Новый Мир ( № 9 2010)

Жест синтеза

ЖЕСТ СИНТЕЗА

С в е т л а н а С е м е н о в а. Паломник в будущее. Пьер Тейяр де Шарден. СПб., «Русская христианская гуманитарная академия», 2009, 672 стр.

Николай Бердяев писал о Леоне Блуа, католическом мистике конца ХIX — начала ХХ века, «религиозном зрячем», «единственном в своем роде явлении беспредельного одиночества, покинутости и непонятости внутри католичества», чающем преображения как религии, так и жизни человека: «Латинское католичество являет собой исключительное и небывалое в истории художественное произведение, пластически совершенное и законченное, эстетически властвующее над душами. Эту эстетическую власть совершенной архитектуры Католической церкви

с особенной остротой почувствовали последние католики ХIX века, упадочники тонкой культуры. Эти отщепенцы, индивидуалисты, ни к чему не приспособленные, жили под магической властью красоты композиции Католической церкви» [7] . Сам же Блуа прозревал о своих (гипотетических) сотоварищах: «Их будут преследовать, это слишком правдоподобно. Неутешные кочевники великой мечты, они будут блуждать по земле, как Каины, и будут, быть может, вынуждены быть сотоварищами диких зверей, чтобы не остаться без пристанища» [8] .

Именно таким был Пьер-Мари-Жозеф Тейяр де Шарден — несмотря на всю свою укорененность в традиции, верность церкви да и просто кротость характера — уж слишком необычно было то, во что он со всей «необратимостью порыва» [9] верил: «Склонимся же с уважением перед веянием, наполняющим наши сердца тревогами и радостями „все испытать и все найти”. Мы чувствуем, что через нас проходит волна, которая образовалась не в нас самих. Она пришла к нам издалека, одновременно со светом первых звезд. Она добралась к нам издалека, сотворив все на своем пути. Дух поисков и завоеваний — это постоянная душа эволюции. И, следовательно, во все времена» [10] . Если скупо резюмировать, Тейяр жаждал счастливого брака науки и веры, а для человечества предложил новую дарвинистскую теорию — эволюцию души, а не тела (тело, впрочем, послушно следует за душой в ее восхождении на Гору Духа). На идею, конечно, не поставить его «копирайта»: тот же Ницше в «Воле к власти» постулировал: «Это в нашей природе — создать существо, которое выше нас. Создайте того, кто нас превосходит! Это инстинкт воспроизводства, инстинкт действия и творения. Как всякая воля предполагает цель, так человек воображает существо, которого еще не существует». О подобном грезили русские космисты (о них позже), Генон посвятил схожей проблематике изрядную стопку томов, а мысль, озвученная, например, Бергсоном, о том, что «наука о духе сможет дать результаты, превосходящие все наши ожидания» [11] , вызывала сочувственное понимание у многих [12] . Из наших дней можно вспомнить не только книгу Т. Райта «Главная тайна

Библии» [13] , в которой в противовес пассивной позиции (наш мир-де греховен, не след участвовать в его преображении) провозглашается активная работа по трансформации мироздания в ожидании Второго пришествия Христа, который придет уже в «подготовленный» мир, — но и в целом достижения науки, иногда выходящие в области, по традиции находящиеся в ведении религии: так, та же современная физика «по сути, сближается с религиозной эсхатологией» [14] .

Светлана Семенова посвящает биографии Тейяра лишь треть объема своей книги — может, это даже символично, потому что Тейяр безусловно относится к тем, чья жизнь более активно протекала в духе (за год до смерти он процитировал в своем дневнике слова Ж. Бернаноса — «Все приключения в области духа — это Голгофа»).

Тейяр (де Шарден — остаток французского аристократического титула) родился во Франции в 1881 году, четвертым ребенком из одиннадцати (многие из его братьев и сестер умерли от болезней, погибли в войну или тоже приняли монашеское служение). Отец — архивист, владелец пяти замков, натуралист-любитель, мать — очень религиозна (происходила, кстати, по прямой линии от родной сестры Вольтера): все это действительно отразилось в Тейяре. Даже место рождения, Овернь, не только родина Паскаля, но и вулканическая область — маленького Пьера как-то нашли далеко от дома, когда он отправился «посмотреть, что находится внутри жерла» (ему вообще всегда что-то особенное виделось в камнях, поэтому, когда читаешь «Отраженные камни», эссе еще одного ученого и поэта Роже Кайуа, кажется, что оно написано о Тейяре). Тейяр рано понял свое призвание и вступил в орден Иисуса — за этим последовали годы долгой подготовительной учебы (в том числе в Англии), преподавания (в Каире), пока в 1911 году он не принял сан. Одновременно Тейяр изучал в Сорбонне геологию, ботанику и зоологию, в 1922 году защитился по стратиграфии млекопитающих нижнего эоцена Франции — натуралист и мистик, он объединил в себе знание о прошлом с наукой о будущем. В 1914 году был призван на фронт — среди солдатских грубостей приходилось тяжеловато, но Тейяра всегда вело смирение (он даже отрастил усы, чтобы не выделяться) и служение (в числе его наград — орден Почетного легиона). Сама война стала для него «встречей с Абсолютом», как для Эрнста Юнгера по ту сторону линии фронта: оба начали писать дневники в окопах. Тейяр, правда, скоро переключился на богословские статьи; «Великая Монада», «Космическая жизнь», «Борьба против множественности» — названия статей говорят сами за себя. До полной кристаллизации мысли еще далеко, но статьи уже вызывают недоумение генералов ордена Иисуса — слишком странно было то, что он писал. Поэтому когда чуть позже Тейяру де Шардену предложили поехать в Китай с научной экспедицией, это оказалось выходом для всех — автор «Заметки о возможности исторического представления первородного греха» (1922) не смущал католические умы в Париже, а сам он мог заниматься любимой палеонтологией и писать в свободное время. Не менее противоречивой была со сторонней точки зрения и его личная жизнь: несколько действительно выдающихся женщин очень хотели женить его на себе, но он не собирался нарушать целибат, видел отношения с женщиной как взаимное духовное обогащение и переводил все в верную долгую дружбу [15] . Окруженный многочисленными друзьями, поклонниками, он был весьма почитаем как ученый, был одно время культовой фигурой как мыслитель, но не оставил прямых учеников, страдал от одиночества (когда во время Второй мировой войны в Китае он оказался отрезанным от друзей по переписке) и депрессии (оказавшись в конце жизни автором множества написанных «в стол» работ). Впрочем, работал Тейяр всегда и очень плодовито — в Китае открыл синантропа (близкого родственника питекантропа с Явы), объездил с экспедициями Монголию, Бирму, Индию, Яву, Южную Африку, в 1931 году участвовал в так называемом автомобильном «Желтом круизе» по Центральной Азии, организованном Андре Ситроеном, выступал на множестве научных конференций. И писал, писал… Долгие одинокие раскопки в пустыне Гоби стали для него тем же, чем была медитация в пустыне пастухов-святых, там были задуманы главные его работы. К этому времени конфликт с орденом дошел до критической стадии: Тейяру — со всей, понятно, расплывчивостью иезуитских формулировок — было рекомендовано не появляться в Париже (китайская командировка растянулась в итоге на 20 лет), запрещено публиковаться (задолго до своих русских коллег он стал популярен в «самиздате» — его работы ходили по Европе в ротапринтных копиях) и даже выступать на некоторых научных конференциях и занять кафедру в Коллеж де Франс. И тут очень показательная вещь для Тейяра — ему стоило лишь формально выйти из ордена, тогда все запреты спали бы, как морок, но — «свобода в служении» — Тейяр упорно пытался что-то объяснить генералам в своих письмах, с надеждой ждал положительного ответа (особенно долго его мурыжили с разрешением на публикацию «Феномена человека» — и дали разрешение только после смерти автора…), тосковал при получении отказа и опять взращивал в себе веру в церковь и писал дальше. Последние годы жизни провел в Америке (большинство научных организаций мира жаждало заполучить к себе ведущего мирового палеонтолога, американские не были исключением, но — вот интересный сюжет для будущих архивных изысканий — гражданство ему почему-то не давали, из раза в раз продлевая визу…) — занимался наукой, жил, как всегда, в иезуитском общежитии, был окружен друзьями и коллегами. Сказав как-то «я бы хотел умереть в день Воскресения Христова», он тихо умер от сердечного приступа на Пасху в 1955 году. На службе в Нью-Йорке присутствовало с десяток его друзей, а на похоронах на дальнем иезуитском кладбище в городке Сент-Эндрю, куда отвезли его тело, были только кладбищенские работники. Шел дождь. Его могила ничем не выделяется из ряда могил его братьев по ордену. С 1957 года комитет по изданию его наследия, куда входили Тойнби и Мерло-Понти, начал издание 10-томного собрания сочинения о. Тейяра с «Феномена человека». Полный запрет с его работ католическая церковь сняла только в 1968 году.

То, чем так необычна мысль Тейяра, хорошо видно на примере его разногласий с ортодоксией. Исходя из своего кредо («Оригинальность моего верования состоит в том, что корни его уходят в две области жизни, которые обычно считаются взаимоисключающими. По воспитанию и образованию я принадлежу к „детям Неба”, а по темпераменту и профессиональным знаниям я — „дитя Земли”, между ними я не воздвигал никакой внутренней перегородки» — «Божественная среда»), Тейяр мыслил эволюционистски и ноосферически (сами права на термин «ноосфера» следует разделить — Вернадский во время своих парижских лекций заимствовал его у Тейяра и математика Э. Леруа, но развил и актуализировал в своих работах). Согласно Тейяру, история бытия такова: предбиосфера — биосфера — ноосфера — точка Омега. Сейчас мы находимся в стадии ноосферы — как изменения климата способствовали появлению сложных жизненных форм, так и аккумуляция духовной, мыслительной энергии готовит человечество, при определенных усилиях в духовном совершенствовании с его стороны, к Парусии — Второму пришествию «космического Христа», отвечающего на устремленность к нему, на работу во имя его и будущего человека. Христос и человечество устремятся к плероме, полноте совершенного бытия, взойдут к точке Омега, где «универсум — будущее — может быть лишь сверхличностью. В Омеге суммируется и собирается в своем совершенстве и в своей целостности большое количество сознания, постепенно выделяемого на Земле ноогенезом. Омега находится вне времени, это начало надмирное, действующее в самой глубине мыслящей массы. Омега — это конец света, где достигшее совершенства сознание отделяется от своей материальной матрицы» [16] .

Именно идея поступательного развития, эволюции, сотворчества в духе человека и Бога оказалась столь неожиданной (избегая более сильных выражений) для догматиков церкви (при этом, как ни парадоксально, оказалась вполне близкой — в силу своего «дарвинистского» потенциала, видимо, — марксистам, что отмечал

отец Александр Мень). Обнаружились и расхождения «по мелочам».

На Западе, как мы помним, критика последовала незамедлительно — Тейяра клеймили как модерниста и чуть ли не как еретика. В 1959 году журнал Папской богословской академии извещал, что Тейяр «ничего не понимает в богословии, что он хаотично втащил естественно-научные формы мышления и понятия в богословие» и тем самым соблазняет верующих.

Православная церковь в данном случае была солидарна с «латинянами» — неразличение Тейяром естественного и сверхъестественного («он исповедовал не творение Богом мира, а созидание мира посредством эволюции» [17] ), концепция взаимоотношений с Богом (Христос эволюции вместо Христа-искупителя) и восприятие первородного греха (оно отсутствует в рефлексии о. Тейяра и, хоть и подспудно, им отрицается [18] ) были неприемлемы для большинства. В только что цитировавшемся реферате православного священнослужителя с ходу говорится о «ереси эволюционизма», и его сродстве с «антихристианскими оккультными сектами», и о том, что корни мысли Тейяра находятся в пантеизме и арианстве.

Тогда как А. Мень — перехожу к сочувственникам Тейяра, которых даже иногда называют «православными эволюционистами», — говорит в том же контексте о Фоме Аквинате, соединявшем науку и религию [19] . Размышляя о том же, Мень не находит никакой крамолы в соединении религии и науки, лишь признает, что для этого нужна «глубокая интуиция единства и высшей цели мира», которую можно найти только в религии, что и присутствовало в мотивациях Тейяра. Находя у Тейяра поразительные переклички как с русской религиозной философией (учение Соловьева о богочеловечестве, Трубецкого о человеке как «друге» Бога и Бердяева о творчестве), так и с православным учением в целом (точка Омега как теозис), отец А. Мень отмечает его «особое откровение о Земле», которое «своим научным синтезом помогает возникающему диалогу между христианами и нехристианами» и вносит лепту в построение «целостного христианского миросозерцания» [20] .

Подводя итоги «русской эпопеи» Тейяра де Шардена, стоит упомянуть еще, что некоторые исследователи находили следы его ноосферических прозрений у И. Ефремова, который «создал теоретическую модель ноосферы» в романах «Туманность Андромеды» и «Час Быка» [21] . Впрочем, разговор о пересечениях идей Тейяра с фантастикой слишком плодотворен («Солярис» Лема — Тарковского как реализация ноосферы, «Космическая Одиссея 2001» С. Кубрика и «Схизматрица» Б. Стерлинга, заканчивающиеся рождением совершенного, не совсем даже антропоморфного человека будущего), чтобы обсуждать его здесь [22] .

Светлана Григорьевна Семенова — доктор филологических наук, главный научный сотрудник ИМЛИ. Ее кандидатская диссертация посвящена Сартру и Камю, докторская — уже «Космическому в русской литературе ХХ века». Специалист по религиозной философии конца XIX — начала ХХ века («Тайны Царствия Небесного», «Метафизика русской литературы»), Платонову, больше всего, кажется, она занималась Н. Федоровым — ею были подготовлены издание не только его «Сочинений» в 4-х томах, но и двухтомник статей о «московском Сократе».

«Паломник в будущее» — действительно очень сложная и большая книга. Семенова не балует яркими фактами (к примеру, что Тейяр в 70 лет восхищался, как ребенок, циклотронной установкой или что он гораздо чаще писал не «католицизм», а «христианство»), даже когда говорит о биографии Тейяра. Биографии, кстати, хочется все же немного больше — когда еще дойдет до нас перевод тех же писем и дневников Тейяра?

Разбору подвергаются очень сложные понятия как в философии Тейяра де Шардена, так, кстати, и в применении к нашим дням — понятие греха, зла, плеромы, множественности, жизни sub specie mortis (с точки зрения смерти), энтропии и экстропии, эволюции тела (С. Семенова считает трансгуманистов — современных ученых-энтузиастов, выступающих за максимальное продление человеческой жизни средствами науки, — частичными продолжателями дела Тейяра), жесте синтеза, призывающем к совместному восхождению человека и Бога…

Все это, конечно, отсылает к русским космистам — больше всего к Вернад­скому, Циолковскому и, конечно, Николаю Федорову (иногда книга читается даже как плутарховское двойное жизнеописание). Сравниваются даже биографические факты: рождение Тейяра и Федорова в мае, поздний литературный дебют, подвижническая жизнь, схожая работа (исследовательский центр при китайском музее у Тейяра и Румянцевская библиотека у Федорова), отсутствие публикаций и презрение к собственному авторству (Федоров публиковался анонимно, Тейяр как-то даже обрадовался, когда его работу, найденную в сундуке Сент-Экзюпери, приписали посмертно писателю-пилоту). И, разумеется, сущностное — мечтание о преодолении смерти и выходе человечества на принципиально новый уровень развития (как главное). Сравнение, впрочем, никак не натянутое, и важные расхождения отмечаются не между делом — Тейяр, например, мыслил в земных рамках, а Федоров писал о переселении воскрешенных отцов на другие планеты, Тейяр еще мог смириться со смертью, Федоров же отрицал ее полностью и требовал ее обязательного преодоления…

Однако контекст действительно очень широк — Семенова проводит параллели с Дарвином и Ламарком, вспоминает дискуссии Тейяра с «католическим экзистенциалистом» Марселем, приводит мысли Ренана и Конта, того же Бергсона, а из России делегирует Бердяева, Соловьева, Трубецкого и Флоренского. Упоминается и Даниил Андреев, правда всего несколько раз. Это жаль, так как его «метафилософия истории» имеет действительно много пересечений с идеями Тейяра (не говоря уже о том, что оба создавали свои тексты без какой-либо надежды на публикацию): это и «трансфизический космос», и тема Женственности, и будущее «превращение государства в церковь», и «боготворчество», но, главное, многажды постулируемое Д. Андреевым представление об объединении человечества и восходящем духовно-физическом самосовершенствовании человека на пути к Розе мира [23] .

И это не просто сухое, дистиллированное сравнение, это скорее горящий взгляд на происходящее. И взгляд часто очень субъективный, что видно и по лексике: если даже Тейяр может «растрезвонить свое твердое желание уехать в Южную Африку», то уж про «социал-дарвинистское мурло» все уже как-то понятно…

Ведь и смирение духа отца Тейяра, полагавшего, что все разновидности «нео-гуманизма двадцатого века де-гуманизируют нас под их слишком низким небом», а «еще живые формы теизма (начиная с христианства) склоняют нас к умалению в нашем гуманизме в разряженной атмосфере слишком высокого неба», — это смирение таило в себе вызов духа.

Александр ЧАНЦЕВ

[7] Б е р д я е в Н. Рыцарь нищеты. — В кн.: Б л у а Л. Кровь бедняка. М., «Русский путь», 2005, стр. 17, 11.

[8] Б л у а Л. Избранные страницы. — Цит. по: там же, стр. 22.

[9] L’ i r r б е v e r s i b i l i t б е d’ б е l a n (фр.) — выражение Марка Блока из «Апологии истории».

[10] Ш а р д е н П ь е р Т е й я р д е. Феномен человека. Пер. с фр. А. Садовского. М., «Наука», 1987, стр. 179.

[11] Б е р г с о н А. Духовная энергия. — Цит. по: В и з г и н В. Пределы бергсонизма и величие Бергсона: Габриэль Марсель об Анри Бергсоне. — «Логос», 2009, № 3, стр. 63.

[12] Например, в Индии. Так, йог, революционер, друг Р. Тагора и вероучитель Шри Ауробиндо (1872 — 1950) в отличие от созерцательного индийского религиозного отношения к материальному миру как к иллюзии и ширме, заслоняющей Нирвану, проповедовал активное сознательное эволюционное изменение природы человека и интегральную эволюцию духа и трансформацию материи, следующую за снисхождением божественной силы в материю. Индийский ницшеанец и дарвинист от йоги («Эволюция не завершена; разум не есть последнее слово, мыслящее животное не есть высший идеал Природы. Так же как человек произошел от животного, так и от человека произойдет сверхчеловек»), Шри Ауробиндо провозглашал «прямое и спасительное вторжение Божествен­ного на уровень несознательной и темной Материи, дающее ей возможность постепенного пробуждения и самораскрытия перед божественным Сознанием, божественным Присутствием и, наконец, перед Самим Божественным» (Ш р и А у р о б и н д о,

М а т ь. В поисках души нетленной. Пер. с англ. Н. Куркова. СПб.; Пондичери, Общество «Адити», 1997, стр. 49). С. Семенова несколько раз упоминает его в своей книге в связи с Тейяром, а также приводит очень значимые упреки Тейяру догматиками-католиками — те как-то заклеймили его буддистом и индуистом…

[13] Р а й т Т. Главная тайна Библии. Смерть и жизнь после смерти в христианстве. М., «Эксмо», 2009.

[14] Информация к размышлению: non-fiction с А. Михеевым. — «Иностранная литература», 2010, № 3, стр. 267.

[15] Несмотря на то что женское (та же, похоже, Вечная Женственность и София, что у Соловьева и Блока) было очень важно для мировоззрения Тейяра, любившие его женщины даже после 10 лет преданного ухаживания неизменно получали послания вроде: «Ты более чем права, говоря: <…> Все, что мы помещаем куда-то, кроме другой души, лишь отбросы. Весь ощущаемый мир, в некотором роде, лишь сам огромный отброс, скелет бесчисленных жизней, которые в нем зародились и ушли, оставив после себя лишь незначительную, слабую часть своих богатств. Настоящий прогресс не отмечается и не реализуется ни в одном из материальных созданий, которыми мы пытаемся заместить себя на земле: он продолжается в душах, настоящих искрах, в которых сосредотачивается и воплощается огонь Мира, и он уносится вместе с ними» («Происхождение мысли»).

[16] Ч е с н о к о в В., П р о к о п е н к о Е. Пьер Тейяр де Шарден о человеке, ноо­сфере и космосе. — «Культура и время» .

[17] Б у ф е е в К. Реферат «О церковной оценке тейярдизма» — см.: .

[18] Впрочем, когда Тейяр предлагает назвать чрево Евы «коллективной матрицей», становится понятна глубина его — нет, не наивности, но веры, ведь с такими формулировками он хотел печататься в ватиканских журналах!..

[19] См.: М е н ь А. История религии. Т. I. М., «Слово/Slovo», 1991, стр. 225 — 242. К книгам «за» отца Тейяра можно отнести также книгу священника Струговщикова Е. «Тейяр де Шарден и православное богословие» (М., «Дом надежды», 2004) и отчасти высказывания иеромонаха Серафима (Роуза).

[20] У о. Меня и о. Тейяра вообще много общего — оба стояли на пути гармонизации религии и науки под эгидой религии, обоих официальная религия числила чуть ли не в еретиках (Тейяра — уже понятно почему, Меня — еще и за внимательную любовь к русской религиозной философии), оба склонны были теоретизировать прежде всего о будущем христианстве, чем о православии / католичестве… Пользуясь случаем, хотел бы выразить благодарность за диалог об отце Мене филологу Я. Солдаткиной.

[21] См.: Ц ы б и н И. Развитие представлений о ноосфере в научно-философских литературных произведениях Ивана Ефремова .

[22] Например, в «Илионе» фантаста Дэна Симмонса, создателя мира «Гипериона», дается намек на логосферу, очень напоминающую по своим характеристикам ноосферу Вернадского — Тейяра, не говоря уже о том, что один из главных героев романа — «возрожден Богами из ДНК, костей и кое-каких воспоминаний, собранных по кусочкам на Земле», что отсылает нас уже к федоровской теме воскрешения мертвых.

[23] Кроме того, есть у Андреева все тот же — восходящий к Фоме Аквинскому — мотив неудовлетворенности наукой и религией в их существовании наособицу: «Образовался гигантский вакуум духовности, не существовавший еще пятьдесят лет назад, и гипертрофированная наука бессильна его заполнить. <…> Сможет ли религия — не старинные ее формы, а та религия итога, которой ныне чреват мир, предотвратить наиболее грозные из нависших над человечеством опасностей <…>? С полным правом и основанием такой упрек может быть брошен не религии, а, увы, науке. Как раз именно система взглядов, которая не выглядывает ни вправо, ни влево за пределы того, что очерчивается современным научным знанием, не способная дать ответа на самые коренные, самые элементарные вопросы» (А н д р е е в Д. Роза мира. М., «Прометей», 1991, стр. 11 — 12). Но тут какие-то подвижки все же есть — так, современная наука все более склоняется к тому, чтобы внимательно рассматривать идеи Тейяра, а не отбрасывать их с порога.