Новый Мир. № 2, 2002

Так холодно, так ветер стонет,

как будто бы кого хоронят,

родной оплакивая прах.

И будет так со всеми нами:

мы в землю ляжем семенами

и прорастем в иных мирах.

О, как все здешнее нелепо:

изнеможенье ради хлеба,

разврат, похмелье и недуг.

Ты пригвожден к трактирной стойке,

я пригвожден к больничной койке —

какая разница, мой друг?

Вот нам любовь казалась раем,

но мы друг друга покидаем,

как дым уходит от огня.

И лишь в объятьях скорби смертной

мы молим: «Боже милосердный,

прости меня, спаси меня!»

И в час лишенья, в час крушенья

слетает ангел утешенья

и шепчет, отгоняя страх:

всё, что не стоит разрушенья,

познает счастье воскрешенья

и прорастет в иных мирах.

Коль водка сладка, как писал ты, родной,

с тобой бы я выпил еще по одной.

Зачем же меня ты покинул?

Как будто в промозглый колодец без дна,

откуда звезда ни одна не видна,

ты черный стакан опрокинул.

Тебе бы к лицу был античный фиал.

Влюбленный в земное, ты не представлял

посмертного существованья.

Но если, родной мой, все это не ложь,

дай знать мне, какую там чашу ты пьешь,

сладка ль тебе гроздь воздаянья?

И если все это неправда — в ночи,

явившись ко мне, улыбнись и молчи,

надежде моей не переча.

Позволь мне молиться, чтоб вихорь и град

не выбили маленький твой вертоград,

где ждет нас блаженная встреча.

Каждый шаг дается с болью.

Жизнь твоя почти не жизнь.

Положись на Божью волю,

если можешь, положись.

Что случилось — то случилось.

Не оглядывайся вспять.

И рассчитывай на милость

давшего Себя распять.

Веет холодом, как из могилы.

До рассвета четыре часа.

Даже близкие люди немилы —

отнимают последние силы

телефонные их голоса.

Днем и ночью о помощи молишь,

заклиная жестокую боль.

Милосердный мой, выжить всего лишь

мне хотелось бы, если позволишь, —

но хотя бы забыться позволь.

Неужели такие мытарства,

отвращение, ужас и бред

исцеляют вернее лекарства,

открывают небесное царство,

зажигают божественный свет?

Я хотел бы прижаться к маме

и сказать: помоги, родная!

Но ко мне с пустыми руками

почтальон вернулся из рая.

Ты не пишешь мне больше писем.

Отведи меня снова в детство,

чтоб я стал от тебя зависим,

никуда не сумел бы деться.

Ты бы мне наливала грелку.

Ах, когда бы не умерла ты,

унесла бы мою тарелку,

убрала бы мою палату.

А теперь лишь глубокой ночью,

да и то лишь по Божьей воле,

я увижу тебя воочью,

забываясь от тяжкой боли.

Мой бедный мальчик, жизнь одна лишь —

да и ее прожить невмочь.

Читаешь, пишешь, а не знаешь,

какая наступает ночь,

какая тьма уже струится

в окно сквозь тусклое стекло.

Перелистни ж еще страницу,

пока глазам твоим светло.