Новая волна в литературе второй половины ХХ века

Где есть WHO?

Вначале, как известно, было Слово. Словами все классики от края времен сыпали напропалую. Надо только выбрать подходящие. Положим: Человек — вот правда! Или: Мы все глядим в Наполеоны…. Или… В общем, понятно: истоки НВ можно отыскать где угодно и как угодно истолковать. Гораздо интереснее то, с каких пор волна стала неизбежностью. Мой прогноз: с 1930-1940-х годов, когда фэнтези и научная фантастика начали сближаться — иногда с самыми непредсказуемыми результатами. Повысился общий культурный уровень этой литературы. Некоторые авторы параллельно работали в мэйнстриме и НФ, иногда соединяя по своей (или издательской) прихоти то и другое. Маргиналы типа Лавкрафта никаких революций производить были органически неспособны (вспомним биографию данного автора), а их последователям недоставало таланта. Поэтому процесс затянулся. Конечно, отдельные тексты, по пафосу близкие НВ, появлялись и до второй мировой (вспомним хоть бы чудесную книжку Х. Миррлиза Луд-в-Тумане и всю прочую нетрадиционную фэнтези начала века), но погоды они не делали. В 50-х ситуация складывалась иначе: мир, завороженный атомной бомбой и грядущими полетами в космос, требовал иных тем и сочинений. И даже такой типичный гуманитарий, как Саймак, вынужден был подчиняться этим требованиям (я лично с трудом могу поверить, что Город и Снова и снова писал один человек). Но уже копят силы Фармер и Сильверберг, берется за перо Баллард… Тут надо остановиться. Ведь в Англии грядущий триумф НВ был основательно подготовлен мэтрами литературы катастроф — Кристофером и Уиндемом. Родоначальников быстро забыли: первый обратился к детской литературе, второй писал все меньше и слабее. А между тем общая культура, чувство стиля, пессимизм и предсказания философского краха современной культуры ко многому обязывают. Без катастрофической традиции ни Балларду, ни Муркоку (вспомним его первый роман Кроваво-красная игра) путь был бы закрыт. В Штатах подобные сочинения не могли иметь коммерческого успеха (ментальность!), а в Европе — сколько угодно! Если мы вспомним еще Виана, Барроуза и битников… Ответ будет найден. Недовольство культурой и цивилизацией, ожидание апокалипсиса, страх перед будущим и поиски мира внутри нас неминуемо должны были проникнуть в фантастический жанр. Результат не заставил себя долго ждать.

Не в меру буйные 60-е начинались с достаточно спокойных триумфов: Баллард и Муркок, Эллисон и Силверберг достаточно высоко котировались среди фэнов, но ни один из них погоды на рынке не делал. Зато были другие кумиры, очаровывавшие всех — Бестер и Старджон. В 50-х именно они совершили революцию в жанре, не просто вводя новые темы, но и экспериментируя с традиционными литературными формами. Чего стоит пересказ Графа Монте-Кристо в Тигр! Тигр! Бестера! А каким образом внутренний космос пронизал Человека без лица! Возможно, это и была подлинная новая волна: ведь поздние книги обоих писателей не имели того аромата новизны — и успеха. На смену пришли другие новаторы, один из которых — разрушитель Вселенных Муркок — с 1964 по 1971 год редактировал журнал Новые миры. Эта эра для НВ стала золотой, поскольку появился свой печатный орган и широкое признание. Не углубляясь в историю вопроса, мы можем сказать, что волна накатила столь стремительно, что не дала многим опомниться, а кое-кто предпочел обвинить ее творцов во всех смертных грехах. К чести старшего поколения фантастов: многие из них очернению всего нового не поддались. Например, многое из того, что в 60-70-х делал Саймак, может быть отнесено к НВ. Я не говорю о К. Смите и многих других, на равных игравших на этом поле.

Новые миры издавались Д. Карнеллом с 1946 года, сначала как фэнзин, затем в журнальном виде. Здесь публиковались Дик и Старджон, но предпочтение отдавалось английским авторам, причем не только Таббу, Балмеру и Уайту, но и Балларду, Олдиссу. Карнелл оценил таланты целого ряда оригинальных авторов, но его редакторский вкус все-таки опирался на опыт первых послевоенных лет, и смена редактора в 1964 году была подобна революции. Муркок, сам автор далеко не маститый, приглашает в журнал таких же неофитов, и облик Новых миров значительно меняется. Не только эксперименты Олдисса и Балларда, но и тексты пока еще неведомых Спинрада, Желязны, Диша, Платта и других находят путь к читателю. Практически все авторы, упоминаемые ниже, более или менее тесно сотрудничали с журналом. Критические статьи писал сам Джон Клют, редакторские колонки Муркока поражали радикализмом; в стане ниспровергателей царило удивительное единодушие. Однако сам лидер движения все больше занимался сольным творчеством, на журнал вдохновения не оставалось. В итоге создалась целая редколлегия, руководил которой кто ни попадя. Отсюда и появление заведомо провальных номеров, и неприятности со спонсорами. Роман Спинрада стал последней каплей; только вмешательство литературной общественности привело к получению государственных дотаций и спасению Новых миров от банкротства. Только вот кто был спасен? На обложке редактором значился то Муркок, то Платт (отличавшийся еще большим анархизмом), на деле и Хилари Бейли, и некоторые другие сотрудники готовили иногда целые номера. У журнала больше не было единого центра, связующего звена; взгляды и интересы его участников все сильнее расходились. Радикальный подход проявлялся не только в текстах, но и в оформлении, и в подготовке номеров. Ниспровержение прежних кумиров состоялось, а каким путем следовало двигаться дальше, никто не представлял. В начале 70-х журнал превратился в серию антологий, редактируемых Муркоком, Бейли и Платтом, а затем и вовсе прекратил свое существование. Его возрождение в начале 90-х (с Муркоком в качестве редактора-консультанта) было недолгим, хотя эта акция напомнила о существовании НВ и актуальности ее опыта. Впрочем, судьба этого печатного станет понятной только в связи с судьбой всего литературного направления.

После этого экскурса вернемся в историю литературы как таковой. Внутренний космос стал первой общей чертой движения. Придуманное Баллардом название подразумевало не только психологизм (разве Брэдбери не был психологом?), а еще и оригинальную трактовку человеческой личности и окружающего мира. Происходило не переключение, а погружение во внутренний мир, что облегчило принятие иллюзорности реальности. Ван Вогт, чтобы экспериментировать с истинным и ложным мирами, вынужден был прибегать к невнятным теориям и заезженным литературным ходам вроде навязших в зубах суперменов. Ничего подобного НВ не требовалось. Желязны находил опору в теориях Юнга, Спинрад — в Марковице, а Муркок и Дик черпали вдохновение откуда ни попадя. Внутренний космос объяснял все прочее: культурные и гуманистические приоритеты, отрицание всех социальных ценностей (политика, религия, образ жизни вообще), особое внимание ко всем факторам, подавляющим и изменяющим личность (телевидение и прочие СМИ, клонирование и связанные с ним трансформации, гипноз и прочее). Конечно, на щит поднимаются все способы развития личности, проникновения во внутренний космос — наркотики, мистика и разного рода сверхчувственные восприятия. Тотемы массовой культуры неизбежны, чтобы раскрыть и ликвидировать психологию толпы, достучаться до личности. С этой плодотворной идеи НВ начала. Было бы заблуждением считать, что мэйнстрим занимался тем же.

Долгое время общим местом был тезис о происхождении НВ напрямую от модернизма. Только большая литература человеком интересовалась больше как инструментом. Возьмите антироман — попытку разъять мир на составные части, или разного рода языковые игры школы Пруста, или пустые эксперименты Джойса. Ни один серьезный текст НВ не может быть прочитан в отрыве от контекста эпохи и авторских концептуальных построений, которые гораздо более насущны, чем у чистых (пост)модернистов. Единственная философия, которая в равной степени отразилась в мэйнстриме и НВ — экзистенциализм. Проблема существования заботила английских и американских авторов Новых миров ничуть не меньше, чем их коллег-классиков — Камю, Сартра и других. Хотя следует отметить, что никакого отбора не происходило: авторы НВ во всех текстах находили созвучные проблемы. Именно поэтому так объемен литературный контекст их сочинений, так эклектичны стили и методы (особенно показательным выглядит творчество Муркока, Спинрада и Дэвидсона). Но следует учесть, что близкие по духу писатели в прошлом обнаружились. Их список был бы слишком объемен, но предпочтение отдавалось авторам многосторонним, обращавшимся к самым разным темам с гуманистической точки зрения. Даже такие сомнительные человеколюбцы, как Л. Даррелл, становились культовыми писателями из-за призыва заглянуть в душу и найти объяснение всему творящемуся на свете в ней. Так что оглядка НВ на мир большой литературы была весьма оригинальной и избирательной.

Как и оглядка на мир вообще. Творившееся в нем не могло не вызывать самых разных эмоций — от настороженности до паранойи и страха. Одна война завершилась, но за ней последовали корейский и вьетнамский конфликты. Никсон сначала ворвался в Белый дом, потом вынужден был убраться отсюда. Европейцам не прибавляло оптимизма соседство империи зла (впрочем, Рейган еще не произнес этой формулы). А над миром висела тень Бомбы, к которой постоянно возвращались и фантасты, и нефантасты. И еще всех донимало Общество: его ценности отвергались во всех видах; нонконформизм проявлялся по-разному — в иронии и в ненависти, в активности и невмешательстве. Расцветают самые разные асоциальные по сути культы и религии. Наркотики распространяются все шире. И убивают… Литература откликалась на реальность, но отказывалась ее отражать. Гессе — в самой, возможно, значительной книге столетия — выдвинул концепцию Игры, сквозь призму которой на Западе начали рассматривать все. В том числе и общество, и литературу.

Триумф НВ превратился в нечто осязаемое. Теперь это была не кучка экспериментаторов-маргиналов (как Барроуз и авторы его круга), а вполне организованное течение со своим лондонским центром, крышей, вывеской и школой талантов. Да, немногочисленные адепты НВ быстро становятся объектами подражания. Новички-дебютанты (Платт, Диш) и маститые писатели (Силверберг) начинают по-своему реализовывать принципы мастеров — и в технике письма, и в содержании текстов. Малые жанры (рассказ, повесть) поддались перековке достаточно быстро. Эффекта удивительного, оказывается, можно достичь не сногсшибательной идеей, а стилевыми изысками и психологическими конструкциями — иной раз заумными и невнятными, но шокирующими и квази-серьезными. Путь к освоению романа был долгим. Баллард и Муркок писали в этом жанре по старинке. Только в 1965 году появляются первые объемные произведения Желязны, Диша и других. Теперь дело сделано: можно пожинать плоды и наслаждаться успехом.

Перелистайте списки НФ премий, и успехи НВ станут очевидны. В 50-х только Фармер и Силверберг получили Хьюго как многообещающие авторы, а в 1966–1969 годах практически все урожаи премий достаются авторам, ставшим корифеями нового направления, где литературность уживается с социальностью, а художественное мастерство с фантастическими сюжетами и антуражем. Желязны, Дилэни, Эллисон, Фармер, снова Эллисон (три Хьюго за один год — рассказ, сценарий и антология!). Естественно, победители попадают не только в антологии; им дозволено — неслыханное дело на рынке НФ — выпускать сборники рассказов один за другим. И — самое удивительное! — сборники расходятся. Конечно, престижной книгой месяца не становится ни один из них, но имена выдающихся фантастов теперь на слуху у всей читательской публики (что-то доносится даже за железный занавес). Триумф? Быть может. Но за ним неминуемо следует обратная реакция.

Самое простое объяснение: буржуа не выдержали соприкосновения с чистым искусством и вытеснили его с массового рынка. Однако терпели же НВ почти десять лет! Пожалуй, все несколько сложнее. Во-первых, сыграл свою роль эпатаж и разрушительный имидж. Джек Бэррон Спинрада стал причиной приостановки Новых миров по вполне тривиальным причинам — нецензурная лексика и шокирующие образы. Остановиться корифеи волны уже не могли: сознательная установка на протест подтачивала все позитивные тенденции. Начинается разочарование в новом стиле, поскольку идеалы в нем найти сложнее, а нигилизм — на поверхности. Возникает и убеждение в неоригинальности НВ, выдвинутое с позиций высоколобых критиков. Опровергнуть его теперь довольно легко, но в начале семидесятых это было весьма серьезной претензией. Критики наиболее резко оценивали собственно журнал, а не сами работы классиков нового направления, а ситуация в новых мирах была далека от идеальной. С другой стороны, американские сотрудники начали изменять экспериментальным творческим принципам. Если это делал Муркок, почему бы не работать ради денег и прочим? Никакого криминала здесь отыскать нельзя. Но предводитель совмещал обе ипостаси с большим успехом, чего не добились его американские последователи. Силверберг, Желязны, Эллисон все чаще халтурят, все реже обращаются к традиционным (экая насмешка!) формам НВ. На смену революционной анархии приходят более либеральные воззрения. Новые миры закрываются, каждый из авторов следует своим путем.

Новое десятилетие подкралось незаметно, а вместе с ним — новые заботы. Журнал превратился в альманах, Муркок и Баллард продолжали печатать стильные вещи, но направление, уже совершившее революцию, достигшее признания, выполнило все программные задачи и сошло со сцены (поскольку философские программы радикалов мало кого привлекали). Силверберг, Желязны, Эллисон, Ле Гуин по-прежнему увенчиваются премиями, но твердая НФ понемногу берет реванш. Ее представители (Нивен, Кларк, Азимов) возвращают былой престиж серьезными книгами на глобальные темы, положительными и компетентными, по сравнению с которыми НВ выглядит легковесной. Нет единодушия в ее рядах, прекращение издания Новых миров только завершает размежевание по территориальному и философско-идеологическому признакам. Взглянем на путь классиков жанра в этом десятилетии. Силверберг в 1975-м замолкает на пять лет. Активность Желязны сводится к Амберскому циклу. Малзберг и Сэллис уходят из литературы. Ле Гуин и Дик (после перерыва в первой половине 70-х) обращаются к философской прозе, все больше порывая с каноном. Последний значительный НФ роман Диша выходит в 1972 году. Фармер обращается к блистательному постмодерну историй о Ньютоновой Пустоши. Англичане оказываются в некоторой изоляции, которой не могут преодолеть: слишком уж разноречивы творческие установки теперь, когда сметены барьеры, разрушены стены между НФ и литературой. Муркок обращается к литературному барокко, Баллард к рассказам-коллажам. Олдисс и Прист, напротив, пишут все традиционнее и — скучнее. На авансцене фантастики новые фигуры, которые почти всем обязаны НВ — Дозуа, Вулф, Краули. Но они почему-то не спешат признавать своих отцов. Так и проходят 70-е; НВ жива и в то же время забыта, все эксперименты удались и в то же время результаты сомнительны.

Дальнейшая судьба направления на первый взгляд напоминает историю всех литературных переворотов: сползание в консерватизм и читательское забвение после краткого бума. На самом деле НВ продолжала жить. Правда, для этого потребовалось радикальное изменение творческого метода. Свою программу авторы НВ смогли развивать в рамках иных направлений — магического реализма (Прист, Диш, Дилени, отчасти Муркок и Баллард), просто прозы (Эллисон), метафизических трактатов и романов (Дик). Не будем плохо говорить о тех, кто не выдержал конкуренции и сдался, оставил литературу или обратился к чистой коммерции. Среди них наиболее заметны фигуры Энтони (сплошные сериалы), Желязны и Силверберга (коммерческие романы, Амбер и Маджипур). Хотя никто из этих авторов о прошлом не забывал — Ночь в тоскливом октябре и Царь Гильгамеш это подтверждают. Некоторые авторы предпочитали до сих пор работать по-старому (Спинрад, ныне покойный Браннер), но слишком многое они сами изменили, чтобы старая манера могла производить все то же впечатление. НФ изменилась: за Диком пришли Пауэрс, Джетер и Блейлок, за Желязны — Суэнвик, Мартин и Симмонс, за Баллардом — Вулф, за Фармером — Краули и Уотсон. Они начинали вместе с НВ, но восприняли ее уроки как ученики. И потому смогли пойти дальше — с новыми идеями, стилем, творческими концепциями. Дело не в том, является ли киберпанк 80-х второй НВ. Важно, что НВ будет повторяться в той или иной форме снова и снова. Все та же неудавшаяся революция, оставляющая после себя новую картину мира и зерна нового переворота. Может быть, иной раз обывателю хочется спокойствия и тишины. Но всегда найдутся возмутители и подстрекатели, направляющие свою энергию на разрушение устоявшихся понятий и на замену их новыми, более или менее оригинальными. Так что — Новая волна навеки!

Знакомство советского (тогда еще) читателя с данным направлением довольно долго ограничивалось глухими упоминаниями о новых именах и отдельными рассказами в сборниках издательства Мир (там же вышли ранние произведения Ле Гуин). Поскольку тексты отбирались по принципу доступности, то внятного представления о НВ они создать не могли. Антинаучный пафос, аромат декаданса и нонконформизм явственно пугали даже в самой латентной форме. Что уж говорить о пропаганде сексуальной свободы и политического анархизма! Безобидных писателей среди интересующих нас авторов не было вовсе. А потому более-менее объективную информацию о НВ читатели смогли получить только из обзора В. Гакова Виток спирали. Потом появились статьи о Балларде, вышли книги Приста и Браннера (были взяты не самые характерные романы). Лед тронулся! Увы, по-настоящему НВ пришла к нам с двадцатилетним опозданием — на рубеже 90-х гг. Большинство доконвенционных произведений авторов волны издано очень быстро. Началось с легких книг Муркока, затем Дик, Браннер и, конечно, Силверберг и Желязны. Эти последние стали любимцами издателей и читателей. А как же — популярное чтиво и в тоже время эксперименты и несомненное новаторство. Поначалу переводы были поистине ужасными, но вскоре дело поставили на профессиональную основу. Несколько позже это приведет к выходу объемных собраний сочинений, включающих даже поздние творения мэтров. Другим классикам повезло не в пример меньше. Эллисон, Спинрад, Баллард долгое время были представлены немногочисленными рассказами. Больше повезло Херберту и Ле Гуин: Хайнский цикл, Дюна и Земноморье, известные еще в 70-х, наконец-то изданы полностью. Остальное творчество их создателей известно куда меньше. Что уж говорить о Малзберге, Слейдеке, Джонсе и прочих!

Увы, наиболее сложные произведения, подлинные шедевры НВ массовому читателю в России 90-х интересны не были. Когда бум фантастики миновал, оказалось, что эксперименты пользуются гораздо меньшим успехом, чем сериалы. К счастью, многое уже было издано — Диш, Дилени, Купер… Появилась и антология НВ — Смерть Вселенной, но выпущена она была не как отдельная книга, а под одной обложкой со сборником черной новеллы и потому большого резонанса не имела. Серия New Wave, затеянная Северо-Западом, прекратила существование вместе с издательством (вышли книги Муркока, Бойда и Энтони). Позднее запланированные к выходу тома увидели свет в серии Азбуки — Капитаны фантастики (Бойд, Эллисон, Олдисс, Диш, Дик). Но прекратился и этот проект. Возрожденный Осирис пытался наладить выход экспериментальных книг — Дик, Найт, Муркок. И снова последовала неудача… Полярис выпустил (или почти выпустил) ПСС Желязны, Фармера, Ле Гуин, трехтомник Эллисона, семь томов Энтони, но два тома Дика оказались последними. Так рухнул последний оплот любителей серьезной фантастики. Сейчас отдельные новинки НВ очень редки, хотя сериалы Муркока и Энтони печатаются и пользуются спросом. Рынок, что тут скажешь… Высокое искусство всегда остается уделом избранных. Но на этой печальной ноте не хотелось бы заканчивать.

И последнее: казалось бы, какой интерес может представлять сегодня для нас направление, просуществовавшее очень недолго и до сих пор известное немногим любителям, да и то не в полной мере. Россияне услышали об НВ с опозданием. Могли и не слышать вовсе? Вряд ли. Я уже не говорю о связях НВ с русской классикой (прежде всего с Достоевским) — это тема для отдельной научной работы. Не говорю о научной и мировоззренческой значимости художественных и философских экспериментов НВ. Восприятие такого рода переворотов является показателем зрелости всякого читателя — не восторженное преклонение, но серьезное, обдуманное принятие действительно талантливых и важных находок, включение их в обновленную картину мира. Ведь все познается в сравнении. А сравнивать НВ можно и нужно не только с предшествующей и последующей фантастической литературой, но и с литературой вообще. Дело не в ярлыках — модернизм, постмодернизм, сюрреализм, а в том реальном прорыве, который совершается не в узких рамках литературного процесса, а в сознании всякого читателя. Сходную с НВ эволюцию претерпела и постсоветская философская фантастика. У Пелевина, Штерна, Столярова мы отыщем большую часть постулатов, запущенных в мир гениями НВ. Круги по воде все расходятся и расходятся… И это кружение вечно. Умирают авторы, исчезают с прилавков книги, но это ничего не меняет. Лекарство от застоя, от духовной смерти (а таковым по сути является НВ) продолжает действовать, растворяясь в крови организма. Может, что-то сейчас покажется читателям устаревшим и неоригинальным. Собственно, к этому потрясатели устоев и призывали — к самостоятельности мышления, к духовной независимости. В обретении таковых читателями НФ — прежде всего заслуга данного направления. А данная книга одновременно является и данью памяти, и подведением итогов, и призывом заглянуть поглубже, всерьез обратиться к изучению того, что одновременно история и современность…

Итак, НОВАЯ ВОЛНА.

Лит.:

Гаков Вл. Виток спирали: Зарубежная фантастика 60-70-х гг. — М.: Знание, 1980. - 64 с.;

Гаков Вл. Бунтарский век, или Фантастика, которую они обрели и вновь потеряли: [Англо-амер. НФ 1960-70-х гг.] // Если. — 1997. - N 1. — С. 241–256;

Гаков Вл. На гребне «Волны»: [ «Новая волна» англ. НФ] // Лит. обозрение. — 1977. - N 10. — С. 76–82.