Нравы времени

Ритуал в святилище Мэкари

Седьмого февраля отмечался Новый год по лунному календарю. С одиннадцати вечера автобусы из Модзи развозили туристов до мыса Мэкари-но хана к северо-западу от города. Ночь выдалась холодная – того и гляди пойдет мокрый снег.

За полчаса автобусы взбирались по морской набережной и довозили гостей до узкого мыса на острове Кюсю, который выдавался в пролив Симоносеки.

Между длинными рядами узких домиков зияли пробелы. Днем под стрехами сушили водоросли вакамэ, поэтому сильно пахло рыбой.

Автобус остановился у ворот тории. Под ними сплошным потоком текла толпа. На территории святилища зажгли костры, вокруг которых толпились люди, поскольку ночь была холодная. Прямо перед святилищем простиралось черное море. За узким проливом, в Данноуре, зажглись огни.

Даже в ночном мраке было видно, как стремительно несется вода. Казалось, что это бурная река, а не море.

Святилище называлось Мэкари-дзиндзя. Сегодня ночью и в главном здании, и в канцелярии горели яркие фонари. Из зала для молений доносились беспрестанные хлопки в ладоши. Жрец каннуси уже некоторое время возносил молитвы под звуки флейты и барабанов, сотрясавшие ночной морозный воздух.

Под самым узким местом пролива Хаямото-но-сэто проходил тоннель Каммон. В древности за святилищем простирался густой и мрачный лес, но сейчас со стороны Кюсю прорубили въезд в тоннель. Днем в Данноуре на другом берегу виднелась гора Хинояма. Несколько лет назад там построили фуникулер. И все же, несмотря на все следы современности, традиция ритуала в святилище Мэкари оставалась неизменной. Она существовала уже сотни лет.

В свете костров крыша храма выглядела еще величественнее. Летней ночью такого эффекта вряд ли удалось бы достичь. Холод ночи, пробирающий до костей, вызвал еще больший трепет.

По традиции ритуал начинался в последний день старого года по лунному календарю и шел вплоть до рассвета нового. С двух часов ночи начинался отлив, и одновременно церемония достигала разгара.

В святилище прибывали туристы, готовые увидеть старинный ритуал. Ближе к полуночи собралось около трех тысяч зрителей, похожих на черные тени.

Конечно, многие приехали только посмотреть на ритуал, но были и поэты, которые хотели описать сцены в хайку и вака. Некоторые выбирались даже из Токио и Кансая.

Фраза «ритуал в Мэкари» стала сезонным словом для хайку.

В справочнике, посвященном сезонным словам, говорится следующее:

«Этот ритуал проходит в день Нового года в святилище Мэкари-дзиндзя, которое расположено в Модзи. Три жреца спускаются по длинным каменным ступеням к морю, держа в руках факел, серп и бочку. Там они провозглашают молитвы, под шум прибоя срезают водоросли, затем преподносят их божеству ками. На территории святилища проводят пляску кагура и зажигают костры. Ритуал проходит во время отлива, когда хорошо видно морское дно и жрецы могут легко срезать морскую капусту. Считается, что местный ками управляет приливами и отливами и издавна почитается как хранитель мореходства. Принято полагать, что он защищал императрицу Дзингу во время ее похода в Корею».

Однако объяснение ритуала здесь приводится недостаточно подробное.

В «Старых легендах» (Кодэн) говорится:

«В последнюю ночь двенадцатой луны священники собирают водоросли в море и подносят их ками на рассвете первого дня нового года. Ранее их подносили и императорскому двору, но эта традиция уже прервалась. Говорят, что пошла она от ками Адзуми-но Исоры, который живет в водах и передал яшму, что владела силой приливов и отливов, Окинага-тараси-химэ-но-микото».

А в «Записи принца из Министерства церемоний» (Рибу оки) говорится:

«В третий год Вадо (1367 год от основания династии, 710 год), при государыне Гэммэй из страны Будзэн-но куни, каннуси из племени Хаято преподнес водоросли в Мэкари-дзиндзя».

По-видимому, ритуал этот существовал еще в древности.

Кроме того, относительно смысла этого ритуала в «Старых легендах» (Кодэн) указано следующее:

«Мэ – это имя для того, в чем впервые раскрылась энергия Ян и из чего произросло все сущее. Водоросль, что носит это имя, бледно-зеленая и мягкая и обладает всем необходимым для зарождения энергии Ян. Ее не нужно специально выращивать – она буйно растет. В древности бог Хикохоходэми-но Микото явился во дворец Морского Царя и, получив от него яшму, стал управлять Поднебесной, передал ее потомкам, и род их не пресекается по сию пору. Это ли не высшая радость? Поэтому в канун Нового года служители святилища заходят в море и собирают водоросли в тех местах, где они растут наиболее буйно, а в первый день года подносят их в святилище, а после и ко двору государя, и управителям провинций – и тем преумножают радость. Этот ритуал известен как таинственный, но мало кто наслышан о его предназначении нести радость и выражать почет».

Есть среди пьес театра Но и пьеса под названием «Мэкари». В ней говорится, что в море Хаямото живет Урокодзу-но Сэй, и «сегодня ночью, в третью стражу, бог-дракон Рюдзин появляется из моря Хирахара, когда море становится плоским, словно земля, в то же время собираются синтоистские жрецы и с факелами спускаются в равнину и бросают водоросли в море к радости бога».

Третий час ночи.

До отлива оставалось недолго.

В главном здании храма к небу возносились моления норито. Туристы все прибывали, и каменная ограда святилища уже еле вмещала всех желающих.

Внизу расстилалось море. Волны обдавали скалы брызгами. Церемония проводилась при выключенном электрическом освещении, и в целях безопасности катера береговой службы вышли в пролив, чтобы в случае чего осветить прожекторами путь.

С лодки наблюдать за церемонией было невозможно. Начался отлив, и вода мчалась по проливу со скоростью восемь узлов. Маленькую лодку унесло бы запросто. Рев течения слышался даже со стороны моря.

Фонари в святилище погасли. Остались только костры, как в стародавние времена. Из храма спустился жрец в шапке эбоси и каригину с огромной связкой бамбука в руках. Он зажигал бамбук от огня. Вокруг летели искры.

За ним спустились с лестницы другие жрецы. Один держал серп, другой нес ведро. Все было старинное. Вода уже обнажила каменную ограду святилища. Показались рифы, которых не было видно днем.

Тории стояли у поверхности воды. От них к морю вела каменная лестница.

Жрецы спустились по каменным ступеням, закатав рукава и подолы одеяний. Первый нес бамбуковый факел. Несколько тысяч черных теней смотрели на него.

Вот один из жрецов в свете красного факела сошел на плоские рифы. Вода доходила ему до колен. Все, кто видел его, наверняка поежились от холода.

Отлив наступил в 2:43.

Жрец, согнувшись, стал срезать водоросли. Он передавал морские дары соседу, который складывал их в белое ведро.

Моления стали еще громче, и дрожащий голос выводил в ночи:

– Все обитатели синего моря, и с большими плавниками, и с маленькими плавниками, и из глубин морских, и с окраин морских, дары наши, что мы почтительно сложили, подобно горам, мирно вкусите…

Пляски кагура не прекращались. Огни были потушены, море и суша погрузились во мрак.

Только красный огонь бамбукового факела освещал воду. Жрецы, дрожа от холода, собирали водоросли. После десяти минут в ледяной воде, еще и в февральскую ночь, когда мог пойти мокрый снег, чувства притуплялись. Несколько тысяч черных теней не сводили глаз с церемонии, которая разыгрывалась в проливе.

Проходившие мимо лодки тоже тушили огни. Жители в Данноуре затворили ставни. Исстари считалось, что боги покарают каждого, кто осмелится наблюдать этот ритуал. Даже островки Мандзю и Кандзю в проливе Тёсю, которые были связаны с одноименными божествами, обитающими в святилище, погрузились во мрак. Тьма была поистине как во времена богов.

Жрецы складывали собранные водоросли в белое ведро на камнях. Их белые одеяния казались необыкновенно чистыми. В этот миг создавалось ощущение, что снова наступили древние времена.

Церемония достигла апогея. Заревели волны – да так, будто земля сотрясалась. Многие поэты писали об этом в своих хайку.

Однако эту сцену запечатлевали не только в хайку. Современный мир – мир фотографии. Тут и там загорались вспышки, щелкали камеры. Были среди владельцев и репортеры, но большинство – простые любители.

Фотографировать сам ритуал не разрешалось, но туристы под покровом ночи безжалостно рассеивали мрак вспышками камер.

Минут через десять жрецы подняли ведра, наполненные водорослями, и стали подниматься по каменным ступеням. В толпе раздались аплодисменты. Из храма доносились моления.

Поднявшись, жрецы переложили свежие водоросли в глиняные горшки и стали предлагать их пяти ками, в том числе Тоётама-химэ-но-микото, Хикохоходэми-но-микото, Адзуми-но-исора-но-микото. К водорослям добавили сакэ и закуски из сушеного тунца. И эта часть церемонии тоже была традиционной. Теперь святилище снова озарилось искусственным светом. Зажгли даже фонари на стрехах у главного здания храма.

Снова началось исполнение плясок кагура и ритуальные моления. Шел четвертый час. До рассвета еще далеко.

Однако кульминацией церемонии стали жрецы, которые спускались к морю. После этого люди стали потихоньку расходиться. Начало рассветать, вдалеке показались острова Мандзю и Кандзю.

До конца оставались только участники банкета в храмовой канцелярии, которые пили сакэ, и сочинители танка и хайку.

Автобусы ходили всю ночь. После трех часов их пустили в обратном направлении, от святилища Мэкари к станции Модзи.

Гости на церемонию приезжали не только из Кокуры, Яхаты, Тотабэ и Вакамацу, которые теперь входят в город Китакюсю, но и из Фукуоки, Кувамото и Ойты. Многие, конечно, приехали из далеких Токио и Осаки.

У всех, кто вернулся домой после церемонии, лица были лиловыми от холода. Это оттого, что всю ночь на них дул холодный ветер со стороны моря Генкай.

Восемь утра.

В гостиницу «Дайкити» у станции Кокура прибыл посетитель. Ему было на вид ближе к сорока, и он носил черный плащ с чехлом для фотоаппарата через плечо. В руке держал большой коричневый чемодан. Он пришел пешком, а не приехал на автомобиле.

Горничная встретила его:

– Добро пожаловать.

Отель был перед станцией, поэтому гости часто приезжали сюда рано утром.

– Меня зовут Сюити Минэока. Я из Токио, – спокойно сказал гость. – Я отправлял вам телеграмму.

– Минэока… Да, так точно. – Горничная поклонилась. – Прошу вас, проходите.

– Номер уже готов?

– Да, все готово.

– Благодарю.

Горничной была миловидная девушка лет двадцати двух, с круглым лицом.

Гостя проводили на второй этаж. В номере было две комнаты: одна в четыре с половиной татами, вторая в восемь. Гость вышел из большой комнаты на веранду и выглянул наружу. Перед ним простирался простой сад с фонтаном.

– То есть это задний двор, – проговорил гость. – А спереди выглядит очень роскошно. Что ж, тут должно быть тихо.

Горничная внесла чемоданы и сразу же разожгла огонь в жаровне.

– Благодарю за номер.

Гость сидел рядом с жаровней. Горничная добавила углей в огонь.

– Что вы. Мы все подготовили сразу же, как получили телеграмму.

– Вы меня выручили. Холод здесь просто лютый.

Гость все еще сидел в пальто и, согнувшись, крепко держался за жаровню.

– В поезде было холодно? – спросила горничная, глядя на съежившегося от холода гостя.

– Нет, в поездах же топят. Я с утра до вечера сидел у моря под ветром.

– Что вы там делали?

– Был на празднике в Модзи, там святилище Мэкари.

– А, вот как. – Горничная наконец все поняла. – Сегодня же лунный Новый год?

– А ты местная?

– Да, я из Юкухаси, в пятнадцати километрах от Кокуры, но эту церемонию не видела.

– Да? Я думаю, вы, местные, не приходите, потому что это совсем рядом.

Он приблизил голову к жаровне.

– Всю ночь у моря сидеть наверняка невыносимо.

– Да, ужасней некуда. Спина до сих пор холодная.

– Сделать потеплее?

– Сделай.

Горничная добавила углей в жаровню.

– Комната скоро прогреется. Если бы я знала, то подготовила бы ее заранее.

– Я не мог написать таких подробностей в телеграмме.

– Вы из Токио?

– Да.

– И вы из самого Токио специально приехали в Модзи ради церемонии?

– Именно.

– Ну, это наверняка великолепная церемония.

В словах горничной проскальзывали местные интонации.

– Ты, наверное, думаешь, что я чудак.

– Да, к нам из Токио нелегко добраться. А вы ради этой церемонии в Мэкари проделали такой путь.

– Куда уж.

– Этот праздник так известен в Токио?

– Не очень. Мало кто о нем знает, в основном те, кто интересуется хайку или танка.

– А вы пишете стихи?

– Да, бывает. – Гость потер глаза. – Спасибо, я согрелся. Теперь мне хочется спать. Я всю ночь стоял в толпе.

– Конечно. Вам постелить?

– Стели. Мне нужно выспаться.

– Хорошо, хорошо. Я принесу вам еще и грелку.

Пока горничная стелила постель, гость сидел на плетеном стуле у веранды и смотрел в сад.

– Красивый сад, – похвалил он.

– Очень красивый. Здание перестраивали, а сад так и остался, – сказала горничная, держа футон.

– Я так и думал, что он старый. Все камни покрыты мхом.

– Хозяин им очень гордится.

– Как тебя зовут? – обратился гость к горничной.

– Меня? – Горничная рассмеялась. – Фумико.

– О-Фуми-сан, значит? А ты симпатичная.

– Что вы, что вы.

– Кстати, у меня есть камера. Можно тебя сфотографировать на память?

– Ну не в таком же виде.

– Да нет, ты хорошо выглядишь. Давай. Я пришлю тебе фото из Токио.

– Ладно. – Горничная, кажется, была польщена.

– Подожди меня в саду. – Гость поднялся.

– Но…

– Нет-нет. Иди.

Он открыл чехол из черной кожи и достал камеру.

– Тяжело вам такое таскать, – сказала Фумико.

– Да, ноша нелегкая. Но я люблю фотографировать, поэтому ношу ее с собой. Даже вчера ночью сделал несколько фотографий в святилище.

– Она может снимать во тьме?

– Только со вспышкой. У меня осталась еще половина пленки. Давай-ка сделаем твой портрет.

– Как так можно! Сначала ками из святилища, а потом уже я.

– Довольно тебе. Иди-ка побыстрее в сад.

Гость вышел в коридор и спустился по лестнице. Он был высокий, немного полноватый, казался ласковым. Наскоро сунув ноги в гэта, он вышел и оглядел листья на камнях. Ему сильно хотелось спать.

– Простите за ожидание. – О-Фуми, улыбаясь, подошла к нему в деревянных гэта.

– А, вот и ты.

Гость снял с плеча камеру, указал О-Фуми, где лучше встать, и стал высчитывать диафрагму и расстояние.

– Здесь можно? – О-Фуми со смехом встала напротив мостика к пруду. От мостика шла каменная горка.

– Хорошая композиция. – Гость посмотрел через объектив. – Снимаю! – Он нажал на кнопку. Щелкнул затвор.

– Спасибо. – Фумико опустила голову.

– Давай еще одну. – Гость еще раз щелкнул затвором. – Пройди-ка вон туда. Давай выберем другой фон.

Он вытянул руку и сделал знак О-Фуми.

– Нет, может хватит?

– Пленки хватит. Давай еще одну.

– Мне как-то неловко.

Тем не менее О-Фуми послушно переместилась. Теперь гость опустился на колени и повернул камеру.

– О-Фуми, ну и красотка, – сказала проходившая мимо горничная.

– Не смотри сюда. – О-Фуми явно было неловко.

– Так, давай-ка здесь. – Гость показал ей, как встать, и несколько раз нажал на кнопку. – Спасибо тебе за помощь, – сказал он, отряхивая пыль с коленей.

– Спасибо вам. – О-Фуми опустила голову.

– Снимки красивые. Может, даже шедевр получится.

– Вы серьезно?

– Я пришлю тебе из Токио. Узнаю адрес гостиницы и отправлю на имя О-Фуми-сан.

– Мне будет очень приятно.

О-Фуми быстро скрылась в здании. Гость медленно взошел на веранду, затем поднялся по лестнице к себе в номер.

Он потянулся, широко зевая.

– Пора бы и спать. – О-Фуми подошла к нему со спины, держа в руках грелку. – Простите, но ванна еще не нагрелась.

– Ладно, думаю, и грелки мне хватит, чтобы уснуть.

– Извините.

О-Фуми согнула грелку, ловко положила ее в футон и похлопала.

– Спокойной вам ночи.

Она закрыла фусума.

Прошел час. О-Фуми запомнила время: половина девятого.

– Сюити Минэока у вас?

Это спрашивал разносчик телеграмм. О-Фуми как раз убирала у входа.

– Да, он остановился у нас. – Она вспомнила фамилию гостя.

– Ему телеграмма.

Думая, что гость все еще спит, О-Фуми поставила печать за него и получила телеграмму. Она не знала, будить его или нет. Телеграмма, кажется, пришла из Токио. О-Фуми решила проверить гостя и поднялась на второй этаж, в номер «Клен».

– Прошу прощения, – тихо сказала она. Ответа не было.

Она повторила и услышала голос.

О-Фуми открыла ширму. Гость дремал на кровати.

– Вы не спите?

Гость приоткрыл глаза.

– Я услышал вас и проснулся. Что там?

– Вам пришла телеграмма.

– Телеграмма? А, я говорил, что буду здесь, вот ее и отправили. Ну-ка, ну-ка. – Он протянул руку.

О-Фуми, пригнувшись, вошла и вручила телеграмму.

Гость прочел ее лежа – но удивился так, что даже приподнялся с кровати:

– Да неужели! Умер?