Новый Вавилон

31

Музей Передвижения, Амстердам

— Где мы?

Лилио смотрел через иллюминатор ангара на удивительный город, раскинувшийся вокруг них, — высокие узкие дома пряничных цветов под экстравагантными крышами стояли, тесно прижавшись друг к другу, вдоль холодной воды канала Сингел.

— В Амстердаме, — ответила Клео. — В Музее Передвижения, где я регулярно бываю с учениками. Никому не придет в голову искать нас тут.

Клео выключила планшет, послав сообщение матери, потом спокойно открыла окно и швырнула его, как фрисби, в воздух над мощеными улицами. Планшет крутанулся в сером небе и по идеальной дуге упал в Сингел.

— Теперь не вычислят, где мы сейчас.

Лилио улыбнулся и направился в главный зал по следам мышки Юки, нарисованным на полу розовой краской, остановился перед красным автомобилем. Феррари 430 Scuderia 2007 — сообщала табличка.

— Спасибо, — произнес он, когда Клео присоединилась к нему, — спасибо, что вернулись проститься. Понимаете, Клео, я должен продолжать. Нужно найти изгоев, встретиться с ними, записать свидетельства их существования и показать миру. Я… я за это в ответе. Демократия не может иметь в фундаменте бомбу замедленного действия в виде такого секрета.

Лилио уже держал руку на запястье, указательный палец касался кнопки чужого телепортера.

— Могу я попросить вас о последней услуге, Клео? Полицейские найдут ваш планшет, достанут со дна канала. Не беспокойтесь, вам они ничего предъявить не смогут, хотя крови попьют. Сумеете их задержать? Соврать — чуть-чуть, чтобы я успел скрыться?

Он перевел взгляд на «форд гран торино» 1972 года, ощущая волнение пополам с разочарованием. Лилио, как наверняка и Клео, в детстве смотрел старые детективные фильмы, больше всего восхищаясь сценами погонь. В мире больше не производили горючего, и ни одна машина не могла сдвинуться с места, разве что ее станут толкать вручную. Лилио повернулся к Клео, явно надеясь на поцелуй.

— Мы еще непременно увидимся, в наше время нет ничего проще. Мы…

Перед ним стояла строгая учительница, явно намеревающаяся устроить выволочку нерадивому ученику. Куда только подевалась милая девушка! Она погрозила пальцем и заговорила не терпящим возражений тоном:

— Слушайте внимательно, господин де Кастро, и не смейте перебивать! Подростком я водилась со сверстниками, которые больше всего на свете любили прыгать с самых высоких скал вроде Кит-Рока, Этрета, Двенадцати Апостолов или Пылающих, телепортируясь в последнюю секунду, еще миг, и прыгун разбился бы о камни. Я же была трусихой и ненавидела все это. Ненавижу такие игры и сейчас. Я просто сидела с книжкой и наблюдала. Я ненавижу футбол, телепортацию в заброшенные мрачные города и ночевки на чужих виллах с джакузи. С момента нашей встречи я исчерпала все свои запасы готовности к риску. Я перешла все границы. Зачем? Ради поцелуя со звездным репортером, чтобы после этого вернуться домой и рассказать мамочке о пережитом приключении?

Лилио привалился к кабине маленького двухмоторного самолета «Латекоэр» и тяжело вздохнул.

— Вы понимаете, что нас ждет, Клео? Изгои, их вряд ли больше нескольких сотен, они затерялись на огромной территории. Там мы не сможем телепортироваться, а найти этих людей посложнее, чем встретить в пустыне Сахара караван бедуинов.

Клео улыбнулась:

— Что, если нанять частный самолет? Вертолет? Или поезд? Разве в Казахстане нет вокзала?

Журналист проигнорировал иронию.

— Это слишком опасно. Блондин, столкнувший нас в пропасть, не успокоится. Изгои тоже опасны, они осужденные, и…

Клео не дала ему договорить:

— У меня идея! Что скажете о телеге, запряженной… какие там водятся животные? Запряжем четырех верблюдов, четырех буйволов, четырех единорогов, четырех…

Она остановилась перед информационным табло. Мышка Юки рассказывала о первых великих открытиях, повиснув на рее макета одной из трех каравелл.

— Знаете, Лилио, я часто ругала этот мир, в котором все происходит слишком быстро, — мир, где дети думают лишь о том, чтобы телепортироваться из одного места в другое. Можно подумать, что мадемуазель Клео родилась несколько веков назад. Все, что происходит, абсолютно все неслучайно. Я хочу своими глазами увидеть уголок Земли, куда нельзя телепортироваться.

Журналист покачал головой, но Клео увидела в его глазах восхищение и… согласие. Он смирился.

Она победила!

Лилио подошел к ней.

— Нам придется телепортироваться как можно ближе к границе Казахстана, чтобы не вызвать подозрений у тех, кто охраняет территорию. В этой части Центральной Азии мало кто бывает. Они проверят все перемещения…

— Как будем действовать? — перебила его Клео.

Лилио обнял ее, прижал к себе так плотно, что она ощутила его возбуждение. И заговорил — тихо, почти шепотом, ей в ухо:

— Телепортируемся в Самарканд, город из сказок «Тысячи и одной ночи», самый известный в тех краях. Каждый день его посещают десятки тысяч туристов, мы сумеем остаться незамеченными с нашими подпольными телепортерами. До границы Казахстана останется преодолеть чуть больше ста километров, но воспользоваться приборами мы не сможем, нас сразу же засекут. Придется идти пешком. Как минимум два дня пути по степи, чтобы попасть на территорию изгоев. А дальше… Дальше — три тысячи километров. — Он поцеловал ее в шею. — Все еще хотите составить мне компанию?

Клео высвободилась — не без сожаления — и направилась по розовым мышиным следам.

— Пешком по степи? Ни за что! Почему бы не одолжить вот этот «феррари»? Или тот трейлер на колесах?

— Даже если мы каким-то чудом найдем горючее, боюсь, мы не сможем взять с собой эти реликвии, они весят явно больше пятидесяти килограммов.

Клео остановилась перед очередной витриной:

— Тогда вот это! Их вес не превышает двадцати килограммов, но передвигаться мы сможем в десять раз быстрее!

Лилио изумленно смотрел на выставленные экспонаты, на которые указывала молодая женщина.

За стеклом поместили два велосипеда. Голландская модель, — сообщила мышка Юки, — 1996 год.

— Вы… Вы умеете ездить на этом?

— Научимся!

32

Киджондон, Корея

12:20

Ми-Ча взглянула на свои «Сейко». Ей нравилось надевать время от времени это винтажное украшение на розовом браслете, контрастирующее с ее белой кожей и прекрасно сочетавшееся с бельем от Lucky Chouette — ничего другого сейчас на ней не было.

Осталось не больше десяти минут. Ого. Миссия невозможна!

Как успеть одеться, причесаться и накраситься меньше чем за четверть часа? Вернее будет сказать — закончить начатое два часа назад?

Девушка бросила взгляд на серые вышки, разделявшие когда-то две Кореи, снова посмотрела в зеркало. И с трудом поборола желание телепортироваться в Лапонию.

Ну и чучело! Зомби чистой воды!

Зеркало, подключенное к компьютерной системе, показывало индекс красоты — всего 8 % от ее обычного показателя, почти как у средней женщины. А между тем она целый час провела в Милане у своей любимой визажистки Пальмиры. Исключительный талант одной из последних косметологинь мира гарантировал, что за десять песо-мундо клиентки получат воистину фарфоровую кожу. Ми-Ча читала исследования, доказывавшие, что с началом телепортации людей цвет кожи землян имеет тенденцию к смуглой унификации: темная светлеет, светлая встречается все реже. Но Ми-Ча хотела остаться истинной кореянкой со снежно-белой кожей, хотя остальное человечество теперь предпочитало бронзовый загар.

Принцесса! Белоснежка, пусть и не самая красивая на свете, если верить зеркалу. Шпион сидел рядом с хозяйкой и не спускал с нее глаз.

— Что скажешь? Думаешь, все коты Земли в конце концов тоже станут похожи друг на друга? Тебе нет дела до остальных? И тебе плевать, что через одиннадцать минут у меня встреча с майором Артемом Акинисом? По-твоему, я не зря трачу время и силы и однажды он посмотрит на меня… по-настоящему? Разве такой мужчина может заинтересоваться такой девушкой, как я? Неужели он способен отнестись ко мне как к женщине, забыть хоть на время, что я «девочка-вундеркинд»? В Бюро поговаривают, что у него был страстный роман, что женщина, которую он любил, причинила ему боль. Как по-твоему, он позволит мне утешить его?

Шпион мяукнул и потерся о голую ногу Ми-Ча.

— Понимаю, дружок, тебе нет дела до моих сердечных терзаний.

Она насыпала корм в миску, и кот принялся есть.

— Тише, тише, поумерь аппетит, а то станешь жирдяем. Как большинство людей.

Ми-Ча открыла холодильник, достала бутылку мешила,[31] сделала несколько глотков, вернула обратно, и холодильник сообщил: 0,06 калорий.

— Все, кроме меня, мой сладкий! Когда в мире останется всего один горячий мужчина, он будет моим!

Она постучала кончиками пальцев по плоскому животу, а кот, покончивший с кормом, устремил на хозяйку требовательный взгляд. Девушка взяла мультипульт, направила на кота, щелкнула, и на белой стене появилось огромное изображение — ее собственное, снятое камерой, имплантированной в глаз Шпиона. «Намного практичнее гадкого зеркала!» — подумала она. Кот все так же не спускал с девушки глаз, камера отслеживала каждое ее движение, проецировала на стену ее руки, ноги, губы и челку.

— Хороший мальчик! Другие придурки смотрят только на задницу! А хороша, правда? Прости, котик, нужно выбрать одежду.

Ми-Ча еще раз нажала на кнопку, и экран разделился на сорок девять маленьких — на каждом один из ее любимых бутиков в разных уголках планеты. Платья, юбки, брюки сменяли друг друга, один клик — и возникала модель в 3D. С ценой. Второй клик — и выбранная вещь уже в гардеробе.

Рыбацкий квартал, Сен-Луи, Сенегал

12:20

Бабу посмотрел на часы, висевшие над раковиной.

Оставалось десять минут до встречи с Артемом и Ми-Ча, ему надо успеть покончить с любимым тьебудьеном[32] с сардинами. Он вздохнул, подумав, что охотно задержался бы в Сен-Луи, провел лишний час за столом, спокойно помог бы Асту с уборкой, отправился бы ловить рыбу с моста Файдербе с Фило и Жофом, а потом поиграл бы с друзьями в карты на пляже.

С возрастом он все больше дорожил долгими семейными застольями. В отличие от Фило, Жофа и уж тем более от старшего сына Адамы.

Трое его детей, шести, пятнадцати и двадцати лет, доели и сообщили, что «пойдут погуляют», а к десерту вернутся. Железно!

— Вы остаетесь, — отрезала Асту, собирая тарелки. — Телепортироваться из-за стола — просто верх невоспитанности!

— Ну, мама, все ребята так делают, — заныл Адама. — Мне нужно поговорить с Женни насчет математики. Это займет десять секунд.

— А я успею пожелать спокойной ночи Мэй, — сообщила младшая девочка, Фило. — Она сейчас погасит свет, ведь солнце у них уже зашло…

— Руки на стол! — весело скомандовала Асту. — Кто первый дотронется до кнопки телепортера, лишится его на неделю.

Бабу обожал спокойный твердый тон, к которому прибегала его жена, воспитывая детей. Они с Асту не боялись показаться слишком строгими и даже отставшими от жизни, настаивая на строго дозированном пользовании технологическими новинками.

Двадцать пять минут первого.

Бабу встал, чтобы надеть полицейскую куртку, и Асту поспешила подать кокосовые оладьи.

— А вот папе можно телепортироваться, не доев… — с ехидцей заметил Жоф.

— Папа работает!

Завернув десяток оладий в пергаментную бумагу, Асту протянула сверток Бабу:

— Угостишь Артема и Ми-Ча.

Пока мать стояла к нему спиной, Адама успел исчезнуть, но через две секунды вернулся и, улыбаясь до ушей, склонился над тарелкой, довольный, что она не заметила его отсутствия.

Сидевшая напротив Фило прыснула, прикрыв ладошкой рот, — на щеке брата был след от помады.

Бабу понимал, что не успеет поучаствовать в педагогическом процессе, и ограничился улыбкой.

Он мысленно проклинал устройство, из-за которого приходилось то и дело бросать родных. «Не жалуйся, — часто повторяла Асту. — Когда дети вырастут и уедут учиться и работать на другой конец света, а потом заведут свои семьи, ты возблагодаришь небеса за телепортацию. Только представь тяжкую долю родителей былых времен и успокойся!»

Она была права. Как всегда.

Ему совсем не хотелось, чтобы Фило и Жоф становились взрослыми. Он с трудом мирился с тем, что его малыш Адама, которого он только вчера или позавчера катал на плечах, вымахал в парня ростом метр восемьдесят, мускулистого, как статуя военного вождя народа малинке, вырезанная в скале. Вот такие мужчины и привлекают девушек, тоненьких, как стальная проволока. Если бы дети не взрослели, это стало бы воистину гениальным изобретением.

Он не обнял детей, не поцеловал в губы Асту, прежде чем телепортироваться, уверенный, что найдет свободную минутку вечером.

Гора Зевса, остров Наксос, архипелаг Киклады

12:20

Артем знал, что не опоздает и без телепортации — ему оставалось чуть больше двухсот метров до вершины. Майор сам выбрал это спокойное и уединенное место для встречи с коллегами.

Он регулярно телепортировался в центр Филоти, деревни у подножия горы, а потом наслаждался пешим подъемом.

Еще двести метров вверх — и ему открылся один из самых фантастических видов на Средиземное море. Артем почти каждое утро совершал пробежку, меняя континенты, поднимался на новую вершину, забирался на вулкан или любовался историческими памятниками, но здесь, на Керосе, крошечном острове, спрятанном в тени горы Зевса, он испытывал самые сильные чувства, потому что это была его родина.

Артем часто ощущал себя камнем, катящимся с горы, и именно за это упрекала его Марианна.

Мир сегодня совсем мал для тех, кто слишком любит друг друга — такими словами завлекали посетителей сайты знакомств.

И в этом мире было очень легко потеряться.

Марианне надоело жить с голограммой, обнимать не живого мужчину, а облако дыма. Ее не устраивал любовник, телепортирующийся между двумя оргазмами на место преступления в Сингапур или Куала-Лумпур.

Марианна правильно сделала, что ушла…

Артем взглянул на пыльную серую дорогу, змеившуюся по пустынному пейзажу.

Камень, катящийся с горы…

Да, всего лишь камень, хоть и «местный», с сердцем твердым, как сухие скалы острова, мускулами, напоминающими узловатые ветви олив, наделенный силой каштанов, растущих на утесах.

Еще пятьдесят метров — вон она, вершина.

Бабу и Ми-Ча уже здесь. Кореянка выбрала облегающее ярко-красное платье в лиловых лотосах, подчеркивающее ее узкую талию и резко контрастирующее с лунным пейзажем греческой горы. «Телепортация вполне допускает подобное причудливое противопоставление стилей, — подумал Артем. — Все равно что оказаться на Северном полюсе в шортах и вьетнамках».

Подчиненные майора удивленно смотрели, как он преодолевает последние метры подъема.

— Немрод заблокировал твой телепортер? — Ми-Ча хихикнула.

— Поторопись, Арти! — Бабу подмигнул командиру. — Солнце скоро сядет.

Вокруг них простиралось тихое безмолвное Средиземное море. Десять островов, окружавших гору, словно только что вынырнули на поверхность, подобно пугливым нереидам, являющим себя только по ночам: Паром и Андипарос — напротив сыщиков, Аморгос, Ираклия и Донусса — у них за спиной, темные силуэты Миконоса, Делоса и Санторини — чуть дальше, на фоне неба цвета индиго.

— Настал час откровений, — сказал Артем, присоединяясь к Бабу и Ми-Ча. — Боюсь, они вам не понравятся.

33

Площадь Регистан, Самарканд

Клео с изумлением и восторгом смотрела на площадь Регистан в Самарканде. Могло показаться, что розетки булыжной площади нарисовали белыми и розовыми мелками, чтобы особо подчеркнуть три глядящих друг на друга медресе, которые сиянием мозаики и бирюзовыми куполами минаретов напоминали сказочные дворцовые башни.

— Потрясающе! Почему я никогда тут не была?

Лилио, обнимавший Клео за талию, слегка подтолкнул ее вперед, не преминув взглянуть на монументальные ворота трех старинных духовных университетов мусульманского Востока. Сотни туристов, заполнивших площадь, запечатлевали красоты на камеры, встроенные в очки.

— Колыбель многих культур, — сказал он, — один из старейших городов мира, место, где Восток встречается с Западом, перекресток всех великих религий, существовавших задолго до изобретения телепортации. Ладно, не тормози, нужно торопиться.

Клео спокойно толкала за руль свой велосипед и даже не подумала ускорить шаг.

— Зачем? — удивилась она. — Мы телепортировались с помощью анонимных гаджетов и смешались с толпой туристов. Никто нас не найдет, давайте насладимся этим волшебным местом!

— Никто? — Лилио кивнул на зевак, которые отвлеклись от архитектурных красот и с изумлением глазели на их велосипеды. Мальчишка лет десяти дергал отца за рукав, пытаясь привлечь его внимание к странным двухколесным аппаратам.

— Они что, никогда великов не видели? — прошептала Клео и придала ускорение своему средству передвижения.

— Похоже, нет.

— И о чем только думают учителя! Все мои ученики уже…

— Пошли! — перебил ее Лилио, он уже приметил на задах медресе Шердор тихую улочку. — Историческое сердце Самарканда невелико. Туристы довольствуются площадью Регистан и могилой Тамерлана. Остальной город пуст, как фавелы Рио.

— Тогда хорошего не жди, — буркнула Клео.

Они направили велосипеды в лабиринт улиц, где, вопреки утверждениям Лилио, туристов хватало. Всех так потрясал вид странных машин, что люди буквально таращились на странную парочку.

— Может, сядем на велосипеды и выберемся из треклятого лабиринта? — предложила Клео.

— Ну да, и фото ярмарочных мартышек тотчас окажутся во всех соцсетях. Живой велосипедист — зрелище не самое обычное.

Клео пожала плечами:

— Ну и что? Признайтесь, что просто боитесь показаться смешным. А ведь мы могли бы уже уехать на приличное расстояние, не предложи вы прогуляться по городу.

— Прекратите болтать и толкайте свой велосипед! Вон туда…

За последними многоэтажными зданиями стояли глинобитные домики цвета охры, явно покинутые не один десяток лет назад. Улица вела на север, к горам, подпиравшим горизонт.

— Наконец-то! — воскликнула Клео. — Так сколько там до Казахстана?

— Около ста километров. Сначала на север, потом вдоль русла Амударьи. Предупреждаю — это будет довольно тяжело.

— Оздоровительная прогулка! — отрезала Клео.

Она огляделась. В этом брошенном районе центральноазиатского города, где хозяйничало только солнце, они были одни.

Под изумленным взглядом репортера Клео перекинула через велосипед ногу, взобралась в седло и поехала.

34

Гора Зевса, остров Наксос, архипелаг Киклады

— Вот же ублюдки! — не удержался Бабу.

Они сидели на вершине горы. Ночь бесшумно сходила на землю, острова постепенно исчезали, точно киты, проглоченные темнотой. Артем подробно пересказал подчиненным свою беседу с Немродом. Описал гениальную президентскую дочь, искалеченную телепортацией и прикованную к компьютеру. Именно она — подлинный мозг искусственного интеллекта, который стал ее тезкой. Майор сообщил, что изгои и в самом деле существуют и их тайно контролирует Всемирная военная организация.

— А Немрод имеет наглость утверждать, что мы живем в эпоху самой совершенной демократии за всю историю человечества! — возмутился Бабу. — Одна Земля, один Конгресс и десять миллиардов жителей планеты, контролирующие его в режиме реального времени на Экклесии. Грязная игра!

— Вопрос безопасности, — примирительно сказал Артем.

Это не успокоило сенегальца. Он отправил в рот один из кокосовых оладушек Асту, майор уже расправился с тремя, а Ми-Ча ограничилась половинкой.

— Этих вояк давно пора распустить. В мире больше нет ни границ, которые нужно оборонять, ни врагов, чтобы с ними сражаться. Подумать только — придурки из Международной гвардии знают про изгоев, а мы нет, хотя отвечаем за безопасность планеты. Если об этом станет известно…

— Но теперь-то мы знаем, — сказал Артем. — И никто, кроме нас и агентов Бюро, не должен быть посвящен.

— Видишь, Бабу, ты теперь тоже один из тайных ублюдков! — обрадовалась Ми-Ча.

Лейтенант Диоп раздраженно пнул ногой камень, и тот покатился вниз, поднимая пыль.

— Лично меня не оскорбляет, — продолжила кореянка, — что военные играют втемную, лишь бы не вызывать паники у таких храбрых граждан, как мы, иначе кривая Экклесии уподобится электрокардиограмме человека, у которого каждые пять часов случается инфаркт. Но меня поражает, что «Пангайя» — это не только существо, состоящее из микропроцессоров, электрических проводов и карт памяти, но и приемная дочь президента Немрода. Какая она, Артем? Хорошенькая? Соблазнительная? Милая?

— Сама решишь…

Ми-Ча так удивилась, что забыла закрыть рот. Артем доел последнюю оладью.

— У нас слишком много версий. Слишком много тропинок, по которым можно пойти, так что придется разделиться. Ми-Ча, ты займешься «Пангайей». Немрод согласился. Ты станешь первым агентом Бюро, допущенным на гору Поупа. Я назвал тебя самым одаренным агентом нашей службы, потому сможешь задавать живой Пангайе любые вопросы. Твоя задача — разобраться, как Хану удалось не попасться в сети, потом займешься идентификацией подпольных телепортеров и попытаешься определить их количество. Это официальная, так сказать, задача.

— Два могучих мозга сойдутся у одного компьютера, — прокомментировал Бабу, — надеюсь, обойдется без короткого замыкания.

— А неофициальная? — спросила Ми-Ча.

— Ты должна защищать Пангайю. Дочь Немрода, не компьютерный алгоритм. Гору Поупа день и ночь охраняют гвардейцы, но пока личность Хана не установлена и мы не знаем его целей, он может нанести удар в любом месте и в любой момент. Ты должна круглосуточно находиться рядом с дочерью Немрода. Да, не советую брать с собой Шпиона.

— У Пангайи аллергия?

— Скажем так: она предпочитает черепашек и… обезьян.

Ми-Ча скорчила гримаску.

— Ты, — Артем повернулся к Бабу, — займешься кодовым словом «питчипой». Даю тебе полную свободу действий. Хочу знать, зачем Хан уродует деревья повсюду, где появляется. Он оставляет нам послание, которое мы никак не можем расшифровать.

Сенегалец кивнул:

— Все понял… Я… У меня есть одна идейка.

— Поделишься?

— Пока нет, нужно сначала кое-что проверить. Возможно, я решу сразу две проблемы и, пока вы с дочерью Немрода будете обсуждать котиков и обезьянок, разберусь, как Хан превращается в призрака для «Пангайи».

Кореянка не обиделась, она была заинтригована.

— Ты серьезно? Взял след?

— Очень может быть…

Артем знал, что больше лейтенант Диоп ничего не скажет. Он любил работать один, дотошно проверять свои предположения и был наиболее эффективен, когда не следовал традиционным методам и не увлекался передовыми технологиями. Майор Акинис делал ставку на компьютерный гений Ми-Ча и интуицию Бабу.

— А ты чем займешься? — спросил шефа сенегалец.

— Возьму двадцать людей, которым полностью доверяю, и попытаюсь найти Клеофею Луазель и Лилио де Кастро. Нужно отследить территорию в три миллиона квадратных километров… Весь Казахстан. Шансов обнаружить их ровно столько же, сколько наткнуться на изгоев.

— С помощью военных? — поинтересовалась Ми-Ча.

— Увы, на этот раз придется сотрудничать с вояками.

«С тайными ублюдками», — мысленно добавил он. Майор не показал коллегам, что взбешен тем, что от него скрыли существование изгоев. Настал час взять реванш над гвардейцами. Президент Немрод поручил ему найти Лилио де Кастро и Клеофею Луазель, и след вел на территорию изгоев, беглецы наверняка попытаются туда попасть, и в этот момент журналиста и учительницу обнаружат. Периметр строго охраняется.

Небо над ними запылало. Десять островов превратились в угольно-черные монолиты, сгорающие в огне, отражающемся в Средиземном море. Артем несколько секунд наслаждался необыкновенным зрелищем — он так давно не любовался закатом. С момента… расставания с Марианной.

Он вспомнил слова бывшей жены: «Всего одна прогулка по пляжу, Арти, при лунном свете, несмотря на твою занятость, одно ночное купание на Гавайях, поцелуй на мосту Риальто… Неужели работа не позволяет тебе отвлечься даже на такую малость?»

Артем хотел бы сказать Марианне: «Я понял… Я сожалею… Если бы мы могли начать сначала, я бы все сделал иначе! Но сейчас расследование важнее всего, я должен найти этого проклятого убийцу, он может снова начать убивать — сегодня, завтра, — у меня нет времени на красоты природы».

В следующее мгновение солнце опрокинулось за горизонт, чтобы явить чудо нового дня другой половине Земли, а перед глазами Акиниса появилось лицо Клеофеи, женщины, которую надо было спасти.

35

Дорога на Казахстан, Самарканд

— Что вы творите?

Клео притормозила и слезла с велосипеда под сухой яблоней. Ей удалось проехать не меньше сотни метров и не упасть.

— Давайте же, попробуйте, Лилио, это не так уж и сложно!

Журналист никак не мог решиться. Он сидел на седле, опустив правую ногу на педаль, и словно бы не понимал, как можно задействовать левую и не свалиться на землю.

— Жмите на педали, — пыталась объяснить Клео, — дальше велосипед поедет сам!

Он колебался, глядя с недоверием то на двухколесное чудище, то на Клео.

— Вы правда впервые сели на эту… эту… безумную машину? И у вас сразу все получилось?

— Конечно! Достаточно придать велосипеду ускорение. На это способен любой четырехлетка.

Лилио оторвал ногу от земли, велосипед вильнул, и репортер тут же снова уперся ногой в надежную твердую землю.

— Вы издеваетесь?

Клео расхохоталась.

— А я-то считала вас авантюристом! Самый знаменитый репортер, человек, собирающийся оповестить мир о существовании изгоев, не может совладать с велосипедом!

Она оттолкнулась, медленно проехала несколько метров, не нажимая на педали, но сохраняя равновесие, и оглянулась:

— Вперед! Мы можем преодолеть эти сто километров часов за шесть, даже успеем найти место для ночлега.

Раздосадованный Лилио покрепче вцепился обеими руками в руль, оттолкнулся левой ногой от земли, быстро поставил ее на педаль и… поехал.

Проехал он немного, метра три, выворачивая руль то в одну, то в другую сторону, секунд десять балансировал под одобрительный смех Клео и устремился прямиком в канаву. Однако успел резко затормозить и упал в заросли крапивы.

Когда он выбрался на дорогу, Клео уже хохотала.

— Неплохо для первой попытки. Давайте еще раз!

Лилио больше всего на свете хотелось как следует пнуть велосипед, но он сдержался, потер ободранные ладони и поставил двухколесную тварь на дорогу.

Сосредоточился и стартовал, преодолел тридцать метров и финишировал в колючем кустарнике.

Клео тут же возникла рядом, но сочувствия к журналисту в порванных брюках и рубашке не проявила.

— Нужно быть внимательнее, Лилио, так вы погнете колесо. Эти коллекционные велосипеды очень хрупкие.

— Я, между прочим, тоже!

Он встал и поднял велосипед, воодушевленный покорением дистанции в тридцать метров. Клео поаплодировала, сделала безупречный полукруг и вернулась к раздраженному де Кастро.

— Никогда бы не подумал, что у вас врожденное чувство равновесия.

— Завистник!

Лилио не сдался, упал еще раз десять — слава богу, что вокруг никого, — и в конце концов научился сбрасывать скорость и тормозить, если слишком разгонялся.

За час они продвинулись примерно на километр, и Лилио уже не падал. Следующий километр удалось преодолеть без остановок.

— Браво, господин великий репортер, — поздравила Клео. — Час на то, чтобы научиться держать равновесие, вполне приличный результат, хотя большинство моих учеников усваивают эту нехитрую науку за несколько минут.

— Вы учите детей ездить на велосипеде?

— И им ужасно нравится. Кстати, это входит в программу истории передвижений, утвержденную Всемирной организацией образования. Детям выступления аниматоров, демонстрирующих, как люди передвигались в былые времена, нравятся гораздо больше скучных походов в музеи. Велосипеды, самокаты, скейты… Аниматоры пробуждают интерес к езде на старинных видах транспорта не только в школьниках, но и в учителях.

Клео привстала в седле, дав Лилио возможность восхититься изящным изгибом спины, замерла и внезапно сорвалась с места.

— Больше никаких остановок! — прокричала она. — Мы должны быть в Казахстане до темноты.

Километров через сорок в лидеры уже выбился Лилио. Сады на берегах Амударьи давно остались позади, и теперь велосипедисты ехали по длинной пыльной дороге, проложенной по бескрайней каменистой пустыне.

Клео начала уставать, а Лилио азартно крутил педали. Он позволял себе короткие передышки, чтобы глотнуть воды или проверить по навигатору их местоположение. Скорость составляла около пятнадцати километров в час по плоской заасфальтированной дороге. Лилио рассчитал, что, сохранив этот темп, они пересекут бывшую казахстанскую границу не позже чем через четыре часа.

— И что потом? — спросила Клео во время одной из коротких остановок.

— Потом мы найдем место, где проведем ночь, поедим, выспимся и двинемся дальше. Протяженность Казахстана в этом направлении составляет три тысячи километров. Если проезжать в день сто километров, мы управимся за месяц.

— Если не найдем изгоев раньше.

— И не мечтайте! Нереально отыскать несколько сотен людей, рассеянных на такой громадной площади, особенно если они пешие.

— Может, они тоже ездят на велосипедах?

— Вряд ли. Только вам приходят в голову такие безумные идеи. В седло, мадам, не стоит терять время.

На этот раз Лилио привстал в седле, занял лидерскую позицию, оставив Клео любоваться задницей в полотняных бежевых брюках и спиной, взмокшей под рюкзаком, в котором лежали сотни телепортеров, присвоенных Тане Прао.

Клео тяжело вздохнула.

Что она забыла на этой дороге?

— Все, больше не могу!

Позади остались девяносто километров, но последние перед въездом в Казахстан грозили стать особенно трудными. Дорога все еще была ровной и пролегала по странной белой пустыне.

— Воздух соленый, — простонала Клео. — У меня дерет горло, горит кожа и щиплет глаза, я чувствую себя старой ржавой железякой. Как это возможно? Откуда в воздухе йод?

Клео все еще крутила педали, но ее силы и впрямь были на исходе. Она оглядела бескрайние пространства и горы на горизонте, которые словно бы отступали при их приближении.

— Мы в пустыне Аралкум, — начал объяснять Лилио, — это одна из самых молодых пустынь в мире. И одна из самых опасных. Здесь когда-то, меньше века назад, находилось внутреннее море — Аральское, четвертое на планете по площади внутреннее море. Меньше чем за двадцать лет оно попросту исчезло, пересохло из-за поворота питавших его рек — это сделали, чтобы собирать больше хлопка. Так случилась одна из величайших экологических катастроф прошлого века. Северную часть — малое Аральское море — удалось спасти, по главной, южной, мы сейчас едем.

Клео перевела взгляд на растрескавшуюся землю — неужели на месте этой белой пустыни когда-то плескалась вода? В который уже раз она поразилась, как часто люди действовали необдуманно до изобретения телепортации и принятия решительных общемировых мер по защите окружающей среды. Интересно, что́ пресловутые изгои — если они их найдут, конечно, — ответят на простой вопрос: как мы можем защитить планету, если не объединимся?

— А чем эта пустыня опасна? — спросила Клео.

— Аралкум находится во власти ветров. Пыльные бури начинаются внезапно, тучи соли и песка, зараженные удобрениями и пестицидами, повсеместно применявшимися еще сто лет назад, разносятся на многие километры вокруг. Следы отравы выявили даже в крови антарктических пингвинов!

— С ума сойти… — пробормотала Клео.

— У меня есть и хорошая новость, — сказал журналист, держа одной рукой руль, а другой — свой планшет. — Мы уже в Казахстане. Официально въехали на территорию изгоев.

— Конституция 2058 года отменила границы.

— Верно, но теперь, как только найдем место для ночлега, сможем отдохнуть.

— Здесь?!

Клео в страхе снова обвела взглядом бескрайние пространства солончаков. На километры вокруг ничто даже отдаленно не напоминало укрытие. На территории изгоев, по сути, огромной тюрьмы, телепортеры не действовали. Единственное разумное решение — вернуться в Узбекистан. Неужели все их усилия были напрасны?

— Да, здесь, — подтвердил Лилио. — Здесь! Смотрите.

Он слез с велосипеда, Клео последовала его примеру, чтобы посмотреть фотографию на экране планшета.

Проржавевший корабль среди пустыни.

— Таких несколько десятков в этом песчаном море. Старые рыболовецкие шхуны дадут нам приют. Если верить данным геолокации, эту фотографию сделали меньше чем в десяти километрах отсюда.

— Так чего же мы ждем? — вдохновилась Клео.

Она с тревогой посмотрела на потемневшее небо. Начинался ветер, пока что боковой, но он мог в любой момент изменить направление, и неважно, будет он дуть им в лицо или в спину — ядовитая пыль забьется в нос, попадет в рот, в легкие…

Надо успеть добраться до ржавого Ноева ковчега Аральского моря.

Ветер усиливался. Это была еще не буря, но дышать стало почти невозможно. Клео и Лилио замотали лица шарфами, оставив открытыми только глаза, но пыль обжигала гортань и ноздри при каждом вдохе.

— Терпите, еще два километра, может, чуть больше.

— У нас не выйдет!

Клео была готова сдаться. Отшвырнуть подальше проклятый велосипед. Попробовать — вопреки здравому смыслу — задействовать телепортер. А вдруг? Вдруг кто-нибудь в «Пангайе» или где-нибудь в другом месте услышит ее зов? Какой смысл умирать в пустыне? Она держится на остатках гордости, но надолго ее не хватит.

Ну доберутся они до корабля, а что дальше? Воды осталось несколько глотков, придется принять энергетические пастилки, заменяющие полноценный ужин, и лечь спать. Что потом? Крутить педали, страдая от жажды, ездить по кругу, не веря в удачу? Наугад?

— Сдаюсь, — пробормотала Клео. — Больше не могу.

— Он перед нами, — просипел Лилио.

За обжигающим туманом проступали темные очертания.

Старый корабль.

Но до него еще надо добраться.

Клео решила, что доберется во что бы то ни стало, даже ценой последних сил.

Оставшиеся сотни метров показались ей самыми длинными в жизни. Лилио ехал первым, пытаясь хоть немного защитить Клео от ветра, она двигалась следом с закрытыми глазами.

Но они добрались!

Бросили велосипеды.

Клео открыла глаза и заплакала — то ли от облегчения, то ли от отчаяния.

Корпус корабля был совершенно дырявым, годы изъязвили его, и он не мог служить укрытием от пыльной бури. Они не то что не заночуют тут, но не продержатся и пяти минут.

Клео встретила взгляд журналиста.

— Во всяком случае, мы попытались… — сказала она и нажала на кнопку телепортера.

Ничего не произошло.

На что она надеялась? С самого начала было понятно, что эта сраная пустыня — ловушка, куда никто не может телепортироваться.

«Что ты себе нафантазировала, дура? Тебя предупреждали. Ты здесь умрешь!»

Клео завыла.

— Подождите! — крикнул Лилио. — Всего две минуты.

— А что случится через две минуты?! У вас свидание с изгоями? Они принесут палатки, спасательные комбинезоны, зонты?

— Зонты? Хорошо бы, они могут понадобиться.

— Кто?

— Зонты!

«Мы в сердце пустыни, а этот… этот кретин толкует о зонтах!»

Порывы ветра бросали в лицо песок, небо почернело, путешественникам казалось, что тысячи ос жалят их в глаза, нападая снова и снова.

— Может, я и кретин, но предусмотрительный, — сказал Лилио, словно прочитав ее мысли. — Перед отъездом я заглянул в бюллетени Всемирной климатической организации, которые публикует «Индепендьенте Планет». У нас классная газета. Хорошо информированная. Заслуживающая доверия.

— Не хотите похвастаться потом? — сердито спросила Клео.

— Ровно через минуту начнется дождь и будет идти пять часов над всем районом от Аралкума до Астаны.

Клео подняла к небу глаза. Она не поверила в чудо, но секунды все-таки считала.

От 1 до 30.

Песок, все тот же песок…

От 30 до 60.

Не сдаваться!

Упала первая капля.

Потом вторая, третья.

Много капель.

И вдруг хлынул дождь, прибивая пыль, усмиряя бурю, превращая песок в грязное месиво.

Клео как могла запрокинула голову, подставляя струям лицо.

Размотала тюрбан и глотала, глотала небесную влагу. Лилио делал то же самое.

Они почти мгновенно промокли до нитки, но они были живы.

Клео бросилась в объятия журналиста.

— Вы гений, господин великий репортер… Я… Я вас…

К черту слова! Она поцеловала его в губы, и они стояли так под струями ливня.

Клео дрожала — от страха, холода, радости.

Она не хотела отпускать от себя этого мужчину. Только не сейчас. Ее сердцу нужны нежность, утешение и что-нибудь покрепче.

Алкоголь. Или любовь.

Всемирная климатическая организация заслуживает доверия: им гарантирован пятичасовой прохладный душ.

Клео помогала де Кастро стащить через голову пропотевшую грязную рубашку, пока он умело расстегивал пуговицы на ее блузке.

Дождь омывал их нагие тела, они бросили в грязь штаны и долго целовались, потом Лилио собирал губами воду с сосков, шеи и живота Клео, опустился на колени и продолжил ласкать ее тело. Она притянула его к себе, и он прошептал:

— Одежду можно будет просушить только через пять часов, чем бы нам занять это время?

— Наверное, для начала стоит прилечь?

— Вы правы, мы ведь не хотим, чтобы изгои назвали нас бесстыжими.

Лилио лег на размокшую землю, Клео опустилась на него.

— Никто на нас не смотрит, господин репортер. Мы в пустыне. В единственной настоящей земной пустыне. Никто сюда не телепортируется, чтобы подглядывать за нами.

36

Пустыня Аралкум, Казахстан

— Итак, майор, они там?

— Ну да. Да, там.

Артем настроил подзорную трубу на максимальную дальность — пять тысяч метров.

— Что дальше? Наши действия?

Акинис раздраженно махнул рукой Носера, одному из двадцати агентов приданной ему команды, приказывая заткнуться и сосредоточиться.

— Они… чем они заняты, шеф? — не успокаивался Паронти, устроившийся за большим валуном.

Артем понимал нетерпение своих людей и все-таки раздраженно вздохнул. Майор уже много минут молча вел наблюдение под проливным дождем, отгородившись от остальных.

Да и что бы он мог им сказать?

Что Лилио де Кастро и Клеофея Луазель находятся рядом с проржавевшим кораблем. Что они легко обнаружили парочку, перехватив сначала сообщение Клеофеи матери из Музея Передвижения в Амстердаме, потом видео в соцсетях — двое странных туристов с велосипедами. Компьютерные сканеры Бюро мгновенно идентифицировали личности де Кастро и Луазель, но преследователи телепортировались в Самарканд с опозданием на несколько минут, и журналист с учительницей успели исчезнуть. В следующий раз их след обнаружился, когда поступил сигнал телепортера Себастьяна Миранды, старого чилийского затворника, живущего — якобы — в хижине в горах Патагонии. Он тем не менее пытался телепортироваться в Казахстан, в центр Аралкума, строго запретную зону, то есть закрытую для любой телепортации.

Это точно были они. Наглые любители! Ледюк за три минуты нашел труп Себастьяна Миранды без телепортера на запястье — его зарыли в огороде за деревянным домом с видом на Лаго-дель-Десьерто, — пока Артем срочно запрашивал у «Пангайи» разрешение телепортироваться в запретную зону с двадцатью агентами. Группа заняла позицию достаточно близкую для того, чтобы держать обе цели в поле зрения, не выдав при этом своего присутствия.

Что еще сказать подчиненным? Что беглецы занимаются любовью под искусственным дождем? Что женщина испытывает почти дикарское наслаждение? Что у него появилось немотивированное, но стойкое убеждение, что ей грозит опасность?

Не со стороны журналиста — де Кастро не имеет никакого отношения к терактам, он всего лишь искатель сенсаций. И все-таки подсознание майора выдавало настойчивый сигнал, что этот человек неоправданно рискует, сам того не сознавая. Что уж говорить о Клеофее Луазель! Этот тип не сумеет защитить ее от реальной опасности, а она ему доверяет и прямо сейчас отдается ему посреди пустыни. Молодая женщина запала в душу майору в тот самый момент, когда он протянул ей руку в фавеле Мангейры. Она ничем не напоминала Марианну, и все же… «Прекрати пялиться на ее грудь, извращенец! Забыл, что подглядывать нехорошо?»

— Мы вмешаемся, шеф? — нетерпеливо спросил Бизе. — Сколько можно мариноваться? Телепортируемся, возьмем в кольцо, прыгнем и — хоп! — вернемся вместе с ними в сухое помещение!

— Ждем… — буркнул Артем.

Команда глухо зароптала. Терпение — не самая сильная сторона спецназовцев, привыкших мгновенно перемещаться в любую точку земного шара, чтобы разобраться со сложной ситуацией. Ни один из них не знал, чем заняты беглецы. Отсутствие информации, ожидание, ливень — все было против них. Какого черта командир тянет?

Артем увидел, как молодая женщина без сил перекатилась на землю и подставила лицо дождю. Он знал, что будет дальше. Они примут энергетические пастилки, соберут немного дождевой воды и еще несколько раз займутся любовью.

— Чего мы ждем? — Носера злился и даже не пытался скрыть это.

— Утра!

Ропот усилился. Утра?! Они не ослышались?

Майор пригладил мокрые волосы.

— Слушайте, парни, повторять не стану. Эти двое приехали сюда на велосипедах. Телепортироваться они не могут, вся зона блокирована «Пангайей». Телепортация разрешена только нам. Поэтому терпим и ждем. Парочка не испарится.

— Чего ждем? — вслед за Носера почти выкрикнул Паранти, известный своей горячностью.

Артем решил, что пора выдать людям хотя бы часть правды.

— Строго секретно, ребята! Ублюдки из Всемирной военной организации держат на этой территории условно освобожденных заключенных. Они сообщили нам это только сейчас, когда не осталось выбора. Журналист должен встретиться с этими изгоями, поэтому мы ждем, как на старом добром сафари, когда газели явятся на водопой.

Агенты поняли. Майор желает выстрелить дуплетом. И беглецов взять, и диссидентов, но территория огромная, и никто не гарантирует, что изгои, особенно если они передвигаются пешком, тоже обнаружили журналиста и его женщину.

— Ждем рассвета, — повторил Артем. — Ночь проведем здесь, в укрытии. Наблюдаем. Если до утра ничего не произойдет, берем их.

Агенты начали неохотно ставить палатки, которыми терпеть не могли пользоваться, но дождь не оставлял выбора. Через час и шесть минут он прекратится и можно будет подсушиться.

— Каждый, кто хочет, может отскочить домой и пообщаться с близкими, я не возражаю, — сказал Артем. — Но не более пяти минут. Постоянно на месте должны находиться пятнадцать человек. Договаривайтесь между собой насчет очередности.

Жест майора оценили по достоинству: нет ничего глупее сидения в засаде, если можно поцеловать на ночь жену и детей. Они заспорили, кто-то предложил бросить жребий, а Артем вернулся к наблюдению.

Журналист расстелил на песке подстилку, и теперь они с Клео сидели — нагие, свободные, влюбленные, радостные — и подставляли сложенные ладони под струи дождя.

Так они и проведут всю ночь.

У Артема снова появилось странное чувство. Этой женщине, обычной учительнице, нечего делать в истории, затрагивающей самые страшные секреты человечества. Она слишком молодая, слишком невинная и слишком хрупкая. А журналист — мерзавец, втянувший ее в безумную авантюру. Майор понимал, почему де Кастро так поступил, и теперь яснее осознавал природу своей тревоги.

Он в последний раз посмотрел на хохочущую Клеофею. Она поцеловала журналиста, положила голову ему на плечо, закрыла глаза.

Артем ревновал…

37

Вуду-рынок Акодессева, Ломе, Того

Лейтенант Бабу Диоп много лет не бывал в Акодессеве. Он телепортировался в центр Ломе и прошел по пляжу до вуду-рынка. Торгуют здесь ведьмы и колдуны, а их товар, как верят местные жители, помогает установить связь с потусторонним миром, задобрить или побороть злых духов. С началом эры телепортации этот квартал год от года становился все популярнее, и теперь здесь можно встретить людей со всего света.

Ярмарка была в самом разгаре. Бабу смотрел — и ничего не узнавал. Бывший африканский вуду-рынок, куда в последнем тысячелетии все приходили за странными ингредиентами, рекомендованными колдунами, уступил место толкучке, где шумела разношерстная толпа. Исчезновение основных религий привело к усилению суеверий, и предметы, которые считались магическими, — гри-гри, настойки, чучела животных, амулеты, кости и черепа — соседствовали с тем, что осталось от религиозных ритуалов, истинное назначение которых большинство землян давно забыло. Флаконы со святой водой стояли рядом с бутылочками жабьей крови. Кресты, Будды, ладони Фатьмы, меноры мирно уживались с имитациями лазерных мечей, волшебными палочками и рогами единорога. Покупатели торговались, спорили, изумлялись.

Говорили, что именно в бывшем Того жил в изгнании после скандальной отставки из Всемирного конгресса Оссиан, здесь же он написал свой знаменитый труд «Право крови».

Бабу сел за столик на террасе маленького пляжного бара «Мандинго» и заказал два бокала содаби, местного пальмового вина. В тот момент, когда появился удивленный официант — клиент сидел один, — пришел Шериф аль-Джабр. Он схватил бокал прямо с подноса и чокнулся с Диопом:

— Бабу, старший брат, как давно мы не виделись!

— Вот дождусь отставки, дряхлая ты жаба, перестану совершать квантовые скачки по планете, буду сидеть дома и звать в гости любимых друзей.

— Ты всегда был самым мудрым из нас, дружище. Давай рассказывай, почему вдруг вспомнил о своем товарище?

Для начала Бабу поинтересовался новостями Шерифа, а уж потом поведал о последних событиях, расследовании, допросах, Хане, загадочном «питчипое» и экземплярах «Права крови», найденных на местах преступлений. Познакомились эти мужчины в Международной школе управления больше тридцати лет назад. Шериф выбрал научную стезю и стал одним из элитных инженеров, работавших с базой данных «Пангайи» на ее первом этапе, а Бабу поступил в Бюро криминальных расследований.

— Понимаешь, дружище, — сказал Шериф, — я всю жизнь работал с компьютерами, причем на одну и ту же компанию, а теперь отошел от дел, потому что больше не хочу иметь ничего общего с неблагодарными детишками. Ты все им отдаешь, учишь, передаешь знания, а они в конце концов неизбежно тебя превосходят. И даже вытесняют. На старте «Пангайи» около сотни инженеров день и ночь писали строки кода, а как только алгоритмы были готовы, искусственный интеллект повел себя как взрослый. Долой нянек и кормилиц! Не уверен, что с ним сейчас работает хотя бы десяток инженеров.

«Один, — подумал Бабу, — вернее, одна…» Он ничего не сказал и сделал глоток содаби.

— Я отступил, — продолжил Шериф. — Покончил с цифрами. Занимаюсь историей, философией, искусством. Держусь на расстоянии от созданного нами монстра, без которого сегодня никто не может обойтись. Даже твой покорный слуга. Сам понимаешь, если интересуешься искусством и историей, невозможно не путешествовать.

Они провели еще какое-то время за вином и разговорами, потом Бабу перешел к делу:

— Скажи, ты знал Оссиана, когда работал с «Пангайей»?

Шериф улыбнулся.

— Конечно, знал, хотя… никогда не делил с ним вино. Его избрали в Конгресс, когда главным человеком там был Галилео Немрод. Он и Оссиан считались самыми многообещающими фигурами на шахматной доске мировой политики. Два приближенных советника президента Хуана Роя. Каждый из них отстаивал свою линию. У Немрода была «Всеобщая Утопия», ее кульминацией станет Конституция 2058 года: «Одна Земля, один народ, один язык…» Не стану перечислять все статьи, ты знаешь припев. А Оссиан делал ставку на уважение каждого народа, каждого языка, каждой религии, на разнообразие в единстве, диалог, систематическое сближение, на целое, которое больше суммы частей. Он считал, что каждый народ должен сохранить свою автономию и… Да что я объясняю, ты в курсе, как и я. Все думали, что между двумя молодыми политиками развернется соперничество, даже противостояние двух крупных философских течений, правых и левых. Это должно было случиться в конце последнего тысячелетия. Но к «Утопии» Галилео Немрода примкнуло абсолютное большинство землян. Первые опросы на Экклесии дали ему значительное преимущество, люди пребывали в эйфории от телепортации и хотели верить в будущее. Никто не замечал опасностей, а Оссиана считали мракобесом, мешающим прогрессу и свободе передвижения. Чтобы не исчезнуть с политической арены, ему пришлось объединиться с экстремистами, с крошечными группками землян, стремившимися защитить свои вековые традиции, с религиозными фундаменталистами, расистскими сектами, националистически настроенными террористами — короче, с разнообразным пестрым сбродом, и в этом сборище все ненавидели всех. Президент Хуан Рой не колеблясь взял под крыло Немрода, и первые выборы стали триумфом Галилео. Ну а потом… Потом настало время «Пангайи», Конституции 2058 года и распространения прямой демократии через Экклесию. Революция свершилась и принесла мир, какого никогда не знала планета. Оссиан остался единственным оппонентом Немрода, но получил всего пять процентов голосов. Довольно скоро он ужесточил риторику, нападки на идеи Немрода стали злее, он превратился в этакого правдолюбца, смеющего противостоять популярному оппоненту. Но у него не было — почти не было — союзников. Последние оставили его, когда он вслух заговорил о вкладе великих войн в историю человечества, о территориальных завоеваниях как о двигателе прогресса и о высших расах, подчиняющих себе низшие, что является движущей силой развития человеческого вида. Оссиан слетел с катушек, и его исключили — да что там, вышвырнули — из Всемирного конгресса. После чего он исчез. По непроверенным слухам, укрылся где-то здесь, среди последних епископов, аятолл и глав кланов, все еще пытавшихся охмурить людей болтовней. Именно тут он и написал знаменитое «Право крови», немедленно объявленное опасным и запрещенное. Оссиан навсегда попал в лагерь людей вне закона, а его идеи — в смягченной версии — стали использовать либерстадос. Они не упустили возможности сыграть на первых разочарованиях от Конституции 2058-го.

Бабу слушал, не перебивая Шерифа, но ничего нового фактически не узнал — как и любой землянин, он был в курсе этой части недавней истории мира, хотя рассуждения друга позволили ему лучше понять подоплеку политических интриг.

— Это официальная версия, приятель. Теперь расскажи об Оссиане — каким ты его знал, что он был за человек?

— Честно?

— Хотелось бы…

— Психом он был. Опасным сумасшедшим. Галилео Немрода я назвал бы воинствующим мечтателем и стратегом, политическим гением с примесью маккиавелизма, а Оссиан напоминал гранату с выдернутой чекой. Он тоже был гений, прирожденный лидер, но той же породы, что Наполеон, Сталин или Гитлер. Понимаешь, дорвись он до власти, стал бы именно таким вождем. Однако время империй и диктатур прошло. Оссиан опоздал родиться.

— Или родился слишком рано, — сказал Бабу. — Его книга запрещена, но все больше людей тайно читают ее в своих частных пространствах. Кто-нибудь знает, где он скрывается?

Шериф покачал головой, и Бабу задал следующий вопрос, в упор глядя на него:

— Ты интересуешься историей и, возможно, знаешь, что означает слово «питчипой»?

— Питчипой? — Шериф Аль-Джабр даже вздрогнул, как будто его руки коснулся призрак. — Где ты его услышал?

Бабу рассказал о пальме на Тетаману, сосне перед домом Тане Прао. Шериф вытер вспотевший лоб.

— Так евреи во время Второй мировой войны называли неизвестное место, куда их увозили товарные поезда.

— Это мне известно, — раздраженно прервал его Бабу, — но…

Отставной инженер знаком попросил его дослушать.

— Я считаю, что у него может быть иное значение, особенно в эру телепортации людей. Оссиан считал его одной из девиаций.

— А если подробнее?

— Как, по-твоему, функционирует любая диктатура? Как выживает любая тоталитарная система? Назначает врагов, лучше внутренних, козлов отпущения, если хочешь, и перекладывает на них ответственность за все беды, а потом уничтожает.

— То есть устраивает чистки. Но как связаны Оссиан, питчипой и телепортация?

— Все очень просто, друг мой, просто — и чудовищно печально. Назови самый эффективный с начала времен вид чистки.

— Этническая?

— Именно! — воскликнул Шериф. — С логистической точки зрения удобнее всего использовать для чисток депортацию! Вот что такое питчипой. Депортация! Отправить несогласного в такое место, где он не хочет оказаться.

— Не понимаю! Это же запрещено. Конституция 2058 года гарантирует всем гражданам свободу передвижения. Статья 4. Никто не может быть перемещен против своей воли.

Шериф улыбнулся, глотнул вина.

— Конечно, запрещено! Но этой возможностью с удовольствием воспользовалось бы мировое правительство, тут же забыв, что идея принадлежит Оссиану.

Бабу еще не решил, стоит ли говорить об изгоях. Знает или нет Шериф об их существовании? Кроме того, изгои не имеют никакого отношения к массовой депортации, их всего несколько сотен, и они имеют право свободно передвигаться по огромной территории.

— Только представь, — продолжил Шериф, отставляя бокал, — представь, что бы случилось, обладай Гитлер столь мощной системой телепортации! Не нужны ни облавы типа «Вель д’Ив»,[33] ни гетто, просто нажми на кнопку — и уберешь всех нежелательных: евреев, гомосексуалов, цыган, калек, все просто исчезнут, целые семьи будут выдернуты из своих жилищ, и никто из соседей не сумеет их спрятать. Вообрази, что механизм телепортации изобрели при Сталине. Лишнее слово, подозрение, донос, и — хоп! — одна строчка программного кода отправляет человека в Сибирь. Вот что такое «питчипой», старина. Питчипой — это вагоны, в которых мужчин, женщин и детей отправляли в лагеря. Это вагоны, но без машинистов, начальников станций, жандармов, охранников, палачей. Именно об этом оружии писал Оссиан. Получи он власть, применил бы его наверняка.

Бабу смотрел на туристов, бродивших по рынку, они внезапно возникали и так же внезапно исчезали. Никто не удивлялся, что каждую секунду десятки незнакомцев как по волшебству испаряются.

— И это технически возможно? Подобная массовая депортация?

— Не знаю. Когда я был инженером в программе «Пангайя», такое не обсуждалось, но я давно не у дел. С точки зрения квантовой физики задача не кажется особо сложной. Ограничение связано не с физикой, а с этикой.

Бабу стало не по себе. Они встали из-за столика и отправились бродить по рядам огромного рынка. Черепа, чучела зверьков, иглы, спицы, высушенная змеиная кожа, девы с закрытыми глазами, хрустальные шары внезапно показались сенегальцу скорее пугающими, чем забавными. Туристы толпились у прилавков, с открытым ртом слушали речи продавцов, одетых колдунами, жрецами вуду, ситхскими воинами, тибетскими монахами и греческими пифиями.

«Наука бессильна, — думал Бабу, — она может объяснять, одну за другой, все тайны и загадки с начала времен, но люди не перестанут нуждаться в магии и иррациональном».

Лейтенант повел друга к пляжу, почти пустынному. Народ был сосредоточен на центральной площади Акодессевы.

— Ладно, давай поговорим о технической стороне дела. У нас есть проблема, и называется она «Хан».

Бабу коротко рассказал о необъяснимых появлениях-исчезновениях убийцы, не оставляющих следов ни в одной базе данных. Шериф аль-Джабр слушал очень внимательно, морща лоб и щурясь.

— Невозможное уравнение, — сказал он, — с точки зрения «Пангайи». Ни одно перемещение не остается незамеченным алгоритмом, у каждого есть фамилия, все телепортирующиеся зарегистрированы. Если ты наблюдаешь столь невообразимый трюк, то стоит вывернуть проблему наизнанку, поймать тот миг, когда фокусник достает кролика из цилиндра.

Сенегалец молчал, чтобы не сбить друга с мысли.

— Две вещи очевидны. Первая: твой призрак точно телепортируется. Вторая: «Пангайя» этого не фиксирует. Вывод: он попросту стирает свои перемещения из базы.

— А такое возможно?! — изумился лейтенант.

— Алгоритмы могут все. Есть два способа. Например, взломать центральное ядро и изменить его, но доступа к нему не имеют ни системные инженеры, ни Немрод — только мозг Пангайи.

«Пангайя, — подумал Бабу, — таинственная Пангайя, с которой должна встретиться Ми-Ча».

— Другой способ — стереть все прямо на месте. И это наиболее правдоподобное решение — перемещаться и тут же стирать следы, как вор уничтожает отпечатки ног на пыльном полу.

— Я считал, что каждое перемещение регистрируется и…

— Сейчас объясню. Людям трудно это представить, но любая коммуникационная система основана на двух отдельных средах. Сначала виртуальная среда, то есть обмен данными — к примеру, звук в старых телефонах, изображение в старых телевизорах, материя из квантовой телепортации… Чтобы получить результат, всегда требуется вторая поддержка, материальная. Провода, кабели, трубы, антенны. Короче говоря, энергия и сети для ее распространения. Телепортация работает точно так же, ей нужна инфраструктура. А она может быть испорчена, случайно или намеренно. Короче говоря, аппаратная сеть требует технического обслуживания, даже если большая часть работ давно роботизирована.

Бабу с трудом следил за рассуждениями друга.

— Больше конкретики, Шериф, что это значит?

— В мире есть горстка лицензированных техников, не больше двухсот человек, которые обслуживают инфраструктуру телепортационной системы. Это сугубо инженерная работа, требующая специальных знаний. Я полагаю, что такой специалист вполне способен вручную стереть след перемещения.

Бабу не стал ждать конца объяснения, он уже запрашивал у Бюро список инженеров, работающих с «Пангайей». Получив его, тут же запустил сравнение со Всемирной картотекой судимостей. Через считаные секунды Бабу имел список из семи имен. Шестеро были осуждены за мелкие правонарушения. С седьмым, Виктором Каппом, дело обстояло иначе.

29 апреля 2063 года дал сбой ретранслятор телепорта, размещенный на Айерс-Рок в Австралии. Погиб триста семьдесят один человек. Обычные туристы, которые пытались телепортироваться недалеко от горы и чьи распавшиеся тела так и не смогли восстановиться. Их тела превратились в пыль, которую ветер разнес на сотни километров вокруг.

Другой факт, о котором все забыли: в первые годы телепортации несчастные случаи были частыми, очень частыми, не то что сегодня.

На суде Виктор Капп отрицал свою вину, утверждая, что произошла авария, но специалисты провели техническое расследование и пришли к выводу о саботаже, а психологи констатировали у обвиняемого серьезнейшее психическое расстройство. Виктора Каппа приговорили к пожизненному заключению в доме на его частном пространстве, находящемся под круглосуточным наблюдением.

— Нащупал след? — спросил Шериф, заметив, как оживился старый приятель.

Бабу не ответил — он разглядывал фотографию Каппа из Центральной картотеки.

— Черт!

Со снимка на него смотрел другой человек! Темные волосы, темные глаза, кукольное лицо, совсем не похожее на резкие черты блондина Хана. Разочарование лейтенанта было тем сильнее, что он на несколько секунд поверил в удачу…

Они побрели дальше, задержались у прилавка торговца «историческими» костями, имеющими сертификат подлинности и указания на год, долготу и широту места обнаружения. К самым дорогим были привязаны этикетки, гарантирующие, что тот или иной раритет со знаменитого поля битвы.

— В чем дело, дружище? — спросил Шериф.

— Это не он! У меня был идеальный подозреваемый, Виктор Капп, слетевший с катушек инженер, но наш убийца блондин, а не брюнет, и у него не голубые, а черные глаза.

— Ну-ка, покажи.

Бабу повернул экран к инженеру.

— Это не он, — повторил за сенегальцем инженер, и Бабу онемел от изумления. — Это не Виктор Капп. Я когда-то работал с Виктором Каппом. Гений по части процессоров, но неконтролируемый тип. Любой, кому он смотрел в спину, чувствовал холодок между лопатками. И на фото не он.

Лейтенант показал Шерифу кадры, снятые камерой в глазу Шпиона.

— А вот это Виктор Капп! — тут же сказал Шериф. — Никакой ошибки, это он. Клянусь всеми вулканами Титана, у этого типа должны быть очень серьезные покровители, кто-то же подменил досье! Все уверены, что преступник сидит под строгим надзором, а он шляется по миру. Где, кстати, находится его частное пространство?

Бабу потянулся к планшету, но Шериф удержал его руку:

— Можешь не искать, друг мой. Я сам тебе скажу. Уже тридцать четыре года Капп якобы не покидает Колманскоп, город-призрак в центре пустыни Намиб.

38

Пустыня Аралкум, Казахстан

— Выдвигаемся! — скомандовал Артем.

Члены команды только того и ждали. Ждали всю ночь.

Наконец-то они смогут размять ноги! Двадцать полицейских из Бюро криминальных расследований, безусловно, не собирались нестись во весь опор к цели, они просто телепортируются на два километра, возьмут в кольцо странный ржавый корабль посреди соляной пустыни и накинут сеть на двух беглецов, которые могут сбежать только на велосипедах.

Артем наблюдал за Лилио и Клеофеей до самого рассвета и ни разу не сомкнул глаз. Журналист и учительница заснули сразу после ливня, поужинав энергетическими пластинками. Любовью они больше не занимались, но женщина до восхода солнца прижималась к своему спутнику, как испуганная маленькая девочка.

Если бы изгои собирались встретиться с де Кастро, рассуждал майор, они явились бы под покровом ночи.

И все-таки Артем колебался и не сразу дал команду к штурму — ему хотелось смотреть, как Клеофея Луазель умывается, зачерпывая воду из лужи… Как только она и ее спутник оседлают велосипеды, группа последует за ними, скрытно перемещаясь на короткие расстояния, и дождется контакта с изгоями.

Вот только у Артема не было никакой уверенности, что контакт состоится — ни этим утром, ни завтра, ни через неделю.

Кроме того, ему нечего предъявить изгоям, пусть ими занимаются военные.

Но вот журналиста необходимо срочно допросить. Лилио де Кастро последним общался с Тане Прао, перед тем как того убил Хан. Придется поговорить и с женщиной, хотя она наверняка ничего не знает, и сделать это один на один, чтобы писака с глазами стервятника не мог повлиять на нее.

— Выступаем, шеф?

Клеофея побрызгала водой на грудь де Кастро и, за неимением полотенца, потерлась об него, чтобы высушить кожу.

Артем опустил подзорную трубу. Он наблюдал всю ночь, но ревность не утихла.

— Да, Носера. Выступаем.

Майор велел своим людям телепортироваться и окружить беглецов, соблюдая дистанцию в десять метров. Они наверняка безоружны, но не стоит рисковать, он выступит парламентером и сумеет убедить их добровольно последовать за стражами порядка.

Отряд сработал безупречно.

Двадцать агентов образовали идеальное кольцо, Артем выдвинулся на метр, чтобы успокоить парочку, изумленную неожиданным появлением полицейских в этом безжизненном пустынном пространстве.

— Прошу вас не оказывать сопротивления. Мы просто хотим поговорить.

Клео и Лилио не знали, как агенты Бюро выследили их, и не хотели верить, что зря проделали велосипедный марафон, но уже поняли, что агенты наблюдали за ними со вчерашнего дня, даже в те моменты, когда они занимались любовью.

При этой мысли Клео залилась краской.

Артем не видел такой трогательной реакции с тех пор, как…

Несколько секунд… Он расслабился всего на несколько секунд — и утратил преимущество! Впрочем, и никто другой из команды не среагировал быстрее.

Сработал эффект неожиданности. Полной неожиданности. Сотрудники Бюро привыкли задерживать людей, телепортирующихся при первом признаке опасности, и в первую очередь блокировали через «Пангайю» телепортеры подозреваемых. С этого момента они были все равно что связаны или закованы в наручники. Ни один сыщик не думал, что сбежать можно, не телепортируясь.

Сначала откуда-то появилось облако не то дыма, не то пыли. Потом раздался странный звук, который никто не сумел опознать. Ритмичный стук, он усиливался — казалось, что земля дрожит. В голову пришла дикая мысль: может, какое-то странное животное, например гигантский крот, приступил к строительству очередного тоннеля?

Около тридцати всадников появились словно из ниоткуда. Люди молчали, лишь грохотали копыта. Они ворвались в круг полицейских, не сбавляя скорости, и те бросились на землю.

Один всадник подхватил Лилио, другой — Клео, и через считаные секунды кавалькада умчалась по растрескавшемуся дну высохшего моря.

Агенты поверить не могли в произошедшее. Только самые старшие поняли, что случилось.

— Телепортируемся! — скомандовал Артем. — Нельзя дать им уйти.

Самые быстрые, Носера, Паранти, Бизе, во главе с Артемом смогли занять позицию впереди несущейся галопом кавалерии. Но как их остановить? Они снова телепортировались — прямо из-под копыт, рискуя быть раздавленнными.

— Не отпускаем их! — кричал Артем. — Следуем за ними. Они не могут скакать вечно и рано или поздно остановятся.

Всадники внезапно повернули на север, следуя по руслу высохшей реки.

— Действуем на опережение! Не дать им фору.

Сам он телепортировался гигантскими стометровыми перемещениями.

Конная группа оказалась в долине, зажатой между обрывистыми берегами реки. Через несколько километров рельеф стал круче и вскоре превратился в хаотичное нагромождение скал. Кавалькада разделилась на несколько группок, каждая поскакала в свою сторону.

— Занимаем все высокие точки и не теряем их из виду, — приказал Артем.

Однако погоня была заведомо обречена на провал, и майор это уже понял.

Верховой налет изгоев был тщательно спланирован. Окрестности они знали как свои пять пальцев, каждый каньон, каждый туннель, каждую пещеру.

Артему пришлось решать, кого из всадников преследовать, и он положился на случай. Телепортировался на один из самых высоких утесов, но восемь всадников, которых он держал на прицеле, исчезли под каменной аркой. Он прыгнул следом, но увидел только удаляющиеся крупы животных. Изгои снова поменяли направление и скакали по узкому каньону, так что захоти он приземлиться между ними, мгновенно попал бы под копыта.

Артем и его люди отчаянными прыжками все еще преследовали последних одиноких всадников, которые казались не столько отставшими, сколько приманкой, позволившей большей части отряда скрыться. В конце концов и эти исчезли в гористом лабиринте, каждый поворот которого был им прекрасно знаком.

— Дьявольщина! — выругался Артем и приказал своим людям собраться у старого корабля, где валялись велосипеды Лилио и Клео. — Ну что за хрень! — прорычал он, яростно пнув колесо, и оно закрутилось, издавая противный, как хохот гиены, скрип. — Носера, Ледюк и Бизе, прочешите тут все, работайте месяц, если понадобится. Найдете хоть один след копыта или комок лошадиного навоза, бейте тревогу — и мы пришлем сто человек на подмогу.

Он еще раз от души чертыхнулся, сообразив, что ему предстоит делать доклад Немроду и Конгрессу. Придется объяснять, как возникшая будто из воздуха орда средневековых всадников похитила двух самых разыскиваемых беглецов из-под носа у цвета мировой полиции, оснащенной самыми передовыми технологиями.

И еще… Какая-то тревожная мысль продолжала крутиться в голове, как велосипедное колесо.

Что будет с беглецами, которых забрали таинственные изгои? Раз этих людей обрекли на жизнь вдали от всего мира, значит, они опасны. Опасны для Лилио де Кастро и еще больше — для Клеофеи.

39

Монастырь Таунг Калат, гора Поупа, Бирма

— Пан… Пангайя?

Ми-Ча нерешительно двигалась по залу с котом на руках, разглядывая странную обстановку — расписные балки, мраморные колонны, молитвенные мельницы у стены и статуи, похожие на живых людей. С трудом верилось, что нервный центр алгоритма, управляющего всеми перемещениями на планете, может находиться в таком необычном месте, внутри бирманского храма. И уж совершенно немыслимым было то, что компьютерная программа и все связанные с ней банки данных могли координироваться одной жительницей планеты Земля.

— Пангайя…

Кореянка понимала, что молодая женщина в кресле, соединенная с компьютером сложным набором электрических проводов, была особой сущностью, отличной от программного обеспечения, в которое Ми-Ча погружалась в процессе каждого расследования и плавала там, как рыба в море. То, что человек и машина были тезками, ни в коей мере не означало, что они являются продолжением друг друга, но капитану Бюро приходилось бороться со странным ощущением, что искусственный интеллект живет самостоятельной жизнью и наделен личностью, что он не просто сумма буквенно-цифровых символов, а комплекс нейронов одного мозга.

Мозга Пангайи.

Да нет, что за чушь! Эта девушка, Пангайя, всего лишь один из работающих над алгоритмом инженеров, многие другие занимаются программой повсюду в мире, правда, на более низких или местных уровнях, а еще раньше команды ученых написали все коды. Девушка в кресле на колесиках — обычный администратор, обслуживающий искусственный интеллект…

Пангайя повернула голову.

— Ми-Ча?

Львиная обезьянка спала на коленях у хозяйки.

Они несколько долгих секунд смотрели друг на друга, чувствуя, как между ними возникает необъяснимое сообщничество.

Ми-Ча заговорила первой:

— Надо же, я много раз задавала вопросы «Пангайе» и не знала, что обращаюсь к девушке, а не к искусственному интеллекту.

Глаза Пангайи весело блеснули.

— А я столько же раз отвечала тебе и не знала, что общаюсь с девушкой, а не… с копом.

Ми-Ча подошла ближе:

— И все-таки я служу в полиции.

— Знаю, и ты должна меня охранять. — Она оглядела Ми-Ча, задержав взгляд на декольте. — Говорят, ты беспощаднее кобры! — Пангайя перевела взгляд на розовый бант на шее у Шпиона. — Но отлично маскируешься.

— Ты тоже хороша в своем деле. — Разбуженный голосами Манкинг забрался на плечо Пангайи и взъерошил ей волосы. — У тебя самый холодный и быстрый ум во всей Галактике.

— Мы умеем заставить их поверить почти во все, что нужно нам, да?

Обе хихикнули.

— Сделай мне чаю, — попросила Пангайя, — потом бери стул и садись. У нас есть работа!

Кореянке понравились простота и открытость «девушки-симбионта». Пангайя была чуть старше, но они принадлежали к одному поколению и могли бы вместе учиться в лицее. Ми-Ча была экстравертом, Пангайя — одиночкой, которая ни с кем не общалась. Ми-Ча держалась на расстоянии метра от Пангайи. Манкинг с плеча хозяйки с опаской взирал на Шпиона, а тот агрессивно шипел, вздыбив шерсть.

— Ты тоже доверяешь животным больше, чем людям? — спросила Ми-Ча.

— О да! — Пангайя многое бы дала за возможность погладить Шпиона. — Они не двуличные, не честолюбивые и не впадают в философию. Одним словом, похожи на наши компьютеры, только шерстка шелковистая.

Ми-Ча весело рассмеялась и потянулась к Пангайе, чтобы дотронуться и выразить свою приязнь, кот вырвался из ее рук, угрожающе выгнул спину, а обезьянка укрылась на стеллаже — не задев ни одной черепашки! — и оскалилась.

Звери, в отличие от хозяек, невзлюбили друг друга с первого взгляда.

Ми-Ча приготовила чай — заварила лунцзин,[34] который никогда не пробовала, — и разлила его по чашкам. Пангайя пила медленно и осторожно, через стальную трубочку. Они болтали, как давние подруги, встретившиеся после долгой разлуки.

— Откуда все эти черепашки? — спросила кореянка.

— Из разных мест, со всего мира. С Галапагосских и Сейшельских островов, с Мартиники, из Южной Африки.

— Я имела в виду, кто их тебе подарил?

— Папа.

Ми-Ча чуть не подавилась. Странно, когда престарелого президента Галилео Немрода кто-то называет папой! Дедушкой — еще туда-сюда. Дедом всего человечества…

— Он… заботится о тебе? — спросила она. — Ну… я имею в виду…

Пангайя поспешила выручить гостью, попавшую в неловкое положение:

— Хочешь знать, кто меня кормит, поит, помогает справлять нужду и так далее? Отец.

— Ты совсем не можешь двигаться?

— Совсем… и дела идут все хуже.

Кореянка вгляделась в Пангайю:

— Что значит «все хуже»?

— Это значит… Это значит, передай мне лекарства, они у тебя за спиной.

Ми-Ча заметила упаковку голубых таблеток между двумя черепашками.

— Обычно их приносит Манкинг, — объяснила Пангайя, — но раз уж ты здесь…

Обезьянка с верхней полки наблюдала за ними, всем своим видом демонстрируя обиду: как посмела эта девчонка отнять у нее работу мажордома?! Рука Пангайи едва заметно дрогнула, когда пальцы капитана полиции коснулись ее кожи.

— У меня кончаются силы, — понизив голос, призналась молодая женщина. — В последние месяцы процесс ускорился. Мой мозг никогда еще не функционировал так безупречно, но те нервные окончания, которые я пока контролирую, выходят из повиновения. Пальцы рук и ног слабеют. — Она выдержала паузу, как будто решала, продолжать или нет. — Главное, Ми-Ча, ничего не говори папе, если вы вдруг случайно пересечетесь на горе Поупа.

Потрясенная словами Пангайи кореянка пообещала молчать.

Кто она такая, эта девушка? Самое могущественное существо на Земле, управляющее всеми перемещениями людей, и одновременно хрупкая, почти лишившаяся сил калека, доверившая бабуину заботы о себе и стесняющаяся пожаловаться на немощь отцу?

Они еще долго разговаривали, их любимцы держали дистанцию, заняв высоты на статуях бирманского пантеона. Шпион задремал в ладонях Шивы, Манкинг вцепился в верхушку конической короны Тхагьямина.[35]

— Ну что, займемся делом? — спросила наконец Пангайя. — Мы должны объединить потенциалы наших гениальных мозгов и найти пресловутого призрака по прозвищу Хан, насмехающегося над моим алгоритмом, к которому, мне казалось, не подобраться, и, если верить отцу, вот-вот попытается проникнуть в этот монастырь и убить меня. Конечно, если ты ему не помешаешь, мой верный страж!

— Боюсь, мне придется разочаровать тебя, Пангайя. Я получила длинное сообщение от моего коллеги Бабу Диопа. Он потрясающий человек, таких сейчас не делают, увидишь, когда я вас познакомлю. Он опередил два наших объединившихся интеллекта и, кажется, опознал Хана. Похоже, его настоящее имя — Виктор Капп. Бывший член бригады инженеров-наладчиков. Бабу пробует прижать его. Он даст знать, если ему потребуется наша помощь. Мой коллега продвинулся в изысканиях насчет загадочного слова «питчипой». — Кореянка перечитала послание, мысленно чертыхаясь из-за его формы. Он забыл, что люди сейчас телепортируются, если хотят поговорить напрямую? — Лейтенант просит задать тебе вопрос о статье 4 Конституции… Он и меня интригует.

— Валяй.

Именно в этот момент Манкинг повис, как на лиане, на четвертой руке Шивы, нацелясь на розовый бант Шпиона, но кот укрылся в объятиях Ми-Ча, опрокинув по пути десяток черепашек и чашку с чаем.

40

Пещеры Туттыбулака, Казахстан

Пещеру освещали тысячи свечей, она была просторнее самого большого собора и вмещала три сотни изгоев, устроившихся на подушках из мха и листьев. В известняковой пещере за тысячелетия эрозии образовались естественные ступени, придавая ей вид амфитеатра. В глубине карстового провала, в самой освещенной его части, была установлена деревянная эстрада. Мебель отсутствовала. Акустика пещеры усиливала каждый шепот, звук эхом отражался то от одной, то от другой стены. Во избежание какофонии каждый присутствующий хранил молчание, все слушали выступающего.

— Это наша представительница, — едва слышно прошептал бородач, сидевший в первом ряду амфитеатра, между Лилио и Клео.

Соседи тут же призвали его к порядку.

Женщина с покрывалом на волосах подошла к краю сцены и заговорила:

— Объявляю открытой семнадцатую Международную ассамблею свободных народов. Я, Асима Маждалави, палестинка, клянусь всю жизнь защищать наследие и обычаи, переданные мне по наследству моими предками, родителями, братьями и всеми мужчинами и женщинами моей земли, защищать память о них и поддерживать надежду на то, что однажды они снова смогут свободно следовать этим обычаям.

— Церемония покажется вам долгой, — снова прошептал бородач.

Сидевший в нескольких рядах от них мужчина в оранжевой тунике и с бритой головой встал и прижал ладонь к груди.

— Я, Торма Вангди, представитель тибетского народа, клянусь всю жизнь защищать наследие и обычаи, переданные мне по наследству моими предками, родителями, братьями и всеми мужчинами и женщинами моей земли…

И он повторил клятву, произнесенную палестинкой. В левом углу пещеры поднялась со своего места женщина с кожей медного оттенка.

— Я, Элисапия Оонарк, представительница народа инуитов, клянусь всю жизнь защищать…

Торжественное обещание дали представители осетин, казахов, хуту, каренов, абхазов, коптов, саамов…

Бородач улыбнулся Лилио и Клео, показав желтые зубы.

— Сейчас мы можем поговорить, действо продлится еще какое-то время. В мире насчитывается больше шестисот народов, в нашей Ассамблее есть представители ста тридцати одного. Я — корсиканец. Меня зовут Фабио Идрисси. Нас пятеро братьев-изгоев. Мой брат Анжело будет сегодня давать клятву.

Изгои, сидевшие неподалеку на моховых пуфах и в ближайших рядах, для порядка заворчали, но большинство присутствующих предавались своим мыслям в ожидании завершения церемонии.

— Сами видите, мы сосуществуем и нам удается не перегрызться.

Курд давал обет, волнуясь и путаясь в словах.

Лилио обвел взглядом пещеру, посмотрел на единственный узкий выход с правой стороны.

— Ничего не бойтесь, — продолжил Фабио. — Опасности нет никакой, мы всегда выставляем дозорных, когда проводим ассамблеи. Ни одна империя ни разу не сумела сломить сопротивление угнетенных народов. Даже Соединенные Штаты в двухтысячных с их дронами и спутниками не выбили повстанцев, державших оборону в Ираке, Афганистане и Сирии.

Заговорил представитель узбекского народа. Клео насчитала уже сотню делегатов, и каждый произносил слова все быстрее.

— Ничего удивительного, — рассмеялся корсиканец, — у нас сегодня плотный график. Из-за вас!

Чеченца сменил квебекец, затем мапуче и, наконец, сахарави.[36]

— Теперь всё? — спросила Клео.

В этот момент все встали. Лилио и Клео тоже поспешили подняться. Изгои хором произнесли:

Международная ассамблея свободных народов могла наконец начаться. Делегатка Асима Маждалави огласила повестку дня, которая вряд ли могла быть интересна Клео и Лилио.

Темы для обсуждения касались не политики, а практических вопросов — организация жизни в Казахстане, управление ресурсами, сбор урожая, содержание домашнего скота, уход за лошадьми. Споры возникали по мелочам. Сеять семена или сохранять их на будущее? Как точнее разграничить собственность и распределить коллективные обязанности? Сначала большинство присутствующих выступали на родных языках, потом повторяли на испанском — единственном языке, понятном всем, что замедляло ход прений.

Через три часа палестинка, облегченно вздохнув, объявила, что повестка дня исчерпана, и посмотрела на гостей.

— Предлагаю перейти к обсуждению центральной темы нашего чрезвычайного заседания. Господин Лилио де Кастро, мадемуазель Клеофея Луазель, мы полагаем, что раз вы захотели с нами встретиться и рискнули проникнуть на нашу территорию, у вас есть важное сообщение. Прежде чем предоставить вам слово, я сделаю несколько уточнений. Прошу слушать не перебивая.

Корсиканец, сидевший рядом с журналистом и учительницей, выглядел так, словно готов был убить их, если они только посмеют открыть рот.

— Мы считаем — вернее, догадываемся, — что мало кто на планете знает о нашем существовании. Новости о жизни во внешнем мире доходят до нас редко, мы получаем их только от новых изгоев. Они подтверждают, что мы не более чем легенда, миф. Мы в курсе, что для немногих представителей власти — юристов, военных или политиков, — знающих о нашем существовании, изгои — угроза. Для них мы террористы, преступники. Казнить нас они не могли — смертная казнь отменена, поэтому изгоев депортировали. Но куда изгнать людей на планете, где нет границ? Это не самый последний из парадоксов, господин де Кастро, госпожа Луазель. Им пришлось нарушить основной принцип и создать границу, охраняемую военными, а нам оставить участок земли для строительства своей утопии. — Палестинка улыбнулась и поправила платок. — Не исключено, что они надеялись увидеть, как мы перегрыземся. Спросите почему? Все просто — из-за навязчивой идеи, будто националисты не способны жить рядом и не убивать друг друга. Сами видите, это не так!

Сидящие в амфитеатре заулыбались.

«Они не соседи, они друзья!» — подумала Клео.

— Войны между народами являются лишь короткими перерывами между долгими фазами взаимных обменов, торговли, культурно-интеллектуального обогащения. Мир без множества народов — нелепица, это мир сирот, эгоистичный и обреченный мир. Все памятники, все искусство, все знания, на которых покоится современный мир, не существовали бы, не будь народов, наций и государств. Что строит нынешний объединенный мир? Какое наследие он оставит будущим поколениям? Без разных народов он обречен на существование среди руин отживших культур, сам же не способен создать ничего нового. Земля станет бесплодной. Земля уже бесплодна. Мы не террористы, господин де Кастро, мадемуазель Луазель, мы политические заключенные, требующие права жить на земле предков. Мирно! Понимаете?

Асима Маждалави закончила. Лилио медленно поднялся и направился к трибуне, чтобы его видели все изгои.

— Опасны не вы! — заговорил он. — Буду честен — не думаю, что Всемирный конгресс, президент Галилео Немрод и даже военные из Всемирной военной организации действительно считают вас террористами, способными пролить реки крови или надеть пояса шахидов и подорваться, защищая свои идеи. Все это в прошлом. Опасны не вы, а ваши идеи.

Никогда еще в этой пещере не стояла такая тишина.

— Экклесия выявила худшего врага, одного и того же повсюду в мире, где победила демократия. За короткой эйфорией следует разочарование. Тяга к новым утопиям. Вы олицетворяете одну из новых утопий. Вы — надежда для миллиардов жителей планеты, которые чувствуют себя слишком одинокими, беспомощными, почти безвестными существами без малейшей поддержки. Ваши убеждения — яд для Всемирной Организации Передвижения. Отрава, способная распространиться по всем морям и побережьям планеты и разрушить принципы Конституции 2058 года. Одна Земля, один народ, один язык…

Свист и гневные выкрики заглушили голос журналиста, но Лилио лишь воодушевился.

— В одном вы точно ошибаетесь. Объединенная Земля способна, как и народы и цивилизации былых времен, оставить детям достойное наследство.

Ропот усилился, и Лилио повысил голос:

— Что мешает мировому правительству строить новые храмы? Новые башни? Новые замки?

— Они делают это ради наживы! — выкрикнул кто-то из задних рядов. — Бездушный бетон, лишенные истории камни, дворцы без прошлого, только это у них и есть. Коммерция — и ноль духовности!

Клео показалось, что ситуация вот-вот выйдет из-под контроля.

— ВОП завтра устраивает празднование столетия телепортации человека. Завтра! На острове Тристан-да-Кунья. Они хотят на несколько минут перенести туда все человечество, в огромное здание, самое большое из всех когда-либо строившихся на планете. В новую Вавилонскую башню!

В пещере воцарилась абсолютная тишина. Судя по всему, никто из изгоев не знал этого.

— Разве не то же самое делали наши предки? Священное место, памятное место, символичная церемония, ритуал, идеал. Этот проект президента Немрода, на мой взгляд, очень напоминает те, что придавали смысл жизни ваших народов, наций и территорий.

Лилио затянул паузу, и Асима Маждалави успела вклиниться с вопросом:

— А вы? Что об этом думаете лично вы? Зачем вы здесь? Что вы хотите сказать нам?

Де Кастро улыбнулся.

— Сказать? Я журналист и хочу выслушать вас. Я могу одно — информировать. Я добрался сюда с большим трудом ради нашей встречи и разговора. Если позволите, я расскажу миру о вашем существовании.

— Всемирный конгресс не позволит! — фыркнула Асима.

— Мне, конечно, попробуют помешать, как и всегда. Правда, до сих пор у них не очень-то получалось.

Клео не понравилась самодовольная улыбка Лилио, совершенно сейчас неуместная. На лице палестинки появилось скептическое выражение — очевидно, журналист не убедил и ее.

— Мне кажется, вы переоцениваете свои возможности, господин де Кастро. Хотите написать статью об изгоях? Великолепно! А дальше что? Сто других журналистов состряпают опровержение. Полагаете, что мы никогда не рассматривали подобную идею? Не хотели добраться до границы, уйти от патрулей и передать послание общественности? Защитить нашу честь? Некоторые из нас пытались, а толку? Возникли слухи, которые никого не взволновали. Земляне захлебываются информацией. Каждый час на Экклесии появляется новый вопрос, способный заставить планету вращаться в обратную сторону. Чтобы встряхнуть, расшевелить общественное мнение, требуются куда более зрелищные действия. Мы знаем, какие именно, но терроризм — не наш путь.

Аудитория зааплодировала. Клео не могла не восхититься верности изгоев своим принципам.

— У меня есть предложение! — выкрикнул Лилио, перекрывая шум. — Есть способ донести до мира ваши требования. Устройте акцию — яркую, но мирную. А я сделаю о ней эксклюзивный репортаж.

Лилио замолчал, дав аудитории время осмыслить слова, потом сбросил с плеча рюкзак, открыл его, сунул внутрь руку и вскинул ее вверх, держа в кулаке несколько телепортеров.

По залу побежал ропот.

Всем, конечно же, был знаком этот ненавистный предмет. Которого были лишены только изгои.

Клео тоже не могла отвести взгляд от охапки телепортеров, Лилио походил на уличного торговца. У нее замерло сердце. Журналист ничего не оставил на волю случая и в деталях продумал свой план, как только узнал о существовании изгоев и обнаружил подпольные гаджеты в тайнике Тане Прао. И этот план был… совершенно безумен!

— У меня при себе сотни телепортеров, — продолжил Лилио, — и все они анонимны. Если вы пересечете границу Казахстана верхом, на велосипеде или пешком, дальше сможете перенестись в любое место, и никто не успеет помешать вам! — Журналист посмотрел на Асиму Маждалави, обвел взглядом сидевших в первом ряду каменного амфитеатра. — В Иерусалим, на эспланаду у храма, на Кипр, к линии Аттилы, к Марокканской стене, в Ирак, на стену цитадели Эрбиль или в Лхасу, к дворцу Потала.

Клео показалось, что Лилио запомнил, какие народы представляли мужчины и женщины, произносившие клятвы.

— Прежде чем ВОП отреагирует, вы водрузите флаг вашего народа в любом памятном месте и провозгласите любое послание на родном языке. Будете петь, молиться, танцевать, дадите задержать себя, а я буду во всех местах сразу, чтобы фотографировать, снимать на камеру и передавать материалы в «Индепендьенте Планет».

Лица людей выражали изумление. Некоторые изгои с трудом сдерживали слезы. Правду ли говорит этот журналист? Неужели, просто нажав на кнопку, можно вернуться на родину, куда они не надеялись попасть?

— Это справедливая сделка, — продолжал Лилио. — Я даю вам трибуну, заручившись обещанием ненасильственного протеста, вас услышит весь мир, а я буду единственным представителем средств масс-медиа.

Журналист замолчал. Никто не задал вопроса, люди перешептывались, обсуждали.

Асима Маждалави объявила, что закрывает заседание на тридцать минут и делегаты могут все обдумать и обсудить, после чего Международная ассамблея свободных народов проголосует за или против предложения Лилио де Кастро.

«Проголосует?» — изумилась Клео.

Она смотрела на радостные лица изгоев. Люди не обдумывали предложение Лилио, не спрашивали себя, стоит ли его принять, — нет, все обсуждали, к какому памятнику телепортируются, какую акцию устроят, какие слова произнесут и во что оденутся. Чудо, журналист подарил им чудо!

Никогда еще Лилио не был так популярен.

Никогда Клео не чувствовала к нему отвращения сильнее.

— Подождите! — Никто, даже Асима Маждалави, Лилио или Клео, не обратили внимания на ковыляющего к трибуне старика. — Не торопитесь, дорогие коллеги. У меня есть другое предложение. Я могу высказаться, госпожа делегат?

Асима молча смотрела на человека со светлыми глазами, буквально излучавшего властность и силу.

— Прошу вас, — наконец сказала палестинка. — Вы имеете право голоса, как и любой из нас. Мы слушаем, Оссиан.

Оссиан оперся на трость, пытаясь отдышаться, и вдруг заговорил голосом столь повелительным, что мгновенно наэлектризовал аудиторию.

— До чего же вы наивны!

Воцарилась полная тишина.

— Надеетесь изменить мир с помощью лозунгов на растяжках, вывесив их на одной из башен Кремля или на Доме народных собраний в Пекине. А напишете вы их, конечно, на языках, которые все давно забыли! Вы верите, что измените мир песнями и слоганами, водружением флагов, давно утративших смысл и превратившихся в цветные лоскуты, вы надеетесь взять штурмом мавзолеи, церкви, погосты и королевские дворцы, превращенные в туристические объекты и ежедневно оскверняемые тысячами невежд. Так вы рассчитываете изменить мир? Но вы только потешите свою гордыню и потрафите жалкой ностальгии, а новый мир продолжит торжествовать, еще более могущественный, чем прежде, потому что ваша акция обернется фольклорной безделицей, водевилем мажореток, нелепым танцем дикарей. Мир будет потешаться, хохотать и — хуже того — аплодировать. Но ничего не изменится! Вы наивны и неумны, раз ничему не научились у наших предков, не осознали историю минувших столетий. Народ, нация, религия могут добиться уважения, только сопротивляясь, иначе они обречены на исчезновение. Только страх заставляет человека, думающего иначе, чем вы, вступить в переговоры. Страх и сила! Скажем честно: они нас раздавили. ВОП, Всемирный конгресс и Немрод выиграли. Они — победители, у них вся власть! Они — львы, тигры и слоны, мы — мошкара.

Оссиан выдержал долгую паузу. Изгои молчали, их лица оставались бесстрастными. Они ждали.

— Ну так нападем же первыми! — вскричал Оссиан.

Он, конечно, надеялся услышать аплодисменты и одобрительные выкрики, но его робко поддержали лишь несколько человек.

— С начала времен и детства человечества революции творили не пацифисты, а боевые отряды! Зовите их как угодно — герильеро, моджахедами, резистантами или террористами, если достанет смелости! — но это единственный способ борьбы. Наносить все новые и новые удары в сердце врага и скрываться. Именно это я и предлагаю, братья и сестры апатриды! Завладеем телепортерами, ничего не прося и не обещая взамен этому чужаку, рассеемся и нанесем удар миру повсюду, где сумеем. Только смерть и террор изменят общественное мнение.

Оссиан замолчал. Несколько десятков человек вскочили и зааплодировали. Клео била дрожь. Этот человек безумен. Какой же Лилио идиот! Он затеял игру с огнем, предложив изгоям телепортеры.

Оссиан перехватил поудобнее рукоять палки и протянул левую руку к журналисту, стоявшему метрах в десяти от него. Жест его не оставлял никаких сомнений: тот должен был отдать старцу приборы. Лилио выдержал его взгляд, но не шевельнулся.

На лице Оссиана появилась презрительная гримаса.

— Не будьте смешны, господин де Кастро. Нам не требуется ваше разрешение, чтобы взять оружие, которое вы столь любезно захватили с собой. Мы вам ничего не должны. Мы не собираемся играть в вашей пьесе, чтобы принести вам славу. Можете последовать за нами и снимать сколько захотите. Мы вас не разочаруем — устроим спектакль, который вы наверняка оцените. Будет кровь, много крови. Вы получите вожделенную сенсацию.

Клео едва удерживала рвущийся из груди вопль. Нужно крикнуть Лилио, чтобы он немедленно бежал, зашвырнул рюкзак с телепортерами куда-нибудь в пропасть или в огонь.

Перед глазами уже вставала картина бойни, которую могут устроить триста террористов в разных точках планеты с самым высоким Уровнем занятости. Клео оцепенела от внезапного осознания, что и она виновна в происходящем. От ужаса все окружающее начало расплываться, словно покрытое пеленой. Она не увидела, как Асима встала между старцем и Лилио.

— Оссиан! Господин де Кастро наш гость. Он пришел сюда по своей воле, чтобы предложить помощь… на своих условиях, и мы должны обращаться с ним…

Оссиан отодвинул палестинку тростью, как театральный занавес, и сделал шаг к Лилио:

— Мы не пешки, которыми вы станете жертвовать на вашей шахматной доске, господин де Кастро, и прекрасно понимаем, что вам плевать на наше дело, что вас интересует только карьера. Готовы поклясться перед всеми, что вы из нашего лагеря?

Лилио тоже шагнул к Оссиану. Они были примерно одного роста.

— Все так, Оссиан, я не из ваших, но и не принадлежу к сторонникам Немрода или Всемирного конгресса. Я не примыкал ни к какому лагерю, и вы правы — у меня есть амбиции. Как у любого журналиста, артиста или политика. Я информирую мир, а не сужу его. Судить буду не я, а общество, и оно должно быть осведомлено обо всем. Мое дело — сообщать, просто сообщать.

Оссиан расхохотался, но руку, простертую к журналисту, не опустил.

— Посмотрим, сумеете ли вы остаться нейтральным, когда польется кровь. Вам, как и всем мужчинам и женщинам, придется выбирать сторону.

Старец подошел еще ближе, явно намереваясь отобрать у Лилио рюкзак, но Асима решительно остановила его. Палестинка была выше обоих мужчин и явно сильнее. Она предложила Лилио вернуться на место рядом с Клео, а Оссиану — присоединиться к сторонникам.

— Итак, каждый высказался, — сказала она так спокойно, как если бы проповедь Оссиана имела не больше значения, чем обсуждение распределения семян овса для весеннего сева. — Я объявляю перерыв на тридцать минут, потом мы устроим открытое голосование.

В пещере было тихо, как в храме.

Асима Маждалави заняла место на трибуне и без предисловий сказала:

— Пусть те, кто выступает за использование телепортеров, принесенных Лилио де Кастро, и телепортацию сразу после пересечения границы Казахстана, поднимут руки.

Клео прикинула — не подняли рук всего человек десять.

— Хорошо, — сказала Асима. — Выбирать будем между двумя вариантами — мирным, предложенным Лилио де Кастро, и радикальным Оссиана. Кто за первый вариант, поднимите руки.

Две трети членов собрания не раздумывая вскинули руки.

— Прекрасно, выбор сделан, — объявила палестинка, и зал взорвался ликующими криками и аплодисментами, которые заглушили голоса сторонников Оссиана.

Лилио поднялся на десять ступенек по лестнице, выбитой в скале, и оказался у расселины, обозначенной горящим факелом, прикрепленным к стене. Их комната представляла собой нечто вроде пещеры площадью два на три метра. Большинство изгоев спали в подобных доисторических обиталищах, выбитых в отвесной стене над долиной.

Лилио задержался, чтобы поговорить с Асимой Маждалави, курдом Салатдином Зириабом и активисткой-мапуче Шеноа Гальвирино, а Клео сразу ушла.

Спать она не могла, просто лежала и вскочила, когда появился Лилио.

— Вы жалкий ученик чародея, Лилио де Кастро! Честолюбивый придурок! Вы…

Клео выдала первый залп оскорблений на одном дыхании, а когда замолчала, он просто сел на одеяло, заменявшее постель. Его спокойная улыбка контрастировала с ее яростью.

— А вы считаете нормальным, что ВОП держит здесь людей как заключенных? Заметьте, жители планеты не принимали такого решения на Экклесии. Людей сослали не за убийства и не за грабежи, а за… взгляды! Разве их идеи не заслуживают внимания и обсуждения? Думаете, люди не имеют права знать? Вам не кажется, что флаги и транспаранты на крышах и листовки на стенах домов в самых больших городах станут возвышенным, незабываемым символом? Скажите честно — дело изгоев не кажется вам благородным и достойным?

— Плевать вы хотели на их дело! Псих Оссиан прав — вы заботитесь исключительно о вашей жалкой личной славе!

Лилио улегся на одеяло, намереваясь обнять Клео, но она отползла к влажной стене пещеры, ее всю трясло.

— Очнитесь! — Лилио повысил голос. — Вы понимаете, насколько опасно для планеты объединенное правительство? Одна ассамблея, одно правительство, один президент, управляющий десятью миллиардами граждан. Без оппозиции и свободной прессы мир придет к тоталитаризму. У меня нет выбора — земляне должны узнать правду. Я просто делаю свою работу, Клео. Отдайте должное моему мужеству.

Клео никак не могла унять дрожь.

— Мужеству? А если ситуация выйдет из-под контроля? Если ваши телепортанты-мечтатели не удовольствуются флагами на Эйфелевой башне и Биг-Бене? Мне бы очень хотелось думать, что большинство этих донкихотов неопасны, что они искренни в своем пацифизме. Да, держать их взаперти незаконно и жестоко, но признайте, что среди них наверняка есть настоящие экстремисты. Треть делегатов поддержали Оссиана. Как они поступят, надев на запястье телепортеры? Что будете делать, если они начнут стрелять в людей или подорвут себя в толпе? Продолжите фотографировать? Снимать на камеру? Чтобы стать лучшим среди грандов?

— Клео… — Лилио безуспешно пытался поймать ее за руку. — Клео, не я сослал изгоев. Не я превратил их в хищников в клетке. Они рано или поздно все равно сбежали бы. Теперь наступила ясность, ассамблея проголосовала, они знают друг друга и сумеют взять под контроль ненадежных. Завтра празднуют столетие телепортации. Церемония принадлежит всем землянам! Галилео Немрод придумал новую Вавилонскую башню, десять миллиардов человек соберутся на самом изолированном камне в океане. Разве эта затея не кажется вам опаснее телепортации нескольких сотен идеалистов, собравшихся в паломничество на земли обетованные?

Клео закрыла глаза, но огонь факелов прожигал веки насквозь.

— Не знаю, Лилио, ничего я не знаю. Я устала. Хочу заснуть и пробудиться в другом месте. Здесь все слишком сложно. Невыносимо холодно и темно. А еще грязно. Только взгляните… Похоже, я не создана для приключений… — Клео удалось улыбнуться, она брезгливо, кончиками пальцев, отодвинула какой-то мусор на полу. — Сами видите, я не в силах жить в мире, где отбросы не исчезают как по волшебству. Оставьте меня, Лилио, отпустите, прошу вас.

Он все-таки поцеловал ее в губы и ушел.

Журналист спустился по лестнице на берег реки, через каждые сто метров освещенный факелами.

Он размышлял о словах Клео.

Что, если они начнут стрелять в людей? Или подорвут себя в толпе?

Лилио и хотел бы прогнать кровавые видения, да не мог. Риск действительно есть. Он ведь фактически собирается распахнуть ворота тюрьмы.

За его спиной раздался какой-то шум. Медленные, шаркающие шаги.

Постукивание.

Трость!

Оссиан.

Старец подошел ближе.

— Я могу с вами поговорить, господин де Кастро? Наедине…

41

Колманскоп,[37] пустыня Намиб, Намибия

Лейтенант Бабу Диоп телепортировался в первый дом.

Колманскоп насчитывал около тридцати пустых жилищ, стоявших на расстоянии двадцати метров друг от друга. В большинстве не было ни окон, ни дверей.

Город-призрак.

Бабу не хотелось рисковать. Расставшись с Шерифом аль-Джабром, он отослал Артему и Ми-Ча подробный отчет, собрал максимум сведений о Колманскопе — тюрьме под открытым небом, где Хан, то есть Виктор Капп, должен был содержаться до конца дней на частном пространстве.

Город Колманскоп в сердце пустыни Намиб прославился чуть меньше двух столетий назад, когда немецкие колонисты нашли под песком алмазы. Потом рудные жилы истощились, и процветающий город с особняками, казино и больницей был отдан на откуп пустыне, ящерицам, антилопам-прыгунам, слонам и гиенам. До изобретения телепортации город на юго-востоке Намибии посещали как туристическую диковину, называлась она Наоколанд — Берег Скелетов — из-за безжалостных морских течений и штормовых ветров, которые выбрасывали на берег китов, акул и корабли. Теперь здешний песок с примесью вкраплений золота и дробленых алмазов, один из самых чистых в мире, телепортировали по всему свету, но город оставался одним из самых негостеприимных мест планеты.

В первом доме Бабу не обнаружил ни намека на жизнь. Спрятаться там было негде — часть стен обрушилась, в пустые комнаты нанесло песка, похоронив под барханами останки мебели, ванну, стулья и все прочее.

Сенегалец двигался медленно, держа наизготовку самозарядный пистолет Llama XL. Виктора Каппа наверняка здесь не было, но лейтенант не терял бдительности. Из предосторожности он зарегистрировал на своем телепортере точное местоположение двадцати восьми зданий, все еще стоявших в Колманскопе. Бабу мог телепортироваться из одного в другое или вызвать из Бюро страхующую его команду из десяти полицейских.

Второе здание.

Самое большое. От больницы осталась одна комната с пустыми проемами окон, выходящих на дюны, по которым двигался лейтенант. Ему казалось, что занесенные песком дома кто-то просто взял и телепортировал в центр пустыни, почему-то не захватив полы.

Три новых дома. Бабу совершал скачки́ и, телепортировавшись, всякий раз принимал боевую стойку — опасность могла исходить не только от человека, но и от змеи, скорпиона или любого хищника.

Ничего. Пусто. Жизнь утекла, даже ни одной паршивой ящерицы не осталось…

Еще четыре дома. Пять следующих. Виктора Каппа держали в заключении в семнадцатом. Странная тюрьма без окон и дверей. Уверенность судей Международного суда в том, что Виктор Капп не сбежит, основывалась на дезактивации его телепортера и пребывании в одной из опаснейших пустынь мира. Раз в неделю ссыльному телепортировали воду и еду, и он должен был состариться и умереть в изгнании.

Как ему удалось сбежать?

Он исчез из Колманскопа много дней, а возможно, и недель назад. Бабу с отвращением взирал на грязный матрас, напоминавший плот на зыбучем песке, рядом валялись пустые пластиковые бутылки и консервные банки, как будто Капп годами хоронил мусор и отбросы у себя под ногами, вместо того чтобы закопать или сжечь. Бабу продолжил обследование тюрьмы. Газовая печка, миски и ржавые тазы — в них Капп мылся, таская воду из старого сточного колодца на улице, к которому на водопой приходили все живые твари пустыни. На шатком столе, придавленные тяжелым камнем, лежали несколько листов бумаги.

Бабу сложил их и сунул в карман, решив прочесть позже. Предположение обернулось уверенностью.

Виктор Капп больше здесь не жил, но в этом следовало убедиться.

Он зашел в каждый из оставшихся домов, задержался в казино, самом большом строении после больницы, осмотрел боулинг с дорожкой и абсолютно целыми кеглями, постоял у бара красного дерева, выступавшего из дюны, как фигура на носу корабля из морской волны. Его поразил контраст между резными дверями, фресками на стенах, потолочной лепниной и ощущением полной заброшенности.

Да, это город-призрак. Интересно, посещают ли его до сих пор гости с той стороны? Лейтенант все яснее ощущал опасность. Виновата, скорее всего, была мрачная атмосфера Колманскопа, но он оставался предельно собранным.

Двадцать шестой и двадцать седьмой. Последние. Обычные. От них остались обрушившийся балкон, шкаф и ванна. Сенегалец обошел все дома с чудом уцелевшими стенами — и абсолютно ничего не обнаружил. Капп испарился. Без следа. Как теперь прикажете искать его?

Лейтенант остановился, чтобы подумать, устремил взгляд на бесконечную череду дюн. Пройдет еще несколько веков, и Колманскоп тоже обратится в прах. Он вдруг решил — для очистки совести, а может, по наитию — телепортироваться наугад к некоторым погребенным под песком домам и последний раз все проверить, прежде чем составлять отчет.

Первый скачок — двенадцатый дом, один из самых маленьких, с закрытыми окнами и дверью, но почти без потолка…

Он замер, увидев на песке следы, и поднял пистолет.

Следы человека.

На мгновение ему показалось, что он испугался отпечатков собственных ног, но тут же окоротил себя: «Они не твои… Слишком узкие, неглубокие».

За несколько секунд до сыщика сюда телепортировался кто-то другой и затеял игру в кошки-мышки.

Виктор Капп собственной персоной.

Бабу прислонился к стене, заняв позицию, позволявшую видеть все строения, и нажал на кнопку телепортера. Через секунду десять агентов Бюро окружат поселение-призрак. Понадобится еще пять секунд, чтобы заблокировать всю телепортацию в эту зону, и Виктор Капп успеет исчезнуть, но не устраивать же дуэль с убийцей на солнцепеке. Перед мысленным взором промелькнули лица Асту, Фило, Жофа и Адамы. Так все чаще случалось на опасных заданиях. Пора подумать об отставке…

У Бабу вспотел лоб. Где все?

Никого! Никто не ответил на вызов, команда не телепортировалась.

Черт, да что они себе думают!

«Нельзя здесь оставаться!»

Бабу нажал на кнопку, чтобы оказаться вне города.

Ничего не произошло.

— Дьявольщина! Клянусь всеми лунами Нептуна! — воскликнул он.

Капп заманил его в ловушку!

К лейтенанту вмиг вернулись старые рефлексы, которыми обладали легавые дотелепортационной эпохи: пистолет все время в движении, нацелен на углы возможных линий огня, слух и зрение напряжены, движения по-кошачьи мягкие.

Капп его не обыграет!

Мозг работал на высоких оборотах, лейтенант начал понимать, как действует убийца. Раз телепортер не откликается, это дело рук высококлассного специалиста по ремонту электроники, Капп что-то сотворил с антенной — ближайшей или находящейся в сотне километров. Если Капп действительно настолько одарен, как рассказал Шериф, никто не заметил его саботаж.

Он решил убить полицейского? Как немцев на Тетаману? Как Тане Прао?

Все чувства лейтенанта обострились, он понимал, что преступник может появиться в любой момент с любой стороны…

Бабу, не опуская оружия, попробовал толкнуть дверь, открыть окна, но ничего не вышло.

Он заперт!

Капп специально завлек его в этот дом — один из немногих, не открытых пустыне. «Зачем он это сделал? Чтобы я не вырвался? Промашка вышла, в этом сжатом пространстве у меня есть преимущество! Если ты материализуешься передо мной, я выстрелю первым, и плевать, вооружен ты пистолетом или сантоку!» Бабу тридцать лет прослужил в Бюро и не собирался сдаваться, хотя ноги у него дрожали, а руки были мокрыми от пота. Или сукин сын решил оставить его гнить в этом застенке? Так и есть. Все совпадает. Капп заблокировал его, чтобы подчистить за собой и сбежать. Лейтенант вспомнил бумаги, которые спрятал в карман «на потом».

Опередил он убийцу или нет?

Бабу водил пистолетом из стороны в сторону, внимательнее всего следя за крышей и полуразрушенными балками. Никто не сможет угнездиться на них, все сразу обвалится. Лейтенант снова попытался активировать свой телепортер. Ничего не вышло.

Как долго Капп намерен держать его тут? Может, он уже на другом конце Земли? Великан постарался успокоиться, утиши́ть сердце, прочнее встать на ноги. Если Капп смылся, опасности нет. Артем, Ми-Ча и все Бюро знают о его миссии и через несколько минут забеспокоятся и явятся в пустыню. Говнюка им не взять, но…

На лицо лейтенанта просыпалась струйка песка. Совсем тонкая. Он направил пистолет вверх, но никого не увидел. Сердце колотилось как бешеное, пот с лица капал на дуло. Только ноги не подводили.

Бабу выждал еще несколько секунд, и тут в тишине пустыни прозвучал голос. Не с крыши — с улицы.

— Вы слишком близко подошли к правде, лейтенант.

Капп!

Бабу обхватил восемью пальцами рукоятку пистолета, положив оба указательных на курок.

«Нужно выиграть время!»

— Боюсь, вам придется задержаться тут… ненадолго, лейтенант. Если блокируешь один телепортер на периметре меньше километра в электронном трансформаторе одной малюсенькой антенны, «Пангайя» не сразу заметит аномалию.

«Выиграть время! Через несколько минут прибудет команда!»

— Не волнуйтесь, друзья вытащат вас.

«Срань господня! Капп не идиот, он не заглотнет наживку и уберется отсюда. Вот невезуха, я его почти взял!»

— Правда, придется немного подождать, поскольку я обезопасил зону и никто, кроме меня, не может телепортироваться ни сюда, ни отсюда. Все придет в норму, прежде чем кто-нибудь поймет, в чем дело. Мало кто посещает этот уголок пустыни, уж вы мне поверьте. Молчите, лейтенант?

Бабу не ответил, понимая, что должен заставить негодяя говорить, говорить, говорить… Капп ошибается — Ми-Ча или другой гений поймут, что он сделал. Убийцу погубит самонадеянность.

— Тем хуже для вас, лейтенант Диоп, придется слушать мой монолог. Как я уже говорил, всякая телепортация вокруг этого города-призрака, где я провел тридцать лет жизни, прервана. Скажу честно — мне нравится идея, что кто-то другой станет здесь пленником вместо меня. Но я не чудовище и не собираюсь наказывать ни в чем не повинных землян, поэтому не остановил промышленные телепортации.

В мозгу сенегальца сработал сигнал тревоги.

«Промышленная телепортация? К чему ведет этот ублюдок?»

— Заблокируй я трафик, случилась бы экономическая катастрофа, ведь песок отсюда телепортируют в разные точки планеты. Мир растет, строится. Такова жизнь.

Ноги Бабу сделались ватными, ему не понравилось, как повернулся разговор. Надежный Llama XL вдруг показался нелепым и смешным.

— Прощайте, лейтенант. Думаю, вы все поняли. Если любой тупой техник способен перенести тысячи тонн песка на десятки тысяч километров, чтобы соорудить пляж на Бора-Бора или Суматре, я уж точно смогу передвинуть тонну-другую на десять или двадцать метров.

— Нет! — крикнул Бабу.

Небо над ним потемнело, затем потолок раскрылся и балки рухнули под весом песка. Миллионы песчинок летели вниз и были тяжелее самого мощного водопада.

За несколько секунд Бабу словно бы коснулся в последний раз золотистой кожи Асту — потом песок соскоблил ее; услышал смех Жофа и Адамы — потом песок забил уши; поцеловал горячий лоб Фило — потом песок заполнил рот; сердце издало последний стук для всех, кого он любил. И песок раздавил его.

42

Обрывистые берега Сырдарьи, Казахстан

— Я вас слушаю.

— Идемте, идемте, нужно отойти подальше.

Оссиан медленно ковылял вдоль берега реки, извивавшейся между скалами. Каждый маленький камешек мог стать непреодолимым препятствием, но старик не останавливался. Лилио молча шел следом. Он ждал, когда теоретик анархизма заговорит.

В голове крутились последние слова Клео: что, если кто-то из изгоев сорвется, начнет стрелять в людей или подорвет себя в толпе? Его план казался ему безупречным, но он почему-то не предусмотрел подобную ужасающую возможность. Однако отступать поздно. Он показал изгоям содержимое рюкзака — сотни приборов. Им ничего не стоит отобрать их у него и телепортироваться.

Что же делать? Уничтожить гаджеты? Лилио взглянул на холодную воду — достаточно зашвырнуть рюкзак подальше, и все будет кончено.

Но он ничего не сделал.

Луна освещала последние жилища троглодитов. Миновав пещеры, старик остановился и наконец заговорил:

— Первым делом хочу поблагодарить вас, господин де Кастро. Только вы из всех имеющих хоть какое-то влияние журналистов опубликовали рецензию на «Право крови».

Лилио помнил, что написал тогда разгромный текст, предпочтя информировать читателей, а не делать вид, что книги не существует. Власти, конечно же, запретили политический манифест Оссиана, но найти пиратскую версию труда не составляло. В рецензии Лилио попытался привлечь внимание к подтексту, к тому, что еще задолго до Оссиана было названо столкновением цивилизаций. Главной была идея, что прогресс человечества проистекает только и исключительно из соперничества между империями, религиями, нациями, и соперничество это происходит в виде войн, колонизации, геноцида. По Оссиану, лишь оно двигает мир вперед, лишь благодаря войнам одна цивилизация сменяет другую. На смену угасающей империи всегда приходит новая, более созидательная. Эта мрачная теория оправдывала любые зверства, но Лилио написал также и о том, что за идеологией Оссиана кроется глубочайший невроз, паранойя непризнанного гения. Он подробно прошелся по политической карьере Оссиана, его соперничеству с Галилео Немродом, по его фиаско на Экклесии. Его предали друзья, а последователи отвернулись. В конце концов Оссиана сослали, как и других диссидентов, но даже националисты ему не доверяли.

— Я не восхвалял вас, — произнес он ровным тоном.

Отражение луны упало в воду, и поток увлек ее за собой, перекидывая с камня на камень.

— Ваша статья была столь оскорбительной, что книга обрела популярность. Так что я перед вами в долгу.

Лилио не оценил иронию Оссиана, эта ночная прогулка нравилась ему все меньше.

— Переходите к делу! Зачем вы привели меня сюда? Последние несколько ночей я почти не спал, а завтра будет еще один трудный день. Мне нужно отдохнуть.

Оссиан опустил трость в воду, как будто хотел развернуть поток в другую сторону.

— Расскажите мне о церемонии, господин де Кастро. О Новом Вавилоне. Моего старого доброго друга Галилео всегда посещали странные идеи. До нас редко доходит достоверная информация.

«Вот, значит, как. Тебя интересует Новый Вавилон».

— Я все рассказал на нынешнем заседании. Знаю я не больше того, что известно каждому жителю планеты.

Оссиан закашлялся. Он выглядел уставшим и дряхлым, но Лилио посчитал это уловкой — старик хотел вызвать жалость к себе. Изгой Оссиан и Галилео Немрод одного возраста, а президент между тем в отличной форме.

— Вам известно, господин де Кастро, что, прежде чем заняться политикой, я был инженером — как Галилео и многие наши ровесники. Будущее принадлежало ученым. Кажется, сегодня мало что изменилось. Я хотел бы поговорить о технических деталях. Галилео верит, что сумеет уместить все человечество на камне в Атлантике. Пусть себе верит! Затея требует серьезного обеспечения, много энергии, мер безопасности…

— Я больше ничего не знаю, — перебил его Лилио. — Жаль вас разочаровывать.

Оссиан еще глубже погрузил трость в воду, словно рисовал знаки, понятные только ему, потом издал короткий смешок, закашлялся и долго не мог выровнять дыхание.

— Ваше недоверие, господин де Кастро, очень лестно. Опасаться меня? Думаю, слишком много чести для одинокого бессильного старика, преданного даже сторонниками. Я не более чем болтун, которого терпят из жалости. Не стоит попусту волноваться.

Лилио не ответил. Он понимал, как велико самомнение Оссиана, и не поверил ни одному слову самоуничижительной речи.

— Вы ведь тревожитесь, не так ли, господин де Кастро? — продолжал старик. — И не я тому виной. Вы собираетесь вооружить землян, которых силы правопорядка нашей старой доброй планеты так старательно превращали в овец. Спрашиваете себя, не совершили ли вы худшую глупость за всю вашу жизнь? Но больше никто не способен умереть за родину или взорвать себя за дело, которое считает правым. Было бы смешно вооружать молодежь ради защиты границ. С подобным типом самопожертвования покончено. Галилео Немрод победил, теперь все, что не принадлежит никому, принадлежит всем. Безжалостная формулировка! Что еще можно защищать сегодня, кроме собственной шкуры? Земля, народ, язык и десять миллиардов тупиц. О, в прошлом люди были не менее глупы, но существовало нечто, объединявшее их. Духовность, общая судьба, прошлое. Мы превратились в муравьев, господин де Кастро, суетливых букашек, что рождаются, живут и умирают без какого-либо смысла.

Лилио начал терять терпение. Он и в самом деле был почти без сил.

— Я читал вашу книгу, Оссиан. Я знаком с вашей теорией. Вы правы. Изгои не представляют никакой опасности. Сейчас я…

— Земля стала термитником, — перебил журналиста старик. — Каждому землянину наплевать на то, каким мир был до него и каким станет после. Важна лишь сиюминутность. И вездесущность. Время и пространство отменены — понимаете, что это значит? Настанет конец истории, ни больше ни меньше. Вся планета смеялась над моими идеями, все считают, что я проиграл, но разве мог я в одиночку бороться с медленной агонией человечества?

Он поднял глаза к луне, такой яркой в казахстанской ночи, что на ней отчетливо проступали темные пятна кратеров.

— Думаю, пора прекратить страдания…

Лилио непонимающе посмотрел на Оссиана.

— В конце концов, погаснет всего одна звезда, другие никуда не денутся.

Журналист взглянул на небо. Он слишком поздно осознал, что происходит. Тяжелая трость опустилась ему на голову, Лилио пошатнулся, перед глазами все поплыло. Последовал второй удар — и Лилио рухнул на землю.

Оссиан вслушивался в ночь. Следовало убедиться, что никто ничего не слышал. Он оттащил тело от реки, насколько позволяли ему силы. «Не дай бог идиот утонет! Он может еще понадобиться…»

Старик наклонился, открыл рюкзак де Кастро и вытащил телепортер, но надевать не стал, сунул в карман. Ему предстояло много часов идти пешком на встречу со своим новым предназначением. Как назвать этот… план? Новый Содом?

Усталость брала свое, и он не был уверен, что сумеет осуществить задуманное, но если использовать телепортер, перейдя границу Казахстана, его сразу засекут. Инженеры «Пангайи» наверняка караулят любую необычную активность в регионе. Телепортер пригодится потом.

Этой ночью он пойдет пешком. И доберется до цели. Может, даже до восхода солнца.

Немрод сделал ошибку. Одну-единственную. Его главный враг не должен был жить в ссылке в пятидесяти километрах от Нового Содома.