Ноттинг-Хелл

Клэр

Не знаю, почему я проснулась — вчера алкоголь не употребляла, режим соблюдала, за весь день всего одна чашка кофе, к тому же была на занятии по пилатесу и несколько часов провела, копаясь в саду, — тем не менее я проснулась. И не могла больше заснуть.

На улице, в саду, орала то ли кошка, то ли лисица. Издалека, с восточной эстакады, доносился гул запоздалых машин. Но для самолетов было еще слишком рано. И слишком рано было еще вставать.

Через минуту я решила пойти в ванную, принять снотворное, которое во Франции можно купить без рецепта. Главное — успокоиться. В моей голове метались две мысли, неразлучные, словно спаривающиеся мотыльки. Первая: Гидеон почти на всю неделю уехал на выставку датской мебели, для которой спроектировал табурет. Значит, в этом месяце я не смогу забеременеть из-за его отсутствия в разгар моей овуляции. И вторая: лилии. Я совсем про них забыла, что на меня не похоже.

Я ходила по магазинам с Донной. Она убедила меня потратить деньги на кристалл, чтобы повесить его в холле и замедлить скорость течения энергии ци, которая, по ее словам, стремительно врывалась через парадную дверь, устремлялась вверх по лестнице и заставляла моих гостей чувствовать бренность своего существования. Я хотела ее вежливо поблагодарить, но вместо того заметила, что Гидеон будет против. В конце концов, мой супруг — поклонник минимализма и страстный защитник природы, он верит в натуральное орошение полей дождем, ветряные мельницы и материалы, пригодные для вторичного использования. Журчащие домашние фонтаны и статуи сидящего Будды совсем не в его стиле. Однако Донна уговорила меня купить кристалл и повесить его высоко под потолок на невидимой нити и пообещала: единственное, что заметит мой муж, — это приток удачи и денег.

— Кристалл поможет мне забеременеть? — спросила я, давая свою кредитную карточку, чтобы заплатить за необходимую, по ее словам, вещь, которая оказалось на удивление дорогой.

— Не обещаю тебе младенца к Рождеству, но определенно поможет. Так же как и медные колокольчики в дверях. В течение тысячелетий кристаллы обладали мощной целительной силой, Клэр. И если ты будешь следовать своим путем…

Мы были так поглощены этой стекляшкой — мне удалось отговорить подругу от Будды и медных колокольчиков, — что я забыла вернуться к Молтонам и закрыть лилии стеклянными колпаками или перенести цветы в теплицу перед тем, как пересадить. И теперь нежные лилии, которые я купила в «Крокусе», с похожими на звездочки бледно-голубыми крапчатыми бутонами, могли так никогда и не зацвести.

Чтобы отвлечься от мысли, зацветут или не зацветут лилии, и от саднящей печали, что я тоже могу остаться растением без цветка, впустую растратив свой аромат, я встала.

Я подняла глухие кремовые жалюзи — у нас нет ни занавесок, ни ковров, ни балдахинов. Карма страдает, если какая-либо материя касается поверхности, по которой ходят в уличной обуви. Потом я распахнула окно и выглянула наружу.

Было, несомненно, прохладно, но мне не показалось, что подморозило, хотя в прогнозе погоды что-то упоминалось о поздних заморозках. Я всматривалась в наш общий сад — похожий на сквер, прямоугольный, с двумя короткими и двумя длинными сторонами по улицам Лонсдейл-гарденс и Колвилль-крессент.

По Лонсдейл-гарденс не было ни огонька. Чего еще можно ожидать от места, где большинство жителей — семьи с детьми школьного возраста или банкирами или и теми, и другими вместе. Банкирам приходится являться на работу на полтора часа раньше, чем детям в школу, так что здесь обитают жаворонки, а не совы.

Центральная часть сада — газон, окруженный тропинками. Хотя она похожа сейчас на залитый темнотой пруд, но все равно можно разглядеть очертания огромной лужайки и ясеней возле белых оштукатуренных стен домов напротив.

Задний фасад дома семейства Эйвери, последнего в ряду домов, внезапно залил яркий белый свет. Кто-то включил сигнализацию — лиса или кошка, какой-то «злоумышленник». Я продолжала вглядываться в темноту, пытаясь разглядеть тень лисицы, с видом хозяйки сада исчезающей в зарослях.

Затем, как раз в тот момент, когда свет должен был погаснуть, я заметила фигуру женщины, проскользнувшей между стульев и кадок с цветами, мимо старого гаража, покрытого плющом, к воротам в глубине сада Эйвери. Женщина держалась, нащупывая задвижку, и я смогла разглядеть, кто же это в убийственном наряде из коротенькой белой ночнушки, роскошной накидки цвета карамели на плечах и зеленых резиновых сапожках от Хантера. Ее длинные загорелые ноги сливались с темнотой, и все, что я увидела, было то, как подол ее ночной рубашки, словно привидение, промелькнул вдоль тропинки и скрылся в саду по соседству.

К тому моменту, когда в саду снова стало темно, мне удалось найти только одну причину, по которой Вирджиния Лакост могла украдкой выйти из дома Эйвери в — я посмотрела на часы — три утра.

Перед моим внутренним взором всплыл образ Боба в голубой рубашке и хлопчатобумажных брюках цвета хаки (почему-то я всегда представляю его себе одетым именно так). Боб — суровый, грубоватый республиканец и, по моему мнению, не обременен излишками обаяния.

Вирджиния — парижанка, ухоженная блондинка. Ее французское очарование очень заметно в Лондоне. Дело не в том, как она без малейших усилий подбирает одежду или управляется с хозяйством, бизнесом и светской жизнью, лишь раз щелкнув пальцами. В ней есть что-то плотоядное, аморальное — но я не могла поверить, что даже Вирджиния, которая на многое способна, набралась бесстыдства и, несмотря на всех мирно спящих соседей, крутит интрижку с Бобом Эйвери под носом у его жены и четырех ребятишек.

Потом на меня снизошло озарение. Может быть, парочка нашла прибежище в гараже, а не в доме? Эйвери никогда не ставили «крайслер» в гараж. Может, именно там Боб привечает любовниц?

Какое-то шестое чувство подсказало мне запомнить дату и время. Было восемнадцатое марта, 2.44 утра, после Дня святого Патрика. Интуиция говорила мне, что это может оказаться важным.

Я лежала на спине, ожидая, когда же таблетка подействует, и не могла решить, потрясена я или нет. В конце концов, в таких садах, где здания огораживают частное пространство, не доступное никому, кроме владельцев домов, свобода нравов не является чем-то необычным. Так легко оставить заднюю дверь гостеприимно открытой, и если кто-то увидит, как ты проскользнул в чей-то сад через черный ход, то он и не подумает, что ты закрутил роман с соседской женой, — просто предположит, что ты заходил отдать вещь, которую одалживал.

Было время — до того как каждый дом перешел в собственность только одной семьи, — когда полиция Ноттинг-Хилла пыталась поймать серийного маньяка, нападавшего на женщин в подъездах по Элджин-крессент. На несколько ночей на крышах установили инфракрасные камеры и направили их на сад. Потом, по мере просмотра съемки, к всеобщему смущению, обнаружилось, что камера умудрилась запечатлеть только любовные похождения соседей под покровом ночи — среди них были столпы общества и известные финансисты. Неудивительно, что все записи тихонько «потерялись», прежде чем до них добрались журналисты.

Но мне не нужна камера, чтобы доказать, что я видела. Я — непосредственный свидетель: я доверяю своим глазам. Я знаю, на что способны люди. Интересно, было ли случайным совпадением то, что сегодня вечеринка у Эйвери, которую мы все с нетерпением ждали? Надо же было посмотреть, как Салли и Боб потратили шестизначную цифру на ремонт комнаты-кухни, которую предыдущие владельцы уже перестроили заново за несколько месяцев до переезда Эйвери. Однако новые хозяева все сломали и сделали все по-своему, как здесь часто происходит. Дома ремонтируют снова и снова, по кругу.

На вечеринке я смогу посмотреть, как Боб и Вирджиния ведут себя друг с другом на людях, а также нам наконец-то представится возможность познакомиться с новым жильцом, мультимиллионером Саем Каспарианом, по которому Мими уже явно сохнет, несмотря на то что они еще незнакомы. Я как-то спросила, искала ли она информацию о нем в «Гугле». Мими начала отнекиваться, но я ей не поверила. Ну конечно же, искала. Он — мультимиллионер, который переехал в наш сад. Она — журналистка с кудрявыми каштановыми волосами, красивой грудью, отвратительно плодовитая (Мими родила трех детей за пять лет). Если бы она хотела, то могла бы самоопыляться. Я знаю о ее намерении добраться до Сая и приватизировать его прежде, чем кто-либо еще.

Я встала, закрыла окно и, голая, босиком, направилась в ванную, наслаждаясь теплом подогреваемых полов, доходившим до моих ног сквозь бетон, такой же голубино-серый бетон, как и тот, что покрывал каждый сантиметр пола в нашем доме. Гидеон говорил, что бетон, сделанный из побочных материалов, таких как зольная пыль и шлаковый цемент, вредит природе на всех стадиях своего существования, что и делает его идеальным для экологически чистых сооружений. Но все, что для меня имеет значение, — это то, как восхитительно тепло под ногами.

Я нашла бокал и налила немного воды, чтобы компенсировать обезвоживающее действие таблетки.

Проснувшись в шесть утра от похрустывающих звуков под окном, я порадовалась, что смогла заснуть без снотворного, но потом вспомнила, что все-таки приняла таблетку.

Глаза не хотели открываться, и я немного повалялась. Некоторое время спустя я снова услышала хруст. Я знала, кто это бегает по саду, — можно было и не смотреть в окно. Боб Эйвери. Не только потому, что он американец. У него есть ради кого и ради чего держаться в форме: Вирджиния и спортивные соревнования между обитателями сада в июне.

Почти каждый год находится какой-нибудь банкир, уверенный, что прийти вторым к финишу может только лузер. Впоследствии он с травмой лодыжки или паха попадает в больницу.

Хрустящие звуки замерли вдали. Я выбралась из огромной кровати, покрытой белоснежными льняными простынями, и забралась под горячий душ. Я стояла под упругими струями целую вечность, пытаясь стряхнуть оцепенение от снотворного, наслаждаясь ласками воды, бегущей по моей голове, груди и животу, прежде чем уйти в сливное отверстие.

Я надела «левисы», какие-то шерстяные носки, серый кашемировый свитер поверх белой футболки с длинными рукавами от Агнес Б[1] и потопала на кухню. Я заварила чашку зеленого чая, поскользнулась в замшевых орехово-коричневых туфлях и направилась в сад за глотком свежего воздуха, остановившись только, чтобы дотронуться до бутона лука-шалота на нашей клумбе.

Я собиралась сделать обход своих владений, проверить замерзшие лилии, мои чудесные лилии сорта «Голубое чудо», и составить список дел. Как-то Ральф Флеминг, увидев меня на карачках перед грядкой, сказал, что я — дух Лонсдейл-гарденс. Я с удивлением посмотрела на него и поняла, что он мне улыбается. На нем был ужасный дырявый темно-коричневый свитер и мешковатые брюки, под мышкой у него была газета. Мое сердце екнуло, и внезапно я подумала: «Счастливица Мими». Потом все прошло, и я ответила: «Брось, я всего лишь высаживаю голубую полынь». Но его слова были самым приятным комплиментом за долгое время.

Мими

Бип-бип-бип.

Бип-бип.

Длинная мужская рука вынырнула из постели и заглушила будильник. Часы стояли на стороне Ральфа, потому что мой муж — жаворонок. Он выскакивает из кровати, словно ягненок, прыгающий через изгородь. Но кажется, не сегодня. Я сама не жаворонок (и не сова, как заметил супруг), поэтому позволила себе погрузиться в дремоту, в то время как муж начал играться с пультом от нового цифрового телевизора, у которого по меньшей мере сто каналов и к тому же все радиостанции Би-би-си для полного счастья.

Ральф знает, я не выношу звуков телевизора по утрам, поэтому он включил «Тудей»[2] на «Радио-четыре». Муж может часами блаженно смотреть на пустой, не считая слов «Тудей программ» и даты, экран. Он просто наслаждается информацией. В частности, о том, что после новостей в восемь утра министр образования расскажет о платном образовании. Даже не видя своего супруга, я могла сказать, что если Ральф все еще в постели, его карие глаза приклеены к пустому экрану, одной рукой он теребит пульт, а другой то, что Пози называет «петушком», теребит с самозабвением младенца, сосущего палец, натянув одеяло до подбородка в ожидании сказки.

Дети, развращенные телевидением, смеются над тем, что их отец «смотрит радио», но мне это кажется милым. Мне вспоминается время, когда мы ставили пластинку с «Моей прекрасной леди» в съемном коттедже в Уэльсе, и дети наблюдали, как она часами крутится и крутится под иглой, в то время как чарующий голос Рекса Харрисона[3] вкрадчиво льется из ниоткуда. Несмотря на то что они пресыщены новейшими технологиями, устройства с механическими работающими частями, например, часы с кукушкой или машины с ручной коробкой передач, производят на них неизгладимое впечатление.

Тем не менее, думаю, телевизор в спальне — большая ошибка.

Мой иглотерапевт, Донна Линнет, по совместительству гуру фэн-шуя для богатых и знаменитых Ноттинг-Хилла, говорит, что телевизор у подножия кровати истощает энергию ци. Боюсь, это не единственная проблема. С тех пор как мы поставили телевизор в спальне, его смотрят Ральф, Пози (шесть лет), Кас (десять) и Мирабель (одиннадцать). Иногда дети все вместе забираются в нашу постель, где, как предполагается, должно происходить Это.

Конечно же, Это иногда происходит — в постели у нас отнюдь не полный штиль, — так я объяснила Донне (надеюсь, мои слова звучали не как попытка оправдаться). Но каждое утро я хочу спать, и ночью, как ни странно, я тоже хочу спать. Лежать, уютно устроившись в теплой постели, не делая ничего и ни для кого, — мое любимое занятие. К тому же присутствие троих детей и периодически собаки в нашей спальне способно отвлечь даже самую покорную жену (то есть не меня) от исполнения супружеских обязанностей.

Поэтому обычно по ночам происходит следующее: я отключаюсь, лежа на спине, пока Ральф усыпляет себя, слушая, как Гэвин Эслер берет интервью у эксперта из правительства по поводу кризиса пенсионной системы. Затем муж выключает телевизор, и у нас обоих хватает энергии только на то, чтобы пробормотать «спокойной ночи, солнышко» и почувствовать угрызения совести за свое бездействие, прежде чем погрузиться в недолгий сон (мне всегда казалось досадным, что человек не может спать столько, сколько ему хочется), и уже спустя несколько секунд будильник звонит снова.

По словам Донны, если мы действительно хотим вернуть страсть в нашу спальню, нам необходимо отказаться от телевизора и не включать его в то время, когда мы с мужем вдвоем. Она говорит, телевизор — это энергетический вампир. Он смотрит на своих хозяев, словно собака, которая хочет на улицу, пока ему не удастся привлечь внимание, испуская ша ци[4]. Потом следовало вслух подтвердить наше намерение. Мы с Ральфом должны повернуться друг к другу после исчезновения телевизора и пропеть: «Спальня предназначена только для страсти, отдыха и самоанализа. Я и мой партнер теперь способны общаться без посторонних вмешательств».

Когда Донна говорит, я только согласно киваю. Удивительно, но я чувствую, что ее слова полны глубокого смысла, мне хочется немедленно претворять в жизнь ее советы. Однако в присутствии Ральфа они теряют свою глубину, и я, будто глупый попугай, повторяю мужу ее мудрые изречения.

Мы были в нашей спальне. Донна смотрела, как расположена кровать, чтобы понять, совпадает ли она по направлению с естественным течением энергии, и клала разные предметы, такие как потертые кожаные коробочки с запонками Ральфа, парами, чтобы восстановить близкие взаимоотношения между мной и супругом.

Я неожиданно для себя произнесла:

— Донна, милая, имя моего мужа Рэйф, и только старые друзья называют его Ральф, по инициалам Р. А. Л. Ф., Рэйф Алек Лоример Флеминг.

Она удивленно на меня посмотрела. Я было подумала, что ее озадачило имя «Лоример», необычное для человека с таким высоким происхождением, но она сказала:

— Мими, думаю, ты и я сейчас не на одной волне. На самом деле я не уверена, способна ли ты вообще к такому.

После этого я отказалась от еженедельных посещений. И теперь мое время отошло к человеку, у кого «потребность в благополучии» сильнее, чем у меня. Оно перешло к Клэр, и меня это устраивает. По словам Донны, необъяснимому бесплодию подруги можно помочь с помощью фэн-шуя, диеты, а также используя визуализацию, телесную перенастройку и так далее.

Как бы то ни было, возможно, все к лучшему. Не уверена, что фэн-шуй не был придуман для женщин, обремененных слишком большим количеством денег и времени, а если учесть наше бедственное финансовое положение… к тому же, если бы я попыталась пересказать ее план избавления от телевизора и последующих песнопений Ральфу, боюсь, он бы подумал, что я окончательно чокнулась.

Ральф и Донна встречались один раз. Думаю, что в данном случае эта сравнительно несложная задача доставить Мухаммеда к горе оказалась достижением. Муж был вежлив, но и только. После того как Донна ушла, оставив тлеющие аромасвечи, чашки с остатками травяного чая и шлейф духов, Ральфа наконец прорвало. Супруг сказал мне, что не понимает, как взрослая женщина может вслух произносить «зона любви по сетке Багуа»[5] без смущения. Ее слова не имеют смысла не только на английском, но и ни на каком другом языке, и так далее.

Ральфу нравится жить в окружении вещей — картин, мебели, столиков, уставленных всякой всячиной, — и он холодно выслушал маленькую лекцию Донны. «Хаос встает на пути нашей способности прожить день с изяществом, безмятежностью и самоуважением, — сказала она моему мужу, взяв копию давно уже проданной миниатюры с изображением одного из его предков по линии Флемингов возле школы Хиллиард. — Избавившись от хаоса, вам будет легче расслышать тихий голос интуиции, ваш внутренний голос, — прошептала она, — который ведет к осознанию истинных потребностей, к тому, о чем вам действительно необходимо думать, делать, быть и иметь».

Стоит отметить, что Ральф не был целевой аудиторией для подобного рода откровений. Пока Донна говорила, он пристально ее разглядывал. «То, что вы называете хаосом, — вещи, которые мне дороги, — сказал он, отбирая у нее портрет, прежде чем она успела избавить от него нашу жизнь, — а не бессмысленные безделицы, которые можно выбросить по какой-то нелепой прихоти».

Если я упомяну ему о тлетворном влиянии телевизора, он обвинит меня в том, что я уподобилась типичным мамочкам с Ноттинг-Хилла, проглотив всю эту ерунду, словно ферментированный пробиотический напиток, кишащий полезными бактериями.

Я лежала в постели, в то время как по телевизору продолжалась оживленная дискуссия по поводу постыдного отказа предоставлять положенный по закону отпуск лицам, ухаживающим за инвалидами. Вставать не хотелось, так что я продолжала размышлять о том, как оскорбительно со стороны Ральфа было сравнить меня с МНХ (мамочкой с Ноттинг-Хилла).

Настоящая МНХ живет растительной жизнью, проводя время за занятиями нетрадиционной медициной в обществе частных специалистов, в доме, стоящем много миллионов фунтов, в подвале которого приковано несколько маленьких филиппинок, не забывая выглядеть стильно и демонстрировать озабоченность состоянием окружающей среды. Она красива, богата и заботлива одновременно. У нее есть «порше-кайенн»… так же как и «приус». МНХ владеет домом в Лондоне с солнечными батареями на крыше для обогрева… не говоря уже об имении с восемью спальнями в Шропшире.

У меня нет ни одной машины, мне не хватает денег на удаление волос над верхней губой, и из всей прислуги у меня только Фэтти (Фатима — старушка португалка, которую я, к своему стыду, называю «моя экономка». Она появляется у нас три раза в неделю).

МНХ замужем за банкиром, продюсером, владельцем мультимедийного агентства, издателем национальной газеты или главой телевизионного канала. Я замужем за человеком, который дает консультации и издает несколько страничек подписного издания, посвященного нефти и газу (хррр… ой, я на секунду задремала), раз в месяц.

МНХ живет в доме, где есть все или большинство из нижеперечисленного: кожаные полы; отделка из редкой японской древесины; его и ее ванные комнаты (у него — плазменный телевизор и мобильная связь. Стеклянная крыша в ванной создает иллюзию, что он принимает душ на улице во время телефонного разговора с Нью-Йорком. У нее — уютный будуар); шкафы для обуви с климат-контролем; звукоизолированная комната с фортепиано и профессиональной звукозаписывающей студией для ребенка; душевая комната; джакузи; комната для релаксации; столько акров нержавеющей стали на кухне, что в любой момент можно ожидать появления безумного мясника, который порубит кого-нибудь на кусочки. И даже если у МНХ есть все из вышеперечисленного, а ее соседка устроит себе озоновый бассейн в подвале, МНХ тут же осознает, что ей тоже необходим бассейн, и буквально сдвинет небеса и несколько кубомиль земли, чтобы получить желаемое.

Я живу в старом, обветшалом и немодном викторианском доме с террасой, и у меня нет ничего из предметов роскоши — хотя у меня прекрасный вид на сад.

Я лежала, глядя, как солнце золотит зеленую листву. Не могу не признать, это мило.

МНХ редко работает, а если и работает, то, конечно же, не целый день в офисе:

1. Она слишком занята, тратя деньги, чтобы их зарабатывать.

2. Она слишком устает после долгого дня, сопровождая детей по разным секциям, порхая с одной встречи на другую, питаясь одним салатом с пармезаном, чтобы уделять внимание тому, что наши матери загадочно называли «потребностями» мужа, не говоря уже о заработке денег, — она занята, играя роль супермамочки.

Лучше она посетит занятия по йоге или туй-на[6], чтобы раскрыть свои энергетические каналы, или закажет внеочередной сеанс иглоукалывания (100 фунтов в час) после трудного дня.

Тяжелый день для МНХ может включать в себя выбор новых обоев для гостиной с личным колористом, так же как необходимость отвезти ребенка в школу с личным водителем в обществе сверхкомпетентной, всегда веселой няни-австралийки.

Здесь, в Ноттинг-Хилле, вы претендуете на звание МНХ, только если можете похвастаться всеми ключевыми достижениями к сорока годам — но предпочтительнее к тридцати пяти:

1. Вас пригласили присоединиться к частной группе по йоге, которую посещают знаменитости, или к клубу любителей чтения, или к группе по пилатесу.

2. У вас по меньшей мере один одаренный ребенок.

3. У вас по меньшей мере один неполноценный ребенок.

4. Вы весите меньше и, более того, выглядите моложе, чем ваша дочь.

5. У вас есть семейный диетолог, личный помощник, пластический хирург и няня по выходным, так же как приходящая няня, постоянная няня и команда личных врачей нетрадиционной медицины.

6. Вы лично обучаете детей основным предметам, таким как музыка, шахматы, математика, греческий и санскрит.

7. Вы приглашаете 100 самых близких друзей на представление уровня «Уигмор-Холла»[7] на сольный концерт вашего ребенка, где он играет исключительно собственные произведения.

8. Вы приглашаете нескольких соседей на ужин, где присутствуют как минимум два всемирно признанных кулинара.

9. Вы близко дружите со знаменитой Эммой Фрейд[8] (образцом для подражания для всех МНХ), и в завершение картины…

10. У вас четыре, пять или даже шесть детей, так как famille ultra nombreuse[9] — абсолютный показатель статуса для мамочки, которой нравится демонстрировать, что у нее достаточно денег, дабы обеспечить себе необходимую помощь и купить сон, самый бесценный и драгоценный эликсир красоты.

Я не достигла ничего подобного, так что я ненастоящая мамочка с Ноттинг-Хилла, даже если я здесь живу. Ральф тоже не суперкрутой папочка с Ноттинг-Хилла, потому что настоящие ПНХ проводят больше времени в креслах-кроватях первого класса над Атлантикой, чем дома в постели.

Не то чтобы мы были бедными. Вовсе нет. Мы просто с трудом выделяем деньги на обучение детей. И никогда не ездим на горнолыжные курорты. И у нас нет второго дома. Это означает, что по стандартам Ноттинг-Хилла, где бонусы с семью нулями — нечто само собой разумеющееся и где у одного из наших соседей недавно со счета в банке украли несколько миллионов фунтов, а он и не заметил, мы до того обнищали, что само наше пребывание в этом районе вызывает мрачное недоумение.

Наши соседи тоже делятся на различные социальные группы, их можно отнести к одному из двух типов — либо у них есть все, либо у них есть все и яхта в придачу.

Итак, мы живем в Ноттинг-Хилле, в Ноттинг-Хилле также живет много банкиров, а все банкиры богаты. Но бывают просто богатые, а бывают очень богатые. Банкиры в этой местности супер-пупер-экстра-богатые, потому что — они с удовольствием подтвердят вам, если вы захотите удостовериться в их умопомрачительных зарплатах и бонусах — они мегазвезды финансового и делового мира. Если бы Патрик Молтон был моделью, а не банкиром, он был бы Кейт Мосс. Если бы Боб Эйвери был футболистом, он был бы Дэвидом Бэкхемом. Если бы Джереми Додд-Ноубл был сценаристом, а не королем рингтонов (он большая шишка в «Нокия»), он был бы Гарольдом Пинтером[10]. А мы — обыкновенные. Несмотря на то что обыкновенным в Ноттинг-Хилле оставаться довольно проблематично, мне кажется, я неплохо справляюсь вопреки Ральфу.

Мой муж презирает альтернативную медицину, моду, дорогие рестораны, лоснящихся богачей, шикарные дома, и, самое главное, он не видит смысла в дружбе со знаменитостями, если они не умелые и страстные рыбаки. К тому же он ненавидит ходить по магазинам, когда маршрут выходит за рамки двух лондонских улиц — Джермин или Сент-Джеймс. Так что Ральф находит общество Ноттинг-Хилла скучным и не стоящим внимания.

Муж убежден, что его семья доказала свою значимость около тысячи лет назад, когда первый граф угодничал перед царствующим монархом, поэтому для моего супруга любое бахвальство, демонстрация чрезмерного богатства или социальных амбиций — что обрело характер эпидемии в данной местности — настолько же вульгарно, насколько и ненужно.

Что до наших соседей…

Триш и Джереми Додд-Ноубл. Он — отлично сохранившийся спортивный мужчина пятидесяти пяти лет; она на пятнадцать лет моложе. Триш, возможно, хитра и бестактна, но мне она и правда нравится. Они живут в большом белом доме по Лонсдейл-гарденс, у них двое одаренных детей, и они не держат животных. Нет нужды говорить, что у Додд-Ноублов есть второй дом за два миллиона фунтов возле Литтл-Содбери. Холеная светловолосая Триш похожа на стюардессу. Я бы хотела выглядеть так же шикарно.

Клэр и Гидеон Стерджис, живущие от нас через дом. Она — моя самая близкая приятельница в саду, очень увлечена своей новой работой, дает консультации по дизайну сада, перфекционистка (иногда бывает настоящей стервой), например, если ты ешь круассан на ее кухне, она протянет тебе тарелочку. Стерджисы пытаются завести детей, но пока Клэр бьется в панике, Гидеон (темноволосый и успешный экоархитектор, который успел поработать и у нас в саду), кажется, с каждым годом все легче относится к проблеме бесплодия, может, потому, что у него есть другие утешения, не говоря уже о его потрясающе успешной практике.

Форстеры. Милая пара дипломатов, живущая в Ноттинг-Хилле с давних времен (в то время за тридцать тысяч фунтов еще можно было купить дом с пятью спальнями, а не машину для няни). Их дом находится между нашим и жилищем четы Стерджисов. У Форстеров двое взрослых детей. Люси — учительница, Александр — восходящая звезда консерваторов, прирожденный тори (то есть питается в «Зукке», ездит на велосипеде и пользуется услугами Гидеона, чтобы отремонтировать дом).

Боб и Салли Эйвери — новые жильцы. Американцы из Бостона, банкиры, хотя в настоящий момент Салли занимается детьми. Она — тоненькая блондинка с короткими волосами и язвительным характером, Боб — веснушчатый крепыш.

Семья Лакост. Мэтью — тощий «лягушатник» в канареечных вельветовых брюках и свитере. Мы редко его видим. Вирджиния — скользкая маленькая распутница, несомненная героиня эротических грез всех подростков в нашем саду, в том числе и Каса.

Молтоны, Маргарита и Патрик. Она — нервная и полупрозрачная, но потрясающе красивая женщина, он — веселый любитель регби. Им повезло на мальчишек — их сыновья Макс, Чарли и Сэм сейчас, разумеется, в Итоне.

И наконец…

Сай Каспариан. Хотя я с ним пока не знакома. Он американец, мультимиллионер, о котором почти ничего не известно (кроме того, что его имя фигурирует в списке самых богатых людей), его блеклая фотография (на борту яхты, в рубашке с расстегнутым воротом, всегда одна и та же) иногда появляется в деловых разделах газет. Он только что купил дом № 104 по Лонсдейл-гарденс за безумные деньги, потратил точно такую же сумму на ремонт и должен был уже въехать.

Мне это кажется увлекательным. На самом деле, хотя я бы никогда не призналась в этом Клэр, я несколько раз пыталась найти в «Гугле» что-нибудь о Сае, но потерпела неудачу. Все в саду делают вид, будто им все равно (просто у нас не положено демонстрировать, что тебя кто-то или что-то впечатляет), но, без сомнения, каждая женщина в саду — я, Клэр, Триш, Вирджиния — тайно жаждет познакомиться с ним первой, и только потом победительница любезно допустит остальных. Не каждый день задумчивые мультимиллионеры селятся по соседству… так что гонка началась. Так всегда происходит, когда вливается новая кровь — если все и каждый умопомрачительно богаты и ни в чем не нуждаются, единственное, что остается, — это коллекционировать друзей, которые смогут придать лоск твоей вечеринке.

Когда я говорю «каждый умопомрачительно богат и ни в чем не нуждается», я не имею в виду себя. На самом деле с тех пор, как мы сюда въехали, благосостояние соседей поднялось до небес, словно взлетевший реактивный самолет, оставив нас с Ральфом стоять в одиночестве на старте с широко раскрытыми ртами.

Правда состоит в том, что моему мужу принадлежит этот дом и мы живем здесь только потому, что его отец, Перегрин, купил имение за бесценок в шестидесятые и отдал сыну (по каким-то запутанным причинам, связанным с капитальной прибылью и налогом на наследство. Это вне моего понимания). Дом вырос в цене на 3000 процентов за последние двадцать лет, чего я тоже не понимаю.

Но я влюблена в это чертово место, в том-то вся и проблема.

Я словно наркоманка. Мне нравится жить в саду. Это как отпуск на вилле с близкими по духу друзьями, который никогда не заканчивается, с такими же ссорами, но не о том, чья очередь готовить, идти в магазин и чистить бассейн, а кто следующий организует спортивный праздник или приготовит вино с пряностями и горячие закуски на ночь Гая Фокса. Должна добавить, что Ральф зовет Лонсдейл-гарденс «Фландрия» (потому что за каждый дюйм земли здесь идет смертельная битва. Мы все всерьез считаем проблемы вроде «куда переместить кучу компоста» делом жизни и смерти).

И мне нравится работать на дому. Я могу провести утро, играя в теннис, попивая кофе с подругами, потом вернуться домой и немного потрудиться, прежде чем слопать блюдо жареных зеленых помидоров с моцареллой с меня весом в доме № 202 по Вестбурн-гроув, к несчастью для меня, одной из самых привлекательных для шопинга улиц Лондона. Был как-то случай, когда я отправилась на рынок за капустой, а пришла с чем-то твидово-меховым из бутика «Бьюкенен», и это что-то стоило мою месячную зарплату. Только возвратившись домой, я осознала, что капусту так и не купила.

Все было бы очень мило, если бы мы:

1. Были богаты, и

2. Мне не приходилось бы работать.

Я — журналистка на вольных хлебах. Звучит шикарно, но на самом деле это всего лишь эвфемизм для неряхи, которая болтается по дому в пижамных штанах и заляпанной кофе футболке, жалуясь на загруженность, и охотится за халявой, при этом называя себя писательницей в обществе привлекательных мужчин.

Провалявшись в постели еще ровно пять минут, во время которых размышления нагнали на меня дремоту, я отправилась в ванную. Мои волосы кудрявятся при большой влажности, так что мне приходится мыться первой, пока от водных процедур Ральфа не запотел весь дом.

Почему-то Калипсо лаяла на заднем дворе. Она и раньше лаяла, около шести утра, когда какой-то помешанный на фитнесе тип бегал и бегал вокруг сада, хруст-хруст-хруст по гравию. Навязчивый шум развеял мой божественный сон, в котором я обнаружила магазин с кашемировыми свитерами потрясающих цветов по рыночным ценам и сгребала находки в тележку.

Я всегда нервничаю, когда лает Калипсо, даже если она всего лишь несколько раз гавкнет. К счастью, Форстеры любят собак, но на другой стороне живет пара с близняшками, а отцу семейства нужно быть в Сити к семи утра. Им лай точно не нравится. Последнее, чего бы мне хотелось, — вновь начать столетнюю войну семей с детьми против семей с собаками, потому что единственно, чем могла бы закончиться подобная война, — полной катастрофой и запретом держать собак в саду.

А мы не сможем жить без Калипсо. Даже при мысли об этом у меня наворачиваются слезы. Она — самый милый член нашего семейства и, уж конечно, самый благовоспитанный. Нам бы пришлось покинуть оазис зелени в центре одной из лучших частей Лондона. Я не смогла бы наблюдать, как растут дети соседей. Никто не составил бы компанию во время вынужденной скуки учебного года. Нельзя было бы прогуливаться по саду, вдыхая аромат жимолости и роз, поздравляя себя с совершенством нашего прибежища.

Ральф продолжает твердить мне, что рано или поздно нам придется переехать, потому что мы живем в месте, где цены настолько выше нашего совместного дохода (чистая правда), что мы даже не можем здесь ходить по магазинам (тоже, к несчастью для меня, правда). Но я всячески отгоняю от себя мысль, что это когда-нибудь произойдет, что нам придется покинуть наш эдемский сад. Может, я закрываю глаза на правду жизни. Но, как я сказала мужу, даже если и так, это лучше, чем жить где-нибудь в… Перивэйле[11].

— Милая девочка, с какой ты планеты? — отвечает он с дрожащей верхней губой, стоит мне упомянуть Перивэйл. — Мы не сможем позволить себе дорогой дом — нам придется переехать в деревню и жить на своей земле, как Хью… как его там…

А я смеюсь, будто бы он шутит.

— Но, Ральф, сейчас везде безумные цены, земля в деревне дорожает с каждым днем, даже Бридпорт теперь недоступен, особенно когда Хью Фернли-Уиттингстолл[12] начал продавать земли в Ривер-Коттедж. Да, цены в Ноттинг-Хилле высокие, но не наша вина, что мы здесь живем, — мурлыкаю я. — Нам просто повезло, дорогой, ты так не думаешь?

Каждый раз, когда я об этом говорю, Ральф бормочет что-то о громе вдалеке. Это, говоря человеческим языком, означает, что мы живем на взятые взаймы время и деньги.

Клэр

Я вдыхала полной грудью влажный утренний воздух. Легкий туман поднимался с травы. Солнечные лучи отражались в безукоризненно чистых оконных стеклах. Родители с детьми завтракали. Я могла рассмотреть леди Форстер на кухне, которая, несомненно, была чем-то авангардистским на момент приобретения, но сейчас она больше походила на антикварную лавку.

Форстеры — одни из старожилов, тех, кому удалось сохранить дома с выходом в общие сады, несмотря на давление детей, принуждающих престарелых родителей отказаться от собственности в пользу молодого поколения. Не считая Форстеров, а также Флемингов, которые цепляются за свое жилище, несмотря ни на что, в саду обитают банкиры, телевизионщики и ведущие архитекторы, но, стоит сказать, в основном банкиры.

Леди Ф. слушала программу «Тудей», включив радио на оглушительную громкость — самодовольный голос Энн Аткинс доносился даже досюда, — заваривала чай, согласно всем правилам, в позолоченном чайнике времен коронации королевы, с молоком в кувшинчике, для сэра Джона. На ней был розовый махровый халат, и вся сцена напоминала милую сердцу Британию пятидесятых. На кухне — встроенные шкафы и кафельные черно-белые рабочие поверхности, покрытый кроваво-оранжевым линолеумом пол. На самом деле, если бы там немного прибраться, получился бы ретростиль.

У леди Форстер есть сын и дочь. Сын Александр — молодой член парламента от тори, весьма приятной наружности, женат на Присцилле, довольно известном дизайнере кожаных аксессуаров в насыщенных розовых и лиловых тонах для животных. Дочь леди Ф., Люси, преподает.

Мне нравится леди Ф. — одна из тех женщин, на ком строилась Империя. Она никогда не жалуется и называет вещи своими именами. Тем не менее Мими и я часто говорим о том, что Форстеры, к счастью, почти глухие. Ведь в доме Флемингов постоянно царит бедлам.

У нас нет ковровых покрытий, поэтому каждый шаг отдается в полу, словно ружейный выстрел. Так что мы стараемся ходить по бетонным полам в толстых шерстяных носках, пытаясь не поскользнуться, особенно вниз по лестнице, и убеждаем гостей снимать обувь у входа, как при чайной церемонии.

Уже 7.55 — знаю точно, потому что до меня доносятся звуки «Фот фо зе дей»[13] — и утро в полном разгаре. В нашем саду многие дети ходят в школу Понсонби, вверх по Ноттинг-Хилл-Гейт. Хотя до Понсонби и недалеко, удивительно, скольких детей в наши дни возят в школу на машине.

Когда я указала на это Мими, она сказала, что двумя руками за то, чтобы ходить в школу пешком. В принципе. Но проблема в том, что у детей сейчас столько секций, требующих вовлеченности родителей, что на самом деле довольно сложно протащить даже несколько сотен ярдов все необходимое. Например, тромбон, снаряжение для регби, включая шлем и щиток, три коробки с ленчами, три ранца, коробку печенья для перекуса плюс сделанную вручную модель Солнечной системы, над которой папочка корпел полсеместра.

Я ответила, что мне неоткуда это знать, и у нее хватило такта покраснеть. Я по большей части езжу по округе на велосипеде, у меня есть «ситроен» для визитов к Расселам, и я не одобряю излишнюю опеку — но с другой стороны, мне не приходится водить детей в школу. По крайней мере пока.

На улицу вышел Вусси, наш кот. Он терся о мою ногу, пока я потягивала зеленый чай, чтобы напиток не расплескался во время моей прогулки.

Вусси-Пусси однажды просто вошел в наш дом и остался здесь навсегда. У него не было ни поводка, ни ошейника. Три дня спустя я отвезла его к ветеринару, довольно известному господину Кармайклу на Аддисон-авеню, чтобы осмотреть и кастрировать животное. Никогда не забуду тот день. Впервые я отвезла маленькое существо, которое от меня зависело, к врачу. Неожиданно я поняла, что значит быть матерью больного ребенка, ожидающей в коридоре перед операционной.

Господин Кармайкл вызвал: «Вусси Стерджис, пожалуйста». Ветеринар натянул резиновые перчатки, положил кота на белый стол и начал осмотр. Проверил зубы, пробежался руками по телу Вусси и сделал у его задних ног что-то, что я предпочла не заметить. Потом он откашлялся и сказал, что мне не стоит беспокоиться о кастрации, потому что малышу «и так нечем похвастаться». Потом Кармайкл взял с меня 60 фунтов. Стандартная плата за минутную работу. У диетолога мои друзья с готовностью отдают даже больше за совет «не есть ничего белого».

Я никогда не рассказывала супругу о проблемах с мужественностью у Вусси. Мужчины щепетильно относятся к данному вопросу, особенно Гидеон, особенно когда мы пытаемся завести ребенка.

Гидди обожает Вусси даже больше меня. Может, отсутствие детей устраивает Гидеона? Может, ему нравится, что я принадлежу только ему? Он так занят своей работой в экоархитектуре, что иногда бывает очень раздражительным. Хотя я бы не зашла так далеко, как Мими, заявившая однажды ему в лицо, что он — единственный из ее знакомых мужчин, у которого бывают «критические дни». Замечание вполне в духе моей соседки. Я стараюсь никогда его не вспоминать.

На самом деле подруга много говорит о Гидеоне, или Гидди. Я даже как-то подумала, не запала ли она на него. В конце концов, мой супруг — известный и успешный архитектор, у него все еще есть волосы на голове, его работы всегда появляются в журналах. Не то чтобы я сама бездельничала. Особенно теперь, весной.

Весна — самое горячее время года. Мой бизнес занимает больше времени, чем когда бы то ни было. Вышло солнышко, хозяева вселенной впервые за много месяцев выглядывают из окон и провозглашают: «Нужно что-то сделать с садом», конкретно ни к кому не обращаясь.

Когда банкир с Ноттинг-Хилла говорит нечто подобное, это означает следующее. Он ожидает, что его жена наберет номер телефона и наймет самого дорогого специалиста. Даже и не думайте, что в выходные они отправятся на сельскохозяйственный рынок за семенами для газона, как все нормальные люди, потому что здесь, разумеется, нет нормальных людей.

Сколько бы я ни смотрела Тот Фильм, мне кажется странным, что в последней сцене показывают беременную Джулию Робертс и Хью Гранта, лежащих на скамье в саду Ноттинг-Хилла. Для меня эта сцена — предвестник будущих проблем для влюбленных, а не истина «и жили они долго и счастливо и умерли в один день».

Меня не интересует, как они туда попали. Я хочу знать, как они справятся с новым, чуждым им окружением. Не могу смотреть фильм, не думая о том, что Джулия и Хью, так же как и любая другая пара знаменитостей, и пяти минут бы не продержались в саду и по-быстрому не свалили бы в хорошенькое имение с забором в Хэмпстеде, где бы им ни с кем не пришлось пересекаться.

Когда я пытаюсь объяснить это друзьям, живущим в Челси, Белгрейвии или Хэмпстеде, я говорю, что наш сад следует представлять себе не как пять акров пасторальной местности с лужайками и клумбами в Кенсингтоне, а как конфликтную территорию, например, Боснию. В этой зоне проживают враждующие племена, но главные трения происходят между семьями с маленькими детьми и без собак, семьями со взрослыми детьми и собаками, парами с собаками и без детей, геями и американцами. Семьи с маленькими детьми ненавидят владельцев собак. Старики и геи любят владельцев собак, но ненавидят семьи с шумными детьми и подростками. Геи любят стариков и владельцев собак. И все втайне ненавидят американцев, но по разным причинам. Так что сад, может быть, и общий, но на самом деле это наименее идиллические пять акров земли в цивилизованном мире.

И тогда до друзей доходит. Особенно когда я говорю, что человеку, выдумавшему Большого Брата, идея пришла в голову, когда он жил в саду Ноттинг-Хилла. Там он понял, что не может поковыряться в носу в собственной гостиной, чтобы сто человек при этом не были в курсе происходящего.

Кроме того, многие полагают, что Кенсингтон и Челси — зеленые части Лондона. Это не так. Там едва ли найдешь открытое пространство. На самом деле, как однажды правильно заметил Ральф, лежа на уютной зеленой лужайке с бокалом охлажденного белого вина и перчеными орешками кешью летним вечером:

— Единственный доступ к траве детишкам из многоэтажных зданий дают наркодилеры.

Теперь вы понимаете, почему люди готовы переступать через своих бабушек, чтобы поселиться в доме кремового цвета.

Вы думаете, раз мы здесь, то слишком заняты, вдыхая аромат роз, чтобы обращать внимание на белые пластиковые столы на чьем-то заднем дворе (дозволяется только мебель из стали или тикового дерева) или что кто-то покрасил задний фасад дома в недопустимый оттенок кремового (разрешены только определенные тона)? Нет. Многие из нас познают истинное счастье, только заметив недостаток вкуса и другие проступки соседей, чтобы вынести все это на публичное рассмотрение на общественном собрании.

Мими

Выключив будильник, Ральф снова уронил голову на подушку. Утро уже десять минут как началось, но ни один из нас не сказал ни слова.

Я решила проскользнуть в туалет, чтобы пописать, прежде чем разбудить детей. Потянувшись к туалетной бумаге, я услышала мужской голос где-то позади меня: «Вот эту, Грег. Давай начнем с большой ветви».

Я и забыла, что сегодня в Лонсдейл-гарденс должны были обрезать деревья. Нам через дверь просунули листовку с советом держать детей подальше от падающих веток и обрезанных верхушек, но я не связала эту информацию с тем, что наш огромный ветвистый ясень с пятнистой неровной корой цвета камуфляжа, который оберегал нашу скромность и затенял окно в ванную много лет, должен пострадать.

У меня появилось чувство, что за мной наблюдают.

Я была права. В окне появился силуэт человека в шляпе и с пилой, в двух метрах от меня. Я решила не хвататься за полотенце. В конце концов, я в собственном туалете.

Он приподнял пилу, словно приветствуя меня.

Раздался зубодробительный шум, и большая ветвь упала на землю с рвущим сердце стоном.

У меня все сжалось в груди. Мне нравилось наше дерево. Оно мне казалось прекрасным и здоровым. Но в наши дни это ничего не значит.

Я вспыхнула и выбралась из ванной.

— Предупреждаю, что на дереве возле окна ванной сидит человек с пилой, — сказала я Ральфу, укрывшись в безопасности спальни. В конце концов, такое случается не каждый день. — Он смотрел, как я писаю.

— И тебе понравилось? — спросил муж, не отрываясь от экрана.

Я фыркнула и стала рыться в ящике для нижнего белья. Мне нужна только одна пара трусов, это все, о чем я прошу. Я давно забила на носки и не вспоминала о стрингах по ряду причин, но постоянное исчезновение нижнего белья заставляло меня склониться к безумной теории Ральфа, что Фатима иногда продает вещи, которые мы теряем, чтобы предаваться тайному увлечению кокаином.

— Интересно, почему женщины так стесняются естественных и необходимых потребностей? — продолжил муж, спуская с кровати длинные ноги, одетый только в васильково-синие пижамные штаны, так что я могла вдоволь налюбоваться его стройным торсом.

У моего супруга немного одежды, но то, что есть, неизменно отличного качества. Например, пижама, которую он надел (снял) сегодня. Может, он где-то и потерял верх (или его продала Фатима), но штаны, окантованные кремовым шелком, были от «Хилдитч и Кей».

— Для меня никогда не было проблемой какать перед другими людьми, — продолжил он, когда Энн Аткинс снова забубнила по поводу общественного мнения о бабушке-сербке, которая молилась Господу и обнаружила, что в возрасте шестидесяти семи лет ждет ребенка. — И я не знаю ни одного мужчины, который может испытывать подобные затруднения. Боже мой! Шестьдесят семь лет! Ты еще лет тридцать сможешь рожать. Какая отвратительная мысль! Ладно, Мим, — продолжил он, исчезая в ванной, — я слышу Позыв.

«Позыв» — сокращенно для «позыв покакать», исконное обозначение, используемое семьей Флемингов.

Через какое-то время я услышала громкий пук. Безусловно, у Ральфа есть сила духа. Я совсем не могу пускать газы в пределах слышимости. Он меня дразнит на этот счет. Я родила троих детей, но отказываюсь признавать, что у меня все-таки есть задний проход, и стараюсь поскорее перевернуть страницу в «Гардиан» с отчетом о проктальной хирургии какого-нибудь бедного малого.

Потом я услышала звук льющейся воды (мы установили душ в сладкой надежде, что однажды продадим дом мифическим «богатым американцам»).

Когда супруг вернулся, с него стекала вода, его ноги оставляли мокрые следы на ковре. Он бросил на пол полотенце, на которое я со значением посмотрела, но муж с легкостью, достигаемой долгой практикой, меня проигнорировал. Ральф всегда вел себя в доме, где жил, словно в отеле, давая понять, что не собирается меняться, как бы я ни жаловалась, что ответственная за уборку полотенец и рубашек фея почему-то не появляется.

Он считает, я должна быть благодарна, что нашла хоть какого-нибудь мужа, и я не ценю своего счастья, заполучив Рэйфа Алека Лоримера Флеминга.

Стоя обнаженным, Ральф надел часы, которые держит на прикроватном столике. Очень старые часы фирмы «Патек-Филипп». Очевидно, это был фамильный хронометр, как заметила американка, рядом с которой мой супруг сидел однажды за ужином, но муж называет их просто «дедушкины часы».

— Теперь уже не встретишь настоящий «Патек-Филипп», — сказал он, застегивая ремешок на запястье, прежде чем насухо вытереть волосы другим полотенцем и уронить его на пол. — Приходится хранить их для будущего поколения.

Ральф никогда раньше так не говорил. Думаю, он читал мой экземпляр «Ярмарки тщеславия», сидя на толчке под наблюдением непрошеных зрителей — троих рабочих, — напевая, бреясь и умудрившись намочить все три сухих полотенца.

Тот, кто сказал, что мужчины не способны делать несколько дел одновременно, был явно незнаком с Ральфом.

Когда я спустилась, натянув самые неприглядные и растянутые предметы из своего гардероба и гардероба Каса, Мирабель шокированно выпалила:

— Мама!

Я подумала, она хочет обвинить меня в краже спортивных штанов брата, несмотря на то что я за них заплатила и собственноручно подшила, но она произнесла:

— Что у тебя на щеке?

Я испугалась, что у меня высыпали прыщи, и сломя голову понеслась к зеркалу в коридоре, только чтобы обнаружить на лице розовые от подушки следы. Я вздохнула и присоединилась к своей растущей семье.

— Всего-навсего швы отпечатались, солнышко, — сказала я, наливая чай.

Мирабель просто подняла бровь. Так она выражает неодобрение, и этот способ один из самых убийственных.

Все дело в ее возрасте. Только в прошлом году она провела все лето в шортах и с босыми ногами, читая рассказы о животных. Теперь она — нео-нимфетка в мини-юбке, фанатеющая от концертов «Грин дей»[14] («Я должна пойти! Мам, это моя судьба», — стонала она), с черной подводкой вокруг глаз. Скоро и Кас начнет мастурбировать и обильно потеть.

Мрачная мысль.

Во время завтрака я начала рассказывать детям о человеке, который видел меня нагишом, болтаясь на дереве. «В смысле это он болтался на дереве, а не я», — сказала я, думая, что история может их позабавить.

Мирабель, продолжая хрустеть конфетами, оборвала меня, словно Джереми Паксман[15], срезающий молодого министра от тори.

— Мам, ну ты же старая. В твоем возрасте нельзя болтаться по дому голой. Это отвратительно.

— Мне только тридцать семь, — резко ответила я. — И это мой дом. Я могу ходить по нему нагишом, сколько мне нравится.

— Как скаж… — протянула дочь голосом, предполагающим, что ради матери не стоит даже трудиться произносить второй слог.

— Твоя мать, разумеется, права, — мягко сказал Ральф, отхлебнув свой чай, — по крайней мере в главном, что касается ее права ходить голой. На высказывание о том, что это ее дом, — вздохнул он, — мы великодушно не будем обращать внимание.

Дети снова начали шумно выяснять, кто выпил весь апельсиновый сок. Муж спокойно читал газету.

У Ральфа много уникальных качеств, одно из которых — продолжать просматривать «Дейли телеграф», в то время как Кас и Мирабель сражаются за последнюю конфету, а я на предельной скорости загружаю посудомоечную машину, наполняю собачью миску, проверяю домашние задания, удостоверяюсь, что дети не забыли спортивную форму, все для уроков музыки и нечто таинственное из дерева бальзы для школы, при этом Пози трещит ему в ухо что-то невнятное.

Ральф не думает, что уклоняется от семейных обязанностей. Он считает, что лучше делать что-то одно. А не терять голову, когда все вокруг свои потеряли. Как будто он копает траншеи, а не сидит на кухне за завтраком.

Клэр

В это время года, в марте, у новорожденной бледной травы золотистый оттенок, она такая густая и сочная, что у меня возникает желание пожевать ее, словно я — корова. Здесь божественно.

Стоит глубоко вдохнуть, и ты уже не в Лондоне. Пахнет здорово, приторный аромат калины смягчает бодрящий утренний воздух, испорченный выхлопными газами. Этот воздух можно консервировать.

Шагая по влажной траве в ботинках и с чашкой в руке, я отметила, что Стивен поработал над дерном, устилавшим газоны, так называемые «дикие луга», и высадил желтые примулы в странных местах.

На его месте я, как специалист, так бы не поступила. Примулы — сезонные цветы, однако это не означает, что их выбор оправдан. Но Стивен — садовник. Ему, а не мне, платят, чтобы сажать, украшать и облагораживать сад. Я и так слишком загружена, я несу полную ответственность за дом, за продукты. Не говоря о покупке подарков, хранении одежды, уходе за шерстяными вещами, фотоальбомах, планах на отпуск и всем-всем, имеющем отношение к нашему дому и саду, которые, разумеется, должны воплощать и демонстрировать наше чувство стиля.

Прошлая ночь. Она не выходила у меня из головы. Боб. И Вирджиния. Вирджиния. И Боб.

У меня не было чувства, что я шпионила. Если живешь в саду, не можешь ничего не замечать. Мы все видим сады соседей, заглядываем в их окна — и должны вести себя соответственно.

Возьмем, к примеру, Мими.

Мне нравится, что ее кухня всегда полна чужими детьми, которые пригоршнями лопают конфеты из пакета, но больше всего мне нравится, что они делают это не на моей кухне, роняя на пол крошки. Гидеон был бы в ужасе, придя домой и обнаружив, что дети заполонили весь дом, пристроившись на столах, угощаясь его свежевыжатым мандариновым соком из холодильника.

Дети пробираются в наш и чужие дома, словно кошки. Но взрослые больше уважают границы. Сказав это, Мими часто без предупреждения заваливается в мой кабинет, чтобы отправить факс. Думаю, у нее другие стандарты ведения хозяйства и личной жизни.

Итак, если вы не переедете, вам придется уживаться со всем этим. Секрет гармоничного сосуществования в том, чтобы не допустить перерастания потенциальных противоречий в судебные иски. Судебные разбирательства считаются нездоровым американским влиянием, как Хэллоуин. Мы стараемся их избегать.

Тем не менее я не уверена, что Стивену стоит прощать его примулы. Кто-то обязан поднять этот вопрос на завтрашнем собрании. Мы все полны очарования и чуткости, находясь в гостях или у себя дома, но все связанное с общим садом может разбудить в нас двухлетнего ребенка.

Я сделала пометку в блокноте. Примулы. Под этим я написала: «Боб и Вирджиния. Рассказать Мими?»

Решу после того, как обойду сад и рассмотрю место преступления.

Большинство моих клиентов живут на другой части сада, так называемой «правой» стороне, тогда как сторона Колвилль иногда называется «неправой».

До того как я сюда переехала, мне это казалось странным. Беседуя со старожилами с целью узнать, не продает ли кто-нибудь дом или, возможно, какая-нибудь пожилая пара желает переехать, я не могла понять, как в саду, где на одной стороне дома стоят два с небольшим миллиона, а на другой — три с половиной миллиона, могут быть «правая» и «неправая» стороны. Живя здесь, я сама думаю — а как же иначе?

Существует также иерархия садов. Наш сад Колвилль — Лонсдейл далеко не так хорош, как сад, разделяющий Элджин-крессент и Ленсдоун-роуд, или сад Ледброук-сквер, или сад Монпелье. У нас более семейный сад, здесь допускаются присутствие собак и игра в мяч и даже есть спортивная площадка. Это, конечно, не объясняет, почему именно сюда переехал Сай Каспариан, у него, должно быть, свои причины. Я сделала еще одну маленькую пометку: «Как можно скорее познакомиться с Саем К.».

Я остановилась возле заросшего сорняками неопрятного двора, который служил Флемингам садом. Забавно, но я с большей легкостью могу определить, кому принадлежит сад, чем кому принадлежит собака.

Сад Форстеров дышит благовониями и располагает к безделью — это необходимо пожилой паре. Молодые родители двойняшек, соседи Мими, превратили садик в дополнительную комнату с барбекю и качелями, ковриками и подушками, а однажды даже установили юрту.

Хотя садики у нас довольно маленькие и не тянут на parterre[16] в Версале, но размер определенно не имеет значения, когда дело доходит до траты денег. У меня много клиентов в Чизвике и севернее, в Квин-Парк, но я заметила, что они достаточно мелочны и внимательно следят за расходами, интересуясь, действительно ли нам нужно так много камелий или жасмина. Иногда у них даже хватает дерзости просить о скидке. Но мои клиенты в Ноттинг-Хилле совсем другие. Чем больше они тратят, тем счастливее становятся. К тому же они никогда не сделают что-то сами, если можно для этого кого-то нанять.

Я бы сказала, что у семей с мальчишками всегда щипаные газоны, но маленький сад Молтонов безупречен, несмотря на троих сыновей. Аккуратные клумбы. Мощеные дорожки. Невысокая живая изгородь. Белые растения в терракотовых горшках. Идеальная чистота.

Единственное, что создает беспорядок, — это брошенные у черного входа футбольные мячи Макса, Чарли и Сэма вперемешку с заляпанными кроссовками. Так и вижу, как мальчишки бегут выпить чаю из сада на кухню и покорно скидывают обувь, прежде чем войти в стерильно чистый дом.

Кажется странным, что Патрик — председатель общественного комитета в нашем саду. У него и так много дел.

Но он хороший отец. Когда он рано возвращается из банка или аэропорта, он часто выходит в сад прямо в своем костюме, чтобы найти сыновей. Он вешает пиджак и играет в мяч с Максом, Чарли и другими мальчишками, прыгая, словно летучая рыба, и демонстрируя сыновьям, их друзьям и всем случайным зрителям свою прекрасную физическую форму.

Может, он и председатель, но когда бы я ни говорила с ним о растениях в общем саду или в его собственном саду, его глаза быстро стекленеют. Так что приходится разговаривать с Маргаритой, которая точно знает, чего хочет. Ей не нужно ничего беспорядочного и романтичного, она предпочитает четкие геометрические формы.

Теперь я разглядывала сквозь листву задний дворик Лакостов, сцену вчерашней ночной тайной встречи.

Сад Лакостов весь выдержан в белых тонах и летом наполнен ароматами. В центре даже есть статуя, что добавляет чрезмерного шика обстановке. На заднем фасаде дома глухие жалюзи закрывают окна до самой земли. Это в духе французов. Они гораздо более скрытные, чем британцы или американцы, которым даже существование изгородей, разделяющих сады, кажется странным. Если бы я не видела своими глазами, я бы и представить себе не смогла здесь, в темноте, в три часа утра Вирджинию с ключом от черной двери, с голыми ногами и в резиновых сапожках. Я до сих пор не могла поверить, что Боба и Вирджинию настолько обуяла похоть, что они рисковали не только своими браками, но и отношениями с соседями… всего-навсего ради секса.

Лакостов не было видно. Ничего необычного. Вирджиния, должно быть, создавала дизайн брюк в клеточку в стиле принца Уэльского в своем офисе в Южном Кенсингтоне. Мэтью и так редко можно было встретить — он в основном проводит время в Париже, работая на «Л'Ореаль».

Я постояла секунду, рассматривая закрытый от посторонних глаз элегантный пятиэтажный дом с парковочным местом и жильем для прислуги.

Вирджиния.

Она скорее стройная, чем худая. С ее тонусом, лоском и элегантностью не может соревноваться ни одна англичанка. Ее кожа всегда слегка отливает бронзой, а волосы золотом. Они, подобно водопаду, ниспадают ей на плечи, а когда она поворачивает голову, они рассекают воздух и ложатся точно на место, как в рекламе шампуня. Днем она обычно ходит в свежей белой рубашке, воротничок, манжеты и края которой выглядывают из-под обтягивающего свитера из шерсти мериноса. Иногда она убирает волосы с гладкого загорелого лба с помощью ободка, надевает брюки-капри и облегающий кашемировый кардиган. Тогда она похожа на молодую Брижит Бардо. Бывает, что Вирджиния выходит за какой-либо безделушкой, которую близнецы забыли в саду, или в поисках своего сына Гая.

Когда она в саду, все мужчины смотрят только на нее, взглядом, которым одаривают женщину, если не могут думать ни о ком, кроме нее. Женам приходится пилить своих мужей, чтобы они прекратили пялиться.

Я видела, как Патрик пожирает ее глазами, особенно когда она поворачивается и он может насладиться видом сзади. Вирджиния стройна, но у нее одна из тех задниц, изображения которых украшают окна всех французских аптек. Гидеон всю жизнь любил на них смотреть. Он может провести немало времени, стоя перед аптекой, изучая огромные полупорнографические фотографии загорелых женских тел, лежащих обнаженными на серфе, рекламируя продукты для избавления от целлюлита. Даже родив троих детей, Вирджиния сохранила попку, на которую не требуется наносить подтягивающие средства. Это чудо, о котором я слышу ото всех своих подруг, о том, какой чудесный эффект может оказать рождение ребенка на задницу. Скажем так: она потрясающе выглядит даже в шортах и балетках — а это одно из самых убийственных для фигуры сочетаний. Когда я указала на это Гидеону, он сказал, что, возможно, она выглядит даже лучше без шорт, и облизнул губы, так что мне пришлось нахмуриться и сменить тему. Интересно, заметила ли что-нибудь Салли Эйвери — она, уж поверьте, не станет закрывать глаза на очевидное.

У Мэтью и Вирджинии есть сын Гай, ему около девяти, он застенчивый мальчик с большими коленками. Еще у них есть двойняшки, Капуцина и Клементина. Они всегда одеты абсолютно одинаково, в светло-розовые отутюженные хлопковые платьица и подходящие по цвету бледно-розовые кашемировые свитера, с белыми носочками и розовыми туфельками на пуговках.

Не стоит даже упоминать, что все дети говорят на двух языках и ходят, или собираются пойти, во французский лицей, так что Вирджиния — единственная мамочка из западного Лондона, которая не находится в состоянии постоянного волнения по поводу образования своих детей. Кажется, это освобождает ей много времени для других занятий, и все, за что она берется, она делает хорошо. У нее не только явно появился новый любовник. У нее трое детей. И муж. Три дома в двух странах, за которыми надо следить (кроме лондонского, есть еще два имения во Франции). И что бесит меня больше всего — она ест сколько хочет.

Однажды я что-то забыла в ее доме. Было время обеда. Я застала ее сидящей на кухне, поглощающей полусырой стейк, истекающий кровью, dauphinoise[17] с бобами, с вазочкой шоколадного мусса возле тарелки. Она также прихлебывала из бокала с красным вином. На нее было приятно смотреть. Думаю удовольствие, с которым она поглощала обед, впечатлило меня больше, чем количество съеденных ею калорий.

Да, к тому же около пяти лет назад она запустила каталог одежды, которую можно заказать с доставкой на дом, под названием «БСБЖ». Там также была детская линия «БС Малыш», которую Вирджиния разработала после рождения близнецов. Не стоит даже и говорить, что одежда была безумно дорогой, но, по словам основательницы, закрывала зияющую брешь на потребительском рынке.

«Когда я родила Гая, то не смогла найти haute de gamme[18] одежду для детей в Англии в le style anglais[19], — сказала мне она без тени иронии, — так что пришлось разработать ее самой».

Я даже не посмотрела на сад Эйвери. Я слишком хорошо его знала. Я вернусь сюда позднее утром, после встречи с Донной, и поставлю какие-нибудь ароматные цветы по обе стороны от стульев в преддверии вечеринки. Надо также посоветовать Салли убрать клетки с кроликами Меган с лужайки, чтобы место выглядело презентабельным, хотя на газоне непременно останутся некрасивые коричневые отпечатки… и надо пройтись к саду Сая — если я собиралась с ним познакомиться, мне нужны свежие идеи.

Я обошла весь сад. Это заняло около двадцати минут, так что сейчас было восемь тридцать. Я собиралась в магазин за кое-какими вещами, включая голубую полынь для сада возле детских качелей, заботиться о которых почему-то стало моей обязанностью. В этом саду, если у тебя нет детей, считается само собой разумеющимся, что ты будешь отвечать за все остальное. Потом я собиралась к Гаю Парсонсу сделать прическу для вечеринки у Эйвери.

В конце концов, там будет Вирджиния в сверхженственном коктейльном платье. У нее прекрасный вкус в одежде, но если спросить, вещи какого дизайнера она носит, она лишь пожмет плечами, показывая, что это глупый вопрос. Дело не в этикетках, а в качестве и покрое.

И мне не хочется, чтобы Гидеон только на нее и смотрел, так же как и Боб. И если я к тому же планирую подкараулить Сая, мне нужно выглядеть на все сто. Я ведь знаю, какими смертельно прекрасными могут быть француженки (не говоря уже о Мими, которая нацелилась на Сая, словно самонаводящаяся ракета).

Но француженки — они открывают рот и говорят что-нибудь банальное, например: «Разве розы Хелен не прекрасны?» И обычно рассудительные англичане совершенно теряют голову. Иногда я замечаю, как они смотрят на Вирджинию с собачьей жадностью, словно слюнявый Лабрадор на индюшку, поданную к воскресному обеду.

Они даже не догадываются, что мне о ней известно. Она выглядит такой скромной и сдержанной, когда ходит на мессу в церковь каждое воскресенье с детьми, наряженными в штанишки и платьица, но я-то знаю, что таится за благочестивой внешностью. У нее лицо святой Марии, но тело шлюхи — думаю, это и делает ее такой неотразимой.

Мими

Я вернулась из Гайд-парка, где подверглась ежедневному унижению. Единственная из всех МНХ, я сама выгуливаю собаку (остальные платят личным тренерам, чтобы достичь точно такого же результата). Шофер Патрика Молтона все еще ждал шефа. Это тянуло на местный рекорд, как долго водитель может оставлять машину с работающим двигателем за счет компании. Под пассажирским сиденьем лежала свернутая «Дейли экспресс». Он вышел из машины, чтобы закурить.

— Все еще ждете Его светлость? — поинтересовалась я, проходя мимо с Калипсо.

Водитель закатил глаза и растоптал окурок.

— Ожидаю, когда Его светлость прибудут из аэропорта, чтобы отвезти их на работу, — ответил он.

В тот самый момент подъехало такси и, рыча мотором, припарковалось рядом с машиной Молтонов. Из такси вышел Патрик, держа портфель и экземпляр «Уоллстрит джорнал». Он сделал жест рукой ждущему шоферу и скрылся в доме.

Такси отъехало. Заработал двигатель «лексуса». В воздухе запахло выхлопными газами и ожиданием. На секунду я с печальным восхищением подумала о Ральфе, который без единой жалобы каждый день ездит на работу на метро в туфлях на тонкой кожаной подошве. Потом я покинула хозяев жизни с их шоферами и пошла домой. Поставив чайник, я отправилась прямиком к холодильнику.

Я ослабела от голода, хотя прошел всего лишь час после плотного завтрака, во время которого я отполировала солдатиков Пози и умудрилась съесть два куска тоста. Когда я, нарезав сыр, припасенный для детей, отправляла его в рот, зазвонил телефон.

Это была Клэр. Я приготовилась посвятить следующие полчаса ее нарастающей биопанике, надела «хендз-фри» и начала бродить по кухне, ожидая, пока закипит чайник. Но Клэр не стала в двухтысячный раз жаловаться на неспособность забеременеть.

— Итак, угадай, кого я видела в ночной рубашке в нашем саду ровно в два сорок четыре утра? — начала она без лишних церемоний.

— Кого? — спросила я, пытаясь вспомнить, от кого меньше всего можно ожидать променада по саду в нижнем белье. — Триш Додд-Ноубл? Валери Форстер? Полковника Мастарда?

Мы захихикали. Как бы ни различались наши жизни, доходы, вкусы в дизайне дома, стандарты аккуратности, способности к зачатию и так далее, мы все же неплохо друг друга понимаем.

— Не угадала, — ответила Клэр.

Я подумала, как приятно было бы с ней увидеться и отдохнуть от прогулки в ее классном доме, свободном от детей, пройтись по ее кухне, по теплому полу, попивая латте из белых чашек от Вествуд, поедая фундук и шоколадное печенье. Все в Клэр и в ее жизни напоминало страницы «Элль декор». К несчастью, все в моей жизни было словно из журнала «Плохая хозяйка». Клэр — фанатка чистоты. Ее плита — сияющее, безукоризненно чистое антрацитовое чудо от фирмы «Смег»[20]. В моем доме все обшарпанное и грязное. У меня плита с поцарапанной поверхностью и засохшей грязью, оставшаяся с тех дней, когда здесь жили Перегрин и Слинки (это было в семидесятых).

— Не хочешь зайти ко мне, пока я не отправилась к Гаю Парсонсу краситься? Я могу сделать кофе, ведь я уже закончила работу. Сегодня я более-менее свободна, не считая встречи с Донной, прически и макета дизайна сада для Тома Стюарта-Смита.

Теперь я ходила по кухне, прибираясь и складывая измазанные кашей миски в раковину для Фатимы. Вытирая большой сосновый стол, я заметила, что Пози забыла книгу для чтения. К тому же я увидела, что Мирабель оставила заполненную форму согласия родителей — на пяти страницах, с историей ее болезней и недугов ближайших родственников — на ее участие в чрезвычайно опасном путешествии с классом в местный полицейский участок, как минимум триста ярдов от школьных ворот. Это значило, что в ближайший час мне предстояло вернуться в Понсонби. Я вздохнула, даже несмотря на то, что такое случалось практически каждый день, и не по одному разу.

Вчера мне пришлось возвращаться в Понсонби четыре раза, и во время моего четвертого визита (предыдущие были связаны с забытой школьной формой, повязкой дежурного и простуженным горлом) школьный секретарь меня поздравила и довела до моего сведения, что я официально побила рекорд по повторным возвращениям в течение одного дня, совершенным одним родителем. Я постаралась выглядеть подобающе гордой.

— Хотелось бы, но мне нужно работать, — сказала я, борясь с искушением бросить все и вместо этого провести приятное утро за чашечкой кофе. — К тому же надо вернуться в школу — иначе Мирабель не сможет посетить полицейский участок в Ледброук-гроув из-за соображений безопасности. Как насчет обеда? Во «Фреш энд уайлд»? Ты к тому времени освободишься? Но не заставляй меня томиться неизвестностью. Кто это был?

— Вирджиния, — ответила Клэр.

— Не-ет, — протянула я. Образ Вирджинии в не скрывающей ее прелести малюсенькой ночнушке… под открытым небом в саду… sur l'herbe[21]… возник перед моим внутренним взором.

— Да, — сказала Клэр, — более того, могу рассказать, что она делала там в столь ранний час, что еще более интересно. Она возвращалась из сада Эйвери.

Мы договорились встретиться во «Фреш энд уайлд» ровно в час, чтобы обсудить эти важные и волнующие новости.

Так что мне оставалось целых три часа, чтобы закончить сбор информации и написать статью, а также занести в школу забытые вещи. У меня куча времени на завершение еженедельной колонки о похоронах для субботнего выпуска «Дейли телеграф».

Я созваниваюсь с «обычными подозреваемыми» — актерами, политиками, художниками, писателями, публицистами — и предлагаю им представить себе собственные похороны: выбрать место, способ (кремацию или захоронение), музыку, гимны, речи. Довольно старый формат, но мне нравится, и знаменитости обожают, когда их об этом спрашивают. Как и для любых других колонок, главный секрет — польстить так, чтобы опрашиваемые сами предоставили необходимые материалы. Все, что мне приходится делать, — вычеркивать лишнее и немного редактировать. Людям, утверждающим, что это отвратительно, плохая карма, мрачно и так далее, я отвечаю, что триста фунтов за статью делают для меня тему похорон вполне приемлемой.

К примеру, на прошлой неделе я чудесно провела время с генерал-майором. Старик говорил мужественным, монотонным голосом. Он участвовал в боевых действиях в Северной Ирландии («Кровавое воскресенье»), Косово, Ираке и так далее. К моему удивлению, ему понравился мой вопрос, по крайней мере так он сказал. «Спланировать собственные похороны? — спросил он. — Как, вы говорите, ваше имя? Из «Телеграф»? Вы не родственница того парня из передачи про регби? Думаю, это хорошая идея». И так далее, и тому подобное. Я скромно признала, что я — старшая сестра Кона, и вскоре наш разговор стал просто дружеским.

Генерал-майор продолжал: «Если подумать, то, спланировав все как следует и заранее, я избавлю от хлопот Валери и детей, когда на самом деле преставлюсь».

Набрав номер Дженет Хаббард, директора Оксбриджа, у которой мне предстояло взять интервью, я отвлеклась, вспомнив рассказ Клэр о прошлой ночи.

Мне следовало думать о литературной работе Дженет, посвященной влиянию древних греков на сексуальное воспитание в Викторианскую эпоху, однако все, о чем я могла размышлять, — это как Вирджиния в лунном свете пробирается домой от любовника под взглядом Клэр и диких лисиц. Чтобы решить, насколько ценна данная информация, я придумала газетный заголовок. Все, что мне пришло в голову, было «Интрижка французской мамочки и американского банкира».

Допускаю, звучит так себе, но что-то подсказывало мне, что новостями о Бобе и Вирджинии в саду заинтересуются, даже если эта сенсация местного значения не попадет на страницы «Вашингтон пост» или «Уолл-стрит джорнал».

Вздохнув и положив трубку, я поняла, что мне немного… завидно. Откровенно говоря, когда я узнаю об очередной мамочке, умудрившейся вклинить любовную интрижку в повседневные хлопоты, то испытываю восхищение. Я имею в виду, как с тремя детьми, готовкой, каталогом одежды, всеми домами ей удается найти время и энергию? Я немного посидела, глядя в пустоту. Потом набрала имя Сая Каспариана в поисковике, чтобы узнать, переехал ли он уже в наш сад. Ни один сайт так и не дал мне эту жизненно необходимую информацию, так как все новости касались исключительно лондонских доков и Олимпиады-2012.

Итак, мне предстояло насладиться сплетнями за обедом с Клэр во «Фреш энд уайлд», Мекке фундаменталистов, где даже наркотики, которые они принимали в туалетах, по слухам, не вызывали привыкания. Вечером меня ждала вечеринка… где, может быть, меня представят Саю Каспариану, если, конечно, он уже переехал. Не то чтобы меня это сильно волновало…

Тем не менее жизнь постепенно налаживалась.

Телефон зазвонил сразу же, как только я положила трубку после тщетных попыток дозвониться до Дженет и начала проверять почту и искать юбки от Хлоэ в net-a-porter.com.

Прошло уже целое утро, а я так ничего и не сделала.

— Да? — рявкнула я голосом предельно занятого человека. Если работаешь дома, очень важно донести до всех, кто ездит на метро, вкалывает в офисе и у кого только двадцать дней отпуска в году, что у тебя гораздо более важная и напряженная работа. Иначе они будут относиться к тебе, как к бесплатной домохозяйке.

— Это Джейн Фрейзер, — сказал ледяной голос.

Джейн Фрейзер — один из моих основных источников дохода. Я немедленно сбавила тон. На самом деле ее звали леди Джейн Фрейзер, но она никогда не упоминала свой титул. Младшая дочь графа, за красотой которой скрывался сильный характер, Джейн была жестче, чем мешок с гвоздями. Она принадлежала к девушкам из высшего общества, которые с презрением отказались от высокородного происхождения и проводили жизнь в обществе плохих парней, женатых мужчин или в объятиях чернокожих любовников. Она вызывающе одинока и, хотя работает на «Мэйл», читает «Гардиан».

— Джейн! — воскликнула я голосом, говорящим о том, что своим звонком она осчастливила меня.

— Я не вовремя? Или вовремя? Как ты? Как Ральф? — последовали риторические вопросы. Я понимала, что она совсем не хочет знать о моей обывательской жизни среднего класса, так как подобные разговоры нагоняют на нее скуку. Если бы я ответила, она бы начала зевать, прикрывая трубку рукой.

— Вообще-то у меня не очень много времени, — ответила я. — Приятно тебя слышать. Как ты? Как настроение?

Джейн проигнорировала мои любезности так же, как и я ее.

Несколько первых статей, которые я для нее написала, не произвели должного впечатления. Я пыталась еще и еще, каждый раз посылая отчаянные письма, что готова править и переписывать тексты. Но она, кажется, никогда не возвращала тексты авторам на доработку.

Решающим стал момент около года назад — или так мне показалось. Я написала большую статью о Джонни Боудене, владельце империи интернет-магазинов, очень неплохую, о том, почему мы, мамочки из среднего класса, так помешаны на его каталогах и одежде.

Я хорошо подготовилась, отправилась домой к Джонни, выпила чаю из китайской фарфоровой чашки, и все такое. Я взяла интервью, в котором он дал мне эксклюзив о годах в Итоне, Оксфорде и занятиях спортом. Я подружилась с его женой Софи.

Статья получилась на четыре страницы. Перед публикацией Джейн мне позвонила.

— Мими, — сказала она.

— Да, Джейн, — в ожидании ответила я. Я знала, что статья удалась. В ней у меня получилось объяснить успех Боудена. Я придумала убийственный заголовок «Погода с Джонни Боуденом» и достала фото Джонни в подростковом возрасте в канотье, снятое в Итоне четвертого июня. Я чувствовала, что это пик моей журналистской карьеры. Оставался вопрос — что думала Джейн?

— Я считаю, это самая лучшая статья, — сказала она, и я начала застенчиво отнекиваться в трубку, — которую я когда-либо читала, — многообещающе продолжила она, — в «Дейли мэйл», — радости поубавилось, — о Джонни Боудене, — закончила она.

— Невероятно мило с твоей стороны, — сказала я смиренно. — Мне это напомнило комплимент, который Люси сделала мистеру Тумнусу, фавну, когда он признался, что похитил ее. Она сказала, что он самый милый фавн из тех, кого она знала.

— Как забавно, — ответила Джейн.

Когда я рассказала все Ральфу, он покатился со смеху и сказал, что счастлив, как никогда, что ему не приходится торговать собой в журналистике.

— Итак, Мими, — продолжила Джейн уже по-деловому, — не знаю, насколько ты загружена, но издатель полагает, что ты прекрасно справишься с более длинной статьей, и хочет дать тебе шанс наконец-то развернуться. Думаю, тебе понравится тема. — Она, кажется, сама не верила в свои слова. Я знаю, что значит, когда Джейн ссылается на издателя. Она подчиняется приказу.

Еще это значит, что три журналиста уже отвергли предложение, поэтому она не хочет принять «нет» от меня. И когда она говорит, что у меня будет шанс развернуться, она полагает, что статья на три тысячи слов от Мими Малоун даже слишком длинна.

— И какая тема? — поинтересовалась я.

— Неверность, — ответила Джейн. — Каковы правила измены? Различаются ли они для мужчин и женщин? Поговори со своими богатыми друзьями. Они в этом по уши завязли. Поговори с серийными изменниками. Составь список правил для мужчин и женщин, подготовь фотографии известных изменников.

Я постаралась не застонать слишком громко.

— Ну например? — спросила я.

— Да их же сотни, разве нет? К примеру (долгая пауза свидетельствовала о том, что Джейн пытается припомнить имена серийных изменников)… ну… та женщина, Кимберли.

— Очевидно, стоит изменить имена? — решила удостовериться я. Мне не хотелось, чтобы статью отвергли только потому, что я придумала имена родителей, чтобы детей не дразнили на площадках.

— Только если придется это сделать, — уступила Джейн, оставляя меня с типичным кошмаром журналиста (если не считать солидный гонорар). От меня требуется исследовать тему, за которую никто в здравом уме не возьмется. Придется написать несколько тысяч слов и в процессе нарушить тайну личной жизни как можно большего числа людей. И достать фотографии.

Если бы мне не приходилось каждые три месяца платить за обучение троих детей, я бы сказала, куда Джейн может засунуть идею издателя.

Но я не могла. Если я откажусь, она может больше никогда не позвонить мне с просьбой о статье «Идеальные выходные» или «Когда тебе сорок», которые я способна набрать за час, не отрываясь от кухонного стола и не сделав ни одного звонка. Эти незначительные статейки неплохо оплачиваются.

— Звучит заманчиво, — услышала я свой собственный веселый голос. Я уже начала думать о сборе материала. Может, сегодня у Эйвери мне удастся подслушать несколько будущих цитат, если я начну развивать тему Боба и Вирджинии. Многообещающе.

Тем не менее, приняв предложение, я поклялась, что в последний раз берусь за вульгарную, грязную, низкую тему только потому, что мы живем не по средствам в дорогом районе.

Дженет наконец-то ответила.

— Да? — рявкнул низкий голос.

— О, Дженет, здравствуйте, это Мими Малоун из «Телеграф», — сказала я самым масленым голоском. — Надеюсь, вы получили мое письмо, и у вас было время подумать о своих (обычно здесь я делаю небольшую паузу и выдаю легкий смешок) похоронах?

— Да, — ответила Дженет.

Если бы я не знала, что разговариваю с женщиной, я бы в этом усомнилась.

— Откровенно говоря, не думаю, что могу вам помочь, — проворчала она, — я запланировала довольно необычные проводы.

— О?.. — подбодрила я. Иногда с этого начинались мои лучшие истории.

— Я хочу, чтобы меня кремировали, но я против всяких служб и памятников, — важно проговорила она. — Вместо этого я уже отложила деньги, чтобы моим ближайшим друзьям устроили частный доступ в зал Королевской академии. Я составила список картин, и исполнителям моей последней воли на факультете изящных искусств в Оксфорде предстоит позаботиться, чтобы по такому случаю все полотна собрали вместе.

Затем она на одном дыхании выдала список картин.

— Боже, — проговорила я, — Дженет, как оригинально.

Я позвонила в «Телеграф» и сказала, что с Дженет статьи не выйдет. Они заставили меня ждать целую вечность, потом редактор журнала подошла и сказала:

— Мими, не беспокойся, у нас есть в запасе немало твоих статей — почему бы тебе пока не попробовать с Айаном Дунканом Смитом[22]? А пока ты этим занимаешься, почему бы тебе быстренько не накатать статейку для «Уик-энд» о людях, которые уже построили себе мавзолеи?

— С удовольствием, — ответила я сквозь сжатые зубы и набрала номер Робина Лэйна Фокса из Нью-Колледжа в Оксфорде, чтобы выслушать все о его будущем месте упокоения в Левадии, Македонии, где своды склепа уже украшены фресками, розами с шестьюдесятью лепестками и танцующими девами.

Клэр

Если ты идешь в Вестбурн-гроув в середине дня, если в тот же день намечается большое светское мероприятия типа вечеринки у Эйвери, тебе кажется, что ты тонешь. Вся жизнь проносится у тебя перед глазами, пока ты проходишь по Двести второй улице в «Куэсчен эйр» за джинсами или какой-нибудь мелочью из последней коллекции Вивьен Вествуд. Начинаешь думать, а работает ли кто-нибудь вообще, пока не поймешь, что для многих женщин, особенно здесь, шопинг и есть их работа.

У меня только что закончилась встреча с Донной, которая не зря берет свои сто фунтов в час. Она сделала несколько революционных предположений, что еще может снять блоки у меня и Гидеона. Я обдумывала ее слова, выбирая продукты для позднего ужина. Неподалеку Тики Бейнз тратила семнадцать с половиной фунтов на блюдо из жаренной в масле тыквы с чили и зелеными бобами, приправленное чесноком и кунжутом. Мы поздоровались.

Я вышла из супермаркета и купила латте «У Тома», чтобы в салоне мне было что выпить, размышляя над словами Донны. В кафе я встретила Локхартов, завтракавших с Эмили Моример, актрисой. На столе у них были блины, яйца, мюсли, греческий йогурт, каша с голубикой, медом, бананом, и все такое.

И Локхарты, и Эмили в качестве аксессуаров захватили с собой малышей и сидели за большим круглым столом в центре кафе, поедая калорийный завтрак в окружении людей с ноутбуками на коленях. Очаровательное зрелище — но почему-то милая сцена «многодетные семьи за завтраком» испортила мне настроение.

Не из-за Тики. Из-за Джиджи Локхарт.

Тики чудесная. Мне она нравится. Она и Эд (он адвокат, заслуживший прозвище Светлая Голова) каждое Рождество устраивают вечеринку. Рано утром Тики следит, чтобы всю мебель, завернутую в серые покрывала, вынесли на склад вниз по улице. Локхартам приходится арендовать все парковочные места в округе — должно быть, организация данного мероприятия просто кошмар. Даже Тики, у которой степень МБА и которая управляла подразделением Ди-эйч-эл до того, как заняться детьми, признает, что для нее это непросто.

Затем семьсот человек заполняют дом и лакомятся закусками. Официанты дефилируют с подносами канапе: розоватой фуа-гра на малюсеньких гречневых блинчиках, ломтиками говядины со свежим хреном и помидорами черри, фаршированными ризотто.

Когда приближается кульминационный момент, официантки разносят тарелки с крошечными пудингами, шоколадным муссом на хрустящем пралине и мороженое в вафельных трубочках. Ровно в десять тридцать хозяева начинают гасить и зажигать огни, чтобы подать сигнал, что уже пора расходиться.

Это определенно одна из лучших вечеринок в году, частично потому, что в самом начале следующего года Эд и Тики садятся за список приглашенных. Вооружившись фломастером, они просматривают страницы и подчеркивают имена десяти процентов гостей, чтобы в следующий раз пришли новые люди. Это очень важно.

Нет, не Тики, а Джиджи вызывает у меня желание броситься под колеса автобуса. Она пробуждает во мне чувства, которые я, как мне казалось, подавила в себе с тех пор, как оставила пост главного редактора «Хаус энд гарденс», чтобы полностью сосредоточиться на ландшафтном дизайне, нашем новом доме и моей мечте: подарить саду Ноттинг-Хилла еще одного малыша.

С Джиджи никогда не знаешь, чего ожидать. Она немного себе на уме, но это придает ей определенное очарование. Но во всем, что касается вечеринок, она чудовище. Для нее тусовки — не просто повод увидеть всех старых друзей одновременно. Это смертельное оружие. Она игнорирует тебя, пока ты не заговоришь с кем-нибудь интересным. Тогда она подойдет поздороваться. С ней всегда так — старые друзья должны погибнуть для того, чтобы появились новые, еще более блестящие.

Вот как здесь все устроено. Могу гарантировать, что если Джиджи представит Хью Гранта своему злейшему врагу, злейший враг всем будет рассказывать, какая прелесть эта Джиджи, как милы Локхарты и какие потрясающие вечеринки они устраивают.

Когда я вернулась после обеда с Мими из «Фреш энд уайлд», где она небрежно спросила, играя вилкой с салатом из киноа, переехал ли Сай Каспариан в новую резиденцию (я не смогла ее просветить), меня клонило в сон. Все из-за прошедшей ночи.

Я вздремнула до трех тридцати, потом выпила чаю, разобралась с почтой, разместила заказы, потом надела ботинки от Ильзы Джейкобсен, вышла в сад и направилась к резиденции Эйвери и дому Каспариана. Я решила в качестве сюрприза для бедной Салли, нашей хозяйки сегодня вечером, проверить напоследок, все ли в порядке. Я также хотела быть уверена, что если Саю понадобится ландшафтный дизайнер, он наймет меня, а не какого-то типа, жаждущего заполучить клиента в нашем районе. Дело, конечно, не в деньгах. Дело в гордости.

Я выбрала несколько камней из тяжелой глинистой почвы и бросила их в тележку. На улицу вышла Меган с сырыми капустными листьями. Она присоединилась ко мне. Меган — самая младшая. По старшинству сначала идут Курт, Маргарита, Кевин, а потом уже Меган. Она принарядилась. Опершись на лопату, я смотрела, как она кормит кроликов.

Скримшоу, золотистый Лабрадор, бил лапой в заднюю дверь. Когда Меган аккуратно заперла клетки и выпустила его, пес вылетел в сад и стал неистово носиться по кругу. Я смотрела на него и думала, что даже если у нас не будет детей, мы никогда не заведем пса. Я и так не любительница собак, а теперь, когда у нас есть Вусси, могу пойти еще дальше и сказать, что я кошатница.

— Меган, как зовут твоих кроликов? — спросила я.

— Их зовут Грэйдон и Тоби, — ответила она тоненьким американским голоском.

— Хорошие имена, — сказала я, чем побудила ее пуститься в долгое повествование о том, как Тоби всегда кусает Грэйдона, поэтому ему пришлось купить отдельную клетку.

Слушая рассказ, я посмотрела на Грэйдона и заметила, что он забился в дальний угол и дрожит, в то время как Тоби смотрит на него, прижавшись к передней стенке клетки. Меня поразила догадка, что даже животные в нашем саду враждуют. Я отогнала эту негативную мысль так, как учила меня Донна, сказав про себя «удалить», как будто это был ненужный спам в компьютере.

Меган воспользовалась паузой в разговоре и скрылась в саду, заставив меня почувствовать, что она только и ждала момента, чтобы ускользнуть.

На лужайке в лучах солнца (листва деревьев делает весну и лето не такими жаркими) Мими болтала с Триш Додд-Ноубл. В руке у Мими была теннисная ракетка. Рядом Калипсо, пуская слюни, нетерпеливо ждала, когда же хозяйка бросит мяч, чтобы принести его.

Я увидела, как Скримшоу наложил кучу поддеревом. Я сделала мысленную пометку поднять на собрании вечную проблему фекалий.

Меган бродила по травке в белом тюлевом платье с кремовым воротничком и рукавами-фонариками, ее светлые локоны развевались, наряд чудесно выделялся на фоне весенней травы. Она явно была уже одета для вечеринки, и ее светлый образ так же привлекал взгляд, как ангел Гавриил на полотне пятнадцатого века «Благовещение». Она и вправду была воплощением невинности.

Когда я подумала о том, что видела прошлой ночью, то не могла удержаться от мысли: бедных детишек используют в качестве реквизита на предстоящей вечеринке с целью создать иллюзию, что мама Салли, папа Боб и их четверо светловолосых отпрысков — образец здоровой американской семьи. Тогда как и я, и Мими, и скоро все в саду и вне его узнают — не зря же Мими называют «Мими-радио», — что это не так.

Становилось все интереснее и интереснее.

Мими

Дьявол. Черт.

Только что в саду я спросила Триш, сможет ли Анжелика (гувернантка) или Трейси (няня) посидеть с детьми пару часов. Я чуть ли не умоляла. Я заметила Меган в нарядном платье и вспомнила:

1. Вечеринка у Эйвери состоится сегодня, и

2. Мне не с кем оставить детей.

В прошлый раз, когда Трейси сидела с детьми, я предположила, что, возможно, она погладит белье, пока нас не будет. Я махнула рукой на корзину с кучей рубашек Ральфа так, будто бы это было совершенно нормальное требование. Я неожиданно почувствовала сильнейшее нежелание платить восемь фунтов в час за то, чтобы Трейси смотрела DVD, пила диетическую колу и звонила в Новую Зеландию по городскому телефону, в то время как дети, которых я сама уложила, спали.

Триш сказала, что спросит, но следовало готовиться к худшему. Так что у меня было три варианта:

1. Пойти одной, оставив Ральфа с детьми, то есть вернуться домой и застать детей все еще не в кроватях, лопающих шоколад в разгромленной кухне.

2. Позвонить Фатиме, попробовать убедить ее вернуться на часок, что гарантировало ее надутую физиономию завтра.

3. Выскользнуть с Ральфом, оставив детей перед телевизором.

Вариант три был неприемлем. Для начала — Ральф такого не одобряет. В детстве у него всегда были няньки, которые брали только полдня отпуска каждые две недели, так что он не понимал, почему современные мамы беспокоятся, с кем оставить детей. Но самое главное, если что-нибудь пойдет не так или случится пожар, в то время как мы будем развлекаться в доме стоимостью четыре миллиона, я прекрасно представляю заголовки в газетах на следующее утро.

Малоун — моя девичья фамилия, которую я приберегаю для работы и знакомства с привлекательными мужчинами, и на случай, если мне поступают деньги, заработанные тяжким трудом. В остальных случаях — у доктора, в школе, у мясника — я называюсь миссис Флеминг. Система работает прекрасно, особенно для меня: когда я получаю деньги, я Мими Малоун, когда трачу — миссис Флеминг. Тем не менее я уже вижу заголовки «Одни дома в Ноттинг-Хилле — брошенные мамашей Малоун» над фотографией детей, завернутых в покрывала, возле дымящихся руин «семейного имения за полтора миллиона». Несомненно, в прессе будут смаковаться подробности, как мы сбежали из дома, чтобы напиваться бесплатным шампанским, оставив детей без присмотра.

Итак, у меня нет няни, и мы сидим на кухне. Ну, мы всегда сидим на кухне. Она на первом этаже и покрашена в кремовый цвет (звучит скучно, но на самом деле получилось очень мило и уютно). Полы покрыты просто доской, и антикварный ирландский буфет, заставленный корнуоллской посудой, расположен весьма живописно (как я считаю). На самом деле в основном это обыкновенный белый и голубой фарфор, но я называю его корнуоллским, потому что так лучше звучит. Мы все сидим за круглым поцарапанным сосновым столом в части, имеющей выход в сад, чтобы лучше оценить преимущества нашего дома, так что довольно часто приходится бегать на другой конец кухни, опрокидывая собачью миску и роняя вещи.

Кухню требуется, как говорят риэлторы, подновить или привести в порядок, но мы этим не озабочены. У нас довольно чисто и уютно, особенно когда включен камин. «Дом без камина — словно бездетная женщина», — однажды сказала я Клэр. Ральф мягко заметил, что, возможно, это не лучшее сравнение, которое может сделать женщина, происходящая из крестьянской ирландской семьи, рожающая детей чуть ли не на картофельном поле, в присутствии ближайшей подруги, в сорок лет борющейся с необъяснимым бесплодием. На что я ответила, что не могу всю жизнь ходить на цыпочках, чтобы не затронуть ничьи неврозы. Иначе мы все чокнемся.

На кухне стены увешаны детскими рисунками. Я — требовательный критик. Если рисунок или картинка не стоит того, чтобы ее хранить, я говорю, что убираю ее в «особое секретное место».

Разглядывая невероятную мазню в красно-коричневых тонах, я могу сказать:

— Да, дорогая, я вижу, что эта точка — корабль, а маленькая точка — русалка.

Потом, разумеется, я засовываю рисунок в мусорку, когда все улягутся спать.

Немногие картины, пережившие строгий отбор, висят рядом с фотографиями Каса с командой. Мне также нравится вешать на стену снимки, которые нам присылают на Рождество знакомые семьи: на горнолыжном курорте, на Карибах, сафари или возле новых загородных домов.

Мне нравится держать эти фотографии на виду как напоминание, что если мы однажды разбогатеем, то не станем посылать вещественные доказательства четыремстам ближайшим друзьям.

С другой стороны, мы с Ральфом предпочитаем получать такие живописные фотографии вместо скучных открыток с изображением заснеженного Вестминстера. Когда дело доходит до рождественских открыток, нет предела вульгарности. Я сама не отсылаю вместо них фотографии, потому что, к сожалению, нам нечем похвастаться.

Как бы то ни было, сегодня у нас идеально сбалансированный ужин из рыбных палочек (необходимый для здоровья рыбий жир), печеных бобов (чудесная грубая пища) и картошки фри (картошка — полезный продукт). Давайте посмотрим правде в лицо: приготовить ужин из рыбных палочек гораздо быстрее, чем рыбный пирог, к тому же дополнительное преимущество состоит в том, что дети съедят все или почти все.

— Сгорело? — спросила Мирабель, когда я открыла печь и из нее донесся резкий запах.

— Ну… не совсем, — весело ответила я.

У меня репутация повара, способного сжечь любое блюдо, особенно если я что-нибудь пеку. Однажды я пекла пшеничные лепешки в духовке, к которой еще не привыкла. Когда Кас укусил одну из лепешек, он потерял зуб. Ральф обожает подобные семейные радости. Я сказала сыну, что у шотландцев есть свой Скунский камень[23], а у него свой — из лепешки. После данного инцидента и после того, как дети единогласно провозгласили, что свежий бисквит с масляным кремом и малиновым джемом, покрытый розовой глазурью и украшенный марципаном, из ближайшей кондитерской намного вкуснее, чем почерневшие круги, испеченные их собственной матерью, я перестала печь именинные пироги.

После рыбы с картошкой я планировала побаловать их шоколадным пудингом, прежде чем огласить новости о сегодняшней вечеринке, в надежде, что у Пози уже выработался рефлекс собаки Павлова к моим уходам из дома. Я вынула готовые пудинги из холодильника и взглянула на рисунок Пози, которая изобразила меня с огромной головой, массивным животом и тонкими ножками. Я повесила картинку рядом с холодильником, чтобы отучить себя от привычки перекусывать между едой.

Под рисунком Пози написала:

Моя мама

У моей мамы коричневые волосы у моей мамы маленькие глаза у моей мамы большой нос я люблю мою маму.

— Любимые, — весело сказала я, выдавливая для них кетчуп, даже для Каса, когда они по привычке указали на правую сторону тарелки. — Мы с папочкой собираемся к родителям Меган, ну знаете, у которой живет Скримшоу, немного выпить и сразу же вернемся (не было смысла говорить о доме Эйвери, мои отпрыски идентифицируют взрослых только по детям и животным).

— Ну-у, — протянула Мирабель, когда я капнула ей на тарелку водянистый сок, который всегда выдавливается из бутылки до появления кетчупа (Ральф называет его «перед-кетчупом». Это отвратительно).

Пози взвыла:

— Опять!

Ее васильковые глаза опасно повлажнели, и она закусила губки-бутоны. Слеза задрожала на ее нижней губе, как апофеоз эмоции.

Она ненавидит, когда мы куда-то ходим.

— Пози, успокойся, — сказал Кас, одновременно засовывая в рот четыре ломтика картошки, не спуская глаз с остатков на блюде, даже хотя они и подгорели. Сын сегодня играл в регби.

— Но, дорогая, — заметила я, — мы никуда не ходили всю неделю. Кроме твоего музыкального концерта! Это не считается, это школьное мероприятие. И оно продолжалось целую вечность. Не расстраивайся. Мы вернемся через час.

— Мам, все будет в порядке, — сказал Кас. — Мирабель зависнет в чате со своими дружками-придурками, а я весь вечер буду смотреть порно в Интернете.

— Не смей называть моих друзей придурками, — ответила Мирабель придушенным голосом.

— Да, Казимир, не говори грубо о друзьях сестры, — сказала я. — И не смейте выходить в Интернет. У меня есть родительские права, я могу снять отпечатки ваших пальцев, так что лучше и не пытайтесь. Я вернусь раньше, чем вы заметите. Фатима скоро придет. Если я застану вас у компьютера… — пауза явно выдавала недостаток авторитета, — то бойтесь моего гнева.

Дети не отреагировали на угрозу, так как знали, что я блефую.

Я всегда так говорю. Они в курсе, что после трех стаканов шампанского я проголодаюсь и заскочу в одну из итальянских устричных на Кенсингтон-Парк-роуд (мы называем ее «Улица «Привет»», потому что когда идешь по ней с латте в руке, тебе приходится говорить «привет» как минимум раз пятьдесят). Дети знают: нет никаких шансов, что сразу после вечеринки я направлюсь домой рассказать три сказки на ночь, каждому свою, как рекомендуют идеальные родители.

Я убрала тарелки и выставила порционные формочки шоколадного суфле из «Сейнсбериз»[24]. Когда дети начали вылизывать чайные ложки, я признала, что мне, возможно, придется пропустить время, когда они будут ложиться спать. Я дала длинные инструкции относительно занятий музыкой, домашней работы, чтения в постели, чистки зубов, причесываний и выключения света, прежде чем приступить к следующему препятствию в лице Ральфа.

Я отправилась наверх, в кабинет мужа, обитый коричневым деревом. Когда здесь жил Перегрин, это был его кабинет, а спальня Ральфа называлась «детской». Жизнь тогда была намного цивилизованнее, как не устает повторять мой супруг.

— Плохие новости, — сказала я. — Предполагается, что сегодня мы пойдем на вечеринку. — Как я и ожидала, Ральф застонал, словно от боли. — Всего-навсего к Эйвери. В нашем саду.

— Напомни, кто они, — сказал муж, несмотря на то что приглашение уже месяц лежало в его кабинете. Допускаю, оно намеренно было засунуто между карточкой с приглашением на экскурсию по городским садам и не менее волнующим приглашением поучаствовать в благотворительности (тридцать фунтов с человека) в пользу обнищавшего дворянства Кенсингтона. Мне кажется, эти слова несут в себе противоположные по смыслу значения, как оксиморон.

Мне пришлось увиливать, потому что, по правде говоря, я действительно забыла упомянуть о вечеринке у Эйвери.

Если я хочу, чтобы супруг сопровождал меня на светские мероприятия (а я очень хочу), мне приходится писать запрос заранее и подавать его за год вперед.

Я быстро дала Ральфу необходимую информацию, бодрым голосом, как если бы убеждала хнычущего малыша пойти на игровую площадку (будет весело! Тедди и Артур тоже там будут!).

— Боб — высокий ирландец из Бостона, ему около сорока, он темноволосый, голубые глаза, веснушки. Я тебе его показывала, когда судила софтбол в Гайд-парке в субботу. Бегает по утрам, — продолжила я, а Ральф все не отрывался от экрана.

У него в руках было письмо. Я воздержалась от того, чтобы сообщить, что, по словам Клэр, Боб трахает Вирджинию. Ральф против необоснованных сплетен.

— Жену зовут Салли, ее семья из Нантакета. Раньше Салли была консультантом по менеджменту, теперь занимается детьми. — «Занимается детьми» я сказала, тщетно попытавшись сымитировать бостонский акцент Салли. — Стройная, светловолосая, похожа на мальчика, она выгуливает Скримшоу — ну знаешь, того милого золотистого щенка Лабрадора. — Муж заинтересованно поднял глаза, он очень любит собак. — Носит забавные дутые зимние ботинки из «Л.Л. Бин». Занимается кикбоксингом.

Ральф в удивлении поднял брови.

Я даже не потрудилась рассказать, что Салли и Боб познакомились в Гарвардской бизнес-школе, два года встречались, переехали в Нью-Йорк, поженились, родили четырех детей (Салли выглядит слишком молодо и не тянет на замужнюю даму, не говоря уже о замужней даме с детьми) и теперь имеют большой вес в обществе Ноттинг-Хилла.

— Там будет что пожевать? — поинтересовался он.

— О Боже, да, — уверила я его, как уверяют малыша, что будет сок и печенье. — Конечно же, там будет еда. Горы еды. Еда будет всюду.

— Я предполагаю, что эти люди, Эйвери, преданные сторонники «Присоединения»?

«Присоединением» Ральф называет предстоящее объединение Манхэттена и Ноттинг-Хилла. В общем и целом он против, даже несмотря на то, что это — одна из главных причин, по которой наш дом, за бесценок купленный Перегрином в шестидесятые, теперь стоит бешеных денег. Холланд-Парк и Ноттинг-Хилл купаются в океане долларов. Но Ральфа это не впечатляет, так же как и тот факт, что многие из новых пар, переехавших в Ноттинг-Хилл, отличаются красотой (жены) и безумным количеством денег (мужа).

Так что я соврала и сказала Ральфу, что не думаю, чтобы Эйвери были сторонниками «Присоединения». Мне хотелось, чтобы Ральфу они понравились, а люди, подобные ему, которые живут здесь с незапамятных времен и помнят Ноттинг-Хилл во времена битлов и Аниты Палленберг[25], не ценят положительное влияние, которое оказывают на сферу услуг американцы наряду с отчаянными домохозяйками и местными знаменитостями.

Вообще-то мы находим присутствие в районе состоятельных жителей благоприятным. Злачные места открыты дольше, рестораны работают с доставкой на дом, ленивые владельцы магазинов сталкиваются с нетерпеливыми требованиями ньюйоркцев, которым нужно, чтобы все происходило «еще вчера», и так далее. Я имею в виду, что «Фелиситос», куда я забегаю на чашечку кофе, открыт с утра и часов до одиннадцати ночи, чтобы загруженные банкиры имели возможность перехватить маринованного лосося с жареной спаржей по пути домой. Вы не можете не согласиться, что это удобно.

С другой стороны, иногда это переходит всякие границы. На Четвертое июля звездно-полосатый флаг развевается на фасадах домов в раннем викторианском стиле, на задних двориках распивают пиво и поедают барбекю, на гриле шипят сосиски для хот-догов.

Все довольно мило и пристойно, если не считать салютов поздней ночью. По нашему мнению, они совершенно излишни, избыточно шумны и провоцируют антиамериканские чувства населения Ноттинг-Хилла быстрее, чем необоснованное воздушное нападение на беззащитную суданскую фабрику по производству аспирина.

Было почти шесть тридцать вечера.

По телевизору передавали новости. И даже Ральф не мог притвориться, что его интересует скучный блок «местных новостей». Тем не менее он продолжал смотреть. Даже хотя он поинтересовался насчет еды, я не добилась результата. Он явно хотел донести до меня мысль, что предпочел бы остаться дома с книгой или перечитывая каталог «Фарлоус», вместо того чтобы обсуждать с многочисленными женщинами школьные дела их детей.

— О Боже! — простонал он. — Мими, почему ты со мной так поступаешь? Ну почему?

— Ральф! — резко сказала я. — Пожалуйста. Приложи некоторые усилия. В конце концов, они наши соседи. Нам надо идти. У нас общий сад. Мы чудесно проведем время, — продолжила я успокаивающим голосом. — Мы ненадолго. Я позвоню Фэтти и спрошу, сможет ли она прийти на часок.

Я не сказала мужу, что я тайно планировала заскочить в маленький итальянский ресторанчик и занять столик на двоих, если больше никто к нам не присоединится.

— Кстати, — сказала я, меняя тему, прежде чем он начнет протестовать, — что это за письмо?

— Очередной запрос от агента, не собираемся ли мы продавать дом, — ответил он, не отрывая взгляда от декольте на кремовом платье Фионы Брюс, в то время как она зачитывала новости.

— О, — сказала я и побежала вверх по лестнице, чтобы успеть переодеться, прежде чем он передумает, или заведет речь о переезде, или продемонстрирует что-нибудь еще из широкого спектра «итонских расстройств».

После общения с Ральфом и его друзьями я могу по праву считаться ведущим специалистом страны по такого рода «расстройствам». Если бы меня попросили дать определение данному явлению, я бы сказала, что «итонские расстройства» включают в себя широкий спектр или совокупность синдромов, таких как нежелание выходить из дома, такое же нежелание заводить новых друзей (все самые близкие друзья Ральфа ходили с ним в школу и начали мастурбировать в одно и то же время), настороженное отношение ко всему элегантному, модному или дорогому, страх попасть в газеты, намерение не покупать ничего, кроме твидовой одежды зеленого цвета со специальными клапанами на карманах… я могу продолжать бесконечно.

Как только появилась Фатима, я вылетела из дверей, словно пуля. Ральф вышел более неохотно. Спустя пару минут мы уже были у Эйвери, я отдала наши пальто горничной и немедленно отправилась вниз по лестнице, маневрируя между группками людей.

Несколько соседей окружили Ральфа, похлопывая его по плечу, приглашая к ним присоединиться. Так бывает всегда. Все знают, как круто, если он пришел, так как мой муж предпочитает проводить время перед телевизором. Стоит ему появиться, и хозяева чувствуют себя польщенными. Иногда при его приходе даже раздаются аплодисменты, но меня не оставляет ощущение, что ему хлопают, словно пассажиры экономического класса рейса из Катманду Афганских авиалиний, когда целыми и невредимыми приземляются в Багдаде (то есть больше из благодарности, чем от радости).

Клэр

Мы с Гидеоном никогда бы не пошли на званый вечер через задний двор, хотя запереть ворота и включить сигнализацию мы можем и из дома.

Нет. Все дело в приличиях. Если вас пригласили в гости соседи по саду, вы переодеваетесь и идете через парадную дверь, чтобы обозначить разницу между неформальными встречами и запланированными мероприятиями, которые записывают в ежедневник.

Подходя к дому, цокая каблуками, я могла заранее сказать, что у Эйвери будет масса народу. Машины ждали, водители курили, дым смешивался с ароматом цветов. Гидеон пару раз чихнул, остановившись на крыльце. Аллергия.

Патрик Молтон стоял возле входа, ковыряясь в ухе, как делают многие мужчины. Я было заговорила с ним о предстоящем ежегодном собрании, когда заметила, что он разговаривает по телефону, так что мне пришлось закрыть рот. Увидев нас, он повернулся спиной. Не похоже на Патрика. Обычно он весьма дружелюбен, по-товарищески хлопает Гидеона по плечу и спрашивает меня, когда же по дому затопают маленькие ножки.

Забавно, но слова Патрика меня не раздражают, хотя странно думать, что все в саду следят за моими успехами в зачатии.

Пока мы ждали, что нам откроют, я размышляла, кто готовил угощения для банкета, и мой желудок издал непристойный звук.

— Дорогая, — пробормотал Гидеон.

Меня слегка удивило количество машин на улице. В конце концов, Эйвери переехали только девять месяцев назад, но они, очевидно, уже прижились. Если бы они переехали, к примеру, из Манхэттена в Уэльс, прошли бы годы, прежде чем соседи заговорили бы с ними в деревенской лавке. Здесь действует обратный закон. Теперь эта часть Лондона недоступна для всех, кроме богатейших из богатейших. Чем позже ты переехал, тем выше на иерархической лестнице ты стоишь. Сюда переезжают только мультимиллионеры вроде Эйвери, а съезжают отсюда лишь nouveaux pauvres[26], как — я чуть было не сказала — Флеминги, но, конечно же, они еще не съехали. По крайней мере пока, хотя Ральф, кажется, считает это делом времени.

Проходя мимо Патрика, я услышала, как он нежно воркует в трубку. Он думал, что мы не услышим. Откуда ему знать, что у меня тонкий слух?..

— Послушай, милая, — ласково мурлыкал он, — о деньгах не беспокойся, малышка. Понимаешь? Я в Нью-Йорке говорил то же самое, разве нет? Не важно, стоит это три сотни или три тысячи в неделю, я хочу, чтобы у нас это было. Нам нужно вести себя осторожней, малыш. Не уверен, что нас в прошлый раз не заметили. Так что делай, как я сказал, женщина. Это приказ.

Он говорил, пробегая пальцами по густым темным волосам, и был похож на возбужденного мальчишку. Интересно, он собирается вложить деньги в квартиру или что-то еще? Должно быть, для Марии, домработницы, — хотя, с другой стороны, вряд ли. Даже Патрик, который флиртует со всеми женщинами моложе пятидесяти, не называет прислугу — довольно зрелую почтенную женщину — «малыш».

После того как мы вошли, мои подозрения только усилились. Первым человеком, которого я увидела в гостиной (белые стены, картины Демьена Херста[27], ковры от Аллегры Хикс[28], большая скульптура собаки, сделанная из перекрученных вешалок для пальто), была Маргарита. Что окончательно исключало ее из числа возможных собеседников Патрика.

Я не стала над этим задумываться, потому что Патрик всех и каждого зовет «киска» и «красотка», и он вполне мог разговаривать со своим маклером, исходя из того, что я о нем знаю. Но я взяла себе на заметку — Мими будет в восторге, особенно теперь, когда она должна написать на тему неверности большую статью для «Дейли мэйл».

На кухне, где, по всей видимости, и происходило основное действо, раздавался гул. В большой гостиной десяток одиноких душ старались казаться не такими потерянными и несчастными. Когда мы с Гидеоном вошли, на нас тут же посмотрели несколько десятков глаз.

Я помахала Маргарите. Она разговаривала с коллегой Патрика по банку, так что я решила не вмешиваться. Я знала, что нам нужно спускаться вниз, иначе мы застрянем здесь навечно.

Я хотела найти Мими и Вирджинию. Язык тела должен непременно выдать француженку. Очевидно, если Вирджиния будет игнорировать Боба, хозяина, весь вечер, то она явно с ним связана. Но я обнаружила, что рассматриваю фотогалерею на лестнице. Я не могла оторваться от семейных фотографий. Здесь три поколения Эйвери, белозубые, босоногие, загорелые, с широкими улыбками, ухмылялись из деревянных рамочек, повешенных на уровне глаз.

Я знала, что семейство Эйвери владеет резиденцией где-то в Нантакете. Но я и не предполагала, что вся семья выглядит, словно персонажи рекламных картинок в разделе частной собственности на страницах «Ньюйоркера».

Я прошла мимо Ральфа, который стоял, засунув руки в карманы. Значит, Мими уже здесь, и это здорово.

— Тебе не кажется, что они все словно рекламируют мазь от геморроя? — заметил он, увидев мой интерес к снимкам. — Или подгузники для взрослых. «Живите по максимуму с новыми супервпитывающими прокладками от «Спокойной ночи»».

Мы вместе стали рассматривать позерскую фотографию загорелой и энергичной мамы Салли вместе с безукоризненно одетым отцом в окружении внуков у океана в накрахмаленных белых хлопковых рубашках и брюках.

Затем Ральф попытался пройти мимо меня. Было не так много места. Я прижалась к стене, но он, как настоящий джентльмен, настоял, чтобы я прошла первой. В благодарность я протянула ему руку. Он осторожно взял ее, посмотрел мне прямо в глаза, наклонил голову, так что челка упала ему на лоб, и только потом выпустил мою руку.

В то же мгновение я почувствовала, словно мою грудь стиснул железный обруч, а рука чуть ли не задымилась, как если бы в нее ударила молния. Мне стало жарко. Все, что я могла сделать, — это переставлять ноги одну за другой, чтобы спуститься по лестнице.

Голова кружилась. Я думала только об одном: Ральф, вернись!

Вместо того я продолжила спускаться в большую кухню с высоченным потолком (новые хозяева не могли не выкопать часть пола — иначе незачем было бы укреплять фундамент). Здесь легко вместилась бы армия. Я задержала дыхание и на мгновение остановилась, прежде чем сделать последний шаг.

Мне понравился контраст между сияющей сверхсовременной кухней и грубой текстурой каменного пола. Мне также понравился упор на функциональность в этой святая святых дома. Был момент (правила хорошего тона предписывают потратить на ремонт столько же, сколько и на покупку имения), когда Эйвери попробовали проконсультироваться у Гидеона, как говорится, в неформальной обстановке, что означало желание воспользоваться бесплатным советом под прикрытием заботы об окружающей среде. Муж отправил их к архитектору, работавшему с материалами вторичной обработки. Он не позволяет себя использовать никому, даже соседям.

Но внутреннюю обстановку кухни мешал рассмотреть неожиданный новый элемент, добавленный к интерьеру: шумящая, крутящаяся карусель, за которой пять японцев в белых колпаках резали, крошили, делали суши, выставляя их на движущуюся ленту. Я завороженно смотрела, как ловкие руки нарезали лилово-синего тунца и молочно-белых окуней, затем укладывали рыбу на рисовые колобки в форме мышей. Потом добавляли маленькие горки тертой редьки и редис в форме розы. Один из поваров переворачивал креветки в темпуре в кипящем масле, другой резал баклажаны, морковь, спаржу и кабачки и окунал их в кляр. И последний убирал грязные тарелки, оставленные гостями на ленте, и засовывал их в глубокую раковину из нержавеющей стали, куда непрерывно текла струя воды.

Неплохое решение. Эйвери пригласили нас на «небольшую вечеринку для своих», однако все вокруг кричало об обратном. Я бросила разглядывать стойку с суши и посмотрела в сторону сада. Я заметила, что у дальней стены находятся два белоснежных кожаных мягких дивана, друг напротив друга. Над камином на большом плазменном экране шла спортивная передача.

Вокруг были расположены невысокие кухонные шкафчики и небольшие скамейки из цемента, так что Салли могла быстро спрятать мелочи, которые обычно занимают все свободные поверхности на кухне Мими. Думаю, было довольно умно расположить низкие сиденья вдоль стен. В центре помещения осталось много свободного места.

Мои глаза снова и снова возвращались к подвижной ленте с суши. Гипнотический эффект производило ровное движение, такое упорядоченное, такое японское, церемонное, посреди беспутной лондонской вечеринки.

В голове мелькнула какая-то мысль. Что-то мешало мне сосредоточиться. Я прикрыла глаза, и Гидеон оставил меня, направившись к Бобу и приятелям, смотревшим Кубок чемпионов, потягивая пиво. Мужчины в темных костюмах и белых рубашках, невнятный гул, толкучка у ленты с едой, сплетни…

— Знаешь, что мне это напоминает? — сказала я подошедшей Мими. — Время кормления пингвинов в Лондонском зоопарке.

Потом я заметила Ральфа, шедшего за ней следом. У меня перехватило дыхание.

Я повторила для него свое наблюдение, указав на мужчин в черно-белом, заглатывавших куски сырой рыбы.

— Да, — протянул он. — Ты права, как всегда. Просто Любеткин какой-то, правда? Клэр, ты такая умная.

Мне нравится, что Ральф многое замечает. Мы начали обсуждать роль цемента в архитектуре и возрождение этого износостойкого материала как приемлемой альтернативы камню.

На лице Мими отразилось замешательство, но Ральф просто сверкнул своими желто-зелеными глазами и сменил предмет разговора. Мы даже не потрудились объяснить Мими, что Бертольд Любеткин в тридцатые построил модернистский цементный бассейн с пингвинами или что цемент — прекрасный материал, потому что Мими считает подобные разговоры на коктейльной вечеринке совершенно излишними.

Мими

Ральф с Клэр начали нудно обсуждать какого-то дурацкого архитектора — Клэр не зря получала кембриджское образование, — так что я сбежала с целью добыть немного суши и найти полезных собеседников, которые могли предложить мне колонки или другую работу.

Именно таким образом я встречала всех лучших работодателей.

— Не забудь что-нибудь проглотить, — напомнила я Ральфу, так как мне совершенно не хотелось по-быстрому сооружать ему яичницу, если мы не пойдем в ресторан.

Я просканировала толпу и определилась с мишенью — редактором воскресной газеты. Я отношусь к вечеринкам, словно к военным кампаниям. Но редактор разговаривал с Куки, супермоделью, ставшей актрисой и дизайнером. Пока я в нерешительности остановилась, размышляя, не присоединиться ли к ним, ко мне подошла Клэр и постучала по плечу.

— Вы после вечеринки куда-нибудь собираетесь, — она спрашивала у нас обоих, — или, может, поужинаем у нас?

Я вопросительно посмотрела на Ральфа и сказала:

— Ну… я собиралась налечь на суши, но если ты приглашаешь, я постараюсь не наедаться.

Совершенно очевидно, я мечтала пойти, я бы проехала любое расстояние, залезла на любую гору ради горячего ужина, для которого мне не нужно было покупать продукты, готовить и потом мыть посуду, но я не хотела, чтобы Клэр это знала.

— Я не против, — согласился Ральф, чем изрядно меня удивил. Обычно он не был настолько податлив, когда дело касалось неожиданных приглашений.

Клэр с благодарностью на него посмотрела и направилась к Маргарите Молтон, которая наконец-то ускользнула от коллеги Патрика и обсуждала с кем-то преимущества молока, обогащенного омега-маслами.

Обычно я встречаю Салли, Клэр и Маргариту в повседневной одежде в саду или на улице, поэтому я отметила, как каждая из них по-своему красива, если принарядится. Салли, моя американская соседка, надела сшитые на заказ черные брюки с низкой посадкой и темно-розовый топ с черным рисунком. Клэр выглядела дорого в облегающем платье-рубашке от «Прада» и очевидно недешевых плетеных туфлях на шпильке. Ее голые ноги блестели. Маргарита была в блузке с пышными рукавами и кружевом на груди и юбке-карандаше со сложной плиссировкой сзади и вышивкой на поясе, что могло сказать знающему женскому взгляду о дороговизне наряда (то есть скорее всего это была вещь от Баленсиага[29]).

Ральф направился к ним и тепло поцеловал трех женщин, сказав Маргарите, казавшейся уставшей, что она чудесно выглядит в своей блузке и что ему нравятся жесткие воротнички. Затем предельно вежливо представился Салли, слегка поклонился на прощание и отправился на разведку к карусели с решительным видом человека, вынужденного играть в лошадки с шестилетним ребенком в детском саду и которого ничто больше не способно напугать — даже перспектива беседовать с тремя женщинами о детях и непереносимости лактозы.

У нас с Ральфом кардинально различаются взгляды на вечеринки. Он считает их необоснованной тратой времени и энергии. Муж говорит, что человеку семейному нет нужды в разговорах с противоположным полом и обильных возлияниях. Он также заявляет, что коктейльные вечеринки его нервируют, потому что он не знает, как правильно закончить разговор. В то же время меня занимает не то, как бы избежать долгого разговора с кем-то, а то, как не дать людям избежать необходимости разговаривать со мной.

Мой излюбленный метод состоит в том, чтобы ущипнуть за задницу проходящего мимо мужчину. Я нахожу этот способ привлечения внимания намного более эффективным, чем болтаться на периферии группки людей, ожидая, когда тебя пригласят присоединиться к разговору о том, как кто-то приобрел третий дом в какой-то неизвестной части Апулии[30].

После недолгого колебания я решила не трогать задницу издателя (мои пальцы порхали над обтянутыми серой фланелью ягодицами). Он был в процессе важного разговора. Он собирался нанять Куки!

— Мне понравилась статья, которую ты написала для Сюзи Форбс в «Изи ливинг» о детской астме и ее связи с диетами, — говорил редактор «Санди таймс» Куки, и я мысленно похвалила его за то, что он делает домашнюю работу. — Статья заставила меня задуматься. Ты бы прекрасно справилась с колонкой для родителей о правильном детском питании. У тебя есть дети, ты знаешь, как замаскировать овощи так, чтобы они не поняли, что едят, и рыбий жир, и все такое. Это было бы неплохим дополнением к твоей карьере дизайнера. Подумай о моем предложении.

Он глотнул пива, а Куки взяла арахис, покрытый васаби, немного подумала и отправила его в рот. Она выглядела целеустремленной и задумчивой. Судя по моему опыту общения с очень худыми и красивыми женщинами, подобное выражение лица означает, что Куки подсчитывает, сколько калорий она съела.

Я с интересом наблюдала за ней. Я только что проглотила такой же орех. Было чувство, словно мне в глаза попал хрен. Если честно, ощущения были настолько отвратительными, что я подумала, не предложить ли сделать все коктейльные вечеринки зонами, свободными от орехов, как самолеты, школы и столовые, но эта мысль меня расстроила, и я от нее отказалась.

Мгновение спустя она выплюнула орех в кулак и утерла слезы. Интересно, почему редактор на нее так запал? В конце концов, злобно подумала я, у нее нет опыта работы писателем. Потом я вспомнила, что на прошлой неделе в разделе «Стиль» в «Санди таймс» опубликовали умопомрачительную фотографию Куки. На ней не было ничего, кроме розовых кашемировых носочков и перчаток из новой коллекции для взрослых, и она сидела, скрестив ноги так, что не было видно только ее «местечко», как сказала бы Пози.

Я оставила Куки с редактором и направилась к карусели за японской едой. Я ждала, пока тарелка с креветками в кляре окажется в пределах досягаемости — что-то удерживает меня от того, чтобы набивать рот сырой рыбой, разговаривая с представителем «Ста самых известных людей» по версии «Гардиан», — и, взяв ее с конвейера, я услышала, как кто-то крикнул: «Мими! Сюда!»

На другой стороне комнаты Гидеон Стерджис с кем-то беседовал, и пока он говорил, глаза этого кого-то не отрывались от меня. Они смотрели не на супермодель. Не на редактора «Санди таймс». Даже не на признанных королей Ноттинг-Хилла, то есть Ричарда и Эмму, Мэтью и Элизабет, Молли и Уильяма. Не на Себастьяна Фоукса и не на Эдварда Фоукса, не на Стейнов, или Григгсов, или Камеронов, которые любезно посетили вечеринку. Взгляд был направлен на меня. Я проверила, все ли у меня в порядке с одеждой.

И посмотрела в ответ.

Я не знаю, что произошло. Что-то в нем меня зацепило. Его спокойствие. Его сосредоточенное чувство целеустремленности. Словно Жозе Мауриньо[31], мрачно созерцающий плохое представление в Челси, он был сконцентрирован, собран и… властен.

Я почти не изменила выражение лица, собираясь с достоинством ответить на непристойный взгляд, что было сложно, так как я только что заглотила большую креветку и мне казалось, что жир стекает по моему подбородку, а к щеке обязательно прилипла крошка.

Мужчина почему-то казался знакомым. Короткие стриженые темные волосы, седеющие завитки над ушами. Полуприкрытые глаза. Черные брови. Загорелая кожа. Едва наметившаяся щетина. Неудивительно… каждого здесь откуда-нибудь да знаешь.

Я не собираюсь совершать элементарную ошибку, предположив, что мы знакомы. Как-то на вечеринке Пола и Мариголд (Джонсонов) я думала, что очаровала незнакомца рассказом о пралине из «Кларка» (мне даже не стыдно — пралине настолько великолепно, я могу говорить о нем часами), — а это оказался Том Стоппард[32].

Мы беззастенчиво смотрели друг на друга. Гидеон продолжал мне махать.

— Мы можем назвать колонку «Советы супермамочки», — с надеждой продолжал редактор «Санди таймс». — Тебе даже не придется ее писать самой, — добавил он, неожиданно протянув руку и потрепав меня по плечу, чтобы показать, кого именно он имеет в виду. — У нас есть для этого люди, Куки.

И вдруг меня осенило. Это Сай Каспариан. Я достаточно часто набирала его имя в «Гугле», разве не так? Просто на самом деле он оказался гораздо более привлекательным, чем на фотографиях… они не передавали, что у него густые кудрявые волосы… смуглая кожа… изогнутые брови.

Мой новый сосед. Филантроп, яхтсмен, коллекционер предметов искусства, женат на… какое-то цветочное имя — не Вероника, нет, не Гиацинтия и, конечно, не Роза… вспомнила.

Примула.

Боже. Он великолепен. Он мультимиллионер. И мой ближайший сосед. И живет на «правой» стороне сада.

Порывшись в недрах памяти, я вспомнила интересный факт. Сай в разводе. +Значит, он свободен.

Даже если я — нет.

Что-то горячее в животе. Не креветка… Гидеон и Сай направились ко мне, в то время как редактор «Санди таймс», сияя улыбкой, расспрашивал о моей колонке. На мой взгляд, подобные разговоры можно трактовать как «я не читаю твою колонку, и мне на нее наплевать».

— Мими, ты знакома с нашим выдающимся соседом? Мими, это Сай. Сай, это Мими. Тебе стоит следить за языком в ее присутствии, она — журналистка. — Гидеон захохотал.

— Ха-ха! — подхватила я.

Железное правило — подобные глупости может сморозить только тот, кому нечего больше сказать интересного. Но раз Гидеон представил меня самому важному из присутствующих мужчин, я закрою на это глаза. Лучший подарок, который может сделать тебе друг, — это представить тебя кому-то интересному, кого ты еще не встречала тысячу раз. Практически неосуществимый подвиг, если только ты не Джиджи Локхарт, которая цепляет знаменитостей быстрее, чем дети вшей.

— Мими Малоун? — При звуке его баритона все волоски на моем теле встали дыбом. — Ты не такая хорошенькая на самом деле, как на фотографии над колонкой, — сказал Сай глубоким голосом. Таким глубоким, будто он выходил из недр пещеры. Я была потрясена. У меня сверхчувствительные уши. Я не могу выносить звуки чавканья или храпа. Я пересаживаюсь в кинотеатре подальше от людей с поп-корном и бужу слегка сопящего Ральфа по ночам, чтобы сказать ему, что он слишком громко дышит.

Издатель оставил нас, чтобы пообщаться с Питером Базалгеттом, медиамагнатом.

Я холодно посмотрела на Сая (этот взгляд я репетировала у зеркала перед вечеринкой), чтобы дать ему рассмотреть меня и взять назад свои слова, хотя и так понятно, что он имел в виду как раз обратное.

На самом деле я (сознаю, как тщеславно это звучит) гораздо привлекательнее, чем на фотографии, особенно когда алею, словно роза в саду, в присутствии мужчины. К тому же мне польстило, что он знает, кто я, — прекрасная возможность притвориться, что я и не догадываюсь, кто он такой. Меня это взбодрило.

Мы изучали друг друга, и что-то произошло.

Он смотрел на меня, как будто видел насквозь. И что-то знал обо мне.

Мне показалось, что в комнате воцарилось молчание. Я слышала только шум в своей голове. И я узнала этот шум, хотя никогда раньше его не слышала.

Это был голос разрушающей браки похоти и чего-то еще. Жадности. Желания. Необходимости. Развратности.

Я счастливо прожила с мужем двенадцать лет. Мы родили трех чудесных детей (по крайней мере чудесных с нашей точки зрения). У нас милый неряшливый домишко в престижном районе. И все же. Все же…

Когда я взглянула в глаза человека, стоявшего рядом с Гидеоном, смотревшего на меня, словно он был готов проглотить меня, будто горошину, я почувствовала, что мой моральный компас не справляется с магнитными полями.

Со мной происходит то же самое, когда я просматриваю рекламные каталоги, приходящие с газетами по выходным. Прежде чем я берусь за них, у меня нет ни малейшего понятия о существовании яйцеварки, розовой кожаной обложки на паспорт или наматрасника. Потом я понимаю, что жить без них не могу.

В моей голове зазвучал голос. Почему-то это был голос Майкла Паркинсона[33].

— Итак, Мими, когда вы впервые почувствовали симпатию к (пауза и смех зрителей) бизнесмену-мультимиллионеру Саю Каспариану?

На самом деле симпатия — еще слабо сказано. Его глаза впились в мои, уголки губ приподнялись в улыбке, и мне показалось, что я сейчас кончу.

— Мне жаль, что разочаровала тебя, — ответила я.

Он вынул сигареты и зажигалку из заднего кармана джинсов.

— Итак, почему Ноттинг-Хилл? — резко спросила я. В смысле все знают, что это место, где богатые люди играют в дочки-матери, а не охотничьи угодья для одиноких плейбоев. — Только не говори, что переехал для того, чтобы соблазнять нас, мамочек! — Я взяла терияки из цыпленка с подноса проходившего мимо официанта.

— Ну, — сказал Сай, пристально глядя на меня, — это было бы неплохо. Если бы только мне удалось привлечь их внимание.

Такое впечатление, что он прощупывает почву.

— У меня проблема с тем, чтобы влиться в общество. Кто мои соседи? С кем я должен познакомиться? С тобой? — Он зажег сигарету и аппетитно затянулся. Несколько американцев посмотрели на него с ужасом, демонстративно разгоняя воздух у себя перед носом, но он их проигнорировал.

Со мной не случалось ничего интересного с тех пор, как кто-то на улице остановил меня и спросил, я ли Мими Малоун, и когда я, покраснев, ответила утвердительно, женщина с удовлетворением сказала, что она так и думала. И что я удивительно похожа на Кона Малоуна из телевизора, только выгляжу старше. И он тааакой потрясающий. Она обвиняюще на меня посмотрела, не в силах простить, что я — не он.

Но теперь я чувствовала, что мой час настал. У каждого есть свой звездный час, и я умудрилась оторвать глаза от собеседника и оглядеться, чтобы оценить конкуренцию.

По меньшей мере три хищницы не могли дождаться, когда я отпущу Сая, чтобы вцепиться в него своими коготками. Клэр не отрывала от нас глаз-бусинок. Ему улыбалась Триш Додд-Ноубл. И наконец, Вирджиния, выглядевшая еще более прелестно, чем обычно, в шикарной обтягивающей юбке и блузке.

Она не сводила с нас глаз, болтая с Триш Додд-Ноубл, которая скорее всего рассказывала о Фрэнсисе и Мелиссе, чрезмерно одаренных отпрысках Додд-Ноублов (кажется, один из них или даже оба получили стипендию в Вестминстере).

— Моя персона не настолько значительна, — сказала я. — На самом деле знакомство со мной может губительно сказаться на репутации. На твоем месте я бы как можно скорее познакомилась с какой-нибудь респектабельной матроной, занимающейся благотворительностью.

Но он не ушел. К счастью, ушел Гидеон. Так что мы остались тет-а-тет, и я была намерена сохранять текущее положение дел как можно дольше. В какой-то момент мне даже пришлось сделать кое-что ужасное: когда Триш направилась было к нам, я остановила ее движением руки, прося не вмешиваться. Она злобно на меня посмотрела, но мне было плевать.

Я сделала это потому, что Сай как раз рассказывал мне на полном серьезе о своем разводе, так, что мне хотелось броситься ему на шею («ничто не может подготовить тебя к боли осознания, что чему-то пришел конец и надо двигаться дальше»). Он говорил, что Примула хотела остаться на Итон-сквер («В конце концов, это ее дом. Это меньшее, что я мог для нее сделать»).

В ответ на мой вопрос о Ноттинг-Хилле он рассказал, как в юности у него была здесь квартира и как он с тех пор мечтал жить в саду («к тому же у меня здесь бизнес»). Он не придавал большого значения тому, что богаче всех присутствующих, вместе взятых. И ему жаль, что у него нет детей. Убийственное сочетание.

Я рассказала, что наполовину ирландка, и подтвердила, что занимаюсь журналистикой. Но умолчала, что замужем, что у меня нет денег, а есть трое детей и дворняжка.

Во время разговора взгляд Сая перемещался от моих глаз к губам. Я заметила, что он периодически поглядывает на мою грудь, которую я облачила в бюстгальтер с поддерживающим эффектом. Подобный взгляд любого другого человека я сочла бы оскорбительным. Но не Сая. Я никогда раньше не чувствовала такой настоятельной потребности в присутствии мужчины. Как будто бы мы находились в поле взаимного притяжения.

— Что значит Сай?

— Селим Ирман, — ответил он. — Я вырос в Штатах. Там у всех есть прозвище. Меня прозвали Сай.

Я не смогла удержаться от вопроса о его образовании, объяснив, что это чисто английская черта. Он сказал: «Эндовер, Йель, затем Гарвард». Я так поняла, он имел в виду бизнес-школу. На вопрос о возрасте он ответил «около сорока восьми», выпуская дым изо рта. Я почувствовала себя юной и ветреной, мне ведь только тридцать семь с половиной. Я спросила, закончил ли он отделку дома.

Сай сказал, что все почти готово, у него прекрасная команда, но ему просто необходимо, чтобы кто-то занялся окнами. Я спросила, не хочет ли он, чтобы окна были отделаны в соответствии с правилами фэн-шуя, и он сказал: «Что-то вроде этого». Мне пришло в голову, что Сай ищет предлог, чтобы еще раз со мной увидеться. Я покрылась мурашками.

В это время мой супруг, любезно согласившийся меня сопровождать на данное мероприятие, находился в комнате. Так же как и мои друзья и мои соседи. У меня было все, чего может пожелать женщина, — дом, здоровье, муж, волосы, муж с волосами… У меня были дети, работа, друзья, семья, кухня с камином, богатые друзья с еще большими кухнями, куда можно было заскочить в гости.

И тем не менее, возвращаясь в памяти к этому моменту, сочиняя статью для леди Джейн, которая подвернулась в подозрительно удачный момент, я знала, что хочу сказать.

Не обязательно, что ты об этом думаешь.

Это просто происходит, и все.

Я напишу, что это происходит, когда у тебя есть все. Но ты хочешь еще больше, как будто бы умудряешься уместить в живот, раздутый рождественским ужином, еще кусочек сливового пудинга. Я напишу, что возможно перечеркнуть двенадцать лет постоянства за одну секунду. И тебя не может оправдать состояние аффекта, когда ты рискуешь всем самым дорогим. Потому что ты находишься в здравом уме и твердой памяти.

В какой-то момент ты чувствуешь, что перед тобой — твой мужчина. Что он — твой Тарзан, а ты — его Джейн. В эту секунду люди понимают, что еще им необходимо узнать друг о друге, чтобы перейти на следующий уровень отношений.

Если откровенно, для этого требуется не так уж и много.

Клэр

Гидеон открыл бутылку вина, держа штопор, словно скальпель. Вечеринка в Ноттинг-Хилле — словно внезапная смерть, требующая немедленного обсуждения.

— Итак, что вы думаете по поводу вечеринки? — спросил он, наливая вино.

Я нарезала филе, истекающее соком, и клала на согретые тарелки кусочки мяса, затем картофель с чесноком, поливая все соусом. Потом я вытерла пятнышки с краев тарелок небелеными льняными салфетками.

На столе стояло блюдо пареных зеленых бобов вместе с холодными бледными кусочками пресного нормандского масла и буханка pain Poilane огромного размера. Можно купить и половину, но хлеб выглядит празднично именно в целой буханке.

— Интересно, — сказала я. — Думаю, суши — это изобретательно, и никому не пришлось уйти в девять. Если бы я знала, то не готовила бы ужин.

Все начали уверять меня, что намного, намного лучше быть здесь, чем стоять всю ночь и есть сырую рыбу. Я почувствовала себя счастливой. Как чудесно прийти домой после вечеринки.

По настоянию Мими я рассказала о том, что видела ночью. Меня слушали со вниманием.

— М-м, — сказал Ральф, — полуголая Вирджиния в ночной темноте. Возбуждает.

— Ты уверена, что это был дом Эйвери? — мрачно спросил Гидеон.

Я с пониманием отношусь к его настроению. У него был ночной перелет, а это всегда выводит из равновесия, даже если лететь бизнес-классом.

— Не понимаю, что она в нем нашла, — пожаловался он. — Если бы я знал, насколько низка планка требований, то сам попытал бы счастья.

— Гидеон, ну конечно же, я уверена. Все-таки Эйвери живут напротив. Она была возле старого гаража в глубине их сада.

— Значит, у нее точно рыльце в пуху, — протянул Ральф. — Она была на вечеринке? — Мысли о Вирджинии всегда подстегивали мужское воображение, тем более мысли о том, что она гуляет по саду в неглиже. — Я ее не видел.

— Конечно, была, — ответила я. — Но она намеренно избегала Боба. Я заметила. Она разговаривала с Салли, Маргаритой, Додд-Ноублами и остальными, но она не сказала даже «привет» или «пока» Бобу, что говорит само за себя.

— Я видела ее, но мы не общались, — сказала Мими с мечтательным видом. — Вирджиния выглядела потрясающе. Имидж сексуальной секретарши идет ей как нельзя лучше. Хотела бы я носить такую же обтягивающую юбку и не выглядеть толстой школьницей. К тому же наша лисичка кажется еще стройней, чем обычно. А женщины, когда у них роман, как правило, мало едят. Чаще всего, — быстро добавила она, глядя в свою тарелку.

— Да, она выглядела миленько, — сказала я, протягивая Ральфу тарелку, на которую наложила гору еды. У Мими много чудесных качеств, но умение готовить явно к ним не относится, а мне нравится поставить перед мужчиной тарелку вкусной пищи. — Когда я увидела Вирджинию, то спросила о прошлой ночи. — Все взгляды были прикованы ко мне. — Да, я спросила ее, что она делала в саду в два часа ночи в нижнем белье.

Хотя мясо быстро остывало на тарелках, все внезапно схватили стаканы и сделали по глотку, глядя на меня.

— А она просто рассмеялась! — Я попыталась передать грязный смешок Вирджинии и ее французский акцент. — Она засмеялась и сказала: «О, так ты меня видела? Как забавно, я не думала, что кто-нибудь меня увидит».

— И? — спросил Гидеон.

— А потом она сказала, что услышала звук разбрызгивателя в саду у Эйвери и подумала, что будет une bonne voisine[34] и выключит его. И мы оставили эту тему, потому что к нам подошла Салли Эйвери, они поцеловались, и Вирджиния стала распространяться, какая amusante[35] вечеринка, я же не могла продолжать разговор в присутствии Салли, ведь так?

— Я все-таки не понимаю, — сказал Гидеон. — Я думал, американцы и французы готовы вцепиться друг другу в глотки из-за войны. Боб — прореспубликанская капиталистическая фашистская свинья. У него, возможно, даже есть ружье. Духовое ружье для охоты на кабанов. Домашняя коллекция оружия. Как и французы, я против войны. Я — лейборист с пацифистским мировоззрением и социальным сознанием. Я принимал участие в антивоенных демонстрациях. — Он оглянулся и покачал головой. — Почему же она не захотела переспать со мной?

— De gustibus nil disputandum[36], милый мальчик, — пробормотал Ральф.

— Возможно, нужно купить билет и встать в очередь, — сказала Мими.

Лицо Гидеона озарила надежда, как лицо ребенка, разворачивающего подарочную упаковку, и все снова принялись за еду.

— Должна признать, я снимаю шляпу перед Вирджинией, — продолжила я, когда мы перешли к следующему блюду. Я поставила на стол тарелку сочной горгонзолы вместе с хрустящими овсяными лепешками и еще бутылочку вина. Затем я смешала чесночный соус с цикорием и обжаренными грецкими орехами, в последний момент решив отказаться от рокфора. — Она вела себя удивительно дружелюбно с Салли для женщины, которая ввязалась в незаконные отношения не только с мужем приятельницы, но и своим ближайшим соседом. Не выноси сор из избы.

— Придержи коней, Клэр, — сказал Ральф, отрезая большой кусок горгонзолы. — Прежде чем ты обвинишь свою соседку в том, что она гадит у своих дверей, подумай хорошенько. Я согласен, что Вирджиния — маленькая шлюшка, и жаль, что она выходила не из моего сада. Она сказала, что выключала разбрызгиватель. Я не понимаю, как из этого утверждения можно сделать вывод, что она трахается с Бобом прямо под маленьким веснушчатым носиком Салли.

— Потому что, Ральф, — твердо ответила я. — Ты забываешь, что я садовник. Вернее, садовник у нас Стивен, но я занимаюсь множеством частных проектов. И, — продолжила я с нажимом, — у Эйвери нет никаких разбрызгивателей. Я сегодня у них была, немного прополола и обратила внимание. Даже если бы у них и были разбрызгиватели, они бы не работали. Сейчас дождливо, и в такое время года они ни к чему.

Гидеон с Ральфом казались слегка рассерженными. В то же время Мими выглядела сосредоточенно, и я поняла, что она усиленно впитывает информацию, чтобы позже ею воспользоваться.

— Не могу поверить, — сказала она, — ты ждешь целую вечность, а тут целых три романа одновременно.

Я засмеялась, и мы с Мими обменялись понимающими взглядами. У Эйвери я поделилась с ней информацией о Патрике Молтоне, сказав, что подслушала его разговор с любовницей по телефону. «С одной из любовниц, что вернее», — прокомментировала она. И я уже рассказала о Вирджинии. Это два. Мими склонна к преувеличению, но я сделала мысленную пометку спросить, кто же третья пара изменников.

— Удивительно, что Сай взял и вот так появился, — сказал Гидеон, меняя тему разговора. — Очень удивительно. Когда я занимался его домом в La Garde-Freint, в годы юности, ха-ха, он устраивал вечеринки для Ротшильдов и Гиннесов и подобных личностей. Но Сай, хозяин, на них не появлялся, так что Примула заправляла всем сама. Она отлично справлялась, но я не мог не чувствовать, что с его стороны это немного эгоистично, и мне было жаль ее. На самом деле она довольно милая, — закончил муж.

— Иногда я думаю, что была бы более милой, если бы мне не приходилось волноваться о деньгах, — сказала Мими. — В любом случае, Гидеон, — продолжила она, слегка покраснев, — я хотела бы заметить, что с исторической точки зрения женщин иногда постигала худшая участь, чем необходимость устраивать элегантные soiree[37] для местных gratin[38] в одиночку. Ты же не думаешь, что Примула сама готовила pissaladiere[39], правда?

— Мне кажется, он довольно привлекателен, — встряла я, чтобы сменить тему. Последнее, чего мы хотели, — это в очередной раз услышать, как Ральф и Мими ссорятся по поводу денег. — Мими, разве нет?

Соседка быстро сделала глоток красного вина и вспыхнула.

— Кто? — спросила она.

— Сай Каспариан.

— Сай? — Мими опустила глаза в тарелку. — М-м, ну наверное… — Она начала крошить хлеб, прежде чем посмотреть на Гидеона. — Откуда ты знаешь Сая? — спросила она его.

Последовало молчание, во время которого я мысленно добавила этот момент в альбом воспоминаний о старых добрых временах.

Я и Гидди (я — стройная, с темными волосами, Гидеон — крепко сбитый, с желтоватым цветом лица, щетиной и черными завитками волос — в одежде от «Прада» и Пола Смита); Мими с копной каштановых волос, розовыми щеками и большой грудью, в юбке с оборками, топе и кардигане; Ральф с орлиным профилем, похожий на римского императора (длинные ноги спрятаны в мятые вельветовые брюки, темные волосы слишком длинны и вьются над воротником).

Я мысленно нажала на кнопку фотоаппарата — улыбочку, — чтобы запечатлеть моих друзей на дизайнерской кухне, наслаждающихся восхитительной едой и вином, которое я достала в классном магазинчике итальянских деликатесов. Иногда мне кажется, что представлять все, словно снимок из «Хаус энд гарден», возможно, несколько странно, но, как говорит Гидеон, можно отнять у женщины журнал «Вог», но не мечты о прекрасном.

— Ну, я работал на него где-то в середине девяностых, во Франции, — сказал Гидеон. — Это были деловые взаимоотношения. То есть он мне не друг, как вы понимаете. Его ничем нельзя было удивить. Джон занимался его коттеджем в Беркшире. И квартирой в Нью-Йорке, если не ошибаюсь.

— Он говорит о Джоне Посоне, — пояснила я на случай, если Мими и Ральфу незнакомы имена известных архитекторов и они понятия не имеют, как сложно стать их клиентом.

— С другой стороны, ему пришлось нанять Посона, потому что он так и не заплатил мне треть гонорара, — продолжил Гидеон, хищно улыбаясь.

— Ты серьезно? — спросила Мими в изумлении, не донеся вилку с цикорием до рта.

— Не волнуйся, ангел мой, я и не рассчитывал, что он заплатит, — сказал Гидеон, делая жадный глоток из хрустального бокала. — Я всегда завышаю цену, потому что никогда не удается получить гонорар полностью. Богатые потому и богаты, детка. Мы знаем уловки друг друга.

— И на что похож дом в Беркшире? — небрежно поинтересовалась Мими.

— Ничего особенного, — ответил Гидеон. — Шесть спален, семь ванных комнат, десять тысяч квадратных футов, потолки высотой с кафедральный собор, камин из натурального камня, бассейн размером с озеро с водопадом, бассейн поменьше и дом для гостей.

— Звучит впечатляюще, — сказал Ральф.

— Звучит великолепно, — одновременно с ним произнесла Мими.

— На самом деле теперь я припоминаю, — продолжил Гидеон. — Джон не занимался коттеджем. Он придумал какую-то отговорку, что-то вроде того, что это не его масштаб, и вместо того занялся квартирой Сая на Парк-авеню. Говорят, она чудесна. Грандиозна. И в то же время по-монашески аскетична. Мечта «Аркитектуриал дайджест».

Пока мы приканчивали сыр, Гидеон внес предложение.

— Почему бы нам не выкурить сигаретку наверху? — спросил он, вытаскивая портсигар и оглядывая нас. — Кто готов к первой эксклюзивной демонстрации новой террасы на крыше с панорамным обзором дизайна Гидеона Стерджиса перед сладким? Прежде чем остальной мир увидит ее в майском выпуске «ворлд оф интериорс»?

— О-о, было бы чудесно, — отозвалась Мими, ее розовые щеки покраснели еще больше.

Мими встала, но Ральф остался сидеть. Чудесно. Гидеон может хвастаться перед Мими, а Ральф будет только моим.

— Клэр, не знаю, как тебе это удается, — сказал Ральф со вздохом, когда они исчезли наверху, и отрезал себе еще один кусок мягкого сыра, который ему пришлось соскребать с тарелки. Он взял овсяную лепешку и потянулся за маслом. — Ты готовишь, словно ангел. Ты стала еще красивей, чем была в Кембридже. Если бы не тот факт, что у тебя нелепый дом и еще более нелепый муж, я бы на тебе женился.

— Но, Ральф, мы не были знакомы, когда я училась в Кембридже, — заметила я, — ты же учился в Эдинбурге. — Я совершенно не умею флиртовать. — Как бы то ни было, нам нравится наш дом. И Гидеон совсем не нелепый. Экоархитектура — единственный способ пробиться. И он в ней настоящий профи. Он действительно верит в то, что делает! — Теперь я говорила искренне.

— Я просто шучу, — сказал Ральф, хотя это и было неправдой. — Ты же знаешь, нам нравится сюда приходить. Но не думаю, что я мог бы остаться здесь хотя бы на одну ночь. Для нас это слишком грандиозный замысел. Я хочу сказать, где ваша мебель? Куда вы в конце концов кладете вещи?

Я улыбнулась Ральфу, он улыбнулся в ответ, и последовало минутное молчание, во время которого между нами будто бы пробежала искра. Я вспомнила прикосновение его руки, теплой и сухой, и то, как у меня перехватило дыхание.

— Гидеон дает мне все, что мне нужно, — сказала я Ральфу с бешено стучащим сердцем.

А потом, в то время как остальные были на крыше, по какой-то причине я рассказала ему о единственной вещи, которую Гидеон не мог мне дать. Я рассказала ему о своей проблеме так, будто Мими не упоминала ее тысячу раз. Я говорила от всего сердца, и, когда я закончила, мы не могли оторвать друг от друга глаз. Сегодня вечером мы каким-то образом проникли друг другу в душу.

Потом мы говорили о чем-то отвлеченном — он спросил о моей учебе, потом рассказал о своей работе, которую назвал «тупой за гранью возможного», но на самом деле его рассказ звучал очень интересно. Я хочу сказать, я знаю не так уж и много, только что цены на нефть постоянно растут и что есть проблема с поставками нефти из России в Западную Европу через трубопровод, но геополитические знания Ральфа явно превосходили все ожидания.

Он небрежно упомянул, что его наняли консультантом в большую нефтяную компанию, ему придется служить посредником между всеми государственными департаментами, Би-Пи и этой компанией в вопросе земляных работ на острове Уайт.

Я заметила, что это звучит грандиозно. Ральф в ответ пожал плечами и заговорил о том, что всегда меня тревожит, о том, что продажа дома — вопрос времени, а Мими просто не может признать, что они живут не по средствам. Она даже не хочет и слышать о переезде, а когда об этом заходит речь, просто меняет тему разговора.

Но потом я услышала, как Мими и Гидеон спускаются вниз по лестнице, в один голос твердя, как холодно было на крыше.

Они странно притихли — ее губы посинели, — так что мы доели малину с двойным кремом из самого дорогого магазина на Западе, и я поставила чайник, чтобы заварить травяной чай.

Мы выпили три бутылки вина, и, несмотря на это, Гидеон хотел открыть портвейн, игнорируя мои предупреждающие взгляды. В нем сегодня было что-то голодное, хотя он и напел мне комплиментов, пока я мыла посуду после малины.

Я не могу удержаться, чтобы не вымыть грязные тарелки, как только они оказываются на столе, и Ральф был так вежлив, что принял это за намек, что пора уходить, а не за маниакальное стремление к чистоте. Мы все пошли к двери.

— Счастливого пути! — крикнул Гидеон. Когда жители сада ходят друг к другу в гости, хозяева всегда говорят «Счастливого пути» в конце вечера, так же как спрашивают «Хорошо добрались?» в начале.

— Да, не превышайте скорость! — добавила я, махая Флемингам рукой.

— Дорогая, все было отлично, — сказал Гидеон, когда мы лежали в постели. С опущенными жалюзи, я — в новой пижаме от «Бонсуар». — Ты прекрасная хозяйка. Замечательный ужин.

Он свернулся калачиком, обнаженный, горячий, волосатый, я сразу же почувствовала, что он возбужден, и знала почему. Эта шлюшка Вирджиния. Я потянулась к нему и крепко обняла, он начал целовать мою шею и попытался лечь на меня.

Я скользнула вниз и устроилась между его разведенными ногами, но он снова подтянул меня к себе. Ему этого не хотелось. Так что я выскользнула из накрахмаленной пижамы, свернула ее и положила на пол возле кровати, а потом протянула к нему руки. В ключевой момент — который для Гидеона настал довольно быстро, хотя обычно он щедр — он рухнул мне на грудь. Его дыхание пахло сигаретным дымом и сыром, что было на самом деле не так ужасно, как звучит.

Я лежала на влажном пятне, которое, как всегда, оказалось на моей стороне, мечтая первым делом сменить белье с утра, и подсчитала, что овуляция настанет не раньше двадцать восьмого марта, через десять с половиной дней, и попыталась об этом больше не думать.

Мими

У Фатимы был недовольный вид, когда мы ввалились домой, немного навеселе (если говорить обо мне) после двух бутылок пива и почти целой бутылки красного вина.

— Я уходить бистро, бистро, — сказала она, стуча по часам.

— Но сейчас всего лишь одиннадцать тридцать, Фэтти, — ответила я, подавляя икоту. — Хочешь, Ральф отвезет тебя домой? — продолжила я, надеясь на отказ.

Фатима живет далеко на севере по Портобелло-роуд, в латинском или арабском квартале северного Кенсингтона. Иногда она приносит детям пирожные с кремом и сладкое кокосовое печенье, которое я обычно перехватываю до чая. Думаю, в моем возрасте женщине важно быть не слишком худой — иначе мы выглядим изможденными и озабоченными.

— Как дети? Пози легла вовремя? — спросила я, бросив ключи и сумку на тумбочку возле двери.

— Дети в порядке, дорогая, — ответила Фатима, смягчившись. — Пока-пока. — Она вышла, и Ральф запер за ней дверь.

Я не позволю себе думать о прошедшем вечере, пока не окажусь в постели. Конечно же, я умирала от желания поделиться сплетнями с Ральфом — но не могла.

Прежде всего — встреча с Саем Каспарианом на суши-вечеринке. Не могу сказать, что у нас состоялась содержательная беседа, но не в этом суть. Суть в том, что нас представили, а потом мы были приклеены друг к другу весь остаток вечера. Между нами возникло притяжение.

Когда я от него оторвалась, чтобы поужинать с Клэр и Гидеоном, мне показалось, что кусочек меня останется с ним — особенно после нашего прощания.

Отправившись на поздний ужин со Стерджисами, я так и не успела обдумать, что, когда я наконец-то попрощалась с Саем, вместо того чтобы поцеловать меня в щеку, он наклонился ко мне и легонько поцеловал в шею. У меня подкосились колени.

А потом! Гидеон Стерджис! На крыше с солнечными батареями!

Если ужинаешь с известным архитектором и он неожиданно интересуется, не хотела бы ты увидеть кое-что необычное, что он сам изобрел, вежливость не позволит тебе отказаться.

Итак, мы направились вверх по лестнице. У нас над головами — стеклянная крыша. Ночь была облачной, но сквозь стекло я могла увидеть небо и облака странного оранжевого оттенка.

— Сезам, откройся, — сказал Гидеон и нажал маленькую серебряную кнопочку на белой поверхности стены.

Своды крыши раздвинулись. Царила абсолютная тишина. Должна признаться, все это очень впечатляло, в этом было даже что-то сексуальное, как в фильмах о Джеймсе Бонде. Я даже почти убедилась в некоторых достоинствах Гидеона. В нем явно что-то было, раз он сумел такое придумать. Хотя не факт.

— Ух ты, — сказала я.

Гидеон, нажав какую-то скрытую панель, открыл встроенный чуланчик, словно ученый, вскрывший могилу Тутанхамона. Его руки казались очень темными и волосатыми на фоне безупречно белой краски. У меня появилось какое-то смутное предчувствие, а в голове зазвучал предупреждающий голос матери: «Дорогая, будь настороже, тебе не кажется, что этот развратник что-то затевает?»

Гидеон вытащил легкую стремянку из замаскированного шкафа.

— Только после вас! — Он с шиком раскрыл лестницу, словно официант, развернувший салфетку.

И вот я, в цыганской юбке и очень милом топе «Мирабель» за шесть фунтов, оставила расшитые шлепанцы с распродажи на полу и голой ногой ступила на стремянку. Гидеон ее придерживал.

— После тебя, — сказал он.

Я начала взбираться. Все будет хорошо. Я заберусь на крышу, скажу, как она прекрасна и какой молодец Гидеон, а потом вернусь обратно.

Но когда я преодолела половину пути, то есть моя верхняя часть была уже на крыше Стерджисов, а ноги все еще в доме, налетел внезапный порыв ветра. Я вцепилась в стремянку и, к своему смущению, почувствовала, как ветер обдувает мои ноги, и что еще хуже, я ощутила горячее прерывистое дыхание. Когда я посмотрела вниз, то не смогла разглядеть Гидеона. Его голову полностью скрывала моя юбка.

— Боже. Прощу прощения, Гидеон, — сказала я с облегчением от того, что Клэр не видела, как нос ее мужа уткнулся в мою ластовицу.

— Не извиняйся, — хрипло ответил Гидеон. — Забудь. Я могу остаться здесь, если хочешь. Я уже определенно насладился превосходным видом.

Я довольно неграциозно вылезла на крышу и сложила руки на груди, так как в темноте наверху было довольно прохладно и ветрено. Гидеон поднялся секунду спустя.

Я попыталась выговорить что-нибудь умное о дизайне скользкой крыши и о том, как важна возобновляемая энергия, — чтобы как-то замять происшествие с юбкой. Закончилось все тем, что я сказала, что никогда раньше не видела месяц с такого угла обзора. Я также сделала нелепое замечание о дымоходах. И о том, что у всех теперь есть кабельное телевидение. Я знаю, все это было довольно глупо, но, как ни странно, я никогда раньше не была на крыше у Стерджисов и никогда не видела свой дом сверху. Что-то в Гидеоне заставляло меня нервничать.

— Извини, ты, наверное, замерзла? — спросил он, рассказав о гидравлическом устройстве механизма, о том, насколько крепко стекло, и о световом загрязнении, в то время как я старалась не стучать зубами.

Потом он бросил окурок через парапет на Колвилль-крессент.

— Может, мне и не стоило тебя сюда приводить, — сказал он странным голосом.

— Да, я немного замерзла, — ответила я, думая, что на этом мы закончим разговор и спустимся вниз к десерту.

Вместо того Гидеон подошел ко мне почти вплотную.

Я была слишком удивлена, чтобы протестовать. Мне пришло в голову, что сосед собирается сообщить мне новость, которую я не хочу слышать. Что у Клэр рак, что они переезжают в Нью-Йорк, что-то ошеломляющее и заставляющее думать.

Но Гидеон молчал. Он заключил меня в медвежьи объятия и энергично растер мне спину.

— Так лучше? — спросил он.

Я не могла придумать, что сказать. Я онемела от холода и шока.

Но ему не нужен был ответ.

Гидеон подошел еще ближе, а потом совсем близко и обнюхал мое лицо, словно натасканная овчарка в поиске самородка в грязи Пьемонта[40]. Его щетина щекотала мое лицо. Он напомнил мне собак, которых я каждое утро вижу в Гайд-парке. А потом…

Его губы прижались к моим губам, его язык уперся в мои зубы, заставляя меня открыть рот и залезая в него. В то же самое время руки выполняли собственную задачу.

Я бы слукавила, сказав, что все это было совершенно неприятно. Мне хотя бы стало не так холодно. И как любая уважающая себя женщина, стремительно приближающаяся к сорока, я не имела ничего против мужчин (мужчин, женщин, детей, собак, можете сами продолжить список), которые находили меня неотразимо привлекательной.

Поэтому я смирилась с ласками Гидеона на крыше, большей частью потому, что не могла придумать, как вырваться, не показавшись фригидной жеманницей. Я просто не отвечала на его поцелуи. Отчасти потому, что моя голова была занята Саем.

Думаю, в целом даже те несколько секунд были ошибкой, потому что довольно скоро я почувствовала, как нечто большое и твердое прижалось ко мне. Я поняла: нужно действовать.

— Извини, — сказала я, вырываясь. — У меня кружится голова.

— Дорогая, — пробормотал Гидеон, отводя меня от края крыши, но не отпуская.

— Ха-ха, может, есть специальная кнопка, которая заставит твою штуку спрятаться обратно?

О чем я только думала?

Гидеон взял мою руку и положил себе на член. Я чувствовала жар и пульсацию его пениса через брюки от Пола Смита. Он оставил там мою руку, залез мне под юбку и сделал что-то… довольно продвинутое… там внизу.

Теперь все зашло слишком далеко. Потискаться — это одно, но я не хотела давать Гидеону Стерджису надежду, что готова пойти дальше.

Я совершенно не собиралась этого делать. Если бы мне пришло в голову прыгнуть в постель к кому-то, кто не был моим мужем, то уж точно не к нему. Особенно теперь, когда стало понятно, что он законченный козел. Не говоря уже о том, что Клэр — моя лучшая подруга в саду.

У моей матери, Мари, была теория, о которой она даже писала в своей колонке. Мама говорила, что когда мужчина считает женщину привлекательной, другие мужчины это чувствуют, их к ней тянет, даже если они не осознают причину. У нее даже было название для этого явления. «Мухи слетаются на падаль», — говорила она. Так что, боюсь, Гидеона возбудила не я, а феромоны, которые выработались от моего влечения к Саю.

— Гидеон, довольно, — приказала я, думая как странно, что когда Сай целовал мою шею, меня трясло от удовольствия, но когда Гидеон сосал мой язык и изучал меня спереди и сзади, я не почувствовала ничего, кроме животного возбуждения. Я поправила трусики, которые спустились на ягодицы. — Пожалуйста, хватит.

Мы отправились вниз, и ни Клэр, ни Ральф ничего не заметили. Гидеон налег на вино. Потом мы полакомились свежей малиной со сливками, выпили мятный чай, заваренный из настоящих листьев, и отправились домой к Фэтти. То есть вечер удался.

После того как Фэтти ушла, я поднялась наверх. Я поцеловала спящих детей и выключила магнитофоны, поправила одеяла и проверила, есть ли у каждого свежая школьная форма на следующий день. Ральф вывел Калипсо во двор и запер черный выход, выполняя обязанности хозяина дома.

Когда мы легли в постель, муж снова начал говорить о том, что продажа дома вывела бы нас из затруднений, так что я забралась на него. Вечер был не закончен. Я снова чувствовала, что жизнь полна неиспользованных возможностей, и мне хотелось поделиться этим ощущением.

— Дорогая, — сказал он, — я слишком устал.

— О чем вы с Клэр разговаривали? — спросила я, поцеловав его гладкий лоб, уши и убрав волосы с его глаз.

— О тебе, — ответил он. Ральф всегда так говорит.

— Неправда, — сказала я. — Ну давай же, расскажи мне.

— Она говорила о Гидеоне, о том, что он, кажется, потерял всякий интерес к сексу, после того как она стала звонить ему на работу с требованием бросать все и ехать заниматься с ней любовью, когда у нее поднимается температура. Женские штучки, — ответил Ральф. — Яйцеклетки и все такое.

— Что еще? — спросила я, целуя его лоб над бровями, в месте, которое пахло им больше, чем все остальные. Когда я чувствую запах мужа, то понимаю, что скучала по нему, даже не сознавая этого.

— Я подозреваю, что они все еще не обзавелись детьми не потому, что у Гидеона некачественная сперма, — продолжил он сдавленным голосом, потому что я закрыла своими округлостями ему рот.

— И это все? — спросила я. Из Ральфа приходилось вытягивать каждое слово.

Муж промолчал.

— И что ты думаешь по поводу маленькой речи в честь Клэр, которую Гидеон произнес за десертом, когда он в точности повторил свой тост, прозвучавший в прошлом году на ее день рождения? — вдруг припомнила я. — О том, что Клэр повезло заполучить такого прекрасного мужа. Мне стало ее так жаль. Так почему у них еще нет детей?

— Ну… Серые кашемировые свитера на голое тело, черные замшевые ботинки на босу ногу, не говоря уже обо всем доме…

— Да перестань, у них чудесный дом, — возразила я.

— Если хочешь знать мое мнение, Гидеон оказался в стране голубых грез.

— Заткнись, — приказала я. — Не смеши меня. И ты не прав, думая, что он — голубой.

Гидеон не только настоящий гетеросексуал, он бы стену трахнул, носи она юбку. Но я не сказала Ральфу, почему я так уверена в этом.

— Думаю, гораздо более модно быть геем напоказ и вести гетеросексуальную жизнь втайне, чем быть скрытым геем, а Гидеон никогда не сделал бы ничего против веяния моды, — вместо того объяснила я Ральфу.

Потом я накинулась на мужа, демонстрируя прекрасную спортивную подготовку, и Ральф, несмотря на показную неохоту, был явно доволен, когда его оседлала голая жена.

Некоторое время мы продолжали в том же духе, и для нас обоих приближался кульминационный момент. Только я забыла, что Калипсо как верный пес лежит у подножия скрипучей кровати. Когда оргазм был уже близок и мы оба кричали «да, да, да» сдавленными голосами, она с рычанием запрыгнула в кровать, думая, что мы убиваем друг друга, в смятении, кого придушить, а кого спасти.

— Тише, Калипсо! — прорычал Ральф. — Ааааа…

— Аааа… — отозвалась я.

— Тебе было хорошо? — самодовольно спросила я, когда он, задыхаясь, откинулся на подушку.

— Потрясающе, — ответил он, поглаживая мой живот длинными изящными пальцами. — Знаешь, мне всегда казалось, что парень, способный довести женщину до оргазма, достоин славы. Иногда я думаю, не произошло ли ошибки и почему я не делаю круг почета по спальне под восторженный рев толпы.

— Я знаю, вы, мужчины, хорошо устроились, — сказала я. — Не понимаю почему. Еще я не понимаю, как после всех стараний я сожгла всего лишь сто пятьдесят калорий. Это же так мало, учитывая, скольких трудов мне это стоило.

Я не шучу. Удовлетворение от того, что мы с мужем только что занимались сексом, немного омрачилось при мысленном подсчете, что я сожгла ровно столько же калорий, сколько содержится в одной овсяной лепешке с маслом, а в гостях у Клэр я съела как минимум семь.

— Теперь я понимаю, почему для многих людей спортзал заменил секс. Гораздо эффективнее, — заметила я сонным голосом.

— И гораздо приятней, — отозвался Ральф, отворачиваясь от меня, сгребая подушку и немедленно засыпая.

Клэр

Девятнадцатое марта. Ежегодное всеобщее собрание в Лонсдейл-гарденс. Сотня участников, сидя на стульях, держат напечатанную на трех страницах повестку дня. Трое мальчишек Молтонов с пакетами чипсов в руках носятся вокруг в одинаковых костюмчиках в бело-голубую полоску. Обожаю эти неизменные ежегодные сборища. Они знаменуют начало еще одного года в саду.

— Спасибо, Чарли, — сказала я, взяв хрустящий ломтик из протянутого пакета. В доме Молтонов, как и в большинстве здешних домов, установлен запрет на орехи, молочные и богатые клетчаткой продукты. Маргарита, сделавшая из диеты религию, на кухне открывала бутылки белого бургундского, которые в то же утро доставили от Джона Армита[41]. Теперь вино охлаждалось в ее холодильнике с регулируемым температурным режимом.

Патрик обычно давал нам поболтать пять — десять минут перед началом. Я умасливала леди Форстер, которой я так и не рассказала о моих планах украсить маленькими фонариками наш садик. В этом году я начала его полностью переделывать, чтобы он напоминал старый сад с большими горизонтальными живыми изгородями, травами, маками, геранью, дикой земляникой, сладким чесноком и так далее. Подсветка придаст ему дополнительный объем.

— Благодарю всех, что пришли, — громко начал Патрик.

При этих словах мы все заняли места на складных стульях, которые обычно держат под навесом и приносят только ради подобных случаев.

Мэтью и Вирджиния подошли и сели на переднем ряду. У Мэтью был официальный вид, несмотря на или благодаря его наряду из твидового пиджака, отутюженных брюк и канареечно-желтого свитера из овечьей шерсти, накинутого на плечи. Вирджиния была одета в матросском стиле, в бретонскую полосатую сине-белую футболку и белые брюки с позолоченными пуговичками по бокам от Хлоэ, в голубые туфли на плоской подошве. У нее тонкие лодыжки и запястья.

Эйвери сели возле них.

Вирджиния даже не посмотрела на Боба (она и не подозревает, что сама себя выдает), но широко улыбнулась Салли, похлопав по свободному стулу рядом. Салли присела. Вирджиния наклонилась к ней и что-то прошептала на ухо. Та покраснела. Потом, спустя мгновение, она зашептала в ответ в ухо, прикрытое золотым локоном. Вирджиния откинула голову назад. В то время Мэтью и Боб спокойно изучали повестку дня, не обращая внимания на женские штучки.

Триш Додд-Ноубл села возле Патрика, недалеко от трибуны. Она — казначей, а Патрик — председатель, но посмотреть на Триш, она вела себя так, словно самостоятельно организовала встречу на высшем уровне (что, как я подумала, было недалеко от истины). Просто она, как и многие присутствовавшие здесь женщины, перенесла свои организаторские способности в домашнюю сферу, достигла в этом потрясающего успеха.

— Трое отсутствующих членов сообщества прислали свои извинения, — сказал Патрик начальственным тоном. Триш пробежала глазами какие-то бумаги и начала постукивать ручкой «Монблан» по столу. — Джонатан в Штатах со своей книгой. Сэр Маркус находится в Хайгроув[42], — Патрик огляделся, чтобы удостовериться, на всех ли произвело должное впечатление времяпрепровождение членов комитета, — а у Сью больна мать, так что она не смогла прийти. Тем не менее перейдем к новым членам комитета, прежде чем приступить к главному.

Я почувствовала, что краснею.

— Клэр Стерджис любезно взялась заменить леди Форстер на позиции секретаря. — Он взглянул на меня и тихо зааплодировал. — Клэр, мы рады приветствовать тебя в наших рядах и польщены, что такая выдающаяся личность в сфере ландшафтного дизайна будет принимать живое участие в судьбе сада.

Вежливые аплодисменты.

— Я бы хотел начать с предупреждения, что собираюсь следовать своему излюбленному и проверенному методу разрешения любых проблем, которые могут возникнуть, отвечая на все, что вы можете мне сказать, двумя словами: «Да, милочка».

Раздался смех, смех довольных собой людей, которые смогли приобрести элитную недвижимость и высокопоставленных соседей. Иногда ежегодные собрания становятся похожи не на встречи соседей, собравшихся обсудить обустройство сада, а встречи неоднократных победителей «Гранд нэшнл»[43].

Ральф постучал по моему бедру.

— Ну, Клэр, как ты дала убедить себя принять эту неблагодарную должность? — прошептал он мне на ухо.

— Подкуп, — прошептала я в ответ. — Пакетик семян мака, и я теряю волю.

Ральф хихикнул, и Патрик сердито посмотрел на него.

Затем председатель пробежался по своему отчету. Он подвел итог обрезке деревьев и перечислил предложения соседей: заменять ли упавшие стволы, и если да, то чем? Это привело к яростным дебатам между сторонниками молодых и защитниками более зрелых деревьев. Одна из участниц (за которой я собираюсь приглядывать, словно ястреб) спорила со Стивеном-садовником, утверждая, что ее слова имеют больший вес, так как она в отличие от нас всех член Международного общества дендрологии.

Затем Стивен прочел ежегодный отчет о посадках, удобрении почвы и позднем цветении растений. Я услышала, как во время этой речи Ральф тихонько всхрапнул. Патрик поблагодарил садовника, и мы все похлопали. Председатель сделал доклад на тему расходов за прошедший год (кажется, страховые взносы растут каждые пять минут), бюджета на год текущий (налоги на сад снова выросли, хотя вряд ли кто-то из присутствующих это заметит).

— Несколько важных дат, — продолжил Патрик, помахав сыну Максу, чтобы тот наполнил ему стакан.

Макс вместо этого притащил блюдо с пирожками. На лице Патрика отразилось недовольство, так что сын Чарли поспешил к нему с бутылкой.

— Так-то лучше, — сказал Патрик. — Слава Богу, хоть один член семьи знает, что мне нужно.

Я посмотрела на Маргариту, которая держала всю семью на строжайшей диете целую вечность. Она выглядела уязвленной и стиснула зубы, хотя и рассмеялась вместе со всеми при виде мальчика в костюмчике с большой бутылкой вина.

Маргарита потрясающе красива, у нее блестящие черные волосы, сияющие голубые глаза и кожа бледная, словно бумага. Но по словам Гидеона, она не сексуальна.

— Она слишком худа, у нее нет груди, и берцовые кости торчат, — сказал муж. — Трахать ее — словно трахать садовые грабли.

— Спортивные соревнования и летняя вечеринка состоятся двадцать пятого июня, — быстро перечислял Патрик. — Как я повторяю уже не первый год, эти события невозможны без помощи добровольцев. Очевидно, что шатер будут устанавливать наемные рабочие в воскресенье утром, но мне необходимы сильные руки, чтобы наметить площадки и вкопать столбики. Я знаю, что дамы организуют чай, то есть я имею в виду обычные закуски, пиццу и так далее — спасибо за это, дамы, все очень ценят ваши усилия, особенно большой выбор мороженого. — Патрик лукаво нам улыбнулся.

— И когда он заткнется? — пробормотал Ральф.

— И наконец, хочу заранее напомнить, что нам также потребуется помощь с проведением ночи Гая Фокса. Это значит, что ты, Ральф, поможешь составить схему расположения костров. Не стоит и напоминать, насколько важно, чтобы наш праздник был намного лучше, чем в Монпелье-гарден. Думаю, я не преувеличу, сказав, что вклад каждого дома будет не менее чем семьдесят пять фунтов.

Патрик продолжил:

— Может быть, вам нужно время передохнуть? Остались еще пирожки и очень калорийные палочки сельдерея.

Все зашумели, половина участников поднялась на ноги, но Патрик помахал листками с речью, чтобы призвать к порядку.

— Да, извините, не могли бы вы сесть — я забыл еще кое-что! — крикнул он. — Не знаю, слышали вы или нет, но Вуди Аллен обратился к семейству Додд-Ноублов за разрешением снять сцену для нового фильма с той блондинистой девахой, как там ее зовут (несколько человек выкрикнули «Скарлетт Йохансон»), в саду.

Патрик повернулся к Триш, которая изо всех сил старалась скрыть свое возбуждение.

— Да, Патрик прав. Пару недель назад Вуди пришел на чашку чая, — сказала она с очевидным восторгом. — Он был очень мил, и я показала ему наш сад. — Триш замолчала, давая нам время представить себе ее тет-а-тет с легендарным режиссером и пересмотреть отношение к ней. — Ему все очень понравилось. И потом, разумеется, я позвонила Патрику, чтобы узнать, может ли Вуди снять сцену в саду, — продолжила она. — Я не была уверена.

— Думаю, мы все согласимся, что нельзя позволять кинокамерам вторгаться в нашу частную жизнь и делать существование жильцов невыносимым. Мы не собираемся спотыкаться о кабели, терпеть шумиху и мелькание старлеток. Мы отказали Ричарду Кертису[44], когда он снимал Тот Самый Фильм (именно так мы называем «Ноттинг-Хилл»), и мы скажем «нет» Вуди Аллену.

— Я так и думала, — произнесла Триш бесцветным голосом, скрывая разочарование.

— Значит, вопрос решен, — сказал председатель, открывая папку. — Не о чем и говорить.

Послышался шепот о том, как Патрик прав, не позволяя камерам и голливудскому сброду нарушать наш покой.

— Идем дальше. Последний вопрос — у нас есть копии планов, — Патрик притворился, что читает заметки, — от Эйвери.

Все на собрании прислушались. Я почувствовала, как Эйвери впереди меня и Лакосты напряглись, все взгляды обратились на них и потом в сторону.

Патрик объяснил, что Эйвери собираются перестроить гараж, низкое здание, которое находится, если представить себе сад как прямоугольник, ниже верхнего правого угла рядом с дорогой, которая называется Лонсдейл-райз, и связывает длинные стороны Солвилль-крессент и Лонсдейл-гарденс.

Он сказал, что детальные планы доступны для проверки в муниципалитете, но если кто-то из членов комитета хочет с ними ознакомиться, у него как у председателя собрания есть фотокопии — где-то здесь. Он так думает. Патрик добавил, что разрешение на перестройку уже выдано, но Эйвери в качестве жеста доброй воли говорят об этом уже сейчас, хотя решение было принято надлежащими органами, и так далее.

При этих словах я почувствовала, как волоски поднимаются на моей шее. Прежде чем я смогла сдержаться, я подняла руку.

— Патрик, если не возражаешь, не мог бы ты объяснить, почему дело такой важности для всего сада не всплыло раньше, особенно если учесть, что, по твоим словам, возражать уже поздно? — спросила я. — Я хочу сказать, гараж Эйвери находится в общем саду.

Патрик пожал плечами.

— Единственное, что я могу предположить, — это то, что заинтересованные лица были проинформированы напрямую, но необходимого числа возражений не набралось, — сказал он.

Боб Эйвери встал со стула.

— Дело только в размере строения, председатель, — сказал он с сильным бостонским акцентом. — Были разосланы письма соседям по обе стороны, всем, кто имеет прямой обзор на нашу собственность, но нам с женой повезло получить согласие на перепланировку, и мы намерены начать работы этим летом, когда большинство из вас разъедется, так что шум никому не помешает.

— Отличное предположение, — громко произнес Ральф. Он с Мими входит в число немногих жильцов, у которых нет второго дома в английской глубинке и третьего дома за границей.

На этом все и кончилось. Патрик не сказал больше ни слова, мы немного постояли и разошлись.

Возвращаясь домой с Ральфом и Мими, я позволила себе выпустить пар.

— Не могу поверить, что больше никто не чует предательства, а мы узнаем об этом, только когда разрешение на строительство уже будет выдано, — возмущалась я. — Я знаю, как делаются подобные дела. У нас нет ни малейшего шанса все прекратить. Откуда нам знать, что Эйвери не планируют построить в общем саду какую-нибудь махину, где Боб сможет спокойно услаждать Вирджинию? Знаю я этих американцев. Если они говорят, что владеют домиком в Кейпе, это значит, что в их имении на пирсе не меньше восьми спален с видом на море. По крайней мере мы знаем, ради чего затевалась суши-вечеринка, — продолжила я, когда мы завернули с Лонсдейл-гарденс на Колвилль-крессент. — И как мы могли быть настолько наивны? Эйвери оказались достаточно предусмотрительны, чтобы подкупить нас всех, прежде чем Патрик огласит их планы на ежегодном собрании.

— Успокойся, Клэр, — сказала Мими, взяв меня за руку. — Не предполагай худшего. Им просто хочется нам понравиться, хочется вписаться в общество, как всем американцам. Эйвери такие же, как и мы. Они запросили разрешение — они его получили. Ты слишком близко принимаешь к сердцу все, что происходит в саду. Не уверена, что взвалить на себя дополнительное бремя должности секретаря было такой уж хорошей идеей. Ты не должна думать, что все, что происходит в саду, находится в зоне твоей ответственности. Это сведет тебя с ума и закроет энергетические каналы джинг луо. Тебе понадобятся ежедневные встречи с Донной, если так пойдет и дальше. Побереги себя.

Я знаю, что имела в виду Мими. Она полагает, что мое бесплодие — результат стресса, а не настоящее заболевание, и является моей виной. Это разозлило меня еще больше.

— Что такое, черт побери, «джинг луо»? — потребовал объяснений Ральф. — И кто такая Донна?

— Это невидимый проводник для ци, — ответила ему Мими. — А Донна — иглотерапевт и учитель фэн-шуя для всего Ноттинг-Хилла, вы с ней встречались по меньшей мере дважды. — Она произнесла «фэн-шуй» надменно, чтобы позлить его.

Мы с Мими хором сказали:

— Ральф, разве ты не в курсе? — и исчезли каждая в своем доме.

Мими

Когда мы вернулись с ежегодного собрания, было уже восемь вечера, и Фатима, уходя, хлопнула дверью. Ей не нравится задерживаться два вечера подряд, и в конце недели мне придется возместить ее страдания.

Тишина.

Кас играл на приставке в своей комнате, нарушая неписаное правило. Он лежал на спине в спортивных штанах, джойстик в руках. Рядом преданно сидела Калипсо.

Я спросила что-то об игре на тромбоне и домашнем задании (нужно было заполнить контурные карты), так как не видела никаких следов активности в этом направлении, но он просто сказал: «Тсс, мама, я играю». Я немного постояла, восхищаясь копной темных волос, черными ресницами и кожей с персиковым пушком, потом подобрала его ботинки и бросила в корзину возле входной двери.

Кас думает, что ему не нужно делать домашнюю работу, потому что когда он вырастет, то станет нападающим в «Челси», будет ездить на «мазерати» и жить в тюдоровском замке с красавицей женой.

Иногда я ловлю себя на том, что соглашаюсь с мнением принца Чарльза о возросших ожиданиях молодого поколения, но я слишком люблю Каса, чтобы сказать ему, как страшно и утомительно быть взрослым. Наши матери тоже утаили от нас, как болезненны родовые муки. Бессмысленно об этом рассказывать. Мы сами все узнаем.

Я поднялась на три пролета вверх, спотыкаясь и тяжело дыша. После нескольких стаканов белого вина мне казалась критичной разница между моим жилищем и домом Маргариты Молтон (в нашем доме ковер лежит с 1961 года, а по стенам пестрят пятна, ее дом — словно конфетка).

Я открыла дверь в комнату девочек, помешкав лишь затем, чтобы поправить букву «п» в надписи «Комната Пози», сделанной из разрисованных букв из «Чики манкиз», которые я в прошлом году положила ей в рождественский чулок.

Под этой милой надписью Мирабель прибила табличку «Родителям вход воспрещен». Еще одно объявление гласило: «Добро пожаловать на темную сторону — у нас есть печенье». Другой стикер призывал: «Берегите Землю. Это единственная планета, где есть шоколад».

Мирабель сидела за компьютером. Неудивительно.

Как только дочь возвращается домой, то меняет школьную форму на собственную униформу из мини-юбки и короткого топа, несмотря на то что ей всего одиннадцать и единственные люди, которые увидят ее в этом великолепии, — ее родные. Иногда я показываю Мирабель фотографии мормонских девочек в юбках до колена и с волосами в косичках со словами: «Именно это я считаю подходящим нарядом для одиннадцатилетнего ребенка».

— Мирабель? — позвала я, опершись о дверь.

Дочь продолжала стучать по клавишам, не отрываясь.

— Мирабель, — повторила я.

— Что.

— Ты общаешься с педерастами? — поинтересовалась я.

— Да, — ответила она, как будто я спросила несусветную глупость.

— Ты сделала уроки?

— Нет, — ответила она тем же тоном.

— Хорошая девочка, — сказала я.

Пози сидела на полу спальни в школьном клетчатом платьице, разбирая свою коллекцию, и мое сердце растаяло при редком виде ребенка, который бы занимался детскими делами.

В то время как Мирабель часами болтала с товарищами и флиртовала со школьными друзьями, Пози могла весь день играть с коллекцией влажных салфеток. Она сортировала их по стране происхождения, чтобы потом аккуратно сложить в две стопки и убрать в бледно-голубую коробку от обуви.

Если спросить, моя младшая дочь могла рассказать, что в Америке они называются «влажные салфетки», в Италии — «fazzoletti», и так далее. Довольно увлекательная информация, если вам нравится такое времяпрепровождение. В последний раз ее коллекция включала в себя сто пятьдесят три разных салфетки, или, лучше сказать, «Erfrischungstucher», из двадцати трех стран. Как я говорю крестным и дедушкам с бабушками, если хочешь осчастливить Пози, не надо покупать ей ай-под или вести ребенка в ресторан, «просто отправьте ей маленький пакетик с влажной салфеткой с лимонным запахом с неизвестного авиарейса». Однажды, по словам Ральфа, ей предстоит встретить мужчину с самой большой коллекцией пакетиков для блевотины, и тогда Пози найдет своего принца.

Итак, в доме все было спокойно, и я сказала девочкам, что собираюсь принять ванну. Мне нужно было время подумать.

Весь день я не могла сосредоточиться. В конце концов я дала Саю свой номер телефона, и он забил его в «блэкберри» под именем Мими. У меня было предчувствие, что сегодня он позвонит, хотя бы узнать номер телефона Донны. Я думала, мультимиллионер не упустит возможности ковать железо, пока горячо.

Когда меня насильно уводили с вечеринки у Эйвери, я на секунду оглянулась и подошла к Саю. Подарив ему многозначительный взгляд, я сказала:

— Итак, мой сосед, теперь я тебя покину. Наше знакомство не доставило мне ни малейшего удовольствия. Но если тебе понадобится кто-то, чтобы дать советы по фэн-шую, позвони мне.

Несмотря на то что я и вправду знаю человека (то есть Донну), кто мог бы дать советы по фэн-шую, с моей стороны это был бесстыдный намек.

Бесстыдный намек, который на суши-вечеринке слышало не меньше сотни людей.

Включая моего собственного мужа.

А потом — дрожь в коленках — Сай поцеловал меня в шею, и я поняла, что пропала.

Пока ни единого звонка. Мой мобильный весь день практически не подавал признаков жизни, не считая звонка от Триш, которая хотела убедиться, что мы завтра обедаем вместе. Эту новость мне все еще предстояло донести до Ральфа в как можно более дипломатичной манере.

В течение дня, на собрании (где Сай не соизволил появиться), я пыталась убедить себя, что у мультимиллионеров есть специальные люди, которые заботятся об их нуждах. И советы по фэн-шую вряд ли были в приоритете. Тем не менее весь день я втайне надеялась, что Сай позвонит и попросит телефон учителя, просто чтобы наладить контакт. Но он не позвонил.

Ральф был в своем кабинете (он собирался в командировку в Кыргызстан — что-то скучное по поводу газового трубопровода). Я нежилась в ванне, ногами регулируя краны холодной и горячей воды и стараясь не слишком замочить волосы сзади, читая влажную копию «Прайвит-ай».

Я взяла мобильный с собой в ванную. На самом деле я брала его и в туалет в надежде, что я права в своих предположениях и Саю действительно в жизни чего-то не хватает. Я верила, что, несмотря на яхту «Саломея», новый дом с пятью спальнями в Лонсдейл-гарденс, квартиру на Парк-авеню, имения в Беркшире и Хэмпшире и безграничные финансовые ресурсы, несмотря на то что он не позвонил, ему не хватает… меня.

Я лежала в ванне и чувствовала, что стала реальнее смотреть на вещи. Я говорила себе, что пофлиртовала с Саем, позаигрывала с Гидди — на этом развлечения закончились. Самое время вернуться к нормальной жизни, рутине повседневности и маленьким радостям…

В тот самый момент зазвонил телефон. Он завибрировал и начал подпрыгивать к краю ванны. Я схватила его прежде, чем он упал, так что у меня не хватило времени проговорить приветствие чувственным, медленным, соблазнительным голосом, который я весь день репетировала. Голосом женщины, которую нельзя заподозрить в том, что она покупает туалетную бумагу в экономичных упаковках и прячет их под остальными покупками в тележке.

— Дорогая, — сказал голос, который определенно не мог принадлежать Саю, потому что у Сая глубокий бархатный баритон, обволакивающий, словно горячая шоколадная глазурь.

— Кто это? — резко спросила я. В конце концов, я замужняя женщина. Я не могу позволить ни одному мужчине, даже Саю, называть меня «дорогая», в то время как я лежу в ванне обнаженная (ну ладно, звонившему совсем не обязательно об этом знать).

— Уже забыла меня? — спросил мужчина, и я с неприязнью поняла, кто это.

Гидеон.

— Я думал о тебе весь день, — сказал он. — Не мог выкинуть тебя из головы. Прошлой ночью… На крыше… — послышалось громкое сопение.

Я резко села, и вода, обнимавшая мое тело, хлюпнула.

— Детка, ты в ванне? — спросил Гидеон.

— Да, — ответила я, осознавая, что было ошибкой признаваться в этом. Мои слова подразумевали, что я голая. И мокрая. И разгоряченная.

— Звучит неплохо. Может, к тебе присоединиться?

— Не стоит, — прошипела я, глядя на дверь и молясь, чтобы никто из моего семейства не оказался в пределах слышимости. — Я заперла переднюю дверь.

Конечно, это не имело значения, поскольку Гидеон мог зайти через черный вход. В вечернее время люди ходят друг к другу в гости — одолжить орехов или муки, вернуть забытые в саду стаканы или просто скоротать время, сплетничая за хорошим ужином.

— Но я могу войти, — заявил Гидеон с пугающей решимостью. — У меня есть твои ключи. Я прав, ключи с номером шестьдесят семь по Колвилль-крессент с эмалированным брелоком принадлежат вам? Не забывай, у меня есть все дубликаты.

— Ха-ха, — сказала я. — Гидеон, я тронута. И уверена, дети будут рады тебя видеть.

— Разве они еще не спят? — Энтузиазма у Гидеона явно поубавилось. Бездетные пары обычно и не подозревают, что дети не исчезают, когда необходимо, например вечерами или по выходным.

— Нет, и Ральф тоже не спит, — продолжила я.

— Я думал, Ральф уехал в Батистан… или куда там.

— Кыргызстан, — устало ответила я.

Ну почему все так невежественны в сфере деятельности Ральфа? Интересно, не стоит ли мне оскорбиться?

— Его рейс отменили… Послушай, Гидеон, — сказала я, надеясь, что никто в доме не услышит. — С твоей стороны очень мило проявлять такое внимание, но это действительно плохая идея. Ты должен понять. Клэр — моя лучшая подруга. Ты живешь в том же саду, что и я. Так что прекрати, пожалуйста.

К моему удивлению, Гидеон рассмеялся и повесил трубку.

Не хочу признаваться, но меня слегка разочаровало то, что он так быстро сдался. Намыливаясь детской губкой, которая неизвестно каким образом попала во «взрослую» ванну, я утешала себя тем, что все к лучшему.

Я поплелась вниз, чтобы собрать поужинать, и наступила на беспроводной телефон, который кто-то из детей (то есть Мирабель) оставил на ступеньках. Я нажала 1571, посмотреть, не было ли сообщений. Одно. От Джейн Фрейзер. Я схватилась за голову. Возможно, она ждала статью об измене, с фотографиями и цитатами. Она просила перезвонить.

Я набрала ее мобильный, так как даже такого трудоголика трудно застать в офисе в девять вечера.

— Мими, да, да, — сказала Джейн, явно забыв, что мне звонила. — Послушай, я знаю, ты пишешь для нас статью об изменах, но мы бы хотели, чтобы ты сделала для нас интервью, если ты не слишком занята, — продолжила она. — Ты, несмотря на все недостатки, один из моих самых надежных фрилансеров. Теперь к делу — ты знаешь, кто такой Сай Каспариан? Должна знать. По информации «Лондонерз дайари», он только что потратил пять миллионов на дом в твоем районе. Думаешь, ты справишься? Сделай как обычно, скажи, что тебе нужны сведения о его благотворительном фонде под названием «Примроуз-паф» или что-то в этом духе, а потом напиши только о его темных делишках, извращениях в частной жизни и попытках самоубийства в детском возрасте, ладно? Мы хорошо заплатим.

— Но, Джейн, погоди минуточку, — сказала я, открывая пакет с зеленью с надписью «Вымыть перед употреблением» и вытряхивая содержимое в салатницу. — У него нет детей.

— Как скажешь, но он купил дом в твоем саду, разве не так? В том самом, куда ты приглашала меня в прошлом году на отвратительную вечеринку, где самодовольные банкиры бродили вокруг и поздравляли друг друга с тем, что они живут в раю и вдыхают аромат жимолости… Боже, эти отвратительные танцы в шатре… все эти партнеры крупных фирм, напившиеся шампанского и дергавшиеся под «Лё Фрик»… — Она умолкла, и я почти увидела, как ее передергивает от отвращения.

— Рада, что тебе понравилось, — съязвила я, открывая холодильник в поисках, чего бы дать Ральфу на ужин. — Напомни, чтобы я в этом году снова тебя пригласила.

Джейн холодно и вежливо рассмеялась.

— Да, Сай — мой сосед, — продолжила я со скромной гордостью. В конце концов, замечательные соседи — то, чем я могу похвастаться. Но я ничего не добавила. Мысли потекли с удвоенной скоростью.

Я пыталась понять, как поступить, одновременно придумывая, что приготовить на ужин… может быть, песто… опять? Если добавить орехи, почему бы и нет?

Ральфу потрясающе легко угодить. Он благодарен даже за то, что его кормят каждый вечер, так же как он благодарен, если дом не зарастает грязью. Большего нельзя и пожелать, но именно сейчас достоинства Ральфа встают на моем пути. Если бы он был чудовищем, которое бьет меня и оскорбляет детей… тогда было бы намного легче.

— Здорово, — с энтузиазмом продолжила Джейн, как будто бы все было решено. — Мы подумываем назвать материал «Наполеон Ноттинг-Хелла»[45]. Как насчет двух тысяч слов?

— Нет-нет, Джейн, подожди минутку, — перебила я. Я должна была подумать. Я открыла пакет, вывалила его содержимое на горячую сковородку с шипящим маслом и поставила ее на решетку в духовку.

Я не могла брать у Сая интервью. Это было бы слишком очевидно, слишком прямолинейно. Женщины-журналистки использовали предлог интервью, чтобы заполучить доступ к жертве, с тех пор как бывший глава «Дженерал электрик» оставил жену ради молоденькой девушки из деловой газеты.

Нет, я явно не хочу браться за это интервью (плюс все, у кого я когда-либо брала интервью, начинали меня ненавидеть). Но я хотела бы использовать этот предлог.

Так что я пообещала Джейн, что попробую, но чтобы она много не ждала. К тому же я напомнила, что ничего не знаю о серьезном бизнесе и серьезных бизнесменах и она всегда может предложить эту работу кому-то из делового блока газеты. Я упомянула пару других фрилансеров.

— Я бы сначала позвонила им, если ты собралась публиковать подобный материал, — ханжески сказала я, будто бы принимая интересы других журналистов близко к сердцу.

— Спасибо и на том, Мими. Дай мне знать, как идут дела, — сказала Джейн и повесила трубку. Она поняла, что на этот раз не удалось договориться.

Буря в моем животе, которую я ощутила при знакомстве с Саем, разыгралась с новой силой, так что мне пришлось съесть целую упаковку шипучих детских таблеток редоксона[46]. Затем я отправилась в гостиную, взяла кремовую визитную карточку и белый конверт и принялась искать гелевую ручку.

Потом я надела на Калипсо поводок, крикнула Ральфу, что собираюсь прогуляться с собакой по саду, и отправилась в Лонсдейл-гарденс, где опустила письмо в почтовый ящик Сая. Мультимиллионер был в своей резиденции. Все огни горели. Естественно, на визитке были мои полные данные, от адреса в Лондоне и номера мобильного до группы крови.

19 марта

Дорогой Сай! (нацарапала я зелеными чернилами — единственная ручка, которая писала). «Дейли мэйл» поручила мне взять у вас интервью для большой статьи, но я отказалась. Я объяснила редактору, что вы недостаточно интересная личность. Если вы захотите убедить меня в обратном, у вас есть мой номер телефона.

Искренне ваша,

Мими Малоун

P.S. Мне крайне не понравилось, когда вы поцеловали мою шею. Прошу больше никогда так не поступать.

По дороге домой, вдыхая сладкие умопомрачительные ароматы цветущих деревьев, я почувствовала сожаление. Я услышала, как голос моей матери произнес: «Дорогуша, мужчин цепляет только одно. Недоступность».

Думаю, она имела в виду, что все мужчины по натуре охотники и хотят, чтобы женщины сидели в пещере, свежуя саблезубого тигра возле огня и притворяясь, что им наплевать, запал на них охотник или нет.

Даже если так, мой поступок не настолько безнадежен. Для начала — это моя работа. К тому же даже моя мать согласилась бы, что правила можно нарушать, особенно если привлекательный одинокий мультимиллионер очевидно тобой увлекся.

Клэр

Когда двери лифта открылись, я пошла, следуя большому указателю, в прохладный огромный офис. Все вокруг пестрело объявлениями и чертежами: зона для посетителей, компьютер, ксерокс. Я сразу же попыталась представить, каково это — работать здесь каждый день, изо дня в день. Внезапно вошел довольно привлекательный мужчина с длинными светлыми волосами. Молодая женщина, сидевшая за компьютером, подняла голову.

— До чего вчера удалось договориться? — спросила она.

— Мы совершили большую ошибку, — ответил мужчина, закатив глаза.

— Потом расскажешь, — сказала она, приподняв бровь, и повернулась ко мне.

Я заметила, что над ней висела ее собственная фотография. Было очевидно, что она и двое молодых людей с бачками принадлежат к местным службам планирования. Так что блондин в вельветовых брюках скорее всего архитектор. Теперь понятно, почему она с ним флиртовала.

Я удержалась от соблазна назвать ее по имени, хотя оно мне было известно из плаката над ее головой (Кэролин Пери), и поинтересовалась, могу ли я ознакомиться с файлом на дом 100 по Лонсдейл-гарденс, резиденцию семейства Эйвери.

— Их заявка уже рассмотрена? — спросила Кэролин Пери. — Если так, вам придется подождать, пока мы принесем папку с цокольного этажа, именно там находятся рассмотренные заявки.

— Думаю, да — по крайней мере они получили разрешение на перепланировку, — ответила я с упавшим сердцем. — И как долго мне придется ждать?

— Около пяти минут, — услышала я и улыбнулась.

Я было подумала, что она скажет пять часов, и мне придется пропустить занятие по пилатесу (у меня болела спина после секса с Гидеоном — хотя, возможно, все из-за того, что я пересаживала цветы). И обед с Маргаритой.

— У вас есть номер заявки? — спросила она.

Я ответила отрицательно, и она стала искать по адресу.

— О-о, как много заявок подавалось на этот дом, — сказала Кэролин. — Разрешение на теплицу на крыше… расширение фундамента… новые коммуникации… мансарда… все они были отвергнуты, кроме последней. Доказывает, что настойчивость приносит свои плоды.

— Но Эйвери переехали только девять месяцев назад, — возразила я. — И дом в любом случае огромный — один из самых больших по нашей улице.

— Исходя из моего опыта, это не важно, — ответила Кэролин. — Насколько велик исходный дом перед перепланировкой, не имеет существенного значения. Люди жадны до пространства.

— Ну в данном случае предполагается, что пространство необходимо не людям, а машине, но я поверю в это, только когда увижу, — улыбнулась я, в то время как компьютер продолжал поиски файла. Подобная демонстрация профессионализма произвела на меня должное впечатление.

Мисс Пери сказала, что мне повезло, файл еще не попал на цокольный этаж.

Я села, разглядывая фотографию Питера Джонса, пока Кэролин не вернулась с желтой папкой, помеченной «Дом 100 по Лонсдейл-гарденс». Я села за стол, ощущая собственную значимость.

К обратной стороне обложки был приколот список домов, на которые перестройка гаража окажет наиболее значительное и непосредственное влияние. Очевидно, что это дома по обе стороны, то есть номера с девяносто шестого по сто четвертый, включая имения Лакостов и Сая Каспариана, и другие, не указанные в списке. С удивлением я поняла, что наш дом также упомянут, так как находится непосредственно напротив заднего фасада резиденции Эйвери.

Прежде чем приступить к изучению всех материалов, я позвала Кэролин и сказала, что, судя по записям, нам посылали извещение, но даже если и так, мы его не получали. Она подошла и, молча пролистав бумаги, показала мне копию письма, которое нам отправили, и сказала, что на наш почтовый ящик поступало извещение.

— С вами связались и дали возможность возразить, — заметила она. — У вас было два месяца. — Затем она показала мне красную точку на карте, которая обозначала мой дом, и точки, обозначавшие почтовый ящик и гараж.

— Странно, — сказала я. — Не помню, чтобы мы получали извещение — а такие вещи я обычно не забываю.

Потом я подумала, не мог ли Гидеон получить письмо, но почта обычно приходит в середине дня, когда он на работе в Сохо, так что вряд ли такое могло произойти.

Я просмотрела содержимое папки, но там не оказалось ничего интересного. Письмо от исполнительного директора Комитета по планированию с утверждением, что план перестройки гаража не противоречит общепринятым нормам. Письмо из «Английского наследства»[47] о том, что у них нет возражений. На самом деле единственным возражением за два месяца переходного периода было только заявление от председателя ассоциации Ледброук.

Я вытащила письмо из папки. Оно выглядело не слишком серьезно на маленьком клочке бумаги. Строчки скакали вверх-вниз.

«Как мы можем быть уверены, что так называемый новый гараж не будет использоваться как дополнительная резиденция к дому 100 по Лонсдейл-гарденс, что нарушило бы права владельцев смежной собственности? — вопрошал председатель ассоциации, чью подпись я никак не могла разобрать. — Будет ли постройка такой же высоты и ширины, как уже существующее строение?»

Я попыталась проверить последнее (весьма неплохое) замечание, архитектор оставил незаполненным место, где полагалось указывать предполагаемые параметры здания. Я указала на это Кэролин, которая ответила, что я могу вычислить высоту и ширину из чертежа архитектора.

— Я знаю, что могу, но странно, что они не заполнили пропуск, — сказала я.

Потом я спросила, не кажется ли ей странным, что для перестройки гаража была нанята ведущая архитектурная компания. Я хочу сказать, к чему такая роскошь? По мере ознакомления с чертежами мои подозрения, разделяемые ассоциацией Ледброук, только усиливались. Старый гараж представлял собой одноэтажное здание с плоской крышей, без окон и с подъемной дверью. Новый проект предполагал двухэтажное строение со стеклянной крышей, маленькими балкончиками и восемью французскими окнами.

Я ткнула пальцем в чертежи и подошла к Кэролин Пери.

— Послушайте, — сказала я. — Зачем «крайслеру» восемь окон и стеклянная крыша? Чтобы смотреть на улицу?

Кэролин пожала плечами.

— Это их дело, — ответила она. — Если хозяева не будут использовать гараж как гараж — это одно. Другое дело, что они могут построить такой шикарный гараж, какой только захотят.

Так что единственным возражением против чудовищной громады, этого нового фамильного замка, который будет довлеть над Лонсдейл-гарденс многие-многие годы, стало письмо из ассоциации Ледброук, которая возражает просто из принципа.

Лишь одно возражение против возведения новехонького двухэтажного дома со стеклянной крышей в саду Ноттинг-Хилла в неприкосновенной зоне. И я слишком хорошо понимаю, что комитет планирования даже и не пошевелится, пока не получит хотя бы три возражения. Я глубоко вздохнула, и сердце в моей груди превратилось в камень.

На следующей странице была копия письма архитекторам Эйвери, подписанного исполнительным директором Комитета планирования и главой Департамента контроля по развитию. В письме заявлялось, что только одно возражение было подано против перестройки гаража Эйвери и план строительства одобрен уполномоченными лицами.

Я закрыла папку и протянула ее Кэролин Пери.

Все мои усилия этим утром не оставили и тени сомнения, что мы сами одобрили строительство двухэтажного гаража Эйвери стоимостью в миллион.

Мими

— Мам, я надеюсь, ты не забыла, — сказала Пози по пути в школу, проходя мимо магазинов.

Дул легкий бриз. Деревья танцевали на ветру, роняя листья и цветы на тротуар. Калипсо бежала впереди нас, обходя все уголки, где только могла притаиться кошка. Наша собака боится кошек, но по вполне объяснимым причинам ей приходится делать вид, что она за ними охотится. Это обязанность собак. Калипсо боится даже белок. И кроликов.

Я оделась более тщательно, чем обычно, просто на всякий случай… ну вы понимаете.

Та же юбка, что и вчера, юбка, которую я уже причислила к счастливым вещам. Облегающий розовый кашемировый кардиган из секонд-хенда на Вестбурн-гроув (одно из самых замечательных веяний моды — то, что можно надеть старые поношенные вещи и называть их «винтаж»). И в завершение тщательно продуманного ансамбля белые теннисные туфли на босу ногу. Нет смысла обуваться в шикарные туфли, если ведешь детей в школу, хотя некоторые более обеспеченные мамочки так и поступают.

Мы пересекли Ледброук-гроув. С тех пор как установили светофор с зеленым и красным человечками, чтобы перейти дорогу, могло потребоваться минут пять, так что у меня было достаточно времени, чтобы оглядеться.

— Мамочка, ты больше не отвечаешь, когда мы тебя спрашиваем, — пожаловалась Пози.

— Зеленый человечек! — воскликнула я, к смущению детей, и мы отправились через дорогу.

— Тебе обязательно каждый раз так кричать? — спросила Мирабель. — Это глупо.

— Что забыла, дорогая?

— Что у нас сегодня Родительское Собрание и Объявление Результатов, — с важностью сказала Пози, так, чтобы я прочувствовала значимость события.

— Конечно, не забыла! — заговорила я. Пози знала, что я обманываю, и я почувствовала себя неудобно, потому что когда мы лжем, маленький Иисус льет слезы. — О черт!

Это значило, что я не вернусь домой до одиннадцати, и, более того, мне придется выключить телефон, чтобы он не зазвонил в середине рассказа шестилетнего ребенка о новых бальных туфельках. Да, на родительском собрании чудесные маленькие детки (в основном отпрыски знаменитостей) делятся своими «новостями». Это могло занять не меньше часа, если учесть песенки, которые нам приходилось петь, примостившись на крошечных стульях, болтовню и жалобы учителя на то, что дети гримасничают во время уроков.

Да, я помню, словно это было вчера, как ясноглазая красавица, дочка Эммы Фрейд, заявила, что у ее мамочки ребеночек в животе. Как и большинство других мам, я внутренне содрогнулась — только очень богатые и очень устроенные семьи с круглосуточной помощью и неиссякаемой энергией и средствами могли хотя бы просто помыслить о четвертом ребенке.

Я также помню день, когда сын Салмана Рушди важно заявил, что ему придется пропустить поездку с классом в Кью, потому что «новая свадьба» его отца состоится в Нью-Йорке. Его мечтательные огромные глаза обрамляли черные ресницы.

— Я буду нести шлейф, — сказал он, и все мы закивали. На наши глаза набежали слезы при упоминании такого изысканного бракосочетания. Там, несомненно, будет все необходимое — модели, модные писатели, бывшие жены, журналисты из известных изданий. Такая роскошь демонстрировала не столько победу любви над опытом, но даже более знаменательную победу груди четвертой жены над силой притяжения.

Сегодня мы сидели на неудобных маленьких стульях. Моя попа начала затекать. Анушка, учительница Пози, тоже примостилась на кукольном стульчике в скромной юбке-карандаше, которая задралась ровно настолько, чтобы продемонстрировать точеные ножки, и открыла собрание.

— Итак, у кого сегодня новости? — спросила она своим чувственным голосом, наклонившись так, чтобы была чуть видна ложбинка между ее грудями. Спору нет, Анушка Брукс та еще штучка. Горячая штучка.

Ее шелковистые густые темные волосы спускались ниже плеч, и она накручивала прядь на длинные пальцы, пока говорила. У нее довольно высокая, крепкая грудь, идеально ровный живот и ноги от ушей, но она даже не совершала ошибки, открывая свои прелести чужому взгляду, лишь заставляла нас смутно о них догадываться.

Она никогда, никогда не надевает ничего, открывающего грудь или живот, не говоря уже о брюках с низкой посадкой. Она полностью одета. Но если говорить о сексуальной привлекательности, чем больше скрыто, тем больше пространства остается для воображения. Сегодня она была в облегающей белой рубашке-стрейч, которая подчеркивала изгибы ее потрясающего торса, с рукавами до локтей, в юбке, без чулок, которые бы скрыли ее сияющую кожу, и в туфельках на низком каблуке.

В воздух поднялся лес маленьких рук, и сияющие детские личики с надеждой говорили: «У меня, у меня!»

Я оглядела уютный яркий класс Пози. На все четыре стены булавками были приколоты огромные прямоугольные листы цветной бумаги. На них с удивительными деталями были представлены исторические моменты — Эдуард[48] и Гарольд[49] в Вестминстере, приезд Гарольда в Понтье[50], стрела в глазу Гарольда и так далее. Я подозреваю, что мисс Брукс сама приложила к этим творениям руку. Тем не менее поражал если и не результат, но труд, которого это стоило.

Несколько мужчин тоже подняли руки (когда занятие ведет Анушка, удивительно, сколько хозяев вселенной жаждут отвезти детей в школу и опоздать в свои банки).

Анушка нахмурилась на мужчин — один из них всемирно известный автор бестселлеров, другой — хозяин рекламного агентства в Сохо — и покачала головой.

— Люка, — сказала она, демонстрируя элегантное запястье с часами от Тиффани. — Люка Себастьян! Что у тебя нового, мой дорогой?

Люка, который сидел на ковре рядом с Пози и другими двадцатью ребятишками, вскочил на ноги. Остальные Люки снова сели.

Люка С. — единственный сын актрисы, которая появляется на обложках журналов, предназначенных для работающих женщин около тридцати. На фотографиях его мама кажется самодостаточной, ухоженной, ее кожа сияет. У школьных ворот она выглядит изможденной, усталой, ненакрашенной и такой же озабоченной, как все мы.

— Мы ездили в большой дом, но потом я пошел в маленький дом, — гордо заявил Люка.

Все улыбнулись, представив себе милого мальчика в матросском костюмчике. Затем некоторые папы тайком стали смотреть на часы. Новости Люки явно займут какое-то время.

— Как интересно, — одобрительно сказала Анушка. — И что это за дом? Ваше загородное имение?

— Нет, но мама ездит туда с Эдом. А мне приходится уходить в маленький дом. Это когда мама с Эдом уходят вздремнуть в комнату.

Все чуть не попадали со стульев. Информация оказалась неожиданно ценной.

Джейк Макгуайер, который сидел возле меня, пожирая глазами Анушку, стал шептать мне на ухо. В моем состоянии постоянной настороженности от неожиданности волосы встали дыбом.

— Хочешь, я переведу? — прошептал он. — Люка был в Бабингтон-хаус в Сомерсете, верно? Это и есть большой дом. Но Люку явно запирали в доме для гостей маминого любовника. Это и есть маленький дом.

Мамы Люки не было на собрании, и она не могла оценить того, что подробности ее частной жизни разглашены всем желающим, но это не имело значения. Чья-нибудь мама или няня потом ей все передадут. Людям ничто так не доставляет удовольствие, как рассказать, что ребенок выдал что-то неожиданное в отсутствие родителей.

— Как жаль, что тебя не было, — скажут они, поглаживая тебя по руке, когда у тебя окаменеет лицо. — Он был так мил. Просто в следующий раз тебе лучше всё-таки прийти. Собрание было в школьном календаре. Нам всем за неделю прислали пригласительные письма.

После того как Анушка выжала последнюю каплю информации из Люки (она с совершенством овладела искусством выпытывать сплетни у детей известных родителей), настало время для награждения «золотыми грушами».

Люка сел. Он выступил прекрасно, все мы знали, что его отца зовут не Эд. Насколько было известно, отцом Люки был продюсер по имени Джим.

Я ощутила теплые чувства к маме Люки. Всегда приятно узнать, что другие родители способны погрузиться в пучины разврата, по полной используя время, когда их дети играют в компании нянь-украинок.

Я за тех, кто продолжает вести активный образ жизни даже после того, как на них ложится священное бремя материнства. Они составляют такой разительный контраст с актрисами, которые, родив ребенка, созывают пресс-конференцию и заявляют, что слава и деньги больше не имеют для них значения. Актриса (вставьте сюда имя любой горячей номинантки на «Оскар») теперь трезво смотрит на жизнь, говорит она журналу «Хеллоу», и все, что для нее теперь имеет значение, это… (вставьте глупое цветочное имя новорожденной дочери).

Я люблю награждение «золотыми грушами», Пози всегда их получает. Пози — старательная и исполнительная маленькая девочка, и кажется, она действительно нравится Анушке.

Сын Джейка Макгуайера, Ноа, получил «золотую грушу» за то, что «правильно держит карандаш во время уроков письма», и мы все похлопали. Предполагается, что родители будут поощрять все, что говорит или делает ребенок, иначе небо рухнет. Думаю, все начинается с приучения к туалету. В конце концов, мы все поздравляем ребенка, когда он учится пользоваться горшком, и этим показываем детям, что любое незначительное или неосознанное достижение на самом деле большая победа. Нам приходится придерживаться этой тактики, пока ребенку не исполнится двадцать.

Шафран, лучшая подруга Пози, получила «золотую грушу» за «чудесный изобретательный костюм на День книг». Мое сердце немного дрогнуло. Шафран пришла в костюме умпа-лумпы[51], в милой юбочке из травы и с рисунками по всему телу, выполненными профессионалами.

Не моя вина, что Пози пришла в школьной форме. Не знаю, как родители должны помнить о Дне книг, когда детям нужно прийти в костюмах любимых литературных героев, если столько дел?

Потом дела пошли еще хуже. Намного хуже.

— Шафран не только пришла в самом оригинальном костюме, но и спела песенку, правда, Шафран? — промурлыкала Анушка. — Ты споешь свою песенку для всех?

Шафран встала и вышла на сцену с уверенным видом Чечилии Бартоли[52], поражающей своей колоратурой публику в «Ковент-Гарден».

— Умпа-лумпа думпади-ду, — защебетала Шафран.

На глаза ее матери навернулись слезы гордости. К моему раздражению, я почувствовала, что у меня тоже повлажнели глаза. Я заметила, что беременность что-то делает с глазными протоками и голосовыми связками, и ты становишься способной заплакать или закричать при первой же провокации.

Взрослые в комнате начали кивать головами и постукивать ногами, чтобы показать, что музыка трогает даже их сердца, мягкие и нежные, скрытые за обыденной внешностью.

— Умпа-лумпа думпада-ди…

— Потрясающе, Шафран! Похлопаем.

И мы похлопали. Шафран села на место, слегка разочарованная, что ее не попросили повторить.

Потом Чарли, средний сын Маргариты, получил «золотую грушу» за «усердие в правописании», и Маргарита натянуто улыбнулась. Молтоны очень амбициозны в отношении своих сыновей, Патрик хочет, чтобы они поступили в Итон, но у всех них есть те или иные проблемы с учебой, из-за чего к мальчикам после школы каждый день приходят высокооплачиваемые частные преподаватели.

А потом в конце концов прозвучало имя Пози. Мы все испытывали нетерпение, но было бы нехорошо уйти, не дождавшись конца.

— Пози Флеминг, — проворковала Анушка.

Пози вскочила и встала рядом с учительницей, которая наклонилась, аккуратно прикрепляя «грушу» к курточке ребенка и позволяя нам в очередной раз полюбоваться ее грудью.

Пози порозовела от возбуждения, и, сознаюсь, у меня тоже слегка участилось дыхание. Я не могла вздохнуть, пока Анушка читала по листку.

— «За то, что помогла убрать мусор за первоклассниками», — сказала она. — Молодец, Пози.

Последовала короткая ошеломленная пауза. На меня никто не смотрел. Мы все похлопали, и я поцеловала дочь.

— Молодец, моя родная, — сказала я. Она храбро кивнула.

Мы начали расходиться. Маргарита осталась, чтобы поговорить с Анушкой, так же как и несколько папаш. Анушка настолько прекрасна, что не только мамы становятся в очередь, чтобы обсудить с ней моторику своих шестилетних детей, но и папы тоже.

После собрания все остальные мамы направились на пилатес, на йогу с ковриками под мышкой, к личным тренерам или в парикмахерскую, но мне нужно было выгулять Калипсо, которая терпеливо ждала у секретаря, а потом отправиться домой и работать в одиночестве, как и несколько следующих дней, пока Ральф в Кыргызстане. Я обнаружила, что гораздо легче сказать, что муж уехал в «Стан», как будто бы где-то в бывшей советской республике существовал эквивалент «Хэмпстона».

Когда меня спрашивают о работе Ральфа в нефтегазовой отрасли, у людей на лице написана паника, что я могу начать действительно им рассказывать.

По дороге домой я обнаружила, что напеваю песенку умпа-лумпы и не чувствую жалости к себе, как могла бы.

Я шла вдоль по Портобелло-роуд. Утро было в полном разгаре. Кричали торговцы. Их громкие голоса доносились с обеих сторон дороги.

— Корзинка голубики! Два фунта! Чудесная голубика — два фунта! Прекрасные груши — четыре за фунт! Два манго за фунт, два манго за фунт!

Они стояли с чашками чая в руках в перчатках без пальцев. Скоро склады, где они держат товар, будут проданы застройщикам, и на Портобелло-роуд не останется фруктово-овощного рынка.

Я шла вниз по бурлящей улице, улыбаясь и махая рукой торговцам, которые встали в три утра, чтобы продать картошку и лук местным вроде меня, которым проще заказать продукты онлайн. Я купила немного голубики у Герберта, поздоровалась с Эдом из цветочной лавки, купила фиалки у Шерил, которая третья в своем роду держит здесь магазинчик и опасается, что может стать последней.

Однорукий мужчина играл на аккордеоне, покачиваясь из стороны в сторону. Обладатель серых дредов стучал на барабанах на перекрестке Талбот-роуд и Портобелло, и две жизнерадостные женщины, владелицы еще одной цветочной лавки, танцевали. Запах жареного лука и сосисок доносился с лотка.

Возле викторианского фасада из красного кирпича здания Армии спасения толпились бездомные в ожидании хлеба и тарелки супа. Писатели бездельничали с газетами в руках и попивая эспрессо, провожая взглядами девушек, спешащих на работу в один из множества кофе-шопов. В «Электрик Брассери» продюсеры встречались с агентами, богатые мамочки встречались с богатыми мамочками.

Я срезала путь по Вестбурн-Парк-роуд и прошла мимо строителей, уличных торговцев, мамаш с детскими колясками по пути в «Теско»[53], продавщиц в магазинах обуви и одежды.

Теперь было время обычных рабочих жителей района, но скоро оно кончится. К обеду прекрасные люди наводнят улицы, чтобы встретиться за фьюжн-ленчем в «И энд О» ради увядшего шпината и обезжиренного стейка по-средиземноморски.

Как я и полагала, уже два часа дня. По высокому голубому небу плыли белоснежные облака, холодный ветер предвещал дождь. Я включила телефон, и он запищал. Два раза. Бип-бип. Сладостная музыка моей жизни.

Я пропустила два звонка.

Ура!

Клэр

— Давай сядем в уголке, — сказала Маргарита, ставя сумочку на столик возле зеркальной стены в «Гросер он Илджин» и усаживаясь на один из рельефных пластиковых стульев от Чарльза Имса[54]. Сегодня здесь тихо и мило, и благоговейное молчание как бы намекает, что место полностью посвящено продаже и потреблению самых изысканных продуктов.

Я покосилась на сумку.

Она была прекрасна — округлой формы, нежно-голубого оттенка, впереди вышита клетка и три птички, две желтые и одна мятно-зеленого цвета. И вправду чудесный аксессуар, но он не соответствовал обычному минималистскому стилю Маргариты. Очевидно, сумка была от Лили Гиннес.

— А, это, — сказала она. — Подарок Патрика. Я чуть не отдала ее Марии, но подумала, что у сумки удобный размер. — Подруга говорила, одновременно доставая из глубин блокнот на пружинке, будто желая доказать свои слова.

При упоминании имени Марии, я представила себе ее за работой. Довольно дородная женщина средних лет, очки-половинки висят на цепочке вокруг шеи, она складывает отглаженные рубашки Патрика в безукоризненно ровные стопки, вздыхая в такт вылетающим из утюга облачкам пара, думая о своих четырех детях на Филиппинах. До того как приступить к глажке, она удалила грязные отпечатки пальцев с каждой кухонной поверхности и отдраила четыре ванные комнаты.

Я задумалась, что когда или если у меня будут дети, позволит ли мне мое социальное сознание нанять женщину из страны третьего мира, оставившую ради заработка своих детей, чтобы она присматривала за моими. Потом я оставила эту мысль.

— Думаю, стоит сделать заказ, — сказала я, махнув официанту-французу, Эмануелю. Мне нравится в «Гросере», даже несмотря на то что я обожала уютный книжный магазинчик, который находился на этом месте. Владельцы устроили чудесное место, располагающее к отдыху, чтобы ускользнуть от полчища туристов, снующих по Портобелло. Белые стены, арочный потолок, огромные букеты лилий и темные деревянные полы.

— Умираю от голода, — сказала я, нисколько не преувеличив.

Вернувшись из муниципалитета, я поехала на велосипеде на пилатес, потом назад, приняла душ и теперь с нетерпением ждала обеда.

Мне нравится, что, приняв заказ, здесь с нуля готовят твое блюдо, поэтому оно абсолютно свежее. У ресторана потрясающие поставщики. Но я понимаю, что для Маргариты это совсем не идеальное место. Во всех блюдах присутствуют мука или молочные продукты, которые она не переносит. В доме Молтонов не получишь бутерброд со сливочным маслом. Вместо него они используют масло из семян.

Я осторожно поерзала. Болела спина. Маргарита с поджатыми губами начала изучать меню. На ней было темно-коричневое узкое платье-рубашка от «Прада» с дырочками под мышками для вентиляции и пара туфель той же марки. Она так худа, что ее коленки заострились, а руки казались красными и беззащитными.

— Возьми минестроне, — предложила я.

— Нет, — отказалась Маргарита, продолжая изучать меню. — Я закажу креветки и соевую лапшу с грибами и чили.

На ее нахмуренном лице было такое же сосредоточенное выражение, как на лицах женщин во «Фреш энд уайлд», когда они обсуждают жизненно важный вопрос, тот самый, который занимает их больше, чем глобальное потепление, долги «третьего мира» или дети-солдаты, — взять сандвич с двойным сыром и тертой морковью или тофу с водорослями?

— О, Маргарита, — сказала я, — лапша.

Если Маргарита ест углеводы, значит, дело действительно плохо. Однажды она объяснила мне, что ее целью было привить всей семье привычку есть органическую сырую пищу и ей отвратительна мысль о том, что «в желудках мальчиков будет разлагаться мясо». Она продолжила объяснять, что в идеале пищу надо есть, пока она не умерла и находится на пике энергии и жизненной силы, и что в тот момент, когда ты срываешь, режешь, не говоря уже о том, что готовишь, овощи, питательные вещества и энзимы в них начинают стремительно исчезать.

— Лапша, мне просто необходима лапша, — сказала она со вздохом. — Для внутреннего комфорта.

Эмануель, официант с подвижными бедрами и густой темной щетиной, принял наш заказ и снова засунул карандаш себе за ухо.

— Ладно, — коротко сказала Маргарита. Ее голубые глаза горели. — Той ночью. За неделю до этой. Отключилось электричество, ты помнишь?

Я кивнула. Ну разумеется, помню. Я вышла в сад проверить, все ли дома остались без света или только наш. Я увидела, как Боб зажигал фонари в полосатых шортах, мокасинах и голубом свитере, и мы обсудили возмутительное происшествие.

— В любом случае по какой-то причине телефонная система в Лонсдейл-гарденс тоже вышла из строя. Я позвонила на станцию с мобильного, спросила, как долго это будет продолжаться. Думаю, было около половины одиннадцатого, когда я наконец-то дозвонилась, — продолжила Маргарита. — Они сказали, что через пару часов дадут свет. Но потом, ложась в постель, я вдруг вспомнила обо всех продуктах, которые лежали приготовленные в морозилке, и забеспокоилась, а вдруг они испортятся? Что, если электричество не включат? Или включат в пять утра, когда все начнет размораживаться, а потом снова заморозится? Я не хотела, чтобы мальчики ели продукты, которые подверглись двойной заморозке, — это небезопасно, и мне надо было знать наверняка.

Я кивнула, как будто бы меня тоже мог взволновать подобный вопрос.

— Итак, я решила позвонить на электростанцию. Патрик был в постели. Уж он-то, конечно, не потерял сон из-за сотни блюд, которые наш диетолог приготовил вручную для мальчиков, можешь себе представить. Но к тому моменту батарейка моего телефона села, и я боялась, что телефон выключится. А зарядить его я не могла, потому что не было электричества. — Она замолчала.

В эту минуту Эмануель принес наш обед. Блюда на тарелках были весьма живописны. На моей золотой цвет куриной корочки сочетался с темно-зеленым салатом и сверкающим красным помидором и перцем. Лапша с креветками для Маргариты была в белой китайской миске, серый цвет варева разбавляли только зеленые искорки свежего кориандра.

— Я и подумала, что позвоню с телефона Патрика.

Я начала догадываться о продолжении истории. Я быстро сунула в рот немного цыпленка с овощами и отпила воды с газом.

— И там было оно. Текстовое сообщение. На экране. — Маргарита довольно неплохо держала себя в руках до этого момента, но сейчас ее голос немного задрожал. Я погладила ее по руке. Но она отодвинула ее, чтобы открыть блокнот, лежавший возле ее тарелки. — «Надеюсь, ты заснул, мой ангел, скучаю по тебе, целую много раз», — прочитала она, и на ее щеках загорелись сердитые пятна. Она взглянула на меня, ее глаза были невыносимо синие.

— Можно посмотреть? — спросила я, потянувшись к блокноту и едва не замочив свидетельство преступления в стакане уэльской воды за два фунта. Я быстро оглянулась, но все было как обычно.

Все столики расположены в приятной симметрии в открытых кабинетах. Пол отделан дорогим деревом твердых пород. Аромат огромных букетов лилий окутывает блюда с воздушными меренгами, украшенными кровавыми пятнами запеченной малины. Мы одни в этой части зала, не считая двух молодых женщин с детскими колясками, пытавшихся поддержать разговор за кусками тортильи. Мы вне зоны слышимости посетителей, поглощающих говяжье рагу и телячьи ноги или покупающих десерты.

— Конечно, — сказала она, протягивая блокнот. — Я подумала, что стоит скопировать содержание входящих сообщений его мобильного. Там не было голосовых сообщений — я заметила, что он их удаляет сразу после прослушивания.

В какой-то момент я спросила себя, не кажется ли мне странным подобный прагматичный подход подруги к тому, что на самом деле было грязной домашней драмой. Но она вообще ужасно организованная — так что нечему удивляться, почему бы ей не быть методичной в деле предательства ее мужа. Она даже записала даты и время, когда было отправлено каждое сообщение, — предположительно, чтобы сопоставить факты с записями в семейном дневнике.

Надеюсь, ты заснул, мой ангел, скучаю по тебе, целую много раз (получено 14.03 в 00.14).

Иду на работу, думаю о тебе, скучаю по тебе, напишу, целую (получено 15.03 в 07.30).

Ангел мой, как ты, сегодня на нашем месте, сможешь выбраться на обед или завтра (получено 16.03 в 14.00).

Детка, да, собираюсь в паб, с коллегами, сегодня на нашем месте, куплю поесть, не могу ждать, целую (получено 16.03 в 18.04).

Оставались еще сообщения, но мне хватило и этих. Я отдала блокнот. Сообщения были написаны так безграмотно, что неприятно было даже смотреть. Маргарита открыла блокнот на странице, где сделала пометки.

— О Боже, Маргарита, — сказала я. — Бедняжка. Так что ты собираешься делать? Ты думаешь, что знаешь ее? Сомневаюсь. По тексту кажется, что ей около двадцати — и эти разговоры о походе в паб после работы…

Маргарита углубилась в чтение записей. Я поняла, что только что сказала. Если Патрик спит с двадцатилетней, его любовнице на двадцать лет меньше, чем его жене. Казалось, что Маргарита, к счастью, не обратила внимания на разницу в возрасте.

Хотя, должна признать, в этом деле есть кое-что забавное.

Патрик всегда хватает всех за задницы и говорит что-то вроде: «Клэр, я и не подозревал, что у тебя такая сексуальная фигура». Он сказал мне это, когда на мне была пара обтягивающих джинсов от «Сэвен» и какие-то розовые галоши и я несла несколько пакетов удобрений из сарая.

Так что, как оказалось, очевидные заигрывания Патрика в конце концов оказались блестящей двойной игрой.

Как это ни ужасно, я не могла сконцентрироваться на вполне предсказуемой новости о его измене. В конце концов, я слышала, как он ворковал по телефону с какой-то женщиной о квартире, так что Маргарита не рассказала мне ничего из того, чего я не знала… хотя бы на уровне подсознания.

Мне хотелось сообщить Маргарите о гараже Эйвери, я чувствовала себя не менее преданной, чем она. Но я удержалась. Возможно, был не лучший момент, чтобы жаловаться на строительство дома в общем саду.

— Если Патрик за моей спиной с кем-то встречается, я надеру ему задницу, — сказала подруга холодно, глядя мне прямо в глаза. — Я оставлю его без гроша в кармане. Я бросила работу в «Морган Стэнли», чтобы стать его женой и матерью трех сыновей. Чтобы его ботинки были всегда начищены. Чтобы каждый вечер на столе стоял ужин из трех блюд. Ужин при свечах. Салфетки. Свежие овощи от «Мезон Блан», хотя я миллион раз объясняла ему, какой пагубный эффект оказывает клейковина на слизистую желудка и кишечника.

Я кивнула, как будто была в курсе подобных эффектов и полностью соглашалась с ней в этом вопросе.

— Клэр, я не могу такое простить. Я оставила работу в «Морган Стэнли», потому что он сказал, что мужья, чьи жены работают, никогда не становятся партнерами, а те, кого дома всегда ждет жена, становятся. — Маргарита не плакала. Она была слишком зла. Думаю, я впервые услышала, как она выругалась. — Теперь я собираюсь отомстить, и, думаю, он поймет, что все, что я делаю, я делаю хорошо. А после того как я с ним покончу, он пожалеет, что не взял меня на работу, — прошипела она, — вместо того чтобы жениться.

— Маргарита, милая, — сказала я. — Думаю, тебе стоит собрать побольше доказательств, прежде чем затевать войну. Сообщения легко не так понять, разве нет? Я бы обсудила это с Мими. Разве мы не собирались вместе поужинать у Додд-Ноублов? — Я хотела донести до нее, что, по моему мнению, было бы ошибкой относиться к очевидной измене Патрика с такой яростью. Кто знает, к чему это может привести?..

— Я не смогу говорить об этом у Додд-Ноублов, — сказала Маргарита, — но думаю, что расскажу Мими. Я пока не собираюсь устраивать скандал. Лучше найму частного детектива.

Я посмотрела на дверь, не понимая, откуда такой сквозняк, но дверь была закрыта.

— Как насчет меренги с малиной к кофе? — спросила я.

— Нет, благодарю, — ответила она. — Ты съешь, если хочешь. Не могу позволить себе сахар или кофеин, даже в кризисный момент.

Мими

Митчел, шеф-повар в «И энд О», явно способен чувствовать феромоны, или как там еще самцы узнают своих сучек, потому что он посадил меня и Сая за столик возле дальней стены, в укромный уголок большого модного ресторана с отделанными темным деревом стенами, подвесными белыми светильниками и черными диванчиками для влюбленных.

Сай сидел спиной к окну на «Улицу «Привет»» и не мог видеть, как местные ленивой походкой проходят мимо по пути на обед с агентами или продюсерами фильмов.

На мой мобильный пришло простое и недвусмысленное голосовое сообщение. «Сай Каспариан, — говорил он. — Мими, я получил твою записку. Предлагаю обсудить все за обедом. Если не сможешь встретиться со мной в «И энд О» сегодня в час, оставь сообщение моему секретарю, Диане, номер 77271130». Сай выпалил номер с такой скоростью, что мне пришлось три раза прослушать сообщение, прежде чем я его разобрала.

«И энд О» подходил для встречи по нескольким причинам:

1. Здесь потрясающе кормят.

2. Здесь много народа.

3. Он недалеко.

Если бы Сай предложил встретиться где-нибудь в другом месте, можно было заподозрить, что он не хочет, чтобы нас заметили, а к чему бы это? Мы не сделали ничего плохого. Нам нечего было скрывать.

Я решила не слишком наряжаться для встречи с Саем. Конечно, официальным предлогом было интервью. Но действительной причиной было что-то, в чем я не могла признаться даже себе.

Я слегка пожалела о том, что не слишком тщательно оделась, когда заметила Кейт Мосс с дочерью в компании матерей с детьми недалеко от нас. По какой-то причине мамочки-супермодели любят встречаться не в уединении и комфорте собственных домов, а в очень публичных местах вроде «Электрик брассери» или «И энд О», везде, где могут таиться фотографы из журнала «Хит». А когда дело доходит до одежды, Кейт — несомненная королева стиля гранж.

Лила продолжала бегать вокруг столов. Так как она дочь Кейт Мосс, все относятся к ней снисходительнее, чем к остальным детям, и улыбаются при виде неподдельного восторга растрепанной девчушки, даже когда она хватает скатерти, едва не опрокинув еду стоимостью в несколько сотен фунтов на отполированный деревянный пол.

Периодически Кейт ловила ребенка и усаживала рядом с другой мамашей с дитем, одетых с головы до ног в милые цветастые платья.

У Кейт голые загорелые ноги, на ней босоножки с ремешками и шелковый шарф вокруг бедер. Лили одета в свитер поверх батистовой свободной блузы и модные мини-шорты, которые я видела в бутике за сто пятьдесят фунтов. Твидовое пальто с вельветовым воротником из «Янг Ингланд» периодически падало с диванчика на пол. Официанты терпеливо его подбирали.

Кейт в реальности казалась настолько худой, что я едва подавила в себе желание подойти к ней и посоветовать поесть говядины по-тайски и лапши.

Мне захотелось сделать мое обычное вполне очевидное замечание, что звезды кино и модели с маленькими телами и большими головами похожи на лампочки, но мне не стоило привлекать внимание Сая к Кейт Мосс, не только потому, что она потрясающе выглядела, но и потому, что она весила примерно столько же, сколько ее собственная дочь.

То, что мне больше всего нравится в «И энд О», наряду с соленым кальмаром с чили, это то, как владельцы развесили прямоугольные зеркала по стенам на уровне груди, так что можно было рассматривать знаменитостей за соседними столиками, притворяясь, что ты вовсе на них не смотришь.

Если бы мне хотелось незаметно смотреть на Джереми Паксмана[55], или Генри Портера[56], или Иво Дони, наслаждаясь тарелочкой жареных устриц (чем я и занималась), все, что мне нужно было сделать, — задумчиво посмотреть в зеркало, как бы размышляя над проблемой представительства меньшинств в новом иракском парламенте. Так что никто не мог догадаться, что я пялюсь на симпатичных мужчин.

Мы сидели друг напротив друга. Между нами лежали палочки для еды, бумажные салфетки, ножи и вилки, мне было по крайней мере чем занять руки во время довольно неловкого молчания, которое периодически прерывало наш разговор, когда мы бросали друг на друга многозначительные взгляды и потом отводили глаза.

Моя юбка скользила вверх и вниз по черной коже дивана, когда я двигалась. Я сняла туфли, купленные в прошлом году, потому что натерла мизинец.

Сай был в костюме с очень голубой рубашкой с открытой шеей, перламутровыми пуговицами, большим воротником и двойными манжетами. По-моему, чересчур для обеденного времени, но в конце концов мы были в «И энд О». Голубой цвет рубашки оттенял его кожу, которая была еще более загорелой, чем я помнила. Я также заметила седину в завитках над его ушами и на висках. И то, что они с Ральфом абсолютно разные.

Ральф светловолос, у него сухая и гладкая бледная кожа, сливающаяся по цвету с волосами, тогда как Сай очень смуглый, с широкими порами на лице и большим количеством волос на груди (но не буйными зарослями, просто достаточным количеством темных волос, говорящих о мужественности обладателя).

Я разломила палочки и поиграла с солонкой, высыпав небольшую белую дорожку на скатерть, одновременно одаряя Сая многозначительным взглядом из-под ресниц, пока мне не пришло в голову, что я веду себя вызывающе. На столе перед нами стояло большое блюдо с соевыми бобами, сбрызнутыми кунжутным маслом, и пиво.

Мы говорили — Бог знает почему — об изменениях в Ноттинг-Хилле, и я рассказывала, что все полезные магазины закрылись и вместо них появились бутики и бары, продающие несъедобные сандвичи и сладости.

— Я хочу сказать, в старые времена только на этой улице были магазин игрушек, химчистка, хозяйственный магазин, цветочная лавка в двух шагах от моего дома, — говорила я, высасывая зерно из стручка. — А теперь, только подумай, тут по крайней мере четыре итальянских ресторана, два бара, шесть бутиков, продающих одежду по завышенным ценам, и негде починить сломанный тостер или купить подарок на день рождения шестилетнему малышу.

Я хотела донести до Сая мысль, что я не легкомысленная вертихвостка, которая ходит по магазинам, скупая халаты, расшитые кристаллами Сваровски, или джинсы за двести фунтов с искусственными потертостями и дыркой на промежности, — хотя, разумеется, будь у меня деньги, именно такой бы я и была.

— Печальная правда состоит в том, — продолжила я с глубокомысленным видом, — что Ноттинг-Хилл не для людей, которые здесь живут. Ноттинг-Хилл теперь только для туристов. Конец Ноттинг-Хиллу. О, наконец-то! — Принесли две тарелки с кальмарами, от которых у меня уже выработалась зависимость.

— Так почему ты все еще здесь живешь? — спросил Сай удивленно, глядя, как я макаю кольцо кальмара в густой красный соус.

— Потому что, — сказала я, прожевывая, — мне здесь нравится. Я живу здесь всю свою сознательную жизнь. Дети выросли в саду, — я посмотрела на него затуманенными глазами, — это их мир. Кроме того, если мы захотим продать дом, мы не сможем купить ничего приличного за вырученные деньги. Я знаю, что наше жилье стоит недешево, мой муж вызывал оценщика, но дом в приличном районе стоит не меньше миллиона, так что мы ничего не выиграем от переезда. Единственное, что радует, — в этом случае люди перестанут говорить: «Вы можете продать дом и переехать», — как будто бы это решение всех наших проблем и мы остаемся здесь только из глупого упрямства и снобизма. Но я не хочу переезжать, — продолжила я, без всякого смущения занявшись порцией Сая. — Хотя многие наши друзья переехали, у нас здесь осталось достаточно знакомых гораздо обеспеченнее нас.

Продолжая болтать, я подумала, что надо перестать говорить о нас так, будто мы очень бедны. И вообще надо меньше трепаться.

Единственное, что я узнала, живя среди сверхбогатых людей, — это то, что они чувствительны к меркантильности. Богатые хотят, чтобы любили их, а не их способность платить по счетам, так что мне стоило принять меры и исправить невыгодное впечатление, которое я, возможно, уже произвела.

На самом деле мы, Флеминги, достаточно состоятельны, если сравнивать со средними доходами населения. Проблема в том, что доходы всех обитателей сада за один квартал, возможно, превышают валовой внутренний продукт Дании.

— Правда заключается в том, что мы не переедем, — сказала я. — По крайней мере я. Только через мой труп.

— А твоему мужу нравится Ноттинг-Хилл? — спросил Сай. Пока что нам удавалось избегать называть Ральфа по имени.

— Если честно, не так сильно, как мне, хотя он живет здесь дольше, — ответила я. — Я так привыкла к этому месту. К школе, к саду, к соседям, к магазинам. Его главным возражением служит то, что до ближайшего водоема ехать полтора часа. Когда семья мужа переехала, здесь было полно антикварных лавок и гостиниц… Он не видит ни малейшего смысла в людях. Все, что ему нужно, — стоять по пояс в воде в окружении уток.

Я еще немного порассуждала на тему, что здесь много баров и бутиков и единственные, кто может позволить себе купить дом, — американские банкиры.

— Деваться некуда уже от этих банкиров, — сказала я, и Сай расхохотался, как будто я — самое забавное, что он когда-либо видел. Потом я рассказала, что из-за вечного строительства отсюда выгоняют маленьких пакистанцев, торгующих ручками, лентами и дурно пахнущими шлепанцами.

Я надеялась, что не слишком много болтаю, не слишком часто упоминаю Ральфа и не слишком критикую застройщиков, но у моего собеседника действительно был заинтересованный вид, так что я рассказала о работе мужа в нефтегазовой сфере, о том, как он любит деревню, намеренно создавая впечатление, что мой супруг — что-то среднее между Джоном Полом Гетти[57], Полом Галлико[58] и Армандом Хаммером[59].

Я ковырялась в своей треске, но мне больше не хотелось есть. А Сай обедал с аппетитом, поедая маринованную говядину с рисом. Он выбирал грибы палочками и клал их на край тарелки.

— Ты такой же капризный, как моя дочь, — сказала я, наблюдая за ним. Я заметила, что когда бы я ни упомянула своих детей, он не жаждал поддерживать тему. Это давало повод подумать, что Сай не воспринимает меня как мамочку… или даже как журналистку… но как женщину… и я не могла не находить это волнующим.

Воздух между нами наэлектризовался. Мы выпили по два стакана пива, и настал трудный момент, когда взаимное влечение делало вежливые разговоры бессмысленными.

Я оставила треску и посмотрела на тарелку Сая.

— Вкусно? — спросила я.

— Хочешь попробовать? — Он придвинул ко мне тарелку.

— Немного, — согласилась я, пальцами взяла гриб, сунула в рот и проглотила. Он был холодный и скользкий, но в других отношениях совершенно безвкусный (то есть не отличался от других грибов). — Я всегда говорю детям, чтобы они не убеждали меня, что чего-то не любят, пока это не попробуют хотя бы один раз. Но это явно не относится к грибам.

Сай снова рассмеялся. Мы отлично ладили. Я позволила себе немножко похихикать над собственной шуткой, за компанию.

Я почувствовала, как краснею, и мне стало неловко. Внезапно показалось, будто бы все, чего мы оба хотели, — сорвать друг с друга одежду зубами, издавая животные звуки.

— Итак, Мими Малоун, — сказал он, пристально глядя на меня. — Давай к делу.

Я покраснела еще больше, слова застряли у меня в горле. На какой-то момент мне пришла безумная мысль, что он хочет купить меня.

Но он продолжил:

— Твое письмо. Интервью. Что ты имела в виду?

Мне стало жарко в кардигане. Я приложила к розовой щеке стакан ледяной газированной воды. Потом поставила его. Потом начала снимать кардиган.

Сай не отрываясь смотрел на очертания моей груди, когда я пыталась выпутаться из рукавов, а я не могла отвести глаз от его густых ресниц.

— Я бы хотела любыми способами отвертеться от задания «Мэйл» — то есть интервью с тобой, — ответила я. — Они хотят назвать тебя «новым Наполеоном Ноттинг-Хелла». Пожалуйста, откажись. Просто скажи «нет», ладно?

Я сделала глоток пива и посмотрела на него. Мое сердце бешено колотилось, и я вспомнила, что почувствовала, когда он поцеловал мою шею.

— Ну, обычно я не даю интервью, но в данном случае я отступлюсь от своих принципов. Ты мне дашь текст на согласование?

— Обычно я не даю текст на согласование, но для тебя готова сделать небольшое исключение, — сказала я, опуская ресницы. — Фотографии тоже придется согласовывать?

— Естественно, — ответил он. — Когда начнем?

Разговаривая, мы оба склонились вперед. Правой ногой я проникла в его брючину и нежно погладила его ногу.

С моей стороны это было очень плохо и очень глупо, но я ничего не могла поделать.

Сай не отреагировал, но полез во внутренний карман пиджака и достал бумажник с серебряным замочком. Я сделала вид, что роюсь в сумке, но он остановил меня, что было неплохо, так как кошелька у меня с собой не оказалось.

В его бумажнике было примерно десять красных пятидесятифунтовых банкнот. Не дожидаясь счета, он положил две бумажки на стол и прижал их солонкой. Я чуть было не сказала, что мы взяли только две закуски, четыре пива и два главных блюда и это не может стоить больше восьмидесяти фунтов, но сдержалась. Возможно, был не лучший момент, чтобы демонстрировать бережливость.

— Пойдем, пожалуй, — сказал он.

Когда мы вышли из «И энд О» на «Улицу «Привет»», ярко светило солнце. Человек в фуражке открыл дверь «бентли», ждавшего на двойной желтой линии.

— Повезло, что тебя не оштрафовали, — захихикала я.

— Обязательно бы оштрафовали, если бы я не принял меры предосторожности и не заплатил стражу порядка, чтобы он не патрулировал этот угол, мисс, — ответил шофер, приподнимая фуражку.

Мне понравилось, что шофер называет меня «мисс». Хотелось бы верить, что это благодаря моему цветущему виду, а не среднему возрасту возлюбленных Сая.

— Как предусмотрительно с вашей стороны, — сказала я. — Не беспокойтесь, я живу по соседству. Меня не нужно подвозить.

— Залезай, Мими, — сказал Сай. — Ради Бога, не заставляй меня провожать тебя домой — я никогда не хожу пешком, потому что приходится через каждые пять шагов останавливаться и разговаривать с людьми, а я этого не выношу.

Я забралась в машину. Шофер обошел автомобиль и открыл дверь для Сая с другой стороны.

Я могла бы к этому привыкнуть.

— Спасибо, Хантер. Знаешь, здесь мне приходится переходить на другую сторону дороги, чтобы уберечься от женщин, которые приглашают меня на ужин, — продолжил Сай. — Как твоя подруга, Триш Додд-Ноубл. На вечеринке, где мы познакомились, она пригласила меня на какой-то обед сегодня вечером. Я сказал, что мне очень жаль, но я не смогу прийти. Тогда она позвонила на следующий день и сообщила, что ей нравится принимать решения в последний момент, что она сама очень спонтанна, так что я в любой момент могу передумать. Триш сказала, что сегодня будет практически семейный ужин.

— Я собираюсь пойти, — протянула я, утонув в кремовых кожаных подушках. — И должна тебя предупредить, что семейный ужин Триш Додд-Ноубл имеет столько же общего с семейным, как… — я попыталась найти сравнение, которое бы все объяснило Саю, — президентская инаугурация. В любом случае я не привередлива. Я пойду куда угодно ради горячего ужина.

— В таком случае, как бы невероятно это ни звучало, я, может быть, найду свободное время, — сказал Сай, повернувшись ко мне.

Мое сердце забилось, и я поняла, что забыла свой кашемировый кардиган, подарок Ральфа на прошлое Рождество, на кожаном диване. В любое другое время я бы уже бежала за ним, в панике сбивая с ног маленьких детей и старушек, но не сейчас. Сейчас мне было наплевать.

Воздух между нами наэлектризовался до предела, как перед грозой.

Я выглянула из окна, в основном ради того, чтобы понять, может ли кто-нибудь нас видеть. Я чувствовала себя далекой от ресторанов, магазинов и бутиков, продающих ароматические свечи и пену для ванной, как будто бы сидела в салоне первого класса в самолете.

— Не беспокойся, нас никто не может увидеть. Или застрелить. Стекло пуленепробиваемое, — произнес Сай, нажатием кнопки отделив нас от водителя стеклянной перегородкой и откинувшись на подушки. Голова Хантера даже не пошевелилась, но на мгновение наши взгляды встретились в зеркале заднего вида, и мы оба быстро отвели глаза.

— Какое облегчение. Откуда ты знаешь, где я живу? — спросила я, поглаживая кремовую кожу сиденья «бентли».

Я не смотрела на своего собеседника. Я боялась потерять остатки самоконтроля, так что вместо этого продолжала гладить подлокотник, пытаясь выглядеть так сдержанно, насколько возможно.

— Ты мне сама сказала, — заметил Сай. — На визитной карточке. — Не очень-то по-джентльменски с его стороны напоминать мне, что я сама сделала первый шаг.

— Мы едем ко мне домой?

— Не сейчас, — сказал Сай и протянул ко мне сухую, теплую руку. От этого прикосновения я упала в его объятия, не ощущая своего тела, и почувствовала его губы на моих губах.

Когда меня целовал Гидеон и даже когда он трогал меня «там», это было как медицинская процедура. Когда меня поцеловал Сай, я почувствовала, как от моей макушки до кончиков пальцев пробежали искры, и мне не хотелось останавливаться. Он замечательно целовался: не слишком энергично двигал языком, его также не интересовали покусывания губ. Вместо этого он целовал мой нос, уголки рта и шею. Он зацеловывал мои губы и кончики пальцев.

Хантер осмотрительно припарковал машину, немного не доезжая до моей двери, и я откинулась на спинку сиденья. Я была предельно возбуждена, и, похоже, мой сосед тоже. Даже шея Хантера немного покраснела, как будто он провел весь день на матче по крикету, забыв надеть шляпу.

Мне пришло в голову, что Сай — первый мужчина, кроме моего мужа, который поцеловал меня после свадьбы. Я даже Ральфа давно не целовала с такой страстью. Я также говорила себе, что я поступаю очень плохо и очень неправильно — и именно поэтому так приятно — и что на этом надо остановиться.

Поцелуй — это не просто поцелуй.

Если я не остановлюсь, я сделаю шаг по дороге к семейному психологу… разводу… детским слезам… разрушенной репутации благопристойной жительницы Ноттинг-Хилла… разделу имущества… продаже Колвилль-крессент…

Затем воображение перенесло меня из моей одинокой квартирки к имению Ральфа Олбани[60], которое он делит с юной девушкой из отдела искусств «Сотбис», на время Рождества, с подарками и набитыми до отказа чулками в багажнике автомобиля, а потом обратно в Перивэйл, ко мне, разведенной, рыдающей горючими слезами отчаяния и сожаления при осознании того, что я потеряла.

Нет, этого не произойдет. Я собираюсь взять себя в руки, глубоко вздохнуть и смотреть на вещи реально. Это означает, что я открою дверь, выйду на улицу и не оглянусь, входя в дом.

Да, именно это я и собираюсь сделать. Очень скоро. Прямо сейчас.

Мы с Саем обменялись долгими взглядами, и он спросил:

— И?..

— Спасибо большое за обед, — ответила я как можно вежливее. Но так и не вышла из машины. Я почувствовала, как центробежная сила приковывает меня к кожаному сиденью. Внутренний голос приказывал мне выбираться, пока не стало слишком поздно, не рисковать всем хорошим и порядочным в моей жизни ради секса в «бентли» с мультимиллионером, которого я и не знаю.

— Итак, Мими? — Его голос стал тягуче-медленным. — Не хотела бы ты вернуться в Лонсдейл-гарденс сейчас и взять интервью у Наполеона? — спросил он. — Надеюсь, ты захватила диктофон, потому что я очень придирчив к точности цитат.

— Нет, — ответила я.

Я не сказала «не могу» или «не сейчас». Мне не было нужды объясняться. Но тем не менее я не вышла из машины. Я проверила в зеркале заднего вида, не смотрит ли на нас Хантер, и на этот раз сама повернулась к Саю.

— Не сегодня, Джозефина, — возразил он и заключил меня в объятия.

Клэр

Ральф и Мими наконец-то прибыли. Они выглядели даже более взъерошенными и помятыми, чем обычно, если допустить, что такое возможно.

Мы пили шампанское на балконе, потому что Сай Каспариан и Гидеон хотели курить, а Триш не могла позволить курить в доме никому, даже своему самому ценному гостю, которым, без сомнения, являлся Сай.

Должно быть, чтобы убедить соседа-мультимиллионера посетить «тихий семейный ужин» (принятый в Ноттинг-Хилле эвфемизм для приема стоимостью двести фунтов на человека), Триш потратила не один час. Теперь я хотя бы могла поговорить с ним о саде — если мне удастся вставить хоть слово. Близость бывшего клиента и мультимиллионера, с регулярностью появляющегося на страницах деловых газет, настолько опьянила Гидеона, что теперь муж пытался произвести впечатление на Сая рассказом о новом проекте загородного дома, которым он занимался.

— Тяжелый случай, — говорил мой муж. — Клиент не хочет жить больше чем в сорока пяти минутах от «Селфриджез»[61]. Я заявил ему, что мы должны подумать о Бакс[62] или, может быть, о Чилтерне — там все в порядке с дорогами. Потом он решил, что ему нужно, чтобы до ближайшего дома можно было добраться как минимум за десять минут. То есть клиент хочет жить в уединении, но недалеко от города! Я сказал: «Чарли, поверь, сегодня все хотят уединения. Это возможно, только если построить дом в Уэст-Хайлендз, и ты будешь на вертолете прилетать в Лондон за покупками или в ресторан». Ха-ха-ха!

Сай вынул изо рта сигарету, и я могла с уверенностью сказать, что он слушает Гидеона вполуха.

Мими и Ральф были в гостиной с Триш и Джереми, их угощали шампанским и закусками. Сай определенно отвлекся, но на его месте я бы тоже заскучала, если бы мне пришлось слушать о пике карьеры мужа, как бы сильно я его ни любила.

Итак, все собрались — я с Гидеоном, Триш и Джереми, Маргарита и Патрик, Сай Каспариан, Мими и Ральф. В любую минуту можно было ожидать, что войдет изящная нервная молодая женщина, стараясь не выглядеть слишком очевидно одинокой. Это будет пара Сая на сегодняшний вечер.

Бедняжка. Подумайте только, она идет на вечер, зная, что будут только супружеские пары, как в Ноевом ковчеге, и… упс, я расплескала шампанское на серую шелковую блузку от Армани. На мгновение я потеряла над собой контроль.

С Триш Додд-Ноубл и Флемингами здоровалась потрясающая девушка, и у Гидеона с Саем челюсти отвисли до самого пола. Неудивительно, ведь пара для одинокого мультимиллионера вызывала желание зааплодировать.

— Мне жаль, что моя дурная привычка заставила всех выйти на воздух, — проворчал Сай, выбрасывая окурок в разросшуюся камелию, которую неплохо было бы подрезать. Он не отрывал глаз от девушки. И Патрик. И Гидеон. И Мими. — Но думаю, теперь можно зайти внутрь.

Мы вошли в гостиную, и Триш представила прекрасную девушку мне, Гидеону и Саю как Анушку Брукс, учителя начальных классов в Понсонби, помогавшую Мелиссе с математикой. Мне быстро пришло в голову, что она, должно быть, учитель Пози и Чарли Молтона, так что Ральф, Мими и Маргарита с Патриком, вероятно, без ума от счастья, что она появилась здесь. Меня не перестает удивлять, как частные школы умудряются запудрить родителям мозги.

— Ну, теперь я понимаю, почему все отцы стремятся заниматься школьными делами своих детей, — подавился смехом Гидеон. — Как вас называют за глаза? Мисс Сексапильность? Я бы не отказался от такой учительницы, а ты, Ральф?

— Гидеон, заткнись — сказала я. — Пожалуйста, не говори ерунды. Анушка, извините.

Я осматривала дом Додд-Ноублов, пока Гидеон пускал слюни, глядя на Анушку.

В девяностых Додд-Ноублы провели какое-то время в Скандинавии, где Джереми возглавлял отдел «Нокиа» по работе с корпоративными клиентами. Триш, очевидно, полюбила простой скандинавский стиль. Все стены выкрашены в белый, мебель тоже белая, даже люстры и рамы картин и зеркал белые, на белоснежной кухне — белый деревянный пол. Дизайнеру определенно пришлось считаться с пожеланиями хозяйки.

Комната была немного уютнее, потому что была выкрашена не в сияюще-белый, а мягкий серый цвет. В то время как дубовые полы во всем доме были широкими, белыми, то здесь пол был покрыт ковром цвета золы с кожаными вставками. На нем стояли две огромные бархатные софы цвета фуксии с разбросанными бархатными подушками ярко-сливовых и красных оттенков, вышитыми блестками. Как будто бы Додд-Ноублы хотели сказать: нам нравится чистота скандинавского стиля, но не обманывайтесь. За этим скрывается страстный латиноамериканский темперамент.

Пока я оглядывалась по сторонам, ко мне подошла Триш с блюдом брушетты[63].

— Мне нравится цвет, — сказала я хозяйке, указывая на голубино-серые стены гостиной.

Триш ответила, что этот тон порекомендовал ее колорист-терапевт. Чтобы получить подобный результат, стены шесть раз красили темперой, сделанной из яичного белка и травяной канифоли. Вся компания подтянулась к нам, так что теперь все мы с восхищением взирали на стену.

— Надеюсь, что вам нравится, — сказал Джереми. — Я выделил Триш неограниченный бюджет. И тем не менее она умудрилась выйти за его рамки.

Мы все рассмеялись.

Вместо того чтобы сесть и поболтать с Триш, я начала разглядывать фотографии, расставленные рядами на эбонитово-черном рояле. Здесь были черно-белые снимки Джереми без рубашки на яхте, Триш в бикини на яхте, на доске с парусом, Мелиссы на лыжах, Джереми на виндсерфе, Джереми на сноуборде и семейная общая фотография, которую я смутно припоминала с прошлого Рождества. На снимке все стояли перед последним приобретением — домом с восемью спальнями в Шропшире, который они купили, не успев оправиться после предыдущей покупки в Литтл-Содбери[64]. Все фотографии были в одинаковых серебряных рамках.

Мне бы хотелось посмотреть на их загородный дом и, без сомнения, я скоро его увижу в «Хаус энд гарден». Дома Додд-Ноублов в Лондоне и Глостершире уже появлялись на страницах британского журнала «Вог». Я видела снимки, когда Мими с Ральфом просматривали журнал на моей кухне. Я помню, как Ральф сказал, что «выставлять свой дом на всеобщее обозрение — дурной тон».

— Думаю, все готовы к легкой развлекательной программе, — произнесла Триш, радостно улыбнувшись и протягивая блюдо с канапе.

Я подтащила к себе Мими и прошептала ей на ухо, что Фрэнсис и Мелисса явно собираются побаловать нас небольшим концертом, так как оба ребенка ходят в музыкальную школу, и ей с Ральфом лучше вести себя прилично.

Мими была в шоке.

— Я никогда не смогу убедить Ральфа пойти со мной в гости, если это будет продолжаться слишком долго, — прошептала она, заглатывая шампанское и запихивая в рот чипсы из тарелки, уронив крошки на светлый ковер. — Мне пришлось совершить невозможное, чтобы заставить его прийти, ты даже себе не представляешь, и пообещать, что взамен я пойду на ежегодную встречу охотников-шотландцев. Мы едва оправились от концерта Пози в Понсонби! Я уверена, что рассказывала тебе — дети играли и играли, нам пришлось выслушать сорок выступлений. Мудрые родители встали у дверей и умудрились выскользнуть, как только их дитя закончило выступление, но мы с Ральфом совершили роковую ошибку, сев в первом ряду, так что все пути к отступлению были отрезаны, — громко продолжила она. — В заключение дети-вундеркинды, все возраста Пози, играли целые концерты Рахманинова и Шонберга, которые нам пришлось прослушать до самого конца. Не могу передать, насколько это было скучно.

Я внутренне подивилась, что Мими способна рассказать историю, оскорбившую не только хозяев вечера, но и по крайней мере одного из гостей, учителя Пози, Анушку, одновременно. Я с ужасом посмотрела на нее.

Мими выглядела озадаченно, а потом до нее дошла ее оплошность.

— Но мы с нетерпением ждем выступления, Триш, — весело закончила она, и мы все рассмеялись с облегчением, оттого что она не сболтнула чего-нибудь еще более ужасного.

Вскоре дети вошли в комнату. Фрэнсис сел за пианино, а Мелисса снова исчезла и вернулась с виолончелью. Сын Додд-Ноублов — довольно симпатичный мальчик с лохматой челкой, которую он поставил с помощью геля как у какаду. На его спине было написано «йо», спереди — «сука». Он был в мешковатых джинсах с такой низкой посадкой, что озадачил бы самого сэра Исаака Ньютона — ничто не держало джинсы, но тем не менее они не падали.

Над джинсами — на поясе было написано «Дольче Габбана» — виднелось несколько дюймов резинки трусов от Калвина Клайна.

Мелисса была в лиловой мини-юбке, туфлях и джинсовом пиджаке. Она не красавица, но юность давала ей преимущество даже перед Анушкой, которой около двадцати.

— Итак, ребята, — сказал Фрэнсис, — мы собираемся сыграть Бетховена и тому подобную ерунду.

Ральф нагнулся ко мне.

— Мне кажется, что джинсы Фрэнсиса победили законы всемирного тяготения, — прошептал он мне.

— Ш-ш, — сказала я.

— Давай же, Фрэнки, — произнесла Триш. Она так крепко сжимала свой стакан, что костяшки ее пальцев побелели. — Объяви как следует!

Фрэнк помрачнел.

— Ладно, тогда я объявлю! Фрэнсис и Мелисса исполнят сонату Бетховена, опус пятьдесят пятый, adagio sostenuto[65], за которой последуют две из двенадцати вариаций из «Иуды Маккавея», разумеется, Генделя[66].

— Пофиг, — сказал Фрэнсис, открывая ноты на пюпитре рояля. Мелисса открыла свою партитуру, встряхнула волосами. Потом взяла смычок и поместила виолончель между ног, что выглядело очень сексуально. Снова встряхнула волосами.

— Ого, — сказал Сай глубоким, теплым, искренним голосом. — Я жду с нетерпением. Триш, я так рад, что все-таки пришел. Ты была права, проявляя настойчивость.

Мими захихикала и притворилась, что занята канапе, чем никого не обманула. Триш сердито на нее посмотрела, и я подумала, что Мими следовало бы быть осторожнее.

К счастью, Триш так захватила важность момента, она была так горда детьми, что не обратила внимания на последнее оскорбление соседки.

В конце концов я решила не смотреть на Флемингов первые пять минут выступления, которые ушли на настройку инструментов. Только когда великолепные звуки музыки заполнили большую комнату, я почувствовала, что могу расслабиться и оглядеться.

Сай пялился на Мими. Когда она это заметила, он ей подмигнул. Она подняла бровь и перевела взгляд на Мелиссу, у которой волосы закрывали лицо, словно занавес медового цвета.

Усмешка застыла на губах Маргариты. Она явно пыталась не смотреть на задницу Фрэнсиса, которая еще больше оголилась, стоило ему сесть на табурет.

Ральф рассматривал комнату, несомненно, оценивая мебель и картины, в раздумьях, как мало из этого было получено по наследству.

Мими казалась довольно напряженной, она сидела с очень прямой спиной на одном из диванов цвета фуксии рядом с Патриком Молтоном. Я заметила, как его нога дотрагивается до ноги Мими. С другой стороны рядом с Патриком сидела Триш с гордым и счастливым видом, совершенно неподвижно.

Джереми стоял за диваном, глуша шампанское, и с явным обожанием смотрел на дочь.

Анушка смотрела на двух подростков с выражением профессионального интереса на лице, не давая никому забыть, что она учитель. Ее коленки были плотно прижаты одна к другой.

В конце выступления все захлопали.

Во время ужина мы делились сплетнями. Я и Мими обменялись взглядами. Интересно, собиралась ли она обнародовать сенсационную новость про Вирджинию Лакост и Боба Эйвери?

Собиралась.

— Расскажи всем, что ты видела в саду в ночь накануне вечеринки у Эйвери, — попросила Мими с горящими глазами.

Неожиданно я почувствовала смущение. Мне пришло в голову, что я слишком часто пересказывала эту историю… так что я просто сказала, что в три утра проснулась в беспокойстве о лилиях, выглянула из окна, чтобы проверить, не подморозило ли, и увидела смутный образ Вирджинии, выходившей из сада Эйвери в ночной рубашке, и что она сделала вид, будто выключала разбрызгиватель.

— Да, верно. Только она его не выключала, маленькая шлюшка, — сказал Гидеон. — Она его включала. Разбрызгиватель Боба Эйвери.

По какой-то причине он близко к сердцу воспринял похождения Вирджинии.

— В любом случае мы не об этом должны волноваться, — поучительным голосом закончила я. — Если говорить откровенно, мне наплевать, на что способны Боб и Вирджиния, но мне не наплевать на коварный план Эйвери перестроить гараж в нашем саду.

Потом я коротко рассказала о том, что мне удалось разведать в отделе перепланировки. Я изучила чертежи и узнала, что проектом занимается архитектор, что это будет двухэтажная постройка со стеклянной крышей и по всем признакам полноценный дом, а никак не гараж.

— Вот пройдохи! — присвистнул Сай. — Как старик Эйвери умудрился получить разрешение? — Затем он рассказал всем присутствующим, что хотел поменять окна на задней стороне дома, но ему не позволили. А Джереми поделился, что они покрасили внешнюю стену в нежно-голубой цвет, но получили сорок шесть писем с жалобами от соседей. И ему пришлось снова перекрасить дом в нежно-розовый.

— Так тебе и надо, — поддразнила Мими.

Я снова заговорила о гараже. Нельзя было упускать удобный случай, особенно пока Патрик здесь. Я чувствовала, что совместными усилиями мы могли все изменить.

— Давай же, Патрик, — сказала я. — Ты же председатель комитета. Мы не должны пускать все на самотек. Мы должны сплотиться и…

— Извини, что перебиваю, Клэр, но Фрэнсис согласился поиграть для нас еще немного, — прервала меня Триш.

Ральф и Мими со смятением подняли головы от тарелок с малиновым крем-брюле, украшенным миндальной крошкой. Надо отметить, они всегда отдают должное угощениям гостеприимных хозяев.

— Но нам даже не придется перемещаться! — продолжила Триш. — Синтезатор Фрэнка находится в соседней комнате, в зоне для отдыха, так что мы можем остаться здесь. Мелисса вышла, — добавила она, будто бы нас волновало местоположение ее дочери. По мне, так Мелисса могла хоть баловаться наркотиками в притоне — мне было плевать.

Послышался шепот «как чудесно» и «потрясающий талант». Мы налили себе еще вина.

— Кто-нибудь объяснит старому человеку, что за зона для отдыха? — жалобно спросил Ральф, и Джереми, который заплатил за ремонт, был только счастлив предоставить подробное объяснение.

— Так что же на этот раз сыграет нам Фрэнсис? — спросила Мими.

— На самом деле свое собственное произведение, — весело ответила Триш. — Он начал сочинять музыку раньше, чем научился ходить.

Итак, остаток вечера мы слушали атональную композицию Фрэнсиса, которая включала в себя звуки органа, барабанов, саксофона, а также странный скрип, произведенный компьютером. Мы мужественно внимали, а Триш следила, достаточно ли мы увлечены каждым звуком. Когда все закончилось, мы испытали такое облегчение, что разразились громом аплодисментов и осыпали мальчика комплиментами.

Фрэнк сиял, теребил челку и объяснял, что этот стиль называется «что-то вроде пост-трип-хоп-рэп-гараж с включением скрежета». Мы кивали, будто прекрасно его понимали, и чувствовали себя очень старыми. Потом он сказал, продолжая ерошить челку, что у него в школе «типа своя группа, которая… м-м… играет скорее хаус, чем гараж».

— О, звучит фантастически! — восхитилась Мими.

Мы все рассмеялись и переглянулись, думая, как чудесно провели вечер.

Потом мы неохотно поднялись, и никто не остался, чтобы еще поболтать с Додд-Ноублами.

Я с Гидеоном отправилась домой.

Мими пошла домой с Ральфом.

Сай повез Анушку в ее квартиру на Ланкастер-роуд в большом голубом «бентли». Он не хотел даже и слышать, чтобы она ехала на такси.

Маргарита пошла домой с Патриком. Он сразу же достал мобильник и начал набирать сообщение.

Силуэты Триш и Джереми живописно вырисовывались в дверном проеме, как будто на картинке в журнале «Вог». Они махали нам и кричали «счастливого пути».

И в глубине сердца я почувствовала, что даже если Эйвери нарушают обычный уклад нашей жизни, нет другого такого места, где стоило бы жить, такого, как Ноттинг-Хилл.

Лето

Мими

И вот мы снова здесь, в то же время, в том же месте, как и всегда.

Майская ярмарка обычно проводилась в церквушке в уютном уголке Ледброук-гроув. Здесь крестили Мирабель и Казимира, но не Пози, из-за легкого взаимонедопонимания с викарием после обряда для Каса.

Насколько я помню — Боже, как давно это было, — крестные родители Казимира Алека Малоуна Флеминга, которых мы выбирали с большой тщательностью, известные своей кредитоспособностью и ответственностью, отвалили в «Мезон Блан» за круассанами и кофе во время службы. Викарий крайне неодобрительно отнесся к данному факту, что тем не менее не помешало ему прийти на вечеринку в честь крещения в Колвилль-крессент. Даже после трех бокалов шампанского он продолжал рассуждать, что преступная халатность Алана и Натальи не сулила в будущем ничего хорошего «христианскому воспитанию» нашего единственного сына «под снисходительным, но всевидящим взором Господа».

Ральф остался дома, заявив, что ему необходимо поработать над специальным докладом на тему влияния повышения цен на нефть до ста долларов за баррель на финансовые перспективы.

— Удачи, — пожелала я, оставив задремавшего мужа на диване, с «Санди таймс», открытой на деловой странице, в вялой руке.

Светило солнце, небо голубело, ветер гнал белоснежные облака. Травка зеленела, деревья оделись в летнюю листву. В церкви было полно народу. Следовало проникнуться мыслью, что есть Бог на небесах, и он не оставит нас своей благодатью. Но мне казалось, я надела маску счастливого человека в присутствии всего населения Ноттинг-Хилла.

Я протащила свое семейство мимо решетки для барбекю, от которой исходил аромат пережаренных сосисок и бургеров (с органической фермы в Эссексе, изготовленных из мяса коров и свиней, которых Дэвид Лидгейт, владелец, предположительно знал поименно), и мимо дамы, торгующейся из-за лукового бхаджи, и притворилась, что не замечаю группку знаменитых мамочек, сидящих на траве и кормящих детей грудью.

Было забавно наблюдать, как на страже кормящих старлеток стояли миссис Ричард Кертис, мать четырех детей, и Кристиан Аманпур из Си-эн-эн.

Я постаралась не бросать уж слишком восхищенные взгляды на знаменитостей, проходя мимо них в темное, наполненное суетящимися людьми помещение, одно из немногих мест церковных служб для обычных людей, и привязала Калипсо к медному крючку на тяжелой дубовой двери.

Моим глазам потребовалось время, чтобы привыкнуть к сумраку внутри церкви.

Скамьи были отодвинуты в сторону, чтобы освободить место. Весь неф был занят столами, заваленными старым фарфором и салфеточками, которые продавали пожилые дамы; там же стоял лоток с сахарной ватой и лотерейными билетами. Как и всегда, женщины, принадлежавшие к высшему среднему классу, продавали расписные шелковые шарфы, наволочки, разрисованные деревянные рамочки, вышитые халаты, а также другие неумеренно дорогие вещи ручной работы и сувениры сомнительной полезности и нулевой привлекательности.

Уже довольно давно я поняла, что подобный вид деятельности, подразумевавший постоянные переезды, установку лотков, инвентаризацию, учет денежных средств и остатков товара, обладал неотразимой привлекательностью для женщин с детьми. Когда дети вырастали, их матери решали, что не против снова «поиграть в магазин». Только так можно объяснить популярность распродаж пашмин и бижутерии, которые проводятся в частных домах перед Рождеством. Я также заметила, что некоторые из друзей Ральфа, живущие в роскошных домах — действительно умные женщины с титулами и загородными имениями, — перевели эту деятельность на новый уровень и теперь «играют в ферму».

Дети бродили вокруг с несчастным видом. Спустя какое-то время я повела их вниз. В подземной часовне толпа штурмовала чайные столики с выпечкой. Две дамы разливали темный дымящийся чай в бледно-зеленые чашки из пары электрических чайников.

Мне приятен тот факт, что жители Ноттинг-Хилла хотя бы раз в год забывают об обновлении интерьеров и воспитании детей и вместо того приходят сюда, притворяясь, что живут в девонширской деревушке 1947 года, здороваются с викарием, разглядывают товары, покупают растения и рвутся к столам с выпечкой так, словно не видели глазированных булочек или блинов из настоящего сахара, белой муки и масла целый год. Возможно, так оно и есть. Это порождает ощущение, что мы — часть обычного сообщества. Наверное, королева так же пытается стать ближе к подданным, раз в году моя посуду в резиновых перчатках после охоты в Балморале.

Неподалеку от столиков с угощением расположился центральный лоток ярмарки, как всегда под управлением Люси Форстер. Ей только двадцать восемь, но она с успехом добивается того, чтобы выглядеть как старая дева. На ней были удобные туфли, в волосах — ленточка.

В подростковом возрасте она так увлеклась ездой на пони, что, по словам леди Форстер, выбор будущей карьеры лежал между «лошадьми и лошадьми». Люси очень мила, не считая того, что она все слова повторяет по три раза. Так что она скорее очень, очень, очень мила. Тем не менее долгое общение с Люси, чьим кумиром является принцесса Анна, заставляет задуматься о немедленном самоубийстве.

Когда я пробиралась к выходу, она окликнула нас, словно заметив лису во время охоты.

— Мирабель, Казимир, Пози, — прокричала она, заглушая разговоры женщин в нарочито простых платьях в цветочек от Марни и Хлоэ, обсуждавших, в какие частные школы пойдут их дети в сентябре. — Эй, я здесь, я здесь!

Я потянула свое семейство по направлению к Люси, размышляя, как бы уклониться от покупки кофе, собранного руками женщин Никарагуа.

— Привет, миссис Флеминг, я хотела сказать, Мими! — Она радостно уставилась на меня, как только мы приблизились. — Разве это не самый-самый-самый потрясающий праздник? Как вы думаете?

— Нет, мы так не думаем, — пробормотал Кас себе под нос. — Все эти старинные безделушки, — его голос снизился до шепота, — полное дерьмо.

— Итак, вы трое, вы уже выпили чай? — спросила Люси у детей.

— Мы как раз собирались, — ответила я, хотя мы только что позавтракали. Но в воскресное утро чем еще заниматься, как не пить чай?

— Прежде чем вы пойдете подзаправиться, взгляните на мои товары, — пропела Люси, — все по отличной цене.

— О, как чудесно, — сказала я, застыв в замешательстве перед фунтовым мешочком с коричневым рисом. Дети в жизни не притронутся ни к коричневому рису, ни к пасте из цельной пшеницы, которая, по их словам, слишком груба. — У вас только такая расфасовка?

— Боюсь, что да, — ответила Люси, протягивая мне мешочек. — Как любезно с вашей стороны, миссис Флеминг. Правда. Пять фунтов.

— Пять? — пропищала я. Так происходит всегда. В магазине Лидгейта я заказала телячью ногу. Ее порубили, упаковали и отдали счет кассиру. Когда я увидела сумму в семьдесят пять с половиной фунтов, я, несмотря на длинную очередь из хорошо одетых людей, прохрипела: «Семьдесят пять с половиной фунтов за телячью ногу?»

Кассир посмотрела на меня сверху вниз и сказала: «Да, мэм».

Так что я заплатила. Обычно, чтобы получить представление о ценах в Ноттинг-Хилле, подумайте, сколько должен, по-вашему, стоить товар, удвойте цену и добавьте восемь с половиной фунтов.

— Знаю, — сочувственно произнесла Люси. — Но пять фунтов, возможно, прокормит, — она взяла мешочек и прочитала этикетку, — «Федерацию мелких фермеров Азии, их жен и детей» целую неделю. Но не волнуйтесь, миссис Флеминг. Если вы не съедите все к сентябрю, вы всегда можете заскочить ко мне и отдать остатки. Мы будем рады получить их к выставке для Дня урожая.

После этого я потеряла всякое желание жить, упала на стул возле чайного столика и съела кусок кофейно-орехового пирога, пирожное, сандвич с огурцами и выпила три чашки кофе. Мне стало лучше, но ненадолго. Пози отвязала Калипсо, скормила ей сандвич с яйцом, и мы побрели домой.

В семнадцатый раз за день я проверила почту, позвонила на свой мобильный с домашнего, чтобы проверить, работает ли он, но так и не успокоилась.

Потом я отправилась наверх, чтобы переварить два плотных завтрака, которые съела за полтора часа, и обнаружила, что вместо того чтобы писать доклад о влиянии высоких цен в секторе импорта нефти, Ральф дрых на кровати, не сняв ботинки, с «Санди таймс» на лице.

Я почувствовала, что схожу с ума и это целиком моя вина.

Клэр

Предполагается, что мы должны чередовать место встречи — Триш, Мими, Маргарита и я. Но откровенно говоря, дом Мими слишком мал и очень неопрятен, так что мы тактично решили никогда там не собираться. Никто не хотел, чтобы на наши дизайнерские костюмы для йоги налипала собачья шерсть.

Мне нравится заниматься йогой в доме Маргариты. Там мило и пусто и действительно чисто. Нравится даже больше, чем у меня дома, потому что Гидеон имеет обыкновение приурочивать приход домой ко времени, когда мы разминаем суставы с помощью серии асан, и не может удержаться от похотливых замечаний. К тому же Маргарите приятно, когда мы к ней приходим.

Думаю, теперь, когда она наконец-то выгнала Патрика, ей нужны наше одобрение и постоянная поддержка, и это естественно. Так что последние несколько недель мы собирались у Маргариты, и даже Триш, которой не чужд дух соперничества, хотя она сама не отдает себе в этом отчет (к примеру, она разослала всем нам гравированные приглашения на какой-то благотворительный концерт, который устраивают Мелисса с Фрэнком), с нами согласна.

Каждая из нас принесла собственный маленький свернутый коврик и положила его в гостиной Молтонов на втором этаже. Там был отполированный деревянный пол, огромное фортепиано, ковры (отодвинутые на время занятий йогой). Несколько семейных портретов предков Патрика смотрели со стен. Французские окна, ведущие на маленький балкон, были открыты, и Маргарита, которая вечно мерзнет — по моим догадкам, потому, что никогда не ест протеины, — отправилась их закрывать.

Мими неподвижно лежала на спине. У нее был усталый вид. Она, казалось, была не в духе. Триш, демонстрируя необычайную гибкость, делала растяжку. Она была в черных леггинсах и топе с открытым животом.

Вошла Лорен, инструктор, и комната заполнилась ее позитивной энергией. Она уже провела три занятия этим утром, но казалось, она неутомима. Целью ее существования было добавить йогу в наши уже и так слишком занятые жизни. Не думаю, чтобы Лорен понимала, что за день возможно посвятить красоте и здоровью только ограниченное количество времени. Большинство из нас каждую неделю, если не каждый день, встречаются с Донной, а также посещают салоны красоты и занимаются с личными терапевтами.

Лорен подошла к Маргарите и обняла ее в утешение. Я ждала удобного момента, чтобы поднять вопрос гаража. Знаю, занятия йогой подразумевают, что это время ты посвящаешь только себе, и мы должны сосредоточиться на наших телах и дыхании, но я ничего не могла поделать. Гараж занимал все мои мысли. Эйвери уже приступили к постройке. Само здание было готово, и они начали отделку.

Я не могла понять, что же случилось с письмом, которое нам послали, и не попало ли оно в руки Гидеона. Несколько раз я его об этом спрашивала. Он разозлился, сказав, что как архитектор он бы обратил внимание на подобную информацию и не стал бы выбрасывать письмо.

Но что-то было не так. Я знала, что нам отправили письмо на верный домашний адрес, я видела копию с датой в папке. Но я также знаю, что архитекторы, а Гидеон к ним относится, обожают сверкающие новые конструкции посреди мирных зеленых уголков.

— Чего я не понимаю, так это почему Эйвери собираются разрушить мир и спокойствие нашего сада, соорудив нечто столь агрессивное, — сказала я, присоединившись к движениям Триш. Я вытерла руки на случай, если они вспотели, и уперлась в белую стену сначала одной ногой, потом другой.

Маргарита и Лорен все еще не вышли из парной позы с закрытыми глазами посредине комнаты.

— К тому же все эти новые окна от пола до потолка с видом прямо на сад в так называемом гараже создадут ужасный эффект. Подумайте только о световом загрязнении, — продолжила я, глядя в стенку.

— Что меня удивляет, — сказала Мими, лежа на спине и глядя в потолок, который был абсолютно голым (в гостиной не было никаких светильников), — это то, что Эйвери — относительные новички и теоретически должны были бы годами пытаться снискать наше расположение, прежде чем попытаться сделать нечто отдаленно подобное.

— Согласна, — отозвалась Триш, расстелив коврик возле окна и ложась на бок, так что мы могли любоваться ее аккуратным животиком, пока она делала махи ногами. — Стоит мне только вспомнить, через какой ад нам пришлось пройти, чтобы заняться фундаментом. А ведь мы ждали по меньшей мере пять лет из уважения к окружающим. Вы помните ужасный случай, после того как мы сменили фундамент, когда наша страховая компания «Вулич» пыталась засудить общественный комитет за то, что те не подрезали иву?

— Как такое можно забыть? — ответила Мими, не открывая глаз. — Я также не забыла, как Вирджиния позвонила тебе и сказала, что если твои страховщики засудят комитет, у тебя настолько испортится репутация, что вам придется переехать.

— А мы жили здесь дольше, чем они! — воскликнула Триш. — Мы купили дом как раз перед рождением Фрэнсиса. И мы не просили «Вулич» судиться с комитетом, мы умоляли их не делать этого.

Триш вспыхнула при воспоминании о трудных временах.

— В конце концов все кончилось хорошо, но представляю, какой это был кошмар, — сказала я.

— Забавно, но кажется, что все мы по очереди становимся persona поп grata, — заметила Мими. — Додд-Ноублы за перестройку фундамента, Лакосты за постройку фонтана, теперь вот Эйвери. И не забывайте, что когда я носила Пози, Вирджиния позвонила мне под каким-то предлогом и сказала, что нам тоже придется переехать. Когда я спросила почему, она ответила, что дома по Колвилль-крессент очень малы. Я ответила, что мы как-нибудь справимся, тогда Вирджиния заявила: «Но вы будете ходить по головам друг друга — как в муниципальном жилье».

Мы все посмеялись над нахальством и грубостью Вирджинии. Флеминги, конечно, самая бедная семья в саду, но никто из нас даже и не подумал бы ткнуть их носом в этот факт.

— Ну, думаю, Эйвери пребывают в заблуждении, что это свободная страна и они могут делать что угодно со своей собственностью, — продолжила я. Меня не оставляли мысли о «гараже».

— Они совершенно не способны принять реалии жизни в саду. А именно: соблюдение неписаных правил придает нашему саду его истинную ценность. Соорудить громадное здание только потому, что получил на это разрешение отдела планирования, не прислушиваясь к мнению соседей, — значит совершенно не понимать сути дела.

Послышалось одобрительное ворчание, потом Лорен похлопала в ладоши, чтобы мы все замолчали.

Делая дыхательные упражнения для живота, я лежала и размышляла. Я чувствовала себя абсолютно беспомощной. Я ничего не могла сделать, чтобы остановить чудовищную стройку. Я проконсультировалась в отделе планирования. Если Эйвери не будут держать в гараже машину, только тогда мы сможем что-либо предпринять. Но нам придется ждать, пока оскорбляющее взор сооружение будет завершено, прежде чем сможем доказать, что «гараж» предназначался для няни и детишек, а не золотистого «крайслера». Я отправила несколько писем Кэролин Пери, отмечая, что довольно необычно, даже в данном районе, строить гараж с центральным отоплением, водопроводом и телевидением, но она ответила, что Эйвери могут установить золотые краны и обтянуть полы свиной кожей от Билла Амберга, если они будут держать в гараже автомобиль.

Хорошо, посмотрим.

Что касается остального… ничего не получается. Глубоко вдохнув, я осознала, что у каждой женщины в этой комнате есть ребенок. У Триш — Фрэнсис и Мелисса, у Мими — Мирабель, Казимир и Пози, у Маргариты — трое мальчишек. Даже у Лорен, матери-одиночки, есть дочь, Феннель.

Весной я говорила себе, что если к лету не забеременею, то всерьез задумаюсь об альтернативах.

Лорен сказала, чтобы мы встали на четвереньки, и, втягивая живот, я начала мечтать. Я мечтала об этом с тех пор, как увидела Вирджинию в саду Боба. Но я представляла себя на месте Вирджинии и Ральфа на месте Боба. И уж конечно, мое белье было бы лучше, чем у Вирджинии.

В завершение фантазии я вспомнила о словах Ральфа, которые он обронил за обедом в марте, возможно, в качестве шутки. В моей голове что-то щелкнуло. Все встало на свои места.

Мими

— Итак, Мими, скажи мне, что происходит между Патриком и Маргаритой? Почему он живет в квартире на Ледброук-гроув? Это так ужасно.

Голос Вирджинии можно назвать одним из секретов ее привлекательности. У нее прелестный акцент.

Ральф считает, что ей следовало бы работать в службе «Секс по телефону». Тогда ей не пришлось бы продавать детские ползунки и накрахмаленные воротнички. Я заметила, что нашей парижанке в любом случае нет необходимости их продавать, просто ей нравится «играть в магазин». У Вирджинии, как и у большинства моих знакомых женщин, за исключением меня, нет необходимости работать, она делает это ради развлечения.

Мы с Вирджинией угрюмо стояли на Лонсдейл-гарденс, неподалеку от чудовища, как с подачи Клэр местные жители стали называть гараж Эйвери.

Я закончила занятия йогой и теперь собиралась вместе с Калипсо зайти в химчистку, забрать костюм Ральфа для завтрашнего собрания в министерстве торговли и промышленности. Я выбрала длинный путь, чтобы медленно пройти мимо дома Сая по Лонсдейл-гарденс. Жест отчаяния с моей стороны. Хотя у меня не слишком много дел до пятницы, когда мы отправимся в Петтс-Боттом, Кент, к моему младшему брату Кону и его белокурой жене-австриячке Гретхен.

Забавно. В былые времена (то есть меньше чем три месяца назад) я бы с нетерпением ждала выходных в кругу семьи вне Лондона. Мне бы хотелось отвезти детей на ферму, собирать с ними птичьи яйца, отправиться на прогулку после сытного обеда.

Теперь подобная перспектива наполняла меня ужасом. Я бы предпочла остаться в Лондоне, проходя время от времени мимо дома Сая, в окнах которого горел свет, и оказывать маленькие услуги Ральфу.

И правда, удивительно, как быстро вырос гараж с момента ежегодного собрания, когда о нем можно было догадываться лишь по искоркам в глазах Боба Эйвери.

Снос старого здания занял пару недель. Гусеничные тракторы ездили туда-обратно через главные ворота, задевая припаркованные велосипеды. Старый гараж снесли и вывезли в закрытых вагонетках. Машины приходилось оставлять на улице.

Стоял оглушающий шум, так что теперь Ральф, каждый день возвращаясь домой из Вестминстера или с острова Уайт, весело интересовался:

— Ну что, Мими, сегодня земля снова сотрясалась? Твои милые друзья Эйвери все еще вгрызаются в британские владения?

Я сказала, что этот шум невыносим. Ему-то все равно, раз он работает в офисе.

А потом рабочие начали копать лондонскую глину. Все глубже и глубже. Потом пришел черед фундамента.

Ральф считал, что нет причины тревожиться, даже когда я рассказала, что Клэр насчитала восемнадцать электрических вводов и выводов кабеля в «так называемом гараже». Подруга также заметила нечто подозрительно напоминающее стенные патроны для кабельного телевидения и широкополосной сети. Клэр, точно ястреб, следила за развитием событий.

— Ну, «крайслеру» нужно обеспечить комфорт, — ответил муж, когда я доложила о последних усовершенствованиях в сооружении, которое, как предполагалось, будет построено для двух машин. — Чистота, уют и свободный доступ к порно — меньшее, на что может рассчитывать машина в этом районе.

Теперь мы с Вирджинией стояли плечо к плечу, завороженные нескончаемым шумом и деятельностью на объекте. Мужчины с заляпанными грязью торсами дробили каменные глыбы. Отбойные молотки впивались в камень вокруг гаража, отшвыривая осколки. Внутренние стены штукатурились. С улицы можно было заглянуть прямо в пустое чрево нового здания.

Вирджиния парковалась возле дома 100 по Лонсдейл-гарденс, около дома Эйвери, в то время как я проходила мимо, так что я остановилась, увидев, как из новенького «Вольво ХС-90» появились ее загорелые ноги, потом несколько ракеток и, в конце концов, она сама, вся в бело-розовом.

— Играла в теннис в клубе? — поинтересовалась я.

— Да, у меня был урок с Кристианом, — ответила она. — Он хотел поставить мне удар у сетки.

И я, и Вирджиния играли в теннис в «Холланд-Парк лон теннис клаб». Только я ходила в дневное время, так дешевле. Когда бы я ни пришла, молодые мускулистые южноафриканские тренеры боролись за право поставить Вирджинии удар, для чего требовалось стоять позади нее, прижавшись тазом к ее упругим ягодицам и сжимая ее загорелое тонкое предплечье влажными руками.

Вирджиния запустила собственную линию формы для тенниса, что и следовало ожидать.

Сегодня она была в белом теннисном платье, отделанном бледно-розовым, с подходящими по цвету носочками. Несмотря на то что она развратница, укравшая чужого мужа, на нее всегда приятно смотреть. Вирджиния кажется такой безмятежной, мне даже завидно, что ей удается найти время для адюльтера так же легко, как и для урока тенниса. Думаю, все дело во французском происхождении. Для меня измена мужу была — использую прошедшее время, потому что, кажется, все кончено — большим стрессом.

— Дай-ка подумать… это случилось после ежегодного собрания, а после вечеринки у Эйвери дело подошло к развязке, — ответила я на вопрос о ссоре в семье Молтонов. — Маргарита заподозрила, что у Патрика есть другая, когда обнаружила недвусмысленные сообщения на его мобильном.

Вирджиния с презрением фыркнула.

— Глупая женщина, — заметила она. — Сама напросилась.

— Я склонна согласиться, но все же… — продолжила я, наблюдая, как электрик сверяется с рисунком архитектора, отмечая карандашом новые места для кабеля. — И она решила нанять детектива.

Вирджиния покачала головой, как будто не могла поверить в такой детский поступок.

Затем я коротко пересказала все, что знала, потому что умирала от голода и желания поскорее добраться домой, проверить, не пришло ли письмо от Сая, который был в Нью-Йорке уже месяц, наводя лоск на свою яхту «Саломея» в порту Рокпорт. У меня сложилось впечатление, что по мне не очень-то и скучали.

— Когда она стала проверять его сообщения каждый вечер, то убедилась, что у него по крайней мере одна женщина, — объяснила я. — Было также несколько страстных сообщений от других подружек, так что Маргарите пришлось осознать, что муж не в первый раз ей изменил, у него и в прошлом было несколько интрижек.

Потом Патрик по какой-то причине начал удалять сообщения сразу после прочтения и голосовую почту тоже. Маргарита уже попросила Клэр позвонить главной любовнице. Та сказала, что это была либо учительница, либо мать у школьных ворот, потому что шум на заднем плане не давал ничего расслышать. Как бы то ни было, потом Маргарите пришла в голову блестящая идея проверить его банковский счет.

— Секундочку, — вмешалась Вирджиния. — Значит, любовница — это еще одна мамочка, учительница или даже няня. Но зачем Маргарите понадобилось проверять банковские счета?

Трое рабочих присели возле гаража, читая «Сан» и поедая сандвичи. Они не отрывали глаз от Вирджинии, которая в своем коротеньком теннисном платье привлекала всеобщее внимание.

— У него счет в банке для джентльменов, куда тебе придется положить не меньше пятидесяти тысяч долларов, иначе им до тебя и дела нет.

Вирджиния одобрительно надула губки, услышав о таком особом отношении к клиентам. Больше всего она верила в качество. В ее устах «Haut de gamme» звучало высшей похвалой.

— Она предположила, что муж платит любовнице ренту, — продолжила я. — Это было очень легко. Если тебе нужно проверить банковские операции онлайн, необходимо ввести имя, пароль и памятное место, имя или дату. Так что Маргарита попробовала имя няни Патрика, заботившейся о нем, когда он был маленьким мальчиком и жил в Хэмпшире, название хэмпширской деревушки и его день рождения. Она угадала.

— Но как же пароль? — спросила Вирджиния.

— Это было легко, — ответила я. — Патрик всегда использует тот же самый пароль для счетов в банке и почты, потому что боится забыть. Маргарита знала пароль. Даже я его знаю.

— И какой же пароль, на случай если мне понадобится проверить его почту? — спросила Вирджиния, недовольная, что мне известно что-то, чего не знает она.

— Ну конечно, «лакомый кусочек», — ответила я.

Вирджиния выразила недоумение, но на этот раз я не потрудилась объяснить.

— Так что она подключилась и сразу же увидела, что Патрик снимает квартиру где-то на Ледброук-гроув, потому что каждый месяц со счета переводили тысячу двести фунтов на счет риелторов. Так что она устроила допрос с пристрастием. Сначала он все отрицал, потом раскричался. Тогда Маргарита помахала связкой ключей от той самой квартиры у него перед носом.

Затем я рассказала Вирджинии, что Патрик и не думал раскаиваться. Вместо того чтобы посыпать голову пеплом, он начал говорить о недостатке огня в его супружеской жизни… необходимости пробудить в себе былые силы… о проблемах на работе… об увлеченности Маргариты диетой для детей и их режимом, и так далее и тому подобное… то есть те же оправдания, которые женатые мужчины используют со дня сотворения мира и будут использовать до Судного дня.

— Так что она выставила его за дверь, — закончила я.

Вирджиния начала задыхаться, будто бы я сказала, что пять лучших ресторанов в мире были британскими, а не французскими.

Один из строителей подтолкнул другого локтем и крикнул:

— Не желаете сыграть в теннис, хе-хе? — И они снова стали пихаться и нам подмигивать.

— Патрик попытался сказать, что с девушкой в квартире все покончено, но Маргарита разозлилась и ответила, что ей плевать и не в этом дело. Она все заранее спланировала: собрала его вещи и попросила друга заехать за мужем, поговорила с адвокатом, который уверил ее, что позиция Маргариты в отношении опеки над детьми и алиментов станет намного сильнее, если ей достанется дом, а Патрик будет жить где-нибудь еще.

— Бедный Патрик, — вздохнула Вирджиния. В ее устах его имя звучало как музыка. — Он словно проклятый работает в банке по четырнадцать часов в день, чтобы обеспечить жену и детей всем необходимым. И вот одна маленькая ошибка, и он теряет все. Бедняжка!

Она умудрилась сделать выразительный жест руками, несмотря на то что держала три новехонькие ракетки.

Затем Вирджиния заговорила о положении Маргариты со снисходительностью доброй католички, которая сама нарушила супружеские клятвы.

— Она совершает большую ошибку, Мими… конечно, у нее есть дети… и много денег… так что еще она хочет от мужа? Все мужчины… — Некоторое время она продолжала в том же духе. — Им просто необходимо…

Так как я потеряла всякое право читать морали в тот момент, когда два с половиной месяца назад встретила Сая Каспариана, дала ему свой номер телефона, а на следующий день отправила ему письмо, я согласно кивала словам Вирджинии.

Продолжая рассуждать о недостатке утонченности у Маргариты, она посмотрела на меня с видом соучастницы и закончила фразой, которую все франкоговорящие «citoyens»[67] используют, чтобы предупредить возможные возражения:

— C'est normale, non?[68]

Она искоса посмотрела на меня, словно кошка, раздумывая, на чьи бы колени прыгнуть на этот раз. Интересно, известно ли ей? И если да, то откуда?

Потом я подумала, знает ли Вирджиния, что все, о чем я могу думать, — это он, все, что мне небезразлично, — это он. Может ли она читать в моих глазах так же, как я читаю ее мысли?

Я напомнила себе, что почти всегда, когда думаешь, что кто-то думает о тебе, он чаще всего думает о себе самом. Вряд ли Вирджинию в тот момент озарила мысль о моей измене.

— Как тебе новый «гараж»? — спросила я, указывая на сооружение Эйвери.

Вирджиния пожала плечами. Потом я отправилась в химчистку за костюмом Ральфа и затем домой, а Вирджиния в душ, чтобы переодеться в какой-нибудь сногсшибательный наряд.

— У них есть разрешение — мы ничего не можем сделать, — сказала она перед тем, как уйти. — Придется оставить все как есть.

— Я все-таки попытаюсь, — ответила я. — В любом случае мне нужно домой, работать, забрать костюм Ральфа и помыть пол за холодильником.

Вирджиния посмотрела на меня с чем-то, напоминающим восхищение.

— Мими, ты и вправду необыкновенная, — выдохнула она. — Не знаю, как ты справляешься. Хотя у вас с Ральфом только один дом — и у вас больше времени, чем у остальных.

Отпустив последнюю колкость, она помахала рукой и быстро направилась к своей двери, а мы все смотрели ей вслед, надеясь, что она споткнется и упадет, и день можно будет назвать удачным.

Я всегда думала, что у мужчины с женой и любовницей есть все, а женщина с мужем и любовником страдает от недостатка времени, но пример Вирджинии доказывает обратное.

Я добралась домой и поняла, что меня не волнует выпад Вирджинии, ее предположение, что моя жизнь напоминает пикник, потому что я не обременена двумя или даже тремя домами в модных районах. Можно отнести это на счет ее легкомысленного отношения к жизни и любви.

Правда заключалась в том, что мне плевать на новый гараж. Хотелось бы, чтобы Клэр, у которой явно нервный срыв, перестала твердить о нем при каждой нашей встрече. Мне плевать и на работу. Я думала, что больше никогда не буду браться за глупые статьи об изменах и просить людей спланировать собственные похороны.

Меня не интересовал, хотя я притворялась изо всех сил, новый проект Ральфа. Он касался месторождений среднеюрского периода в Уэссекском бассейне на юге Англии, и это, по-видимому, было намного занимательнее его работы с бывшими республиками Союза.

К тому же все, что раньше приносило мне радость — работа, семья, брак, друзья, — теперь выводило меня из себя.

Настал сезон крикета, и Кас бросал теннисный мяч о стену кухни, выглядя божественно в белом. Мяч отскакивал от пола, потом от стены, потом, если Касу не удавалось его поймать, к мячу с громким лаем бежала Калипсо, скрежеща когтями по деревянному полу.

— Прекрати бросать мяч по всему дому! — рявкнула я.

— Я не просто бросаю мяч, мам. Я тренирую подачу с финтом, — сообщил Кас, будто это все объясняло.

Меня это взбесило.

Пози не отходила от меня ни на шаг. Заглядывала мне через плечо, пока я работала (то есть проверяла электронную почту, не пришло ли письмо от Сая, и просматривала объявления о распродажах). Она рассказывала о том, что было в школе, и куда бы я ни пошла, меня преследовал ее милый щебет.

Меня это взбесило.

Мирабель вернулась домой и, ни слова мне не сказав, направилась наверх, переоделась в ужасный наряд и зависла в Интернете до ужина.

Меня это взбесило.

Ральф неожиданно решил проявить заботливость, спросил, все ли в порядке, потому что я «больше не похожа на его улыбчивую Мими». Он предложил съездить вдвоем на выходные в Болонью или Бордо, где мы смогли бы просто лежать в постели и подниматься только ради «длинных лукулловых трапез», что бы это ни значило.

Так трогательно. Но меня это взбесило.

Но что действительно сводило меня с ума и от чего мне хотелось проливать жгучие слезы, жалея себя, — это то, что я на тарелочке преподнесла себя мужчине, который, поиграв со мной чуть-чуть, совершенно очевидно решил, что дальше обойдется без меня.

И, поступив подобным образом, я нарушила первое правило изменников (тем более стыдно, что я сама его сочинила для женского журнала и потом придумала еще девять), которое гласило: «Спи только с теми, кому есть что терять».

Почему я не подумала об этом раньше, прежде чем упомянуть при Сае, что меня попросили осмотреть отель для колонки путешествий в «Телеграф»?

Это было через неделю после встречи в «И энд О».

Теоретически я должна была взять с собой детей. Мы бы заняли один из семейных номеров возле бассейна и спа. Мы бы обедали в пиццерии со специальным детским меню. Дети бы жили в одной комнате, а мы с Ральфом — в другой. Они ждали этого несколько недель. Хотя Ральф согласился только после моих настойчивых просьб.

— Но у нас и так прекрасный дом, — запротестовал он, когда я зачитала ему брошюру об огромной кровати с ортопедическим матрасом, озоновом бассейне, спа, велосипедных прогулках, четырех ресторанах и плазменных экранах в спальнях. — И кровать у нас хорошая.

Бессмысленно говорить, что дети считали дни до поездки, особенно Мирабель, у которой вкус к роскоши проявился уже в столь юном возрасте.

Но потом я все отменила.

Я сказала в редакции «Телеграф», что дети заняты в секциях. Будто бы все выходные я только и делала, что водила их на теннис, балет и уроки музыки, не говоря уже о шахматах и занятиях философией.

— Для нас было бы сущим кошмаром поехать всей семьей, — солгала я. — У Каса игра. У Мирабель прослушивание. К тому же Пози пригласили к подруге Наташе.

— Боже, Мими, — заметила Селия, редактор колонки путешествий, явно под впечатлением. — Никогда не думала, что ты одна из тех супермамочек, о которых пишут в журналах.

Я не стала ее поправлять, а ханжески помолчала, прежде чем продолжить:

— Так что, думаю, я поеду одна и позволю Ральфу провести с детьми все выходные и доказать, какой он суперпапочка. Неплохой сценарий: мамочка впервые в жизни уезжает побаловать себя в спа и оставляет папочку держать оборону. Что скажешь?

— Отлично, отлично, — ответила Селия. — Думаешь, Ральфу понравится твоя идея?

— Нет, — призналась я.

Потом я рассказала Ральфу и детям, что пиар-компания отказалась за нас платить и ограничила приглашение моей персоной. Я стонала и ворчала, доказывала, что меньше всего хочу ехать в какое-то захолустье в полном одиночестве и какие ужасные выходные ожидают меня вдали от них. Я лгала так искусно, что сама почти поверила. Дети, разумеется, пришли в ярость, но их быстро утешил Ральф, вне себя от счастья, что сорвался с крючка. Он пообещал, что отведет их в пиццерию и разрешит смотреть DVD сколько угодно.

Поразительно, как легко подкупить собственных детей, когда в этом возникает необходимость.

Поразительно, как легко лгать самым близким людям, когда возникает такое желание.

Я взяла с собой Сая. Вернее, мы встретились уже там. Разумеется, он снял отдельную комнату. Мы об этом договорились. Я приехала на такси и хотела сразу же пойти в свой номер, чтобы морально подготовиться к следующему шагу.

Но в холле меня ждала представительница пиар-службы. Она рассказала, что в номере для детей приготовлено угощение, и не могла бы я выпить чашечку чая с менеджером отеля, после того как распакую вещи. Тогда меня осенило: она все еще уверена, что я приехала с семьей. Я солгала Ральфу и Селии, редактору колонки путешествий, детям и себе самой, но забыла солгать в отеле. Не то чтобы это имело значение…

Я отделалась от нее, сославшись на необходимость срочно написать письмо, будто бы мы, востребованные журналисты, всегда держим связь с отделом новостей на случай сенсации (совершеннейшая чушь), и отправилась в комнату, которая была великолепна, с замшевыми покрывалами и подушками, огромной кроватью и шестифутовым плазменным экраном — все, как и было обещано. Не понимаю, как ноги донесли меня до номера, где, как я знала, мне предстояло нарушить брачные клятвы, но каким-то образом донесли.

Менеджмент любезно предоставил доступ к детским каналам, фрукты, бокалы с молоком комнатной температуры, накрытые пленкой, и тарелки с шоколадным печеньем. Я выплеснула молоко в умывальник и обследовала ванную комнату. Там было тепло, безукоризненно чисто и даже еще более роскошно, чем в спальне.

Я откусила от печенья и открыла ноутбук на столе, на котором лежала большая замшевая папка с писчей бумагой и конвертами. На ноутбуке все еще висел один файл. Я быстро проверила его, прежде чем закрыть. Это был план похорон Дункана Смита с моими комментариями в скобках.

Я торопливо закрыла файл. Было почти четыре, Сай мог появиться в любую минуту. Мне следовало приводить себя в порядок, а не терять время на Дункана Смита.

Не успела я зайти в ванную, раздался стук в дверь.

— Две минуты! — крикнула я, надеясь, что представитель отеля в коридоре меня услышит.

Я сорвала с себя платье и трусики, а потом, после секундного колебания, надела банную шапочку, чтобы защитить волосы. Если бы вам приходилось, как и мне, жить в постоянном страхе, что ваши кудряшки выйдут из-под контроля и станут напоминать воронье гнездо, у вас бы не было выбора.

Я прыгнула в ванну, которая, как теперь принято, располагалась посередине широкого теплого каменного пола, и смыла с себя пыль дороги, стоя под острыми струями ручного душа.

Это заняло около минуты.

Потом я надела пушистый халат и побежала открывать дверь, вытерев ноги о мягкий кремовый шерстяной коврик, окантованный замшей.

Когда я открыла дверь, девушки из пиар-службы нигде не было. Зато в коридоре стоял Сай. Просто стоял, глядя на меня.

На нем были идеально сидевшие потертые джинсы, ремень из старой кожи и голубой свитер грубой вязки поверх белой рубашки. Его волосы казались короче, чем я помнила, и я подумала, не подстригся ли он. Его кожа была еще темнее. Возможно, он провел на «Саломее» всю бесконечную неделю с тех пор, как я его видела.

Он посмотрел на меня, и я снова заметила, что его ресницы были короткими, но густыми и загнутыми кверху.

Сай потянулся ко мне и стянул с меня шапочку для душа, его губы едва сдерживали улыбку.

Именно тогда, когда он удержался от замечания, как глупо я выглядела, я поняла, что все будет в порядке. Что он меня не обидит.

— Знаешь, я смогу о тебе позаботиться, — сказал он, когда мы очутились в постели, и он с нежностью заставил меня поверить: что бы ни случилось, все будет чудесно, и если весь остаток своей жизни я не проведу на небесах блаженства, то только благодаря какой-либо нелепой случайности.

Во время всего этого мне в голову пришли три мысли, которые я занесла в графу «Великие тайны жизни» и над которыми собиралась поразмыслить на досуге.

1. Почему я чувствую себя слишком усталой, чтобы заниматься любовью с Ральфом один раз в неделю, но у меня хватает энергии заняться сексом семь раз в течение менее чем тридцати шести часов с Саем, с перерывами на обед из трех блюд и ванну с лепестками роз, или для того, чтобы бродить по номеру в пушистом халате, поедая шоколадные трюфели?

2. Почему я испытываю не чувство вины, а непреодолимое желание хвастаться незнакомым людям на улице о том, что впервые за десять лет я занимаюсь животным сексом с мультимиллионером, который немного похож на Жозе Мауриньо?

3. Я думала, что раз Вирджиния смогла втиснуть свой роман в ежедневник, то и я смогу. Я забыла, что она хладнокровная французская лиса, а я английская жена и мать. А это весьма значительная разница.

Я думала, что смогу изменить один раз, а затем вернуться к своему милому, умному, красивому мужу и любимым детям обновленной, отдохнувшей и светящейся, как будто бы провела выходные в спа, вместо того чтобы трахаться до изнеможения.

Когда я вернулась, я сперва была так рада всех видеть, что едва не расплакалась. Я бросилась к Ральфу, который сказал: «Успокойся, девочка, тебя не было всего лишь одну ночь», — и похлопал меня по спине. Я обнялась с детьми, приласкала Калипсо. Она так обрадовалась моему приезду, что написала на ковер в прихожей.

Но потом, полчаса спустя, я поняла, что умру, если больше не увижу Сая. Когда Ральф заговорил о планах на лето, пока мы готовили на кухне ужин для детей, и передо мной предстали отвратительные перспективы провести лето не в Лондоне, не имея возможности видеться с Саем, меня охватила ледяная паника.

Я начала говорить что-то вроде: «А может, вы с детьми поедете в Шотландию, а я присоединюсь к вам попозже, когда разгребу все дела?» Или: «Может, разок проведем лето в Лондоне?» Ральф странно на меня посмотрел.

Я ненавижу Лондон летом. Обычно я бегу отсюда, как лесной зверь от пожара. Чаще всего мы проводим неделю в Шотландии, ютясь на кухоньке Слинки и чердаке Пери. Потом неделю в Кенте с Гретхен и Коном, наслаждаясь тяжелой, но обильной австрийской пищей, например, вареными колбасками, от которых у Пози однажды заболел живот и которые Ральф прозвал «рвотными». Затем мы на две недели едем в Дорсет, к маме и папе. Так что обычно мы хотя бы месяц проводим всей семьей.

Но если Сай останется в Лондоне, ужасная, стыдная правда заключалась в том, что я тоже хотела быть в Лондоне — даже если и не рядом с ним.

Клэр

Список дел на 17.06:

1. Снова написать в отдел планирования относительно теплых полов и стеклянной крыши в гараже — для машины?

2. Рассада космеи и душистого табака, проволочная сетка.

3. Подрезать кусты у Лакостов плюс написать Саю относительно просроченной оплаты за растения.

4. Семена нигеллы и papaver rhoeas для границ участков.

5. Засадить проплешины на газоне в саду Эйвери, там где Скримшоу прорыл дыры, и огородить их проволочной сеткой.

6. Полить оставшиеся вечнозеленые растения возле сарая Стивена.

7. Заказать новую материю для флагов и проверить старые колышки для спортивных соревнований.

8. Удобрения.

9. Ральф.

Я составила список на кухне за большой чашкой зеленого чая и чтением «Гардиан», размышляя, позволить ли себе кусочек лимонного пирога, оставшегося в холодильнике от вчерашней вечеринки. Почему-то пироги всегда имеют более плотную структуру и более насыщенный вкус на следующий день после приготовления, а после йоги у меня обычно просыпается аппетит, особенно когда мы слишком активно болтаем. Кстати, вспомнила: нужно тактично намекнуть Мими, что она много разговаривает во время занятий, нарушая поток энергии и гармонии, а Лорен стесняется ей об этом сказать. Лорен такая милая.

На кухне безукоризненная чистота. Можно почувствовать запах лилий, стоящих посреди дубового стола, и услышать умиротворяющее жужжание пчел. Спустя мгновение до меня донесся гул. Немного неожиданно. Стивен начал стричь траву. Можно было услышать шум газонокосилки и учуять запах травы, но Самого садовника я не видела.

Я предлагала оставить все как есть еще на неделю, потому что в последнее время было очень сухо. Стивен согласился со мной, что трава не сильно выросла, но тем не менее все равно взялся за свое и начал ее стричь, что слегка меня рассердило. По словам Донны, я должна исключить из сферы внимания то, на что не могу повлиять, и беспокоиться лишь о том, что могу изменить. Только тогда мои энергетические каналы прочистятся.

Я запланировала провести это утро, наводя летний лоск на сады клиентов, заботясь о поникших растениях, и сделать миллион разных дел, но у меня из головы не выходила одна мысль.

Я знаю, Ральф сказал это в шутку. Но я не могла не думать, как он отреагирует, если я восприму его экстраординарное предложение всерьез. У него такие хорошие манеры, что даже когда он кажется увлеченным или изумленным, я никогда не могу понять, что в глубине души он оскорблен. Его воспитание всему виной.

Ладно. Через мгновение я перестану об этом думать… в любом случае это слишком отвлекает… и проверю, что происходит с гаражом. Вчера я была на Лонсдейл-гарденс, там стоял огромный грузовик, и двое мужчин тачка за тачкой выгружали его содержимое.

— Что это? — спросила я. Я имела право на такой вопрос, ведь рабочие оставляли ворота открытыми, когда ходили туда-обратно, что против правил. Вопрос безопасности в саду стоит достаточно остро, многие из нас оставляют двери в сад незапертыми на целый день. Если ворота будут открыты, воры смогут просто войти в наши дома и взять что угодно.

— Искусственный мрамор, — ответил один из рабочих, проверив записи. — Огромное количество мрамора. Безумное количество мрамора. Что здесь строят — дворец?

— Всего-навсего гараж, — сказала я. — А какого цвета мрамор? — Я подумала о протечках масла и бензина и следах от шин. — Серого?

— Нет, белого, — уточнил он, отогнув краешек пластиковой упаковки, чтобы показать мне содержимое.

В этот момент я почувствовала непреодолимое желание пройти сквозь ворота, ворваться к Эйвери на кухню, найти Салли и взять ее за загривок. Судите сами, неужели она думала, что ей сойдет с рук намерение отделать гараж белым мрамором? Она как будто громко заявляла о том, что ей удалось получить разрешение на перестройку гаража, но совершенно очевидно, что строится дом (и довольно большой).

Нет нужды говорить, что я уже писала и об электрических разъемах, и о кабельном телевидении, и о системе кондиционирования, и об остальных модных усовершенствованиях, которые могли понадобиться машине.

Но вот я стояла возле гаража, и казалось, что ничего не происходит. Работа приостановилась. Под брезентом лежали груды белого мрамора. Не было машин, сад опустел.

Белки прыгали по остриженным деревьям, и я внезапно поняла, насколько шумным было строительство, каждые выходные начиная с марта.

Теперь, когда рабочие отложили инструменты, я снова могла слышать шум движения на автостраде, грохотание автобусов по Холланд-Парк-авеню и Ледброук-гроув. Я набрала полную грудь воздуха.

Я как раз доставала свой мобильный, чтобы позвонить Маргарите, позвать ее присоединиться ко мне и посмотреть, что, черт возьми, происходит, когда появилась Вирджиния в теннисном белом платье.

На самом деле она появилась на крыльце дома Эйвери, как будто это она там жила. Заметив меня, стоявшую с открытым ртом возле гаража, она выстрелила в меня белозубой улыбкой и кивнула головой.

— А, Клэр, привет! — крикнула мне она. — Разве ты не знаешь? — На какую-то секунду мне показалось, она скажет, что с Мэтью все кончено, она переехала к Бобу, и я последняя, кто об этом узнал. Но она показывала на гараж.

— Да, работы остановились, но почему? Я уверена, что не из-за моего письма. Я отправила его только вчера.

— Триш отправилась в муниципалитет посмотреть планы, все измерила и обнаружила, что крыша гаража слишком высока. Эйвери прекратили работы до приезда инспекции, и, может быть, им придется сделать крышу на два дюйма ниже. Quelle galere![69] Нужно будет менять дизайн стеклянной крыши. Бедняжка Салли.

Я мысленно сняла шляпу перед Триш Додд-Ноубл. Эйвери не знали, с кем связались.

Пока Триш не вступила в комитет, мы счастливо сосуществовали с некоторым количеством «держателей ключей», у которых ключи были вследствие исторически сложившихся традиций. Хотя на каждый дом положено иметь только один пронумерованный, ключ. Но Триш один за другим изымала ключи у несобственников с неутомимостью робота. Теперь, если вам нужен ключ от сада, вы можете взять его в аренду на двадцать пять лет всего-навсего за двадцать пять тысяч фунтов.

Я положила телефон в сумку и пробормотала, что прекращение работ — в общем-то неплохо.

Вирджиния изучала гараж, но без обязательной гримасы отвращения, которую мы все демонстрировали, проходя мимо.

— Теперь он выглядит гораздо лучше, правда? — спросила она. — Такие вещи всегда влекут за собой contrariete, c'est normale[70], но думаю, нам всем придется привыкнуть и двигаться дальше.

После подобного высказывания я еле сдержала свою радость по поводу того, что кто-то — умница Триш — вставил палки в колеса строительству. Вместо этого я продолжала дивиться размеру сооружения. Попросту говоря, оно было огромным. И так же гармонировало с остальными домами и садом, как… ну скажем, пирамида на входе в Лувр.

Не думаю, что Вирджиния это заметила. По моим наблюдениям французы заботятся только о том, что касается их напрямую. Они рассуждают о fraternite[71], но их не волнуют другие люди.

— Уверена, мы привыкнем, — услышала я свой голос.

Вирджиния пожала плечами, повесила за спину теннисную ракетку и проскользнула в парадный вход своего дома.

Мими

Какая дурацкая неделя.

Я почти не спала. Я слушала музыку Ника Дрейка так часто, что этого хватило бы, чтобы заставить даже самого жизнерадостного человека задуматься о самоубийстве, не говоря уже о женщине, которую бросил мужчина, ради которого она рискнула всем.

Сай был в Штатах, Ральф вернулся в Кыргызстан, уже четвертый раз за год. Для человека, который хотел посвятить первую половину жизни женщинам, а вторую рыбалке, он тратил слишком много времени впустую.

Джейн Фрейзер не звонила с тех пор, как я провалила задание с интервью Сая Каспариана. Я также обнаружила, что один из старых развратников, у кого я брала интервью, Таки (он любезно предоставил мне десять главных правил изменщика), был любовью всей ее жизни. Джейн совсем не понравилось правило семь: «Женись на прекрасной женщине, желательно из высшего общества, уверенной в себе, а потом наставляй ей рога с низшими, менее красивыми и утонченными женщинами».

Так как леди Джейн была из хорошей семьи и весьма привлекательной, она, естественно, обиделась. Ее также задело правило четыре, гласившее: «Никогда не повышай голос и не показывай гнева». Джейн позвонила и сказала:

— Спасибо за статью, Мими. Могу я заметить, что правила четыре и семь не действовали в то время, когда он изменял жене со мной в течение четырех с половиной лет?

Я также улавливала сигналы со стороны «Телеграф», что колонка о похоронах может скоро закончить свое существование, что иногда случается, так что меня охватил страх безденежья.

Семейная жизнь тоже дала трещину.

Иногда я получала эсэмэски (но только от Ральфа из Кыргызстана).

Иногда я получала еще эсэмэски (но только от Мирабель из комнаты наверху).

Мой милый ангел внезапно превратился в гадкого подростка и отказывался общаться иначе, чем через эсэмэс. Это раздражало меня, но еще больше бесило Каса, но только потому, что я все еще отказывалась купить ему мобильный. Кас был поглощен крикетом и умолял меня разрешить ему играть на площадках «Лордс»[72] в начале летних каникул, в чем я ему отказывала без всякой очевидной причины — просто из вредности.

Но я не получила ни эсэмэски, ни мэйла, ни звонка от Сая.

Сегодня вечером мы собирались в угрюмый Петтс-Боттом на выходные. Гретхен внесла это событие в свой дневник восемь месяцев назад, так что теперь я не могла уклониться.

Ральф, как я надеялась, присоединится к нам в субботу, но может случиться, что я не увижу его до вечера воскресенья.

Мы могли поехать только на эти выходные, Кон уже купил квартиру где-то в Стратфорде возле Олимпийской деревни, поэтому он собирался работать каждые выходные до 2012 года, что Гретхен, которую мои родители считают святой, приняла со смирением.

Что касается подруг, то Клэр, как ни странно, ходит довольная, словно кошка после тарелки сметаны, и иногда позволяет нам (то есть мне, Маргарите и Триш во время занятий йогой) говорить о чем-то, кроме гаража, который уже почти готов, не считая крыши. Это заставляет задуматься, не залетела ли она наконец-то.

Маргарита все еще не разрешает Патрику вернуться домой даже по делам сада. На днях она обронила, что ее вполне устраивает, что Патрик живет в своей «квартирке для траханья» (она стала пугающе часто ругаться матом после разрыва) и без него гораздо чище.

Я пару раз звонила Клэр, и она раз или два звонила мне, но меня не оставляло ощущение, что ей стоит больших усилий заставить себя со мной общаться.

Не могу припомнить, когда в последний раз она делала мне двойной латте или приглашала нас на ужин. Весной мы ужинали у Стерджисов чуть ли не каждую неделю.

Сай уехал, не оставив мне своего номера телефона, и сам не звонил. Так мне и надо. Не нужно было давать ему почувствовать свою значимость.

В конце концов я сломалась. Я просто не могла держать себя в руках. Я написала ему и спросила, не было ли его продолжительное путешествие в Штаты и ремонт «Саломеи» лишь предлогом, чтобы избавиться от меня, как фермеры избавляются от ненужных котят.

Я потеряла голову и умоляла его прояснить, вместе мы или нет, ведь мы виделись всего три раза после секс-марафона в отеле и трахались только два раза.

Пару дней спустя он мне ответил.

Мими… бизнес и ремонт яхты занимают двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю… на самом деле я думал, что ты все понимаешь. Я же просил тебя не воспринимать мое отсутствие и нерегулярные ответы как оскорбление. Я просто не очень хорошо умею выражать свои чувства. Вернусь в июне. Не могу дождаться, чтобы… увидеть тебя.

Сай

P.S. В случае если тебе интересно, моя почта доступна только мне, ЦРУ, министерству юстиции и Внутренней налоговой службе. Другими словами, практически никому.

Ну конечно же, я ответила разгневанным письмом, в ответ на которое получила только молчание. Меня это сводило с ума. Я знала, что у Сая есть мой номер и мэйл и он мог связаться со мной в любое время. Я думала, что в письме надо было намекнуть на отъезд Ральфа в Кыргызстан по очень важному международному вопросу и что у меня развязаны руки.

Но он не позвонил.

Я могла предположить самое худшее. У нас была легкая интрижка, и он боялся, что я слишком серьезно им увлекусь.

Как я сама писала в «Дейли мэйл», «секс для мужчин — самоцель, но для многих женщин секс — это розовеющие небеса перед восходом новых отношений».

Неудивительно, что я чувствовала себя полной дурой. Я слишком мало читала книг по психологии. Я даже недостаточно внимательно читала собственные статьи.

Но это все моя вина. Он не женат. А я замужем. Это я нарушила клятву верности, а не он. Более того, во время нашего второго свидания я нарушила неписаное правило «Никогда не делай это дома».

Не знаю, что я от него хотела. Случившееся было ошибкой. Колвилль-крессент, родовое гнездо Флемингов с 1962 года, не заворожило его, как я надеялась.

Когда все было кончено, он быстро выпил чашку кофе и скрылся за дверью с сигаретой в наманикюренной руке. Если честно, думаю, его привели в замешательство мои жилищные условия, даже несмотря на то что я, словно маньяк, убиралась по меньшей мере полчаса до его прихода.

Все это приводило меня к мысли, что я нарушила и третье правило, которое, исходя из моей собственной статьи, гласило: «Измена — как любой бизнес. Тут важно вовремя сказать «да» или «нет»».

Если мне когда-нибудь еще предложат писать статью об измене, хотя этого и не произойдет, я знаю, что напишу: «Измена — словно кокаин. Если тебе предложат, просто откажись».

Тем не менее через неделю после неловкого прощания в Колвилль-крессент Сай предложил мне «заглянуть» в его шикарную холостяцкую квартиру, но тогда у меня возникло странное чувство, что мое присутствие там тоже доставляет ему неудобства. Мне хотелось хорошенько оглядеться по сторонам, изучить его книжные полки (в основном уставленные книгами о лидерстве), заглянуть в ванную, поискать презервативы и так далее, но что-то меня остановило. Казалось, он нервничал, пока я там была. Так что я ушла.

И с тех пор… не считая одного письма… ничего.

Ничего, ничего, ничегошеньки.

Большой толстый ноль.

Мне нужно было спешить во «Фреш энд уайлд» на обед с бедняжкой Маргаритой. Она сказала, что у нее для меня какая-то интересная сплетня, так что мне придется снять домашние треники и надеть что-нибудь в стиле Вестбурн-гроув, то есть что-нибудь женственное, но ультрамодное, так чтобы я не чувствовала себя старой неряхой при встрече со Стеллой Маккартни, покупающей вегетарианское детское питание.

Я выбрала кеды на босу ногу, облегающие белые джинсы и легкий топ, который драпировал мои выпуклости, так что если я встречусь со Стеллой, надеюсь, она поймет, что я копирую стиль Лиз Херли. Я часто замечала, что в магазине, который продает гастрономический эквивалент благополучия по бешеным ценам, гораздо больше вздорных покупателей, чем в известных спокойных магазинах вроде «ИКЕА».

Персонал, отобранный исключительно за неспособность говорить по-английски, работает тем медленнее, чем больше людей им предстоит обслужить. Каким-то образом сочетание медлительного обслуживания, экологически чистых продуктов и красивых людей, обращающихся со своими телами, словно с храмами, оказывает не такое уж умиротворяющее воздействие, как можно было ожидать. «Фреш энд уайлд» не просто супермаркет здоровой пищи, мясная лавка, рыбный магазин и кафе. Это зона военных действий.

В прошлом месяце из кафе после легкого обеда, состоящего из продуктов, не содержащих клейковины, вышла женщина и застала стража порядка, выписывающего квитанцию на штраф и прикрепляющего его к лобовому стеклу ее «мерседеса». Она подобрала кирпич и ударила полицейского по голове, отправив его в нокаут. Дама взяла квитанцию, положила ее на бездыханное тело, запрыгнула в машину, врезалась в автомобиль, припаркованный сзади, и помчалась на головокружительной скорости, чуть не сбив Руби Уакс[73] на пешеходном переходе. Она, наверное, считала, что размозжить голову трудолюбивому иммигранту из Ганы, после того как она потратила его годовую зарплату на продукты, самое подходящее завершение похода по магазинам.

Я вошла во фруктово-овощной отдел, где пахло самодовольством так же, как в булочной пахнет свежеиспеченным хлебом. Невидимые глазу разбрызгиватели орошали фрукты минеральной водой, издавая звуки, похожие на вздох русской старушки, сокрушающейся об утрате семейного имения в степях.

Сегодня здесь было так много молодых женщин с вместительными тележками, пристально изучающих грозди помидоров, что мне пришлось силой проложить себе путь к отделу кафетерия-бара-выпечки. По дороге, проходя мимо водорослей, я остановилась, чтобы кинуть быстрый взгляд на доску объявлений для покупателей. Кто-то пришпилил записку с жалобой, что в магазин так и не завезли особое оливковое масло из Казахстана, которое было заказано целый месяц назад, несмотря на то что покупательница оставила номер телефона и электронный адрес компании-продавца у местного гомеопата.

Пока я сидела на высоком стуле, пытаясь решить, что заказать — сок или коктейль, позади меня разразился скандал. Две женщины одновременно потянулись за последней упаковкой пророщенного гороха.

— Прошу прощения, но я первая это взяла! — рявкнула одна из них.

— Нет, не первая. Ты схватила пакет только потому, что увидела, что я решила его взять! — выкрикнула в ответ вторая.

Продавцу пришлось призвать на помощь не одного, а целых двух охранников, но к тому времени, как они прибыли, две скандалистки выяснили, что вместе ходили на йогу для беременных, и уже обменивались объятиями и рассказами о родах.

Это напомнило мне — как будто бы я нуждалась в напоминаниях, — что так как все дети в Ноттинг-Хилле либо одаренные, либо трудные, ни одна мамочка из Ноттинг-Хилла не признается в том, что перенесла обычные семичасовые родовые муки. Роды либо закончились через пять секунд благодаря музыке и дыхательным упражнениям, либо вылились в угрожающую жизни тридцатишестичасовую драму, окончившуюся хирургическим вмешательством, которое проводил, разумеется, ведущий лондонский специалист.

Закончив обсуждение родов, они перешли к не менее увлекательному разговору о детском питании.

Я услышала, как одна из них сказала, что она без ума от этого места, потому что здесь есть все самое лучшее, и когда что-то пускает ростки, это значит, «пища содержит наибольшее количество энергии и жизненной силы». Я заметила, что теперь о здоровой пище говорят с таким же благоговением, как об экстази в восьмидесятые.

Я не могла больше это слушать (новообращенные обожают поучать друг друга), так что я встала было в очередь за соком из свеклы, яблока, имбиря и моркови, но тут увидела, что пришла Маргарита, почти прозрачная в белом наряде. На ней были шорты до колен, туфли на каблуках и тонкая блузка в викторианском стиле под байкерской курткой. Хочу отметить, что она выглядела потрясающе, несмотря на бледность.

Обычно она казалась очень взрослой в нарядах от «Прада» и «Ланвин»[74], и, увидев ее сегодня, я подивилась произошедшим переменам.

Она заметила меня у стойки, и я указала на столик. Подруга села и пробежала глазами буклет, перечисляющий всех чудесных, заботливых поставщиков органической продукции «Фреш энд уайлд».

После обязательного двадцатиминутного ожидания я понесла свой крохотный стаканчик сока (жидкая унция дороже, чем изысканное вино) к столику и поцеловала прохладную щеку Маргариты.

— Может, сначала закажем, чтобы потом не отвлекаться? — предложила я. Это должно было занять некоторое время. Маргарита не пьет чай, кофе, алкоголь, не ест молочные продукты, красное мясо, продукты, содержащие муку и токсины. Никто не может понять, как она и Патрик, любитель бургеров, смогли поладить.

Мы подошли к прилавку с едой.

— Как насчет терияки из тофу с кунжутом и имбирем, — спросила я, изучая шведский стол, — обсыпанного полбой? Звучит неплохо.

Маргарита в конце концов выбрала роллы из авокадо, огурца и свеклы в водорослях и небольшую порцию кабачков с мятной подливкой и кешью, чем напомнила мне, что она всегда кормит своих мальчиков угнетающими блюдами из капусты вместо спагетти.

Мы прождали целую вечность, чтобы заплатить, пока продавцы болтали и игнорировали нас, так что мы поставили всю еду на один поднос, а Маргарита отправилась к бару за напитком. Потом наконец-то я вернулась к столу с маленькой бутылочкой воды с Фиджи. Пока я ждала, успела прочитать этикетку: «Вода взята в одном из чистейших источников, вытекающем из водоносного слоя, скрытом глубоко под вулканическими образованиями в первобытных тропических лесах Вити-Леву[75]».

Иногда мне кажется, вздумай «Фреш энд уайлд» продавать маленькие бутылочки свежего швейцарского воздуха, мы бы купили и их.

Маргарита с таинственным видом несла болотистую зеленую жидкость в пластиковом стаканчике с крышкой.

— Что это, морские водоросли? — спросила я. — Ты заказываешь все, что выглядит отвратительно.

— Это напиток из миндального молока, инжира и водорослей, собранных в озере в Орегоне, — ответила Маргарита, делая маленький глоток. — Я знаю, вы все надо мной смеетесь. Но тебе стоит попробовать. Действительно вкусно.

— Я в этом уверена. Итак? — спросила я, приступая к лососю. — Какие новости?

— Ну, — начала Маргарита, — ты помнишь вечеринку у Эйвери?

Мое сердце дрогнуло.

— Да, — подбодрила я ее. Даже при воспоминании о нашей первой встрече с Саем я снова ощутила искру притяжения, электрический разряд, пробежавший между нами. От этого у меня чуть не пропал аппетит.

— И ты помнишь, что, по словам Клэр, она видела в саду?

— Ну конечно, — повторила я, недоумевая, к чему она клонит. — Клэр рассказывала об этом на протяжении месяца.

— Вот, — протянула Маргарита, — как раз перед этим Патрик уезжал. Как я думала, в командировку. Но когда я снова просмотрела его дневник и выписки со счета, чтобы понять, сколько денег он выбросил на свою девку, которую, как он утверждает, он больше не видит… я обнаружила кое-что интересное.

— Правда? — неопределенно сказала я, решив, что в данный момент лучше не упоминать, что прочное финансовое положение Маргариты обусловлено тем, что Патрик по пятнадцать часов в сутки каждый день вкалывает в Сти, и он тратил СВОИ деньги.

— Да. Я обнаружила, что он снял четыреста фунтов наличными в банкомате на Пятой авеню пятнадцатого марта, во вторник, со своего личного счета в два часа дня. А мне он сказал, что был в Бахрейне. — Она ткнула вилкой в кабачок. — Итак, когда я приперла его к стенке пару дней назад, он сознался, что вместо Бахрейна был в Нью-Йорке. — Она отрезала маленький кусочек кабачка.

— Продолжай, — сказала я.

— Он утверждает, что хочет быть со мной абсолютно откровенным, что никогда ничего от меня не скроет, что признает свои ошибки и я могу просить его о чем угодно. Я все еще не знаю, кто она, и теперь даже не хочу знать. Патрик уверил меня, что все кончено. И рассказал, что во вторник летел ночным авиарейсом в Хитроу в бизнес-классе с Бобом Эйвери. Как будто бы это что-то меняет.

— О, — сказала я с легким разочарованием. — Двое мужчин в одном самолете. И что тут такого?

— Разве ты не понимаешь, что это означает? — спросила Маргарита, и румянец окрасил ее щеки и горло. — Мими, это означает, что Вирджиния не могла трахаться с Бобом накануне вечеринки в доме Эйвери, когда бродила по саду, — он летел одним рейсом с Патриком.

— О, понимаю, — медленно протянула я, когда до меня начало доходить. — Понимаю. — Ну конечно. Клэр просто учуяла скандал утром в день вечеринки. Мы даже встретились с ней за обедом, чтобы обсудить, какой Боб козел и какая Вирджиния шлюха.

Какое-то время я молчала.

— Ты рассказала Клэр шокирующую новость, что Вирджиния не изменяет безбожно мужу с ближайшим соседом Бобом Эйвери на глазах у всего сада?

— Я подумала, может, ты расскажешь, — ответила Маргарита. — Мне не до того. Если честно, мне плевать. Мне хватает забот с моим браком.

Мы закончили есть.

— Так с кем она была в доме Эйвери? — протянула я.

— Не знаю, и меня это не волнует, — сказала Маргарита. — Могу предположить, что она говорила правду. Она услышала шум от разбрызгивателя и зашла его выключить. Хотя если учесть, на что способны все живущие в саду, неудивительно, что никто ей не поверил.

Я собиралась с духом, чтобы подойти к бару, выстоять очередь, заказать латте и ждать.

— Да, кстати, когда я проверила его счета, то поняла, почему в тот день он был в Нью-Йорке, а не в Бахрейне. Забыла тебе рассказать.

— И почему?

— Потому что был День святого Патрика. Он был в Нью-Йорке. Патрик в Нью-Йорке на День святого Патрика. Со своей юной любовницей. Разве кто-нибудь мог устоять? Только не Патрик.

Когда я пришла домой, меня ждало письмо от Сая. Оно гласило, что он возвращается в конце месяца и надеется, что я в его отсутствие не свела знакомство с другими котами. Довольно невнятная, хотя и забавная метафора, особенно если учесть, что он подписался «Мышь».

Остаток дня я провела, пакуя вещи, чтобы мы успели выехать за город до пятничных пробок. Когда я встречаюсь с подругами за обедом, мой рабочий день начинается в десять утра и заканчивается в час, потому что я ничего не успеваю после обеда, так как мне к трем нужно быть в школе.

Все это доказывает тот факт, о котором я постоянно напоминаю Ральфу: женщины, которые ходят на обед, слишком заняты, чтобы работать. Я, например, слишком занята.

Клэр

Настал долгожданный день спортивных соревнований и летней вечеринки.

Я встала рано, потому что ровно в девять у навеса мне предстояла встреча с Патриком, так же как и с Триш и Александром Форстером, парламентарием-тори, сыном Форстеров, старшим братом Люси, который всегда приезжает на соревнования со своей семьей.

На восточной стороне сада был возведен навес. Каждый год это один и тот же белый тент.

Внутри, поверх травы, строители настелили зеленый брезентовый пол с квадратиками линолеума в центре, чтобы обозначить танцплощадку.

Стоял душный июньский день с давящей жарой. Трава в саду пожухла и почернела, хотя еще не наступил даже июль. Должно быть, глобальное потепление. Стивен больше не стриг газоны. Он подтвердил это, когда я застала его в саду, и мы обсудили таяние полярных снегов.

Прогуливаясь по тропинке, я увидела, что некоторые семьи вчера так и не убрали лягушатники, и на траве валялись водяные пистолеты, крикетные клюшки и теннисные мячи. Проходя мимо, я с тихим вздохом собирала их и клала на скамейки.

— Отлично сделано, старушка, — прокомментировал Патрик, когда я подошла к навесу.

Мне не нравится, когда меня называют «старушкой», потому что это печально похоже на печальную правду, но сегодня я поняла, что мне плевать. Я люблю день соревнований. Гонки, домашний лимонад, тающее мороженое, маленькие пиццы и закуски, все это нас сплачивает, и мы стараемся забыть разногласия ради детей.

Патрик нарядился в камуфляжные шорты, старые кеды и серую футболку.

Александр Форстер, тридцативосьмилетний представитель теневого кабинета Северной Ирландии, надел форму из молескиновых брюк, клетчатую рубашку, мокасины и смешные ярко-розовые носки в доказательство того, что он не зануда.

Его сопровождали Летиция в блестящих туфлях цвета каштана из «Бонпойнт» и батистовой блузке и Космо в крошечной рубашке, как у отца, которая, как я подозреваю, заказана по каталогу Вирджинии. Надо отдать ей должное. Она неподражаема, когда дело доходит до внедрения le style anglais[76] в гардероб представителей высшего общества. Наряд Космо завершали вельветовые бриджи и ботинки на пуговичках. Семейный любимец, терьер Хамфри, прыгал у их ног.

Форстеры жили в Вестминстере, в высоком узком доме с внутренним двориком, поэтому проводили свободное время (если не пребывали в Эссексе, избирательном округе Александра) в нашем саду.

— Давай остановимся на этом, ладно? — говорил Александр. — Я завтра же побеседую с Эндрю Марром. — Пока он говорил, в его кармане что-то зазвенело, он вытащил «блэкберри», заглушил его с таким видом, будто не осознавал, что делает, и, нахмурившись, сунул обратно в карман.

— Тебя не спрашивают, не хочешь ли ты стать новым лидером, Александр? Разве не пора тори обзавестись новым лидером? — говорил Патрик, открывая дверь в сарай. — У вас уже месяцев восемь никого нет.

Патрик, конечно, тори, но это не означает, что он обращается с товарищами по партии более уважительно, чем с остальными. Он гораздо более мил со мной, чем с ними, а я лейбориста.

— Чертовы газеты, — ответил Александр.

Мы взяли колышки из сарая. Мне досталась задача развернуть флаги. Патрик и Александр отметили старт и финиш и украсили деревья цветными фонариками, которые будут излучать волшебный свет в листве, поражая воображение детей яркими вспышками желтого, красного и зеленого.

— Хамфри, Хамфри, иди сюда! — неожиданно закричал Александр. Он только что выглянул из сарая, а собака где-то бродила.

— Хамф в танфевальном зале, — прошепелявила Летиция, которая называет себя «Летифией».

— Может, пойдешь найдешь его, Тици? — попросил Форстер. — Он сегодня еще не делал свои дела, так что лучше за ним приглядывать.

— Да, тебе лучше поторопиться, милая. Нам ведь не нужно merde[77] на танцполе, правда? — Патрик начал напевать. — Merde на танцполе может испортить весь праздник, ха-ха!

Я засмеялась, но не слишком громко, чтобы продемонстрировать, что плохо отношусь к грязи от собак, но не к самим собакам. Когда мы только что переехали, главные стычки происходили между родителями младенцев и еще более непримиримыми владельцами собак, и так как у меня не было ни тех, ни других, мне пришлось научиться ладить и с теми, и с другими.

Мы смотрели, как Летиция (Летифия, Тици) неуверенно скрылась под навесом.

— Итак, Клэр, просвети меня по поводу ситуации с продолжением рода, — попросил Патрик.

Я заметила, что в то время как английские мужья неизменно используют слово «ситуация», когда их интересует последняя информация о любом деле, которое находится под ответственностью жены, американцы используют слово «статус».

Маргарита отвечает за ситуацию с репетиторами, домашними заданиями, Итоном; Мими занимается более прозаичной ситуацией с мышами и прогнившими балками. В то же время Боб интересуется, к примеру: «Каков статус подготовки к рождественским каникулам на Карибах?» И сейчас у меня спрашивают о ситуации с продолжением рода, как будто Гидеон тут совсем ни при чем. Впрочем, муж полностью разделяет это мнение.

Патрик посмотрел на меня и откинул волосы с влажного лба. Было жарко и душно, в воздухе царило напряжение, и вокруг уже носились возбужденные дети, стреляя из рогаток, громко крича, бегая друг за другом, с нетерпением ожидая, когда же начнется праздник.

Я заметила, что Патрик изменился. Интересно, чем вызвано его добродушие — возможностью провести день с детьми, в то время как Маргарита немного ему уступила, или он просто развлекается как может с молодой любовницей в холостяцкой квартире? Я коротко отрапортовала, что на фронте деторождения без перемен.

— Думаю, ты неплохо справляешься, старушка, — ответил он. — Я хочу сказать, вы же купили дом, потому что думали, что скоро услышите топот маленьких ножек, так что ты неплохо справляешься, — с силой повторил он, — и лично я очень рад, что ты в общественном комитете.

Он смотрел на меня искренними темными глазами, как Калипсо смотрит на Ральфа, и я поняла, что он вовсе не плейбой, а человек, который слишком долго оставался для Маргариты на втором плане после ее диетолога, терапевта, дизайнера интерьеров, инструктора по йоге и, конечно же, детей.

Я решила не портить момент упоминанием о гараже, и протянула ему красно-бело-голубой флажок, оставшийся с 2002 года.

— Очень мило с твоей стороны, — сказала я, оглядываясь в поисках Александра. Вместо того чтобы вбивать колышки вдоль трассы, он улизнул, так что флажки привязывать было не к чему.

Патрик протянул флажок обратно.

— Послушай! — У меня родилась мысль. — Я пойду к Бобу Эйвери и вытащу его помочь нам вкопать колышки по обе стороны от трассы. Это работа для двоих мужчин. В любом случае остальные должны присоединиться. Ты не обязан все делать сам. Почему бы Бобу не помочь? Потом я привяжу флажки.

— Не беспокойся, — автоматически ответил он, — если я сам не справлюсь, то позову этого лентяя, Ральфа Флеминга.

Стоило ему упомянуть имя Ральфа, как я споткнулась о колышек. Патрик по-джентльменски протянул мне руку, и я опять обрела равновесие.

— Ладно, я сначала схожу за Бобом, и если мне не повезет, то приведу Ральфа, — беспечно ответила я. — Он только вчера вернулся из Кыргызстана. Так что сначала я попытаюсь привести Боба, а потом схожу за Ральфом, — твердо повторила я. Я подождала, не станет ли Патрик опять возражать, но он промолчал.

Я оставила флажки на траве у дома Эйвери и вошла в их сад, не преминув пройти мимо гаража. Все еще недоставало крыши. Первое, что я заметила, — это новый мангал для барбекю размером с машину на дорожке возле кухни.

Не было видно ни Салли, ни детей. Полагаю, она отправила их на утреннее занятие по альпинизму или выбрала еще более энергичное времяпрепровождение, пока у нее тренировка по кикбоксингу.

Боб был на кухне, читал «Уолл-стрит джорнал» с серебристой термокружкой кофе в руке. Я вежливо задержалась у сверкающих стеклянных дверей, ожидая, когда он жестом позволит мне войти. Ненавижу заглядывать в дома через двери, можно подумать, что я шпионю.

Я подумала, что не была у Эйвери с той самой суши-вечеринки в марте, когда началась вся история у Патрика с любовницей и у Боба с Вирджинией.

Сегодня на длинном узком столе в центре комнаты лежали школьные сумки детей, книги, приглашения и тетрадки с домашней работой, а на скамье переплетались провода мобильных телефонов, мини-ай-поды сахарно-миндального цвета, очки для плавания, резинки для волос и бейсбольные перчатки.

— Привет, Клэр, — сказал Боб, открывая огромную стеклянную дверь, отделявшую кухню от сада. — Чем могу помочь?

В этом все американцы. Они помнят твое имя, но не утруждают себя светской беседой. Если у Гидеона деловой обед, он приступает к делу, только когда подадут кофе. Американцы начинают деловые разговоры за закуской.

— Мне нравится твой мангал, — сказала я. Это была неправда. На самом деле я подумала, зачем Салли платит мне за дизайн сада, если весь эффект портит огромный стальной агрегат посередине?

Боб ухмыльнулся и подошел к мангалу.

— О да, — сказал он, поглаживая крышку из нержавеющей стали. — Три штуки баксов, не считая налогов и доставки.

Еще одна характерная особенность американцев. Они не стесняются говорить о деньгах.

— Где Грэйдон и Тоби? — продолжила я. Не имея собственных детей, я, как ни удивительно, с легкостью запоминала не только имена чужих малюток, но и их питомцев. Я и вправду говорила Салли, чтобы она убрала клетки с газона весной, но на кухне кроликов тоже не было видно.

— Длинная история, — засмеялся Боб. — Тоби в конце концов воплотил в жизнь свою мечту и замучил Грэйдона до смерти. Так что как только Грэйдон ушел к праотцам, мы отдали Тоби дочери домохозяйки и взамен купили хомячков. Чипа и Пина. Они умерли. Так что у нас новая парочка. Нип и Так.

— Понятно, — ответила я.

Последовало молчание. Я должна была объяснить свой визит.

— Боб, — начала я. Это будет непросто. Я оставила мысль попросить у Боба помощи. — Я знаю, что мы толком не разговаривали с ежегодного собрания, когда Патрик объявил всем о ваших планах построить новое здание.

— М-м, — отозвался Боб, отхлебывая кофе. Он не отрываясь смотрел на меня. Глядя на него, я подумала, что он, должно быть, лет на пять меня моложе.

— Я понимаю, что теперь пути назад нет, гараж почти готов, но я надеюсь, что ты осознаешь, как сильно недовольство в саду. Я чувствую, я должна дать тебе понять, что во время собрания почти все почувствовали, что вы с Салли водите нас за нос. Ты сказал Патрику, что построишь гараж. Ты сказал властям, что построишь гараж. Но это дом, и со всеми окнами и стеклянной крышей это сооружение станет монстром, который нарушит мир и бросит тень на наше существование на много поколений вперед.

Я замолчала, чтобы перевести дыхание. У меня остался один аргумент, и если он не поможет, мне придется нажать ядерную кнопку. В конце концов, мой палец подрагивал с марта.

— Я не могу убедить тебя снести здание, я это знаю. Но я и вправду считаю, что тебе придется долго успокаивать недовольных — а здесь много недовольных, — если ты не сделаешь ничего с крышей. Я прошу тебя. От лица комитета.

У меня нет полномочий говорить от лица комитета, так как я не председатель, но держу пари, что Боб недостаточно долго здесь живет, чтобы разбираться в подобных тонкостях.

— Не делай стеклянную крышу.

Боб не отрываясь смотрел на меня во время моей пламенной речи. Он дал мне закончить. Потом он выдохнул, поставил серебристую кружку на мангал и покосился в сторону гаража, который был настолько огромным и белоснежным, что на него было больно смотреть в лучах дневного солнца.

— Клэр, я понимаю, ты хочешь поскандалить, но здесь не о чем говорить. На гараж дано разрешение. Вы все имели возможность посмотреть проекты. У всех была возможность возразить. Я знаю, тебе лично было отправлено письмо. Я даже послал чертежи Патрику, так что самым ленивым не было даже необходимости ездить за этим в муниципалитет. Что еще я мог сделать?

Я слышала голоса детей. Я не могла больше ждать. У меня не было времени и сил объяснять ему, почему люди недовольны. Если он не понимает, что мы все против, чтобы простота и цельность сада, нетронутого с 1850 года, была необратимо нарушена совершенно необязательным возведением белого сверкающего гиганта вследствие бесчувственности Эйвери, он никогда не поймет.

— Я согласна с твоей точкой зрения, Боб, но не думаю, что, отправив планы Патрику, ты выбрал самый надежный способ ознакомить нас с ними, так как он никому не сказал, что они у него есть. Тем не менее, Боб, люди знают о тебе больше, чем ты думаешь. — Я не узнавала свой голос, но продолжила. — И если ты не будешь играть по правилам, ты обнаружишь, что в саду могут происходить очень неприятные вещи. Ты не понимаешь, как здесь все устроено. Люди знают о том, что ты хотел бы сохранить в тайне. Начнутся распри. И они так просто не закончатся. — Это было ужасно. Я говорила, словно героиня «мыльной оперы».

Я быстро прошла к его воротам и собрала флажки. Они пахли сараем. Боб остался на своем месте, будто бы защищая мангал. Теперь я могла разглядеть тени Меган, Кельвина, Маргариты и Курта, прыгающих по кухне, словно поп-корн в микроволновке.

— Думаю, тебе лучше говорить начистоту, что бы ты ни имела в виду, — сказал он мне, когда послышался звук приближающихся детских шагов и голосов. Я подошла к нему поближе.

— Ты знаешь, о чем я говорю, Боб.

— Не знаю, Клэр, — тихо ответил он.

— Если ты не сделаешь что-нибудь с крышей, я расскажу твоей жене о тебе и Вирджинии. — Я не могла поверить, что подобным образом угрожаю соседу.

Боб посмотрел на меня в недоумении, потом его лицо прояснилось и в глазах заплясали искорки.

— О, Клэр! — загрохотал он, ударив мясистой рукой по мангалу, так что его кружка запрыгала по отполированной стальной поверхности. — Французская лисичка? Эта симпатяшка? Боже, благослови тебя! Ты подняла мне настроение.

— Рада за тебя, — глупо ответила я. Что, черт возьми, он имеет в виду?

Он пошел за мной.

— Клэр…

— Что?

— Позволь дать тебе дружеский совет. Вместо того чтобы заботиться о том, как я изменяю жене, лучше обрати внимание на своего мужа.

— Гидеона?

— Ты слышала. — Он сделал глоток из своей кружки. — Или, может, вместе с ним поговорим? У нас как раз назначена встреча на десять.

— Могу я спросить, по какому поводу?

— То есть ты хочешь сказать, что не знаешь? — удивленно спросил Боб. Его лицо снова прояснилось. — Ты не знаешь… о Боже… — Он достал из кармана клетчатый носовой платок от Ральфа Лорена и протер крышку мангала. Потом снова покосился на гараж, и у меня в мозгу что-то щелкнуло. Он нанял Гидеона, чтобы спроектировать крышу. Значит, они отказались от проекта острой стеклянной крыши и будут возводить фирменную выдвижную крышу Гидеона. Моей первой мыслью было: «Слава Богу, они пошли нам навстречу, выдвижная крыша гораздо меньше способствует световому загрязнению». Вторая мысль была даже не мыслью, а чувством. Я поняла, что была вправе сделать то, что сделала, потому что раз Гидеон так поступает, у меня есть право выбирать себе будущее и идти своим путем, как посоветовала Донна.

— Думаю, мне лучше пойти домой и заняться лимонадом, — сказала я, чтобы оправдать свой уход.

— Клэр, — крикнул он мне вслед, — что ты там говорила, как важно не ссориться с соседями? — Я замерла. — Ты думаешь, я буду белым и пушистым? Мы пытались. Мы устроили вечеринку, и никто не отказался прийти. Теперь ваши вызывающе богатые соседи-американцы собираются что-то изменить в вашем драгоценном саду, и мы вам больше не нравимся. Мы такие вульгарные. Мы не понимаем, как себя вести. Мне жаль. Мы получили разрешение на перестройку. Мы потратили четверть миллиона фунтов. Так что вы проиграли. Мы победили. Вы всего-навсего из второго эшелона, миссис Стерджис, и лучше бы вы не совались в игру высшей лиги. Так что хватит скулить, ладно?

Я пошла назад по засохшей траве, тяжело дыша, с капельками пота на лбу.

Сначала я приду домой, приму половину гомеопатической успокоительной таблетки и подготовлюсь к разговору с Гидеоном о его предательстве (он сказал, что у него встреча и что вернется после обеда. Теперь я знаю, что у него встреча с Салли и Бобом, а обедает он черт знает с кем).

Я заставлю его признаться, что он спрятал письмо о гараже и действовал за моей спиной. Он лгал мне. И снял с ворот дома извещение о получении почты.

Но до того как начать действовать, мне необходимо сделать кое-что важное — и это что-то имеет отношение к Ральфу.

Я поспешила на кухню, сняла туфли и с легкостью помчалась наверх в спальню. Когда я увидела супружеское ложе с гладкими, белыми, чистыми простынями и взбитыми белоснежными подушками, то почему-то я отвела глаза.

Мими

— Нет, Мирабель, в последний раз тебе говорю, тебе нельзя надеть мои стринги, — прошипела я, запихивая трусики, чулки и бюстгальтеры в переполненный верхний ящик с бельем и закрывая его.

Мирабель не только считает, что mia casa — это sua casa[78], но и что вся моя одежда, украшения, туфли и даже нижнее белье принадлежат ей.

— Но ма-ам, — протянула Мирабель. Она настолько обнаглела, что надела мои трусы вместе с юбкой и топом и стояла перед большим зеркалом, разглядывая свою попу, прикрытую тонкой черной полоской хлопка. Это уж слишком. Я едва могу справиться с собственной сексуальностью, не говоря уже о свидетельствах расцветающей сексуальности дочери.

— Ты и вправду хочешь, чтобы на твой зад любовались все, кому не лень? — рявкнула я, замечая, как соблазнительно выглядит ее попка по сравнению с моей, настолько жалкой, что в те несколько раз, когда я обнажалась перед Саем, я выходила из комнаты задом, словно подданный перед монархом. Пози лежала на полу на спине, с восхищением глядя на Мирабель.

— Мам, — неожиданно спросила она, — а Мирабель будет учиться в университете?

Я не могла отдать должное несвоевременному вопросу дочери прямо сейчас.

— Подожди, Пози, — ответила я. — Может быть, и да, но сейчас мне необходимо разобраться с твоей сестрой.

— Если ты не хочешь, чтобы я носила твои стринги, почему ты держишь их у себя в комоде? — безжалостно спросила она.

— Во-первых, не твое дело, что я храню в комоде; во-вторых, мое белье — это МОЕ белье; и в-третьих, стринги — это негигиенично. — Я не стала вдаваться в детали. Дочь нетерпима ко всему вульгарному и грубому, так что вряд ли она смогла бы оценить информацию, что стринги фактически предоставляют микробам комфортный способ попасть из попы в уязвимое женское местечко.

— Как скаж, — ответила Мирабель, не выглядя убежденной.

— Так что снимай их и надень те, что я купила в «Маркс и Спенсер», — приказала я, стоя возле гардероба в бюстгальтере и трусах. Я пыталась решить, что надеть на соревнования. Важный выбор. С одной стороны, наряд должен быть не менее женственным, чем платье в эдвардианском стиле. С другой стороны, он не должен сковывать движения и мешать моей исторической победе в женских гонках (возрастная категория от шестнадцати до тридцати девяти лет).

Так что я надела белое спортивное хлопковое белье.

Я с интересом смотрела на свое тело. С тех пор как все произошло (не могу заставить себя использовать слово «интрижка») с Саем, я похудела. Не могу отрицать, это неплохо. Может, я испорчена, виновна и у меня разбито сердце, но я вешу меньше девяти стоунов впервые за десять лет.

Я сделала выбор в пользу льняной голубой юбки с подолом по косой из магазина «Мэрилин Мур» в Элджин-крессент и облегающей белой футболки. Пойду с голыми ногами. Я отправилась в ванную, накрасила тушью ресницы и пшикнула на подмышки дезодорантом Ральфа. Хотелось провести весь день в кровати, перечитывая любовный роман и рыдая, но я понимала, что привилегия быть обитательницей сада накладывает определенные обязанности. Я должна участвовать. Все должны участвовать. Это наш долг. Все дети были на улице, готовились к гонкам втроем, вместе с другими ребятишками. Кто-то лазил по деревьям, кто-то играл в футбол. Мужчины с важным видом разминались возле деревьев в слишком длинных носках, новеньких кроссовках, рубашках-поло веселых расцветок и бесформенных шортах.

Патрик рисовал белую линию финиша на траве, в то время как Маргарита готовила стол со сладкими призами и красными, белыми и голубыми розетками за первое, второе и третье места. Я заметила, что содержимое вазочек с призами изменилось, и теперь счастливые победители вместо батончиков «Марса» и конфет получат жевательных вегетарианских мармеладных мишек из «Фреш энд уайлд» или пастилу. Я решила не привлекать внимание детей к этому усовершенствованию.

Я отправилась было к Молтонам, чтобы узнать, не нужно ли помочь (надо было прийти раньше, но Ральф этим утром собирался бесконечно долго), когда заметила, что Мирабель и Пози взяли вязаный пояс, на который я потратила семьдесят пять фунтов в момент затмения разума в бутике на Кенсингтон-Парк-роуд, чтобы связать ноги для гонок, и меня накрыло пеленой ярости.

Я разозлилась больше, чем обычно, впервые с тех пор, как Кон и Гретхен приперли меня к стенке с многозначительным выражением лица в выходные, пока я мыла посуду после воскресного обеда. Они стояли позади меня и очень любезно пригласили нас с Ральфом присоединиться к ним на курсах по улучшению супружеской жизни при церкви Святой Троицы в Бромптоне.

Они сказали, что этот курс — чудесная возможность, мы с Ральфом откроем для себя, что занятие любовью по-христиански — чудесный дар Создателя, а любовь в браке дает самое страстное и веселое выражение человеческой сексуальности, не говоря уже о других преимуществах.

Все было ничего, пока Гретхен не упомянула слово «веселое», чего я просто не смогла вынести. «Веселое?» — повторила я, размышляя, если брошу керамическое блюдо с печеной ветчиной и лапшой в мою невестку, будет ли это расценено как агрессивный поступок.

— Какая чудесная мысль, Гретхен, но Ральф сейчас часто бывает в отъезде… — Я замолчала, и впервые в жизни мне показалось, что мытье посуды — неплохой отвлекающий маневр.

Теперь я бежала к дочерям с криком.

— Мой ремень от Миссиони! — вопила я (хотя вряд ли это был Миссиони — просто похож). — Снимите его! Снимите его немедленно!

Дети остановились, округлив глаза, я схватила их за плечи излишне сурово. Потом опустилась на колени и попыталась развязать узел. У меня не получилось, и я впилась в него зубами.

— Теперь ты все время в плохом настроении, мам, — услышала я тихий, печальный голос Пози.

— Если вы возьмете еще хоть что-нибудь без разрешения, — пробормотала я, впившись зубами в нежное шелково-кашемировое сокровище, — я вас побью.

— Ради Бога, мам, успокойся, — ответила Мирабель, — это всего лишь ремень.

— С нетерпением ждете гонок, да, мамочки? — крикнул Патрик, который с интересом наблюдал за нашим спором. — Надеюсь, подготовили свои доспехи? Думаю в этом году будут жесткие соревнования. Салли Эйвери занималась кикбоксингом и бегом по крайней мере дважды в неделю…

— Ну, от меня вы точно ничего не дождетесь, — сказала Маргарита, убедившись, что каждая розетка на булавке как следует застегнута. — Что касается соревнований, я абсолютно точно вне игры.

Я решила взбодриться. Пози права. Мне не стоит раскисать, особенно сегодня. Это самое ожидаемое событие года, день, когда абсолютно все, даже отшельники-мизантропы, которые не появляются в саду, выйдут на свет божий.

В любом случае избежать участия практически невозможно.

Встав невозможно рано, мужчины сооружали навес, втыкали металлические шесты, забивали колышки в землю, рисовали на газоне белые линии, развешивали флажки и энергично перекрикивались, словно профессионалы, занятые необычным и редким ручным трудом. Навес соорудили на стороне Колвилля, где он и останется до дискотеки, пока его не разберут в воскресенье.

Душно. Жарко было даже в моей юбке и футболке, и я позавидовала малышам, голышом плескавшимся в лягушатниках, обливая друг друга мыльными пузырями из пистолетов. Я позавидовала и Ральфу, который спал, с ногами забравшись на кровать. Он пошел было помочь, хотел одолжить у Клэр молоток. Его не было целую вечность, так что мне пришлось накормить детей обедом без него. Я почувствовала себя обиженной.

Когда он вернулся, напевая «Если бы у меня был молоток», то объявил, что его утомила вся эта суматоха, и попросил разбудить его перед началом гонок. Я не стала выступать, потому что он действительно выглядел усталым. Более того, выжатым как лимон.

Клэр, должно быть, делала дома лимонад. Я надеялась, что она вынесет его в кремовой эмалированной чаше, которую я ей подарила. Я увидела ее на распродаже у Лоры Эшли[79] и не могла удержаться от покупки — я даже подсказала, что чашу можно использовать как контейнер, чтобы она впустую не занимала место.

Я думала, что эмалированная чаша для лимонада станет украшением любой кладовки. Меня только слегка смущал тот факт, что у Клэр не было кладовки, у нее постминималистская (то есть абсолютно пустая) кухня с открытыми полками…

Патрик что-то кричал в микрофон соседям, столпившимся у черты. Программа соревнований не менялась из года в год: сначала спринтерские гонки для возрастных категорий до тринадцати и от тринадцати до пятнадцати. Потом гонки с яйцом в ложке, для которых использовались крупные яйца и деревянные ложки, потом гонки для тех, кому от шестнадцати до тридцати девяти, для тех, кто старше, гонки в мешках, гонки тройками, собачьи бега, марафон (один раз вокруг сада), и веселье завершится перетягиванием каната между жителями Лонсдейла и Колвилля.

Соревнования займут около двух часов, после чего нас ждало угощение из домашнего лимонада от Клэр и рожков мороженого от комитета.

Менее энергичные жители, знакомые с затяжным характером процедур, принесли с собой стулья и сидели с блаженными улыбками.

Возле старта гурьбой столпились малыши, в то время как родители что-то им подсказывали. После двух фальстартов Космо Форстер (ему почти два) был объявлен победителем и на плечах Александра доставлен к столу с наградами, где Маргарита предложила на выбор мармеладных мишек или пастилу.

До гонок с яйцом оставалось не меньше двадцати минут, так что я отправилась посмотреть, что делает Клэр. Она не очень любит соревнования, и мне казалось, что в подобные дни, когда вокруг много семей с детьми, нужно приложить дополнительные усилия, чтобы она чувствовала свою причастность.

Клэр

— Я подумала, тебе может потребоваться помощь с лимонадом.

Мими. Как всегда, она просто вошла в мой дом, без стука. Повезло, что она не сделала этого около часа назад — хотя я из предосторожности заперла двери кухни, чтобы избежать подобного рода неожиданности. В день летней вечеринки движение из одного дома в другой еще более оживленное, чем обычно.

Слава Богу, я подумала о том, чтобы использовать ее чашу. Я сомневалась, не отдать ли ее на благотворительные цели, но заколебалась, и огромная кремовая посудина (хотя я страстно ненавижу кухонную утварь в стиле ретро) с витиеватой черной надписью «Лимонад» стояла на моем бледном дубовом столе, ожидая, когда ее наполнят колотым льдом, дольками лимона и сахаром. Непростая работа, но я знала, что все ее оценят.

— О, Мими, — ответила я, не глядя на нее, начисто вытирая рабочие поверхности кухни от редких пятен или клейких луж, чувствуя себя словно Бри в «Отчаянных домохозяйках», — как мило. Но думаю, я справлюсь.

— Ты собираешься на соревнования? — спросила она. Мими попробовала лимонад прямо из черпака, поморщив носик, когда кислая жидкость попала ей на язык, и показав мне два пальца в знак одобрения. Она отлично выглядела, хотя и не слишком спортивно, в голубой юбке и белой футболке. — Ты же хочешь пойти. Ральф приходил за молотком?

— Секундочку, — ответила я. Ее присутствие на кухне меня нервировало, если не сказать больше. Интересно, смогу ли я еще когда-либо выдержать долгий, приятный девичий треп, когда мы обсуждаем всех живущих в саду по очереди? Я проигнорировала вопрос о Ральфе и молотке, потому что не знала, что он сказал ей по возвращении.

Она выпорхнула обратно в сад, к детям и соседям, которых микрофон притягивал, словно звонок на грузовике с мороженым.

— Я присоединюсь через минуту! — крикнула я ей вслед, пытаясь придать своему голосу беспечность.

Я вынесла чашу с лимонадом и поставила ее на стол, который накрыла тяжелой льняной скатертью. Затем соорудила из пластиковых стаканчиков две башенки одинаковой высоты возле черпака. Мне не нравилось подавать что-либо в пластиковой посуде, но выбора не было. Потом я присоединилась к толпе у беговой дорожки, спрятав немного льда и лимонада на потом, чтобы долить в чашу, когда соревнования, включая перетягивание каната, завершатся.

Родители стояли возле финишной черты с цифровыми камерами, чтобы запечатлеть успехи своих чад. Было много смеха и улыбок, но этот день никогда не обходится без слез и вспышек гнева. Маргарите приходилось выдавать огромное количество розеток за первое место, даже тем, кто приходил вторым или третьим.

— Давай, Пози, — подбодрила я. Она стояла вдалеке, наряженная в чудесный батистовый комбинезон и в сандалии, очень сосредоточенная, с яйцом и ложкой в руке.

— Небольшая задержка связана с тем, что миссис Флеминг отправилась за мистером Флемингом, чтобы позвать его понаблюдать за участием мисс Пози Флеминг в соревнованиях для тех, кому еще нет семи лет, — проинформировал общественность Патрик.

Сердце в моей груди забилось о грудную клетку. Не могу поверить, что стою здесь, как будто бы все совершенно нормально. Моя способность к притворству заставляет задуматься, какие темные, зловещие или странные тайны скрывают все эти жизнерадостные обитатели сада в шортах и летних платьях за будничными лицами.

— Возможно, сейчас подходящий момент, чтобы отведать превосходного домашнего лимонада, любезно предоставленного миссис Стерджис! — заорал Патрик, и люди начали подтягиваться. Я поняла, что мне нужно подойти к своему столику и разливать лимонад. Так я и делала, пока не появился Ральф, еще более помятый, чем обычно, с довольной Мими.

Патрик объявил начало соревнований для детей, и родители громко поддерживали своих чад. Собаки, привязанные к скамейкам, безумно лаяли. Потом у меня упало сердце от сознания того, что все будут пытаться убедить меня принять участие в «гонках мамочек», как бестактно называют соревнования для женщин от шестнадцати до тридцати девяти. Потом мне пришло в голову, что я сорвалась с крючка. В прошлом году мне исполнилось сорок, и я теперь слишком стара.

Вирджиния, Триш, Мими, Люси Форстер и Присцилла Форстер толкались на старте. Их дети стояли вдоль беговой дорожки и финишной прямой. Все они кричали «давай, мамочка» и прыгали, разбрасывая обертки от конфет.

— Триииш, что ты делаешь в этой гонке? — протянула Вирджиния, поправляя лямку бюстгальтера под летним платьем. — Ты же не собираешься притворяться, что тебе еще нет сорока?

— Конечно же, нет! — с жаром ответила Триш и покраснела. На ней было платье с запахом, но создавалось впечатление, что как только начнется гонка, она сорвет его с себя, словно суперженщина, и мы увидим аэродинамический облегающий костюм.

Мы все были приглашены на вечеринку по поводу сорокалетия Триш в прошлом году (такое не забывается — нас всех отвезли в Литтл-Содбери, за столами собралось сто пятьдесят человек, за каждым столиком — свой сомелье, и если дамы замерзали, к ним подбегал швейцар с кашемировым пледом), но решили позволить ей притворяться, что ей все еще тридцать девять. После такого гостеприимства это меньшее, что мы могли сделать.

Мими была босиком. Все остальные надели кеды. Ну, Вирджиния слишком элегантна, чтобы надеть кеды. На ней были легкие белые парусиновые туфли и бледно-лимонное платье с открытой спиной. Казалось, что ее смуглую спину ваяли ангелы.

— Клэр, — крикнула мне Вирджиния, — если Триш участвует в гонках, тебе тоже можно!

— Очень соблазнительное предложение, Вирджиния! — крикнула я в ответ, пытаясь не звучать как старая печальная кошелка. — Но думаю, я воздержусь.

Затем я увидела, как по тропинке кто-то устремился к старту, проталкиваясь через зрителей. Это была Салли Эйвери. Она казалась гибкой и была похожа на мальчика в шортах и топе. Она еще укоротила волосы, и прическа подходила ее спортивному стилю. Я вспомнила, что Эйвери впервые участвовали в соревнованиях. Они явно еще не уловили, что вся штука состояла в том, чтобы делать вид, что ты не особенно стараешься, хотя на самом деле из кожи вон лезешь, чтобы победить. Должна признать, со стороны Салли и Боба потребовалось мужество, чтобы прийти, учитывая, что в этом году они — personae non gratae.

Салли встала на линии рядом с Вирджинией и Мими, которая как раз громогласно объявила всем, что ей нужно в туалет, что она весь год не была в спортклубе и как она боится, что у нее схватит живот между стартом и финишем. Другие нервно засмеялись, когда Мими неожиданно схватилась за юбку и села на корточки, как если бы ее скрутило.

— Я бы хотел сделать объявление, — послышался бесцветный голос Патрика. — Относительно здоровья и безопасности, ха-ха. Я в одностороннем порядке ввел некоторые изменения в правила проведения гонок для взрослых. Надеюсь, соревнования станут еще веселей, если только это возможно.

Мамочки нервничали, выражали нетерпение и шушукались. Салли и Триш начали разминаться.

— Мамочки… то есть дамы побегут без обуви, — известил Патрик, — а мужчинам придется подождать, чтобы узнать, что приготовлено для них.

Все женщины начали покорно разуваться. Все, кроме Салли Эйвери. Она не двигалась.

— Давай же, нам всем придется это сделать, — сказала ей Люси Форстер, словно строптивому ребенку. — Давай-давай.

— Но я никогда не бегаю босиком, — сказала Салли, — никогда не знаешь, что в траве. И с какой стати? Что происходит в этом саду?

Я еще больше обрадовалась, что не приняла приглашение Вирджинии.

— Давай же, Салли, не порть все веселье, — сказала Мими. — Доставим Патрику удовольствие.

— Если ты не снимешь кроссовки, то это будет считаться жульничеством, — сказала Триш. — Мы не потерпим жульничество.

— Ну, на самом деле Мими всегда жульничает, — указала Вирджиния в защиту Салли. — В прошлом году она бежала, хотя соревнования были по спортивной ходьбе.

— Придержи язык, ты же знаешь, это неправда, — сказала Мими. — Как ты смеешь обвинять меня в жульничестве?

— Ради Бога, предполагалось, что это будет весело! — рявкнула Салли. Она сняла кроссовки, затем бросила их на дорожку и удалилась. — Здесь витает слишком много остерогена, так что вряд ли соревнования принесут пользу здоровью, — на прощание сказала она.

Женщины переглянулись, втайне довольные, что дело обернулось подобным образом. Ничто так не бодрит, как публичное выражение враждебности.

Патрик спокойно подошел к кроссовкам.

— Шустрая какая, — негромко заметил он, поднял кроссовки с дорожки, зажал их под мышкой и поднял микрофон к губам.

Я оставила столик с лимонадом и быстро подошла к финишной прямой, на которой уже толпились зрители. Зрелище, когда молодые мамочки борются за первенство, нельзя было пропустить.

А потом я увидела, что Сай Каспариан, возможно, впервые заявил о себе в коммунальном саду. Он, должно быть, принял к сведению мой совет, что лучше посещать общественно значимые события.

Он чувствовал себя в своей тарелке.

Сай занял позицию справа от финишной черты.

Мне стало понятно, почему Мими тайно в него влюблена (она отнекивается, но она совершенно не умеет лгать, у нее все можно прочесть по лицу).

Сай смуглый и прекрасно выглядит в джинсах, мокасинах на босу ногу и в белой рубашке из «Фасоннабль». Он слишком сильно расстегнул рубашку, но ему это даже шло, и мой взгляд на секунду задержался на темных волосах на его груди.

Потом Патрик крикнул: «Марш!» — и все взгляды обратились к дорожке. Как всегда, это была серьезная борьба с самого начала, Триш и Мими вырвались вперед и бежали к нам, дыша друг другу в спину, большие груди Мими бились под ее футболкой, шея Триш покрылась испариной, она сильно работала руками.

У обеих лица были искажены гримасой. Интересно, понимают ли они, как непривлекательно выглядят? Я услышала, как Сай посмеивается.

Мими добежала до черты, победно выбросила руки, запрыгала, схватила Пози и закружила в триумфе. Затем направилась к столу с розетками и призами.

Сай подошел, когда она старательно прикрепляла розетку к футболке, отдав свои призовые сладости гордой Пози. Когда Мими заметила Сая, ее лицо покрыл румянец, а челюсть отвисла. У нее изменилось лицо.

— Я знал, что ты быстрая, но не думал, что настолько, — сказал мультимиллионер и потрепал Пози, которая быстро сбежала.

Я не услышала ответ подруги, потому что на нее налетела Триш.

— Не ты победила, Мими, это я была первой! — услышала я ее громкий и агрессивный голос.

— О, а я думала, что я, — ответила Мими. — Ну… Сай, это моя подруга, Клэр, она живет в двух домах от меня в Колвилле, — сказала соседка, притянув меня к себе.

— Но мы знакомы, мы встречались у Додд-Ноублов, — к моему удивлению, ответил Сай. Обычно мне приходится напоминать красавцам мужчинам, что мы встречались и кто я такая. — Клэр — мой садовник. И я думаю, ты прекрасно справляешься, — добавил он с улыбкой, на которую я ответила.

Потом мы стояли и смотрели следующую гонку, которая, по наблюдению Мими, была еще более напряженной, потому что у женщин после сорока «больше времени для тренировок» и они «тратят больше времени и денег, чтобы держать себя в форме».

Затем последовали мужские гонки. Патрик объявил, что все мужчины должны бежать спиной вперед, вследствие инцидента, произошедшего в прошлом году, когда бегуны так быстро добрались до финиша, что сбили с ног зрителей, в том числе маленьких детей.

— В Понсонби гонки папочек проходят так бурно, что их заставляют прыгать, — сказала Мими Саю.

— Понсонби? — с интересом спросил он. — Ты имеешь в виду начальную школу Понсонби?

— Да, мы все здесь родители учеников Понсонби, — ответила она, засовывая мармеладного мишку в рот.

— Неужели? — сказал Сай.

Патрик захотел участвовать в гонке, потому что три его сына смотрели и равнялись на него. Так что он протянул микрофон Ральфу, который заявил, что даже стадо диких жеребцов не сможет заставить его бежать.

Мужчины выстроились в линию, все с намерением победить. Глядя на них, я подивилась, как всех этих агрессивных самцов можно было хотя бы пять минут удержать в офисах Сити, не говоря уже о двенадцати часах. Они бежали задом наперед, выворачивая шеи, чтобы рассмотреть дорогу. Боб Эйвери умудрился сбить с ног Патрика, который тяжело шлепнулся на мягкое место. Я услышала, как тревожно вскрикнула Маргарита.

— Один выбыл, — прокомментировал Сай.

Но Боб даже не остановился, чтобы посмотреть, все ли в порядке с Патриком, а просто перешагнул через него, как будто именно для этого всю жизнь тренировался — чтобы выиграть гонки для тех, кому нет сорока. Остальные мужчины постарались не слишком явно продемонстрировать свою злость.

Боб поднял руки к небу, обнял детей и направился к Маргарите, которую больше занимал Патрик, чем розетки для победителей. Это дало мне надежду, что примирение возможно. Потом я услышала, как она спросила Боба, не возражает ли он, если получит розетку со вторым номером, потому что ей бы хотелось оставить розетку с первым номером для детей, но он ответил, что очень даже возражает, и отпустил какое-то замечание, что вторые номера для неудачников.

Потом Калипсо выиграла собачьи бега, к величайшей радости Флемингов, но надо сказать, в основном потому, что Мими стояла на финише с косточкой, которую притащила Пози, и дала понюхать ее Калипсо перед началом гонки. Другой владелец собаки, Сара Пилчер, которая возлагала надежды на свою охотничью псину, Баттер, закричала: «Ах ты, сучка!», когда Калипсо стрелой понеслась к Мими, а все другие собаки, и Баттер вместе с ними, закончили гонку сварой на траве.

— Надеюсь, ты обращаешься к моей собаке, а не ко мне, — ответила Мими, которая внезапно стала казаться очень счастливой.

Затем Боб Эйвери с легкостью выиграл марафон, ему немало помог тот факт, что Патрик Молтон снял свою кандидатуру в связи с ранением. Боб ходил с двумя розетками с первым номером на рубашке-поло и выглядел очень довольным, как будто бы он не вызывал ненависть всего сада и его гараж не мозолил всем глаза.

Потом мы все построились для перетягивания каната. Колвилль против Лонсдейла. Это всегда прекрасная возможность для тех, кто работает не банкирами, а архитекторами, писателями или консультантами, кто живет в меньших домах на «неправой» стороне сада, тонко поддеть жителей Лонсдейл-гарденс на «правой» стороне, которые зарабатывают миллионы в финансовой сфере и живут в пятиэтажных особняках с отдельным входом для торговцев.

— Давайте, обрюзгшие плутократы, покажите, из какого теста сделаны! — рычал Ральф, натягивая канат, вены на его шее налились кровью. Мои руки болели, и я тянула изо всех сил, заняв позицию рядом с Ральфом. — Покажите нам, маленьким людишкам, какие вы сильные, властные и важные со своими большими домами, зарплатами с семью нулями и бонусами в миллионы фунтов! — ревел он. — Тяни, Колвилль, ТЯНИ!

Но, как всегда, выиграл Лонсдейл. И все было кончено до следующего года. Я сказала Ральфу и Патрику, что все прошло гладко.

— Всего один скандал среди мамочек, так что можно признать, в этом году соревнования прошли спокойнее, чем обычно, — согласился Ральф, похлопывая Патрика по спине и поздравляя его с успехом в роли ведущего.

— Очень мило с твоей стороны, Ральф, — сказал Патрик. Думаю, у него и вправду поднялось настроение. Особенно после выходки Салли. — Мне нравится думать, что хотя бы один банкир благодаря мне закончит в реанимации, так что я слегка разочарован, но если честно, в этом году лишь я пострадал, — продолжил он. — Даже хотя я повредил только копчик, один из многих органов мужского организма, которые не востребованы в современном мире, все-таки было довольно больно. — Он потер копчик и поплелся к Маргарите.

Дети побежали под тент, где их развлекал мистер Сосиска в зрелищном наряде. Я начала было искать Мими, чтобы вместе с ней над ним похихикать, но потом вспомнила, что решила ее избегать. Как бы то ни было, хотя Пози и компания были все еще здесь, Мими исчезла.

Собирая использованные пластиковые стаканчики, я прошла мимо Люси Форстер.

— Разве это не было супер-супер-супервесело? — спросила она. — Думаю, наш сад — самый-самый-самый милый в Ноттинг-Хилле, правда?

Пока я думала, что на это ответить, Люси продолжила:

— И все так хорошо друг с другом ладят, правда?

Мими

— Думаю, ты с самого начала знал, что я не хожу вокруг да около, — сказала я с бьющимся сердцем, — если мне что-то нужно, я просто добиваюсь своего.

— Да, думаю, я это заметил, в каком-то смысле, — ответил он, растягивая слова.

Сай смотрел, как я пытаюсь пришпилить розетку к футболке, но булавка не желала открываться, а пальцы меня не слушались.

Он сделал это вместо меня. Когда я увидела его сильные смуглые пальцы с чистыми ногтями возле своей груди, то почувствовала слабость. Я знала, чтобы поприветствовать Сая с холодным высокомерием, когда увижу его снова, мне потребуются все мои силы. Но мое обещание самой себе, что когда я в следующий раз его увижу, то буду высокомерной и недоступной, испарилось в летнем воздухе, подавленное жаром и похотью.

Я с успехом сдержала в себе порыв предложить заскочить к нему домой, подняться в спальню и предаться разнузданному дикому сексу. Нельзя быть слишком прямолинейной. Но может, я бы и не удержалась, если бы к нам не подскочила Триш и не попыталась сорвать розетку, которую Сай только что пришпилил к моей груди.

— Не ты победила, Мими, это я была первой, — сказала она сдавленным голосом.

— О, а я думала, что я, — мне страстно хотелось, чтобы она исчезла.

— Ну, давай спросим Сая, — настаивала Триш. — Сай, кто выиграл? Я или Мими? Ты же смотрел.

— Не рассчитывайте на меня, — запротестовал он, попятившись. — Я всего-навсего невинный зритель. Вы обе бежали очень быстро. В любом случае я думал, что главное не победа. В вашей стране.

— Значит, ты ошибался, — сказала я. — Участие не считается, главное — победа.

— Не уверен, что понимаю Триш, — сказал Сай, когда она ушла. Меня порадовало, что, несмотря на то что Триш выглядела потрясающе в коротком облегающем платье, он ее не понимал.

— Думаю, никто не понимает, — ответила я. — Наверное, в каждом саду есть своя Триш. Обычно она гладит всех против шерсти, но потом неожиданно делает что-то невероятно доброе, например, тайком дает тебе ключ от сада, если ты потеряла свой. Тогда понимаешь: не ее вина, что она такая неприятная особа, она ничего не может с этим поделать.

Я смотрела, как Триш удаляется, и внезапно вспомнила известную историю о вечеринке Триш и решила, что Сай к ней готов.

— Я должна тебе рассказать, что она однажды сделала… — заговорила я, думая, что уже слишком поздно останавливаться. — Однажды она устроила для нас обед и всем пустила пыль в глаза: официанты, серебряная посуда… На следующий день ее домоправительница, Эстелита, мне позвонила: «Мадам, прошу прощения, миссис Додд-Ноубл попросила меня вам позвонить, не у вас ли ее ложки?» — Я правдоподобно изобразила голос колумбийки-домоправительницы. — Я ответила, что нет, по какой-то нелепой случайности у меня не было ложек Триш, — продолжила я. — А потом я услышала, что Триш шипит: «Продолжай, Эстелита, спроси снова, это серебряная десертная ложка!» — так что Эстелита чуть ли не в слезах повторила вопрос, и я сказала, что нет у меня ложки, и какое-то время все продолжалось в том же духе, представь себе. Пару часов спустя она снова объявилась и сказала, что миссис Додд-Ноубл попросила ее позвонить еще раз и не могла бы я поискать в сумке и карманах, вдруг ложка случайно там оказалась.

Я начала сожалеть, что рассказала этот анекдот, по нескольким причинам. Прежде всего потому, что Саю могло показаться, что я известная клептоманка или, того хуже, воровка.

— Ну наверное, это не первый раз, когда ложка убегала с блюдом? — улыбнулся он мне. Я с облегчением выдохнула.

Меня окружили друзья и соседи. Патрик полусерьезно шутил о перетягивании каната, марафоне и мистере Сосиске. Но все же мне казалось, что мы с Саем одни. Легкий ветерок обдувал мои щеки и развевал кудряшки. Чудесное ощущение.

— Лимонаду? — неожиданно предложила я. — Клэр славится своим лимонадом. Она сама его делает. В своем доме. По традиционному рецепту, как в старые времена.

Последовала пауза. Я ждала, пока Сай раздумывал над моими словами, и почувствовала себя весьма неловко. Я осознала, что именно я всегда делаю первый шаг. Все это неправильно. Я никогда не могла думать о себе как о загадочной, ласковой кошке, как рекомендуют гуру отношений. Я всегда была неловким щенком…

Мои щеки горели от унижения, я оставила Сая и направилась к столику Клэр с чашей лимонада возле ивы, чтобы продемонстрировать, что в любом случае мне все равно.

— Не спеши, киска, — прошептал Сай в мое ухо, остановив меня. — Не уходи. Я придумал кое-что… м-м… столь же традиционное и освежающее, чего бы мне хотелось даже больше, чем лимонада миссис Стерджис…

Потом он громко сказал:

— Мими, мне нужна твоя помощь. Ты не могла бы взглянуть на мои подоконники? Я так и не нашел никого, кто бы мог украсить их по фэн-шую.

— Правда? — также громко ответила я. — Хорошо, я взгляну, может, Донна ими заинтересуется.

Я быстро оглянулась. Ральф стоял с Клэр и Патриком возле столика с лимонадом. Маргарита убирала свой столик. Джереми Додд-Ноубл играл в футбол с мальчишками, среди которых были Кас и трое Молтонов. Очень непринужденно мы направились к воротам в садик Сая. Он открыл для меня калитку. Она скрипнула, и я вошла, даже не оглянувшись, чтобы проверить, не смотрит ли кто-нибудь. Его сад был одним из самых красивых в ряду. Клэр хорошо поработала. Она разделила землю на горизонтальные полоски, засадила их семенами трав, овощей и так далее, так что сад был весь в цвету. Красиво. Проходя мимо, я сорвала цветок лаванды и растерла его между пальцами, которые еще горели от каната, и фыркнула.

— Ты имеешь в виду эти подоконники? — сказала я, когда мы попали на кухню. — Но тут нет никаких подоконников.

— Нет, я имел в виду те, что наверху, — ответил он. — Здесь нет никаких подоконников, здесь, где окна выходят на… potager[80] твоей подруги Клэр. — Он произнес слово «potager» с сильным ударением на последний слог.

Я сделала мысленную пометку сказать Клэр, чтобы она не использовала слишком претенциозные термины. Я имею в виду, что латинские названия звучат нормально, но сельскохозяйственные названия на французском — это глупо. Я последовала за Саем на кухню.

Она была залита светом, льющимся из огромных оконных стекол по обе стороны. Стекла были безупречно, сверкающе чисты. Глядя на них, понимаешь, что настоящая роскошь — это когда другие мягкими тряпочками полируют твои окна весь день, а не просто моют твой пол время от времени.

Я встала посередине, где, как я думала, меня не будет видно ни с улицы, ни из сада, и прислонилась к глянцевой поверхности стола в ожидании его поцелуя.

— Нет, — приказал Сай, прильнув ко мне, сажая меня на стол.

Я чувствовала запах сигарет, согретой солнцем кожи, жареных кофейных зерен и сладкую цитрусовую нотку, которую раньше не замечала. Интересно, откуда она?

— На столе, — сказал он. Я поняла, что он имел в виду. В прошлый раз все произошло на длинном кухонном столе, прежде чем мы удалились наверх, в роскошь его холостяцкой спальни.

Но я не могла двигаться. Он меня подавлял. У меня пересохло во рту. Я поднырнула под его рукой и почему-то побежала. Мне хотелось в его спальню. Было бы безумием сделать это здесь. Нас могли увидеть.

Я добралась до второго этажа, огромного пространства, уставленного длинными низкими диванами и огромными букетами лилий. Полы были устланы кремовыми коврами. Я не остановилась, но побежала к лестнице на третий этаж, где была его спальня. Я уже представляла себе, как брошусь на огромную кровать, извиваясь обнаженным телом на меховом покрывале, ожидая, когда он расстегнет ремень.

Но когда я достигла лестничного пролета, Сай схватил меня за лодыжку. Я извивалась, пытаясь освободиться, но он стянул меня к себе вниз по лестнице, расстегивая джинсы. Бум-бум-бум, я была словно Винни Пух, которого Кристофер Робин беспечно тащил по лестнице, прежде чем мальчик и медведь отправились в столетний лес.

— О-о, — выдохнула я не от боли, а чтобы завести его.

Но он меня проигнорировал.

Сай залез мне под юбку и стянул с меня трусики, прямо через колени, лодыжки и заляпанные грязью ноги. Слава Богу, он не посмотрел на трусы (к сожалению, это были не эротичные стринги, а белые хлопковые шортики), прежде чем бросить их на лестницу. Теперь я повернулась к нему лицом, упираясь в края ступеней, которые впивались мне в спину, но не слишком болезненно. Потом он расстегнул ремень, не глядя вниз, не отрывая глаз от моего лица.

Обычно я на такое не способна. Когда я смотрю фильмы, где герои трахаются на кухонном столе (Джессика Ланж и Джек Николсон в «Почтальон всегда звонит дважды», классическая сцена) или на пляже, я думаю: «Они испачкаются в муке/песке; это опасно/неудобно». Мне становится интересно, сколько стоит платье, которое мужчина искусно сорвал со своей дамы. И кто будет убираться в квартире после того, как Сибилл Шеперд и Брюс Уиллис наконец-то закончат.

И мне всегда казалось неправдоподобным, что покрытые испариной любовники не могут отложить проявления страсти на пару секунд, так, чтобы добраться до милой, удобной кровати с пружинистым матрасом.

Ну, оказалось, раньше я просто не знала, что такое страсть. Настоящая страсть заставляет забыть о безопасности. Настоящая страсть застигает тебя в лифте, возле шкафа, в нелепых позах. Ты забываешь, что тебе неудобно, и мужчина на тебе — не твой муж и не твоя акушерка, и он может видеть волосы на твоем лобке и довольно много еще твоего обнаженного тела при дневном свете.

Позже тебе придется заплатить состояние за лечение спины. Это как роды. Они начинаются без твоего на то желания. Это происходит, и все. Как и настоящая страсть.

— Свобода — это свобода возможности, а не свобода от необходимости, — рассуждал Сай, кидая лед в стакан. Он налил виски и протянул мне. Я не люблю виски, но с жадностью сделала глоток, положив руку Сая на свой зад, так, чтобы он мог сжать мою ягодицу.

Мы снова на кухне. Сай говорил о своей яхте. Я начинала понимать, почему он не связан женой и детьми. Главным образом потому, что у него была яхта. Единственная фотография во всем доме стояла в спальне Сая. На ней был сам Сай в окружении команды «Саломеи». Он был в джинсах и голубом свитере. Команда — в безукоризненно белых парусиновых брюках, с эполетами на плечах, с синими и золотыми галунами. Он светился от счастья, зубы белели на загорелом лице, он выглядел раскованно, в то время как его команда и капитан стояли навытяжку.

— Я могу делать что хочу, идти куда угодно. И кто променяет такую возможность на собственный самолет?

Я бы точно не отказалась от собственного самолета. Но лучше промолчать. Я не хотела, чтобы Саю даже на секунду пришло в голову, что меня привлекает его богатство. Никогда. Пусть думает, что мне оно совершенно безразлично.

— В прошлый раз, когда я путешествовал, со мной были Эд, продюсер из Лос-Анджелеса, и Том Круз, — продолжил он, хотя только что сказал мне, как ему надоели личные самолеты. — Они хотели поговорить о финансировании. Так что мы полетели из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк со сценаристами. Мы поужинали в самолете. Было чудесно. Омлет с трюфелями, шато латиф, все такое. Но я мог думать только о том, что заперт в самолете с Томом Крузом и мне придется слушать его разговоры о сайентологии в течение пяти часов, в то время как я мог быть на «Саломее», в компании звезд и моря.

— Как ужасно, — сказала я. Хотя я могла придумать что-то гораздо худшее, чем быть рядом с Томом Крузом в кожано-ореховой кабине частного самолета, занимаясь оральным сексом. Но я удержалась от комментария. — Итак, ты закончил? — спросила я. Другими словами, мне хотелось знать, увижу ли я Сая в ближайшее время. Опять-таки я первая спрашивала.

— Ну, не совсем, — ответил он.

— Но сколько может стоить ремонт яхты? — поинтересовалась я. Когда человек богат настолько, что это превосходит желания отъявленного скупца, мне всегда хочется знать, насколько же он богат, сколько тратит, на что… и почему.

— Зависит от того, какая у тебя яхта. Зависит от того, какие игрушки тебе нужны. Зависит от материалов, дизайнера, рабочих… — ответил Сай, придвигаясь, чтобы поцеловать меня. Я заметила, что он украдкой взглянул на часы от Картье за моей спиной, целуя мои влажные кудряшки у шеи и уха. — Разреши мне кое-что пояснить. Яхта — абсолютный показатель богатства. Самолет, имение — все это стандартный набор для тех, кто только начал играть в богатого. Яхта — для настоящих больших мальчиков. Это самое дорогое из того, что можно иметь, но она доставляет ни с чем не сравнимое удовольствие.

— Правда? — спросила я, играя с его волосами и поглаживая щеку.

— Почти ни с чем не сравнимое, — поправился он. Я почувствовала, что мне надо идти.

Я решила выскользнуть через переднюю дверь, так как в саду было слишком много народу. Я на ходу поцеловала его в щеку. Полегче, полегче, сказала я себе. Не спрашивай, когда вы снова увидитесь. Ты замужняя женщина. У тебя есть дети. И репутация порядочного гражданина Ноттинг-Хилла, которую нужно поддерживать.

— Так ты будешь здесь на следующей неделе? — спросила я. Стоило словам сорваться с моих губ, я прокляла себя.

— Может, да, может, нет, — последовал ответ. — А ты?

— Может, да, может, нет, — солгала я, и у меня снова упало сердце. Он не думал о том, чтобы снова со мной увидеться. А на следующей неделе мне совсем нечем заняться. Я никуда не собиралась.

Я закрыла за собой дверь и пошла по тропинке в Лонсдейл-гарденс, повесив голову, потому что мне не хотелось никому смотреть в глаза. Я прошла около двадцати ярдов, прежде чем кто-то меня окликнул.

— Привет, мама Пози, — услышала я милый голос, который хорошо знала.

Анушка.

— О, привет, — протянула я. Я была рада ее видеть.

Ввиду последних событий (или, если быть точной, отсутствия таковых) я несколько отвлеклась от школьных дел детей и неожиданно почувствовала, что совсем не в курсе, что происходит в Понсонби.

— Что вы здесь делаете? — вежливо спросила я, думая, что она, должно быть, приехала к частному ученику, так как у всех детей в округе были частные репетиторы по всем предметам, и все дети посещали частные школы.

— У меня… ну, назначена встреча, — улыбнулась она. — Во всяком случае, мне нужно бежать… Я опаздываю.

У меня возник соблазн оглянуться, чтобы посмотреть, в какой дом она войдет. Подозреваю, что в дом Молтонов, которые платят за дополнительные занятия для Макса, которому в ближайшее время предстоял экзамен в Итоне, но я ускорила шаг, завернула за угол и поспешила домой.

Клэр

Думаю, Гидеон мстит мне за то, что я сказала днем. Я обвинила его в обмане, предательстве, лжи и, хуже того, в том, что он не на моей стороне. Учитывая, что сделал он, думаю, что еще мягко с ним обошлась. Учитывая, что сделала я, удивительно, что мне вообще хватило мужества поднять скандал.

Конечно же, он сразу начал говорить гадости. Мужчины всегда так поступают, когда не правы.

Сначала он спросил, не начались ли у меня месячные. Я как раз доставала что-то из морозилки, и мне пришлось схватиться за блестящую стальную ручку холодильника, чтобы не свалиться от подобной наглости.

— Что ты делаешь с холодильником? — продолжил он. — Массаж?

Гидеона забавляет, что, по словам Донны, во вневременной материи фэн-шуя все вещи в нашем мире имеют душу, и даже холодильники «Смег» ограниченного выпуска обладают энергией ци.

Потом он сказал, что я не имею права вмешиваться в его профессиональную жизнь и он сам будет выбирать клиентов. Он ведь не вмешивается в ландшафтный дизайн, правда? Я указала, что Гидеон знал: весь год я изводила себя мыслью о гараже Эйвери; и он пробормотал что-то типа «сублимация» в ответ.

Годами посещая терапевта, я знала, что он имеет в виду. Муж думал, что я так расстраиваюсь из-за гаража, чтобы избежать мыслей о моей настоящей проблеме, бесплодии. И я понимала, он рассердился, потому что ощущает чувство вины не только из-за предательства с гаражом, но и из-за недостатка энтузиазма в другом вопросе. Гидеон всегда наотрез отказывался идти к доктору на том основании, что во времена студенческой бедности он продавал сперму ради денег на пиво, и кто-то из технического персонала сказал, что его сперма просто кишит активными, подвижными сперматозоидами-чемпионами. Думаю, подтекст его высказывания был предельно ясен: какова бы ни была причина нашей «необъяснимой» бесплодности, он тут ни при чем, и если я когда-либо снова осмелюсь просить мистера Спермомена пройти проверку, ничего хорошего я в ответ не услышу.

— Итак, если ты гордишься участием в постройке гаража, почему же ты не повесишь на нем табличку «Проект Гидеона Стерджиса»? — спросила я. — Ты везде ее вешаешь.

Вместо того чтобы смотреть соревнования, он пришел домой со своей встречи и обеда. Избегая допроса, он уткнулся в экран телевизора в гостиной, лежа на новом итальянском диване в одной из двадцати пяти пар одинаковых красных кашемировых носков.

— Клэр, это всего-навсего гараж, — повторил он.

— Что это значит? — прошипела я в ответ под влиянием праведного гнева, что на протяжении последних четырех месяцев, во время которых я даже подумывала поджечь это строение и размышляла о других криминальных способах уничтожения «гаража», он не удосужился сообщить мне одну маленькую деталь, что его назначили главным архитектором вышеупомянутого сооружения. — «Это всего-навсего гараж, он не заслуживает упоминания моего имени» или «это всего-навсего гараж, который меня не слишком волнует, несмотря на то что он разрушает внешнюю целостность сада»?

— И то и другое, — сказал Гидеон и укрылся газетой. — Et in Arcadia ergo, — сказал он, как будто тема была закрыта.

Когда началась дискотека, около половины девятого, я вытащила его на улицу. Но он не танцевал. Фонарики выглядели волшебно, их яркие вспышки развеивали темноту зелени. Мы прошли по усталой летней траве к навесу, там было меньше людей, чем я ожидала. В саду был сладкий, свежий воздух, как в английской деревне летом. Мими (в той же юбке и футболке, которые она не меняла весь день, с розеткой с номером один, пришпиленной к груди) с удовольствием извивалась в танце, в то время как Джереми Додд-Ноубл с завидной живостью выписывал вокруг нее круги.

Слава Богу, мы сегодня не приглашали гостей. Мими, как обычно, пригласила. Ей нравится хвастаться перед друзьями — как она говорит — с менее престижным адресом, что живет в саду.

Она разрумянилась от своего спортивного триумфа, и казалось, ей было абсолютно все равно, что ее голые ноги были обляпаны грязью.

Под тентом также были Триш, которая танцевала с Александром Форстером под звуки «Дэнсинг куин», Маргарита, танцевавшая со своим старшеньким, Максом, терьер Хамфри и стайка детей, включая отпрысков Мими, которые обступили караоке и пели визгливыми голосами — испытание, которому по очереди подвергаются обе стороны сада. Патрик Молтон сидел на скамье.

— Привет вам обоим, — сказал он, немножко подвинувшись. Мы присели и стали наблюдать за танцами, испытывая благодарность, что в нашем почтенном возрасте мы могли уже выступать в роли наблюдателей, а не участников.

— Как твое ранение? — поинтересовалась я, вспомнив о неприятном происшествии во время гонок папочек.

— На самом деле я умудрился не только ушибить копчик, но и сломать палец, — ответил он, показывая загипсованный указательный палец. — И все благодаря Бобу Эйвери.

— Но, Патрик, это же чудесно! — возбужденно заговорил Гидеон, придвигаясь поближе к Патрику. — Он американец! Он банкир! Ты — его сосед! Он сломал тебе палец. Ты можешь обчистить его до нитки, старина. Если ты не подашь иск, он подумает, что ты простофиля.

— Знаю, что подумает, — ответил Патрик, мрачно глядя на свой палец. — Но это как раз та самая гадость, которую я хотел предотвратить, становясь председателем комитета.

— Ты позвал гостей? — спросила я. Многие, как и Мими, воспользовались предлогом дискотеки и присутствием в саду навеса, чтобы пригласить друзей на светское мероприятие, не затрачивая слишком много усилий.

— Нет, — ответил Патрик. — Мы с Марджи только начали общаться. Мы собираемся уложить мальчиков до десяти, если получится. И молиться, что в полночь все успокоятся, как и было запланировано.

Когда звуки песни стали стихать и я подумала, что Патрик назвал жену «Марджи», под навес пришли еще двое. Боб Эйвери подошел к диджею, тот кивнул в знак согласия. Затем Боб протянул руку Вирджинии Лакост, которая все еще была одета в светлое летнее платье с открытой спиной. Они вышли на танцпол, когда первые аккорды «Старт ми ап» группы «Роллинг Стоунз» послышались в Ноттинг-Хилле и всей округе.

Патрик начал постукивать ногой. Мы все смотрели на Вирджинию и Боба. Боб делал движения назад-вперед и вилял бедрами, в то время как Вирджиния двигалась сдержанно, что, казалось, еще больше заводило Боба. Когда он увидел, что я смотрю, он помахал мне и сделал пируэт. Я помахала в ответ. Я была ему благодарна. По крайней мере мы встретились глазами впервые после ужасного эпизода у мангала.

Гидеон не отрывал глаз от ягодиц, длинных ног и золотистых лопаток мадам Лакост.

— Кстати говоря, — добавил Патрик, — этот Сай Каспариан — грязный развратник.

— Почему? — спросил мой муж. — Я всегда это подозревал, но где доказательства?

— Ну, у него ведь нет детей?

— По крайней мере я о них ничего не знаю, — ответила я.

— Тогда что, черт возьми, эта соблазнительная учительница из Понсонби, ну знаете, высокая, с темными волосами и длинными ногами, Анушка, или как там ее, делала в его доме по Лонсдейл-гарденс сегодня днем, если у него нет детей, которым нужны дополнительные занятия?

Пока он говорил, появилась Салли, так что я молча впитала информацию.

Кажется, она оправилась от припадка по поводу обуви во время соревнований и, улыбаясь, приближалась к Бобу и Вирджинии.

— У меня появилась отличная идея, — коротко сказал Патрик. — Думаю, вопрос должен звучать следующим образом: чем, черт возьми, Анушка Брукс, — его рот скривился в горькой улыбке, — и Сай Каспариан НЕ занимались в его доме по Лонсдейл-гарденс ленивым субботним днем?

Затем Патрик заметил Маргариту, держащую за руку его милого среднего сына Чарли. Он подошел к ней и отвел под навес, где они начали танцевать. К сожалению, песня «Стоунз» кончилась, ее сменил трек «Фифти сент» с очень неподходящим текстом про шлюх, сучек и секс, под которую невозможно танцевать, не выглядя безнадежно старым, так что Молтоны сдались и отправились домой — рука об руку!

Мы с Гидеоном притворились, что не заметили этого, и постарались не радоваться заранее их возможному примирению. Наши тактичные усилия свелись на нет замечаниями со стороны детей, которые, допивая остатки из оставленных на столе стаканов, начали улюлюкать и обмениваться замечаниями, что «мама и папа Макса, Чарли и Сэма ушли домой вместе и будут заниматься сексом». Казалось, что детям известно, что происходит в Лонсдейл-гарденс, не меньше, чем мне.

Я взяла Гидеона за руку.

Настало время рассказать новости. По крайней мере первую их часть.

Мими

Итак, я снова в своем гнездышке в Колвилль-крессент. Сидя за столом в спальне, я смотрела на неряшливый сад, где деревья уже теряли листву.

В каком-то смысле я боялась возвращения. Меня долго не было. Сначала я шесть недель провела с детьми в Корнуолле, в большом викторианском доме на холмах в Минаке с Коном, Гретхен и их четырьмя отпрысками… потом мы были на побережье в Дорсете в съемном коттедже, пока Ральф работал консультантом для «Сауфуэст петролиум».

Я жаловалась, но больше для проформы, потому что, несмотря ни на что, мы чудесно провели время: прогулки по пляжу, уютные пабы, заплывы брасом…

И наконец, мы отправились в Шотландию к Слинки и Пери, где я в перерывах между едой умудрялась поглощать горы кексов (к ним привыкаешь больше, чем к кокаину). У меня не было выбора: мы питались, как всегда, ужасающе розовыми сосисками, булочками и тем, что росло в огороде. На одной неделе это были бобы, потом шпинат, так что мы все буквально зеленели при виде корзинки для овощей моей свекрови.

Мы все время много ели. С одной стороны, это внушало оптимизм, потому что доказывало, что я не порабощена физически и эмоционально человеком, который, казалось, не испытывал никаких неудобств от того, что мы неделями не виделись, но с другой стороны, впору было пасть духом, потому что я снова набрала вес.

Как бы то ни было, мы вернулись. Клэр отправилась на йога-сафари с Донной в какой-то экоотель в Ламу, в то время как Гидеон давал семинары на западном побережье и предположительно руководил стайкой энергичных старательных калифорнийских девушек.

Патрик с Маргаритой пробыли все лето в Шотландии, съедаемые мошкарой, судя по мэйлу Макса Касу. Хорошие новости подтвердились в письме, которое я получила от Маргариты.

«Мне пришлось позволить ему вернуться, — писала она. — Несмотря на то что дом без него был чище, во время его трехмесячного отсутствия я даже завела правило в японском стиле, запрещающее носить уличную обувь в доме, на что он согласился наряду с прочими условиями возвращения. Полагаю, ты можешь представить себе остальные условия! Ну ладно. Думаю, я поступаю правильно и не позволяю вытирать об себя ноги. В конце концов, это его дом. Он работает без продыху, чтобы обеспечить такой уровень жизни. Знаешь, я ни в чем не нуждаюсь. И мальчики по нему скучают».

Вирджиния и Мэтью были на острове де Рей.

Эйвери проводили время в семейном имении на Нан-такете[81].

Казалось, что в Лонсдейл-гарденс мы были одни. Дом выглядел почти пригодным для жизни, так как Фатима приходила два раза в неделю. Она любезно оставила нам золотистую тортилью с красным перцем и сочащейся жиром копченой колбасой для нашего первого после возращения ужина, так что я ни в малейшей степени не возражала, заплатив ей как за целое лето.

И как обычно, мы умудрились вернуться в город как раз вовремя, чтобы попасть на карнавал.

Двухдневную уличную вечеринку, когда Ноттинг-Хилл наводняют миллионы приезжих, ненавидят почти все без исключения живущие здесь, кроме Каса и Мирабель, которые считают, что это круто.

Мне приходится сидеть в саду, потому что, выйди я на улицу, мне бы пришлось наблюдать, как толпа гуляк слоняется мимо моего дома, поглощая рагу из консервных банок от компании «Ням-Ням».

Потом они небрежно бросают банки в контейнер возле моей двери или расстегивают ширинки и гадят в мой мусорный бачок. И все под аккомпанемент оглушающего регги и хип-хопа, раздающихся из всех стереосистем в Ледброук-гроув одновременно.

Неудивительно, что имущий класс населения либо благоразумно остается в Провансе или Умбрии, либо уезжает из резиденций в Ноттинг-Хилле на долгий уик-энд и возвращается, только когда все благополучно завершится, на улицах снова стоят дорогие машины, водители ждут в «лексусах», деревья благовоспитанно сбрасывают листву и никто не харкает на землю.

Карнавал, может быть, чудесен для всех, но для нас это настоящий ад. Я бы тоже скорее уехала в какое-нибудь тихое и уютное место, с людьми, с которыми мне хочется быть (плюс, желательно, с шеф-поваром и с шофером), чем провела время с полумиллионом непрошеных гостей, у которых нет доступа к нормальным туалетам.

И еще мне не нравится, что вся атмосфера района меняется, хотя бы на два дня.

Магазины завешивают витрины, и рестораны, которые богачи считают своими столовыми, такие как «Медитерренио», а также «И энд О», без извинений закрываются. Их хозяева пребывают в уверенности, что не оскорбят своих постоянных клиентов, потому что все они уехали. После закрытия магазинов прибывают миллионы непрошеных мародеров, наркоманов, поедателей рагу и любителей регги, которые совершают смертный грех, наслаждаясь жизнью, не имея семизначной зарплаты. Это, конечно, непростительно.

— Если вы с нами не пойдете, мы пойдем без вас.

Я не оглянулась. Мой стол стоял возле окна. Когда Донна приходила в марте (с тех пор она преподает фэн-шуй Клэр) и посоветовала выбросить телевизор, она также указала, что мой стол стоит вдали от места силы и необходимо поставить зеркало и повесить кристалл, чтобы:

1. Я смогла наблюдать за комнатой и видеть дверь.

2. Понизить инертность ци. Это был ее последний визит.

Думаю, именно тогда я поняла, что мои заигрывания с восточными практиками никуда не приведут. Мой стол все еще стоит возле окна, но мне даже не нужно оборачиваться, чтобы увидеть, что Мирабель с видом бунтарки стоит в дверном проеме в легкой юбке и неподходящей обуви, такой как мои вечерние туфли.

Должна сказать, я полностью согласна с Ральфом по поводу их одежды. Когда муж видит их в домашних нарядах из курток с капюшонами и в защитного цвета брюках, то говорит, что предпочел бы, чтобы дети носили что-то более традиционное.

Я закрыла ноутбук и вздохнула. Я знала, что сопротивляться бесполезно. Карнавал будоражил кровь моих детей, и я ничего не могла с этим поделать, так же как я не могла бы остановить колли, учуявшую на тропе овечий след.

— Хорошо, но не больше, чем полчаса, а то я оглохну.

Музыка была слишком громкой, чтобы говорить, так что я отвела их на Ледброук-гроув, одну из главных артерий, где толпились люди, и мы остановились на углу Элджин-крессент. Я почувствовала, как в моем кармане завибрировал мобильный. Сообщение.

«Позвони в дом 61 по Элджин и зайди в квартиру 4», — говорило оно.

«Хорошо», — набрала я, не зная, кто это. Мне было плевать. Стояло долгое и утомляюще жаркое лето.

Патрик встретил нас у открытой двери. Он дал мне холодную банку «Ред страйп».

— Колы, дети? — спросил он.

У Патрика была очень милая квартира для траханья. Я так ему и сказала. Ну, почти так.

— Я снял ее до завтра и подумал, что нужно воспользоваться ею по полной. Трехмесячный срок аренды кончается в понедельник.

— Чудесно, — отозвалась я. — Когда возвращается Маргарита?

— В среду, — ответил Патрик. — Она сказала, что останется в Инвернессе с мальчиками, а я приеду сюда, чтобы уладить все дела. Хорошее решение, учитывая, что сейчас время карнавала. Я научил их ловить рыбу на муху в Бьюли, — со счастливой улыбкой продолжил он. — Макс поймал форель в два пуда, как раз под мостом Ловат.

Я знаю, как много такие детали значат для мужчины, так что я растроганно на него посмотрела и пожала ему руку. Было слишком шумно, чтобы ответить, но он знал (я ведь замужем за Ральфом), что я по крайней мере понимаю, если и не разделяю радость, которую он испытывает, и я действительно его понимала. Затем мы все подошли к окну.

Выглянув на улицу, я попыталась про себя описать происходящее, просто чтобы проверить свой словарный запас. Но это было невозможно. Масштаб происходящего был слишком грандиозен, ошеломляющ, богат событиями.

Под нашим балконом пухленькие негритянки лет пятидесяти в суперкоротких шортах трясли телесами под оглушающие звуки регги-бамп, и каждая из них была похожа на человека-слона.

Мне нравилось, что этим женщинам нужно просто потрясти задницей и притопнуть ногами, и они уже поймали ритм, и вот они танцуют. Я понимаю, они чувствуют музыку не только бедрами и локтями, но и глазами, и мочками ушей, для них сливаться с оглушающей, поглощающей, зубодробительной мелодией так же естественно, как дышать.

Меня слегка отвлек молодой белый мужчина, замыкавший поток людей. Он был в отглаженных джинсах, полосатой рубашке и явно хорошо обеспечен. Я практически могла читать его мысли: «Я танцую. На меня все смотрят. Пожалуйста, пусть это поскорей закончится. И пожалуйста, Господи, если я доберусь домой живым, я буду слушаться жену».

Посмотрев вниз, я почувствовала благодушие. У меня в руке банка с пивом. Я вернулась в Лондон. И почему-то сегодня все было хорошо.

Воскресенье — детский день, который начинается после трогательной мультирелигиозной церемонии, которую проводит мэр Кенсингтона.

По Ледброук-гроув движутся потоки людей, стереосистемы изрыгают мегадецибелы, от которых сердце забивается в солнечное сплетение, а мозги превращаются в яичницу.

Думаю, один раз в год такое можно и потерпеть — хотя в любом случае не больше получаса.

Чем мне нравится этот день, так это тем, что куда бы я ни посмотрела, везде, задевая плечами людей в красочных костюмах и с большим количеством перьев, толкались чудесные ребятишки.

С моего возвышения я смотрела прямо на кавалькаду девчушек в нарядах для фламенко, в многоцветных развевающихся юбках, распустившихся, словно анемоны, растущие в морской воде.

За ними следовала процессия темнокожих детей в сверкающих шляпах в виде подсолнухов и костюмах из золотой фольги. Они напоминали пирожные и были такими же аппетитными.

Так как сегодня детский день, воины армии Господа столпились на углу Элджин-крессент и Ледброук-гроув, чтобы испортить настроение язычникам и подтвердить всеобщее убеждение, что англичане чувствуют себя неуютно при массовом выражении чувств под музыку, конечно, не считая всеобщее пение «Земля надежды и славы» под тамбурины.

Христиане были в плащах с лозунгами, которые мы зачитали друг другу вслух.

— «Мой Спаситель спасет и тебя», — сказал Кас.

— «Я люблю Евангелие», — произнесла Мирабель.

Мы заметили, что никто не берет протянутые листовки.

— Мне хочется позвонить Кону и Гретхен, сказать, чтобы они оторвали задницы и ехали сюда, они упускают прекрасную миссионерскую возможность, — вероломно воскликнула я, быстро добавив, — дети, я просто шучу!

Кас и Мирабель обожают своих набожных дядю, тетю и кузенов, поэтому они одарили меня недовольными взглядами.

— Они из Кента? — спросил Патрик, скривив губы.

— Боюсь, что так, — подтвердила я.

Кас и Мирабель, хихикая, пытались придумать альтернативные слоганы, которые бы понравились толпе.

— «Как бы, черт возьми, поступил Иисус?» — предложил Патрик. — Упс, я сказал это при детях, Мими?

— Не волнуйся, мама сама часто ругается, — дипломатично успокоил его Кас, и я мысленно предсказала ему долгую и успешную карьеру в министерстве иностранных дел.

— Как насчет «Бог тебя создал — может и разрушить»? — произнес Кас.

— «Иисус умер за твою жирную задницу», — добавила Мирабель, глядя, как мимо проезжает карнавальная лодка полиции, украшенная большим баннером «Мы все разные, и это здорово».

Да, я чувствовала себя прекрасно, стоя здесь с банкой пива в руке, но даже думать не хотела о том, чтобы прийти сюда завтра.

В понедельник официальный выходной. Завтра здесь соберется еще больше народа. И люди придут с ножами и пистолетами, так что над головами весь день будут кружить вертолеты, и все, кроме самых преданных поклонников карнавала, обрадуются, когда все закончится, чтобы повториться в последние выходные августа следующего года.

— Эй, у меня есть новости о гараже Эйвери, — сказал Патрик, когда мы пошли к выходу. Дети вяло игрались с пустыми банками из-под колы, пока мы стояли в пустом коридоре.

Во всей обстановке чувствовалась рука холостяка, на ковре валялись рекламные листовки, в воздухе пахло пылью.

— Боже, все лето я о нем даже и не думала.

— Надеюсь, новости тебе понравятся, — заверил меня Патрик.

— Единственная хорошая новость, которую я могу себе представить, — это то, что совет по планированию вынес постановление снести гараж и признать, что они допустили ошибку, — ответила я, проверяя, хорошо ли застегнута моя сумка, прежде чем выйти в толчею. — Я хочу сказать, не могу поверить, что они проявили такую халатность и выдали разрешение на гараж, не обратив внимания на то, что это дом. Эйвери ни разу, даже чтобы соблюсти приличия, не поставили туда машину.

— У нас будет сетка, — перебил меня Патрик. Он не мог больше сдерживаться.

— Сетка?

— Да, общественным комитетом было решено отгородить гараж сеткой. — Патрик раздувался от гордости. — Эйвери, разумеется, в курсе. Салли и Боб даже приходили на собрания. На самом деле они высказали полное понимание. В любом случае сетка отгородит гараж, так что его не будет видно из сада, и что еще более важно, она загородит новые окна и они не будут оказывать световое загрязнение на бесценный оазис зелени Лонсдейл-гарденс.

— О, — сказала я с одобрением, хотя и не совсем уловила ход его мыслей. Я даже не была уверена, знаю ли я о новых окнах или нет или просто о них забыла. — Звучит неплохо.

— Потом Стивен посадит клематисы, глицинии и другие вьющиеся растения — Клэр посоветует какие, — чтобы спрятать саму сетку. Вопрос выносился на общее собрание, и все согласны. Как сказала Клэр, по словам Гидеона, ну ты меня понимаешь, есть какое-то постановление о постройках выше чем шесть футов. На них требуется разрешение, но так как Эйвери не возражали, не вижу, почему отдел планирования должен быть против. Я хочу сказать, что новый огромный дом с большими окнами на сад не вызывает возражений, так кто будет возражать против незначительной сетки? — спросил он, повышая голос в триумфе.

— Блестяще! — воскликнула я. — Теперь у нас будет сетка. Патрик, отлично сработано.

Пока я, болтая, выходила из квартиры с детьми, я поняла, что мне нравится идея с сеткой, и не только потому, что она обещает наконец-то подвести черту под всеми разногласиями по поводу гаража. Я также поняла: я рада, что вернулась.

Мне нравится эпизод в фильме «Случайная встреча», где Фред говорит Лоре, когда они сидят однажды вечером после ужина, читают в гостиной, а на улице льет дождь: «Тебя долго не было». И она отвечает: «Да». А потом муж говорит: «Спасибо, что вернулась ко мне».

Эта нежная немногословность берет за душу больше, чем если бы Фред и Лора вынесли на свет свои семейные проблемы и обсуждали их с психологом.

Да, я уезжала, но я вернулась. Я этому рада. Рада больше, чем ожидала. Все хорошо.

И Патрик тоже вернулся после своего изгнания. Это тоже хорошо. Возможно, все гораздо печальнее для девушки, которую он здесь трахал. Если только она не смогла сделать то, что все мы безуспешно пытаемся сделать. Закрыть за собой дверь и жить дальше.

Клэр

Мне нравится, когда в сентябре начинается новый сезон. Мне нравится, как начало и конец сезона создают свой ритм как альтернативу ритмам сменяющихся времен года.

Все мои клиенты возвращаются домой после шестинедельного отсутствия, снова ведут детей в школу, и мой телефон начинает разрываться. Я должна была бы испытывать измождение — я работаю по четыре часа в сутки, — но обнаружила, что полна идей и энергии.

Позвонила Мими, пожаловалась, что она вернулась во время карнавала, когда еще никого не было, и сказала, какое счастье, что дети снова пошли в школу.

— Мне повезло, что все трое учатся в Понсонби и мне не надо пытаться успеть в три места одновременно, — заявила она. Казалось, что подруга мается бездельем. Когда я положила трубку, то поняла, что она позвонила просто так. Она не предложила встретиться за обедом или за чашечкой кофе, не спросила, когда будет следующее занятие йогой, и только после того, как она повесила трубку, я осознала, что в первый раз в жизни Мими позвонила, не стремясь что-то получить. На самом деле это я кое-что от нее получила.

Я чуть было не позвонила ей сама и не пригласила на кофе… но что-то меня сдержало.

Как бы то ни было, услышав ее щебетание о школьных буднях, я задумалась.

Совершенно очевидно, что с образованием не шутят и в приличные школы сложно попасть — по словам Мими, они недосягаемы. Я должна иметь это в виду.

Возьмем, к примеру, школу Понсонби, о которой мне удалось завести речь во время нашего недолгого разговора.

Когда я поинтересовалась, Мими сказала, что это чудесная школа и, конечно, ее главное преимущество — это близость. Понсонби — старомодная католическая школа, но учителя очень внимательны, мальчики и девочки учатся вместе.

Я знаю, что означает «католическая школа». В нее не так-то просто попасть. В школе дается всесторонне академическое образование, но с социальной точки зрения школа очень избирательна.

Мими пытается доказать, что ей наплевать на то, сколько в школе детей знаменитостей. По ее словам, ей хотелось бы, чтобы известные родители прикладывали побольше усилий, чтобы держаться в тени. Но ее надежды тщетны — родители слишком хорошо понимают преимущества, которые им дает демонстративное выполнение ежедневных родительских обязанностей.

Потом мы перешли к обсуждению директора, господина Алана Гамильтона. Все родители называют его док Г. и, разумеется, приглашают на ужин.

Мими сказала, что в начале года он заявил с некоторой гордостью: школа переполнена и попасть туда труднее, чем в первоклассный колледж, даже для детей бывших выпускников.

Я не знаю, как воспринимать данную информацию. Конечно же, родители, у которых дети уже пристроены (то есть Мими, Молтоны…), тайно радуются, но как быть родителям, у которых дети только в проекте — и которые еще не озаботились получением места в Понсонби? Они вряд ли так уж радуются. Интересно, смогу ли я убедить Мими устроить для меня и Гидеона встречу с доком Г. за ужином? Потом я решила, что, учитывая обстоятельства, это неуместно.

Мими сказала, что док Г. в какой-то степени помешан на знаменитостях, но сам по себе очень мил.

— Я никогда не забуду, как док Г. заявил после того, как одна из кинозвезд привела ребенка в школу, прежде чем улететь в Лос-Анджелес на частном самолете: «Я знаю, все думают, что Марла — всего-навсего голливудская знаменитость, но когда она в Понсонби, для нее важнее быть просто мамой, такой же, как и все остальные», — продолжила Мими, и у меня перед глазами ясно вырисовалась эта картина.

Итак, мы вернулись к будням в Ноттинг-Хилле. Раздутые эго, припадки ярости, частные самолеты, самолюбование (и это только начало). Как проницательный наблюдатель с кое-каким опытом, могу описать, как все происходит:

Семь утра. Приезжает водитель на «лексусе» с объемом двигателя три литра за главой семейства, чтобы отвезти его в Сити (когда я спросила Гидеона, почему мужчины здесь не ездят на метро, что гораздо быстрее, Гидди объяснил, что банкиры из первой лиги настолько нетерпеливы, что частные доктора запрещают им ездить на общественном транспорте. Ездить на метро — словно заниматься недозволенным сексом. Это может привести к неожиданным фатальным сердечным приступам).

Водитель ждет в машине, в черном костюме и белой рубашке, и читает «Экспресс». Мощный мотор рычит, пока папочка не появится из дома за четыре миллиона с портфелем, в котором находятся «блэкберри», «прозак», «виагра», «Уолл-стрит джорнал» и «ФТ». Ожидание может затянуться на час, но водитель никогда не выключает мотор, как будто бы это запрещено законом.

Семь сорок пять. Няня отвозит детей в школу на новенькой машине, купленной специально для нее, по дороге заезжая за другими детьми. Она должна соблюдать неписаные правила Ноттинг-Хилла (со слов моего оракула, Мими: никаких опозданий; никаких автомобильных гудков; никаких орехов; не должно быть даже следов орехов или других потенциально аллергенных продуктов, содержащих сахар, — все это строго запрещено).

Восемь утра. Мамочка отправляется на пилатес или к частному тренеру на «порше» с навигацией и встроенным DVD. По возвращении она паркуется в неположенном месте возле «Старбакс» на Холланд-Парк-авеню, где ее штрафуют на пятьдесят фунтов. Квитанцию она запихнет в отделение для перчаток, потягивая ежедневную порцию соевого латте с обезжиренным молоком.

Восемь ноль пять. Специалист по выгулу собак из «Петс ин зэ Сити» звонит в дверь, чтобы отвести питомцев на долгую прогулку или свидание в парке.

Восемь ноль пять — три дня. Домработница наводит порядок, гладит, часто с помощью польской девушки и профессиональной гладильщицы. Весь день в доме находится кто-то из прислуги, так как кому-то же надо открывать дверь, когда доставляют товар от зеленщика, мясника, предметы первой необходимости из «Окадо», «Фуд Ферри» и «Нэппи экспресс», вино от господина Армита; приходит массажист для мамочки и другие специалисты, включая особого человека, который каждую неделю полирует папочкины туфли и чистит его костюмы.

Три дня. Мамочка или няня едет в школу, чтобы забрать детей, и забрасывает попутно их друзей по домам, опять-таки соблюдая неписаные правила (никаких перекусов; нельзя отъезжать от дома, пока не убедишься, что ребенка встретили взрослые).

Четыре дня — восемь вечера. После семичасового интенсивного школьного дня для детей продолжается обучение: уроки музыки, частные учителя, домашнее задание, уроки рисования и так далее, с перерывами на глоток свежего воздуха в саду и ужин из органических куриных наггетсов (никакого кетчупа — кетчуп запрещен) и брокколи.

Девять тридцать вечера. Папочка приезжает в сверкающий чистотой дом, к благоухающей мамочке и ужину из зеленых бобов и стейка, накрытому в гостиной на тяжелой белоснежной льняной скатерти с льняными салфетками, свечами и цветами — все это для того, чтобы папочка почувствовал, что его двадцатичасовой рабочий день на фабрике по производству денег в Сити прошел не зря.

Десять вечера. Папочка засыпает под новости, в то время как мамочка расставляет баночки со специями по алфавиту во время просмотра «Отчаянных домохозяек» по DVD на кухне.

Что касается моего плана, Гидеон меня полностью поддержал. На самом деле он проявил такую щедрость, нежность и понимание, что я решила советоваться с ним по поводу всех изменений, которые запланировала к Новому году.

Конечно же, я сообщу и Донне. Мне понадобится ее помощь в важных решениях относительно сетки Багуа и в том, как замкнуть энергетические циклы для нового дома, но тем не менее у мужа будет право решающего голоса. В конце концов хотя купила дом я, он так же, если не больше, принадлежит моему супругу.

Мими

Бип-бип-бип. Бип-бип-бип. Бип-бип… о нееет… и снова утро испорчено. Просто не могу к этому привыкнуть после бесконечного лета.

Вместо того чтобы встать и погрузиться в начало нового прекрасного дня, я лежала, размышляя и откладывая неприятный момент.

Было время, когда взрослые, казавшиеся мне древними развалинами (как я теперь с легким шоком понимаю, им было намного меньше лет, чем мне теперь), с явным удовольствием сообщали мне, юной девушке, что жизнь ускоряется, когда человек взрослеет.

«Нужно просто научиться жить сегодняшним днем и ничего не откладывать на завтра, — с важным видом продолжали они, — особенно когда появляются дети, потому что они быстро взрослеют, быстрее, чем ждешь, и они упорхнут раньше, чем ты заметишь».

Ну да. Теперь я официально биологически старая развалина (как и все женщины после тридцати пяти, если судить по «Дейли мэйл»), и мне понятно, что они имели в виду.

Да уж, кажется, что я через день покупаю три пары новой обуви. Дни рождения, рождественские праздники, летние вечеринки, спортивные соревнования и вправду проносятся мимо с головокружительной скоростью. Но я также обнаружила, что пока эти праздничные события ускоряют свой бег, как и было обещано, проблема состоит в том, что мне совсем не хочется «жить сегодняшним днем», не говоря уже о том, чтобы «не откладывать ничего на завтра».

Слишком много стресса!

Я могу думать только о событиях, которыми хочется не наслаждаться, а поскорее пережить. Время между четырьмя дня и восьмью вечера в зимние выходные. Воскресное утро. Все детские магические или мистические фильмы, которые длятся больше двух часов, особенно «Властелин колец» и «Хроники Нарнии». Специальные собрания, когда дети всех возрастов и способностей играют на музыкальных инструментах, а если не играют, то поют под фонограмму.

И время никогда, никогда не ускоряется, когда я долгие часы провожу в отделе школьной формы «Джон Льюис»[82]. К тому времени, когда я заканчиваю с формой Казимира, его спортивным инвентарем и другими важными вещами в начале каждого года — а этот вид деятельности предполагает запись во всевозможные очереди и посещение в специально отведенное для этого время, так же как и необходимость взять второй кредит, — сын уже обычно из всего вырастает.

Детские вечеринки. Десятый день рождения Каса, который мы отметили далеко не на уровне, принятом в округе. Мы совершили ошибку, пригласив гостей к нам в дом, вместо того чтобы нанять вертолет, который бы доставил весь класс в такое заурядное место, как домик на дереве в Хогвартсе, то есть в замок Алнвик[83]. Этот праздник растянулся на несколько дней… если честно, даже мысль о детских праздниках приводит меня в ужас. Другие мамы в округе слишком высоко задрали планку.

Что касается летних каникул, когда они в конце концов начинаются после месяца школьных торжеств, концертов в честь окончания года, выпускных вечеров, спортивных соревнований, они длятся дольше, чем юрский период, и перед началом нового учебного года я чуть ли не занимаю очередь, чтобы первой в числе мам бросать розовые лепестки у школьных ворот.

Плюс ко всему начало школьного года всегда напоминает хаос. Первые две недели сентября проходят как в тумане. Сегодня мы пошли в школу через сад. У нас с собой еще больше вещей, чем обычно, а учеба продолжалась всего две недели.

Пози начала было рассказывать мне с многочисленными деталями сюжет последней книги о Гарри Поттере объемом в шестьсот страниц. Я с энтузиазмом кивала в перерывах.

Я так рада, что хоть кто-то из моих детей читает хоть что-нибудь — надписи на пакетах от хлопьев, Инид Блайтон[84], Жаклин Уилсон[85], что угодно, — я готова внимательно слушать пересказы сюжета бесконечно долго.

Мы подождали, пока Калипсо помочится возле черного входа. Я собиралась сопровождать всех троих, не считая собаки, через сад, к воротам и затем в школу.

Калипсо присела, Пози продолжала рассказывать о Снейпе и Дамблдоре, Кас спрашивал, почему, когда покупаешь апельсиновый сок без мякоти, на нем написано, что вы получаете чудесный чистый сок, который не оставляет отвратительных остатков на вашей чашке, но когда покупаешь сок с мякотью, на нем написано, что в соке есть чудесные, сочные волокна фруктов.

— Хороший вопрос, Кас, — ответила я (мой обычный ответ. Я задумалась, не удастся ли мне использовать вопрос сына в статье). — Но я слушаю, как Пози мне что-то рассказывает… посмотрите, как чудесно листья меняют цвет.

Кас и Мирабель закатили глаза.

Пози — все еще чудесный непосредственный ребенок, она:

1. Позволяет мне наряжать ее в твидовые брючки.

2. Думает, что выражение «прет-а-манже»[86] как-то связано с Младенцем Иисусом.

3. Когда ее спрашивают, что она будет делать, когда вырастет, отвечает: «Носить красивые платья».

Мне кажется печальным, что ничто больше не способно удивить ее старших родственников, кроме ай-подов, магазинов, футбола и музыки, похожей на погребальные песнопения, группы, которую они называют «Коул-плей». На самом деле я скорблю о том, что они растут избалованными меркантильными лондонскими детьми без воображения, у них нет формирующего характер опыта провести две минуты одним, не говоря уже о двух дождливых летних месяцах.

Пози прервала свой рассказ громким визгом.

— Боже, Пози, осторожней, не урони «Хенгиста»! — взвизгнула я в ответ. — Что случилось?

«Хенгист» — модель длинного корабля викингов с анатомически правильными деталями — искривленный киль, голова дракона, парус из материи, лавки для гребцов. Каждый раз, стоило Пози пошевелиться, я рявкала «осторожней с лодкой» или «держи ее крепче», как будто она несла новорожденного младенца.

Не то чтобы мы ее сами сделали. Я позаимствовала «Хенгиста» у мамочки с мужем-архитектором и сыном Натом в вестминстерской начальной школе. Я донимала ее этой просьбой долгое время.

Когда Нат переходил в среднюю школу, я ненароком спросила, нужна ли ему будет его чудесная лодка (на которую у его отца, как я знала, ушло несколько дней), когда он пойдет в «настоящую школу», или, может, добавила я многозначительно, он уже вырос из этих игр?

Стыдно сказать, но я даже предложила заплатить.

Так что каждый раз, когда детям задают на дом сделать лодку викингов (а это случается достаточно часто), все, что мне нужно, — это снять «Хенгиста» с верхней полки в детской, сдуть пыль, и вуаля!

Это позволяет нам расслабиться на несколько бесценных секунд в выходные, когда все остальные родители в Лондоне вырезают паруса и бегают по магазинам в поисках дерева бальзы и водостойкой краски оригинальных нордических цветов.

Теперь Пози с гордостью держала наш трофей, с не меньшим удовольствием от того, что она была третьей из Флемингов, которые носили его в школу.

Мирабель продолжала загружать рингтон Гвен Стефани на мобильный. Кас демонстративно открыл спортивную колонку «Телеграф», которую захватил в школу из-за сводок по футболу. Я взяла «Хенгиста» из рук Пози, и она побежала к дорожке, окружавшей сад. Галька под ее ногами разлеталась, светлые кудри растрепались над воротничком матросского костюмчика.

— Посмотри, крохотный птенчик выпал из гнезда, мама-птица пытается ему помочь! Как думаешь, он только что родился?

— О да, — сказала я, последовав за ней. — Смотрите, дети, вот здесь, на тропинке возле дома Клэр и Вусси.

Птенчик величиной с грейпфрут с маленькими крылышками и пушистыми перьями лежал на гравии. Когда мы подошли, большая черная птица, опекавшая его, упорхнула, но недалеко.

— Мама-птица, должно быть, хочет спрятать птенца, увести его с тропинки, пока Вусс не пришел и не убил его, — сказала я. — Как трогательно!

— Мам, — упрекнула Мирабель, — ты невыносима.

Потом птица снова подошла к птенцу. Мы все подумали, что она возьмет его в клюв и отнесет в гнездо. Мы стояли в ожидании, когда же птица продемонстрирует, как далеко она готова зайти, чтобы защитить птенца.

Потом я поняла, что эта птица — черная ворона. И она не спасает, а заклевывает бедного птенчика, пробивая дыру в его шее.

Боже, как отвратительно, только и могла подумать я. Завтрак в саду добра и зла!

Птенец беспомощно трепыхался, пока птица его клевала. Пози рванула вперед, махая руками. Птица отпрыгнула и посмотрела на нас с решимостью, какой я не видела с тех пор, как Триш Додд-Ноубл пыталась устроить Мелиссу в школу для девочек Сент-Пол.

Мы подошли к птенцу, но поздно. Его было уже не спасти. Даже у мягкосердечной Пози не возникло желания выкармливать его молоком из пипетки. У птенца были большие кости, бледная кожа с пупырышками под взъерошенными перьями. Другими словами, он был не настолько милым и пушистым, чтобы заслужить жизнь. По крайней мере не здесь.

— Мамочка, — прошептала в ужасе Пози.

— К.У., — сказала Мирабель. Она все еще использовала акронимы, в основном чтобы затруднить общение со старшими. Так что она говорила «с.м.и.» вместо «слишком много информации», «к.у.» вместо «какой ужас», «п.х.» вместо «пластическая хирургия», и так далее.

— Почему мама-птица пыталась убить своего ребенка? — спросила потрясенная Пози.

Я объяснила, что убивать собственных детей — против материнской натуры. Возможно, ужасная птица не была мамой птенца, а просто потакала своим разбойничьим инстинктам.

— Мы можем больше не говорить о птицах? Мам, ну пожалуйста, — сказал Кас, когда я открыла ворота ключом, который никому не даю (я просто знаю: если потерять ключ, то чтобы получить другой, придется купить новый дом). — Я хочу сказать, подумаешь, — продолжил он. — Всем плевать. Давай лучше проведем еще один скучный день в скучной школе, ладно?

После этого мы отправились в школу в полном молчании.

Но это был не конец.

Когда мы переходили дорогу, Калипсо, которая бежала впереди, чуть не попала под колеса черного «рейнджровера» с тонированными стеклами. Судя по заднему бамперу, шестилитровая машина была перегружена. Почему-то меня это взбесило, тем более что мы сами шли, а не ехали, и гораздо меньше вредили озоновому слою, чем они.

— Мам, а теперь Калипсо чуть не сбила эта огромная машина! — воскликнула Пози.

— Смотри, куда едешь! — крикнула я.

К несчастью, мы уже находились в пределах слышимости стайки родителей и нянек с детьми, направлявшихся в начальную школу Понсонби.

Мирабель зашипела на меня сквозь зубы:

— Мам! Как часто мне нужно повторять, что кричать — это неприлично! Весь мой класс может тебя слышать, не говоря о мисс Форстер.

Мы отправились дальше. Я размышляла о том, что же я делаю неправильно в глазах моих детей. Дети и родители как будто поменялись местами. Как получилось, что меня стыдится моя перворожденная дочь?

Перед нами на тротуаре обычными белыми зигзагами толпились группки модных мамочек и важных папочек. Они выходили из машин, сопровождая крепких, а иногда даже довольно упитанных детей те несколько шагов к охраняемым школьным воротам, которые предстояло преодолеть, прежде чем погрузиться в опасные и непредсказуемые школьные будни.

— Привет, Люси, — сказала я.

— Здравствуйте, мисс Форстер, — подхватили дети.

Люси Форстер выделялась на общем фоне. Все мамы были в дизайнерских костюмах для йоги или бега и выглядели словно дети-переростки, в то время как дети в школьной форме напоминали взрослых членов королевской семьи по дороге в Балморал. Они выглядели серьезно, даже величественно, в твидовых брюках и шерстяных юбках. В центре группы стояла Люси в скромной юбке темно-зеленого цвета, подходящей по цвету к зеленой рубашке-поло, в кардигане с аппликацией в виде лошадки спереди и мокасинах со шнуровкой. И конечно же, с ободком на волосах. Люси — белая ворона. Вымирающий вид.

— Привет, Пози, привет, Кази, привет, Мирабель, привет, мамочка, привет, Калипсо, — ответила Люси. — Не видела вас тысячу лет, — сказала она и погладила собаку. — Просто тысячу лет! Как ваше лето? Ты собираешься бегать вокруг Гайд-парка? — спросила она меня и изобразила бег на месте.

— М-м, да, — уклончиво ответила я, понимая, что это единственное возможное объяснение, почему я в неопрятной спортивной форме в это время суток.

— Но, мам, ты ненавидишь бегать, — громко поправила меня Мирабель. — Ты надела то же, что и всегда, это не твоя специальная спортивная форма.

К несчастью, Мирабель внимательна к деталям. Действительно, эту одежду я ношу каждый день и не для спорта. Истрепанная пара серых штанов, обвисших на заднице, старая футболка Каса и кроссовки.

Потом великолепный большой «рейнджровер» бесшумно остановился на двойной желтой линии возле ближайшего угла. Шофер вышел (он был в панорамных очках) и открыл дверь.

Это был один из тех моментов, когда понимаешь, что сейчас должно случиться что-то очень в духе Ноттинг-Хилла.

Сливочный утренний осенний свет омывал свежеокрашенные в кремовый цвет виллы на Пембридж-сквер. Все здесь говорило о привилегированности. Деревья в сквере вздыхали от легкого сентябрьского ветерка, и на лице Люси Форстер застыло выражение немого восхищения.

Супермодель Белль Макдональд со своим отпрыском вышла из задней двери. Она тактично улыбнулась мисс Пирсон, преподавателю физкультуры, и мисс Форстер, занимающейся английским с отстающими. Это вызвало веселое оцепенение, так что мисс Форстер уронила бумаги на тротуар, которые Белль начала было собирать. Но Люси воскликнула «Нет, не подбирайте их, спасибо! О Боже, спасибо». Спортивный костюм Белль был намного лучше моего, это несомненно.

Она была в облегающих черных леггинсах и коротком топе с капюшоном «Адидас» от Стеллы Маккартни. На ее ногах седьмого размера были большие сияюще-белые кроссовки, в которых стройные ноги и бедра (не шире икр) казались еще более худыми. Я проверила, не казалась ли ее голова слишком большой для тела, но все, казалось, было идеальных пропорций.

«Рейнджровер» отъехал, и Белль осталась со скутером в руках. Мне отчаянно захотелось сказать ей что-то приятное, чтобы она меня заметила, — Белль на всех нас оказывает такое воздействие. Никто в этом не виноват. Она проигнорировала мою извиняющуюся улыбку. Обычно так и происходит, когда иностранные знаменитости входят в контакт с простыми смертными.

Когда в прошлом году Кас вернулся из Понсонби без учебника истории, он сказал, что Том, сын легенды рока, его забрал. Так что я позвонила в резиденцию Тома в такой невероятно дорогой части города, что им, должно быть, нужна кислородная маска, чтобы дышать, и попробовала позвать маму Томми, которая была очень худой, очень светловолосой калифорнийкой.

К несчастью, я попала на домоправительницу Кармен. Ее английский был не слишком хорош. Тем не менее я спросила Кармен, есть ли. У Тома. Книга. Казимира. В ответ на этот простой вопрос последовало десятиминутное молчание. Я хотела мрачно повесить трубку, представив себе, как Кармен бродит по огромному дому в стиле рок-н-ролл, по комнатам, джакузи, звукозаписывающим студиям и так далее в поисках учебника.

В конце концов прислуга вернулась к телефону и сказала, что у Тома нет книги. На самом деле она произнесла: «Том не иметь книга».

В восемь тридцать позвонила калифорнийская блондинка. Она прямо и без извинений признала, что у Тома действительно был учебник Каса, без которого ее сын не мог сделать домашнее задание.

— Простите, — сказала я. Она с успехом добилась того, чтобы я почувствовала, что это полностью моя вина, а никак не ее.

Потом она сказала, что эта путаница ей очень неприятна и что у них «люди из кинобизнеса».

После долгого обсуждения она неохотно согласилась позволить мне прийти и забрать книгу, только если «ее домоправительница будет стоять с ней на улице». Так что мы встретились в ночи, посередине дороги, как будто бы находились в коммунистическом Восточном Берлине, а не на одной из самых престижных улиц Лондона.

Да, вот как неохотно супербогачи общаются даже с отдаленно нормальными людьми вроде меня. С тех пор я не перестаю винить себя за то, что не промурлыкала в трубку: «Без проблем! Пусть ваш водитель ее завезет», когда она позвонила.

Белль меня проигнорировала, так как я вряд ли могла ей принести какую-то пользу в социальной или образовательной сфере, как, скажем, мисс Пирсон, которая могла принять ее сына в футбольную команду и таким образом держала в руках ключ к эмоциональному благополучию ребенка.

— Давай, милый, пойдем, — сказала супермодель сыну. Она говорила нежным голосом, который должен был убедить всех в зоне слышимости, что Белль может обладать миллионами и собственной империей белья, охватившей весь мир, но для нее нет ничего, ничего важнее, чем собственный ребенок.

Она встала впереди и взялась за ручки скутера, и они покатили по тротуару по направлению к Понсонби. Ее грива сексуально развевалась, за ней распространялся аромат духов и денег. Мать и сын добрались до ворот, где светская беседа текла полным ходом.

— …очень приятно, да… Таллука поступила в Сент-Пол… музыкальная стипендия… флейта и виолончель.

Слабые голоса «молодец, Таллука» от других матерей, которые пытались не слишком явно скрежетать белоснежными зубами.

— …Самсон получил роль в детской опере на это Рождество… крикет… «Лордс»…

— …нет, мы собираемся на Барбадос в декабре… Локхарты тоже едут, слава Богу, вместе с няней… и шеф-поваром…

И посреди этой болтовни стояла Белль, выше на голову остальных мамочек, погруженная в беседу с Куки, другой супермоделью, о том, как хорошо отстирываются кашемировые детские вещи и сколько пар кружевных нижних юбок нужно женщине.

— Думаю, каждой женщине просто необходимо иметь семь комплектов превосходного белья, — сказала Белль Куки с той же искренностью, с которой мужчины обсуждают Протокол Киото по поводу изменений климата. — Это совершеннейший минимум… у меня самой их около пятидесяти…

Они перешли к обсуждению, сколько времени у них уходит на сборы.

— У меня — максимум двадцать минут, — заявила Куки, — я просто втираю немного вазелина в веки и натягиваю первые попавшиеся джинсы.

— У меня уходит меньше десяти, — похвасталась Белль. — Я не делаю прическу, просто наношу блеск для губ и румяна. Размышления о том, как я выгляжу, приносят дискомфорт. Для меня важно, как я себя чувствую. Когда я читаю ребенку сказку на ночь, то испытываю радость, а когда вожусь с волосами — нет.

Я стояла с детьми рядом, стараясь выглядеть счастливой, расслабленной и стильной, впитывая секреты красоты супермоделей.

Позади меня американская мамаша тоже подслушивала. Не могла припомнить ее имени, но знала, что она работает в «Детской опере», то есть посвящает часы личного времени и выходные на протяжении месяцев, все в священной надежде донести до детей сомнительные радости современного искусства. Как и многие американские мамочки здесь, она, неутомимая и заводная, участвует в жизни школы, печет булочки для благотворительных ярмарок, и за ее мягкой внешностью скрывается железный характер.

Она держала бело-зеленый пластиковый стакан с утренним кофе из «Старбакс». Она только что сняла крышечку и потягивала горячую жидкость через соломинку.

— Почему вы пьете кофе через соломинку? — спросила я, отгоняя детей, чтобы они не слышали. Дети поднялись по ступенькам, не оглядываясь.

— Я отбелила зубы, — ответила американская мамочка как нечто само собой разумеющееся. — Так что я не могу позволить красящим жидкостям прикасаться к зубам.

Я не сумела подобрать достойный ответ, но правда состояла в том, что я ждала, пока Белль снова запрыгнет в свой огромный «рейнджровер» и подтвердит мои подозрения, что она проехала на самокате только последние метры до школы… просто чтобы выпендриться.

Но «рейнджровер» ускользнул, вместо того чтобы отвезти супермодель в Гайд-парк. Белль сложила скутер, засунула его под мышку и пошла по ступенькам рука об руку с ребенком.

Она очень мило, по-дружески смеялась с Люси Форстер, я услышала слова «мой счастливый день» и «дежурство по школе».

Понятно. Настала очередь Белль дежурить по школе. Вот почему она не запрыгнула в «рейнджровер». Можно было бы ожидать, что она перепоручит свою обязанность подобострастному преподавателю, но нет. Знаменитости точно знают, когда следовать принципу социального равенства, а когда не следовать.

— Крысы, — пробормотала я, топая к парку.

Стоит тебе подумать, что ты можешь заклеймить позором какую-нибудь местную знаменитость, как она делает что-то благородное и социально значимое.

Просто чтобы над тобой поиздеваться.

Клэр

— Нет, нет, я съезжу, — сказала я Мими. По понятным причинам я ее избегала. — У меня встреча… м-м… — я начала запинаться, потом нашлась, — с Маргаритой. За ужином. Так что я заскочу по дороге на рынок. У меня есть гвоздика, и я в любом случае поеду по Портобелло-роуд в Кингсленд за говяжьей вырезкой.

— М-м, — сказала Мими. — Нет, не волнуйся. Я сказала, что поеду. Все нормально.

Завтра в Лонсдейл-гарденс отмечается ночь Гая Фокса. Мими позвонила, чтобы спросить, есть ли у меня гвоздика. И лимоны. И апельсины. И большая кастрюля. Она призналась, что единственный ингредиент, который был у нее дома, — это дешевое красное вино.

Предполагаю, так она тонко давала понять, что мне предстоит заняться вином с пряностями сегодня вечером. Ей позвонила Триш с этой просьбой, а Триш сложно отказать. Когда бы Мими ни жаловалась на перегруженность, в ее голосе слышится интонация, которую я очень хорошо знаю, — предположение, что мне не понять, какую ношу она несет, ведь у нее есть дети, а у меня нет.

— Мими, милая, тебе нужно научиться говорить «нет», даже Триш, — продолжила я самым заботливым голосом. — У тебя и так хлопот хватает. Почему бы мне самой не заняться вином? Мне несложно. Донна придет на час, и потом я собираюсь за анчоусами и тарталетками из пармезана, и я даже не планировала печь слоеное тесто. У меня полно времени.

И я действительно имела в виду то, что сказала. Я не хотела, чтобы Мими тяготила еще одна забота. Она всегда так занята.

Хотя на самом деле Мими и представления не имеет, что происходит. Мы осуществили свой план. Конечно, это было непросто, но Ральф постарался, чтобы перевод денег — точнее, серия переводов — прошел как можно незаметнее.

Я схватила свой розовый agneau toscane[87] жилет от Джозефа и отправилась на улицу. Моим ногам было уютно в отороченных мехом ботинках из бутика «Коко Риббон».

Я увидела рабочих, трудившихся над домами вниз по Элджин-крессент. По их радиоприемникам транслировали песни, от которых мне хотелось плакать, когда я проходила мимо, и мне это нравилось. В воздухе сильно пахло осенью, дымом и гниющими, когда-то золотыми, листьями на тротуаре. У меня на сердце было радостнее, чем в последнее время.

В июне Ральф был двумя руками за, чтобы открыто рассказать Мими о нашем договоре. Он заявил, что это будет честно по отношению к ней, что она придет в ярость, и больше всего потому, что мы от нее скрывали.

Я сказала Ральфу, что нужно подождать, пока Донна проконсультируется с альманахом «Зи Вей До Шу». Потом Донна предположила, что стоит дождаться осеннего солнцестояния — и Ральф, надо отдать ему должное, не стал спорить.

Он проявил еще большее понимание, когда я дала ему «Фэн-шуй 101», книгу по искусству взаимодействия с энергией, космическим дыханием и другими основами. Я приняла разумные предложения из книги, оставив крайние методы для особо преданных поклонников, и казалось, они сработали.

Я объяснила, что мне вполне хватает необходимости разбираться с Гидеоном. Донна была невероятно щедра к нам обоим. Я не говорю о ее чудесном кристалле плодородия, который покоился между моими неожиданно выросшими грудями. Я имею в виду то время, которое она нам подарила, и глубокие знания восточной терапии, которыми с нами делилась.

Она даже взяла на себя необходимость объяснить Гидеону в личной беседе, почему нам пришлось выбрать этот путь.

Я стояла в очереди в Кингсленде в так называемой мясной лавке, ожидая, пока женщина впереди меня расплатится за фунт зеленого копченого бекона с прослойками жира. Внезапно я почувствовала тошноту.

К счастью, к прилавку подошел еще один мясник, который разрубал мозговые косточки, и спросил, чего я желаю. Я показала на говядину и быстро расплатилась, пока он нарезал, заворачивал и обвязывал покупку, и стремительно вылетела из магазины.

Под вывеской, гласящей «Антиквариат. Сувениры. Часы», стоял ларек, где продавали фейерверки, рядом с лавкой с галлюциногенными грибами. Я собралась было сообщить об этом тяжком преступлении полицейским офицерам в желтых куртках, болтавшимся возле магазина, но у меня не было сил. Я должна помнить, мне необходимо беречь энергию и, конечно же, не мешать потоку «хара чакры».

Я срезала дорогу по Лонсдейл-роуд по пути ко «Фреш энд уайлд» за цедрой, гвоздикой и обедом.

Я прошла мимо витрины бутика «Мила», расписанной сахарно-миндальной и лиловой красками, с двумя манекенами в лиловых бюстгальтерах с поддерживающим эффектом, отделанных шелком цвета сливы. Манекены стояли в лучах маленьких шаров, свисавших с потолка. Под влиянием каприза я зашла, пластиковый пакет из Кингсленда тяжело ударил по моей ноге. Думаю, он весил, как новорожденный младенец.

Я бродила между вешалками и задумчиво перебирала тряпочки кружева, сатина и хлопка, французские шортики, свободные лифы, стринги, упакованные по две пары, в основном в спокойной нейтральной гамме: телесного, розового, белого и черного цветов. Мила хорошо разбирается в цветах. Это доказывает истину, что правильный дизайн и грамотный подход могут превратить что-то ужасное и вульгарное в желанную вещь.

— Вам помочь?

Чернокожая девушка-консультант держалась на некотором почтительном расстоянии. Я изучала складки и окантовку орехово-коричневого бюстгальтера, отделанного розовым. Я также заметила, что на некотором подобии постамента у противоположной стены расставлены элегантные вибраторы черного цвета и цвета слоновой кости.

— На самом деле мне нужен бюстгальтер, но что-нибудь повседневное, — ответила я, чтобы она не решила, что я здесь за сексуальной игрушкой, но стесняюсь спросить. — У меня чашечки второго размера, и мне нужно что-нибудь милое и поддерживающее, но скорее поддерживающее, чем милое.

— Как хорошая подруга? — улыбнулась молодая женщина.

— Именно так, — улыбнулась я в ответ, удивившись, как легко женщинам понять друг друга в пустяках и как тяжело откровенно поговорить о важных вещах, таких как дома, мужья и дети.

Она быстро прошла вдоль вешалок на одной стороне магазина, затем протянула мне хлопковый бюстгальтер с косточками на бархатной вешалке и открыла дверь в примерочную. Зеркало до пола, пуфик, деревянный пол. Внутри было тепло, мне даже стало жарко, так что я оставила дверь приоткрытой. Потом я медленно сняла жилет, кашемировый свитер, потом лиф от «Агнес Б» — на самом деле неудивительно, что я вспотела — и, наконец, бюстгальтер.

Я с удовлетворением любовалась своей большой грудью, когда услышала вопрос, заданный хорошо знакомым голосом:

— Извините, но это все, что у вас есть?

Ну, неудивительно. Она рождена, чтобы делать покупки. Она же француженка. И этот бутик нижнего белья как раз за углом ее дома…

— А что это? Для чего?

— О, это «Голыш», — услышала я ответ продавца, потом что-то сняли с подставки, и послышался легкий жужжащий звук.

— Для внешнего применения, для массажа. Подходит и мужчинам, и женщинам.

— А это?

— А это называется «Кость», по дизайну Тома Диксона[88], тоже для мужчин и для женщин. И его можно перезаряжать. Никаких батареек.

Звук посильнее.

Последовало молчание, во время которого я надела бюстгальтер, застегнула и расправила его. Затем выпрямилась. Мои груди свисали со всех сторон. А ведь это были чашечки второго размера.

— «Кость» используется внутри или снаружи?

Продавщица, не смущаясь, доверительно захихикала.

— Думаю, как пожелаете, — хрипло сказала она. — Не возражаете, если я спрошу, как вы себе это представляете?

Мои мысли потекли с удвоенной скоростью. Я ни на секунду не могла представить, что Вирджиния здесь, чтобы разнообразить сексуальную жизнь со своим бесцветным мужем, Мэтью. Она также не могла притвориться, что проводит исследование для каталога одежды. Тем не менее. Я никогда бы не подумала, что Боб из тех мужчин, которые любят секс-игрушки. Он незамысловат, словно ванильное мороженое, с его простой одеждой, выглаженными джинсами, спортивными костюмами по выходным… это лишний раз доказывает, думала я, снимая хлопковый бюстгальтер, что когда дело доходит до постели, никогда не знаешь наверняка.

Последовала пауза. Вирджиния не отвечала. Потом сказала:

— Я ищу подарок. На день рождения подружки. Не уверена, что ей понравится что-то из этого.

Подруги или подружки? Мысли потекли еще быстрее.

— Возможно, вас соблазнит что-то из белья? — спросила продавец. По магазину раздались шаги. Я оперлась о стену, чтобы не упасть. Мне было тяжело дышать. Вирджиния зашла в соседнюю кабинку и начала мерить какое-то кружевное белье — для своей подружки.

— Отличный выбор, разрешите заметить, — сказала консультант, и я услышала шорох бумаги. Затем пшик духов в сияющую коробочку, которым у «Милы» любят сопровождать покупку чего-нибудь дорогого. — Очень женственно.

Пока с карточки снимали оплату, Вирджиния прервала молчание:

— Я сюда специально пришла. Мне здесь нравится. «Мила» гораздо утонченней, чем магазин Энн Саммерс, который не просто вульгарен. Там ужасные цвета…

— Ну, думаю, вашей подруге понравится этот комплект, — промурлыкала консультант. — Я сама положила глаз на прозрачный бюстгальтер в горошек, и трусики тоже чертовски красивые.

— Mais[89] это не для нее, — весело ответила Вирджиния. — Моя подружка никогда бы не надела ничего подобного… она очень, как это по-английски… спортивная, занимается кикбоксингом, так что она носит только белые шорты. Как школьница, tu sais, comme[90] Анна Курникова! Белье для меня, — поведала Вирджиния с низким смешком, — ей нравится, когда я такое ношу, поэтому отчасти это подарок и для нее, comprenez[91]?

В какой-то момент во время признания, последовавшего за спонтанным анализом преимуществ магазина «Мила», я оцепенела от шока. Теперь консультант пыталась всучить Вирджинии трусики мальчишеского покроя, но невероятно — мое тело реагировало быстрее мозгов. Мне было необходимо уйти.

Но как мне выйти, не заявляя о своем присутствии Вирджинии?

Я быстро оделась и застегнула жилет, мягко толкнула дверь примерочной и прошла мимо соседки, как будто ее не заметила. Она с сосредоточенным видом играла с переключением скоростей резинового вибратора со стальным наконечником. Букет лилий и багет живописно выглядывали из корзины, которую она поставила на пол возле ног. Открыв дверь на Лонсдейл-роуд, я не смогла удержаться и оглянулась.

Вирджиния все еще рассматривала голубой фаллоимитатор. Наши глаза встретились, она нажала на кнопку, и фаллос завибрировал. Послышался высокий звук. Она продолжала смотреть на меня, и я почувствовала, как краснею, будто это меня застали за чем-то постыдным, не ее. Я была потрясена и немного возбуждена. Подумать только, мы были уверены, что она запала на сомнительную привлекательность рыжего Боба Эйвери, хотя вместо этого ее сразил мальчишеский задор Салли.

О Вирджинии можно говорить все, что угодно — и я, разумеется, себя не сдерживала в высказываниях, — но у нее безупречный вкус. В одежде, еде, интерьерах, домах — и теперь я не могу отказать ей во вкусе, что касается женщин и искусственных пенисов.

Я на автопилоте отправилась во «Фреш энд уайлд» и начала набирать органические продукты с витрины, удерживая в руках шишковидные сицилийские лимоны и апельсины, пока охранник не протянул мне корзину. Это был единственный раз, когда кто-то из обслуживающего персонала помог без намека, так что я благодарно ему улыбнулась.

Улыбнувшись мужчине, во мне зародилась безумная идея, может, я тоже лесбиянка, потом списала это на всплеск гормонов. Я прогнала нелепую мысль, проверила содержимое корзины и поняла, что не хватает коричных палочек, взяла их с полки, встала в очередь на кассу, сложила покупки в хозяйственную сумку, которую использую для таких целей, и отправилась в соседнюю дверь, чтобы пообедать.

— Ну, у меня есть для тебя новости, — сказала я, пока мой спутник изучал меню. Я была более собранна. Мне не нужно было меню. Я бывала здесь так часто, что знала его наизусть. Я всегда беру жареные зеленые помидоры с моцареллой, цыпленка гриль и печеную тыкву.

Но Ральф, казалось, слегка удивился, что в будний день оказался в помещении, полном болтливых дамочек за обедом, в окружении ароматических свечей, салатных мисок, зеленых низеньких стаканов и невысоких столиков из красного дерева. Возможно, это место было не совсем во вкусе Ральфа (думаю, он ходит в «Симпсонс», «Бифстейк» и «Уайтс», именно в таком порядке), но в целом здесь неплохая еда и удобно сплетничать.

— Ты передумала, — сказал он, закрыв меню и глядя мне прямо в глаза, так что мое сердце екнуло.

— Напротив, все будет так, как мы договорились, — ответила я, намеренно используя первое лицо во множественном числе.

— Отлично, — сказал он и снова погрузился в меню. — Думаю, лучше поделиться с Мими хорошими новостями. И в таком случае мне нужно выпить. Возможно, стаканчик… думаю… рейнвейна.

Я оглянулась в поисках официанта и впервые заметила двух молодых женщин, сидевших неподалеку от нас, на два столика дальше. Одна — пухленькая и светловолосая, вторая — худая и с волосами цвета сена. Обе были в защитных брюках, кроссовках, тесных рубашках и куртках с капюшоном из «Мисс Сиксти». У них был австралийский акцент, и темой обсуждения служил приближавшийся уик-энд.

Пока я махала официанту, чтобы заказать вино для Ральфа, полненькая блондинка раскрыла рот и заговорила, и мне пришло в голову, что по забавному стечению обстоятельств я обедаю с Ральфом, а не с Маргаритой. Второй раз за двадцать минут я застыла от шока и любопытства.

— И тогда его психованная жена обнаружила, что у него есть подружка и квартира, потому что он не удалял сообщения, и Анушке пришлось его бросить, — говорила блондинка. — Патрик был в ужасе, что его жена все узнала, я хочу сказать, она часто бывает в школе и все такое, и он притворился, что это кто-то другой с его работы!

Ральф оглядывал ресторан с выражением олимпийского спокойствия, которое означало только одно: он слушал так же внимательно, как и я.

— Знаешь, я думаю, если бы эта сучка, его жена, обнаружила, что он спит с учительницей ее собственного сына, она бы взбесилась, — продолжила она. — Учительница из Понсонби! Ты можешь в это поверить? Она бы закрыла всю школу! И Анушке пришлось съехать с квартиры на углу Ледброук-гроув, и Патрик приполз назад на карачках после трех месяцев изгнания к своей, — она замолчала, чтобы подобрать самое оскорбительное определение невинной Маргарите, давая возможность мне и Ральфу насладиться каждым мгновением разговора, — засранке-жене.

Хотя это было весьма занимательно, так же как и информативно, я не могла позволить времени утекать сквозь пальцы. Я знала, Ральф собирается рассказать Мими, что между нами происходит, по крайней мере частично, — Боже упаси, если он хотя бы промолвит слово о другой части, — но мне все еще нужно было немного его подтолкнуть.

— Но я думала, что Патрик от нее без ума? — в то же время продолжила тощая блондинка. — Она сказала, что секс был классный?

— Да, так она сказала, — ответила толстушка. — Но Анушка всегда так говорит.

— Я могла бы сама проверить, — доверительно поведала худая. — Но я отказала Патрику, я никогда никому об этом не говорила. По крайней мере у парня есть драйв. Это можно сказать не о многих английских парнях.

— Хи-хи, — засмеялась толстая блондинка.

— Хи-хи, — подхватила тощая блондинка.

Я прочистила горло.

— Ральф, — сказала я.

— Да, Клэр, — ответил он.

— Мне нужно кое-что сказать тебе.

— О нет, — простонал он. — Самые страшные слова в английском языке. Это действительно необходимо?

— На самом деле мне нужно сказать тебе целых две фразы. Одну хорошую и вторую плохую.

— Ну, если так…

К счастью, официант принес вино и мою негазированную воду из уэльского источника (для меня газированная вода слишком крепка), и Ральф приветственно поднял стакан, перед тем как сделать большой глоток.

— Ну, чтобы не откладывать хорошую новость, оказалось, что… — Я заколебалась, подыскивая правильные слова.

— Клэр, говори быстрее, — сказал Ральф. — Мне нужно написать отчет по резкому скачку цен на газ после диверсии на газопроводе, и я еще толком его не начал.

— Хорошо. Вирджиния Лакост, как оказалось, не крутит роман с Бобом Эйвери.

— Я знал об этом уже в марте. — Он закатил глаза и взглянул на часы.

— Возможно. — Я сделала глоток воды и с усмешкой посмотрела на него. Я со странным мальчишеством наслаждалась происходящим. — Я знаю наверняка, что она не крутит роман с Бобом Эйвери, — продолжила я.

— Дааа, — сказал Ральф. — Что дальше?

— Боб Эйвери был в одном самолете с Патриком в ту ночь, когда я видела Вирджинию в ночной рубашке, — сказала я, искусно скрывая тот факт, что одной из последних узнала, что они летели вместе в ту роковую ночь.

— Я искренне надеюсь, ты не хочешь сказать, что эти трое составляют любовный треугольник, — прервал меня Ральф. — Сомневаюсь, что смогу съесть это блюдо из грибов и козьего сыра, если это так.

— Думаю, мы можем быть уверены, что это не так, так же как и я могу быть абсолютно уверена, что Вирджиния не крутит роман с Бобом, потому что… — я победно замолчала, прежде чем нанести завершающий удар, — у Вирджинии роман с Салли!

— Боже правый! — воскликнул Ральф. — Небеса и святые угодники! Откуда ты знаешь? — Затем он частично испортил мне все удовольствие, спросив: — А кто такая Салли?

Ральф не знает сад и его жителей так, как я, но я вполне уверена, что он меня дразнил, — он должен знать, кто такая Салли, особенно после драмы с так называемым гаражом.

Я рассказала Ральфу все, что знала. В конце моего отчета он заметил, что времена изменились и настоящий разврат теперь совсем не такой, как раньше. Он умолял меня рассказать, кто еще в саду «скрывает нетрадиционные наклонности».

Затем он сузил круг интересов и спросил, откуда я знаю, что именно для Салли Вирджиния покупала «игрушки». Я рассказала, что Вирджиния упомянула подружку, которая занимается кикбоксингом, о трусах мужского пошива и так далее. Потом я напомнила, что Вирджинию заметили покидающей сад Эйвери той мартовской ночью.

Ральф явно получал удовольствие, так что мне не хотелось делиться плохими новостями, которые касались его лично. Но я прямо перешла к делу, и, надо отдать ему должное, его это не выбило из колеи. Я рассказала ему, что знаю и, что важнее, почему я ему об этом говорю. По моему мнению, и Донна его разделяет, эта информация придает другой смысл тому, что мы сделали.

Ральф подозвал официанта, и тот принес счет. Я попыталась протестовать: «Я заплачу!», но напрасно. Ральф никогда не позволит даме заплатить за обед.

— Спасибо, что рассказала, Клэр, — сказал он, доставая кредитную карточку. — Хотя нужно отметить, я все еще убежден, что некоторые мысли лучше оставить невысказанными. — У него было мужественное выражение лица, подбородок высоко поднят. — Хей-хо! — усмехнулся он. — По крайней мере теперь я знаю, о чем вы, женщины, говорите за обедом, что и с кем вы едите, — продолжил он, вводя пин-код, когда вернулся официант, и оставляя слишком много на чай.

Мы прошли мимо австралийских тетушек, которые втыкали ложки в липкий пудинг. Я ждала, пока официант принесет мой жилет. Ральф стоял у двери, выделяясь на фоне вешалок с замшевыми мужскими пиджаками с меховыми воротниками. Необходимость написать отчет, казалось, отпала, когда принесли второй стакан вина. Тетушки продолжали сплетничать.

— Джордж и Сэм сегодня гуляют, какая-то благотворительная вечеринка. Так что я работаю с трех до полуночи, — сказала тощая блондинка. — Хотя грех жаловаться. Пять сотен в неделю — неплохо.

Ральф ждал меня у выхода и не слышал, что произошло потом.

— Да, здорово. Тем более теперь у тебя собственная квартира. Кстати, я тебе рассказывала последние новости об Анушке? — спросила толстушка. — Она снова взялась за свое. После Патрика.

— Правда? — спросила худышка.

— Да, впервые в жизни она нашла себе неженатого мужчину, более того, он мультимиллионер. И у него есть яхта, — продолжила толстушка. — И дом в саду. Она звонила мне из джакузи в его имении по Лонсдейл-гарденс вчера вечером. Подумать только, что она была няней, как и мы, пока не нашла завидную работенку в школе. Удачливая корова, — заключила она, и ее ложка соскребла остатки пудинга с толстого дна белой китайской тарелки.

Пока Ральф провожал меня домой, я использовала последние десять минут в его обществе, чтобы пересказать ему эту трогательную историю, которая дала ему полную картину интрижек Молтона и Каспариана.

Мими

— Разве это не здорово? Разве это не самая-самая-самая лучшая ночь в саду? — спрашивала Люси Форстер, наклонившись, чтобы подобрать ветки для костра.

Я глубоко вдыхала запах гниющей листвы и влажной травы, выпустив Калипсо погулять, прежде чем запереть ее в кабинете Ральфа до начала фейерверка. Она боится громких звуков.

Стивен вырезал большой кусок дерна, и на этой проплешине лежала куча дров в ожидании, когда же заполыхает пламя. Чтобы помочь, я кинула туда палку. Все должны видеть твое небезразличие в таких ситуациях. Палка приземлилась с краю кучи, и Калипсо, которая даже с большим удовольствием охотится за палками, чем за рубашками Ральфа, проводила ее жадным взглядом и затряслась мелкой дрожью.

— Так кто в этом году делает чучело? — пропела Люси.

— Мы, — ответила я.

Во время нашего разговора на кухне около десяти ребятишек в школьной форме запихивали свернутую газетную бумагу в брюки цвета хаки Джереми Додд-Ноубла и старую голубую рубашку из «Нью энд Лингвуд» с потрепанными манжетами, принадлежавшую Ральфу.

У Патрика Молтона удалось достать пару слегка стоптанных кроссовок от Лобба. Клэр добавила точную копию бейсбольной кепки «Бостон ред сокс», которую ей доставили курьерской службой. Она хотела продемонстрировать, что мы все еще очень злы на Эйвери в частности и на американцев в общем (постройка гаража и война в Ираке слились в одно глобальное оскорбление), так что мы специально сделали чучело похожим на Боба. На случай если относительно личности чучела останутся сомнения, она пожертвовала пару красных кашемировых носков Гидеона.

В половине седьмого мы все выйдем в сад, чтобы зажечь костер и поджарить Боба, угоститься закусками, вином с пряностями, а затем собраться вокруг огороженной площадки — посмотреть фейерверк. Жду с нетерпением.

Люси была права. Дети в шапках и варежках с бенгальскими огнями в руках… банкиры, поглощающие глинтвейн… юристы, потирающие руки в надежде, что ракета от фейерверка полетит по касательной в толпу и причинит ущерб… похрустывание веток в костре… оранжевые искры в ночи… фейерверк, разрывающийся в ночном небе… блестящее, сверкающее, son et lumiere[92], великолепие ежегодного грандиозного события в жизни сада с чудесной, волнующей атмосферой.

Ральф рано вернулся из Вестминстера. Он попытался рассказать мне, что у него назначена важная встреча за бокалом вина с друзьями, но я объяснила, что этот праздник — событие повышенной важности, он должен присутствовать. И что на свете может быть важнее, чем общение с собственными детьми и соседями в ночь Гая Фокса, особенно когда пришла наша очередь делать вино с пряностями?

— Потом расскажу, — ответил он. Я мужественно готовилась выслушать новости, что он собирается на рыбалку в Ирландию, но сомневается насчет того, когда лучше поехать.

Люси Форстер отправилась помочь Джереми Додд-Ноублу развесить на деревьях фонарики. Я вошла в дом с бамбуковой палкой в руке, данной мне Патриком Молтоном наряду с инструкцией «как следует засунуть ее в задницу этому засранцу Бобу Эйвери».

Я должным образом выполнила задание и засунула палку через одну ногу и сквозь туловище так, что она высунулась из шеи чучела. Дети были под впечатлением. Пугало казалось поразительно похожим на Боба Эйвери. Даже я начала злиться на него.

Я думала, что с помощью сетки мы сможем подвести черту под всем этим делом. Но нет. Очевидно, Эйвери написали в Комитет по планированию, жалуясь на сетку, и наябедничали, что ее поставили без разрешения комитета. Все согласились, что с их стороны это было трусливым и неспортивным поступком. Прошлым летом в саду решили не подавать заявку на разрешение сетки на основании, что если никто не возражал против возведения массивного нового здания за несколько миллионов с теплыми полами и широкополосной сетью, выдавая его за гараж, то вряд ли кто-то будет против единогласного пожелания жителей сада возвести хрупкий деревянный забор, чтобы отгородить ужасное сооружение.

Оказалось, в данном случае общественный комитет ошибся.

Так что и Патрик, и все остальные с горечью восприняли тот факт, что придется запрашивать позволение на перепланировку для куска дерева, что потребует привлечения архитекторов, бумажной волокиты и бесконечных пререканий, а также много денег.

Как раз только что Патрик прошептал мне, что если сетку снесут, мы не только вырастим сорокафутовые заросли на ее месте, но и построим милый, чистый, благоухающий и просторный туалет для собак на клумбе прямо под окнами «гаража».

— Мими! — с болью в голосе крикнул Ральф, войдя через черный вход. Он все-таки вернулся домой пораньше. — С какой стати ты отдала мою рубашку детям? Она совершенно нормальная. Я рассчитывал носить ее по крайней мере до пенсии. А туфли! Не могу поверить, что ты разрешила надеть их на чучело. — Ральф потянулся за ними, потом простонал: — О Боже правый! Это же пара за пятьсот фунтов ручной выделки от Джона Лобба[93].

В то же время он снимал свои собственные поношенные коричневые замшевые туфли (муж говорит, что коричневые туфли нельзя носить только женщинам с искусственным загаром) и надел кроссовки с чучела.

Все дети, включая наших собственных, в ужасе смотрели на него. У нас не принято обладать чем-то, что уже кому-то принадлежало. В Ноттинг-Хилле нет поношенных вещей, подержанных автомобилей, и даже домоправительницы отказываются принимать в подарок дизайнерские вещи своих хозяев, если на тряпках не осталось ценника. Наверное, чтобы иметь возможность выставлять их на продажу на интернет-аукционе.

— Вы не можете их взять, — прощебетал Макс Мол-тон. — Нам они нужны для чучела.

— Да, нужны, — хором подтвердили Лайлак, Шафран, Уиллоу, Казимир, Пози, Мирабель, Зибиди, Панда, Даффодил, Эйда и Джек, столпившиеся на кухне.

— Но мне они нужны больше, чем ему, — ответил Ральф, снимая туфли. — Дети, простите, но я всегда хотел пару от Лобба, а эти подходят мне как пресловутые перчатки. Если вы подождете минутку, я найду вам что-нибудь еще. Думаю, наверху у меня есть пара вонючих кед.

Но он не пошел наверх. Он подошел ко мне и обнял сзади. Я стояла, мешая цедру, коричные палочки и гвоздику, кипящие в вине на плите. Никто из нас не проронил ни слова.

Его молчание и серьезность говорили сами за себя.

Вот оно.

— Дорогая, — начал Ральф. Потом подавленно вздохнул. — Мне нужно тебе что-то сказать. Ты хочешь, чтобы я рассказал сейчас, — послышались возгласы с улицы, треск огня, возбужденные крики, — или после фейерверка?

Мое сердце учащенно забилось. Я не двигалась, я просто продолжала мешать вино, позволяя парам из кастрюльки увлажнять мое лицо росой. От сырого дыма мои волосы начали виться, но мне уже было все равно. Я стояла возле теплой плиты с моим замечательным, красивым, умным и добрым мужем, человеком, который подарил мне троих здоровых детей и уютный дом. Его единственным недостатком, который мне удалось обнаружить за двенадцать лет брака, была привычка разбрасывать влажные полотенца и читать детям вслух громким неестественным голосом. И я рискнула всем этим ради мультимиллионера, который обещал обо мне позаботиться, говорил, что со мной он чувствует себя словно лось в сезон спаривания, но ни разу не позвонил мне за все лето.

В этот момент я была готова на все. Я бы бросила работу, друзей. Даже привычку ходить по магазинам. Привычку пить кофе «У Тома». Я бы приучила себя к «Нескафе». Я бы выбросила все кредитные карточки, сожгла все книги — только бы Ральф был со мной.

— Зависит от того, о чем ты собираешься говорить, — ответила я беспечно, как будто я никогда не вожделела другого мужчину. — Если о чем-то важном, например, о том, что ты хочешь провести Рождество с родителями в Шотландии, думаю, стоит подождать более спокойного момента. — Ральф молчал. — Но если ты хочешь поехать с друзьями на рыбалку, мы можем обсудить это сейчас.

Даже в самых диких мечтах я бы не подумала, что он хочет поговорить о рыбалке. Что до Рождества, если он хотел обсудить именно это, в чем я сомневалась, я бы без возражений поехала к Пери и Слинки. На все рождественские праздники. Я даже готова играть в бридж.

Я даже готова танцевать под мелодии восьмидесятых с древним лордом Клайдсмуром в шотландском народном костюме, хотя он лапает меня за грудь и в его присутствии моя сигнализация против вторжения похотливых козлов разрывается, словно на новом «БМВ» в Элджин-Крессент, и все это без единой жалобы. Если разговор не касается меня и Сая, я все вынесу.

Никогда раньше я не видела такую печаль в глазах Ральфа — хотя нет, видела, когда я отвела Калипсо к ветеринару, чтобы у нее удалили яичники. Он два раза плакал и спрашивал меня, как я, мать, могла так поступить с «другой женщиной».

Мой муж оглядел кухню с тем же странным выражением лица, будто хотел, чтобы эта картина навсегда отпечаталась в его памяти.

Дети надели на Боба голову, прицепили оранжево-коричневую шерсть вместо волос и натянули ему на ноги какие-то старые кроссовки Ральфа, которые разыскала Мирабель.

Ральф взял половник и налил себе глинтвейна, который был похож на густую кровь.

— Нет, думаю, стоит поговорить попозже, — пробормотал он и удалился.

— Ральф! — крикнула я ему вслед.

Он обернулся, застыл и пристально посмотрел на меня. Я поняла, что если бы мне представилась возможность снова выбрать, с кем провести жизнь, я бы выбрала Ральфа.

— Не выходи в кроссовках от Лобба на улицу! — уже мягче сказала я.

Я все смогу принять от своего мужа, и Бог знает, какой разговор готовит он для меня. Но тем не менее. Если у тебя есть сад, то входить в дом в грязных ботинках, так же как выходить в сад в шикарных туфлях — и то, и другое против правил, что бы ни произошло.

Ральф покорно надел какие-то галоши. Затем я закричала:

— Дети, быстрее, уже полседьмого, пора выходить!

— Но часы на микроволновке показывают семь тридцать, — поправил меня Зибиди.

— Знаю, — ответила я, не удосужившись ничего объяснить. Я не перевела часы, потому что так легче убедить Пози лечь спать.

Я еще минут десять провела на кухне, приводя все в порядок.

Затем я взяла кастрюльку с вином и последовала за Ральфом в сад.

Муж стоял рядом с костром со стаканом в руке. Я поставила кастрюльку на раскладной столик, потом извлекла пластиковые стаканчики из кармана на переднике и положила их рядом с серебряным половником.

Огонь весело трещал, быстро справившись с чучелом Боба Эйвери в бейсболке, кроссовках и красных кашемировых носках Гидеона. Дети весело махали бенгальскими огнями. На столе были лидгейтские сосиски и булочки, аккуратно нарезанная красная капуста, бостонские печеные бобы с беконом и патокой и пакеты чипсов. Все, как и должно было быть. Пока что.

— Что нового? — спросила я, мое сердце тревожно билось. Меня не утешал тот факт, что черноту дома Сая осветило несколько огней. Значит, он был там. Сай. В конце концов это один из праздничных вечеров в саду, когда все присутствуют, — но тем не менее. Только мысль о том, что я его увижу, вызывала во мне ужас.

— И как Красти и Хурей, то есть Хурей и Джонни, я хочу сказать Факер и Хурей, восприняли это? — Я так нервничала, что перепутала имена его друзей. Мужа это всегда раздражало.

— Что восприняли? — спросил Ральф. Мое сердце снова ушло в пятки.

— Ну, то что ты не пошел на эту важную встречу с ними, — беззаботно напомнила я ему. Я налила себе вина с пряностями и направилась к костру. Ральф пошел за мной.

Все младшие дети носились, громко крича, с одного конца сада на другой, с бенгальскими огнями в руках. Старшие дети, подростки и почти подростки, смотрели на костер с румяными лицами, пылающими от неминуемого пробуждения сексуальности. Я сделала мысленную пометку убедиться, что никто не улизнет в кусты во время долгого фейерверка.

Мы стояли, глядя на прыгающие языки пламени, в дружеском, как я надеялась, молчании, около минуты. Потом Ральф вздохнул, осушил стакан и уронил его в траву. Затем он достал сложенную папку из очень большого кармана охотничьей куртки, придуманной специально, чтобы прятать в ней убитых фазанов. Мое сердце затрепетало от облегчения: огонь был ярким, и я смогла увидеть в руках мужа каталог собственности.

— О-о, — протянула я, подходя к нему. — Что это такое?

— Наш новый дом, — ответил Ральф.

— Что? — воскликнула я и вцепилась в брошюру. Сначала я впилась взглядом в фотографию с изображением милого деревенского дома из светлого камня, увитого глицинией, и дворовыми постройками, с окнами с видом на зеленую долину. Овцы паслись в поле за деревенским железным забором. Хлопковые облака плыли по васильковому небу, и в отдалении был виден кусочек глубокого насыщенного цвета, от которого щемило сердце. Это могло быть только море.

«Сельская идиллия в деревне Хью Фернли-Уиттинг-столла», — гласила надпись. Огонь горел так ярко, что было светло, как днем.

Я открыла папку и стала читать вслух:

— «Фермерский дом. В продаже впервые за сорок лет, редкая возможность купить маленькое имение на побережье».

Я с энтузиазмом причмокнула губами и быстро пробежалась по всем преимуществам: «сланцевые полы, дубовые панели, обустроенная кухня, посуда, кладовка…» Я остановилась и с сияющими глазами улыбнулась Ральфу — мы всегда с ним подшучивали над домами «под ключ». — «Четыре спальни, старый сад, сад, обнесенный стеной, огород, пастбище, всего три акра земли. Хижина и конюшня. Ориентировочная цена…» Я взглянула на ориентировочную цену и завизжала.

Я обвила Ральфа руками, вдыхая кислые запахи старого линолеума, ружей, сигар, «лендроверов» и Лабрадора, которые впитались в его куртку.

— Уууух ты! Как так может быть, любимый? Ты получил большой бонус у этих американцев? Не могу поверить, что у нас наконец-то есть второй дом! Это сказка!

Я начала танцевать вокруг костра и петь:

— У нас дом в Дорсете, у нас дом в Дорсете!

Я пела довольно громко, хотя Джереми и Триш были в пределах слышимости, так же как и Клэр. Я подбежала к ней и обняла, и она сдержанно ответила на мои объятия.

Потом Ральф подошел ко мне. Он схватил меня за руку и, словно капризного ребенка, оттащил от Клэр под иву, потом прижал меня к стволу, и нас обоих скрыла от сада листва дерева. Я услышала свист, и то, как люди закричали «начался фейерверк» и «на другой конец сада, быстро, быстро», и шум обутых ног по траве и гравию. Глаза мужа так блестели, что я испугалась. Послышался громкий звук, и сквозь листву я увидела каскады золотых искр в ночном небе над Лонсдейл-гарденс. Он приблизил ко мне лицо.

— Хотя бы раз просто послушай меня! — прошипел он. — Думаю, я смогу пережить, что ты обманула меня с мужчиной, чье знание английского языка немногим лучше, чем у моей собаки.

Он знает о Сае — эта паническая мысль промелькнула у меня в мозгу.

— И кто, видимо, потратил три миллиона фунтов на дом и яхту, чтобы его пенис казался длиннее. Я ничего не могу поделать с твоим дурным вкусом, — выплюнул Ральф.

«Он знает и о яхте Сая», — подумала я. Все, что я могла, — это думать, потому что дышать я не смела.

— Как бы то ни было. Я слишком зол, чтобы сейчас говорить об этом. Слишком зол.

Мое сердце снова упало. Меня побьют в кабинете учителя после молитв о прощении за краткий момент безумия. Это мне на десерт, за обреченную попытку поймать в сети мультимиллионера и злоупотребление диким сексом с мужчиной, который мне казался (ну, и все еще кажется) непреодолимо привлекательным…

Ральф еще со мной не закончил. Далеко не закончил.

— Но что я отказываюсь переваривать — это твое вечное нежелание жить в реальном мире, Имоджин. Ради Бога! Неужели ты думаешь, что эти деньги взялись из ниоткуда?

О Боже. Он назвал меня моим настоящим именем, которое я не слышала с незапамятных времен. Значит, дело действительно плохо. Он так называл меня один только раз, когда я испортила его винтажный автомобиль, врезавшись в припаркованную машину, после кружки пива в баре.

— Ты действительно думаешь, что мы за миллион лет смогли бы скопить достаточно, чтобы позволить себе ферму, если бы я не продал Колвилль-крессент? Боже, женщина. Где твой здравый смысл?

Я выдохнула. Я знала, что это мой единственный шанс перейти в нападение. У меня кружилась голова от серии нокаутирующих ударов, но я собиралась нанести ответный удар.

В конце концов, мы в Ноттинг-Хилле.

Маленькая супружеская измена с соседом — это одно. В конце концов, мы все здесь взрослые люди. Но продать редкий дом Викторианской эпохи — не просто дом, а родовое гнездо наших детей — в коммунальном саду, дом, ради которого банкир перешагнет через свою бабушку и на который с радостью потратит бонус, — совсем другое. Это неправильно!

Конечно же, это собственность Ральфа, но все же. Мы женаты. Дом такой же мой, как и его.

— Иди к черту, Ральф, — сказала я. — Кем ты себя возомнил? Ты обвиняешь меня в измене, а потом пользуешься этим предлогом, чтобы продать дом, в котором родились наши дети? Единственное место, которое они знают? Ты это серьезно? Ты действительно продал дом? — Мой голос сорвался на визг, но мне было плевать. Мне нужно было орать, чтобы меня услышали. Фейерверк достиг кульминации.

Воздух дымился запахом горелой листвы и пороха, небо освещали желтые, зеленые, белые и розовые всполохи, слышался шум, свист и грохот, в то время как взрывались фейерверки ценой в тысячи фунтов. Каждый взрыв толпа сопровождала криками, охами и ахами Вскоре соседние сады по Ленсдоун-роуд и Элджин-Крессент зажгут голубые огни и еще более продолжительные и дорогостоящие фейерверки, чем в скромном Лонсдейл-гарденс, озарят небо. Не просто так подобные праздники известны как «ярмарки тщеславия».

— На самом деле да. Так и есть.

— За сколько? — не удержалась я от вопроса. На пике цен дома с террасами по Колвилль-крессент продавались за аппетитную сумму в два миллиона фунтов, да, ДВА МИЛЛИОНА ФУНТОВ, но с другой стороны, наш дом, очевидно, мог бы выиграть приз как самый затрапезный из всех…

— Удивительно, что тебя это интересует, учитывая, насколько ты оторвана от наших финансовых дел, — ответил Ральф. — Хотя, раз ты спрашиваешь, я продал дом и отложил в банк достаточно, чтобы оплатить обучение всех троих детей в школе и университете и купить ферму.

— Но что насчет работы? — Я знала, как много для Ральфа значит возможность оплачивать обучение детей. Муж продавал то, что наши американские друзья называют «наследством», чтобы оплатить задолженности. — Что насчет твоей работы? — спросила я, слишком хорошо помня о том, как однажды после обеда в «И энд О» он сказал мне, что мы только что съели грегорианские серебряные подсвечники.

Лицо Ральфа освещали языки пламени.

— На острове Пербек наконец-то разрешили вести разработки, — ответил он. Я мучительно пыталась понять, о чем он говорит. — Удалось получить лицензию на исследования месторождений в пластах юрского периода, где предполагаемый объем добычи составляет двести миллионов баррелей. Возможно, до четырехсот миллионов баррелей, — продолжил Ральф. Он так любит все, что связано с нефтью и газом, что начал говорить почти нормальным голосом. Я почувствовала громадное облегчение, несмотря на то что мне не удавалось следовать за логикой его рассуждений.

— Мне нравится, когда ты говоришь о науке, — сказала я, — но что это означает… для нас… если все еще существуем… мы, — продолжила я более кротко.

— Это означает, что я начну работать для «Юго-Западного петролеума». Они долгое время меня убеждали, но я никак не мог попасть из Лондона на остров Пербек. Но я смогу работать, проживая на ферме и приезжая в Лондон раз или два в месяц, и также заниматься информационным бюллетенем…

— Но как же дети? — спросила я. — Они учатся в Понсонби, и мы заблаговременно не предупредили о том, что забираем их.

— Я в курсе, что наши дети учатся в Понсонби, Мими, — ответил Ральф.

— Я знаю, что ты в курсе, но если мы их заберем, нам придется платить неустойку в размере трех размеров стоимости обучения. У нас нет денег. — На этом этапе я не смела задать главный вопрос: «А как же я?»

— Думаю, если я расскажу доку Гамильтону о поведении одного из учителей, он освободит нас от оплаты следующего семестра, — сказал Ральф. Он взглянул на имение Сая, которое сияло, словно «Титаник». — Что приводит нас к еще более плохим новостям, Имоджин.

Думаю, я уже догадалась, о чем он говорит.

Сквозь ветки ивы я смотрела на огни в доме сто четыре по Лонсдейл-гарденс, резиденцию Каспариана. Золотой свет лился под причудливыми углами. На балконе были видны силуэты двух людей. Один из них курил сигарету.

Другим была стройная молодая женщина с зализанными темными волосами и в чопорном пальто. Они наблюдали за происходящим. Взорвался фейерверк, который по причинам, затерянным в веках, назывался «летящий голубь». Когда раздавался очередной залп, он заливал светом лица счастливой пары и все вокруг.

Мне показалось, что из-под ног уходит земля. Я оперлась об иву и закрыла глаза, борясь с новым приступом ужаса.

Сай властно приобнял Анушку за узкие плечи. Он отгонял дым от ее лица, несмотря на то что воздух был наполнен дымом от костра, фейерверка и жарившихся сосисок.

В уголках моих глаз защипали слезы. Я не хотела, чтобы Ральф слышал, как мой голос дрожит.

— Давай, добивай, — сказала я мужу. — Если честно, хуже уже быть не может.

— Может, — сказал Ральф. — Твой любовничек обманывал тебя с учительницей Пози.

Я не ответила.

— Которая только недавно оправилась после того, как ее выгнали из уютной квартирки на Ледброук-гроув, где она предавалась утехам с Патриком Молтоном.

Я продолжала соблюдать гордое, как я надеялась, молчание.

— И они женятся на его яхте на Рождество, — продолжил Ральф. — Твой любовник и учительница Пози, она же бывшая любовница Патрика. Разве это не мило?

— На палубе им не будет холодно? — услышала я свой голос.

Я не могла придумать, что еще сказать. Мне и вправду казалось, что утро в доке, где «Саломея» находилась в последнее время, будет несколько мрачным на Рождество.

— Не на Британских Виргинских островах, как я думаю, — ответил Ральф. — Им придется успеть до Рождества, потому что глупая маленькая шлюшка умудрилась залететь, по словам Клэр. Она рожает в марте.

Я попыталась припомнить, не поправилась ли Анушка в последнее время. Некоторые женщины умудряются проходить весь срок и совсем не выглядят беременными. Очевидно, Анушка — одна из них.

— Все вы, женщины, одинаковы. Все, что вам нужно, — это найти мужчину и потом… — Он замолчал, пытаясь подобрать слова. — А потом, как только вам удастся затащить его в постель, вы используете его.

Интересно, почему Ральфа это так трогает?

— Кажется, ты знаешь очень много о счастливой паре, — холодно сказала я. — Можно спросить, откуда?

— Новый владелец дома шестьдесят семь по Колвилль-крессент поделился этой информацией, — ответил Ральф.

— И кто он? — требовательно спросила я.

— На самом деле она, — ответил Ральф.

— Хорошо, Ральф, так кто она? — повторила я, сбиваясь на крик, но быстро снижая тон.

Фейерверк закончился. Толпа быстро расходилась от огороженной площадки, от маленькой палатки, где валялся пустой кувшин из-под моего глинтвейна вместе с остатками пиршества из лучших лидгейтских сосисок и красной капусты.

— Я продал дом Клэр, — почти мрачно ответил он. — Больше чем за два миллиона.

Я обернулась в поисках Клэр, но она ушла в дом, и, конечно же, сегодня она тщательно закроет за собой дверь.

На улице осталось только несколько подростков, которые разбивали палками остывающие угольки. Фейерверк на улице закончен, но, без сомнения, в семье Флемингов он только начинается.

И до следующей весны в Лонсдейл-гарденс не случится ничего интересного.

Зима — мертвый сезон. Ничего не происходит, кроме как в рождественский обед, после которого объевшиеся члены семейств должны обойти весь сад перед тем, как прослушать сообщение правительства.

На следующие несколько месяцев пять акров травы, деревьев и клумб, а также новая куча компоста и живые изгороди будут ждать, под покровом снега, кусаемые морозами. Им раз в неделю будет уделять внимание Стивен, и иногда Клэр, и собаки. Они будут ждать весны, когда появятся первые признаки новой жизни, вылезут из-под земли крокусы и примулы, влажная зеленая трава и мягкий воздух снова заманят детей, любовников и непосед в сад, и для него начнется новый год. Только в следующем году все здесь будет по-другому.

И не будет меня.

Весна

Клэр

Я отправила сообщение Гидеону в Нью-Йорк, чтобы он позвонил мне сразу, как проснется. Потом я написала Донне: «Отличные новости. Приду, чтобы отметить. Ставь чайник. Клэр С».

У Донны новая квартира в Шепердс-Буш. Знаю наверняка, потому что у меня не было наличных во время прошлой встречи, так что она дала мне адрес, куда прислать чек. Я там никогда не была. Что неудивительно, так как в последнее время она уделяет меньше внимания фэн-шую и больше иглоукалыванию, лечению травами и холистической практике. Донна чаще всего наносит визиты своим пациентам, и это чудесно, потому что ее присутствие успокаивает. Она мне не ответила, но я должна была лично рассказать ей новости.

Я беременна! Наконец-то! Конечно, еще маленький срок, но я знаю наверняка. Я была так расстроена, что у меня случился выкидыш в ночь Гая Фокса. Но на этот раз я все сделала правильно и уже к Новому году была снова беременна. Подозреваю, что помог тот же метод (невозможно сказать точно, без теста на ДНК, чего я, разумеется, всеми силами постараюсь избежать).

Я переключилась на здоровую злаковую диету и пила восемь стаканов воды в день. Я ела столько жирной рыбы, что у меня чуть не выросли жабры.

Какое облегчение, что я взяла в свои руки ситуацию с домом. Я уверена, что поступила правильно. Я никогда не забуду, как весной прошлого года Донна прямо сказала мне:

— Ты загонишь себя в гроб в собственном доме.

Мы попивали зеленый чай в моей солнечной, мирной кухне одним апрельским утром, разглядывая мой садик, где вот-вот должны были зацвести дикий чеснок, водосбор и сальвия и пробиться сквозь землю травы, латук и шпинат.

— В доме одни острые углы, пустые поверхности, нержавеющая сталь, каменные полы. На стенах нет картин, чтобы смягчить атмосферу. Все это слишком ускоряет ци. Кристалл — только начало, но тебе нужно двигаться дальше. Тебе необходимо место с мягкой мебелью, деревянными полами, коврами и ковриками, желательно там, где есть дети и домашнее животное, музыкальные инструменты, скорее кремовые, чем белые, стены. На кухне твои шкафы находятся слишком близко к раковине, плита должна быть восточней, чтобы схватить потоки энергии, сходящиеся в том месте, — продолжала она.

— То, что ты описала, подозрительно похоже на дом Мими, — сказала я.

— Ну, то, что тебе нужно, точно похоже на дом Мими, — ответила Донна. — Настало время для крайних мер. Может, ты могла бы подумать о небольшом обмене, чтобы ты и Гидеон переехали в ее дом, а она в твой, пока вы продолжаете попытки. Звучит безумно, но, возможно, это твоя единственная надежда. Очевидно, тебе придется хорошенько прибраться, прежде чем дом станет пригодным для вас с Гидеоном.

— Ты шутишь? — ответила я. — Она превратит мой дом в помойку. Я позволяю ей войти только на чашечку кофе и ужин, и даже тогда за ней приходится внимательно следить. И у них есть собака.

— Ну, тебе стоит об этом подумать, — сказала Донна. — Не мне напоминать тебе о том, что у Мими и Ральфа родилось трое детей за шесть лет. В твоей спальне сплошные блестящие поверхности. У тебя есть ванная, но нет двери, чтобы разделить место для сна и для мытья. Разве ты не понимаешь, что это буквально гасит энергию? И ты пыталась зачать… пять лет. — Она замолчала и со значением посмотрела на меня.

Конечно же, Донна была права. Я не переставая думала о ее словах, пока не поняла это. Я не могла забыть, как у Триш и Джереми был сложный период. Донна пришла к ним домой, прошла по дому с лозой и обнаружила проблему: новая ванна была, как бы это сказать, словно канализационный слив. Строители оставили трубу открытой, и ци застаивалась в зловонном месте.

Естественно, они позвали рабочих. Потом Триш отправилась с Донной и купила аметист, чтобы повесить в ванной и рассеять ша ци — и сработало. Джереми повысили зарплату буквально на следующий день, а пару месяцев спустя дом Триш в Шропшире оказался на страницах «Хаус энд гарден», что, учитывая расписание выхода журналов, можно приурочить к визиту Донны.

В глубине души я знала, что предложенный Донной путь не просто разблокирует мои энергетические каналы. Он также решит финансовые проблемы Ральфа.

Все, что мне оставалось сделать, — предложить ему сумму, от которой он не смог бы отказаться. Я так и поступила. В октябре прошлого года. Я предложила самую высокую цену и даже больше. Больше двух миллионов.

Я продала все акции. Игра стоила свеч, хотя бы ради того, чтобы увидеть, как разглаживаются морщинки на его лбу в день, когда мы обменялись контрактами.

— Ты знаешь, что предлагаешь мне больше, чем рыночная стоимость? — спросил он, пробежав рукой по темным волосам, оставив их растрепанными, как у озорного мальчишки. Ральф был слишком честен, он не мог не озвучить, что, по его мнению, я переплачиваю за старый дом его отца.

В тот день, когда адвокат позвонил ему и сказал, что деньги поступили на счет — мы в тот момент пили кофе в «Инне» в парке Сент-Джеймс, — разгладились его последние морщинки.

— Ну конечно же, знаю, — ответила я.

— Тогда почему? — спросил он.

— Потому, что ты этого заслуживаешь, — ответила я. — И учитывая дополнительные условия.

После выкидыша в ночь фейерверка я спросила, не возражает ли Ральф, если мы повторим нашу транзакцию снова, до получения положительного результата.

Он посоветовал мне не беспокоиться. Для него это намного приятнее и значительно дешевле, чем покупать Мирабель новую модель телефона, и он продолжит «делать все необходимое», сколько я захочу.

— Не могу отрицать, я очень благодарен, — сказал он, наблюдая, как сероногий гусь вперевалочку идет по берегу, и откусил от коржика. — Я и не знал, что Флеминг со всеми… мммм… достоинствами стоит так много. Наконец-то и я на что-то сгожусь.

А потом добавил, что с состоянием в два с половиной миллиона мы можем позволить себе расточительность и выпить еще один капуччино с коржиком за его счет, чтобы отметить сделку.

Никакого ответа от Донны. Я не могла дождаться, чтобы ее обнять. И отдать подарок. Я нашла идеальную и в то же время ужасную парочку глиняных целующихся птичек, я знаю, она такие любит. Я даже знала, что она скажет, когда я их ей подарю, — что-то о том, как романтические фигурки активизируют любовную энергию запада.

Итак, я пришла. Двадцать три по Стоу-роуд. Я посмотрела на список жильцов возле звонка в поиске имени Донны Линнет. Однако ее там не было. Только фамилия «Траш». Я позвонила.

Звук отодвигающейся щеколды, открывающихся двойных замков.

— Кто это? — услышала я милый, четкий голос Донны. При звуке ее голоса у меня поднялось настроение — я всегда немного нервничаю в Шепердс-Буш. Живя в самой красивой части Ноттинг-Хилла, неуютно чувствуешь себя где-либо еще.

— Это я, Клэр! — воскликнула я и пошла наверх. Ступени заросли мхом, и в доме пахло сыростью.

Донна стояла возле двери. Ее лицо будто бы сияло изнутри, словно тыква на Хэллоуин, что придавало ей особенную привлекательность, и светлые волосы блестели. Ее глаза были голубыми и прозрачными, не замутненными токсинами и полными сострадания. Она улыбалась, явно радуясь моему приходу, но в то же время не пригласила меня внутрь, как я ожидала.

— Намасте, Клэр, — поздоровалась она. — Я тебя не ждала. Все в порядке?

— Намасте, — ответила я (стандартное приветствие практикующего йогу). — Я отправила тебе сообщение.

— Я потеряла мобильный, — сказала Донна. — Оставила его вчера у Маргариты.

— Все более чем в порядке… можно мне на секунду войти?

Донна заколебалась.

— Конечно, — ответила она, открывая дверь шире.

Я вошла в тесный коридор. Он был очень темным, полным пальто и ботинок. Там стояла тележка для покупок и сложенный велосипед. Возле стены расположились зонтики, из туалета налево несло влажностью. От ведра с мусором исходило зловоние, так что мне пришлось дышать ртом.

— Не слишком много здесь ци, — пошутила я.

Но Донна не ответила и отвела меня в большую комнату, где был неубранный диван-кровать, кучи книг на полу и телевизор. Я сразу же заметила, что телевизор не просто стоит лицом к изголовью и посылает радиацию прямо на спящую Донну, но и включен на сериал. Большую часть пространства занимал тренажер.

Что довольно странно, поскольку, по словам Донны, спальня должна быть коконом, свободным от следующих предметов: колючих растений, спортивных снарядов, электрических приборов и острых предметов. Думаю, частично мой шок отразился на лице, так что Донна открыла было рот, чтобы начать говорить.

— У меня для тебя подарок, — сказала я, опережая ее. Если честно, все, что мне хотелось, — это отдать ей глиняную фигурку и убраться отсюда. Я беременна. Я купила дом. Она побудила меня по крайней мере к одному из этих достижений.

Но прямо сейчас я не могла поверить своим глазам. Я не могла поверить, что это и есть жилье Донны Линнет. Донны Линнет, которая весьма и весьма неплохо обеспечивает себя, рассказывая людям, какую стену снести, куда передвинуть ванну и как встать, чтобы поймать поток энергии ци, текущий с небес на землю. И посмотрите, как она живет! Мусор, кошки, беспорядок! Хочу сказать, у ее кровати даже лежала «Настольная книга фэн-шуя» магазина «Маркс энд Спенсер» — и это у женщины, которая, по ее словам, изучала восточные методики семь лет.

Мне было трудно заставить себя посмотреть на нее.

Я открыла сумку и протянула глиняных голубей, завернутых в бумагу. Донна взяла их, воскликнув от удовольствия и полуприкрыв глаза. Я решила в конце концов совсем не рассказывать ей о своей беременности. Рассказать сейчас было бы плохой кармой, чувствовала я.

— Я знаю, о чем ты думаешь, Клэр, — сказала она. — Боже, ты такая плохая актриса. Ты думаешь, что это моя квартира, разве не так?

— А разве нет? — спросила я, пытаясь не оглядываться по сторонам и сохранять нейтральное выражение лица. — Разве ты не Д. Траш? — указала я на табличку на двери.

— Это моя сестра, Даниель, — ответила Донна, показав на большое фото молодой женщины, похожей на нее, только поплотнее, весело обнимающей хрупкую негритянку с бритой головой. — Я всегда ненавидела свою фамилию, вот и сменила ее на Линнет. Тоже название птицы, но совершенно другая энергия[94].

Я облегченно вздохнула.

— «Трель коноплянки слышу вдали…» — процитировала я. — Думаю, если бы меня звали Траш, я бы тоже сменила имя на Линнет.

— О, как прекрасно, — прошептала Донна. — Ты так много знаешь.

— Изучала английскую литературу в Кембридже, — ответила я с улыбкой, чувствуя себя намного лучше.

— Даниель в Гималаях, отправилась в поход со своей девушкой, Сомалией. У них что-то вроде медового месяца, только перед свадьбой. Они собираются пожениться — церемония состоится на Рождество. Здорово, правда? Не могу дождаться. Так что я приглядываю за кошкой, пока в моей новой квартире на Портобелло-роуд идет ремонт.

Я поинтересовалась, что именно там делают.

— Я устанавливаю на крыше душ с дождевой водой и делаю разные небольшие усовершенствования, например место для медитации, где я смогу как следует сосредоточиться на мантрах и предаваться созерцанию. Я также хочу заменить тарелку спутникового телевидения на ветровую турбину. Не могу дождаться своего возвращения. Зеленого чая?

— На самом деле было бы чудесно. Если он у тебя есть.

Потом я поделилась новостями, и она взорвалась, словно фейерверк. Слезы бежали по ее щекам, и мы заключили друг друга в долгие объятия, не произнося ни слова. У меня тоже повлажнели глаза. Я прочистила горло и спросила, какие у нее новости, почти нормальным голосом.

Донна рассказала, что была у Молтонов, и Патрик согласился, чтобы весь дом переделали согласно правилам фэн-шуя, хотя Маргарита только что закончила ремонт — она постоянно этим занимается, как и большинство домохозяек в Ноттинг-Хилле. Как только рабочие заканчивают один дизайн — сталь, известняк, мрамор, резина, — приходит время уничтожить все и начать заново, с новым дизайнером по интерьерам.

— Видишь ли, я сразу же поняла, что туалет на первом этаже, «Комната рыбака», где Патрик вешает свои итонские фотографии и хранит рыболовные снасти, должна исчезнуть, — продолжила Донна.

— Исчезнуть? — спросила я. — Что значит исчезнуть?

— Им придется ее уничтожить или перенести в другое место. Не так уж это и сложно. Если правительство Тайваня передвинуло свое здание по совету гуру фэн-шуя, не понимаю, почему бы Молтонам не передвинуть туалет.

— Я все же не понимаю, почему…

— Первое, что я сделала, — это наложила на план их дома сетку Багуа. С этого я начинаю осмотр каждого нового жилища. Патрик не получит свой бонус в семь цифр, который он ожидает от «Голдмен Сач», если они не переместят туалет, потому что туалет находится в зоне богатства.

— А, — сказала я, прихлебывая сливочно-сладкий чай.

— Каждый раз, когда кто-то из Молтонов нажимает на слив, их благосостояние уходит в трубу.

— Тебе виднее, — согласилась я. — Я уверена, что Патрик даст добро. Во-первых, он сделает все, чтобы Маргарита снова была с ним мила. Во-вторых, он, как и все богатые люди, всегда ищет новые способы сохранить и приумножить деньги.

Я ушла от Донны, села в новенький «приус» и отправилась обратно в Ноттинг-Хилл, домой, отдохнуть. Весна. Если все будет хорошо, мой осенний крокус (который я планирую назвать Герти, если будет девочка, в честь Гертруды Джекил[95], или Джо, в честь Джозефа Пакстона[96], если мальчик) будет лежать в своей коляске в саду, под ивой, уже в следующем году.

Я так и не решила, что же делать с домом Флемингов. Он стоял пустой с тех пор, как мы сделали ремонт. Мы изменили не много — я просто позвала рабочих из фирмы Гидеона, чтобы разобрать кухню, вульгарную мебель в деревенском стиле, встроенные шкафы, унести грязные ковры, пыльные занавески, панели в кабинете Ральфа и по минимуму его подремонтировать.

И конечно же, нам пришлось переделать ванные комнаты. Пришла Донна (она обнаружила духа в туалете внизу, так что нам пришлось приобрести очень дорогой аметистовый кристалл, чтобы его изгнать), и я почувствовала, что было правильно заплатить ей пять процентов бюджета за работу. Гидеон жаждет продать дом с большой выгодой, потому что теперь он выглядит стильно, а не как развалюха из семидесятых, но я сдерживаю мужа. Ну конечно же, мы могли бы извлечь большую прибыль. Но я не хочу, и не только из уважения к Ральфу.

Как я объяснила Гидеону, нам самим дом пригодится. В конце концов, когда родится Герти, нужно же место для медсестры и няни, и еще остается нерешенным вопрос с Фатимой.

Мне не нравилось, что ей придется ездить ко мне и обратно, уставать, ждать автобуса. Я хочу, чтобы она была отдохнувшей и бдительной, когда приступает к работе, и я хочу, чтобы она работала полное время; так что мой план — оставить дом Флемингов в качестве офиса для меня и квартиры для Фатимы и няни.

— Что, ты собираешься оставить дом в собственности, платить на него налог, просто в качестве офиса для твоей фирмы ландшафтного дизайна и для прислуги? — недоуменно спросил Гидеон.

Я успокоила его, сказав, что это прекрасная идея, как удобно нам будет и что все в округе слишком уязвимы психологически, чтобы делить пространство с наемной прислугой, если можно этого избежать. Он купился.

Все же трудно поверить, что я его убедила. Я могла себе представить реакцию Мими.

— Может, чтобы забеременеть, у тебя и ушло времени больше, чем длился юрский период, Клэр, но я не знаю никого, кто превратился бы из вполне нормального, адекватного человека в мамочку из Ноттинг-Хилла так быстро, как ты.