Новые русские аферы: герои нашего времени

«Хотели как лучше, а получилось как всегда» — дивный афоризм экс-премьера Черномырдина как нельзя лучше характеризует отношение государства к рынку и народу.

Впрочем, «как всегда» в отношении российских реалий «нового времени» — это еще слабо сказано. Потому что оказавшись лицом к лицу с рынком и его возможностями, и государство, и граждане наворотили дел доселе невиданных.

Это не обязательно были аферы в прямом смысле слова. Это были именно «дела», причем национального масштаба. Создание рыночной финансовой системы, приватизация, пополнение бюджета за счет коммерческих структур, международные займы… Все это было необходимо и оправдано, но почему-то при этом сопровождалось пропажей, реальной или мнимой, крупных сумм, скандалами, взаимными обвинениями и поисками виноватых. «Чеченские авизо», банковский войны в период залоговой приватизации, «государственноофшорные» компании и другие «обманки», выявить которые можно было, только «проверив гармонию алгеброй», — например, скандал вокруг «пропавшего» транша МВФ и результаты выборов.

В большинстве случаев состава преступления не было. И винить вроде бы было некого. Хотели ведь как лучше.

Но получилось как всегда.

Злой чечен ползет с авизо… «Чеченские» авизо

Рынок — это не только свобода предпринимательства и изобилие товаров, это еще и здоровая «кровеносная система» экономики, то есть система финансовая. Перейти от централизованного распределения «деревянных» к более или менее рыночным денежным отношениям оказалось куда сложнее, чем создать тысячи кооперативов, ТОО и ЗАО, импортирующих «часы да трусы». Лазеек для жуликов оказалось множество, а схемы мошенничества были до неприличия просты. Поначалу система расчетов была громоздкой, деньги от предприятия к предприятию и от банка к банку шли медленно, и государство попыталось ускорить процесс.

В начале 1990-х годов зарождающаяся рыночная финансовая система страдала от систематической задержка платежей. Региональные расчетно-кассовые центры не справлялись с обработкой документов, поступающих от коммерческих банков, в частности авизо, на основании которых на корсчет банка зачислялась указанная в нем сумма. Сотрудники ГРКЦ (главного рассчетно-кассового центра) были не в состоянии разбирать сотни мешков с платежной документацией, скопившейся в помещениях ГРКЦ.

Кроме того, в соответствии с распоряжением ЦБ сводное авизо, направляемое одним региональным ГРКЦ другому, сопровождалось платежными документами всех банков. В том случае, если одного из документов недоставало, весь пакет отправлялся по почте обратно в адрес РКЦ-отправителя. Там он лежал в ожидании обработки и дополнялся необходимыми документами, отыскать которые было, как правило, нелегко.

Поэтому в мае 1992 года ЦБ России предпринял очередную попытку ускорить расчеты между коммерческими банками. С этой целью была отменена система телеграфных расчетов через областные ГРКЦ. Отныне коммерческие банки, находящиеся на территории России, могли направлять платежные документы непосредственно друг другу.

А уже в июне 1992 года российские коммерческие банки получили телеграмму ЦБ России, запрещающую производить зачисления по платежным документам, поступившим в Россию из Чечни, без специальных подтверждений со стороны чеченских банков. Причиной ограничений стал факт появления в московском рассчетно-кассовом центре фальшивых авизо на сумму около 30 млрд рублей, выписанных от имени чеченских банков. В начале июня 1992 года по распоряжению ЦБ были арестованы корсчета нескольких московских банков, через которые передвигались фиктивные суммы.

По оценкам специалистов, бланки авизовок, использованных для перечисления фиктивных сумм, первоначально принадлежали либо бывшим спецбанкам Чечни, либо местным отделениям РКЦ. Схема использования фальшивых авизовок была довольно проста: в московское предприятие приходил «гонец» с незаполненным бланком авизо и предлагал за определенный процент наличности перевести на банковский счет предприятия гораздо большие безналичные суммы. Естественно, что при этом в поле зрения чеченских «финансистов» попадали, как правило, клиенты тех банков, которые имели возможность оперировать значительными наличными средствами.

Обнаружившиеся факты подделок подтолкнули ЦБ России начать проверку прежде всего тех банков, которые занимались операциями с наличностью. Поскольку большая часть денег по фальшивкам была израсходована, а оперативно проконтролировать их движение ЦБ не смог, корсчета нескольких коммерческих банков, причастных к операциям с наличностью, были арестованы.

Одновременно милиция начала досматривать весь отбывающий из Москвы транспорт в поисках крупных денежных сумм, обналиченных по фиктивным авизо банков Чечни. Было арестовано 30 человек и изъято 40 млн рублей наличными, а также арестованы корсчета 40 московских коммерческих банков.

По данным из МВД, акция с фиктивными авизо была приурочена мошенниками к крупному обналичиванию реальных денег чеченских банков, которое проходило в Москве с начала 1992 года после резкого сокращения поставок наличности из России. Обналичивание и «реальных», и «фиктивных» денег проходило под закупки сельхозпродукции у населения, не облагаемые налогом на добавленную стоимость. Чеченские банки отказались взять на себя ответственность за акцию («авизо не оформлялись соответствующими проводками» в этих банках) и предполагали, что бланки авизо (незаполненные, но с печатями) «были получены мошенническим путем». По данным МВД, мошенники заполняли их с некоторыми фирмами (клиентами московских банков), готовыми обналичивать эти деньги. Эти фирмы и их банки получали львиную долю выручки (например, одной фирме предложили 70 млн безнала, попросив лишь 5 млн наличными). По сведениям из ЦБ, заполненные бланки доставлялись в ГРКЦ чеченскими курьерами, а «ни о чем не подозревающий» ЦБ производил по ним зачисления денег на корсчета банков.

МВД России в деле устранения последствий мошенничества не придумало ничего более радикального, чем досмотр всего покидающего Москву транспорта. Однако ловили в основном «кавказцев с мешками денег» (деньги в банках чеченцам, как и простым вкладчикам, выдавались в мелких купюрах), которые при задержании падали на землю и плакали.

В МВД России этот скандал вскоре принял достаточно определенные очертания уголовного дела № 81015. Интересы следствия почти сразу же сместились от отдельных коммерческих банков к Центральному.

Из сводки МВД РФ: «С января 1992 года через РКЦ и ЦОУ ЦБ поступали фиктивные авизо из банков Чечни и Дагестана на сумму более 30 млрд рублей, из которых более 1 млрд рублей было получено в комбанках Москвы и вывезено за пределы столицы. На счета коммерческих организаций было зачислено 1600 млн рублей, из которых 500 млн рублей были присвоены путем фиктивного списания на закупки сельхозпродуктов, а 300 млн — конвертированы с переводом в зарубежные банки… С 29 мая по 10 июня из РКЦ ГУ ЦБ было изъято более 60 фальшивых кредитовых авизо на сумму 30 млрд рублей… Наложены аресты на счета коммерческих структур, куда были зачислены деньги на сумму 14 537 693 тыс. рублей. Изъято 50 млн рублей наличности… Всего в ГУВД допросили 40 человек, из них в порядке ст. 90 УПК России (применение меры пресечения в отношении подозреваемого. — Ред.) — 8 человек и по ст. 122 (задержание подозреваемого в совершении преступления. — Ред.) — 20 человек».

Сложившуюся ситуацию нельзя было считать неожиданной: с января 1991 года в Чечню отправлялись большие — в сравнении с другими регионами — суммы наличности. Кроме того, эксперты отмечали, что в 1991 году контроль над распределением денег между регионами и республиками перешел в исключительное ведение ЦБ России, а документы о распределении наличности с этого момента подписывал лично председатель ЦБ РФ Георгий Матюхин. В течение трех последних кварталов 1991 года доля эмиссии в кассовом расходе Чечено-Ингушетии подскочила с 37,7 % до 54 % (в среднем по России эта цифра не превышала 5,8 %, причем в товарообороте республики на долю Чечено-Ингушетии приходилось в то время лишь 0,3–0,4 %).

По оценкам экспертов, за этот срок на территории Чечни было «отмыто» около 2 млрд наличных рублей. Однако за пять месяцев 1992 года доля эмиссии в Чечне вдруг снизилась более чем вдвое. Наблюдатели связывали это с началом широкого движения за независимость Чечни, что, по понятным причинам, осложнило ее отношения с Россией. В такой ситуации избалованные легкой наличностью чеченские предприниматели пустили в дело фальшивые авизовки коммерческих банков.

Версию о подделках подтвердил также и председатель следственного комитета при парламенте Чеченской республики Мансур Тагиров. Он высказал искреннее удивление по поводу того, что в ЦБ не заметили: 90 % всех авизовок были откровенно фальшивыми — с поддельными гербовыми печатями чеченских банков, а зачастую даже с одинаковыми порядковыми номерами. Кроме того, подчеркнул Тагиров, суммы, перечисленные из Чечни, более чем в 15 раз превысили ее бюджет (около 1,9 млрд рублей).

ЦБ России, разумеется, тоже не смолчал. Начальник его Московского ГУ Константин Шор широко и бескомпромиссно выступил в средствах массовой информации, где объяснил происшедшее недосмотром операционисток расчетно-кассового центра. Кроме операционисток, по публичным утверждениям Шора, виноваты были коммерческие банки — прежде всего те, которые занимались торговлей наличностью.

Хроника событий, связанных с чеченскими авизовками, укладывалась в три основных сюжета. В начале июля замминистра внутренних дел России Дунаев направил российскому спикеру предварительные результаты расследования по делу № 81015. В письме констатировалось, что на корсчета коммерческих банков в московском РКЦ были зачислены деньги по 43 фальшивым авизовкам на общую сумму 17 млрд рублей. Несмотря на то что значительная часть этих средств была выявлена и арестована МВД, в обороте около 100 банков и свыше 200 коммерческих предприятий Москвы по-прежнему циркулировали миллиардные фиктивные суммы. В связи с этим Дунаев предложил Хасбулатову списать средства с тех банковских корсчетов, «на которые деньги изначально были зачислены по фальшивым авизо», а коммерческим банкам — отозвать платежные поручения, которыми «чеченские» миллиарды переводились со счета на счет.

Уже на следующий день Хасбулатов информировал председателя ЦБ Матюхина о ходе расследования и поддержал в письменной форме предложение МВД России. 7 июля Матюхин отдал приказ о списании денег со счетов коммерческих банков, названных в списках МВД, на специальный блокированный счет ЦБ № 902. Таким образом, приговор был приведен в исполнение, а «провинившимся» банкам было поручено заняться самостоятельным поиском тех денег, которые частично уже были израсходованы по поручению клиентов.

Реакция банкиров на эти действия ЦБ была вполне единодушной. Подавляющее большинство представителей пострадавших банков заявили, что, во-первых, действия ЦБ противоречат законодательству (в соответствии с законом РФ «О банках и банковской деятельности» изъять средства с банковского корсчета можно только по решению суда); во-вторых, списанные деньги принадлежат банкам, а не лицам, совершившим аферу, а в-третьих, главный виновник — ЦБ России — остался безнаказанным. Последнее обстоятельство с особенной неприязнью было встречено банками, которые пытались разобраться с «чеченскими» авизовками еще до того, как деньги по ним были зачислены в РКЦ. Инкомбанк от имени Ассоциации российских банков (АРБ) направил в адрес президента и российского Конституционного суда протесты «по поводу вмешательства исполнительной власти в деятельность коммерческих банков».

Вскоре ЦБ России частично возвратил банкам «чеченские» деньги, сторнированные (возвращенные) на специальные счета. Однако получить средства смогли только те банки, которые предоставили в ЦБ платежные документы, подтверждающие их отправку по поручению клиентов.

Возвращая деньги банкам-отправителям, ЦБ автоматически списал их у банков-адресатов. В соответствии с порядком сторнирования денег, подписанным заместителем главбуха ЦБ России Станиславом Никитиным, суммы, зачисленные по фиктивным авизо, отражались каждым банком на специальных лицевых счетах. Если к моменту сторнирования денег банк переводил средства по поручению клиентов в другой коммерческий банк, банк-отправитель имел возможность вернуть деньги, предоставив в РКЦ подтверждающие платежные документы. По мнению разработчиков проекта, такая схема позволяла выйти на конечных адресатов «чеченских» денег.

Однако, по мнению наблюдателей, с каждым последующим получателем деньги все больше отдалялись от виновников аферы. Большинство организаций, получивших «подозрительные» деньги, старались побыстрее потратить их на покупку потребительских товаров, недвижимости или, в крайнем случае, уплатить налоги. Если же фиктивные деньги перемещались из России в бывшие республики СССР, их изъятие становилось возможным только на правительственном уровне.

К тому же сумма, зачисленная по фальшивым авизо, оказалась столь велика (только по московскому РКЦ было сторнировано около 20 млрд рублей), что в ее перемещении было задействовано большинство коммерческих банков. Инкомбанк, например, почти одновременно получил уведомление ЦБ 0 возвращении 494 из 500 сторнированных ранее миллионов и распоряжение о дополнительном сторнировании 200 миллионов.

Хищения денег по фальшивым авизо продолжались. И это было не случайно: при минимальных затратах (от 10 до 15 млн рублей) преступники получали значительные доходы — до 1 млрд. Схема операции была хорошо известна и милиции, и финансистам, и поэтому всякая авизовка проверялась, а об обнаружении фальшивок банкиры немедленно оповещали милицию. Но фальшивки продолжали сыпаться.

В 1993 году из Центрального банка России и его отделений было похищено с использованием фиктивных авизо около 400 млрд рублей. В этих аферах было замешано более 1500 различных коммерческих структур и около 100 коммерческих банков России. Несмотря на огромное количество дел, возбужденных по такого рода преступлениям, они, как правило, завершались на стадии предварительного расследования, так как милиция арестовывает не организаторов афер, а только лиц, принимавших непосредственное участие в операции, и часто не подозревающих, что за этим кроется уголовное преступление. По утверждению милиционеров, обычно «концы» операций скрывались в ЦБ России, без участия представителей которого они были невозможны. Эксперты отмечали, что за создание условий для провода авизо коррумпированные чиновники ЦБ получали до трех четвертей от суммы похищенного.

В марте 1993 года в вечернем выпуске телевизионных «Новостей» был показан сюжет (со ссылкой на Центр общественных связей МВД России), в котором сообщалось о ликвидации в Москве работниками милиции крупной преступной группировки, нанесшей ущерб в 20 млрд рублей с помощью чеченских авизо. Впервые милиции удалось задержать представителей фирм, непосредственно пускающих в оборот похищенные с помощью авизо деньги: на складах у них изъяли товаров (машин, обуви, пушнины) на 2 млрд рублей, еще 2 млрд рублей были изъяты с арестованных счетов этих фирм. Раньше милиции удавалось брать лишь представителей подставных фирм, созданных для того, чтобы перевести на их счета похищенные деньги, затем распылить их по множеству аналогичных фирм и обналичить.

Милицейская операция, которую осуществило Главное управление по борьбе с экономической преступностью МВД России, проводилась в обстановке повышенной секретности. О министерской разработке не знали даже многие весьма высокопоставленные чины в московском главке. Первые задержания подозреваемых начались 10 февраля 1993 года, но лишь вечером 2 марта МВД сочло возможным заявить о своем успехе на телевидении. Три недели сведения о задержаниях не попадали даже в закрытые сводки МВД и ГУВД Москвы.

Об операции говорили как о крупном успехе, прорыве в деле с «чеченскими» авизо. Но были причины для сомнений. Ведь четкого подтверждения того, что в результате операции были задержаны действительно организаторы афер, не было. Дело в том, что люди, организующие подобные операции, открывали свои фирмы только через подставных лиц и не в Москве, а после отправки фальшивого авизо фирма-отправитель (которая и была первым звеном в преступной цепи) сразу исчезала. Затем организовывалась еще одна фиктивная фирма — для снятия денег по этому авизо, которая, перекачав деньги или сняв их наличными, также ликвидировалсь. Был возможен и другой вариант. Как отмечали работники МВД, преступники «могли найти в Москве и „лоха“, которого в случае необходимости было удобно подставить». Кроме того, если были задержаны подлинные организаторы афер, то среди них обязательно должны были быть работники коммерческих банков, отправлявшие или принимавшие фальшивку, и работники Центрального банка России, которые протаскивали авизо через расчетно-кассовый центр. Но об этом милиция почему-то молчала. Может быть, это была тайна следствия?

Кстати, по поводу Центрального банка. Ни для кого не было секретом, что практически все люди, занимавшие в ЦБ России руководящие посты, до этого работали в банковской системе бывшего СССР. По сведениям, полученным в кругах, близких к чеченской мафии, эта афера была известна банкирам еще до начала перестройки. По их словам, фальшивые авизо нередко использовались директорами предприятий для выполнения госзаказа. Для этого использовался банкир, который организовывал операции и получал за это соответствующую долю. Если учесть, что в 1992 году человек в ЦБ России получал до 3/4 украденного, можно было предположить, что некоторые работники ЦБ могли сами предложить чеченцам схему этой аферы, когда у Чеченской республики (в начале 1992 года) появились проблемы с наличностью. Тогда и посыпались фальшивые авизо, которые по месту отправления были названы «чеченскими».

Так что напрашивался вывод: милиция вновь вышла на посредников. Сумма похищенного (20 млрд рублей) не была доказана. Поэтому нельзя было исключать того, что успехи и масштабы операции были несколько преувеличены.

Одна из самых крупных краж средств по фальшивому авизо — это хищение 1,860 млрд рублей. Причем это было одним из тех немногих дел, когда милиции удалось выйти на след преступников и арестовать трех участников махинации: предпринимателя Виктора Пронина (его, чтобы арестовать, пришлось пригласить на родину из Австрии), управляющего Терра-банком Александра Лазарева и его заместителя Дмитрия Щебрева.

Этим троим инкриминировалась ст. 931 («хищение в особо крупных размерах»). Сначала следствие подозревало, что организатором и руководителем аферы был Пронин. Но по мере раскручивания дела его фигура отошла на второй план. Фамилии реальных организаторов хищения следователи установили, но арестовывать их не спешили: их хотели взять, когда против них будут собраны конкретные улики. К тому же Виктор Пронин, в отличие от двоих других арестованных, отказывался давать показания, осложняя тем самым работу следователей и затягивая процесс расследования. Как выяснилось в ходе расследования, большая часть похищенных средств была конвертирована и переправлена на счета в зарубежные банки.

К апрелю 1993 года поток фиктивных авизовок оскудел, но милиция искала отправителей старых фальшивок. Причем в подобных преступлениях милиция по-прежнему упорно обвиняла «чеченцев». Подобная пристрастность объяснялась тем, что «чеченцы» первыми поставили банковскую аферу, известную еще с 1970-х годов, на коммерческие рельсы.

Тем не менее милиция снова и снова пыталась привязать эти махинации к «чеченской мафии». Доходило до смешного: в одном случае за «чеченскую мафию» приняли корейца — снабженца ресторана «Коре» Максима Хвана, который проходил по делу как «один из главарей чеченской мафии». Коммерческий директор этого ресторана Вайтса Таларов также был арестован.

Поводом для ареста этих людей стала денежная афера с очередными фальшивыми авизо на 700 млн рублей, к которым ресторан не имел никакого отношения: авизо посылались из чеченской фирмы «Виктория» на счет внешнеэкономической ассоциации «Прометей» (Москва). Но милиция сочла необходимым проверить и ресторан: по оперативным сведениям, он «был „стиральной доской“ для отмывания фиктивных денег». После получения денег «Прометей», по договору с «Викторией», конвертировал средства и перевел их за рубеж. Милиция никаких претензий к «Прометею», который о фальшивке «ничего не знал и честно выполнил свои договорные обязательства», уже не имела. Фирмы «Виктория», как это водится, больше не существовало. О причинах ареста людей из ресторана «Коре» оперативный сотрудник ГУВД ничего конкретного сказать не смог. В итоге ни один из работников «Прометея» и «Виктории» задержан не был, а в следственном изоляторе оказались два представителя ресторана «Коре», которые никакого существенного отношения к делу не имели.

Еще одну «чеченскую преступную группировку» милиция задержала 1 апреля 1993 года. Задержанные (руководители нескольких коммерческих предприятий), по данным милиции, также были «активными участниками афер с фальшивыми авизо». Авизо поступили в августе 1992 года из нескольких городов России, предположительная сумма похищенного по ним составляла 1 млрд рублей. Сотрудники МВД выявили еще два факта провода фиктивных авизо. Одна из фальшивок на сумму 450 млн рублей поступила в августе 1992 года из Дагестана, вторая (на сумму 520 млн рублей) — в сентябре из Северной Осетии. Задержанных в этих уголовных делах не было: фирм, которые отправляли фальшивки и получали по ним деньги, уже не существовало.

Складывалось впечатление, что милиция пожинала плоды своего недавнего бездействия. Когда авизовки сыпались одна за другой, их никто не отслеживал и боролись с ними очень неохотно. Теперь уголовные дела по этим фактам возбуждались чуть ли не каждый день, но реальных обвинений в хищении были единицы. Фирм, которые фигурировали в уголовных делах, давно уже не существовало. Ни один из арестованных преступников не был осужден. Уголовные дела тянулись настолько долго, что к концу расследования следователи забывали, против кого обвинения выдвигались изначально.

В июне 1993 года стало известно о задержании органами МВД пяти руководящих сотрудников ЦБ во главе с начальником центрального операционного управления Равилем Ситдиковым. Предъявленные обвинения были более чем серьезны: участие в махинациях с авизовками и взяточничество при выдаче банкам централизованных кредитов.

Сотрудниками службы безопасности Центрального банка России были приняты все меры предосторожности по утечке информации: отдел информации банка продолжал отрицать факт случившихся задержаний. Среди служащих самого ЦБ бытовало мнение, что фактически доказать чье-либо участие в рождении фальшивых авизо крайне сложно, а заявление МВД о задержании носит чисто политический характер. С их точки зрения, самое серьезное обвинение, которое можно было предъявить служащим Центробанка, — это халатное отношение к своим обязанностям.

Между тем в банковских кругах не исключали, что обвинения получили далеко не все участники сделки с фальшивыми авизо. Так или иначе, служба безопасности ЦБ настоятельно рекомендовала сотрудникам банка воздержаться от запланированных зарубежных поездок. Впрочем, желающих сменить гражданство среди финансистов ЦБ не находилось.

Подозрение в совершении преступлений задержанными сотрудниками ЦБ появилось у МВД России весной 1992 года, когда через ЦОУ прошло 20 фальшивых авизо на сумму 30 млрд рублей. Как рассказывали представители МВД, сведения о причастности задержанных к этим преступлениям сообщили им информаторы из бандитских кругов. Затяжка же с арестом произошла по двум причинам. Во-первых, документально доказать причастность сотрудника ЦБ к хищению по фальшивым авизо было невозможно. Во-вторых, взяткодатель, заинтересованный в получении средств по фальшивке, никогда не стал бы «сдавать» своего человека в ЦБ милиции или подтверждать факт передачи ему взятки. Это мог сделать только человек, уже арестованный за хищение. По всей видимости, так и произошло: банкиров задержали в порядке ст. 90 УПК РСФСР, а 10 июня срок их содержания под стражей был продлен до 10 суток по ст. 122 УПК. Это говорило о том, что уголовное дело по факту хищений было возбуждено, а некоторые участники преступления — арестованы. Поэтому сотрудники МВД были уверены, что к 17 июня они соберут достаточно улик, чтобы предъявить каждому задержанному по обвинению.

У представителей Генеральной прокуратуры России такой уверенности не было. Прокуратура не давала санкций на арест сотрудников ЦБ, как это было указано в сводке МВД. Пока с ее разрешения был лишь продлен срок содержания банкиров под стражей. Санкции на их арест, как сообщили в пресс-центре прокуратуры, должны были быть выданы только в том случае, если следствие предъявило бы факты, подтверждающие причастность задержанных к хищениям и взяточничеству.

Вскоре в ГУВД Москвы прошел брифинг, на котором представитель следственного управления рассказал журналистам о борьбе столичных правоохранительных органов с «хищениями денежных средств с использованием фиктивных банковских платежных документов».

Как сообщил заместитель начальника отдела следственного управления ГУВД Москвы Валерий Цыцын, по городу было возбуждено 100 уголовных дел, связанных с крупнейшими банковскими хищениями по подложным авизо. Всего же в Москве по фальшивым документам преступники пытались получить около 60 млрд рублей. Половина этой суммы осела после конвертации в банках Венгрии, Великобритании, Франции, Монако, Израиля. Фальшивые банковские авизо обнаруживались «чуть ли не ежедневно». Чаще всего они приходили в Москву из Ставрополя, Челябинска, Новосибирска, Грозного, Назрани, Навои, Красноуральска и Перми. Для того чтобы «создать» фальшивое авизо, преступникам требовались телетайпный аппарат и сообщник, работающий в банке и имеющий доступ к книге специальных шифров для составления текста телетайпограммы.

Валерий Цыцын также отметил, что российская банковская система имеет невысокую степень защиты от преступных посягательств. Это относилось и к чекам «Россия», которые в банковских аферах играли практически ту же роль, что и авизо. Достаточно было иметь чистые бланки и фальшивые реквизиты, чтобы запустить в оборот подложные чеки. Причем, по словам Цыцына, неповоротливая система банковского контроля оставляла преступникам «не менее двух месяцев, чтобы замести следы».

На вопрос об общей сумме похищенного по всей стране в результате банковских афер Валерий Цыцын ответил, что «однажды услышал в узких кругах эту астрономическую сумму» и что «если бы не эти преступления, Россия не нуждалась бы в иностранных займах». Он также сообщил журналистам, что меньше чем за год у московских следователей «наработан неплохой опыт в области борьбы с банковской преступностью». Восемь уголовных дел близки к завершению и должны быть переданы в суд, перед которым должны были предстать 15 человек (двое — сотрудники Центрального банка). Что же касается авизо, то возможности их преступного использования, по мнению Цыцина, были еще не исчерпаны, и в самое ближайшее время можно было ожидать вспышки банковских преступлений.

17 июня представители МВД предъявили арестованным обвинение в получении взяток. По информации, которой располагало следствие, руководители ЦОУ неоднократно брали взятки за провод через систему Центрального банка фальшивых авизо и выдачу кредитов коммерческим структурам. Судя по всему, у следствия не было убедительных доказательств участия арестованных в проведении фальшивых авизо и поэтому оно пыталось «выжать» хоть какие-нибудь улики, конфискуя имущество, которое якобы было получено чиновниками в качестве взяток.

Слухи об арестах начали распространяться чуть раньше, чем произошли сами аресты, и сделано это было преднамеренно. Согласно решению президента России и Верховного Совета МВД, МБР и Прокуратура имели право прослушивать в интересах следствия телефонные разговоры подозреваемых и, пока в ЦБ царила паника и пораженные служащие Центрального банка России заглядывали друг другу в кабинеты, пытаясь понять, кто же арестован, органы активно этим правом пользовались. Таким образом следствие получило возможность лишний раз убедиться в виновности подозреваемых и установить подробности деятельности других сотрудников ЦБ.

Впервые следствие по делу о фальшивых авизо смогло предъявить обвинения столь крупным чиновникам. Однако в околобанковских кругах поговаривали, что главные интересы следствия, возможно, еще выше. Многие финансисты признавали, что подложные документы (во всяком случае, первые из них) не могли бы появиться на свет без участия влиятельных в банковских кругах лиц, которые уже в силу своего положения знали о поддельных авизовках и имели доступ к деятельности Центрального банка. По слухам, над хитроумной схемой получения денег по фальшивым авизо работали финансисты со стажем и даже один доктор экономических наук.

Утром 8 июня 1993 года с санкции Прокуратуры России на квартирах и по месту работы четверых сотрудников ЦБ начались обыски. Тогда же был произведен обыск на квартире руководителя одного из крупных коммерческих банков. Все пятеро были задержаны и отправлены в следственный изолятор. 17 июня Прокуратура России санкционировала их арест. Сотрудникам ЦБ инкриминировали ст. 173 ч. 3 УК РСФСР («получение взятки»). Согласно действующему УК, если такое преступление было совершено при особо отягчающих обстоятельствах, то есть взятки были регулярными, в особо крупных размерах и с использованием служебного положения, то обвиняемым грозили очень большие сроки.

В ЦБ России наиболее вероятным считали, что взятки могли были быть получены за операции по проводу фальшивых авизо через ЦОУ ЦБ, выдачу на льготных условиях кредитов коммерческим структурам и обналичивание этих денег. ЦОУ ЦБ официально занималось кассовым обслуживанием только бюджетных организаций, в том числе аппарата Президента, Кабинета министров, а также МБР, МВД и Генеральной прокуратуры России. Все эти организации имели в ЦОУ счета. Однако в начале 1992 года, в обход закона, счета в ЦОУ открыли несколько коммерческих организаций, им удалось получить через ЦОУ крупные кредиты, которые там же были обналичены. Технология работы ЦОУ могла позволить его сотрудникам (если бы среди них попались нечестные люди) обеспечить провод фальшивых авизо за считанные часы и выдать по ним наличные. Кстати, в третьем квартале 1992 года участие ЦОУ в российском денежном обращении возросло в два-три раза. Иногда через ЦОУ проходило столько же денег, сколько в небольших областях России, и возможно, что в ЦОУ действительно обналичивались крупные суммы. За наличные средства в ЦОУ тогда отвечал Владимир Мартынов.

По другой версии кто-то из подследственных пообещал помочь одной грузинской фирме в крупной финансовой афере. Фирме якобы удалось получить в Национальном банке Республики Грузия кредит из централизованных средств на сумму, сравнимую с третью госбюджета республики. Далее, согласно версии, эта фирма, благодаря личным связям в ЦБ России, собиралась перевести деньги на счета «дружественных» российских фирм в обход корреспондентского счета Грузии в ЦБ РФ, конвертировать всю сумму через московскую валютную биржу, а валюту переправить в Грузию. После чего, как водится, бесследно исчезнуть. Сделка провалилась только благодаря бдительности российских спецслужб. Вероятно, банк Грузии (если версия была верна и он вообще выдавал такой кредит) оставался в неведении относительно истинной цели кредита. В республике планировалось введение собственной валюты, и если бы столь крупная сумма была похищена накануне этого события, то Национальный Банк не смог бы вернуть, как было определено межбанковскими соглашениями, эти деньги России.

Было несколько версий того, как вообще появилась идея фальшивых авизо. По одной из них, схему получения наличных по фиктивным документам подсказали чеченским предпринимателям сами сотрудники Центрального банка России, когда в Чеченской республике резко обострились проблемы с наличностью.

В соответствии с другой версией, первые миллионы были украдены отнюдь не у России, а у Чечни — когда республика заявила об отделении от России и «теневым казначеям» кассы уже упраздненной КПСС пришлось срочно придумывать, как «вынуть» из республики партийные деньги. Эти деньги, согласно данной версии, переводились на счета фиктивных фирм в России, в большинстве своем обналичивались и бесследно исчезали. Дело получило название «чеченские авизо», так как первыми об этой афере заявили представители следственного комитета Чечни. Однако чеченские предприниматели, по-видимому, быстро переняли опыт российских финансистов и воспользовались им. В итоге 600 млрд рублей (как утверждали информаторы, на закупку оружия не только для Чечни, но и других республик Кавказа) исчезли из России.

Наконец, третья версия. В кругах, близких к чеченским мафиозным структурам, говорили, что афера с фальшивыми авизо — довольно старый прием, использовавшийся еще во времена Госбанка и госзаказа: предприятия, не выполнявшие план, просто докупали недостающую продукцию, выставляя взамен фиктивные банковские документы об оплате. В дальнейшем, по этой версии, схему «доработали», и по ней стало возможно получать наличные. Причем «доработать» схему могли опять же только банковские сотрудники.

Очередным шагом ЦБ в его кампании по борьбе с фальшивыми авизо стала еще одна телеграмма. Как следовало из текста документа, отныне банки были должны заниматься проверкой документации своих клиентов, в адрес которых поступали платежи на сумму более 100 млн рублей. Непосредственно на корсчета банков средства должны были зачисляться только с письменного согласия самих банкиров.

Эксперты соглашались с мнением специалистов ЦБ, считавших, что таким способом можно ограничить поступление фальшивых авизо в те банки, которые сами были заинтересованы в их появлении. В то же время коммерческий банк был способен проверить документацию только у своего клиента и не в состоянии выяснить добропорядочность отправителя сумм. Вследствие этого фиктивные суммы могли появляться не при участии непосредственных адресатов, а при посредничестве покупателей товаров и услуг.

Схема такой операции была достаточно проста. Допустим, что некая фирма решила приобрести крупную партию товара у серьезного поставщика, а оплатить этот товар собиралась фальшивой авизовкой. При желании РКЦ мог зачислить фиктивную сумму на счет продавца, который отгружал товар фирме-мошеннику и через некоторое время узнал бы о фиктивности полученной суммы. В то же время банк, обслуживающий продавца, мог действительно не знать о том, что средства получены по фальшивым авизо: его клиент ждал реального платежа и «получил» его. Между тем вся ответственность за операцию в этом случае ложилась бы на банк, к услугами которого воспользовался продавец товара.

Таким образом, действительный смысл телеграммы заключался в освобождении сотрудников Центробанка от всякой ответственности за появление фальшивых авизо.

Это сладкое слово «заводы» Залоговые аукционы

В 1995 году российское правительство осуществило молниеносную операцию, радикально переменившую весь экономический уклад и политическую ситуацию в стране. По итогам залоговых аукционов, проведенных в конце ноября-начале декабря 1995 года, в России в фантастически короткие сроки были созданы частные финансово-промышленные империи, по масштабам не уступающие крупнейшим западным корпорациям. Владельцам империй — так называемым олигархам — по весьма умеренным ценам достались не только самые перспективные предприятия страны, но и беспрецедентные возможности влияния на принятие решений в Белом доме.

В 1995 году группа банкиров во главе с Владимиром Потаниным предложила государству, остро нуждающемуся в средствах для латания бюджетных дыр, кредиты под залог акций предприятий, находящихся в его (государства) собственности. Государство согласилось. Сделка, которую предложили российские коммерческие банки, означала переход их взаимоотношений в совершенно иную плоскость. Впервые банки и государство оказались связаны столь явно и на столь высоком уровне. И это стало поводом для грандиозной публичной войны между конкурирующими банками, свидетелем которой, благодаря прессе, оказалась вся страна.

Аукционы на право кредитования правительства России под залог находящихся в государственной собственности акций проводились по указу президента № 889 от 31 августа 1995 года «О порядке передачи в 1995 году в залог акций, находящихся в федеральной собственности». Список предприятий, выставляемых на залоговые аукционы, был определен Госкомимуществом в конце сентября. Размеры пакетов, стартовые объемы кредитов, сроки проведения аукционов и их дополнительные условия определяла специальная аукционная комиссия, включавшая представителей Минфина, ГКИ, РФФИ и ряда отраслевых министерств. Победители аукционов в обмен на кредит правительству получили в залог с правом голосования на собраниях акционеров акции российских предприятий.

Перед аукционом специальная аукционная комиссия, состоящая из представителей Минфина, Госкомимущества, Российского фонда федерального имущества и ряда отраслевых министерств, определяла состав его потенциальных участников, стартовую цену пакета акций и дополнительные условия. Претендент на акции, удовлетворивший всем формальным требованиям и допущенный к участию в аукционе, подавал аукционной комиссии конкурсное предложение о сумме кредита. Победителем аукциона становился тот участник, который предлагал наибольшую сумму кредита. Победитель подписывал с Минфином соответствующий договор, после чего в обмен на кредит получал в залог акции, а также приобретал право голосовать на собраниях акционеров.

Реализация принадлежащих государству и переданных в залог акций согласно указу президента становилась возможной с 1 сентября 1996 года (позднее этот срок был продлен).

На залоговых аукционах в течение трех недель государство передало в частные руки предприятия, формирующие пятую часть федерального бюджета и выдающие зарплату миллиону человек. На торги были выставлены крупные пакеты акций 29 приватизированных предприятий. Самые известные и привлекательные из них — «Норильский никель», «ЛУКойл», СИДАНКО, «Сургутнефтегаз», ЮКОС.

В обмен на «заводы, газеты, пароходы» олигархи гарантировали правительству абсолютную политическую лояльность, клялись превратить «совковые заводы» в конкурентоспособные корпорации западного образца и обещали, что впоследствии они, подобно локомотивам, вытащат из кризиса всю российскую экономику. Уверенность в успехе начинания вселяло и то обстоятельство, что аукционы, как выяснилось, были очень тщательно подготовлены и в присутствии полусотни журналистов проходили как настоящее театральное представление.

Для журналистов это были золотые дни. По накалу страстей, именитости участников, количеству и масштабности взаимных обвинений — в общем, по скандальности — эти аукционы не имели себе равных.

Закулисная подготовка к аукционам началась еще летом. Банкиры звонили в Госкомимущество (ГКИ) и спрашивали, кто сколько дает за акции. Так и определялись начальные цены. Альфа-банк, Инкомбанк и «Российский кредит» схлестнулись с банком «Менатеп» на залоговом аукционе акций нефтяной компании ЮКОС.

Не менее скандальной была история с аукционом акций РАО «Норильский никель». На этот раз спорили ОНЭКСИМбанк и «Российский кредит». Заявки на аукцион принимал ОНЭКСИМ. Он же в итоге и получил в залог акции «Норильского никеля». А фирма «Конт», гарантом которой выступал «Российский кредит», не была допущена к аукциону из-за того, что собственные средства банка-гаранта оказались меньше стартовой цены лота. Как раз это и должен был проверить банк, принимавший заявки, то есть ОНЭКСИМбанк. И в случае обнаружения несоответствия уведомить об этом «Российский кредит». ОНЭКСИМ утверждал, что так и сделал. «Российский кредит» говорил, что никакого уведомления не получал. Аукционная комиссия поверила ОНЭКСИМу.

Еще раз «Российский кредит» и ОНЭКСИМбанк схлестнулись на аукционе акций СИДАНКО — победил опять ОНЭКСИМ. К аукциону акций компании «Сибнефть» не был допущен Инкомбанк: комиссия обнаружила несоответствия в документах…

Режиссером и исполнителем главной роли в этом действе был и.о. председателя ГКИ Альфред Кох. Со стороны могло показаться, что во время аукционов он переживал последствия алкогольной интоксикации. Он то отъезжал на кресле от стола, то снова подъезжал. То вдруг клал на стол локти — и они немедленно разъезжались в разные стороны. А иногда просто склонял голову к столу, словно засыпая. Но только доходило до дела, то есть до вскрытия конвертов, и мы видели Коха, готового к схватке с кем угодно и на 100 % уверенного в себе. Он был готов прямо в лицо сказать любому из участников, что его заявка снимается с аукциона только потому, что «так надо». И он такое говорил.

Как рассказывали позже знающие Коха люди, «интоксикация» и видимая самоуверенность главы ГКИ на деле означали, что он очень сильно нервничал. Потому что знал цену происходящему. Возможно, именно поэтому все участники действа — чиновники, банкиры, журналисты — играли свои роли с самым серьезным видом. Вот вскрывается очередной конверт. Никому не известная фирма «Х» хочет приобрести огромную нефтяную компанию. В зале сразу шорох: что за структура? чья? с каким банком аффилирована? а как выглядит ее конверт? и с какой, интересно, стороны его будет разрывать аукционист?

Сейчас это кажется смешным, но тогда проблемы внутреннего устройства конвертов обсуждались на полном серьезе — слишком уж высоки были ставки. Например, когда разыгрывался «Норильский никель», стартовая цена была установлена $170 млн. Заявки подали ОНЭКСИМ-банк, предложивший $170,1 млн, и банк «Российский кредит» — $355 млн. ОНЭКСИМ, правда, был назначен ответственным за проведение этого аукциона, а потому мог отвергнуть чужую заявку. Он и отверг. Но злые языки говорили, что ОНЭКСИМ на всякий случай изготовил не простой конверт, а с двойным дном, и вот за этим вторым дном якобы лежала заявка на $355,1 млн…

Скорее всего, это был досужий вымысел. Но без таких эпизодов яркий спектакль превратился бы в заурядное зачитывание вслух решений правительства. А так — это была настоящая драма. Впрочем, как выяснилось чуть позже, некоторым конец был известен заранее. Владимир Потанин, например, даже особо не скрывал, что еще до аукционов «все обговорил с Олегом Николаевичем» (Сосковцом, тогдашним первым вице-премьером и самым влиятельным госчиновником). Так что конкуренты могли делать конверты хоть с тройным дном — «Норильский никель» им бы все равно не достался.

Другими лауреатами залоговых аукционов 1995 года стали Борис Березовский (ЛогоВАЗ), Михаил Ходорковский («Менатеп») и Владимир Богданов («Сургутнефтегаз»). Впоследствии в список олигархов вошли еще несколько бизнесменов, получивших те или иные объекты собственности по протекции правительства, но на тот момент главными фаворитами Белого дома были эти четверо.

И если не считать Рема Вяхирева, который на тот момент уже ни в каких аукционах не нуждался, именно эти бизнесмены и стали первыми так называемыми олигархами, то есть владельцами крупной собственности, имеющими особые отношения с властью.

Впоследствии эти отношения еще не раз обретали яркое материальное воплощение. Так, «Сургутнефтегаз» получил возможность отправлять на экспорт большую, чем у других, долю своей нефти. А «Ноябрьскнефтегаз» (он входил в «Сибнефть», доставшуюся на аукционе Березовскому), добывающий наряду с нефтью природный газ, в том же 1995 году получил от Белого дома и вовсе невиданную в мировой практике бизнеса льготу: согласно постановлению, акциз за газ, добытый «Ноябрьском», должен был платить «Газпром», то есть совсем другая фирма.

И все же суть залоговых аукционов состояла вовсе не в раздаче подарков отдельным компаниям.

Залоговые аукционы 1995 года стали результатом принципиального политико-экономического договора президента и правительства с группой бизнесменов. Российской партии власти накануне президентских выборов 1996 года срочно требовались твердые гарантии невозможности коммунистического реванша. Альтернативы же в ситуации, когда рейтинг популярности Бориса Ельцина находился практически на нуле, у власти почти не было. Разве что отменить выборы и ввести диктатуру по чилийскому или южнокорейскому образцу.

Но Ельцин принял другое решение, сделав ставку на деньги и естественное стремление предпринимателей к сохранению своей собственности. Если отдать им лучшую в стране собственность, рассуждал президент, они сделают даже невозможное ради того, чтобы ее сохранить. Он угадал. «Возьмите нас или „Менатеп“, — признался однажды Владимир Потанин московским журналистам. — Потеря собственности — это последнее, на что мы согласимся».

В общем, сделка устраивала обе стороны.

В ноябре 1995 года в московском представительстве НК «Сургутнефтегаз» состоялась совместная пресс-конференция генерального директора компании Владимира Богданова и временно исполняющего обязанности председателя ГКИ Альфреда Коха. Конференция была посвящена событию, которое без преувеличения можно назвать историческим — первому залоговому аукциону на право кредитовать правительство России. По его итогам 40,12 % акций НК «Сургутнефтегаз» были переданы в залог ее пенсионному фонду. Другой крупный претендент на акции НК — нефтяная компания «Роснефть» — не был допущен к участию в аукционе.

Если бы «Роснефти» удалось победить, произошло бы нечто сенсационное — одна российская компания впервые получила бы контроль над другой рыночным способом, а не в изнурительной кабинетной борьбе. Сенсация, однако, не состоялась. Конкурсная комиссия уже во время аукциона сообщила представителям «Роснефти», что документы на участие в конкурсе оформлены неправильно и «Роснефть» исключается из числа претендентов. «Вначале они приняли все наши документы, — сказал в интервью агентству Reuter помощник президента „Роснефти“ Евгений Кузнецов, — однако затем потребовали, чтобы мы представили на рассмотрение нашу аккредитацию в Госкомимуществе, которой у нас не было». В результате в аукционе участвовали лишь две компании: пенсионный фонд НК «Сургутнефтегаз» и еще одна дочерняя компания нефтяного холдинга. Понятно, что независимо от исхода конкурса акции остались у руководства НК. Стало ясно, что по схожему сценарию будут проходить и другие залоговые аукционы.

Через несколько дней состоялись залоговые аукционы по целой группе предприятий. Принесли они и первые сенсации, и первые конфликты.

На аукционы на право кредитования правительства под залог акций, находящихся в государственной собственности, были выставлены семь предприятий: АО «Нафта-Москва», РАО «Норильский никель», АО «Западно-Сибирский металлургический комбинат», АО «Мечел», АО «Северо-Западное пароходство», АО «Бор», АО «Техснабэкспорт». Заявки поступили лишь по четырем лотам — не нашлось желающих взять в залог акции АО «Бор», Западно-Сибирского металлургического комбината и АО «Техснабэкспорт».

Первым состоялся залоговый аукцион акций АО «Нафта-Москва». Его победителем была признана компания «Евроресурс», предложившая за 15 % акций кредит в размере $35,55 млн при стартовом объеме $16 млн. Интересно, что остальные претенденты на этот пакет акций — само АО «Нафта-Москва», выступавшее совместно с коммерческим банком «Юнибест», и АО «Нафтафин», участвовавшее в аукционе вместе с банком МФК, — предложили значительно меньшие объемы кредитов. Первая компания ограничилась $16,1 млн, а вторая — $16,4 млн.

Новая интрига завязалась вокруг компании ЮКОС. АООТ «Нефтяная компания „ЮКОС“» была создана 15 апреля 1993 года специальным постановлением правительства, выпущенным в соответствии с указом президента России. По состоянию на 1 июля 1995 года активы компании превышали 250 млрд рублей. ЮКОС обладал крупнейшими в России запасами углеводородного сырья (свыше 2 млрд тонн).

На залоговый аукцион 8 декабря 1995 года выставлялось 45 % акций ЮКОСа, находившихся в федеральной собственности. Стартовая цена пакета на аукционе составляла $150 млн; задаток в $4,5 млн должен был быть перечислен на счет в ОНЭКСИМбанке. Победитель аукциона принимал участие в инвестиционном конкурсе по продаже еще 33 % акций компании, также находившихся в госсобственности. Участники конкурса должны предварительно депонировать $350 млн на счетах Минфина в ЦБ, а задаток в 57,75 млн рублей перечислить на расчетный счет Российского фонда федерального имущества. Участие иностранного капитала в аукционе и конкурсе не допускалось. Представителем ГКИ по подготовке и аукциона, и инвестиционного конкурса выступал банк «Менатеп». Главными претендентами были тот же банк «Менатеп», Альфа-банк, «Российский кредит» и Инкомбанк.

В конце ноября в московской гостинице «Славянская» прошла совместная пресс-конференция руководителей Альфабанка, «Российского кредита» и Инкомбанка. Темой пресс-конференции было совместное заявление, с которым выступили банки. Они предложили временно отложить инвестиционные конкурсы и залоговые аукционы акций «стратегически важных предприятий». По их мнению, необходимо было создать комиссию для доработки условий проведения аукционов и конкурсов.

Выступивший первым президент Инкомбанка Владимир Виноградов подчеркнул, что группа из трех банков не выступает против самой идеи залоговых аукционов или инвестиционных конкурсов. По его словам, банки выступают против неравных условий, созданных для участников нынешнего этапа приватизации. В качестве примера банки приводили ситуацию, сложившуюся вокруг пакетов акций нефтяной компании ЮКОС. Президент Инкомбанка заявил, что «Менатеп» поставлен в привилегированные по сравнению с другими участниками условия — он и проводит аукцион, и одновременно является его участником. При этом Владимир Виноградов настаивал на том, что банк «Менатеп» намерен использовать в ходе конкурса и аукциона акций ЮКОСа средства Минфина.

Три банка обвинили «Менатеп» и в том, что он принял на себя по инвестиционным конкурсам обязательства, во много раз превышающие его собственные средства. В этой связи президент «Российского кредита» Виталий Малкин от имени трех банков выдвинул предложение создать «полномочную комиссию» с участием представителей РФФИ, Госдумы, самого «Менатепа» или других банков, для того чтобы проверить, как выполняются банками их инвестиционные обязательства.

Некоторые эксперты считали, что совместное заявление — это попытка банков, не имевших в тот момент денег для участия в аукционах и конкурсах, отсрочить дележ акций наиболее привлекательных российских предприятий. Отвечая на это, Михаил Фридман сказал, что ни у одного банка нет на счетах таких свободных средств, какие требуются для внесения залога. Это, однако, не означает, что у банков вообще нет денег, просто они вложены в другие активы. По утверждению банкира, суммарные активы, капитал и прибыль трех банков в несколько раз превосходят менатеповские. Правда, при этом Михаил Фридман сделал одно любопытное замечание. По его словам, для высвобождения средств для участия в аукционах банки будут вынуждены продавать ГКО, а это не лучшим образом скажется на рынке государственных ценных бумаг и на валютном рынке. В заключение Фридман сделал очень важное сообщение: он сказал, что «тройка» намерена выступить на залоговом аукционе по ЮКОСу «единым фронтом».

В ответ «Менатеп» подал исковое заявление в Московский городской арбитражный суд о защите деловой репутации и компенсации морального ущерба в связи с попыткой «Российского кредита», Инкомбанка и Альфа-банка изменить условия проведения инвестиционного конкурса по продаже акций нефтяной компании ЮКОС. Комментируя «выступление тройки», первый зампред правления «Менатепа» Константин Кагаловский сказал, что по форме это «классический донос». По поводу того, чем вызвано появление подписей руководителей Инкомбанка и «Российского кредита» под заявлением, Кагаловский не смог заявить ничего, кроме «я удивлен». Примерно так же реагировал на подписи этих банков исполнявший в то время обязанности председателя правления (на время деловой поездки Ходорковского) Леонид Невзлин.

В начале декабря 1995 года в газете «Коммерсантъ» было опубликовано интервью Михаила Ходорковского. Он рассказал, что «тройка» заключила с «Менатепом» «джентльменское соглашение»: «Я имел личную договоренность с Фридманом о том, что, хотя мы и не можем согласовать свои позиции до конца, действовать будем в рамках приличия, не поливая друг друга грязью в средствах массовой информации. Мы эту договоренность выдержали: ни в одной статье, ни в одном своем заявлении мы не упоминали про Альфа-банк. Имелась и устная договоренность с Виноградовым, по которой „Менатеп“ продает Инкомбанку свои акции Бабаевской фабрики, а Инкомбанк корректно ведет себя по приватизационным проектам, и если где-либо наши интересы пересекаются, он делает ответный шаг — уступает».

Конфликт между банками затронул еще кое-чьи интересы. В первую очередь — Госкомимущества. Его руководитель Альфред Кох категорически возражал против любых переносов сроков залоговых аукционов, утверждая, что от их итогов зависит сохранность его головы. Вице-премьер Анатолий Чубайс в ответ на предложение консорциума проверить инвестиционную деятельность «Менатепа» на приватизированных предприятиях уже заявил, что проверить придется всю четверку. А советник президента Александр Лившиц сообщил, что «война банков» производит на него «тягостное впечатление». Каждый из соперников, по словам Лившица, «успел побывать со своими доводами и в Кремле, и в Белом доме».

Перенос аукционов был бы невыгоден и ОНЕКСИМбанку, который по поручению Госкомимущества проводил большинство аукционов. Что было не только престижно, но и выгодно — ведь именно в ОНЭКСИМбанке хранились средства участников большинства аукционов, перечисляемые в качестве задатка.

В среде банкиров ходили самые разные слухи по поводу того, каким образом банк сумел добиться такого статуса. Впрочем, банкиры всегда были не прочь порассуждать в кулуарах об излишне тесных связях некоторых своих коллег с отдельными представителями госорганов. Говорили, что для Коха уже было заготовлено удобное кресло не то в самом банке, не то в «дружественной» ему финансово-промышленной группе «Интеррос». Правда, в самом ОНЭКСИМбанке эту информацию категорически опровергали.

Вскоре конфликт между банками стали именовать войной. Сами банкиры этого слова старались избегать. Да и по существу, едва ли можно было назвать войной взаимные обвинения, пусть даже самые резкие, или угрозы обращения в суд. Но было обстоятельство, позволяющее говорить — независимо от употребляемого термина — об угрозе серьезного сбоя в процессе упрочения российской государственности.

Политическая сцена в стабильном государстве может быть абсолютно спокойной, как, например, в Швеции, или беспрестанно конфликтной, как в Италии. Рыночная конкуренция в стабильном государстве может быть корректным соревнованием джентльменов, но бывает и борьбой агрессивных соперников. Юридическая система может опираться на прецедентное право, а может отрицать его. Однако один элемент устойчивой государственной конструкции воспроизводится независимо от национальных традиций и национального темперамента. Это банковская система — а точнее, ее консерватизм, приверженность как писаным законам, так и неписаным правилам. Здесь не приняты «поглощения без предупреждения», сиюминутная выгода от внезапного нападения оборачивается потерей репутации. Готовность же всего банковского сообщества принять воинственные правила поведения чревата необратимой эрозией — в той сфере, которая более всех других должна быть устойчивой и консервативной. Корпоративная замкнутость и своеобразный свод негласных правил поведения во многом спасают финансовую систему стран Запада от сильных потрясений, которыми чреват выход конкуренции за рамки, установленные как местным законодательством, так и общественным мнением. Россия, однако, была лишена такого иммунитета.

Итак, началась открытая и жесткая борьба за право приобрести контроль над наиболее привлекательными объектами государственной собственности. Партия находилась в стадии дебюта.

В декабре состоялись очередные аукционы на право кредитования правительства России под залог находящихся в федеральной собственности акций. Одним из лотов, выставленных на аукционы, был контрольный пакет акций нефтяной компании СИДАНКО. Вокруг него разгорелся конфликт между ОНЭКСИМбанком и банком «Российский кредит». Развязка наступила быстро: ОНЭКСИМбанк выиграл, «Российский кредит» проиграл. Впрочем, вопреки ожиданиям, на этот раз аукционы прошли на удивление спокойно и быстро.

На этот раз на аукционы были выставлены акции еще шести предприятий. По данным ОНЭКСИМбанка, принимавшего заявки на все аукционы, кроме аукциона акций НК «ЛУКойл» (здесь организатором тендера выступил банк «Империал»), на акции двух предприятий из шести заявок не поступило. Не нашлось желающих получить в залог акции Туапсинского морского торгового порта и АО «Кировлеспром». Что же касается Туапсинского порта, то, по мнению временно исполняющего обязанности председателя ГКИ Альфреда Коха, отсутствие заявок связано с небольшим размером лота (20 % уставного капитала). Говоря о «Кировлеспроме», Альфред Кох заметил, что вообще не понимает, почему банки ранее проявляли к нему интерес.

Аукционная комиссия довольно быстро разобралась с первым аукционом, на который выставлялись бумаги НК «ЛУКойл». Уже в начале двенадцатого стало известно, что его победителем стала сама нефтяная компания «ЛУКойл», предложившая кредит в размере $35,01 млн за 5 % акций при стартовом объеме кредита $35 млн. Кроме того, победитель обязан был погасить задолженность «ЛУКойла» перед бюджетом в размере 500 млрд рублей. Гарантом по этому лоту был банк «Империал». Неожиданными итоги первого залогового аукциона назвать трудно. Вторым участником этого аукциона был Национальный резервный банк (этот банк был связан с Олегом Бойко и банком «Национальный кредит»), предложивший кредит в размере стартовой цены пакета. То обстоятельство, что гарантом Национального резервного банка был все тот же банк «Империал», косвенно указывало на то, что имел место «договорный матч», победитель которого был известен заранее.

Так же быстро прошли аукционы еще по двум предприятиям — Новолипецкому металлургическому комбинату и АО «Мурманское морское пароходство». В отсутствие достойных конкурентов их победителями стали соответственно ОНЭКСИМбанк и АОЗТ «Стратег», гарантом которого выступал банк «Менатеп». Правда, ни «Стратег», ни другой участник аукциона акций пароходства — АОЗТ «Вагант», гарантом по заявке которого также был банк «Менатеп», не предоставили в аукционную комиссию своих балансов.

Наконец, представитель ОНЭКСИМбанка, организатора торгов, печальным голосом объявил: «Наступил лот СИДАНКО». Этот аукцион вызывал особый интерес. Во-первых, потому, что на него выставлялся контрольный пакет акций одной из крупнейших нефтяных компаний, а во-вторых, из-за конфликта, разгоревшегося между ОНЭКСИМбанком, принимавшим заявки, и банком «Российский кредит», чья заявка не была зарегистрирована. Свой отказ принять заявку «Российского кредита» ОНЭКСИМбанк аргументировал тем, что «Российский кредит» опоздал с переводом задатка.

Между тем, согласно положению о проведении аукционов, отклонить заявку могла лишь аукционная комиссия, поэтому аукцион акций СИДАНКО начался с разбирательства претензии «Российского кредита». Аукционной комиссии было представлено подтверждение платежа через систему электронных расчетов S.W.I.F.T. согласно которому сумма задатка на счет в ОНЭКСИМбанке поступила в 18.23 4 декабря, в то время как заявки принимались до 18.00. После недолгих прений с представителями «Российского кредита», требовавшими предоставить выписку с корреспондентского счета ОНЭКСИМбанка в Bank of New York для того, чтобы установить точное время прихода денег, председательствующий в комиссии Альфред Кох заметил, что подтверждения S.W.I.F.T вполне достаточно, и заявку РК отклонил.

Однако борьба за лот СИДАНКО на этом не закончилась. Как известно, одним из претендентов на акции был банк МФК. Другим претендентом была компания «Консул», чьими гарантами были Альфа-банк и Инкомбанк. При стартовой цене лота $125 млн «Консул» предложил кредит в размере $126 млн. С учетом того, что на остальных аукционах побеждали компании с куда меньшим превышением стартовой цены, этого вполне могло хватить для победы. Однако в данном случае $1 млн оказалось недостаточно, и победителем был признан банк МФК, вместе со своим гарантом ОНЭКСИМбанком предложивший $130 млн.

И вдруг все стихло. Общественность и пресса потеряли всякий интерес к аукционам. А 1 сентября 1996 года — формальная дата окончания срока залогов — вообще прошло как-то особо не замеченным. Никто из участников бушевавших предыдущей осенью скандалов не захотел хоть на миг окунуться в ту атмосферу. Никто из лидеров общественного мнения не поднял вопроса о том, каково будущее заложенной госсобственности. Никто из экономистов не попытался выяснить итоги и перспективы соединения передового финансового менеджмента и советской традиции управления.

Общество просто проигнорировало знаменательную дату, когда, согласно указу президента «О сроках реализации акций, находящихся в федеральной собственности и переданных в залог в 1995 году», завершался срок залога госпакетов акций.

За истекшее время стало окончательно ясно, что ни о каком обратном выкупе государством заложенных акций вопрос подниматься не будет. Хотя для публики с самого начала шел спектакль, в котором неискушенный зритель по ходу действия должен был постоянно испытывать сомнения в неизбежности такого финала. А пьеса была весьма проста.

Болезненная реакция определенных кругов бизнеса, оказавшихся за пределами консорциума, заставила власти дистанцироваться от инициаторов залога. Правда, были здесь и тактические соображения сугубо финансового характера. Во-первых, надо было понять ситуацию с исполнением бюджета и определить динамику поступлений по статье «приватизация госимущества». Во-вторых, государство рассчитывало на расширение участников консорциума. Однако осенью, после банковского кризиса и резкого падения поступлений в бюджет, было уже некогда играть в политические игры, да и выбирать-то государству было уже почти не из кого. Приняв решение о проведении залоговых аукционов, правительство было уже близко к тому, чтобы прямо признать факт своеобразной залоговой приватизации.

Коренным образом изменилась ситуация после провала парламентских выборов. За отставкой Анатолия Чубайса и уходом в Думу Сергея Беляева последовало назначение на должность главы ГКИ опытного аппаратчика Александра Казакова. Еще раньше был продлен до 1 сентября и срок залога. Предчувствуя атаку Думы на политику приватизации, Казаков официально заявил, что государство выкупит переданные в залог пакеты акций. Тем не менее в ГКИ распоряжений на этот счет никто не получал, никто не занимался и механизмом возврата залога. Да иного и нельзя было ожидать на фоне весеннего бюджетного кризиса и острого недостатка у государства денежных ресурсов.

После президентских выборов ситуация вновь изменилась. Владимир Потанин — главный идеолог кредитования правительства под залог госпакетов акций — стал первым вице-премьером, и вот уже первый зампред ГКИ Альфред Кох нимало не смущаясь заявляет 4 сентября: срок залога истек, и залогодержатели вольны делать с акциями все что угодно.

Так что же стояло за молчанием вокруг заложенных госпакетов? Может быть, осознание своего поражения обеими сторонами сделки? Существует точка зрения, что дело обстояло именно так.

«Эти ребята не ведают, что творят и в какую трясину они попадают», — говорил тогдашний министр топлива и энергетики Юрий Шафраник. Само по себе столкновение «таежного» производственного менеджмента и вестернизированного финансового ему не казалось основной проблемой. Гораздо серьезнее для экономики ему представлялись долгосрочные последствия этого столкновения и связанного с ним замедления темпов финансового оздоровления предприятий: «Они очень скоро поймут, что без государства будут не в состоянии поднять находящиеся в кризисе предприятия». Но кто говорит, что банки предполагали управлять предприятиями без государственной поддержки? Судя по всему, таковая оговаривалась изначально.

Между тем, судя по масштабам необходимой поддержки, государство вроде бы действительно оказалось в ловушке. Передав в управление госпакеты акций, формально оно сняло с себя бремя поддержания на плаву ряда своих предприятий. И тем не менее по-прежнему вынуждено было идти на различные программы господдержки, поскольку без этого ни о какой стабилизации финансового положения этих предприятий речи идти не могло. К примеру, у РАО «Норильский никель», госпакет акций которого достался ОНЭКСИМбанку, задолженность государству достигла 13 трлн рублей и продолжала стремительно возрастать за счет штрафных санкций. Каким бы крупным ни был банк, внести такую сумму он был не в состоянии. Не намного лучше обстояли дела и в компании «Сибнефть», в состав которой входит знаменитый «Варьеганнефтегаз»: для спасения его от банкротства требовалось не менее $2 млрд.

Как бы то ни было, была и другая точка зрения: ни банки, ни государство в результате совершенной сделки не остались внакладе.

Банки с самого начала знали, на что шли. Даже если они и не смогли точно оценить масштабы проблем, связанных с работой на предприятиях, чьи акции они получили в залог, все равно они получили ряд преимуществ.

Во-первых, еще в самом начале аукционов злые языки утверждали, что фавориты для выдачи кредита правительству использовали не свои, а как раз государственные деньги. Возможно, отчасти так и было. Банки, которые являлись уполномоченными Минфина по разным программам и в которых находились его средства, могли, например, выдать кредит из этих денег компаниям, участвовавшим от их имени в аукционах. А те, в свою очередь, отдать их опять Минфину под залог акций.

Во-вторых, чрезвычайно важно то, что банки обслуживали счета тех предприятий, акции которых находились у них в залоге. Предприятия это были крупные, остатки средств у них были соответствующие, и, запуская их (как это и положено банку) в оборот, можно было неплохо заработать.

В-третьих, полученные в залог акции предприятий можно было рассматривать как инвестиции впрок. Заложенные предприятия — одни из лучших в России. Просто над ними надо было поработать. Именно с финансовой точки зрения: почистить бухгалтерию, оптимизировать финансовые потоки и внутренние цены, реструктурировать задолженность государству, наладить управление. Глядишь, предприятие и заработало бы. Это сразу повысило бы интерес к нему со стороны инвесторов.

В-четвертых, вместе с акциями банки приобрели и гораздо большее влияние и политический вес. Они олицетворяли уже не только себя самих, но и российскую промышленность. Они и были теперь российской экономикой.

Одним словом, получение в залог акций было банкам выгодно. Но выгодно оно было и государству. Не надо забывать, что государство решило свои бюджетные проблемы в немалой степени за счет банковского кредита. Кроме того, банки, вынужденные следовать программам господдержки «подведомственных» предприятий, стали гораздо теснее привязаны к государству в экономическом отношении. А следовательно, оказались они и в политической зависимости от правящей элиты. Вспомним еще и то, что в условиях залоговых аукционов содержался пункт о финансировании их победителями инвестиционных программ. Худо-бедно, но инвестиций в реальный сектор государство от банков все-таки добилось.

Расходы же государства на программы поддержки следовало считать скорее недополученными доходами, чем прямыми финансовыми потерями. О прямых налоговых льготах речь не шла: господдержка оказывалась более тонким образом: либо путем предоставления госгарантий по кредитам и отсрочки погашения бюджетной задолженности, либо льготными нормативами обязательных отчислений при участии в определенных для кредитования программах.

Так был ли здесь проигравший?

С залоговыми аукционами были связаны два стереотипа. Верны они, на наш взгляд, лишь отчасти.

Стереотип первый: фаворитами правительства стали невесть откуда взявшиеся счастливчики. Однако достаточно взглянуть на список олигархов, чтобы убедиться: случайных людей там не было.

Все лауреаты залоговых аукционов еще задолго до осени-95 успели зарекомендовать себя эффективными руководителями крупных коммерческих структур и, что еще важнее, доказать абсолютную лояльность действующей власти. Почему, скажем, в списке лауреатов не оказалось Инкомбанка — одного из первых в стране коммерческих банков? Да просто потому, что еще летом 1995 года у властей появились сведения о его причастности к финансированию думской избирательной кампании КПРФ.

Лояльным же коммерческим структурам Белый дом предоставил почти равные возможности. Но почему в таком случае агентом по проведению аукционов был назначен один из их непосредственных участников (ОНЭКСИМбанк)? Потому что правительство действовало в условиях цейтнота и никоим образом не могло допустить срыва аукционов. А на открытых торгах, организованных самим правительством, конкуренты могли взвинтить цены до таких пределов, что их никто бы не осилил. Попросту говоря, будущим участникам аукционов было предложено полюбовно договориться между собой. Труднее объяснить, почему агентом стал именно ОНЭКСИМ. Но, с другой стороны, нельзя утверждать, что стереотип первый совсем неверен.

Стереотип второй: лучшее в стране имущество ушло за копейки. Действительно, на всех залоговых аукционах вместе взятых правительство выручило всего $800 млн, что не дотягивало даже до 2 % доходов федерального бюджета-95. Но отечественный бизнес, во-первых, заплатить больше тогда просто не мог, а во-вторых, даже если бы и мог, ему это было бы абсолютно невыгодно. Что мог бы сделать тот же ОНЭКСИМбанк со своими $170 млн, если бы не вложил их в «Никель»? Он бы вложил их в ГКО и получил за год примерно такую же прибыль, какую впоследствии и принес ему концерн.

Настоящая проблема, однако, заключалась не в том, что вышеупомянутые стереотипы овладели умами простых россиян. Более удивительно другое. В какой-то момент в оба стереотипа поверило и правительство, и даже сами олигархи. За это они — правительство и олигархи — в конечном итоге и поплатились.

Расхожее мнение, что на залоговых аукционах «некоторым избранным отдано самое лучшее, причем задарма», сослужило обеим сторонам сделки плохую службу. Рассуждая подобным образом, правительство постаралось буквально задавить предприятия олигархов, стремясь выкачать из них деньги любыми возможными способами. «Системный» пример — практически одновременно с залоговыми аукционами правительство ввело, по сути, завышенный фиксированный курс рубля по отношению к доллару. А экспортерам, как известно, это всегда невыгодно.

Со своей стороны, олигархи тоже просчитались, ожидая, что их на «лучших предприятиях» ждут легкая жизнь и приятное будущее воротил бизнеса международного уровня. Для того чтобы превратить постсоветские заводы в западные корпорации, как оказалось, нужно было истратить еще многие миллиарды долларов.

Во-первых, заводы оказались отягощены огромными долгами. Например, один только Ангарский НХК, входящий в компанию СИДАНКО Владимира Потанина, оказался должен около $500 млн. «Норильский никель» — $2 млрд. Во-вторых, заводы безнадежно устарели, а на модернизацию были нужны опять-таки миллиарды. Но вкладывать их было бессмысленно. В конце 1998 года по итогам проверок Счетной палаты РФ выяснилось: ни один гарантированный правительством крупный кредит, выданный на развитие промышленности, не имеет шансов на возвращение. То же самое, очевидно, приключилось бы и с промышленными инвестициями олигархов, если бы они вдруг решили их сделать. Ко всему прочему остается лишь добавить, что мировые цены на нефть, металлы и другое сырье в 1998 году резко упали. И это окончательно поставило крест на мечтах о вестернизации отсталых советских заводов, продающих свой товар еще дешевле.

Действовали олигархи в такой ситуации, как показала практика, двумя основными способами. Первое их соображение состояло в том, что, даже если завод и не приносит реальной прибыли, он, пока работает, все равно приносит какую-то выручку.

Поэтому ее можно куда-нибудь (лучше в заграничный офшор) спрятать до лучших времен — например, до тех времен, когда промышленные инвестиции в России начнут вдруг давать отдачу. Ну а пока это время еще не наступило, часть дохода вполне естественно было направить на удовлетворение личных нужд.

Второе соображение было более оригинальным. Единственной остававшейся еще возможностью преобразовать существующие предприятия в «западные» была прямая поддержка властей. Несмотря на все сделанные авансы и пресловутую «дешевизну» залоговых аукционов. Термин «олигарх», то есть один из нескольких властителей, пришелся тут, казалось бы, весьма кстати. Однако попытки олигархов диктовать свою волю правительству натолкнулись на ожесточенное сопротивление. Это и понятно. Ни одно нормальное правительство не будет мириться с тем, что решения за него принимает кто-то другой. В итоге Белый дом взял курс на дистанцирование от бизнеса. А олигархам предложили развиваться за свой счет. По сути, уже после этого олигархами их можно было называть разве что в шутку. А всерьез — просто лоббистами. Правда, за ними еще стоял внушительный финансовый капитал.

Но после 17 августа 1998 года не стало и его.

Исчезающий транш Страсти вокруг транша МВФ

Есть такой фокус — «исчезающее яйцо». Иллюзионист вызывает на сцену человека из зала, усаживает его нас стул и производит у него на глазах различные манипуляции с яйцом. Внимание зрителя приковано к рукам фокусника. Он не замечает, как в какой-то момент фокусник кидает яйцо своему ассистенту, незаметно появляющемуся за спиной у зрителя. Если бы зритель догадался оглянуться, он понял бы, в чем секрет фокуса. Но… он смотрел на яйцо.

Так было и с траншем МВФ в размере $4,8 млрд. Он то появлялся, то исчезал. То был сосчитан до копейки, то девался неизвестно куда…

Финансовый кризис 1998 года, дефолт, крах пирамиды ГКО и страсти вокруг получения займов МВФ подняли волну подозрений вокруг Центробанка и правительственных чиновников, которых заподозрили в использовании всех этих событий в корыстных интересах. Проверки начались уже осенью 1998 года.

В конце сентября в Генпрокуратуре решили проверить обоснованность заявлений ряда чиновников о том, что прежнее руководство Банка России допускало грубые нарушения действующего законодательства. Речь, в частности, шла о нецелевом использовании кредитов МВФ и необоснованном завышении зарплат сотрудникам Центробанка. Первым атаку на бывшее руководство ЦБ начал генеральный прокурор России Юрий Скуратов. После финансового кризиса он начал расследование деятельности 780 крупных государственных чиновников, которые подозревались в игре на рынке ГКО с использованием служебного положения. В числе официально названных подозреваемых были Анатолий Чубайс, вице-премьер Серов, бывший министр иностранных дел Андрей Козырев, заместитель министра финансов Вавилов и другие, а также дочь Ельцина Татьяна Дьяченко.

Вскоре генпрокурор Юрий Скуратов выступил в Госдуме, где заявил, что в Центробанке «не все чисто» с использованием первого транша кризисного кредита МВФ ($4,8 млрд). Так впервые была поднята проблема пресловутого транша. Несколькими днями позже инициативу Скуратова подхватил зампредседателя Счетной палаты Юрий Болдырев. Он, правда, говорил о завышенных зарплатах работников ЦБ. Как заявил Болдырев, «ЦБ осуществляет ключевые расходы на себя не из прибыли, как положено по закону, а, по существу, списывает их на расходы». Кроме того, первый заместитель Скуратова Юрий Чайка сообщил, что Генпрокуратура располагает некой оперативной информацией, предоставленной сотрудниками МВД России о распространении высшими менеджерами ЦБ инсайдерской информации — правоохранительные органы полагали, что сотрудники ЦБ предупредили некоторых участников рынка ГКО о дефолте правительства и те успели «сбросить» гособлигации.

Косвенным подтверждением этой версии могло служить то, что Генпрокуратура проводила проверку сделок с ГКО, совершенных накануне 17 августа. В частности, проверялись все договоры между биржей и банками-дилерами. Однако доказать что-либо было бы крайне сложно: если кто-то из руководителей ЦБ и торговал инсайдерской информацией, то явно не заключал на это письменных договоров. Сложно было бы доказать и нарушения, которые якобы были допущены при использовании кредита МВФ. Но, как уверял директор департамента иностранных операций ЦБ Андрей Черепанов, «в Банке России есть всего две схемы размещения средств валютного резерва — операционный и инвестиционный портфели. Средства из операционного портфеля используются на текущие операции по стабилизации валютного курса. Инвестиционный портфель для этих целей используется только в самых крайних случаях. Из последнего кредита МВФ $1 млрд был передан в Минфин, а $3,8 млрд находятся в инвестиционном портфеле. Эта сумма действительно размещена за рубежом. Иначе и быть не может: кредит зачислен в долларах США, и ЦБ должен был разместить его в самых надежных банках и наименее рискованных финансовых инструментах. Большая часть кредита размещена в казначейских обязательствах США».

В октябре 1998 года оказалось, что бывшее руководство Банка России может спать спокойно. Депутаты бюджетного комитета Госдумы утвердили отчет Центробанка за 1997 год. Они подтвердили, что никаких нарушений в деятельности ЦБ не было. Сам Скуратов заявил, что «конкретных претензий к Сергею Дубинину у Генпрокуратуры нет». Таким образом, скандал вокруг деятельности прежнего руководства Банка России был замят.

В то же время президент МВФ Мишель Камдессю, отвечая на вопросы журналистов после своего выступления с отчетом на ежегодном собрании фонда в Вашингтоне в Ассоциации французских банков в Париже, сказал, что у него нет доказательств коррупции и хищений кредитов МВФ, которые были даны России. «Я могу сказать, — заметил он, — что один большой российский чиновник, который представился независимым российским экономистом (речь шла об аудиторе Счетной палаты Вениамине Соколове. — Ред.), сказал, что деньги МВФ тратились на различные незаконные операции. Естественно, мы сразу захотели узнать, есть ли у него доказательства. В конце концов нам стало ясно, что это „представитель“ российского парламента, который немного занимался экономикой. Я отвечаю: нет, мы не имеем доказательств коррупции и хищений кредитов МВФ. Не потому, что мы лучше всех, лучше, чем другие, а потому, что мы давали кредиты ЦБ на поддержание валютного курса рубля и мы ежедневно были в курсе всех интервенций ЦБ на валютной бирже».

Однако заявления генпрокурора Скуратова о нарушениях в ЦБ следовали с завидной регулярностью. Он обвинял ведомство Дубинина в даче разрешений на незаконные валютные сделки, грозился привлечь чиновников ЦБ «за события 17 августа». В ноябре Скуратов предал огласке факты, когда ЦБ давал разрешение на сделку, а регистрировал ее лишь спустя два года. В конце года Скуратов объявил, что против Центробанка возбуждено уже несколько уголовных дел: по факту незаконного использования средств на представительские расходы, в связи с ненадлежащим контролем за валютными операциями и по факту использования чиновниками Минфина и Центробанка служебной информации в операциях на рынке ГКО.

Напомним вкратце историю отношений России с МВФ. Суть их такова: деньги предоставлялись России на вполне определенных условиях. Не только финансовых, но и политических.

В июле 1990 года Москву по приглашению Совмина СССР впервые посетил директор-распорядитель МВФ Мишель Камдессю. В ходе визита были установлены официальные отношения между советским правительством и фондом. В апреле 1991 года участники совместной сессии МВФ и Всемирного банка в Вашингтоне обсудили экономическую ситуацию в СССР и пришли к выводу, что СССР не может рассчитывать на кредиты МВФ и ВБ из-за «отсутствия признаков движения к рынку» …В январе 1992 года правительство России официально уведомило МВФ о своем стремлении вступить в ряды этой организации и попросило выделить кредит в $6 млрд для создания стабилизационного фонда. В феврале того же года правительство РФ представило МВФ программу реформ на 1992 год, составленную с учетом рекомендаций фонда.

В апреле 1992 года вице-премьер РФ Егор Гайдар посетил сессию МВФ — ВБ и получил для России официальное приглашение стать членом МВФ. 1 июня того же года Россия получила в МВФ кредитную линию на $5,9 млрд и стабилизационный кредит в $1,03 млрд, который был перечислен 5 августа. В апреле 1993 года был согласован новый стабилизационный кредит в $3 млрд. Очередной транш ($1,5 млрд) стабилизационного кредита Россия получила в марте 1994 года. При этом российское правительство обязалось снизить параметры инфляции и бюджетного дефицита.

В марте 1995 года премьер Виктор Черномырдин договорился с Мишелем Камдессю о выделении России нового стабилизационного кредита ($6,5 млрд) в рамках программы МВФ stand-by для стран с переходной экономикой. В марте 1996 года МВФ предоставил России новый кредит ($12 млрд) сроком на десять лет. Первый транш ($6,5 млрд) был перечислен в апреле; второй транш поступил в Россию в 1997 году.

20 июля 1998 года совет директоров МВФ одобрил совместное заявление правительства и Центрального банка России «О политике экономической и финансовой стабилизации» и выдал под его реализацию первый транш стабилизационного кредита в размере $4,8 млрд.

Условия предоставления кредита придумывались на ходу. Так как на переговоры не было времени — на них отводилось не больше двух-трех недель, — сотрудники фонда не стали особенно мудрствовать. Они использовали антикризисную программу российского правительства, дополненную мерами из программы расширенного кредитования 1996–1998 годов. Основополагающие условия предоставления кредита включали обеспечение роста доходов бюджета и принятие бюджета-99 с первичным профицитом в 2,9 % ВВП.

Сотрудничество МВФ с Россией возобновилось к июлю 1999 года, когда фонд принял решение выделить еще один стабилизационный кредит в $4,5 млрд, однако, получив к концу года первый транш ($1 млрд), российское правительство отказалось от дальнейших заимствований по линии МВФ.

История с траншем МВФ на сумму $4,8 млрд продолжилась в 1999 году, когда страсти после августовского кризиса 1998 года несколько поутихли. Новый скандал поднял депутат Госдумы Виктор Илюхин. 23 марта 1999 года он написал письмо Юрию Скуратову, в котором прямо указывал на хищение. Текст письма был опубликован в газете «Коммерсантъ».

Илюхин писал, что «19 марта 1999 года печатным органом „Нью-Йорк таймс“ была опубликована статья, в которой, со ссылкой на министра финансов США Роберта Рубина, говорится о том, что заем в размере $4,8 млрд, выделенный Международным валютным фондом Российской Федерации 15 августа 1998 года, „возможно, был использован на другие цели неподобающим образом“».

Как сказано в статье, это было первое публичное заявление администрации Клинтона, которое подтверждает подозрения в том, что данный кредит МВФ на оказание помощи России расхищен наиболее влиятельными российскими олигархами и чиновниками высшего ранга и оказался на банковских счетах в Швейцарии и «других надежных местах».

По имеющейся информации, 14 августа 1998 года вышеуказанная сумма в эквиваленте платежных средств МВФ была переведена на основании распоряжения Международного валютного фонда, подтвержденного соглашением от 24 марта 1998 года, со счета 9091 Федерального резервного банка Нью-Йорка на счет 9091 банка «Кредитанштальт-Банкферайн» через отделение банка в Лугано (Швейцария) транзитным переводом в пользу АО «Ост-Вест Хандельсбанк» (Франкфурт-на-Майне, Германия), каковое является дочерним зарубежным банком Центрального банка Российской Федерации. Вышеуказанный швейцарский банк кредитовал счет 40910 АО «Ост-Вест Хандельсбанк» в долларах США на полную сумму транша ($4,8 млрд) в распоряжение Центрального банка Российской Федерации.

По той же информации, полученной от компетентных иностранных источников, можно полагать, что вышеуказанные финансовые средства в полном объеме не дошли до России, а были распределены с участием президента Российской Федерации Б.Н. Ельцина в узком кругу чиновников высшего ранга и особо доверенных лиц.

Согласно данной информации, вышеупомянутый кредит МВФ был распределен следующим образом: $2,35 млрд 14 августа 1998 года были направлены в «Бэнк оф Сидней» (Австралия), где, согласно имеющимся документам, часть финансовых средств в сумме $235 млн была зачислена на банковский счет австралийской компании, где Татьяна Дьяченко через своего полномочного люксембургского представителя имеет 25 % акций (преобладающий пакет с правом решающего голоса). Остаток в сумме $2,115 млрд, конвертированный в фунты стерлингов Соединенного Королевства, был перечислен в Национальный Вестминстерский банк (Лондон, Великобритания).

В свою очередь $1,4 млрд были перечислены также 14 августа 1998 года в «Бэнк оф Нью-Йорк» (США); $780 млн 17 августа 1998 года были направлены в «Креди Сюисс» (Швейцария); $270 млн 17 августа были направлены в лозаннское отделение «Кредитанштальт-Банкферайн» (Швейцария). Возможно, данные операции были осуществлены при участии бывшего председателя правления Центрального банка Российской Федерации С. Дубинина.

На основании изложенного Илюхин просил Генеральную прокуратуру Российской Федерации осуществить проверку вышеупомянутых фактов и проинформировать комитет Государственной думы по безопасности о результатах. Какую конкретно роль играли Ельцин и его семья в хищении денег Международного валютного фонда Илюхин рассказывать не стал. Он пообещал, что все документы первым увидит генпрокурор Скуратов. Копии имеющихся в его распоряжении документов, подтверждающих вышеприведенные факты, в том числе и в отношении президента Российской Федерации, Илюхин обещал передать лично Скуратову. По задумке Илюхина, именно генпрокурор, в то время активно подключившийся к борьбе с коррупцией, должен был подтвердить сведения, попавшие к нему в руки «от очень надежного источника». «Тогда и можно будет говорить о причастности к коррупции семьи президента», — заметил Илюхин.

Это был не первый скандал, устроенный Илюхиным. Илюхин активно работал в думской комиссии по импичменту — на одном из заседаний он, например, обвинил в геноциде русского народа «всех окружающих Ельцина представителей одной еврейской нации». Никогда не брезговал видный оппозиционер и компроматом. Зимой 1998 года он рассказал, что Борис Березовский передал Борису Ельцину часть акций телекомпании ОРТ. Позднее пугал готовящимся заговором Чубайса — Немцова — Гайдара. А также утверждал, что к нему попали документы о «разногласиях» убитой в Санкт-Петербурге Галины Старовойтовой и криминальных структур. Тем не менее пока все эти «данные источников» Илюхина не интересовали правоохранительные органы.

По словам Илюхина, полученные им от Мирового банка и сената США данные «еще проходят проверку», но он уже был готов обнародовать некоторые из них: из $4,8 млрд кредита $1,4 млрд получил бывший премьер-министр Виктор Черномырдин, $780 млн — глава РАО «ЕЭС России» Анатолий Чубайс и, наконец, $270 млн — находящийся в розыске Борис Березовский.

Но в апреле 1999 года Скуратов после скандала с видеосъемкой, показанной по телевидению, был снят с поста генпрокурора.

Комментируя обвинения, замминистра финансов Сергей Дубинин заявил: «Скуратов, когда говорит о финансовых вопросах, обычно несет ахинею». По его словам, действуя либо под влиянием, либо добровольно в интересах группы людей, прокуратура захотела отомстить руководству ЦБ за принципиальную позицию, которую банк занимал в отношении нарушений законодательства и, в частности, «отгона» денег на Запад, который позволяли себе эти люди. «Вообще же, — заметил Дубинин, — работа Скуратова представляет собой модель той власти, которую готовят поддерживающие его в настоящее время политики. Для себя — халявные развлечения и удовольствия, для друзей — поддержка и лоббирование, а по отношению к тем, кто не угодил, — произвол в юридической области, клевета, угрозы применения репрессий».

В июле 1999 года Генпрокуратура прекратила уголовное дело по факту нецелевого расходования бывшим председателем ЦБ Сергеем Дубининым и его замами валюты на представительские расходы. Сам Дубинин в интервью «Коммерсанту» выразил возмущение, что прокуратура закрыла дело втихую, хотя по поводу его возбуждения «было много шума».

Впервые о том, что в Центробанке, возглавляемом Сергеем Дубининым, было «не все чисто с законом», Юрий Скуратов сообщил через месяц после 17 августа.

Дело о представительских и командировочных тратах чиновников ЦБ в прокуратуре считалось самым перспективным. Из его материалов следовало, что в 1996 году им были открыты счета в Сбербанке и выданы кредитные карточки Eurocard/ Mastercard Gold. Сам Дубинин мог ежемесячно тратить на представительские и командировочные расходы $15 тыс., его заместители и помощники — от $7,5 до $10 тыс., а директора департаментов — $5 тыс. По данным следствия, держатели карточек потратили на себя лично более $50 тыс.

Следователь Генпрокуратуры Ирина Солдатова вызвала на допрос в качестве свидетеля Сергея Дубинина. По его словам, «она задавала очень грамотные и понятные вопросы». Дубинин отвечал, что представительские деньги тратились исключительно на встречах с официальными лицами. Он и его заместители регулярно отчитывались в бухгалтерии и возмещали суммы, израсходованные сверх лимита, установленного самим ЦБ. Правда, сам бывший глава ЦБ говорит, что лимит ни разу не исчерпал и со всех трат платил налоги.

Следователь Генпрокуратуры Ирина Солдатова вызвала на допрос в качестве свидетеля Сергея Дубинина. По его словам, «она задавала очень грамотные и понятные вопросы». Дубинин отвечал, что представительские деньги тратились исключительно на встречах с официальными лицами. Он и его заместители регулярно отчитывались в бухгалтерии и возмещали суммы, израсходованные сверх лимита, установленного самим ЦБ. Правда, сам бывший глава ЦБ говорил, что лимит ни разу не исчерпал и со всех трат платил налоги.

В Генпрокуратуре же считали, что прекращение данного дела, одного из трех расследуемых в отношении ЦБ, еще не означало, что Дубинин полностью чист перед законом. Ведь одновременно с возбуждением уголовных дел прокуратура направила в Центробанк 17 «представлений» о нарушении законодательства РФ.

Кроме того, прокуроры не исключали предъявления Дубинину и бывшей верхушке ЦБ судебных исков о возврате денег, потраченных не по назначению. Впрочем, подписывать такие иски мог лишь и.о. генпрокурора Юрий Чайка и его замы, предпочитавшие в отсутствие Скуратова не делать резких шагов.

Между тем Сергей Дубинин раздобыл «охранную грамоту» — письмо в МВФ Юрия Чайки от 26 апреля 1999 о том, что «фактами злоупотреблений и хищений денежных средств валютного резерва Генпрокуратура РФ в настоящее время не располагает».

Кстати, Сергея Дубинина вызывали в главную военную прокуратуру и допрашивали по делу о шантаже Скуратова. Поводом явилось публичное заявление последнего: «Именно Дубинин со своими связями с Березовским, наряду с некоторыми другими, оказывает давление и шантажирует генпрокурора, всячески противодействует следствию, в том числе и по делам, связанным с расследованием известных событий 17 августа». На допросе Дубинин сказал, что на Скуратова не давил и даже видеокассету с изображением его «личной жизни» не смотрел, о чем ничуть не жалеет.

Итак, 26 апреля 1999 года и.о. генерального прокурора России Юрий Чайка написал письмо представителю миссии МВФ Жерару Беланже, в котором излагал результаты проверки Банка России. Вывод прокуратуры об отсутствии злоупотреблений при расходовании средств июльского кредита МВФ был широко растиражирован СМИ. Однако в письме Чайки была еще одна часть.

И.о. генпрокурора отмечал, что получение Центробанком средств фонда было в принципе незаконно. Дело в том, что только Минфин имел право от имени страны осуществлять все операции и сделки с МВФ. «Вопреки российскому законодательству (которое значительно отличается от международного), — писал Чайка, — получателем кредита выступил Банк, а не Минфин России. Статус получателя данного кредита был предоставлен Банку России распоряжением Президента РФ уже после получения и расходования кредита».

Что же произошло тогда? Почему деньги МВФ пошли «не туда»?

В середине июля 1998 года спецпредставитель Президента России Анатолий Чубайс провел с МВФ переговоры о выделении нашей стране стабилизационного кредита. 20 июля МВФ сообщил об одобрении программы помощи России. Основная часть средств, согласно пресс-релизу фонда, выделялась «в целях поддержки экономической программы правительства на 1998 год». Однако, по словам представителей Минфина и ЦБ, МВФ поставил жесткое условие: деньги должны прийти на счета ЦБ.

При этом в правительстве понимали, что такая операция незаконна. И подготовили проект указа президента, дающий право Центробанку напрямую получать деньги МВФ. Но 25 июля Главное правовое управление (ГПУ) администрации президента дало резко отрицательное заключение на этот проект, отмечая, что он противоречит постановлению Верховного совета РФ «О вступлении РФ в МВФ, МБРР и Международную ассоциацию развития». Тем не менее деньги на счета ЦБ начали поступать. По данным Генпрокуратуры, весь транш был переведен с 22 по 27 июля. И лишь 16 августа вышло распоряжение президента России, дающее право Центробанку на осуществление подобных операций.

Знал ли МВФ о сложностях с законодательным оформлением кредита? Скорее всего, знал. Как отмечалось в акте проверки Счетной палаты, подобные вопросы поднимались на переговорах с МВФ еще 13 июля, поэтому у фонда вряд ли были претензии к российским властям. Тем более что нам опять дали кредит, не обратив внимания на письмо Генпрокуратуры.

Другое дело, что в расследовании событий были заинтересованы и другие силы. Так, например, депутат Госдумы Николай Гончар считал, что выдача кредита произошла в обход законодательства и была пролоббирована западными банками. Они выводили деньги с рынка ГКО и были заинтересованы в стабильности курса. Кроме того, Гончар отмечал, что получение кредита было осуществлено вопреки постановлению Госдумы, требующей ратификации подобных соглашений. Получение Россией займа подобного объема не соответствовало заложенным в бюджете ограничениям — правда, заемщиком выступал ЦБ, так что ситуация юридически была довольно запутанная.

Реальных документов, подтверждающих «заговор» западных банкиров, у Гончара не было. Однако это не мешало ему по ряду упомянутых формальных признаков добиваться судебного опротестования законности сделки с МВФ. Если подобный суд (неважно, по чьей инициативе) состоялся бы и сделка была бы признана незаконной, это могло иметь для России самые неприятные последствия. Вплоть до решения о досрочном возврате кредита. Впрочем, все было не так просто. Россия имела возможность вообще не возвращать этот кредит. На том основании, что лица, подписавшие соглашения с МВФ, не имели соответствующих полномочий. Такое решение было бы равносильно отказу платить долги в 1917 году и означало бы полную изоляцию страны…

Страсти вокруг злополучного кредита то затухали, то разгорались вновь — как в России, так и за рубежом. 18 июля 2000 года в итальянской газете La Repubblica была опубликована статья Джузеппе Д’Аванцо и Пьетро Дель Ре под сенсационным заголовком «Премьер-министр Касьянов — режиссер „Руссья-гейта“. Новое швейцарское расследование по кредитам МВФ установило причастность „правой руки Путина“.»

Журналисты писали, что кредит на сумму $4,8 млрд, предоставленный в августе 1998 года Международным валютным фондом России эпохи Бориса Ельцина не отмывался, как до сих пор считалось, в банках нью-йоркского Манхэттена. Эти деньги оказывались в Швейцарии, а уже оттуда разлетелись по компьютерным путям в различных направлениях. Например, в Сидней и Лондон. На самом же деле, по мнению авторов статьи, деньги Москвы (или, если кому больше нравится, — Международного валютного фонда) не покидали пределов Швейцарии хранились под зашифрованными счетами в банках Лозанны, Лугано, Женевы и Фрибура. О новом повороте «Руссьягейта» журналистам стало известно из 24 строчек письма, направленного… следователем Лораном Каспером-Ансерме всем банковским институтам Швейцарии. В первую очередь речь шла о кантоне Тичино — недоступной сокровищнице российских «грязных» денег. Следователь писал: «Следствие пришло к выводу, что велика вероятность того, что сумма в $4,8 млрд, перечисленная МВФ Российской Федерации, была полностью или частично переведена на другие счета».

La Repubblica напоминала, что решение предоставить России стабилизационный кредит было принято МВФ 20 июля 1998 года. Россия, во главе которой стоял Борис Ельцин, была на грани финансовой катастрофы. Сумма чуть больше $11 млрд могла (и должна была) помочь ей устоять на ногах. МВФ делит кредит на три транша. Первый, оказавшийся и единственным, равнялся $4,8 млрд. Между 22 и 28 июля он был помещен в Federal Reserve Bank. 16 августа президент Ельцин подписал резолюцию (№ 308-рп), в которой российскому Центробанку предлагалось использовать всю сумму кредита для «пополнения валютных резервов». Но этого не случилось…

Деньги были отправлены, но не дошли. Они пропали, словно провалившись в черную дыру. В банковских компьютерах остались лишь слабые их следы. Письмо, подписанное Каспером-Ансерме, удивляло своей уверенностью. Что же писал следователь? «Установлено, что 14 августа 1998 года сумма в $4,8 млрд была переведена из нью-йоркского Federal Reserve Bank на счет, открытый в одном из банков кантона Тичино — со ссылкой на Creditantstaltbankverein — на имя банка Ost-West Handelsbank AG (расположенного по адресу: 60313 Германия, Франкфурт, Стефанштрассе, 1), который является филиалом Центрального Банка России».

Вот так, по мнению авторов статьи, 14 августа 1998 года и ушел со счета № 9091 нью-йоркского Federal Reserve Bank первый транш стабилизационного кредита МВФ. Деньги прошли через банк Эдмонда Сафры National Republican Bank (счет № 608555800) и должны были попасть в кассы Центробанка в Москве. Но направление оказалось другим. Кредит путешествовал по европейским каналам российского Центробанка и Министерства финансов. Так, у Центробанка был филиал во Франкфурте-на-Майне. Этот филиал (Ost-West Handelsbank) контролировал швейцарский банк Creditantstaltlbankverein, которому, в свою очередь, принадлежал счет в одном из банков швейцарского кантона Тичино.

Маршрут кредита, продолжала газета, был извилист и подозрителен, но две вещи для женевского следователя были очевидны. До Москвы деньги так и не дошли, а «добро» на их передвижения дал Михаил Касьянов, ведший переговоры о предоставлении кредита. Итак, в расследовании появилось новое имя. Это имя, подчеркивают авторы статьи, свинцовой гирей повисло на репутации Владимира Путина, вскоре после своего избрания в президенты назначившего Касьянова премьер-министром. В центре паутины оказался Михаил Касьянов… Злые языки говорили, что в московских деловых кругах его называли Миша — Два процента — именно такие комиссионные, мол, он получал за любую сделку, договор или закон, приносившие выгоду новым московским капиталистам. Олигархов это, конечно же, устраивало. Они платили Мише, терпели его заносчивость и властную манеру общения. Более того, они терпели его политическую карьеру. Миша прятал свою жадность под маской скромного слуги народа. Он был прагматичен, опытен, хитер. Он был упрям в международных переговорах и способен месяцами спорить о процентах внешнего долга России (4,2 или 4,3), прекрасно зная, что, каков бы ни был этот процент, Россия никогда не сможет заплатить его.

Миша шел все выше и выше. Руководящая должность в Министерстве финансов, потом замминистра, и наконец, министр.

А потом и вовсе — премьер. «Если вы спросите у Касьянова о тех испарившихся куда-то почти пяти миллиардах, — писали авторы статьи, — он без тени смущения на лице ответит: „Никакого незаконного применения кредитов МВФ не было. До тех пор пока не будет доказательств, все это лишь пустая болтовня прессы“».

Да, доказательств не было. Зато был целый ворох косвенных улик. Эти улики указывали на Касьянова..

Далее газета писала, что в письме к швейцарским банкам Лоран Каспер-Ансерме рассказывал, куда были направлены деньги МВФ. Пускай Михаил Касьянов и не хотел признать этого, но они разошлись по многим направлениям, так и не добравшись до Москвы и не «пополнив валютные запасы». «В тот же самый день 14 августа с этого счета (в Creditanstaltbankverein, принадлежавшего Центробанку России) были переведены: $2,35 млрд — на счет в австралийский Bank of Sydney; $2,115 млн — на счет в лондонский National Westminster Bank и $1,4 млрд — в Bank of New York; $780 млн — в Credit Suisse. 18 августа в Credit Suisse было переведено еще $270 млн».

Авторы статьи задавались вопросом: знал ли Касьянов о том, куда уходят деньги? Сможет ли он сейчас сотрудничать с женевскими следователями? Сможет ли ответить на те простые вопросы, которые задаются судьями в подобных случаях: почему он разрешил эти переводы, кто воспользовался ими и по какому праву? С такими вопросами Каспер-Ансерме собирался к нему обратиться. А свое письмо швейцарским банкирам следователь заканчивал такими словами: «В интересах проводимого мной следствия прошу вас сообщить мне, открыты ли в ваших банках сейчас (или открывались раньше) счета на имя банков Creditanstaltsbankverein, Ost-West Handelsbank или других институтов, близких к названным. Речь идет об уголовном деле национального масштаба, и тайна банковских вкладов аргументом для уклонения не является. Настоящее письмо имеет силу ордера на обыск и изъятие документов».

Итак, констатировали журналисты, 24 строки, вышедшие из-под пера Каспера-Ансерме, рассказывали с самого начала историю исчезновения кредита МВФ. Скандал вспыхнул, словно фейерверк. В течение нескольких месяцев он освещал темный лик ельцинской России, незаконные банковские операции его семьи и ближайшего окружения. Однако под нож шла лишь мелкая рыбешка.

Газета писала: «Руководящие работники Bank of New York российского происхождения, но с американскими паспортами — Наташа Гурфинкель-Кагаловская и Люси Эдвард. Муж Люси Эдвард Питер Берлин, который с помощью домашнего компьютера ворочал десятками миллиардов и десятками неизвестно чьих счетов. Зять Берлина Алексей Волков. А кто еще? Да никого. За месяцы работы в блокнотах следователей появилось лишь четыре имени. Расследование ФБР, по началу такое грозное, сдулось, словно пузырь из жвачки. Генеральный прокурор Манхэттена Мэри Джо Уайт не смогла даже найти достаточного количества доказательств для открытия уголовного дела по отмыванию денег. Сенатская комиссия Джеймса Лича дальше небрежных опросов агентов ЦРУ не двинулась. Группы журналистских расследований крупных газет Нью-Йорка и Вашингтона занялись чем-то другим. В общем, эта история стала „хромой кобылой“, завязшей между интересами замешанных в этом деле банков (Citybank, Chase Manhattan Bank, Republican National Bank) и приспевшей президентской кампанией в Америке, в которой „друг Москвы“ Эл Гор соперничал с „другом банков“ Джорджем Бушем-младшим».

А что Европа? Авторы статьи отмечали, что в своем женевском офисе, выходящем на озеро, прокурор Бернар Бертосса мог лишь горько улыбаться в ответ на ужимки американского правосудия. Коллеги прокурора слетали в Нью-Йорк, чтобы договориться о предоставлении документов или об участии в следствии. И ничего. Даже еще хуже, чем ничего, — обещания. «Сделаем, вышлем, позвоним…» Но, по мнению журналистов, что Бертосса смог продвинуть свое расследование и без помощи Вашингтона «Сегодня следствие в могучих руках Бертоссы, и уж будьте уверены, когда-нибудь эти руки что-нибудь да схватят — несмотря на равнодушие кантона Тичино, куда в один прекрасный августовский день 1998 года были переведены $5 млрд, и никто ничего не видел, никто ничего не понял».

В августе 2000 года женевская газета Le Temps опубликовала подборку материалов, посвященную деятельности компании Runicom SA. Эта компания была трейдером «Сибнефти», которую, как и Runicom, по мнению швейцарцев, контролировал Роман Абрамович. Le Temps писала, что в Runicom пришли с обыском следователи, ведущие дело о хищении стабилизационного кредита МВФ, предоставленного России в 1998 году. («Сибнефть» считала все обвинения против своего акционера абсурдными и была намерена подать на газету в суд.)

Le Temps писала: «Runicom хорошо известна швейцарскому правосудию — ее название появляется во многих делах, касающихся отмывания денег. Она занимается продажей нефти компании „Сибнефть“, находящейся под контролем близкого к Кремлю сибиряка Романа Абрамовича. Финансовый оборот Runicom значителен, несмотря на то что сотрудников она не имеет. Во Фрибуре, по своему юридическому адресу, эта компания ничем не занимается. Ее единственный служащий — Жорж Жюкер, чья основная функция состоит в отправке почты Runicom ее аудитору, компании Arthur Andersen в Женеву».

Ссылаясь на итальянскую газету La Repubblica, Le Temps продолжала: «Часть стабилизационного кредита МВФ, выделенного России в июле 1998 года, прошла через счета Runicom в Женеве, Фрибуре и Монако, до того как отправиться в швейцарские филиалы различных банков и фирм. Перед тем как попасть в Runicom, около $1,4 млрд кредита МВФ прошли через банки BoNY-Intermaritime, Obiebank (видимо, газета имела в виду „Объединенный банк“. — Ред.), а также через сам BoNY».

Однако судебный следователь Лоран Каспер-Ансерме, который вел дело по «потерянному» траншу МВФ, указывал на то, что следствие пока находится «в стадии поиска информации». И, как писала Le Temps, пока этот поиск еще не привел к ощутимым результатам по причине «ускользающего» характера деятельности Runicom S.A.

«Сибнефть», со своей стороны, опровергала факты, опубликованным Le Temps. По словам президента компании Евгения Швидлера, обвинения, содержащиеся в статье, были «абсолютно необоснованными и несуразными». По Швидлеру, Runicom не могла украсть деньги МВФ, поскольку «компании принадлежал всего один счет в Швейцарии, и общий объем средств, прошедших через этот счет в 1998 году, составил около $1,2 млн». Однако сам факт обыска Швидлер не комментировал.

Не угасал интерес к траншу и в России. Не исключено, что поводом к расследованию швейцарских властей стало заявление следователя Генпрокуратуры Николая Волкова (он вел также дело о финансовых злоупотреблениях в авиакомпании «Аэрофлот» и «дело статистиков») в начале августа 2000 года о том, что Генпрокуратура намерена возбудить уголовное дело по факту нецелевого использования транша, сделанное им в Швейцарии, куда он ездил по делу «Аэрофлота». «Я получил сведения о том, что средства фонда находятся или находились в банках Швейцарии», — сообщил он.

(Вскоре Волков был отстранен от дела авиакомпании «Аэрофлот». Неофициальной причиной отстранения Николая Волкова стало недовольство заместителя генпрокурора России Василия Колмогорова тем, что следователь «много болтает». Волков не стал объяснять, какие именно документы он получил от швейцарцев на предмет нецелевого использования кредита. Отказался следователь назвать и фамилии чиновников, замешанных в кредитной истории. Тем не менее центр общественных связей Генпрокуратуры мгновенно отреагировал на пресс-конференцию следователя: все швейцарские заявления Волкова, сообщили в ЦОСе, были сделаны без как-либо согласования и по его личной инициативе. Позднее, уже вернувшись в Москву, Волков оправдывался, что дела о транше нет, просто журналисты неправильно перевели его слова.)

Между прочим, не утратил интереса к судьбе транша и бывший генпрокурор. В 2000 году вышла его книга «Вариант дракона», в которой он подробно рассказал о судьбе транша: «$3,9 млрд действительно не заходили в Россию. Деньги были перечислены со счетов ЦБ на корреспондентские счета в 18 зарубежных банках. На поддержание курса рубля, как того требовал закон, пошло всего лишь $471 млн». Среди банков, в которые ушли деньги МВФ, было два швейцарских: Credit Swiss и Creditanstalt Bankverein. Ими и заинтересовалась прокуратура Швейцарии. Прокурор Женевы Бернар Бертосса, ведущий расследование, заявил, что по этому делу на допрос в качестве свидетеля может быть вызван даже премьер России Михаил Касьянов. Якобы он и дал добро на операции со средствами фонда.

Скандал продолжился в 2002 году, когда председатель Счетной палаты РФ Сергей Степашин заявил в прямом эфире радиостанции «Маяк»: «Счетная палата располагает данными о серьезных нарушениях в расходовании четырех миллиардов долларов из кредитов МВФ перед финансовым кризисом 1998 года. Это четыре миллиарда долларов, которые мы так и не смогли найти.»

А 28 июня 2004 года «Новая газета» перепечатала письмо американских конгрессменов, появившееся в Интернете и адресованное госсекретарю Колину Пауэллу, в котором американские слуги народа утверждали, что Сергей Кириенко, который в 1998 году занимал пост премьера, был причастен к хищению транша. Одновременно конгрессмены наябедничали, что бывший премьер якобы скупает недвижимость в Чикаго.

«Пятеро смелых» писали, что «при переходе к демократии некоторые хорошо организованные представители бывшей советской правящей верхушки сосредоточили в своих руках огромную экономическую и политическую власть, с которой не собираются расставаться. Многие из них, бывшие сотрудники разведки и служб безопасности (известные в России как силовики), ясно продемонстрировали свое нежелание считаться с базовыми нормами демократии, такими, как равенство перед законом, прозрачность для контроля со стороны общества. Несмотря на обвинения в махинациях, коррупции и даже в более тяжких преступлениях, эти люди остаются недосягаемы для сил правосудия.

Ярким примером является Сергей Кириенко. В 1998 году, когда Кириенко был премьер-министром, Международный валютный фонд (МВФ) выделил России стабилизационный кредит на сумму $4,8 млрд. Очевидно, что эти деньги не попали в Россию и считаются утерянными. Расследование, начатое российскими властями, вскоре было приостановлено. Даже покинув пост премьер-министра, Кириенко продолжает обладать огромной властью и считается ближайшим советником президента Путина, занимая должность полномочного представителя в одном из самых важных регионов России.

Недавно источники в Западной Европе проинформировали нас о том, что мистер Кириенко предпринял попытку легализации на территории США. Как вы знаете, иностранец, инвестируя $1 млн в американскую компанию, может претендовать на легализацию, или „грин карту“, если остальные требования закона соблюдены. Наши источники сообщают, что Кириенко приобрел недвижимость в районе Чикаго и предпринял попытку легализоваться.

Господин государственный секретарь, эти обвинения, если они верны, вызывают нашу глубокую озабоченность, так же как и вопрос: с какой целью бывший премьер-министр России предпринял усилия к легализации на территории США? Нас также интересует природа происхождения капиталов мистера Кириенко».

Далее конгрессмены Майк Пенс, Генри Бонилла, Чарльз Норвуд, Фил Крэйн и Дэн Бартон настаивали на расследовании данного дела и требовали выяснения намерений «мистера Кириенко» и проверки чистоты его капиталов.

Кириенко эту историю так не оставил. Он заявил, что подаст в суд на «Новую газету» и будет требовать от журналистов публичных извинений. Буквально на следующий день государственный департамент США официально подтвердил, что письмо членов конгресса, в котором упоминается имя Сергея Кириенко, является подделкой. По данным пресс-службы полпреда, письмо, якобы написанное от имени пяти членов конгресса США на имя госсекретаря США Колина Пауэлла, не является подлинным и в госдепартамент не поступало.

Вскоре ответственность за изготовление фальшивого письма о Сергее Кириенко взяла на себя газета The eXile. В сообщении было сказано, что сфабрикованное письмо было отправлено сотрудниками редакции The eXile некоммерческой организации American Defence Council, которая, в свою очередь, опубликовала его на своем сайте.

В октябре 2004 года в Приволжском федеральном округе Сергей Кириенко выиграл у «Новой газеты» дело о защите чести и деловой репутации. На процессе сторона истца представила многочисленные заключения специалистов, проводивших проверки использования средств кредита МВФ. Суд признал публикации «Новой газеты» о Кириенко недостоверными, но не вынес частного определения о нарушении Закона «О средствах массовой информации». Суд постановил обязать «Новую газету» опубликовать опровержение и признать сведения, распространенные в статье, не соответствующими действительности.

Письмо оказалось фальшивкой. Уже в июле 2004 года конгрессмены назвали «фальшивкой» якобы подписанное ими письмо. Они сделали совместное заявление для прессы, в котором сообщили, что не подписывали письма госсекретарю Пауэллу о попытке полпреда Кириенко легализоваться в США. «Мы никогда не подписывали коллективно или индивидуально никакого письма в адрес госсекретаря Колина Пауэлла, касающегося Сергея Кириенко и его гражданства. Письмо от 4 июня 2004 года, под которым стоят наши подписи, не было написано нами, а наши подписи сфабрикованы», — говорилось в заявлении.

Представитель конгрессмена Фила Крэйна Тами Стафф сообщила, что «господин Крэйн до этого вообще не знал, кто такой господин Кириенко». «Мы пока не понимаем, кто мог подделать это письмо, — добавила она. — Конгрессмен Крэйн в ярости от того, что его имя стоит под фальшивым документом». Ее шеф вместе с конгрессменами Пенсом, Бониллой, Норвудом и Бартоном попросили юридическое управление конгресса провести расследование.

Сергей Кириенко горячо приветствовал опровержение конгрессменов. На пресс-конференции он заявил, что история с письмом превратилась «в грязный фарс и фальсификацию». Пресс-секретарь полпреда Сергей Новиков заявил, что представители Кириенко готовят иск против «Новой газеты».

Автор статьи в «Новой газете» Георгий Рожнов заявил, что несмотря ни на что, «готов отстаивать свою правоту в суде». Он сообщил, что опубликованное им письмо «не было подкинуто ему в почтовый ящик и не было передано за $100», а взято с международного сайта American Defense Council (ADC) по адресу: www.americandefensecouncil.com. По словам Рожнова, он часто пользовался этим сайтом при подготовке публикаций — в частности, о судьбе кредита МВФ 1998 года — и доверял ему. Поэтому у него «не возникло желания подстраховаться» и дать ссылку на сайт либо позвонить кому-то из конгрессменов, чтобы перепроверить информацию.

Некоммерческая организация ADC действительно опубликовала на своем сайте письмо пяти конгрессменов-республиканцев к госсекретарю США Колину Пауэллу, которое перепечатала «Новая газета». В интервью исполнительный директор ADC Дэн Перрин заявил, что находится в крайне неприятной ситуации: «Я получил письмо конгрессменов от своего источника, которому я абсолютно доверяю. Поэтому звонить в конгресс и проверять достоверность документа я не стал. Реакция конгрессменов показалась мне по меньшей мере странной. Теперь мне ничего не остается, как позвонить в офис конгрессменов и извиниться перед ними». Отвечая на вопрос, почему он должен извиняться, если доверяет источнику, Дэн Перрин сказал: «Не буду же я спорить с конгрессменами, которые заявляют, что это письмо является фальшивкой! Я не хочу ставить этих людей в неудобное положение».

Интересно, что вместо снятого Перрином письма на сайте ADC появился другой документ. Он был датирован 10 марта 2004 года и подписан конгрессменами Бартоном и Пенсом. В нем конгрессмены также упоминали об экс-премьере Кириенко и тоже обращались к Колину Пауэллу, но не по поводу чикагского домика, а в связи с пропажей злосчастного кредита МВФ.

За день до вынесения судебного решения свидетель со стороны «Новой газеты» депутат Госдумы Виктор Илюхин попытался защитить ответчиков, заявив, что сам сомневается в «чистоте» расходования кредита МВФ в бытность Кириенко премьером, а многие предположения газеты основывались именно на его выступлениях. Заместитель главного редактора «Новой газеты» Сергей Соколов заметил, что с официальным опровержением письма конгрессменов газета выступить должна, а менять вердикт дефолту и «украденному траншу» не обязана: «Пусть этим занимается следствие, газета имеет право высказывать мнение, основанное на комментариях официальных лиц — например, Виктора Илюхина, Сергея Степашина и Сергея Глазьева».

В октябре 2004 года в другом печатаном издании — теперь уже «Российской газете» — было опубликовано интервью с исполнительным директором МВФ от России Алексеем Можиным. Он попытался поставить точку в истории с «исчезающим траншем».

Отвечая на вопрос корреспондента Татьяны Конищевой о том, почему в последнее время вновь заговорили о разворовывании кредитов МВФ и, в частности, о якобы украденном кредите в августе 1998 года, Алексей Можин ответил, что ему «не известно ни одного факта, ни одного аргумента, свидетельствующего о нецелевом использовании июльского транша МВФ 1998 года, а тем более о его хищении. Все слухи и измышления о хищении транша МВФ распространялись и распространяются с негодными целями и негодными методами. Начало этим измышлениям положил целый ряд откровенно поддельных документов, представленных известным депутатом Илюхиным весной 1999 года. Все это уже десять раз проверено и перепроверено. Как только появились эти измышления, фонд настоял на том, чтобы Центробанк России нанял аудиторов для проведения расследования обстоятельств использования кредита. По итогам в фонд был представлен доклад, который подтвердил факт поддельности представленных Илюхиным документов. Начнем с того, что июльский транш МВФ составил $4781 млн, в то время как в документах Илюхина стояла круглая цифра — $4800 млн. Кроме того, все номера счетов, проставленные в этих документах, оказались фиктивными, оператор с фамилией, указанной в якобы платежном поручении Федерального резервного банка Нью-Йорка, никогда не работал в этом банке, а подобные формы платежных поручений никогда этим банком не использовались.

Что же касается использования кредита, то документально установлено, что за период с 1 июля по 1 сентября 1998 года чистый объем продаж валюты (то есть за вычетом покупок) Центральным банком России составил $9100 млн, то есть сумму, почти вдвое превышающую кредит МВФ. Другими словами, Центральный банк израсходовал средства МВФ (и даже гораздо большую сумму) на проведение валютных интервенций в безуспешном стремлении не допустить девальвации российского рубля. Можно долго рассуждать, насколько оправданной была такая политика в условиях июля-августа 1998 года. Скажу лишь, что Россия стала далеко не первой и не последней страной, безуспешно пытавшейся защитить курс национальной валюты при помощи масштабных валютных интервенций. Я бы мог привести большое количество подобных примеров».

Однако, по мнению Можина, история с пропажей транша не была выдумана Илюхиным. Скорее всего, его кто-то крупно подставил. Кроме того, Можин подчеркнул, что «деньги, которые предоставляет фонд, не существуют отдельно от общих ресурсов федерального бюджета или от общих валютных резервов Центрального банка. Они как бы растворяются в этих средствах и идут на выполнение тех же задач и целей, на которые идут средства российского бюджета или валютные резервы Центробанка».

Может быть, ключевое слово здесь «растворяются»? Или транш все-таки никуда не исчезал и все время был там, где должен был быть, и работал на благо страны? Хотелось бы верить. Но почему-то размышления о трудной, полной невзгод и опасностей судьбе злополучного транша заставляют вспомнить слова Настасьи Тимофеевны из чеховской «Свадьбы»: «Андрюшенька, где же двадцать пять рублей?»

Сберкнижка с печальным концом Вклады населения, сгоревшие в горниле рыночных реформ

«Граждане, храните деньги в сберегательной кассе!» — эта агитка времен развитого социализма прозвучала в фильме «Иван Васильевич меняет профессию» из уст великолепного домушника Жоржа Милославского в исполении великолепного Леонида Куравлева. Граждане и хранили. Причем делали это не подпольные миллионеры и жулики, а трудящиеся.

Хранили себе и хранили — до начала 1990-х…

А потом была либерализация цен, шоковая терапия, денежные реформы, безудержная инфляция… В общем, вклады «сгорели». Тот, кто успел накопить несколько тысяч (тогда на эти деньги можно было купить отечественный автомобиль), сегодня, сняв свои трудовые, может потратить их разве что на то, чтобы пару раз сходить в супермаркет. И то, если у него скромные продовольственные потребности…

Проблема возникла в самом начале 1990-х. К тому времени (на 20 июня 1991 года) денежные сбережения в виде вкладов в сберкассы составляли 372,3 млрд руб., из них более 50 % составляли вклады до 1 тыс. руб. Памятная всем либерализация цен попросту съела все сбережения. Кстати, октябрьский закон того же года об индексации вкладов был, мягко говоря, проигнорирован.

В течение нескольких лет тема о восстановлении сбережений граждан дебатировалась в кулуарах правительства, и наконец, в 1995 году президент подписал закон о компенсации вкладов. Попытки членов правительства, в том числе и помощника президента Александра Лившица, оценить реальную стоимость вкладов тогда дали результат в 500 трлн рублей.

Какая же поднялась паника после пресс-конференции г-на Лившица! «Компенсация грозит гиперинфляцией!» — кричали одни. «Откуда взять такую сумму — это же три годовых бюджета?» — волновались другие. Однако последние не поняли суть вопроса, а Лившиц был не прав, обнародовав подобную дезинформацию. Даже простой логический подсчет давал иные результаты: государственный бюджет составлял 246 трлн рублей, значит, объем компенсации не превышал двух госбюджетов. Кроме того, речь шла о восстановлении сбережений не в 1995 году, а начиная с 1996 года.

К тому же надо было внимательнее читать закон: в нем ни слова не говорилось о том, чтобы сбережения сразу должны превратиться в наличные и выдаваться все разом. Все должно было делаться постепенно. Постепенно и делалось.

В начале февраля 2010 года в Москве и регионах владельцы советских вкладов в Сбербанке могли использовать очередную возможность получить компенсационные выплаты. Из федерального бюджета на эти цели в 2010 году было выделено 85 млрд рублей, в 2011 году планируется выделить аналогичную сумму, а в 2012 году увеличить ее до 100 млрд рублей. За каждый дореформенный рубль, размещенный в Сбербанке по состоянию на 20 июня 1991 года, государство выплатит два или три российских, в зависимости от возраста владельца вклада.

В начале февраля 2010 года в Москве и регионах владельцы советских вкладов в Сбербанке могли использовать очередную возможность получить компенсационные выплаты. Из федерального бюджета на эти цели в 2010 году было выделено 85 млрд рублей, в 2011 году планируется выделить аналогичную сумму, а в 2012 году увеличить ее до 100 млрд рублей. За каждый дореформенный рубль, размещенный в Сбербанке по состоянию на 20 июня 1991 года, государство выплатит два или три российских, в зависимости от возраста владельца вклада.

Компенсационная кампания 2010 года не первая и не последняя. Государство по мере финансовых возможностей ежегодно выделяло бюджетные средства на погашение долгов бывшего Сбербанка СССР перед вкладчиками. А в 2010 году двух- и трехкратная компенсация — максимальная за все годы выплат. Как отметил глава Минфина Алексей Кудрин на рабочей встрече с председателем правительства РФ, «в предыдущие годы мы компенсировали тысячу рублей на соответствующую тысячу рублей вклада. Затем подняли до двух тысяч рублей. Затем отдельным категориям граждан, прежде всего ветеранам войны, другим нуждающимся категориям, опекунам, семьям погибших, мы компенсировали весь остаток вклада, исходя из одного рубля к одному». По поводу компенсаций в 2010 году Алексей Кудрин, в частности, сказал: «Мы считаем, что граждане получат кто по одной тысяче, кто по две, кто больше тысяч рублей, и это будет необходимым подспорьем в следующем году. Конечно, правительство и в следующие годы продолжит компенсацию средств таким образом и перейдет к другой кратности компенсации».

Хотя если сравнивать стоимость нынешнего рубля с рублем образца 1991 года, то с учетом инфляции и проведенной в 1998 году деноминации российской валюты в тысячу раз рубль обесценился почти в 21 раз. То есть полная компенсация по дореформенным вкладам должна быть не менее чем двадцатикратной. Однако для окончательного и единоразового расчета по советским вкладам нужны поистине астрономические суммы, размер которых приводит председатель комитета Госдумы по финансовому рынку Владислав Резник: «При переводе сбережений граждан в ЦДО (целевые долговые обязательства, которые определяются из соотношения покупательной способности рубля на текущий момент и рубля на 1990 год. — Ред.) с учетом положений Федерального закона от 10 мая 1995 года № 73-Ф3 „О восстановлении и защите сбережений граждан Российской Федерации“ объем государственного внутреннего долга, исходя из размера долговой стоимости на 30 декабря 2002 года (последняя дата определения ЦДО) и индекса потребительских цен за 2002–2009 годы, на 1 января 2009 года оценивался в сумме порядка 20,8 трлн рублей, а на 1 декабря 2009 года — более 22 трлн рублей, что сопоставимо с размером расходов федерального бюджета за несколько последних лет».

Чтобы покрыть весь обозначенный объем внутреннего долга (22 трлн рублей), потребуется не менее 200 лет ежегодно выделяемых сумм в объемах, запланированных бюджетом на 2010–2012 годы. Поэтому совершенно очевидно, что единовременная компенсация, которая бы соблюдала при этом принцип сопоставимости цен, просто невозможна, а вклады будут индексироваться с учетом финансовых возможностей государства. Поэтому, по всей видимости, вкладчикам остается лишь смириться с мыслью, что деньги будут выдаваться порционно, а свидетелями завершающего этапа компенсаций станут их далекие потомки.

В 2010 году компенсации по дореформенным вкладам могут получить все граждане, имевшие действующий вклад в Сбербанке СССР до 20 июня 1991 года. В три раза увеличится остаток на вкладе у рожденных до 1945 года включительно, остальные получат двукратную компенсацию остатков, исходя из номинального количества средств на сберкнижке в 1991 году. При этом выплаты получат владельцы как действующих, так и закрытых вкладов, если деньги с него получены после 1992 года. На аналогичную по кратности вложений компенсацию могут рассчитывать и наследники вкладчиков, только в этом случае в расчет будет приниматься возраст самих наследников, а не возраст умершего владельца вклада. Как пояснили в пресс-службе Сбербанка, если вклад закрыт и сберегательной книжки у вкладчика нет, то для получения выплаты гражданин должен обратиться в филиал банка, где хранился вклад, предъявить паспорт и написать заявление.

При этом применяемый к расчету компенсации коэффициент зависит от срока закрытия вклада. Так, по вкладам, действующим в настоящее время, либо по вкладам, закрытым с 1996 по 2010 год, действует коэффициент, равный единице. Понижающие коэффициенты — от 0,6 до 0,9 (чем ближе к 1991 году, тем меньше коэффициент) — применяются к депозитам, закрытым с 1992 по 1995 год включительно. Также стоит учитывать, что ранее полученные компенсации будут вычитаться из итоговой суммы. К примеру, если остаток вклада на 20 июня 1991 года составил 2 тыс. рублей, а вклад был закрыт в 1992 году, то владелец вклада 1945 года рождения при условии, что ранее компенсаций не получал, сможет получить ее в 2010 году в размере 3600 рублей. То есть методика расчета такова, что остаток вклада — 2 тыс. рублей умножается на коэффициент 0,6, а полученная сумма утраивается.

Очевидно, что подобная индексация не устраивает многомиллионную армию вкладчиков. Если сейчас призыв хранить деньги в сберегательной кассе вызывает лишь иронию, то в советское время деньги на сберкнижке держала практически каждая семья. Кто-то откладывал деньги на дорогостоящую покупку, кто-то на старость, а кто-то просто на черный день. И все эти люди в одночасье лишились своих средств. Поэтому неудивительно, что вкладчики, отчаявшиеся получить свои деньги в объеме, адекватном их стоимости в СССР, стали обивать пороги судебных инстанций, куда поступали и поступают множество исков от тех, кто не согласен с символическими суммами компенсаций. Причем требования о компенсации граждане предъявляют всем, кто, на их взгляд, виноват в обесценивании сбережений: к Сбербанку, к Минфину, к Банку России и правительству РФ. «Требования предъявляются разные: об индексации средств (некоторые истцы перерасчитывают сумму вклада применительно к МРОТу, другие — исходя из прожиточного минимума или уровня цен), о признании ряда актов, устанавливающих обязанность РФ компенсировать сбережения, недействительными либо неконституционными, о признании незаконным бездействия правительства РФ в части возврата внутреннего долга СССР», — рассказывает ведущий юрисконсульт Столичной правовой компании Екатерина Ермихина.

Впрочем, достоверно пока известно лишь об одном прецеденте, когда годы судебных мытарств принесли вкладчику вполне весомую компенсацию. Жительница Белгородской области обратилась с иском к Сбербанку, требуя восстановления ее сбережений, размер которых позволял ей приобрести квартиру по ценам 1991 года. С 1997 по 2002 год решения районного суда в пользу заявителя отменялись пять раз, и дело отправлялось на новое рассмотрение. Но в конце концов годы судебных тяжб принесли свои плоды, и в 2002 году вкладчица и зампред правительства Белгородской области подписали мировое соглашение, в котором заявительница обязалась снять свои требования и отозвала жалобу. А власти в ответ на это приобрели для нее квартиру.

В остальных случаях, как показала судебная практика, уповать в этом вопросе на российское правосудие бессмысленно. Несмотря на обилие вариантов предмета и оснований исков, суды занимают четкую позицию не в пользу владельцев обесценившихся вкладов. «Отказы в удовлетворении исков об индексации в основном связываются с тем, что порядок компенсации в настоящее время установлен рядом нормативных актов. Что касается требований о признании незаконным бездействия правительства РФ и обязанности принять нормативные акты во исполнение действующих федеральных законов, Верховный суд указывает на невозможность вынесения решений, предписывающих правительству реализовывать предоставленные ему Конституцией полномочия по принятию нормативных актов», — говорит Екатерина Ермихина.

Юристы также отмечают случаи, когда наиболее упорные граждане, не добившись положительного результата от судебных инстанций в стране, доходили до Европейского суда по правам человека. Однако и в Страсбурге жалобы россиян принимать отказываются. Первое решение по подобному обращению в Страсбургский суд, по словам Екатерины Ермихиной, состоялось в 2002 году. Заявитель полагал, что в результате инфляции его сбережения, размещенные на счете в Сбербанке, потеряли свою покупательную способность, а невыполнение государством своих обязательств по восстановлению ценности его вкладов в банке можно расценить как лишение его имущества. «Европейский суд констатировал факт несения потерь, напомнив, что Конвенция по правам человека не вменяет в обязанность государству поддерживать покупательную способность денежных сумм, размещенных в финансовых институтах. Кроме того, суд также указал на то обстоятельство, что РФ взяла на себя такое обязательство „с принятием Закона о сбережениях для того, чтобы создать схему государственной поддержки, направленную на переоценку денежных сумм, размещенных во вкладах в банке до 20 июня 1991 года“. При этом жалоба была признана неприемлемой», — рассказала Екатерина Ермихина.

В конце января 2009 года Госдума в очередной раз решила заняться проблемой дореформенных сбережений граждан, «сгоревших» в начале 1990-х. Было принято постановление о создании рабочей группы по совершенствованию законодательства в сфере восстановления и защиты сбережений граждан. По словам Владислава Резника, избранного руководителем этой рабочей группы, сейчас депутаты рассматривают ряд законопроектов, связанных с проблемой дореформенных вкладов, которые, впрочем, так ее и не решают. «Приходится констатировать, что ни один из указанных проектов реально не решает проблемы так называемых дореформенных вкладов, о чем в том числе говорит их длительное нахождение на рассмотрении. Некоторые из них утратили актуальность, в том числе по причине существенного изменения законодательства и социально-экономической ситуации, некоторые некорректны с правовой точки зрения, иные попросту не могли быть поддержаны в силу многочисленных недостатков», — сказал он.

Пока единственным документом, на основании которого из бюджета страны выделяются средства на компенсационные выплаты, является Федеральный закон «О восстановлении и защите сбережений граждан Российской Федерации». Закон, согласно которому государство гарантирует восстановление и обеспечение сохранности ценности денежных сбережений граждан на вкладах в Сбербанке до 20 июня 1991 года, был подписан еще в 1995 году президентом Борисом Ельциным. Дата отсечения сроков фиксации остатков на вкладах, подлежащих восстановлению и сохранности, выбрана неслучайно. Именно в тот день Сбербанк СССР получил статус коммерческого и акционерного, а все долги бывшего советского госбанка были признаны внутренним государственным долгом России.

Ценностью гарантированных сбережений, согласно закону «О восстановлении и защите сбережений граждан Российской Федерации», признается покупательная способность вложенных средств на момент их вложения. Также этим законом предусматривается, что покупательная способность рассчитывается «исходя из стоимости фиксированного набора основных потребительских товаров и услуг включающего рацион питания, товары и услуги, обеспечивающие нормальное физиологическое существование человека». Эта покупательная способность считается постоянной и определяется покупательной способностью рубля по состоянию на 1990 год.

«Нога» и рука Москвы Нессим Гаон против правительства России

Это не то чтобы афера, но… Долги надо отдавать. Или хотя бы признавать. Впрочем, все зависит от того, кто с кем договаривается и о чем. Одно дело, когда договариваются между собой люди, другое дело — государства. А если частное лицо заключает договор с другим государством, а государство это в какой-то момент перестает существовать? О том, что из этого получается, свидетельствует история компании Noga, которая вот уже два десятилетия пытается отстоять свои права перед Москвой…

Эта история началась еще в СССР 12 апреля 1991 года главу фирмы Noga d'Importation et d'Exportation SA (или попросту Noga) господина Нессима Гаона угораздило вступить в экономические отношения с СССР. Он договорился с тогдашним первым вице-премьером РСФСР, министром сельского хозяйства и продовольствия РСФСР Геннадием Куликом о поставке в нашу страну продуктов питания в обмен на нефть.

СССР был еще жив, но времена были глубоко перестроечные. Старые порядки были разрушены, новые еще не установились. Договор был подписан с массой юридических оплошностей — в частности, советская сторона отказывалась от «суверенного иммунитета» и в случае невыполнения соглашения любые ее активы могли быть арестованы.

А в 1991 году СССР перестал существовать. И не все обязательства Союза Россия готова была безоговорочно признать. В 1992 году злополучный контракт был перезаключен, а в 1993 году Россия отказалась от оплаты поставок и расторгла договор. По какой причине — сказать сейчас трудно. Можно предположить, что причиной стал развал СССР и соответствующие перестановки в правительстве, а может быть, сыграла роль и динамика цен на нефть в 1991–1993 годах. По некоторым данным, Россия обвинила Гаона в подкупе чиновников и завышении цен на поставляемые товары.

Так или иначе, поскольку договор был расторгнут в одностороннем порядке, Гаон заявил, что ему причитается неустойка.

Нессим Гаон родился в Судане (по другим данным — в Саудовской Аравии) в 1922 году в семье турецких евреев. Предки Гаона жили в Италии, Испании, Египте и Османской империи. Его отец был губернатором города Порт-Судан.

Молодой Нессим увлекся спортом, правда, весьма специфическим — борьбой с нильскими крокодилами. «Это местный вид спорта, и в молодости Гаон, как говорят его знакомые, участвовал в таких схватках, — рассказывал журналу „Огонек“ бизнесмен Алекс Коган. — Охотно верю: у Гаона пониженный болевой порог, он почти не чувствует боли, ему даже зубы в свое время рвали без наркоза». От борьбы с рептилиями Гаона отвлекла война: в Судан вторглись итальянцы, он вступил в ряды британской армии. По слухам, Гаон служил в разведке Ее Величества, но сам он этого не подтверждал. Известно лишь, что карьеру военного он завершил капитаном.

После войны он женился на Рене Тамман, своей дальней родственнице. Бизнесом начал заниматься еще в Судане. Сначала участвовал в семейном деле, потом его компания почти полностью монополизировала экспорт хлопка. Постепенно бизнес выходил за национальные границы — сначала в Нигерию, потом в Швейцарию. В 1957 году Гаон и сам переехал в эту страну и основал компанию Noga (название фирмы — анаграмма фамилии владельца — Gaon), а в 1969 году получил швейцарское гражданство.

Господин Гаон всегда был известен как еврейский активист. Еще в Судане он возглавлял еврейскую общину. В начале 1970-х годов стал президентом Всемирной федерации евреев-сефардов. В 1972 году финансировал строительство синагоги Hekhal Haness в Женеве. Гаон был вице-президентом Всемирного еврейского конгресса и председателем правления Университета Бен-Гуриона в Негеве (Израиль). В Израиле Гаон имел немалый политический вес, так как был дружен с бывшим премьер-министром Менахемом Бегином. Поговаривали, что он также был одним из посредников при заключении мирного соглашения между Израилем и Египтом и одним из кандидатов на пост президента этой страны. Его дочь Маргарита вышла замуж за Жоэля Герцога, сына бывшего президента страны Хаима Герцога. Жоэль Герцог и сын Нессима Гаона, Давид Гаон, стали совладельцами компании Noga.

Гаон вел дела во многих странах мира: Аргентине, Бразилии, Великобритании, Венгрии, Египте, Испании, Польше, Португалии, Судане, США, Франции. Он не только торговал хлопком, но занимался также финансовыми операциями и недвижимостью. В Женеве на набережной Монблан он построил отель Noga-Hilton, который позднее стал его фамильной резиденцией. Такие же отели появились в Каннах и Абудже в Нигерии. Ведь главной его специализацией были страны третьего мира. Он предпочитал работать с коррумпированными чиновниками.

Советским рынком Нессим Гаон заинтересовался еще в 1980-е годы. К тому времени он уже ворочал миллиардами, а его собственное состояние исчислялось сотнями миллионов. Но он хотел большего. Перед глазами у него был пример закадычного друга — швейцарца Брюса Раппопорта, который на сделках со странами третьего мира сколотил миллиардное состояние. «Они были, что называется, друзья-соперники: Нессим относился к Брюсу с ревностью, но и с огромным уважением, — вспоминал Александр Добровинский, который тогда работал на Раппопорта. — Брюс всегда делал ставку на адвокатов и всегда говорил Гаону: „Нет ничего крепче идеально связанного контракта, ведь ты потом можешь их всех засудить!“ Сам Раппопорт сделал это дважды: в середине 1970-х отсудил $1,5 млрд у Индонезии, чуть позже — $400 млн у Габона. На эти деньги Брюс купил очень крупный пакет акций Bank of New-York».

Путевку в страну большевиков швейцарскому капиталисту дал председатель Советского комитета защиты мира Генрих Боровик. В 1989 году Комитет организовал российско-американское экономическое совещание, на заседания которого пригласили западных бизнесменов. Прислали приглашение и Нессиму Гаону. Тогда он установил связи с российским правительством и Комитетом защиты мира.

«На первую же встречу со мной Гаон принес две записные книжки, в них были телефоны всей российской элиты, — рассказывал Александр Добровинский. — В первой были контакты тех, кто подписывал договор с Гаоном, — почти весь состав российского правительства за 1991 год! На второй книжке стояла пометка — те, кто готов решить проблему за процент. Там был не менее впечатляющий набор имен, а открывала ее визитка Березовского. Гаон знал, что делал. В Россию в тот период шли авантюристы, которые могли рисковать. Крупный капитал не шел: он не понимал, что здесь происходит, и потому боялся. А у Гаона и капитал был немаленький, и авантюрная жилка присутствовала. Он не хотел рисковать своими деньгами и заставил Россию подписать суверенные гарантии. Российские чиновники за небольшие, но симпатичные подарки такую штуку подписали. При этом очевидно они не понимали, что делали, а Гаон эту необразованность и головотяпство совершенно сознательно использовал».

О каких «подарках» чиновникам шла речь? По словам Добровинского, скорее всего это были относительно безобидные вещи: «Поездка за границу, мерседес, швейцарские часы. Сегодня это не интересует даже секретаршу чиновника, а тогда это казалось очень весомым. Гаон называл это подарками, у нас это был путь наверх. И этим пользовался не только Гаон. Помню, когда мы подписывали договор о создании СП с одним из советских министерств, замминистра сказал мне: „Александр, я все подпишу, но давай сделаем собрание учредителей где-нибудь в Париже. И мы сделали его в Париже. А второе провели на Багамах: почему не сделать приятное людям?“»

Проблемы с контрактом начались практически сразу: российские приемщики были крайне недовольны качеством товаров, которые поставлял Гаон. Позже стали говорить, что Noga существенно завышала их стоимость, а стоимость нефтепродуктов, наоборот, занижала, благо контракт позволял. При этом Гаон начал выдвигать к России претензии — якобы срывались сроки поставки нефтепродуктов. Перепроверить слова Гаона было крайне трудно, ведь контролировала выполнение сделки сама Noga. В декабре 1992 года в письме на имя Виктора Черномырдина Гаон предъявил России претензии на $300 млн. В 1993 году претензии Гаона выросли до $350 млн, затем — до $700 млн., а потом и вовсе до $1,5 млрд.

«Первый раз я встретился с Гаоном в 1993 году, когда мне поступило указание от президента решить проблему с задолженностью Noga, — рассказывал Александр Шохин журналу „Огонек“. — Помню один его жест — он все время потирал большим пальцем о два-три следующих. Жест, показывающий возможность заработать большие деньги и потом их поделить. Это произвело на меня тогда большое впечатление».

Три министерства представили тогда записку, в которой говорилось, что наш долг Гаону — почти $300 млн, и было бы неплохо ему хоть чуть-чуть заплатить, чтобы избежать судебных исков. «И мы сделали ошибку: мы заплатили ему 30 млн, поверив, что если предъявляют счет на 300 млн, то хоть что-то мы должны, — говорит Шохин. — Решили — заплатим 10 %, а потом разберемся. Когда стали разбираться и потребовали от Гаона провести полную выверку всех обязательств, начался скандал. Он начал делать заявления о том, что спас от голода Россию, а мы пристаем к нему с какими-то глупостями. И тогда мы ему сказали: пока выверки не произойдет, ни копейки он не получит».

Гаон стал грозить России судом. Одновременно, как вспоминает Александр Шохин, он задействовал связи в высших эшелонах власти. Одно за другим сыпались письма с требованием заплатить Гаону, разобраться в ситуации. Предпринимателю удалось даже вовлечь в конфликт президента Ельцина.

«Не берусь категорично оценивать действия сторон ни с правовой, ни с деловой, ни с этической точки зрения… Но такие ситуации, убежден, не будут притягивать деловых людей в Россию. Объясните мне эту ситуацию. Я хочу знать, кто здесь больше прав или виноват», — писал Борис Ельцин в поручении премьеру Черномырдину в 1993 году. А вот выдержка из поручения президента от 29 августа 1994 года: «Мое поручение годичной давности осталось невыполненным. Найдите виновников этой волокиты и накажите. Такими действиями мы не привлекаем деловых людей в Россию, а отталкиваем».

«В 1994 году правительство России решило пойти на соглашение с Гаоном и заплатить ему, как он требовал, $700 млн, — вспоминал Александр Шохин. — Распоряжение уже было подписано Черномырдиным, но еще не было выпущено. Я срочно позвонил премьеру и сказал: „Виктор Степанович, не советую выпускать это, потому что доказательств этого долга нет“. И Виктор Степанович срочно снял с выпуска уже подписанное распоряжение. Но копия этого распоряжения премьера каким-то образом оказалась у Гаона, настолько широк был круг его контактов. Он мог очень быстро выяснять ситуацию, узнавать о позиции всех ключевых членов кабинета и администрации президента и влиять на нее».

Александр Шохин опасался встречаться с Гаоном один на один: «Он очень грамотно использовал любое неточно сказанное слово или неосторожное решение в своих интересах, — рассказывал он. — В Стокгольмском арбитраже он привел как доказательство долга то самое распоряжение Черномырдина, наш платеж в $30 млн, множество подобных косвенных улик. Российские чиновники давали Гаону некие обещания по принципу „обещать не значит жениться“, а Гаон использовал эти обещания в суде.

Помню, осенью 1993 года я возглавлял делегацию российского правительства на сессии МВФ и Всемирного банка в Вашингтоне, и там Гаон со своим сыном пытались встретиться со мной один на один. Я завтракал в гостинице и увидел, что они караулят меня в фойе — пришлось уходить на сессию МВФ через черный ход».

В 1993 году суд Люксембурга признал законность требований Гаона и наложил арест на находившиеся в этой стране активы российского правительства, ЦБ, Внешэкономбанка, Внешторгбанка и ряда внешнеторговых объединений. Общая сумма арестованных средств составляла $600 млн. Однако РФ удалось добиться снятия ареста. Дело не сдвигалось с мертвой точки. Однако и Гаона сдвинуть с места было непросто. Он начал долгую и упорную борьбу с российским правительством, которая стала смыслом его жизни.

Тот факт, что России удалось добиться снятия ареста с имущества в 1993 году, Гаона не остановил. В 1997 году сторону Noga принял и Стокгольмский арбитраж, признав за Россией задолженность в $63 млн. По его решению в мае 1999 года во Франции были арестованы счета российских дипведомств, миссии при ЮНЕСКО, счета Банка России и Внешэкономбанка во французских банках. Но проблемы это не решило.

Что было делать? Компания судилась не с другой компанией, а с правительством, да еще такой страны, как Россия. С другой стороны, договор 1991 года заключался с совсем другим государством, которого больше не было на карте мира. И Гаон решил, что единственное, что ему остается — начать охоту за российскими активами за рубежом. С тех пор он внимательно следил за всеми российскими ценностями, пересекающими границу страны, и пытался заполучить их в виде компенсации, наложив арест на российское имущество.

К этому времени с учетом процентов объем российского долга достиг примерно $500 млн и продолжал расти. Сама Noga находилась под давлением кредиторов, еще в 1996 году женевский суд объявил ее банкротом.

В мае 2000 года во Франции были блокированы счета российских дипслужб, госкомпаний, включая «Роснефть» и «Славнефть» (хотя сами компании арест отрицали), ЦБ и Внешэкономбанка. А в июле того же года в порту Брест был задержан парусник «Седов», участвовавший в международной регате «Брест-2000». Российские власти оспорили это решение, и брестский суд высшей инстанции отменил арест. В августе апелляционный суд Ренна подтвердил это решение. Noga обязали выплатить устроителям регаты 250 тыс. франков ($45 тыс.) неустойки.

Дело кончилось явно не в пользу Гаона, но это его только раззадорило.

22 июня 2001 года разразился новый скандал. Была предпринята попытка ареста французским судом самолетов Су-30МК и МиГ-АТ на авиасалоне в Ле-Бурже. Демарши Noga сорвали перелет россиян по маршруту Чкалова (Москва — Северный полюс — Портленд). Тогда лишь вмешательство канцелярии президента Ширака уберегло истребители от конфискации. Причем МиГи были уже арестованы, но французские службы вывезли их на военную часть аэродрома, куда судебный исполнитель попасть не мог. Дирекция салона распорядилась заправить истребители, и они срочно вылетели на родину. А Noga подала иск в парижский суд.

Официальные представители РФ еще в день попытки ареста заявили, что действия фирмы Noga являются неправомерными. Спор с Noga должен был разрешиться во французском суде. Судебное заседание было назначено в суде парижского пригорода Бобиньи. Правда, в связи с тем, что самолеты благополучно улетели, российские представители решили на суд не являться. Но затем, когда стало понятно, что ситуацию можно урегулировать, РФ заявила, что ее представители готовы явиться в суд. В суде РФ выступала в роли ответчика, а три компании, чью технику пытались арестовать (российская самолетостроительная корпорация МиГ, авиационный военно-промышленный комплекс «Сухой» и Комсомольское-на-Амуре авиапроизводственное объединение), — в качестве лиц, добровольно присоединившихся к ответчику.

В июле 2003 года суд парижского пригорода Бобиньи удовлетворил иск России к швейцарской фирме Noga о незаконности арестов в 2001 году на аэрокосмическом салоне в Ле-Бурже российских самолетов. Как сообщил представлявший на суде интересы РФ адвокат Игорь Зенкин, суд принял решение о незаконности ареста и незаконности действий фирмы Noga. Французское правосудие сочло, что военная техника не может быть арестована нигде и ни при каких обстоятельствах, так как на нее распространяется абсолютный иммунитет. Суд отклонил аргументацию швейцарской фирмы, согласно которой выставленные в Ле-Бурже машины демонстрировались с коммерческими целями, не были вооружены, а поэтому их нельзя считать военными. Кроме того, суд предписал фирме Noga уплатить штрафы для покрытия судебных расходов — €3000 России и по €1000 присоединившимся фирмам.

Ведущий адвокат компании Noga Марк Боннан прокомментировал итоги процесса 2003 года следующим образом. «Каков бы ни был исход суда в Бобиньи, он никак не может сказаться на нашем подходе к делу. Мы всеми правовыми средствами будем добиваться покрытия долга. Лично меня просто удивляет, как великая страна, точно мелкий жулик, пытается ловчить в судах и прибегать к помощи государственных чиновников, лишь бы не выполнять решения суда. Мы уверены в своей правоте и знаем, что рано или поздно России придется заплатить долг. Но в Москве, видимо, забывают, что он растет день ото дня за счет процентов».

Решение французского суда позволило прервать двухгодичный перерыв в показе российских самолетов на авиавыставках в Европе. До сих пор компании опасались повторения попыток ареста своей техники фирмой Noga. Ведь демарш в Ле-Бурже был далеко не единственной попыткой Noga вернуть свои деньги. Так, в июне 2002 года Noga сорвала участие российских самолетов в праздновании 60-летия авиаполка «Нормандия-Неман». Главком ВВС генерал-полковник Владимир Михайлов, опасаясь действий Noga, решил отменить намечавшийся на 25 июня недельный визит делегации ВВС во Францию на праздничные мероприятия. Вместо четырех истребителей Су-27 и 70 человек, готовившихся к перелету на военно-транспортном самолете Ил-76МД, во Францию должны были отправиться не более 30 ветеранов войны. К тому же ВВС еще предстояло найти деньги на авиабилеты на рейсовые самолеты, вылетающие в Париж… Между тем этот визит должен был стать гвоздем программы военного сотрудничества между министерствами обороны России и Франции на этот год. Подготовку к нему ВВС начали еще в апреле: экипажи истребителей Су-27 из 237-го Центра показа авиатехники в Кубинке приступили к интенсивным тренировкам. Сорвала Noga и участие российских самолетов на авиасалоне в Фарнборо в 2002 году.

В начале 2000-х Гаон пытался получить долг, пытаясь наложить арест на средства, внесенные в залог еще за одну «ценность» — Павла Бородина. Но в октябре 2001 года Федеральный суд Швейцарии отказал ему в иске на конфискацию в его пользу 5000 швейцарских франков ($3 млн), которые были внесены в качестве залога за временное освобождение из-под стражи Бородина, находящегося под следствием в женевском суде. Дело в том, что, по мнению федеральных судей, адвокаты Гаона не сумели доказать, что именно правительство Российской Федерации заплатило эту сумму.

Ведущий адвокат Гаона мэтр Марк Боннан воспользовался тем, что в печати было процитировано высказывание одного из адвокатов Бородина, будто бы залог был выплачен «российским государством». Однако в Женеве его иск не имел успеха, поскольку, по мнению следственного судьи, ничто не доказывало этого, а швейцарские адвокаты Бородина завили, что тот внес сумму сам. Тогда мэтр Боннан апеллировал в федеральный суд, но судьи лишь подтвердили решение женевских коллег. «В очередной раз политика взяла верх над правом, потому что деньги по залогу явно были выплачены из российской казны, иначе бы они не поступили так быстро, — заявил мэтр Боннан. — Но мы на этом не остановимся и будем продолжать поиск государственного имущества Российской Федерации везде, где оно находится, пока долг не будет покрыт полностью. Я атакую российские активы там, где они есть. Так, мы с нетерпением ждем визита в Швейцарию президента Путина. Поскольку он и пальцем не пошевельнул, чтобы заплатить долг своей страны, мы примем все меры, чтобы было арестовано имущество, которое будет доставлено в Швейцарию вместе с ним. Но наши усилия не ограничиваются Францией и Швейцарией. Мы не дадим спокойно спать российскому правительству, пока оно не расплатится с нами, включая судебные издержки, которые нам пока приходится нести по его вине. Тот факт, что вокруг наших акций каждый раз возникает шумиха в печати, только играет нам на руку, ибо привлекает на нашу сторону общественное мнение».

Между тем за время нескончаемой тяжбы с Россией Нессим Гаон фактически обанкротился. Проблмы начались еще раньше, когда компания Granadex в Аргентине, принадлежащая малад-шему брату Нессима Гаона Леону и занимавшаяся производством арахисового масла, вследствие кризиса и гиперинфляции 1990–1992 годов в этой стране потеряла $15 млн, а после разорения аргентинского Banco Social de Cordoba была продана с молока. Гарантом Леона был Несим Гаон, и к концу 1990-х годов кредиторы взыскивали с братьев более $500 млн.

В 1994 году, пословам Гаона, он обратился с просьбой о конкордате (соглашение между несостоятельным должником и его кредиторами об отсрочке или частичной выплате долга. — Ред.). Он добивался назначения судьи, чтобы официально заявить кредиторам, что у него не хватает ликвидных средств, чтобы расплатиться с ними. С согласия суда и части кредиторов послдним была выплачена определенная сумму в обмен на освобождение от обязательств. Однако три банка — Credit Lyonnais, BNP и Banque Cantonale de Geneve — отказались от частичной выплаты и потребовали полного расчета. Гаон согласился выплатить этим банкам 100 % долг при условии, что они не будут создавать ему проблемы и дождутся, пока он получит долг от России. Ведь долг Гаона составлял $40 млн, а Россия, по его словам, была должна ему $800. Они согласились. Но получить деньги с России оказалось не так просто.

Летом 2002 года швейцарский суд постановил выселить Гаона и его семью из двухэтажных апартаментов в отеле Noga Hilton на Женевском озере. «Освободить жилплощадь» Гаон должен был еще раньше, но тогдашний генеральный прокурор Бернар Бертосса все же предоставил ему отсрочку до 31 декабря, чтобы семейство могло спокойно вывезти имущество. Тем более что у Гаона оставался еще шанс уплатить задолженность по «квартплате».

Но 2002 год застал семейство Гаона на старом месте. Более того, адвокат Робер Фихтер попытался апеллировать в бюро исков и банкротств, но натолкнулся на отказ. В начале апреля в апартаменты Гаона направили первого судебного исполнителя с поручением освободить помещение, отобрать ключи и поменять замки. Но тот, ко всеобщему удивлению, предоставил Гаону и его сыновьям еще одну отсрочку до конца июня. Утвердив это решение, Бертосса в оправдание этой «льготы» заявил: «Людей, достаточно богатых, чтобы обставить свое жилье с роскошью, нельзя выселить так же быстро, как людей с более скромным достатком».

В мае Женева избрала нового генерального прокурора. Этот пост получил Даниэль Заппелли, ставленник либералов, среди лоббистов которого были, в частности, и адвокаты Гаона. В середине июня Гаон обратился к нему с просьбой об очередной отсрочке. 14 июня Заппелли собрал у себя в кабинете все заинтересованные стороны, включая всех членов семьи Гаона, бюро исков и банкротств и банк UBS, главного кредитора обанкротившегося коммерсанта. После трехчасовых дебатов был выработан план постепенного выезда семей детей, который должен был завершиться к 20 июля. Даниэль Коэн Гаон и Жоэл Эрцог выполнили свои обязательства, но старик вновь уперся.

К концу июля съехали все, кроме самого Гаона: он лично встречал на пороге судебных приставов и молил о новой отсрочке. После долгих уговоров старик съехал в другой, более скромный номер в той же гостинице, который ему предоставил директор отеля. Как только Нессим покинул апартаменты, приставы тут же сменили замки. Чуть позже Гаон переехал в отдельный дом, купленный им несколько лет назад. Вместе со старым жилищем Гаон оставил и свои привычки. «Во время нашей последней встречи в 2005 году Гаон уже не курил. Он сильно постарел и устал», — вспоминал его деловой партнер Алекс Коган.

В 2003 году Федеральный суд Швейцарии предоставил Нессиму Гаону и его компании Noga предварительную отсрочку решения судьбы принадлежащей им компании Societe Anonyme du Grand Casino (SAGC) до 19 августа. UBS и BNP Paribas, банки — кредиторы SAGC, требовали ликвидации несостоятельного должника. SAGC была создана для эксплуатации женевской гостиницы Noga Hilton, крупнейшего пятизвездного отеля Швейцарии, который Гаон возвел, набрав кредиты у банков. Те охотно ссужали ему деньги, ибо взамен получили ипотечные расписки, предоставлявшие им все права на движимое и недвижимое имущество гостиницы в случае неуплаты долга.

Кредиторы под тем предлогом, что доходов гаоновской SAGC может не хватить на оплату долгов, общая сумма которых превысила 107 млн швейцарских франков ($78,6 млн), инициировали судебное расследование. Суд принял сторону банков и счел, что прибыли и активы компании не составляют достаточной суммы, чтобы появилась возможность выплаты того, что было квалифицировано как «сверхзадолженность», и гаоновская SAGC была признана несостоятельным банкротом. По существу, устранялся лишь сам Гаон, поскольку весь персонал его компании должен был перейти в фирму, созданную банками-кредиторами.

В январе 2004 года федеральный суд Швейцарии подтвердил вердикт о банкротстве принадлежащей Гаону компании Societe Anonyme du Grand Casino (SAGC), которая эксплуатировала женевский пятизвездный отель Noga Hilton.

Впрочем, гостиница не быда закрыта и не сменила вывеску Как только было оглашено решение высшей судебной инстанции, представители банков UBS и BNP Paribas, которые приобрели стены и имущество отеля, подписали соглашение с персоналом, который до сих пор входил в SAGC.

От отчаяния и, видимо, понимая, как в России делаются дела, Гаон еще в 2002 году обратился с письмом к Владимиру Путину. Об этом он рассказал в августе 2002 года в интервью газете «Коммерсантъ» и телекомпании НТВ. По его словам, Путин «обещал разобраться». Вскоре РФ предложила Noga свою схему погашения долга: 30 % списываются, остальная сумма реструктурируется и подлежит выплате в 2010 и 2030 годах. Гаон, которому в то время исполнилось 80 лет, в ответ на это заметил, что до выплат не доживет.

В июле 2003 года Алексей Кудрин пообещал, что правительство в ближайшее время «предпримет меры, чтобы урегулировать конфликт» с Noga. Способ предложил старый — заплатить $50 млн, которые признал Высший арбитражный стокгольмский суд.

И то заплатить не сразу, а с рассрочкой на общих условиях реструктуризации долга бывшего СССР Правда, в российском правительстве не верили, что Noga с этим предложением согласится, и не советовали российским компаниям вывозить свое имущество за границу. Однако в интервью газете «Коммерсантъ» и телекомпании НТВ владелец Noga заявил, что до сих пор не получал от России никаких предложений по урегулированию долга и продолжит разбирательства и попытки ареста российского имущества, пока не получит $800 млн. «Но никаких предложений не было! — заявил он. Господин Колотухин (в то время — замминистра финансов России. — Ред.) говорит: мы разрешим спор, мы начинаем переговоры, но это только слова. На деле ничего нет. Дело в том, что если мне заплатят даже $100 млн, это будет только авансовая выплата, и я буду продолжать арбитражные дела. Это не урегулирование».

Из чего складывалась сумма в $800 млн? По словам Гаона, в арбитраже в то время были рассмотрены еще не все иски. Он уверял, что завершены два процесса, которые он выиграл, и по решению судов Noga причитается $110–115 млн. «Сергей Колотухин хочет заплатить нам эту сумму и сказать „до свидания“. А мой ответ „нет“, — категорически заявил Гаон. — В 1993 году российские официальные лица письменно подтвердили, что должны $300 млн и произведут выплату в течение месяца. Одновременно они просили, чтобы мы не обращались в суд. И мы действительно не стали прибегать к арбитражу. Но нам так и не заплатили. Можете посчитать проценты с 1993 года по настоящий момент — сколько набежало за девять лет на $300 млн…»

«Мои проблемы созданы русскими, — сказал Гаон в интервью. — Мы не расплачивались за кредиты, которые брались в свое время для финансирования России, и выдавшие их банки стали действовать очень сурово, потребовав, чтобы мы выкупили закладную. Мы не смогли ее выкупить, и банки забрали гостиницу… Сейчас мы живем в гостинице, но у каждого из нас есть свой дом, там ведутся подготовительные работы, чтобы мы смогли».

К этому времени Гаон, может быть, и рад был бы завершить разбирательство с Россией, но на него давили его кредиторы, да и судебная машина была уже запущена. Поэтому, по словам Гаона, он был намерен и впредь «арестовывать российскую собственность, чтобы получить все деньги до последнего сантима». Арестовывать суда, самолеты, имущество посольств — все, кроме президентского самолета. «Вот это нет, — сказал Гаон, — Я никогда себе такого не позволю».

По мнению Гаона, в интересах России было достичь договоренности с ним и заплатить быстро. «Я знаю, — сказал он, — что сегодня в России гораздо более здоровая обстановка, вещи делаются честнее и эффективнее, у власти стоят люди, думающие об интересах страны, которые хотели бы улучшить ее репутацию. Все жулики ушли. Я обратился к господину Путину с письмом и получил от него великодушный ответ: он обещал разобраться. Да, остатки прежнего режима еще сохранились, однако и с ними тоже очень скоро покончат. Лично я не испытываю страха…»

В апреле 2004 года в суде высшей инстанции парижского пригорода Бобиньи Noga отозвала свой иск, в котором требовала привлечь к ответственности руководство Российского авиационно-космического агентства и администрацию международного аэрокосмического салона в Ле-Бурже за препятствия аресту в 2001 году на авиасалоне российских самолетов.

Заседание суда высшей инстанции Бобиньи по этому иску продлилось всего 10 минут. Адвокат Noga только засвидетельствовал почтение суду и передал ему заявление об отзыве иска. В связи с этим суд дело прекратил. Адвокат Игорь Зенкин, отстаивавший интересы «Росавиакосмоса» в деле Noga, сообщил: «Проиграв 18 дел, Noga отказалась от всех своих претензий. Таким образом, уголовное дело по факту кражи — угона имущества из-под ареста во время авиасалона в Ле-Бурже — закончено. По этому обвинению проходили трое русских и семь французов, якобы оказавших пособничество. Сегодня должен был быть предпоследний суд, однако Noga сделала заявление, что она отзывает все иски. То есть фактически мы выиграли».

Говоря о возможных причинах отказа Noga от всех своих претензий, адвокат отметил: «Можно назвать три причины. Во-первых, летом мы выиграли дело — было признано, что арест наложили незаконно, то есть угон вовсе не угон. Во-вторых, видимо, главе Noga Гаону просто надоело тратить на это деньги, ведь каждый процесс — это сотни тысяч долларов. И третья причина, я думаю, политическая. Нессим Гаон просто понял, что у нас во власти теперь совершенно новые люди. Видимо, те, кто его поддерживал, ушли — это мое предположение».

Решение суда Бобиньи лишило фирму Noga права накладывать арест на российское имущество. Высокопоставленный источник в Минфине РФ сообщил, что «данное решение, видимо, подвигнет Noga к разрешению проблемы на тех условиях, которые были ей предложены несколько лет назад Россией, то есть на тех же условиях, на каких погашаются советские долги другим фирмам».

В мае 2005 года в суде большой инстанции французского города Грас адвокатский кабинет Verstraete et Associes открыл торги, на которые был выставлен один из лучших каннских отелей — Noga Hilton. После потери одноименного отеля в Женеве. Семейство Гаон лишится и своей базы гостиничного бизнеса на Лазурном берегу.

Звезды и гости Каннского кинофестиваля, разместившиеся на бульваре Круазетт, 50 в пятизвездной гостинице Noga Hilton, даже не подозревали о том, какая судьба ждала это красивое здание. Оно выставлялось на торги по решению суда большой инстанции Граса. Собственно говоря, на аукцион выставлялись только стены: казино, концертный зал, салоны, ночной клуб, общественный и частный паркинги, знаменитый бассейн на крыше, солярий, фитнес-центр, висячие сады, торговая галерея. Эксплуатация же отеля по-прежнему оставалась в руках гостиничной сети Hilton. Гостиница была построена с привлечением ипотечных ссуд, гарантом по которым выступала женевская компания Noga. Шикарный, отвечающий последнему слову гостиничной техники отель дополнила развитая инфраструктура — восемь площадок для гольфа, 20 теннисных кортов, собственный пляж, площадки для гонок на картах и петанка (игра в шары), центры проката автомобилей, воздушных шаров и яхт. Комментируя назначение торгов, крупнейшая на юге Франции газета Nice-Matin писала: «Раз дело дошло до суда большой инстанции, значит, начата процедура сохранения деятельности неплатежеспособного предприятия под судебным надзором». Газета намекала на некие «финансовые дебри» и «подставные компании, где трудно установить, кто же является кредитором на самом деле». Впрочем, операции Гаона никогда не блистали особой прозрачностью, отмечала Nice-Matin.

За кулисами аукциона вновь, как и в случае продажи женевского отеля, стоял французский банк BNP Paribas, вместе с которым на сей раз, как полагали, действовал Credit Lyonnais и австрийский Bank Austria Creditanstalt International AG — основные кредиторы Леона Гаона.

16 ноября 2005 года Гаон нанес России очередной удар. По иску Noga в Швейцарии были арестованы три фуры с картинами из коллекции ГМИИ имени Пушкина. 54 полотна, среди которых были работы Ренуара, Мане, Моне, Ван Гога и других знаменитых живописцев, должны были вернуться в Москву после окончания выставки в швейцарском Фонде Жанадда. Испугавшись скандала, арест с груза со страховочной стоимостью $1 млрд швейцарские власти распорядились снять вечером того же дня.

Через несколько дней в Москве состоялась пресс-конференция заместителя руководителя Росохранкультуры Анатолия Вилкова и директора ГМИИ имени Пушкина Ирины Антоновой, посвященная скандалу с арестованными в Швейцарии картинами из коллекции московского музея.

Госпожа Антонова постаралась успокоить журналистов скорым возвращением картин в Москву. «Ящики опять погружены в грузовики, которые должны выехать в ближайшее время. В каждой из машин находится наш сотрудник», — сказала директор музея. Более эмоционально свою точку зрения выразил Анатолий Вилков. «Мы никому не навязываем свои выставки. Если вы хотите знакомиться с нашим творчеством — ради бога, но обеспечьте гарантии безопасности», — заявил он. На вопрос о том, опасается ли он повторения ситуации с арестованными в Швейцарии картинами, чиновник ответил: «Опасаемся и примем все необходимые меры. Дело с Noga идет, и не исключено, что они найдут еще какой-то предмет для ареста». Ирина Антонова заявила, что ни одна зарубежная выставка не будет проводиться без гарантий того, что к выставляемым произведениям искусства не будут предъявлены претензии со стороны третьих лиц. Вскоре ГМИИ имени Пушкина отказался от планировавшейся выставки в Лондоне из-за отсутствия таких гарантий.

Представители МИДа сделали дипломатичное заявление в адрес швейцарской стороны. Как говорилось в распространенном сообщении внешнеполитического ведомства, «МИД России приветствует решение Федерального совета Швейцарской Конфедерации». Не остались в стороне от скандала и руководители других музеев. Директор Эрмитажа Михаил Пиотровский заявил о приостановке организации трех выставок в Швейцарии до тех пор, пока юридически не будут урегулированы все условия пребывания российских культурных ценностей.

В марте 2006 года стало известно, что банки-кредиторы Гаона BNP Paribas, Credit Lyonnais и Banque Cantonal de Geneve продали российский долг Noga за $70 млн американскому предпринимателю Александру Когану. Господин Коган не скрывал, что выкуп долгов профинансирован российскими банками, а сам он координировал свою работу с Минфином РФ. Нессим Гаон также признал продажу долга. В мае 2006 года принадлежащее Когану ООО «Аэросооружения — американские технологии и инвестиции» (АСАТИ) заключило с правительством РФ контракт стоимостью около $40 млн на постройку воздухоопорных конструкций над 64 стадионами в российских регионах.

Но в январе 2008 года дело Noga, считавшееся в России окончательно закрытым, вновь напомнило о себе. Минфин России признал арест средств ЦБ, «РИА Новости» и ряда госкомпаний на счетах банков VTB Bank France SA и Calyon в Париже на сумму до $70 млн. Соглашение 2006 года, по которому Коган выкупил долги, Noga объявила недействительным.

Минфин обвинил Noga в дезинформации судов, адвокаты Noga вновь готовы были взыскивать с России $800 млн.

Минфин объявил действия Noga незаконными, полагая, что Россия с 2006 года вообще ничего не должна Нессиму Гаону. Юридические основания для всех действий Noga и ее партнеров по аресту российских активов были все те же — решение Стокгольмского арбитражного суда, вынесенное в пользу Noga еще в 1997 году. Ее долги трем банкам — BNP Paribas, Banque Cantonal de Geneve и Calyon (бывший Credit Lyonnais, входит в группу Credit Agricole) в 2008 году так и не были урегулированы.

«После того как мы выкупили у консорциума банков права требования, связанные с этим конкордатом, на всю сумму долга, мандат у Гаона был отозван, — заявил Коган. — Следовательно, историю с фирмой Noga следовало считать закрытой. Все остальные требования ничем не обоснованы». Он оценивал сумму долга в $100–120 млн, это признанный Стокгольмским арбитражным судом основной долг плюс проценты и штрафные санкции. Но Коган оговаривался, что конкордат составлен «крайне сложно», разные суды теоретически могут толковать его по-разному. Отношения Алекса Когана с российским Минфином, по его словам, тоже не были урегулированы — ему необходимо было «оформить некоторые документы».

МИД России направил ноту в МИД Франции по поводу действий приставов, Минфин был намерен опротестовать их решение, а Коган, находящийся в США, — решать проблему в ЕС и Швейцарии. Тем не менее было похоже, что проблемы России с Noga будут очень серьезными. Неопротестованные судебные решения позволяли Noga арестовать на территории Франции и Швейцарии денежные средства и другие активы на сумму около $250 млн — $70 млн в ЕС и $180 млн в Швейцарии. Аресту могли подвергнуться средства, выплачиваемые «Аэрофлоту» западными авиакомпаниями за пролет над территорией России. По мнению французских юристов, во Франции могли быть арестованы любые российские госсредства на сумму до 50 млн. При этом адвокаты Гаона уже говорили о намерении взыскать с России около $800 млн, а Noga уже выставила сумму 1100 млн швейцарских франков ($1 млрд) в иске к правительству Швейцарии, помешавшей ей арестовать средства России на территории страны в 2003 году. Не исключено, что Гаон, которого уже полтора года как списали со счетов, именно в 2008 году готовил Минфину России последний бой.

Однако к марту 2008 года решением суда Парижа арест с активов Банка России, размещенных в банке Natexis, был снят. Суд принял аргументацию адвокатов ЦБ, заявивших о независимости этого института от правительства России, и отказал компании Noga, ссылающейся на то, что международные резервы ЦБ и правительства России, в частности средства суверенных фондов, объединены.

Успех российских адвокатов во Франции, впрочем, не означал окончательного решения проблемы Noga. Не была решена судьба исков Noga к России в Швейцарии, основывающихся на соглашении Noga и РФ 2002 года. Минфин объявил это соглашение, подписанное швейцарским адвокатом Мартином Шварцем, недействительным. Федеральный суд Швейцарии признал имеющими основания претензии Noga, основывающиеся на договоре, к России на сумму до $1,26 млрд, сохранив арест счетов российских структур, наложенный еще в 2002 году (денег на них нет). Впрочем, Noga действовала в судах Швейцарии с переменным успехом: Так, 3 февраля Федеральный суд страны заставил ее оплачивать расходы, связанные со снятым правительством арестом коллекции музея Пушкина в ноябре 2005 года.

27 мая 2008 года представители Минфина РФ сообщили о том, что правительство России выдвинуло во Франции судебный иск против компании Noga. В нем оно потребовало обязать Noga и французского судебного пристава, оказывавшего ей содействие, возместить вред, причиненный противоправным арестом российского имущества за рубежом. «Действия Noga нанесли ущерб репутации и экономическим интересам России», — подчеркивалось в заявлении правительства. Российская сторона оценила ущерб, причиненный Noga в €1 млн.

В июле 2009 года парижский суд первой инстанции этот иск отклонил, после чего швейцарская компания заявила о том, что суд признал законным арест российского имущества. В своем специальном пресс-релизе Минфин отметил, что отказ в удовлетворении иска не означает признание французским правосудием законности этого ареста.

В октябре 2009 года Гаон проиграл последнюю битву против Москвы: федеральный апелляционный суд США в Нью-Йорке подтвердил, что Россия ничего не должна его компании. Война отечественных властей против Noga и лично Гаона продолжалась почти 20 лет.

К этому времени Гаону было уже 87 лет. Четверть этого срока он потратил на Россию: вначале выбивал сверхвыгодный контракт для своей фирмы, потом судился с правительством, добиваясь исполнения договора. На старте своей российской авантюры Гаон был мультимиллионером, сегодня он банкрот, и почти вся его собственность пошла с молотка. Но именно этот бедный старик почти 20 лет держал в страхе российское государство. «Он не умеет проигрывать: если бы он согласился на предложения России, вся история давно бы закончилась, — говорил Алекс Коган. — Мое мнение — он слишком много поставил на этот контракт, он рассчитывал, что это навсегда.

И когда возникли проблемы с Россией, он, вместо того чтобы закрыть вопрос, начал отстаивать контракт. Человек, что называется, „перевложился“, и все потерял. Он, наверное, не смог простить этого ни себе, ни другим».

Спустя 20 лет Гаон по-прежнему уверен, что Россия должна ему: «Я буду арестовывать, чтобы получить все деньги до последнего сантима… Я ждал десять лет и буду ждать сколько понадобится. Бог дал мне сил… У меня есть дети, они участвуют в моих делах. Но я надеюсь сам дожить до дня расплаты. И мы отпразднуем вместе!»

Рука руку ловит Коррупция и борьба с ней

Коррупция в России была всегда — и при царе, и при большевиках, и при НЭПе, при Сталине, Хрущеве, Брежневе и далее по списку. Использовавший в своей предвыборной программе «борьбу с привилегиями» Ельцин, придя к власти, развел такую коррупцию, какая и не снилась брежневской номенклатуре.

И сколько в России существовала коррупция, столько же власти время от времени объявляли борьбу с ней. Но всегда, при всех режимах, побеждала коррупция. Чем больше уголовных дел заводят против коррупционеров, тем больше и бесстыднее они воруют.

Столько чиновников не сажали еще никогда: в 2009 году, по словам президента Дмитрия Медведева, были осуждены 532 представителя власти. Отчитываясь перед Советом федерации, именно этой цифрой иллюстрировал он тезис о борьбе с коррупцией, отметив, впрочем, что одними посадками дело не должно ограничиваться и бороться нужно «системно».

Может сложиться впечатление, что и исправительные меры против проштрафившихся чиновников осуществляются вполне системно — если рассматривать географический аспект проблемы.

Наиболее системно — в Подмосковье. Вот небольшой список. Объявлен в розыск бывший министр финансов Алексей Кузнецов — его считают организатором преступного сообщества, похитившего из бюджета области более 3 млрд рублей. Бывший министр вместе с женой Жанной Буллок (она владеет крупнейшим застройщиком области RIGroup) находится в бегах. Заведены уголовные дела на мэров городов: Красноармейск, Сергиев Посад, Белозерск, Пущино. В одном только Пушкинском районе под следствием находятся 15 руководителей районов. Эти чиновники остаются в России, большинство — под подпиской о невыезде.

Обильно судили в последнее время мэров других российских городов: в Архангельске — Александра Донского, в Рязани — Федора Провоторова, в Волгограде — Евгения Ищенко, в Томске — Александра Макарова, во Владивостоке — Владимира Николаева, в Тольятти — Николая Уткина, в городе Снежинске — Анатолия Опланчука.

Заведены уголовные дела на иркутского экс-губернатора и начальника департамента финансов мэрии Новосибирска. Сотрудники отделений Пенсионного фонда в Ингушетии и Свердловской области украли примерно по 1 млрд — и тоже должны сесть. Заведено уголовное дело на одного из разработчиков особой экономической зоны в Томске.

И так далее и тому подобное. Глава следственного комитета при прокуратуре России Александр Бастрыкин, выступая на недавнем заседании Общественного совета, доложил, что его комитет за девять месяцев 2009 года возбудил в два раза больше уголовных дел против коррупционеров, чем за такой же период прошлого (2008. — Ред.) года, а в прошлом, соответственно, больше, чем в позапрошлом. «Если так будет продолжаться, через пять лет мы всех чиновников пересажаем», — с удовлетворением заключил Бастрыкин.

Но вот беда. Чем больше уголовных дел заводит и доводит до конца прокуратура, тем крепче коррупция. Согласно отчету международной организации Transparency International, рынок коррупции в 2009 году в России вырос на 30 %. При этом не так сильно выросли взятки, скорее больше стали воровать из бюджета.

Первый вопрос: можно ли считать все эти уголовные дела реальной попыткой бороться с коррупцией? Руководитель межрегиональной общественной организации «Комитет по борьбе с коррупцией» Анатолий Голубев полагает, что вряд ли. «В каких-то случаях это отчет о проделанной работе, в каких-то — передел сфер влияния. В любом случае людей, являющихся кровной частью правящей системы, не судят и не сажают». Действительно, меч правосудия изрядно порубил глав муниципальных образований, которые кровной частью системы не являются в силу своей пока еще выборности. Неуязвимость же действительно важных людей хорошо видна на примере дела Hermitage Capital Management. Смерть в СИЗО юриста компании Сергея Магнитского ускорила расследование дела самого фонда — следственный комитет при МВД подтвердил имеющиеся обвинения против него и главы фонда Уильяма Браудера в незаконной скупке акций «Газпрома» и создании схем ухода от налогов. Тем не менее историю с хищением из бюджета 5,4 млрд рублей, в которой уже сам Браудер обвинял высокопоставленных чиновников ГУВД по Москве и налоговиков, фактически замяли. То есть сам факт хищения был признан, и директор компании-исполнителя, через которую совершалась афера, получил пять лет колонии, но ни один из государственных чиновников по этому делу не пострадал.

«Я считаю, что сейчас возможностей для хищений стало меньше, — полагает специалист по бюджетам, доцент МГУ имени М.В. Ломоносова Магомет Яндиев. — Дикие формы хищений, когда бюджетные деньги просто обналичивались и переводились на зарубежные счета, ушли в прошлое. Но взамен появилась новая форма хищений — командная. Это когда возможность воровать остается только у представителей правящего клана, и только во взаимодействии друг с другом».

В этой связи для экспертов не выглядят убедительными отчеты о количестве преследуемых за воровство чиновников. «Гордиться количеством уголовных дел против чиновников государству не стоит, — считает руководитель российского отделения Transparency International Елена Панфилова. — Украденные деньги в бюджет, как правило, не возвращаются, а размах воровства, несмотря на все отчеты МВД, сейчас больше, чем в лихие, как говорится, 1990-е».

Последнее утверждение выглядит неправдоподобным: учитывая, какая серьезная работа была проделана в правительстве для развития системы финансового контроля и аудита — принятие Бюджетного кодекса, укрепление системы казначейства, которая аккумулирует и регламентирует действия по отношению ко всем без исключения ресурсам федерального центра и большинства регионов, наличие Счетной палаты, единой системы госзакупок и т. д.

«Безусловно, — соглашается Елена Панфилова, — государство создало систему, которая внешне выглядит безупречно. Главное — убрали посредников в виде коммерческих банков, обслуживающих и расхищающих бюджетные потоки, как это было в 1990-е. Нынешняя система даже некоторым образом перебюрократизирована, что вызывает очевидные побочные эффекты в виде затяжек с переводами средств и возвращением в министерские коридоры „толкачей“ — тех, кому эти деньги предназначены, и кто хотел бы ускорить процесс. Но сверхцентрализация порождает пороки системы. Сегодня ни Счетная палата, ни суд не воспринимаются как независимые институты, каковыми они являются по своей природе. К ним приделаны такие прочные нити зависимости от власти, что они фактически слились с ней, потеряли независимость, и это понятно к чему приводит».

«Система располагает к коррупции ничуть не меньше, чем до того, как борьба была декларирована, — утверждает директор института Центр развития ГУ-ВШЭ Наталья Акиндинова. — В первую очередь это касается системы госзакупок. Я хорошо знаю эту систему и могу авторитетно заявить, что провести фиктивный конкурс в этой системе проще, чем настоящий. Во всем остальном можно говорить о базовых принципах: сметное финансирование не предполагает оценки затрат с точки зрения конечного результата. А мы видим, что принцип сметного финансирования как был с советских времен, так и остается».

Отсутствие полноценной рыночной среды считают причиной коррупции большинство экспертов. «Социальную ткань постиндустриального общества (а хотим мы или нет — мы живем уже в постиндустриальную эпоху) составляет равноценное партнерство государства, бизнеса и науки (или общественных структур), — утверждает руководитель Центра полюсов роста института экономики РАН Наталья Смородинская. — У нас же акценты смещены в сторону государства самым чудовищным образом, и социальная ткань деформируется, заполняясь бюрократией. А единственной формой существования бюрократического класса является коррупционная рента. И чем больше повсюду государства, тем больше коррупции. Даже когда государство ведет борьбу с коррупцией, оно лишь плодит ее дальше».

В качестве причин роста бюджетных хищений большинство экспертов называет несовершенство системы, но кризис естественным образом хищения подстегнул. Несмотря на предсказуемость такого развития событий, никаких особых препон хищениям в это время поставлено не было. Более того, даже были созданы особые структуры, располагающие огромными финансовыми средствами, — непрозрачность системы их расходования будто специально провоцирует хищения. «Я бы назвал две причины роста бюджетных хищений в условиях кризиса, — комментирует руководитель проекта по административной реформе Центра стратегических разработок Владимир Южаков. — Во-первых, есть большой дефицит денег во всех отраслях, не связанных с бюджетом, и потому ужесточилась борьба именно за бюджетные деньги. Во-вторых, государство запустило многочисленные каналы поддержки конкретных отраслей, направлений и конкретных объектов, не создав внятных систем контроля за расходованием этих средств. Наиболее значительный по объемам финансов из этих каналов — госкорпорации».

Разговор о возможностях борьбы с коррупцией всегда выглядит немножко «в пользу бедных» — даже президент Медведев, поставивший эту борьбу во главу угла своих программ, оценивает перспективы весьма туманно. «Победить можно, но лет через 10, не раньше», — говорит он. Пока что, кроме карательных мер, реальных действий не так много: принятый в 2008 году закон о противодействии коррупции является скорее декларативным.

Представители общественных организаций ввязываются в эту борьбу со своей стороны, кто как умеет. «Известно, что зарплаты в госсекторе существенно ниже, чем в сфере бизнеса, — говорит Елена Панфилова. — Но посмотрите, куда идет учиться молодежь! В те вузы, которые готовят чиновников, уже ни за какие взятки не пробьешься. В обществе прочно утвердилась мысль о том, что чиновник всегда заработает себе на сладкую жизнь. Образовательная часть борьбы с коррупцией является важным элементом — мы должны всячески разъяснять молодежи, что суть деятельности чиновников состоит не в хищениях, а в работе на благо государства».

Анатолий Голубев полагает, что инициатива по борьбе с коррупцией должна идти с самого низа. «Не нужно отчаиваться, — убеждает он, — нужно верить в лучшее». В качестве примера, вселяющего оптимизм, Голубев приводит проект «Доступное жилье без взяток», реализованный «Комитетом по противодействию коррупции» в Коми. Выяснилось, что если застройщик не будет платить взяток, вполне качественное жилье можно построить по цене 25 тыс. за квадратный метр.

«Мы контролировали и процесс взаимодействия с госорганами, и процесс строительства, — гордится Голубев. — Пока что результат не очень хороший: чиновники так работать не привыкли, и стройка встала. Но надежда есть, и мы это дело довершим».

Теорема ЦИК Алгебра и гармония российской демократии

Разумеется, Владимир Путин и партия власти побеждают на любых выборах исключительно потому, что их политика находится в полной гармонии с пожеланиями граждан. Тем не менее группа исследователей-политологов решила поверить гармонию алгеброй.

Доказать фальсификацию выборов трудно. Полученные на выборах результаты могут не совпадать с данными предварительных опросов общественного мнения и exit polls, но это случается и без всяких фальсификаций. Представители оппозиции могут заявлять, что выборы были нечестными. Но можно ли полагаться на их слова, ведь проигравшие всегда недовольны? Разумеется, оппозиция собирает данные о нарушениях на отдельных избирательных участках. Но насколько эти разрозненные данные отражают картину в целом? Выводы международных наблюдателей обычно сформулированы обтекаемо, да и самих наблюдателей всегда можно обвинить в попытке подыграть одной из сторон.

Политологи Михаил Мягков (Орегонский университет), Питер Ордешук (Калифорнийский технологический институт) и Дмитрий Шакин (Академия народного хозяйства, Москва) попытались разработать такую методику, которая позволяла бы выявлять фальсификации путем математического анализа официально публикуемой избирательной статистики. Речь не идет о безусловных доказательствах, предупреждают они в своей книге, вышедшей в мае 2009 года в издательстве Кембриджского университета (Источник: Mikhail Myagkov, Peter C. Ordeshook, Dmitry Shakin. The Forensics of Election Fraud: Russia and Ukraine. Cambridge University Press, 2009). Жизнь сложнее любого математического анализа, и явлениям, выявленным с помощью их методики, можно найти альтернативное объяснение. Однако даже в суде исход процесса редко зависит от одного безусловного доказательства, виновность можно доказать и на основании множества косвенных улик, добытых криминалистами. Мягков, Ордешук и Шакин сравнивают себя именно с такими криминалистами.

Впервые в России попытку применить методы математического анализа для выявления фальсификаций на выборах предпринял профессор Александр Собянин, проанализировавший результаты референдума 1993 года (А. Собянин, Е. Гельман, О. Каюнов. Политический климат в российских регионах. Избиратели и депутаты, 1991–1993; The Soviet and Post-Soviet Review, 1994). На тот момент, однако, результаты выборов по районам и избирательным участкам были недоступны, и исследователям пришлось оперировать неполными данными, собранными из самых разных источников. В 2008 году российский математик Сергей Шпилькин применил методы, похожие на те, которыми пользуются Мягков, Ордешок и Шакин, для анализа президентских выборов 2008 года. Согласно его подсчетам, не поддается логическому объяснению 14,8 млн из 52,5 млн голосов, полученных на тех выборах Дмитрием Медведевым.

Исследователи исходят из того, что непосредственно фальсификацией выборов занимается региональное руководство и что их возможности и желание подтасовывать результаты колеблются от региона к региону. В идеальном случае динамика изменения официальных результатов последовательно проводимых выборов на уровне субъектов Федерации и отдельных районов должна обладать внутренней логикой и последовательностью. Если логики и последовательности нет, это означает, что выборы фальсифицируются, ведь в разных регионах подтасовки проводятся с разным успехом.

Методика Мягкова — Ордешука — Шакина основана на нескольких простых допущениях. С помощью специальных математических методов ученые анализируют возможные объемы перетока избирателей от одних партий (кандидатов) к другим. Если количество голосов за кандидата выросло, должна существовать общая для всей страны модель, последовательно и правдоподобно объясняющая, откуда взялись эти голоса.

Кроме того, должна обнаруживаться зависимость между уровнем явки и количеством голосов, полученных партиями или кандидатами. Например, если в выборах участвуют партии А и Б, а явка выросла по сравнению с прошлыми выборами на Х процентов, то должно вырасти и количество голосов, поданных за обе партии: не может быть, чтобы весь прирост пришелся на сторонников только одной из них.

Наконец, следует обратить внимание на то, как колеблется уровень явки по стране: если явка зависит от естественных факторов, наблюдается то, что математики называют нормальным распределением. На основной массе участков уровень явки должен приближаться к уровню по стране в целом, а доля участков с повышенной и пониженной явкой должна быть примерно равна. Кроме того, доля участков с явкой, отклоняющейся от общего уровня, должна быть тем меньше, чем выше отклонение. Если на одной оси системы координат откладывать показатели явки, а на другой — количество участков с этими показателями, образуется симметричная фигура, похожая на колокол. Появление у «колокола» второго «горба» означает, что мы имеем дело с двумя совокупностями участков — теми, где уровень явки действительно определяется естественными факторами, и теми, где явка фальсифицирована.

Особенно удобны для анализа с помощью подобной методики ситуации, когда за одними выборами сразу следуют другие, причем чем меньше временная дистанция, тем лучше: меньше шансов, что политические настроения, экономическая ситуация или демографическая структура населения значимо изменились. Оптимальный случай — это президентские выборы 1996 года, проходившие в два раунда с минимальным разрывом.

Выборы 1996 года дают очень поучительную картину. Разумеется, в промежутке между раундами произошло некоторое перераспределение избирателей: Борис Ельцин и Геннадий Зюганов поделили голоса сторонников выбывших кандидатов. Вполне естественно, что в итоге соотношение сил изменилось: в 756 районах отстававший сначала Зюганов вышел во втором раунде вперед; но районов, где отстававший Ельцин сумел перехватить лидерство, было в два раза больше. Вопрос в масштабах этого перераспределения. Например, в одном из районов Ельцин в первом туре получил 2064 голоса, Зюганов — 7461, а во втором за Ельцина якобы проголосовали 8512 человек, а за Зюганова — 2050. Получается, что за Ельцина должны были отдать голоса не только все 1037 избирателей, поддержавших выбывших кандидатов, но и 5411 человек, поначалу голосовавших за Зюганова.

75 % электората лидера коммунистов необъяснимым образом должно было переметнуться к Ельцину!

В целом, однако, исследователи склонны считать, что фальсификации на выборах 1996 года были достаточно ограниченными и, что особенно бросается в глаза, географически сконцентрированными. Почти все подозрительные районы, в которых не только выросла доля голосов за Ельцина, но и одновременно снизилась доля голосов за Зюганова, расположены в Татарии, Дагестане и Башкирии. Всего таких районов оказалось 194 (из 2327, анализируемых исследователями), из них 171 расположен в этнических республиках. В Татарии и Дагестане необъяснимое изменение избирательских предпочтений наблюдалось в 85 % районов.

В целом по стране, однако, сомнительными выглядят результаты менее чем в 10 % районов, причем во многих случаях речь идет о весьма незначительных колебаниях. Кроме того, в 30 районах произошло ровно обратное — доля голосовавших во втором раунде за Зюганова выросла, а за Ельцина — сократилась: судя по всему, в ряде случаев местные власти подыгрывали коммунистам.

Совершенно другую картину дает анализ выборов, проводившихся в 2000-е годы. Сопоставляя результаты Владимира Путина в 2000 и 2004 годах, исследователи обратили внимание на районы, где в 2000 году он получил менее 20 % голосов. Выяснилось, что в этих районах результаты 2000 и 2004 годов вообще никак не коррелируют. Допустим, популярность Путина за четыре года выросла, но почему в разных районах по-разному?

Кроме того, Мягков, Ордешук и Шакин сравнили результаты Путина 2004 года в сверхлояльных Татарии и Башкирии с его результатами в областях, где местные боссы, по-видимому, поддерживали Кремль с меньшим энтузиазмом, — в Тверской (губернатор в это время находился под следствием) и Самарской (губернатор выступал в 2000 году соперником Путина на выборах и в целом был известен непростыми отношениями с Кремлем). Оказалось, что в 2004 году в Татарии с каждым процентом прироста явки по сравнению с 2000 годом показатель Путина увеличивался на 1,67 %. Иными словами, если явка выросла на 100 человек, число поддержавших Путина — на 167. Например, в Нурлатском районе Татарии из 44 избирательных участков 33 доложили о явке в 100 % — и на 25 из них 100 % голосов были отданы за Владимира Путина. В Башкирии повышение явки на 1 % увеличивало количество сторонников Путина на 1,41 %.

Возможно, дело в стремительном росте популярности президента, привлекающего на свою сторону избирателей, раньше голосовавших за оппозицию? Наверняка и в этом тоже. Однако в Твери данная величина составила 0,84, а в Самаре — 0,75. То есть из каждых 100 новых избирателей соответственно 84 и 75 голосовали за Путина, но 16 и 25 % все же за оппозицию.

Всего, по мнению исследователей, сомнительными выглядят около 10 млн из 49,5 млн голосов, полученных Владимиром Путиным на этих выборах (для сравнения: за его основного соперника, коммуниста Николая Харитонова, по официальным данным, проголосовали 9,5 млн человек).

Переходя к более общим выводам, политологи заключают, что до парламентских выборов 2003 года включительно серьезные фальсификации выборов происходили в основном в этнических республиках. С президентских выборов 2004 года фальсификации стали расползаться по всей стране. В 2003 году в этнических республиках явка превысила 90 % в 14 % районов, в 2004 году — уже в 33 %, в 2007 году — в 39 %. В остальных регионах этот показатель был во много раз ниже, но вырос на порядок: с 0,4 % в 2003 году до 3 % в 2004 году. Если взять в качестве порога отсечения уровень явки в 85 %, то картина получается еще более наглядной. По республикам доля таких районов выросла с 23 % в 2003 году до 48 % в 2007 году, по областям — с 1 до 4 %. А доля районов, где явку не смогли дотянуть до 65 %, упала с 31 до 12 % в республиках и с 64 до 39 % в областях.

Заинтересованный читатель найдет в книге Мягкова, Ордешука и Шакина и много других увлекательных предвыборно-математических наблюдений. Однако не менее примечательно то, чего он там не найдет, — анализ победы Дмитрия Медведева в 2008 году. Предмет исследования, замечают авторы книги, это выборы. То, что проводилось в России в 2008 году, в это понятие никак не укладывается.

Очередной единый день голосования в октябре 2009 года принес предсказуемую победу «Единой России». 11 октября начальники всех уровней доказали, что в будущем для достижения нужного результата они могут обойтись вообще без избирателей.

14 октября, на первом после единого дня голосования пленарном заседании Госдумы, случилась неслыханная по нынешним управляемо-демократическим временам вещь. Все три оппозиционные фракции (КПРФ, ЛДПР и «Справедливая Россия») покинули зал в знак протеста против «массовых фальсификаций» на выборах 11 октября, пообещав не возвращаться к работе, пока их не примет президент Дмитрий Медведев. Похожие демарши в Думе бывали и раньше — например, в начале 2000 года заседания палаты в течение трех недель бойкотировали фракции «Отечество — Вся Россия», «Яблоко» и СПС, а также депутатская группа «Регионы России», протестовавшие против сепаратного раздела руководящих думских постов между «Единством», КПРФ и ЛДПР. Но никогда прежде причиной столь массового бойкота не становились события за пределами Думы.

Единороссы, конечно, назвали эти действия дешевым пиаром политиков, которые просто «не умеют достойно проигрывать». И эти слова легко подтвердить электоральной статистикой. Ведь свои фракции — и весьма малочисленные — во всех трех пере-избравшихся в октябре законодательных собраниях субъектов Федерации сумели создать только коммунисты, тогда как «Справедливая Россия» и ЛДПР преодолели семипроцентный барьер лишь по разу. При этом результаты оппозиционеров (кроме той же КПРФ) заметно ухудшились по сравнению и с предыдущими региональными, и с последними думскими выборами. А локальные успехи противников «Единой России» на муниципальном уровне вполне можно считать лишь исключениями, подтверждающими правило, которое в ночь после выборов сформулировал глава высшего совета партии Борис Грызлов: «Избиратели России в ситуации борьбы с экономическим кризисом показали, что они вместе с партией власти».

С другой стороны, чисто по-человечески обиду оппозиционеров тоже понять можно. Во-первых, итоги выборов, на которых почти повсеместно и с заметным отрывом победили единороссы, действительно выглядят странно: если в других странах, серьезно пострадавших от кризиса, находящиеся у власти политические силы неизменно терпят поражение или по крайней мере серьезно теряют в рейтинге, то в России популярность партии власти, наоборот, необъяснимым образом растет. А во-вторых, перед нынешней избирательной кампанией системная оппозиция вроде бы получила от Кремля негласный, но отчетливый сигнал о том, что эти выборы должны пройти в условиях сравнительно честной конкуренции. Однако на деле, по единодушному мнению оппозиционеров, все получилось даже хуже, чем раньше, поскольку вслед за радикальными противниками режима, снятыми с выборов на самой ранней стадии, власть начала «мочить» и вполне лояльную Кремлю оппозицию. Методы при этом, если верить противникам единороссов, использовались не новые, но давно доказавшие свою эффективность: от лишения оппозиции доступа к СМИ до прямой фальсификации итогов голосования.

Впрочем, все эти претензии в принципе можно признать несущественными. Потому что главный итог выборов-2009 в другом: впервые за всю историю постсоветской России власть доказала, что в ходе «всенародных» выборов она способна обеспечить нужный ей результат вообще без участия избирателей — или при их минимальной активности.

Едва ли не самыми показательными в этом смысле можно считать выборы в Московскую городскую думу (МГД), на которых установка на сознательное снижение явки избирателей, пожалуй, проявилась наиболее ярко. Прежде всего уменьшению интереса к выборам поспособствовало снятие с них практически всех кандидатов от радикальной оппозиции. Агитация в СМИ тоже была сведена к минимуму: предвыборные теледебаты проходили лишь на кабельном телеканале «Столица», а московские газеты от публикации агитматериалов официально отказались (разумеется, к отчетам единороссов о проделанной в МГД работе в бесплатных окружных и районных изданиях это не относилось). Наружной предвыборной рекламы также было гораздо меньше обычного, а например, билборды коммунистов были демонтированы по решению мэрии, сославшейся на острую необходимость использовать эти площади для социальной рекламы. И даже информацию о времени и месте голосования, которую избиркомы по закону обязаны доводить до сведения избирателей как минимум за три недели до выборов, на многих домах развешивали лишь в последние день-два, а то и прямо в день голосования.

По официальной версии, на активность избирателей все эти обстоятельства ничуть не повлияли: явка составила 35,5 % — почти на 1 % больше, чем на выборах в МГД 2005 года. Однако, по мнению наблюдателей от оппозиционных партий и многих пользователей Интернета, реальная явка в Москве была не выше 15–20 %, а недостающие голоса были целиком приписаны «Единой России». К примеру, в «Живом журнале» был вывешен протокол участковой комиссии № 1702, из которого следует, что на этом участке побывали 447 (19 % от списочного состава) избирателей, 192 (43 %) из которых проголосовали за список единороссов. Но на официальном сайте Мосгоризбиркома позже появились совсем другие данные, согласно которым общее число участников голосования на участке № 1702 возросло на 550 человек и все они как один поддержали «Единую Россию». Соответственно, явка на участке увеличилась до 42 %, а количество голосов за партию власти — до 74 %.

Можно не сомневаться, что любой российский суд сочтет подобную информацию заведомо ложными измышлениями, порочащими постсоветский государственный строй, а упомянутые протоколы — сфальсифицированными. Но безусловным фактом является то, что ни один из проводившихся в столице exit polls (опросы на выходе из избирательных участков) не дал единороссам более 56 % голосов, а семипроцентный барьер, согласно этим опросам, преодолевали, кроме «Единой России» и КПРФ, не только ЛДПР, но и «Справедливая Россия», и «Яблоко». Заставляет задуматься и тот факт, что количество голосов, отданных за единороссов, в отличие от рейтинга всех других партий, странным образом возрастает прямо пропорционально явке.

Из этого можно сделать и еще один логичный вывод: при отсутствии минимального порога явки власть прямо заинтересована в снижении активности избирателей. Ведь «недостачу» явки, как показывает практика, члены избиркомов всегда могут компенсировать либо вбросом бюллетеней, либо простым переписыванием итоговых протоколов (доказать их фальсификацию можно лишь путем полного пересчета бюллетеней, на что суды пока упорно не соглашаются). А первыми идеальными выборами эпохи управляемой демократии, видимо, станут те, на которые избиратели вообще не придут: ведь в этом случае избиркомы наверняка смогут распорядиться голосами отсутствующих россиян максимально эффективно.

Впрочем, существующую систему выборов можно узаконить и не дожидаясь светлого будущего. Для этого достаточно ввести своеобразный налог на волеизъявление, обязав граждан на любых выборах отдавать определенную часть своего голоса государству или выражающей его интересы партии. Ничего принципиально нового в таком подходе нет: еще в декабре 2003 года эксперты «Власти», сравнив официальные результаты думских выборов с итогами exit polls, пришли к выводу, что «избирательный оброк» составляет примерно 20 %.

Однако в условиях резкого падения цен на нефть и растущего дефицита бюджета ставка налога, конечно, должна резко возрасти.

А с учетом свежей избирательной практики можно предложить следующий вариант: каждый российский избиратель имеет на любых партийных выборах два голоса, один из которых он в обязательном порядке отдает партии власти, а вторым распоряжается по собственному усмотрению. При этом раскладе «Единая Россия» гарантированно получит как минимум 50 % голосов, что позволит ей уверенно контролировать деятельность любых выборных органов.

Ну а ее противникам останется надеяться лишь на то, что доля оппозиции тоже когда-нибудь достигнет 50 %, — или же на то, что все оппозиционеры в конце концов вступят в партию власти, доведя тем самым процент ее голосов до абсолютных 100 %.