Новая краткая история Мексики

ВТОРОЙ БОЛЬШОЙ ЭТАП МЕКСИКАНСКОЙ ИСТОРИИ — это колониальная эпоха. Данное определение соответствует периоду испанского владычества, в течение которого страна (уже допустимо использовать такое понятие) обретает политическую целостность под названием Новая Испания. По этой причине традиционно считалось, что колониальная эпоха, которую называют также новоиспанской эпохой, началась после падения Мехико-Теночтитлана в 1521 г. и завершилась три века спустя с провозглашением независимости.

Однако такая хронологическая точность допустима только в отношении формального существования Новой Испании как политической единицы и неприменима с других точек зрения. В экономическом, социальном, демографическом и культурном аспектах нельзя говорить о периоде, который начался в 1521 г. и закончился в 1821-м. В этом случае указывать точные даты неуместно. Например, рыночная экономика постепенно трансформировалась, по мере того как испанцы развивали свою торговую, земледельческую и горнодобывающую деятельность на протяжении XVI в., но натуральное хозяйство доиспанской эпохи продолжало существовать параллельно, и ни то ни другое не претерпели в годы независимости существенных изменений. В начале XIX столетия в экономике действительно произошли потрясения, но основной их причиной стала налоговая агрессия Испании в 1804 г. Между 1519 и 1575 гг. произошло существенное сокращение населения, после которого настал период относительной стабильности, а затем период роста, который завершился только около 1736 г., но не в 1821 г. Экологическая история, изучающая воздействие человека на окружающий мир, признает, что конкиста вызвала очень серьезные перемены в месоамериканском пейзаже — как это произошло с развитием животноводства. Но конец колониальной эпохи для экологической истории не имеет особого значения, и, напротив, большее значение имеет хронологическая отметка около 1780 г., когда началась массовая вырубка деревьев для кораблестроения, или около 1880 г., когда железные дороги оказали воздействие на практику землепользования.

Исходя из вышесказанного, колониальная эпоха в зависимости от того, о чем идет речь, может умещаться в различных временных отрезках. Начальные даты варьируются незначительно, так как они совпадают с периодом, когда почти весь мир переживал большие перемены в результате путешествий Колумба и последующих контактов и товарообмена между Европой, Африкой, Азией и Америкой. Но конечные даты существенно различаются, потому что соответствующие изменения не оставили таких глубоких следов или не совпадали по времени. И однако можно согласиться с тем, что примерно в 1760 г. произошли серьезные перемены политического, социального, экономического, культурною характера. Эту дату можно считать концом этапа мексиканской истории, начавшегося с появлением в месоамериканских землях испанцев. По традиции мы будем называть его колониальным, исключая из него последние пятьдесят или шестьдесят лет испанского владычества. Они могут рассматриваться отдельно вместе с периодом, включающим в себя — несмотря на политический перелом — годы, последовавшие за процессом завоевания независимости.

Период основания (1519–1610)

Начало колониальной эпохи было связано с серией знаменательных событий, которые произошли с прибытием испанцев и их первым проникновением в Месоамерику. С него началась конкиста — этот термин нужно понимать не только как военную победу, но и как сложный процесс столкновений и адаптации, который продолжался примерно до 1560 г. Конкиста как таковая заняла чуть более сорока лет (которые можно разделить на две фазы: начальную фазу и фазу консолидации), после которых пройдет еще пятьдесят лет, прежде чем результат конкисты — Новая Испания — оставит позади первые годы периода своего основания и войдет в этап зрелости.

Прежде чем вдаваться в подробности начальных событий, необходимо поразмышлять над контекстом, в котором они произошли. Для этого вспомним о европейской торговой и культурной экспансии, начавшейся с морских экспедиций португальцев, в результате которых с середины XV в. начинали формироваться торговые анклавы на берегах Африки, Индии и Юго-Восточной Азии, а также были заняты Кабо-Верде (Острова Зеленого мыса), Азорские острова и другие острова Атлантического океана. Стимулом для этого послужил европейский спрос на специи и шелка, а в случае с островами — заинтересованность в территориях для посевов сахарного тростника. Так как некоторые из этих островов были незаселенными, а на других коренное население было истреблено, сахарная промышленность основывалась на рабском труде. Таким образом, первым большим потоком людей в те времена стала перевозка с берегов Гвинеи и Анголы африканских рабов, купленных португальцами, а иногда и захваченных ими в плен для работы на этих островах. Действия португальцев повторяли на Канарских островах их кастильские соседи.

Желание королей Кастилии и Леона активнее участвовать в развивающихся торговых отношениях побудило их в 1492 г. финансировать путешествие Христофора Колумба к берегам Индии, результаты которого очень хорошо известны. Занятие испанцами островов Карибского бассейна, особенно Кубы, Ямайки, Санто-Доминго и Пуэрто-Рико, в точности повторяло опыт Канарских островов: жестокий захват, производство сахара, катастрофические последствия для местного населения, появление африканских рабов. Тем не менее были и отличия: жители Кастилии были заинтересованы в том, чтобы уехать в эти новые земли, основать там постоянные поселения с официальной властью, создать определенный юридический порядок, поддерживать постоянные связи с Испанией, внедрить практику скотоводства и земледелия и, наконец, насколько возможно, воспроизвести там культурную и социальную атмосферу Кастилии. Это объясняется тем, что в этом регионе в условиях демографического роста экономика была не способна удовлетворить потребности большой части населения. Позднее по следам кастильцев пошли португальцы, осуществляя такую же практику на берегах Бразилии.

Эти события, последовавшие за изгнанием мусульман с Иберийского полуострова, совпали в 1492 г. с консолидацией монархии корон Кастилии и Арагона, за короткий отрезок времени упрочившей свои позиции с восхождением на трон Карла I Габсбурга из австрийской династии, который под именем Карла V был также императором Священной Римской империи. Опираясь на свое единство, политическую силу нового короля и экономическую выгоду, извлекаемую из Америки, Испания шла к тому, чтобы стать доминирующей силой в Европе[5]. Это стало возможным после завоевания Мексики, а затем Перу в результате продвижения испанцев за пределы островов, то есть собственно на сам континент.

В то время американский континент, который тогда называли Новым Светом, начинал принимать участие в системе товарооборота, которая постепенно охватывала весь мир. Объектом обмена и распространения были люди, животные, растения, металлы, промышленные изделия и даже болезни и культура. Естественно, эта деятельность осуществлялась прежде всего для удовлетворения европейских интересов или испанских в частности; в итоге возникла ситуация колониальной зависимости, которая характеризовала Америку в течение последующих веков.

В общих чертах в таком контексте произошли события, связанные с началом колониальной эпохи в Мексике. Если быть точными, они начались на Кубе, где испанцы к тому моменту находились уже более двадцати лет. Стремясь расширить свое влияние, они организовали несколько экспедиций. Одна из них, возглавляемая Франсиско Эрнандесом де Кордобой, в 1517 г. привела их к берегам Юкатана. Во время этой экспедиции, которая по сути была разведывательным путешествием, произошли первые контакты между европейским и месоамериканским мирами.

За первой экспедицией последовала вторая, а затем третья, очевидной целью которой было завоевание, что предполагало уточнение (между испанцами) некоторых юридических моментов, определяющих и регулирующих привилегии и права, к которым стремились конкистадоры. Третья экспедиция, организованная Эрнаном Кортесом, отправилась с Кубы в 1519 г. на деньги, выделенные для основания поселения Веракрус и учреждения городского совета (муниципалитет или орган местной власти по испанской традиции). Так он смог обосновать и самостоятельно организовать экспедицию. Кульминацией военных успехов стал вход испанцев в Мехико-Теночтитлан в конце того же года. Для достижения поставленных задач Кортес прибег к нескольким политическим ходам, и особенно к союзу с правителями тласкальтеков.

Осада Теночтитлана. Фрагмент картины второй половины XVII в. «Завоевание Мексики Кортесом». Библиотека Конгресса (США).

Стоит напомнить, что Месоамерика на тот момент охватывала сотни владений, то есть небольших государств или политических объединений, обладавших различной степенью автономии. На языке науатль они назывались «альтепетль». Хотя это понятие имело эквиваленты в других индейских языках, слово из языка науатль было самым распространенным; позже испанцы перевели его как поселок индейцев. Почти все они возглавлялись правителем или наследным «господином», который фактически являлся царем на более низком уровне и лицом, воплощавшим политическую легитимность (слово тлатоани из языка науатль испанцы перевели как касик). Владения являлись основными единицами политической доиспанской организации. Многие из них платили дань Тройственному союзу (имперская структура, господствовавшая в те времена), а другие, например тласкальтеки, были независимыми.

Прибытие испанцев в Мехико-Теночтитлан, даже будучи формально мирным, уже через несколько дней превратилось в военную оккупацию с заточением монарха мешиков Мотексумы[6]. Эта оккупация продолжалась семь месяцев с ноября 1519 по июнь 1520 г., и за это время испанцы получили необходимые средства и информацию, а главное — заключили союзы с другими правителями способом, не противоречившим месомериканскому политическому порядку. В этот период политическая целостность Тройственного союза была нарушена, хотя тогда же возникло движение сопротивления мешиков, которое завершилось свержением Мотексумы и изгнанием испанцев и их союзников (этот эпизод, известный как «Печальная ночь», занял важное место в народной истории).

Почти сразу в землях Месоамерики началась эпидемия оспы, губительные последствия которой не заставили себя долго ждать. Болезнь пришла в Веракрус примерно в мае 1520 г. и была принесена группой испанцев, защищавших кубинские интересы и пришедших в эти места с целью остановить Кортеса (экспедиция Панфило-де-Нарваэса). Оспа была одним из элементов упомянутого ранее процесса взаимообмена, охватившего всю планету, и до того момента она была неизвестна в Месоамерике. Поэтому ее население оказалось очень уязвимым к этому заболеванию: менее чем за год оно распространилось в глубь территории, унеся жизни около трех миллионов человек. По другим подсчетам, эта цифра достигает десяти миллионов человек. Именно тогда началась в прямом смысле война за завоевание Мексики: ожесточенная и неравная борьба, в которой лошади и огнестрельное оружие, которые были только у испанцев, служили серьезным преимуществом. Основным эпизодом войны стала осада Мехико-Теночтитлана, население которого, несмотря на ослабленное оспой состояние, в течение года оказывало сопротивление, но в конце концов город был захвачен 13 августа 1521 г., а его последний правитель Куаутемок был взят в плен (эту дату испанцы считали символом победы в конкисте и праздновали в течение всего колониального периода). Война тем не менее не ограничилась этим событием, а распространилась на другие районы — как на входившие в Тройственный союз, так и на независимые — и продолжалась до 1525 или 1526 г. Испанцы одерживали победы во всех своих военных действиях, хотя и не без ожесточенных боев и больших осложнений (об этом известно очень мало, так как большинство источников посвящено осаде Мехико-Теночтитлана). В то же время различные политические ухищрения и манипуляции позволяли подчинять себе без насилия, по крайней мере без вооруженной борьбы, многие государства центральной и южной частей страны, среди которых по размеру и политической значимости выделялось царство Мичоакан.

Энкомендьеро и касик.

Индейцы за работой.

Фрагменты рисунков в так называемом Кодексе Кингсборо. Середина 1550-х гг.

Источник: http://www.mexicolore.co.uk/aztecs/spanish-conquest/the-stranger-effect.

Непосредственным итогом описываемого процесса стало установление официальных отношений господства между испанцами и каждым из более чем пятисот поселений. Это предполагало интенсивную политическую деятельность в период с 1522 по 1525 г., включавшую в себя обсуждения, переговоры и согласования, зачастую приводившие к конфликтам. Для установления этих отношений была использована система энкомьенды, которая заключалась в официальном назначении в каждой из областей начальника — энкомьендеро из числа конкистадоров. Эта система предполагала, с одной стороны, что области сохранят свой характер политического органа, свои властные функции и возможность взимания налогов, а с другой — что значительная часть этих налогов будет доставаться командору. Последние должны были поддерживать состояние боевой готовности и оберегать военные и политические достижения испанцев. Некоторые индейские владения, считавшиеся особенно важными (Мехико и владение тласкальтеков, например), контролировались представителями короны.

Установление центральной власти, представляющей кастильскую монархию, происходило по мере того, как конкистадоры закрепляли свои успехи во имя короля. Первым шагом в этом процессе, основанным на политическом формализме, стало утверждение и легитимация Королевства Новая Испания как преемника «империи Мотексумы» (то есть Тройственного союза). Согласно этой идее, конкистадоры решили возродить разгромленный и полуразрушенный город Мехико, чтобы сделать из него столицу новой конкисты, преодолевая проблемы, связанные с озерным расположением города. Помимо этих мер огромной символической значимости, установление такого правительства предполагало формирование различных постов и должностей, особенно в том, что касалось налоговых сборов и судебного управления — очень важных для монархии вопросов. Она, в свою очередь, посчитала целесообразным вывести некоторые провинции или районы из сферы влияния Мексики, учредив отдельные правительства в Пануко (на короткий период), Гватемале (с 1527 г.) и на Юкатане (с 1527 по 1549 г. и снова начиная с 1565 г.).

В то же время в Месоамерику прибыло много испанцев, число которых с 1522 по 1523 г. все возрастало. Их называли поселенцами, чтобы отличать от завоевателей-конкистадоров, с которыми им приходилось уживаться, хотя постепенно их интересы начинали расходиться. И те и другие — но в большей степени поселенцы — принялись основывать поселения, учреждая официальную власть в виде городского совета, и устанавливать торговые связи — как внутренние, так и с Антильскими островами и Испанией. Они начали ввозить животных, растения и европейские изделия в Новую Испанию и распространять практику животноводства, земледелия и производства. Все это стало фундаментом того, что со временем должно было образовать четко определенные и отвечающие испанским культурным традициям регионы, как это произошло, например, с одним из самых значительных поселений — Пуэбла-де-лос-Анхелес в 1531 г.

Не меньшее значение в описанном выше контексте имело прибытие с 1524 г. монахов нищенствующих орденов (францисканцев, доминиканцев и августинцев) и постепенное распространение их доктрин или основ евангелизации и церковного управления в каждом из подчиненных районов. Монахи пользовались большим авторитетом и играли важную роль в идеологическом оправдании конкисты, так как в контексте христианской мысли она была возможна, только если вела в конечном итоге к обращению язычников в христианскую веру. В своей деятельности монахи, или монахи-наставники, опирались на поддержку хозяев энкомьенд и особенно правителей из числа коренных жителей; кроме того, они зависели от налогов для поддержания своего существования. Используя эти ресурсы и активно выполняя поставленные задачи, они за короткое время смогли распространить некоторые религиозные практики, такие как крещение и посещение мессы (которые сопровождались музыкой, пением и празднованиями), культ святых, а также научили уважать христианские нормы в отношении половых отношений и брака.

Описываемые события требуют некоторых замечаний, необходимых, чтобы дать надлежащую характеристику этих начальных лет колониальной эпохи. Первое замечание заключается в том, что в месоамериканском мире произошли коренные изменения, но некоторые его аспекты остались прежними и нетронутыми. Самый яркий пример тому — владения, сохранившиеся в качестве ключевого элемента местной власти, налоговой системы и основы евангелизации. Преемственность была очевидной в тех областях, которые заключили союзы с конкистадорами, особенно во владениях тласкальтеков (которые сохраняли привилегированное положение в течение всей колониальной эпохи), но также и в тех, которые были подчинены силой. В большинстве из них после завершения боевых действий испанцы назначили новых правителей из числа своих союзников, которые сохранили местные институты.

Объяснить эту преемственность очень просто: испанцев было мало, а их возможности — ограничены. Их положение являлось господствующим, но они не могли (и не хотели) брать на себя многочисленные задачи, связанные с управлением такой большой и разнообразной страной. Как иначе они могли достичь своих целей: остаться в этих землях, добиться богатств и других благ, навязать свои ценности, обеспечить приемлемый уровень безопасности? Только передавая другим те функции и работу, которые они сами не могли выполнить, то есть устанавливая систему косвенного господства. Месоамерика позволяла сделать это благодаря предшествующему опыту Тройственного союза (который во многом основывался на похожей системе косвенного господства), а также благодаря тому, что существовавшие политическая, социальная и экономическая системы вполне соответствовали этим целям. Суть их заключалась в сохранении системы управления, что означало преемственность функций власти, судебного управления, поддержания порядка, организации труда и взимания налогов. Эти принципы были реализованы на практике благодаря политической чуткости Кортеса. Может показаться парадоксальным, но сотни районов в течение этого периода больших перемен не претерпели никаких изменений в своих правящих кругах, социальном составе, экономической жизни, территориальных границах, владениях, степени автономии и культуре. В конце концов, подобное соглашение им также было выгодно, по крайней мере правящей элите, которая сохраняла на данный момент свое привилегированное положение.

Намного больше конфликтов было в отношениях между самими испанцами. Конкистадоры неистово соперничали за высшие должности в самых доходных энкомьендах или за первые места в правительстве. Разум многих из них затуманивался жадностью, безответственностью и насилием, и к 1525 г. их соперничество приобрело такой масштаб, что сам проект конкисты оказался под угрозой срыва. Вмешательство короны, которая в 1528 г. учредила суды или трибуналы с властными полномочиями, а также прибытие монахов и других поселенцев смягчили эту нестабильную ситуацию, хотя и спровоцировали новые конфликты. Самый крупный из них был связан с именем Нуньо де Гусмана, который в качестве первого председателя суда возглавил правительство, а позже начал завоевание Западной Месоамерики более жестокими и менее политическими методами, чем те, которые использовал Кортес. Желая отмежеваться от Новой Испании, он назвал свои завоевания Королевством Новая Галисия и установил там собственное правительство в 1531 г. Но оно, формально признанное короной, не смогло стать полностью независимым от правительства Мексики.

Примерно с 1530 по 1560 г. произошло то, что можно назвать консолидацией конкисты. В сравнении с предшествующим этот этап был спокойнее, но тем не менее в эти годы также произошло много бурных событий. В следующих абзацах будет вкратце рассказано о самых важных событиях этого периода.

Прежде всего следует сказать о возвращении к мирному времени вследствие окончания почти непрерывных войн между индейскими вождями, выполнения военных задач конкисты и прекращения вооруженных конфликтов между испанцами, а также благоразумного установления системы косвенного господства, о чем говорилось ранее. Среди исключений в этой хронологии событий оказались Юкатан, где процесс конкисты проходил намного медленнее, и Новая Галисия, где агрессивная политика Гусмана спровоцировала кровавое восстание касканов, или Миштонскун) войну (1540–1542 гг., на севере современного штата Халиско).

Второй аспект консолидации конкисты был выражен в парадоксальном смещении конкистадоров с официальных постов во власти и их замене образованными чиновниками (или, по крайней мере, теми, кто вел себя более цивилизованно) на самом высоком уровне. Этот факт, означавший установление гражданского правительства, вызвал возмущение конкистадоров, но корона победила, и с 1535 г. ее представительство осуществлялось через фигуру наместника, или вице-короля, обладающего самыми широкими властными полномочиями. Большинство вице-королей происходили из кастильской знати.

Консолидация конкисты проявилась также в интеграции индейских владений — основных единиц доиспанской политической организации — в колониальную систему. Речь идет о сложном процессе, обусловленном различными обстоятельствами, среди которых самым важным была новая большая эпидемия, начавшаяся в 1545 г. На этот раз речь шла о кори, еще одной болезни, также неизвестной в месоамериканских землях, которая вызвала второе и, вероятно, самое значительное сокращение населения.

Помимо этой трагедии, интеграция городов-государств в колониальную систему предполагала глубокие изменения, которые в определенной степени можно считать ценой, заплаченной ими за дальнейшее существование. Среди этих государств были существенные различия, которые отражали их сложную и разнообразную доиспанскую историю, но испанцы стремились стереть их — отчасти из-за неспособности понять их, а отчасти из-за желания сделать панораму Новой Испании однородной. Для достижения этой цели они использовали разные средства.

Первое заключалось в том, чтобы насадить сословную организацию по примеру кастильских городских советов, что было логичным, так как и те и другие были признаны органами политической власти с юридическим лицом, территориальными границами и относительной автономией. Эта реформация отчасти отразилась в том факте, что города были переименованы, как уже говорилось, в поселки индейцев (хотя слово альтепетль из языка науатль и его эквиваленты в других языках также сохранились). Городские советы в поселках индейцев назывались органами республики и были связаны с алькальдами и городскими советниками по образу своих испанских аналогов. Эти посты занимались представителями знати или знатных родов (так называемыми благородными людьми), а дополнительная должность правителя предназначалась для касиков. Разработанная система была ограничена выборами, чтобы обеспечить сменяемость различных групп и интересов, а кроме того, было учреждено казначейство, или общественная касса, хотя она и не имела особого смысла до тех пор, пока использование денег не стало повсеместным. В зависимости от конкретных обстоятельств все это могло означать либо простую смену названия существовавшей доиспанской практики, либо по-настоящему конфликтные изменения.

Второе средство заключалось в том, чтобы унифицировать налоговые повинности так, чтобы глава каждой семьи в индейском поселке платил обладателю энкомьенды — а в некоторых случаях непосредственно короне — один песо и половину фанеги маиса в год или их эквивалент (что не освобождало от других местных повинностей). Внедрение этих перемен заняло много времени (так как сначала нужно было распространить использование денег), и, как и следовало ожидать, в зависимости от ситуации их воздействие на простых людей было очень разным. Как правило, от этого бремени были освобождены представители знати и благородные люди, а также их личные подчиненные — маекве, которых в некоторых поселениях было почти столько же, сколько и налогоплательщиков — масеуалли.

Третье средство заключалось в том, чтобы стимулировать поселки индейцев организовывать поселения городского типа — с центральной площадью, возвышающейся церковью и прямыми улицами, какими они являются сегодня. Как правило, в каждом поселке индейцев формировалось несколько мест с такими чертами, одно из которых было главной частью, а остальные — второстепенными. В первые годы эти изменения происходили очень медленно, но, в конце концов, стали одним из самых важных факторов интеграции индейских поселков в колониальную систему и их постепенной трансформации.

Евангелизация была тесно связана с этими изменениями, так как монахи-наставники тоже имели отношение к описанному выше процессу. Не стоит забывать, что поселки индейцев являлись оперативной базой для служителей религии, которые стремились строить монастыри с храмами в каждом из поселков (преимущественно в главной части) и пропагандировали в каждом поселении культ того или иного святого; кроме того, они оказывали влияние на выборы органов республики и тратили значительную часть налоговых выплат на цели культа. Все это способствовало усилению новой самобытности поселков индейцев и укреплению центральной власти церкви. Опираясь на эту структуру, а также при помощи обучения детей и смены поколений монахи смогли (иногда силовым путем) подавить доиспанские ритуалы и авторитет жрецов. Но в то же время они упрочили положительные стороны своей деятельности, распространяя культуру и давая полезные уроки по истории и языкам, о чем свидетельствуют произведения монахов Торибио де Беневенте (Мотолиниа) и Бернардино де Саагуна. Они также начали возводить свои монументальные и живописные монастырские сооружения, рассчитанные на многочисленных посетителей и предназначенные для реализации части проекта по конкисте и аккультурации.

Еще один аспект этапа консолидации конкисты заключался в упрочении связей с внешним миром, хотя и с некоторыми ограничениями. Учитывая, что метрополия не позволяла своим американским владениям пользоваться полной свободой в этом отношении, потоки людей, товаров и информации сильно контролировались и должны были подчиняться ограничениям, квотам и установленным маршрутам. В Испании единственным портом, которому разрешалось поддерживать связи с Америкой, была Севилья; в Новой Испании этой исключительной привилегией пользовался порт Веракрус. Для сравнения: торговля по Тихому океану была свободнее, и Новая Испания очень скоро установила связи с Перу, используя для этого порты Уатулько и Акапулько.

Несмотря на ограничения, иммиграция испанских поселенцев была значительной, и к середине века их число достигло двадцати тысяч человек. Они селились в основном во внутренних районах (где были основаны города Антекера-де-Оахака и Вальядолидде-Мичоакан), избегая горных и прибрежных участков. Наряду с Мехико и Пуэблой (а также Гвадалахарой в Новой Галисии и Меридой на Юкатане) эти города укреплялись как экономические и политические центры. В каждом из них был учрежден городской совет и храм со своим епископом (и другой совет, церковный), возводились здания европейского типа и развивались собственные культурные стили. Город Мехико стоял во главе не только из-за своего политического значения, но также из-за экономической и культурной значимости (в 1553 г. там был открыт университет), но и остальные города оказывали влияние на соседние территории, ограниченные соответствующими епископствами. Из этих территорий со временем образовались некоторые интендантства поздней колониальной эпохи, а затем и штаты республики.

Одновременно с описанными выше событиями начался процесс биологического и культурного смешения. Хотя у контактов между индейцами и испанцами было много противников (особенно среди монахов) и хотя законодательство всегда подчеркивало разницу между ними, эти два сегмента населения очень скоро установили тесные взаимоотношения. В большинстве случаев это были неофициальные половые отношения, но заключались и официальные браки, особенно между испанцами и знатными представительницами индейских народов. К 1550 г. на науатле и других индейских языках бегло разговаривали многие испанские поселенцы. Также немало касиков и представителей знати скоро приняли испанский язык, а в некоторых религиозных школах представителям индейской элиты объясняли премудрости испанской культуры, в частности, латинское ораторское искусство (хотя и недолго). Кроме того, необходимо добавить к этому прибытие в Новую Испанию большого количества африканских рабов (около 15 тысяч к середине века). Большинство из них были мужчинами, и они быстро вступали в отношения с индейскими женщинами.

Дальнейшее смешение сопутствовало появлению новых для Месоамерики видов хозяйственной деятельности, последствия чего были ощутимы как внутри, так и вне региона. Внутри региона животноводство (особенно разведение коров и овец), производство пшеницы и сахара, разведение шелковичных червей и эксплуатация серебряных шахт привели к глубоким изменениям в окружающей среде; вне региона изменения произошли в торговле с Испанией и Перу, включавшей в себя торговлю серебром, красителями и промышленными изделиями (ткани, орудия производства, мебель). В то же время возник рынок труда (особенно в городах), появились новые транспортные средства (как правило, требовались кучера), и распространилось использование монет, которые чеканили в Мехико с 1536 г. Так были посеяны семена капиталистической экономики, а Новая Испания стала участником мирового товарооборота.

Монеты колониального периода.

Спрос растущего испанского населения и новые торговые возможности обусловили появление особого типа сельскохозяйственных предприятий с единой инфраструктурой, постоянной рабочей силой, строгой организацией и явным стремлением к прибыли. Первым примером стали сахарные заводы в окрестностях Куэрнаваки. Рабочую силу, занятую на этих предпритиях, в большинстве своем состовляли африканские рабы. В этих предприятиях можно увидеть зачаточную форму поместий (асьенд), которые имели большое значение в сельской жизни Новой Испании.

Последним признаком консолидации конкисты была экспансия на север. Она началась с различных экспедиций и разведывательных путешествий, стимулом для которых была надежда найти богатства в вымышленных «семи городах Сиболы», расположенных где-то в центре континента, но особый импульс им придало открытие серебряных месторождений в Сакатекасе на территории Новой Галисии в 1548 г. Данный факт привлек в эти места и окрестности (земли, ранее занимаемые только племенами охотников и собирателей) огромное количество поселенцев разного типа, что способствовало прокладке дорог, началу сельскохозяйственного использования земель и распространению животноводства.

Безусловно, на большей части Новой Испании установился мир, но это не означало, что конфликтов не было: конфликты продолжались и были довольно интенсивными; единственное, что они разрешались относительно мирно.

Если предыдущие годы можно охарактеризовать как период тесного контакта между индейцами и испанцами, то с 1530 по 1560 г. доминирующей темой стало превращение Новой Испании в нечто большее, чем то, о чем грезили конкистадоры.

Однако проектов по построению страны было много, как и различных интересов, возникших в связи с этим. Испанцы в большинстве своем поддерживали один из трех основных проектов. Первый из них непосредственно вытекал из опыта начальных контактов, и его суть заключалась в системе косвенного господства, основанной на сохранении доиспанских владений и в которой главными звеньями остались бы обладатели энкомьенд, служители церкви и касики. Другими словами, Новая Испания должна была консолидироваться как закрытое и консервативное сообщество, пронизанное отношениями вассального характера, в котором власть и принятие решений являются прерогативой привилегированных лиц. Идеология этого проекта исходила из того, что конкистадоры заслуживают вознаграждения, никто лучше монахов-наставников не может защищать интересы веры, а касики необходимы для осуществления господства.

Второй проект поддерживали другие испанцы, и особенно поселенцы, которых становилось все больше и больше. В принципе, они требовали своего собственного пространства и правительства, которое представляло бы их интересы, так как не собирались подчиняться власти обладателей энкомьенд, что было логичным. Учитывая, что поселенцы имели численное преимущество в новых городах, они поддерживали проект формирования сильных городских советов с большой автономией. Поселенцы также были заинтересованы в индейцах в качестве рабочей силы, правом преимущественного использования которой пользовались обладатели энкомьенд, священники и касики. В вопросах веры они предпочитали епископов и мирское духовенство. Поселенцы хотели, чтобы Новая Испания была больше похожа на Испанию с более открытым и свободным обществом, а также с более прямым господством, ориентированным на эксплуатацию.

Третий вариант был предложен короной, которая допускала некоторое пространство для описанного выше проекта, но предпочитала сильную центральную власть, которая позволяла бы управлять не только индейцами, но и испанцами и которая, помимо прочего, гарантировала бы Испании получение максимальной прибыли от страны и ее жителей. Контролировать испанцев оказалось сложнее всего, так как почти все те, кто решался на пересечение Атлантики, были людьми амбициозными и непокорными.

Корона знала, что, несмотря на ее авторитет, она не располагала эффективными средствами управления — армией и бюрократическим аппаратом, и, когда было необходимо принять новые законы, ограничить претензии обладателей энкомьенд и монахов или контролировать агрессивные городские советы, ей приходилось использовать политические средства и запасаться терпением. То, что королевская власть была ограничена, стало очевидным в 1543 г., когда намерение короны наложить ряд ограничительных мер под названием «Новые законы» встретило мощный протест. В Перу угроза местным интересам была настолько велика, что вспыхнуло восстание, в результате которого был убит вице-король. Вице-королю Мексики Антонио де Мендосе этот урок пошел на пользу: он понял, что лучше выждать, создать противоречивое законодательство, столкнуть между собой различные интересы и вмешаться только для того, чтобы принять решение в последней инстанции. Он полагал, что такая система правления будет оптимальной для поддержания спокойствия среди недисциплинированных испанцев Новой Испании, и доказал это в 1549 г., когда смог создать выгодные для поселенцев налоговые условия (так называемое распределение — схема выполнения обязательной, хотя и оплачиваемой работы, налагаемой на поселки индейцев) так, чтобы это не воспринималось как ограничение интересов обладателей энкомьенд.

Обстоятельства благоприятствовали проекту короны, так как экономическая динамика и экспансия на север служили выпускным клапаном, который успокаивал самых амбициозных и недовольных. Это также позволило не допустить серьезных столкновений с поселками индейцев, которые в случае недостатка имеющихся средств, вероятно, были бы неизбежными. Экспансия, к примеру, открывала возможности для развития животноводства. Даже индейцы нашли пользу в динамике и росте страны, и некоторые из них, пользуясь спросом на рабочую силу и личной свободой, которой раньше у них никогда не было, переехали в города или на север. Этими возможностями воспользовались метисы, которые обычно отличались врожденной культурной гибкостью, позволявшей им быстро адаптироваться практически к любым обстоятельствам.

Короне удалось закрепить свои проекты и свою систему управления примерно между 1560 и 1610 гг. В этот период произошли различные события, многие из которых открыли большие перспективы для Новой Испании. В некоторой степени этот этап с большей ясностью, чем предыдущие, предопределил дальнейшее развитие. Однако лучше всего эти события характеризует тот факт, что все вместе они способствовали завершению процесса основания Новой Испании.

Начало этого этапа было отмечено бурной экспансией на север, или в глубь территории, как говорили тогда в Новой Испании. Самым большим стимулом для продвижения на север послужило открытие серебряных рудников, которые приносили быструю экономическую выгоду, хотя к экспансии побуждали также и земледельческие и животноводческие интересы. Возможность того, что все это пойдет на пользу Новой Галисии и в ущерб городу Мехико, побудила вице-королей разработать свои собственные схемы завоевания и создать в 1562 г. отдельное правительство для территорий к северу от Сакатекаса. Это правительство, или Королевство Новая Бискайя располагавшееся на территории современных штатов Дуранго, Чиуауа, Сонора и большей части Синалоа), производило впечатление некоторой автономии, но на самом деле было продолжением Новой Испании, полностью отвечающим ее интересам. Для тех же целей создавались отдельные правительства на других территориях, занятых позже в соответствии с интересами вице-королевства: Нуэво-Леон и Нуэво-Мехико. Все эти юридически оформленные административные деления, по сути, сохранились и до сих пор.

В результате политической, социальной и экономической интеграции территорий, занятых во время начального этапа экспансии на север, произошел рост основной части Новой Испании. Эти территории, первоначально не входившие в месоамериканский мир, за короткое время дали импульс еще большей — и еще более богатой — динамике развития регионов Новой Испании, которые будут называться Бахио. Многие поселения, основанные в этих местах, формировали модель поместий или агроживотноводческих ферм, которые стали здесь основным элементом колонизации.

Экспансия сопровождалась активным строительством новых городов как в Бахио, так и на севере: Дуранго (1563), Санта-Барбара (1567), Херес (1569), Селая (1571), Самора (1574), Агуаскальентес (1575), Леон (1576), Сальтильо (1577), Сан-Луис-Потоси (1592), Саламанка (1602), Санта-Фе (1609), а также те, что сохранились, но со временем потеряли свое значение. Начиная с 1591 г. в этих районах страны также появлялись поселения индейских групп, происходящих из Тласкалы и Мичоакана.

С появлением испанцев север захлестнула новая волна насилия, которая, хотя и менее интенсивная, была масштабнее, чем на колониальном этапе. Речь идет о Чичимекской войне — череде столкновений с полукочевыми племенами, которые действовали независимо и осуществляли периодические вылазки. Если бы в этих местах была воспроизведена система господства, установленная в Месоамериканском регионе, этого конфликта, вероятно, можно было бы избежать, но огромные культурные различия между испанцами и племенами, отсутствие стабильной политической организации и налоговой системы, захват испанцами коренных жителей в качестве рабов (что особенно часто практиковалось в Новом Леоне) помешали найти приемлемое решение. Правительство пыталось решить проблему с помощью военных постов или гарнизонов, что обеспечило контроль над поселениями, но также способствовало новой волне насилия. Конфликт завершился только тогда, когда вице-король маркиз Вильяманрике начал проводить с 1585 г. мирную политику, хотя на тот момент многие племена были уже истреблены. Тем не менее север был охвачен насилием. Спустя некоторое время вспыхнули восстания с участием северных оседлых народов (акашеи в 1600 г. и тепеуаны в 1616 г.).

Эти годы были бедственными для индейского населения в целом — не только на севере. Третья большая эпидемия, вероятно тифа (1576–1581), стала причиной последней демографической катастрофы, в результате которой население сократилось почти до двух миллионов человек, а многочисленные народы нижних земель и прибрежных зон окончательно исчезли. Население еще будет сокращаться в течение последующих десятилетий, а потом очень медленно восстанавливаться. Но времена, когда испанцы терялись в подавляющем большинстве индоамериканского населения, остались позади. Примерно в 1600 г., если не учитывать региональные различия, один из каждых четырех или пяти жителей Новой Испании был испанцем либо был ассимилирован в испанскую культуру. Соотношение было еще большим в Новой Галисии, но не в Гватемале, на Юкатане и в северных провинциях, где испанское население было относительно менее значительным.

Демографический спад имел несколько последствий в других аспектах. Самым заметным было постепенное вытеснение обладателей энкомьенд, религиозных наставников и касиков, так как их власть ослабевала, а доходы снижались. Что касается первых, то смена поколений позволила легко сместить их с занимаемых позиций, в результате чего функции по взиманию налогов почти со всех индейских поселений перешли в руки правительства. Монахи-наставники (чьи религиозные ордены переживали период спада) были постепенно заменены мирским духовенством, подвластным епископам. Обедневшие и потерявшие авторитет касики не могли противостоять появлению новых властных структур в своих поселках, и к началу XVII в. они были вытеснены из большинства органов власти республики.

Как ни парадоксально, именно тогда, особенно в годы между окончанием конкисты и большой эпидемией, монахи смогли завершить строительство блестящих архитектурных памятников (так сложились обстоятельства) и содействовать развитию связанных с ними художественных явлений — живописи и скульптуры. Гармоничный комплекс этих произведений в многочисленных индейских поселках Центральной Мексики (но не в нижних землях, кроме Чьяпаса и Юкатана) открыл новую главу блестящей истории колониального искусства.

В благоприятных условиях, когда количество групп, господствовавших в течение периода конкисты, снижалось, центральное правительство в некоторой степени смогло упрочить свои позиции и утвердить главенство вице-короля, судов и других представителей проекта господства короны. Это произошло, например, с ее делегатами на местном уровне: коррехидорами и алькальдами. И те и другие (они выполняли практически одни и те же функции) постепенно заменили обладателей энкомьенд как связующее звено между индейскими поселками и сборщиками налогов, ограничивая их автономию. Правительственный контроль над системой труда стал могущественным оружием в политической борьбе с испанскими поселенцами.

Консолидация центральной власти опиралась также на некоторые важные события. Одни из них имели политический характер, такие как дискредитация обладателей энкомьенд после восстания с участием Мартина Кортеса (сына конкистадора) в 1566 г. или как учреждение пять лет спустя Трибунала Святой инквизиции, чьи достижения в области политического и идеологического контроля были не менее значительными, чем в области религии. Не менее важным был рост бюрократического аппарата, о чем свидетельствует расширение штата судов в 1568 г., учреждение Индейского суда в 1592-м и Счетной палаты в 1605 г. Другие события относились к области экономики, в частности наложение в 1574 г. налога алькабала (которым облагались торговые операции, за исключением тех, что производились церковью и индейскими поселками) и другие меры, которые пополнили налоговые поступления в пользу короны.

В то же время произошло усиление церковных органов, не имеющих отношения к обстоятельствам конкисты и контролируемых правительством на основании привилегий, выданных папской властью испанским монархам (что являлось так называемым королевским покровительством). В этом процессе особое значение имело укрепление позиций соборов и епископов благодаря взиманию десятинного сбора — церковного налога, которым облагалась сельскохозяйственная продукция испанских поселенцев, и размер которого рос вместе с их числом. Прибытие в 1572 г. иезуитов, которые не вмешивались в религиозное управление коренным населением (кроме севера), а сконцентрировали внимание на обучении испанцев и воспитании интеллектуальной элиты, также имело большое значение.

В области торговли была установлена закрытая и протекционистская система, которая распространялась как на Новую Испанию, так и на остальные испанские владения в Америке. Самым заметным ее проявлением стало сведение торговли через Атлантический океан к единому маршруту, по которому с 1561 г. группа кораблей с вооруженным сопровождением совершала свое путешествие один раз в год с тщательно учтенными и облагаемыми различными налогами грузами. В Севилье была учреждена гильдия торговцев, или консульство. Если торговля никогда не была свободной, то установление описанных выше условий сделало ее еще более ограниченной и дорогостоящей. В этих обстоятельствах особенно заманчивой становилась контрабанда.

Параллельно с этими событиями в начале правления Филиппа II (1556–1598) испанцы снова вспомнили свою старую мечту добраться до Азии через Тихий океан. В конце концов они добились своего, отправившись в 1564 г. из порта Навидад и оказавшись в Маниле в 1571 г. Когда Филиппины попали в зависимость от Новой Испании, торговля через Тихий океан приобрела новый размах. Десятки китайских джонок из Кантона везли в Манилу специи, шелка и фарфор, которые испанцы покупали на мексиканское золото и везли в Акапулько в соответствии с регламентированной системой ежегодного отправления галеонов.

Акапулько также был связующим звеном в торговле с Перу, а поскольку она была столь же активной, как и с Новой Испанией, товарооборот через Тихий океан значительно увеличился. К концу XVI в. его объем превысил объем торговли между Веракрусом и Севильей. Но так как это противоречило интересам Испании, корона начала ограничивать торговлю между Перу и Мексикой и запретила ее в 1631 г. Восемь лет спустя торговля снова была разрешена, но при условии, что китайские товары перевозиться не будут.

В Новой Испании развитие торговли сопровождалось зарождением могущественной элиты торговцев. Ее представители, подражая севильцам, учредили в городе Мехико в 1592 г. свое собственное консульство. В их руках оказалось управление морскими связями на двух океанах, контроль над импортом и, конечно же, над ценами. Они стали скупать товары и накапливать деньги, а их политическое влияние и экономическая власть постоянно росли. Корона стремилась запретить в американских землях производство некоторых товаров (орудий труда, вина, бумаги, тонких тканей) с явным намерением защитить испанских производителей, но в итоге уступила интересам ненасытных торговцев. Последние, однако, не довольствовались своими привилегиями и увеличивали прибыль, получая дополнительные доходы от контрабанды.

Описанные выше факты показывают, что обстоятельства конкисты сменялись настоящей системой колониального господства. Формировалась принятая во всем мире политика эксплуатации ресурсов, отвечающая реалиям, проблемам и интересам мира испанцев, не имеющая ничего общего с ограниченными и неустойчивыми подходами конкистадоров и энкомендерос, а также с проектами и идеалами, в центре которых находились индейцы, например когда ставились первые цели евангелизации. Во второй половине XVI в. уходящий мир конкисты, так прочно укоренившийся как в испанском, так и в доиспанском прошлом, наслаивается на первые проявления нового по сути порядка.

Своеобразие Новой Испании в значительной степени опиралось на преемственность многих черт доиспанского прошлого, но речь вовсе не идет о статической неизменности. Уже тогда в некоторых элементах этой преемственности происходил перелом, например крах системы правления касиков. Более того, перемен становилось все больше, и, в конце концов, мир, созданный в начале XVII в., значительно отдалился от своего прошлого. Новая Испания имела девяностолетний опыт, который был вполне удачным с испанской точки зрения. Проблемы, связанные с доиспанским миром, например политическое подчинение, экономическое господство, физическое сосуществование, обращение в христианство и другие, не были окончательно разрешены, но были преодолены, а в отношении тех проблем, которые, по мнению испанцев, присущи колониальному положению вещей, приняли меры, позволявшие если не преодолевать их, то держать под контролем. Если проследить дальнейшее развитие национальной истории, то можно увидеть характерные черты страны в целом, которая станет независимой в 1821 г., особенно если учесть экспансию на север.

Необходимо отметить положение, которое занимала Новая Испания в мире. Ее продукция из серебра (такая же, как и в Перу) распространялась не только в Испании, но и в значительной части Европы, так как ею оплачивались крупные долги испанской короны и на нее приобретались те товары, которые слаборазвитая в промышленном отношении Испания сама производить не могла. Распространение этого металла оказывало огромное влияние на европейскую экономику. С другой стороны, серебро из Новой Испании также распространялось в Китае (где мексиканские монеты использовались до XIX в.) и достигало по разным торговым маршрутам Индии и других регионов Азии. Когда в 1610 г. в Мексику с большими надеждами прибыло торговое японское представительство, все указывало на то, что Новая Испания, или, по крайней мере, ее часть, стала ключевым элементом новой конструкции, объединяющей всю планету; это удивительно, если учесть ту изолированность, в которой пребывала Месоамерика за несколько десятилетий до этого. Более того, описанный товарооборот не был чисто торговым, но включал в себя и значительную культурную составляющую, в частности тесную связь с Перу. Однако Новой Испании, готовой занять свое место в мире, пришлось сдерживать свои порывы.

Не будет лишним отметить, что Испания в то же время пережила существенные перемены. Одной из причин расширения короной административного аппарата было желание укрепить и сделать более эффективной систему налоговых сборов, которая приобретала все большую значимость, так как Испания, плохо управляемая, постоянно находившаяся в состоянии войны, обремененная большой задолженностью и обедневшая, старалась оправиться от серьезной травмы после поражения, нанесенного флоту своей Непобедимой армады англичанами в 1588 г. Некоторые критики и социальные реформисты (их называли прожектерами) предложили и применили ряд принципов правления, или «проекты», с помощью которых предполагалось избежать или, по крайней мере, отсрочить то, что было очевидно всем в Испании: конец ее имперской гегемонии, который компенсировался лишь блестящим золотым веком в литературе. Маятник власти качнулся в сторону стран Северной Европы. Для американских владений это означало все новые экономические требования со стороны метрополии.

Период зрелости и автономии (1610–1760)

Три рассмотренных этапа закрывают в колониальной истории начальный период, и далее в ней начинают проявляться более зрелые черты. С самого начала и до середины XVII века произошло множество бурных событий.

Голландцы (недавно освободившиеся от испанского господства), англичане и французы становятся хозяевами морей. Новая расстановка сил стала очевидной в 1621 г., когда была создана голландская Вест-Индская компания, которая держала в страхе испанские суда в Атлантическом и Тихом океанах. Захват флота, вышедшего из Веракруса, голландской эскадрой недалеко от Кубы в 1628 г. продемонстрировал упадок Испании и привел к серьезным убыткам для торговцев Мексики. Впоследствии опасность морских путей стала постоянной проблемой.

В этих условиях прожектеры, которые в 1621 г. пришли к власти в лице графа-герцога де Оливареса (фаворит короля Фелипе IV), инициировали амбициозную программу реформ для всей империи. Ее реализация в Новой Испании была предоставлена вице-королю, маркизу де Гельвесу, которому поручили повысить налоговые сборы, борьбу с контрабандой и с действиями, преследующими частные интересы. Но этому человеку не хватало политической чуткости — он действовал с чрезмерным рвением, пренебрегая местными порядками, что в итоге стало причиной вражды между ним и самыми сильными группами власти в Новой Испании: судом, городским советом Мехико, консульством, церковными должностными лицами и т. д. Соперничество с архиепископом сделало его положение невыносимым.

Развязка конфликта была необычна для колониальной истории: вице-короля свергли в 1624 г. в результате государственного переворота, организованного судом, который воспользовался критическим моментом, чтобы насильно отстранить его от власти под угрозой народного восстания. Это событие показало, что в Новой Испании политика делалась по своим правилам и что, несмотря на упрочение центральной власти, она далеко не была прочной и всесильной в угоду метрополии. Авторитет короля признавался, но реальное положение дел лимитировало его. Испанцы Новой Испании заставляли уважать свои мнения и свои интересы. Настал момент, когда они смогли реализовать один из проектов страны, разработанных во времена основания Новой Испании: проект поселенцев с более открытым и свободным обществом, похожим на метрополию, и с большими полномочиями для деятельности городских советов, мирского духовенства, земледельцев, владельцев рудников и торговцев.

Короне пришлось считаться с этими обстоятельствами, потому что в противном случае она рисковала потерять больше; кроме того, у нее были иные приоритеты, для которых ей необходима добрая воля местных элит. Одним из этих приоритетов была консолидация так называемого Союза оружия — финансовой схемы, посредством которой планировалось потребовать от самых богатых сословий империи выплаты крупных сумм для поддержания короны. Помимо этого, шла подготовка к формированию оборонительного морского корпуса для Карибского бассейна — Армады Барловенто (1635), — содержание которого поручалось городскому совету и торговцам Мехико. Также были увеличены субсидии на возведение укреплений и содержание гарнизонов за пределами территории Новой Испании.

В результате этих мер большая часть серебра из Новой Испании перестала отправляться в Севилью, а стала использоваться для целей обслуживания и обороны других испанских владений: Филиппин, Кубы, Санто-Доминго, Ямайки, Флориды. В конце XVII в. на это направлялась уже почти половина налоговых поступлений из Новой Испании. Метрополия компенсировала свои потери огромными денежными переводами из чрезвычайно процветавшего на тот момент Перу.

Новой Испании пришлось свыкнуться с проблемами, вызванными слабостью метрополии, и принять новую роль, определенную метрополией в рамках своей империи. Это означало, что городские советы, торговцы и другие сословия были обязаны платить. Но и в этой ситуации имелась своя выгода, ведь взамен они получали существенные привилегии в сфере большой политики и делах местного характера.

Самым важным из них по своему политическому значению и по воздействию на экономическую панораму Новой Испании стало наводнение города Мехико, которое произошло в 1629 г. и продлилось пять лет[7]. Защищать город от воды, осушая озерный бассейн, было проблематичным. На строительство тоннелей и каналов были потрачены огромные деньги, но этого оказалось недостаточно. Наводнение вызвало ожесточенные политические споры (например, свернутого вице-короля обвинили в том, что он из стремления к экономии приказал приостановить строительство важнейших дренажных объектов) и вызвало небывалый спрос на трудовую повинность (чтобы завершить и расширить эти работы), который коснулся всех индейских поселков центра Мексики. Было предложено переместить город чуть выше, к берегам древнего озера, но частные интересы оказались сильнее. Между тем Пуэбла[8] извлекла выгоду из этой ситуации, превратившись, пусть и ненадолго, в самый активный торговый и промышленный центр страны.

Библиотека Палафоксиана в г. Пуэбла — первая публичная библиотека в Северной Америке, основанная в 1646 г. епископом Пуэблы (1646–1655) и вице-королемНовой Испании (1642) Хуаном де Палофоксом-и-Мендоса, передавшем библиотеке свою коллекцию в 5 тыс. книг. Здание библиотеки построено в XVIII в.

Косвенным последствием наводнения стало то, что оно сделало невозможной систему трудовой повинности в том виде, в котором она существовала с 1549 г. Нуждаясь в рабочей силе для выполнения срочных осушительных работ, правительство должно было в 1632 г. принять несколько мер, главная из которых предполагала отстранение испанских поселенцев от благ данной системы. Это было трудное решение для вицекороля, так как он терял инструмент, с помощью которого мог оказывать давление (например, несколькими годами ранее городской совет Пуэблы отказался выплачивать взнос в Союз оружия, но изменил свое решение, когда его членам пригрозили ограничить доступ к системе трудовой повинности). Это вызвало недовольство у поселенцев, но в итоге они только выиграли, так как получили доступ к рынку рабочей силы, свободному от правительственного контроля именно в том момент, когда в связи с неблагоприятной демографической ситуацией ощущалась нехватка рабочей силы.

Последняя попытка улучшить политическую обстановку была предпринята в 1640 г., незадолго до того, как группа реформистов была отстранена от власти в Испании. Исполнителем проекта стал Хуан Палафокс, епископ Пуэблы, в разные годы занимавший самые высокие посты в гражданском правительстве, включая должность вице-короля. Палафокс с умом подошел к решению проблем Новой Испании и попытался найти баланс между различными группами интересов, но не смог избежать конфликтов, которые вынудили его вернуться в Испанию в 1649 г. Его тяжба с иезуитами по поводу прерогатив епископа превратилась в настоящий политический скандал. Резонанс, вызванный этим делом, и его потенциально дестабилизирующие последствия положили конец реформаторским устремлениям короны. Палафокс, защищавший мирское духовенство, стал поборником политического и социального проекта испанцев в Новой Испании.

Бедность короны способствовала этому процессу. Вопрос налоговых сборов рассматривался как приоритетный. Поэтому корона поддержала некоторые действия правительства, которые обеспечивали ей экономию административных средств и надежный доход, несмотря на то что они были сомнительными с точки зрения борьбы с корыстными интересами или коррупцией. Это относилось прежде всего к практике продажи государственных должностей, то есть передачи функций гражданского управления или управления государственными финансами, как, например, управление нотариальными конторами (или государственным нотариатом), доставка почты, управление монетным двором, сборы налогов (или должность коррехидоров или алькальдов) и взимание алькабалы (чем в течение долгого времени занимался городской совет Мехико, а затем — консульство). На продажу были выставлены и должности в самих городских советах, иногда пожизненные. Должности предлагались тому, кто давал лучшую цену, а цены, очевидно, варьировались в зависимости от той выгоды, которую можно было извлечь из выполнения тех или иных функций, или от престижа занимаемой должности. Эта практика давала возможность семейным родам Новой Испании укрепить свое положение и оказывать большее влияние на дела правительства.

Таким образом, в течение этого этапа испанцы, родившиеся в Новой Испании, постепенно получали доступ к влиятельным правительственным должностям в различных сферах управления (хотя самые высокие должности доставались им только в исключительных случаях), а значит — и к богатствам. Статус испанца определялся по крови и по происхождению, но не по месту рождения, но было естественно, что испанцы с Иберийского полуострова существенно отличались по своим взглядам и интересам от американских испанцев, или креолов (это понятие включало лиц с различным соотношением смешенной крови). Первые пользовались преимуществами при получении или покупке самых выгодных должностей, хотя и не всегда, а неспособность Испании осуществлять неограниченную власть на тот момент давала вторым большую свободу действия.

Этот этап характеризуется также культурным расцветом. Он опирался на укрепление позиций различных училищ (особенно иезуитского) и университета, а также на наличие средств для возведение храмов, церквей и городских жилищ, создания картин и скульптур, сочинения литературных и музыкальных произведений и т. д. Крестьянские черты искусства конкисты остались в прошлом, а на их место пришли новые явления городского искусства. В этом процессе выделяются различные проявления смешения культур, среди которых стоит выделить историческое произведение Фернандо де Альба Иштлильшочитля (до 1625 г.), которое прославляло доиспанское прошлое и по своему духу было близко к чуть более древним поэтическим произведениям, таким как «Мексиканское величие» Бернардо де Бальбуэны, в котором воспевались красота и ценности Новой Испании. Еще один аспект идентичности Новой Испании можно найти в распространении в течение XVII в. женских монастырей, чьи ордены, в отличие от мужских, были чисто созерцательными и абсолютно затворническими.

Наконец, нельзя забывать о продвижении на север, которое получило новый импульс в 1631 г. после открытия серебряных залежей в Паррале. Экспансия этой эпохи в основном была направлена к Синалоа и Соноре и осуществлялась путем создания миссионерских центров францисканцев и иезуитов, целью которых было добиться аккультурации и обращения в христианство местных жителей на новых занятых территориях. Миссионерские центры создавались в местах постоянного проживания населения и пытались в некоторой степени воссоздать организацию индейских поселков центральной части страны. Некоторые достигли этой цели, но некоторым не удалось сохраниться или пришлось применить силу, чтобы удержать своих новообращенных; они столкнулись также с революционными ситуациями, как это произошло с тараумара в 1648 г.[9] В то же время на севере были основаны новые крепости или военные посты и гражданские поселения.

Новая Испания вошла в период зрелости, имея несколько отличительных черт. Для начала, ни один из элементов предусмотренной короной структуры власти не обладал целиком необходимыми полномочиями, чтобы влиять на ее политику. Конечно, центральное правительство укрепилось, но компетенции и юрисдикции вице-королей и судов так и не были определены до конца и нередко пересекались; кроме того, возникали конфликты с церковной властью и инквизицией, а также с городскими советами. Разделение властей существовало со времен Кортеса, но усилилось как следствие сложных и противоречивых юридических положений, которые формировали (или наполовину формировали) институты власти. Если этого было мало, корона время от времени осуществляла визиты — процедура, которая предполагала приезд должностного лица непосредственно из Испании с более или менее широкими полномочиями по контролю. Неясно, могли ли эти уполномоченные лица быть выше других властей по иерархии. Палафокс, например, осуществлял визиты и в то же время был вице-королем. Ко всему этому добавляется расплывчатость границ и пределов юрисдикции. Результатом стала система сдержек и противовесов, которая позволяла проявляться различным тенденциям, мнениям и интересам, признавая верховную власть, но иногда дистанцируясь от нее.

Корона не нашла в Новой Испании идеальной почвы для установления устраивающей ее власти. Когда ситуация требовала усилить давление в одном месте и ослабить в другом, в результате не всегда получалось задуманное. Но и катастрофы не происходило. Система сдержек и противовесов была эффективна: она позволяла в течение долгого времени удерживать свои позиции мирным путем.

Во-первых, такая система не была случайна — она вытекала из доминирующего восприятия власти в испанском мире, в котором правительство опиралось в большей степени на органы правосудия, чем на исполнительную власть. Вершить правосудие — верховное право короля, а его представители и делегаты — от вице-королей до градоначальников и алькальдов — выполняли эти функции на своих местах. Поэтому их часто называли судьями. Законодательство исходило из частных случаев и предоставляло чиновникам широкие полномочия для его толкования. Возможные (и довольно частые) злоупотребления на практике сдерживались процедурами привлечения к ответственности высшего должностного лица, посредством которых все представители короны, включая вице-королей, подчинялись государственной цензуре в течение срока выполнения своих функций. Многих из них серьезно штрафовали за нарушения и злоупотребления; другим удавалось избегать наказаний. Несмотря на все недостатки, система редко давала возможность для проявлений тирании, а когда это все же происходило, решение находилось с относительной быстротой.

Во-вторых, система сдержек и противовесов делала ненужным опасный и дорогостоящий вариант авторитарного режима, основанного на военной силе, который к тому же государство не могло позволить себе в такой обширной империи. На схожих соображениях была основана система косвенного господства над доиспанскими владениями.

Необходимо принять во внимание, что доминирующее понимание общества в испанском мире тех лет основывалось на принципе сословного объединения. Люди приобретали значимость в зависимости от принадлежности к сословию, благодаря чему могли участвовать в политических делах. Новая Испания вошла в этап зрелости в тот момент, когда многие сословия прочно обосновались в сферах своей деятельности: суд, городские советы, консульство, религиозные ордены, индейские поселки, университет, ремесленничество и т. д. Каждое сословие с абсолютной правоспособностью представляло и защищало интересы своей группы и, как и сама корона, иногда было вынуждено уступать в некоторых вопросах, чтобы выиграть в других. Естественно, внутри сословий также были различные взгляды, и каждое из них было частью большего сообщества. В Новой Испании основные различия внутри сословий зарождались начиная с XVII столетия в среде креолов и выходцев с Иберийского полуострова. Политическая игра благоприятствовала интересам креолов, по мере того как они повышали свой авторитет в наиболее значимых сословиях. Им также благоприятствовала экономическая ситуация. Новая Испания в первой половине XVII в. переживала расцвет и пользовалась результатами своего труда — по крайней мере, это касалось испанцев. Горнодобывающая промышленность постоянно росла, а после успешного внедрения скотоводства, выращивания пшеницы и других культур настал черед производства европейской мануфактуры. Многочисленные мельницы производили огромное количество муки и обеспечивали хлебом все общество Новой Испании, а десятки сахарных заводов и плантаций обеспечивали изобилие сахара. Свыше ста мастерских по производству тканей, особенно шерстяных, имели в среднем по пятьдесят работников в каждой. В связи с этим самые большие денежные суммы были связаны с доминирующей экономической деятельностью Новой Испании — торговлей, и особенно морской торговлей. Индейские поселки также не бедствовали, поскольку они получали выгоду (относительную) от своего участия в торговле, продавая по хорошим ценам свою продукцию (особенно кошениль[10]) или частично контролируя транспортировку товаров.

Контрастной на этом фоне выглядела бедность короны. По мере возникновения очередных экономических трудностей ее интересы сужались: в результате превыше всего для нее было получение денег. От налогов, дополнительных выплат и продажи должностей метрополия получала значительные и стабильные доходы, но ей также приходилось делиться частью своей власти — власти, полученной с таким трудом путем ограничения деятельности энкомьендеро, наставников и касиков в течение XVI в. — с бюрократией среднего уровня, возглавляемой торговцами, городскими советами и, в общем, местными олигархиями.

Таким образом, правительство заплатило цену за свою консолидацию: разрешив широкое разделение властей, которое, с точки зрения Новой Испании, выражалось в значительной степени автономии. Если учесть, что Испания зависела от своих владений в Америке для поддержания своих позиций на международной арене, то результат был довольно благоприятным для Новой Испании — или, по крайней мере, для ее привилегированных элит.

Развитие Новой Испании стало особенно заметным со второй четверти XVII в., хотя некоторые его черты проявлялись еще в предыдущие годы. Данный этап истории Новой Испании демонстрирует неоспоримый подъем, но и обнаруживает свои пределы.

Одна из черт этого этапа — и одновременно продолжение предыдущего — укрепление и развитие собственной самобытности, в которой, с одной стороны, успешно культивируются местные варианты европейской культуры, как в литературе и полифонической музыке, а с другой — создаются художественные формы и стили, в которых безошибочно угадывается принадлежность к культуре Новой Испании, как, например, в архитектуре. Поэтесса Хуана Инес де ла Крус, литературные произведения которой создавались в период с 1680 по 1695 г., стала личностью первого порядка в испанской литературе, и, хотя она никогда не покидала Мексику, ее творчество и сегодня считается принадлежащим к высоким образцам мировой литературы. Музыкальные произведения с энтузиазмом создавались церковными советами. Великолепию архитектуры способствовал динамизм городских центров, за плечами которых в большинстве случаев уже было несколько десятков лет стабильности и роста. Мирское духовенство претендовало на самые привилегированные места во всех поселениях и привносило новые архитектурные направления, всегда вдохновленные барокко, которые соперничали по своему великолепию с более старинными (и уже почти заброшенными) монастырями нищенствующих монашеских орденов. Очевидно, что религия господствовала и ограничивала культурную панораму, но имелись и важные примеры научных знаний, особенно в горнодобывающей промышленности, космографии и математике, о которых свидетельствуют, помимо прочих, произведения монахов Диего Родригеса и Карлоса де Сигуэнсы-и-Горгоны.

Также именно в этот период обрели свои характерные черты или укрепились другие культурные элементы, которые можно считать характерными для Новой Испании, а если смотреть с точки зрения современности, то и чисто мексиканскими: кухня, одежда, мебель, язык, народная музыка, танец и т. д. Во всех этих случаях значительное влияние оказывали процессы культурного смешения, которые включали в себя преимущественно доиспанские и испанские черты, а также азиатские и африканские (которые проявлялись, например, в распространенном использовании шелка и слоновой кости, в керамике Пуэблы и фейерверках, в народной любви к корице или в некоторых музыкальных стилях). Многие из рабов африканского происхождения были заняты в домашнем обслуживании, и это также придавало особенный оттенок городской жизни. Эти культурные проявления оказывали влияние в различных направлениях. Так, например, язык науатль середины XVII в. уже достаточно сильно отличался от своего доиспанского варианта. Другие явления имели и экологический компонент: развитие животноводства, например, не только вызвало культурную революцию (так как использование шерсти и регулярное потребление в пищу мяса изменили одежду и диету почти всего индейского населения), но и способствовало изменению некоторых агросистем, дав возможность использовать натуральные удобрения — навоз.

Еще одна особенность культуры Новой Испании выразилась в расцвете некоторых религиозных культов, особенно посвященных различным случаям явления Девы Марии. Из них больше всего выделяется культ Девы Марии Гваделупской, особенно после 1648 г., когда он начал распространяться по всей Новой Испании за пределы ее храма в окрестностях города Мехико.

Образ Девы Марии Гуаделупской.

Находится в Новой базилике Девы Марии Гуаделупской в Мехико.

В области экономики, с одной стороны, необходимо отметить дальнейшее развитие черт, характерных для предыдущего периода, а с другой — упрочение позиций свободного рынка труда, больше не зависевшего от налоговых практик, что пошло на пользу земледельческим предприятиям, управляемым испанцами или монастырями либо иезуитскими колледжами, которые стали крупными собственниками. Стимулом для этого процесса послужила уже упомянутая реформа о повинности 1632 г. и распространение денег. Рабочие, происходившие, как правимонастрло, из индейских поселков, стали предлагать свои услуги за плату. Продукты земледелия стали элементом более широкого и конкурирующего рынка, также свободного от налоговых схем, установленных конкистой.

Эти события были связаны с окончательным формированием и распространением поместий (асьенда). В своем конечном виде поместья представляли собой сочетание земельной собственности, сельскохозяйственного предприятия и постоянного поселения. В отличие от более ранних времен их особенность заключалась не в наличии рабов (хотя некоторые из них их имели) или участии в процессе колонизации, а в зависимости от свободных работников и смешении с индейскими поселками в центральных регионах страны. Эти новые поместья, которые были одним из самых характерных элементов сельского мира Новой Испании, укрепляли свои позиции по мере того, как многие свободные люди, обычно метисы, искали место, где можно поселиться, или когда в них приходили люди из поселков индейцев (временно или навсегда) в поисках работы или во избежание налогов. Так они становились пеонами, то есть наемными работниками, проживающими на территории этих предприятий и относительно защищенные ими (так как в те времена рабочей силы было мало, и она очень ценилась). Одновременно собственники старались расширить территорию своих владений, покупая или арендуя земли расположенных по соседству поселков. Между поселками и поместьями установились связи, которые в течение почти сотни лет находились в относительном равновесии.

Хотя поместья обычно располагались на обширных территориях, не все они были большими владениями. Их значение заключалась как в земле, так и в производимой продукции. И не все земельные владения являлись поместьями. Собственники, в свою очередь представляли собой не менее разнородную группу. Среди самых скромных были поселенцы со средним достатком и некоторые священники, почти все они — креолы и метисы (было сложно различить их), но в эту группу входили также касики индейских поселков. На другом конце этой шкалы находились разбогатевшие торговцы и владельцы рудников (креолы и выходцы с Иберийского полуострова), которые имели по пять или шесть больших поместий, а также церковное сословие — религиозные ордены (кроме францисканцев), иезуитские училища, женские монастыри, которые покупали и получали в качестве пожертвований многочисленные владения. Эти организации также приобретали многочисленные объекты городской недвижимости, и их нескончаемые капиталы позволяли им осуществлять кредитную деятельность. Все большее количество сельской собственности закладывалось в их пользу.

Типичное здание конвента XVI в. (перестроено) в Алькомане. Современное фото.

В отличие от этих примеров расширения индейские поселки почти во всех регионах Новой Испании с середины XVII столетия вошли в фазу политического распада. Поселки, наследники доиспанских государств, уже освободившиеся от своих касиков, разделялись в соответствии с различными участками или компонентами (субъекты и районы), переставали признавать установленные органы власти республики и стали требовать права создавать свои собственные, воспроизводя в миниатюре сословные черты первоначальной политической единицы. Правительство не возражало против этого, и в результате пять или шесть небольших поселков индейцев появлялись там, где сто лет назад был только один. Хотя в этих обстоятельствах многие поселения удовлетворили некоторые свои потребности — например, в большей безопасности общего имущества, — этот процесс упразднил еще остававшуюся политическую значимость индейских поселков, что стало дополнительным подтверждением того, насколько далеко в прошлом остались характерные для конкисты обстоятельства.

В быстро меняющейся окружающей действительности индейцам было непросто адаптироваться. Вторая половина XVII в. была отмечена рядом потрясений, связанных со злоупотреблениями властей, с ростом дороговизны, сокрытием продуктов и другими обстоятельствами подобного рода. Среди них выделялась распространившаяся практика многих коррехидоров и алькальдов: так называемое распределение товаров, которое заключалось в принудительной продаже (по завышенным ценам) различных продуктов среди жителей индейских народов. Иногда это предполагало также бессовестную эксплуатацию труда, когда население вынуждали покупать нити, чтобы затем заставить его продать (по минимальным ценам) изделия из тканей. Эту практику терпели до определенного момента как еще одно налоговое бремя, которым облагалось население, и воспринималась она как способ вознаграждения чиновников (которые практически не получали заработную плату или даже покупали свою должность). Пока злоупотребления не выходили за общественно приемлемые границы, их терпели, а когда выходили — то встречали протест в различных его проявлениях. Не будучи присущими исключительно этому этапу, в течение данного периода произошли региональные восстания (Теуантепек, 1660) и городские мятежи (Мехико, 1692), сопровождавшиеся проявлениями жестокости и имевшие политические последствия. Разбой на дорогах, ранее почти неизвестный, стал обычным явлением.

Происшедшие хотя и в других обстоятельствах, но подобные описанным злоупотребления властью спровоцировали крупное восстание населения Нуэво Мехико в 1680 г., в результате которого испанцы были изгнаны из провинции и смогли вернуться только через десять лет. Нуэво Мехико был периферийным районом, но это событие имело важное значение: оно стало первой неудачей прежде мощной экспансии на север и к тому же обозначило начало периода, в течение которого империя по разным причинам терпела другие, не менее тяжелые удары.

Французы, в то время бывшие врагами Испании (они только что закончили одну войну, длившуюся пять лет, и вскоре начали другую), осуществляли активное вторжение в Северную Америку. В 1685 г. участок техасского побережья был занят участниками неудачной французской экспедиции, которые вскоре погибли. Так как корона ревностно относилась к тому, что происходило в этой части континента, ответ не заставил себя долго ждать. Помимо других мер было решено продвинуться в Коауилу (в результате чего в 1689 г. был основан город Монклова) и укрепить несколько военных постов. Но предпринятые меры не смогли предотвратить событие, огромное значение которого станет понятным годы спустя: основание французской колонии Луизиана. Испания смогла компенсировать этот удар, заняв с 1697 г. Нижнюю Калифорнию под давлением иезуитов, которые хотели расширить свою миссию, но в итоге получили весьма скудные результаты.

Если корону беспокоила ситуация на севере, то еще больше ее беспокоила растущая активность англичан, французов и голландцев. Они господствовали в Карибском море, используя для этого пиратов или корсаров, которые, помимо других вылазок, атаковали в 1683 и 1685 гг., соответственно, Веракрус и Кампече. Ни денежная помощь, ни слабые оборонительные сооружения испанцев не предотвратили захват англичанами Ямайки в 1655 г., что позволило им пять лет спустя, опираясь на эту базу, занять обширную зону на востоке современного штата Табаско (в районе лагуны Терминос), где они останутся до 1716 г., а также Белиз, где они окончательно закрепились. Огромную тревогу вызвал их быстротечный захват Гаваны в 1692 г. Невезучие испанцы едва возместили себе эту потерю, захватив в 1697 г. оплот майя в Тайясале в сердце Петена, который оставался практически независимым.

Тот факт, что Новая Испания заканчивала XVII в. с несколькими английскими поселениями на своей территории, был очень значительным. Такое вмешательство, которое нельзя было представить себе сто лет назад, демонстрировало упадок морской мощи испанцев и усиление их врагов. С другой стороны, Новая Испания вошла в этап зрелости и вышла из изоляции, в которой она пребывала в течение своего начального периода. События внешнего мира оказывали на нее непосредственное влияние. Но не слишком сильное. Англичане вторгались в ту часть страны, которая оставалась практически незаселенной с конца XVI в., и к тому же Новая Испания ориентировалась в своей экспансии и интересах на север, дистанцируясь от Центральной Америки и даже от Юкатана. Если она и участвовала в делах, связанных с Карибским регионом, то только по требованию короны. Более болезненными оказались временная потеря Нуэво Мехико и приближение французов к побережью северо-востока — и то и другое вызвало немедленный и решительный ответ. Все сказанное, однако, влияло на периферию, но не на центр Новой Испании, и в этом была существенная разница.

Несмотря на растущую зависимость от событий внешнего мира, Новая Испания вошла в этап зрелости как страна, сконцентрировавшаяся на внутренних проблемах и относительно закрытая для внешнего мира. Прибрежные поселения не вели торговлю по морю, за исключением Веракруса, Кампече и Акапулько. Помимо прочего, активному использованию морских путей препятствовала боязнь пиратских нападений.

Новая Испания обращала все меньше внимания на свои восточные территории: Табаско, Юкатан, границы с Гватемалой. Уже упомянутый захват англичанами Белиза и лагуны Терминос рассматривался как неудача, которая не заслуживала карательных действий. Торговые связи с Гватемалой (которая с момента создания своего самостоятельного правительства включала в себя Чьяпас), имевшие важное значение до начала XVII в., шли на спад. Прибрежный район Соконуско, почти незаселенный со времен последних эпидемий, стал объектом территориальных споров, разрешением которых практически никто не занимался. На Юкатане между тем происходили события, которые делали из этой провинции практически отдельную политическую единицу. Он подчинялся Мексике в юридических и церковных вопросах, а его правительство теоретически признавало власть вице-короля, но внутренние проблемы Юкатана решались полностью автономно, а при необходимости обсуждались напрямую с Испанией. Экономика провинции была очень закрытой и сохранила архаичные структуры, среди которых выделялась энкомьенда. Правительство вице-короля редко проявляло интерес к этим вопросам.

Внешние границы Севера (который в эту эпоху обычно именовался «Септентрион») были совершенно размыты и простирались вдоль практически незанятого пространства. Первые вторжения атапасканских индейцев с севера континента — так называемых апачей — сделались еще одним источником беспокойства. Правительство потратило большие денежные суммы, для того чтобы организовать различные системы контроля. Из множества проектов по реорганизации и защите Севера предпочтение было отдано возведению цепочки пресидиос — военных крепостей от Техаса до Соноры; результаты этой меры оказались, впрочем, весьма неоднозначными, в значительной степени по причине немногочисленности и плохой подготовки личного состава, который должен был обеспечивать функционирование пресидиос. Несмотря на свои недочеты, эти пробные сторожевые посты содействовали формированию кадров опытных военнослужащих, которые позже станут одним из резервов офицерского состава и займут важные посты в правительстве. Знакомство с Септентрионом, интерес к его проблемам и условиям в будущем оставят важный след в истории Новой Испании.

Со всем тем, и даже с учетом своего растущего значения, Септентрион по-прежнему оставался столь же периферийным пространством, как побережье и восточная часть Новой Испании. Стоит повторить, что страна была развернута вовнутрь. Все важнейшие города, динамично развивавшиеся районы, экономическая деятельность, пути сообщения, проявления культурной жизни, богатства, население — все это располагалось на нагорье Центральной Мексики. Эта общая конфигурация новоиспанского пространства, возникшая в XVI в. и устоявшаяся в XVII столетии, сегодня по-прежнему является преобладающей в географии страны. Существуют природные и климатические факторы, частично объясняющие это явление, которое в значительной степени обязано своим возникновением первичному основанию Новой Испании на месте Мехико-Теночтитлана; но не менее важно и то, что корона сознательно выстроила жестко ограничительную систему торговли и установила закрытую границу.

Таковы были общие штрихи карты Новой Испании, которая насчитывала уже почти два века, из которых сто лет приходились на фазу зрелого существования. Если говорить конкретно, и прежде всего о головной части страны, то уже были четко различимы районы, созданные в результате колониальной деятельности. Некоторые повторяли с незначительными отклонениями пространственные системы, унаследованные от доиспанского прошлого, как это имело место в Мистека-Аль-те и во многих горных районах, но некоторые по своему возникновению и развитию были в чистом виде колониальными, как, например, долина Пуэблы. Из числа последних областей ни одна не была столь выдающейся и динамично развивающейся, как Бахио, возникший в результате первых экспедиций в Септентрион, но вскоре интегрировавшийся в головную часть страны. В начале XVIII в. Бахио являлся районом, демонстрировавшим наибольший экономический рост, наиболее высокие уровни городского развития, сельскохозяйственного производства и социального динамизма; все это впоследствии сделает более значимой его роль в истории Новой Испании.

Смена династии в Испании произошла, когда оставшийся без наследника испанский престол перешел от Австрийского дома (Габсбургов) к дому Бурбонов, правившему Францией (новый король Испании Филипп V был внуком Людовика XIV). Это событие вызвало большие волнения в Испании, но в Мексике обычный ход вещей изменился мало, во всяком случае, не сразу и не в явной форме. Только спустя несколько лет — около 1715 г. — можно было заметить, что наступают новые времена.

Зарождению еще одного этапа в истории Новой Испании — последнего из рассматриваемых в настоящей главе — способствовали также некоторые события европейской политики.

Династическое родство между Испанией и Францией не уничтожило недоверия между двумя державами, хотя и обеспечило их стабильное сосуществование. Зато сложными были отношения с Англией, вылившиеся в многочисленные войны, — начиная с вступления Англии в длительную борьбу за испанское наследство. Утрехтский договор, положивший конец войне в 1713 г., санкционировал пребывание Бурбонов на испанском престоле, но вынудил их предоставить англичанам немалые торговые уступки. Начиная с этого времени англичане пользовались исключительным правом так называемого асьенто на ввоз в Америку африканских рабов.

В Испании, в свою очередь, решили воспользоваться создавшимся положением в целях перестройки жесткой системы, регулировавшей трансатлантическую торговлю. Контроль за морским судоходством переместился из Севильи в Кадис, и были предприняты некоторые преобразования в системе флотилий; кроме того, для большего контроля за передвижениями флотилий были учреждены ежегодные торговые ярмарки, которые должны были совпадать с прибытием конвоев в американские земли. В Новой Испании ярмарка проходила в Халапе начиная с 1728 г. Меры эти тем не менее в значительной степени были поверхностными и не могли стать действенным ответом на проблему, обострявшуюся год за годом. Англичане стали пользоваться преимуществами, которые давало им асьенто (в Новой Испании его масштабы были весьма скромными) для ввоза европейских товаров и установления связей, позволивших им весьма быстро наладить хорошо организованную систему контрабанды. Последняя приносила значительную часть всех доходов, которые Англия получала от торговли с испанскими владениями в Америке. Наложенные метрополией чрезмерные торговые ограничения лишь создавали условия для расцвета контрабанды в Новой Испании.

Новая война с Англией в 1739 г. ударила по торговле уже более непосредственно — в частности, передвижение флотилий было парализовано до 1754 г. Наиболее важным следствием явилось то, что, за отсутствием флотилий, торговля успешно осуществлялась посредством отдельных, так называемых реестровых судов, что создало прецедент, который несколько десятилетий спустя послужил основанием для постепенной либерализации торговли.

Новые условия отразились не только на торговой сфере. Начиная с 1714 г. корона взялась за реорганизацию учреждений, уполномоченных ведать американскими делами. На протяжении следующих двадцати лет судьбы Новой Испании были вверены двум последовательно сменившим друг друга вице-королям (маркизу Валеро и маркизу Касафуэрте), которые смогли установить стабильное, хорошо скоординированное правление, постепенно становившееся все более эффективным. Последующие вице-короли являлись, как правило, более способными людьми, нежели были в среднем их предшественники. Кроме того, произошли заметные изменения в манере управления, языковом стиле властных структур, и, можно сказать, отмечалась большая степень бюрократизации.

Весьма важным событием стало учреждение в 1719 г. высшего уголовного суда. С его созданием связано формирование и первого в стране штатного полицейского корпуса, в ответ на угрожающе возросшее число разбойных нападений, от которых страдали дороги Новой Испании. Главнейшее значение создания суда заключалось все же в том, что он стал первым конкретным примером новой философии властей, делавших акцент на дееспособность властного органа и на снабжение его необходимым инструментарием, для того чтобы подтверждать свои полномочия на практике. Стоит отметить, что единственными вооруженными силами, существовавшими до того момента в Новой Испании, были гвардия вице-короля и различные корпуса местной милиции (некоторые набирались в случае необходимости, другие были сформированы на более постоянной основе), целью которых была защита побережья и северных границ — или, по крайней мере, изображение такой защиты. Ни один из них не состоял из профессиональных военных, и тем более не приходится говорить о какой-либо организованной иерархической структуре по образцу современных армий.

Другим серьезным событием эпохи стала эпидемия тифа, или матласауатль, охватившая период с 1736 по 1739 г.; она была не столь опустошительной, как предшествовавшие ей эпидемии XVI столетия, но имела более широкий географический охват вследствие более масштабного обмена людскими и товарными потоками. Эпидемия не была достаточно интенсивной, для того чтобы обратить вспять демографическую тенденцию, показывавшую рост с середины предыдущего века, но имела весьма значительные последствия для экономики. Событие это также стало поводом для вмешательства властей, рассматривавших различные проекты наилучшего способа обуздания эпидемии, что может служить еще одним из первых примеров меняющейся или модернизационной политики правительства.

Нужно отметить, что около 1750 г. население Новой Испании составляло немногим более четырех с половиной миллионов человек, из которых половина или чуть больше были приписаны к индейским селениям (то есть были внесены в списки как податное население вместе со своими зависимыми людьми). Остальные были в основном креолами или метисами (а также мулатами или представителями других смешанных этнических групп, которые уже давно было принято называть кастовым населением). В пределах этой цифры количество отдельных групп было не очень большим. Лица африканского происхождения, включая рабов и вольноотпущенников, составляли всего около десяти тысяч. человек, а число испанцев в определенный момент не превышало двадцати тысяч. В некоторых областях (в частности, Бахио, в Нуэва-Галисии и на Севере) метисы составляли большинство.

С растущим присутствием метисов и мулатов в сельских областях связан значительный рост числа свободных поселенцев, которые являлись также мелкими собственниками (т. е. не платившими податей и не приписанными ни к индейским селениям, ни к асьендам). Как правило, они были известны под именем ранчерос, так как первоначальной формой их поселений были ранчо или небольшие и неформальные населенные пункты. Некоторые ранчерос становились арендаторами земель асьенды; понимая, какие законные выгоды влечет за собой формализация их поселков, они объединялись в некоторых случаях на корпоративной основе в качестве индейского селения, хотя ни их социальная структура, ни история не имели ничего общего с подлинными старыми индейскими селениями. В любом случае их все более значимое присутствие вызывало изменения в социальной структуре села, становившейся все более пестрой.

На этом этапе жизни Новой Испании весьма громкий резонанс получили события на Севере, и не только благодаря подъему горного дела (о чем будет рассказано ниже). Нужно подчеркнуть расцвет миссионерской деятельности (иезуитов в основном в Соноре, францисканцев — в Техасе, окончательно колонизированном в 1715 г.). Некоторые миссии со временем превратились в устойчивые, относительно многочисленные поселения, привлекавшие различного рода иммигрантов, селившихся на их окраинах (чего миссионеры никогда не приветствовали). Система взаимообмена между поселенцами характеризовалась все большим числом участников и все более высокой активностью; в ней принимали участие различные группы яки, опата, тараумара и других племен, не считая метисского населения самого разнообразного происхождения, отличавшегося высокой социальной мобильностью.

Важным событием для Севера также стало занятие Тамаулипаса, или Нуэво-Сантандера (с 1748 г.), которое заслуживает быть отмеченным особо по двум причинам. Во-первых, результатом этого стало заполнение пространства, до сих пор не затронутого экспансией, и занятие его небольшими поселениями. Во-вторых (что более важно), в Тамаулипасе была впервые опробована новая модель колонизации, проведенная под контролем властей, — организованная по строгому плану и осуществленная почти по военному образцу, она являла собой еще один пример инновационного духа, с которым власти брались за свои проекты.

Тем не менее плотность населения на Севере оставалась крайне низкой, и крупные латифундии взяли в свои руки контроль над обширнейшими безлюдными пространствами. В этих условиях и суждено было зародиться тому культурному укладу, который со временем стал трактоваться как типично северный образ жизни, во многих отношениях отличный от жизни в центре страны. Подобное обобщение (справедливое до известной степени) не должно маскировать глубокие отличия, вызревавшие в самом сердце Севера на протяжении его истории. Примером их является своего рода исключение из правила, которым стал район Наяр (горная область, населяемая племенами кора и уичолей) — расположенный сравнительно близко к центру страны анклав, оставшийся вне ареала испанского господства и покоренный только в 1722 г. Можно сказать, что власти выполняли здесь свою миссию так же, как это было и двадцать пять лет назад в Петене.

Но новые приоритеты, встававшие на повестке дня, обходились недешево и каждый раз наталкивались на все более очевидную экономическую слабость короны. К счастью для себя, Новая Испания продолжала переживать период экономического расцвета, в основе которого лежали торговля, высокий уровень сельскохозяйственного производства и в особенности небывалый подъем горнорудной промышленности, выразившийся в открытии серебряных месторождений не только в северных областях (Гуанасеви, Кусиуириачик, Батопилас, Чиуауа и Аламос), но также и прежде всего в районах, близких к центру страны (Гуанахуато, Реаль-дель-Монте и Таско). Из богатейших рудников этих мест были добыты неисчислимые богатства, которые метрополия не замедлила прибрать к рукам.

Постоянно находясь в поиске новых прибыльных источников дохода и в соответствии с проводимой ею политикой продажи официальных должностей, корона предприняла очередной шаг и начала продавать более высокие посты — например, членов аудьенсии (суда). Таким образом креолам представился удобный случай повысить свой статус и обрести связи. Одновременно корона дала добро и на приобретение новых, весьма пышных феодальных титулов. Тем самым был добавлен новый элемент неравенства в социальную структуру Новой Испании разнородную саму по себе (немногим ранее 1700 г. она насчитывала только три старых титулованных семейства, тогда как в 1759 г. их уже было четырнадцать). Новая знать состояла прежде всего из горнопромышленников, в своей основе пиренейцев, или из лиц, отличившихся заслугами и сделавших состояние в ходе непростого освоения Септентриона (Севера).

В середине XVIII столетия Новая Испания представляла собой страну, достаточно окрепшую для того, чтобы, невзирая на колониальное положение, обнаружить многие из признаков собственной идентичности, которые позднее проявятся уже в независимой Мексике. Укрепление национальной, или — в более общих терминах — «американской», идентичности было главным предметом забот креольской и метисской культуры. Историки вроде Хосе Хоакина Гранадоса Гальвеса, обобщившие индихенистские взгляды, ростки которых были посеяны в предыдущем столетии, оживили и в значительной степени породили идею великой тольтекской нации как исторической родоначальницы «земли Анауак», а также идею законной монархии, или «Мексиканской империи». Отсюда оставался только один шаг, для того чтобы назвать «мексиканской» нацию, рождавшуюся в Новой Испании.

Кафедральный собор Девы Марии в г. Пуэбла, построенный в XVI–XVII вв. Современное фото.

Естественно, эти попытки сформулировать концепцию идентичности ограничивались весьма узким кругом интеллектуальной элиты, насчитывавшей, возможно, немногим более тысячи человек. Основная масса была далека от постановки подобных вопросов, тем более что элементарное образование той поры охватывало узкий круг людей и даже отдаленно не затрагивало историческую тематику. Подобное отсутствие национального сознания не означало отсутствия общих знаменателей, многие из которых уже были отмечены нами ранее при рассмотрении предшествовавшего этапа. Культ Девы Мари Гваделупской, становившийся все более популярным, был отличным идеологическим катализатором. Более серьезная форма идентичности опиралась на региональное чувство, а в случае индейского населения — на индивидуальность соответствующих народностей, которые, несмотря на пережитую эволюцию и раздробленность, по-прежнему оставались определяющим (а зачастую и единственным) мерилом общественной и культурной жизни. Корпоративная идентичность, это стоит отметить, была весьма сильной во всех своих проявлениях и как таковая являла собой противовес всякой другой.

В экономической области также проявлялись поочередно примеры как интегрированности, так и ее отсутствия. Производство товаров горнорудной промышленности охватывало почти всю страну; кредитные операции, в основе которых лежало использование чеков, консигнаций, долговых расписок и других инструментов, распространялись на всю территорию от края до края, и ипотеки, поддерживавшие развитие сельского хозяйства, связывали городские центры с регионами. Снабжение городов мясом подразумевало перегон скота на такие большие расстояния, как, например, между Синалоа и Мехико. Подобный взаимообмен в той или иной степени содействовал созданию единой торговой сети. Однако, что касается других проявлений экономической жизни, основная масса сельскохозяйственных и промышленных продуктов редко шла на продажу за пределы областей, где производилась, а разница между ними в отношении цен и наличия товаров была весьма высока. Кроме того, особенно в случае ранчос и индейских селений, типичным являлось преобладание самодостаточной экономики.

Пути сообщения были развиты в одном направлении и не развиты в другом. С одной стороны, практически вся Новая Испания могла быть преодолена пешком или верхом — по тропам и дорогам для верховых или вьючных животных, покрывавшим все пространство страны (как равнины, так и горы), не считая сельвы или почти необитаемых районов; в сезон дождей свободный проезд только затруднялся. С другой стороны, проезжие дороги, мосты и другие необходимые элементы системы массовой перевозки товаров были плохи и немногочисленны и ограничивались центральной областью и частично Севером. Пространственная мобильность распространялась достаточно далеко, но это была преимущественно мобильность людей, а не товаров.

Что касается мобильности социальной, то здесь Новая Испания середины XVIII в. являла не менее контрастную картину. «Чистые» социальные категории времен конкисты — испанцы и индейцы — все еще признавались некоторыми группами населения, сохранявшими свою социальную специфику или культурную изоляцию. Но безотносительно к этим отдельным исключениям упомянутые категории уже устарели: население слишком перемешалось, чтобы имело смысл проводить социальное разграничение в вышеназванных терминах; и оно продолжало смешиваться далее — как в расовом, так и в культурном смысле. Законодательство еще позволяло сохранять различия, которые было выгодно подчеркивать тем, кто добивался всевозможных привилегий; но это было уже ложное отображение социальной действительности. Вопреки этому текущий этап колониальной истории обозначил появление классов, определяемых прежде всего своим экономическим положением, а не какими-либо иными критериями. Пропасть между крайне немногочисленным богатым меньшинством и бедным большинством, их устоявшиеся интересы и различные подходы к действительности еще отзовутся в последние годы существования Новой Испании. Но не меньшую роль сыграет и то общее, что послужит основой для единения самых привилегированных слоев элиты, с одной стороны, и податного населения, пеонов, ранчерос, ремесленников, беднейших чиновников и церковнослужителей — с другой. Социально-экономические различия углублялись по мере того, как корона переставала заботиться о поддержании законности, зиждущейся на справедливости, и занималась лишь повсеместным утверждением своей власти и утолением своих аппетитов по пополнению казны.

Заключение

Испания понесла большой урон, поддержав Францию против Англии в Семилетней войне (1756–1763). Хотя война была прежде всего европейским событием, она имела важные последствия и для американского континента. Англичане захватили Гавану в 1762 г., что вызвало окончательный крах системы флотилий и настоящую панику испанского правительства. После подписания мира Испания смогла вернуть Гавану и восстановить торговые операции, но опыт оказался болезненным. Так же как это было и после поражения Непобедимой армады в 1588 г., в Испании всерьез задумались о необходимости преодолеть слабость империи и о попытках вернуть что-то из прежнего, утраченного блеска. И как почти двумя столетиями ранее, корона воспользовалась средствами, которыми располагала благодаря своим заморским владениям. Впрочем, не считая этих совпадений, ситуация отличалась в корне. В первую очередь европейские державы изменили концепцию власти и государства, во многом оставив в стороне свои прежние державные взгляды, заменив их тем, что вошло в историю под названием «просвещенного абсолютизма» — идеи возвеличивания авторитарной, централизованной, эффективной, рационалистичной власти, пекущейся о материальном прогрессе, но также озабоченной, если не одержимой расширением своей финансовой базы, причем любой ценой. Кроме того, в 1759 г. трон Испании занял необычайно деятельный монарх — Карл III. Вместе со своими министрами он занялся претворением в жизнь бесчисленных преобразований и реформ с одновременной заменой государственных деятелей. Новое поколение чиновников — коренные испанцы, многие с военным образованием и опытом службы в тяжелых условиях Септентриона — шло на смену колониальной бюрократии, которая в глазах пылких просветителей была недееспособна и погрязла в коррупции. И конечно же, никто более не собирался терпеть занятие стольких властных должностей креолами.

Принимая во внимание, что Новая Испания в течение XVII в. управлялась со значительной долей автономии и что она добилась того, чтобы добрая часть производимых ею богатств оставалась на американской земле, намерения и действия короны предвещали здесь коренные изменения — вместе с изъятием этих богатств. Становится понятным, почему некоторые историки определили годы середины XVIII в. как время, когда просвещенное правительство, исходя из своих интересов, положило конец временам бессилия, чтобы открыть эпоху сильной власти.