О чудесах и чудесном

«ГРАБИТЕЛИ»

Однажды весной – это было еще до начала наших поездок в Колюпаново с Александром Ивановичем – я собиралась ехать туда с молодым поэтом. Проехав до Алексина около 4-х часов на автобусе, посетив могилу Блаженной (могила все также была мне по грудь, не спадая, как соседние две могилы – от снегов и дождей) и набрав у колодца воды, двинулись в обратный путь. Хоть бы удалось сесть в вечерний автобус, всегда переполненный!

– Помоги нам, – сказала я, кладя земной, запрещенный глазными врачами, поклон о землю у колодца. Спутник с тяжелой ношей уже шел по пригорку.

В ожидании автобуса, сидя на автобусной станции, я читала поэту (он был верующим) из переписанной мною в Сибири книги – страницы жизни Блаженной, ее старости, ее чудес. Время шло.

Мне понадобилось выйти и, оставив сумочку с расходными деньгами в кошельке и тетради записей моему молодому другу, я пошла в далекую станционную уборную, через длинную площадь, освещенную высоким фонарем. Вечерело. Я не успела взойти на маленькое возвышение, как в бледном свете показались две мужские фигуры.

– Ребята, мужская – рядом, направо – сказала я.

– А, ладно, мать! – отозвались они. Но вместо того, чтобы повернуть туда, они вбежали ко мне, вырвали из рук мой карманный фонарик, палку, сорвали очки, бросили их на каменный пол и, подняв платье, стали молча по мне шарить – четырьмя руками.

Почему я не испугалась? Потому ли, что 10 лет в лагере провела в их и их подруг обществе? Но я не сразу поняла, что они ищут деньги. Значит все-таки испуг был, отбив рассуждение. А когда поняла – - Ребята, – сказала я, – вы ищите денег. На мне денег нет, они в сумке, на автостанции. Если туда придете – десятку дам, больше не могу.

Не отвечая ни слова, жулики сосредоточенно продолжали искать, шаря по всему телу.

По временам один из них выходил – не идет ли кто? – и возвращался, и обыск продолжался. Они не верили, что на старухе ни за чулки, ни в белье не спрятаны деньги. Теперь уже в две руки.

– Только не убивайте! – сказала я, – у меня сын… Отпуская меня, один из них сказал:

– Иди, пока не зарезали!

Идя мимо него я подумала: – Не ударит ножом? Но как-то отстраненно, как не о себе. Я выходила на площадь под высокий фонарь.

И вдруг меня охватил ужас: как же я сказала, что на мне нет денег? Я солгала! А в 28 лет дала себе слово – не лгать (это удалось и на допросах). И вдруг нарушила? Как же нет денег на мне? Ведь у меня на поясе мешочек с деньгами, который с 1935 года с первой поездки на Алтай к сыну я сшила себе для денег и документов – в нем и сейчас лежал паспорт и пачка денег, более крупных, чем в кошельке. Но залившая меня радость унесла испуг: я поняла, что Блаженная отняла у меня память, а у них – ощупь! Четыре руки меня щупая, они не нащупали толстого мешочка, обвязанного вокруг тела – толстой тесьмой! Они бы, конечно, не стали бы терпеливо, как я, развязывать тесемки, а полоснули бы по ним и по животу – ножом…

Блаженная Старица Евфросинья! Ты услышала мою просьбу во время моего земного поклона, мое «Помоги нам!»…

Но еще не все о том дне: войдя в автостанцию, я имела неосторожность рассказать происшедшее моему спутнику, поэту. Он вспыхнул, как спичечный коробок.

– Как они смели трогать Вас! Их надо поймать! И очки с Вас сорвали, и палку…

И он бросился звать милицию – составлять акт.

Теперь я за другое боялась: поэт забыл взять с собой паспорт!

Его уведут, а как я одна потащу воду? Я бросилась навстречу милиционеру.

– Никакого акта! Меня не тронули! Я не пострадала! А вот фонарь над уборной повесьте, там – тьма!

Но спутник настоял, чтобы искали очки, палку, фонарь. Брошенные об каменный пол очки были целы, палку нашли, а фонарь они унесли с собой.

– Очки, наверное, не стекло, а пластмасса! – малодушно подумала я.

Но малодушие моего рассуждения стало ясно мне годы спустя, когда сев на камень, на Эстонском берегу, я неосторожно села на футляр с очками – и стекла, прижатые к камню, разбились, – те же, что в Алексине об пол каменный брошенные – уцелели.

Как и мешочек мой, и как я сама – на земле Старицы Евфросиньи, где она жила 20 последних лет.

Автобус ушел без нас, и мы просидели ночь – до утреннего, дочитывая страницы о княжне Евдокии Вяземской, и перед утром прилегши на станционных скамейках. Но воду мы довезли – благополучно.