Новый Мир. № 2, 2002

Подать в отставку, денег подзанять

И дом купить в недальнем Подмосковье.

Засеять грядки и с землей сравнять

Ту память, что рифмуется с любовью.

Смурные мысли обернув бинтом

И объявив несбывшееся вздором,

Проснувшись ночью, думать лишь о том,

Пора ль давать подкормку помидорам.

Обрезка яблонь, тыквы, кабачки —

Есть чем занять и голову, и руки.

…Соседям, закурив, втирать очки,

Что отдал тридцать лет родной науке,

Не уточнив, какой. Да все равно!

Пить с ними пиво, осуждать порядки,

Смотреть под настроение кино

И обихаживать с клубникой грядки.

Такая жизнь… А в письменном столе,

Промасленным обернут поролоном,

На всякий случай заперт пистолет

С одним-единственным в стволе патроном.

На съемочной площадке

Снимают фильм про ад.

Художникам не сладко,

И режиссер не рад.

Все знают, что об этом

Не следует снимать,

Но пьют из речки Леты,

Ругаясь в душу мать.

А там — скалистый берег,

Там сыро и темно.

…Давно никто не верит,

Что это все кино.

Блестит под солнцем старая река

Осколками дешевого стекла —

Забыла, как небесная рука

По плоскости лесов ее вела.

Излучины свивались в письмена,

В созвучия подобранных слогов,

Но обмелела к старости она,

Куда ей до песчаных берегов…

Все позади — и звон апрельских льдин,

И лодок беспокойные пути.

Исход оставлен ей всего один —

Под жадным солнцем к вечности ползти

И затекать в полотна чудаков

На пыльном и бескрайнем чердаке.

Ну что еще сказать — удел таков.

Была река, а стала — «о реке».

Провинция, куры, сухая жара —

Ну точно в натопленной бане.

Зеленые мухи кружатся с утра,

И хочется скрипнуть зубами.

Здесь хлеб привозной — два с полтиной батон,

Дешевле чуток, чем в столице.

Но вот голоса — слишком горек их тон

И слишком усталые лица.

Зато не позволит пропасть огород,

Прокормит надежный суглинок,

Природа подкинет порой от щедрот

Орехов, грибов и малины.

И кажется — в небо впадает река,

Пока ты стоишь на обрыве.

Сквозь пальцы пространства текут и века,

И ползают змеи в крапиве.

А кто потерялся в горячей пыли —

Тоску свою лечит петлею.

Но толку? Душа-то все так же болит,

Пускай и гниешь под землею.

А те, кто не вытянул злого туза,

Бутылкой бессмыслицу лечат.

Эффект нулевой, и слезятся глаза,

И льются соленые речи.

О Господи, что с ними станет потом?

Хоть чем-нибудь, да помоги им!

И в сером домишке с надвратным крестом

Неспешно текут литургии.

Соборы здесь были и монастыри.

Да что там, известное дело:

Когда-то решили: «Огнем все гори!»

И нынче как раз догорело.

Цветет иван-чай на углях пустырей,

Хохочет воздушная нежить…

Эх, звоном бы! Только вот нет звонарей,

И колокол некуда вешать.

Слова несказанные тают,

И время утекает зря.

Душа распахнута пустая

В холодный сумрак октября.

Дожди давно ее обмыли,

Ветра в ней мусор подмели,

И без толку считать на мили

Дорогу в каменной пыли,

Когда идет она без хлеба,

Иглою палец проколов,

В то исчезающее небо,

Что дальше снов и выше слов.

Не было звездного неба,

Не было яблок тугих.

Все это в спешке, нелепо

Я засандаливал в стих,

Слушая писк комариный

Где-то в районе окна,

Что обещал до зари нам

Тихий кошмар вместо сна.

Звезды и яблоки — это

Просто обломки любви,

Отзвуки мертвого лета:

Хочешь — на память сорви,

Я для того их и бросил

В стих безнадежно-сырой.

…Скрежет несмазанных весел

Радует больше порой,

Чем увертюра Шопена.

С пивом рифмуется жизнь.

Жаль, что отстоя пены

Мы с тобой не дождались.

Снова приходит Рождественский пост,

круг годовой замыкая.

Сам по себе он обычен и прост

(фраза возможна такая).

Мяса нельзя, молока да вина, —

скучный реестр неофита,

и забываешь о том, что вина

к сердцу гвоздями прибита.

Но для измазанной, мокрой души —

вафельный снег полотенец.

Вспомни, как в ночь в Вифлеемской глуши

Божий родился младенец,

под удивленные возгласы звезд

небо совлекший на землю.

Это и будет Рождественский пост,

этому чуду и внемлю.

Это несложно — представить себе

Ночью родившийся снег.

Ветер, к примеру, хохочет в трубе,

Жуть настигает во сне —

Значит, проснешься и кинешь в окно

Быстрый растерянный взгляд,

Но из предзимья к тебе все равно

Белые хлопья слетят.

Некуда скрыться от яростных мух,

Лезущих в бой на стекло.

…Ты все равно не поймешь, почему

Все же тебе повезло.

Ты еще можешь губами ловить

Семечки льдинок лихих,

Ты еще можешь осколки любви

Сыпать в нечаянный стих,

И наплевать, что, рождая метель,

Ты сочиняешь себе

В скрипе дверных проржавевших петель

Музыку к стылой судьбе.

Ты сочиняешь, как падает снег —

Молча, безжалостно, зло,

Выхода нет ни во сне, ни в вине…

О, как тебе повезло!

И не отводишь ты глаз от стекла,

И представляешь: за ним

Ветра ночного слепая метла

Снег разгоняет, как дым.

Так и в себя бы войти, подмести,

Выгнать фонариком тьму,

А ты все шепчешь: «Не стой на пути!»,

И непонятно, кому.