Ньютоново яблоко

6. Бутылочная лихорадка

На следующий день на перемене Леночка сама заглянула в класс.

– Принес книжку? – высокомерно спросила она.

– Принес, – пролепетал Санька.

К его удивлению, она и вправду не заметила, что обложка вымазана постным маслом. Санька облегченно вздохнул и со спокойной душой занялся вычислениями. С персональной машиной системы «Зебриков и Горский», сокращенно «ЗИГ-1», пришлось все-таки расстаться. Арифметика – упрямая штука. Но в конце концов машина нужна всем и пусть все участвуют. К этой мысли изобретатели единодушие пришли на третьем уроке. Весь четвертый урок они не слушали, что там рассказывала учительница про татарское иго, а занимались арифметикой. Задача была простая. Требовалось 2908,5 бутылки разделить на 35 человек. Получалось на каждого по 83,1 бутылки. Впереди была длинная зима, но мальчишки не хотели зря терять время. Если каждый принесет в день по одной бутылке, понадобится 83 дня. Нет, это их не устраивало. По две бутылки в день – во! Тогда понадобится всего сорок дней. Сорок дней – и пятый «А» будет иметь собственную машину, на которой они смогут ездить и собирать металлолом по всему городу и даже за городом, может быть. Всего сорок дней. Арифметика была побеждена коллективными усилиями. Сорок дней изобретателей устраивали еще и потому, что они за этот срок собирались подыскать хороший мотор, а то, если, например, приносить в день по четыре бутылки, пройдет всего двадцать дней, и мотора хорошего не успеешь выбрать.

Когда Санька после уроков объявил о бутылках всему классу, мальчишки и девчонки на одну минуту опешили. Козлик и Швака первыми оценили всю простоту и гениальность замысла. Швака подбросил к потолку учебник естествознания и крикнул:

– Урра! Да шдравштвует великий ишобретатель!

– Ньютон! – крикнула Сонька.

– Ломоносов!

В разных концах класса к потолку полетели потрепанные книжки. Мальчишки и девчонки вспоминали разных ученых и, выкрикивая их фамилии, что-нибудь бросали к потолку от восторга. Швака сколько ни вспоминал, не мог вспомнить ни одной подходящей фамилии. Тогда он махнул рукой на ученых и крикнул:

– Да шдравштвует Гаргантюа и Пантагрюэль!

Такого ученого никто не знал, и Шваку не поддержали. Швака, если честно признаться, и сам не знал ничего про Гаргантюа и Пантагрюэля, просто однажды слышал от старшеклассников эти непонятные имена. Но что делать, когда энтузиазм еще не иссяк, а лозунги уже кончились. Дело не в именах, а в энтузиазме. Если б Швака в этот момент вспомнил королеву английскую, он с таким же успехом крикнул бы: «Да шдравштвует Елишавета!» Санька переглянулся с Зебриком. Это был триумф.

– А я собирать бутылки не буду, – вдруг заявил Круглый.

И только тут все увидели, что он один сидит за своей партой, и ничего не выкрикивает, и не бросает к потолку книжки. И прозвучало это заявление так, как если б он сказал: «А я вам лягушку за пазуху положу». При любом великом начинании всегда найдется скептик, имеющий в запасе одну холодненькую лягушку.

– А почему не будешь? – спросила Нинка Мумия.

Владик Синицын сидел с таким видом, будто знал, почему именно не надо собирать бутылки.

– Потому что это глупость.

– А почему глупость? – уже сомневающимся голосом спросила Нинка, и многие мальчишки и девчонки сомневающимися глазами посмотрели на Круглого. А он, почувствовав всеобщее внимание, высокомерно усмехнулся, как умеют усмехаться лишь круглые отличники, и очень умно, голосом, в котором слышалось превосходство, сказал:

– За бутылки нельзя купить машину.

Санька перепрыгнул через скамейку и подступил к Круглому:

– Почему нельзя?…

Владик молча собирал книжки в портфель. Он игнорировал великого изобретателя. Санька понимал, что если он сейчас при всех не докажет Круглому, что тот не просто круглый, а круглый, как колесо, то многие засомневаются, некоторые, может быть, совсем откажутся участвовать, и тогда план, начертанный на бумаге с такой тщательностью, полетит ко всем бабушкиным чертям, которых она изредка вспоминает, когда у нее что-нибудь не ладится.

– Почему? – повторил Санька.

За спиной в дверь заглянула Леночка Весник. Она ждала Владика, чтобы отдать ему «Графа Монте-Кристо» и чтобы вместе идти домой: они жили на одной улице. Круглый схватил портфель и хотел обойти Саньку, но Санька преградил ему дорогу:

– Почему?

– За бутылку из-под ситро вам дадут машину? Держите карман шире!

Он сказал это как взрослый, умудренный опытом человек. Санька чуть не в нос сунул ему бумажку с расчетами. Слово «Круглый» показалось Саньке недостаточно выразительным, чтобы высказать все его возмущение, и поэтому он по ассоциации с этим словом моментально придумал другое и крикнул:

– Глобус ты!

В классе засмеялись, но Санька успел заметить, что засмеялись не все. Громче и дольше всех смеялись Козлик и Швака. Им уже смеяться не хотелось, а они все смеялись, чтобы показать, насколько они не принимают Круглого всерьез.

Круглый же за то, что его обозвали Глобусом, разозлился и сразу, потеряв все свое спокойствие, визгливым голосом крикнул:

– Ну и пусть Глобус, а машины у вас все равно не будет!

В это время снова заглянула в класс Леночка. Санька увидел ее краешком глаза. И тут на него нашло вдохновение. Он стянул с шеи помятый с чернильным пятнышком около узла галстук и протянул Круглому:

– На!.. Если не будет, не отдавай мне галстук. Ни за что не отдавай!

Круглый сначала растерялся, а потом радостно схватил галстук. Он понял, что подловил Саньку.

– Галстучек твой тю-тю, – сказал он и торопливо выскользнул за дверь, пока Санька не передумал.

Леночка Весник стояла около двери. Она все слышала и кое-что видела, потому что два раза заглядывала в класс.

– Зачем ты взял галстук? – сердито спросила она у Владика. – Его же будут ругать за то, что он ходит в школу без галстука.

– Ну и пусть ругают.

Капелька удивленно посмотрела на Круглого и невольно сравнила его с Санькой Горским Этот непричесанный мальчишка всегда удивлял ее своими выходками. Она давала ему читать книжки, но не хотела с ним дружить, потому что он совсем неинтеллигентный, а Владик и вежливый, и умный мальчик. Но сейчас Леночке что-то не нравилось во Владике и что-то нравилось в Саньке.

– Дай сюда.

Она неожиданно вырвала у Круглого Санькин галстук и побежала одна вниз по лестнице. Владик хотел ее догнать, но Леночка бегала раз в пять быстрее него.

В первый день класс ликовал. Все звенья перевыполнили план по сбору бутылок на 300 – 350 процентов. Один Швака притащил пять кефирных, пять водочных бутылок, три поллитровые банки, одну литровую и одну трехлитровую. Два последующие дня план выполнялся, а к концу недели он трещал по всем швам.

Санька ждал с нетерпением понедельника. Ночью ему приснилось, что Анна Елисеевна склоняет его по падежам. По комнате расхаживали немецкие падежи – именительный, родительный, дательный, винительный. А винительный надел на голову фашистскую каску со свастикой и доказывал Саньке, что он есть генитиф.

Проснулся он рано. Бабушка еще не успела приготовить завтрак. Сунул в портфель два яблока, прошмыгнул на улицу.

Сонная сторожиха с причитаниями отперла дверь, села к батарее додремывать. Санька прошелся по гулкому коридору. От нечего делать стал заглядывать в классы. Его удивляло, что из классов не успели убраться ночные тени. Понедельник еще не заходил сюда.

Санька решил поиграть в календарь. Он представил себя понедельником и стал важно и хмуро расхаживать по длинному коридору. Время от времени, как настоящий понедельник, зевал.

Понедельник, действительно, оказался тяжелым днем. К началу занятий на «Карамбаче» собралось не больше десяти бутылок. А во вторник разразился скандал. Шваку погубило тщеславие, а Швака погубил бутылочную эпопею. Он перелил из огромной бутылки вишневую настойку в эмалированное ведро, а бутыль оттащил Саньке в сарай. Но его мама не поняла благородного порыва сына и явилась в школу требовать свою бутыль обратно. Она долго шумела в учительской и даже вспомнила примус, который Швака еще в прошлом году утащил в качестве цветного металлолома. «Ну и память у твоей матери, – вздохнул Санька, – моя бабушка про медный тазик давно забыла».

К директору вызвали не всех, а инициаторов бутылочной лихорадки и их ближайших помощников – Соньку Козловскую и Шваку. Остальные считались «спровоцированными этой четверкой», как выразилась Анна Елисеевна. Санька так не любил эту учительницу, что даже когда она говорила по-русски, отказывался ее понимать, потому что и русские слова у нее звучали резко, неприветливо, как немецкие.

Директор подождал, пока Зебрик плотнее прикроет за собой дверь, и голосом, в котором прозвучала настоящая озабоченность, спросил:

– Ну, что мне с вами делать?

– Ванкстиныч, бутылки – это так, финансовая проблема, – попробовал сразу же объяснить Санька. – Мы же хотим автомобиль построить. Настоящий.

– Вы понимаете, что такое автомобиль? В нем одних деталей пятьсот штук.

– Нет, Ванкстиныч, – скромно поправил его Зебрик. – Пятьсот одна. Я считал, – его очки засветились ученым блеском. – Только там много лишних. Глушитель, тормозная система, а в ней сразу сколько деталей!

– Вот как раз тормозной системы вам и не хватает. Вы бы хоть со мной посоветовались. Для того, чтобы построить автомобиль, сколько всего надо. Одного ума приложить…

– У-у-у, Ванкстнныч, ума у нас хватит! – живо махнул рукой Санька.

– Хватит, – поддержал его Зебрик.

– Школько угодно, – добавил Швака.

Директор неожиданно улыбнулся.

– Ума у вас, значит, сколько угодно, а чего же вам не хватает?

– Кузова нам еще не хватает, – быстро заговорил Санька. – Кузовы нигде не продаются. Мы хотим его сделать в нашей столяр«ной мастерской. Только вы скажите Иван Кириллычу. А то он ругается.

– Ему досок жалко, – вставила Козлик.

– Мы же не на уроках, – рассудительно объяснил Швака. – Мы на уроках труда табуретки будем делать, а кушов мы будем пошле уроков.

– Ну, вот что, – сказал Иван Константинович. – С бутылками прекратить. Сейчас меня вызывают в райком, а потом я освобожусь, и мы что-нибудь придумаем. Вместе. Договорились?.

– Договорились!

– Но только прошу без меня ничего не предпринимать. Подождите немного.

Иван Константинович отпустил их, даже не наказав. Но история с бутылками на этом не кончилась. Назавтра она продолжалась и в учительской, и затем в классе.