Новое назначение

СОЛНЦЕ В ЛУЖЕ

НА горе, у домов, я нашел попутчика. Трудно в дороге одному. Чего только не передумаешь, особенно после такой вот тяжелой встречи в поле. Лучше уж идти вперед с живыми — за разговором и путь короче, и дышится легче. Спасибо, попутчик — младший лейтенант из какой-то бригады, оказался словоохотливым человеком. Он, как выяснилось, свободно разговаривал на двух языках и служил в бригаде переводчиком.

— В тех двух домах — пленные, — объяснил он мне. — Я на допросе здесь был. Говорят, в Карачеве сильный заслон. В последней, высотке перед городом танки зарыты. Так что мы, видать, у этого Карачева еще попляшем. Слышишь, как гремят?

Впереди не утихала канонада. Гулко молотили землю орудийные выстрелы и взрывы, а на самой горе, у дороги, вспыхивали рыжие копны от снарядов, похожие издали на прыгающие кусты перекати-поле. К югу от высотки открывалась низина, освещенная солнцем. В голубой испарине синели на лугу стога, за ними сверкала река, а на краю земли, уже в невероятной дали, мерещились живые, призрачные силуэты какого-то города.

— Не Карачев ли? — спросил я спутника.

Он остановился.

— Нет. Карачев ближе. По-моему, это лес или роща.

Но через минуту из-за высотки показался какой-то гвоздик — не то заводская труба, не то вышка, пониже мерцали белые полоски, а под уклон от них сбегали крохотные пятнышки.

— То Карачев, — решил я.

— Нет, этот городок, наверное, пока еще у немцев, — возразил младший лейтенант.

Мы пошли дальше.

— Пленные, — снова начал он, — глядят в окно на речку и вздыхают: «Похожа на Рейн», «А город — на Веймар».

Я усмехнулся:

— Войдем в Германию — посмотрим, похож ли этот Веймар на Карачев.

Небо на западе уже прояснилось, и тень от грозовой тучи, освободив долину, медленно всплывала на высотку. Впереди по обочинам дороги суетились артиллеристы с орудиями, — видимо, занимали огневые позиции. Наконец-то и над нами проглянуло из-за тучи ослепительное солнце, и все вокруг, промытое дождем, засверкало и заискрилось. Заблестели частые лужи, большие и поменьше. К одной из них, очень маленькой, подошел солдат с полотенцем через плечо.

— Умываться, — решил мой спутник.

Нет, солдат располагался на дороге бриться. Он стоял на корточках и, вытянув шею, заглядывал в лужу, как в зеркало. Но солнце, видимо, слепило ему глаза. Тогда он встал, спустился медленно, не торопясь, с дороги, обошел одно орудие, второе и остановился перед пушистым одиноким деревцем, тоже сверкавшим всеми своими промытыми, яркими листочками. Солдат поднял голову и долго смотрел вверх — не то в небо, не то на вершину осинки. Ему, видно, было жаль ломать тонкие, молодые ветки. Быстро нагнувшись, солдат поднял с земли сухой прут. Вернувшись на дорогу, он воткнул его прямо в лужицу. Затем, расщепив ножом верхний конец палочки, вставил туда крохотное зеркальце.

— Уютно устроился, — позавидовал я.

Да, на этой вершине, откуда видны были необозримые дали, солдат чувствовал себя как дома.

— Зачем ему Рейн? — вздохнул мой спутник. — Ему и в родном краю хорошо.