Новая кровь

Джанет Моррис ВСЛЕД ЗА РИДДЛЕРОМ

Темпус покинул Санктуарий, забрав с собой пасынков и Третий отряд, оставив в городе только никчемный сброд.

После их отъезда город изменился куда сильнее, чем можно было бы предположить. Ну что такого, казалось бы, произошло? Один человек (его звали Темпусом, Риддлером-Обманщиком, Черным и некоторыми еще менее приятными именами) собрал свою частную армию, в которой не насчитывалось и ста человек, и уехал. Так почему же теперь Санктуарий казался опустевшим, истощенным, испуганным и смущенным.

Город съежился, будто заяц-беляк, которого волки выгнали на голую пашню и взяли в кольцо. Он трясся от страха и жадно втягивал ноздрями воздух, словно соображая, в какую сторону бежать. Город сжимался, парализованный отчаянием. Казалось, он мечтал о лучших временах, когда прохладный весенний ветер принесет с моря оттепель, а волки тем временем подкрадывались все ближе, и с их высунутых розовых языков капала слюна.

Этим весенним вечером по зловонным улицам угрожающе чеканили шаг милицейские патрули, чей задачей было поддержание порядка. Проститутки, толпившиеся у дверей веселых заведений, не напевали, зазывая клиентов, а что-то тихо нашептывали. Пьяницы потихоньку пробирались домой, придерживаясь за стены, чтобы не запутаться в собственных ногах и не навернуться в канаву, где их уже поджидали местные ребята с ножами наготове. И даже прилетающий с океана ветер, казалось, шептал все о том же: Темпус, его пасынки и бойцы Третьего отряда, исполненные отвращения к этой помойной яме, именуемой Санктуарием, отправились на поиски новых приключений, побед и славы, навстречу своей судьбе. Санктуарий теперь был не просто обреченным городом — его оставила последняя надежда на лучшее.

Ветер хлестал опустевший город, пробирая до костей, он запер солдат в казармах, а потерявших силу чародеев — в Гильдии магов: и те и другие были бессильны что-либо изменить. Ветер тоже принадлежал Санктуарию. Это был ветер хаоса, ветер мрака и уныния.

Лабиринт еще не помнил такой зловещей весны. Порывы ветра казались чем-то большим, чем просто сквозняками, гоняющими с места на место гнилые корки и полуистлевшее тряпье. Морской ветер проникал под доспехи ранканских солдат, которые собирались в наряды по четыре человека и делали вид, что поддерживают порядок на улицах. На самом деле от них ничего не зависело. Ветер трепал темные плащи бродяг, служащих бывшему работорговцу Джабалу, которые присвоили право предоставлять «крышу» владельцам баров и уличным торговцам — раньше это была прерогатива пасынков. Ветер летел в глубь города и бился в закрытые ставнями окна Гильдии магов. Обитавшие в Гильдии колдуны, растерявшие ныне всю свою силу, боялись вышедших из повиновения мертвецов — боялись гораздо больше, чем проклятий проституток, которые вдруг потеряли все купленные за немалую цену заклинания молодости и красоты.

Ветер прокрадывался в богатые районы, где еще не покинувшая Санктуарий знать пыталась продолжать жить так, как будто ничего особенного не произошло, и устраивать празднества на руинах, оставшихся после схваток различных военных группировок, ведьм, колдунов, вампиров, зомби, призраков, демонов, богов и их почитателей.

Мрачная картина. Серое низкое небо, раскинувшееся от края до края горизонта. Кажется, что звуки исходят ниоткуда и уходят в никуда. Нет ничего близкого и далекого, нет ни прошлого, ни будущего. Нет никакого тепла, помимо того, что еще таится в вас самих. Когда вы пытаетесь отыскать на ощупь дружескую руку, она оказывается холодной и влажной, словно рука трупа. Порывы ветра превращают всякую искру жизни в ничто. Ветер будто осматривает мир, решая, достоин ли он следующей весны.

Критиас шагал в сторону порта и размышлял над этим. Заслужили ли армии нищих, чтобы их согрело тепло солнца? Нужен ли бессмертным мертвецам, вампирам, ютящимся на перекрестке Развалин, поцелуй солнечных лучей? Может ли яркий утренний свет проникнуть в обитель магов, засевших в крепости, где всегда царил полумрак? Нужна ли Зипу и его ночным теням из Народного Фронта Освобождения Санктуария смена времен года? Изменится ли что-нибудь в этом мире воров, мире разбитых надежд, если сюда снова придет весна?

Темпус ушел, плюнув на всех и вся. Предзнаменование похуже, чем желтушная печень у жертвенного ягненка или рождение сиамских близнецов, сросшихся губами.

Ушел и оставил… что именно? Оставил Крита, поручив ему управлять неуправляемым — вон, даже Стратон, его напарник, уехал, не попрощавшись. И уехал неизвестно куда, ни вместе с Темпусом в глубь страны, ни на запад, чтобы встретить Нико, а затем сесть на корабль по тайному поручению Терона, узурпатора трона Ранканской империи. Крит был абсолютно уверен, что Страт выбрал иной путь — в объятия тьмы, которую воплощала его любовница, вампирша Ишад, хозяйка перекрестка Развалин. Страт уехал вниз по реке Белая Лошадь, воды которой несли трупы, прямиком в Ад, и на этот раз виноват в этом был не Крит, а Темпус, который без всяких объяснений сорвал с места всех пасынков, а заодно с ними Третий отряд — и ради каких-то собственных планов увлек их из Санктуария.

А Крита оставил здесь — отвечать за порядок, беспорядок и все прочее. Существующий в осажденном Санктуарии порядок был справедливым лишь в одном — он равно оскорблял и подвергал опасности всех жителей города, и не устраивал никого.

«Виной всему, — подумал Крит, — тот мерзкий нрав, за который Темпуса и прозвали Черным». У Крита оставалось время до конца года, чтобы попытаться выполнить указ Терона об умиротворении Санктуария. Если же Крит не справится с этой задачей, Терон вполне может, как и обещал, прислать для этой цели регулярную ранканскую армию, и тогда каждый дом получит на постой солдат, а каждый горожанин получит по морде.

Не то чтобы Крита так уж волновала судьба города — вовсе нет. Его заботила больше собственная репутация. До сих пор он не знал неудач и всегда выполнял поставленную перед ним задачу.

Когда Темпус отдал ему этот невозможный, невероятный приказ, Крит впервые в жизни устроил настоящий скандал. Он грозился все бросить, уйти к чертям, поднять мятеж, в конце концов. И все же приказ оставался приказом. Критиас никогда не оставлял неоконченную работу, чего бы это ни стоило.

Этот короткий приказ отрезал Критиаса от его немногочисленных друзей: от Стратона, его напарника и побратима; от Камы, дочери Темпуса, — отец бросил ее в Санктуарии наряду со всеми, кто ему надоел; от кузнеца Марка, который помогал пасынкам поддерживать связь с воинственными горожанами вроде Зипа; от самого Зипа, вожака НФОС и одного из трех должностных лиц, отвечающих сейчас за порядок в городе, — Зип теперь смотрел на Крита как на врага, поскольку тот оказался на вершине власти.

Куда он, кстати, вовсе не жаждал попасть. И куда всегда так рвался Страт.

Крит тряхнул головой и заметил, что на его нечесаных и давно не стриженных волосах осела влага. Наемник был одет в грязные лохмотья портового бродяги. Он пришел на встречу. Крит знал, что делает: он был не из тех людей, чья деятельность сотрясает империи, но умел исподволь повернуть дело в нужное русло. Темпус оставил ему вдрызг расстроенную инфраструктуру, которую теперь следовало как-то спаять в единую, работающую систему. Спаять или потерпеть поражение. Проиграть. Крит умел все, что требовалось от солдата, и не умел терпеть поражений. И учиться не собирался. Поскольку в принципе был не способен чему-то учиться, добавил бы Страт.

Криту не хватало Страта, как может не хватать пищи или воды. По Каме он тосковал меньше, хотя до сих пор любил ее. И до сих пор ненавидел то вонючее болото, в которое Кама ухитрилась вляпаться, — а именно, связаться с Молином Факельщиком, лезущим в политику жрецом пантеона богов, который был чужд душе любого илсига.

И ранканские завоеватели, долгое время господствовавшие в Санктуарии — илсигском городе! — и бейсибские захватчики, которые пришли позже и заключили союз с ранканцами, скрепленный династическим браком губернатора Санктуария, принца Кадакитиса, и Шупансеи, императрицы Бейсиба в изгнании, — все они ошибочно принимали жителей этого города за стадо овец, которыми можно легко управлять. И теперь на Крите лежала ответственность за поддержание хотя бы видимости порядка в городе, в котором внезапно рухнул баланс сил и которым теперь можно было управлять лишь силой оружия.

Крит, как главнокомандующий силами правопорядка, отвечал перед принцем-губернатором Кадакитисом. Принц, в свою очередь, отвечал перед императором Тероном и, не сумей он выполнить требования императора, мог потерять не только свой дворец. Кроме того, Крит отвечал перед супругой Кадакитиса, бейсибкой Шупансеей, которая не была даже нормальным человеком, а принадлежала к племени рыбоглазых, пришедших из-за запретного моря. А еще он отвечал перед Камой, потому что она была дочерью Ридддера и потому что она — клянусь всеми богами Войны! — все-таки больше принадлежала Криту, чем Молину.

Когда-то Кама носила ребенка Крита, но ему не суждено было родиться — после одной из стычек у Камы случился выкидыш. С тех пор она готова была переспать с любым мужчиной, лишь бы доставить Криту душевную боль. И ему действительно было больно.

Все, чего хотелось Криту, это найти Страта и уехать отсюда к черту. Уехать в Рэнке, обратиться к Терону и получить от него новое назначение. Здесь Крит только зря тратил время и силы. Только Темпус знал, чем Крит заслужил такую участь.

И все же он оставался в Санктуарии вместе с другими нелюбимыми, нежеланными и ненужными — со Страхом, с Камой, с Рэндалом — воином-магом, бывшим пасынком, у которого убили напарника, — и Гейлом, единственным из бойцов Третьего отряда, которому было велено здесь задержаться.

Здесь же оставались и те, с кем Крит мечтал никогда больше не встречаться: женщина-вампирша Ишад, наполовину воплотившийся призрак Джанни, одного из погибших пасынков, Снэппер Джо, демон, ныне работавший барменом в «Распутном Единороге», и Роксана, нисийская ведьма, до сих пор погребенная под кошмарными руинами, — в эти руины превратился ее дом во время непостижимой магической войны прошлой зимой.

Страт сказал — единственное, что он вообще сказал по этому поводу, — что Темпус просто-напросто сбежал, не желая лишний раз мотать себе нервы. Поджал хвост и сбежал. А Крита бросил на произвол судьбы. Крит подумал, что судьба, наверное, не так уж плоха, раз Страт рвется заполучить ее, но говорить об этом вслух не стал.

Крит пришел в этот неприятный припортовый район один, без всякого прикрытия (Страт ушел к Ишад, а Крит никому больше не доверил бы прикрывать свою спину). Он надеялся, что долго ждать встречи не придется, но пока у него было время на размышления.

Он и сам все знал. Его готовили к выполнению тайных операций, и самоанализ был необходимой частью этой подготовки. В противном случае потрясение, связанное кошмарным треугольником, возникшим между ним, Стратом и вампиршей, просто свело бы Крита с ума, позволь он себе слишком много думать об этом.

Его ждала работа. Очень много работы. Крит заставил себя поверить в это Он не мог позволить себе тратить слишком много времени на самокопание Стоявшая перед Критом задача была непростой, но это и к лучшему, — ему нужно было занять свой мозг чем-нибудь, помимо головоломки, касающейся его напарника. Сегодня ночью он собирался найти и вернуть Тасфалена — все его благородное семейство исчезло и не показывалось уже давно, очень давно. А Факельщик все уши прожужжал о том, как он ем> нужен. Похоже, он хотел, чтобы Крит свернул себе шею, пытаясь его найти. Ведь в этом случае к тому моменту, когда Молин избавится от своей официальной жены, у него не останется соперника, который мог бы оспорить благосклонность Камы.

Крит не питал никаких иллюзий относительно Молина: жрец отправил Крита на это задание явно с тем расчетом, чтобы наемник не вернулся. Он прекрасно знал, что Крит не станет перепоручать это дело своим людям, поскольку оно было им не по силам. Своенравной милиции Зипа хватало лишь на то, чтобы задирать нос и устраивать драки на улицах в ночную смену. Солдаты Уэлгрина, отвечавшие за дневную смену, неплохо несли службу, но не владели методами тайных операций. А к Гильдии магов Крит вообще никогда не стал бы обращаться, несмотря на то, что в нее входил один из пасынков, Рэндал, — за магическую помощь в Санктуарии всегда приходилось платить слишком дорого.

Оставались только головорезы Джабала. Одного из них Крит сейчас и поджидал, чтобы тот указал ему ниточку к Тасфалену.

Как только Крит сумеет добыть доказательства того, что этот дворянин все еще жив (или уже нет — тогда нужно будет предъявить труп), он сможет послать Факельщика ко всем чертям. И повидаться с Камой. Крит был уже на грани того, чтобы попытаться решить свои личные проблемы при помощи силы: либо просто-напросто выкрасть Каму из дворца и вернуть ее туда, где ей должно находиться, — этим местом по-прежнему оставались казармы пасынков, — либо начать шантажировать жреца этой любовной связью.

Крит еще не мог сказать, какой способ кажется ему предпочтительнее, но оба варианта заставляли его обнажать зубы в невеселой усмешке.

Крит ждал. Ждал. Сел. Встал. Походил. Прислонился к стене. Его конь заржал и ударил копытом по мостовой. Крит похлопал коня по морде. Обычно таким ржанием его жеребец приветствовал гнедую кобылу Страта, но сейчас гнедой нигде не было видно.

Ну и хорошо, что не видно. Гнедая заставляла Крита нервничать. А кого, спрашивается, не заставит нервничать призрачная лошадь с пятном на холке, через которое при определенном освещении просвечивают картины Ада?

Крит вдруг осознал, что не хотел бы видеть Страта до тех пор, пока не решит проблему с Камой и Факельщиком.

Вокруг все было серым — небо, здания, пристань, — и серый жеребец, оставленный Криту Темпусом, сливался с этим серым фоном. На какое-то время боль покинула наемника.

Серый конь — один из лучших представителей породы, выведенной за Стеной Чародеев, — был наградой. Он стоил больше, чем целый квартал Лабиринта со всем его содержимым. По мнению некоторых людей, этот конь стоил больше, чем весь город.

Но Крит с радостью уступил бы этого коня Страту, если бы только тот отказался от своей лошади-призрака и вампирши, наколдовавшей для него эту лошадь…

— Эй! — негромко окликнули сзади. Крит подавил в себе желание вздрогнуть, подскочить или еще как-нибудь выдать предательский испуг.

Вместо этого он медленно обернулся и произнес:

— Ты опаздываешь, маска.

— Мы больше не маски, — со странным акцентом произнес незнакомец. Его лицо и фигуру скрывал плащ с капюшоном. — А я никогда им и не был. Мы просто действуем на свой страх и риск, вот и все. Работаем за плату. Ты ведь и сам из наемников.

Северный акцент, вялая речь — и ощущение нацеленного в живот смертоносного лезвия.

Крит украдкой огляделся, но единственное, что он рассмотрел во мраке, был такелаж небольшой рыбацкой лодочки, пляшущей на волнах за спиной незнакомца.

Интересно, это маскирующее заклинание или просто игра света так хорошо скрывает его лицо? Незнакомец стоял на таком расстоянии, чтобы его нельзя было достать одним броском. Знакомая манера. Впрочем, так ведет себя половина жителей Санктуария. И все же Криту казалось, что некогда он встречался с этим человеком. Крит принялся рыться в памяти, выискивая подходящее лицо или голос.

Чтобы еще раз услышать речь незнакомца, Крит сказал:

— Чего же ты хочешь? Честной работы? Здесь ее нет. Или, может, хочешь сменить хозяина? Поработать на меня?

— На тебя? Не смеши! Вспомни, ведь чернокожий послал меня помочь тебе?

Произношение незнакомца явственно выдавало в нем северянина, а если судить по его тону, он был чем-то чрезвычайно доволен.

У этого человека были к пасынкам какие-то счеты. Очевидно, они когда-то обошлись с ним не самым лучшим образом. Незнакомец явно наслаждался тем, что ему удалось напугать Крита, хотя тот внешне и не выказал своего испуга.

— Как твое имя, приятель? — непринужденно спросил Крит и положил руку на пояс. Точнее — на рукоять ножа, который не слишком бросался в глаза, но и не был спрятан так, чтобы его невозможно было заметить. Это была угроза — и довольно недвусмысленная.

Человек заметил это и вскинул голову.

— Вис. Теперь припоминаете, командир?

Командир. Крит все еще не мог привыкнуть, чтобы его так называли. Только не здесь, в Санктуарии, не в этих условиях. Это звание имело слишком сложный и неприятный подтекст. Неужели Темпуса до сих пор так бесит любовная связь Крита и Камы, что он приговорил Крита ко многим годам тяжелой работы в Санктуарии и к насильственной смерти на склоне лет?

Крит вспомнил имя — Вис, — и это не слишком его обрадовало. Мрадхон Вис, северянин. Вор, преступник, одно время работал в паре с Хаутом, нисийским колдуном. И только богам ведомо, кем и чем еще он был. Однажды они выбили из Виса информацию, тогда пасынки дрались с нисийской ведьмой. Это сделал Страт, лучший среди пасынков специалист по допросам. А Крит командовал подразделением разведчиков. Они притащили этого дурня в безопасное место — дом Шамблесов, — закрыли железные ставни и научили его той разновидности уважения, которая легко оборачивается ненавистью, если не находит выхода.

В Санктуарии можно было найти десятки таких Висов, имеющих зуб на него и на Страта. Если Крит проживет здесь достаточно долго, один из них непременно попытается убить его. Возможно, что именно этот и попытается. Может быть, даже сегодня же ночью.

— Вис, — негромко повторил он. — Да, припоминаю. Ну что ж, пошли, Вис. Показывай, чем ты можешь мне помочь.

— С удовольствием, командир, — сказал наемник и мерзко захихикал. — Если вы решитесь вслед за мной нырнуть в эти тени, победа будет за вами.

— Я же тебе говорю, — прошептала Кама Стратону, чуть отодвинув от губ кружку с пивом, — Зип таскает из-за города камни разрушенного алтаря на Дорогу Храмов, перетаскивает и складывает.

Договорив, Кама украдкой оглядела остальных завсегдатаев «Распутного Единорога». Она была уверена, что никто ничего не услышал. Хотя язык у нее уже заплетался — сказывалось выпитое, — она не забывала в нужный момент понижать голос. Похоже, ни один человек ее слов расслышать не мог. Правда, помимо людей здесь присутствовал еще и демон — в его обязанности входило присматривать за таверной по вечерам. У демона были большие серые уши и глаза, глядевшие в разные стороны. Сейчас его покрытое бородавками лицо было обращено в другую сторону, но это еще ничего не значит. Над стойкой бара висело бронзовое зеркало, и с его помощью демон вполне мог следить за ними…

— Ну и что? — свирепо проворчал Страт, рассеянно поглаживая нывшее плечо. Страт, один из лучших бойцов среди пасынков, был сейчас вдвойне уязвлен: Ишад не могла или не захотела исцелить его плечо, и в городе не осталось пасынков, к которым он мог бы обратиться за помощью.

— А то, что мы должны остановить его, — сказала Кама. Ей было до боли жаль Страта, как и всех тех, кого ее отец бросил здесь, как ненужный хлам. Теперь их со Стратом объединяло нечто общее — нечто большее, чем Крит. Возможно, их отсекли от привычной компании Братства потому, что Темпус хотел испытать их. Но это понимала одна лишь Кама. С ее отца станется как-нибудь на рассвете въехать в город и пригласить заблудших овец присоединиться к стаду — если Темпус решит, что они смогли совладать с Санктуарием. Так вот, Кама не хотела, чтобы отец обнаружил, что она не смогла.

Но ее собеседник был слишком пьян или слишком страдал от боли, чтобы уразуметь то, что она говорит.

— Остановить? С какой стати? Зип нашел себе ручного демона или какое-то незначительное илсигское божество для почитания. А нам какая разница? Все равно боги помогут нам не больше, чем маги или воины.

Кама знала, что Страт верил лишь в одну магию — магию Ишад. Он слишком много повидал. Слишком много неупокоенных мертвецов, бродивших по ночным улицам. Страт узнал свою судьбу и принял ее: он был точно таким же подданным вампирши, как и любой другой из ее рабов.

— Пойдем, Стратон, — настойчиво произнесла Кама и потянула наемника за рукав. — Пойдем, я все тебе покажу.

— Ты и твои любовники! — проворчал Страт, перекрывая мерзкий скрежет ножек стула по усыпанному опилками полу. — Что ты хочешь доказать, показав мне, как он лижет задницу своему демону?

— Тс-с! — предостерегающе прошипела Кама и принялась подталкивать Страта в спину, словно жена, которая каждый вечер приходит в «Единорог», чтобы забрать пьяного мужа домой. Снэппер Джо изобразил на лице грубую, нечеловеческую улыбку и почтительно поклонился Каме.

Великолепно. Демон выказывает ей почтение, словно лучший друг, тогда как настоящие друзья от нее отвернулись. И Молин, у которого есть другая жена, и Крит, и Гейл, и Рэндал избегают ее словно зачумленную. Из всех людей, с кем Кама участвовала в Войнах Чародеев, один лишь Стратон, который и сам оказался изгоем, продолжал с ней общаться. Он да еще Зип…

Как верно отметил Страт, Зип действительно был ее любовником. Мужчины постоянно используют свои мускулы и секс для достижения желаемого, и никто не ставит им это в вину. Кама тоже пользовалась тем, что была женщиной. Чтобы добиться своего, все способы хороши. Кама была больно уязвлена тем, что люди, которые сражались с ней плечом к плечу, переменили свое отношение к ней только из-за того, что она позволила верховному жрецу пустить в ход свое влияние и помочь ей.

Ее отец мог иметь хоть дюжину любовниц и хоть десять раз на дню насиловать кого-то, уступая своему священному безумию, и ни одна живая душа в Санктуарии не смела потешаться над этим и не позволяла себе порицать Темпуса. Возможно, ей стоит спустить шкуру со своего следующего партнера по постельным удовольствиям, чтобы доказать себе и всем вокруг, что она — настоящая дочь своего отца. Возможно, тогда Крит перестанет отводить глаза при встрече с ней.

Страт споткнулся в дверях, рыгнул и скатился по лестнице. Гнедая лошадь заржала, прядая ушами. Каму передернуло. Чертова скотина была такой же мертвой, как дверной гвоздь, — это видел любой дурак. Страт же, похоже, об этом даже не догадывался. Он порылся в сумке, вытащил кусок сахарной свеклы и протянул его лошади.

Бархатные губы лошади-призрака осторожно сняли угощение с ладони. Лошадь фыркнула от удовольствия.

Возможно, она все же немного живее дверного гвоздя. Но все равно адски противоестественна. Противоестественна, как сам Санктуарии. Кама решила полностью выбросить всякое упоминание об этом городе из хроники о деяниях ее отца, которую сейчас писала. Санктуарии не заслужил того, чтобы у него был свой летописец. Единственное, чего заслуживал этот город, так это уничтожения.

Кама была уверена, что у Санктуария имеется душа, илсигский дух, которому осточертели люди, лезущие не в свои дела, и теперь он подталкивает город прямиком к пропасти. Все, что хотела Кама, — это выбраться отсюда, не дожидаясь, пока Санктуарии сровняют с землей ранканцы, выпотрошат и бросят гнить бейсибцы или не разнесут в клочья внутренние неурядицы.

Как историк Кама понимала, что по всем признакам город умирал. Санктуарий потерял почти все: его боги бессильны, его магия разладилась, его жители раскололись на противоборствующие лагери, а его дети жаждали лишь разрушений.

— Ты что-то сказал, Страт? — До Камы вдруг дошло, что она выпала из реальности, полностью погрузившись в свои мысли. Рослый пасынок уже уселся в седло. В правой руке он держал поводья, а левая лежала на бедре.

— Я сказал, что найти Зипа не проблема — сейчас ночь, его смена. Если хочешь видеть его, поехали в штаб. Кама покачала головой.

— Я же тебе сказала, он таскает эти проклятые камни. И каждый вечер приносит жертву богу или демону старого алтаря. Мне это известно от надежного человека.

Появление в штабе ночью не грозило Страту встречей с Критом — тому принадлежала дневная смена. Бывший напарник Страта предпочитал проводить ночи в старом надежном доме на перекрестке Развалин, принадлежащем пасынкам.

— Ну и где это? — в голосе Страта вдруг прозвучала тревога.

— Вниз по течению реки, солдат. Невдалеке от дома Ишад. Не уверена, что ты сможешь совладать с ее зовом.

— Не твое свинячье дело, с чем я могу совладать, женщина! — пьяным голосом проревел Страт. — Я могу общипать этому желторотику все перышки быстрее, чем он задерет тебе юбку. Ты хотела помощи? Ну так ты ее получишь. А если передумала — тоже неплохо. На кой черт тогда торчать тут?

Кама села в седло. Она чувствовала, что у нее горит шея, несмотря на холодную ночь. Непокорный весенний холод пробирал до костей. Пальцы Камы, сжимающие поводья, сразу же окоченели. Чалая затанцевала, взбрыкнула. Неподходящая для такой работы лошадь. Слишком пугливая и недостаточно хорошо объезженная. Но пасынки забрали всех своих лошадей и оставили только тех, которые принадлежали Гильдии наемников. Не считая, конечно, жеребца тресской породы, который, по-хорошему, должен был отойти к ней, но Темпус в свойственной ему манере наносить оскорбления передал его Критиасу.

Это было нечестно, но ее отец никогда и не отличался честностью. Она была нежеланным ребенком, и то, что Кама так много сделала для него, его не волновало. Женщины для Темпуса вообще не имели ни малейшего значения. А ее связь с Факельщиком только ухудшила ситуацию.

А может, отдав жеребца Криту и оставив его здесь вместе с Камой, отец тем самым хотел сказать дочери, что, если она вернется к Криту, он простит обоих? Неужели он признал Крита подходящей для нее парой? Или Темпус просто решил сделать гадость на прощание?

Последнее больше походило на правду. Она хотела плюнуть на все, избежать испытания, которым являлся Санктуарий, улизнуть отсюда. Но все-таки осталась здесь, поскольку была, как любой из людей Темпуса, связана долгом, и у нее не хватило духу, сыграв на родственных отношениях, попросить об особой милости и признать, что ей, женщине, не по силам выполнять свой долг, как это делают мужчины.

«Твоя задача — помогать командиру гарнизона поддерживать здесь порядок. Ты хорошо умеешь собирать разведданные. Вот и собирай», — сказал отец и больше ничего не добавил. Никак не проявил родственных чувств, говоря с дочерью так, как говорил бы с любым солдатом, которого оставил прикрывать тыл.

А Крит сидел за столом и смотрел на нее. Он уже знал тогда, кого Темпус намерен назначить командующим на время своего отсутствия. Знал, что Кама перейдет под его командование.

Все это дурно пахло. Кама пришпорила чалую и врезала ей поводьями между ушей. При помощи этих карательных мер ей в конце концов удалось призвать лошадь к порядку. Галопируя рядом с полупьяным Стратоном вдоль реки, Кама отчаянно мечтала оказаться где-нибудь в другом месте. Удерживать Зипа от таких ошибок — это работа Крита, а вовсе не ее.

Стратон тоже понимал это, но предпочитал не высказывать свои мысли вслух. Крит возглавлял объединенные силы правопорядка, ему помогал капитан Уэлгрин, а Зип и Ай-Гофлан были его заместителями. Они отвечали соответственно за вторую и третью смены.

Только Крит или кто-нибудь из придворных мог приказать Зипу оставить в покое прибрежный алтарь и заставить его выполнить приказ.

Но Кама скорее бы умерла, чем обратилась к Криту за помощью, признав, что какая-то проблема оказалась ей не по плечу. Привлекая к этому делу Страта, она словно хотела сказать Криту: «Не жди, что мы будем раскланиваться и расшаркиваться перед тобой».

Страт хотел получить власть над Санктуарием. Крит же ее не хотел, но получил. А вампирша с ее тайными планами оказалась не у дел. Дело рук Темпуса. Только Темпус, лишенный всякой совести, мог разбить пару Священного Союза, точно так же как когда-то он разбил любовные узы, некогда связывавшие Каму и Крита.

Кама вдруг обнаружила, что на глаза у нее навернулись слезы. Она вытерла их тыльной стороной ладони. Нет, она не может сейчас позволить себе поддаться чувствам; это мешает ей здраво рассуждать. Вообще-то она любила мужчин. Но ее отношение к Криту стало вопиюще неадекватным.

Что же касается Страта, Кама относилась к нему с изрядной настороженностью. Возможно, это объяснялось тем, что Страт был пьян и ехал не на нормальной лошади, а на какой-то полупризрачной твари. Возможно, именно она выбрала дорогу, проходящую мимо загородного дома Ишад.

Зип сложил алтарь неподалеку от Белой Лошади. Неестественные огоньки стоявшего на речном берегу дома Ишад отсюда были едва видны. Зип находился в том настороженном состоянии, когда каждый ночной шум кажется незнакомым и враждебным. У него в руках была тачка, а на берегу стояла повозка. При повозке находились трое его бойцов, но Зип никому не позволял подходить к алтарю. Нечего им тут делать.

Никто, кроме него, не должен прикасаться к этому нагромождению камней — так велел дух, которому он служил. А еще он велел Зипу принести ему кровавую жертву. Больше того — он указал, когда и как следует перевезти его в город. Дух хотел поселиться на Дороге Храмов, рядом с богами. Зип уже присмотрел там местечко — в переулке за храмом ранканского Бога-Громовержца. Дух благосклонно согласился, сообщив, что это место его устроит.

А еще Зип приготовил для духа некий особый дар, который принесла ему одна из его девушек. Девушка хотела получить работу на Улице Красных Фонарей. Взамен она отдала Зипу то, что нашла на пристани в Низовье, и тот с радостью оказал ей эту услугу. Зип был уверен, что красноглазому духу, живущему в камнях, понравится этот подарок.

Зип склонился перед грудой камней высотой ему по колено и произнес:

— Господин, я приготовил тебе подарок. Он находится там, куда мы отправимся. Сегодня я начну переносить камни сам, если ты, конечно, не дозволишь моим подчиненным помочь мне.

Зип подождал, что скажет на это дух, но ответом ему был лишь блеск красных глаз и глухое ворчание — похоже было, будто в груде камней ворочалось какое-то грузное существо.

Что представлял из себя дух, которому служил Зип? — спросите вы. Чаще всего он не утруждал себя речью и лишь безмолвно приказывал сделать то одно, то другое. Зип иногда ощущал присутствие духа, и принесенное им подношение — куски человеческой плоти, бурдюк с теплой кровью или драгоценные безделушки — исчезало неведомо куда. Было загадкой, относился ли он враждебно только к ранканцам или вообще ко всем людям9 Зип хотел верить, что дух был другом илсигов и стражем революции, и мечтал, чтобы тот явился во всем своем величии и могуществе и поверг его врагов. Правда, до сих пор деятельность духа ограничивалась тем, что он принимал жертвоприношения, насылал на Зипа дурные сны и периодически давал ему знать, что хочет перебраться в верхний город.

Этого хотели все. Все те, кто был загнан в Лабиринт, затравлен, доведен до отчаяния. Двенадцатилетние матери и одноногие отцы революции Зипа, которой сам он никогда не желал. Зип давно отказался бы от борьбы, если бы Темпус не связал его договором. Будь он проклят.

Зип не понимал, зачем ранканским властям понадобилось привлекать НФОС на свою сторону. Ранканцы не хотели верить, что на самом деле никакого НФОС нет и в помине. Зип уже устал объяснять, что два десятка бандитов и уличных бродяг не могут создать политическое движение.

Но поскольку Крит пообещал его ворам и нищим статус полицейских сил Санктуария, если они возьмут на себя дежурство в ночную смену, а Зип возьмет на себя ответственность за них, его вхождение в государственные структуры и… гм… политическое общество, все же произошло.

Но больше всего Зипа беспокоило отнюдь не вынужденное объединение с врагами. Сильнее всего его беспокоило то, что его скверные подчиненные обоих полов делали все то же самое, что и раньше — занимались вымогательством и шантажом, устраивали свары, жгли и грабили, — только теперь они занимались этим с благословения государства и под его покровительством.

Это не имело ни малейшего смысла, если только в этом мире вообще существует хоть какой-то здравый смысл. А когда Зип понял все коварство Темпуса, было слишком поздно. Зип уже стал частью правящей элиты, ненавистным угнетателем, цепным псом ранканцев, а его милиция была ничем не лучше того пушечного мяса, в которое превратились деморализованные солдаты Уэлгрина. Они не восторжествовали над своими противниками, а просто слились с ними.

Они больше не были революционерами. Они стали силами по поддержанию порядка — порядка несправедливости, который создал их самих.

Когда он сказал это Криту — точнее, выкрикнул в ярости, — циничный пасынок сверкнул белозубой улыбкой и сказал: «Чем больше вещи изменяются, парень, тем больше они остаются собою. В чем твоя проблема? Тебе не нравится, что ты оказался на легальном положении?

Ведь ты занимаешься тем, на что единственно способен. И так ты не кончишь жизнь на виселице или на плахе. Ты талантлив, а таланты нам нужны. Благодари своих грязных богов, что тебя заметили и предложили работу. Иначе ты вполне мог бы закончить свою жизнь рабом на рудниках».

И это тоже беспокоило Зипа: похоже, Критиас знал о Зипе довольно много, и откуда он это узнал — тот еще вопрос. Слова о «грязных богах» явно относились к его алтарю. Что же касается рабов… Зип и сам продал не одного бродягу — революции требовались деньги. Но тогда это было только вопросом совести. А теперь превратилось в проклятую государственную необходимость, черт бы их всех подрал!

Гейл, офицер связи Третьего отряда, посоветовал Зипу не обращать на это внимания. Теперь Зип ненавидел себя, но еще сильнее он ненавидел Каму, заставившую его впутаться в эту грязь, и ее взгляды, привитые ей в Третьем отряде, которые оправдывали самые отвратительные злодеяния, если они были продиктованы необходимостью. Дочь Риддлера и большинство ее головорезов устраивала любая работа. А Зипа — нет.

Сейчас ему следовало быть особенно осторожным, ведь еще немного, и он станет точно таким же, как они. Правда, у Зипа был этот алтарь, был его бог, или кем там являлось это существо, этот пожиратель жертвоприношений, который никогда не говорил, как именно Зип может искупить свои грехи и очиститься, но наверняка знал это. Именно живущий в алтаре красноглазый дух заставил Зипа поверить, что в происходящем безумии есть своя система. У духа был свой план. Он хотел противопоставить Зипа ранканцам и бейсибцам и научить его, как ослабить объединившихся врагов и подчинить их. Этот дух был живым — или, по крайней мере, настоящим, — в то время как все другие боги перестали ими быть, насколько Зип понимал происходящее.

Дух хотел плоти и нуждался в крови. Он хотел перебраться в верхний город, вот почему ему нужно было, чтобы Зип оставался начальником милиции и обеспечил этот переезд. Зипу же нужно было кому-то служить. Иначе он не мог найти оправдания тому, что делал он сам и подчиненная ему небольшая группа бывших повстанцев. Теперь у него было Дело. Красные глаза в алтаре, хлюпанье свежей крови и божественная отрыжка — вот его Дело.

Один лишь дух знал, что он хочет от Зипа, ведь он действительно от него что-то хотел. Прежде Зип никому и никогда не был нужен. Потом вдруг появились дух, Кама, Риддлер… Нет, Кама появилась раньше бога, но это не имело значения.

Значение имело лишь одно — перевезти камни алтаря в город. Зип взял кисть и чернила и стал поочередно помечать камни и перекладывать их на тачку. Когда она наполнилась, сердце алтаря почти обнажилось.

Зип покатил тачку вверх по склону — весьма нелегкая работа. Когда наконец Зип, весь мокрый от пота, передал тачку своим подчиненным, чтобы они перегрузили камни на ветхую телегу, кто-то окликнул его.

— Эй! — крикнул Зип в ответ, жестом приказав своим парням укрыть ветками камни. — Кто там?

Из темноты появился одинокий всадник. Зип шагнул вперед, держа руку на рукояти ножа и чувствуя, как закостенели у него спина и шея.

— Зип, это я, — наконец отозвался всадник.

— Лягушка чертова! — тихо выругался Зип. — Кама, стой где стоишь. Склон очень крутой и скользкий. Я сам к тебе подойду. — Зип повернул голову и приказал своим бойцам:

— Спускайтесь вниз, погрузите остальные камни, а потом отвезите их туда, куда я сказал. Не забудьте пометить каждый камень и потом сложить их в том же порядке. Я вас догоню.

Но он знал, что не успеет догнать. И знал, что бог рассердится на него, только вот не догадывался пока, во что может вылиться его гнев.

Все эти мысли вылетели у Зипа из головы, когда Кама грациозно соскользнула на землю. В рассеянном лунном свете она выглядела прекрасной, как никогда. Ее красота всегда поражала Зипа, несмотря на то, что он тысячу раз повторял себе, что вовсе не нуждается в проблемах, которые приносит с собой эта женщина.

Кама и сама по себе была крупной проблемой — в этих своих замшевых сапожках и обтягивающих брюках, с дорожной пылью на волосах, с исходящим от нее ароматом свежего сена… Все в этой женщине, от бархатных бедер и крепкой груди до лица и свежего дыхания, указывало на ее принадлежность к высшему обществу: ее речь, ее манера одеваться… Их разделяла пропасть, и преодолеть ее было невозможно, несмотря на все усилия Зипа.

Он все же предпринял еще одну попытку, безмолвную и отчаянную. Он швырнул Каму в грязь, как будто этим мог унизить ее. Бесполезно. Это никогда не помогало.

Кама негромко засмеялась и помогла ему устроиться поудобнее. Потом ее захватила страсть, но она все равно оставалась знатной женщиной с бархатной кожей. Она по собственной воле явилась в трущобы, по какой-то причине нашла Зипа сексуальным и решила поиграть с ним в любовную игру, которая, кстати, вполне могла бы стоить ей жизни, застукай их Критиас или Молин.

Вот по ее телу пробежала дрожь, и Кама шепнула на ухо Зипу:

— Со мной Страт. Он недалеко. Не пугайся, просто поспеши. — На мгновение ее страсть ослабла, потом нахлынула с новой силой, и Кама забилась в экстазе, вонзив ногти в спину Зипа.

— Черт бы тебя побрал! — воскликнул Зип, заработал быстрее, но все же не успел достичь оргазма одновременно с Камой.

— Приподнимись, — воркующе посоветовала Кама. Ее пальцы метались по телу Зипа, то останавливаясь, то настойчиво поглаживая спину. — Мы слишком давно с тобой этим не занимались!

Зип посмотрел на тучи, которые закрывали луну, словно полупрозрачная стена.

— Давно. С тех пор, как ты начала спать со жрецами и главнокомандующими. А я всего-навсего лишь младший офицер. Где уж мне? Но вот, наконец, и до меня дошла очередь.

Раньше он так себя не вел. Зип прикусил губу и почти заставил себя отвернуться от Камы. Но все же не смог. Каждый раз ее проклятое тело заставляло их обоих забыть обо всем. Дочь Риддлера, которая уже дважды обманула его. О чем он думал, когда связался с ней?

Он думал тогда, что знает, чего хочет эта женщина.

— Зип, — обольстительным тоном произнесла Кама, тем тоном, который Зип так мечтал услышать несколько минут назад. — Зип, не трогай эту груду камней. Ты не знаешь, какие силы можешь разбудить. И никто из нас не знает.

Зип резко сел.

— Я знаю. Сейчас ты говоришь со мной по-хорошему, а если я вдруг не соглашусь, настанет очередь Страта, так? Ну, так вот, это не твое дело, ранканская шлюха! — Зип вскочил на ноги и принялся натягивать штаны. Когда он попытался застегнуть их, то заметил, как дико дрожат у него пальцы. — И не подходи больше ко мне, слышишь? Ни по поручению отца, ни потому, что твой очередной дружок решит, что мне это необходимо. Ты мне не нужна. И никогда не будешь нужна!

Кама тоже уже встала и позвала его по имени. Зип не мог убежать от нее. Бежать от женщины на глазах у своих бойцов? Он вдруг вспомнил те времена, когда Кама буквально вытащила его из могилы, вспомнил, как все между ними начиналось, как Кама целовала его, а он был так слаб, что даже не мог достойно ответить.

Зип знал, что Каме нравились его беспомощность, покрытое шрамами тело и усталость от войны. А вот чем ее привлек Молин, Зип не знал. Но зато знал, что сила всегда была непревзойденным приворотным зельем, а Кама, как и ее отец, прямо-таки распространяла вокруг себя аромат силы.

Зип не мог справиться с этой женщиной. Он по-прежнему желал ее, как девчонку из Лабиринта, — заявить свои права на нее, так, чтобы она принадлежала лишь ему одному. Зип представил себе смехотворное зрелище: вот он сидит вместе с Камой на каком-нибудь военном совете. Кама одета в кожу, шелк и легкие ранканские доспехи. Она передвигает по мраморному столу кусочки нефрита, обозначающие армии, потом пожимает ему руку и поспешно уходит.

— Зип! — вновь окликнула Кама. Она нагнала его и подхватила под руку. Похоже, вырвать руку ему не удастся. — Ты нужен нам. Ты нужен мне. Ты передо мной в долгу…

Зип резко остановился. Ему следовало бы знать, что этим все и закончится.

— Ну да, отныне и навсегда мы работаем вместе — так, что ли? Ты однажды спасла мою задницу, так что теперь я должен тебе подчиняться? Не выйдет, леди. Это дело илсигов, и вас оно не касается. Вы меня поняли, или мне повторить то же самое на ранкене?

— Я знаю, что ты нашел на берегу какой-то талисман и что если ты отдашь его этому… существу, которое ты кормишь человечьей плотью, ты, возможно, не сумеешь завершить то, что начал. Предупреждаю, если ты все-таки примешься перетаскивать камни, мне придется заняться тобой всерьез.

Зип скрестил руки на груди и посмотрел на Каму сверху вниз. Ну хоть преимущество в росте за ним сохранилось!

— Ну-ка, ну-ка. Любопытно будет послушать.

— Если ты отдашь талисман не этому существу, а мне, я не стану никому рассказывать об алтаре — если только из-за него не начнутся крупные неприятности.

— Откуда ты вообще все разузнала? — не выдержал Зип. — Это все Рэндал, твой ручной маг? Или ты взялась за мной следить?

Кама просто продолжала смотреть на Зипа. Ее глаза были полны уверенности и силы. Хрупкое женское тело не могло вместить в себя всей Силы, и потому она струилась во взгляде. Зип был уверен, что дело тут в крови Темпуса. Точнее, в частице сверхчеловеческой крови.

— Нет, — не дождавшись ответа, произнес Зип. — Я не стану этого делать. С какой стати я должен тебя слушаться?

Он развернулся, собираясь спуститься вниз по склону.

Но там уже находился Стратон, возникший из ниоткуда. Он сидел на своей странной гнедой лошади, — городской притче во языцех, — чуть откинувшись назад, и чистил ногти острием ножа. Он расположился точнехонько между Зипом и тропинкой, бежавшей вдоль берега реки.

— Куда путь держишь, парень? — спросил Страт,

— Страт, — резко сказала Кама, — я контролирую ситуацию!

— Я ухожу, — ответил Зип.

— Стойте, — сказал Страт обоим одновременно. — Зип, отдай ей то, что она хочет. И делай то, что она прикажет. Или будешь иметь дело со мной. Кама, у нас есть дела поважнее, чем этот пустой треп. Заканчивай возиться со своим приятелем, и поехали отсюда.

Кама поморщилась, но взяла себя в руки и снова обратилась к Зипу:

— Либо ты отдашь мне талисман, либо мы со Стратом сейчас спустимся и разобьем вдребезги пять-шесть камней. Или ты хочешь посмотреть, что выйдет, если ты рискнешь нас остановить?

Зип посмотрел на рослого воина, потом на изящную женщину и понял, что их объединяет одна цель: тем, кто уверен, что их Дело достойно служения, всегда свойственна неумолимость. Ему придется научиться соответствовать их духу. Иначе он никогда не сможет их победить.

Зип полез в поясную сумку и извлек оттуда предмет, найденный девушкой на берегу. Талисман тускло поблескивал. Он даже не был золотым. Так, обычная бронза.

— Нате, возьмите. И убирайтесь отсюда. Я не желаю больше иметь с вами ничего общего.

Зип услышал, как расхохотался Страт, отъезжая прочь, и этот хохот больно царапнул его за душу. Зипу очень хотелось знать: захочет ли дух, живущий в алтаре, принять во внимание тот факт, что он был вынужден отдать талисман превосходящим силам противника.

И что будет, если дух этого не захочет?

Загородный дом Ишад был темным и зловещим. Когда они подъехали к дому, Кама заметила серого коня Крита и нехорошо сощурилась. Не удивительно, что Страт так спешил сюда: Крит и Ишад — слишком взрывоопасное сочетание.

— О боги! Страт, ты не забыл, что мы оба по-прежнему любим его?

— Я принимаю это во внимание, — каким-то странным тоном ответил Страт. — Но он нас не любит. Забери его оттуда, Кама. Если туда войду я, это только ухудшит дело. Ей не понравится, что Крит сует нос туда, куда его не просят.

Кама уже соскочила с лошади и сунула поводья Страту.

— Знаю. Оставайся здесь. Нам не нужна сейчас лишняя ссора.

Перед тем, как двинуться к двери, Кама обернулась.

— Страт, приходится считаться с тем положением вещей, которое оставил нам отец. Нам всем сейчас плохо. Крит не хотел этой власти. Такой — не хотел.

— И потому он до сих пор позволяет тебе жить у Миртис.

В его голосе звучала горечь, которой не было утешения. Кама стремительно двинулась к двери, которой до сих пор неизменно избегала, поскольку за этими дверями обитала женщина, с которой Кама не желала иметь никаких дел Здесь жила Ишад.

Кама вошла в ворота, поднялась по лестнице и остановилась, прислушиваясь к собственному дыханию. Она думала, что делать, если Ишад все же причинила Криту вред, околдовала его, запустила в него свои когти, как перед этим в Страта, в Джанни, в Стилчо, во многих других…

Кама постучала. Сердце ее колотилось все отчаяннее Кама вдруг поняла, что из-за двери доносится несколько мужских голосов, и понадеялась, что они не принадлежат неупокоенным мертвецам. Она только раз видела такого мертвеца, и то на расстоянии, но при одном воспоминании об этом зрелище у нее по спине бежали мурашки…

— Госпожа Ишад, мне нужен Крит, — растерявшись, пролепетала Кама странно тонким голоском, каким не разговаривала уже много лет, со времен далекого детства.

Необычайно черные бездонные глаза — такие бывают только у проклятых, — бледное лицо с неразличимыми чертами и холод руки — Кама никак не могла вспомнить, когда же она прикоснулась к этой руке.

— Хорошо, — кивнуло одетое в плащ существо. За спиной у нее буйствовали краски ярчайших оттенков, но сама Ишад состояла лишь из белого и черного цветов. В основном черного. — Входи.

Черные глаза, такие глубокие, что в них можно утонуть.

Главное — не попасть в ловушку. Нельзя слишком долго смотреть на эту женщину.

— Крит! — легкие шаги. — Крит! — Укутанная в плащ фигура двинулась прочь. — Крит!

Появился Крит. С ним были еще двое мужчин, которых Кама узнала: Вис-северянин и нищий-заика по имени Мор-ам. Странная компания, странное место… Во всем этом было нечто не правильное.

Каму пробрала дрожь. Она ощупала метательные звездочки, подаренные Нико, которые носила в поясе. Сможет ли она убить кого-нибудь в этом месте? А если сможет, останется ли убитый мертвым? Удастся ли ей уложить нищего, наемника и Ишад, если окажется, что Криту нужна помощь?

Во всяком случае, она попытается. В этот момент Крит медленно двинулся к двери. Судя по походке, он был раздражен, но не более того.

— Добрый вечер, — поздоровался он. Кама не уследила, куда делась вампирша. — Что привело тебя сюда, Кама?

Крит как-то незаметно оттеснил Каму наружу. Когда дверь закрылась за ними, он крепко схватил женщину за плечи.

— Дура! — прошептал Крит. — Не вмешивайся в это дело! У меня и без тебя довольно сложностей.

Он произнес это, почти не шевеля губами. Лицо Крита осунулось, щеки запали. Он вел себя очень странно, и Кама испугалась.

— О боги, Крит, что бы там ни было, ты не можешь справиться с этим в одиночку! Со мной Страт, мы пришли, чтобы…

— Страт? Здесь, с тобой? Он здесь живет, Кама. Он спит здесь. Если он что-нибудь и сделает, то только для нее. Для нее, а не для нас. Уходи! Я ищу одного человека для Факельщика. Это приказ.

Кама попыталась избавиться от железной хватки Крита. Но у нее ничего не вышло. Тогда Кама с вызовом произнесла:

— Я должна помогать тебе во всем. Это приказ. Крит сможет проверить это, только если пойдет к Рэндалу. А ради нее Рэндал солжет. Скажет, что от Темпуса пришло послание.

Хватка Крита причиняла ей боль, и Кама вдруг подумала: если бы в одну прекрасную ночь все влюбленные Санктуария оказались в постели именно с тем, с кем следует, дела вполне могли бы пойти на лад.

Сегодня ночью красивое лицо Крита превратилось в кошмарную маску — недобрый прищур и щель на месте рта. Крит уперся подбородком в грудь, наклонившись, чтобы смотреть прямо в лицо Каме, и едва заметно покачал головой.

— Хорошо. Мы отправимся в город, в разрушенные кварталы, чтобы попытаться в одном из уцелевших домов отыскать Тасфалена. Она сказала, что искать надо там. Мы — это я, двое ее бродяг, и ты. Без Страта.

— Крит, он…

— Не заслуживает доверия. Он — почти целиком ее. Скажи ему, чтобы он уезжал. И чтобы, когда я выйду, его здесь не было. Скажи, что если он хочет поговорить со мной, пусть избавится от своей лошади, — в знак доброй воли. Или в знак того, что к нему вернулся рассудок. Мне не нужна ни призрачная лошадь, ни призрачный всадник, в которого он постепенно превращается. Иди. Передай ему мои слова. Потом жди меня за воротами.

Крит слегка подтолкнул Каму, и ей захотелось, чтобы он был так же сильно привязан к ней, пускай даже эти чувства были такими же сложными и страстными, как и те, которые он испытывал к Страту.

Кама, словно придворный паж, вернулась к восседавшему на лошади Страту и сообщила:

— Крит сказал, что отправляется в город искать Тасфалена по приказу Факельщика. Он не хочет, чтобы ты был замешан в это дело. Мы поговорим с тобой попозже. Оставайся с Ишад. Если дела пойдут неважно, нам нужен будет человек, знающий, куда мы пошли и что происходит. Возможно, нам понадобится помощь Ишад — и твоя.

— Он этого не говорил.

— Нет, не говорил. Я иду с ним, и это мои слова.

— Я пойду…

— Он так велел, Страт. Крит хочет, чтобы ты оставался здесь, на тот случай, если…

Похоже, ей все-таки удалось настоять на своем.

Лошадь Страта попятилась, и Кама услышала его слова:

— Хорошо. Ишад о чем-то его предупредила. Я узнаю, что именно она сказала. Если тебе будет нужна помощь, ты ее получишь.

Голос Страта звучал низко и глухо.

Кама была рада, что Страт не видит ее лица. Она не глядя подошла к своей лошади, ухватилась за гриву, рывком взлетела в седло и направила приплясывающую чалую к железным воротам, вокруг которых цвели странные цветы. Спрятанный в поясе талисман, который они отобрали у Зипа, нагрелся и стал настолько горячим, что Каму бросило в пот.

Кама сказала себе, что все дело в том, что они слишком близко к территории Ишад. И нечего из-за этого беспокоиться. У нее и без талисмана достаточно поводов для беспокойства.

Крит перекинул ногу через луку седла и прикурил, глядя на здание, расположенное на другой стороне улицы. Ни со стороны лестницы, ни сзади, где громоздилась куча щебня, не видно было следов вихря и огненной бури, опустошивших родовой особняк Тасфалена.

Здание казалось совершенно неповрежденным. Ставни были закрыты. Вампирша точно знала, куда нужно заглянуть, но сомневалась в разумности этой идеи.

— Она сказала, что Тасфален там, вместе с Хаутом, — сообщил Крит Каме. — Ты должна помнить Хаута.

— Да, я помню, — отозвалась Кама сквозь стиснутые зубы.

Мор-ам и Вис отошли в сторону. Это Ишад приказала им сопровождать Крита. Ишад, видимо, контролировала не только загородный дом. Чертов Темпус! Швырнул Крита на самую стремнину между колдунами и политиками, и выкарабкивайся, как знаешь. Вис привел Крита к Мораму, а тот усмехнулся и отвел наемника к Ишад. При этом у него был очень довольный вид, и это сильно не понравилось Криту.

Ишад вела себя чрезвычайно вежливо. И она, и Крит избегали произносить имя Страта. Если о нем все же заходила речь, они говорили: «Наш общий друг». Ради этой дружбы Ишад и подсказала Криту, куда ему следует направить свои стопы.

И еще она предупредила Крита:

— Имей в виду, Критиас, в этом доме находятся два человека. Не входи внутрь. Просто приоткрой дверь, — если, конечно, сможешь.

Крит знал, что Ишад сделала это ради Страта, а не ради него самого. Он с трудом разжал кулаки и обнаружил, что на ладони остались глубокие следы от ногтей. Кулаки были стиснуты так сильно, что пальцы окостенели и теперь не желали разгибаться.

— Она сказала, что у тебя есть ключ к этому замку, — сказал он Каме.

— Что-что? — женщина слегка пришпорила чалого и подъехала поближе.

— То, что слышала. Что там у тебя такое, что может пригодиться?

— Ты уверен, что это не было иносказанием?

Крит понимал, на что намекает Кама: на Темпуса, который совокупился с каким-то духом перед тем, как магически замкнуть ворота города, и на то, что из этого вышло.

— Меня не волнует, что она имела в виду. Подобный вариант мы испытывать не будем. Что у тебя есть такое, что могло бы пригодиться?

— Ключи, — ответила Кама со сводящей с ума двусмысленностью. — Множество ключей. От моей квартиры, от дежурки, от убежища, от дома Молина…

— Избавь меня от продолжения. Давай попробуем какой-нибудь из них.

Крит перекинул ногу через холку серого жеребца, подхватил арбалет и соскочил на землю. Стрела разобьет вдребезги любой замок, даже самый прочный.

Они молча стреножили лошадей. Никому из них даже в голову не пришло, что это может оказаться опасным. Крит искоса взглянул на Каму, недоумевая: как это она ухитрилась так быстро и ловко войти в дело? Честно говоря, Крит был рад, что рядом с ним есть надежный человек. Ведь он был одним из Священного Союза и привык полагаться на напарника. Крит устал действовать в одиночку, а Вис был не из тех мужчин, с которыми встанешь плечом к плечу.

Правда, Кама вообще не была мужчиной.

Прежде чем перейти через улицу, Крит оглянулся. Ему показалось, что он услышал голос Виса — слов он не разобрал, лишь интонацию. Крит увидел прощальный взмах Виса, он был настолько красноречиво враждебным и ликующим, что Крит едва не пристрелил наемника на месте.

Кама угадала намерение Крита и успокаивающе прикоснулась к его руке.

— Это люди Ишад. Они будут ждать. Если мы не вернемся, они сообщат ей. Они нам нужны.

— Чушь! — отмахнулся Крит.

— Не спорю, — согласилась Кама, и на лице ее мелькнула улыбка, до дрожи напоминающая отцовскую.

Потом они поднялись по лестнице. Крит прижался спиной к стене и со взведенным арбалетом следил за улицей, пока Кама пробовала ключ за ключом и ругалась, как истинный нисиец.

В конце концов она сказала:

— Не везет. Никакой не подходит, — и устало прислонилась к косяку двери.

Они посмотрели друг другу в глаза, взгляд затянулся. Крит опомнился первым и поспешно отвел глаза. Стало так тихо, что они услышали какой-то шум. За прочной деревянной дверью кто-то двигался.

Они снова взглянули друг на друга.

— Хочешь высадить дверь? — непринужденно поинтересовалась Кама.

— Можно попробовать, — таким же тоном ответил Крит.

— Погоди, — перебила его Кама, запуская руку за пояс. — Может, это то, что нам нужно9

Кама извлекла кусочек бронзы размером с половину ее ладони, напоминающий по форме не то пупырчатый прут, не то засов.

— И близко не похоже на ключ, — скептически произнес Крит, продолжая держать арбалет на изготовку и следить за темной безмолвной улицей, краем глаза наблюдая за Висом и Морамом.

— Может, и нет. Эту штуку нашли на берегу. Я узнала об этом от одного из моих… людей. В кошельке нашедшего золото обратилось в свинец, а медь в глину.

— И что теперь?

— Теперь давай посмотрим, что он сотворит с металлом замка.

— Ну давай, — пожал плечами Крит, стараясь не обращать внимания на намеки. Эту вещь нашла явно не Кама. Скорее отобрала ее у нашедшего для каких-то собственных целей, разузнав об этой вещи через собственного информатора, о котором Крит вообще ничего не знал. Пока они не начнут работать вместе, все в Санктуарии будет идти наперекосяк.

Кама тоже пожала плечами и, слегка скривив тонко очерченные губы, наклонилась к замочной скважине. Крит не смел ни на мгновение отвлечься от наблюдения за улицей, но услышал, как клацнула бронза о бронзу. Ругательство. Еще одно клацанье, и негромкий ликующий возглас.

— Ну что? — спросил Крит, когда Кама распрямилась и аккуратно спрятала талисман за пояс.

— Что, что… Замок уже не проблема.

Крит прижал арбалет к бедру, освободил одну руку и ощупал замок. Он был каким-то липким. Крит поднес пальцы к губам и почувствовал запах речного ила, ощутимо отдающий гниением. Крит выругался и попросил Каму объяснить, в чем дело.

— Я слыхала о подобных вещах, только и всего, — отозвалась женщина.

— Изумительно, — Крит сплюнул через плечо. — В следующий раз, когда ты «услышишь» что-нибудь в этом духе, поставь меня в известность, ладно?

— Ладно.

— Причем заблаговременно, — с нажимом произнес Крит. В это мгновение за дверью послышалось шарканье. Крит и Кама синхронно отскочили от двери.

Дверь открылась словно крышка гроба. За дверью стояло существо, очень похожее на Тасфалена, пропавшего знатного щеголя.

— Слушшшаю, — жутким замогильным голосом произнесло существо, казалось, молчавшее тысячу лет.

В глубине дома Крит заметил вторую фигуру — Хаута.

Над этими фигурами вдруг возникло мерцающее, полупризрачное изображение Ишад. Ишад недовольно сдвинула брови и покачала головой. Потом ее губы шевельнулись, и по движениям губ Крит прочел единственное слово «беги».

«Беги! — зазвенело у него в голове. — Беги, если тебе дорога твоя душа!»

— Пойдем, Кама. Извините, что побеспокоили вас, Тасфален, — сказал Крит и начал пятясь спускаться по лестнице. Одной рукой он намертво сжал руку Камы, а во второй продолжал держать арбалет. — Нам просто нужно было убедиться, что вы находитесь дома. Когда сможете, загляните, пожалуйста, во дворец — Молин Факельщик хотел вас видеть.

К тому моменту, когда Крит закончил свою тираду, он уже вытащил Каму на середину улицы. Она возмущенно прошептала:

— Что это с тобой? Из ума выжил? Или нервы сдают?

— Дело сделано. Мы сделали все, что нужно. У меня нет никаких причин задерживать этого человека. Я только должен был найти его.

Голос Крита дрожал, и Кама не могла не заметить этого.

Когда они добрались до лошадей, Крит не смотрел на Каму. Он не хотел увидеть в ее глазах презрение и насмешку. Но именно эти чувства светились в глазах слуг Ишад, и они обжигали Крита не хуже адского пламени.

— В чем дело, пасынок? Что, Темпус, уезжая, прихватил с собой твои яйца? — крикнул с безопасного расстояния Вис, когда Крит сел на коня.

Крит получил официальный повод для ссоры, но сейчас у него было не подходящее для разборок настроение. Потому он просто выстрелил, не целясь, и стрела звякнула о стену над головой Виса.

Кама, которая уже тоже вскочила в седло, недовольно нахмурилась.

— Нам нужно доложить о случившемся Факельщику, — сказал Крит. — Ты мне нужна. Поехали.

Кама направила свою чалую следом за тресским жеребцом Крита. Оспаривать его заявление она не стала: не было ни желания, ни сил.

Так или иначе, Крит позволит спустить на тормозах дело о талисмане, если только Кама даст ему такую возможность. Крит и сам не понимал, зачем он хотел сегодня ночью удержать Каму рядом с собой, но не собирался отказываться от этого намерения.

В Санктуарии сегодня слишком холодно, чтобы спать в одиночку. Факельщик наверняка захочет получить письменный рапорт.

Небо начало светлеть, окрашивая крыши храмов царственным багрянцем. Бандана Зипа взмокла от пота, несмотря на то, что на Дороге Храмов этой ночью было ничуть не теплее, чем на берегу Белой Лошади.

Зип разогнулся, придерживая рукой поясницу. Перед ним лежала груда камней. Теперь Зип был один. Он с руганью отослал своих парней, когда понял, что они натворили.

Или что он позволил им натворить. А все из-за Камы и Страта. Они прикоснулись к камням. Хуже того, они их все перепутали.

Остаток ночи Зип провел, пытаясь восстановить нарушенный порядок. В результате получилась лишь бестолковая груда не правильно собранных камней. Зипу никак не удавалось придать ей форму улья — именно так выглядел алтарь, когда он стоял на берегу реки.

Зип еще раз уложил три верхних камня, насчет которых был уверен. Но они вновь провалились внутрь, потащив за собой остальные, и в переулке за храмом ранканского Бога Громовержца опять образовалась куча камней.

И снова, когда камни раскатились и последний из них остановился, земля под ногами Зипа вздрогнула. На этот раз Зипа била такая дрожь, что дрожи земли он почти не заметил.

Дух был недоволен — Зип это чувствовал. Алтарь был сложен плохо. И Зипа не оставляло пугающее ощущение, что красноглазый дух изрядно разозлился, видя, в каком беспорядке оказался его дом. Больше того, Зип не был уверен, что удачно выбрал место для установки алтаря. Строго говоря, это была уже не Дорога Храмов, а скорее отходящий от нее переулок.

Если бы только парни нормально пометили камни! Если бы Кама и Страт не вмешались! Если бы только заря еще немного помедлила! Но Зип и раньше уже попадал в сложные обстоятельства. Нужно только успокоиться, и он обязательно найдет выход.

Всего камней было тридцать три. На некоторых из них наличествовали аккуратные пометки Зипа. Не может быть, чтобы невозможно было рассчитать, какие именно камни должны лежать в нижнем ряду.

Проклятие. Зипу никак не удавалось расположить камни правильно. Он сделал уже четыре попытки. И вот теперь рассвет грозил свести все его усилия на нет. Небо слегка посветлело. Начали тускнеть звезды. Потом над вершинами храмовых стен появилась полоска царственного пурпура. Сгустки красного и оранжевого пламени принялись пожирать тьму. Затем нахлынули серовато-зеленые и розовые оттенки настоящего рассвета. Скоро появятся жрецы и храмовые служки, спешащие приступить к исполнению своих обязанностей.

Зипа обнаружат в таком месте, куда илсиги всегда боялись заходить, — рядом с ранканским храмом. И тогда дух отомстит ему.

Зип прекрасно это сознавал. Его трясло от боли и слабости. Он слишком ослаб, чтобы бежать, и слишком устал, чтобы спрятаться. Словно вместе с темнотой из него уходили все душевные силы, и душа его рассыпалась, словно алтарь из камней, который Зип никак не мог сложить.

Зип присел на корточки рядом с грудой известняка и чуть не разрыдался. Он ведь хотел сделать как лучше! Он не хотел, чтобы грязные руки его подчиненных оскверняли храм речного духа. Он пытался сделать все правильно…

И вот Зип, подобно тысячам людей, до него попадавших в безвыходные ситуации, начал молиться. «Господин, — безмолвно произнес Зип, закрыв глаза и возложив руки на камень, помеченный им самим, — на замковый камень головоломки, которую он никак не мог решить. — О, господин, прости своего слугу. Меня постигла злая судьба. По своей глупости я согрешил против тебя. Прости своего слугу и помоги мне выполнить задание. Помоги твоему слуге возвести твой храм, и я принесу тебе кровь юной девственницы, глаза быка, пенис ранканского дворянина — все, что ты пожелаешь, дай только мне знать о твоем желании, и я все выполню. Помоги мне избежать неудачи и подай знак, что это место тебя устраивает». «Прежде, чем меня схватят за задницу и отволокут в тюрьму», — по-прежнему безмолвно добавил он, не раскрывая глаз.

Раздавшийся звук поверг Зипа в оцепенение. Он окаменел и мало чем в это мгновение отличался от кусков известняка, над которыми только что трудился. Он услышал цоканье лошадиных копыт по брусчатке и глухой стук подкованной обуви.

Затаив дыхание, Зип услышал кое-что еще: шуршание конского хвоста, поскрипывание кожи, звяканье удил. Вот жаба, ну я и влип!

Сейчас на него обрушится гнев Божий. Он открыл глаза и повернулся, ожидая увидеть все, что угодно: какого-нибудь дворцового головореза, солдата регулярной армии, бейсибскую воительницу, которые пожелают отвести его в Зал Правосудия за засорение территории храма Бога Громовержца. Теперь его не спасет даже должность офицера милиции. Его ждет наказание за осквернение священной земли, ведь для ранканцев земля вокруг храма является священной.

Зип открыл глаза и посмотрел прямо перед собой, на беспорядочную груду камней. Ну что ж, он сделал все, что мог. Интересно, что теперь будет с камнями алтаря, — с домом духа, — и с самим духом? Хватит ли у него магической силы переместить себя и алтарь обратно на берег реки?

А если не хватит, что тогда ждет несчастного Зипа, который ухитрился вместе со своей жизнью погубить жизнь бога?

Зип прикусил губу и, набравшись решимости, повернулся, чтобы взглянуть в лицо своей судьбе.

У него за спиной маячил одинокий всадник. В полумраке глыбой темнел силуэт лошади. Зипу показалось, что с груди лошади на него смотрит морда пантеры с красными глазами и широко распахнутой пастью, полной острых зубов.

Зип растерянно заморгал, потом понял, что перед ним вовсе не помесь лошади с пантерой, а обычный боевой конь в чепраке из шкуры пантеры. Пантера была необыкновенно большой и такой великолепной, что с нее не просто сняли шкуру, но еще и изготовили из головы чучело, и теперь стеклянные глаза сверкали так же яростно, как некогда живые.

Конь был того же цвета, что и глина на берегах Белой Лошади, с черной гривой, хвостом и черными же чулками на ногах. Узда и поводья, похоже, были сплетены из болотной травы, да и пахло от них болотом. Конь выгнул шею дугой, ударил копытом землю, и Зип только тогда обратил внимание на всадника, который тем временем уже перекинул ногу через седло.

Зип не помнил, как вскочил на ноги. Он видел лишь резкое движение, с которым воин соскочил на землю, его плащ, темный, словно предрассветное небо, и шлем, украшенный гребнем из перьев. Гребень слегка качнулся вперед, и всадник произнес:

— Что тут происходит?

— Э-э… я просто пытаюсь сложить эти камни в надлежащем порядке. — Зип не глядя махнул рукой в сторону рассыпавшегося алтаря, пытаясь при этом заслонить ,его своим телом.

Воин медленно повернул увенчанную шлемом голову. Забрало шлема было опущено. Его доспехи были коричневыми — не то бронзовыми, не то кожаными, а может, комбинированными, — Зип не мог разобрать. Тем не менее доспехи выдавали во всаднике профессионального воина: наручи на обнаженных предплечьях, панцирь, поножи… все было отличного качества. На поясе у всадника висел длинный меч. Как заметил Зип, к седлу были приторочены два щита, большой и малый, лук и колчан. В руке незнакомец держал копье.

Не произнеся больше ни слова, незнакомец двинулся к Зипу, опираясь на копье, как на посох, его древко на каждом шагу на дюйм погружалось в землю. Когда это безликое привидение почти поравнялось с Зипом и тот всерьез задумался, а есть ли за этим забралом глаза, незнакомец наконец произнес:

— Я знаю, в чем твоя трудность.

Незнакомец прошел мимо Зипа — тот невольно поморщился, уловив исходящий от всадника солоноватый запах болота, и направился к груде камней.

— Нет, не надо! Пожалуйста! К ним никто не должен прикасаться… — Зип непроизвольно попытался преградить дорогу вооруженному незнакомцу. Лошадь позади яростно заржала и забила копытами.

Зип прикрыл голову руками и бросился на землю: лошадь неслась прямо на него.

Незнакомец медленно повернулся и поднял свое копье. Лошадь тут же застыла как вкопанная, опустила голову и зафыркала.

Зип поспешно встал.

— Послушайте, я говорю правду, к этим камням никто не должен прикасаться…

Незнакомец неспешно качнул головой, и из-под забрала глухо донеслось:

— Этот первый.

Он указал на один из камней, потом, заметив, что Зип лишь изумленно глазеет на него, повелительно качнул копьем.

— Вот этот. Бери.

Зип вдруг обнаружил, что держит в руках камень. Потом взял другой, — тот, на который указало копье. И еще один. И еще. Зип работал, повинуясь указаниям копья, до тех пор, пока небо не стало ало-золотым. Тяжело дыша, Зип поднял последний камень.

Он нерешительно замер над почти завершенной работой, боясь положить замковый камень, — ему казалось, что тот снова рухнет, увлекая за собой остальные. У Зипа невольно вырвалось:

— Ты уверен?

Незнакомец утвердительно качнул головой и повелительно указал копьем на алтарь.

Зип положил последний камень поверх остальных. С камня сорвалась искра и впилась ему в ладонь. Потом жгучая боль перетекла в запястье.

Зип отшатнулся и краем глаза заметил, что камни алтаря внезапно сделались яркими, словно их охватило пламя. Зип заслонил глаза рукой, защищая их от ослепительной вспышки. «Шуточки рассвета», — сказал он себе, когда открыл глаза и увидел, что алтарь находится на прежнем месте, и на нем нет ни огня, и ни малейших следов копоти.

Он стоял! Грубый каменный улей, такой же крепкий, как и храмовая стена, в тени которой он притулился. Наконец-то получилось! На Зипа нахлынула волна облегчения. Прежде чем успел осознать, что делает, он упал на колени и попытался заглянуть в отверстие в алтаре, чтобы узнать — там ли бог?

Он действительно увидел что-то красное, нетерпеливо мерцающее в долгожданной темноте. Зип прикоснулся к камням: они были холодными.

Зип потрогал один из камней. Тот не шелохнулся. Толкнул второй. Тот же эффект. Зип счастливо рассмеялся. Прижался щекой к холодному камню. Теперь он знал, что вспышка, причинившая ему боль, была чем-то сродни холодному огню светлячка, а все прочее было иллюзией, мгновением пробуждения мечты.

Бог не гневался на него! Он поселился в храме, который построил для него Зип!

Зип радостно завопил что-то нечленораздельное и только после этого вспомнил о вооруженном незнакомце. Он обернулся, широко раскинув руки, чтобы поблагодарить незнакомца, но рядом никого не было. Никого. Ни человека в доспехах. Ни лошади с чепраком из шкуры пантеры.

Ничего. Только дневной свет, заполнивший переулок, куда заказан вход любому илсигу, даже Зипу, офицеру милиции города Санктуария.

— Я должен идти, господин, но я вернусь, — пробормотал Зип и в последний раз перед тем, как уйти, погладил камни алтаря. — Я вернусь.

Чалая лошадь Камы умчалась в ночь. Она каким-то образом ухитрилась избавиться от сбруи и удрать. Крит был уверен, что кто-то забрался в сарай и украл кобылу, но Кама покачала головой:

— Она постоянно откалывает такие номера. Я не знаю двери, которой эта скотина не могла бы открыть, и узла, который не смогла бы разжевать. Она где-нибудь у казарм пасынков, попомни мое слово.

На этом и разговоры о чалой, и попытки Камы подбодрить Крита закончились. Казармы пасынков больше не существовало — их осталось слишком мало, и никто из оставшихся не жил в казармах. Слишком уж там стало пусто и неуютно. Из них устроили склад для снаряжения и конюшню для лошадей. А еще там жил Крит, если не ночевал в доме у Развалин; Страт же… Страт жил там, где жил. Рэндал, которого тоже можно было причислить к пасынкам, жил в Гильдии магов, а сама Кама предпочитала постели любовников — пусть даже случайных, — одиночеству в обществе невеселых воспоминаний.

— Пойду, поищу ее, — неубедительно промямлила Кама. — Тебе все равно пора на службу. Ну что, встретимся сего… попозже?

— Меня устроит «сегодня», — мягко сказал Крит, а потом добавил уже с большей страстностью:

— Если хочешь, давай объединимся против Ишад. Я не могу допустить, чтобы Страт пропал. Я хочу вытащить его из этого дерьма.

— Почему?

Когда они вернулись на сторожевой пост, чтобы написать рапорт, Страт уже ждал их там, переполненный предостережениями от Ишад и искренним интересом. Но Крит не пошел на откровенность. И не позволил Страту сделать первый шаг к примирению.

— Она сказала, — начал Страт (в разговорах он никогда не называл Ишад по имени. Просто «она»), — что из этого дома может истечь такое количество неприятностей, с которым вам будет не под силу справиться. Оставьте это дело нам, идет?

Крит молча посмотрел на Страта. Обычно человека, на которого был обращен подобный взгляд, тут же охватывало желание провалиться сквозь землю. Кама очень надеялась, что Крит промолчит, но тот после долгой паузы произнес:

— Вот как? Нам? В смысле — тебе и ей? Или кому-нибудь из бездушных зомби, которыми вы командуете?

Страт отнесся к этим словам довольно спокойно. Кама же уселась за стол, сделала вид, будто не понимает, что происходит, и хотела предложить всем позавтракать… Сделать хоть что-нибудь, только бы не быть немым свидетелем разрыва священной клятвы братства.

Страт произнес в ответ:

— Крит, я ведь не лезу в твои командирские дела. Вам не справиться с этим заданием. Все, что касается Тасфалена… это наше дело. И Хаут — тоже. Присмотри, чтобы твои люди держались от них подальше, — это все, что я хочу тебе сказать. — И с этими словами он вышел.

В былые времена Кама просто прижала бы Крита к груди. И потом думала бы, что кое-что этим выиграла. К сожалению, Криту не нужно было то утешение, которое она могла дать. Даже если бы они проявили чудеса изобретательности в любовных утехах и, обессиленный, Крит уснул, это не помогло бы ему избавиться от боли и беспокойства.

— Я вернусь вечером, — сказала в конце концов Кама и вышла. Она думала, что, если дела со Стратом будут идти хуже и хуже, Криту все же может понадобиться ее помощь. Нужно, чтобы рядом с ним был хоть кто-нибудь. Тогда она постарается сделать все, что только будет в ее силах, и плевать, если это осложнит ее отношения с Молином или с кем-либо еще.

Влюбленные есть влюбленные. Даже в Санктуарии.

Оставшись в одиночестве, Крит решил поработать над графиком дежурств и занимался этим, пока у него не заболели глаза. Крит сдался, мало что, успев сделать, и сложил бумаги. Ему пришла в голову идея, сходить на Караванную площадь и постараться подыскать для Камы другую лошадь.

Но когда он уже собрался уходить, появился Гейл, бормоча, что «там снаружи какая-то свинья, на которую вам лучше бы взглянуть лично, сэр».

— Я не в настроении! — огрызнулся Крит, но тут же взял себя в руки. — Извини, Гейл, ты тут ни при чем. Это все этот чертов Зип. Что там с рапортом? Надеюсь, ничего странного не произошло?

Ночь считалась сменой Зипа, но после того, как тот занялся каменным алтарем, Крит уже не надеялся получить должным образом составленный рапорт дежурного офицера. Даже если Зип и способен написать что-либо, помимо собственного имени, сейчас ему не до того.

— Вот я ж и говорю, командир: вам бы лучше выйти и взглянуть на этого типа. Он прошлым вечером приперся в казарму наемников и потребовал себе кучу привилегий. А теперь ищет Темпуса. — Гейл пожал плечами и состроил недовольную мину, предупреждая следующий вопрос Крита. — Ну я-то ему ничего говорить не стал.

— Ну и где именно этот парень?

— Рядом с храмом Бога Громовержца, и ведет себя так, будто этот храм принадлежит ему. Лошадь у него хорошая и амуниция тоже.

— Ясно. Хорошо, я гляну.

Он знал этот тип людей. Точнее сказать, и Крит, и Гейл сами к нему принадлежали, прежде чем Темпус сплотил их в нечто полезное для империи.

Гейл выказал намерение удалиться из дежурки, но Крит остановил его.

— Кто-то должен приглядеть за лавочкой, дружище. Гейл недовольно скривился.

— Вся эта свинячья бумажная работа — пустая трата времени. С ней любой придурок справится.

— В данный момент — нет. Сюда должен прийти Молин. Твоя задача — задержать его здесь. Скажи, что мы готовим копии документов и нам нужна будет его подпись. Попытайся выяснить, с чего это вдруг он заинтересовался Тасфаленом. Дай ему понять, что мы уже сделали все, что было в наших силах: нашли требуемого человека, но, поскольку против него не выдвинуто никаких обвинений, трогать его не стали.

Гейл внимательно выслушал наставления и кивнул. Крит вышел на улицу.

Его серый жеребец по-прежнему находился у коновязи — слава Энлилю. Если бы этот конь исчез, пришлось бы подключать к делу милицию, да еще и попинать, чтобы пошевелились. Но все было в порядке. Конь ткнулся носом в плечо хозяина и тихонько фыркнул. Крит уселся в седло и поехал по улице, залитой ярким солнечным светом.

Самым худшим в его новой должности было то, что теперь Криту приходилось ночью спать, а днем работать. По его убеждению, светлое время суток подходит лишь для рабочей скотинки. В Санктуарии, как и в большинстве других округов, где Криту приходилось работать, что-либо заслуживающее внимания начиналось только с заходом солнца.

Привязанная перед храмом лошадь всем своим видом говорила о богатстве и воинственности владельца. И сбруя, и чепрак из шкуры пантеры были выполнены необычайно искусно и качественно — Криту никогда не приходилось видеть подобной работы.

— Где хозяин лошади? — сурово спросил Крит у храмового служки, которому, очевидно, заплатили, чтобы он присмотрел за животным. Служка предпочел присматривать за конем с некоторого расстояния, потому что зубы у того были не только на чепраке.

— За храмом, господин офицер. В переулке.

Служка возвел глаза к небесам, словно хотел сообщить: «Только не спрашивайте у меня, почему воители поступают так, а не иначе».

Крит повнимательнее оглядел лошадь, оценил притороченные к седлу большой и малый щиты, разнообразное оружие, предназначенное для ближнего боя и для боя в строю, и тихо присвистнул. Крит все еще продолжал платить членские взносы в Гильдию наемников.

Он поехал по переулку, проходившему с юго-западной стороны от храма Бога Громовержца, пока не увидел незнакомого человека. Незнакомец ел поджаренную на вертеле баранину и запивал ее вином. Он сидел, прислонившись к стене храма, неподалеку от груды камней.

— Жизнь тебе, — осторожно сказал Крит, придерживая одной рукой поводья, а вторую положив на арбалет. В случае необходимости Крит мог бы выстрелить, не снимая арбалет с седельной подвески.

— И отдыха — как полагается, — ответил незнакомец. Его шлем, лежавший на груде камней, был сделан где-то далеко на западе, причем, судя по всему, работа была древней. — Я ищу Темпуса.

— Ты нашел его заместителя.

Старые привычки отмирают медленно.

— До возвращения Темпуса дела веду я.

Весь вид этого воина просто-таки кричал о возможных неприятностях. То, что он искал Риддлера, только усиливало это ощущение.

— Ну тогда у меня дело к тебе.

— И какое же?

— Я предлагаю тебе свои услуги. Слышал, что Темпу-су требуется здесь небольшая помощь.

Незнакомец был мужчиной средних лет, сложенным чуть крепче Крита. Война, ветер и солнце оставили на нем достаточно своих отметин, чтобы можно было понять, что это смертный. Голова его больше всего походила на человеческий вариант шлема, лежащего на каменном алтаре. Рыжевато-коричневые глаза пристально смотрели на Крита. У пасынка возникло недвусмысленное ощущение, что его оценивают.

— Я же уже сказал — Темпуса здесь нет.

— Но проблема есть. А у тебя руки коротки с ней справиться. Во всяком случае, так говорят в казармах наемников.

— Кто тебя послал? — вопрос в лоб. Если этот воин действительно наемник, за которого себя выдает, послужной список многое может рассказать о нем.

Незнакомец как-то странно, не размыкая губ, усмехнулся.

— В некотором смысле — твоя нужда во мне. Твоя и Риддлера. Или Громовержца, если тебе так больше нравится.

Крит терпеть не мог подобных намеков. Но незнакомец явно был воином такого класса, каких еще не бывало под командованием Крита. Если он намерен остаться в Санктуарии, им так или иначе придется искать общий язык. Для полноты счастья ему только не хватает такого человека в противниках! А если он и вправду знакомый Темпуса, то вполне может оказаться полезным.

Незнакомец, прислонившись к стене, продолжал жевать мясо и рассматривать Крита и его серого жеребца. Критиас понял, что должен спешиться, или наживет себе врага.

Когда Крит спрыгнул на землю, незнакомец отложил вертел в сторону, встал и шагнул навстречу. Поравнявшись с грудой камней, забрал оттуда свой шлем.

— Меня зовут Пастух, — сказал он и протянул Криту руку.

— Будем знакомы, — ответил Крит и пожал протянутую руку. Груда камней оказалась между ними, и Криту почему-то очень не хотелось к ней прикасаться. Крит вспомнил, что Кама что-то такое говорила о Зипе и каменном алтаре, но на фоне стоящего рядом человека это казалось неважным. — Значит, Пастух. Я сейчас не пользуюсь своим воинским именем, так что зови меня Критиас.

Он бессознательно вытер ладонь о бедро.

Серый жеребец Крита зафыркал. Пасынок быстро произнес:

— У нас много работы для стоящих людей. Но тут многое будет зависеть от того, как долго ты собираешься здесь оставаться. И от того, какие рекомендации можешь предоставить. Надеюсь, не только благосклонность Громовержца?

— Да уж не только, — ответил Пастух, легонько стукнув ногой по каменному алтарю. — Эти мне боги: и жить рядом с ними нельзя, и пристрелить не получается.

Он с преувеличенным отвращением покачал головой, давая понять, что сказанное было шуткой, но эта шутка показалась Криту странной. Такой же странной, как и сам Пастух, пришедший в Санктуарий вслед за Риддлером.