Новая Бразилия

ГЛАВА Х. Бразильцы и французы

Вернувшись из Сан-Кристобаля, я сел в трамвай и отправился к господину Сойе. — А-а! — воскликнул он, увидев меня. — Я ждал вас с нетерпением! Ну что же? Вы остались довольны? — О, я восхищен, все было точно так, как вы говорили, но только меня заставили вписать мое имя в какой-то список.

— Да-да, я забыл вам сказать об этом, это пустяковая формальность, не имеющая, впрочем, ничего неприятного. Кроме того, выполняется она всего только раз при первом посещении.

Я сообщил господину Сойе о милостивом приглашении, которым меня удостоил император, на что мой собеседник воскликнул:

— Я так и знал!.. А завтра что вы думаете делать? Есть у вас на завтра какие-нибудь приглашения?

— Никаких.

— Значит, вы свободны? В таком случае я хочу предложить вам нечто: в воскресные дни, надо вам сказать, в Рио нет никого, одни уезжают в Ботафаго, в Сан-Кристобаль, другие — в Сан-Доминго, в горы или же на Тижуку18, а те, которые никуда не едут, прячутся у себя в домах и… и потому вы согласитесь, может быть, доставить удовольствие моей жене, которая очень желает видеть вас своим гостем; она прочла большинство ваших романов и хотела бы познакомиться с их автором.

— Очень ей благодарен, я только боюсь, чтобы, увидев меня, ваша супруга не разочаровалась.

— Ох, какой вы кокетка!.. Итак, если вы ничего не имеете против, завтра около трех часов я заеду за вами, и мы вместе отправимся к моей жене. Отобедаем у меня запросто, по-семейному.

— Я буду чрезвычайно рад познакомиться с вашей женой и детками, я этого давно желал.

— Так, значит, решено? Завтра я заеду за вами.

— Да, да, я буду ждать!

Я вскочил в проезжавший мимо трамвай, или, как их здесь называют, boud, и вернулся домой.

Переодевшись, я отправился делать визиты. В мое отсутствие ко мне заходил один господин и оставил мне книгу, в которой я нашел карточку. На карточке этой я прочитал: А. д'Эскраньоль Тонай, штаб-офицер бразильской армии.

Оставленная мне книга крайне заинтересовала меня; она была озаглавлена: «Отступление от Лагуны; эпизод из Парагвайской войны». Книга эта была написана по-французски и издана в Париже в 1879 году, автор ее, вероятно, был тоже француз. Я обратился с расспросом относительно господина Тоная к моему любезному хозяину. Оказалось, что он прекрасно знает этого офицера, отец которого действительно был французом и в продолжение нескольких лет являлся французским консулом в Рио. Сын его, родившийся в Бразилии, натурализовался19 и служил теперь в бразильской армии. Он всеми уважаем и весьма ценим императором, который знает толк в людях и редко ошибается.

Получив все эти сведения, я вернулся в свою комнату и развернул книгу. На первом листе ее автор написал очень милое и любезное посвящение мне, за что я был, конечно, весьма ему признателен. Такого рода внимание всегда лестно и приятно нашему брату. Кроме того, эта книга заинтересовала меня еще и потому, что, находясь в Бразилии, я вполне естественно желал как можно лучше ознакомиться с историей и литературой этой страны, а присланная мне книга относилась к истории войны Бразилии с Парагваем20. Засев за нее, я прочел ее залпом, настолько она была интересна по своему содержанию и при этом написана так живо, так ярко в ней были обрисованы типы, что нельзя было не увлечься.

В тот момент, когда я дочитывал последние строки и уже готов был захлопнуть книгу, ко мне в комнату зашел господин Сойе.

— Ну что? Вы готовы? — спросил он, пожимая мне руку.

— Весь к вашим услугам! — ответил я.

— Прекрасно! Значит, мы можем ехать… Скажите, что вы читали, когда я вошел?

— Книгу господина Тоная.

— А-а… «Отступление от Лагуны»?

— Да; вы ее читали?

— Нет, я в военном деле решительно ничего не смыслю! Вы все забываете, что я не более как только часовщик… Так вы готовы? Едем! Ведь нам далеко ехать!

— За город?

— Нет, я не настолько богат, чтобы иметь возможность снять дачку в Ботафаго или Сан-Доминго; я живу в скромном домишке на самом краю города по дороге в Сан-Кристобаль.

Разговаривая таким образом, мы вышли из дома. Господин Сойе остановил проезжавший мимо трамвай, и несмотря на то, что он был полон публики, мы все-таки ухитрились кое-как уместиться.

Наши мулы везли нас всю дорогу галопом. Кажется, эти бедные животные не знают здесь другого аллюра. Минут через двадцать господин Сойе дернул за шнур звонка — и трамвай остановился разом, как вкопанный. Мы сошли.

— Я живу на этой улице, что прямо перед нами! — сказал мой спутник.

— Что же вы говорили, что это так далеко?

— Да, если бы мы пошли пешком, то шли бы, вероятно, не менее часа.

— Неужели?

— Да, могу вас уверить!

Мы стали подниматься вверх по улице, которая шла в гору и хотя была светлая, широкая и прекрасно вымощенная, что в Рио довольно редко, но такая крутая, что мы подвигались с трудом. Я совершенно задыхался, да и мой спутник не меньше меня.

— Ну, вот мы и пришли! — вымолвил наконец господин Сойе, вздохнув полной грудью.

Вдруг дверь его квартиры сама собой распахнулась, и на пороге показалась еще молодая и очень красивая женщина с ребенком лет трех на руках.

Ребенок был прелестной белокурой девчуркой с вьющимися, как у херувима, волосами и веселыми, смеющимися глазками.

— А-а, папа! Папа! Здравствуй, папа! Нини была хорошей девочкой!

И она повисла, обхватив обеими ручонками шею отца.

— Ты была умница? Да?

— Да, папа, очень, очень хорошей! Да, мамочка?

— Хм! — неопределенно вымолвила молодая женщина. — Мне кажется, что не совсем! — И она улыбнулась, обнаружив при этом два ряда ослепительной белизны зубов. — Но входите, прошу вас! — обратилась она ко мне. — Зачем же вам стоять так долго в дверях?

Мы вошли.

Любезная хозяйка провела меня в гостиную, усадила и стала расспрашивать о том, как мне нравится Рио, хорошо ли меня приняли здесь, доволен ли я своей квартирой, наговорила мне много приятного о том, как она страстно желала познакомиться со мной, как она увлекалась моими книгами и тому подобное, а затем, извинившись, пошла присмотреть за своим хозяйством.

— Ну, а теперь располагайтесь, как у себя дома, — обратился ко мне господин Сойе, — мы люди не церемонные, и я желаю только одного, чтобы вы чувствовали себя хорошо у меня в доме. Если хотите, я покажу вам нашу квартиру; тогда вы будете иметь понятие о том, что такое бразильский дом.

Мне уже была знакома оригинальная архитектура домов в Рио, но я не имел ни малейшего представления о том, каково их внутреннее устройство и расположение. Я не стану утверждать, будто все дома в Рио таковы, как дом господина Сойе, но, насколько я сумел убедиться впоследствии, все они весьма плохо устроены, очень дурно распланированы, неудобны и совершенно лишены всякого комфорта.

Едва вы войдете в квартиру, как увидите прямо перед собой лестницу, приблизительно ступенек в тридцать, по обе стороны которой громоздятся высокие, глухие каменные стены; самая лестница до того узка, что занимает не более полутора футов в ширину. Спустившись по этой лестнице вниз, вы попадаете на кухню, откуда ведет дверь в сад величиной с ладонь, без малейшего намека на тень, но прекрасно прибранный и выметенный. Кухня — или, вернее, подвал с земляным полом, служащий кухней — низкая, но довольно светлая, благодаря настежь открытой двери в сад. Рядом с этой кухней находится точно такая же ванная комната, а из этой ванной ведет наверх другая лестница, ужасно крутая, по которой непривычному человеку трудно подниматься. Преодолев это препятствие, вы попадаете в огромную столовую, прекрасно освещенную четырьмя громадными венецианскими окнами, из которых открывается чудный вид, но это нельзя приписать искусству архитектора и приходится только благодарить его за то, что он не догадался загородить чем-нибудь этот вид. Эта прекрасная, светлая и высокая комната находится на полпролета лестницы влево, а в самом конце ее, справа, прехитро устроена дверь, переступив за порог которой, вы ежеминутно рискуете слететь или скатиться прямо в кухню с высоты приблизительно от полутора до двух метров, без малейшей возможности уцепиться за что-нибудь и тем самым удержаться от окончательного падения.

Переступив с надлежащей осторожностью порог этой двери, вы вступаете в длинную анфиладу комнат с высокими потолками, прекрасно освещенных большими окнами и роскошно обставленных на французский лад со вкусом и изяществом, присущим только парижанкам.

Особенно меня прельстили прекрасные кровати, с большими и малыми подушечками, с легкими волосяными и упругими пружинными матрацами — словом, такие, к каким мы привыкли во Франции.

Господин Сойе сообщил мне, что такого рода кровати можно достать и в Рио, но только они стоят громадных денег.

Таков был дом, в котором жил господин Сойе; он ужасно дорожил им, поскольку, как он сам говорил, дом это был чрезвычайно удобен, и ему пришлось долго искать, прежде чем напасть на это помещение. Каковы же должны были быть те дома, которые считаются здесь неудобными!

К обеду вместо одного компаньона господина Сойе прибыли двое. Один — француз, другой — бразилец, прелестный парень, веселый, добродушный, говоривший по-французски, как урожденный парижанин.

Впрочем, в Рио решительно все говорят по-французски, и я положительно удивляюсь, почему бразильцы считают своим родным языком португальский, тогда как по характеру они настоящие французы. Да и по происхождению своему они, как и французы, принадлежат к той же латинской расе.

В шесть часов мы сели за стол.

Всего нас было семь человек, считая в том числе и сына господина Сойе, красивого юношу лет шестнадцати, и маленькую белокурую дочурку.

Обед был прекрасный, достойный лучшего ценителя, чем я, потому что ем я очень мало, а пью еще того меньше. Тут были и бордоские вина и прекраснейшие бургундские самых высоких марок, а также и шампанское. При этом я невольно вспомнил так долго ходившую легенду о том, будто бы одни только бордоские вина могут выносить переезд через океан, а все остальные непременно портятся в пути и становятся совершенно негодными к употреблению, тогда как бордоские вина становятся только лучше, пробыв столь долгое время в пути.

За десертом на стол поставили превосходнейший пернамбукский ананас. Эти ананасы приготовляются особым образом и отличаются необыкновенно приятным вкусом.

Обед прошел очень весело и оживленно, каждый чувствовал себя совершенно как дома, а хозяин все время шутил и смешил всех до слез; между прочим, он вспомнил один старинный афоризм, в котором выражена такая мысль: «Всякий человек, пригласивший к себе гостя к обеду, должен заботиться о том, чтобы тот был счастлив и доволен во все время, пока будет продолжаться обед». И надо отдать справедливость, господин Сойе прекрасно справился бы со своей задачей без помощи своего сына, шестнадцатилетнего мальчика, обожаемого, как видно, матерью, избалованного донельзя и воображавшего, что ему все позволено; этот мальчуган обо всем говорил с такой самоуверенностью, решал, не задумываясь, какие угодно вопросы и как бы чувствовал себя умнее всех. Отец, по-видимому, все замечал и понимал и весьма неодобрительно посматривал на поведение сына, но не говорил ему ни слова, боясь огорчить жену, слушавшую с видимым удовольствием все, что говорил ее любимец. В числе множества других вещей, более или менее глупых, неуместных и бестактных, он торжественно заявил, что как только достигнет надлежащего возраста, то тотчас же намерен натурализоваться. На эту тему он принялся распространяться весьма глупо, наговорив много неприятного и обидного для французов, в обществе которых он находился, заставляя краснеть отца.

Этот мальчишка, почти ребенок, в сущности не имевший еще никакого понятия ни о чем, уже позволял себе говорить, что Франция — погибшая страна, что новый закон рекрутского набора — дело постыдное, что он не имеет желания стать солдатом во Франции и быть убитым, служа пушечным мясом, и тому подобное.

Конечно, в нем говорила прежде всего жалкая трусость, и этим, главным образом, мотивировалось его желание стать бразильцем. К несчастью, за время моего пребывания в Америке я имел возможность убедиться, что во всех странах, которые я посетил, сыновья французских семейств рассуждают точно таким же образом и дрожат при одной мысли стать солдатами. Немцы внушают им какой-то невероятный страх. Это позорно для Франции, и надо благодарить Бога, что эти юноши останутся в Америке, а не вернутся на свою родину.

Около десяти часов вечера мы встали из-за стола, и все начали собираться домой.

Двое компаньонов господина Сойе предложили проводить меня до дома.

Я простился с госпожой Сойе, наговорил ей много любезностей, которые она вполне заслуживала, пожал руку ее мужу, и мы вышли.

Сев в трамвай, мы беседовали всю дорогу.

— И все они такие, эти мальчишки! — пожимая плечами, сказал француз.

— Нечего сказать, приятное приобретение для Бразилии! — заметил бразилец, иронически улыбаясь.

Когда я несколько дней спустя снова встретился с господином Сойе, этот славный человек стал извиняться передо мной за те глупости и бестактности, какие себе позволил его сын в моем присутствии.

Я же крепко пожал ему руку и сказал:

— О, он еще так молод, с годами он, конечно, переменит свой взгляд на вещи!

Господин Сойе положительно просиял от моих слов, так был он рад этому утешению, — бедный отец!

Часов в одиннадцать вечера я был уже дома, а полчаса спустя спал крепким сном.