного из них, они принялись грозить ему всякими бедами, если он сию же минуту не подаст им глаза.
— Не боюсь я вас, тролли, и ваших угроз! — сказал мальчуган. — У меня у одного три глаза, а у вас троих ни одного, да еще двоим надо тащить третьего.
— Если ты сейчас же не отдашь нам глаз, мы превратим тебя в дерево, в камень!
— Уж больно вы прытки! — сказал мальчуган. Его не испугать было ни хвастовством, ни колдовством, и он пригрозил им, если они не оставят его в покое, перерубить ноги всем троим, — пусть себе ползут тогда, как гадюки!
В ту же минуту увидали мальчуганы троллей, таких толстых и огромных, что они головами хватали до верхушек сосен.
Тролли перетрусили и принялись всячески умасливать его, чтобы он отдал им глаз; обещали ему и золота, и серебра, чего хочет. Да, это дело другое! Но мальчугану все-таки было желательно сначала получить золото и серебро, он и объявил, что один из троллей должен сходить домой и принести столько золота и серебра, чтобы мальчуганы могли набить битком обе свои сумы, да еще два добрых стальных лука в придачу, — тогда и получат свой глаз.
Тролли разохались, — ни один не мог идти без глаза; потом один таки догадался, принялся звать свою жену. Немного погодя жена откликнулась из скалы, далеко к северу от того места. Тогда тролли крикнули ей, чтобы она пришла с двумя стальными луками и ведрами, полными золота и серебра. Она не заставила себя долго ждать, но как узнала, в чем дело, тоже принялась грозить мальчугану всяким колдовством. Но тролли были уже так напуганы, что стали упрашивать ее поостеречься, — чего доброго, этот скверный комар и у нее стащит глаз! Тогда она швырнула на землю луки, золото и серебро и помчалась домой с троллями. С тех пор никто и не слыхал, чтобы тролли бродили по этому лесу да разнюхивали, не пахнет ли где христианской кровью.