И вот я пришла в парк аттракционов, а улыбка сама наползла на губы.
Я встала перед вывеской "Солнышко" и осмотрелась. Грудь распирало от неподдельного восторга!
Справа от меня дети спорили друг с другом в очереди на колесо обозрения, по центру гудел лазерный тир, а повернувшись влево, я увидела объемную комнату смеха… Все такое яркое, задорное, посмотрел — и впустил в себя радость. Вздохнув, я подумала, куда хочу отправиться в первую очередь, и тогда заметила около цепной карусели парня в белой рубашке и джинсах. Он опирался о стойку, огораживающую аттракцион, и держал в руках розовый цветок.
Мне понадобилось несколько секунд, долгих словно вечность, чтобы узнать в парне Вишневецкого.
Я покраснела.
Покраснела из-за своих мыслей. Взглянув на него впервые, совсем мельком и издалека, я успела подумать, что кому-то очень повезло. Такой красивый парень стоял с цветами в ожидании своей дамы, наверное, она прекрасна… Приветик, на самом деле, дама — это я, и не сказать чтобы мне повезло. Точнее, мне бы точно повезло, будь Вишневецкий со мной искренним.
Я пошла в его сторону, сдержанно помахав, когда наши взгляды встретились.
— Отлично выглядишь, — сказал он.
— Выгляжу как и всегда.
— Нет, сделала укладку. Для меня? Это приятно.
— Что? Да просто… — шестеренки в моем мозгу закрутились с огромной скоростью, лишь бы Вишневецкий не понял, что я для него выряжалась. Да и неправда это! — Сестра захотела поэкспериментировать с моими волосами.
Он кивнул, но ничего не ответил, стоял, погрузив руки в карманы, будто знал великую тайну.
— Это цветы, — указала я на розу в его руке, всеми силами старалась замять неловкую ситуацию.
— Это цветы, тебе.
Он протянул мне розу, и взяв ее, я, наконец, разглядела прозрачный кокон, в котором находился розовый бутон. Этот чехол чем-то напоминал тубус конической формы, давал возможность рассмотреть цветок в мельчайших подробностях, но мешал прикоснуться.
— Специально выбрал с защитой, новенькая, — подмигнул Вишневецкий. — Знал, что ты придешь с рюкзачком. Положи розу в него, сохранишь в первозданном виде, чтобы любоваться в свое удовольствие.
— Ого. Спасибо.
Не сказав больше ни слова, Вишневецкий повел меня в очередь на американские горки.
Впереди стайка девчонок, чуть старше моей Леси, активно выясняла, сколько кто сбросился на билеты. Одна из них, оглянувшись на Женю, сразу же застыла, а потом толкнула вторую локтем в плечо. Неужели такое с Вишневецким происходило постоянно? Если так, кажется, я даже понимала, откуда у него эта уверенность в себе.
— Кстати, ты отлично подготовился к парам, как для человека, не желающего постигать журналистику, — заявила я.
Он, кажется обрадовался, что я вспомнила об этом.
— Тебе понравилось.
— Я этого не сказала…
— Ну хорошо. Ты хочешь спросить, почему я внезапно пришел на пары весь такой… во всеоружии, да?
"Да" — пронеслось в моей голове. Но он внезапно стал выглядеть таким самодовольным, что я изменила тактику.
Гордо и упрямо заявила:
— Нет.
Его это рассмешило. Приблизившись чуть ближе, он почти прошептал мне на ухо:
— Я с удовольствием выслушаю твое предположение, новенькая. Ты же любишь предполагать.
От такого тона у меня мурашки по спине побежали. Не помогло ни солнце, ни люди, ни детский гомон. В какой-то момент они все пропали и остался только горячий парень рядом со мной. Так, Лера, возьми себя в руки. С нечеловеческими усилиями я отстранилась, металлический прутья огорожи впились мне в спину, но между нами восстановилось нормальное расстояние. Я снова могла говорить, функционировать и соображать.
— Что ж, мне не сложно.
— Да, да, я слушаю, — воодушевленно подбодрил меня Вишневецкий.
— Полагаю, ты решил доказать мне или кому-то еще… что способен учиться. И, — закатила глаза я, — не один из неудачников, которые не наделены интеллектом, а золотой мальчик, родившийся с возможностью выбирать, чем ему заниматься. Но я все равно не понимаю, почему ты занимаешь в этом университете чужое место, если журналистика тебе не нравится.
— А может быть, она мне понравится, — возразил Женя.
Он задумчиво потер подбородок.
— Не понимаю.
— Лерочка, мне не не нравится журналистика, я просто не знаю, чем хочу заниматься, — Женя посмотрел мне в глаза. — Хорошо тебе, наверное, знать, кем ты хочешь быть через двадцать лет, и где — через тридцать. Но не у всех так. Я… понятия не имею, чем хочу заниматься. Чтобы работа приносила удовольствие, это же фантастика какая-то.
— Разве ты…
Он прервал меня на полуслове:
— Скажи, почему ты хочешь стать тележурналистом, ммм?
Мы так громко говорили, что мама с ребенком позади уже откровенно подслушивали.
И все же я набрала в грудь побольше воздуха и произнесла:
— Еще в школе я так решила. Смотрела на дикторов новостей и думала, как это клево, знать новости первой, рассказывать всем остальным, — пожала я плечами. — Вот так и родилась идея. Быть информатором для людей, чтобы вечером они включали новости и видела меня, слушали меня.
Женя кивнул, удовлетворился моим ответом.
А потом неожиданно усмехнулся, снова вторгаясь в мое личное пространство.
— Но ты же понимаешь, что есть интернет, тик-ток и масса других способов самой стать контентмейкером, и торчать в университете не придется…
— Ой, иди ты, — пихнула я его в бок.
А Женя рассмеялся.
И я поняла с неожиданной ясностью, что едва сама сдерживала улыбку.