О назначении частей человеческого тела

Глава I

1. Подобно тому как говорят, что всякое животное есть нечто единое целостное, так как оно имеет определенную форму, свойственную ему, и не имеет ничего общего с другими животными, так и каждая из частей животного, например глаз, нос, язык, головной мозг, является чем-то единым, потому что эта часть имеет также свойственные ей формы. Если бы эти части совершенно не соприкасались с тем, что с ними смежно, а напротив, были бы совершенно изолированными, тогда они вовсе не были бы частями, но были бы чем-то единым.

2. Поэтому всякое тело, которое не имеет полной, свойственной ему формы и не является вполне соединенным со всех сторон с тем, что его окружает, называется частью. Если это так, то у животных будет много частей, одни большие, другие меньшие и, наконец, такие, которые совершенно не поддаются дальнейшему делению.

Глава II

Назначение всех этих частей находится в зависимости от души. Ведь тело есть орудие души, и поэтому одни и те же части тела, так же как и их души, являются очень непохожими у различных животных. Ведь есть души сильные, есть вялые, дикие, есть и прирученные; одни являются, так сказать, культурными, просвещенными и способны к занятию общественными делами, другие склонны к одиночеству. Итак, у всех тело приспособлено к привычкам и к способностям души. У лошади тело снабжено твердыми копытами и гривой, так как это животное быстрое, гордое и смелое. У льва, животного смелого и сильного, тело проявляет свою силу зубами и когтями, то же у быка и у кабана, у первого рога, у второго выдающиеся клыки являются естественным орудием. У оленя и у зайца, животных робких, открытое тело обладает быстротой в беге, но совершенно лишено всяких средств защиты; вполне, мне кажется, было подходящим наделить животных слабых быстротой бега, а животных смелых средствами нападения. 3. Таким образом, природа не вооружила слабость и не лишила смелости орудия защиты. Человеку же, существу одаренному разумом и являющемуся единственным божественным созданием среди тех, кто населяет землю, она дала вместо орудия защиту — руки, — орудие, необходимое, чтобы выполнять всякого рода работы, пригодные во время мира, не менее чем во время войны. Ведь не было необходимости давать ему естественный рог, если он мог по собственному желанию взять своими руками оружие лучшее, чем рог; ведь меч или копье является оружием одновременно и более крупным, и более подходящим, чтобы резать, чем рог. Он также не нуждался в копытах, так как дерево и камень бьют сильнее, чем любое копыто. Более того, рогом и копытом не сделаешь ничего, если не приблизишься к своему противнику, тогда как оружие человека действует так же хорошо издали, как и вблизи: дротик и стрела лучше, чем рог, камень и дерево лучше, чем копыто. Но лев более быстр, чем человек. Ну, так что же? Ведь человек покорил себе своей мудростью и своими руками коня, который более быстр, чем лев. 4. Человек пользуется конем, чтобы или убегать от льва, или преследовать это животное; с высоты коня, на которого человек садится, он поражает льва, который у его ног. Таким образом, человек не является ни оголенным, ни безоружным, ни легко уязвимым, ни лишенным обуви[6], но когда он захочет, железный панцирь становится для него средством защиты более непроницаемым, чем любая кожа, он может иметь любую обувь, оружие и одежду всякого рода. И не только его панцирь, но и его дом, стены его города и башни дают ему верное убежище. Если бы он имел рог или какое-либо другое орудие защиты приделанным от природы к его двум рукам, он не мог бы пользоваться ими ни для того, чтобы построить себе дома и башни, ни для того, чтобы сделать копье или панцирь или какой-либо другой подобный предмет. Своими руками человек ткет для себя плащ, плетет сети, выделывает верши, нитки, сетки, поэтому он является господином не только тех животных, которые живут на земле, но и тех, которые обитают в море или в воздухе. Таково оружие, которое человек имеет в своих руках для защиты. 5. Но человек, созданный столько же для мира, сколько и для войны, своими руками написал законы, воздвиг в честь богов алтари и статуи, выстроил корабли, создал флейту и лиру, изготовил ножи и клещи, создал инструменты для всех искусств, в своих письменных произведениях он оставил записи о теории этих искусств. Так что благодаря произведениям, написанным с помощью руки, ты можешь еще теперь беседовать с Платоном, с Аристотелем, с Гиппократом и другими древними учеными.

Глава III

Таким образом, как человек — самое разумное из всех живых существ, так и его руки являются орудием, соответствующим мудрому существу, ведь человек является самым мудрым из живых существ не потому, что он имеет руки, как говорит Анаксагор, но он имеет руки потому, что он — самый мудрый, как это заявляет Аристотель[7], который судит очень разумно. Действительно, не благодаря своим рукам, а благодаря разуму человек научился всем искусствам: руки являются его инструментом, как лира для музыканта, как клещи для кузнеца, ведь не лира образовала музыканта и не клещи — кузнеца, но каждый из них является специалистом в силу своего умственного дарования, которым он наделен, и подобно тому как каждый из них не может выполнять своего искусства без инструментов, так и всякая душа, одаренная в силу своей сущности особыми способностями, не в силах выполнить то, к чему предназначила ее природа, если она лишена орудий. 6. Можно ясно видеть, наблюдая новорожденных животных, которые пытаются действовать раньше, чем их части успели вполне развиться, что не части тела заставляют душу быть вялой, смелой или разумной. Так, я часто видел, как бычок старается ударить головой раньше, чем выросли его рога, как жеребенок брыкается, хотя его копыта еще совершенно мягки, как маленький поросенок старается защититься своим рылом, лишенным еще больших зубов, наконец, маленький щенок старается укусить своими еще не окрепшими зубами. Всякое животное, не наученное никем, обладает ощущением способностей своей души и тех сил, которыми наделена каждая часть его тела. Иначе почему поросенок, имея возможность укусить своими маленькими зубами, оставляет их в покое и не пускает их в ход при борьбе и в то же время старается использовать то, чего у него еще нет. Можно сказать, что сами части тела обучают животных способу их применения, так как, прежде чем обладать этими частями, они, по-видимому, уже знают их назначение. 7. Возьми, если хочешь, три яйца: орла, утки и змеи, согревай их сам умеренно и затем, разбив скорлупу, ты увидишь, как среди животных, которые вылупятся, одно будет стараться пустить в ход крылья, еще не умея летать, а другое — извиваться и стараться ползти, хотя оно еще мягко и не может этого делать, и после того, как ты всех трех вырастишь в одном доме, отнесешь их на открытое место и дашь им свободу, орел поднимется ввысь, утка полетит к какому-нибудь болоту, а змея спрячется в земле. Наконец, не в силу того, как я думаю, что они научились, орел будет охотиться, утка — плавать, а змея прятаться в какой-нибудь норе, Гиппократ говорит: «Природа животных обходится без обучения». Поэтому в конце концов мне кажется, что животные выполняют некоторые искусные действия скорее по инстинкту, чем по разуму. Так, можно видеть, как пчелы строят свои ульи, муравьи выгрызают нечто вроде помещений и извилистых подземных ходов, пауки ткут свою паутину — и все это, как я полагаю, без учителей.

Глава IV

8. Поскольку у человека тело лишено орудия (для самозащиты), постольку и его душа лишена прирожденных знаний, вот почему он получил руки, чтобы восполнить безоружность своего тела, и разум взамен отсутствия прирожденных искусств в его душе, пользуясь всем этим, он всячески вооружает и защищает свое тело; он украшает свою душу всеми искусствами. Ведь подобно тому, как если бы он, владея орудием защиты, данным ему от природы навсегда, имел бы только его одно, так если бы он знал какое-либо одно искусство, он не владел бы другими. Поскольку же было лучше пользоваться любым орудием защиты и проявлять себя во всех искусствах, человек от природы ничего этого и не получил. Замечательно сказал Аристотель, что рука некоторым образом является определенным инструментом, который заменяет все инструменты. В подражание Аристотелю кто-либо из нас мог бы также с полным правом утверждать, что разум обладает известным искусством, которое заменяет все другие искусства. В самом деле, подобно тому как рука, не являясь по существу каким-либо одним орудием, заменяет собой все другие орудия, так как она может очень хорошо владеть всеми ими, так и разум, не обладая каким-либо особым искусством, так как он способен вместить их все, 9. наделен искусством, которое заменяет все остальные. Так вот, человек, будучи из всех живых существ единственным, душа которого обладает искусством, заменяющим все искусства, имеет вследствие этого в своем распоряжении руку в качестве орудия, которое заменяет все остальные орудия.

Глава V

Исследуем сначала эту часть человека и посмотрим, только ли рука полезна ему и подходяща для существа, одаренного мудростью, но также то, не имеет ли она во всех мелких своих частях такое устройство, что если бы она была устроена иначе, это не было бы лучше. Первое и главнейшее условие для органа, устроенного в совершенстве, в качестве орудия для хватания, это — иметь возможность всегда легко брать все предметы, которые человек в любом случае может трогать и двигать, какой бы формы или какой бы величины они ни были. Так вот, было бы для этой цели лучше, чтобы рука была разделена на части различной формы или чтобы она была создана совсем не разделенной на части? Конечно, нет надобности в других мудрствованиях, чтобы убедиться, что рука, оставаясь неразделенной, могла бы осязать у тел, с которыми она приходит в соприкосновение, только поверхность, равную ее собственной величине, но разделенная на много частей, она может легко охватывать предметы, гораздо более объемистые, чем она сама, равно и прекрасно схватывать маленькие предметы. 10. Когда она охватывает вещи более объемистые, она увеличивается, раздвигая пальцы, а вещи маленькие она не пытается взять, приведя в движение всю руку, так как эти вещи выскользнули бы, но для нее в этом случае достаточно воспользоваться оконечностями двух пальцев. Таким образом, строение руки вполне совершенно для того, чтобы крепко схватить как большие, так и маленькие предметы; и чтобы иметь возможность хватать предметы различной формы очень крепко, рука разделена так, как разделена она теперь, на части различной формы, а чтобы выполнять эту задачу, рука из всех орудий хватания, бесспорно, является лучше всего устроенной, для предметов шарообразных она может согнуться и сделаться круглой и таким образом охватить их со всех сторон, с той же уверенностью она может схватить тела плоские или вогнутые: если это так, то рука приспособляется ко всем формам, поскольку все формы являются результатом сочетания трех видов линий: выпуклых, вогнутых и прямых. Поскольку многие тела имеют объем слишком значительный, чтобы для этого было достаточно одной руки, то природа создала одну руку в помощь другой, так что обе они, схватив объемистые предметы с двух противоположных сторон, не уступают в этом одной руке, если бы она была очень большой.

11. Кроме того, руки обращены одна к другой, так как они созданы одна для другой и их строение абсолютно одинаково, это очень подходит для органов, которые должны действовать одинаковым образом. После того как ты представишь себе самые большие предметы, которые человек призван передвигать обеими руками, такие, как дерево или камень, перенеси тотчас же свои мысли на предметы самые маленькие, как, например, зерно проса, самый тонкий шип терновника или волос, затем подумай о множестве переходных ступеней между предметами очень большими и очень маленькими; приняв все это во внимание, ты найдешь, что человек так хорошо берет в руки эти предметы, что всем покажется, будто руки созданы специально для каждого из них, взятого в отдельности. Действительно, очень маленькие предметы человек берет концами двух пальцев, указательного и большого, предметы несколько большие он берет теми же пальцами, но уже не кончиками их, для предметов, еще более объемистых, он пользуется тремя пальцами, средним, указательным и большим, для тех вещей, которые являются более объемистыми, пользуются четырьмя пальцами, затем пятью пальцами, то есть всей рукой. 12. Затем для предметов, еще более объемистых, прибавляют вторую руку. Рука не могла бы выполнить ни одной из этих функций, если бы она не была разделена на части различной формы. Но было бы недостаточно, чтобы рука была просто разделена на пальцы: действительно, какая польза была бы в том, если бы один палец не был противопоставлен четырем другим, как это и есть в действительности, и если бы все пять были расположены в один ряд, один за другим? Не очевидно ли, что множество пальцев было бы бесполезно? Ведь для того, чтобы крепко держать, все тела должны быть охвачены со всех сторон или по крайней мере в двух противоположных местах. Это преимущество было бы потеряно, если бы пять пальцев были расположены на одной линии последовательно один за другим, но в настоящем положении это преимущество сохранено, так как один из пальцев противопоставлен другим четырем, этот палец расположен так и двигается таким образом, что при помощи очень умеренного вращательного движения он может действовать совместно с каждым из пальцев, который ему противопоставлен; для того чтобы руки могли лучше выполнять те функции, которые они выполняют теперь, природа дала им такое строение, какое делает их способными к выполнению этих функций.

Глава VI

13. Было недостаточно, что два пальца, противоположные друг другу, могли действовать своими концами, чтобы схватить предметы небольшого объема; нужно было, чтобы эти концы были такими, какими они являются в действительности, то есть мягкими, закругленными и снабженными ногтями. В самом деле, если бы они не были мясистыми и с ногтями, ими было бы невозможно брать такие мелкие предметы, как иглы или волос, не было бы этой возможности и в том случае, если бы, будучи мясистыми, эти концы пальцев были бы более мягкими и более влажными, чем они на самом деле, так как важно, чтобы схваченный предмет был по возможности охвачен со всех сторон и чтобы охват был более крепким. Ничто из того, что твердо и костляво, не может сгибаться вокруг предмета, но только то, что в меру мягко и что, следовательно, умеренно подается, так как то, что чрезмерно мягко и подобно растекающемуся веществу подается более чем следует, при соприкосновении с телами твердыми легко дает возможность ускользнуть схваченному предмету. Таким образом, все то, что по своей природе занимает среднее положение между веществом, чрезвычайно мягким и неумеренно твердым, — какими и являются эти концы пальцев, — они образуют орган, особенно надежный для схватывания.

Глава VII

14. Но так как предметы, которые должны быть схвачены, сами имеют очень различную плотность и так как они сами бывают более или менее мягкими и более или менее твердыми, то природа дала пальцам строение, которое делает их способными схватывать все эти предметы. Чтобы выполнить это назначение, концы пальцев не состоят исключительно из ногтей или из мяса, а состоят из обоих этих веществ, из которых каждое занимает наиболее подходящее для него место. В самом деле, мясистая часть занимает (ладонную) сторону, на которой пальцы обращены друг к другу и концы служат для того, чтобы захватывать предметы. Ноготь же расположен снаружи, чтобы служить поддержкой. Таким образом, мягкие тела схватываются с помощью одной только мясистой части пальцев, тела твердые, поскольку они сжимают мясо и сильно на него надавливают, не могут быть взяты без помощи ногтей, так как мясистая часть, подвергаясь давлению, нуждается в поддержке. Но никакой твердый предмет не может быть взят одними ногтями, так как твердые предметы легко скользят по твердым телам, какими являются ногти. Таким образом, так как на концах пальцев мясистая часть 15. исправляет свойство ногтей скользить, а ногти поддерживают сдавливаемое мясо, то палец становится орудием для хватания всех предметов, малы ли они или тверды. Ты яснее поймешь, что я говорю, наблюдая неудобство крайне длинных или крайне коротких ногтей. Ведь если они неимоверно длинны, так что сталкиваются друг с другом, то нельзя взять ни маленькой иглы, ни волоса, ни какого-либо другого подобного предмета, если же, наоборот, вследствие их ничтожной длины они не доходят до уровня концов пальцев, они оставляют мякоть без поддержки и делают ее неспособной брать что-либо. Когда же ногти находятся на уровне верхних концов пальцев, то они выполняют в совершенстве функции, для которых они созданы. Также говорил и Гиппократ (III. 284): «Ногти не должны ни выходить за пределы мягкоти пальцев, ни оставлять ее незащищенной». Действительно, когда они имеют надлежащую длину, они лучше всего выполняют то назначение, для которого созданы. Ногти очень полезны для целого ряда действий, например если нужно скрести, 16. выскабливать, обдирать либо разрывать. Ведь нам необходимы ногти почти во всех обстоятельствах жизни, для всех искусств, особенно для тех, которые требуют искусного применения руки. Как орган для схватывания маленьких и твердых предметов рука особенно нуждается в ногтях.

Глава VIII

Как случилось, что Платон, почитатель Гиппократа, более чем кто-либо другой заимствовавший от него свои самые важные догматы, с таким малым вниманием отнесся к вопросу о пользе ногтей? Каким образом Аристотель, столь мастерски объяснивший много вещей, в частности искусство природы, выказал небрежность, говоря о применении ногтей? Что касается первого, то он изображает нам богов, создавших человека, как плохих художников, которые дают расти ногтям на концах пальцев человека потому, что уже раньше они предусмотрели пользу применения ногтей у других животных. Что касается Аристотеля, то он говорил, что ногти были созданы как средство предохранения, но против чего, он не сказал. Против холода, жары, против тел, ранящих или причиняющих ушибы? 17. Невозможно думать, что ногти созданы для предохранения от какой-либо из этих причин или какой-либо иной. Я привожу здесь мнения Аристотеля и Платона отнюдь не с той целью, чтобы порицать то, что они сказали плохого, но чтобы дать возможность понять те причины, которые заставили меня приняться за этот трактат. Действительно, между древними врачами и философами существует большое несогласие по вопросу о назначении частей тела: одни утверждали, что наше тело было создано безо всякой цели и без участия какого-либо искусства, другие, наоборот, поддерживали мнение, что каждая часть тела создана с определенной целью и с искусством и среди последних одни приписывали такой-то части тела одно назначение, а другие — другое. Так вот, я снова стал искать точного критерия, чтобы судить об этом разногласии, а затем захотел установить определенный метод, имеющий общий характер, с помощью которого мы могли бы найти назначение каждой части рассматриваемого тела в отдельности и связанных с нею частей. Слыша, что Гиппократ говорит: «В общей совокупности частей все находится во взаимном согласии и среди частей все содействует для деятельности каждой из них», 18. мне показалось подходящим подвергнуть сначала исследованию части, функции которых нам точно известны, а затем перейти и к другим частям. Я сейчас скажу, как я поступал при своем исследовании, начав с истолкования мысли Гиппократа, которая достаточно непонятна для большинства, так как автор изъяснялся на древнем языке и с обычной для него сжатостью выражений. Вот смысл его фразы: все части тела находятся в согласии друг с другом, т. е. что все взаимно содействуют друг другу при выполнении того или другого действия. Так, крупные части тела всякого живого существа, такие, как руки, ноги, глаза, язык, созданы в интересах общих функций живого существа и все вместе содействуют этим отправлениям. Части более маленькие, которые сами являются частями вышеназванных частей, содействуют выполнению действия всего органа; например глаз, являясь органом зрения, составлен из многих частей, которые все согласно действуют выполнению одной функции зрения: одни, — при помощи которых мы видим, другие, — без которых невозможно видеть, иные, которые позволяют нам лучше 19. видеть, а другие, которые служат для защиты всех остальных. То же мы находим и для всех других частей, как-то: живот, рот, язык, ноги, наконец, руки, о которых я хочу сейчас говорить. Нет никого, кто не знал бы их функций; очевидно, что они были созданы, чтобы быть орудием хватания, но что форма и величина всех частей, которые входят в их состав, таковы, что они помогают выполнению единого действия всего органа, этого никто не знает; однако и Гиппократ хотел бы это сказать в таком смысле, а теперь и мы ставим себе целью доказать этот факт. Действительно, это правило, которое указывает метод исследования назначения частей, дает нам в то же время средство опровергнуть тех, которые высказывают противоположные истине мнения. Если бы функции грудной полости, легких, сердца и всех других частей были также хорошо известны всем, как и функции глаз, рук и ног, то не было бы большого различия во мнениях о назначении частей тела; но так как функции большинства органов неизвестны и так как невозможно без этого знания 20. найти специальные случаи их применения, то ясно, что все те, которые ошибались в функциях органов, равным образом ошибались и в назначении частей тела. Так как ни Аристотель, ни кто-либо иной из тех, которые были раньше нас, не писали о всех функциях органов, мы приняли на себя труд рассказать о назначении частей тела. Некоторые авторы, которые говорили удовлетворительно о функциях большинства органов, но которые не были опытны в методе исследования применения частей тела, ошибались во многих подробностях, как я доказал немного выше относительно ногтей; дело в том, что лучшие философы, по-видимому, не оценили их полезности и не поняли, как я указал, произведений Гиппократа. Так вот, речь идет о руке, функции которой мы знаем; нам необходим определенный метод, чтобы установить применение ее частей; и как можно обойтись без него, стремясь определить назначение частей мозга, сердца и почти всех других крупных внутренних органов? В самом деле, одни видят местонахождение того начала, которое управляет душой, в сердце, другие — в мозговой оболочке, 21. иные — в самом мозгу, так что одни назовут одну полезность применения этих частей, а другие — другую. Мы будем разбирать эти вопросы в дальнейшем. Поднимая вопрос о них здесь, мы имели в виду одну только цель — дать обоснование, почему мы приняли решение написать «О назначении частей», хотя много интересного об этом было уже сказано Аристотелем, а также довольно большим числом врачей и философов; хотя, может быть, они не были равны Аристотелю, но и они сказали хорошо, среди них надо выделить Герофила из Халкедона; наконец, и то, что было написано Гиппократом, является недостаточным, потому что о некоторых вещах он высказался туманно, а о некоторых не сказал ничего; но, по моему мнению, Гиппократ не написал ничего плохого. По всем этим причинам мы были вынуждены написать о применении каждой из частей; мы истолкуем то, что Гиппократ оставил не выясненным, а иное мы прибавим от себя, сообразуясь с тем методом, который он нам передал.

Глава IX

22. Теперь вернемся к тому пункту, на котором мы прервали беседу, и объясним строение руки, ведь если мы научимся с успехом проводить исследование в той части нашей работы, которая касается руки, имеющей совершенно явные функции, мы легко поймем, как перенести этот метод на всю остальную часть нашего труда. Приступим же к толкованию слов Гиппократа, как бы исходящих из уст бога; ведь в том же отрывке, где он показывает пользу применения ногтей, поучая нас, какая должна быть их длина, он в то же время учит нас, почему рука была разделена на пальцы и почему большой палец был противопоставлен остальным четырем, он пишет: «Счастливое естественное расположение пальцев состоит в том, что между ними есть большой промежуток и что большой палец противопоставлен указательному». И действительно, для того чтобы пальцы могли вполне отделяться один от другого, — расположение, удобное в бесконечном ряде случаев, — было создано разделение пальцев. Вполне основательно Гиппократ объявляет именно это расположение пальцев наиболее счастливо придуманным, так как оно отвечает назначению пальцев; действительно, вследствие этого расположения и того, что большой палец противопоставлен остальным, 23. происходит то, что, если бы рука была просто разделена и если бы большой палец не был отделен от других, насколько это возможно, он не мог бы быть противопоставлен другим пальцам. Таким образом, в этой цитате Гиппократ преподает в немногих словах много важного тем, кто умеет понимать его слова. И, может быть, подражая не только другим хорошим качествам этого мужа, но также этому искусству, состоящему в том, чтобы говорить многое в немногих словах, для нас было бы хорошо, чтобы мы отказались вдаваться в частности, указав на метод истолкования всего того, что он написал кратко, ведь в наше намерение не входит говорить — разве только мимоходом, что Гиппократу были очень хорошо известны все эти вопросы, но нашей целью было показать назначение всех частей, желая из всех указаний, которые дает Гиппократ в приведенном выше отрывке, подчеркнуть то, что врачу крайне необходимо знать, но чего нельзя найти, не изучив со всей тщательностью назначения частей. Что же это такое? Знать, каково лучшее строение нашего тела. В самом деле, очевидно, что лучшее строение то, 24. которое дает всем частям достаточную возможность содействовать выполнению функций органов. Действительно, Гиппократ говорит: «Это счастливое естественное расположение пальцев удачно тем, что разделения между пальцами являются глубокими и что большой палец противопоставлен указательному пальцу». Если ты спросишь, почему? то имеешь написанный им ответ: «Все находится в согласии для действия каждой из них». Какова же работа одной из частей нашего тела, руки? Очевидно, схватывание. Каким же образом пальцы содействовали бы этой работе, если бы они не были разделены между собой глубокими промежутками и если бы большой палец не был противопоставлен указательному? Между тем расположенные подобным образом пальцы выполняют все действия очень хорошо. Если ты захочешь узнать, хорошо ли расположение глаз или носа, ты его узнаешь, если будешь сравнивать их строение и их функции. В этом заключается правило, мера, критерий хорошего природного расположения и настоящей красоты. В самом деле, настоящая красота есть не что иное, как современное телосложение. Веруя в учение Гиппократа, ты будешь судить об этом превосходстве по функциям, 25. а не по белизне, мягкости и всяким другим подобным качествам, которые преподносят нам красоту подкрашенную, заимствованную, а не красоту естественную и истинную. В результате торговец рабами будет хвалить тела одних, а Гиппократ будет хвалить тела других. Может быть, ты думаешь, что Сократ у Ксенофонта[8] шутил, споря о красоте с теми, которые считались самыми красивыми в его время. Если бы он говорил просто о красоте без отношения ее к функциям и не делал бы их мерой красоты, может быть, эти речи были бы просто шуткой, но поскольку он во всем этом диалоге сводит красоту их внешнего строения к правильности выполнения их функций, то не только не нужно думать, будто он шутит, но должно допустить, что он говорит очень серьезно. Особенность музы Сократа — смешивать всегда шутку и серьезную речь. То, что я сейчас говорил, достаточно, чтобы показать полезность предмета настоящего нашего исследования и чтобы научить, как нужно понимать мысли и слова древних. Но вернемся опять к изложению строения руки, 26. не оставляя, насколько возможно, ничего без глубокого исследования. Чтобы моя беседа развертывалась по определенному методу, мы последовательно будем рассматривать все то, что является общим для тел. И на первом месте стоят прежде всего натуры (crásies), так как это они сообщают частям их подлинную сущность. Действительно, так как в теле некоторым образом смешиваются тепло и холод, сухость и влажность, то оно от природы бывает того или иного вида. Ведь если мясо есть мясо, а нерв — нерв и если всякая другая часть есть то, что она есть, это зависит от определенного смешения вышеназванных четырех свойств. Эти свойства существуют в частях тела в виде субстанций, запах, вкус, цвет, твердость, мягкость являются необходимыми их следствиями, другие, как положение, величина, соединение частей, строение, являются необходимым дополнением тела. Так вот, если кто хочет точно и глубоко исследовать полезность всего того, что входит в строение органов, пусть он прежде всего рассмотрит, в силу чего они приобрели свои функции. И, действительно, окажется, что в большинстве случаев эти органы действуют в силу собственной природы, но иногда также в силу тех или других вытекающих отсюда побочных качеств; 27. так, глаза функционируют под влиянием воздействия цвета. Затем надо исследовать назначение каждой из частей, которая входит в состав определенного органа, полезны ли они вследствие функций этого органа или вследствие чего либо еще, что зависит от натуры (crásis), так, например, кость полезна вследствие твердости. После этого надо исследовать то, что свойственно как всему организму, так и его частям. Эти свойства, как я говорил выше, следующие: положение, величина, соединение частей, строение тела. Тот, кто думает, что он хорошо изложил полезность частей, не исследовав раньше глубоко всех этих вопросов и не уверившись, что все тут правильно или что в чем-либо есть погрешность, тот ошибается и плохо в этом разобрался.

Глава X

Так вот, чтобы не заслужить, по собственной вине, того же упрека, исследуем сначала руку, так как именно о ней мы должны говорить на первом месте, затем о других частях, приняв для них всех, как мы указали выше, их функции как точку отправления наших исследований и как критерий наших открытий. Так как хватание есть назначение руки и так как было бы невозможно схватить что-либо, если бы она оставалась неподвижной 28. (в этом случае она ничем не отличалась бы от руки из камня или руки мертвой), то очевидно, что главнейшей частью для выполнения этой функции будет та часть, благодаря которой рука движется. Если все движения произвольные, каковыми являются движения руки, как мы указали, производятся мышцами, то мышца будет первым органом движения для руки. Все остальные части созданы — одни для того, чтобы функции выполнялись лучше, другие потому, что данная функция не могла бы выполняться без них, третьи, чтобы быть защитой для всех других. Так, ногти, как было показано[9] созданы для лучшего выполнения функции; действительно, и без них рука могла бы схватить предмет, но она не могла бы, как она делает это теперь, ни схватить все возможные предметы, ни схватить их так хорошо, как теперь. Было показано, что предметы маленькие и жесткие легко ускользали бы из нее, если бы концы пальцев не были укреплены каким-нибудь более твердым веществом, способным поддержать мякоть. Раньше было уже сказано, в каком отношении полезны твердость ногтей и их положение.

Глава XI

Еще не было сказано, почему ногти созданы определенной твердости, 29. а не большей[10], и почему они округлы со всех сторон, своевременно теперь обсудить этот вопрос. Если бы они были более твердыми, чем сейчас, и похожи на кость, они были бы менее подходящими для того, чтобы брать, так как они не могли бы слегка гнуться и, главное, их было бы легко разбить, как и все остальные твердые тела. Заботясь о их целости, природа сделала их умеренно твердыми, чтобы ничего не вредило их полезному применению, во имя чего они и были созданы и чтобы сами они не могли легко потерпеть какого-либо повреждения. Строение всех остальных подобных частей должно будет тебе показать, с какой осмотрительностью природа сделала ногти более мягкими, чем кости, чтобы они, слегка уступая тем телам, которые с силой ударяют по ним, могли ослабить удар. Ведь все части тела у животных, выступающие и обнаженные, природа создала из такого вещества, что они не легко могут быть смятыми по причине их мягкости, ни разбитыми вследствие их сухости: таковы копыта, цельные или раздвоенные, шпоры и рога. Было бы хорошо, чтобы эти части, поскольку они являются орудием защиты, 30. были бы более твердыми, чем они сейчас, с тем, чтобы они легче могли наносить удар и распарывать, но для их собственной сохранности вовсе не следовало, чтобы они были очень твердыми, такими, чтобы их можно было легко сломать. Таким образом, мы ценим как лучший не тот меч, который сделан из очень ломкого железа, каким главным образом является железо индийское, хотя он очень быстро разрубит, но тот, который настолько тверд, что его нелегко сломать и который в то же время очень хорошо рубит. Все крепкие части тела, подобные орудию для защиты и выступающие наружу, являются более твердыми, чем защитные покровы, но не в такой степени, чтобы быть легко сломанными. Те части, которые совсем не созданы для того, чтобы быть орудием защиты, но которые должны быть просто выступающими частями тела, как уши, нос, локти, колени, обладают еще более мягким веществом для того, чтобы, сильнее уступая, они значительно ослабляли удары, которые испытывают извне. Нечто подобное представляют и ногти человека, вот почему они гораздо более мягки 31. и более нежны, чем когти волков, львов и леопардов. Ведь в самом деле, ноготь человека — это ноготь существа мягкого и цивилизованного, созданный для того, чтобы точно брать вещи, а не быть орудием защиты, как у дикого животного. Но почему ноготь человека округлый со всех сторон? Вероятно, и это ради безопасности. Ведь округлая форма из всех форм лучше приспособлена, чтобы выносить удары, так как она не имеет никаких выступающих углов, которые могут быть разбиты и сломаны. С другой стороны, так как край ногтей может стереться во время царапанья или чесания или во время пользования ими каким-либо другим способом, природа дала только этим частям живых существ способность расти даже тогда, когда тело получило свое полное развитие, но ногти не растут в длину, глубину и ширину, как остальные части; подобно волосам, они растут только в длину, и при этом нарастает новое вещество ногтей, которое проталкивает вперед старое. И в этом случае природа действовала небезрассудно, но ее целью было постоянно восполнять то, что может изнашиваться на концах ногтей. 32. Это устройство ногтей показывает, как велика предусмотрительность природы.

Глава XII

Из того, что следует далее, ты поймешь, что и кости пальцев созданы равным образом к лучшему. Действительно, пальцы и без помощи костей могли бы двигаться различным образом как конечности полипов, но мы не имели бы никакой твердости в движениях, если бы были лишены части сопротивляющейся и твердой. Кости именно и осуществляют эти условия в теле животных существ, вот почему и находятся кости в пальцах, руках, голенях и во многих других частях тела. Продолжение моей работы скоро покажет, какую пользу приносит твердость, присущая костям каждой части. Можно видеть, что кости служат для многих действий пальцев; принимая во внимание, что если бы мы не имели костей в пальцах, мы бы действовали не лучше тех, у кого они дрожат во время письма или резания или при занятии каким-либо другим трудом. Ведь то, что у них происходит от болезни, то у всех нас происходило бы от природы, 33. если бы пальцы стали сгибаться и двигаться во все стороны вследствие их мягкости. Но природа костей создана демиургом как поддержка, чтобы придать силу пальцам во всяком их положении. Действительно, эта способность, в конце концов, очень полезная — иметь возможность принимать различные положения, есть результат того, что пальцы состоят из многих костей, а этого не было бы, если бы они были созданы только с одной костью; ведь эта одна кость могла бы выполнять как следует только действия, требующие применения пальцев при вытянутом их положении. В этом случае также нужно удивляться искусству природы, создавшей пальцы так, чтобы они были способны ко всяким действиям; действительно, лишенные костей, они могли бы действовать с успехом только в тех случаях, когда мы были бы принуждены их согнуть вокруг какого-либо предмета, чтобы его охватить; если бы они имели одну только кость, они могли бы нам хорошо служить только в том случае, когда нужно действовать с вытянутыми пальцами; не будучи ни лишенными костей, ни созданными лишь с одной костью, но составленные из трех костей, которые соединяются суставами одни с другими, они все легко принимают положения, требуемые для выполнения их функций. 34. Когда все суставы согнуты, мы пользуемся пальцами, как будто бы они не имеют костей, когда же они все вытянуты, пальцы как бы имеют одну кость. Часто нам нет необходимости в том, чтобы все суставы были согнуты или все вытянуты, и тогда, сгибая или вытягивая только первый сустав, или второй или третий, иногда первый и второй, или второй и третий, или первый и третий, мы получаем шесть положений. Невозможно сказать, но легко представить себе, сколько промежуточных положений дают эти различия для каждого из этих движений; ведь крайняя степень сгибания и крайняя степень разгибания не допускает деления на большее или меньшее, но промежуточные движения дают неопределенное количество положений благодаря последовательным сгибаниям и разгибаниям, то большим, то меньшим. Таким образом, как следствие такого строения, пальцы принимают не только шесть положений, но шесть положений основных, а промежуточных — бесконечное количество. 35. Два других вида построения могут дать пальцам только два положения: округлое — при отсутствии костей и прямое — при наличии одной кости, но и теперь пальцы не лишены этих двух положений, а сверх того они имеют шесть основных положений и целую массу промежуточных. Если бы пальцы были устроены только из одной кости, расположенной по прямой линии, они могли бы принимать только правильную прямолинейную фигуру, но никогда не могли бы воспринять положения точного круга.

Глава XIII

Принимая это во внимание, природа создала мякоть пальцев; так как нельзя было ее поместить на внешней стороне костей, ибо это было бы бесполезной тяжестью, она снабдила ею внутреннюю сторону, с тем чтобы в случае надобности, если придется брать предмет окружая его, мягкие мясные покровы по своему составу, подаваясь слегка под давлением предмета, с которым они находятся в соприкосновении, смягчали бы прямолинейность костей. Вот почему природа поместила очень мало мякоти по поверхности суставов и в большом количестве между каждым из них, полагая, что суставы, созданные для того, чтобы двигаться, не нуждались, как кости, 36. в подобной поддержке; помимо того, что мякоть ни в чем не могла бы служить им на пользу, она была бы здесь помехой для движения суставов, с одной стороны, бесполезно обременяя их, с другой — заполняя внутреннее пространство между суставами. Таковы основания, почему природа совсем не покрыла мякотью тыльную сторону пальцев и обильно снабдила внутреннюю сторону между суставами, наконец, мякоти почти совсем нет на поверхности самих суставов. Природа поместила на боковой поверхности пальцев столько мякоти, чтобы она могла заполнить пустое пространство между каждым пальцем, с тем чтобы и в этом случае рука могла действовать так же хорошо, как орудие, сильно разветвленное и как совершенно целостное. Ведь при крепко сжатых пальцах все пространство, которое их разделяет, так хорошо заполнено мякотью, что если бы кто захотел взять какое-либо жидкое вещество, повернув кисть руки кнаружи [т. е. ладонью вверх — В.T.], то ничего не могло бы просочиться сквозь пальцы. Таковы многочисленные и разнообразные преимущества, которыми рука пользуется благодаря мякоти. Кроме того, она может разминать и раздавливать все тела, которые могут разминать и разбивать инструменты умеренно мягкие, 37. ведь во всяком искусстве есть много таких подходящих случаев. Таковы различные виды применения мясистых покровов рук. О видах общего назначения (так как эта мякоть обладает и ею) будет сказано словами того, кто их описывает. Платон говорил в «Тимее» (74 с.): «Мякоть была создана для предохранения от летнего жара, как убежище от зимнего холода, а также как защита от ударов. Она, как руно, которое мягко и легко подается при соприкосновении с телами, имея в самом себе горячую влажность, которая летом испаряется в виде пота и тем доставляет всей внешней поверхности тела необходимую свежесть; наоборот, зимою благодаря свойственному ему теплу оно служит для того, чтобы в достаточной мере устранять окружающий холод, поражающий извне». Чтобы доказать, что мякоть защищает, как кожа, покрытая шерстью, не требуется больших рассуждений; равным образом со всей очевидностью ясно, что кожа обладает теплой влажностью, которая происходит от крови; но что всякая умеренно теплая влажность, находящаяся в мясистых частях, служит также хорошо как против крайнего холода, так и против крайней жары — это то, с чем обыкновенные люди не так-то охотно 38. соглашаются. Во всяком случае они будут тотчас же убеждены, если мы укажем на действие бань и если мы объясним затем самую природу того, о чем идет сейчас речь. Ты не найдешь ничего более подходящего, чем баня, чтобы охладить тех, которые находятся во власти сильного жара, и ничего более быстрого, чтобы согреть тех, которые страдают от сильного холода; ведь баня, будучи по своей природе влажной и в то же время умеренно теплой, увлажняет благодаря своей влажности сухость, которая происходит от жары, и в то же время благодаря своей теплоте уменьшает охлаждение, причиненное сильным холодом. Этого достаточно сказать о том, что касается мясистых покровов.

Глава XIV

Вернемся к тому, что мы говорили о природе суставов и костей пальцев, к тому пункту, на котором мы раньше остановились. Действительно, было достаточно доказано, что нам необходимы кости, чтобы оказать твердую поддержку при выполнении функций (пальцев), и что их должно было быть много, чтобы отвечать многообразности их движений; но мы не указали ни их количество, сколько их должно быть, ни величину каждой из них, какой она должна быть, ни на их форму, ни на способы их сочленения. 39. Так вот, скажем сейчас же, что не надо было ни больше, ни меньше трех костей для каждого пальца, так как большее их количество решительно ни в чем не содействовало бы какой бы то ни было их функции (ведь достаточно указано, что все они могли выполняться при наличии только трех костей), а может быть, и помешало бы полному разгибанию, делая его менее укрепленным, чем оно есть сейчас; ведь органы, составленные из многих частей, гнутся легче, чем те, которые имеют мало частей. Если бы было меньше трех костей, пальцы не могли бы принимать такое большое количество промежуточных положений. Таким образом, трех костей достаточно для многообразия движений и для того, чтобы избежать излишней легкости сгибания. Что касается величины, для всех ясно, что кость, помещенная первой, должна быть более длинной, чем та, которая следует за ней; первая — поддерживает, вторая — поддерживается; поэтому вполне подходяще, чтобы та, которая поддерживает, была больше той, которая поддерживается. Выше было указано, что оконечности пальцев должны быть очень маленькими и округлыми; и было бы невозможно, если бы это было иначе, как при последовательном уменьшении величины костей пальцев. Для этого 40. необходимо всегда, чтобы вторая косточка была меньше первой. Что касается их формы, то из того, что они имеют основание более широкое в верхней части и оканчиваются основанием менее широким — в нижней, происходит то же их применение, которое мы признали в связи с их величиной. А благодаря тому, что они округлы, они не могут быть легко повреждены, так как из всех форм округлая меньше всего подвергается опасности повреждения, принимая во внимание, что она не имеет никаких выступающих частей, которые могут быть сломаны внешним ударом. Но почему каждая косточка является совершенно выпуклой только с внешней стороны и не является такой ни с внутренней стороны, ни с боков? Что же, разве и это не создано также к лучшему? Действительно, своей внутренней стороной пальцы давят, мнут и хватают все предметы; и было бы плохо, если бы косточки были выпуклы с этой стороны; внешней стороной пальцы не делают ничего подобного и не выполняют никакой другой функции; поэтому эта сторона требует такого строения, которое единственно могло бы хорошо защищать от всякого повреждения. Взаимное сближение пальцев внутренними сторонами предохраняет их от всякого повреждения, и когда они соприкасаются, они не должны оставлять никакого промежутка между собой; 41. таким образом, было бы ни к чему, если бы они были выпуклы и по сторонам. То, что я доказываю, достаточно подтверждается большим пальцем и мизинцем; верхняя округленность первого и нижняя округленность второго действительно выпуклы. С этой стороны их ничто не защищает и они не соединены ни с каким другим пальцем. Можно и тут восхищаться и удивляться искусству природы в строении костей.

Глава XV

Способ сочленения костей не менее замечателен; ведь каждый из пальцев состоит из трех не просто и случайно соединенных костей, но, как дверные петли, каждый сустав представляет собой выпуклость, входящую в углубление. Но это может быть не самое замечательное; если ты рассмотришь соединение всех костей во всем теле, ты увидишь, что выпуклости по своим размерам всегда соответствуют углублениям, в которые они входят. Такое расположение, я это хорошо знаю, покажется тебе предметом, достойным величайшего удивления. В самом деле, предположим, что углубление больше, чем следует, тогда сочленение будет неустойчивым и слабым; предположим, что оно меньше, чем следует, тогда движение 42. было бы затруднено, кость никак не могла бы повернуться и, кроме того, грозила бы опасность, что выпуклости кости, сжатые в узких пространствах, надломились бы. Ничего подобного не происходит: нечто вроде возвышенностей (ámbon) окружает все углубления суставов и надежно охраняет все сочленения от возможного вывиха, если только не случится роковой неизбежности. Так как вследствие такого, казалось, безопасного строения все же существовала опасность большей затрудненности движений и надлома выпуклостей костей, природа опять-таки изобрела двойное средство и против подобного неудобства. Прежде всего она покрыла обе кости хрящом, затем она увлажнила эти хрящи жирной, вязкой жидкостью, похожей на масло, вследствие чего всякое движение в сочленении костей может происходить легко, не подвергаясь опасности надлома. Мастерства природы, состоявшего в том, чтобы снабдить сочленения хрящевой каймой [бровью (orphýs)], было достаточно для предохранения суставов от вывиха; но не только на это средство она рассчитывала, чтобы их сдерживать, 43. зная, что животное часто бывает вынуждено делать многочисленные быстрые и сильные движения. Итак, чтобы каждое сочленение было ограждено со всех сторон, природа создала на каждой из двух костей своего рода связки, протянув их от одной кости к другой; одни из этих связок представляют собой нечто вроде нервов: они круглые и плотные, другие напоминают перепонки: они длинные и тонкие. Эти связки всегда создавались, как это требовалось для назначения суставов. Связки наиболее плотные и крепкие защищают суставы наиболее важные и большие, другие предназначены для менее важных и небольших. Подобное строение, общее всем сочленениям, встречается как во всех суставах, так и в суставах пальцев, где это наиболее уместно. Правда, эти сочленения невелики, но имеют очень точные углубления; они окружены со всех сторон небольшими вогнутыми округлостями (itys), покрыты тонким хрящом и соединены перепончатыми связками. Большая мудрость природы сказалась также в строении пальцев, а именно в том, что она не сделала вогнутые углубления костей одинаковыми со всех сторон, но с наружной стороны значительно большими, а с внутренней — значительно меньшими. 44. Если бы с наружной стороны они были маленькими, то пальцы могли бы загибаться за пределы разгибания; если бы они были большими с ладонной стороны, — сильное сгибание было бы затруднено. Итак, в обоих случаях имели бы место неудобства, лишающие разгибание твердости и препятствующие многообразию движений при сгибании. Но так как на самом деле все устроено иначе, то и не произошло никаких неудобств; наоборот, они были причиной совершенной безопасности движения пальцев. Но почему косточки пальцев плотные, твердые и не имеют костного мозга? Не потому ли, что они лишены мяса и поэтому более подвержены опасности? А для тел, легко подвергающихся повреждениям вследствие отсутствия внешней защиты, единственным важнейшим средством предохранения является особое строение, которое делает их более трудно уязвимыми.

Глава XVI

Вот как обстоит дело с костями пальцев. В дальнейшем мы будем говорить о костях других частей тела, прежде всего напомнив, как это было уже раньше показано, что трудно установить назначение отдельных частей, прежде чем не будет понята их функция. Функцией руки является хватание. Это, очевидно, всеми признано 45. и не требует никаких доказательств. Но мнения расходятся относительно функций артерий, нервов, мышц, сухожилий и они не очевидны; поэтому об этих частях требуется более подробное изложение. Однако здесь не следует заниматься исследованием функций, так как нам предстоит говорить не о функциях, а о назначении частей. Поэтому необходимо продолжать наше изложение, взяв как в данный момент, так и в течение всей остальной работы за основу наших рассуждений выводы из доказательств, сделанных в других трудах. Так, например, было доказано в сочинении «О догматах Гиппократа и Платона», что головной и спинной мозг является началом всех нервов, что головной мозг в свою очередь служит началом спинного мозга, сердце — всех артерий, печень — вен; что нервы получают от головного мозга свою психическую способность (psychikén dynamin), что пульсация распространяется от сердца по артериям и что печень является источником вегетативных свойств (phytikén dynamin) вен. Следовательно, назначение нервов состоит в том, чтобы проводить от их возникновения чувствительную и двигательную способность в различные части тела; назначение 46. артерий в том, чтобы поддерживать естественную теплоту и питать психическую пневму; вены были созданы с целью кроветворения и распространения крови по всему телу. В трактате «О движении мышц» было сказано о различии между сухожилиями, нервами и связками; известно также, что в этой работе говорилось о природе мышц, и было установлено, что они являются органами произвольных движений и что оконечность (a ponéurosis) мышц называется сухожилием.

Глава XVII

Итак, как в данном вопросе, так и на протяжении всего нашего изложения, принимая эти факты за основу наших доказательств, мы скажем о назначении каждого органа и начнем с пальцев. Так как природа дала костям строение, наиболее подходящее для органов хватания, но так как было невозможно, чтобы кости, будучи землеподобными и каменистыми, обладали способностью произвольных движений, она изобрела способ двигать их при помощи других частей. Так как мышцы предплечья 47. образовали сухожилия, природа продлила их по прямой линии вдоль пальцев; ведь части, видимые снаружи, т. е. те, которые двигают пальцы и которые древние называют нервами, не что иное, как сухожилия, берущие свое начало в перепонках и в нервах, рассеянные в мышцах и там переплетающиеся. Их назначение соразмерно тем элементам, из которых они состоят. Они обладают чувствительностью, совершают произвольные движения, прикрепляют мышцы к костям. Ясно, что первые две способности, а именно чувствовать и двигать, они получили от нервов, а способность соединять кости с мышцами — от связок. В самом деле связка, будучи, подобно нерву, белой, бескровной и лишенной полостей, многими неопытными людьми принималась за нерв; но связка не выходит ни из головного мозга, ни из костного; она идет от одной кости к другой, поэтому-то она значительно крепче нерва, совершенно нечувствительна и ничего не может двигать. Итак, природа, выводя из мышц предплечья все эти видимые у запястья сухожилия, чтобы их протянуть к пальцам, прикрепила их к каждому из суставов, конечно, 48. не с целью прикрепить одни кости к другим, — какая была бы в этом польза? Она также не прикрепила их к концам кости, расположенной впереди сочленения, — это не принесло бы никакой пользы, — она их прикрепила к головке второй кости, которая должна была двигаться. Мне кажется, что то же самое происходит с куклами, приводимыми в движение при помощи веревочки. В самом деле, и в этом случае шнурок протягивают над соединением сочленений и прикрепляют его к основанию частей, находящихся снизу, с тем, чтобы член слегка подавался, когда дергают шнурок, вверх. Если ты когда-либо видел движущихся кукол, о которых я говорю, ты составишь себе ясное представление о движении, передаваемом каждым отдельным сухожилием каждому отдельному суставу. В самом деле, когда кость, находящаяся позади сустава, двигается вокруг кости, находящейся впереди его и остающейся неподвижной, — палец вытянут, если действует наружное сухожилие, и согнут, если работает внутреннее. Почему природа создала длинные сухожилия и почему не прикрепила мышцы к запястью? Потому что было желательнее, чтобы кисть руки была легкой и тонкой и не была перегружена толщей мякоти, что сделало бы ее тяжелой и толстой, так как она проделывала бы значительно хуже 49. и медленнее многое, что она теперь выполняет быстро и легко. Так как, с одной стороны, было необходимо протянуть сухожилия издалека, а, с другой стороны, эти обнаженные и лежащие в полости, лишенной мякоти, сухожилия легко могли подвергнуться ушибам и порезам, охлаждению и нагреванию, природа защитила их, создав плотную перепонку, которой она окружила их со всех сторон таким образом, что она не только предохранила их от внешних ударов, но также от соприкосновения с костями. Каждое сухожилие совершенно округло, начиная от мышц и до суставов, чтобы не подвергаться повреждениям. Но в том месте, где оно прикрепляется к суставу [фаланге — В.Т.], который сухожилие должно приводить в движение, оно расширяется, так как ему легче двигать сустав, имея с ним возможно большее число точек соприкосновения. Так как следовало, чтобы каждый палец мог совершать только четыре движения: сгибание, разгибание и два боковых движения, было бы, как мне кажется, разумным, чтобы у каждого сустава с четырех сторон находились сухожилия; ведь если бы с одной стороны не хватало сухожилия, то член был бы изогнут и изуродован. 50. Поэтому и существуют сухожилия с четырех сторон: сгибающее, выходящее из мышц, расположенных на внутренней стороне предплечья, разгибающее, берущее свое начало от наружных тыльных мышц; те, которые вызывают движения в направлении к мизинцу, происходящие от мышц, ведающих боковыми движениями; те, которые производят другое боковое движение в направлении к большому пальцу, исходящие от маленьких мышц, расположенных на кисти. Следовательно, природа не отказала ни в одном движении ни одному пальцу и не забыла ни одного сухожилия, долженствующего производить это движение. Этого было бы достаточно, чтобы доказать великое искусство природы. Но так как существуют вещи, значительно более важные, то не следует обходить их молчанием. Ведь природа, во всем справедливая, не только не отказала пальцам ни в одном возможном движении, но она еще точно соразмерила величину сухожилия с полезностью движений. Самый большой из пальцев, гот, который называется большим (anticheir), имеет с ладонной стороны тонкие сухожилия, а с тыльной — два довольно толстых; со стороны указательного пальца — маленькую и тонкую мышцу; 51. с противоположной стороны — другую, более толстую, расположенную на выпуклости большого пальца. Из четырех остальных пальцев каждый имеет с внутренней стороны по два больших сухожилия, одно снаружи, равное самому маленькому из двух внутренних, третье — более тонкое; оно находится сбоку наружной части; наконец, еще одно самое тонкое из всех, помещающееся сбоку с внутренней стороны. Все это, как я уже сказал, расположено весьма разумно. Так как движения кисти, наиболее многочисленные и требующие наибольшей силы, производятся четырьмя сжатыми пальцами, то следовало, чтобы они были снабжены сгибающими сухожилиями, не только большими, но и двойными. Ведь все равно, берем ли мы что-нибудь одной рукой или двумя вместе, все равно, нужно ли нам тянуть, ломать, тереть или разминать, — мы делаем это, сгибая пальцы. Совершенно иначе обстоит дело с большим пальцем, так как за исключением тех случаев, где приходится прижимать его к остальным согнутым пальцам, нет необходимости сгибать его ни для каких иных действий; но его первый сустав, соединяющийся с запястьем, остается совершенно бездеятельным при этом движении, так как если бы он сгибался, 52. то это движение было бы совершенно бесполезным. Два других сустава действуют хорошо, если мы кладем большой палец на согнутые внутрь пальцы, чтобы их сдавливать или прижимать. Поэтому-то нет никакого сухожилия, прикрепленного с внутренней стороны к первому суставу большого пальца; но у второго и третьего сустава есть небольшое сухожилие с внутренней стороны и еще другое, самое маленькое, по сторонам. Что касается других пальцев, то разгибательные сухожилия, значительно меньшие, чем сгибательные, гораздо толще, чем сухожилия, находящиеся по сторонам. Находясь с противоположной стороны внутренних мышц, очень сильных и толстых, они были бы не в состоянии удерживать пальцы во всех промежуточных положениях между полным сгибанием и полным разгибанием, если бы они были созданы очень слабыми и тонкими. В самом деле, в трактате «О движении мышц» было доказано, что все действия, выполняемые нами посредством промежуточных положений, требуют одновременной работы двух противодействующих мышц. Что касается большого пальца, то не существует непосредственно 53. противодействующей мышцы для сгибательного движения, так как для этого она, по необходимости, должна была бы находиться на самой середине наружной поверхности; но мы видим снаружи два сухожилия, находящиеся с каждой стороны медиальной части. Если оба они вытянуты, то приводят большой палец в положение полного разгибания; если они работают по отдельности, то тянут палец вбок, каждое в свою сторону. Функция притягивать большой палец к указательному возложена, кроме того, на маленькую мышцу, расположенную с одной стороны, а противоположное действие выполняется также большой мышцей ладони руки. Очень разумно, что большой палец может возможно дальше отклоняться от указательного и что в этом направлении его движение наиболее сильно, как разумное и противоположное движение для четырех остальных пальцев; ведь они должны в этом случае быть в состоянии возможно больше отдаляться от большого пальца. Выше было указано, насколько это полезно для функций кисти. Следовательно, и среди сухожилий, прикрепленных по сторонам пальцев, то, которое удаляет их от большого пальца, значительно больше того, которое их приближает. Все это было создано природой очень искусно, как четыре начала боковых движений, доступных одному только большому пальцу, 54. так и начала двух других, данных каждому из остальных пальцев; ведь в удалении и приближении к другим пальцам и состоит главная функция именно большого пальца. Итак, для того чтобы эти оба движения были бы возможно большими, природа добавила с каждой стороны две боковые мышцы: для того движения, которое относится к указательному пальцу — сухожилие и мышцу, находящуюся в этой области; для противоположного [отводящего движения — В.Т.] — другое наружное сухожилие и мышцу большого пальца. Итак, сухожилия были созданы: одно, чтобы приближать, другое, чтобы удалять большой палец от указательного; мышцы, продолжающие действия сухожилий, созданы: одна, чтобы возможна больше приближать, другая — возможно больше отводить. Итак, мышцы и сухожилия, двигающие пальцы, находятся в наилучших условиях, что касается их размера, числа и расположения. Если мы забыли что-либо маловажное, например, касающееся внутренних сухожилий и особенно сухожилия большого пальца, то мы еще вернемся к этому. Было уже сказано, что это последнее сухожилие должно быть простым и более тонким, чем остальные, и что оно должно прикрепляться ко второму суставу большого пальца; 55. но вот что еще не было сказано, а именно что каждое сухожилие было создано так, чтобы притягивать к своему началу все части, которые оно должно двигать, и что это начало находится ровно в центре сустава запястья, так как если бы большой палец был направлен к этой части, то с ним случилось бы что-либо другое, только не сгибание. Так и здесь проявилось замечательное искусство природы, и ты будешь по справедливости удивляться ему, если подумаешь, что начало сухожилия, предназначенного для сгибания большого пальца, должно было находиться в центре ладони. Но если бы дело обстояло так, то мышца, следующая за этим началом сухожилия, чтобы продолжать после него его направление, дошла бы до мизинца и приняла бы, таким образом, странное и мало подходящее по многим причинам положение. Во-первых, кисть была бы лишена углубления, которое служит при различных обстоятельствах, во-вторых, была бы уничтожена ее легкость; в-третьих, было бы затруднено сгибание пальцев; в-четвертых, а это было бы наиболее странным и невозможным, начало мышцы приходилось бы на мизинец; а если бы 56. это было так, то прикрепление нерва, идущего сверху к началу этой мышцы, было бы затруднительно или, вернее, невозможно, потому что он прежде всего вошел бы в эту мышцу сверху или по меньшей мере посредине. Если не было возможности поместить в этом месте сухожилие, которое должно управлять сгибательным движением большого пальца, и если это движение не могло выполняться, если бы сухожилие не занимало этого положения, то возникла бы опасность, что движение сгибательное или совсем уничтожилось бы, или было бы крайне затруднено. Какой выход нашла природа из такого большого затруднения? Она создала это сухожилие из перепонки [апоневроза — В.Т.], находящейся в области запястья; как иначе могла бы она поступить? Но она не протянула его непосредственно к большому пальцу и точку его отправления не поместила в те части, которые являются непосредственным продолжением этого пальца. Это сухожилие берет свое начало в той же точке, откуда исходит сухожилие, направляющееся к среднему пальцу, на большом протяжении которого оно долгое время лежит и с которым оно связано крепкими перепонками. Проходя эти перепонки, оно разделяется с ним после того, как дойдет до ладони, подобно тому как вожжи упряжек проходят через определенные кольца, прикрепленные к ярму. 57. Как вожжи, делая определенный изгиб и образуя своего рода угол в кольцах, поворачивают при их натягивании животными в сторону колец, точно так же сухожилие, натянутое управляющей им мышцей, обращает палец не к этой мышце, но к той точке, где она изгибается, пройдя через перепонки. Вот почему оно берет свое начало от одной общей с другими сухожилиями головки и имеет то направление, которое я указал. Почему оно наложено на другие сухожилия? Очевидно, потому, что оно является органом менее важного движения. Природа всегда помещает наиболее важное в глубине, а менее важное поверхностно. Все в силу той же предусмотрительности те из наружных сухожилий кисти, которые управляют пальцами, находятся на поверхности кисти, а сухожилия большого пальца — глубже их. То же самое относится и к внутренним сухожилиям, прикрепленным к четырем пальцам; те, которые проходят через глубоко лежащие части кисти, значительно больше тех, которые находятся над ними. Первые сгибают, будучи прикреплены к первому и третьему суставу после своего разделения, 58. вторые — только ко второму. Удивительны и не поддаются описанию как прикрепления сухожилий к костям, так и их взаимная связь. Никакое изложение не способно объяснить точно то, что может быть воспринято одними только чувствами. Все же следует попытаться рассказать, как все это происходит, так как нельзя восхищаться искусством природы, не изучив предварительно строения частей. Там, где сгибается запястье, мы видим две сухожильные перепонки, происходящие от мышцы и наложенные друг на друга: большая расположена глубоко, т. е. на костях, меньшая — поверхностно. Большая сухожильная перепонка, которая проходит глубоко, разделена на пять сухожилий; меньшая — поверхностная — разделяется на четыре, так как она не имеет продолжения к большому пальцу. Все сухожилия направляются по прямой линии к пальцам, причем меньшие расположены над большими и каждая из четырех пар на всем своем пути защищена плотной оболочкой. Дойдя до первых суставов пальцев, каждое из глубоких сухожилий сплющивается и сгибает косточку первой фаланги 59. посредством окружающей его перепончатой связки, затем каждая пара продолжает свой первоначальный путь прямо к оконечностям пальцев ниже других сухожилий, как и вначале, и также под защитой перепонок. Дойдя до уровня второго сустава, лежащее выше сухожилие, в свою очередь раздвоившись, охватывает своими расширенными раздвоениями лежащее ниже сухожилие и укрепляется на боковых частях косточки второй фаланги. Отсюда лежащее ниже сухожилие одно идет к третьему суставу и укрепляется у головки третьей и последней косточки пальца. Каждый сустав пальцев сгибается при помощи прикреплений, о которых я говорил, и разгибается наружными сухожилиями запястья. Несмотря на то что они значительно меньше ладонных сухожилий, мы распознаем их даже без анатомического вскрытия, так как они обнажены, выдаются и покрыты только перепонками и тонкой кожей, в то время как внутренние сухожилия покрыты 60. значительной толщей мякоти, служащей той полезной цели, на которую мы указали выше. Итак, из внутренних сгибающих пальцы сухожилий те, которые проходят глубоко, приводят в движение первый и третий суставы каждого пальца потому, что эти суставы имеют больше значения для действий пальцев, чем средний, и потому, что размер этих сухожилий позволяет им обслуживать два сустава. По тем же причинам маленькие сухожилия прикреплены к одному только суставу, а именно к среднему; ведь их объем не позволил им распределиться на два сустава, и если два других движения не нарушены, то и средний сустав двигается каким-то образом вместе с крайними по той причине, что, как было уже сказано, средний сустав — наименее важный из трех. В самом деле, мы не можем согнуть этот сустав, не сгибая двух смежных, находящихся выше и ниже, и, если они согнуты, невозможно, чтобы не был согнут и он. Итак, если сухожилие, приводящее в движение средний сустав, повреждено, а другое здорово, движение у среднего сустава тем не менее отчасти сохраняется; но если повреждено другое сухожилие, движение первой и третьей фаланги 61. теряется даже в том случае, если сухожилие средней фаланги цело. Следовательно, очевидно, что этот менее важный вид сухожилий с полным правом был помещен поверхностно. Итак, число, объем, расположение, разделение и прикрепление сухожилий — все это создано наилучшим образом.

Глава XVIII

Так как тело само по себе не обладает способностью чувствовать и так как было бы абсурдным, чтобы орган хватания был покрыт нечувствительной частью, то природа продвинула в мягкие покровы кисти значительное количество нервов, которые, спускаясь сверху, распределяются по всему органу. После того как это произошло, мякоть тотчас же превратилась в мышцу, если только правильно то, что рассеянные в теле нервы порождают мышцы: вытянув из них сухожилия, природа поместила их вдоль боковых частей каждого пальца — с левой стороны сухожилия правой кисти, с правой стороны — сухожилия левой кисти. Остальные сухожилия, находящиеся по сторонам каждого пальца, 62. природа вывела из мышц предплечья, и это не без основания, как будет показано в дальнейшем изложении, если сначала мы вернемся к тому, от чего мы отклонились. Так как было очень важно, чтобы все четыре пальца могли сжиматься одновременно, не тогда, когда мы берем предмет большого объема, но особенно, когда захватываем жидкое тело или небольшую вещь, то оказалось очень полезным, чтобы это сгибание происходило при наибольшем сближении пальцев, чтобы между ними не было никакого пустого пространства. Мы видим, что это происходит именно таким образом. Но дело обстояло бы иначе, если бы пальцы с боков не были покрыты мякотью и если бы сухожилия, приводящие их в движение, не выходили из одной и той же точки. В самом деле, эта точка, находящаяся около линии сгибания запястья и, так сказать, посередине находящейся здесь области, притягивая к себе все пальцы одновременно или каждый в отдельности, заставляет их оконечности пригибаться к ней. И вследствие этого, если сгибаются только первый и второй суставы, а третий остается разогнутым, концы пальцев остаются соединенными, несмотря на то что они более 63. тонки, чем остальная часть пальцев и между ними должен был бы существовать промежуток; но они остаются плотно соединенными, так как сходятся в одной точке — начале сухожилий. Ведь все сухожилия выходят из этой именно точки и направляются по прямой линии к пальцам, описывая в точке своего отправления равные углы. Поэтому совершенно неизбежно, что палец, притягиваемый сухожилием к своей точке, ложится на сухожилие и наклоняется, так сказать, к этой точке; поэтому, несмотря на все усилия, не удается согнуть растопыренные пальцы. Природа решила сделать невозможным то, что не могло бы служить нам на пользу. Но, ввиду того что, с другой стороны, нам приходится брать объемистые вещи двумя руками или одной, и ввиду того что в данном случае необходимо вытянуть пальцы и раздвинуть их возможно шире, природа предусмотрела и это действие, так как, производя боковые движения, дала возможность пальцам благодаря этому раздвигаться сколько угодно. 64. В самом деле, если бы пальцы были лишены этих боковых движений, они должны были бы раздвигаться при разгибании, так как их разгибательные сухожилия, подобно сгибательным, выходя из одной общей точки, разделяются под равными углами. Ведь все сухожилия, выходящие из одной точки и идущие по прямой линии, тем более расходятся друг от друга, чем более они удалены от своей исходной точки. Точно так же, по-видимому, обстоит дело с пальцами. В самом деле, если не пользоваться боковыми движениями, но только разгибательными и сгибательными, то при движении разгибательном пальцы разойдутся, а при сгибательном сойдутся. Итак, природа создала боковые движения не для того, чтобы просто растопыривать пальцы, но чтобы раздвигать их возможно больше. Поскольку пальцы обладают этими преимуществами, природа дала им еще одно, которое является небесполезным. В самом деле, мы можем сближать раздвинутые пальцы, когда они разогнуты, напрягая для пальца, находящегося справа от оси кисти, левое боковое сухожилие, а для пальца слева — правое боковое сухожилие. Наоборот, когда мы хотим возможно больше раздвинуть пальцы, 65. мы натягиваем правое сухожилие для пальцев справа и левое сухожилие для пальцев слева. Если бы мы не приводили в действие ни одного из боковых сухожилий, но только наружные сухожилия, пальцы приняли бы положение среднее между теми, о которых мы только что говорили, и у лиц, имеющих худощавую кисть, видно, как эти сухожилия идут по прямой линии от самого своего начала до кончиков пальцев. Подобно наружным сухожилиям, внутренние одинаково натянуты по прямой линии при всех движениях, при которых боковые сухожилия неподвижны. Когда действуют эти последние, то внутренние сухожилия принимают уже не прямое, а несколько косое направление. Посмотри и тут на удивительную премудрость демиурга. В самом деле, так как было целесообразнее, чтобы при сгибании пальцев прекращались боковые движения, ввиду того что они не приносили никакой пользы, и вновь приводились в действие при разгибании, так как при этом они являлись крайне полезными, он придал сухожилиям, управляющим боковыми движениями, такое строение, при котором они готовы действовать в смысле улучшения и лишены возможности действовать в смысле ухудшения. Прежде всего, поскольку он создал боковые сухожилия, 66. одни от маленьких мышц, расположенных во внутренней части кисти, другие от больших наружных мышц на предплечья, было необходимо, чтобы первые были меньше и слабее, а вторые — больше и сильнее, и, где им было лучше быть прикрепленными к каждому из пальцев, он их там и прикрепил; на правой руке он поместил более слабые слева по отношению к осевой линии тела, наиболее сильные — справа, а на левой руке более слабые — справа, а более сильные — слева. Кроме того, он не провел ни те, ни другие ровно посредине боковой поверхности пальцев, но наружные он поместил несколько выше, т. е. приближая их к разгибательным и удаляя от сгибательных. Вследствие этого боковое наружное движение должно было преобладать над внутренним и должно было прекращаться при сгибании пальцев. Мы уже говорили, почему хорошо, что это движение прекращается. Теперь мы скажем, почему хорошо, что оно наиболее сильное.

Глава XIX

Нам необходимы были эти боковые движения пальцев, чтобы иметь возможность дальше отодвигать их друг от друга, так что, если бы нам никогда не мог представиться случай для такого раздвигания пальцев, нам не было бы необходимости в них; но так как природа противопоставила большой палец другим, она предусмотрела как нечто важное, чтобы пальцы могли придвигаться к нему боковым движением. В самом деле, если при работах, когда приходится передвигать объемистые предметы, мы возможно больше должны раздвинуть пальцы, было целесообразно, чтобы четыре пальца могли обладать наружным вращательным движением, а большой палец — внутренним. Этому последнему природа дала довольно толстое сухожилие, которое управляет боковым внутренним движением; она уменьшила величину других не только потому, что мудрому демиургу не полагалось делать что-либо бесполезное, но и потому, что сила внутреннего сгибания уменьшилась бы, если бы ему было противопоставлено равнозначащее разгибательное движение; в самом деле, слабость является небесполезной для того, чтобы движение могло быть совершенно уничтожено при сгибании нами пальцев. Чтобы наше изложение было доказательным 68. и не слишком растянутым, следует вернуться к некоторым положениям, установленным в нашем труде «О движении мышц». Эти положения следующие: для всех суставов, как нами показано выше, существует среднее безболезненное положение; все остальные, отступающие от него в ту или другую сторону, менее болезненны, если они приближаются к среднему, и более, если они от него удаляются; абсолютно болезненны крайние положения, за пределами которых нельзя ни сгибать, ни вытягивать, так как эти положения возникают тогда, когда вызывающие их мышцы до крайности напряжены. Вполне естественно, что появляется боль, так как вызывающая движение мышца чрезмерно сокращается, а противодействующая мышца чрезмерно растягивается. При положениях, уклоняющихся от среднего в ту или другую сторону, работают или обе мышцы, или по крайней мере одна из двух; при среднем положении может не работать ни одна из них. Эго относится и к пальцам. Если опустить руку безвольно и пассивно, как это делают очень утомленные люди, ни одна из мышц пальцев не вступает в работу и кисть будет находиться 69. в среднем положении; если из этого положения захотят перейти в то или другое, то при разгибании неизбежно натянутся сухожилия и наружные мышцы, при сгибании же — в свою очередь внутренние. Если захотят одновременно и вытянуть пальцы, и выполнить боковое движение, то ясно, что будут действовать как разгибательные сухожилия, так и те, которые двигают в сторону. Точно так же, если захотят согнуть и двинуть в сторону, то вступят в действие сгибательные сухожилия и те, которые могут производить боковые движения. Но так как существуют два боковых движения, то, во-первых, место прикрепления сухожилия неизбежно исключает одно из двух, — наружное, если мы сгибаем пальцы, так как это сухожилие прикрепляется не прямо с боков, но скорее несколько выше около разгибательных сухожилий. Ведь было доказано в сочинении «О движении мышц», что одновременно нельзя выполнять два противоположных движения. Что же касается другого внутреннего движения, то не положение сухожилия является препятствием к его выполнению, так как его свободная исходная точка находится внутри, там где расположены сгибательные сухожилия, а, как было выше сказано, — 70. его слабость. В самом деле, если среди наружных сухожилий те, которые управляют разгибанием, крупнее двигающих в сторону, они все же не настолько превосходят их по объему, чтобы совершенно свести на нет действие этих последних. Но не легко сказать, насколько внутренние сухожилия превосходят боковые; ведь лучше это увидать, чем познать при помощи рассуждений, что сухожилия, приросшие сбоку, слабы, трудно видимы вследствие небольших размеров и что другие не только самые большие из всех сухожилий кисти, но и двойные. Поэтому необходимо, чтобы, когда крупные сухожилия сгибают пальцы, маленькие увлекались силой движения. В общем, если на тело воздействуют два начала движения, имеющие боковое направление по отношению друг к другу, причем одно из них значительно сильнее другого, то, по необходимости, более слабое будет сведено на нет; но если превосходство небольшое или если оба одинаковой силы, то тело получает движение, слагающееся из действия этих двух. Мы чуть ли не ежедневно видим тому тысячи примеров, и чтобы привести таковой, 71. тотчас же вообразили два судна, идущие на веслах при ветре, который одновременно дует им в борта. Если сила гребцов и ветра одинакова, то в результате неизбежно получается сложное движение. Они будут двигаться ни прямо вперед, ни совсем в сторону, но в среднем направлении; если, напротив, сила гребцов превосходит силу ветра, судно будет двигаться скорее прямо, чем в сторону, а если наоборот, то оно скорее будет двигаться в сторону, чем вперед. Если одна сила настолько значительнее другой, что эта последняя окажется побежденной, то в результате судно понесет в сторону; когда сведена на нет сила гребцов, оно пойдет вперед, если не хватит силы ветра. Как? Если бы ветер был только легким ветерком, если бы судно было длинным и легким, если бы оно было снабжено большим количеством гребцов, то разве почувствовалось бы движение, вызываемое ветром; но если бы ветер был очень сильным, судно же — очень большим и тяжелым, имеющим только двух или трех гребцов, работу гребцов невозможно было бы заметить. Таким образом, движение маленьких сухожилий настолько слабо, что в том случае, если они работают без содействия больших сухожилий, они могут двигать пальцы только очень ограниченно; 72. совершенно не будет заметно, если в то же время будут действовать большие сухожилия. Но так как большинство врачей не знает и того, насколько движение небольших мышц и само по себе слабо, они, конечно, путем рассуждений не могли установить того факта, что это движение неизбежно должно было уничтожиться при своем соединении с очень сильным движением. Причина этого незнания в том, что наружное движение, двигающее пальцы в сторону, будучи очень резким, заставляет думать, что всякое движение, возвращающее пальцы из этого крайнего положения в положение противоположное, зависит от внутреннего сухожилия. Поэтому следовало измерять силу каждого из боковых движений, не исходя из крайних точек, но исходя из среднего положения. Положение считается средним, когда разгибательные сухожилия являются совершенно прямыми. В самом деле, если бы боковые сухожилия были перерезаны, разгибательные или сгибательные движения нисколько бы не пострадали. Исходя из того положения, которое удерживает пальцы выпрямленными, ясно будет видно, какова сила 73. каждого из боковых движений. Рассуждая таким образом, ограниченность бокового внутреннего движения станет для тебя очевидной.

Глава XX

То, что касается боковых движений, было достаточно показано. Мы сказали, что внутреннее должно было быть более слабым и что оба существуют одновременно с разгибательным, но прекращаются при сгибании; конечно, все это приложимо к четырем последним пальцам. Противоположный же им большой палец, имеющий особое положение, имеет по этой причине такие сухожильные прикрепления и функции, которыми не обладают другие пальцы. Внутреннее движение сгибания, более сильное для других пальцев, является наиболее слабым для него; боковые движения, наиболее слабые для других, наиболее сильны у него. Самое тонкое сухожилие помещено внутри; самые широкие находятся по бокам в противоположность тому, как у других пальцев. Как для четырех пальцев наиболее сильным движением было сгибание и требовались два сухожилия, так из боковых движений большого пальца наиболее важным является наружное; поэтому оно выполняется мышцей, расположенной с этой стороны, а также сухожилием, 74. прикрепленным к первой фаланге. От какой мышцы берет начало это сухожилие и как оно направляется к основанию большого пальца, мы скажем, когда будем рассматривать все остальные сухожилия, прикрепленные к пальцам.

Глава XXI

Теперь не следует обойти молчанием то, что, рассуждая на эту тему, говорят некоторые из тех, кто разделяет мнения Эпикура — философа и Асклепиада — врача, но следует тщательно изучить их речи и показать, в чем они ошибаются. По мнению этих лиц, не потому, что сухожилия плотны — движения энергичны и не потому, что они тонки — движения слабы, но они в силу необходимости становятся теми или иными, в зависимости от тех функций, которые они выполняют в жизни, и величина сухожилий является необходимым следствием силы движений. Когда их упражняют, они лучше питаются и развиваются, как это и вполне естественно; когда же ведут праздную жизнь, они атрофируются и становятся тонкими. Не потому, говорят они, что было бы лучше, чтобы энергичные движения 75. выполнялись сухожилиями сильными и плотными, а слабые — сухожилиями тонкими и малосильными, сухожилия устроены природой такими, каковы они есть — в противном случае и у обезьян не было бы свойственных им пальцев; но, как было сказано выше, плотность есть неизбежное для сухожилий следствие их упражнений как хорошо питаемых, слабость же — следствие их бездеятельности как плохо питаемых. Но, о удивительные люди! мы вам ответим: поскольку вы взялись доказать, что величина сухожилий не зависит ни от упражнения, ни от его отсутствия, вам бы следовало то же самое сделать по отношению к их числу, положению, прикреплениям, остановиться немного на их различиях по возрасту и, кроме того, еще не утверждать с такой смелостью об обезьянах то, что вам совершенно неизвестно. Ведь вы найдете не только плотные сухожилия, но и двойные, управляющие каждым из сильных действий. Для различных возрастов мы не найдем никакой разницы в числе; наоборот, у новорожденных детей и даже у утробного плода, хотя они и не выполняют никаких функций 76. при помощи этих сухожилий, мы находим двойными те сухожилия, которые должны быть такими, и находим крупными те, которые должны быть крупными, если только вы не полагаете, что органы становятся двойными у тех, кто их упражняет, и что половина их исчезает у тех, кто бездеятелен. Если это так, то те, которые сильно трудятся, будут, без сомнения, иметь по четыре ноги и по четыре руки, тогда как те, которые живут в праздности, будут иметь по одной ноге и по одной руке. Или, вернее, не является ли это пустой болтовней людей, не стремящихся найти истину, но, наоборот, старающихся затуманить и скрыть прекрасные открытия, которые удалось сделать. Как, в самом деле, объяснить, что у пальцев на обеих руках находится тридцать суставов, каждый сустав имеет начало и прикрепление сухожилий с четырех сторон, как было уже сказано, тогда как среди всех суставов пальцев только первый сустав большого пальца имеет сухожильные прикрепления только по бокам и с наружной стороны, но никакого внутреннего? Если сосчитать количество всех сухожильных прикреплений на всех десяти пальцах, то получится число 120; это вытекает из того, что имеется 30 суставов 77. и для каждого — четыре прикрепления. Но так как одного прикрепления не хватает у каждого большого пальца, то остается 118. Клянусь богами, — так как вам нечего возразить по поводу наличия такого большого числа сухожилий, их величины, места и способа их врастания, в то время как вы находите чудесную аналогию для каждого пальца, во всех этих прикреплениях, и отсутствует только одно у большого пальца и это не без основания, так как оно нам не нужно, — то как, говорю я, можете вы утверждать, будто все это произошло случайно и без всякого искусства? Конечно, если бы мы сгибали этот сустав большого пальца, как другие, то я знаю, вы стали бы горько и сильно порицать природу за бесполезный труд — создание ни к чему ненужного движения и лишнего сухожилия. Итак, поскольку она полностью позаботилась об этих 118 местах, нуждавшихся в прикреплении сухожилий, и оставила у двух больших пальцев пустым только одно место, которое в них не нуждалось, то как можете вы ей не удивляться? Было бы гораздо лучше, если бы вы были более склонны хвалить то, 78. что хорошо, чем порицать то, что плохо, раз вы не могли нам ничего сообщить о той большой пользе, которая произошла бы от чрезмерного сгибания первого сустава большого пальца. Только в этом случае, т. е. если бы вы доказали, что было забыто полезное движение, вы могли бы обвинять природу в неопытности, но вы этого не можете. В самом деле, когда мы доводим сгибание четырех пальцев до крайнего предела, как мы об этом говорили выше, нам необходимы для всех этих функций два движения большого пальца — одно, чтобы некоторым образом заполнить пустое пространство по направлению к указательному пальцу, другое при накладывании большого пальца на остальные, когда мы их сжимаем и стягиваем к внутренней стороне кисти. Первое из этих движений находится в зависимости от одного из двух сухожилий, производящих движения большого пальца в сторону, второе выполняется тем, которое может сгибать второй сустав и которое берет свое начало, как мы сказали, в общей точке сгибающих пальцы сухожилий и прикрепляется к внутренней стороне второй косточки большого пальца. Но что касается строения этого сухожилия, а 79. также всех остальных, это отчасти уже сказано, а отчасти будет выяснено во второй книге.

Глава XXII

Припомним теперь функции большого пальца, о которых мы говорили выше и которые, как мы доказали, имеют назначение, одинаковое с назначением четырех соединенных вместе пальцев, ему противоположных. Мне кажется, что народ назвал его anticheir — «заменой руки», имея в виду именно это его назначение, как если бы он заменял всю кисть, потому что видел, что действие этой части тела исчезало как при ампутации большого пальца, так равно и остальных четырех пальцев. Точно так же, если как-либо страдает половина большого пальца, кисть становится столь же бесполезной и изувеченной, как и при подобном же изувечении остальных четырех пальцев. Итак, вы, знаменитые софисты, ловкие презиратели природы, видали ли вы когда-нибудь у обезьян этот палец, который обычно называют anticheir, а Гиппократ называл большим? Если вы его не видали, то как осмеливаетесь говорить, что обезьяна во всем похожа на человека? Если же вы его видели, то он показался вам 80. коротким, тонким, уродливым и абсолютно смешным, как, впрочем, и само животное. «Красива обезьяна всегда в глазах детей», — говорит нам один древний писатель[11], желая этим сказать, что это животное является смешной игрушкой для детей, которые им забавляются, так как оно старается подражать всем поступкам человека, но всегда неудачно, и дает повод к смеху. Или ты никогда не видел обезьяны, старающейся играть на флейте, танцевать или писать, одним словом, делать то, что так хорошо выполняется человеком? Ну, что ты скажешь об этом? Удается ли ей это так же, как нам, или она — только смешной подражатель? Может быть, ты покраснеешь, сказав противное? Во всяком случае, о премудрый обвинитель! Природа ответила бы тебе, что животному, смешному по своей духовной сущности, следовало дать тело соответствующего строения; впрочем, продолжение этой речи покажет, каким образом все тело обезьяны является смешным подражанием человеческому. Что же касается кисти, взгляни теперь, насколько ее кисть смешна, представив себе вместе со мной, что если бы живописец или скульптор, 81. изображая кисть человека, ошибся в своем изображении достойным осмеяния образом, его промах имел бы лишь тот результат, что он воспроизвел бы кисть обезьяны. Ведь мы находим именно забавными те подражания, которые, передавая сходство большинства частей, жестоко ошибаются в наиболее важных. Какую пользу можно извлечь из четырех хорошо сложенных пальцев, если большой палец так плохо устроен, что не может больше носить названия большого? А ведь таков он у обезьян; больше того, он абсолютно смешон и мало отстоит от указательного. И в этом случае природа оказалась справедливой, как часто привык называть ее Гиппократ, облекая смешную душу в смешное тело. Итак, Аристотель вполне прав, заявляя, что все животные обладают возможным для них строением, стараясь доказать искусство, с которым создано каждое из них. Но на ложном пути находятся те, которым недоступно понимание порядка, господствовавшего при создании животных, и в особенности понимание того, кто создан совершеннее всех; они вступают в горячий спор и страшатся, как бы им не доказали, что они обладают или душой более мудрой, чем неразумные животные, или 82. телом, устроенным, как подобает животному, одаренному разумом. Но оставим этих людей.

Глава XXIII

Чтобы закончить первую книгу, мне остается сказать несколько слов о целесообразности как числа, так и неодинаковости пальцев, а затем я кончу. Ведь это вовсе нетрудно выяснить, если рассмотреть, для чего мы прибегаем к помощи пальцев. Если бы число пальцев было меньше, чем оно есть, они выполняли бы большинство своих функций менее совершенно, тогда как ни одна из них не требовала большего их числа. Ты легко признаешь, что если бы пальцев было меньше, это нанесло бы ущерб многим из их функций, рассматривая каждую из них в отдельности. Удаляя большой палец, мы уничтожили бы силу всех остальных, так как без него ни один палец не мог бы сделать ничего существенного. Из остальных указательный и средний пальцы, следуя за большим, по своему положению, занимают следующее за ним место и по своей полезности. Схватывание мелких предметов, почти все, что касается занятия искусствами, работа, при которой приходится прибегать к силе, очевидно, требует их употребления. 83. Палец, следующий за средним, и мизинец менее полезны, чем другие, но польза их ясно выступает, когда нужно кругом охватить взятый предмет, так как, поскольку предмет является маленьким или мягким, следует согнуть пальцы и сжать их со всех сторон вокруг него. При этом действии самым полезным является большой палец, созданный для того, чтобы прикрывать все остальные; по своей силе указательный палец следует за ним. Если же нужно взять предмет твердый и объемистый, следует охватить его, раздвигая пальцы, возможно шире. В этом случае пальцы, будучи многочисленными, лучше охватывают вещь, умножая точки соприкосновения. Я думаю, что выше было уже установлено, что боковые движения пальцев очень действенны для этих функций; в результате того что большой палец обращается внутрь, а все остальные — кнаружи, круговым, т. е. вращательным, их движением, тело со всех сторон заключается в круг, а если круг замкнут, то ясно, что большее количество пальцев было бы лишним. В самом деле, пяти пальцев достаточно для этой цели, а природа не создает ничего лишнего, так как она в равной мере заботится о том, чтобы не делать ни больше, ни меньше. 84. Недостаточное количество пальцев делает действие невозможным, а излишек их мешает частям, достаточным для действия, становясь посторонней, и тем самым стеснительной тяжестью. И тот, у кого вопреки природе имеется шестой палец, подтверждает наше рассуждение.

Глава XXIV

Почему пальцы неодинаковы? Почему средний длиннее остальных? Или это потому, что было более целесообразным, чтобы их концы оказались все на одной линии при охвате какого-либо объемистого предмета или когда желательно удержать между пальцами мягкие или маленькие тела? Ведь независимо от того, хотят ли крепко держать большой предмет или с силой бросить его, равномерный захват его со всех сторон очень полезен. При подобных действиях все пять пальцев как бы образуют окружность круга, особенно когда они охватывают предмет совершенно округлый. В самом деле, в этом случае получается вполне ясное представление о том, что происходит и при других телах, но с меньшей очевидностью, 85. а именно что концы пальцев, находясь друг против друга и со всех сторон на одной линии, делают захват более крепким и бросание — более сильным. Я думаю, что то же явление имеет место на триремах, у которых концы весел приходятся на одной линии, хотя в действительности весла неодинаковой длины. С той же целью средние весла сделаны наиболее длинными. Мне кажется, что в предшествующем изложении я достаточно ясно доказал, что если кисть собирается сжаться, когда мы хотим плотно схватить тело маленькое или мягкое, то полезность неодинаковости пальцев очевидна, сказав, что большой палец, пригнутый к указательному, образует своего рода крышку для пустого пространства. Добавив сейчас еще несколько слов, я надеюсь доказать это полностью. В самом деле, если для выполнения всех этих действий предположить, что маленький палец — мизинец сделался длиннее или что один из средних короче, или, наконец, большой палец, противопоставленный другим, изменил либо положение, либо длину, то ясно обнаружится, насколько 86. существующее строение является наилучшим и какое большое неудобство для всех действий произошло бы в результате малейшего изменения существующего расположения пальцев. Мы не могли бы надлежащим образом взять в руки ни большие, ни маленькие предметы, ни удерживать мягкие тела, если бы величина одного из пальцев была каким-либо образом изменена. Отсюда можно ясно видеть, насколько их настоящее строение целесообразно.

Глава XXV

Пора на этом закончить свою первую книгу. Во второй я буду говорить об остальных частях всей руки, а именно о запястье, предплечье и плече. В третьей я доказываю мудрость природы при построении ног. После этого в четвертой и пятой я буду говорить об органах питания, а в двух последующих о легких. В двух других я займусь головой. В десятой я изложу только строение глаз. Следующая книга будет содержать органы лица. Двенадцатая начнется с описания области позвоночника. 87. Тринадцатая закончит то, что относится к позвоночнику, и дополнит то, что осталось недоказанным о плечах. В двух следующих я опишу детородные органы и все, что касается области седалищной кости. Шестнадцатая займется органами, общими всем животным, т. е. артериями, венами и нервами. Семнадцатая явится как бы эподом всего труда, описывая расположение всех этих частей по отношению к их собственной величине и доказывая полезность моего труда в целом.

Глава I

88. Приступив в предыдущей книге к описанию назначения частей человеческого тела, я прежде всего указал метод, позволяющий установить ту пользу, ради которой природа создала каждую из этих частей. Я начал свое изложение с кисти как органа, наиболее характерного для человека. Предполагая приступить по порядку к описанию каждой из частей, составляющих руку, чтобы не оставить не исследованным ничто, даже самое незначительное, я прежде всего рассмотрел пальцы и доказал, 89. что все их части свидетельствуют об удивительном искусстве природы. В самом деле, их число, занимаемое ими положение, их размер и их взаимная связь доказывают, как было выше указано, что они так целесообразно устроены в связи с функциями всего органа, что трудно было бы вообразить другое, лучшее строение. Так как предыдущая книга закончилась описанием движения пальцев, то, указав предварительно на применение каждого из них и затем на производящие движения сухожилия, берущего свое начало либо от мышц, охватывающих локтевую и лучевую кости, либо от маленьких мышц, расположенных на кисти, было бы разумно начать настоящую книгу с описания тех мышц, о которых придется в ней говорить. Природа так удачно распорядилась ими, поместив в удобном месте, предохранив место возникновения мышц, от всякой опасности, а их концы направив куда следует и дав им подобающий размер, защиту и число, что нельзя представить себе лучшее строение. Прежде всего начнем с их числа, так как следует, прежде чем говорить об их полезности, установить, 90. каково их общее число, в какой области каждая из них расположена, каким движением они управляют. Все их число в предплечье и в кисти достигает двадцати трех. Кисть имеет семь маленьких; такое же число больших мышц охватывает всю внутреннюю область предплечья; девять других занимают всю наружную область.

Глава II

Маленькие мышцы, находящиеся в кисти, выполняют одно из боковых движений. Из числа мышц, расположенных на внутренней стороне локтевой кости (péchys, cubitus), две самые большие сгибают пальцы; две следующие за ними по величине, также в числе двух, сгибают пальцы; две следующие за ними по величине, также в числе двух, сгибают все запястье. Две косые поворачивают сперва меньшую лучевую кость в локте (kerkis, radius), а затем вместе с ней весь орган ладонью вниз [в положение пронации — В.Т.]. Остающаяся седьмая самая маленькая из всех идущих вдоль предплечья, если верить предшествовавшим мне анатомам, также сгибает пять пальцев; в действительности же она не приводит в непосредственное движение ни одного пальца. 91. Эта мышца была создана для совершенно замечательной функции, о которой мы будем говорить в дальнейшем. Из девяти мышц, расположенных с тыльной стороны предплечья, одна разгибает четыре пальца, за исключением большого; две другие — двигают их в сторону, четвертая — двигает только большой палец, сообщая ему самое косое из наружных, доступных ему движений; другая выполняет другое движение большого пальца и умеренно разгибает все запястье. Две другие мышцы выполняют это разгибательное движение запястья с большой силой. Остальные две мышцы поворачивают меньшую кость — лучевую — наружу [производя супинацию — В.Т.]и увлекают в этом движении всю кисть. Это устройство было раскрыто путем анатомического исследования, и дальнейшее покажет, с какой целью было предпринято каждое из них, но ясность требует, чтобы мы прежде всего кратко остановились на тех названиях, которыми будем пользоваться в этом трактате. Вся рука делится на три большие части, которые называются: верхняя часть руки — плечо (brachion), предплечье (péchys) и оконечность руки — кисть (acrócheir). 92. Здесь совсем не место говорить о верхней части руки (плече). Предплечьем (péchys) называется вся часть руки, находящаяся между запястьем и локтевым суставом. Локоть, — говорит Гиппократ, — та часть, на которую мы облокачиваемся. Одна из костей предплечья, большая часть которой составляет то, что Гиппократ называет локтем, и которую жители Аттики называют локтевым отростком (olécranon) — дело в том, что вся кость называется, более специально, локтевой, — будет тебе казаться расположенной ниже, когда вся рука занимает среднее положение между поворотом ладонью вверх и поворотом ладонью вниз; другая же лучевая кость (kerkis) будет находиться сверху. Ввиду такого устройства можно сказать, что предплечье имеет внутреннюю и наружную поверхности, верхнюю и нижнюю части. Выпуклые апофизы [костные отростки — В.Т.], заметные на локтевой и лучевой костях, сочленяющиеся у запястья, называются или просто апофизами, чем они в действительности и являются, или головками и мыщелками (cóndyloi)[12]. Узнав значение этих принятых терминов, ты узнаешь теперь, о чем будет говориться дальше.

Глава III

93. Число мышц, находящихся в кисти, легко видеть. Каждый палец имеет, как было сказано и раньше, собственную небольшую мышцу; затем дополнительно присоединяются две мышцы, образующие так называемые возвышения большого пальца (thénara); это — самые большие, проходящие в этой области мышцы, и благодаря им мясные покровы на руке выпуклые по бокам и впалые посередине. Из этих двух мышц одна сильно отводит от других пальцев большой палец, а другая — мизинец. Так природа использовала и эти мышцы для полезной цели: с одной стороны, она их создала, чтобы возвышения — тенары (thénara) были мясисты и выдавались над серединой кисти; с другой стороны, поскольку мышцы были налицо, она не потерпела, чтобы они были бесполезной и неподвижной массой тела, но поручила им двигать пальцы в определенном направлении. Ведь в самом деле, мышца, находящаяся между большим пальцем и указательным, была создана для того, чтобы эта часть кисти была мясиста; природа воспользовалась и этой мышцей для выполнения движения, возвращающего большой палец к указательному. Ведь зная, 94. что большой палец нуждался в сильных боковых движениях, она возложила их не только на вышеупомянутые мышцы, но, вытянув из мышц предплечья крепкие сухожилия, она прикрепила их к нему. Так и по отношению к мизинцу, она тоже поручила то из боковых движений, которой удаляет его от других, не одной только вышеназванной мышце; но движение, приближающее его к другим, она поручила одной мышце, расположенной позади него. Что касается аналогичных движений трех остальных пальцев, которые также не должны были быть сильными, как было указано в предшествующей книге, то природа возложила их выполнение только на одни мышцы, расположенные в кисти. Так как имеются четыре маленькие мышцы для пальцев, сверх того две для большого пальца и одна для мизинца, то все эти семь мышц были вполне разумно помещены в самой кисти; столь же разумно от каждой из них идет одно сухожилие. В самом деле, они не могли быть ни разделены на большее число сухожилий, будучи совсем маленькими, ни, если бы они были больше, иметь положение и назначение, необходимое для того, чтобы свести в одну точку начало нескольких движений. Предшествующая книга установила, что это было возможно и в то же самое время полезно для мышцы, разгибающей пальцы, для тех, которые их сгибают, а также для тех, 95. которые удаляют остальные пальцы от большого. Так как это тоже было доказано — одного сухожилия было достаточно для разгибания каждого пальца, но для сгибания требовалось два: одно сухожилие, двигающее первый и третий сустав, другое — приводящее в движение второй; одна только наружная мышца была создана для разгибания всех пальцев, но не одна — для сгибания всех. Ведь так как сухожилия двойные, то и мышцы, являющиеся их продолжением, тоже созданы двойными и очень крупными, потому что сухожилия были таковыми. Но наружная мышца значительно меньше, так как и ее сухожилия значительно меньше.

В предыдущей книге было изложено учение о назначении сухожилий. Конечно, вполне разумно, что из двух внутренних мышц та, сухожилия которой приводят в движение первую и третью фаланги, более толстая, тогда как та, сухожилия которой двигают вторую, значительно тоньше; и здесь величина мышц пропорциональна величине сухожилий. Больше того, мышца, порождающая наиболее крупные сухожилия, назначенные для двойного движения, расположена глубоко; другая, напротив, 96. поверхностна; ведь природа всегда лучше защищает те части, которым поручено выполнение наиболее многочисленных и наиболее полезных функций. Эти две мышцы занимают самую срединную область, так как, согласно тому, что мы сказали выше, было бы лучше, чтобы начала сгибательных сухожилий также доходили до средней области. С каждой стороны находится мышца, сгибающая запястье. Мы затронем вопрос о полезности, этих мышц, когда будем говорить о движениях запястья. Остается пятая мышца, находящаяся среди тех, которые протянуты вдоль внутренней стороны предплечья (péchys), — поверхностная и в то же время самая тонкая из числа перечисленных. Относительно нее ошибались все предшествовавшие мне анатомы, думая, что она служит для сгибания пальцев. Они не только сделали эту ошибку, но и совершенно не знали о существовании маленьких мышц, сгибающих первую фалангу мышц. Эту ошибку мы сами разделяли с ними в течение продолжительного времени. Эти маленькие мышцы мною подробно описаны в работах: «О расчленении мышц» и в «Началах анатомии». Я хотел продолжать это изложение, не упоминая о тех, 97. которые ошибались; вначале я даже принял это решение, но при рассмотрении этого вопроса я побоялся, как бы те, кто будет знакомиться с моей работой, видя мое разногласие с другими анатомами, не подумал, что ошибаюсь я, а не они. Легче, как мне кажется, заподозрить в ошибке одного человека, чем всех остальных. Подобное мнение тем скорее может составиться у людей, которые плохо знакомы с нашими другими работами по анатомии, в которых, указав предварительно, в чем ошибались наши предшественники при анатомировании, мы объяснили и причины их ошибок, причины, которые вовлекут в те же ошибки приступающих и теперь к анатомированию, если они не будут осторожны. Лица, присутствующие при наших рассечениях, поражались не тем, что анатомы не знали не только некоторых сухожилий, участвующих в движении, но пропустили и целые мышцы; они называют слепыми тех, кто впадает в столь грубые ошибки. Итак, оставив в стороне другие особенности, ускользнувшие от их внимания в анатомии кисти, кто не увидит, если он только имеет глаза, что каждый палец не только разгибается 98. и сгибается, но и двигается в сторону? Между тем, когда анатомы упоминают о сухожилиях, приводящих в движение пальцы, они подразумевают те, благодаря которым они разгибаются и сгибаются, не зная, что и для боковых движений неизбежно существуют известные закономерности движений. Неужели ты также удивишься или откажешься верить, что малозаметные анатомические особенности оказались неизвестными тем, кто не признает фактов, видимых и без рассечения. Да будет это сказано один раз в общих словах и для всей остающейся части моего труда во избежание неоднократного повторения одного и того же. Мы дошли теперь до описания явлений, которые ясно обнаруживаются при анатомировании и которыми до нас никто подробно не занимался. Следовательно, тот, кто хочет созерцать создания природы, не должен доверяться трудам по анатомии, а должен полагаться на свои глаза или посещая нас лично, или кого-нибудь из тех, кто обычно работает с нами или сам занимается анатомированием из любви к науке 99. Если же он будет довольствоваться только чтением, он тем более будет полагаться на моих предшественников-анатомов, так как ведь и числом их значительно больше.

Глава IV

Но вернемся к нашей отправной точке и поговорим о мышце, которая видна поверхностно под кожей внутренней части предплечья, об этой неизвестной ни одному анатому мышце, покрывающей всю внутреннюю оголенную и лишенную волос часть кисти и созданной ради значительной полезности, о которой я скажу несколько дальше по окончании части моего труда, посвященной мышцам предплечья, приводящим в движение пальцы. С ладонной стороны, как было уже сказано, имеются только две мышцы и четыре — с тыльной, — одна разгибающая четыре пальца и помещающаяся, не без основания, посреди других, что было указано выше; две другие мышцы тянутся с каждой стороны; под ней расположена мышца, производящая боковые движения двух самых маленьких пальцев. С ними смежны две другие мышцы, сливающиеся вместе да определенной точки и рассматриваемые по этой причине анатомами как единая. От одной берут начало два сухожилия, идущие к двум пальцам, каждое к одному; 100. одно сухожилие направляется к самому длинному пальцу, занимающему по своему положению середину, другое — к указательному пальцу. От другой мышцы отходит сухожилие, прикрепляющееся к самому большому пальцу, называемому также «антихейр». Все эти мышцы, прекрасно расположенные на предплечье, двигают пальцы в боковом направлении. В самом деле, подобно тому как мышца, производящая прямое разгибание четырех пальцев, занимает середину, так и мышцы, производящие боковые движения, расположены в тех частях, к которым они должны притягивать пальцы; а это опять-таки, я думаю, является очень большим доказательством удивительного искусства. Ведь природа, словно неопытный работник, не поручила осуществлять боковые движения пальцев мышцам, расположенным вблизи, но поручила их отдаленным и в то же время наиболее пригодным для этих функций. Начало большого пальца находится так близко от лучевой кости (kerkis), что почти с ней соприкасается. Все же мышца, приводящая его в движение, отходит от локтевой кости (péchys). То же самое относится и к мышце, которая дает боковое движение двум следующим за ним пальцам; таким образом, она действует противоположно той, 101. которая поворачивает все запястье. В самом деле, эта последняя, начинаясь на лучевой кости, соединяется посредством маленького сухожилия с частью, находящейся перед указательным и средним пальцами; можно заметить, что по своему взаимному положению они образуют фигуру, похожую на букву «хи» (X). При своем возникновении они действительно заняли положение, соответствующее тем движениям, которые каждая из них должна была выполнять. Еще больше ты убедишься в том, что было изложено, если рассмотришь все мышцы, двигающие запястье, — о нем я буду говорить в дальнейшем, — присоединив к этим мышцам еще другое сухожилие большого пальца, чтобы исчерпать все, что касается этих мышц. Выше было установлено, что для большого пальца, конечно, будет лучше, если вообще среднее напряжение его будет происходить благодаря действию не одного сухожилия, а двух боковых. Выше были также описаны сухожилие и мышца, которые поворачивают его к указательному пальцу. Та же, которая удаляет его от этого пальца, имеет общее начало (kephalé, caput) с той, которая поворачивает все запястье ладонью вверх. Она была создана круглой в качестве поддержки, 102. идущей вдоль пальца до последней фаланги. Мышца, отходящая от общей с ней головки (kephalé), которая, расширяясь, прикрепляется к части запястья, расположенной перед большим пальцем, поворачивает кисть наружу. Так как запястье имеет четыре движения: разгибание, сгибание, поворот внутрь и наружу, то и существуют два сухожилия и две мышцы для сгибания и два сухожилия и две мышцы для разгибания. Те же мышцы управляют боковыми движениями; при повороте внутрь им помогает пятая мышца, расположенная с наружной стороны предплечья и оканчивающаяся в середине пясти (metacarpion) двойным сухожилием. Сухожилия, сгибающие запястье, расположенные оба с внутренней стороны предплечья, идут одно к области, находящейся над мизинцем, другое к области, расположенной над большим пальцем. Точно так же две разгибающие мышцы, лежащие с наружной стороны предплечья, прикрепляются одна над мизинцем, другая над большим пальцем. Если обе эти мышцы сокращаются вместе, — 103. они сгибают кисть, если это внутренние мышцы; они ее разгибают, если это наружные. Если одна из них сокращается, будь то внутренняя мышца, расположенная около большого пальца, или наружная около мизинца, кисть слегка поворачивается внутрь. Если внутрилежащая мышца со стороны мизинца или наружная со стороны большого пальца будет сокращаться, то кисть слегка поворачивается наружу. Если же две мышцы, внутренняя со стороны большого пальца и наружная со стороны мизинца, будут сокращаться вместе, то кисть поворачивается внутрь не слегка, а насколько возможно. Подобно этому, если сокращаются одновременно внутренняя мышца со стороны мизинца и наружная — со стороны большого пальца, кисть полностью поворачивается ладонью вверх. Так как для наиболее употребительных в быту действий поворот кисти внутрь с одновременным ее разгибанием является во многом наиболее полезным положением, было необходимо, чтобы это движение было лучше обеспечено, чем движение ладонью кверху. Поэтому природа добавила пятое раздвоенное сухожилие, отходящее от мышцы, находящейся на лучевой кости и прикрепляющееся в области пясти, соответствующей среднему 104. и указательному пальцам, чтобы поручить ему это движение, пронацию. Почему же природа не поручила одному только сухожилию или одной только мышце разгибание и сгибание кисти? Я полагаю, что моему изложению недостает еще решения этой проблемы. Это прежде всего потому, что одна мышца не могла бы обеспечить для всего сочленения точное и сильное сгибательное движение; наоборот, сустав легко смещался бы и был бы слабым. При настоящем же расположении кисть отличается твердостью и уверенностью в своих движениях. Затем природа не нашла бы свободной среднюю часть, где она неизбежно должна была бы поместить еще одно сухожилие, потому что это пространство заполнено внутри мышцами, сгибающими пальцы, а снаружи разгибающими; кроме того, ей потребовались бы еще другие сухожилия для выполнения боковых движений. При настоящем расположении и ввиду того, что разгибающие и сгибающие мышцы двойные, мы благодаря им пользуемся другими движениями кисти; мышцы, производящие их, не лишены благоприятного положения, и, таким образом, мы действуем значительно сильнее и увереннее, чем если бы они были построены так, как предполагалось выше. Все это было необходимо 105. именно так, как есть. Здесь следует внимательно отнестись к дальнейшему изложению и различать движения кисти от движений всего предплечья. Предплечье имеет четыре движения, аналогичные движениям кисти, на которых мы и остановимся подробнее в дальнейшем. Теперь же относительно их достаточно знать, что если держать кисть совершенно неподвижной, то можно ясно заметить эти четыре движения предплечья, производимые его сочленением с плечевой костью, и будет видно, что эта часть конечности разгибается, сгибается, поворачивается внутрь и наружу, причем кисть остается неподвижной. Сустав между локтевой костью и средней частью плечевой является местом разгибания и сгибания. Боковые вращательные движения выполняются сочленением лучевой кости с наружной стороной головки локтевой кости.

Дальнейшее изложение в нужный момент познакомит с мышцами, прикрепленными к области каждого из этих суставов, расскажет, каковы они и каков их объем. Теперь же достаточно знать, что сгибательные 106. и разгибательные мышцы предплечья лежат на плечевой кости, что мышцы, вызывающие вращательное движение, прикреплены к самой локтевой кости, что они косые, поскольку их движения наклонны, и что они прикреплены к лучевой кости, потому что это движение осуществляется сочленением ее с плечевой костью. Дальше будет сказано и об этих движениях. Здесь о них было упомянуто, так как я намеревался перечислить все мышцы предплечья. Ведь ясно видно, что природа вполне разумно создала девять наружных и семь внутренних мышц, снабдив каждую из них двойной мышцей, о которой я только что говорил; так что мышц предплечья, предназначенных для движения кисти, семь на наружной части и пять на внутренней. Лучше сделать в нескольких словах беглый обзор их, чтобы легко вспомнить то, что будет сказано об их назначении.

Глава V

Самая большая — мышца, которая сгибает первый и третий суставы каждого из четырех пальцев, тянется вдоль всего предплечья, где она занимает всю середину 107. внутренней его части. Затем мышца, расположенная над ней и соединенная с ней, посылает к четырем пальцам сухожилия, которые прикреплены, как мы сказали, ко второму суставу. После них идет третья мышца, подобно им протянутая вдоль предплечья и расположенная под кожей; она покрывает всю внутреннюю поверхность ладони. Эти три мышцы занимают среднюю часть, две другие, маленькие, расположены с каждой стороны от них. Они сгибают запястье и прикреплены одна по направлению к мизинцу, другая — к большому пальцу. Из числа мышц, расположенных на наружной стороне предплечья, та, которая разгибает четыре последних пальца, расположена поверхностно под кожей, заполняя главным образом среднюю область органа; другие отклоняются от средней области и идут в косом направлении; две направляются к трем самым большим пальцам, последняя дает расширения к двум меньшим. Из трех других одна, как уже было сказано, расположенная на локтевой кости, разгибает запястье при помощи одного только сухожилия. А из двух, расположенных на лучевой кости, одна, проходя наклонно 108. над мышелком (cóndylon) этой кости, раздваиваясь, разгибает запястье и в то же время отделяет большой палец от других. Другая, находящаяся над ней в наружной части, которая, как мы сказали, доходит до запястья впереди указательного и среднего пальцев, поворачивает кисть внутрь и разгибает запястье.

Глава VI

Мне остается сказать о сухожилии, находящемся под кожей ладони и берущем свое начало от прямой средней мышцы, которая меньше четырех остальных, потому что она не приводит в движение ни одного сочленения. Расположенная поверхностно под кожей, она занимает среднюю область органа. Ее сухожилие образуется до достижения им запястного сустава и начинает уплощаться, когда оно доходит до уровня этого сустава. Там оно походит на вторую кожу, белую и бескровную, лежащую под всей кожей кисти и пальцев. Итак, можно снять со всего тела кожу; и мне кажется, 109. что по этой самой причине говорят, что кожа называлась derma[13]. Но та, которая покрывает ладонь, о которой здесь идет речь, так же как и находящаяся на подошве стопы, обтягивающая лоб и почти все лицо и другие части тела животного, не может быть содрана вследствие прикрепления к ней сухожилий и мышц. Говоря о каждой части тела, я расскажу, как к ней прикрепляются эти мышцы и сухожилия и ради какого их назначения. Следующий факт надлежит знать в общих чертах, а именно, что природа для некоторых частей создала некоторые сухожилия наподобие кожи, может быть, с целью или придать ей более тонкую чувствительность, или произвольное движение, или чтобы сделать ее менее подвижной, твердой или лишенной волос. Что касается кистей, этого орудия хватания, следовало, как мне кажется, чтобы кожа на них была малоподвижна, чтобы наряду с другими функциями сделать совершенным и уверенным схватывание малообъемистых предметов и в то же время, чтобы эта часть была одарена более тонкой чувствительностью, чем остальные участки кожи. Было бы нецелесообразно, чтобы существовало одно орудие для хватания, а другое 110. — для осязания или отдельный орган, чтобы брать посторонний предмет, поднимать его, перемещать и всячески обрабатывать и, кроме того, еще другой орган, чтобы узнавать у захваченного тела степень тепла и холода, твердости и мягкости и другие различия, доступные осязанию. Лучше, если тотчас по взятии предмета в руки можно было бы судить об его природе. Конечно, было бы ничуть не полезнее и не удобнее, если бы труд этого распознавания был поручен другому органу тела, помимо кисти, и не следовало возлагать это на всю кисть целиком, но только на внутренние части, благодаря которым она является органом хватания. Если требовалось, чтобы кисть стала органом осязания, то, поскольку она была органом хватания, было бы разумным, чтобы те же части, благодаря которым она является орудием хватания, служили бы ей и как органу осязания. Отсутствие волос, вызванное подкожным распределением вышеназванного сухожилия на ладонной стороне кисти, немало помогает точному распознаванию осязаемых качеств. Ведь если бы она была покрыта густой шерстью, она не могла бы непосредственно трогать тела, с которыми она приходит в соприкосновение, так как шерсть раньше заставляла бы коснуться себя; 111. теперь же, так как она совершенно гладкая, ни одна часть предмета, с которым она входит в соприкосновение, не может от нее ускользнуть; входя в непосредственное соприкосновение со всей поверхностью тел, она ощущает их на всем протяжении. Так как расширение сухожилия придает твердость этой части руки, то всем очевидно, что такое устройство полезно для многих производимых нами действий. Вот почему сухожилие маленькой мышцы покрывает внутреннюю часть кисти.

Глава VII

Пора вернуться к тому, что осталось сказать по поводу локтевой и лучевой костей; ведь почти все, что касается этих костей, было уже рассмотрено. Остается коснуться еще весьма немногого относительно косых мышц, приводящих в движение лучевую кость. Почему существуют две мышцы, поворачивающие лучевую кость внутрь, и две возвращающие ее наружу и почему они не имеют сухожилий? Относительно мышц, разгибающих и сгибающих запястье, было указано, что самым рациональным для этих мышц было прикрепление их по две вместе к оконечностям костей, которые надлежало привести в движение. 112. То же самое справедливо и по отношению к тем, которые двигают лучевую кость. В самом деле, и в данном случае не лучше было бы доверить все это движение одной только мышце, прикрепленной к середине лучевой кости, чем создать две мышцы, чтобы прикрепить одну у верхних частей, соседних с предплечьем, а другую у нижних, соприкасающихся с запястьем. Каждая из них имеет большое протяжение и прикреплена не только к оконечностям кости, потому что обе срастаются с ней своими мясистыми частями, прежде чем превратиться в сухожилия. Так как их прикрепления слабы, они должны охватывать большее пространство, для того чтобы прочность, которую дает прикрепленное к одной точке сухожилие, благодаря крепости своих волокон, была бы возмещена многочисленностью слабых мясистых прикреплений. Если кто помнит, что было сказано выше, то он уже знает причину, почему было неудобно и невозможно, чтобы из этих мышц могли образоваться сухожилия; если же он забыл, я напомню это вкратце. Кость не принимает мышечных прикреплений или потому, что она твердая, или потому, что маленькая, или потому, что казалось лучшим, чтобы этот орган был лишен мяса и был легким. Нельзя ссылаться ни на одну из этих причин, 113. имея в виду лучевую кость, так как она ни тверда, ни маленькая и легкость или мясистость не имеют для нее никакого значения. Кроме того, ввиду непосредственной близости этих двух костей было невозможно, чтобы мышца, берущая свое начало на локтевой кости, могла стать сухожильной при своем прикреплении к лучевой кости. Сухожилия обязаны своим происхождением постепенному слиянию нервов и связок, разбросанных в мякоти мышц. Но эта постепенность требует довольно большого протяжения, особенно если речь идет о слиянии крупной мышцы. Мышца, находящаяся на верхней части лучевой кости, служит доказательством того, что я говорю правду. Из всех четырех здесь упомянутых мышц это — единственная, образующая перепончатое сухожилие, берущее свое начало на внутренней стороне лучевой кости около запястья. В самом деле, одна только эта мышца должна была осуществлять движение этой кости, охватывая ее немногочисленными прикреплениями, так как в отношении мясистых волокон она является самой длинной не только из всех двигающих лучевую кость, но и из всех остальных мышц предплечья. Вот почему число этих мышц равняется четырем, 114. а они имеют косое направление и целиком мясисты, за исключением четвертой, только что упомянутой, так как она, как я уже сказал, дает начало очень короткому перепончатому сухожилию. Природа поместила каждую из них в наиболее подходящем месте: мышцы, долженствующие поворачивать этот орган внутрь, она поместила во внутренней части и глубже, чем другие, для лучшей их защиты; ведь раньше было сказано, что большинство и притом самых необходимых и сильных движений выполняется кистью, повернутой внутрь. Мышцы же, поворачивающие руку наружу, природа по необходимости должна была поместить на наружной стороне. Но было невозможно поместить эти две мышцы, подобно внутренним мышцам, на двух крайних оконечностях лучевой кости. В самом деле, часть, граничащая с запястьем, которая должна была быть легкой и немясистой, а кроме того, будучи уже занята началами сухожилий, приводящих в движение кисть, не могла вместить две косые мышцы. Поэтому одну из этих мышц, состоящую почти исключительно из мякоти, природа спрятала в пространстве, образованном расхождением двух костей, и протянула ее от локтевой кости 115. по направлению к лучевой. Так как ей было невозможно поместить другую мышцу в этом же пространстве, хорошо уже, что она вместила одну мышцу, и так как у нее не было другого свободного места, то она поместила ее над самой лучевой костью, сделав ее самой длинной из всех мышц, расположенных в этой части органа. Ее верхний конец доходит до наружной части мыщелка плечевой кости. Находясь на известном расстоянии над мышцами этой области, она спускается в их середину там, где образуется ее наиболее узкая часть. Этот ее конец, верхний, имеет как бы вид головки. Другой, нижний, тот, который приводит в движение лучевую кость, прикрепляется на внутренней стороне около ее сочленения с запястьем, оканчиваясь перепончатым сухожилием. Мои предшественники-анатомы жестоко ошибались и при описании этой мышцы по многим причинам, изложенным мною в «Руководстве по анатомии». Но пока, как мне кажется, мое изложение достаточно доказало великое мастерство природы в способе размещения этих мышц. Для их предохранения она скрыла в середину 116. органа внутренние мышцы и одну из внешних, так как было невозможно поместить там обе и так как функции плеча не очень страдают, если мышца, лежащая на лучевой кости, подвергается какому-либо повреждению. Но если поражена внутренняя мышца, то будут парализованы самые важные функции кисти. В самом деле, она не может быть повреждена внешним ударом, если расположенные в этой области кости не будут ранее полностью раздроблены или сломаны. Природа в своем предвидении всегда дает подобную защиту наиболее необходимым частям. То же самое можно сказать о сухожилиях, двигающих пальцы и запястье, о чем было уже упомянуто несколько выше: менее важные заложены поверхностно, более необходимые — глубоко. Поскольку природа, как мы уже сказали, была вынуждена поместить поверх лучевой кости наименее нужную мышцу, она вполне разумно направила ее к наружным частям плечевой кости; ведь только благодаря этому положению она могла стать косой, что было необходимо ей, так как она осуществляет боковое движение. Итак, совершенно ясно для всякого, кто хотя бы с некоторым вниманием прослушал вышеизложенное, что природа хорошо сделала, 117. создав мышцы в таком значительном числе, каждую из них такой, какой она есть теперь, и расположив их такими, какими они являются теперь, принимая во внимание длину, положение и деление сухожилий. Если в моем изложении осталось что-либо без объяснения, как, например, какой-нибудь вопрос, аналогичный уже сказанному или тому, что в дальнейшем подвергнется рассмотрению, то это нетрудно будет найти тем, которые уже владеют столькими методами изучения; лишь бы только они всегда оставались верными одному из этих методов, который, как яркий свет, направит нас[14] куда следует и быстро приведет к открытию того, что исследуется. Этот метод был указан с самого начала нашего изложения. Что же это за метод? Необходимо точно знать функции и прежде всего строение каждой части, рассматривая факты, открываемые анатомированием на основании собственных наблюдений; ведь теперь книги тех, которые называют себя анатомами, изобилуют тысячами ошибок, которые мы отмечаем в другом труде, указывая не только ошибки, допущенные по отношению к каждой части, но и выявляя причины этих ошибок. 118. И нетрудно будет установить назначение частей, если только тебе вполне знакомо их строение, имея наставником самою природу. Приведем пример: так как сухожилия лежат на запястье у оконечностей локтевой и лучевой костей, оконечностей, лишенных мяса, обнаженных и скользких благодаря выпуклой форме, то только путем анатомирования можно установить, каким образом природа позаботилась об их безопасности. Нет человека, до такой степени несообразительного, кто бы, видя кость, имеющую бороздку, равную сухожилию, которое она должна принять, еще искал бы, сомневался и спрашивал, приняла ли природа меры для их безопасности. Человек небольшого ума и непросвещенный может еще колебаться, отметив этот порядок на одной, двух или трех костях. Но постоянно наблюдая, что при прохождении каким-либо нервом или сухожилием значительно выпуклой кости происходит одно из трех: или кость имеет углубление, или прободение, или, по меньшей мере, нерв обвивает основание кости и никогда не идет обнаженным 119. и без защиты на выпуклости, то ему вполне станет ясным, какое искусство проявляет природа, защищая каждую часть. Но если будет признано еще, что не только нервы и сухожилия, но также сосуды укреплены в бороздках костей посредством перепонок, которые окружают их и сверху и снизу, то, мне кажется, тем более нужно согласиться, что природа приняла все эти меры, чтобы сделать все части защищенными. Эти предосторожности приняты как для всех частей тела, так особенно и для выпуклых костей запястья. В самом деле, апофизы лучевой и локтевой костей были выдолблены, чтобы принять сухожилия трех мышц, расположенных на наружной части органа и приводящих в движение запястье. Вследствие этого все находящиеся в этой части сухожилия окружены со всех сторон широкими толстыми и твердыми перепонками, отходящими от костей, на которых расположены сухожилия, так что они нелегко повреждаются от внешних ударов и не страдают от твердости костей. Подобно тому, как для того, чтобы доказать, что природа позаботилась о безопасности частей, достаточно внимательно наблюдать факты, открываемые анатомированием, 120. точно так же можно доказать, что она дала каждой мышце и каждому сухожилию величину, соразмерную с функциями, как это было указано в первой книге, поручая движения более слабые небольшим мышцам и сухожилиям, а движения более сильные — мышцам, которые она создала не только более крупными, чем остальные, но даже двойными. Я доказал, что природа с удивительным искусством установила как общее число мышц, так и их расположение, и что касается их, то мне нечего больше добавить.

Глава VIII

Но пора перейти к беседе о костях, начиная с кисти, так как число костей в ней также очень значительно. Выше было сказано, что каждый палец обязательно должен был иметь три кости именно той формы, того положения и той величины, которые они имеют в действительности. Но ничего не было сказано, почему природа создала запястье из восьми косточек, а пясть — из четырех различной формы, и почему кости запястья расположены двумя рядами, а кости пясти — в один ряд? Ничего 121. также не было сказано раньше ни о форме, ни о твердости, ни о расположении этих костей. Начнем же свое исследование с их числа. В самом деле, нам может показаться странным, что демиург вселенной, создавший из одного целого бедро и плечевую кость, — эти два самых больших члена туловища, — снабдил такую небольшую часть, как запястье, восьмью, а пясть — четырьмя костями. Что касается пальцев, то разнообразие положений, принимаемых ими при движениях, является доказательством целесообразности их числа, но ничего подобного мы не видим по отношению к запястью и пясти. Однако, — ведь надо же вознаградить себя, утверждая противное, как где-то сказал Гиппократ[15], — эти части так искусно расположены, что ничего не нужно для полного их совершенства. Докажем это: ни одна из восьми костей запястья ни в чем не похожа на соседнюю ни по форме, ни по величине. Однако же они соединены с такой соразмерностью, что с трудом удается установить их число: если только ты не удалишь аккуратно связки и не освободишь запястье от покрывающих его перепонок, ты подумаешь, что все кости составляют одно целое. Как можно не признать удивительного искусства, соединенного с предусмотрительностью, в том факте, 122. что запястье, состоящее из нескольких костей различной формы с внутренней стороны, было создано, насколько это требовалось для кисти, вогнутым и выпуклым со стороны внешней, тоже согласно необходимости. Придать верхней части, той, которая граничит с предплечьем, выпуклость такой формы и такой соразмерности, что она своей фигурой и размером наилучшим образом приспособлена к тому, чтобы сочлениться с костями, находящимися над ней, — разве это не является для запястья лишним доказательством наилучшей предусмотрительности и совершенного мастерства? Конечно, ты придешь в восхищение не только от этого устройства, но посмотри также на нижнюю часть: ты увидишь там четыре маленькие расположенные одна за другой ямки, образующие сустав с косточками пясти. Хрящ покрывает не только эти углубления, но и все точки соединения костей между собой внутри запястья. Снаружи все эти части сдерживаются вместе крепкими перепонками, служащими связками для суставов и прикрытием для костей, которые они окружают. Что же касается пясти, то четыре параллельные кости направляются к пальцам; они отделены друг от друга и 123. не полностью соединены вместе, как кости запястья; ведь они должны сочленяться с пальцами, частями, предназначенными к возможно более широкому расхождению, тогда как верхние части запястья сочленяются с окончаниями лучевой и локтевой костей, которые соединены. С наружной стороны кости пясти слегка выпуклы, но с внутренней стороны они скорее уплощены, так как, находясь за запястьем, они должны сообразоваться с его формой; и они так сходны, что соединения тех и других представляют собой две гладкие поверхности, с внутренней стороны вогнутую, а с наружной — выпуклую. Поэтому, когда нам нужно разогнуть кисть, наружные сухожилия разгибают все пальцы, как бы загибая их кверху, и в то же время разгибается находящийся позади кисти запястный сустав. Сжатые между пальцами и предплечьем, с силой приподнимаемые сухожилиями, как бы рычагом, запястье и пясть вынуждены выйти из своего первоначального положения. Но, не имея возможности двинуться к наружной стороне вследствие напряжения находящихся там сухожилий, им остается возможность смещения внутрь и, сжимаемые со всех сторон, они со всей силой устремились бы в эту сторону, если бы связки их были тонкими и слабыми; теперь же 124. сила этих связок приходит им на помощь, так что они не могут вывихнуться. Итак, каждое сочленение, взятое в отдельности, смещается очень незначительно, но в результате всех этих смещений получается большой силы движение. На долю сухожилия падает главное усилие (dýnamis) при осуществлении этих движений. Вытягиваясь на выпуклостях костей, они оттесняют их внутрь, в результате этого во время напряжения возникает двойное ощущение, доступное для чувств. С одной стороны, начинает исчезать бывшее прежде полым внутреннее пространство [кратер ладони — В.Т.], заполняемое оттесненными к нему косточками, с другой стороны, исчезает существовавшая первоначально снаружи выпуклость. Итак, запястье и пясть могут быть разогнуты не только потому, что заполнено полое пространство кисти, но и потому, что выпрямляется выпуклость. Если же мы хотим сделать ладонь углубленной, мы поступаем совершенно наоборот. Ослабляя натянутые наружные сухожилия и натягивая внутренние, мы сгибаем пальцы. При помощи всех этих движений каждая кость легко возвращается на то место, которое она занимала на наружной стороне. Ни одно из этих двух движений никогда не могло бы 125. осуществиться, если бы кости не могли подаваться, а они не подавались бы, если бы составляли одно неделимое целое. Отсюда следует, что кости запястья и пясти, обладая благодаря своей многочисленности способностью менять положение, делают кисть то по возможности углубленной, то снова плоской, так как нам поочередно необходимы эти два положения. Одно из этих положений исчезло бы совершенно, если бы кости не были многочисленны. Подобное строение обеспечивает не только функцию кисти, но и устойчивость. Если бы между пальцами и предплечьем находилась одна сплошная кость, вогнутая изнутри, и выпуклая снаружи, и обнаженная, как ей подобало быть, — согласно тому, что было указано выше, — она легко подверглась бы перелому под воздействием всякого ударившего по ней твердого тела, а если бы она была сломана, целостность органа была бы разрушена, как нарушается все, состоящее из одного только куска. Теперь же, поскольку эта кость состоит из двенадцати косточек[16], пострадает только двенадцатая часть комплекса, если будет повреждена одна кость. Но, чтобы совершенно устранить возможность ее повреждения, было лучше, если бы она состояла из нескольких костей и притом таких твердых, какими они и являются. В самом деле, уступая ударяющим их телам, они ослабляют благодаря своим сочленениям силу удара этих тел. 126. Точно так же наступательные орудия, как, например, копье и всякое подобное тело, легче пронзают ткань, когда она напряжена, чем когда она ослаблена, потому что в первом случае есть сопротивление, а во втором — ткани, пассивно подаваясь, ослабляют силу тел, которые их ударяют. Кости запястья и пясти благодаря своему соединению пользуются двумя преимуществами: невосприимчивостью к повреждениям, обусловленной совокупностью костей, и невосприимчивостью, зависящей от природы каждой из них в отдельности. Первое обязано их числу, второе — твердости. Разнообразие формы способствует невосприимчивости целого: ведь кисть тысячью способами подается под поражающими ее со всех сторон ударами. А если бы все кости были одной формы, кисть не находилась бы в безопасности, так как она не могла бы подаваться в разных направлениях. Вот почему кости кисти многочисленны и так соединены и сейчас.

Глава IX

Почему существуют восемь косточек в запястье и четыре — в пясти и почему хорошо, что их не больше и не меньше? Я изложу это ниже, предварительно напомнив то, что было сказано в конце первой книги, 127. частью же доказав это теперь. В первой книге объяснено, почему было лучше, чтобы не было ни больше, ни меньше пяти пальцев. Но почему пальцы кисти расположены не так, как пальцы на стопах, на одной линии, но большой палец противопоставлен другим? Об этом было уже сказано и раньше, но здесь следует добавить то, что было опущено выше. Стопа является органом хождения, а кисть — органом хватания. Стопе требовалась твердость поступи, а кисти — разнообразие хватательных движений. Для устойчивости стояния требовалось, чтобы все пальцы были размещены в одном ряду. Необходимость принимать различные положения для хватания требовала, чтобы большой палец был противопоставлен другим. Если бы большой палец был прямо противопоставлен другим пальцам, занимая середину внутренней части запястья, многие из действий кисти пострадали бы, особенно те, которые выполняются при помощи поднятия большого пальца (thénaron) одной только кисти либо двух сразу. Вот почему следовало, чтобы он был помещен сбоку и очень далеко отстоял от других. Так как боковое положение может быть двояким и большой палец можно было поместить или со стороны мизинца, 128. или со стороны указательного пальца, было разумно поместить его со стороны указательного, так как кисти в этом случае должны были быть обращены друг к другу, а иначе они были бы повернуты в противоположном направлении. Кроме того, при предельных сгибаниях пальцев мизинец не оставляет никакого пустого пространства, указательный же — довольно значительное, которое, очевидно, нуждается в большом пальце как в крышке. Поскольку было необходимо, чтобы большой палец помещался в этой области, природа соединила его первую фалангу суставом с ближайшей костью запястья. Если бы он был соединен с какой-либо костью пясти, он не мог бы достаточно отклоняться от указательного, а в таком случае плохо действовал бы и совместно с этим пальцем, а также с каждым из остальных, и еще хуже, если бы нужно было охватить предмет. В каждом из этих действий назначение большого пальца очевидно из-за большого расстояния, отделяющего его от других пальцев. Вот почему природа отставила этот палец возможно дальше от других.

Глава X

Природа поместила между предплечьем 129. и четырьмя пальцами запястье и пясть, состоящие из многих костей по причинам, о которых мы сказали выше. Но почему запястье состоит из восьми костей, а пясть — из четырех? Это подлежит сейчас рассмотрению. Пясть состоит из четырех костей, по-видимому, потому, что хотя число пальцев равняется пяти, но большой палец сочленяется с запястьем, а из других каждый сочленяется с костями пясти. Надо сначала доказать, почему было необходимо, чтобы запястье состояло из восьми костей и чтобы они были расположены двумя рядами. Природа отделила друг от друга кости пясти для того, чтобы они соединялись с костями пальцев, далеко отстоящими друг от друга; таким образом, природа сама подготовила расхождение мышц, о чрезвычайно разумном устройстве которых было сказано выше. Все кости запястья соприкасаются друг с другом; те, которые связаны с предплечьем, соединены более тесно, связанные с пястью — менее. Было необходимо, чтобы первые составляли как бы одно целое и были некоторым образом как одна кость соединены с костями предплечья и выполняли разнообразные и сильные движения. В самом деле, все сильные 130. действия кисти это движения, происходящие в сочленении запястья с предплечьем. Что касается других костей, то не было необходимости, чтобы они были как одно целое соединены с костями пясти, отделенными друг от друга; им не приходится выполнять никаких сильных движений. Для их сохранности значительно полезнее было более слабое соединение, так как подобное устройство успешнее отражает силу внешних ударов. Так как, с одной стороны, было лучше, чтобы кости запястья были многочисленны, а с другой, — чтобы те, которые граничат с предплечьем, были связаны иначе, чем граничащие с пястью, природа разместила их в два ряда. Так как числу костей пясти необходимо равняться четырем, первая же кость большого пальца расположена рядом с ними на одной линии, ввиду чего некоторые анатомы относят ее к костям пясти, и так как весь ряд пясти сочленяется с нижней частью запястья, то эта часть вполне разумно была составлена из четырех костей, тогда как другая, которая сочленяется с предплечьем, — из трех. Ввиду того что запястье, сочленяющееся с предплечьем, должно было быть очень узким, а прикрепление пальцев — очень широким, 131. вся средняя часть насколько отходит от обоих концов, настолько становится уже и уплощается и тем более она приближается к ширине и к сужению, чем более удаляется от оконечностей. Итак, между предплечьем и пальцами имеется три ряда костей: первый — со стороны предплечья, состоящий из трех костей, второй — из четырех, третий, сочленяющийся с предыдущим, — из пяти, из которых одна кость относится к большому пальцу, четыре другие составляют пясть. Итак, может показаться, что запястье состоит из семи косточек. Но если ты затем послушаешь то, что будет сказано специально об удлиненной косточке, расположенной с внутренней стороны запястья, посредством которой оно сочленяется с небольшим апофизом (apóphysis) локтевой кости, если ты сам услышишь, ради чего природа создала эту кость, ты вполне убедишься, что для запястья нельзя было придумать лучшего строения, чем из восьми косточек, — ни более, ни менее. Так как по этому вопросу вполне достаточно сказано, то дальнейшее изложение коснется апофизов и эпифизов не только запястья, но вообще всех членов.

Глава XI

132. Так как в том месте, где кости особенно велики и должны образовать суставы, необходимо, чтобы одна кость принимала, а другая — была принята; в то же время, поскольку необходимо, чтобы та, которая принимает, имела впадину, а та, которая входит, представляла собой выпуклость, природа создала апофизы для одних и эпифизы для других. У входящих костей они выпуклы и со всех сторон закруглены, у костей принимающих они вогнуты внутрь, а снаружи выпуклы. Итак, чтобы запястье могло сочлениться с оконечностями локтевой и лучевой костей, каждая из этих двух костей вполне естественно обладает эпифизом, выпуклым и закругленным снаружи и вогнутым внутрь. Эпифиз лучевой кости снабжен кругом и на всем своем протяжении валиком, плотно сжимающим находящийся с этой стороны край запястья. Эпифиз локтевой кости не совсем такой же. Но внутренняя часть, обращенная к лучевой, похожа на эпифиз этой последней кости; другая же часть, которая по прямой линии продолжает в длину этот орган, оканчивается круглой головкой, которая помещается в суставной впадине [glenoeidés — похожей на желудь — В.Т.] — запястной кости, 133. находящейся с этой стороны, так что сочленение запястья двойное: одно образуется оконечностями запястных костей, входящих во впадину, расположенную между эпифизами лучевой и локтевой костей; другое, небольшое, образуется костью, охватывающей маленький апофиз локтевой кости. Этот последний был создан ввиду вращательных движений кисти для поворотов внутрь и наружу; при помощи другого большого сочленения запястье разгибается и сгибается. Именно ввиду этих функций оконечности лучевой и локтевой костей были созданы шаровидными. Но природа воспользовалась этим устройством для другого назначения, согласно своему обыкновению пользоваться для одной функции частью, предназначенной для другой; она поместила головки сухожилий, приводящих в движение пальцы, во впадины, образованные промежутками между возвышенностями. Таким образом, она снабдила эти сухожилия своего рода стеной или башней как надежным средством защиты.

Глава XII

Так как с наружной стороны имелась выпуклость, достаточная для оконечности локтевой кости, а внутренние части были опущены вследствие маленького апофиза, направленного к наружной стороне вниз 134. и охваченного, как мы уже сказали, одной из запястных костей, природа поместила и здесь в качестве ограды продолговатую кость, направляющуюся прямо внутрь и защищающую мягкие части, находящиеся в этой области, и особенно нерв, идущий из спинного (notiaion) мозга и распределяющийся по внутренней стороне кисти. Это — восьмая кость запястья. Выше мы ничего не сказали о весьма удачном ее строении. Так как существует полное соответствие между всеми косточками запястья, то природа, не имея места, где бы она могла поместить в полной безопасности кость, о которой идет речь, по своей премудрости изобрела много удивительного. Прежде всего она сделала нижний конец этой косточки очень тонким, надеясь только таким способом найти подходящее для ее прикрепления место. Затем, подняв ее в достаточной мере, она сделала другой ее конец губчатым и хрящевидным. Таким образом, она подготовила пространство, достаточное для прикрепления сухожилия, сгибающего запястье в этом месте. Ведь оно было слишком объемисто, чтобы при помощи столь маленького хряща прочно укрепиться на одной из костей самого запястья, поэтому природа прикрепила его к гороховидной кости и 135. тонкий конец этой кости направила книзу и поместила его между костью, охватывающей маленький апофиз локтевой кости, и большой головкой, также называемой мыщелком (cóndylon), откуда начинается маленькая шейка, которая, отходя от наружных и внутренних частей, затем оканчивается другой маленькой головкой, сочленяющейся, как было выше указано, с одной из костей запястья. Эта хрящевидная кость, находясь в очень небольшой впадине, неизбежно подвергалась бы опасности и обладала бы большой подвижностью; но природа соединила ее с соседними костями крепкими связками, которые тянут одинаково во всех направлениях, так что она держится прямо и с трудом скользит по валику кости, охватывающей маленький апофиз локтевой кости. Так как большое сухожилие, сгибающее запястье, прикрепляется к головке этого апофиза и должно было притягивать к себе маленькую кость, опрокидывая ее, природа противопоставила ему другую равную силу, поместив на противолежащих частях связку, оканчивающуюся у пясти. Таким образом, хрящевидная кость, 136. натягиваемая одинаково со всех сторон, никуда не сдвигается. Таково устройство костей запястья со стороны мизинца. Что касается внутренней области, соответствующей большому пальцу, то, так как и здесь была нужна некоторая защита для одного из нервов, спускающихся сверху, т. е. для того, который частично разветвляется на наружную сторону кисти, и, кроме того, нужна была поверхность для прикрепления тех из сгибательных сухожилий кисти, о которых мы еще не говорили, и так как не было места, чтобы поместить там другую кость, аналогичную той, которая находится со стороны мизинца, природа прибавила к первой кости запястья удлиненный апофиз, губчатый и хрящевидный идущий к внутренней части кисти, и сюда она прикрепила это сухожилие, сгибающее кисть. Природа не захотела ограничить все прикрепление только одним этим апофизом; она продолжила его до пясти, ради большей прочности сделав это сухожилие раздвоенным, и прикрепила к заднему концу костей, соответствующих указательному и среднему пальцам. То, что природа сделала на внутренней стороне кисти для сухожилий, осуществляющих движение первого и третьего суставов пальцев, природа по тем же причинам 137. сделала и для этой области. В самом деле, эти сухожилия, которые не должны были кончаться у первой фаланги, но продолжиться до третьей, она прикрепила к костям посредством связок. То же самое касается сухожилия, о котором сейчас идет речь; она прикрепила его не непосредственно к апофизу, но к связке, которая его окружает, чтобы оно могло продвинуться дальше, так как сухожилия, непосредственно прикрепленные к костям, тут и кончаются. Природа создала еще другой апофиз, состоящий из одной маленькой хрящевидной кости, соединенной крепкими связками с костью запястья, о которой идет речь, и с той, которая следует за ней и сочленена с первой фалангой большого пальца, чтобы прикрепить и здесь одно из двух разветвлений сухожилия, которое, как мы сказали раньше, приводит в движение большой палец и запястье. Таким образом, можно было бы считать кость у запястья девятой, но анатомы се не считают, как не считают и другие кости, называемые сесамовидными (sesamoeidés), которые природой помещены около многих других суставов ног и рук с целью их защиты. Два других 138. сухожилия, приводящие в движение запястье, оба расширяясь, прикрепляются одно к костям пясти, находящимся впереди указательного и среднего пальцев, другое — на кости пясти перед мизинцем, как было выше указано. Но ни то, ни другое не нуждалось ни в апофизе, ни в эпифизе, ни в каком-либо другом наружном выступе кости; и им достаточно было прикрепления к кости посредством хряща, поскольку они сравнительно маленькие и управляют слабыми движениями. Я изложил почти все наиболее важное, касающееся кисти; если же я позабыл какую-либо незначительную подробность, то всякий легко ее заметит, как я уже сказал, разбирая строение этого органа. Так, например, то, что из четырех сухожилий, разгибающих и сгибающих запястье, два наружных окажутся явно косыми и что одно из них прикрепляется на наружной стороне кости, находящейся перед мизинцем, тогда как другое — на внутренней стороне той, которая находится перед большим пальцем. Если вглядеться внимательно, то легко увидеть, что внутренние сухожилия также имеют известный наклон и что 139. подобное положение является для них полезным не только, чтобы разгибать и сгибать запястье, но чтобы также давать кисти боковое движение. И того, что я сказал, достаточно, относительно этого.

Глава XIII

Теперь надо рассказать о положении и устройстве лучевой кости, а также о локтевой. Вполне разумно, что положение лучевой кости наклонно, равно как локтевой — прямое. Необходимо было, чтобы и положение каждой из этих двух костей соответствовало характеру их взаимных движений. Сгибательное и разгибательное движения совершаются по длине органа, а поворот внутрь и наружу — это движения боковые. Вследствие этого лучевая кость с изгибом, а локтевая прямая. Последняя служит для разгибательных и сгибательных движений, а первая — для вращательного. По той же причине суставные поверхности обеих этих костей, сочленяющихся с плечевой костью, различны; но об этом я скажу несколько дальше. Что касается лучевой кости, то я уже сказал, что она с изгибом. Так как изогнутое положение всегда может быть двояким, потому что 140. оно, начинаясь во внутренних частях, оканчивается с наружных или, наоборот, начинается в наружной части и кончается во внутренней; я сейчас объясню, почему природа избрала для лучевой кости из этих двух второе направление. Что касается боковых движений руки, то, как сказано выше, движения назад (hýptios) — супинация служат функциям, наименее многочисленным, в то время как движения вперед (pronés) — пронация — служат функциям, более многочисленным и важным. Вот почему природа расположила лучевую кость так, что она легко повинуется движениям пронации, ставя свой верхний конец на наружную головку плечевой кости и направляя нижний конец к большому пальцу. При противоположном положении лучевая кость легче осуществляла бы движения супинации, чем пронации; ведь пронация является фигурой, наиболее близкой к теперешнему положению, а супинация наоборот. В самом деле, для всего, что движется, переход быстрее и легче к тому, что близко, и труднее к тому, что дальше. Вот почему лучевая кость с изгибом и почему этот изгиб именно таков. Но почему она лежит на локтевой кости? Потому что локтевая кость длиннее лучевой и потому что она занимает самую большую часть 141. сочленения плечевой кости. Поэтому было вполне разумно, чтобы более короткая кость вращалась вокруг более длинной. Почему эти две кости тонкие посередине и толстые со стороны локтя и запястья? Потому, что было необходимо, чтобы средняя часть дала место мышцам, а концы расширялись бы за счет эпифизов: ведь выше было уже сказано, что эпифизы необходимы для суставов. Почему из двух оконечностей каждой кости конец локтевой кости наиболее утолщен со стороны локтя, а конец лучевой — со стороны запястья? Разве это не потому, что у запястья одно сочленение общее с двумя костями, и потому, что было необходимо для локтя, чтобы локтевая кость превосходила по своему объему лучевую, так как локтевой сустав более полезен для движений всего члена?

Глава XIV

Так как было достаточно сказано о положении и форме не только лучевой, но и локтевой кости, остается сказать о сочленении этих двух костей с плечевой. Тут у локтевой кости имеются два 142. апофиза, выпуклых снаружи и вогнутых изнутри; один, больший, отходит от задней и нижней части, другой, значительно меньший, — от частей верхних и передних. Их ямки, будучи обращены друг к другу, образуют одну большую полость, похожую в обоих случаях на букву сигма — «Σ». Потому-то и называют эти апофизы одним общим названием короны (coróne, coronón). Это название они получили, так как имеют форму полукруга. Как мы уже сказали выше, афиняне называют большой задний апофиз локтевым отростком (olécranon), а Гиппократ — ancón — локтем. Таково устройство оконечности предплечья.

Глава XV

А вот, что я скажу относительно плечевой кости (brachíon). Она имеет по эпифизу с каждой стороны головки, один — с наружной, другой — с внутренней стороны. Между этими эпифизами имеется некая полость, гладкая, закругленная, похожая на так называемые желобки блоков, в которой двигаются венечные отростки локтевой кости. Там, где кончается 143. эта полость, с каждой стороны находятся батмиды (bathmís), — так Гиппократ называет ямки плечевой кости, в которые входят венечные отростки локтевой кости при сгибании и разгибании всего предплечья. Они служат пределом для крайнего сгибания и разгибания. Вот почему «они были созданы природой таковыми и такой именно длины; и главным образом по той же причине они были помещены на этой части плечевой кости. Поэтому, когда передний венечный отросток начинает двигаться, то при этом и вся локтевая кость делает вращательное движение и предплечье сгибается, так как движение локтевой кости во внутреннем направлении влечет за собой сгибание. Но если локтевая кость поворачивается в другую сторону (это имеет место, когда его задний венечный отросток начинает движение), тогда предплечье разгибается. Поскольку венечные отростки свободно скользят по выпуклостям плечевой кости, то передний вызывает сгибание всего сустава, а задний разгибание. Но как только они достигли батмид [углублений — В.Т.] и вошли туда, они не могут двигаться дальше — и здесь предел их движений. 144. Если бы батмид совсем не существовало или если бы они были больше или меньше, чем в действительности, многие из движений предплечья пострадали бы. Если бы их совсем не было, разгибание и сгибание были бы полностью исключены, так как бугры плечевой кости столкнулись бы с венечными отростками локтевой кости. Если бы они были меньше, чем они есть, то полное разгибание и сгибание предплечья тем скорее встретили бы препятствия, чем раньше положенного батмиды столкнулись бы с венечными отростками.

Но если бы они были больше или плечевая кость была бы прободенной, то очевидно для всех, что локтевая кость была бы вынесена назад за пределы полного разгибания; а если бы это было так, мы не обладали бы никакой возможностью сопротивления при движениях быстрых и сильных, которые мы делаем при полном разгибании руки. Ведь если бы задний венечный отросток локтевой кости и был совершенно свободным, он легко соскользнул бы с выпуклости плечевой кости и, чем больше он сам соскользнул бы, тем сильнее он ослабил бы силу действия. Но при наличии батмид существующей величины 145. разгибание и сгибание предплечья совершенно точны, так что движения не грешат ни излишеством, ни недостаточностью. Для всякого желающего видеть — ясно, что именно в целях высшего совершенства форма батмид находится в наилучшем соотношении с входящими в них венечными отростками. В самом деле, самым лучшим является то, что бугорки со всех сторон точно сжаты в ямках, так что не остается места для пустого пространства. Невозможно себе представить лучшего устройства, чем существующее, при котором каждая батмида начинается у наиболее широкой части верхнего края и кончается ниже, сильно сузившись. Кроме того, тот факт, что батмиды тянутся, постепенно суживаясь, чтобы соответствовать венечным отросткам, так чтобы ни в одной точке не было ни сжатия, ни ослабления, ни отсутствия опоры, то не является ли это явным доказательством предусмотрительности. Искусное расположение батмид обнаруживается еще в том, что они помещаются именно там, где должны были столкнуться с ними венечные отростки локтевой кости при полном вытягивании и сгибании предплечья, и это очевидно для всех. В самом деле, если принять во внимание, что ни в какой другой 146. части плечевод кости нет углублений, а те, которые существуют, созданы не напрасно и разбросаны не случайно, но расположены в самом выгодном месте, кто не признает, что все сделано к лучшему? Ведь, кроме расположения, все их строение в смысле размера и формы так аккуратно и точно приспособлено к функциям плечевой кости, что в случае малейшего изменения орган был бы изувечен. Что и венечные отростки локтевой кости прекрасно устроены, ты главным образом поймешь, когда подумаешь, что если бы венечные отростки были короче или длиннее, более косые или более прямые, загнутые или более закругленные, более узкие или более широкие, чем в действительности, или каким-либо иным образом изменены, то соответственно пострадала бы функция плечевой кости. Если предположить, что венечные отростки длиннее, чем на самом деле, то для всех ясно, что, преждевременно столкнувшись с плечевой костью, они некоторым образом помешали бы полному разгибательному и сгибательному движениям. Если опять-таки предположить, что они короче, то, 147. с одной стороны, локтевая кость изогнется и согнется назад, с другой — все сочленение потеряет свою прочность, так что плечевая кость легко отделится от локтевой, выступив за задний апофиз при сгибании и за средний — при разгибании.

Если бы они были более закруглены или более прямы, чем они есть, то непременно значительно уменьшилась бы устойчивость углубления, расположенного между мыщелками плечевой кости и закруглением; в свою очередь это углубление не было бы так прилажено на всем протяжении своей поверхности к венечным отросткам локтевой кости, как теперь. Если бы эти венечные отростки были более узкими, и тогда среднее углубление плечевой кости, в котором они вращаются, оказалось бы слишком широким, они опять-таки были бы лишены устойчивости и, болтаясь, так сказать, часто отклонялись бы в стороны, так что пострадала бы способность двигать всю локтевую кость по прямой линии. В результате функция предплечья, лишенного поддержки и точки опоры, была бы слаба. Точно так же, если бы они были шире, чем средняя часть плечевой кости, они не могли бы войти в углубление, но остались бы висящими на гребнях головок плечевой кости. Теперь же, 148. когда их поверхность прилажена к блоковидному (trochilódes) углублению, каждый из венечных отростков плотно охвачен со всех сторон мыщелками плечевой кости и локтевая кость никак не может уклоняться в стороны, поэтому сочленение прочно и пригодно для функций плечевой кости. Из двух головок плечевой кости наружная та, которая меньше, была создана для сочленения с лучевой костью. Внутренняя, большая, не имеет никакой смежной кости, поэтому она выдается на внутренней стороне плечевой кости и кажется оголенной и лишенной мякоти и на взгляд, и на ощупь. Но будет более уместно говорить о ней в связи с сосудами, проходящими по всему телу, не только артериями и венами, но и нервами. Ведь я решил отдельно говорить по каждому пункту, по мере того, как я буду продвигаться в своем изложении. Так что я буду говорить и о внутренней головке плечевой кости, когда речь будет идти о сосудах и нервах, для защиты которых она и была создана. Кроме того, природа использует дополнительно и эту головку для другой цели, прикрепляя 149. к ней головку верхнего окончания мышц, лежащих по прямой линии на внутренней части локтевой кости. Что касается внешней головки, то я должен сказать здесь, что лучевая кость, управляющая вращательными движениями предплечья, окружает ее своей суставной впадиной, а также что крепкие перепончатые связки, отходящие от эпифизов, служат средством прикрепления и сжимания, охватывая со всех сторон весь сустав так, что головка плечевой кости не может ни выскочить из углубления, в котором она находится, несмотря на то что последнее поверхностно и неглубоко, ни быть стесненной в своих движениях; ведь свойство связок таково, что они поддаются удлинению пропорционально натяжению и не отказываются от любых движений. Таковы же природа и назначение связок и во всех других сочленениях; ведь нет такого сочленения, которое было бы совершенно лишено связок, но некоторые имеют более многочисленные и крепкие связки, другие менее многочисленные и более слабые. Природа не случайно избрала такое устройство, но создала 150. тем больше связок и тем более крепких, чем большей безопасности и большей свободы движений требовалось для сочленения. Природа не любит делать ничего недостаточного, ничего чрезмерного и бесполезного. По этой причине природа, соразмеряя с функциями лучевой кости, о которой мы сейчас говорим, плотность и число связок, дала ее сочленению не менее крепкие связки, чем сочленениям всего туловища; точно так же она снабдила мощными связками сочленение локтевой кости с плечевой. Но, несмотря на всю плотность этого сочленения самого по себе, она, опасаясь силы происходящих там движений, связала крепкими связками лучевую и локтевую кости на каждой из их оконечностей. Но достаточно о локтевом суставе. Поговорим теперь о других частях плечевой кости.

Глава XVI

Что касается плечевой кости, то мне остается сказать о четырех мышцах и одной кости, так как о нервах и артериях плечевой кости будет написано, когда я буду говорить о всех сосудах туловища. 151. Плечевая кость с полным основанием является выпуклой с наружной стороны и вогнутой с внутренней. Как было сказано вначале, — лучшее из всех устройств то, при котором плечевые кости обращены друг к другу и притом как бы глядят друг на друга своими вогнутыми сторонами, а их выпуклости обращены наружу. Скажем также, что такое устройство сделало руки вполне приспособленными к охвату круглых предметов; в то же время оно обеспечивает безопасное место сосудам, расходящимся по всей руке. Кроме того, как мне кажется, вполне ясно, что к лучшему и то, что плечевая кость покрыта мышцами, приводящими в движение предплечье, так как эта кость нуждалась в средствах защиты и покрова не только против тепла и холода, но, кроме того, и в особенности при столкновениях с твердыми телами.

Ведь кожа, лишенная мякоти, не имела возможности противостоять ни одному из этих воздействий. Что мясо составляет основы мышцы, было указано почти всеми анатомами, а также нами в труде «О движении мышц», 152. но не был подробно изложен способ ее соединения с нервами и связками и не объяснены ее функции. Об этом мы будем говорить в продолжении этой работы. Теперь достаточно рассмотреть то, что общепризнанно и что обнаруживается при анатомировании; я подразумеваю, что мясо составляет часть вещества мышц. Следовательно, так как плечевая кость должна была быть окружена со всех сторон мясом и в то же время должна была обязательно иметь прикрепленные к ней мышцы, которые будут двигать предплечье, то она получила не отдельно бездеятельные мясные ткани и отдельно мышцы, но в мышцах она приобрела и мясные ткани. Так как предплечье имеет два движения — одно разгибательное, другое сгибательное, — то было необходимо, чтобы мышца, заведующая сгибанием, была расположена внутри, а та, от которой зависит разгибание, — снаружи. Если бы дело обстояло так, то все промежуточные части плечевой кости, т. е. верхние и нижние поверхности, были бы совсем обнажены, не будучи покрыты ни одной мышцей. Итак, следовало или согласиться с тем, чтобы плечевая кость была доступна всевозможным повреждениям вследствие своей обнаженности или создать на органах бесполезные мясные ткани, 153. не являющиеся никоим образом частью мышц. Но и то, и другое устройство свидетельствовало бы о небрежности и, более того, было бы противно природе. Чтобы не порождать бесполезную мякоть и не оставить без защиты и обнаженной одну часть органа, она сделала движения более сильными и более уверенными, удвоив число мышц. Что четыре мышцы тянут сильнее, чем две, это совершенно очевидно, и что движение в данном случае становится более уверенным, также не требует пространного доказательства. Так как каждая мышца составляет две мышцы, а не одну, то если одна из них подвергнется повреждению, другая — достаточна, чтобы двигать органом. Но если бы природа сделала мышцы только двойными и если бы она расположила их одну над другой, она правда, таким путем придала бы больше силы и уверенности движениям, но она не покрыла бы еще промежуточные части плечевой кости.

Но так как она расположила каждую из них на органе в косом направлении, взаимно скрестив их в виде буквы «хи» (X), то для вышеуказанного действия ей удалось еще со всех сторон заполнить это пространство на плечевой кости. Если бы эти мышцы должны были приводить в движение орган натяжением по прямой линии, 154. разгибая или сгибая локтевой сустав, косое направление не только не принесло бы никакой пользы, но и имело бы совершенно обратное действие. Разве это не вызывает величайшего удивления к их прекрасному строению, позволяющему выполнять прямолинейное движение при помощи двойного косого движения наподобие сухожилий, двигающих запястье. В самом деле, одна из мышц, сгибающих предплечье, начинается на внутренних частях плечевого пояса и направляется оттуда к передним частям плечевой кости, другая, меньшая, исходит от наружных частей плечевой кости, потом постепенно направляется к внутренней части; отсюда ясно, что их взаимное положение имеет вид буквы «хи» (X), также очевидно, что их движение косое. Когда действует самая большая из двух мышц, кисть соприкасается с краем внутренней области плечевого сустава; если же действует меньшая мышца, она соприкасается с противоположными частями, находящимися на наружной стороне. Это первое, что тебе нужно искать у обезьян, когда сдираешь с плечевой кости кожу и вытягиваешь прикрепления мышц, как мы это говорили в нашем «Руководстве по анатомированию» и как можно наблюдать это на себе самом без рассечения. 155. Оставляя в неподвижности все другие сочленения всей руки и сгибая только локтевой сустав по направлению к передним частям плеча, мы не могли бы вывести кисть за пределы вышеназванных областей. Точно так же ты найдешь, что мышцы задней части плечевой кости расположены так, что они противоположны каждой мышце внутренней части. Обе прикрепляются к локтю, но большая часть одной прикреплена к внутренней части, а большая часть другой — к наружной. Верхние начала первой из этих двух мышц прикреплены главным образом к внутренним частям плечевой кости, а начала второй мышцы — к задней части. Но как было уже указано в начале этой работы, нельзя установить назначение какой-либо части, не определив раньше ее функций. Поэтому многие врачи, не зная функций большинства частей, а некоторые даже не зная их строения, само собой разумеется, не знают ничего определенного об их назначении. Им кажется достаточным знать, что есть две разгибательные мышцы предплечья и две сгибательные, но они заявляют, что бесполезно искать, где начинается 156. и где кончается каждая из этих мышц. Как-то один из этих врачей, исследуя со мной молодого человека, который при сгибании предплечья мог свободно отвести руку к внутренней области плеча, но не мог сделать того же к наружной области, не сумел, говорю я, установить, какая мышца повреждена, и совершенно не знал, что большая мышца прикрепляется к лучевой, а маленькая к локтевой кости, но предполагал, что обе мышцы направляются в середину между обеими костями.

Как мог он установить целесообразность их расположения, если оно было ему неизвестно? Не зная расположения, он не знал и их функций. Когда эти две мышцы действуют вместе, они сгибают предплечье по прямой линии. Если действует одна, а другая бездействует, прямая линия отклонится в ту или другую сторону, как было сказано. Не следует удивляться, что, если одна из двух мышц притягивает одну из двух костей, — одна локтевую кость, другая лучевую, 157. то и другая следует за ней, гак как обе эти кости со всех сторон соединены многочисленными и мощными связками. Но повернуть одну лучевую кость в сторону могут мышцы, лежащие на локтевой кости, потому что и движение очень ограничено, и места прикрепления, осуществляющие его, очень многочисленны. Относительно мышцы, спускающейся по прямой линии от плечевой кости, которая действует с помощью одного сухожилия и которая вызывает столь значительное движение всего органа, что пальцы могут касаться плеча, нисколько не удивительно, и вполне возможно, что, приводя в движение одну кость, она увлекает и другую, тем более что часть ее сухожилия прикреплена к связкам, общим для локтевой и лучевой костей. Такое расположение было весьма искусно предусмотрено природой и не без основания мышцы были созданы одна маленькой, другая большой. Я уже часто говорил, что применительно к плечевой кости движения внутрь преобладают над другими; затем, поскольку каждая из двух мышц отклоняет в ту и другую сторону предплечье от точной прямой линии, то вполне естественно, что мышца, находящаяся внутри, должна была быть сильнее 158. находящейся снаружи. Вполне естественно также, что противолежащие им мышцы находятся в прямом соответствии с каждой из них. Если бы природа противопоставила самой большой из внутренних мышц самую маленькую наружную, а самой маленькой внутренней — самую большую наружную, то ее с полным правом можно было бы обвинить в неопытности. Но ни здесь, ни в каком другом месте она не допустила подобной ошибки. И если когда-либо какой-нибудь художник доказал свою большую предусмотрительность, что касается равенства и пропорциональности, то и природа дала доказательство этого при создании тел животных, и потому Гиппократ с полным основанием называет ее «справедливой». В самом деле, разве несправедливо, что и мышцы плечевой кости длиннее мышц предплечья; первые двигают предплечье, а вторые — запястье и пальцы, так что насколько отличаются по величине части, которые будут приведены в движение, настолько же и мышцы, которые их приводят в движение. Необходимо должна была существовать аналогия и между размером мышцы и костей, которые они должны приводить в движение, так что плечевая кость больше предплечья по той же причине, по какой бедро больше голени. Если, будучи объемистыми, кости не имели бы полостей и костного мозга, были бы тверды и плотны, 159. то члены имели бы огромный вес. Потому-то большие кости менее плотны, более пористы и полы, чем все маленькие кости. Природа, кроме того, извлекает большую пользу из этих полостей. Она поместила там про запас пищу, свойственную костям, которая называется костным мозгом. Но о нем я буду говорить в дальнейшем.

Глава XVII

Почему плечо имеет только одну кость, а предплечье две, вот о чем следовало бы сейчас сказать. Но предварительно следует в общих чертах поговорить о сочленениях. Выше было сказано, что природа не только дала частям, составляющим каждый орган, форму, отвечающую тем функциям, для которых предназначены эти органы, но что она в не меньшей степени позаботилась о том, чтобы защитить их от повреждений. Теперь будет показано то же самое применительно к сочленениям.

Там, где движение должно было служить действиям энергичным и многочисленным и где можно было предполагать, что сила движения повлечет за собой какое-то повреждение, повсюду сочленение 160. стягивается многочисленными и плотными наружными связками, не только перепончатыми, но и округленными. Природа покрывает хрящами головки суставов; она создает выпуклости, равные впадинам, которые должны их вмещать так, чтобы нигде не оставалось пустот. Вместе с тем она прочно удерживает их находящимися по краям впадин гребнями и своего рода ворсинками. Там же, где сочленение предназначено для движений малочисленных и недостаточно сильных, там природа, не имея никаких опасений, создает тонкие и перепончатые связки и все соединение костей очень слабо. В дальнейшем моем изложении я докажу для каждого отдельного органа, что эта система встречается в сочленениях всего тела. Но здесь следует доказать, что так обстоит дело и с плечевым суставом, о котором сейчас идет речь. Мы производим наиболее энергичные и многочисленные действия при помощи движений запястного и локтевого суставов. Поэтому вполне естественно, что эти сочленения должны быть полностью защищены как способом сочленения костей, так и 161. окружающими их извне связками, которые должны быть не только плотными, но и крепкими со всех сторон. Так как плечевому суставу редко приходится делать сильные движения и чаще всего он находится в полном покое или двигается без усилий, то и кости у него соединены очень слабо, а окружающие их связки еще слабее. Природа не создала их ни хрящевидными, ни плотными, ни совсем твердыми, но достаточно тонкими и мягкими и способными сильно растягиваться. Что касается локтевого и запястного сочленения, то связки здесь не только плотные, но и крепкие, стягивают со всех сторон кости, входящие в состав сочленения, и препятствуют насколько возможно их расхождению. Несмотря на то что они часто должны действовать с большой силой, они менее подвержены повреждениям, чем плечевые кости. Ведь ни одна из костей не может удалиться от другой, не достигнув при этом наибольшего расхождения, а наибольшее расхождение происходит от слабости и непрочности либо связок, 162. либо способа соединения самих костей между собой, что наблюдается у костей, у которых края их впадины мало возвышены и которые не имеют ни с какой стороны хрящевого края. Конечно, даже если бы впадины и были снабжены гребнями, но если край этого гребня ломается при сильном движении, то при этом кости не только подвергаются вывиху, но навсегда сохраняют расположение к этому. Отсюда видно, что правильность строения сочленений не мало содействует предохранению от вывихов. Почему же природа защитила не все сочленения от возможности повреждений? Потому, что существует неизбежный антагонизм между многообразием движений и прочностью сочленений и потому, что эти два условия не могут быть в одинаковой степени согласованы. Первая зависит от слабости средств соединения, вторая — от кругового сжатия, точного и прочного. Там, где многообразие движений не опасно, было бесполезно и излишне придумывать что-либо для прочности; но там, где многообразие было опасно и располагало к смещениям, природа предпочла прочность многообразию. Заботясь больше о безопасности, чем о разнообразии 163. в сочленениях локтевом и запястном, и в то же самое время рискуя уподобить плечевую кость искалеченному органу, ограничивая ее одним движением, природа добавила к каждому из этих сочленений дополнительное сочленение, допускающее боковые движения. Что касается плечевого сочленения, то там имеют место не только движения разгибательные и сгибательные, но и движения, вращательные во всех направлениях. В самом деле, головка плечевой кости круглая, связки слабые, наконец, впадина шейки лопатки неглубока и на всем своем протяжении она полностью совпадает с головкой плечевой кости. Запястный же сустав, как и локтевой, будучи, наоборот, сильно сжат со всех сторон, не может иметь ни разнообразных движений, ни вращательного, что делало излишним всякую заботу о многообразных движениях.

Так как вращательное движение являлось невозможным и так как все же не следовало пренебрегать многообразием движений, то природа создала здесь двойной сустав с той целью, чтобы то, что недостает каждому в отдельности, было восполнено помощью другого. В самом деле, боковые вращательные движения членов выполняются наверху сочленением лучевой и плечевой костей, а внизу — сочленением запястья с малым 164. апофизом локтевой кости. Сустав каждого из пальцев также имеет боковое движение, как и плечевой сустав. Но это движение более ограничено, несмотря на то что круглые связки имеют вид перепонок и тонки, ввиду того что строение косточек пальцев отличается от строения костей плеча. Ведь головки костей не всюду одинаковы, они не имеют правильной округлости, и впадины, вмещающие их, снабжены краями, переходящими в небольшие тонкие гребни, которые и охватывают их равномерно снаружи со всех сторон. Кроме того, существуют косточки, называемые чечевицеобразными[17], так что каждый сустав пальцев имеет некоторым образом промежуточное строение. Насколько этим суставам не хватает прочности по сравнению с запястным и локтевым суставами, настолько же они превосходят в этом отношении плечевой сустав, и в этом природа поступила разумно. В самом деле, несмотря на то что пальцы предназначены главным образом для схватывания небольших предметов, если они действуют отдельно, они, тем не менее, оказывают большую помощь локтю и запястью, когда нужно схватить большой предмет. 165. И их сочленения, не прикрытые ни с какой стороны, служат для значительно большего количества функций, чем все другие. Они не окружены, подобно плечу, широкими мышцами, которые в этой области нисколько не стесняют движений и немало способствуют прочности; следовательно, прочность сочленения зависит от двух условий: связок и точного соединения костей. Оба эти условия мы видим объединенными в локтевом и запястном суставах. Одно из этих условий преобладает в пальцах, а плечо полностью не отвечает ни одному из них. Поэтому природа поступила вполне сознательно, соединив лучевую кость с локтевой ввиду их двойной функции, так как невозможно, чтобы сочленения, прочные и сильно сжатые со всех сторон, обладали разнообразием движения.

Глава XVIII

Не нужно многих слов и для того, чтобы установить, почему в запястном суставе боковые движения вообще очень ограничены и почему наверху в локтевом суставе они имеют большой размах. В самом деле, в нижней части предплечья кости запястья плотно соединены и сама лучевая кость прочно связана с локтевой, вследствие чего многие врачи вывели заключение, что ни та, ни другая кость не имеют 166. собственного движения и что, соединенные как бы в одну кость, они обладают одним общим для обеих костей движением.

Однако наверху в локтевом суставе лучевая кость отделена от локтевой расстоянием, так что там она может осуществлять довольно значительные движения без участия в них локтевой кости; а снизу, в запястье, это невозможно. Сочленение тонкого отростка локтевой кости, называемое шиловидным (styloeidés), с костью запястья, соответствующей мизинцу, очень незначительно, так как кость запястья в силу необходимости очень маленькая и имеет очень ограниченное движение, как вследствие своего небольшого объема, так и потому, что в этой области локтевая кость соединена с лучевой, и потому, что эта маленькая запястная кость соединена с другими костями этой части. Значительное движение могло бы осуществиться только в том случае, если бы все вышеупомянутые кости значительно отстояли друг от друга.

Глава XIX

Я изложил приблизительно все, что касается частей руки. Артерии, вены и нервы являются органами, общими для всего тела, поэтому, как я уже сказал выше, буду говорить о них, когда перейду ко всем общим частям. 167. В конце этого труда я буду говорить о величине и положении рук и одновременно также о всех остальных органах. Ведь сравнивая их друг с другом, следует показать, что и с точки зрения величины они соразмерны и что в своем взаимном сочетании они хорошо расположены. Оставляя тут временно речь о руке, мы перейдем к ногам по причине одинаковости их строения. Я опишу мышцы, приводящие в движение плечевой сустав, в XIII книге одновременно с описанием плеча и лопаток.

Глава I

168. Из всех живых существ один только человек имеет руки — органы, свойственные главным образом существу разумному. Так как он обладает руками, то из всех ходящих животных он один стоит вертикально на двух ногах. Поскольку необходимая для жизни часть тела является вполне законченной при наличии грудной клетки и полости живота и нуждается в органах хождения, то олени, собаки, лошади и другие животные того же рода и имеют 169. передние конечности, вполне сходные с задними; такое строение способствует быстроте их бега. У человека передние конечности превратились в руки; ему лично не нужна была быстрота движения, так как предстояло приручить лошадь благодаря своему разуму и рукам; ему было выгоднее обладать орудиями, необходимыми для занятия всякого рода искусством, чем быстротой хода. Но почему у него нет четырех ног и, кроме того, рук, как у кентавров? Во-первых, потому, что природа не могла объединить столь различные тела. Ведь ей нужно было не только соединить краски и формы, как ваятелям и живописцам, но и полностью смешать две субстанции, несоединимые и не смешивающиеся. Вообразите совокупление человека с кобылицей; ее матка никогда не сможет переработать сперму. Пусть Пиндар как поэт принимает басню о кентаврах, это можно допустить. Но если он в качестве человека умного и ставящего себя по образованию выше простого народа, решается писать[18]: 170. «который у подножия горы Пелиона сочетался с кобылицами Магнезии: от этого брака произошел удивительный народ, подобный своим родителям: нижнюю часть тела он унаследовал от матери, а верхнюю — от отца», то с полным правом его можно упрекнуть в том, что он неудачно воспользовался мудростью. Правда, кобылица могла бы воспринять, сохранить семя осла и переработать его, создав животное смешанного типа. Та же самое относится к ослице и жеребцу, волчице и кобелю, к кобелю не только по отношению к волчице, но и к самке лисицы или лисицы по отношению к собаке; но кобылица никак не могла бы воспринять внутрь матки семя человека, так как для этого потребовался бы более длинный детородный орган, чем у человека. Если даже допустить, что семя проникло бы в матку, оно испортилось бы или немедленно, или по крайней мере очень быстро. Мы даруем тебе, Пиндар, право песни и вымыслов, зная, что Муза поэзии в числе прочих свойственных ей украшений 171. требует также чудесного; ведь мне кажется, что она не столько стремится просвещать, сколько поражать воображение и очаровывать слушателей. Мы же, для кого важнее истина, чем вымысел, хорошо знаем, что вещество семени человека и лошади ни в коем случае не может смешаться. Но допустим, что семя при оплодотворении смешается и что разовьется это странное и непонятное животное, найдем ли мы, какой пищей будет питаться это существо? Может быть, травой и сырым ячменем будет питаться нижняя лошадиная часть, а верхняя — вареной пищей, которой питается человек? Пожалуй, в этом случае было бы лучше создать два рта: один — человеческий, другой — лошадиный. Если же мы начнем делать предположения, касающиеся грудной клетки этого животного, то оно рискует также получить два сердца. Но если кто-нибудь не обратит внимания на все эти нелепости и допустит, что человек с лошадиными; ногами может родиться и жить, то какую выгоду получил бы он от этого устройства своего тела? Разве только быстроту? Но и эту быстроту передвижения он может использовать не везде, а только на ровной 172. и гладкой местности. Если же приходится подниматься или спускаться или же ходить по склону и неровному месту, то настоящее устройство человеческих ног предпочтительнее. Итак, и для того, чтобы преодолеть какое-либо препятствие, и для того, чтобы взойти на острый крутой утес, — одним словом, чтобы преодолеть все трудности пути, человек пригоден больше, чем этот чудовищный кентавр. Я охотно посмотрел бы на этого кентавра, воздвигающего дом, строящего корабли, влезающего по мачтам на реи судна, вообще прикладывающего руки к какому-нибудь морскому делу. Какую исключительную неловкость во всем и часто полную беспомощность проявил бы он! Каким образом при постройке дома взошел бы он на верхушку воздвигнутых стен по узким и высоким лестницам? Как влез бы он на реи кораблей? Как мог бы он грести, не будучи в состоянии сесть подобающим образом? Но хотя бы он и смог это сделать, то в таком случае передние ноги мешали бы движениям рук. Может быть, неспособный моряк, он был бы хорошим земледельцем? Но здесь он оказался бы еще более неспособным, 173. в особенности, если бы ему пришлось работать, взобравшись на дерево, и срывать те или иные плоды. Но не считай его неспособным только в одном этом. Перебери все ремесла и посмотри на него как на кузнеца, сапожника, ткача, писца; посмотри, как он сядет, на какие ноги положит свою книгу, как будет работать каким-либо орудием производства? В самом деле, сверх всех преимуществ, которыми одарен человек, он один из всех живых существ обладает способностью удобно садиться на седалищный бугор. Это не замечает большинство; думают, что один только человек может стоять прямо, но не знают, что только он один может и садиться. Этот кентавр поэтов, которого с полным правом можно было бы назвать не человеком, а каким-то человеком-конем, не мог бы прочно держаться на своем седалищном бугре, а если бы это и было возможно, то он не мог бы свободно управлять своими руками, так как ему во всех его действиях мешали бы передние ноги, подобно тому, как каждому из нас мешали бы два куска дерева, прикрепленные на груди. 174. Если бы нас, устроенных таким образом, уложили бы на маленькое, даже низкое ложе, мы представили бы собой странное сочетание, еще более странное, если бы нам нужно было заснуть. В самом деле, разве не представляли бы замечательного зрелища эти кентавры, вообще не могущие отдыхать ни на ложе, ни на земле. Действительно, сочетание частей, составляющих их туловище, требовало бы ложа для человеческой части и земли для лошадиной. Может быть, скажут некоторые, было бы лучше иметь четыре не лошадиные, а человеческие ноги. Но в данном случае человек, ничего не выиграв ни для одной из своих функций, лишился бы быстроты бега. Если мы отказываемся от четырех ног, будь то лошадиных или человеческих, то нам не нужны и ноги других животных, так как они сходны одни преимущественно с лошадиными, другие преимущественно с человеческими. Если из четырех ног две являются лишними, то вполне ясно, что если бы мы имели шесть ног или более, то в таком случае они тем более были бы для нас ненужными. Одним словом, существо, желающее хорошо использовать свои руки, не должно встречать 175. на своей груди никаких выступающих препятствий, будь то естественные или благоприобретенные.

Глава II

Как ни лошади, ни быку, ни собаке, ни льву, ни другим подобным им животным, не предназначенным для занятия каким-либо ремеслом, не нужно было иметь руки, так равно и ходить на двух ногах. В самом деле, какая польза была бы им стоять на двух ногах, будучи лишенными рук? Не получив, на мой взгляд, никаких преимуществ, если бы они были так устроены, они, как я думаю, лишились бы своих имеющихся у них качеств; я хочу сказать, во-первых, легкости принятия пищи, во-вторых, силы передних конечностей и, наконец, в-третьих, быстроты. Не имея рук, одни были бы вынуждены подносить пищу ко рту при помощи передних ног, другие же брать ее, наклоняясь. Среди животных плотоядные имеют лапы, разделенные на несколько пальцев; травоядные имеют копыта, одни — раздвоенные, другие — цельные. Плотоядные во всех случаях проявляют много смелости и силы, поэтому их лапы не только разделены на несколько пальцев, но эти последние снабжены 176. сильными загнутыми когтями; ведь благодаря этому они могут быстрее схватить свою добычу и легче ее удержать, а среди травоядных нет ни одного столь сильного и смелого, как среди плотоядных. Но ведь и лошадь, и бык нередко выказывают большую смелость, а поэтому одна вооружена копытами, а другой — рогами. Что же касается животных совсем робких, то у них нет ни копыт, ни рогов для защиты, а имеются только лапы; и эти животные пасутся, опустив голову. Что касается плотоядных, то они употребляют свои передние лапы в качестве рук, чтобы удержать добычу, схваченную ими на охоте, и чтобы подносить пищу к пасти. Если бы наряду с сильным туловищем они обладали ногами с крепкими копытами, они проявляли бы большую быстроту, чем теперь. Но тех выгод, которые они извлекают из своих ног и только что мной указанных, являющихся для них более необходимыми, они не имели бы. Те же из животных, которые лишены крови, а следовательно, имеют более холодный темперамент и потому лишены совсем силы и быстроты в своих движениях, имеют 177. маленькие многочисленные ножки: маленькие потому, что они не способны носить большие тяжести и перемещать их; многочисленные потому, что они маленькие. Так как быстрота бега зависит или от числа, или от величины ног, то животным, лишенным больших ног, оставалось только в многочисленности ног искать для себя пользу. Поэтому некоторые из них, как, например, многоножка (iulós) и сколопендра, отличаются очень длинным туловищем; так как предусмотрительная природа позаботилась о достаточном пространстве для прикрепления значительного количества ножек. Но у животных, которых она наделила если не большими ногами, то по крайней мере длинными и тонкими, как, например, у сверчков и кузнечиков, ей не было необходимости увеличивать число этих органов. Но у Аристотеля есть подробное и прекрасное рассуждение о различных животных, не имеющих крови. Что же касается животных сухопутных, имеющих кровь и наиболее похожих на человека, то они все имеют по четыре ноги, созданные с целью быстроты и самозащиты, а у сильных диких животных эти ноги дополнительно иногда выполняют функции рук. Я достаточно говорил о тех преимуществах, которые ноги, приспособленные для бега, доставляют диким животным 178. во время охоты и при схватывании пищи. Если хотят убедиться, что для этих животных значительно безопаснее хождение на четырех лапах, чем вертикальное положение на двух ногах [при отсутствии рук — В.T.], достаточно подумать о том, что органы, находящиеся в животе и в грудной клетке, значительно более уязвимы, чем части позвоночника, и что при существующем способе хождения животных, о которых идет речь, наиболее чувствительные органы скрыты и защищены лежащими над ними частями, тогда как части менее нежные подвержены ударам и наиболее выступают. При стоячем же положении на двух ногах, наоборот, части, находящиеся в животе оказались не прикрытыми, не спрятанными, обнаженными и не защищенными и потому подверженными со всех сторон опасности. Так как у животных нет ни рук, ни разума, как у человека, то было необходимо, чтобы какое-нибудь средство наружной защиты было помещено впереди живота или грудной клетки в качестве помощи природной слабости заключенных в них органов. Поэтому было предпочтительнее, чтобы животные, имеющие кровь, все были четвероногими, как не имеющие крови — многоногими. Наоборот, было лучше, чтобы человек имел только две ноги, потому что он 179. не нуждался в тех преимуществах, которыми пользуются другие животные благодаря большому числу своих ног, и во многом он был бы стеснен, если бы он не стоял на двух ногах. Правда, что и птицы тоже двуногие. Но человек, единственный из всех живых существ, держится прямо, так как у него спинной хребет является прямым продолжением ног; если дело обстоит так со спинным хребтом, то в том же положении находятся и все остальные чисти туловища, необходимые для жизни. Спинной хребет служит для туловища как бы килем и в то время, как он составляет прямой угол с ножками птицы, и с лапами четвероногих, у одного только человека он продолжает ту же прямую линию. У четвероногих и у птиц ноги во время ходьбы по отношению к спинному хребту представляют ту же фигуру, как ноги человека при сидячем положении. Поэтому мы и сказали немного выше, что за исключением человека ни одно животное никогда не имеет вертикального положения.

Глава III

Почему же животные не могут сесть, опираясь, как человек, на свой седалищный бугор. Ведь только этого вопроса остается еще коснуться. Это потому, что органы, 180. прикрепленные к тазобедренным костям, должны сгибаться спереди назад в сочленении бедренной кости с больше-берцовой. При сидячем положении спинной хребет составляет прямой угол с бедром. Если бы в свою очередь бедренная кость не составляла с большеберцовой костью другой прямой угол, нога не стояла бы прямо на земле и устойчивость сидячего положения была бы нарушена. Если же сидячее положение заключается в том, что члены, прикрепленные к тазобедренным костям, сгибаются в колене, то ясно, что оно отсутствует у всех четвероногих; ведь у них у всех задние ноги сгибаются вперед. Как и у человека, их передние конечности прикреплены к лопаткам, а задние — к тазобедренным костям. Но в противоположность тому, что происходит у человека, обе их конечности сгибаются — передние назад, а задние вперед. Было в самом деле предпочтительнее для самих четвероногих, чтобы углы сгибания были обращены друг к другу; но для человека, у которого конечности, прикрепленные к лопаткам, превратились в руки, было выгоднее, чтобы сгибание происходило в локтевом суставе сзади наперед. В предыдущей книге было доказано, что было лучше, 181. чтобы руки были обращены друг к другу; так же не без основания ноги могут сгибаться в колене спереди назад. Только таким образом человек может принимать удобное сидячее положение, как мы и это показали немного раньше. Так что, когда спинной хребет находится на одной прямой с ногами, живое существо (to zóon) может принимать три различных положения. Если оно кладет хребет на землю, то устанавливается полная супинация, если оно лежит на животе, то полная пронация, если оно твердо стоит на ногах, то вполне правильное вертикальное положение, но если ноги составляют угол с позвоночником, то ясно, что ни одно из этих положений не будет точно прямолинейным. Поэтому мы с полным правом раньше сказали, что только человек держится прямо. Все остальные животные наклонены вперед, одни больше, другие меньше. Они и ходят совершенно так, как маленькие дети, которые ползают на руках. Ящерицы и все животные с короткими ногами полностью наклонены вперед и их брюшко то и дело касается земли; у змей это еще очевиднее. Лошадь, собака, бык, лев и все четвероногие 182. имеют положение, среднее между положением совершенно наклонным и совершенно прямым. То же относится и ко всем птицам, несмотря на то что они двуногие, так как у них органы хождения не расположены на одной прямой с позвоночником. Итак, из всех животных только человек держится прямо, и мы доказали, что только он один устроен так, что может сидеть. Все действия, выполняемые руками при занятиях ремеслами, требуют этих двух положений; ведь мы пользуемся нашими руками то стоя, то сидя. Никто никогда не работает лежа на спине или на животе. Природа вполне права, не дав ни одному другому животному такого строения, при котором оно могло бы или стоять, или сидеть, потому что ни одно животное не было предназначено пользоваться для работы своими передними конечностями. Воображать же, что если человек держится прямо, то это для того, чтобы спокойно смотреть на небо и иметь возможность воскликнуть[19]: «Смело смотрю на Олимп лицом, не знающим страха», могут только люди, никогда не видевшие рыбу, называемую «созерцатель неба». Эта рыба (скорпена-небозор) даже против своего желания всегда смотрит на небо; человек же, только откинув назад голову, видит его. 183. Он не один обладает этой способностью запрокидывать голову; в той же степени ею обладают и ослы, не говоря уже о птицах с длинной шеей, которые при желании не только свободно смотрят наверх, но с легкостью вращают глаза во все стороны.

Непонимание следующего изречения Платона[20] является для таких людей доказательством полного их невнимания: «Смотреть высоко — это не значит лежать на спине, разинув рот; это, я думаю, значит созерцать благодаря своему разуму природу вещей». Но, как я уже заметил в начале моей работы, немногие из моих предшественников были хорошо знакомы с назначением частей тела. Это служит для нас основанием тем более настойчиво стараться изучать предмет во всех его деталях, не упуская решительно ни одного свойства частей, т. е. как мы уже заметили, ни положения, ни объема, ни строения, ни формы, ни разнообразных очертаний, равно ни мягкости, ни твердости, ни других свойств, присущих различным веществам (crásis), ни общности, устанавливающейся между частями благодаря их соединению, 184. ни точкам прикрепления или плотной прилаженности, или мер, принятых для их безопасности.

Глава IV

Итак, начнем опять с ног и покажем, что каждая их часть устроена так искусно, что невозможно придумать лучшее строение. Путь рассуждения, я равно и выдвижение и доказательство каждого положения и здесь будут соответствовать методу, указанному с самого начала. Подобно тому, как рука является органом хватания, нога есть орган хождения; и так как это не только орган хождения, но и орган, присущий прежде всего существу разумному, именно это я имел в виду, когда выше говорил о числе ног, то следует доказать, что каждая отдельная часть ноги устроена наиболее целесообразно для существа разумного и двуногого. Что же, может быть, было бы лучше, чтобы человек имел округлую и твердую стопу, как у лошади, или удлиненные широкие, мягкие и расчлененные на несколько частей стопы, какими они являются в действительности? 185. Быстрота и трудная ранимость были бы, может быть, следствием первого строения; второе строение не имеет ни того, ни другого преимущества, тем не менее, оно является подходящим для преодоления всех трудностей, когда надо влезать на высокие стены, на деревья или скалы. Если верно, что ни одно из этих двух строений не могло соединить это двойное преимущество, и если надо было обязательно выбирать, то совершенно ясно, что первое преимущество желательнее для лошади, а второе — для человека. Лошадь, поскольку она четвероногое животное, будет твердо ступать на округлых копытах; для двуногого же существа такое устройство было бы очень опасным, если только не вообразишь себе для него округлых, и притом очень больших и широких копыт. Но в таком случае мы нагрузили бы животное лишней тяжестью и ноги были бы чем угодно, только не органом быстроты. Если ноги должны быть округлыми в интересах быстроты, то, кроме того, необходимо еще, чтобы они были маленькими, как у лошади; таким образом, 186. твердость копыта прекрасно предохраняет это животное от поранений; но человек, который может изготовить себе обувь, не только не получил бы никакой пользы от этой твердости, но скорее стал бы испытывать ряд неудобств. При настоящем положении, если наша обувь износилась, легко заменить ее новой. Но если бы наши ноги имели естественную обувь, например, цельные копыта, как у лошади, или раздвоенные, как у быка, мы тотчас захромали бы, если бы они потерпели хотя бы малейшее повреждение. Так как эти животные лишены рук и не знают ремесел, то для них было лучше иметь ноги, так или иначе защищенные от поранений; но человеку, имеющему возможность при любых обстоятельствах выбирать себе наиболее подходящую обувь, а с другой стороны, часто бывает необходимо пользоваться босыми ногами, было выгоднее иметь ничем не защищенные ноги.

Глава V

Было уже достаточно сказано о преимуществе стоп удлиненных и мягких. Теперь следовало бы указать, почему они обладают именно той длиной и той шириной, 187. какая существует в действительности, той незаметной впадиной на нижней поверхности и подъемом на верхней и, наконец, почему они разделены на пальцы? Так как нога, как мы уже сказали является не просто органом хождения, но и органом, наиболее приспособленным для существа разумного, и так как отсюда ясно, что это орган сложный, а не совершенно простой, то будем твердо помнить об этом его значении. Поэтому нам прежде всего следует сказать, как происходит процесс хождения, и затем, благодаря каким привходящим моментам хождение является приспособленным для человека. Процесс хождения совершается в том случае, когда одна нога стоит на земле, а другая движется вперед. Но на землю опирается одна лишь стопа, тогда как в движении вперед участвует вся нога (skélos) целиком. Таким образом, так как хождение получается в результате стояния на земле и движения, то стопы являются органами стояния, а ноги в целом — органами движения. Это вполне очевидно, когда стоишь неподвижно; ведь стопы и тогда выполняют функцию стояния, ради которой они были созданы. Равным образом и во время ходьбы или бега одна стопа стоит твердо на земле, а другая 188. одновременно со всей ногой выбрасывается вперед. Если мы меняем место, то это благодаря двигающейся ноге, так как она вызывает это перемещение, а если мы не падаем, то благодаря стопе, прочно стоящей на земле. Но как она может подвигать животное вперед, если сама не двигается? Два недавно происшедших события дадут нам достаточное доказательство сказанного; я имею в виду, с одной стороны, чуму, поразившую у многих нижние конечности и, с другой — жестокость того разбойника около Коракесия в Памфилии. Чума вызывала гниение стоп, а разбойник — отрубал их. Испытавшие такое несчастие не могли уже ходить без палки, которая, конечно, не помогала передвижению ног, но служила той опорой, которою до того являлась стопа. Опираясь на две изувеченные стопы, они, правда, могли держаться стоя, но ходить не могли, так как тогда пришлось бы поручить поддержку всего тела одному изувеченному органу. Я видел также других людей, потерявших только пальцы на стопах вследствие отморожения. 189. Что касается стояния, ходьбы и бегания, по крайней мере на ровной и гладкой поверхности, то они не отставали от здоровых. Но если приходилось пересекать трудно проходимые местности, особенно если встречались крутизны, они не только отставали, но были в этом случае совершенно беспомощны и бессильны их преодолеть. Те, у которых [вследствие гангрены — В.Т.] отгнивали не только пальцы на стопах* но и примыкающая к ним часть, называемая плюсной (pedíon), отличались шатающейся походкой, не только на неровной, но и на ровной поверхности. Если же потеряна предшествующая плюсне часть, называемая предплюсной (tarsós), то нельзя не только уверенно ходить, но и твердо стоять. Все это доказывает, что для твердого стояния на ногах надо, чтобы стопы были длинные и широкие и по этой причине такие стопы были даны человеку, которому более чем какому-либо четвероногому, необходима уверенность походки. Ведь человеку присуще такое строение стопы исключительно как существу двуногому, а не только как существу разумному. В качестве последнего ему было присвоено разнообразие видов стояния, так как он должен был преодолевать трудно проходимые места; а это было бы невозможно, 190. если бы стопы не имели многообразных сочленений. Что касается кисти, то мы уже ранее доказали[21], что разнообразие сочленений и внутренняя впадина ладони обусловили способность приспособляться ко всем формам предмета. Точно так же стопы, по возможности во всем сходные с кистями рук, многообразные по сочленениям, вогнутые в той своей части, которая предназначена для прохождения по неровностям в любой местности, могут хорошо и твердо ступать. В этом именно и заключается превосходство человеческих ног, превосходство, которое мы стремились найти, говоря, что природа дала человеку стопы, подходящие не только для существа, предназначенного для ходьбы, но и для существа разумного; и если бы кто захотел сжато и ясно определить это преимущество, он сказал бы, что оно заключается в разделении на пальцы и в наличии впадины посредине. В самом деле, ты можешь с наибольшей очевидностью убедиться в том, насколько эти преимущества способствуют уверенности походки на неровной поверхности, наблюдая человека, поднимающегося по длинной и узкой лестнице 191. Впадиной свода своей стопы он обхватывает выпуклость ступеней, а затем, сгибая, насколько возможно обе конечности, пальцы и пятку, он закругляет подошву, охватывающую наподобие кисти лежащее под ней тело. Другими словами, и теперь, как мне кажется, подтверждается, то, что мы установили с самого начала.

Только что было доказано, что стопы созданы для устойчивости положения тела и что лучше всего приспособленными для этого являются стопы длинные, мягкие и широкие. Доказывая в данный момент, что стопа человека способна твердо ступать по всякому месту, и добавляя, что это является необходимым последствием ее строения, мы не затрагиваем нового вопроса; мы только подтверждаем наше первоначальное положение. Что же еще недостает нашему рассуждению? Это необходимость объединить под одним названием вопрос, касающийся необходимости этого расположения, вопрос, который в настоящий момент как бы делится на две части. В самом деле, мы уже говорили, что человеческая стопа вполне разумно разделена на пальцы и вогнута посредине для того, чтобы человек мог ходить по всякого рода 192. поверхностям. При помощи этой средней выемки, говорили мы, стопа охватывает выступающие места почвы, а пальцы служат ему главным образом — ведь и это еще следует добавить — в местах крутых, на косогорах и склонах. Какова же причина всего этого, причина, которую мы могли бы выразить одним словом? Это та, которую мы не так давно давали почувствовать на протяжении всего нашего рассуждения, когда мы говорили, что в силу природы вещей стопа человека насколько возможно подобна кисти. Если это правильно и кисть является органом хватания, то ясно, что и стопа должна быть таковой, по крайней мере, до известной степени. Не так обстоит дело у лошадей, так как их копыто совершенно лишено способности хватания. На их долю досталась быстрота не ради разнообразия движений, присущего существу разумному, но ради легкости и проворства. Ноги льва, волка, собаки представляют промежуточную ступень; они не столь просты, как у лошади, и им недостает разнообразия сочленений, как у стопы человека. Эти животные, правда, пользуются своей лапой как рукой во время охоты и для хватания пищи; 193. но для других многообразных действий, выполняемых человеком, они совершенно неприспособленны.

Глава VI

И здесь наше рассуждение заставило нас уподобить кистям стопы, разделенные на пальцы. И пусть вновь будут для нас следующие соображения как бы началом и основанием всего того, что будет нами сказано в дальнейшем; было совершенно необходимо, чтобы человеческая стопа служила не только для простой устойчивости, как нога лошади, но чтобы она была приспособлена для захватывания, раз уж высшее совершенство в обоих отношениях не может одновременно существовать; в противном случае человек имел бы вместо ног или руки, или лошадиные ноги. Если бы он имел руки, большой палец должен был бы быть противопоставлен другим пальцам, как было доказано в предыдущей книге, и основа устойчивости была бы полностью утеряна. Если бы стопы у него были очень маленькие, закругленные, твердые и легкие, как лошадиные ноги, то они совершенно утратили бы способность захватывания. Итак, чтобы по возможности сохранить преимущества обоих строений и избежать их неудобства, природа создала 194. человеческие стопы с пальцами и многочисленными сочленениями, как у кистей рук. Однако вместо того, чтобы противопоставить большой палец стопы другим пальцам, она поместила и расположила их в одной плоскости один рядом с другим. Неужели это — единственное различие в строении кисти и стопы, или, может быть, в качестве органов устойчивости они имеют иное, особенное устройство? Оно является не маловажным и не случайным; оно заключает в себе то, что есть общего во всяких ногах, но оно не встречается у лошади, нога которой ни в какой мере не является подобием кисти; у других животных это устройство встречается не в равной степени, но вообще их стопы имеют нечто общее со строением кисти. У человека же есть все для полного сходства: у него есть часть, подобная запястью; она называется предплюсной (tarsós), другая часть, похожая на пясть; она получила у современных врачей название pedíon — плюсна; наконец, пальцы стопы довольно похожи на пальцы кисти. Итак, вот три части стопы, соответствующие таким же частям кисти: пальцы, плюсна и предплюсна, из которых ни одной части не имеется у лошади. Что же касается части стопы, лежащей под костями голени, 195. той части, на которую нога целиком опирается, будучи в вертикальном положении, и общей для всякого вида ног, то она не имеет одного общего названия, подобно предплюсне и плюсне. Она состоит из трех костей, имеющих каждая свое название, а именно: таранная кость [астрагал — В.Т.], пяточная — названия общеизвестные — и ладьевидная кость, которой дали такое название врачи-анатомы. Ни одна из этих костей не имеет своей аналогии в кисти. Они являются исключительно органами, служащими для поддержки, тогда как все остальные служат одновременно и для поддержки и для захватывания. В самом деле, ни предплюсна (tarsós), ни плюсна (pedíon)[22] не являются единой простой частью, но, как запястье (carpós) и пястье (metacarpíon), составлены из многочисленных маленьких и твердых косточек.

Глава VII

Теперь рассмотрим, как мы это сделали по отношению к кисти, какова величина каждой из простых частей стопы, каковы их форма, положение, как они связаны между собой и каково их число. Скажем также об их мягкости и твердости, 196. о степени их плотности или пористости и других общих свойствах тел, присущих также стопам, укажем повсюду их назначение и докажем, что не могло быть лучше, если бы их создали иначе. Этот вопрос потребовал бы не менее длительного рассмотрения, чем кисть, но сходство их структуры его сокращает. В самом деле, что касается сходства между стопой и кистью как органа хватания, мне остается только сослаться на подробное описание кисти. Что же касается стопы как органа хождения, то нам следует рассмотреть этот вопрос здесь. Наличие многочисленных костей различной формы с разнообразными сочленениями и соединенных между собой посредством перепончатых связок присуще стопе в качестве органа охватывания. Поэтому она имеет пять пальцев, из которых каждый снабжен определенным числом сочленений; что же касается расположения всех этих пальцев в одной плоскости, то оно свойственно стопе как органу поддержки тела. По этой же самой причине пальцы стопы короче пальцев кисти. Длинные пальцы были необходимы исключительно органу, предназначенному для хватания. Для стоп, поскольку они являются органами охватывания, лишь для того, чтобы обеспечить возможность хождения по любой поверхности, существующий размер пальцев вполне достаточен. То же, что их внутренние части более выпуклы, а наружные более плоски — это двойное устройство вполне подобает органу охватывания, чтобы схватить и охватить неровности почвы, а равно и органу устойчивости. В самом деле, так как во время процесса хождения одна нога двигается, тогда как другая, целиком покоясь на земле, выдерживает тяжесть тела, то природа вполне права, сделав более выпуклой внутреннюю часть. Ведь если бы стопа была одинаковой высоты с обеих сторон, то прежде всего в сторону поднятой ноги наклонилась бы стопа, а затем и вся нога, стоящая на земле. Отсюда ясно, что во время хождения мы могли бы легко упасть. Для обеспечения наибольшей безопасности хождения внутренние стороны и созданы более выпуклыми, и люди, у которых они не выпуклы во время борьбы, бега, а иногда даже при хождении по неровной 198. почве, падают. Очевидность этого доказательства еще сильнее поразит тебя при дальнейшем чтении книги; в данный же момент этого замечания достаточно. В самом деле, вполне разумным кажется тот факт, что внутренние части стопы — одновременно возвышенны и вогнуты, чтобы обеспечить устойчивость и точность охватывания. Итак, ты не будешь больше допытываться, почему передняя часть пяточной кости более тонкая и более узкая и почему она кажется более сдвинутой в сторону мизинца; ведь если бы эта кость спереди была такая же толстая и широкая, как сзади, и если бы она продолжалась по направлению к передней части стопы, не изменяя своего объема, то как бы могла получиться у стопы подошвенная вогнутость? Поэтому природа с полным основанием значительно сократила с внутренней стороны стопы ее толщину и ширину. Вот почему кажется, что она направляется в сторону мизинца. Вот почему опять-таки кажется, что таранная кость направлена более внутрь, хотя ее задняя часть опирается на середину пяточной кости. Но, так как последняя становится все тоньше в передней своей части и кажется отклоняющейся наружу, 199. то таранная кость (ptérne), естественно, кажется помещенной впереди пяточной кости и как бы нависшей над ней. Ведь как можно было бы создать наилучшим образом внутреннюю вогнутость стопы, если не сделать пяточную кость более тонкой, более узкой на внутренней ее части и сохранить у верхней кости первоначальную ширину? Ведь поскольку пяточная кость поддерживала весь орган целиком, она должна была всегда твердо опираться на землю, тогда как верхняя кость должна была быть подвешенной и находиться над ней. В силу этого из всех костей, сочленяющихся с таранной и пяточной костями, кость, называемая кубовидной и сочленяющаяся с пяточной, расположена с наружной стороны стопы и плотно опирается на землю, тогда как кость, называемая ладьевидной и соединенная с астрагалом, — таранной костью, подвешена, как эта последняя, высоко поднята над землей и расположена с внутренней стороны стопы. Точно так же три косточки предплюсны, соединенные с ладьевидной, кажутся тоже приподнятыми и находятся с внутренней стороны стопы, так как с их наружной стороны находится 200. плотно опирающаяся и опущенная книзу кубовидная кость, которая сочленяется, как было уже сказано, с пяточной костью. Отсюда уже очевидно назначение семи первых костей стопы.

Глава VIII

Не без основания пяточная кость является самой большой костью, она гладкая на нижней поверхности, закругленная с верхней и задней, и удлиненная с наружной стороны стопы. Пяточная кость очень большая, так как служит в вертикальном положении основой всего органа; она гладкая с нижней стороны, чтобы твердо стоять на земле; закруглена с других сторон, чтобы противостоять повреждениям; удлинена со стороны мизинца и постепенно суживается из-за нижней впадины стопы. По той же причине астрагал — таранная кость — не суживается, но, оставаясь приподнятой, в таком положении сочленяется с ладьевидной костью, также приподнятой, и в этом месте образует как бы свод. Вслед за этими костями следуют кости предплюсны. Три из них сочленяются с ладьевидной, четвертая же — с пяточной. Эта последняя, как мы уже упоминали, устойчиво опирается на землю с наружной стороны стопы, остальные незаметно 201. приподнимаются: ладьевидная кость расположена наиболее высоко, чтобы способствовать укреплению той части органа, которая носит название предплюсны (tarsós), и чтобы приподнять нижние части стопы (pus). Затем сперва идут кости плюсны (pedíon), которые соприкасаются с землей и расположены перед таранной костью, кубовидной и ладьевидной и тремя костями предплюсны, сочленяющимися с этой последней. Исходя из этого обстоятельства [соприкасания с землей — В.Т.] анатомы дали название этой части «плюсна» (pedíon). Под конец следуют фаланги пальцев. Самый толстый палец, расположенный с внутренней стороны, имеет не три фаланги, как остальные, а две. В самом деле, так как средняя часть стопы должна быть высокой и выгнутой, как дугообразный свод, было разумно поместить на двух концах твердые точки опоры, в виде самых толстых костей. Сзади уже находилась пяточная кость. Впереди, если бы большой палец не был значительно толще других и не был составлен всего из двух фаланг, не существовало бы никакой опоры для как бы подвешенных костей. Поэтому прежде всего большой палец стопы толще остальных пальцев не в той же степени, в какой большой палец кисти толще других, но в значительно большей степени. 202. Во-вторых, он имеет не три фаланги, как большой палец кисти и все остальные пальцы, а только две. Так как природе, я думаю, было целесообразно поместить там большие кости, она остереглась разделить их на большое количество мелких. Та часть плюсны, которая находится со стороны большого пальца, получила на своей нижней поверхности, как бы в виде двух валов, две опоры для того, чтобы первая фаланга большого пальца сочленялась с названной выше частью плюсны только тогда, когда последняя твердо стоит на земле; природа, как мне кажется, создала со всех сторон опоры для этой части стопы, которая должна была особенно уставать вследствие наличия впадины и того подобия свода, образуемого косточками, помещенными впереди. Следовало бы сейчас сказать, соответствует ли плюсна в точности пясти кости или отличается от нее в чем либо? На мой взгляд, сходство является вообще полным. И здесь и там перед первой фалангой каждого пальца находится одна кость. Но в стопе, где все пальцы расположены на одной линии, число костей плюсны равняется, 203. как и должно быть, числу этих пальцев. Но так как в кисти большой палец занимает особое место, будучи отодвинут насколько возможно от других пальцев, удаляясь от них у сочленения с запястьем, то разумно, что пясть состоит только из четырех костей. Эвдем полагает, что плюсна и пясть, каждая одинаково состоит из пяти костей, и что большой палец кисти имеет только две фаланги, как и большой палец стопы; так как Эвдем считает себя обязанным сохранить и полную аналогию, он отклоняется от истины. Большой палец явно состоит из трех косточек, как это доказывают сочленения и движения. Но, несмотря на то что дело обстоит так, аналогия частей не менее очевидна, хотя мы и не разделяем ошибки Эвдема. Аналогия в строении запястья и предплюсны не представляет никакой неясности. В самом деле, предплюсна состоит из четырех косточек, тогда как у запястья число их вдвое больше ввиду того, что оно имеет два ряда. Необходимо было, чтобы органы хватания состояли из маленьких, но многочисленных частей 204. и части более крупные и менее многочисленные входили в структуру органов передвижения. Передние части стопы, будучи совершенно сходны с органами хватания, состоят из одинакового числа костей, как и в кисти. Так как единственная косточка, которой не хватает у большого пальца стопы, добавлена к плюсне, то число остается одно и то же. Что же касается задних частей стопы, являющихся только органами передвижения, то они не имеют своей аналогии в кисти. Средняя остающаяся часть не вполне сходна с двумя остальными, но и не совсем несходна; однако предплюсна получила форму, единственно возможную для части, которая, находясь между двумя столь различными конечностями, могла только до известной степени соответствовать природе каждой из них. Кость, называемая кубовидной, находящаяся у наружного, края предплюсны, сочленяется с выемкой, образуемой на конце пяточной кости. Три остальные кости предплюсны соединяются с ладьевидной посредством трех кубов. Она, со своей стороны, охватывает головку астрагала — таранной кости. Эта же последняя зажата между эпифизами большой берцовой кости и малой с верхней латеральной стороны и, кроме того, задней поверхностью. 205. Она лежит на пяточной кости и входит двумя выпуклостями в две выемки этих костей. Разгибание и сгибание стопы зависят от верхнего сочленения, образуемого астрагалом — таранной костью, как было сказано, при помощи эпифизов большой и малой берцовой костей; боковые вращательные движения происходят в результате ее сочленения с ладьевидной костью. Остальные сочленения костей стопы, подобно многочисленным и маленьким сочленениям кисти, мало помогают описанным сочленениям. Эти сочленения сами по себе незаметны. На основании этих замечаний можно заключить, что астрагал — таранная кость — самая важная из всех костей стопы, содействующих движению этой части, а пяточная кость — самая важная из тех, которые служат для стояния. Следовательно, полагалось, чтобы одна заканчивалась со всех сторон закругленными формами, а другая обладала нижней поверхностью гладкой, ровной, в высшей степени неподвижной и прочно связанной с окружающими костями. Кроме того, было необходимо, чтобы она превосходила своей величиной не только другие кости, но даже таранную. 206. Эта последняя, тоже очень крупная, так как в верхней своей части она сочленяется с очень крупными костями, а впереди образует значительный апофиз для сочленения с ладьевидной костью. Тем не менее пяточная кость значительно крупнее, так как сзади она выступает не только за астрагал — таранную кость, но и за большую берцовую; ее передняя часть значительно удлиняется, ширина соразмерна длине, а ее толщина соответствует этим двум измерениям. Ведь она является продолжением оси большой берцовой кости и почти исключительно одна поддерживает всю кость, а вместе с ней и бедро и тем самым всю массу тела, особенно если нам приходится прыгать или идти быстрым шагом. Вследствие этого было необходимо, чтобы пяточная кость обладала значительной толщиной, в противном случае природа была бы неправа, доверив ей такие значительные тяжести. По этой же самой причине следовало, чтобы ее прикрепление было прочным, а не хрупким и слабым. Если бы она сочленялась с большой и малой берцовой костями без посредства таранной, то она была бы совершенно лишена твердости и прочности. В самом деле, так как стопа начинается 207. там, где кончается голень, то именно в этом месте должно было находиться самое важное из всех сочленений и наиболее значительное для движений стопы. Поэтому таранная кость находится между большой берцовой костью и пяточной, но так как эта последняя обязательно должна сочленяться с таранной, то природа, опасаясь, как бы вследствие соседства таранной кости пяточная кость, приобретая более сильные движения, не лишилась бы частично прочности своего положения, прежде всего, как мы уже сказали, прочно укрепила два апофиза таранной кости в углублениях пяточной кости; кроме того, она прикрепила ее не только к таранной кости, но и ко всем соседним костям при помощи многочисленных связок, твердых и хрящевидных, из которых одни плоские, другие круглые. Она расположила их насколько возможно так, чтобы сохранить требуемую прочность. Кроме того, зная, что пяточная кость больше какой-либо другой подвержена сильному утомлению при всех этих движениях, она сделала ее очень твердой и из особого вещества, снабдила снизу очень выносливой кожей, способной ослаблять и заранее притуплять удары всех тяжелых и 208. твердых тел. Но, как уже было сказано, наружные части стопы должны были быть более низкими, а внутренние — более высокими, и, так как можно было опасаться, что стопа делается более тяжелой, если при помощи многочисленных и крупных костей она приподнимается, природа создала с внутренней стороны посредине выемку, предвидя, что такое строение даст стопе, как органу охватывающему еще и другое преимущество, важное для безопасности стояния на неровной поверхности, преимущества, на которые мы уже указывали. Эта выемка, по-видимому, была создана по трем причинам: во-первых, для приподнимания внутренних частей, во-вторых, для охватывания и, наконец, в-третьих, для легкости. Первая способствует устойчивости стояния, вторая — различным способам хождения, а третья — быстроте движений. Напомним здесь опять о стопе обезьяны. Если ее кисть, обладающая уродливым большим пальцем представляет смехотворное подражание человеческой кисти, то от стопы человека ее отличает несовершенное строение не одной какой-либо части, 209. а большого их числа. Пальцы сильно отстоят друг от друга и значительно больше, чем пальцы кисти. Тот палец, который должен быть самым большим, оказывается самым маленьким. В частях, находящихся за этими пальцами, нет ничего, что укрепляло бы плюсну. Поэтому их основание совершенно лишено какой-либо устойчивости и скорее имеет впадину, как и кисть. У обезьяны строение ног также не является прямым продолжением позвоночника, как у ног человека. Обезьяна, кроме того, совершенно лишена тех толщ мяса на седалищных буграх, которые сзади покрывают и скрывают отверстие, выделяющее экскременты, — мясной толщи, столь полезной, кроме того, как средство защиты от предметов, служащих сидением. Таким образом, обезьяна не может ни сидеть удобно, ни стоять прямо, ни даже бегать. Взамен этого она очень быстро лазает, как мышь, по прямым и гладким предметам, благодаря впадине на стопе и сильно расходящимся пальцам. Такое строение, 210. позволяющее стопе свободно охватывать все выпуклые тела и крепко держать их со всех сторон, весьма подходит для животных, созданных для того, чтобы при их помощи высоко влезать.

Глава IX

Я уже достаточно сказал о костях стопы. О сухожилиях и мышцах будет сказано немного позднее, так как прежде я решил рассказать о костях всей ноги, ибо и они содействуют выполнению всего вышесказанного. Бедро, подобно плечу, имеет только одну кость. Голень имеет две кости, аналогичные костям предплечья. Большая называется большой берцовой костью (cnéme) как и весь орган целиком, меньшая — малой берцовой (peróne). Бедренная кость, конечно, как и следует, является самой крупной из всех костей. Ее верхний конец входит в вертлужную впадину (cotýle), она несет всю тяжесть покоящегося на ней тела, хотя природа подготовила во впадине так называемой седалищной кости прекрасное место для головки бедренной кости; она не составляет прямой линии с этой впадиной, но иному при поверхностном исследовании 211. может даже показаться, что форма бедра несовершенна; ведь с верхней и наружной стороны она выпуклая, а с противоположной — вогнута, и Гиппократу уже была известна ее настоящая форма; в случае перелома он советует сохранять ее положение и не изменять поспешно. У людей, у которых от рождения бедренная кость более прямая, чем следует, колени вывернуты наружу. Это большое неудобство, говорит он где-то[23], не только при беге, но и при ходьбе и даже при стоянии, и всякий человек, как я полагаю, каждый день при первом же взгляде должен убедиться, насколько велико это неудобство. Если бы шейка (auchén) бедренной кости не отклонялась бы в наружном направлении тотчас же по выходе из вертлужной впадины, она находилась бы слишком близко от шейки другой бедренной кости. Если бы это было так, то где бы поместились медиальные мышцы бедра (meros), которые по необходимости должны быть очень крепкими? Где место для нервов спинного мозга, расходящихся по всей ноге? Где место для вен, артерий, для желез, наполняющих их промежутки? Нельзя было бы сказать, что следовало поместить все эти части с наружной стороны бедренной кости, 212. так как в этом случае они легко подвергались бы ударам всех посторонних тел, которые их задевали бы. Может быть, мы и сами, не говоря уже о природе, сумели бы поместить в надлежащем месте, недоступном для повреждений, столь важные сосуды, и если бы один из них был поврежден, то животное с трудом бы выжило. Ведь, если бы рана затронула одну из значительных артерий, расположенных в данном месте, то животное неминуема погибло бы. Следовательно, если бы надо было приготовить место для вен, артерий, желез, нервов и мышц, столь многочисленных и крупных, необходимо было, чтобы бедренная кость выступала из выемки в косом направлении. Итак, она отходит и наружные ее части как бы переходят за боковую наружную плоскость тела. Если у некоторых людей шейка бедренной кости менее выступает наружу, то части паха (bubón), будучи сжаты, трутся друг о друга и поэтому эти лица вынуждены ходить, выворачивая бедро и колени наружу. Почему, могут возразить, природа не поместила вертлужные выемки более наружу, и не вынесла их туда, где теперь находятся выпуклости бедренных костей? Ведь в этом случае шейка бедренной кости продолжала бы по прямой линии направление самой головки, 213. и кость была бы прямая. Это потому, что было необходимо, чтобы тяжесть тела покоилась по прямой линии и перпендикулярно на вертлужной впадине и на головке кости, особенно во время ходьбы или бега, когда мы одну ногу выносим вперед, а другая твердо стоит на земле; это явление возможно только при условии, что поддерживающая часть имеет солидную опору в центре. Если такое положение ноги является наиболее надежным при ходьбе, то противоположное положение явно повлечет за собой наибольшее неудобство. Поэтому отодвинуть к наружным частям седалищных костей вертлужные впадины, а вместе с ними — головки бедренных костей было небезопасно, и наилучшим строением является то, которое существует в данное время, но так как и из-за этого произошло бы чрезмерное сближение, то оставалось одно только средство, а именно не продолжать бедренную кость по прямой линии к ее головке, но отклонить ее кнаружи, как это имеет место теперь. С другой стороны, если бы бедренные кости до колен все расходились и никоим образом не сближались, то ноги получились бы кривыми в другом роде, чем в том, о котором говорилось выше. Поэтому 214. вполне разумно, что верхний конец шейки заметно отходит кнаружи от головки кости, за ним непосредственно и половина диафиза бедренной кости продолжает эта направление, чтобы затем изогнуться внутрь и направиться к колену. Вот почему бедренная кость, рассматриваемая как нечто целое, представляет собой выпуклость наружную и вогнутость внутреннюю, а также сзади: она более плоская, а спереди более выпуклая. Такое строение благоприятствует сидячему положению и многим действиям, которые мы производим сидя, как, например, письму, если лист лежит на бедре. Также всякий другой предмет лежит на выпуклости бедер лучше теперь, чем если бы они были устроены иначе. Кроме того, когда наше тело опирается на одну только ногу, — мы знаем, что такое положение очень часто бывает нам полезно при различных обстоятельствах жизни и при занятии разными ремеслами — выгнутая форма предпочтительнее прямой. Если бы ширина органов, которые поддерживают, и частей тела, которые поддерживаются, была бы одинаковой, то стояние на одном из этих органов было бы особенно твердо и устойчиво, так как каждая из верхних частей тела находила бы в этом органе перпендикулярную точку опоры. Точно так же и теперь, так как бедренная кость образует свод, 215. причем одна часть ее тела направляется преимущественно наружу, другая — преимущественно внутрь, а третья — занимает среднее положение, то у каждой верхней части тела имеется точка опоры по прямой линии. Природа, имея в виду все то же назначение, сделала не только бедренную кость более выпуклой с внешней стороны, но и большую берцовую кость. Самое большое доказательство того, что я утверждаю, состоит в следующем: лица, у которых ноги более выгнуты изнутри наружу, будь это еще во чреве матери или приобретено в первые годы жизни, гораздо тверже и прочнее держатся на своих двух ногах или на одной, чем лица, у которых ноги прямые. Природа при построении ног имела в виду не только прочность при стоянии, она оказалась не менее предусмотрительной, дав нам способность быстро бегать в случае необходимости. Она избежала слишком большого расхождения ног и придала им достаточный изгиб, позволяющий твердо стоять, ничем не стесняя быстроты бега. Затем, так как было вполне разумно, как мы это только что доказали, чтобы верхняя часть большой берцовой кости, отходящей от колена, 216. незаметно отклонялась наружу, и чтобы нижняя часть, соприкасающаяся с лодыжкой стопы, отклонялась внутрь, по той же причине было разумно, чтобы внутренние части стопы были выше, чтобы уравновешивать в этом месте внутренний наклон части большой берцовой кости. Вот тот факт, рассмотрение которого мы отложили, когда говорили о назначении внутренних частей стопы. Из всего предыдущего мы видим, что ни одна из костей ноги не осталась незаконченной: большая и малая величина, положение, форма, связь (sýnthesis), различие в плотности отдельных костей, соединяющие их связки округленные и циркулярные, все это было создано природой с величайшей предусмотрительностью и большим искусством. Нам остается рассмотреть мышцы и сухожилия. Что же касается артерий, вен и нервов, то мы уже сказали, что мы будем их рассматривать в дальнейшем ходе нашей работы, так как эти органы общи всему телу, как получившие общее назначение — восстанавливать, питать все органы и сообщать им жизненную силу.

Глава X

217. Теперь следует указать, каково число и какова природа разнообразных и многочисленных движений, производимых ногами, показать, что ее могло бы быть лучше, если бы движения были более или менее многочисленны или распределены иначе; припомним в то же время и движения рук и двойную цель природы, которая создала человеческие ноги не только для бега, как ноги лошади, но также для устойчивого стояния, а поэтому она наделила их до известной степени способностью охватывания, как и руки. Таким образом, и все наше изложение будет более кратким, если мы бегло остановимся на сходстве строения общего для ног и рук, чтобы более подробно рассмотреть особенности, свойственные стопам. Искусство природы обнаружится с тем большей очевидностью, если в нашем изложении мы укажем на аналогию в строении органов и на то, что ни в одном случае нет ни в чем ни недостатка, ни избытка. В предыдущей книге мы достаточно сказали о руке. Тот, кто не восхищался искусством природы — или безумец, или 218. лично заинтересованный в этом. Действительно, мне следовало бы здесь применить слова Фукидида[24]. Ведь безумец тот, кто не понимает функций, столь разумно приданных рукам, или тот, кто думает, что иное строение было бы для них полезней; он движим каким-либо особым интересом и ум его впитал в себя неверное учение, не позволяющее ему признать, что природа всякую вещь создала искусно. Пожалеем же тех, кто с самого начала впал в такое несчастие относительно важнейших вопросов; будем наставлять людей умных, любящих истину. И теперь напомним им, что, говоря о строении кости, мы указали, что для каждого из пальцев были необходимы четыре движения, что эти пальцы имеют два больших сгибательных сухожилия, не столь больших, как разгибательные, а третьи еще более маленькие, управляющие боковыми движениями в сторону мизинца; наконец, есть и четвертые, очень маленькие, выходящие, как мы сказали, из мышц кисти и управляющие другим внутренним движением в сторону большого пальца. 219. Мы докажем разумность того, что теми же движениями обладает каждый палец стопы; они сгибаются самыми большими сухожилиями, а боковое внутреннее движение осуществляется самыми маленькими; разгибательные сухожилия и те, которые управляют боковым наружным движением, имеют среднюю величину. Но, конечно, сгибательные мышцы стопы не столь велики, как мышцы кисти, потому что стопа не должна быть орудием хватания, подобно кисти. Природа, сохранив в стопе те же точки прикрепления, которые эти сухожилия имели в кисти, по причинам, указанным нами для кисти, уменьшила их размер. Ведь если стопы больше, чем кисти, то сухожилия стоп не только не больше сухожилий кистей, но во многом им уступают. Употребление пальцев кисти более разнообразно и требует действий, более частых и энергичных. Поэтому с полным основанием не только пальцы, но и сухожилия стоп и кистей находятся в обратно пропорциональном отношении к их величине. В самом деле, поскольку стопа в целом больше всей кисти, постольку и пальцы и сухожилия стопы меньше, чем у кисти. 220. Ведь главные функции кистей сосредоточиваются в пальцах, которые созданы, чтобы быть органами хватания. Стопы, которые созданы не исключительно для охватывания, но главным образом для устойчивости стояния и предназначены нести на себе тяжесть всего живого существа, должны быть намного сильнее кистей и им удобно иметь небольшие пальцы. Поэтому было желательнее, чтобы их сухожилия были значительно меньше, чем сухожилия кистей, так как они должны были передавать движения органам, более мелким и приспособленным для движений менее обширных и сильных. Поэтому не следовало, чтобы четыре вида двигательных сухожилий пальцев стопы брали свое начало в мышцах голени, как те же сухожилия пальцев кисти берут свое начало в мышцах предплечья: это было необходимо только для двух сухожилий — того, которое разгибает пальцы стопы, и того, которое сгибает первое и третье сочленения четырех пальцев стопы. Вот в этом-то и приходится удивляться замечательному искусству природы. Там, где она встречала сходства и несходства, она расположила сходства аналогичным образом, а несходства 221. — различным. В самом деле, если нужно, чтобы каждое из сочленений пальцев обладало четырьмя движениями, чтобы движения внутренние всегда были превосходящими и для этого исходили из двух начал, то это создает сходство между стопами и кистями. Но так как пальцы стоп нуждаются в меньших сухожилиях и так как части, их составляющие, более многочисленные и более сильные, то это создает несходство в этих органах. Здесь следует отметить, как удачно распределила природа все эти органы. Она снабдила каждое сочленение пальцев стопы четырьмя движениями, происходящими, как и в кистях, от пяти исходных точек, которые, однако, не берут своего начала в аналогичных местах. Сухожилия в кистях, управляющие внутренним боковым движением, являются, как мы уже сказали, единственными берущими начало от маленьких мышц, расположенных на внутренней стороне этой части, тогда как все остальные идут от предплечья; но не так обстоит дело со стопой. Три из них начинаются на самой стопе, две спускаются от голени. В самом деле, в кисти руки не было другого свободного места; 222. в стопе же, так как она длинная, природа поместила под плюсной мышцы, которые управляют внутренним косым движением, а в остальной части стопы, до пяточной кости, те, которые сгибают второе сочленение каждого из четырех пальцев. Равным образом и в верхних частях стопы она поместила другую мышцу, которая должна выполнять внешнее косое движение. В кисти же, так как ей были необходимы соответствующие более сильные мышцы, хотя как орган она меньше стопы, было невозможно поместить эти два вида мышц. Поэтому в ней имеется только первый вид мышц, о которых мы говорили. Итак, кисть имеет семь мышц, так как две были прибавлены к пяти, выполняющим внутреннее движение: одна из них — мышца мизинца находится с наружной стороны, другая — это та, которая приводит большой палец к указательному. В стопе же имеются не только эти мышцы, но и те, которые управляют боковым наружным движением, и те, которые сгибают второе сочленение каждого из четырех пальцев; из них только к одному большому пальцу от самых крупных сухожилий отходило удлиненное сухожилие, прикрепляющееся ко второму 223. и третьему сочленению как это наблюдается у большого пальца кисти. Таким образом существует следующее сходство и несходство между сухожилиями стопы и кисти: сходство заключается в том, что в той и другой имеется пять видов сухожилий, сообщающих четыре движения каждому пальцу; несходство в исходных пунктах. В кисти внутреннее косое движение — единственное, имеющее своим источником мышцы кисти, четыре другие движения зависят от мышц, находящихся в предплечье, тогда как в стопе два движения исходят от голени и сверху, а три имеют свое начало в нижней части самой стопы. Причину этого мы объяснили; так как эти движения требовали небольших сухожилий, а следовательно, и маленьких мышц, и так как имелось свободное место в стопе, то точки прикрепления этих сухожилий были помещены здесь. Но и в этом отношении между распределением сухожилий в стопе и в кисти существует различие: в кистях к сгибателям первого и третьего сочленений каждого пальца не присоединяется никакое другое сухожилие, отходящее от мышцы, тогда как 224. в стопах, соответствующие этим сухожилия, отходят не от одной мышцы. Они совершенно сходны с нервами, которые, начинаясь в шейной области от спинного мозга, чтобы разойтись в плече, соединяются и переплетаются друг с другом. Почти таким же образом дело обстоит с нервами голени, спускающимися из поясничной области (osphýs) спинного мозга. Такое строение было предусмотрено природой, чтобы каждый из органов, приводимый таким образом в движение, имел бы два источника движения, для того чтобы даже в случае повреждения одного, другой мог бы выполнять до некоторой степени его функции. Итак, если промежуточное расстояние довольно большое или область подвержена опасности, природа прибегает к такому переплетению. В плечах и в голенях расстояние между началом и концом нервов [сухожилий — В.Т.] значительное; в нижней части стопы самое положение представляет опасность. Ведь животное постоянно опирается на стопу, так что находящиеся здесь сухожилия более подвержены опасности быть разрезанными, разорванными или поврежденными как-либо иначе, чем соответствующие им сухожилия кисти. Вот почему в этой области наблюдается указанное нами переплетение сухожилий. Что же касается самых маленьких мышц, 225. которыми анатомы, как и я, долгое время пренебрегали, то они сгибают первое сочленение каждого пальца как стопы, так и кисти. Это одно уже дает повод восхищаться природой. Не меньший повод для этого и то, что она не протянула от большой берцовой кости к малой ни одной косой мышцы подобной тем, которые в руке соединяют локтевую и лучевую кости. В самом деле, относительно кисти мы уже ранее показали, что необходимо было не только разгибать и сгибать весь орган, но, кроме того, придать ому в этих двух направлениях вращательное движение. Что же касается голени, строение которой имеет целью не разнообразие хватательных движений, но устойчивое стоячее положение, то движения, подобные движениям плеча, не только не представили бы никаких преимуществ, но невыгодно отразились бы на устойчивости. Меньшее количество сочленений и простые движения более соответствовали органу, который не должен был перемещаться ни в каком направлении вследствие резкого движения. Таким образом, природа не сочленила в колене отдельно большую и отдельно малую берцовую кости с бедренной, 226. как она это сделала по отношению к плечу, где локтевая и лучевая кости по отдельности сочленяются с плечевой костью; она также не отделила друг от друга обе оконечности большой и малой берцовой костей; наоборот, она соединила их с двух концов. В самом деле, было излишним помещать сочленения или мышцы для движений, бесполезных органу, и в то же время было бы оплошностью пропустить хотя бы одно необходимое. Но со стороны природы не было никакого улучшения по отношению к каждому из двух членов, ни бездейственного и бесполезного увеличения; число мышц, как и все остальное, указывает на высшую степень предусмотрительности по отношению к живому существу. Выше мы сказали по поводу мышц предплечья, что число их не должно было быть ни более, ни менее многочисленно и сами они не должны быть ни меньше, ни больше и должны быть расположены не иначе, чем расположены теперь. В голени имеется тринадцать главных точек прикреплений сухожилий: шесть сзади и семь спереди. Они сообщают стопе все необходимые движения. Четыре движения как и в запястье относятся к стопе как к целому, независимо от пальцев. Вспомним для краткости, 227. что было сказано по поводу запястья, и рассмотрим сходство, существующее между ними — стопой и кистью. Мы видели в запястье два внутренних мышечных апоневроза и два наружных, двигающих запястье по четырем направлениям; точно так же и здесь мы видим, что от мышцы, расположенной на передней части большой берцовой кости, отходит достаточно большое сухожилие, которое, разделяясь на два, направляется к той части стопы, которая лежит перед большим пальцем, тогда как от другой мышцы, охватывающей малую берцовую кость, отделяется сухожилие, направляющееся к мизинцу. Если обе мышцы натянуты, они приподнимают и разгибают всю стопу, точно так же как тождественные сухожилия кисти разгибают запястье, как мы уже говорили. Если одно из двух действует отдельно, то происходят боковые движения, подобные движениям запястья. На подошвенной стороне природа, как и в кисти, противопоставила два мышечных апоневроза (apoblastémata), которые должны вызывать движения стопы, противоположные вышеописанным. Один, меньший, начинаясь у глубоко лежащей мышцы, прикрепляется впереди большого пальца снизу, 228. другой, более крупный, — это то самое, столь заметное сухожилие, прикрепляющееся к задней поверхности пяточной кости, сухожилие очень мощное и очень большое, одного повреждения которого вполне достаточно, чтобы вызвать хромоту. Так как кость, называемая пяточной, являющаяся прямым продолжением голени, ниже которой она помещается, является самой крупной и самой мощной костью стопы, то когда сухожилие тянет ее к себе, оно придает столь большую устойчивость всему органу, что вполне свободно можно стоять на одной ноге, подняв другую и не опрокидываться и не падать, даже если одно из других сухожилий повреждено; настолько велика его сила, уравновешивающая силу всех остальных. Да и как могло быть иначе, поскольку это сухожилие прикрепляется к первому и самому важному органу хождения — к пяточной кости, и соединяет ее с большой берцовой костью? Что касается его положения и возложенной на него функции, то это сухожилие вполне сходно с тем, которое прикреплено впереди мизинца кисти с ладонной стороны. Что же касается превосходства его функций, то оно обусловливается пяточной костью, 229. не имеющей своего подобия в кисти, как мы уже говорили выше; только она одна поддерживает все тело. Зная это, природа создала для него другое начало прикрепления (génesis). Поэтому я полагаю, что ты будешь особенно восторгаться ее искусством, если внимательно отнесешься к тому, что нам открывают вскрытия, и при этом заметишь следующие факты: мышца, разгибающая пальцы стопы, одна обслуживает много частей, также и каждая из остальных мышц стопы и вообще всей голени оканчивается несколькими сухожилиями или по крайней мере одним, если она небольшая, что одинаково относится и к мышцам руки, в то время как одно только сухожилие пяточной кости берет свое начало от трех больших мышц, вошедших в него, с тем чтобы в случае повреждения одной из них, или даже двух, две остальные или одна остающаяся выполняли необходимую функцию. Такую большую предусмотрительность природа проявила и во многих других частях тела, умножая исходные точки движения там, где движение особенно необходимо животному. А вот здесь, где от трех больших мышц, 230. находящихся на задней поверхности голени, природа отвела одно сухожилие к пяточной кости, она без сомнения предвидела исключительную важность этой кости и насколько возможно обезопасила ее от всяких повреждений. Все предшествовавшие мне анатомы полагают, что три мышцы, составляющие икру (gastrocnemía), оканчиваются у пяточной кости. Но на самом деле это не так. Немалая часть одного из этих сухожилий, переходя за пяточную кость, распределяется по всей нижней поверхности стопы и, может быть, было бы лучше вместо того, чтобы присоединить его к третьей мышце, создать совершенно отдельную четвертую. Но, как я уже сказал раньше, я привожу в «Руководстве по анатомированию» объяснения всего того, чего они не знали. Они даже не знали, что из трех мышц, которые действительно прикреплены к пяточной кости, одна, идущая от малой берцовой кости, оставаясь мясистой, прикреплена несколько выше, и что те, которые начинаются у головок бедренной кости и оканчиваются мощным сухожилием, прикреплены ниже вышеупомянутого у верхушки пяточной кости. Подробное описание анатомии мышц имеется не только 231. в «Руководстве по анатомированию»; по этому вопросу будет написана отдельная работа. Те, кто на основании этих работ пожелает изучить вопрос о том, где начинаются и где прикрепляются мышцы, легко поймут неоспоримую справедливость того, что я утверждал в предыдущей книге, а именно, что природа расположила на членах (cólon) наискось те мышцы, которые управляют косыми движениями, а по прямой линии те, которые предназначены собственно для сгибания и разгибания. Итак, теперь нетрудно найти причину положения всех мышц голени, величины каждой из них и их числа. В самом деле, так как три из этих мышц двигают пяточную кость и составляют неподвижную часть стопы, а следующие три сгибают пальцы и выполняют в стопе движение, подобное тому, какое выполняет в кисти сухожилие, прикрепленное впереди большого пальца, как мы это показали, то вполне разумно, что все шесть находятся с задней стороны голени, каждая — в прямой зависимости от направления той части, которую она должна приводить в движение. Вместо 232. шести мышц можно насчитать только пять, как казалось это моим предшественникам анатомам, которые две последние соединили в одну, потому что они объединены на большей части своей длины. По той же причине они видели и в передней части голени только три мышцы, хотя с большим правом там могут насчитываться шесть или семь. Мышца, разгибающая четыре пальца, ими признается одной для всех, как это и есть на самом деле. Но с каждой ее стороны находится по мышце, которая кончается, переходя в три головки сухожилия. Если кто обратит внимание на самые мышцы и на их полезное действие, то он насчитает их шесть или семь, как это доказано в «Руководстве по анатомированию». Но продолжим наше рассуждение, приняв число три. Две из этих мышц, как мы уже говорили выше, сгибают стопу, одна доходя до области, лежащей перед большим пальцем, другая — до области, лежащей перед мизинцем, третья — последняя — находящаяся между ними, разгибает пальцы. Эта последняя действительно меньше других; так как она должна приводить в движение 233. незначительные члены, и спускается прямо вдоль средней части голени к пальцам; ведь именно ими и осуществляется движение. Ведь лучшее положение каждой из мышц то, при котором они прямо направлены к частям, которыми они и должны двигать. Итак, не спрашивай, почему мышца, идущая вдоль малой берцовой кости и производящая наружный поворот стопы, направляется снизу вверх, так же как и мышца, прикрепленная к большеберцовой кости, осуществляющая внутренний поворот. Эти мышцы должны были быть направлены прямо к тем частям, движениями которых они ведают. Не спрашивай, почему наружная мышца мала или почему мышца, идущая вдоль внутренней поверхности голени, значительно больше. Природа, во всем справедливая, соразмерила их величину с полезностью тех функций, которые они должны были выполнять. Не спрашивай также, почему одно сухожилие малоберцовой мышцы прикрепляется к наружным поверхностям мизинца, а другое сухожилие большой берцовой кости вдвое больше, чем первое, прикреплено к большому пальцу. Слишком живое воображение могло бы побудить кого-нибудь предположить, что это свойственно стопам и совершенно противоположно тому, что имеет место в кистях. 234. Но если внимательно вдуматься в этот вопрос, то будет ясно, что и в данном случае стопа имеет большое сходство с кистью. Относительно кисти мы говорили, что мизинец и большой палец имеют одним движением больше, чем другие пальцы. Следовало бы, чтобы это отличие встретилось и в стопе. Если бы они не были сверх того наделены движениями, о которых мы здесь говорили, то эти пальцы, не имея никаких преимуществ по сравнению с другими, имели бы только четыре движения и таким образом они не отклонялись бы от других так значительно, — способность, свойственная им одним, — и большой палец не имел бы двух боковых движений, берущих свое начало сверху, а имел бы только одно разгибательное, как и все остальные. Итак, и в этом отношении аналогия между пальцами стопы и пальцами кисти полностью сохранена. Нет необходимости говорить о том, что сходство распространяется на ногти и что стопа наделена ими в качестве органов охватывания. Но в то время как природа справедливейшим образом распределила все то, о чем мы только что говорили, т. е. то, что должно было быть сходно в стопе и в кисти, и то, что должно было быть различно в них, неужели она, пренебрегая строением кожи, покрыла бы подошву стопы кожей, 235. нечувствительной, вялой, тонкой и нежной? Если бы ты принадлежал к числу тех людей, которые в своем незнании творений природы считают ее неискусной, то, если только ты при рассечении обратишь внимание на эту часть стопы, я думаю, ты устыдишься и признаешь свою ошибку, одумаешься, одним словом, примкнешь к лучшему образу мыслей, поверив Гиппократу, который везде славит справедливость природы и ее предусмотрительность по отношению к живым существам. Разве бесполезно, по твоему мнению, то, что кожа подошвы, так же как и ладони, соединена с лежащими под ней частями. Или ты совсем не знаешь, что она так неразрывно соединена с нижележащими сухожилиями, что не может быть содрана, как остальная кожа со всего живого существа? Но если это тебе известно, считаешь ли ты за лучшее, чтобы подошва стопы была покрыта вялой и легко сдираемой кожей? Если скажешь, что так было бы лучше, думаю, что обуви, со всех сторон прилегающей и хорошо охватывающей ногу, ты предпочтешь обувь свободную, подающуюся во все стороны с тем, чтобы, 236. прибегая ко всем хитростям речи, не поколебаться поднять голос также против того, что признано очевидным всеми людьми; или если ты согласишься, что обувь, выбранная для ноги, должна плотно облегать ее со всех сторон, если она должна хорошо выполнять свое назначение, то неужели ты будешь отрицать, что естественная обувь — кожа — должна тем более крепко сжимать и прижимать ее, плотно сливаясь с теми частями, на которых она лежит? Это значило бы быть вторым Коребом[25], не только не восхищаться столь чудесными творениями природы, но и осмеливаться еще ее поносить. Для тебя, читающего эту работу, пришло время решить, хочешь ли занять место рядом с Платоном, Гиппократом и всеми теми, кто восхищается творениями природы, или стать на сторону тех, которые порицают ее за то, что она не проложила через ноги путь для выбрасывания экскрементов. Насколько был расслаблен изнеженным образом жизни тот, кто дерзнул мне сказать, что очень трудно вставать с ложа для испражнения и что было бы лучше, чтобы человек был устроен так, что достаточно было бы протянуть ногу, чтобы извергнуть испражнения. 237. Какова должна быть, по-твоему мнению, позорная распущенность, которой подобный человек предается в своей интимной жизни, его презрение по отношению ко всем выводящим путям организма, растление и развращенность лучших способностей его ума, так как он ослабляет и затемняет ту божественную силу, которая одна только позволяет человеку созерцать истину; ведь этим он увеличивает, укрепляет и делает ненасытной противоестественную жажду сладострастия — силу, лишающую разума, отвратительную, держащую его под игом своей жестокой тирании. Если я еще дальше буду говорить о подобных скотах, то я, может быть, заслужу справедливые упреки со стороны людей разумных. Они обвинили бы меня в том, что я оскверняю священную речь, которую, как настоящий гимн, посвящаю создавшему нас. Я думаю, что истинное благочестие состоит не в том, чтобы воздвигать ему бесчисленные гекатомбы быков, и не в том, чтобы возжигать множество талантов[26] корицы и лавра, но в том, чтобы прежде познать, а затем показать другим, как велики мудрость, могущество и благость создавшего. Если он даровал по возможности каждому существу подходящую ему внешность, 238. если ничто не ускользает от его благодеяний, то я заявляю, что это — доказательство его совершеннейшей благости. Поэтому будем прославлять его как благого. Если он для всего смог найти наиболее совершенное устройство — это верх мудрости. Если он сотворил все, как хотел, это — свидетельство непобедимого могущества. Но не удивляйся тому, как чудесно расположены солнце, луна и весь сонм светил; не поражайся их величине, красоте, их вечному движению и порядку их периодов, с тем, чтобы, сравнивая явления нашего мира, почитать последние ничтожными, плохо устроенными. И здесь ты найдешь равную мудрость, могущество и предвидение. Исследуй материю, от которой все произошло, и не надейся напрасно, что благодаря месячным истечениям или сперме живое существо может стать бессмертным, чуждым страданий, обладающим вечным движением, или столь же блестящим, прекрасным, как солнце. Но суди об искусстве творца всего этого так же, как судишь об искусстве Фидия. Может быть, тебя поражает 239. в Зевсе Олимпийском[27] внешнее украшение, блестящая слоновая кость, масса золота или, быть может, величина всей статуи? Если бы ты увидал ту же статую из глины, может быть, с презрением ты прошел бы мимо. Но не то важно для художника, для человека, понимающего ценность художественного произведения; он будет хвалить Фидия, безразлично, сделана ли его статуя из простого дерева, обыкновенного камня, из воска или из глины. Невежду поражает красота материала, художника — красота самого творения. Так и ты стань глубоко знающим чудеса природы, чтобы мы не называли тебя больше невеждой, а называли человеком, изучившим творение природы. Не обращая внимания на разницу в материале, созерцай чистое искусство; когда рассматриваешь строение глаза, думай, что это — орган зрения; если рассматриваешь ногу, принимай во внимание, что это — орган хождения. Если ты хочешь, чтобы глаза были сделаны из вещества солнца, а ноги — из чистого золота, а не из кожи и костей, то ты забыл, из какой материи ты состоишь. Вспомнив об этом, подумай, является ли это веществом небесным или просто земной грязью; ведь ты позволишь мне назвать так кровь матери, 240. проникающую в матку. Ведь дав Фидию глину, нельзя требовать от него статую из слоновой кости. Точно так же из крови никогда не получишь блестящего и прекрасного тела луны и солнца. Это — божественные и небесные тела, а мы — мы только статуи из грязи. Искусство же демиурга равно и здесь, и там. Стопа — это часть животного — маленькая и ничтожная; кто это отрицает? Солнце же, мы это отлично знаем, огромное и самое прекрасное тело вселенной. Но, подумай, какое место должно было занимать солнце во вселенной, и какое — стопа у животного? Во вселенной солнце должно было находиться в центре планет. У животного нога должна была занимать нижнюю часть. Откуда это ясно? Представь мысленно другое положение и посмотри, что отсюда произойдет. Если спустить солнце ниже, туда, где теперь луна, оно спалит все, что существует на земле. Если поднять его выше, где находятся Пироент и Фаэтон, холод сделает необитаемыми все страны земли. 241. Если же солнце стало велико и таково, каким мы его видим, то это — его свойство и его внутренняя природа. Но место, занимаемое им во вселенной, это дело распорядителя. Для тела — столь огромного и такой природы — не найти лучшего места во всей вселенной. А также для стопы ты не сможешь найти в организме животного места лучшего, чем то, которое она занимает. Заметь себе, что положение стопы и солнца указывают на одинаковое искусство. Я не без умысла сравниваю самое блестящее светило с самой ничтожной частью тела. Что более ничтожно, чем пяточная кость? Ничто. Однако нигде она не была бы помещена более удачно. Что более благородно, чем солнце? Ничто. Во всей вселенной не найдется для него более подходящего места. Что является самым великим и самым прекрасным из всего существующего? Вселенная. Кто это отрицает? Но животное подобно маленькой вселенной, по словам древних, познавших чудеса природы. Итак, в этих двух творениях ты найдешь одну и ту же мудрость демиурга. Укажи же мне, говорит он, солнце в теле животного. Что это за разговор? Может быть, ты потребуешь, чтобы из вещества крови, столь тленной и загрязненной 242. создалось солнце? Несчастный, ты сошел сума! Вот настоящее нечестие, а не в том, чтобы воздерживаться от жертвоприношений и фимиама. Я не покажу тебе солнца в теле животного, но я покажу глаз, наиболее светозарный орган, наиболее подобный свету солнца, какой только можно найти в одной из частей животного. Я укажу его положение, его величину, форму, все то, что его касается, и я докажу, что все его части так хорошо расположены, что никакое иное расположение не могло быть лучше. К этому мы вернемся позже.

Глава XI

Строение стопы, так как именно об этой части я собираюсь говорить в этой книге, не хуже, чем строение глаза или мозга. Все эти органы прекрасно расположены для той функции, которую они призваны выполнять. Если можно требовать чего-либо лучшего и более совершенного, то это в вещах, не достигших совершенства, но не в тех, которые безупречны. Мозг — источник ощущения и начало всех нервов. Но доказывает ли это, что строение мозга лучше строения стопы, если оба органа наилучшим образом выполняют те функции, для которых они были созданы первоначально. Один мозг 243. без стопы был бы несовершенным, так же как и стопа без мозга. Один нуждается, как я думаю, в органе движения, другая — в ощущениях. Мозг имеет в качестве воспринимающей среды стопы и все остальное тело и он доставляет им ощущения. Обрати внимание еще раз на то, что я говорил вначале. Кожа подошвы должна быть очень чувствительной, так как ей приходится часто сталкиваться с жесткими и острыми предметами, которые, ударив или поранив ее, сильно повредили бы ее различным образом, если бы она тотчас же, ощутив, не предупредила бы животное, что следует избегать опасности. Вот почему от сухожилия[28], прикрепленного к пяточной кости, сухожилия отходящего, как мы сказали, от трех мышц, отделяется и направляется к нижней поверхности стопы поверхностный слой, который затем прикрепляется к внутренней поверхности кожи. В глубоких слоях стопы непосредственно под кожей в том месте, где находятся две маленькие мышцы, расходятся разветвления нервов, идущих от спинного мозга. Нервы кисти значительно тоньше, чем нервы стопы, так как кисть, нуждаясь в повышенной чувствительности, является не только органом 244. хватания, но и осязания. Что касается стопы — части, не предназначенной быть общим органом осязания для всего тела, а являющейся только органом хождения, то она обладает чувствительностью, необходимой лишь для избежания слишком легкой возможности поранения. Если бы я указал тебе весь путь, проходимый нервами, начиная от их возникновения до стопы, если бы я рассказал и объяснил те предосторожности, которые приняла природа, обеспокоенная длиной пути, опасаясь возможных повреждений нервов, так как они более мягки, чем нужно, чтобы справиться с этим длинным расстоянием, я заставил бы тебя без сомнения восторгаться искусством природы. Но для меня это отступление значительно удлинило бы изложение того, что касается стопы. Кроме того, я позже буду говорить о нервах.

Глава XII

Кожа стопы плотно прилегает ко всем частям, на которых она покоится, для того чтобы она не могла свободно собираться в складки во всяком направлении. Продолжение сухожилия пяточной кости покрывает ее изнутри на всем протяжении, чтобы она не собиралась в складки и была достаточно чувствительна. Она в меру обладает мягкостью и твердостью, 245. без излишка в том и другом, поскольку она не должна была быть ни слишком чувствительной, ни слишком нечувствительной. Слишком уплотненное вещество должно быть почти нечувствительным, как, например, раздвоенные и нераздвоенные копыта, чешуи крабов и морских раков, кожа китов и слонов. Вещество чрезмерно мягкое, поскольку оно обладает большей чувствительностью, постольку оно обязательно должно быть подвержено и поранениям. Итак, природа во избежание чрезмерной нечувствительности или слишком большой легкости поранений предохранила кожу стопы от этих двух крайностей, снабдив ее надлежащей степенью мягкости и плотности. Итак, мы уже отметили все условия, особенно подходящие разумному существу.

Глава XIII

Что касается голени, ее направления, большой и малой величины и вообще числа артерий, вен и нервов, ты меня не спрашивай в настоящий момент. Что же касается числа, положения мышц, их различия по величине и соразмерности, обо всем этом мы сказали несколько выше (глава X). 246. Остается последняя необходимость: выяснить всю природу двух костей. Самая большая называется, как и весь орган, большой берцовой костью (cnéme), а другая — малой берцовой костью. Эта последняя очень тонкая, значительно менее крепкая, чем большеберцовая и помещается с наружной стороны. Она имеет для живых существ двойное назначение: назначение главное и необходимое, а в дополнение к этому, так сказать, еще и третье назначение. Вот каково ее первое назначение: она составляет почти всю наружную поверхность сочленения с таранной костью, где происходят, как мы сказали, разгибательные и сгибательные движения стопы, тогда как большеберцовая кость составляет внутреннюю поверхность. Второе ее назначение таково: малоберцовая кость помещается именно там, где все сосуды и мышцы голени легче всего могли бы быть повреждены вследствие удара извне. Третье назначение касается наружной головки мыщелка бедренной кости, поддерживаемой большеберцовой; малоберцовая кость, служа точкой опоры, обеспечивает ей безопасность и значительную прочность. Полагать, что голень не нуждается в мало-берцовой кости и что большеберцовая кость одна посредством коленного сустава, сочленяясь с бедренной костью, 247. могла бы также сочленяться с таранной; это значит, не ведая того, желать, чтобы большеберцовая кость была такой величины, чтобы ни в чем не уступать бедренной. У воображаемого животного из камня или дерева это возможно и помимо того, что оно не получит повреждений, оно с большей уверенностью, как я полагаю, будет поддерживать верхние органы; то же самое относилось бы и к стопе, если бы она была создана значительно большей, чем она есть в действительности. Но для реального животного, которое должно двигать нижние части органов при помощи верхних, подобное устройство совершенно неприемлемо. Органы, которые будут приводить в движение, должны быть более мощными и более крупными, чем органы, которые будут приводимы в движение. Поэтому с полным основанием природа, поместив малоберцовую кость с наружной стороны больше берцовой, назначила ее в качестве ограды мышцам и сосудам, а между ними в глубине поместила много мышц, которые должны приводить в движение стопу. Если бы она поместила здесь одну только большую кость и окружила бы ее с наружной стороны незащищенные сосудами и мышцами, она таким образом сделала бы и весь орган плотным и тяжелым. Неправильно также 248. было бы сказать, что следовало создать в верхней и нижней части эпифиза, при помощи которых она сочленялась бы с соседними костями, тогда как сама кость [диафиз — В.Т.] осталась бы тонкой на всем протяжении голени. Большая опасность грозила бы этим апофизам[29], в особенности апофизам таранной кости, которые намного выступили бы за прямую линию кости. Разве не следует и в данном случае удивляться предусмотрительности демиурга, который ради обеих полезных, хотя и противоположных целей, создал в полной гармонии и соответствии части всего органа? Так как верхняя часть должна была поддерживаться нижней, то естественно, что нижняя часть должна была быть более мощной и крупной, как это можно наблюдать у колонн, стен, домов, башен и у всех неодушевленных предметов. С другой стороны, так как верхняя часть должна была двигать, а нижняя — быть движимой, следовало, чтобы верхняя — была больше и сильнее, как это имеет место у костей плечевой, лучевой и кисти. Поэтому, чтобы легко поддерживать бедренную кость, большеберцовой кости лучше было быть 249. более мощной. Но чтобы легко быть движимой, она должна быть менее мощной. Так как выбор был обязателен и так как оба условия не могли быть согласованы, было разумно выбрать наиболее полезное, но до некоторой степени нужно считаться и с другим. В органе, созданном для хождения, устройство, приспособленное для движения, гораздо полезнее того, которое потребовалось бы для устойчивости стояния. Поэтому природа создала большеберцовую кость меньшей, чем бедренную, но она не настолько меньше, чтобы не быть в состоянии свободно ее поддерживать. Вспомни и здесь прежде всего принцип, провозглашенный с самого начала, в силу которого, как мы говорили, следует относить полезность каждой отдельной части к функциям всего органа в целом, а затем, если, вообразив иное строение частей, мы не найдем ничего лучшего, сравнивая с ныне существующим, ни в расположении, ни в форме ни в величине, ни в строении, ни вообще во всем другом, что необходимо должно существовать в каждом теле, то мы должны признать 250. совершенным и законченным во всех отношениях настоящее строение.

Глава XIV

Нет никого, кто, приняв во внимание то, что я только что сказал, не признал бы, что мы следовали этому методу во всем, что предшествовало, и будем придерживаться его и в дальнейшем. Что величина большеберцовой кости находится в правильном соотношении с бедренной костью и со стопой, что она прекрасно расположена в смысле быстроты движений и ничем не вредит устойчивости стояния, это можно ясно понять, взглянув на голень, либо отекшую вследствие растяжения вен, или затвердевшую от опухоли, или, наоборот, исхудавшую вследствие какой-либо болезни иного рода. Если голень опухла сверх меры, то ее слишком большой вес затрудняет и стесняет быстроту ходьбы; те, у кого она слишком тонка, запрокидываются и легко падают, в особенности, если они захотят идти быстрее. Для свободного хождения необходимо, как мы уже сказали, чтобы все тело надежно опиралось 251. на одну из конечностей, тогда как другая быстро передвигает его вперед. Эти два условия зависят от естественной величины большеберцовой кости, ведь размеры ее таковы, что она может поддерживать вышележащие части и легко быть передвигаемой этими последними. И таким образом ясно, что большеберцовая кость не должна была быть больше, чем она есть, и что при данной ее величине малоберцовая кость приносит значительную опору благодаря своему сочленению с таранной костью в качестве защиты от повреждений извне и как поддержка, оказываемая головке большеберцовой кости. Из всего того, что мы сказали, ясно вытекает, что между строением малоберцовой кости и лучевой существует большое различие и что природа поступила разумно, сделав совершенно неподвижными кости, лежащие рядом в такой области, где большое число сочленений не представило бы никакой выгоды для органа передвижения. В самом деле, если готовность к движениям и их разнообразие более полезны органам хватания, то устойчивость положения тем более полезна органам передвижения. Таким образом, когда лучевая кость и сверху и снизу сочленяется путем диартроза, то малоберцовая кость сочленяется в каждой этой части 252. с большеберцовой — путем синартроза. Ведь если бы вся нога была цельной и не разделялась ни одним суставом, то она была бы значительно устойчивее, чтобы поддерживать целиком все животное; так и теперь, при существующем строении, свободном от большого количества сочленений, она обладает почти полной устойчивостью. Если бы нога была совершенно лишена суставов, ее нельзя было бы ни разгибать, ни сгибать и таким образом пропала бы та функция, для которой она была создана. Если бы, наоборот, она была расчленена большим количеством суставов, она была бы так сильно подвержена качанию и падению, что нельзя было бы прочно держаться на одной ноге, не качаясь во все стороны и не падая. И здесь приходится удивляться природе, которая при наличии двух противоположных условий, опровергающих и уничтожающих друг друга, но, тем не менее, необходимых ноге, соединила их так, что не повредила ни свободе движений, ни устойчивости строения.

Глава XV

Все эти меры, принятые природой, достойны изумления. Еще более достоин этого коленный сустав. 253. Эпифизы кости, называемой бедренной, как и бедро в целом, имеют в большеберцовой кости впадины, к которым они так хорошо приложены, что не получается ни ослабления при их вхождении туда (epibasis), ни стесненности движений вследствие узости пространства. Окружающие со всех сторон связки защищают и так прочно удерживают сустав, что ни многочисленные сгибания, ни разгибания ноги не позволяют бедренной кости соскользнуть с больше-берцовой. Эта подколенная чашка, называемая одними мельница (mýle, mola), а другими надколенник (epigonatis) представляет собой хрящевидную кость, занимающую всю переднюю поверхность сустава. Она не позволяет и самой бедренной кости при скольжении приближаться к передним частям, особенно при положениях, вызываемых сгибанием колен (gnýx) (или ocláx). Она в немалой степени помогает нам, предохраняя нас от падений, особенно на склонах, когда все наше тело наклоняется вперед. Прекрасный пример тому мы наблюдали у одного из молодых людей, упражнявшихся на арене. Во время борьбы коленная чашка, разорвав 254. связки, отошла от колена, поднялась к бедренной кости, и для него было одинаково опасно как сгибать колено, так и ходить по наклонной поверхности: ему необходим был костыль, когда он ходил по подобной местности. Если я начну перечислять все впадины и все бугорки колена, если я буду доказывать, что ни один бугорок не лишен впадины, в точности ему соответствующей, что ни одна впадина не лишена бугорка, плотно входящего в нее, что бугорки и впадины находятся в полном соответствии друг с другом, что извне они удерживаются костными валиками самих костей и связками отчасти плоскими, отчасти округлыми, то я растяну свое изложение за пределы поставленных мною границ, не сделав его более убедительным и ясным. Достаточно того, что я ранее в общих чертах сказал о строении всех сочленений. Если кто-либо читает мое описание, как читают сказку старой женщины, то для него не будет никакой пользы даже от того, что мною уже сказано. Но если кто-либо захочет подробно исследовать и проверить каждую частность наблюдением при рассечениях, то я думаю, что он, удивляясь, убедится в том, что природа создала 255. не только для коленного сустава, но и для каждого из остальных суставов, и выступы — и впадины» предназначенные вмещать их, в полном соответствии друг с другом и по форме и по величине. Не меньше он будет удивляться и всем средствам их внешней защиты, увеличивающейся соразмерно с мощностью их функции. Выше мы доказали это по отношению к сочленениям стопы по сравнению с сочленениями кисти; мы еще раз доказываем это, отмечая различие в строении коленного сустава и локтевого. В самом деле эти две части представляют очевидную аналогию, если принять во внимание все перечисленные выше обстоятельства, а кроме того, силу связок и наличие коленной чашки.

Но природа создала не только эти связки, глубоко лежащие и охватывающие кругом все сочленение, но и другие, не вполне круглые, однако очень сильные, — из них одну, соединяющую наружные поверхности костей, и другую, соединяющую внутренние, поместив на передних частях коленный сустав, так что сочленение крепко стягивается со всех сторон. В самом деле, коленный сустав 256. имеет четыре области — переднюю, заднюю, правую и левую. Первая не только наиболее подвержена опасности, но и за других несет наибольший труд. Затем следует наружная поверхность, более внутренней, подверженная опасности быть ушибленной или пораненной ударами, испытываемыми органом. Задняя поверхность подвергается скорее утомлению, чем повреждениям. Поэтому первая защищается коленной чашкой, вторая — мощной круглой связкой и концом широкой мышцы, третья — другой связкой, наконец, четвертая — ни костью, ни какой-либо значительной связкой, кроме широких и тонких связок, соединяющих все сочленение целиком. Если бы природа не проявила исключительной предусмотрительности и искусства, что помешало бы ей, поместив коленную чашку, сзади и оставив переднюю часть без защиты, уничтожить сгибание колена и сделать орган, доступным вывихам? Что помешало бы перемещению круглых связок? 257. Если только, как мы уже сказали, обратить внимание на все предосторожности» принятые не только по отношению к колену, но и по отношению к каждому суставу, то придешь к убеждению, что все указывает на исключительное искусство и предусмотрительность. Но не будем дольше задерживаться на этом.

Глава XVI

Теперь нам остается сказать, почему существуют всего девять мышц бедра? И здесь сама функция их указывает на причину их существования. Три мышцы, самые большие в этой области, находящиеся на передней стороне бедренной кости, направляются прямо к колену; одна из них прикрепляется к коленной чашке при помощи мясистых волокон, две другие дают начало одному очень большому сухожилию. Это последнее, расширяясь, охватывает всю коленную чашку, плотно сжимает ее и соединяет с нижними частями. Затем, минуя сустав, оно прикрепляется к передним частям большеберцовой кости. Если надо вытянуть кость, оно приподнимает ее и разгибает все коленное сочленение. Две другие мышцы, расположенные по обе стороны вышеназванных трех, — одна как наружная, другая как внутренняя прикрепляются к боковым поверхностям 258. большеберцовой кости; обе они управляют косыми движениями. Одна из этих мышц отводит ногу внутрь, вторая — наружу. Первая начинается у сращения лобковой кости, другая — у самой наружной части седалищной кости. Таким образом, они могут лучше всего отвести голень в косом направлении. Среди них начинаются три другие мышцы, расположенные но порядку и ведающие незначительными движениями колена. Та, которая смежна с внутренней сгибает колено и поворачивает ногу внутрь; та, которая соприкасается с наружной мышцей, отводит ногу кнаружи, одновременно сгибая ее, как если бы она развертывала. Последняя, занимающая в то же время и срединное положение, прикрепляется к внутреннему мыщелку бедренной кости, сгибает все бедро, одновременно увлекает и всю голень и снова соединяется с соседними частями сочленения вплоть до одной из двух самых больших мышц голени, вместе с которой она двигает всю ногу целиком. Последняя из девяти мышц, двигающих коленное сочленение, узкая и длинная, начинаясь у подвздошной кости, поднимает голень 259. кверху наискось и в особенности способствует приведению ее в то положение, когда мы, ослабляя мышцы ноги и скрестив ноги, заносим стопу вверх к паху с той и другой стороны. Кроме всех этих мышц, есть еще маленькая мышца, находящаяся в подколенной впадине и сгибающая колено. И в данном случае природа с такой удивительной предусмотрительностью установила число, величину, место и прикрепление мышц, что при таком расположении есть все необходимые условия для движения в коленном суставе, и даже если бы что-либо в этом строении подверглось изменению и одно какое-нибудь движение было бы стеснено или совсем уничтожено. Все три большие мышцы, которые одновременно являются разгибателями голени и сгибателями и поднимающими коленную чашку, послужат, как я полагаю, достаточно ярким примером для тех, кто помнит мои слова о бесконечной предусмотрительности природы. Именно в этих мышцах должна была сосредоточиться почти вся сила движений в колене. Вся нога должна употребить свою силу и вытянуться именно тогда, когда во время ходьбы одна высоко поднятая нога выбрасывается вперед, в то время как вся тяжесть тела 260. покоится на другой остающейся неподвижной и опирающейся на землю. Для этого необходимо, чтобы мышцы, разгибающие колено в количестве трех, как мы говорили раньше, точно пришли в движение и напряглись, так как сгибание коленного сустава производится задними мышцами, а разгибание — передними. Поэтому в том случае когда наша нога должна быть возможно более разогнута, мы одним этим трем мышцам поручаем заботу поддерживать устойчивость колена в распрямленном положении, поворачивать и отводить назад и одновременно прижимать коленную чашку, чтобы благодаря ей сохранилось вертикальное положение ноги; поэтому ясно, что в мышцах лежит вся сила движения ног. Ведь их способность производить косые движения является способностью добавочной, так как к основным функциям органов природа всегда добавляет что-нибудь дополнительное. Первая обязанность ног, для которой они были созданы, это — хождение, для чего, как всякому известно нам прежде всего необходимы мышцы, разгибающие колено и двигающие его сочленения. Итак, если, как мы сказали вполне разумно, что в стопе две мышцы прикрепляются 261. к задней поверхности пяточной кости посредством очень крупного сухожилия, то еще важнее было для колена, чтобы мышцы прикреплялись к верхней и передней оконечности большеберцовой кости. Стопа обязана этим трем мышцам устойчивостью стояния, а нога в целом — возможностью разгибания. Этим трем мышцам природа противопоставила сзади три других, не столь сильных и не образующих вместе единого сухожилия. Было необходимо, как это доказано в нашем очерке «О движении мышц», чтобы каждая мышца имела своего антагониста, управляющего противоположным движением, причем необязательно чтобы сгибательное движение колена равнялось по силе разгибательному. Природа, желая создать мышцы-антагонисты, т. е. управляющие противоположным движением, создала три мышцы, которые не столь сильны, как первые, и не оканчиваются столь же сильными сухожилиями. Она дала двум мышцам, лежащим по обе стороны средней, способность осуществлять косое движение немалого размаха. Но чтобы сочленение могло вращаться во все стороны, природа поместила справа и слева по одной мышце, одну — рядом с 262. передними мышцами, другую — рядом с задними. Если более важные сочленения приводятся в движение большими или многочисленными мышцами или мощными сухожилиями, тогда как менее значительные сочленения имеют мышцы или сухожилия, или менее многочисленные, или меньших размеров, или менее сильные, то я не знаю, почему и здесь не следует удивляться искусству природы, разве только кто-нибудь будет утверждать, что было бы справедливее присвоить большим, наиболее важным сочленениям небольшое число мышц и притом маленьких и слабых; и, наоборот, мощные, большие и многочисленные мышцы — небольшим сочленениям. Может быть, такой человек потребует также, чтобы косые мышцы управляли прямыми движениями, и, наоборот, прямые мышцы — косыми движениями. Конечно, размер мышц бедра, их число и их положение были установлены природой с величайшей предусмотрительностью; все они прикрепляются к оконечности большеберцовой кости, минуя сочленение; и здесь также природа дала доказательство большого искусства. Ведь и те, кто приводит в движение марионеток из дерева при помощи ниток, привязывают эти нитки, минуя сустав к верхней оконечности органа, который должен двигаться, 263. и природа, опередив искусство, поступила так же по отношению к каждому сочленению. Но, если бы природа, применив немало различных приемов для приведения в движение голени пренебрегала бы единственно важным способом прикрепления сухожилий, все остальные меры оказались бы бесполезными. Поэтому очевидно, что если бы сухожилия до прохождения за сустав были бы прикреплены к его краю, они с самого начала не привели бы в движение голень. Но если даже, пройдя сустав, они были бы прикреплены не там, где теперь, но или в самом начале голени, или в самой нижней точке, то и тут было бы совершенно ясно, что голень осталась бы неподвижной. В самом деле, их прикрепление к одной только оконечности большеберцовой кости не создавало бы в равной мере ни безопасности, ни силы, так как они должны двигать весь орган при помощи небольшого числа связок, прикрепленных в свою очередь к вершине этого органа. Допустим еще, что это прикрепление находится посредине большеберцовой кости, как это имеет место у обезьян; в этом случае нельзя было бы полностью разогнуть орган и голени казались бы связанными и привешенными к задним частям бедренной кости, как это можно видеть у обезьян. 264. Ведь мышцы, идущие от задних частей, будучи прикреплены у этих животных посредине большеберцовой кости или несколько выше, уравновешивая действие передних мышц, разгибающих орган и притягивая голень назад, не позволяют колену полностью разогнуться. И здесь ты можешь проверить принцип, провозглашенный с самого начала этой работы, а именно, что у всех животных природа сообразовала различные части тела с их повадками и способностями. Таким образом, как мы уже сказали, она облекла в смешное тело душу обезьяны, которая смешным и не совершенным образом подражает действиям человека. Ведь имея такое расположение костей голени, которое не позволяет ей держаться стоя свободно и непринужденно, она приобрела сзади очень странные мышцы, противоречащие ее строению. Поэтому она[30] не может уверенно и свободно сохранять вертикальное положение, но как человек, который в насмешку подражает хромому, стоит, ходит и бегает, прихрамывая. 265. Совершенно также и обезьяна пользуется своими ногами. Я почти все сказал о строении ног. Что же касается мышц, двигающих тазобедренное сочленение, я скажу о них при описании анатомии этой области.

Глава I

266. Так как различные части животного должны питаться и так как существует только один путь для введения пищи в тело-рот, то природа вполне разумно протянула, начиная от этого отверстия, многочисленные пути, из которых одни, так сказать, широкие дороги и общие для всего, что должно получать питание, а другие, — узкие тропинки, доставляющие пищу каждой отдельной части. Общий путь, самый большой и первый, идет ото рта к желудку, который представляет собой как бы кладовую 267. для всех частей тела, расположенную в центре организма животного. Специальное название этого прохода — пищевод (oisóphagos), общепринятое — узкий канал — stómachos — обычное название узкой шейки, помещаемой словно перемычка при входе в полость. Эта кладовая, принимающая в себя всю пищу, создание поистине божественное, а не человеческое, — подвергает ее первой обработке без которой она не была бы нужна животному и не принесла бы ему никакой пользы. Как люди, опытные в обработке зерна, очищают его от частичек земли, камней и чуждых семян, могущих повредить телу, так и желудок, обладающий подобной способностью, выталкивает вниз все эти вещи, если они встречаются, а все что остается полезного для природы животного, сделав это еще более полезным, распределяет по венам, входящим как в стенки самого желудка, так и в стенки кишок.

Глава II

Эти вены подобны городским носильщикам, которые забирают очищенное в складе зерно и несут его в одну из общественных городских пекарен, где его испекут 268. и переработают в полезный продукт. Точно так же вены отводят обработанную в желудке пищу в общее для всего животного место пищеварения, место, которое мы называем печенью. Ведущий к ней путь, перерезанный многочисленными узкими тропинками, один. Он получил от одного древнего мужа, сведущего, думается мне в вопросах естествознания, название ворот (pýle), сохранившееся до наших дней. Это же название дают ему Гиппократ и вместе с ним вся масса Асклепиадов, из почтения к мудрости их предшественника, отождествившего строение организма животного с хозяйством города. Подобно тому как Гомер воспевает самодвижущиеся творения Гефеста, эти кузнечные меха, которые по знаку владыки «пышат, разом дыша раздувающим пламень дыханьем»[31] и этих сделанных из золота служанок, которые двигаются сами собою, как и художник, сделавший их: точно также, представь себе, что в теле животного ни одна частичка не остается праздной и бездеятельной; они все одарены по милости демиурга не только соответственным им строением, но также некоей божественной силой; 269. и вены не ограничиваются тем, что доставляют пищу из желудка в печень, но они всасывают и заранее подготовляют ее для печени обработкой, очень сходной с той, которая происходит в ней самой, так как по своей природе они очень близки к ней и берут в ней свое начало.

Глава III

После того, как печень получила пищу, уже обработанную своими прислужниками, и представляющую своего рода приближение к крови и смутное ее подобие, она дает ей последнюю обработку, необходимую, чтобы стать чистой кровью. После того как желудок удалил все части, которые в пище вредят в той же мере, как в зерне вредят частички земли, камни, семена сорняков[32], остаются еще грубые частички, подобные мякине и отрубям зерна, требующие вторичного удаления, и для пищи это очищение берет на себя печень. Чтобы сделать эту картину более ясной, лучше было бы сравнить сок, доставляемый венами из желудка в печень не с сухой пищей, но с жидким соком, уже подвергнутым предварительному перевариванию и переработке и требующим более полного переваривания. 270. Пусть это будет своего рода вино, только что выдавленное из гроздьев, вылитое в боченок, но подвергающееся брожению, осаждающееся кипящее, закисающее благодаря своей естественной теплоте. Тяжелая и землистая часть выжимок, та часть, которую, думаю, называют подонками, дрожжами, так как она упала на дно сосуда, а другая часть легкая и летучая, так как она всплыла, эта часть называется цветом; она появляется главным образом на легких винах, в то время как осадок особенно значителен в более густых винах. На основании картины приведенного мною примера предположи, что сок, попавший из желудка в печень, вследствие тепла внутренностей бродит и кипит, как сладкое вино, и превращается в чистую кровь. Во время этого брожения тинистые и тяжелые элементы гущи осаждаются, тогда как элементы тонкие и легкие всплывают, как пена, на поверхность крови.

Глава IV

Поэтому разумно, что природа подготовила, 271. полые органы, чтобы они могли свободно вместить эту гущу и предусмотрела с двух сторон этой полости удлиненные проходы в виде каких-то каналов, из которых один всасывает отбросы, другой посылает дальше то, что является подходящим для питания. Но следовало еще дать этим проходам подходящее положение для продвижения отбросов и найти в соответствии с их положением места прикрепления к печени этих каналов. Именно таким образом все это, по-видимому, и расположено, так как природа прикрепила к печени желчный пузырь, предназначенный для приема выделений более легких и желтых. Что касается селезенки, предназначенной всасывать густые и землистые элементы, то природа охотно поместила бы ее также около этих ворот, куда должна была вливаться черная желчь благодаря своей собственной тяжести. Но там не было свободного места; желудок поспешил занять его все целиком. Так как с левой стороны оставалось свободным широкое пространство, она поместила туда селезенку и, вытянув из вогнутых частей этого органа своего рода канал, представляющий собой венозный сосуд, протянула его до ворот, так что печень очищалась не хуже, 272. чем если бы селезенка помещалась в непосредственной от нее близости, и вместо того, чтобы пропускать выделения подлинному каналу, как теперь, она втягивала бы их по очень короткому. Сок, перерабатываемый в печени для питания животного, отложив оба упомянутых выделения и подвергнувшись окончательному перевариванию, благодаря естественной теплоте, поднимается красный и очищенный к выпуклой части печени, своим цветом свидетельствуя, что он получил и ассимилировал к своей жидкой части долю божественного огня, как говорил Платон[33].

Глава V

Этот сок вливается затем в очень большую вену, которая, начавшись у выпуклой части печени, направляется к двум частям тела животного, верхней и нижней. Ты сказал бы, что она как водопровод, наполненный кровью, от которого ответвляются и распределяются по всем частям животного бесчисленные каналы, одни маленькие, другие большие. Правда, в этой вене кровь содержит еще много влаги, тонкой и водянистой, которую Гиппократ называет «проводником пищи»[34], определяя одним этим наименованием ее назначение. В самом деле, густая влага, получаемая из пищи, не могла бы свободно пройти ни из желудка в вены, ни по венам печени, столь многочисленным и столь узким, если бы к ней не примешивалась влага, более легкая и водянистая, чтобы служить ей как бы проводником. В этом состоит для животных польза воды. Она не может питать ни одной части животного, но то, что должно питать, выходя из желудка, может разойтись по венам только разбавленное какой-либо жидкостью.

Глава VI

Эти легкие жидкости, выполнив свое назначение, не должны далее оставаться в организме, ввиду того что они стали бы для вен посторонним грузом. Для выполнения этого назначения существуют почки — полые органы, которые при помощи одних каналов всасывают, а при помощи других — выталкивают эту водянистую и тонкую влагу. Они расположены по обе стороны вышеназванной самой большой полой вены, немного ниже печени с той целью, чтобы вся 274. притекающая кровь немедленно очищалась и чтобы, отныне чистая, она проникла также внутрь всего организма, неся с собой лишь очень незначительную долю водянистой влаги. Ведь, чтобы течь, кровь уже не нуждается в большом количестве этой водянистой влаги, потому что она течет по широким путям и стала текучей, растворяясь сперва от тепла печени, а затем от тепла сердца, которое значительно сильнее ввиду того, что у человека и у всех четвероногих полая вена примыкает к правой сердечной полости, но у животных, лишенных этой полости, вены всего тела разделяют теплоту сердца, соединяясь с артериями; всех этих вопросов я коснулся в другом месте. В настоящее время, как было сказано в начале рассуждения, наша цель состоит не в изложении функций; но так как невозможно установить назначение частей, когда неизвестны функции, то мы, напомнив о них, немедленно перейдем к их назначениям, 275. начиная с желудка.

Глава VII

Желудок обладает способностью всасывать в себя родственные ему вещества, как это было доказано в работе «О естественных способностях»; он имеет способность удерживать получаемые им вещества, удалять излишки и прежде всего их видоизменять; по причине этой последней способности он нуждался в первых. Все остальные части живого существа, несмотря на то что они одарены теми же способностями, однако же не получили от природы чувства голода; они питаются, как растения, постоянно черпая свое питание из вен. Один только желудок, особенно части, составляющие его устье, ощущают это чувство голода, которое заставляет и побуждает животное принять пищу. Природа поступила в данном случае разумно. В самом деле, все части тела получают питание из вен, берущих свое начало от полой вены; эта в свою очередь черпает его из вен 276. печени; эти вены со своей стороны заимствуют его из вен, идущих к воротам печени, а эти последние получают его из желудка и кишок; так как ни одна часть не в состоянии доставить питания желудку, то животное должно было наполнить эту полость веществом, полученным извне, и в этом оно отличается от растений. Растения, несмотря на то, что и они, подобно животным, одарены четырьмя способностями, перечисленными несколько выше, лишены ощущения голода. Им не нужно питаться при помощи рта, так как почва, на которой они растут и в которой они укоренились, служит им неисчерпаемым источником, в котором они в изобилии находят все возобновляющиеся элементы питания. Что же касается животных, то самая их сущность, помимо того, что она не имеет никакого сходства с землей по свойствам, присущим ее частям, одарена произвольным движением и способностью переходить из одного участка в другой и менять места. По этим двум причинам животные не имеют возможности высасывать, наподобие растений, питательные соки из земли. Вследствие этого они были вынуждены каждое, в зависимости от природных различий, питаться травами, зерном, плодами или мясом других животных и при этом 277. принимать пищу в то время, когда желудок ощущает в ней необходимость. Но ни одна часть животного сама по себе не испытывает этого врожденного ощущения; это было доказано в другом месте. Эта способность чувствовать голод должна была исходить из постороннего источника и дойти до желудка, так сказать, по известным проводникам, начинаясь у общего центра ощущений. И поэтому два, связанных между собой, довольно значительных нерва спускаются к желудку, разделяются там, охватывают главным образом вход и смежные с ним части и разветвляются по остальной части этой внутренней полости до нижнего края. Желудок не помещен непосредственно за ртом, хотя он и нуждается в нем для принятия пищи. Природа поместила между ними орган, называемый грудной клеткой, и все внутренности, в ней заключающиеся, и это для того, чтобы желудок имел в своей нижней части выводные пути для остатков пищи и чтобы грудная клетка поочередно через рот, вдыхая и выдыхая воздух, стала источником голоса и дыхания… Но о грудной клетке и содержащихся в ней внутренностях будет оказано более подробно в следующих книгах (шестая, седьмая и восьмая), теперь же вернемся опять к желудку. 278. Природа заслуживает похвалы не только за то, что она поместила его ниже грудной клетки, но еще гораздо больше за то, что поместила его не прямо в центре между правыми и левыми частями животного, но скорее с левой стороны. В самом деле, так как она должна была поместить по обеим сторонам желудка во внутренней полости, не одинаковые по величине и не равноценные по своему назначению органы, то она и дала большему органу наиболее важное место, в одно и то же время более просторное и более благородное, и поместила его с правой стороны. Что касается второго, являющегося как бы отображением первого, природа протянула его с левой стороны желудка. Так как печень занимает более высокое положение, так что соприкасается с диафрагмой, а селезенка более низкое по вышеуказанной только что причине, то природа с полным основанием направила дно желудка вправо: ведь это место осталось бы незанятым и абсолютно пустым, так как печень не доходила бы сюда. Такова оказалась предусмотрительность природы, «определившая положение этих трех органов: печени, селезенки и желудка. Предусмотрительность же, которая определила их форму, общее строение, а 279. также их связь и соединение с соседними частями, такова: желудок, созданный для приема пищи и долженствовавший занимать все пространство, лежащее между печенью и селезенкой, вполне основательно имеет округлую и удлиненную форму. Он округлен ввиду того, что форма наименее подвержена поранениям и представляет наибольшую вместимость, так как из всех фигур, имеющих один и тот же периметр, самая большая среди плоских фигур — это круг, а среди пространственных — шар — сфера. Он удлинен, так как в своей нижней части продолжен к кишкам, а в своей верхней части он сам приближается к пищеводу; там, где он соприкасается с позвоночником, он приноравливается к этим частям и вследствие этого правильность его выпуклости нарушена. У человека дно желудка шире входа; ведь он оттягивается вниз, так как человек — единственное прямостоящее живое существо. У других животных желудок наклоняется вперед к подвздошью (hypochóndrion), которое у них расположено снизу. Вот тебе схема, которая ясно изобразит его форму. Представь себе совершенный шар, тут же вообрази, 280. что он несколько расширен в нижней части, затем приставь к нему два апофиза; один, который находится со стороны пищевода, более широкий, другой, направленный вниз, более узкий. Затем сожми этот шар, вдави ого заднюю выпуклость — и перед твоими глазами будет точная форма желудка. Остальное ясно. Но какова причина различия этих апофизов? Ведь в верхней части, там, где желудок узкий, пищевод расширяется, а в нижней части там, где желудок широк, отросток, направляющийся к кишкам, уже. Не по той ли это причине, что животные иногда проглатывают пищу, не пережеванную, твердую и объемистую, которая для своего прохождения требует, чтобы ей был открыт широкий путь через пищевод? Наоборот, через нижнюю часть не должно проходить ничего крупного и твердого, не превращенного в жидкость и не будучи подверженного перевариванию, и поэтому узкое отверстие этого пути [двенадцатиперстной кишки — В.Т.] подобно верному привратнику, который не дает свободного пропуска вниз ни одной частице пищи, которая не была бы растворена и сварена. У многих животных в этом месте имеется вещество, 281. похожее на железы, которое увеличивает узость прохода, особенно в тех случаях, когда желудок в силу своей задерживающей способности, суживаясь со всех сторон, вызывает перистальтические движения и, складываясь в спираль вокруг своего содержимого, приступает к перевариванию. Тогда и тот, и другой каналы сжимаются до предела и закрываются. Наоборот, когда действует выталкивающая способность и все стягивается, сжимается и сокращается, желудок оставляет свободный проход, через который проталкиваемая масса должна быть выведена. Эти действия желудка, описанные нами в других книгах, находятся в удивительном соответствии с его строением. Кроме того, обрати внимание, с одной стороны, на постепенное расширение желудка, начиная от присоединения пищевода, откуда ясно вытекает, что пищевод есть не что иное, как продолжение этого внутреннего органа; а с другой стороны, на то, что кишки начинаются не постепенно, а непосредственно из дна желудка, из чего видно, что они не являются его составной частью, а составляют отдельную, сросшуюся с ним часть.

Глава VIII

Более того, природа оболочек желудка и пищевода одинакова, но у кишок различна. Внутренняя оболочка желудка и пищевода, преимущественно перепончатая, имеет продольные волокна, идущие сверху вниз; оболочка внешняя, преимущественно мускулистая, имеет косые волокна подобные тем, которые свойственны двум кишечным оболочкам. Это так и следует: в самом деле, желудок должен всасывать через пищевод пищу и питье, увлекая их посредством этих прямых волокон, как бы руками; проталкивать же их вперед он должен при помощи косых. Что касается кишок, нисколько не нуждающихся в захватывающей способности, то у них имеются только волокна, пригодные для проталкивания. Кроме того, внутренняя оболочка желудка, пищевода и всей ротовой полости представляет собой нечто сплошное. Это устройство на самом деле еще более содействовало проглатыванию пищи, находящейся в полости рта, и тому, чтобы язык прижимался вместе с мышцами, расположенными около миндалин. Приподнятая благодаря одновременному напряжению всех этих частей и приближенная к надгортаннику (epiglottis) гортань прикрывается им, что предотвращает 283. внезапное попадание жидкости в легкие. Почему оболочка этих органов более твердая и плотная, чем у кишок? Потому, что функция кишок состоит только в том, чтобы распределять переваренную пищу, тогда как желудок, пищевод и полость рта созданы так, чтобы не быть мало чувствительными. В самом деле, мы часто проглатываем твердые, объемистые и шероховатые вещества, могущие помять и поцарапать эти участки, если бы их оболочка не была прочной и плотной. По той же причине эта оболочка, общая для полости рта, пищевода и желудка, постепенно становится менее плотной, смягчается по мере приближения ко дну органа, так что этот последний участок по сравнению с полостью рта покажется тебе значительно мягче. Первый орган, в который попадает пища, не подвергшаяся еще никакой переработке, без сомнения должен быть наименее чувствительным. По той же самой причине в каждую из кишок вливаются многочисленные вены, немногие — в нижний участок желудка, равно и в полость рта, и совершенно не заметные 284. — в пищевод. Ведь этот последний предназначен быть только проводником пищи, тогда как желудок — орган пищеварения, а кишки — орган распределения пищи. Там, где должно было совершаться только пищеварение, оболочка должна была быть снабжена только очень небольшим числом вен для поглощения того, что могло уже служить животному, тогда как вполне переработанная пища требует наискорейшего распределения. Пищевод нуждался только в венах, необходимых для его собственного питания. Поэтому вполне разумно, что на его долю пришлось очень малое число вен; желудок имеет среднее количество, а кишки снабжены ими в изобилии. Но почему желудок окружен печенью? Не для того ли, чтобы она согревала его, а он в свою очередь согревал пищу? В самом деле, именно для этого печень с ее долями, как бы пальцами, плотно охватывает желудок. Число этих долей неодинаково у различных животных, так как желудок у них различен и по своей форме, и по своей величине. Кроме того, так как с левой его стороны лежит селезенка, имеющая значительную длину, то он и с этой стороны согревается этим органом. Сзади находится позвоночник и мышцы, называемые спинными; первый подобен частоколу, 285. а вторые — мягкой подстилке, жировая ткань которой согревает желудок. Все перечисленные выше органы были созданы каждый ввиду его специального назначения. Искусная природа, поместив их около желудка, создала из них для него как бы очаги утепления.

Глава IX

Впрочем, передняя поверхность желудка не имела никакого органа, расположенного и осуществляющего это специальное назначение [т. е. согревание — В.T.]. Поэтому природа с целью усилить теплоту желудка не задумалась создать и с передней его стороны тело из вещества одновременно плотного, легкого и теплого, чтобы полностью одеть его; плотного, чтобы удерживать внутри естественное тепло; легкого, чтобы согревать, не нанося вреда и не сдавливая; теплого, — это даже не требует объяснений, — потому что оно было создано специально, чтобы согревать. По если оно одновременно плотное и легкое, то по необходимости должно быть перепончатым. В самом деле, можно ли найти в организме животного другую часть, 286. более легкую и более плотную? Чтобы быть теплой она должна быть снабжена многочисленными сосудами — венами и артериями, и покрыта толстым слоем жира. Что она является теплой, об этом свидетельствует ощущение тех, кто употребляет жир вместо растительного масла. Это же в неменьшей степени подтверждается легкостью, с какой она сгорает, обстоятельство, доказывающее ее природное родство с огнем, так как все холодное нелегко горит. Из того, что я только что сказал, ты узнаешь перепонку, носящую название сальника (epiploon), сетку на кишках, состоящую из двух, наложенных друг на друга оболочек, плотных и тонких, многочисленных артерий и вен и толстого слоя жира. Ты ясно поймешь, что эта перепонка создана для согревания, если исследуешь лиц, раненных в верхнюю часть брюшины (epigastrion), у которых вследствие того, что часть сальника выпала из отверстия раны и посинела, врачи вынуждены удалить пораженную часть. Все эти раненые ощущают холод в желудке, труднее переваривают пищу и нуждаются в большем внешнем укрытии, особенно, когда 287. удаленная часть довольно значительна. Я сам почти полностью удалил сальник у гладиатора, раненного в эту область. Человек совершенно выздоровел, но он сделался настолько чувствительным и восприимчивым к внешнему холоду, что не мог выносить, чтобы живот у него был не прикрыт и постоянно закутывал его шерстью. Этот человек имел худое тело, в особенности худой живот, что, как я полагаю предрасполагало его к простуде. Почему у человека эта часть [т. е. сальник — В.Т.] настолько обширна, что покрывает все кишки? Может быть, потому, что пищеварение у него происходит довольно трудно, что наружный покров очень мягкий, лишен волос и очень чувствителен во всех отношениях. У других животных сальник также покрывает не один только желудок, но он более или менее распространяется также на кишки в зависимости от природы каждого из них. Я изложил почти все, что касается желудка; прибавлю еще два пункта, сказав, какие связки соединяют эту полость с позвоночником, и каково происхождение сальника. Ведь желудок должен быть надежно укреплен, и сальник 288. не мог произойти случайно. Природа, по-видимому, искусно употребила брюшину для этой двойной цели. Но прежде необходимо сказать, какова сущность этой брюшины, которую природа использовала подобающим образом для вышеназванных целей и какую пользу брюшина может принести животным. Что касается ее вещества (usía), то брюшина — тело перепончатое. Ее назначение у животных разнообразно. Прежде всего, она служит оболочкой для частей, которые она покрывает, а именно: желудок, кишки и остальные внутренние органы, лежащие ниже диафрагмы; затем она служит как бы перегородкой между различными полостями и мышцами, находящимися снаружи; в-третьих, она ускоряет продвижение вниз остатков сухой пищи; в-четвертых, она предотвращает слишком свободное образование ветров в кишках и в желудке. Наконец, в-пятых, она служит для объединения всех органов, находящихся ниже диафрагмы и для покрытия каждого из них своего рода кожистой пленкой. Первое назначение довольно несущественно, так как участки, покрытые брюшиной, достаточно защищены наружными тканями, 289. лежащими на них. В самом деле там расположены сильные, покрытые обильным жиром, мышцы и толстая кожа. Остальные назначения все достойны упоминания; некоторые из них даже весьма важны и имеют большое значение для животных. Итак, вот каково ее значение как преграды. Так как многочисленные и крепкие мышцы расположены в полости живота, чтобы помогать выдыханию, звуку, выделению экскрементов и мочи, как это было указано в другом месте, и как будет указано в следующих книгах, то в разделяющие их промежутки могла попасть часть тонких кишок, которые, сжимая и сами будучи сжимаемы, сдавливая и будучи сдавливаемы, причиняя боль и испытывая ее, могли нарушить сокращение этих мышц и способствовать замедлению выхода экскрементов. Можно осведомиться у лиц, раненных в брюшину и подвергшихся неправильному лечению, насколько они испытывают такие страдания. При настоящем положении брюшины ничто не нарушает движений, а расположение частей предохраняет от сжатия как находящиеся извне мышцы, так и все, что находится внутри, 290. не только кишки, но и всю внутреннюю полость. Оболочка, называемая брюшиной, имеет еще и другое назначение. Распространяясь на все внутренние органы (отсюда она и получила свое название), касаясь своими верхними краями грудной кости, ложных ребер и тут же сталкиваясь с наклонной поверхностью диафрагмы, находящейся под ней, она помогает перистальтическому движению желудка и кишок, которое, как мы говорили, выталкивает экскременты. Брюшина и диафрагма, наподобие двух рук, соединенных вверху и разъединенных внизу, сжимают и сдавливают промежуточные полости и толкают экскременты вниз. Таким образом, если бы брюшина была соединена своим нижним краем с другой мышцей, подобной диафрагме, и была бы разъединена с ней вверху, эти перистальтические движения, производимые поперечными волокнами, о которых мы говорили выше, проталкивали бы пищу столько же вверх, сколько и вниз. Итак, немалую пользу приносит брюшина, как бы ее ни называли, оболочкой (chitón, tunica), перепонкой (chymén, membrana) или охранным прикрытием (skéuasma), 291. или каким угодно другим названием те, кто всю свою жизнь проводит в споре о названиях. В самом деле одни удостаивают названия оболочки только составные оболочки, другие же — только плотные. Есть такие ученые, которые не дают этого названия, если оболочки эти по своей природе одновременно не являются и составными, и плотными. Также спорят и о перепонках. Для одних достаточно, чтобы они были простые, для других — тонкие. Иные, чтобы дать им это название, хотят, чтобы эти два свойства были объединены, и если оболочка не является одновременно тонкой и простой, они не считают возможным называть ее перепонкой. А вот древние называли оболочками, перепонками и менингами как эти части, так и все остальные подобного же рода структуры. По их примеру мы воздержимся от лишней болтовни о названиях и будем продолжать наше изложение. Так вот, четвертое назначение оболочки, называемой брюшиной: плотно облегая и сжимая все брюшные полости, она предупреждает в них слишком свободное возникновение ветров. Полезна в этом отношении и для органов и присущая им способность: пользуясь ею, как это было рассказано в другом месте, 292. они охватывают свое содержимое, вызывая перистальтическое движение и сжимают его со всех сторон. Брюшина также оказывает не малую помощь, когда эти полости, будучи слишком слабыми и немощными, чтобы свободно охватить какую бы то ни было пищу, наполняются ветрами, результатом чего по необходимости является недостаток пищеварения и задержка в распределении пищи. Наоборот, благодаря мощности, крепости органов и перистальтическому сокращению, производимому желудком, кишками и брюшиной, поглощенная пища, какие бы сильные ветры она ни вызывала, легко переваривается и распределяется. В самом деле, отрыжка (erydai, ructus) до некоторой степени разгоняет ветры; частично они уходят низом; а все заключающиеся в них полезные пары впитываются венами. Таково многообразное назначение брюшины.

Глава X

Каким образом брюшина одновременно соединяет и покрывает каждый из органов, находящийся ниже грудной полости, вот что еще остается нам сказать, чтобы затем отсюда начать дальнейшее изложение. Она равномерно распространяется по передней поверхности всех этих органов: отсюда она 293. спускается справа и слева по подвздошным впадинам до поясничных (spondýlai osphýos, vertebrae lumbi) позвонков; таким образом, этим она покрывает каждую из кишок и полостей, все артерии, вены и нервы. Что касается ее двух краев, верхнего и нижнего, то верхний — соединяется с нижней поверхностью диафрагмы, нижний — прикреплен к костям, называемым лобковыми (hébe) и, сверх того, к костям подвздошным (lagón); отсюда вытекает, что из числа органов, расположенных таким образом, желудок и печень, занимающие верхнюю область, покрыты той частью брюшины, которая прикреплена к диафрагме, тогда как те, которые находятся в нижней области, как мочевой пузырь и кишки, имеют своей оболочкой ту часть, которая прикреплена к лобковой кости. Я буду в дальнейшем говорить об остальных органах. Часть же, идущая от диафрагмы и снаружи, прикрепленная ко входу желудка, соединяется с частями, восходящими от каждой стороны позвоночника. Это — начало третьей оболочки, покрывающей снаружи желудок и созданной природой в качестве покрова и защиты второй оболочки, которая мясиста, а также как связка всего желудка, соединяющая его со смежными органами и с позвоночником. Эта оболочка покажется тебе 294. плотной, тогда как все остальные отростки брюшины, направляющиеся к органам питания, — тонки. Но так как желудок является главной частью и подвержен очень сильным растяжениям благодаря скоплению твердой и жидкой пищи, он естественно требовал прочных связок и покровов.

Глава XI

Но вернемся к происхождению сальника, откуда началась наша речь. Природа создала эту оболочку так, чтобы она была и наиболее полезной, и наименее подверженной повреждениям. Так как части брюшины, восходящие с каждой стороны, начиная от позвоночника, встречаются у части желудка, наиболее искривленной и наиболее высокой, и находят там большую артерию и вену, проходящую по всей его длине, то вся область дает начало сальнику, который, таким образом, уже имеет все, что ему необходимо. Ведь, именно в этой области находятся большая артерия и большая вена, равно и два отрезка брюшины, и та часть желудка, которая нуждается в тепле. Природа, создав в этом месте значительное число вен 295. и артерий, берущих свое начало от каждого из больших сосудов, также продолжила вместе с ними с обеих сторон отростки брюшины, покрывающие и связывающие прилегающую к ним часть каждого из вышеназванных сосудов. Область, расположенную между сосудами, тесно связывают отростки брюшины, складывающиеся друг с другом слоями. Здесь накопляется значительное количество жира, дающего тепло желудку, смазывающего перепонки и поддерживающего естественное тепло во время отсутствия пищи. Итак, если на основании вышеизложенного было хорошо, что сальник был помещен над желудком и, так сказать, над ним, — откуда он получил свое название (epiploon)[35], то, с другой стороны, было совершенно недопустимо, чтобы он, не связанный с другими органами, свободно висел над ними. Легко складываясь, он свернулся бы, изогнулся несколько раз, собрался в складки и не покрыл бы некоторые части, нуждающиеся в защите. Вот почему, думаю, природа прикрепила его к селезенке и к железе, называемой поджелудочной (páncreas). По той же причине он дает отросток к тонким кишкам, к брыжейке, к ободочной кишке и к изогнутым частям самого желудка. 296. Но если бы природа собиралась только прикрепить сальник к каждому из перечисленных выше органов, то достаточно было бы прикрепить его перепонку, не присоединяя сосудов. Заранее задумывая нечто другое, большее, природа с помощью сосудов подготовила между этими органами связь, назначение которой будет рассмотрено в надлежащем месте.

Глава XII

Сейчас же было бы хорошо перейти к печени, предварительно напомнив то, что было установлено в других очерках; это полезно не только для нашей настоящей цели, но и для всего последующего нашего описания. Мы уже сказали, что в отношении сложных частей тела, которым поручена какая-либо функция, и которые мы называем органами, следует при помощи рассечений исследовать ту часть, которая не встречается нигде больше в теле, и считать, что во всем органе именно она является началом специальной функции, тогда как остальные части имеют общее значение. Так обстоит дело и с печенью, которую мы считаем местом зарождения вен, 297. и главным органом кроветворения. Это мы доказали уже несколько выше. И вот, надо исследовать, какова же та часть, которая одновременно является и местом зарождения вен, и причиной образования крови. Ведь это невозможно приписать ни артериям, ни венам, ни нервам, так как эти части общи всему организму, ни наружной перепонке, находящейся на печени, о которой мы только что сказали, что она происходит от брюшины. Действительно, если эти части здесь ни при чем, нам осталось бы рассмотреть как части, проводящие желчь, так и то, что составляет как бы тело печени. Ведь то или другое, а может быть, оба вместе являются причинами специфической деятельности органа. Что касается желчных протоков, то не смешно ли видеть в них орган кроветворения или считать их местом зарождения вен? В самом деле, эти протоки, начинаясь в пузыре, прикрепленном к печени и называемом желчным, по своей природе тождественны с природой пузыря и содержат желчь, а не кровь. Они находятся не только в печени, но и вне ее, как, например, тот проток, который 298. открывается в кишки, и те протоки, которые оканчиваются в самом пузыре, также не являющемся частью печени. У некоторых животных нет и следа желчного пузыря: сами протоки непосредственно выводят желчь из печени в тонкие кишки. Таким образом, остается только тело печени, иначе говоря, самое вещество этого органа, которое и есть первоначальный орган кроветворения и начало вен. Если кто тщательно исследует ее природу, тот увидит, что она очень близка крови. Если ты представишь себе высушенную и сгущенную вследствие нагревания кровь, то увидишь не что иное, как вещество (sárx) печени. Очевидность этого факта подтверждает также то, что часто нами было доказано в других местах, а именно, что каждая из частей, видоизменяющих пищу, имеет целью и конечным результатом ассимиляцию видоизмененной пищи. Если представишь себе сок, взятый из желудка, изменяемый печенью и быстро превращаемый в свой окончательный вид, то обязательно найдешь его более густым и красным, чем он является до своего полного смещения с веществом печени. Ведь равным образом я уже доказал, что ни одна материя не может воспринять свойства, противоположные или по меньшей мере очень различные, не пройдя предварительно через промежуточные ступени. Если, следовательно, вещество печени имеет целью воспринять пищу, и так как это превращение не может совершиться внезапно, то кровь будет посредствующим звеном для обоих и будет настолько хуже печени, насколько она лучше сока, выработанного в желудке. Это было более подробно рассмотрено в другом месте; теперь же этого будет достаточно для указания назначения частей тела. Масса печени, составляющая ее настоящее вещество, является первоначальным органом кроветворения и началом зарождения вен. Потому же и вены, относящиеся к желудку и ко всем кишкам, обладают известной способностью кроветворения, благодаря которой сок, получившийся из пищи, превращается сам в кровь вследствие деятельности вен до своего вхождения в печень. Протоки же, выходящие из желчного 300. пузыря, имеют, по-видимому, своей функцией выделение желчи. Наружная перепонка является для печени своего рода кожным покровом. К ней прикреплен нерв, чтобы этот орган не был лишен всякой чувствительности, так же как и артерия для поддержания равномерности естественной теплоты, на что мы указывали в книге «О назначении пульса».

Глава XIII

Все ли части печени мы рассмотрели или осталось описать еще некоторые? Больше не остается никаких частей; все содержится в нашем перечислении: вены, артерии, нервы, природное вещество печени, протоки желчи и все покрывающая оболочка; остается сказать о положении, числе, величине, связи, очертании, соединении и взаимоотношениях этих частей. Таким образом, можно будет доказать искусство природы, если станет ясным, что она создала не только сущность главных частей с какой-либо определенной целью, но создала подобно им и все привходящие части. 301. Если ты не узнаешь немедленно, почему природа не создала единую большую полость у печени, подобную двум сердечным полостям, ты не оценишь удивительную предусмотрительность природы; ты не оценишь ее и в том случае, если не узнаешь, почему нерв прикреплен к оболочке печени, но не проникает видимым образом во внутренние части; что артерия всегда разветвляется совокупно с венами; также, почему с вогнутой стороны печени вены, находящиеся у ворот этого органа, были помещены вместе с артериями на первом плане, а желчные протоки помещены на втором, и почему вены, которые на выпуклой стороне печени, сходятся с полой веной, занимают последнее место; равно, почему и печеночная артерия чрезвычайно мала, нерв еще меньше, тогда как желчные протоки больше, а вены, особенно ветви воротной вены, превосходят их всех по своей величине; почему вены вогнутых частей не соединены с венами выпуклых частей; почему все вены печени имеют очень тонкую оболочку; почему печень соединена с диафрагмой; почему это соединение происходит на уровне полой вены; наконец, ты не поймешь этой предусмотрительности, если не узнаешь связи печени 302. с соседними органами. Если ты не знаком со всем этим, я отрицаю, что ты знаешь что-либо о назначении частей. На мой взгляд, для тебя было бы лучше и не приступать к этому вопросу, не изучив его основательно, толковать об этом, как эта делают очень многие, из которых одни ограничились описанием происхождения каждой части и не исследуют ее положения, величины, связи, очертания и других подобных вопросов. Другие ничего не сказали даже обо всем этом, а некоторые среди этих последних упустили много даже более важных фактов. И те и другие вызывают весьма естественное удивление. В самом деле, если хорошо знать назначение некоторых частей, то я не знаю, почему было бы не хорошо знать о назначении всех частей. Если это является лишним и напрасным трудом, то я опять-таки не вижу, почему знать о некоторых из них не является лишним. Ведь очень легко сказать, как мы только что сделали, что вены вогнутых частей печени приносят снизу вверх пищу из тех частей, которые прилегают к желудку, что вены выпуклых частей захватывают ее, что 303. протоки желчного пузыря очищают загрязнения, что нерв — проводник ощущения, что артерии поддерживают во всей полости ее естественную теплоту, что эта полость окружена своей перепонкой, как бы оболочкой и покровом, почему она является для нее настоящим «хитоном» — одеянием, что ткань печени есть начало вен и первоначальный орган кроветворения. Но если к этому не прибавить решение каждого из поставленных мною вопросов, то многое в назначении частей печени окажется более неизвестным, чем известный. Начнем с первого поставленного вопроса: почему природа, объединив у ворот печени эти многочисленные вены, приносящие пищу снизу вверх из желудка и всех кишок, снова разделяет их на бесчисленные вены? Потому что природа объединила все разветвления, как бы нуждаясь только в одном стволе. Затем она тотчас же снова разъединила их, как бы напрасно объединив, хотя она могла бы, создав в органе одну большую кровяную полость, прикрепить к ней в нижней части вену, которая, находясь у ворот печени, несет снизу вверх кровь[36], а к верхней части ту, которая воспримет от нее эту кровь и 304. разнесет ее по всему телу. Стремясь доказать это, Эрасистрат утверждает, что эти разветвления вен в печени существуют для отделения желтой желчи; но более внимательное исследование могло бы доказать, что его указание ошибочно, так как природа может, не прибегая к столь значительному и таким образом расположенному сплетению вен, произвести выделение излишков, как это ясно показано относительно почек. Ведь многие из пьяниц, поглощающие целые амфоры и выделяющие мочу пропорционально количеству выпитой жидкости, не испытывают никакой задержки в этом выделении. Кровь, притекающая в полую вену, целиком очень быстро и легко очищается благодаря почкам, которые даже не находятся в соприкосновении с веной. Удивительно, что Эрасистрат, который дает нам подробное изложение о выделении желтой желчи из крови, совсем не интересуется отделением мочи. В самом деле, или не следовало ничего говорить ни о том, ни о другой, или упомянуть равно об обоих. Но об этих вопросах и о всех остальных естественных способностях имеются и отдельные мои очерки, 305. где указано, что каждая из частей тела обладает притягательной способностью по отношению к тому, что ей свойственно. Таким образом, желчные протоки притягивают желчь, а почки — мочу. Итак, не ради выделения природа создала в печени такое обширное венозное скопление; это для того, чтобы пища, пребывая в этом органе, полностью претворилась в кровь; если бы природа создала в печени, как в сердце, одну большую полость, чтобы служить вместилищем, если бы, затем, она ввела кровь через одну только вену, чтобы затем вывести ее через другую, сок (chymós), доставленный из желудка, ни одной минуты не задержался бы в печени, но быстро пройдя через весь этот орган, был бы захвачен силою течения, распределяющего его по всему телу. Чтобы дольше задержать и полностью видоизменить пищу, — вот для чего существует эта сеть узких путей в печени, привратник в желудке, а в кишках их изгибы. Поэтому же перед яичками находятся разнообразные изгибы артерий и вен, а в голове под твердой мозговой оболочкой артериальное сплетение, называемое 306. сетчатым сплетением (dictyoeidés). Если природа хочет задержать где-либо вещество, она ставит преграду его поступательному движению. Если бы в печени существовала только одна большая полость, кровь не задерживалась бы там так долго; очень незначительная часть этой крови пришла бы в соприкосновение с веществом внутренней полости, так что кроветворение было бы вследствие этого хуже. Ведь поскольку присущее печени вещество является первоначальным органом кроветворения, то пища, бывшая с ним в более продолжительном соприкосновении, должна была превратиться в кровь быстрее и лучше. Вот почему вены печени были созданы природой самыми тонкими из вен всего остального тела. Эти последние, как не находящиеся рядом с начальной точкой (arché) кроветворения и нуждаясь в защите от повреждений, были одарены ею с полным основанием большой прочностью. Не малым доказательством, подтверждающим это утверждение, служит и их оболочка, у одних более, у других менее плотная, в зависимости от необходимой им защиты, как это будет видно из дальнейшего изложения. Вены же печени, наоборот, очень тонки, так как они не подвергаются никакой опасности 307. ввиду того, что они находят надежную защиту во внутренней полости и таким образом значительно лучше осуществляют процесс кроветворения. Что было также желательно, чтобы протоки, привлекающие желтую желчь, были помещены за венами, приносящими из желудка пищу, и впереди вен, предназначенных для принятия крови, это мне кажется также вполне очевидным. В самом деле, полая вена должна была принимать кровь, уже полностью очищенную этими сосудами, благодаря благоприятному расположению. По этой же причине заслуживает похвалы положение артерий. Природа не поместила их в точности между верхними и нижними венами, чтобы они не охлаждали их в одинаковой степени, но поместила их под венами в вогнутой части, зная, что близость диафрагмы сообщала выпуклой части печени беспрерывное движение и вследствие этого, достиг точную теплоту. Эти артерии были созданы очень мелкими, и это вполне разумно, так как они служат только для охлаждения вогнутой части органа. Они не должны ни принимать кровь, — которая еще не освободилась от своих примесей, — ни вливать в печень, как в другие органы, в большом количестве жизненную пневму, но и не питать ее ткань разреженной, 308. полной паров пищей. Вскоре мы более подробно рассмотрим этот вопрос. Природа снабдила печень только очень небольшим нервом, так как она не готовила из нее для животного ни начала движения, ни начала ощущения. В самом деле, печень, как и выходящие из нее вены, является началом растительной способности и обладает деятельностью, аналогичной той, которая свойственна растениям. В другом месте это рассмотрено более подробно и следует припомнить провозглашенный и доказанный в самом начале этой работы принцип, что нельзя узнать ни одного назначения, ни одной части, не узнав сперва функции всего органа. Но сейчас мы ничего не будем говорить в доказательство какой бы то ни было функции, но, напомнив только те, которые уже доказали, мы таким образом всякий раз будем подчинять им свое повествование о назначении частей. Итак, ты больше не будешь высказывать недоумений по поводу незначительности нерва, если вспомнишь наши доводы. Может быть, даже поинтересуешься, с какой целью природа дала печени этот маленький нерв? Ведь внутренняя полость, будучи и у растений началом питательной природы, 309. кажется, вообще не нуждается в нерве. Следует ли ее называть питательной природой, или питательной душой, этот вопрос я предоставляю решать людям, ловким только на слова и проводящим в этом занятии всю свою жизнь, как если бы для исследования не было более интересных предметов, так как ни тот, ни другой термин не выясняют удовлетворительным образом этого факта. Будем во всем соблюдать и всегда помнить наставление Платона[37], что если мы не будем обращать внимания на слова, мы достигнем старости более богатыми мудростью. Что печень является началом способности, подобной той, которая управляет растениями, это доказано в другом месте. Также и то, что эта способность должна была присоединиться к двум другим[38] и не стоять совершенно особняком так же, как и не отделены друг от друга и те две. Печень, говорит Платон[39], своего рода дикое животное, и кормить его, раз оно есть, необходимо, если хотят продолжить человеческий род. Разумная часть, составляющая сущность человека, расположенная в мозге, имеет в качестве слуги помощника и защитника против этого дикого зверя 310. — раздражительность. При помощи апофизов[40], соединяющих их друг с другом, демиург нашего тела расположил их так, чтобы они слушались друг друга. Но это соображение высшего божественного порядка, и мы подробно развили его в нашей книге: «О догмах Гиппократа и Платона». В данный момент, если ты будешь говорить, как я только что сказал, что артерии из сердца идут в печень для поддержания в ней равномерной температуры, что нерв прикреплен к брюшной оболочке, чтобы она не была полностью лишена чувствительности, то это твое утверждение покажется более вероятным и более ясным для большинства. Если бы печень не испытывала ощущения, причиняемого воспалением, нарывом или другой болезнью, она ничем не отличалась бы от растения. Если она воспринимает все эти ощущения лишь смутно, а не остро, подобно другим частям тела, то это потому, что нерв, будучи маленьким, рассеян по оболочке брюшины и либо совсем не прикасается к внутренней полости, либо не проникает в массу печени. Мы доказали еще, что способности одной части передаются до известной степени 311. соседним частям. Поэтому излишне, чтобы нерв помещался в самом органе, так как он может свое смутное ощущение передать ему и не непосредственно.

Глава XIV

Все, что касается печени, уже достаточно описано; остается еще указать на защищенность ее положения, о которой природа с самого начала особенно позаботилась. Будучи соединена с желудком и со всеми кишками при посредстве вен и окружающей их оболочки, ввиду ее формы и долек, она трудно отделяется от них. Но этого недостаточно. Природа, снабдив ее со всех сторон связками, прикрепила ее к смежным частям; одна самая большая связка должна была прикрепить печень к оболочке, берущей свое начало от брюшины, так что благодаря этой оболочке печень должна была соединиться со всеми внутренними органами. Ведь эта оболочка покрывает их все. Другая большая связка соединяет ее с диафрагмой, следующие перепончатые и маленькие — с ложными ребрами. Та самая связка, которая, как мы сказали, связывает ее с диафрагмой (phrén), 312. по своему веществу (usía) аналогична веществу брюшины. Ведь печень возникает из окружающей ее оболочки и из той, которая выстилает нижнюю поверхность диафрагмы; обе они, как мы сказали, являются продолжением брюшины, но по своей плотности, силе и сопротивляемости повреждениям они сильно отличаются от брюшины. И это не напрасно. Ведь если мы стоим прямо, то печень в силу необходимости подвешена к диафрагме. Поэтому была большая опасность, что она легко оторвется в случае более резких движений и тотчас же повлечет за собой внезапную смерть животного. Ведь в этом месте печень прикреплена не только к диафрагме, но через ее посредство также к сердцу. Та полая вена, о которой я уже говорил, распределяя кровь по всему телу, должна была в силу необходимости вернуться к сердцу; нельзя было найти лучшего пути, так как ей обязательно нужно пересечь диафрагму, расположенную между двумя органами. Поэтому было неудобно дать для вены одни связки, 313. а для органа — другие. Было лучше создать для вены и для всего органа одну плотную и прочную связку, служащую одновременно и покровом для полой вены, и общей связью с диафрагмой. Это место было самым важным, и рана, нанесенная вене в этом месте, должна была отозваться на всех венах животного, все равно как пострадало бы все дерево, если бы удар был нанесен по стволу. Быстрая смерть наступает вследствие ранения или разрыва этой вены. Поэтому, когда поэт воспевает хитроумного Одиссея, раздумывающего и подготовляющего убийство Циклопа, во много раз превосходящего его величиной тела, то он изображает его готовым вонзить свой меч именно в то место, где диафрагма удерживает печень[41]. И он сделал бы так, добавляет Гомер, если бы надеялся, что сможет после смерти Циклопа своими руками отодвинуть скалу, загораживающую дверь. Он не сомневался, — ведь так велика была его уверенность в опасности раны, нанесенной в эту область, что Циклоп не останется жив ни одной минуты. Для большой и плотной связки, охватывающей полую вену, 314. природа создала с задней стороны тончайшую перепонку, а с передней стороны — наиболее плотную, чтобы ее не легко было ранить не только по причине, зависящей от самих животных, но и вследствие внешней причины. Все несчастные случаи, грозящие плохо укрепленной вене в результате слишком быстрого бега и сильных прыжков, зависят от самого животного. Остальные случаи, вызываемые каким-либо телом, удар которого разрушает или ранит, имеют внешнюю причину. Итак, ввиду того что одна только передняя перепонка могла пострадать от такого соприкосновения, оболочка полой вены не должна была быть в целях защиты одинаковой плотности, но, конечно, там, где возможность повреждения была более легка, нужно было противопоставить ей более сильное сопротивление. Так как диафрагма является не только, как считает Платон[42], перегородкой между внутренними органами, нижними и верхними, но, как мы указали в другом месте, и орудием, имеющим большое значение для процесса дыхания, то не следовало, чтобы она была сжата, сдавлена или стеснена в свободе своих движений, ни одной из нижних частей. Предвидя это, наш демиург 315. отвел, насколько возможно, оба соседних органа. Он не сразу прикрепил полость (kýtos) желудка к пищеводу при выходе его из диафрагмы, но из удлинения, узкого, как перешеек, вывел канал, который в дальнейшем, понемногу расширяясь, должен был образовать то, что называется входом в желудок; точно так же он не прикрепил к диафрагме всю выпуклую часть печени, но приподнимая, сгибая и вновь отводя вверх ту часть, из которой выходит полая вена, он только с этой стороны привел в соприкосновение отдельные части. Таково великое умение, сказывающееся в расположении печени.

Глава XV

Чтобы закончить то, что мы с самого начала предполагали изложить, нам остается исследовать селезенку, о которой Эрасистрат говорит, что она была создана без всякой цели по какой-то излишней мудрости. И он не стыдится утверждать, что природа, которая ничего не делает неразумного — это его собственное выражение, создала такой большой орган совершенно бесполезно. Опасаясь, по-видимому [по мнению Эрасистрата — В.T.], как бы не показалось, что она сознательно забыла о своем искусстве, природа, создав с правой стороны печень животного, еще находящегося в материнской утробе, 316. противопоставила ей с левой стороны селезенку, желая что-нибудь создать и в этой области. Как будто у нее не было возможности, продолжив немного желудок в эту сторону, избавить себя от бесполезного труда. Затем, как это можно видеть из его работ, он очень пространно возражает против наиболее глупых теорий глотания, распределения пищи и пищеварения; что же касается наиболее прочно установленных и известных учений, то он, не сделав ни малейших возражений, иногда только упомянув о них, а иногда даже и не сделав этого, пренебрегает ими и обходит их молчанием как лишенных всякого значения. Во всяком случае, если бы даже не было других оснований, то хотя бы имя этих знаменитых в Греции ученых заслуживало бы не такого презрения, а серьезного возражения и веских доказательств в защиту опровержения. В работе «О естественных способностях» мы доказали, что селезенка есть орган, предназначенный очищать землистые, густые, отягченные черной желчью соки, образовавшиеся в печени. Она всасывает их, как мы сказали выше, 317. посредством венозного канала, как через какой-то проток (stómachos). Впитавши их, селезенка не выливает их тотчас же в желудок, но начинает спокойно перерабатывать и видоизменять, пользуясь для этого главным образом многочисленными большими артериями, рассеянными природой в этом органе и распределенными не случайно и не для того, чтобы быть бездейственными, но для того, чтобы благодаря непрерывности своего движения и силе естественной теплоты, передаваемой сердцем этим артериям, они могли бы перерабатывать, растирать, изменять и преобразовывать густые соки, вылившиеся из печени в селезенку. Когда все это переработано в сок, подходящий для этого органа, он становится питанием селезенки. То же, что избежало этой переработки, и не может ни превратиться в мелкие частицы полезной крови, ни служить питанием, выливается селезенкой в желудок через другой венозный проток и там оно приносит немалую пользу, на которую я укажу, говоря об экскрементах. 318. Сейчас мы рассмотрим все остальное, касающееся строения селезенки, и прежде всего ее вещество, называемое некоторыми паренхимой; благодаря этому веществу селезенка обладает силой всасывать в себя желчные соки; это вещество было создано достаточно пористым и редким, вроде губки, чтобы легко втягивать и поглощать эти густые соки. Чтобы постоянно сохранять это свойство в ткани селезенки, полезные для этого артерии разветвляются по всем направлениям в этом органе, артерии, которые благодаря своей полезности, только что указанной выше, приносят много хорошего. Ведь мы сказали, что они очень помогают перерабатывать соки, излитые в селезенку из печени. Они также всегда поддерживают ткань внутреннего органа в состоянии разреженности, как и в легких. Ведь если мы ясно доказали в работе «О естественных способностях», что каждый из питаемых органов получает свое питание из соседних сосудов, то питание, которое он получает из артерий, само собой понятно, более жидкое; то же, которое ему доставляют вены, — более густое: ведь 319. артерии имеют оболочку, более плотную, чем вены и содержащаяся в них кровь, более жидкая и полная паров. Подобная кровь более подходяща для питания мягкой ткани, так же как более густая кровь — для более плотной. Но эта жидкая кровь, содержащаяся в артериях селезенки, берет свое начало из тех густых и наполненных черной желчью остатков, о которых я говорил. Отсюда следует, что вещество селезенки, несмотря на свою пористость, сильно отличается от вещества ткани легких. Это последнее очень пористое очень легкое, почти белое, похожее на замороженную пену. Она питается абсолютно чистой кровью, желтовато-красной, жидкой (leptós) и наполненной воздухом. Кровь, посылаемая ей сердцем, обладает всеми этими преимуществами. Но мы отдельно рассмотрим природу этого органа. Вещество селезенки, будучи настолько пористо по сравнению с веществом печени, насколько оно плотно по сравнению с легким, питается, конечно, более жидкой кровью. Правда, что кровь, вливающаяся в селезенку, более густая, чем кровь печени; но переработанная 320. артериями селезенки, а вместе с ними и венами, покрытыми оболочкой, значительно более плотной, чем оболочка вен печени, она проникает в ткань селезенки не сразу и не густой, но жидкой и мало-помалу. Вот почему вещество этого органа более пористое и более легкое, чем вещество печени, но ни более красное, ни более желтое. В самом деле, очищенный ею сок, который, будучи переработан, служил ей питанием, был наполнен черной желчью. Кровь же, которая питает печень, хорошая, хотя и густая вследствие тонкости оболочек ее вен и величины пронизывающих ее отверстий. В итоге вот как питаются эти три органа: печень получает свое питание из красной и густой крови, селезенка — из крови жидкой, но черной, легкие же — из превосходной переработанной желтовато-красной, жидкой, наполненной воздухом [кислородом — В.Т.] и чистой крови. Вещество этих органов соответствует по своему виду веществу того сока, который их питает или вернее, раз эти вещества должны быть такими, какими они есть, природа приготовила им 321. и соответствующее питание. Мы указали две полезности, проистекающие из большого количества артерий, расположенных в селезенке. Они имеют еще и третье назначение, вытекающее из их собственной функции и их употребления. Мы доказали, что движение артерий имело целью главным образом поддерживать естественную теплоту каждой части; их расширение охлаждает, притягивая холодное вещество, их сокращение выталкивает элементы, полные нагара и сажи. Так как в селезенке должно было находиться большое количество этих элементов, то вследствие вредности и густоты перерабатываемых в ней соков было разумно придать ей многочисленные и крупные артерии. Если легкое требует сильного охлаждения, то селезенке необходимо достаточное очищение. Что же касается печени, то так как ей не требуется ни подобного очищения, ибо она имеет три других очень важных назначения, ни сильного охлаждения, как сердцу, из-за которого создано и само легкое, то естественно ей нужны были только небольшие артерии. Вот почему вещество селезенки пористое, легкое и покрыто артериями.

Глава XVI

322. Вогнутая часть селезенки направлена к печени и к желудку; выпуклая, разумеется, в противоположную сторону. Вогнутая поверхность имеет вросшие в нее вены и артерии; здесь же находится удлинение (émphysis), направленное к сальнику. К выпуклой стороне, направленной к ложным ребрам и подвздошным впадинам, не прикреплен ни один сосуд. Но несколько перепончатых удлинений соединяют в этом месте селезенку с соседними частями. Эти перепонки не имеют ни равной величины, ни равного числа у всех животных, но и по виду у этих перепонок[43] есть некоторое различие, точно так же в отношении каждого животного; ведь они были созданы, как мы сказали, не для чего-либо другого, как только для того, чтобы служить связками. Поэтому связки не только селезенки, но и печени бывают и более или менее многочисленны, и более или менее сильны, и распределены в большем или меньшем числе мест. Покрывающая селезенку оболочка представляет собой не только связку, но и оболочку, как указывает само название, оболочку защитную, покрывающую орган со всех сторон. Она также возникает из 323. брюшины, как мы уже сказали раньше. Однако мы установили также, что самой плотной из всех оболочек должна быть оболочка желудка. Так вот, части, относящиеся к желудку, печени, сальнику и селезенке, устроены так, как сказано.

Глава XVII

Теперь следует сказать о кишках. Так, пища дополнительно переваривается, проходя через кишки, как кровь перерабатывается еще во всех венах, и все же ни одна кишка не предназначена для этой обработки, так же как и вена для кроветворения, но, как мы сказали, природа, с одной стороны, до известной степени пользуется каждым органом для достижения лучшего, с другой стороны, необходимость связывает его со всеми органами, созданными с какой-либо определенной целью. Так, создав вены в качестве органов распределения, она, кроме того, дала им способность вырабатывать кровь, чтобы не было даром потеряно времени для пищи, в течение которого она проходит по венам. Точно так же кишки, созданные для распределения этой пищи по венам, обладают способностью перерабатывать 324. ее. Но было невозможно, как мы показали в работе «О естественных способностях», чтобы каждая часть животного не была равным образом одарена способностью видоизменения. Поэтому вещество кишок мало чем отличается от вещества желудка. Итак, если они в силу необходимости должны были обладать способностью видоизменения и, кроме того, способностью, подобной способности желудка, то отсюда столь же обязательно вытекает, что пища внутри них также переваривается и подобно тому, как печень является, так сказать, мастерской для кроветворения, так и желудок — для пищеварения. Что кишки были созданы не специально для удаления экскрементов и для пищеварения, но для распределения по венам всего образовавшегося в желудке сока, это можно понять из следующего. Во-первых, ни у одного животного желудок не был создан соприкасающимся с органами выделения, хотя было вполне возможно непосредственно удлинить его конец до части, называемой седалищем; во-вторых, у большинства животных кишки образуют 325. многочисленные изгибы; наконец, в-третьих, пища не выходила бы из желудка, если бы не была вполне переваренной. И это было уже доказано. Тот факт, что у животных желудок и прямая кишка не соединены, ясно указывает, что одно дело быть органом переваривания пищи, а другое — ее распределения. Если бы это было одно и то же, то часто вены подвергались бы опасности получить пищу сырой и плохо переваренной; конечно, это не должно было иметь места. Ясно, что одному из органов надлежало переваривать, а другому распределять. Что желудок не просто продолжается до заднепроходного отверстия, но отделен от него находящимися посредине многочисленными кругообразно расположенными петлями кишок, препятствующими слишком быстрому выходу пищи из тела животного, это согласуется с тем, что было нами только что сказано. Если представить себе второй желудок, идущий вслед за первым, и он был бы вместилищем, предназначенным для распределения, как первый для пищеварения, то в этом случае в печень не поступило бы достаточного количества пищи в столь короткое время и через такое большое число вен. 326. При настоящем же положении петли кишок, в которые проникает бесконечное число вен из печени, отсылают в этот орган весь сок, переработанный желудком. Иначе печень время от времени получала бы через многочисленные отверстия вен незначительное количество превращенной в сок пищи и распределение замедлилось бы и длилось бы долго. Ведь устья сосудов должны соприкасаться с соком переработанным и переваренным. С другой стороны, при втором большом желудке, помещенном под первым[44], пища соприкасалась бы лишь с незначительной частью этого желудка, с той, которая касалась бы только его; большая же часть, затерянная в глубине этого органа, ускользнула бы от всасывающего действия вен. В настоящее же время узость протока, раздробляя все, что составляет пищу, на мелкие частицы, заставляет ее почти всю соприкасаться с оболочкой кишок, куда вливаются вены, а следовательно, и с устьями этих самых сосудов. Если какая-либо частица пищи проскользнет, проходя первую петлю, она будет захвачена у второй, а если она минует и эту, то у третьей, четвертой, пятой или у следующей, 327. так как они очень многочисленны. В этом проходе, столь длинном, столь узком, столь извилистом, все частицы пищи неминуемо встречаются с устьем какого-либо сосуда. В самом деле, в своей окружности кишки пронизаны бесконечным количеством внутренних устьиц, которые схватывают по дороге полезную часть проходящей пищи. Таким образом, не могла бы ускользнуть и потеряться ни одна частица сока, полезного для питания животного, так как закон природы управляет всеми функциями тела. Ведь сейчас мы описываем нормальное состояние, а не болезненное, когда, во-первых, человеческий организм расстроен, а во-вторых, искусство природы не может уже проявиться и требует помощника, который протянул бы руку помощи и устранил болезнь. Если мы не делаем этого замечания при каждой разбираемой нами функции, то наше умолчание не следует приписывать небрежности, недостатку ума того, кто не понимает, что это само собой подразумевается. Итак, мы показали, что петли кишок имеют целью правильное распределение всей переработанной пищи. Таковы были слова Платона[45]: «Сотворившие нас создали кишки с петлями, опасаясь, как бы пища, 328. быстро проходя по ним, не принудила бы тело вновь требовать пищи, и что, порождая таким образом ненасытную прожорливость, человеческий род мог бы стать чуждым философии и музам». Все животные, лишенные этих петель, кишки которых идут одной прямой линией от желудка до заднего прохода (hédra), отличаются ненасытной алчностью, прожорливостью, заняты столько же своим питанием, как и растения. По этому поводу мы находим у Аристотеля прекрасные размышления, что природа, постепенно отклоняясь от растительного типа, создала животных по восходящей ступени совершенства, пока не достигла высшего — человека, о котором и идет речь. Итак, я не буду говорить ни о числе желудков у жвачных, ни о желудке у каждого отдельного животного, равно как и о других органах питания. Аристотель очень хорошо сказал обо всем этом. Если бы краткость жизни не ставила границ исследования самых интересных вопросов, я может быть когда-нибудь смог бы дополнить то, что остается еще сказать по этому поводу. 329. Теперь же достаточно, если нам только удастся, рассмотреть строение человека во всех его подробностях. Но вернемся вновь к тому месту нашего изложения, на котором мы его прервали, предупредив и здесь тех, которые будут читать нашу работу, чтобы они не ожидали описания какой-либо функции, так как мы все их описали в нашей работе «О естественных способностях». Мы также объяснили, каким образом устья артерий, входящих в кишки, поглощают небольшое количество пищи, тогда как большая ее часть поступает в вены. Тот факт, что артерии, естественно, содержат кровь, установлен особо в другой работе. Теперь нам остается только окончить описание строения кишок. Мы уже доказали, что все функции, все свойства, называемые выделяющими и проталкивающими, являются следствием движений поперечных волокон, а свойства, называемые всасывающими — следствием движений прямых волокон. Если желудок, обладающий этими двумя свойствами, нуждался в двух оболочках, расположенных в противоположном направлении, то каждая из кишок, обладая одним только видом движения — проталкивающим, должна была иметь только одного рода оболочку, 330. развертывающуюся поперечными и круговыми волокнами. Почему же кишки снабжены двумя оболочками, если обе они проявляются одинаково? Одна из них, может быть, покажется лишней. Но это не так: если оболочка кишок двойная, то это для того, чтобы отчасти усилить их способность выделения, отчасти, чтобы защищать самые органы от повреждений. Поскольку длительное пребывание пищи в желудке было важно для ее более полного переваривания, постольку в кишках не должно было быть задержки. Достаточно было в самом деле ее быстрого прохождения через длинный и узкий проход, чтобы вызвать ее правильное распределение в печени. Что забота о безопасности кишок, их сопротивляемости находит себе немалую поддержку в наличии двух оболочек, это особенно заметно при дизентерийных заболеваниях. Нам неоднократно приходилось наблюдать больных, продолжительное время страдавших очень тяжелым заболеванием, у которых большая часть кишок сгнила настолько, что внутренняя оболочка во многих местах была разрушена, и, тем не менее, продолжавших жить и оставшихся целыми и невредимыми, но они не спаслись бы, если бы эта вторая оболочка не защитила 331. поврежденной оболочки. Некоторые кишки покрыты снаружи в продольном направлении прямыми волокнами, предназначенными защищать поперечные волокна. Вот почему такое устройство особенно встречается у животных, кишки которых имеют тонкие оболочки или совершают более энергичные движения. В самом деле, можно было бы опасаться разрыва поперечных волокон, если бы их снаружи не сдерживали наподобие связок прямые волокна. Отсюда следует, что в прямой кишке этих волокон значительно больше, потому что скопление большого количества плотных экскрементов от твердой пищи требовало усиленного перистальтического движения оболочек. Поэтому они покрыты снаружи связкой, состоящей из нескольких прямых волокон. У большинства животных вся ободочная кишка сжимается по всей своей длине мощными связками, которые покрывают ее сверху вниз с каждой стороны. Выше сказано, что брюшина покрывает эту вторую оболочку и соединяет кишки с позвоночником и еще друг с другом[46]. Одним словом, 332. под диафрагмой нет ни одного органа, который не был бы окружен оболочкой, берущей свое начало от брюшины. Что касается тонких кишок, то этих замечаний вполне достаточно.

Глава XVIII

Относительно толстых кишок дело обстоит так: подобно тому как тонкие кишки предназначены для распределения и были созданы с этой целью, хотя в то же время они перерабатывают пищу и проталкивают ее вперед, так и толстые кишки, с своей стороны, были созданы для того, чтобы выведение экскрементов не проходило слишком поспешно. Однако у многих прожорливых животных, кишки которых прямые, можно наблюдать, что они расширяются книзу. Но эти животные, которые постоянно едят и беспрестанно испражняются, ведут, по словам Платона, существование, совершенно чуждое музам и философам. Животные же высшего порядка и законченного строения не питаются и не освобождаются от экскрементов беспрерывно. Мы уже показали, что самые петли кишок являются причиной, почему нам нет необходимости беспрерывного введения пищи извне. Если нам нет надобности испражняться очень часто, но через достаточно большие промежутки, 333. то это благодаря ширине толстой кишки, своего рода второго желудка, расположенного под кишками наподобие мочевого пузыря для мочи. Ведь для того, чтобы предупредить у животных постоянную потребность испражнения и мочеиспускания, природа устроила для жидких выделений мочевой пузырь, а для плотных — то, что называют толстой кишкой или еще, согласно мнению некоторых, — нижним животом. Она начинается у слепой кишки. В самом деле, в том месте, где кончается тонкая кишка, находится справа слепая кишка, слева — ободочная (cólon), которая перед тем поднимается вверх через правую подвздошную область (lagón). Слепая кишка вообще представляет собой как бы плотную полость, годную для принятия излишков; ей соответствует и ободочная кишка. Большинство птиц вследствие усиленного пищеварения [в желудке и тонких кишках — В.Т.] имеет двойную слепую кишку. В результате всего этого, если какая-либо частица и избежала поглощения при проходе через тонкие кишки, она бесспорно полностью рассосется благодаря своему длительному пребыванию в слепой кишке. Так как почти все птицы обладают этой усиленной деятельностью желудка и кишок, то для выделений 334. существуют двойные вместилища, чтобы при быстром выходе пищи не оставалось чего-либо, не вполне переваренного, и чтобы испражнение было полным и заканчивалось сразу, а не шло беспрерывно, следуя одно за другим. Но у людей и у всех ходящих животных природа создала одну только слепую кишку, которую она поместила в правой подвздошной области. Она нашла здесь свободное подходящее место, так как правая почка расположена над ней по причине, которую мы рассмотрим позже.

Глава XIX

Таким образом, все это сделано природой прекрасно, а кроме того, при обоих выходах для выделений помещены как бы в виде преграды мышцы, предупреждающие частое и несвоевременное выбрасывание. В самом деле, то, что называют шейкой мочевого пузыря, — мускулисто; нижний же конец прямой кишки сдавлен кольцевыми мышцами. Отсюда, как мне кажется, некоторые выводят его название «сфинктер» — сжиматель. Ведь все мышцы, являющиеся органом произвольного движения, не позволяют экскрементам выходить наружу, прежде чем они получат приказания 335. от разума. Эти сфинктеры являются единственным психическим началом[47], которое мы находим на столь длинном пути органов физических[48], расположенных у того и у другого выхода и предназначенных для выделения экскрементов. Те, у которых мышцы парализованы или сильно поражены как-либо иначе, непроизвольно выделяют испражнения, что ясно показывает, до какой степени жизнь была бы постыдной и чуждой муз, если бы с самого начала природа не придумала что-либо более совершенное. Но меры, предварительно принятые ею в этом отношении, превосходны, равно как и по отношению к желудку и кишкам, чтобы они не только служили для питания остальных частей тела, но и способствовали сами своему собственному питанию. Природа не прошла мимо этого вопроса ни праздно, ни беззаботно. Прежде всего, она создала во всей внутренней полости — брыжейке — особые вены [лимфатические! — В.Т.]предназначенные для доставления пищи в кишки и не идущие в печень; по словам Герофила, эти вены примыкают к железистым образованиям — лимфатическим узлам, тогда как все остальные восходят к воротам печени. Затем, 336. и преимущественно с той же целью, она поместила в сальнике бесконечное количество сосудов, которые все должны питать ближайшие части. Эти оба изобретения природы были достаточны для законченного питания желудка и кишок. Но есть еще два вспомогательных фактора их питания; первый состоит в самой переработке пищи, что было уже доказано; второй — в известной способности, свойственной нижним частям, если они были лишены пищи вследствие необычно долгого воздержания извлекать ее из самой печени даже тогда, когда распределение пищи в печени, как и полная обработка, и разделение этой пищи, уже попавшей в этот орган, завершились. В этом случае нижние органы, испытывая недостаток пищи, могут всасывать кровь, способную их питать. Многие удивляются, что одни и те же вены, недавно служившие доставке пищи в печень, теперь вновь возвращают питательную кровь. Эти люди не знают других созданий природы и им не знакома сила притяжения (holké) органов, требующих питания; мы говорили об этой силе в другом месте.

Глава XX

337. В заключение изложения о рассмотренных здесь частях нам надо только сказать несколько слов о делах и искусстве природы. В каждую кишку входит большое количество устьев вен, похожих на последние тонкие кончики корешков дерева. Так вот и природа, объединяющая у деревьев эти маленькие корешки в большие корни, точно так же объединяет и у животных более мелкие сосуды в более крупные, эти в еще более крупные и так до самой печени, где она их всех объединяет в одной вене, находящейся у ворот печени, в вене, дающей начало венам, идущим к желудку и к селезенке. Что касается артерий, то и их она также объединяет в одну большую артерию, расположенную на позвоночнике. Так как значительное расстояние отделяет начало сосудов от их окончания, то было бы неосмотрительно оставлять эти слабые сосуды без защиты на всем протяжении их пути. Те, которые восходят к воротам печени, остались бы словно подвешенными, лишенными всякой прочной поддержки, и не было бы у них на пути никакой другой помощи, могущей их защитить, укрепить и 338. утвердить. Каким же образом природа и тут обеспечила их путь, так что ни прыжки, ни падение животного, ни сильный удар какого-нибудь тела извне не могут причинить ни сдавливания, ни разрыва или поражения сосудов? К оболочке, соединяющей и окружающей все кишки, оболочке, берущей начало, как мы сказали, от брюшины, природа прикрепила другую, подобную самой брюшине, которой она и прикрыла каждый из сосудов. В пустых пространствах между сосудами она сложила эту оболочку вдвое, сделав ее таким образом менее доступной поражениям, и дала эту оболочку сосудам в качестве связки и надежной защиты. Что же касается большинства сосудов, которые в висячем положении совершенно прямо поднимаются к печени, то в месте их прикрепления природа, зная, что здесь они наиболее ранимы, поместила мясистые тела, называемые железами, которые, будучи прикреплены в виде углов там, где сосуды раздваиваются, дают им надежную поддержку и защиту от всех внешних ударов. Мы сказали все, 339. что касается брыжейки. Теперь нам остается проследить, какой путь следования природа должна была предпочтительно выбрать для большой вены, идущей от печени, и принимающей все вены брыжейки. Но ввиду того что объем этой книги вполне достаточен, я разберу этот вопрос и все, что остается сказать об органах питания, в следующей.

Глава I

Теперь надо посмотреть, в какую область 340. природе было лучше отвести из печени большую [воротную — В.Т.] вену, принимающую все вены (mesáraion) брыжейки; ведь эта самая вена должна была бесспорно принять все вены желудка и селезенки. То же считай и об артерии, которая, как было сказано, берет свое начало от большой позвоночной артерии. Точно так же протоки, выходящие из пузыря, прикрепленного к печени, 341. и предназначенные для выведения желчи, должны были, на мой взгляд, заканчиваться не в какой-либо точке желудка или кишок, но в месте, наиболее безопасном для них самих и наименее страдающем от подобных выделений. Нам остается посмотреть, не найдем ли мы лучшее место, которым пренебрегла природа и тем дала каждому из протоков, о которых мы говорим, худшее и менее безопасное положение.

Глава II

Начнем наше исследование со следующего вопроса: было бы лучше, если бы природа, создав большое количество вен, вывела их из многих точек печени к нижележащим частям или, выбрав во внутренней полости одну только подходящую точку, дала бы здесь начало одной большой вене, чтобы от нее отделить остальные вены, наподобие веток от ствола? Это последнее кажется мне лучшим. И для вен, которым предстояло пройти длинный путь, грозила бы опасность, если бы они с самого начала представляли собой тонкие нити, и для печени, если бы ее пронизывало такое большое количество сосудов. Для нее, конечно, было выгоднее быть покрытой плотной оболочкой и пропускать только две значительные вены — наверху полую вену, а внизу — вену, находящуюся у ворот. Так как было желательно, чтобы эта последняя вена была единственной, то посмотрим теперь, какой путь и какое разделение были для нее наилучшими. Мне кажется, что и здесь, достигнув промежутка между желудком и кишками, ей следовало, как она это и делает, распределиться по этим внутренностям. Если бы она направилась ниже, она слишком удалилась бы от желудка, а если бы направилась кверху, то прежде всего отклонилась бы от кишок, а кроме того, могла бы иметь скользкую опору на желудке — органе, постоянно меняющем свою форму, то чрезмерно расширяющемся при наполнении пищей, то опускающемся, когда он пуст. Итак, чтобы одновременно обеспечить равномерное распределение вен в органах питания и надежное положение сосуду, выходящему из печени, следовало, чтобы этот сосуд, оказавшись между желудком и кишками, достигал позвонков, расположенных под ними. Но было нежелательно, чтобы в то время, как вена занимала определенное место, 343. артерия, разветвляющаяся одновременно с ней и долженствующая распределиться по всей брыжейке, занимала другое. В самом деле, везде, если только нет препятствий высшего порядка, природа переплетает артерии с венами, с одной стороны, для того, чтобы оболочки, защищающие вены и прикрепляющие их к соседним частям, в равной степени служили и артериям, а с другой стороны, чтобы между сосудами была общность действия и обмена веществ. Но и тот вопрос был рассмотрен в другом месте. От этой самой артерии природа должна была отвести ветвь к печени; что касается нерва, разветвляющегося одновременно с артерией и с веной по всей брыжейке, следовало, чтобы он начался тотчас же, одновременно с этими двумя сосудами. И, конечно, ветвь, которую этот нерв посылал в печень, не могла начинаться из более надежного места. Несколько дальше будет показано, что протоки, долженствующие выводить желчные остатки, находящиеся в пузыре, прикрепленном к печени, должны были быть помещены там же. Итак, если было необходимо, чтобы артерия, вена, нерв и желчный проток 344. сошлись в одной точке — печени, то очевидно, что и начало их разделения должно было находиться в этом же месте. Всякий сосуд находится особенно под ударом в том месте, где он разделяется, и если какое-либо сильное движение причинит ему повреждение, то оно скорее всего произойдет в том месте, где он разделяется. Это требовало усиленной защиты, чтобы обеспечить безопасность сосудов, которые здесь распределяются и разветвляются. Природа, знавшая это, создала железистое образование, называемое поджелудочной железой, которую она поместила под ними [наподобие подстилки — В.Т.] и которой она их окружила, заполнив тем места разветвления сосудов, так что ни один из них не может слишком легко длиться и имеет поддержку; наоборот, все лежат на веществе мягком, подающемся сколько нужно, и в случае резкого движения опускаются не на твердое и противодействующее тело, а на такое, которое принимает их мягко, постепенно ослабляя силу сотрясения и полностью предохраняя их от всякого повреждения, поранения и разрыва. Природа прикрыла не только каждый сосуд в отдельности, но и все сосуды вместе 345. плотными оболочками, защищающими и прикрепляющими их не только к железе, но в первую очередь и главным образом к органам, лежащим под ними вдоль позвоночника, а во вторых, ко всем другим соседним органам. Но природе не удалось бы удачно выполнить все это в данном месте, если бы она не позаботилась заранее о широком пространстве. Ведь если бы тощая кишка (néstis) была прикреплена ко дну желудка, то петли, свойственные этой кишке немало сузили бы пространство в этом месте.

Глава III

В этом предвидении природа не образовала петли у первой из всех кишок, т. е. у той, которая выходит из желудка, но продолжила ее вдоль позвоночника настолько, чтобы оставить достаточное место вышеупомянутым органам. Следующая кишка складывается и изгибается. Эта часть кишок называется тощей кишкой (néstis), потому что она всегда пустая, и не содержит ни малейшей частицы пищи. Что касается кишки, не имеющей петель по вышеуказанной причине и находящейся между тощей кишкой и дном желудка, 346. то анатомы обыкновенно называют ее удлинением (écphysis) [двенадцатиперстной кишкой — В.T.], направленным к кишкам, так что после желудка порядок следования органов, принимающих пищу, был такой: прежде всего (кишка, именуемая удлинением), затем тощая кишка, в-третьих, тонкая кишка, в-четвертых слепая, в-пятых — ободочная и в-шестых, прямая кишка, в конце которой находятся сжимающие мышцы удерживающие экскременты. Что касается той пользы, которую животное извлекает из подобной структуры кишок, то вполне очевидно, что мы ее уже отметили. Назначение кишки, называемой удлинением двенадцатиперстной кишки установлено в этой книге, а в предыдущей — назначение различия, существующего между тонкой и толстой кишками. Если некоторые факты покажутся пропущенными, то станет ясно, что или этот факт объясняется так же, как и предшествующие факты, так что без особого разъяснения с нашей стороны, легко понять, что он является следствием предшествующего объяснения, или что он, не представляя для животного никакой полезности, является необходимым следствием существования органов, созданных с определенной целью, как и тощая кишка[49]. Но несколько дальше мы покажем, что она создана такой, как она есть, не ввиду собственного назначения, 347. но что она явилась следствием органов, созданных с какой-то другой целью. Ведь, если бы вместо того чтобы самим путем размышления прийти к выводам, вытекающим из моих рассуждений, от меня ожидали бы всех подробностей, настоящее изложение страдало бы бесконечными длиннотами. Об этом можно судить по следующему небольшому примеру. В самом деле, мы только что сказали по поводу кишки, именуемой удлинением, направляющейся к тонкой кишке, что она, проходя вдоль позвоночника, не должна непосредственно тут же образовывать петли, не оставив места для тех частей, которым полагается быть расположенными между желудком и тощей кишкой. Итак, неужели меня упрекнут в том, что я пропустил то, более подробное описание, какое можно найти у Эрасистрата? Кишка, именуемая удлинением по отношению к кишкам, расположена справа и повернута к позвоночнику. Почему, спросят, она расположена справа и повернута к позвоночнику? Причина первого факта была указана в предыдущей книге. Второй — не требует обязательно особого объяснения, так как мы бесконечное число раз повторяли, что природа ничего не оставляет без опоры. Если это так, то ясно, что она не оставила бы в подвешенном положении это удлинение, происходящее из дна желудка, 348. но, направляя его к позвоночнику[50], дала ему прежде всего именно здесь надежную опору, а затем присоединила его посредством перепончатых связок к смежным частям тела животного. Некоторые части не представляют никакой полезности и появились лишь как необходимые последствия других частей или, вернее, это — не части, а последствия (symptómata); примером этого может служить тощая кишка. В предыдущей книге было показано, насколько было полезно возникновение этой кишки именно как тонкой, в то время как для животного она не представляет никакой полезности, будучи совершенно свободной от пищи. Но она является необходимым последствием некоторых других первостепенных факторов, существующих с определенной целью. Вот то, следствием чего является тощая кишка. Из всех кишок тощая кишка первая получает пищу, превращенную в жидкость и переваренную в желудке; она помещается около печени и в нее впадают устья многочисленных сосудов; несколько выше желчные протоки изливают желчные выделения в удлинение желудка. Из этой-то первой кишки печень, пока порожняя, всасывает свою пищу. 349. Из всего этого одно благоприятствует более быстрому распределению пищи, другое ускоряет проталкивающую силу. В самом деле, так как тощая кишка снабжена многочисленными сосудами и расположена близ печени, она первая получает переваренную пищу и отсылает ее в еще порожнюю печень, то распределение производится этой кишкой в большом количестве и быстро; с другой стороны, так как она находится рядом с тем местом, где в кишку попадает первое желчное выделение, то сила ее действия увеличивается. Ведь всасывание венами протекает быстрее, если число их больше, а не меньше, если они поднимаются к печени, проходя короткий путь, а не длинный, если они всасывают пищу обильную и полезную, а не лишенную этих качеств, и, наконец, если они доставляют пищу порожней печени, а не уже наполненной. Работа кишок усиливается, когда желчь еще не примешана к выделениям, но течет чистая по самым оболочкам кишок, возбуждает их и вызывает их выталкивающую способность. Когда кишки посылают пищу с большой силой 350. и орган, предназначенный для принятия этой пищи, схватывает ее с полной готовностью, она по необходимости должна проходить скоро, чтобы не запаздывать и не задерживаться в этом органе, но только пройти через него, притом быстро. Так как кишка получает пищу, не всегда одинаково жидкую, и печень всасывает ее не с одинаковой силой, а вытекающая желчь не является одинаковой ни по количеству, ни по качеству, то число пустых извилин кишок относительно не у всех одинаково, но большее — у одних и меньшее — у других; очевидно, что пустота первых извилин не имеет определенной цели и является необходимым следствием органов, созданных с определенной целью, поэтому не следует ждать, чтобы мы объясняли каждое явление. Одно можно постичь, основываясь на наших собственных рассуждениях, как, например, то, что мы перед этим сказали относительно направления кишки, именуемой удлинением желудка, к позвоночнику; что касается другого, то следует допустить, что это не является задачей данного обзора. Ведь в этой работе мы объясняем не явления, составляющие необходимое следствие тех структур, которые созданы с определенной целью, 351. но то, что создано природой на разумном основании.

Глава IV

Вспомнив теперь об этом в общих чертах, выслушай следующее. Я начну с доказательства того, что немного раньше отложил, а именно, что для желчного выделения лучше всего было, чтобы оно изливалось в кишку, именуемую удлинением желудка. Я полагаю очевидным для тех, кто внимательно прослушал предыдущие рассуждения, что наиболее краткий путь был лучшим для желчного протока, призванного немедленно принять участие в том, что природа предусмотрела для безопасности сосудов находящихся в этом месте. Затем для того, чтобы понять, что такое устройство было лучшим и для органов, принимающих эту желчь, достаточно знать, какое количество слизистых выделений там неизбежно образуется. В моей работе «О естественных способностях» я достаточно и с большей полнотой изложил образование этих выделений, подкрепляя эти высказывания соответствующими демонстрациями. Что образуется достаточное количество подобных выделений, об этом 352. мы упомянули только мимоходом. Теперь же отсюда следует вывести подтверждения того, что мы раньше хотели доказать. Встречал ли ты иногда человека, отказывающегося от хорошей пищи, соблюдающего крайнюю воздержанность, страдающего тошнотой при принуждении есть, предпочитающего, если на то пошло, все только кислое, что тоже не приносит ему пользы, но вызывает вздутие, растяжение живота и тошноту, — получающего облегчение только благодаря отрыжке, когда у человека порой пища портится в желудке, в особенности становясь кислой; так вот, если ты встретил такого человека и не забыл как он вылечился, то, я думаю, ты согласишься с тем, что я скажу. Если ты никогда такого не встречал, то я изложу метод лечения, примененный с успехом к лицам, страдающим этой болезнью. А ты, если только стремишься к истине, заставь свой опыт быть пробным камнем моих слов: познакомься с предложенными и описанными врачами средствами, состоящими, главным образом, в том, чтобы вызвать из желудка рвоту слизью, веществом клейким по своей природе, которое 353. при подобных заболеваниях становится еще более клейким, благодаря длительному пребыванию в теплом месте. Что касается меня, то мне пришлось быть свидетелем, как один из таких больных изрыгнул невероятное количество очень густой слизи после приема редьки, настоенной на меду и уксусе, и тотчас же совершенно выздоровел, несмотря на то, что он в течение трех месяцев страдал желудком и плохим пищеварением. Как я уже говорил в другом месте, мною доказано, что образование подобной слизи в желудке и в кишках необходимо. Это образование слизи подтверждается при рассечении и наблюдением ежедневных заболеваний, вызываемых у людей избытком подобных выделений. Единственным лечением является лекарство, способное отделять, разъединять и вычищать это густое и клейкое вещество. Природа с самого начала приготовила хорошее лекарство в виде едкого и очищающего сока, которым следовало полностью очистить организм, вводя этот сок 354. не в кишку, смежную с задним проходом, но в первое удлинение желудка, чтобы ни одна из последующих кишок не нуждалась в посторонней помощи. Поскольку все протекает нормально в организме животного, он ежедневно избавляется от этих клейких выделений. Но если их скопляется больше, чем нужно, из-за плохого состояния организма, наиболее известные врачи заявляют, что следствием этого являются заворот кишок, поносы, тенезмы, самые серьезные заболевания, поражающие желудок и внутренности. Итак, немаловажного и не случайного пособника здоровью дала природа животным в столь удачном включении желчного протока. Почему не поместила она часть этого протока в самом желудке, который также образует довольно значительное количество подобных выделений? Думаю, что тебе придется еще больше восхищаться ее предусмотрительностью. Что касается нас, то мы крайне опрометчиво выбираем полезное даже в том случае, если оно оказывается более вредным другим органам, чем помогающим тем, которые мы хотели излечить. Но природа ни в каких своих делах 355. не поступает неосмотрительно и опрометчиво и не предпочитает большое зло меньшему благу. Во всем, с совершенной точностью определяя подходящую степень, она всегда творит добро в значительно большей мере, чем зло. Конечно, если бы это было возможно, то злу не было бы места в строении всех этих частей. Но теперь, так как никакое искусство не может вполне избежать недостатков материи, и не может создать произведение, подобное адаманту, не подверженное изменениям, ей ничего другого не остается, как наделить эту материю качествами, которые она может воспринять; но различные виды материи воспринимают и различные качества. Светила, конечно, созданы из другой материи, чем мы сами. Мы не могли бы требовать неуязвимости и упрекать природу, заметив какое-нибудь маленькое вредное начало среди тысячи полезных. Нам следовало бы прежде всего доказать, что этого неудобства легко было бы избежать, не внося смуты и беспорядка во многое удачно составленное. Только в этом случае мы были бы вправе порицать и обвинять ее в небрежности. Если бы желтая желчь, проникая в желудок, не причиняла большего вреда, 356. природа была бы неправа, если бы пренебрегала полезным использованием сока, который каждый день избавлял бы нас от клейких излишков. Но если это преимущество столь незначительно, что оно легко может вполне быть исправлено помощью извне, в то время как болезненные припадки, вызванные желчью, столь сильны, что в состоянии полностью нарушить функции желудка, то мне непонятно, как можно быть столь неблагодарным природе, исполненной заботливости в отношении к нам, или столь скупым и завистливым на справедливые похвалы, чтобы вместо того, чтобы воспевать ее в гимнах, порицать ее. Кто же не знает, что желтая желчь очень едкая, острая и, кроме того, оказывает на все части очищающее действие? Кто, выделяя низом значительное количество желчи, не испытывал перед тем чувства жжения в кишках? Кто не знает, что рвоте желчью обязательно предшествуют известные болезненные ощущения, между прочим кардиальгия, выражающаяся в разъедании входного отверстия желудка? Может быть, ты захочешь, чтобы по этому поводу мы напомнили работы Гиппократа и чтобы мы призвали столь важного свидетеля относительно факта, всем известного. Это было бы совершенно бесполезным и лишним. 357. А между тем, если свойства желтой желчи общеизвестны, то легко заключить, что будучи введена в желудок, она нарушит все его функции. В самом деле, если желчь, проникая в чистом виде в ближайшие кишки, возбуждает, раздражая их, и препятствует задержанию в них пищи, то с тем большим основанием в желудке, обладающем большей чувствительностью, чем тощая кишка, она ускорила бы выход пищи до ее полного сварения. Этот вывод кажется столь очевидным, что не требует дальнейшего доказательства: ведь сильно разъедающие средства выталкивают еще непереваренную пищу. В самом деле совершенно ясно, что если желчь при любом состоянии вливается в желудок в большем, чем нужно, количестве, она не позволяет пище оставаться в нем. Поэтому понятно, что при любом состоянии здоровья введение в желудок большого количества желчи не позволило бы пище задерживаться в нем. Желудок, раздражаемый этим едким соком, выводится из нормального состояния и возбуждается, чтобы ускорить выход содержащейся в нем пищи. Если этот сок поднимается до входа в желудок, то, так как эта часть в высшей степени чувствительна, вызываемое им разъедание причиняет сильную боль, тошноту и рвоту. Если сок направляется ко дну желудка, 358. он быстро течет вниз и всегда увлекает за собой пищу. В самом деле, так как желудок сильно сжимается [при перистальтическом движении — В.Т.],если открывается одно из отверстий, или то, которое следует за пищеводом, или то, которое находится на дне его, то все содержащееся в нем равно выбрасывается. Отсюда с очевидностью вытекает, что, вливаясь в желудок в большем, чем нужно, количестве, желчь разрушила бы его или извратила бы свойственную ему функцию. Если правда, что функция желудка состоит в переваривании пищи и что это переваривание требует довольно продолжительного времени, то присутствие желчи не позволяет пище задерживаться в желудке. Древние врачи, помимо других полезных предписаний, давали хороший совет: принимать каждый месяц рвотное, освобождающее от пищи; одни полагали, что одного раза довольно, другие считали, что лучше два раза, но все советовали выбирать в этом случае средства острые и очищающие, чтобы освободить желудок от всякой слизи и предотвратить возможное заражение организма дурными соками. Такими средствами, обладающими возбуждающими и очищающими свойствами, обыкновенно являются средства желчегонные и выводящие дурные соки. Эти врачи были правы, 359. ограничивая очищение желудком и не причиняя вреда всему организму, и сама природа заранее предвидела, что очень легко будет очистить желудок, но что трудно очистить кишки, не порождая в организме животного вредных соков. Причина, на основании которой природа не допускает проникновения желчных выделений кишок в вены и артерии, была нами указана в тех работах, где мы даем обзор и всем другим творениям природы. Тот, кто хочет иметь точное понятие о назначении органов питания, должен предварительно ознакомиться с этой работой; ведь мы часто повторяли и с самого начала этой работы доказывали, что нельзя открыть назначение ни одной части, прежде чем в совершенстве не ознакомишься с функцией всего органа. Так и здесь нам не следует, отложив в сторону нашу беседу о полезности частей, заниматься рассмотрением их функций. Но принимая доказательства, приведенные в другом месте за основание нашего дальнейшего изложения, следует продолжить работу до конца. Подобно тому, 360. как мы в другом месте доказали, что возникновение слизистых выделений в кишечном канале неизбежно — мы только что напомнили здесь, что это, по-видимому, так и происходит — мы поступим таким же образом, чтобы доказать, что желчь не должна поглощаться организмом. Наиболее убедительным доказательством того, что она не поглощается, будет различие в испражнениях. При желтухе они сохраняют цвет поглощенной пищи, а это показывает, что желчь вместо того, чтобы спускаться по кишкам, распространилась по всему организму. В здоровом состоянии испражнения имеют желтый цвет, потому что желчь распространяется по кишкам вместе с экскрементами. Если бы оттуда желчь снова вернулась в печень, то ясно, что не только кал, но и общий цвет кожи тела был бы такой же, как при желтухе. Не будем же удивляться, если выделяемая черная желчь, которая не подверглась в селезенке ни переработке, ни изменению, выводится не в соседнюю с заднепроходным отверстием кишку, а в самый желудок. В самом деле, если мы докажем, что в этом месте она не должна была вызвать никаких неудобств и если бы природа продолжила до соседней 361. с заднепроходным отверстием кишки проток, в который она вливается, то этот последний должен был быть одновременно узким, ввиду небольшого количества желчи и, безусловно, длинным ввиду длины расстояния и, следовательно, подверженным всевозможным случайностям благодаря этой самой длине; я думаю, что ты сочтешь разумным, что черная желчь по короткому сосуду попадает в желудок, расположенный так близко. Что же касается того, что она не причиняет никаких неудобств в желудке, то мне кажется, что ты, вспомнив то, что я сказал о желтой желчи, не нуждаешься в более подробном объяснении. Если бы эта желчь не была поглощена всем организмом и ничем не беспокоила самый желудок, то какой другой вред могла бы она принести? Что черная желчь не всосется, это понятно, так как то же относится к более жидкой желтой желчи. В самом деле, черная желчь вяжущая, кислая, способная сокращать и сжимать желудок, а не разъедать, как желчь желтая. Итак, ясно, что если мы признали эту последнюю вредной, так как она мешает пищеварению, не допуская длительного пребывания пищи в желудке, то мы признаем, что черная желчь не только не причиняет никакого вреда, 362. но что она помогает действию желудка. Она сжимает его, заставляет сокращаться, плотно охватывать пищу и удерживать ее, пока она достаточно не переварится. Вот каким образом природа предусмотрела выход желчных выделений.

Глава V

Остается еще жидкое и водянистое выделение, которое мы называем мочой. Природа, создавая почки, чтобы выделить эти отбросы крови, поместила, их около печени. Чтобы мочеиспускание происходило регулярно, она создала сперва вместилище, т. е. мочевой пузырь в качестве резервуара, а затем в конце его — мышцу, предотвращающую непроизвольное истечение этой жидкости. Если лучшим местонахождением для мочевого пузыря была самая нижняя часть, где выводятся и остатки пищи, а для почек самым лучшим, как мы только что сказали, находиться около печени, то необходимо было создать между почками и мочевым пузырем какие-нибудь пути сообщения. И вот появились так называемые мочеточники — протоки длинные и мощные, соединяющие почки с мочевым 363. пузырем. Таким образом, благодаря деятельности почек моча отделяется от крови и спускается по мочеточникам в мочевой пузырь, откуда она удаляется по мере надобности. Но этих замечаний еще недостаточно, чтобы вызвать восхищение премудростью природы. Следует еще ознакомиться с назначением, обусловленным положением почек, так как правая почка лежит выше и часто касается печени, а левая почка — следом за ней[51]. Что касается их формы, то мы сейчас скажем, почему они вогнуты в том месте, где входят артерия и вена, и соответственно выпуклы с противоположной стороны. Мы объясним и целесообразность строения их ткани, связи, впадины, оболочки, и почему в них внедряются большая артерия и большая вена, нерв же остается совершенно свободным и незаметным. Точно так же, что касается мочеточников и мочевого пузыря, я полагаю, не лишним изучить не только тот орган, который принимает мочу, но и тот, который принимает желчь, изучить их ткань, связь, величину, форму, наконец, все остальные особенности, которые мы подвергаем исследованию при изучении каждого органа 364. В самом деле, придется еще более удивляться искусству природы, если ни один из этих пунктов не останется без разбора, и можно будет подтвердить сведения, имеющиеся о функциях этих органов, проверяя их отдельно для каждого из них. И прежде всего, чтобы отсюда начать свою речь, докажем, что исследование назначения частей изобличает ошибочность ложных предположений (hypólepsis), выдвинутых по вопросу о функциях; ни Эрасистрат, ни всякий другой, полагающий, что в артериях находится один только воздух, не сумел бы объяснить полезность величины тех артерий, которые внедряются в почки. Ведь, если почки очищают только вены и поэтому в них, несмотря на их малые размеры, внедряются значительные вены, то не следовало бы, чтобы артерии были одинаковой величины с венами, но, может быть, и вовсе не следовало, чтобы какие-либо артерии вообще входили в почки, разве только совсем маленькие и совсем незаметные, как и нервы. Как только сторонники Асклепиада встречаются с какой-либо трудностью, они тотчас же предполагают, что природа создала бесполезную вещь. Сторонники же Эрасистрата, правда, беспрестанно восхваляют ее за то, что она ничего 365. не сделала напрасно, но в действительности они не преследуют этой цели и не стараются доказать, что для каждого органа эта похвала действительно справедлива; напротив, они охотно замалчивают и опускают многое из строения частей. По этому вопросу пусть будет достаточно того, что мною сказано в работе «О естественных способностях». В настоящий момент я только хочу, чтобы все, читавшие эти труды, помнили, что не следует пропускать по лености ни одной части, но следуя нашему примеру, тщательно исследовать род их вещества, устройство, связь; исследовать также их продолжения (a pophýseis), прикрепления (emphýseis), величину или незначительность каждой из них, их число, соотношения, положения. Наконец, если во всех частностях все, что сказано о функциях, согласуется между собой, то следует это признать, если же оно окажется в чем-либо, хотя и маловажном, ошибочным, — считать его сомнительным и не останавливать на нем больше свое внимание. Таков был и наш метод; в течение продолжительного времени мы исследовали, 366. затем подвергали рассмотрению все, что было сказано другими по поводу каждого органа; то, что мы нашли соответствующим явным фактам, признали более достойным доверия, чем то, что от него отклонялось. Это — правило, которому я предлагаю следовать не только в данном случае, но и во всей дальнейшей работе. Вернусь теперь к моей теме: внедрение артерий в ткань почек доказывает, что я прав, утверждая, что и почки также содержат кровь. Если не для очищения крови, которую несут артерии, то пусть скажут мне, с какой другой целью природа создала их столь значительными, зачем она, разделив их, продлила, так же как и вены, вплоть до полости почек? Что же касается почек, то размер их сосудов доказывает, что было правильно сказано, что они освобождают кровь от всякой серозной жидкости (órrhon). Если моча есть не что иное, как отбросы продуктов питания почек (а македонянин Лик дошел до такой глупости, что поддерживает это мнение), то почему демиург, ничего не делающий случайно, внедрил в столь маленькие тела, как почки, 367. столь значительные артерии и вены? Этого нельзя было бы объяснить. Следует, чтобы или Лик ни признал искусство природы, чего он не хочет делать, или чтобы он явно убедился в том, что не имеет никакого здравого суждения о функциях.

Глава VI

Почему же одна почка лежит выше, а другая — ниже? Или это расположение соответствует тому, что мы о них говорили? Ведь если они очищают кровь, высасывая из нее серозную жидкость, то ясно, что если бы почки находились на одной линии, то каждая из них затрудняла бы всасывание, производимое другой, действуя в противоположном направлении. При настоящем их положении каждая выполняет свою всасывающую деятельность без помехи, не встречая никакого противодействия. Но почему правая почка находится наверху и является первой, тогда как левая почка лежит внизу и является второй?[52]. Потому что очищаемый орган [печень — В.T.] помещается справа и потому что большое число разветвлений полой вены открывается с правой стороны, изливая в эту вену кровь из выпуклых частей печени; 368. ведь всякое тело, наделенное всасывающей силой, лучше проявляет ее по прямой линии. Выше мы доказали, что для селезенки лучше всего было близкое расположение ее от нижней части желудка, а для печени — от верхней. Но с левой стороны было меньше свободного места, чем с правой, так что, поскольку печень находится выше, чем селезенка, постольку было разумно, чтобы правая почка находилась выше, чем левая. Но могут сказать, почему природе вообще нужны были два органа для очищения крови от серозной жидкости? Если два органа более желательны, то, может быть, она ошиблась, создав только одну селезенку и один желчный пузырь? С другой стороны, если достаточно только одного органа, то можно подумать, что она проявила расточительность, создавая левую почку в дополнение к правой. Не следует ли в данном случае восхищаться искусством природы? В самом деле, выделяемая черная желчь мало обильна, желтая желчь несколько обильнее, а моча еще обильнее, чем два других выделения; но черная желчь очень густая, моча очень жидкая, а желтая желчь занимает среднее положение. Выделению 369. необильному, но густому и трудно продвигаемому, которому предстояло пройти длинный путь, природа предназначила очень большой орган весьма пористого строения. Этот орган [селезенку — В.Т.] она поместила с левой стороны желудка с тем, чтобы, согласно нашему предыдущему доказательству, густой сок, выработанный в его недрах, служил ему питанием. Что же касается пузыря, прилегающего к печени[53], то, несмотря на то, что он втягивает сок средней консистенции и в среднем количестве, природа сделала его небольшим по размеру, так как он превосходит другие органы, очищающие печень, и положением, и числом отверстий каналов. И по отношению к нему природа не сделала ничего, что не было бы достойно одобрения. Теперь нам остается описать правую почку, которой, согласно клеветническому утверждению противников, было бы вполне достаточно быть одной. Прежде всего, совершенно ясно, что она не могла удовлетворить столь значительное выделение, не увеличив вдвое свой настоящий размер. Предположим, что правая почка вдвое больше, а что другой вообще нет; это будет уже не злостное обвинение природы, а упрек, обоснованно сделанный ей, обвиняющий ее в создании животного, лишенного симметрии; и мне кажется, что это ясно 370. В самом деле, мы доказали до беседы о почках, что состояние равновесия у животного есть результат удачного расположения селезенки, желудка и печени. Теперь вместо этого правильного и хорошего равновесия предположим на словах существование одной единственной значительной почки только с одной стороны, заставив животное наклоняться на одну сторону. Природа ничего подобного не создала. Вместо одной большой почки, расположенной с одной стороны, она признала более правильным поместить две маленькие с той и с другой стороны. Это доказывает, что таковы, как они есть, они обе вполне справляются с очищением крови. В тех бесчисленных кровопусканиях, которые мы ежедневно делаем, мы видим лишь очень незначительное количество воды, покрывающей свернувшуюся кровь. Однако все те, кому было сделано кровопускание, чувствуют некоторое физическое недомогание, заметное расстройство организма; тем не менее, их свернувшуюся кровь, как мы сказали, покрывает лишь очень небольшое количество серозной жидкости. При здоровом состоянии почки полностью освобождают кровь от серозной жидкости. Об этом свидетельствуют и приведенные примеры, 371. и другие еще более многочисленные. Но я нахожу излишним долее задерживаться на этом вопросе, так как все легко согласятся со мною и убедятся, что почки удовлетворяют тем функциям, для которых они созданы. Однако если обе почки совершенно освобождают кровь от всей серозной жидкости и если это выделение более обильно, чем остальные, то ничто не содействует сильнее быстроте его отделения от крови, чем исключительная легкость (leptótes) отделившейся жидкости. Ведь очевидно, что все жидкое легче всасывается, чем густое. Вот, значит в чем причина плотной ткани почек или, вернее, причины, так как их две: во-первых — легкое всасывание такого жидкого вещества, особенно если всасывающий «орган находится так близко, а во-вторых, и возложенная на почки необходимость питаться этой жидкостью. Это тоже вопрос, рассмотренный нами в работе «О естественных способностях», а именно, что нет такой части тела, всасывающей специальный сок через широкое отверстие, которая получала бы его чистым, без примесей; 372. он всегда загрязнен присутствием каких-либо посторонних веществ. Если же органы, всасывающие определенные соки, наделены чрезвычайно мелкими отверстиями, познаваемыми только благодаря умозаключениям, эти всасываемые соки будут чистыми и свободными от всяких примесей. Поэтому с полным основанием желчный пузырь, прикрепленный к печени посредством невидимых и чрезвычайно тонких веточек сосудов, соединяющих его с печенью, всасывает один только сок, свободный от всяких других примесей (poiótes) для всасывания которого его и предназначила природа. Но ни селезенка, ни почки не всасывают только свой специальный сок. Селезенка вместе «с ним захватывает также немного крови, которая, прежде чем поступить в нее, подверглась всасыванию венами сальника. Обе почки всасывают много желтой желчи, — почти всю ее, заключающуюся в венах и артериях, входящих в них, а также много крови, сколько ее есть, более водянистой и более жидкой. Все то, что в желчи не является абсолютно густым, выходит вместе с мочой. Кровь же наподобие 373. ила омывает ткань почек; затем, мало-помалу в виде паров она распространяется по всей массе их ткани, прилипает там и становится питанием почек.

Глава VII

Итак, чтобы воспрепятствовать крови, подобно жидкой желчи, протекать вместе с мочой по почечным протокам, было желательнее построить почки из плотной массы. Наоборот, ткань селезенки, как мы доказали это выше, должна была быть довольно рыхлой и губчатой. Такое строение более способствовало втягиванию издалека густого сока и не было ничего опасного, если его сопровождало небольшое количество крови. Ведь она должна была удалить желчные выделения не тотчас же, не успев их переработать, переварить и видоизменить подобно тому, как поступают почки с мочой, но надолго задержать их, изменить и извлечь из них свое питание. Поэтому вполне естественно, что ее масса рыхлая, тогда как масса почек плотная. Эти органы не нуждались для своего питания в третьем сосуде, добавленном 374. к двум большим сосудам, из которых один берет свое начало из позвоночной артерии [аорты — В.T.], а другой — из полой вены. Но оба пузыря [желчный пузырь и мочевой — В.T.], из которых один принимает желтую желчь, другой — мочу, втягивая свой специальный сок в чистом виде без примесей, конечно, нуждались в других сосудах, которые должны были доставлять им питание. Так как серозная жидкость значительно обильнее желтой желчи, то было справедливо, чтобы ее вместилище было больше. Будучи обширнее, оно с полным основанием нуждалось в более значительных артериях, венах и нервах. Можно убедиться, что в этих двух пузырях эти различные части имеют размеры, полностью соответствующие их назначению и величине.

Глава VIII

И не из какой-нибудь случайной точки природа провела в каждый из этих пузырей и нерв, и артерию, и вену; по-видимому, и в данном случае она приняла наилучшее решение. Самое лучшее — это путь, наименее длинный и наиболее защищенный. Пузырь, вмещающий мочу, получает нервы из спинного мозга, в области, очень близкой к нему, а вены и артерии — из соседних мест, где большие сосуды, расположенные вдоль позвоночника, впервые раздваиваются, чтобы направиться к нижним конечностям. Что же касается другого пузыря, лежащего под печенью, то он получает артерию и нерв, отделившиеся от артерии и нерва, проникающих в самый орган. Как артерия, так и нерв очень мелкие и трудно различимые; кроме того, он получает хорошо видимую вену, берущую свое начало из воротной вены. Природа внедрила эти три ветви в тело пузыря в одном и том же месте около той части, которую называют шейкой. Эта часть, будучи наиболее плотной, может служить надежной основой для тонких сосудов, и, кроме того, она расположена около ворот печени. Точно так же в другой большой пузырь, в область шейки, природа ввела шесть сосудов — по три с каждой стороны. Таким образом, путь сосудов является наикратчайшим, а для пузыря было лучше, чтобы они вступили в него в мясистых его частях. Может быть, ты подумаешь, что этих мер, принятых для безопасности сосудов и нервов, достаточно; ведь ты менее искусен и 376. менее предусмотрителен, чем природа. Но она, не довольствуясь тем, что провела их по короткому пути и дала им прочное укрепление, не поленилась придумать третье средство, чтобы предохранить их от всякого повреждения, окружив каждый из них тонкими оболочками, пропорциональными малой величине самих сосудов, и соединив их все вместе с этими же оболочками. Сосуды, входящие в маленький пузырь [желчный — В.T.], разветвляясь главным образом на его поверхности, доходят до его дна. Сосуды, входящие с места вступления, делятся на две ветви, из которых одна, наподобие того, что имело место в маленьком пузыре, расходится по всей поверхности; другая отклоняется к нижней части, спускаясь вдоль шейки, — маленькая у женщин, так как она должна будет вся целиком разъединиться в этой области, — большая у мужчин, так как она имеет дополнительную часть, называемую мужским половым членом (caulós) и расположенную у края шейки пузыря. В дальнейшем изложении мы подробно остановимся на искусстве, проявленном природой при устройстве детородных органов. Что же касается органов, о которых речь идет в настоящий момент, 377. предназначенных для удаления экскрементов, то я уже установил, почему одни из них питаются теми же сосудами, которые выносят эти экскременты, как, например, селезенка и почки, а другие нуждаются в специальных сосудах, которые будут их питать, как, например, пузырь. Ведь и небольшие размеры каждого из сосудов, их величина, способ вхождения, место, откуда они начинаются, безопасность пути, — одним словом все, что доступно наблюдению, свидетельствует о чудесном искусстве природы.

Глава IX

Возвращаемся вновь к тому, что нам остается сказать о каждом из этих органов; а остается сказать прежде всего о нервах, входящих в почки, затем о мочеточниках и, наконец, о веществе тела пузырей и также почек, селезенки и всех тех частей, общее строение которых мы уже описали. Почки имеют нервы, так же как селезенка, печень и пузырь, называемый вместилищем желчи. 378. Все эти тела снабжены чрезвычайно тонкими нервами, видимыми на внешней поверхности их оболочек. Природа дала этим органам надлежащую степень чувствительности, чтобы отличаться от растений и быть частями животного. Ведь природа преследует троякую цель при распределении нервов. Она, во-первых, пожелала дать чувствительность органам восприятия, во-вторых, функцию органам движения, в-третьих, всем остальным — способность распознавать испытываемые ими повреждения. Язык, глаза, уши снабжены очень большими нервами, чтобы чувствовать так же, как и внутренняя часть кистей, и вход в желудок, так как эти органы представляют собой также своего рода органы чувств. В самом деле, кисти обладают тонким чувством осязания, превосходящим это чувство у всех других весьма многочисленных частей, одаренных этой способностью. Вход в желудок чувствует потребность в пище, которой животные питаются, чувство, которое мы называем голодом. Во всех этих частях, поскольку они обладают чувствительностью, можно найти крупные нервы; во-вторых, органы произвольного движения, т. е. мышцы, также имеют очень крупные нервы, так как они должны приводить в движение части тела. 379. Так как в силу необходимости чувствительность присуща всем нервам, то вследствие этого они получили этой способности больше, чем им это было нужно для различения осязаемых предметов. Третья цель природы при распределении нервов — это восприятие того, что может вредить. Наблюдая при вскрытиях, как распределяются нервы, и исследуя, была ли природа права или нет, снабдив все части неодинаковыми нервами, но более крупными одни, более тонкими другие, — даже против своей воли, всякий будет повторять вместе с Гиппократом и в тех же самых выражениях, как он, что природа проявляет себя по отношению к животным полной знания справедливости, искусства и предусмотрительности. В самом деле, если долг правосудия тщательно все расследовать и воздать каждому по заслугам, то разве природа может не превосходить всех своей справедливостью? Разве она не сравнивала между собой органы одного и того же рода, как, например, органы чувств с органами чувств, мышцы с мышцами, взвесив предварительно объем тел, важность функций, силу или слабость движений, а также непрерывность или прерываемость 380. их действий, взвесив нужды того или другого ряда органов, наконец, точно оценив важность каждой части, прежде чем дать одной крупный нерв, другой — менее крупный, и каждой такой, какой по всей справедливости требовался. Дальнейшее изложение ознакомит тебя со всеми этими фактами.

Глава X

В этой книге надлежит сделать обзор органов пищеварения и доказать справедливое отношение к ним со стороны природы. Так как ни один из них не является ни органом чувств, ни органом движения, то им поэтому «следовало дать маленькие нервы, служащие исключительно для третьей цели, т. е. чтобы распознавать то, что может им вредить. Ведь, если бы они не обладали и этой способностью и не чувствовали бы гнездящихся в них болезней, животные неминуемо погибли бы в кратчайший срок. Теперь же, если мы чувствуем какую-нибудь разъедающую боль в кишках, мы тотчас же спешим удалить то, что нас беспокоит. Если бы эти органы были совершенно лишены всякой чувствительности, то, мне кажется, что в самом скором времени они все были бы покрыты язвами, изъедены и сгнили бы вследствие постоянно накопляющихся в них 381. экскрементов. Даже при настоящем положении, обладая чувствительностью и не давая ни на минуту задерживаться этим острым и разъедающим веществам, они тем не менее изъязвляются, разъедаются и гниют вследствие одного только прохождения чистой желчи, желтой или черной, Вот почему Гиппократ говорит где-то[54], что дизентерия, если она будет вызвана черной желчью, смертельна! Если кто-либо спросит, существует ли дизентерия, вызываемая черной желчью, поскольку кишки обладают такой чувствительностью, что они тотчас же выталкивают, то, что их беспокоит. На это справедливо ему ответят, что, как ясно всякому, ею вызывается определенный вид дизентерии. Но если ты захочешь еще узнать причину этого, то вспомни вместе со мной все те повороты, которые делает пища, проходя по изгибам кишок, чтобы не слишком быстро выходить из них. Едкие экскременты, задерживаемые иногда в этих петлях и изгибах, вначале раздражают кишку, затем они ее разъедают. Итак, если и при данном положении высшая чувствительность кишок недостаточна, чтобы предотвратить всякое повреждение, но они часто страдают вследствие едкости вещества, 382. которая вызывает язвы и разъедает их оболочку, или вследствие чрезмерного накопления этих веществ, подавляющих их как бы под напором наводнения, то что, думаем мы, пришлось бы им испытать, если бы они были нечувствительны? Вот почему в каждый из этих поворотов ответвляются один нерв, как и одна артерия и одна вена. А между тем в печень, орган очень большой и такой важный, природа внедрила только очень маленький нерв, так как печень не обладает движением, как мышцы, и не нуждается, подобно кишкам, в столь обостренной чувствительности. В самом деле, прохождение выделений вредит этим последним, тогда как печень очищается четырьмя органами; сначала двумя почками, затем селезенкой и наконец, прикрепленным к ней пузырем, так что этот орган, которому не назначено содержать внутри себя никаких вредных и едких жидкостей, не нуждался в особой чувствительности. Что же касается этих четырех частей, очищающих печень, то поскольку им не предстояло ощущать никакого вреда от свойственных им выделений, они не требовали большей чувствительности. В самом деле, они не могли бы втягивать, всасывать в себя подобные выделения, если бы у них не было каких-то общих свойств. У живых животных, жизнь которых длится 383. много лет, можно наблюдать, что содержащаяся в пузыре печени желтая желчь то более обильна, то менее. У мертвых животных мы можем отделить от печени желчные пузыри и долго хранить их, причем вещество этих пузырей нисколько не страдает за это время. Таким образом, все, что каждому врожденно и свойственно, в конце концов, не приносит ему вреда. Итак, природа была права, не дав большей чувствительности этим органам, которым не предстояло испытывать неприятностей от заключающихся в них выделений. Что же касается большого пузыря, принимающего мочу, то он часто терпел бы повреждения, если бы он быстро не удалял едкую и содержащую желчь мочу. Ведь его ткань по своей сущности не тождественна с природой желчи, как ткань желчного пузыря, а тождественна только с природой мочи, ради которой он был специально природой создан. Итак, когда все функции животного выполняются хорошо, то ни одна из этих частей не чувствует себя нездоровой и вещество серозных выделений не причиняет пузырю ни разъедания, ни боли. 384. Но если органы пищеварения, находясь в нездоровом состоянии, производят несовершенную кровь, остальные выделяемые вещества, в том числе моча, становятся настолько едкими и вредными, что раздражают и разъедают пузырь. В этом случае животное не ждет момента, назначенного природой для выделения мочи, но спешит удалить ее, прежде чем наполнится пузырь. Природа, предусмотрев это, снабдила эту часть более крупными и более многочисленными нервами, чтобы повысить чувствительность.

Глава XI

Что касается плотности внешних оболочек, покрывающих названные выше органы, оболочек происходящих, как мы сказали, из брюшины, то природа при их распределении, не без основания, приняла в расчет не значение и не размеры органов, а их целесообразность. Несмотря на то, что печень является органом значительным, превосходящим все остальные органы питания, она все же ради этого не получила более плотной оболочки, чем пузырь. Этот последний, которому приходилось наполняться, расширяться, тотчас же опоражниваться и сжиматься по нескольку раз в течение каждой ночи и дня, 385. должен был быть предпочтительно снабжен более прочной покрышкой. Ведь каждая часть, предназначенная подвергаться в короткое время чрезмерному растяжению или сокращению, должна иметь достаточно силы, чтобы выдерживать попеременно эти два столь противоположных друг другу состояния. Поэтому природа дала доказательство своей справедливости при распределении этой силы и еще более при построении вида самой ткани каждой из этих оболочек. В самом деле, все органы, о которых идет речь, покрыты снаружи оболочками, похожими на паутины, некоторые — по своей тонкости, а все — по форме. Ни одна из них не делится на волокна подобно внутренним оболочкам, присущим самим органам, при помощи которых они проявляют свои функции, но они совсем просты, везде однородны и строго перепончаты. Обе внутренние оболочки, те, которые составляют самое тело частей, снабжены у желудка и у пищевода, как мы выше сказали, кольцевыми волокнами снаружи и прямыми изнутри. Оболочки кишок обе состоят из поперечных, строго кольцевых волокон. Оболочки же пузырей 386. имеют волокна и прямые, и кольцевые, и косые. Ведь каждый из двух пузырей имеет только одну оболочку, и она получила строение, подходящее для всякого рода движений. Было вполне разумно, в самом деле, чтобы они обладали движением прямых волокон для всасывания, движением поперечных волокон для выталкивания, а косых — для удержания содержимого, охватывая его со всех сторон. Ведь, когда напряжены одни только поперечные волокна, то ширина пузыря сокращается; когда напряжены одни только прямые, то уменьшается его длина. Если сжимаются все волокна сразу: и прямые, и поперечные, и косые, то сжимается и вся эта часть; наоборот, если все они удлиняются, то и вся эта часть растягивается. Так как пузыри должны были иметь одну только оболочку по причине, которую я изложу несколько позже, то было очень хорошо, что она состояла из различных волокон, чтобы выполнять и всякого рода движения. Кишки же, так как их обязанность состояла не в том, чтобы втягивать или удерживать, а только в том, чтобы выталкивать благодаря перистальтическому движению, призванные выполнять одно только это простое движение, требовали только одного простого вида волокон. 387. Иначе обстоит дело с желудком. Он должен втягивать пищу во время глотания, удерживать ее во время переваривания и выталкивать, после того как она переработана. Поэтому разумно, что он имеет все виды волокон.

Глава XII

Но почему внешняя оболочка имеет только поперечные волокна, тогда как волокна внутренней оболочки — преимущественно продольные и только немногие из них косые? Почему существуют две оболочки в пищеводе, проводящем пищу, если природа может выполнять все три действия в органах при помощи одной только оболочки, как она показала это на примере пузырей и в матке? Все эти соображения было бы лучше добавить к этим рассуждениям и на этом закончить. Несколько выше мы сказали по поводу кишок, что двойная оболочка дана им для защиты от возможных повреждений и что часто, в случае полного загнивания одной из них при некоторых злокачественных дизентериях, другой было вполне достаточно для защиты живого существа. Теперь же это положение, как я полагаю, находит еще большее подтверждение, после того как мы доказали, что выделения желчи по своей природе враждебны кишкам, что желтая желчь вполне родственна тому из пузырей, который связан с печенью, 388. и не вызывает в нем никакой боли, что она в редких случаях становится вредной для другого пузыря, того, который принимает мочу, если только она не накопляется в нем в большом количестве и не злокачественна по своему составу. Обычно она оказывает умеренное и безболезненное действие на его ткань. Добавим еще к нашим словам следующее. Так как пища должна превратиться внутри желудка и кишок в субстанцию, сродную животному, было разумно, чтобы их оболочка была очень плотной. Ведь подобная оболочка видоизменяет, согревает, преобразовывает несравненно лучше, чем тонкая и холодная. Поэтому лица, у которых весь желудок по природе тощий, хуже переваривают пищу, чем те, которые упитаны. Наоборот, в органах, предназначенных для испражнений, ничего не должно перевариться; понятно, что они поэтому и тонки. Итак, нельзя было дать две оболочки тонким телам. В желудке же две оболочки были созданы ввиду трех видов назначения: разнообразия функций, устойчивости против повреждений и плотности. Поэтому и природа самой ткани различна 389. в пузырях и в органах пищеварения: перепончатая, твердая, почти обескровленная и холодная в пузырях, и мясистая и полная тепла в органах пищеварения. Пузыри, подверженные растяжению и сокращению до крайних пределов, надо было создать наиболее способными к противодействию повреждениям[55], а органы для пищеварения нуждались в большем тепле. Поэтому прочность была присвоена пузырям для противодействия повреждениям и как помощь их незначительной плотности, а плотность дана пищеварительным органам как целебное средство для защиты их мягкой ткани.

Глава XIII

Итак, во всем этом природа проявила полную справедливость, дав доказательство такой же справедливости, создав мочеточники из ткани, аналогичной ткани большого мочевого пузыря, а желчные протоки — из той же ткани, как и малый желчный пузырь, связанный с печенью; этот факт очевидный для всех. Ведь не следовало, чтобы вместилища выделений были из одной ткани, а протоки — из другой. Эта ткань должна была быть одинаковой 390. и допускать присутствие тех же экскрементов. Затем, способ проникновения мочеточников в мочевой пузырь, а желчного протока в кишку — выше всяких похвал. Мочеточники вступают в мочевой пузырь наискось и доходят, также двигаясь наискось по длинному пути, до широкой внутренней полости мочевого пузыря; они как бы отодвигают некую внутреннюю [слизистую — В.Т.] перепонку органа, которая запрокидывается и открывается для впуска жидкости и которая затем во все остальное время опускается, сжимается и так плотно закупоривает проток, что не только пузырная жидкость, но и воздух не могут откинуть ее назад. Этот факт особенно заметен в воздушных и наполненных воздухом пузырях, шейка которых плотно сжата связкой. Можно видеть, что весь внутренний воздух задерживается и остается запертым даже в том случае, если пузырь сильно сжимают снаружи. Ведь поскольку поток входящей жидкости отталкивает эту перепонку внутрь, постольку давление жидкости изнутри сокращает ее и прижимает в сторону протока. Пусть это будет 391. для тебя доказательством предвидения и необычайного искусства демиурга по отношению к животным. Итак, все органы пищеварения были созданы прекрасным образом. В самом деле, врачи обычно считают органами питания, наравне с другими органами и вместилища выделений; поэтому выходит, что они называют оба пузыря и толстые кишки органами питания.

Глава XIV

Вслед за этим было бы правильно сказать о мышцах, созданных ради выделений; ведь и они — некоторым образом органы питания. Во главе и на первом месте стоят органы, переваривающие пищу и распределяющие ее полезные части; на втором месте — те, которые очищают пищу, и те, которые проводят и принимают экскременты. На третьем месте из органов питания можно поставить те, которые способствуют их выходу; эти последние делятся на два вида; одни препятствуют их несвоевременному выходу, другие выталкивают в надлежащее время. Мышцы, образующие седалище sedes [дно таза — В.Т.], 392. предотвращают несвоевременное выделение, все брюшные мышцы ускоряют его в надлежащий момент. Одна из мышц выходного отверстия, непарная, охватывает в поперечном направлении эту часть, чтобы надежно и плотно закрыть прямую кишку. На нижнем конце ее находится поперечное тело, по своему строению занимающее промежуточное положение между строением мышцы и кожи и как бы состоящее из этих двух субстанций, как и крайняя часть губ. Его назначение имеет сходство с назначением мышцы, разве только оно уступает настоящей мышце в силе и мощности действия. Две другие мышцы — косые, поднимают заднепроходное отверстие и каждая из них расположена по обе стороны и сверху круглой мышцы. В том случае, когда заднепроходное отверстие вследствие больших потуг совершенно вывертывается, они служат для того, чтобы тотчас же поднять его вверх. Если эти мышцы парализуются или теряют силу, заднепроходное отверстие поднимается с трудом и болезненно, может даже остаться полностью вывернутым, требуя помощи рук, чтобы стать на место. Таково число, 393. природа и назначение заднепроходных мышц. Из восьми брюшных мышц две мышцы, идущие по прямой линии, следуя длине живого существа, спускаются от грудной кости до лобковой, занимая преимущественно среднюю область живота. Две другие, поперечные мышцы, образуя прямые углы с предыдущими, покрывают кругом всю брюшину. Из четырех других косых мышц волокна двух протягиваются от подреберной области [hypochóndrion — грудной хрящ — В.Т.] до подвздошных костей, две другие, пересекая первые в виде буквы «X», тянутся от ребер к нижней части живота (hypogástrion). Общая функция всех этих мышц заключается в том, чтобы натянув свои волокна, сократиться. Что касается заднепроходного отверстия, то в результате этого действия нижнее отверстие толстой кишки плотно закрывается; что же касается нижней части живота, то все лежащие ниже части, будучи сдавлены, отодвигаются внутрь. Но вследствие закрытия заднепроходного отверстия никакие экскременты, проталкиваемые действием кишок, не могут непроизвольно выйти, тогда как сжатие брюшины 394. сопровождается открытием заднепроходного отверстия, дающего выход содержимому толстых кишок. Следует и здесь удивиться искусству природы при создании каждого вида мышцы. Для закрытия конечного отверстия, толстой кишки она сделала волокна, как мы сказали выше по поводу желудка, внутреннего слоя матки и пузырей, в высшей степени пригодные для закрытия отверстия органов. С другой стороны, чтобы сильно сдавить лежащие ниже части, отодвинутые лежащими выше мышцами как бы руками, она поместила здесь прямые мышцы над поперечными, а косые — одни над другими идущие, пересекая друг друга под прямым углом. Точно так же мы сами, желая сильно сдавить[56] и сжать какое-либо тело, хватаем его с двух сторон руками, так что одна помещается против другой. Такова была мудрая предусмотрительность природы при определении числа каждого из видов мышц. Мы уже указали это относительно мышц заднего прохода, а теперь скажем о мышцах 395. верхней части живота (epigástrion). Если функции органов зависят от направления волокон и если это направление четырех видов: прямое, поперечное и косое в двух направлениях, то несомненно, что вышеназванные четыре мышцы включают в себя все направления волокон. Так как тело является парным, т. е. состоит из двух совершенно одинаковых справа и слева частей, то с каждой стороны имеется четыре мышцы, а следовательно, всего восемь равных по величине и по числу, с тождественным направлением волокон, так что ни одни из них ни в чем не превосходят и ни в чем не уступают другим. Прямые мышцы, продольные, начинающиеся наверху с двух сторон от мечевидного хряща, спускаются до лобковой кости, соприкасаясь друг с другом, и состоят из прямых волокон, идущих также сверху вниз. Они совершенно одинаковы не только по длине, но и по ширине и толщине (báthos). Находящиеся под ними поперечные мышцы, занимая одна всю правую часть, другая всю левую часть брюшины, также равные и во всем подобные друг другу, 396. помещаются под задней поверхностью вышеназванных мышц своей сухожильной стороной и под другими — своей мясистой. Со своей стороны эти мышцы, находясь над предыдущими, направляются своими так называемыми сухожилиями к прямым мышцам, занимающим среднюю область. Никакого различия не существует между правыми и левыми мышцами. Они совершенно равны и подобны друг другу в отношении волокон, одни восходя от лобковой кости (lagón) с подвздошью (hypochóndrion), каждая из них в отдельности, направляясь вверх, другие, спускаясь от ребер к передней части. Так как направления волокон сводятся к четырем, то вполне естественно, что существует столько же мышц с той и с другой стороны. Мы не можем даже вообразить присоединения какой-либо другой мышцы. Ведь, она будет либо прямой, либо поперечной, либо косой и, следовательно, лишней. Но нельзя и отнять от них ни одной без большого от этого вреда. Если ты удалишь одну из поперечных мышц, то напряжение прямой мышцы, не имеющей антагониста, окажет на нижние области неравномерное и неправильное давление, так что оно оттеснит все в сторону ложных ребер и подвздошных костей. Если представить себе 397. отсутствие одной из прямых мышц, сохранив все поперечные, то все, что находится между подвздошными костями (ilia) и ложными ребрами, будет оттеснено к середине брюшины. Равным образом, если отнимешь любые из косых мышц, то остающиеся оттесняют лежащие ниже части к пустующему месту. Поэтому давление должно происходить не так, а совершенно равномерно со всех сторон. Отсюда также ясно, что было бы не лучше, если бы число мышц было меньше восьми. Мы также доказали, что это число не должно превышать восьми. Следовательно, число этих восьми брюшных мышц, а также мышц заднепроходного отверстия не меньше и не больше того, которое требовалось назначением, но совершенно правильно.

Глава XV

С моей точки зрения достаточно и этих соображений, чтобы доказать искусство природы, но если ты находишь их недостаточными, то, может быть, мне удастся убедить тебя следующими замечаниями. Действие мышц, как было доказано, проявляется одинаково во всех частях брюшины по той причине, что эти мышцы, нажимая равномерно со всех сторон, с силой толкают содержимое 398. к местам, которые подаются. Так как существуют два отверстия, одно верхнее у пищевода, другое нижнее у прямой кишки, на конце которой находится то, что мы выше назвали, седалищем (hédra), то, конечно, было желательнее, чтобы все экскременты выходили через нижнее отверстие. Строение восьми мышц (охватывающих спереди полость) брюшины недостаточно, чтобы предопределить этот путь и ввиду того, что производимое ими давление ничуть не больше в сторону заднепроходного отверстия, чем в сторону входа в желудок. В самом деле, равномерное давление, производимое на все части брюшины, должно было одинаково толкать в этих двух направлениях все вещества, содержимые в сжатых частях, если бы природа не изобрела некое внешнее мудрое средство, которое заставит их следовать по нижнему пути и отведет от верхнего канала. Что же это за средство? Каким органом приводится оно в действие? Для этого требуется внимание слушателя. Существует большая кольцевая мышца, с полным правом называемая диафрагмой [буквально: разделение — В.T.], отделяющая проводники каналов пищи от дыхательных органов. Находясь над всеми первыми, она 399. занимает место под вторыми. Помимо своего, естественного назначения в качестве перегородки и своей еще большей важности в качестве органа дыхания, она имеет еще одну, о которой мы сейчас скажем. Ее верхняя часть начинается от нижнего края [последних хрящей — В.Т.] грудины в том месте, где прикрепляются концы прямых брюшных мышц. Спускаясь по обеим сторонам вдоль концов нижних ложных ребер, она в своей нижней задней части становится очень косой. Таково мудрое средство, найденное природой для того, чтобы при давлении, производимом в равной степени всеми мышцами, все вещества проталкивались не ко входу в желудок, а к заднепроходному отверстию. Представь себе, в самом деле, две кисти, опирающиеся друг на друга в запястье и все более и более расходящиеся вплоть до конца пальцев. Положи на нижнюю руку губку, кусок теста или другое тело, которое в том случае, когда верхняя рука будет приближаться и сжимать его, легко могло бы вытесниться. Подумай, что для сохранения в моем сравнении аналогии, нижняя рука изображает диафрагму, 400. а верхняя рука — все мышцы живота, большой средний палец представляет прямые мышцы, а соседние пальцы с обеих сторон — остальные. Затем представь, что как руки охватив тесто, выдавливают его, так и мышцы давят на желудок. Что произойдет в результате этого действия? Не правда ли, что вещества устремляются вниз, будучи вытесняемы как бы двумя руками, соединенными в запястье и расходящимися все более и более по направлению к нижней части. Итак, если руки сближаются и сжимают находящиеся между ними тела, эти последние все вытесняются через отстоящие друг от друга концы; разве отсюда не ясно, что вещества, содержащиеся в брюшной полости, все устремятся книзу. В самом деле, с этой стороны мышцы живота наиболее удалены от грудобрюшной преграды, так как слово (phrén) также обозначает диафрагму, тогда как с противоположной стороны они опираются на нее, соприкасаются с ней, — длинные мышцы под грудной костью (stérna), все остальные мышцы — справа и слева. Одно ли только это так удивительно устроено природой для удаления экскрементов и не оставила ли она без внимания или пропустила какую-либо подробность, как бы мала она ни была? Но природа имеет право именно тут на наше безусловное восхищение, 401. так как, прекрасно распределяя главные функции, она не забывает исправлять неизбежные вредные последствия. Так, не ограничиваясь созданием восьми мышц живота, способных крепко сжать все вещества и оттеснить их книзу, она поместила над ними наискось грудобрюшную преграду во избежание возможного возврата этих веществ в пищевод; кроме того, в помощь грудобрюшной преграде она поместила мышцы, называемые межреберными. В самом деле, диафрагма как одиночная мышца легко могла быть приведена в движение восемью большими и многочисленными мышцами живота. Оттесненная таким образом в грудную полость она потеряла бы свою силу давления. Для предупреждения этого неудобства природа так устроила все мышцы грудных ребер, что они могут напрягаться и оттеснять во внутрь грудную полость; поэтому, ввиду того что вся верхняя полость сжата со всех сторон, диафрагма твердо остается на месте, не имея другого, куда бы она 402. могла сдвинуться. С другой стороны, если животное напрягает все грудные мышцы и мышцы живота, а гортань при этом останется открытой, то ясно, что в результате воздух выйдет через нос и, таким образом, акт испражнения нарушится. Поэтому природа, для того чтобы живое существо не дышало во время этого акта, поместила вокруг гортани довольно многочисленные мышцы, из которых одни предназначены закрывать гортань, другие — открывать ее. Когда мы будем говорить о частях шеи, мы скажем, какие это мышцы и каким образом, они выполняют вышеупомянутую двойную функцию. Точно так же, когда мы дойдем до грудной полости, вопрос коснется межреберных мышц. В данный момент достаточно признать, что природа никогда не пренебрегает буквально ничем, так как она знает и предвидит необходимые последствия для всего созданного с определенной целью и заранее вносит все поправки. Изобилие средств, к которым она прибегает при построении органов, свидетельствует об ее удивительном искусстве. Подобно тому как 403. диафрагму, созданную с другой целью, природа использует ввиду ее косого положения, для выделения экскрементов, точно так же гортанные и грудные мышцы, предназначенные для других важных функций, природа заставляет служить той же цели. Ведь равным образом она помещает мышцы живота одновременно и как защиту и оболочку для нижних частей тела, и как органы выделения экскрементов; тем не менее она пользуется ими также, чтобы помогать сильному выдыханию и возникновению голоса и даже родам, и тому, что Праксагор обычно называет удержанием дыхания. В свое время мы укажем, как происходит каждое из этих действий.

Глава XVI

Что касается выделения экскрементов — ведь в настоящей книге решили говорить об этом — мы только что объяснили, как происходит выделение уплотненной пищи. Теперь следовало бы сказать о выделении жидкости, которую мы называем мочой 404. В другом месте мы указали, что поперечная заднепроходная запирательная мышца расположена иначе, чем шейка мочевого пузыря. Первая предназначается исключительно для закрытия прохода, а вторая имеет целью прежде всего протолкнуть вперед его содержимое, сжимая его, а затем служит и для закрытия. Я сейчас объясню преимущество этого строения. Сверх того что мочевой пузырь имеет канал, он обладает волокнами всевозможного вида подобным тем, которые находятся в желудке и матке. Эти волокна, сокращаясь вокруг своего содержимого, закрывают свои отверстия; так и в мочевом пузыре. Этим свойством не обладают кишки, снабженные поперечными волокнами, а также достаточно широким каналом. Разумеется, им была нужна поперечная заднепроходная запирательная мышца. Но мочевой пузырь не нуждался в большой помощи, имея способность закрываться даже без содействия мышцы. Так вот, чтобы воспрепятствовать моче, попадающей вследствие сокращения мочевого пузыря 405. в столь косой мочеиспускательный канал, задерживаться в нем слишком долго, природа одела его снаружи мышцей, состоящей из поперечных волокон. Эта мышца должна будет иметь также непосредственное полезное значение для закрытия входного отверстия мочевого пузыря. Все эти мероприятия природы кажутся изумительными. Причиной того, что ничто не может вернуться из пузыря в почки, является косое внедрение в него мочеточников; во избежание же беспрерывного истечения мочевой пузырь снабжен разнообразными, преимущественно косыми волокнами. Напрягая все эти мышцы, мочевой пузырь сокращается над своим содержимым, находя помощь и содействие в мышце, о которой мы только что говорили, до тех нор пока он не перегрузится вследствие накопления жидкости. Когда приходит момент мочеиспускания, он ослабляет все волокна, за исключением поперечных, которые он напрягает. В этот момент мышцы оказывают ему значительную помощь. В то время как мышца мочеиспускательного канала расслабляется в точке своего соединения с мочевым пузырем, все мышцы 406. живота сильно сокращаются и оттесняют и сжимают мочевой пузырь, а мышца шейки, сокращаясь, давит на мочу, которая и устремляется в канал. Вся моча не проходила бы через мочеиспускательный канал так быстро и регулярно, как теперь, что зависит от давления мышц мочевого пузыря и живота, если бы природа не окружила снаружи этой мышцей весь мочеиспускательный канал, имеющий столь косое направление. Если по окончании мочеиспускания, моча продолжает еще выходить по каплям, в особенности когда она едкая, то это зависит от действия не какого-либо из лежащих выше органов, но только от этой одной мышцы. Итак, первым назначением этой мышцы надо считать то, что она не оставляет мочи в канале, второй — что она помогает закрытию входного отверстия пузыря, третьей — что она ускоряет выход мочи. Ведь как многие другие мероприятия необходимо вытекают из созданного с определенной целью, так это относится и к косому направлению шейки пузыря и всего мочеиспускательного протока. В самом деле, 407. будучи расположен позади лобковой кости, впереди прямой кишки и кости, называемой священной [крестцовой — В.T.], у женщин перед шейкой матки, мочеиспускательный проток спускается по всей этой области, следуя длине животного до тех пор, пока он не выходит за пределы костей. Оттуда мочеиспускательный проток поднимается вдоль промежности вплоть до самого мужского члена (caulós), через который этот проток спускается. Ясно, что он следует по очень косому пути и по своей форме очень напоминает римскую буку «S». Моча не могла бы быстро пройти весь этот извилистый путь, если бы проталкивалась только благодаря давлению сверху вниз, и если бы она не нашла и здесь уже готовую помощь. У женщин мочевой канал изгибается только один раз в самой шейке мочевого пузыря. У мужчин, у которых член является наружным продолжением шейки мочевого пузыря, канал делает излишним второй изгиб. Из этого с ясностью следует, что кривизна мочевого канала у мужчин большая, а у женщин 408. меньшая. Для того чтобы моча не смогла остановиться в мочевом канале, он одет снаружи мышцей, состоящей из поперечных волокон, которая проталкивает мочу из мочевого пузыря до кончика члена.

Глава I

409. В двух предшествующих книгах мы изложили устройство органов, созданных природой для распределения пищи, и проследили полую вену до диафрагмы. Считая лучшим отнести все последующее к рассмотрению органов, находящихся в грудной клетке, мы отложили это объяснение до настоящей книги. Что касается устья[57] желудка, называемого пищеводом, то мы уже отчасти говорили о нем 410. раньше. Но путь, по которому он следует в грудной полости, и то, что природой ничего не было и здесь забыто, не говоря уже о том, что она оказалась чуждой всякой небрежности, всего лишнего и бесполезного, так что разум не может представить себе лучшей организации, — это именно описание нам казалось необходимым отложить до настоящего изложения. Наши объяснения по этому поводу оказались бы неясными, если бы предварительно не были известны все части грудной клетки. Поэтому и теперь следует не сразу давать подробное изложение, а надо начать с того, чтобы привести о строении грудной полости столько подробностей, сколько необходимо, и в такой мере, что, если они останутся неизвестными, наше объяснение будет очень непонятным и будет очень ясным, если они известны.

Глава II

Врачи обычно называют грудной клеткой всю полость, ограниченную справа и слева ребрами, доходящую спереди до грудной кости и диафрагмы, а с задней стороны спускающуюся по кривой линии к позвоночнику. Ее внутренняя вместимость ясно определяется внешним контуром; ведь внутренний ее размер почти равняется видимому размеру грудной клетки, если отбросить очень небольшое пространство, занимаемое ребрами, тело которых очень тонко. В этой полости у рыб помещается только сердце, поэтому-то такой вид животных лишен голоса, так как он не имеет одного из органов, необходимых для его появления, а именно легкого. У тех животных, которые поочередно вдыхают из воздуха и вновь выдыхают через рот, грудная полость заполнена легким, являющимся одновременно органом голоса и дыхания. Начало его движения исходит от другой клетки, как мы это доказали в нашей работе «О дыхании». А какую долю участия он принимает в образовании голоса, то и это было указано в нашем труде «О голосе». Теперь же мне предстоит не объяснять функции, но изложить строение органов. Не думай поэтому, что я буду объяснять, ради чего мы дышим. Так как этот 412. вопрос в основном был разобран в другом месте, то, сделав его основой для данного рассуждения, я расскажу сейчас о назначении частей сердца, легкого и всей грудной клетки. Вместе с этим, как я уже сказал, я рассмотрю положение пищевода и полой вены, начав хотя бы отсюда. Дыхание у животных, как мы видели, существует в интересах сердца, нуждающегося в элементах воздуха, тем более что, сгорая от жары, он жаждет освещения. Охлаждает его вдыхание воздуха при помощи своей холодной сущности, а выдыхание горячих частиц как бы сгоревших и ставших сажными, освобождает его от них. Вот почему сердце имеет двойное движение, зависящее от частей, действующих в противоположном направлении, так как оно втягивает, расширяясь, а сокращаясь освобождается. Прежде всего, обрати внимание на предусмотрительность природы. Так как человеку было полезнее обладать голосом и так как звук для своего образования обязательна нуждается в воздухе, она для этого употребила весь воздух, 413. который иначе был бы быстро выдохнут и без всякой пользы. Что же касается органов голоса, каковы они и каков способ движения этих органов, — все это вполне рассмотрено в нашем труде «О голосе». Здесь в дальнейшем мы только напомним то, что необходимо в данный момент. Здесь место воздать хвалу природе. В самом деле она не заставила сердце вдыхать воздух непосредственно через глотку (pharynx). Между этими двумя органами она поместила легкое, как вместилище воздуха, способное выполнять одновременно обе функции. Если бы сердце, расширяясь, втянуло воздух из глотки и опять вернуло бы его, сократившись, то обязательна должна была бы существовать согласованность ритма дыхания с биением сердца. В результате для животного возникли бы многочисленные и большие неудобства, которые угрожали бы не только его благополучию, но и самой жизни. В самом деле, частые перерывы голоса как результат такого строения в не малой степени нарушили бы то, что составляет прелесть жизни 414. Так и невозможность хотя бы окунуться в воду из страха задохнуться или невозможность задержать дыхание, чтобы пробежать, например, через дым, пыль, нездоровый зараженный воздух, испорченный испарениями от загнившего тела или по другим причинам, быстро нанесло бы вред жизни и в конце концов убило бы животное. Но так как сердце втягивает воздух из легкого, а не из глотки и не непосредственно извне и возвращает его в то же легкое, то это устройство позволило нам часто в течение продолжительного времени пользоваться голосом, а часто совершенно воздерживаться от дыхания без вреда для деятельности сердца. Если бы сердце вдыхало воздух извне через глотку и тем же путем выделяло его, то это повлекло бы за собой ту или другую опасность: или необходимость почему-либо дышать вредным воздухом, или немедленное удушение вследствие недостатка воздуха. Вот почему природа не поручила одному сердцу дыхательной функции, но окружила ого легким 415. и грудной полостью, обязанность которых снабжать сердце воздухом и одновременно порождать голос у живого существа. Дополнительно к этому сердце окружено, с одной стороны, легким, которое служит ему как бы мягкой подушкой, согласно выражению Платона[58], а с другой — грудной клеткой, образующей плотную защитную ограду не только вокруг сердца, но и вокруг легкого. Природа поместила сердце в самом центре полости грудной клетки, месте, весьма благоприятном для его безопасности и предоставляющем ему со стороны всего легкого равное распределение охлаждения. Большинство людей полагает, что сердце находится не в самой середине, но что оно смещено немного в левую сторону, обманутые тем, что биение сердца ощущается под левой грудью, где находится желудочек (coilia, ventriculus), начало всех артерий; но с правой стороны находится другой желудочек, обращенный к полой вене и печени. Это доказательство того, что сердце не всецело находится в левой стороне, но что оно занимает именно середину не только по ширине, но и по двум другим измерениям — глубине и длине 416. грудной полости. В самом деле, сердце находится на равном расстоянии от позвонков сзади и грудной кости спереди; оно равно удалено как от ключицы, находящейся наверху, так и от диафрагмы, находящейся внизу. Понятно, что, находясь в центре груди, согласно всем измерениям, оно в одинаковой степени втягивает воздух из всех частей легкого и что оно занимает безусловно самое безопасное положение, будучи очень удалено от внешних тел, которые могут встретиться с ним, только пройдя через грудную полость.

Глава III

Вся грудная клетка разделяется и перегораживается посредине плотными перепонками, идущими во всю ее длину сверху вниз; сзади они прочно прикреплены к позвонкам спинного хребта, а спереди — к кости, которая занимает середину груди и, с одной стороны, оканчивается своим нижним краем-хрящом, так называемым мечевидным отростком, расположенным внизу у места входа в желудок, а наверху является местом соединения обеих ключиц. Самое главное и самое важное назначение этих перепонок — это разделение грудной клетки [с ее содержимым — В.Т.] на две полости для того, чтобы в случае, если одна из них, получив сильное повреждение 417. (как мы показали это в нашей работе «О движении грудной клетки и легкого»), теряет способность дышать, другая, нетронутая, выполняет хотя бы половину функции. Животное теряет половину голоса или дыхания тотчас же, когда одна из грудных полостей поражена глубокой раной. Если поражены обе полости, то оно полностью теряет и голос, и дыхание. Такова большая польза, приносимая животному плеврами, разделяющими грудную клетку и главным образом для этого и созданными. Но природа настолько изобретательна, что орган, созданный ею с одной целью, употребляется ею и для другой; она создала из этих перепонок в качестве оболочек и связок средство защиты для всех внутренних органов грудной клетки. Эти перепонки прикрепляют к грудной полости и одевают своими складками артерии, вены и нервы, находящиеся в этой полости, пищевод и даже все легкое целиком. Их назначение как связок 418. равноценно для всех вышеназванных органов. Ведь устойчивость положения одинаково важна для всех органов. В качестве же оболочек и покровов их назначение неодинаково и весьма разнообразно. В самом деле, некоторые из этих органов, наделенные силой и плотностью, нисколько не нуждаются в оболочках, как, например, артерии, сердце и пищевод. Другие, как легкое, нуждаются в них в незначительной степени. Что же касается вен, разбросанных по всей грудной клетке, то они, а особенно полая вена, извлекают большую пользу от прикрепления к ним окружающих их перепонок. Мы о ней имели намерение поговорить сейчас же, с самого начала, но принуждены были сказать о частях грудной клетки столько, сколько это необходимо, чтобы дать представление о сердце, его положении, разделении грудной клетки посредством перепонок, которые, протягиваясь от середины грудной кости до позвоночника, делят ее на две половины.

Глава IV

Необходимо было, чтобы полая вена, которая, как мы видели выше, имеет такое большое значение для животного, 419. пройдя через диафрагму (phrén), вступила в сердце, а из сердца поднялась в область, которую называют «местом для смертельного удара» (sphagé) на шее [яремная ямка — В.Т.], как это будет указано дальше. Но так как сердце, легкое, диафрагма и вся грудная клетка находятся в постоянном движении, то путь полой вены в центре этого широкого пространства не был бы надежен, если бы природа не укрепила его несколькими внешними опорами, благодаря которым полая вена, несмотря на то, что она постоянно колеблется и как бы подвешена, оказывает сопротивление этим толчкам, и если бы животное сильно упало на спину или грудью или получило бы[59] удар от какого-нибудь постороннего тела, вена останется целой и невредимой, не менее защищенная, несмотря на одну тонкую оболочку, чем значительно более плотная артерия — аорта. Теперь следует рассмотреть, какие средства изобретены природой для предохранения полой вены. Эти средства, общие не только всем частям полой вены, но также и ее разветвлениям, — это те оболочки, о которых мы говорили и точки прикрепления которых находятся на всем протяжении этих разветвлений, чтобы связать их повсюду с окружающими частями, а также 420. чтобы придать больше прочности этой оболочке. Они сопровождают полую вену, начиная от диафрагмы до яремной ямки. Что касается средств прикрепления, данных каждой из ее частей, то они троякого рода. В центре грудной клетки протягивается к ней, как бы в виде руки, сердце, жилистое и плотное продолжение [правое ушко — В.Т.], а в нижней части она опирается на находящуюся под ней пятую[60] долю легкого, в верхней же части — на очень толстую и мягкую железу, называемую зобной железой (thýmos, thymus). Апофиз сердца полезен не только для этой цели, но имеет еще и другое большее значение для самого сердца, что мы объясним несколько дальше. Пятая же доля легкого, а также зобная железа (thýmos) были созданы природой в интересах большой вены. Твое удивление увеличится, я думаю, если, не ограничась словесным описанием, ты вскроешь какое-нибудь животное и собственными глазами будешь созерцать это изумительное зрелище. Ты не только увидишь, что эта доля помещается под веной, но также то, что она понемногу делается вогнутой, для того чтобы дальнейший путь вены мог быть для нее безопасным. Более того, эта доля не переплетена большими 421. или многочисленными сосудами, но ее субстанция состоит большей частью из ткани самого легкого, ткани, которую некоторые называют паренхимой. Природа и этим ясно показывает, что она не собиралась сделать данную долю органом дыхания, но создала своего рода мягкую подушку для полой вены. В самом деле, я полагаю, что задача дыхательного органа состоит в предоставлении воздуху больших и многочисленных ячеек; если, напротив, его обязанность поддерживать лежащий выше орган, оберегая его от всякого вреда и повреждения, он должен в очень незначительной степени обладать способностью расширяться, суживаться и вообще сильно двигаться. Ведь было бы правильно, чтобы назначение органов дыхания зависело от их движения, тогда как органов, служащих поддержкой, — от покоя. Создав две доли легкого в левой стороне грудной клетки и три доли — в правой стороне, природа достаточно указала назначение пятой. Ведь полая вена, возникая в правой стороне животного, около печени, и восходя к правой полости (coilia) сердца, расположена, следовательно, с правой стороны. Поэтому следовало, чтобы доля, 422. созданная ради нее, была помещена в правой стороне грудной клетки. И это творение справедливой природы, которое ты мог бы представить себе неудачным, если полагаться только на свои чувства, а не на разум, но которое в действительности наиболее правильное, если только когда-либо существовало что-нибудь достойнее этого названия; тебе следует его прославлять, так как природа создала равенство не по внешним признакам, а принимая во внимание силу и важность органов, а это есть дело настоящей и божественной справедливости. В самом деле, там, где назначение каждого из двух органов является равноценным, как, например, у глаз, ушей, рук и ног, природа создает правый орган, совершенно тождественным с левым. В том же случае, если один из органов важнее, вследствие только ему свойственного назначения, то природа создает какие-либо добавочные части, как мы указали на этот факт в предыдущей книге по поводу органов питания. Он не менее ясно подтверждается и существованием пятой доли легкого, созданной природой в интересах полой вены, для чего она приспособила и величину доли, ее связи, положение, форму и все остальные ее особенности. 423. Нельзя найти ни одного животного, у которого число долей правого легкого не превышало бы по меньшей мере на одно число долей левого легкого. Однако не все животные имеют по две доли с каждой стороны, как человек; некоторые из них имеют и больше. Однако у всех есть одна особая, находящаяся под полой веной. Но я не намереваюсь излагать число долей, существующих у каждого из остальных животных. В самом деле, я никогда не упоминал о строении какого-либо из их органов, разве только по необходимости, в качестве точки отправления для моих объяснений, касающихся органов человека. Но если смерть не прервет моих намерений, я когда-нибудь изложу строение животных, рассекая каждый мельчайший орган, как я это делал у человека. В настоящее время я ограничусь тем, что закончу свою задачу, которая для своего окончания требует больше места, чем уже изложенная мною часть. Итак, заканчивая на этом наше отступление, следует перейти к другой теме; рассмотрим, почему во время расширения грудной клетки, одна часть полого пространства целиком заполнена верхней долей, тогда как узкая и косая часть, ограниченная внизу 424. ложными ребрами, занята другой удлиненной долей. Итак, в каждой стороне груди помещаются две большие доли легкого, что же касается пятой маленькой доли, находящейся справа в интересах полой вены, то она тянется от диафрагмы до ушка сердца. В этом месте одна из частей полой вены прикрепляется к сердцу. Другая, большая, восходит прямо к яремной ямке. Она до известной степени отклоняется от своего пути благодаря удлинениям сердца и в дальнейшем опирается на так называемую зобную железу (thýmos). Эту железу, одновременно крупную и мягкую, природа поместила в верхней части внутренней поверхности средней кости грудной клетки, называемой грудиной (stérnon, sternum), так, что эта кость не касается полой вены и что все столь многочисленные в этом месте разветвления этой вены удерживаются на месте своего возникновения. В самом деле, везде, где природа разделяет подвешенный сосуд, она всегда помещает железу в самом центре раздела, чтобы заполнить промежуток. В этом месте 425. сосредоточены начала очень крупных вен, идущих к лопаткам и плечам, а перед этим — начала других вен с одной стороны, тех, которые распределяются в верхних частях грудной клетки, с другой стороны тех, которые распространяются в передних и нижних частях, большая часть которых, спускаясь вдоль грудных желез, тянется до брюшины. Природа оказала очень большую помощь всем венозным разветвлениям, прежде всего самой полой вене, поместив около костей в качестве перегородки вышеназванную железу, похожую на ткань из войлока и шерсти, которая должна была одновременно служить точкой опоры и дать всем частям вены большую безопасность. Вот каким образом природа с полной безопасностью провела полую вену от диафрагмы до шеи.

Глава V

В противоположном полой вене направлении, т. е. сверху вниз, природа поместила в наиболее подходящем месте груди пищевод, проводящий пищу от рта к желудку 426. Я прошу теперь твоего внимания, так как собираюсь доказать, что путь, по которому пищевод следует в грудной клетке, не только лучший для него самого, но и не грозит никакими повреждениями дыхательным органам. В самом деле, легкое, сердце, вся грудная клетка целиком, со всеми содержащимися в ней артериями, не должны быть во время своего расширения или сокращения чем бы то ни было стеснены ни в одном из своих движений; и самый пищевод не должен пересекать, как бы вися, середину грудной полости, но должен покоиться на твердом основании. Природа посредством благоприятного расположения прекрасно выполнила эти два условия: полное отсутствие стеснения для органов дыхания и большие удобства для пищевода. Укрепленный и прилегающий к позвонкам спинного хребта и, таким образом, проходя через всю грудную клетку, он соединяет с надежным, защищенным со всех сторон положением выгоду, ни в какой мере не причинять никаких неудобств ни сердцу, ни легкому 427. и никакой из частей грудной полости. Косое положение его еще лучше докажет тебе, что, если природа открыла ему этот путь, то потому, что имела в виду два преимущества: не мешать ни в чем органам дыхания и самому не получать никаких повреждений. В самом деле, он помещается ровно посредине четырех первых спинных позвонков, не делая никакого поворота, потому, что в этой области он не сдавливает ни одного из органов грудной полости, сам имеет безопасную основу благодаря этому положению и нелегко может быть поврежден внешним телом. Если он имеет в виде защиты сзади кроме позвонков, отростки, называемые остистыми (acánthai), а спереди грудную кость и всю грудную полость (kýtos), то ясно, что никакое внешнее тело не может ни упасть на него, ни поранить его, ни смять через столь плотную и твердую окружающую его ограду. На уровне пятого позвонка он отклоняется 428. от линии, по которой следовал, спускаясь, и направляется вправо, уступая лучшее место другому, более важному органу — самой большой из всех артерий — аорте. Ведь было справедливо, чтобы эта артерия, выходящая из левого желудочка сердца и расходящаяся по всему телу животного, сперва разделилась на две неравные ветви, из которых наиболее значительная должна была направиться к нижним частям, так как, начиная от сердца, эти части у всякого животного более многочисленны и крепки, чем верхние, и опереться на самую удобную часть позвонков, т. е. на среднюю часть.

Глава VI

Мы несколько дальше скажем, почему артерия — аорта — подходит к пятому позвонку, почему для нее было выгоднее всего подойти к позвоночнику ни выше и ни ниже; но сперва покончим с пищеводом, для которого, как мы достаточно доказали, было лучше отойти от срединной части. Будь внимателен, когда я буду доказывать, почему он направляется скорее вправо, а не в другую сторону. Артерия — аорта, дойдя до середины позвонков, 429. не отстраняет пищевод властно и высокомерно; она сама, несколько сторонясь, принимает его и позволяет разделить с ней надежную опору, предоставляемую позвонками. Вообразим себе линию, проведенную сверху вниз и проходящую посредине позвоночника; пусть аорта следует по этой линии так, чтобы большая часть склонялась в левую сторону животного, а другая — в противоположную сторону. Ты не найдешь здесь противоречия тому, что я сказал, говоря, с одной стороны, что срединная часть позвонков занята артерией, а с другой — что эта самая артерия занимает не самый центр, а скорее левую часть. Точно так же, как мы с полным основанием сказали, что вполне справедливо было предоставить артерии в качестве органа более важного, чем пищевод, как бы председательское место, так нам следует точно установить, что пищевод не является столь незначительной частью, не заслуживает никакого внимания. Принимая в расчет их обоюдную важность, ты не найдешь ни для одного из этих двух органов места лучшего, нежели то, которое они сейчас занимают. Но так как совершенно необходимо было, чтобы артерия следовала по центральной линии, 430. несколько отклоняясь наискось к боковым частям, то вновь обрати внимание и по этому поводу на предусмотрительность и на искусство природы. Артерия, возникшая из левой стороны сердца, естественно, должна была продвигаться влево по прямой линии. Если на всем пространстве между сердцем и позвоночником она тянется, как бы подвешенная, без поддержки в области, столь опасной, то ничего не могло быть для нее выгоднее, чем краткость пути. Итак, если ты хорошо знаком с рассечением трупов, если ты сам делал наблюдения, то я думаю, что ты восхищаешься тому, что артерия выбрала между сердцем и позвоночником кратчайший путь и что она ясно показывает тем, у кого есть глаза и понимание, свое стремление добраться до позвоночника. Вот почему она направляется к пятому спинному позвонку, так как выходит из сердца как раз на уровне основания этого позвонка. Но мы несколько дальше поговорим об органах дыхания. Пищевод спускается по четырем первым 431. позвонкам грудной клетки и отклоняется [до своего окончания — В.Т.] к правой стороне восьми остальных по вышеуказанным причинам. Как только пищевод коснулся диафрагмы, которая является нижней границей грудной полости, мощные перепонки приподнимают его на достаточную высоту; он снова с другой стороны проходит над большой артерией и там, пройдя через диафрагму, вступает в устье желудка. Если пищевод приподнят, то это для того, чтобы не надавливать на артерию, когда он наполнен тяжелой пищей. Если пищевод проходит слева, то это потому, что было желательно, чтобы вход в желудок находился с этой стороны, как мы доказали это выше. Кроме того, нервы, спускающиеся от головного мозга вдоль пищевода вплоть до желудка, должны были найти намного большую безопасность при таком косом направлении, чем при прямом. Ведь эти тонкие мягкие нити, протянутые во всю длину по прямой линии и своей более значительной частью поддерживающие на весу желудок, орган, предназначенный для наполнения пищи, были бы натянуты его массой и его тяжестью и слишком легко рвались бы. Во избежание этой опасности природа, прикрепившая нервы к самому пищеводу, 432. дала ему по изложенным недавно причинам и для безопасности самих нервов косое и извилистое направление. Больше того, при приближении этих нервов к желудку природа прикрепляет их к нему, предварительно обвив их вокруг пищевода. В дальнейшем мы поговорим о нервах более подробно.

Глава VII

Теперь (так как мы закончили речь о положении полой вены и пищевода), возвращаясь к органам дыхания, мы покажем, какое искусство проявила природа при их построении. Она наиболее удачно определила их положение, связь, очертания, объем, форму частей, степень мягкости или твердости, тяжести или легкости и все остальные свойства, присущие телам, распределив их между всеми с высшей справедливостью. Мы также изложим, с какой предусмотрительностью она установила между ними соотношения, соединяя одни, переплетая другие, окружая эти, облекая те, придумывая все, что имеет значение для их безопасности 433. Вот все, что мы собираемся изложить, начиная вновь с сердца. Что сердце должно находиться в центре грудной полости, окруженное легкими, охватывающими его своими долями как бы пальцами, что легкие должны быть снаружи прикрыты грудной клеткой — это освещено нашими предыдущими объяснениями. Почему сердце вместо того, чтобы быть совершенно шаровидным, начинается с широкого и сфероидального верхнего основания, называемого головкой, затем мало-помалу суживается и, подобно конусу, становится к нижнему краю узким и тонким? Это то, что мы до сих пор еще не исследовали, и с этого именно следует начинать все наше изложение. Не все части сердца требуют одинаковой безопасности, так как не всем присущи одинаковые функции. Одни около основания предназначены для возникновения из них сосудов, другие в качестве каких-то боковых частей, начиная от этой точки до нижнего края, должны с каждой стороны образовать желудочки; нижний край представляет собой плотное 434. и прочное удлинение, служащее одновременно и прикрытием его желудочков, и защитой всего сердца, чтобы никогда, при более сильных движениях, сердце не столкнулось сильно с передними костями грудной клетки, не было бы задержано, не почувствовало боли и по этой причине не было принуждено нарушить и совершенно изменить ритм своего биения. Эта часть сердца наименее важная. Напротив, та, которая предназначена давать начало сосудам, наиболее важная из всех. Значение промежуточных частей зависит от значения соседних с ними. Таким образом, части, смежные с основанием, пожалуй, самые важные, а смежные с вершиной можно считать наименее важными. Промежуточные части в зависимости от расстояния от того или другого края выигрывают или теряют в значении. Итак, не удивительно, что сердце имеет форму конуса и что головная часть (основание), будучи самой важной частью, занимает 435. самое надежное место, тогда как дно, как наименее важное по своему положению, наиболее уязвимое. Когда говорят, что в сердце одна часть менее важная, чем другая, я не думаю, будто кто-нибудь настолько ошибается, что считает ее лишенной всякого значения. В самом деле, ты не найдешь в сердце ни одной части, даже его нижний конец, которая не превосходила бы по своему значению все существующие части, как, например, в ногах или руках. Все важны, но сравнивая одну с другой, следует признать, что одни более важны, другие менее. Для того чтобы это замечание послужило тебе для лучшего понимания моих слов не только в данном случае, но и при дальнейшем изложении, я хочу указать тебе способы, как различать у животного важную часть от неважной. Мерилом в этой оценке является назначение. Так как назначение бывает трех видов, оно имеет отношение или к самой жизни, или к удобству жизни, или к сохранению того и другого, то надо считать, что самые главные части — это те, которые полезны для самой жизни, а из числа двух остальных 436. менее важных видов те, которые разделяют с главными одни и те же ощущения, надо считать более важными, чем остальные, а те, которые их не воспринимают — менее важными. Так как сердце является как бы очагом и источником природного тепла, оживляющего животное, то и все его части имеют первенствующее значение, прежде всего те, деятельность которых поддерживает жизнь всего животного. Это — два отверстия сосудов, расположенных в левой полости, которую врачи обычно называют легочной полостью [желудочком — В.Т.]. В самом деле, через посредство меньшего отверстия сердце сообщается с легочными артериями, а через посредство большего — со всеми артериями, расходящимися в животном. Менее важны отверстия другой сердечной полости, называемой «снабжающей кровью»; однако и их значение превышает значение других частей сердца, так как через одно кровь вливается в сердце, а через другое она течет в легкое. Если таково главное назначение этих сосудов и входных отверстий, то вполне разумно, что сердце должно было иметь очень большую поверхность в этих частях и 437. занимать центр грудной полости, надежное убежище, где оно больше всего удалено от ударов внешних тел. В самом деле, всякое тело, могущее ударить, разрезать, обжечь или охладить животное, или как-нибудь иначе повредить ему, должно прежде всего поранить и пройти через части грудной клетки, легкого и даже самого сердца, прежде чем проникнуть до вышеназванных частей.

Глава VIII

Вот то, что касается формы сердца и положения каждой из его частей. Затем я перехожу к строению всей его субстанции. Сердце представляет собой плотную ткань, трудно повреждаемую и состоящую из всякого рода волокон. Хотя эти два свойства делают его похожим на мышцы, оно явно отличается от них. В самом деле, мышцы состоят из одного какого-либо рода волокон. Они имеют или только продольные прямые волокна, или поперечные по ширине, но ни одна мышца не имеет одновременно этих двух видов 438. Сердце имеет и прямые, и поперечные, и кроме того, даже третьи, косые. Волокна сердца сильно отличаются от всех других видов волокон по своей плотности, жесткости, значительной мощности и сопротивляемости повреждениям. В самом деле, ни один орган не выполняет столь продолжительной и энергичной работы, как сердце. Поэтому-то и ткань сердца была естественно создана такой с точки зрения силы и выносливости. Как мы перед тем показали, этим разнообразием волокон, не существующим ни в одной мышце, природа снабдила многие органы, как, например, матку, пузыри и желудок, для того, чтобы эти органы обладали разнообразными движениями. Итак, каждая мышца, как мы это также доказали в другом месте, имеет простое и единое движение. Что же касается желудка, матки и двух пузырей, то каждый из них, подобно сердцу, всасывает, удерживает и выталкивает. Поэтому в каждом из этих органов мы находим, как мы уже говорили, всякого рода волокна: прямые, чтобы всасывать что-либо при помощи сокращения, а поперечные — для выделения; когда же они все 439. сразу сильно сократятся над своим содержимым — они служат для удерживания. Подобное движение сердца можно наблюдать в двух случаях: рассматривая его как только оно вынуто, еще бьющееся, из груди животного, или приподнимая часть передней кости, называемой грудной, способом, указанным в «Руководстве к анатомированию». Когда продольные волокна сердца сократятся, тогда как все остальные ослаблены и вытянуты, и сердце уменьшается в длину, но увеличивается в ширину, при таком состоянии ты увидишь, что все сердце расширяется. Наоборот, ты увидишь, что оно сократится, если продольные волокна ослабятся, тогда как волокна, расположенные в ширину, сократятся. В промежутке между движениями наступает короткий отдых, во время которого сердце регулярно сжимает свое содержимое, причем все волокна особенно косые, приходят тогда в действие. Связки, прикрепленные внутри, в самых полостях сердца, связки, столь мощные, 440. что могут, сокращаясь, втянуть внутрь перегородки сердца, сильно содействуют возникновению систолы или, скорее, преимущественно вызывают ее, так как между двумя полостями есть своего рода перегородка[61], где кончаются натянутые связки и эту перегородку они соединяют с телами, которые снаружи выстилают две полости [желудочки — В.Т.] и называются оболочками сердца. Когда эти оболочки приближаются к перегородке, сердце растягивается в длину и сокращается в ширину. Когда же они наиболее удаляются от нее, сердце увеличивается в ширину, но длина его уменьшается. Итак, если расширение и сокращение сердца суть не что иное, как высшая степень удаления или приближения по ширине полостей, мы могли бы узнать, как происходит то и другое движение. Так вот, вследствие этого сердце снабжено мощными связками и разнообразными волокнами, чтобы 441. быстро и без труда приспособляться к трем различным условиям, расширяясь при всасывании полезного вещества, охватывая во время усвоения полученных веществ и сжимаясь, когда оно спешит вытеснить остаток этих веществ. Мы более подробно рассмотрели этот вопрос в другом месте, особенно в нашей работе «О пользе дыхания». Теперь же совершенно бесполезно продолжать это рассуждение о движении сердца.

Глава IX

Но уже следует перечислить сердечные сосуды, объяснить форму отверстия каждого из них, сказать несколько слов о самом числе сердечных полостей и бегло остановиться на всех связанных с этим вопросах. Число сердечных полостей — вполне естественно начинать именно с того — неодинаково у всех живых существ. Все те, которые вдыхают воздух через глотку, нос и рот, имеют в силу этого легкое, а, следовательно, также правую полость сердца (желудочек). 442. Все остальные не имеют ни легкого, ни правой полости сердца. Отсутствие легкого всегда и обязательно сопровождается у животного отсутствием двух вещей: голоса и правой полости сердца. Отсюда ясно видно, какую пользу приносит каждый из них: правая полость существует в интересах легкого, а само легкое является органом дыхания и голоса. Аристотель был неправ, ставя различие числа сердечных желудочков в зависимость от большого или малого размера животного. В самом деле, даже самые крупные животные не имеют трех желудочков, а самые маленькие — не все имеют только один. Лошадь, животное очень крупное, имеет сердце, устроенное точно так же, как сердце самого маленького воробья. Вскройте мышь, быка или какое-либо другое животное, меньше мыши, если такие есть, или такое, которое больше быка, — число желудочков у них одно и то же, и строение сердца одинаковое. Природа не принимала в расчет большие 443. или меньшие размеры туловища, создавая различные формы органов: единственная цель, которую она преследовала этим разнообразием строения, — различие функций, а эти самые функции она соразмеряет с главным назначением. И таким образом получается некая удивительная последовательность функций и их назначений, что с ясностью вытекает из прошлых наших речей и ничуть не менее ясно укажет наша дальнейшая беседа тем, кто внимательно отнесется к ней. Вот самые главные пункты. Рыбам голос был бесполезен, так как они живут в воде. Они не могут дышать через глотку, так же как и мы сами, когда погружены в воду. Поэтому рыбам было невыгодно иметь, подобно живым существам, летающим и ходячим, один большой канал для дыхания и для голоса, но устройство органа, называемого жабрами (bránchia), служит им вместо легкого. Пронизанные множеством мелких отверстий, дающих доступ воздуху и парам, но ввиду крайней узости, не пропускающих массу воды, жабры оттесняют воду и легко пропускают 444. воздух и пары. Кроме того, рыбы по природе обладают и более холодной кровью и сердце их не нуждается в значительном охлаждении. На их темперамент ясно указывает многое другое и особенно отсутствие крови: ее у них или совсем нет, или крайне мало. Животные же, живущие в воде и имеющие много теплой крови, как, например, дельфин, тюлень, кит, получают из воздуха нужные им элементы дыхания при помощи удивительного устройства, о котором, может быть, мне удастся рассказать, излагая строение других животных, как мы в настоящее время делаем это по отношению к человеку. Но пора вернуться к нему после этого отступления, вполне достаточного, чтобы доказать пользу легкого и правой полости сердца.

Глава X

Посылая легкому питательные вещества, получаемые из крови[62], сердце, как бы платя взаимностью, вознаграждает его за посылаемый им воздух. Легкое в самом деле нуждалось 445. в питании. Но для него было не хорошо принимать кровь непосредственно из полой вены, хотя она проходит в непосредственной близости и касается его; поэтому природа для питания легкого должна была создать другой род сосуда, нисколько не похожего на полую вену, и приспособить для этого сосуда эпифиз, перепончатый клапан, каким он обладает и теперь. И это изменение сосудов, а также возникновение эпифиза не могло зависеть ни от какого иного органа, как только от сердца. Природа, столь мудрая при всяких обстоятельствах, не создавшая ни у одного животного ни одной ненужной и случайной части, и по отношению к легкому, переменила только оболочки сосудов, дав вене оболочку артерии, а артерии — оболочку вены. Во всех других частях, где размеры артерии и вены одинаковы, плотность оболочек различна; и настолько значительно это различие, что Герофил, по-видимому, правильно определил, утверждая, что плотность артерии в шесть раз больше плотности вены. Из числа всех органов и всех частей только в легком артерия имеет оболочки вены, а вена — оболочки артерии. Сперва мы посмотрим, каково искусство природы, 446. затем поговорим о перепончатом клапане, а под конец объясним, почему полая вена не могла дать начала ни артериальному сосуду, ни подобным перепонкам. Если различные пункты не будут кем-нибудь предварительно рассмотрены, ему не удастся доказать необходимость создания правой полости сердца. Итак, начнем с первого вопроса и докажем, что легкому лучше иметь артерию с оболочкой вены и вену — с оболочкой артерии. Вопрос кажется как бы двойным и как бы тождественным. Но ведь недостаточно доказать только то, что легкому лучше иметь вену с плотной оболочкой и артерии — с тонкой оболочкой; следует еще доказать что во всех других частях животного лучше, чтобы оболочка артерии была плотная, а оболочка вены тонкая и этого не может оставить без внимания всякий, решивший не оставить под сомнением, темным и непонятным, ни одно из творений природы. Что полезно, чтобы во всем теле животного кровь была заключена в тонкую 447. пористую оболочку, а пневма в плотную и сжатую, — этот вопрос, по-моему, не требует длинных речей. Достаточно помнить о природе обеих субстанций, а именно, что кровь густая, тяжелая, трудно передвигаемая, а пневма тонкая, легкая и быстрая в своих движениях. Можно было опасаться, что пневма живого существа может легко рассеяться, если бы она не была сдерживаема плотной и непроницаемой оболочкой. Наоборот, что касается крови, то если бы окружающая ее оболочка не была тонкой и пористой, то она с трудом распределялась бы по смежным частям и таким образом, вся ее целесообразность окончательно бы нарушилась. Предвидя это, наш демиург создал оболочки сосудов, противоположные природе их содержимого, желая предотвратить преждевременное рассеивание пневмы и длительное застаивание крови. Но почему он не дал и в легком тонкой оболочки вене, а дал ее плотной артерии? Думаю, что, вероятно, там, как и везде, пневма редкая, легкая и нуждается в сдерживании, кровь же густая, 448. тяжелая и должна быть распределена по всем частям легкого, которые требуют более обильного питания, чем остальные части животного, ввиду постоянного движения этого органа и большого количества тепла, доставляемого легкому близостью сердца и его собственным беспрерывным движениям. Полагаю, что ты удивишься предусмотрительности мастера. Ведь разве это может не служить доказательством удивительного предвидения, что единственно только легкому он дал совершенно иную структуру, чем всем остальным частям, потому что оно одно было окружено со всех сторон грудной клеткой, органом, столь прочным и столь подвижным? В нашей работе «О движении грудной клетки» мы установили, что легкое, лишенное собственного движения, всегда приводится в движение грудной клеткой. Когда эта последняя сокращается, то и легкое сокращается вследствие общего сжатия и охвата со всех сторон, как это имеет место при выдохе и подаче голоса; когда же грудная клетка расширяется, легкое следует за этим движением и расширяется во всех направлениях, 449. как и грудная клетка в момент вдоха. Но ни при вдохе, ни при выдохе венам не приходится расширяться в той же степени, как артериям, потому что им предназначены не одни и те же функции. Эти последние устроены[63] природой для принятия пневмы; они должны были легко наполняться при вдохе и быстро опоражниваться при выдохе и образовании голоса. Что же касается вен, устроенных как вместилища пищи, то им не нужно ни расширяться при вдохе, ни сокращаться при выдохе. Поэтому было хорошо одним дать мягкую субстанцию, другим — твердую, если вообще было лучше, чтобы одни быстро следовали за двойной деятельностью грудной клетки, а другие ей не повиновались. Если мы в другом месте в достаточной мере доказали, что тела питаются кровью, которую они всасывают через оболочку сосудов, то, следовательно, легкое рискует остаться без питания, так как оболочка вены создана достаточно плотной. Но я полагаю, что и здесь, для того чтобы ты увидал еще новое доказательство чудесной предусмотрительности природы, 450. будет достаточно напомнить по этому поводу следующие замечания в приводимой нами работе, что некоторые части животных требуют для своего питания кровь, более густую и, так сказать, тинистую; что другие, наоборот, хотят крови более легкой и более парообразной; что все остальные части, включая артерии и вены, воспринимают пищу всякого рода одни более, другие менее; первые требуют немного, но жидкой и парообразной крови, тогда как вены требуют тоже очень мало пневмы, но густой и мутной. Если дело обстоит действительно так и субстанция легкого вместо того, чтобы требовать, подобно печени, густой и, так сказать, илистой пищи, предпочитает жидкую, легкую и наполненную парами, то ясно, что творец всего живого устроил все наилучшим образом. В самом деле, каждая часть получает питательные вещества, соответствующие ее природе, как мы и доказали это. Итак, субстанция легкого пориста, легка и как бы составлена из сбитой кровяной пены, поэтому она требует крови, содержащей пары, легкой и чистой, а не густой и илистой, как печень. Вот почему его сосуды имеют свойства, 451. противоположные не только свойствам сосудов печени, но и всем другим частям животного. В одних оболочка сосуда, распределяющего кровь, тонка и пориста, и потому этот сосуд легко изливает в окружающие органы большое количество крови; а в легком, так как это оболочка плотна и сжата, она пропускает лишь самую тонкую кровь. В других частях животного артерии, имеющие плотные и сжатые оболочки, пропускают в окружающие области лишь очень незначительное количество содержащей пары крови и только в одном легком они предоставляют большому количеству другой крови, более широкий выход, не будучи в состоянии ее удержать вследствие своей тонкой и пористой оболочки. Так что легкое по сравнению с другими частями тела представляет полную противоположность в отношении питания, как и в отношении внешнего вида ткани. В самом деле, ты не мог бы найти другую часть, которая была бы столь же пориста, легка и воздушна и которая питалась даже приблизительно столь же чистой, легкой и насыщенной паром кровью. Если вены, оболочка которых плотна, толста, снабжают ее кровью в меньшем количестве, чем нужно, то артерии 452. восполняют эту разницу, вливая в нее большое количество легкой, чистой и насыщенной парами крови. Но этого не хватало органу, столь теплому и сильно подвижному. Вот почему природа создала внутри его очень крупные вены; но так как плотность их оболочки мешает им распределять питательное вещество в достаточном количестве, природа сделала, чтобы этот недостаток был восполнен их объемом. Чтобы доставить ему достаточное питание, природа считала, что ему будут необходимы еще три других средства. Первое — это избыток естественного тепла, раздробляющего на мелкие частички и рассеивающего все питательное вещество с тем, чтобы оно скорее обратилось в пары; второе — это расширение легкого при вдохе, расширение, которое насильно отторгает нечто даже из органов, наиболее твердых; третье, и самое главное, состоит в том, что кровь, которая посылается сердцем только легкому, совершенно переработана и разжижена в сердце. Это не единственная причина, вследствие которой было желательно, чтобы легкое питалось от сердца. Другая причина, которую мы вначале обещали рассмотреть, состоит в том, что легкое должно было быть снабжено венами 453. с артериальными оболочками и затем некоторыми перепончатыми клапанами, из которых ни те, ни другие не могли происходить из полой вены. Из этих двух пунктов первый уже рассмотрен. Следует перейти ко второму. Этот пункт состоит в том что для устья артериальной вены было лучше иметь клапан той формы и размера, которые существуют в действительности. Несмотря на то, что этот сосуд был создан очень плотным и очень мощным, нелегко расширяющимся и сокращающимся, он все же обладает такой силой сопротивления, чтобы не поддаться столь энергичному крупному и сильно действующему органу, как грудная клетка, особенно если мы делаем глубокий выдох (écpneusis, expiratio), говорим громким голосом, или каким-либо другим способом сжимаем со всех сторон грудную клетку, сильно напрягая все мышцы. Ни в одном из этих случаев разветвления вены не избегают полностью сжатия и сдавливания. Следовательно, если грудная клетка сжимается, кровь легко потечет обратно из всех ветвей, подойдет к первому устью и будет 454. оттеснена назад. Отсюда проистекает тройное неудобство. Прежде всего кровь проходит без пользы и без перерыва этот двойной путь; когда легкое расширяется, кровь, течет и наполняет все легочные вены; когда оно сокращается, происходит как бы отлив, постоянно двигающийся, как волны в проливе, отлив, сообщающий крови движение вперед и назад, что ничуть не полезно ей. Эта неприятность, может быть, сама по себе небольшая, но вред, причиняемый акту дыхания, является немалым неудобством. Ведь, если главное условие состояло в том, чтобы возможно большее количество воздуха было втянуто одним движением при вдохе и вытолкнуто при выдохе, то оно не может быть выполнено, если артерии точно так же не будут по возможности расширяться и сокращаться. Но чем больше деятельность вен приближается к деятельности артерий, тем больше они мешают и сокращают величину движений этих артерий, сжимая их. Итак, ясно, насколько повредило бы всему акту дыхания расширение и сокращение органов питания. В самом деле, их покой должен быть полным, как если бы они не существовали и не занимали никакого места в грудной клетке 455. где расширяются и сокращаются дыхательные органы. Ведь необходимо, чтобы все место было для них свободно для того, чтобы они могли, возможно больше расширяясь во время вдоха, привлечь (втянуть) снаружи возможно большее количество воздуха, а во время выдоха, сокращаясь насколько возможно, также вытолкнуть возможно большее количество воздуха. Третье затруднение сопровождало бы отлив крови при выдохе, если бы наш демиург не создал перепончатый клапан. Каков этот клапан и каким образом он предотвращает возврат крови, ты это совершенно ясно поймешь немного позже. Сейчас я скажу, насколько вредным было бы их отсутствие для животного, а ты будь внимателен к моим словам, причем в основу своего изложения я кладу доказательство, приведенное мною в другом месте. Во всем организме артерии взаимно сливаются с венами и обмениваются друг с другом воздухом и кровью посредством невидимых и очень мелких отверстий. Если бы большое устье артериальной вены было бы всегда одинаково открыто 456. и природа не придумала бы средства поочередно то закрывать его, то вновь открывать в нужный момент, то кровь никогда бы не проникла через невидимые и узкие отверстия в артерии во время сокращения грудной клетки. Не все вещества имеют одинаковую способность притягиваться или отталкиваться; если вещество легкое скорее, чем тяжелое, втягивается благодаря расширению органов и выталкивается при их сокращении, то все, что двигается по широкому протоку, легче втягивается и в свою очередь легче выталкивается, чем то, что течет по узкому протоку. При сокращении грудной клетки легочные артерии с венозными оболочками, с силой сжимаемые и оттесняемые изнутри со всех сторон, тотчас же выжимают пневму, содержащуюся в них и в порядке обмена впитывают через эти узкие протоки частички крови, что было бы невозможно, если бы эта кровь могла вернуться через большое отверстие, находящееся у этой вены со стороны сердца. При настоящем положении, когда вена сжата со всех сторон, кровь, находя путь через большое отверстие закрытым, по 457. капелькам проникает в эти артерии через эти узкие отверстия. Какая польза проистекает отсюда для легкого, может быть уже ясно тому, кто помнит, что я говорил по поводу его питания? Если это не так, я вернусь и к этому вопросу, покончив с настоящей беседой.

Глава XI

Доказав очень большую пользу этих клапанов, еще большую пользу этой, в достаточной степени плотной и твердой вены, питающей самое легкое, теперь следует показать, что полая вена не могла дать начала ни артериальному сосуду, ни подобным перепонкам. Что артериальный сосуд не может возникать из вены, это очевидно для всех. Оболочка вены единая и тонкая, оболочка артерии не едина и не тонка, но она состоит из двух оболочек; внутренняя оболочка в достаточной мере плотная, сжатая и твердая и делится на поперечные волокна; наружная оболочка нежная, тонкая и пористая, как у вены. 458. Поэтому оболочка простая и тонкая, такая, которая покрывает полую вену, не могла дать начало плотной и двойной оболочке. Даже сердце, несмотря на свою плотность, ни в одной из своих точек не дает начала ни артериальному сосуду, ни венозному. Сосуды с простой, мягкой и тонкой оболочкой берут начало от частей в одно и то же время и более мягких, и более тонких; сосуды с двойной оболочкой, плотной и твердой, — от части более плотных. Клапаны той формы и тех размеров, которые ныне находятся у устья артериальной вены, не могли обойтись без содействия сердца. Для своего возникновения они нуждались в надежном месте, которое позволило бы им найти точки опоры, чтобы держаться прямо и непоколебимо и противостоять потокам веществ, текущим назад, тогда, когда грудная клетка, усиленно работая, отводит внутрь и сокращает все легкое целиком благодаря кольцевому сжатию и сдавливает и оттесняет вены. В самом деле, несмотря на то, что их оболочка совершенно плотная и трудно приводится в движение, она все же не настолько неподатлива, что не испытывает на себе влияния многочисленных 459. мышц, сильных и крупных, и стольких костей, лишенных мозга и твердых. Когда вся грудная клетка сильно сокращается, то мышцы и кости сильно воздействуют и давят на легкое, и вены неизбежно сжимаются и сокращаются, не вытесняя, однако, свое содержимое обратно через устье, которое перепонки уже успели закрыть: чем больше грудная клетка благодаря сокращению стремится с силой вытолкнуть кровь, тем плотнее перепонки закрывают отверстие. Поднимаясь изнутри наружу и охватывая все устье кругом, каждая из них имеет столь пригнанные форму и размер, что если они все одновременно вытянуты и выпрямлены, они составляют большую перепонку, загораживающую отверстие. Опрокинутые потоками, идущими изнутри, и накладываясь с этой стороны на оболочку вены, они предоставляют этому потоку свободный проход через отверстие, которое открывается и сильно расширяется. Если, наоборот, поток идет снаружи внутрь, он соединяет друг с другом перепонки, так что они налегают друг на друга 460. и образуют как бы плотно закрытую дверь. У всех отверстий сосудов, выходящих из сердца, находятся клапаны, которые накладываются друг на друга и так хорошо прилажены, что если они одновременно напрягаются и выпрямляются, то закупоривают все отверстие. Они имеют общее им всем назначение, состоящее в том, чтобы не допускать возврата веществ, а каждая из них имеет еще особое назначение: одни вытесняют содержимое из сердца, не позволяя ему вернуться; другие вводят его так, чтобы оно не могло выйти из него обратно. Природа не захотела возложить на сердце бесполезную работу, заставляя его отсылать кровь в такую часть, откуда ему было желательнее получать ее, и, наоборот, брать ее часто оттуда, куда следовало ее послать. Всего существует четыре отверстия, по два в каждой полости: одно отверстие, чтобы вводить кровь, а другое — чтобы выводить. Об этом мы скажем несколько далее, когда будем рассматривать все части сердца, их природу, природу клапанов, их число, их форму, 461. когда мы докажем, что они не должны быть ни более, ни менее многочисленны, ни большего, ни меньшего размера, ни более плотными, ни более тонкими, ни более сильными, ни более слабыми. Пока мы только доказали, что эти клапаны (hyménes) безусловно полезны, и что они не могли развиваться из полой вены, а развились из сердца, как это и есть в действительности. Если ты объединишь все мои разъяснения, данные здесь и несколько раньше, ты убедишься, что моя цель достигнута. В самом деле, легкое не могло быть лучше питаемо какой-либо другой веной, чем артериальной или легочной веной, а полая вена не могла дать начала этим оболочкам и клапанам. Отсюда с очевидностью вытекает, что для легкого лучше всего было получать питание от сердца. Итак, если из этих двух сосудов один с простой оболочкой, вступает в сердце, тогда как другой с двойной оболочкой выходит из него, то необходимо было существование одной общей полости, как бы своего рода резервуара, в котором сходятся оба эти сосуда и 462. откуда при помощи одного всасывается кровь, при помощи другого выбрасывается. Этот резервуар не что иное, как правый сердечный желудочек, созданный, как мы это показали, в интересах легкого. Поэтому животные, лишенные легкого, не имеют двух сердечных полостей, но у этих животных есть только один, управляющий движениями всех артерий. В самом деле, вены берут начало в печени, а артерии выходят из сердца[64], и мы дали тому много доказательств в нашей работе «О догматах Гиппократа и Платона». Все эти доказательства подтверждают друг друга и свидетельствуют о правильности моих утверждений. Пора закончить на этом наше рассуждение о правой полости сердца, отсутствие или присутствие которой связано с присутствием или отсутствием легкого у животных всех видов.

Глава XII

Если кто-либо желает узнать причину незнания врачами и философами числа сердечных полостей, относительно которых они высказывали столь ложные мнения, то он найдет разбор всех этих вопросов в моей работе «О различных 463. несогласиях в вопросах рассечения трупов». Если описание функций должно предшествовать нашему настоящему исследованию, это последнее в свою очередь должно следовать за изучением несогласий по вопросу о рассечениях и после выполнения самих рассечений. Поэтому в этой книге не следует напоминать разногласий, касающихся числа оболочек артерий или вен или чего-либо иного, о чем мы уже или раньше сказали, или скажем потом. Все эти вопросы были нами поставлены и разобраны отдельно с тем, чтобы наша настоящая тема была заключена в свои границы, не касаясь других спорных вопросов. Поэтому во всей этой книге, кладя в основу наших настоящих исследований суждения, высказанные нами в другом месте, мы будем говорить только о назначении каждой из частей, не опровергая здесь, разве только мимоходом, ошибочные толкования, данные другими авторами, если только это опровержение не окажется в достаточной мере необходимым, чтобы установить некоторые положения, или если сказанное не будет полезным вообще. Так, конечно, и теперь я решил указать на ошибки Асклепиада 464. по вопросу о сосудах легкого и доказать, что никто не может избегнуть закона Адрастеи[65]; будь кто хитрецом и даже одарен большим красноречием, он добровольно признается в своей недобросовестности и засвидетельствует истину, и этот свидетель будет тем более достоин доверия, что свидетельствует истину, против воли. Первопричиной всего того, что образуется, как где-то говорит Платон, является цель функции. Итак, если спросят у кого-нибудь, почему он пришел на рыночную площадь, неужели он лучше ответит, если вместо настоящей причины объявит совсем другую? Разве не будет смешно, если вместо того, чтобы сказать, что он пошел на рынок, чтобы купить мебель, раба, встретиться с другом или продать то или другое, он не ответит так, а скажет: это потому, что у меня две ноги, способные свободно двигаться и твердо ступать на землю и что, поочередно опираясь то на одну, то на другую ногу[66], я и отправился на рынок. Он, может быть, и объявил причину, но не настоящую и не главную 465. Его причина — есть причина служебная, одна из причин, без которой ничто не может произойти или, вернее, это — не причина. Вот так Платон правильно рассуждал о сущности причины. Что касается нас, то во избежание словопрений мы признаем, что есть несколько видов причин: первая — самая главная — почему что-либо существует; вторая — благодаря чему оно существует; третья — от чего оно исходит; четвертая — при помощи чего; пятая — если хотят, согласно с чем оно происходит. По каждому виду причин относительно всех частей тела мы потребуем от них один ответ, если только они действительно изучали природу. Что касается нас, то если спросят, почему извращено строение легочных сосудов, так как вена являет характерные черты артерии, а артерия — вены, мы ответим, приведя действительную и главную причину, а именно, что для этого органа единственно было лучше, чтобы вена была плотной, а артерия — пористой. Не таков ответ Эрасистрата; вот что он говорит: «вена начинается там, где берут свое начало артерии, которые затем распределяются по всему телу 466. и вливаются в кровеносную полость; артерия в свою очередь развивается там, где начинаются вены и вливаются затем в легочную полость сердца».

Глава XIII

Асклепиад, опуская две настоящие причины, ту, которая вытекает из предвидения демиурга и которую мы назвали главной, и вторую причину — материальную, подходит к самому ничтожному виду причины, которую диалектически мыслящий человек, думаю, даже не счел бы за причину: все это в лучшем случае показалось бы ему причиной случайной и последующей, как бы фальшивой монетой: так вот Асклепиад надеется, что ему поверят, и считает себя мудрым, не приняв во внимание, как мне кажется, закон Адрастеи, так как никакое другое рассуждение не могло бы лучше изобличить в нелепости эти взгляды, как то, которое Асклепиад воображает столь мудро вымышленным. «В самом деле, — говорит он, — из всех органов только в одном легком артерии обладают способностью двойного движения: одно, которое они имеют сами по себе, так как они бьются в силу присущей им субстанции; другое — зависящее 467. от акта дыхания и возникающее вследствие постоянного движения легкого. Поэтому они вследствие усиленных трудов делаются более тонкими, тогда как артерии других частей, выполняя умеренное единое, присущее им движение, благодаря этому остаются большими и сильными. Вены же всего тела, — прибавляет он, — лишенные движения, атрофируются, как неработающий, ленивый раб. А вены легкого, повинующиеся движению органа, становятся плотнее, как люди, занимающиеся умеренными упражнениями». Но, Асклепиад, мудрейший из всех людей! Если бы я пожелал вскрыть также остальные ошибки твоих рассуждений, то это потребовало бы от меня более продолжительного свободного времени. Но ошибок, которые не ускользнули бы от внимания ребенка, а тем более от такого самоуверенного человека, — две. Они вызваны: одна пренебрежением к анатомическим вскрытиям, другая — незнанием принципов логического мышления. Если бы ты был опытен в анатомии, ты легко согласился бы, что артерия отличается от вены не только своей плотностью, но также 468. числом и строением ткани оболочек. Ведь внутренняя оболочка, плотная и твердая, имеющая поперечные волокна, не существует у вен. А ты, который ничуть не беспокоишься о том, чтобы проверить, существует ли она или нет, осмеливаешься хвастаться осведомленностью в таких вопросах, о которых не имеешь точных знаний, ты, который презираешь учение Герофила об анатомии, осуждаешь Эрасистрата и ни во что не ставишь Гиппократа. Разве ты, действительно, не знаешь, что легочные вены не имеют этой твердой внутренней оболочки. Или если это тебе известно, то, может быть, ты думаешь, что когда одна часть атрофируется, то уменьшается не плотность, а число оболочек. В таком случае желудок у людей чрезвычайно худых будет иметь одну только оболочку, а у людей хорошо упитанных, вероятно, четыре. Точно так же, например, глаза будут иметь три оболочки у людей больных сухоткой: эта болезнь особенно ослабляет зрение, четыре — при других заболеваниях, пять — при хорошем состоянии здоровья, может быть, шесть — у людей очень крепкого здоровья, семь — у атлетов, 469. еще большее число — у какого-нибудь Милона или Полидаманта. Было бы забавно посмотреть, как при хорошем состоянии здоровья число пальцев увеличивается, а при плохом — уменьшается. В самом деле, это было бы зрелище, достойное мудрости Асклепиада, если бы случилось, что у Терсита было, например, три пальца, у Аякса — семь, у Ахиллеса — еще больше[67], а Орион и Талое имели бы бесконечное множество, больше, я думаю, чем многоножка лапок. О, знаменитый Асклепиад! Человек, который опирается в своих мыслях на порочные принципы, не может не быть смешным во всех отношениях. В самом деле, всем руководит и все устраивает разум, а не случайное соединение отдельных атомов. Поэтому, если легочные артерии имеют строение вен, а вены — строение артерий, то это потому, что так было лучше. Если сердце имеет две полости у животных, у которых есть легкое, и одну — у тех, у кого его нет, то и это тоже потому, что так лучше. У каждого отверстия имеется клапан для того, чтобы сердце не утомлялось напрасно, и пятая доля — у легкого, чтобы полая вена имела опору; 470. то же самое касается и других частей. Ни для одного из этих фактов ученый Асклепиад не указывает причину их происхождения, потому что он ее не знает. Он указывает ее только для одного единственного случая, счастливо найдя, как ему казалось, неопровержимое соображение. Мы согласны, что ты нашел хорошее объяснение для легочных сосудов. Ну, что же, попытайся найти такое же — для остальных частей животного. Что касается нас, то для всякого явления мы приводим не один только род причин, мы перечисляем их все; прежде всего первую, и самую главную, т. е. ту, которая, относится к категории лучшего; на втором месте ту, которая вытекает из органов и материи, употребленных демиургом для придания наилучшей формы каждому из своих созданий, дав, например, легочным артериям неплотную ткань, а венам — сжатую, по причине, указанной нами выше. Он дал венам начало из артериальных частей сердца, а артериям — из венозных частей, ввиду того что так было лучше. Так как нужно было дать сосудам субстанцию, соответствующую их природе, он соединил артерии с левым желудочком, содержащим пневму, а с другим — вены. Так как было лучше дать им форму, 471. менее доступную для повреждений, он создал их округлыми. Так как следовало их сделать из какой-либо материи при помощи особых средств, то смешав влажное с сухим и сделав из этой смеси массу, поддающуюся формированию, подобно воску, он сделал из нее основу для будущих органов. Соединяя тепло и холод, он употребил их в качестве орудий для обработки материи и благодаря им высушил часть субстанции при помощи тепла, а другую — сделал твердой при помощи холода и из их соединения создал умеренно теплую пневму. Из этой пневмы, раздув и растянув затем материю, он создал полый удлиненный сосуд, наполнив его материей, более обильной, если ему было лучше быть плотным, и менее обильной, если он должен был быть тонким. Вот в этом отрывке приведены все причины, которые касаются цели демиурга, средств, материи и, наконец, формы. А ты, Асклепиад, если хочешь опустить наиболее важные причины, т. е. для чего это сделано и кем, 472. то, по крайней мере, укажи другие причины для каждой из частей. Но ты действуешь не так. В самом деле, я полагаю, что нельзя привести убедительных доказательств, касающихся отдельных частей, если самая основа рассуждений порочна. Именно этот основной недостаток я прежде имел в виду, утверждая, что ошибки Асклепиада происходят от незнания принципов умозаключения. Лучше было бы не упоминать ни для одной вещи, причины, в силу которой она возникла, тогда можно было бы подумать, что о них умалчивается умышленно. Но их непонимание доходит до того, что они не понимают, что, излагая только один или два случая, умалчивание о других становится подозрительным. В самом деле, стараясь объяснить смысл существования артерий и легочных вен, приводят не божественный вид причины, как называл ее Платон, а причину, необходимую, опустив все остальные. Но они сами не осмеливаются объяснить, ни почему было необходимо, чтобы сердце было расположено в таком-то месте, ни чтобы одни животные имели две полости, а другие — одну, ни чтобы животные, лишенные легкого, не имели правой полости, ни других аналогичных с ними вопросов, но, найдя здесь какую-нибудь неосновательную, хотя и правдоподобную причину, 473. они вынуждают нас терять время для ее опровержения. В самом деле, если бы Асклепиад, кроме сильного подозрения, которое он навлек на себя, в бессилии объяснить остальные пункты таким же образом, как он удачно сделал это в одном случае, не дошел до такой глупости, чтобы был уличен в полном незнании результатов, полученных благодаря анатомическим вскрытиям, я не стал бы терять времени, стараясь его опровергнуть, но остался бы верным, как я это делал и с самого начала, своему твердо принятому решению оставлять без опровержения все ошибочные утверждения. Но в данный момент, так как некоторые защитники подобных ложных мнений гордятся тем, отчего они должны были бы краснеть, я счел нужным опровергнуть их рассуждения, чтобы еще большее число людей не поддалось обману. Опровержение, как было сказано выше, двоякое, причем одно основано на анатомии, другое — на выводах логики. Совершенно ясно, что мудрый Асклепиад не знал ни того, ни другого, что он не знал, что артерии отличаются от вен не только плотностью, но также числом и твердостью оболочек и расположением волокон. 474. Равным образом, даже в тех вопросах, которые он удачно разрешил, он обнаружил свое невежество тем, что хранил вынужденное молчание относительно всего остального. Чтобы он окончательно был изобличен, скажем ему вновь нечто из того, что открыто благодаря рассечениям. Он сам признает, что ни один эмбрион не дышит. Я же утверждаю, хотя бы он этого и не говорил, что, если взять новорожденное животное или находящееся еще в материнской утробе и вскрыть его, то увидишь, что легочные артерии имеют строение вен, а вены — артерий. Конечно, все это друг с другом не сходится. Как можно предполагать, что причиной этого изменения сосудов является дыхательное движение, утомительная деятельность артерии или умеренная работа вен, поскольку такое строение наблюдается у эмбрионов до начала дыхательного движения, утомительной деятельности артерии или умеренной работы вен, поскольку такое строение наблюдается у эмбрионов до начала дыхательного процесса? Но относительно эмбрионов мы скажем несколько дальше о том прекрасном зрелище, которое представляет основание их сердца. Ничего этого Асклепиад не знал, а если он знал, то не смог найти причины, он, который начало всех явлений сводит к атомам и к пустоте. В настоящей книге я хотел немного 475. осмеять его и показать ему, что от меня не скрылось, каким опытом и по количеству, и по качеству вскрытий он обладает и как он разбирается в следствиях и противоречиях. Я напомню ему еще о грудной клетке и сердце. Может быть, вследствие того, что головной мозг находится далеко от легкого, он забыл об этом находящемся в постоянном движении органе, но не имеющем тем не менее ни артериальных вен, ни венозных артерий. Но ведь вся грудная клетка приводится в движение значительно сильнее, чем легкое, по словам самого же Асклепиада. Если легкое подобно плавильной воронке — fornax[68] — приводится в движение струей проходящего воздуха, то грудная клетка, кроме этого движения, подвергается еще значительному расширению и сокращению. Тем не менее, она не имеет артериальных вен, равно как и венозных артерий. Я полагаю, что, согласно теории Асклепиада, следовало бы, чтобы одни, испытывающие умеренное движение, сделались бы более плотными, а другие, чрезмерно утомляемые, — более тонкими. Что сказать еще о сердце, которое, несмотря на то, что оно бьется сильнее всех остальных органов, тем не менее, имеет вены и артерии, подобные таковым во всех других 476. частях тела животного, как, например, в грудной клетке и головном мозге, как это уже сказано. Итак, все части, как те, которые утомляются чрезвычайно или умеренно, так и те, которые абсолютно бездейственны, все имеют совершенно одинаковые и вены, и артерии, потому что так лучше. Только в одном легком, тоже потому, что так лучше, форма их оболочки извращена. Таким образом, во всем наш демиург при устройстве частей преследует одну только цель: выбор лучшего. Но об Асклепиаде сказано, пожалуй, больше, чем следует.

Глава XIV

Дадим теперь объяснения, являющиеся продолжением того, о чем мы сказали раньше и что мы отложили до сих пор. Из четырех отверстий сердца три имеют по три клапана, и только четвертый — венозная артерия — два клапана. Все начинаются у самых отверстий. Но исходя из этой точки, одни проникают в желудочки сердца, прикрепляясь к ним при помощи мощных 477. связок, другие обращены к наружной стороне в том месте, где прежде всего оба сосуда выходят из сердца. У артериальной вены, питающей, как мы сказали, легкое, имеется три клапана, открывающихся к наружной стороне и называемых теми, кто тщательно занимался вскрытиями, сигмообразными вследствие их формы. У вены полой, подводящей кровь, также имеется три клапана, открывающихся внутрь, но и во много раз превосходящих предыдущие по плотности и величине. В правом желудочке нет такого третьего отверстия. В самом деле, вена, питающая нижние части грудной клетки, и та, которая окружает венцом сердце — так ее и называют венечная, — начинаются за пределами клапанов. В другом желудочке сердца есть отверстие, самое большое из всех, через которое впадает большая артерия, от которой отделяются все остальные артерии живого организма. В ней также есть три сигмообразных клапана, открывающихся кнаружи. Другое отверстие, т. е. отверстие венозной 478. артерии, распределяющейся по всему легкому, имеет два перепончатых эпифиза, открывающихся внутрь, и форму, которую ни один анатом не пытался сравнить с каким-либо известным предметом, как это было сделано для сигмообразных клапанов. Ведь название «трехстворчатые», которые им дали, относится не к форме каждого из них, а к их взаимному устройству. В самом деле, когда они соединены, то с точностью напоминают острия копий. Но это название можно отнести главным образом к трем клапанам, имеющимся в отверстии полой вены. Она плохо подошло бы к клапанам отверстия венозной артерии, которых: всего два. Несколько дальше я скажу, почему это отверстие единственное, имеющее два клапана: природа и в этом случае не проявила небрежности. Я попытаюсь сейчас изложить, что вполне основательно для сосудов, несущих кровь к сердцу, существуют большие и мощные клапаны, а для сосудов, выводящих кровь — менее сильные, а также сказать и об остальных средствах, изобретенных природой для всасывания и выталкивания веществ. Трудно, даже 479. демонстрируя самые части, ясно истолковать подобные явления. Но без наглядности это почти невозможно. Все же следует постараться дать об этих фактах, насколько возможно, ясное представление. Клапаны, открывающиеся внутрь, как мы сказали, большие и мощные, своими краями прикреплены внутри сердца и удерживаются крепкими связками; При расширении сердца каждая из этих связок, растягиваемая благодаря этому самому расширению, тянет к себе и, так сказать, опрокидывает клапан на самую массу сердца. Так как все три клапана отклонились по окружности к сердечным стенкам, отверстия сосудов открываются и сердце легко по широкому проходу всасывает материю, содержащуюся в этих сосудах. Сердце с помощью этого движения втягивает в себя и материю, и самый сосуд, который натянут и увлекается клапанами. В самом деле, невозможно, чтобы клапаны были втягиваемы сердцем, а сосуд, являющийся их продолжением, никак не реагировал бы на это притяжение. Итак, благодаря одному движению, которое 480. делает сердце, сокращаясь, клапаны, притягиваемые связками, свертываются в самой полости сердца, и когда они кругообразно откинулись назад, отверстие открывается и одновременно сосуды втягиваются клапанами в сердце; содержащаяся в них материя беспрепятственно проникает тогда в полости этого желудочка, так как ничто этому не мешает, наоборот, все причины, способные ускорить перемещение материй, содействуют этому процессу. Субстанция, меняющая место, должна быть или притягиваема или выброшена каким-либо телом или подводима. Эти три способа содействуют введению вещества, крови во время расширения сердца. Сердце всасывает эту материю, полости сердечных ушек, находящиеся спереди, проталкивают ее, а сосуды подводят. Начало движения всех этих частей исходит только от одного расширения самого сердца.

Глава XV

Ушки же, являющиеся волокнистыми и полыми наростами [эпифизами — В.T.], находящимися впереди отверстий, обычно неплотные и, следовательно, полые, но, когда сердце расширяется, они напрягаются и сокращаются, как клапаны, и тем самым 481. сжимают материю, которую они проталкивают в сердце. Так как отверстия сосудов находятся за ними и так как они сильно всасываются внутрь сердцем, они подводят материю, проталкиваемую ушками. Само сердце, одаренное всеми видами притяжения, которые можно только вообразить, быстро увлекает в глубину своих полостей вливающуюся материю, хватает ее и, так сказать, вбирает в себя. В самом деле, возьмешь ли ты для сравнения растянутые меха кузнецов, надувающиеся втянутым внутрь воздухом, ты увидишь, что та же сила находится в большей, чем где бы то ни было, степени в сердце, возьмешь ли пламя ламп, впитывающее масло, то увидишь, что и эта способность не чужда сердцу, источнику естественного тепла; или, наконец, камень Геракла[69], притягивающий железо, благодаря сродству своих свойств с этим металлом. Что может быть более подходящим для освежения сердца, чем воздух? Что более полезное для его питания, чем кровь? Мне кажется, что сердце разорвало бы один из сосудов, воспользовавшись одновременно всеми своими силами притяжения, если бы наш демиург во избежание подобного несчастья не изобрел бы в этом месте прекрасное средство, поместив извне 482. перед тем и другим из отверстий, вводящих материю, специальную полость, как бы склад (tamieion) питательных веществ, чтобы сосуду не грозила опасность быть разорванным, если сердце внезапно с силой потянет, так как узость его прохода не позволяет ему в изобилии доставлять то, чего требует сердце. Наполни воздухом сосуд и начни опорожнять его, втягивая воздух ртом через отверстие, — ты разобьешь его, если употребишь силу. Точно так же сердце, требующее быстрого наполнения своей полости, значительно большей, чем емкость двух сосудов, при сильном всасывании разорвало и разрушило бы их, если бы перед ним не была прилажена наружная полость, такая, какая существует в действительности благодаря двум ушкам. Итак, сердечные ушки не были созданы напрасно, только одно такое название дано им напрасно, так как, по-видимому, они приносят немалую пользу живым существам. В самом деле, чрезвычайно важно, чтобы никакой вред не был нанесен расходящейся по легкому артерии или полой вене. Нет сомнения, что ушки приносят живым существам самую большую пользу. Эти два сосуда, не говоря о других особенностях их строения, 483. имеют тонкие оболочки, один — потому, что он всецело является веной, другой — потому, что было лучше, как мы это доказали, чтобы легочная артерия была венозной. Но тонкий и мягкий сосуд, насколько он более легко сокращается, настолько он более подвержен разрыву при натягивании. Таким образом, два сосуда, подводящие питательные вещества к сердцу, имея тонкие и мягкие оболочки, легко разорвались бы, будучи сильно натянуты при расширении сердца, если бы природа не изобрела никакой помощи, вроде той, которая теперь имеется в виде двух полостей, ушек. Раз они были созданы, то это не только предотвращает всякую опасность для оболочек сосудов, но, кроме того, содействует быстрому наполнению сердца. В самом деле, насколько мягкие оболочки сокращаются быстрее, чем твердые, настолько, конечно, и сердце наполняется быстрее пропорционально этой скорости; но они одни, лишенные смежных полостей, были бы недостаточны, чтобы наполнить его, и в этот момент, будучи растянуты сердцем, они легко могли бы разорваться. Но при посредстве этих полостей 484. они быстро наполняют сердце, прежде чем успеют чрезвычайно натянуться, находя в своей мягкой ткани надежную защиту от повреждений. И этим доказана тебе необходимость, чтобы легочная артерия была венозной. Я полагаю, что по той же причине и оба ушка имеют тонкую и волокнистую оболочку. Эта тонкость много способствует облегчению их сокращения, а прочность их ткани, так как волокнистая ткань наиболее крепкая, — защите от поражений. Их название не обусловлено ни назначением, ни какой-либо функцией, но легким сходством, так как эти тела находятся с той и другой стороны сердца, как уши на голове живых существ. Что касается клапанов, то те, которые принадлежат сосудам, подводящим питательные вещества, должны тем более превосходить по силе и величине те, которые принадлежат сосудам, выводящим их наружу, в той же мере, как и движение при расширении требует больше силы, чем движение при сокращении. В самом деле, сердце должно употребить больше энергии для всасывания при расширении, чем для сжимания при сокращении. Но и эти три клапана, находящиеся у каждого отверстия, — 485. чтобы плотно и быстро закрывать и открывать их, — удивительно созданы природой. Если бы их было только два, то складки этих клапанов (sinus membranorum), будучи слишком большими, не были бы способны ни закрывать, ни открывать отверстия с точностью и быстротой. Если бы их было больше трех, то эти две функции, правда, выполнялись бы более точно и более быстро ввиду малых размеров складок; но в результате этих малых размеров явилась бы более легкая возможность вывертывания и их слабость. Поэтому для того, чтобы отверстия открывались и закрывались одновременно быстро, точно и плотно, было неизбежно, чтобы каждое из них имело три клапана, так как другое число не могло обеспечить все эти условия: ведь число меньше трех имело бы следствием менее точное и более медлительное выполнение функций; при большем же количестве функция протекала бы с меньшей силой. Итак, вполне разумно, что одно только отверстие венозной артерии имеет два перепончатых эпифиза — клапана. Оно одно пользовалось преимуществом неплотной закупорки, так как 486. оно одно преимущественно должно было пропускать из сердца в легкое сажные остатки, которые естественное тепло органа неизбежно содержит в себе и которые не имели другого более короткого выхода. Отсюда, очевидно, с полным основанием было сказано, что клапаны были устроены, чтобы служить одновременно крышкой для отверстий и органами проталкивания. В самом деле, оболочки сосудов, натягиваемые сердцем при помощи клапанов, как мы говорили выше, быстрее сокращаются и с большей легкостью проталкивают, когда сердце всасывает материю. Растяжение же самого сердца, притягивая за их основания клапаны, открывающиеся наружу, вывертывая их к внутренней поверхности сердца и приподнимая их, закрывает отверстия сосудов. Итак, эта способность сердца расширяться — причина многих процессов, как мы доказали это выше, содействующих всасыванию питательных веществ, — служит теперь также для закупорки отверстия артериальной вены и большой артерии. Таким образом, во всех частях сердца 487. проявляются предусмотрительность и высшее искусство.

Глава XVI

В самом деле, вся левая часть самого тела сердца очень утолщенная и очень плотная, так как она должна служить защитой полости, заключающей в себе пневму; правая часть, напротив, тонкая и мягкая, для того чтобы и та и другая соответствовала содержащимся в них веществам и чтобы сохранилось равновесие сердца. В самом деле, было лучше, чтобы пневма находилась в более плотной оболочке, а тяжесть крови, заключенной в правой полости, уравновешивала массу левой полости. Если бы природа создала полость с толстой оболочкой, и в то же время наполненную кровью, все сердце целиком было бы опрокинуто в эту сторону. Но теперь, поскольку более тяжелое тело прикрывает более легкую субстанцию, а более легкое тело — субстанцию более тяжелую, то равновесие сердца обусловливается равновесием двух частей. И поэтому, несмотря на то, что никакая связка не прикрепляет его к соседним органам, оно, тем не менее, всегда, никуда не нагибаясь 488. и не склоняясь, остается висеть в центре плотной оболочки, называемой перикардом, которая, начинаясь широкой полосой у основания сердца, постепенно сужаясь, кончается, как и само сердце, в виде вершины конуса, прикрепленного к грудной кости. Если заботиться о правильности наименования, то название «оболочка» кажется плохо выбранным: это скорее вместилище, защитная ограда сердца. Со всех сторон она отстоит от него на значительном расстоянии. Между ней и сердцем существует достаточный промежуток, чтобы оно могло спокойно расширяться. Предоставить ему еще больше места означало бы посягать на размеры грудной клетки, вынужденной приспособляться к движениям, связанным с вдохом и выдохом. Вот, без сомнения, для тебя новое замечательное творение природы. Этот перикард, как бы его ни называли: оболочкой, перепонкой, вместилищем или как-нибудь иначе — имеет форму именно того органа, который в нем заключен. Он имеет 489. надлежащую величину, чтобы не мешать грудной клетке и не стеснять сердца: первая теряет в своем объеме не больше, чем следует, а сердце не испытывает никаких препятствий при движениях. Но как можно не удивляться этой совершенной соразмерности между плотностью и силой?! Ведь перикарду приходится касаться с одной стороны костей грудной клетки, костей твердых, с другой стороны, легкого, самого мягкого из всех внутренностей. Если бы он был более твердым, чем в действительности, он рисковал бы поранить этот смятый и сжатый им орган; если бы он был мягче, то мог сам быть поврежден костями. Вследствие этого, поскольку он находится среди тел с противоположными свойствами, постольку он обладает субстанцией, средней между крайностями. Ведь поскольку эта субстанция мягче, чем кость, постольку же она тверже легкого. Поэтому близость перикарда от той и другой не причиняет никаких неудобств; его не обеспокоят кости и в свою очередь он не повреждает легкого. Поэтому перикард достоин нашего удивления. Ио об искусстве природы с еще большей очевидностью свидетельствуют отверстия сердца, 490. так как деятельность их более энергичная. Ведь почти все функции сердца выполняются при их посредстве. Поэтому вернемся к ним, чтобы уточнить, то, что в наших объяснениях было недостаточно освещено, и добавить то, что было нами не полностью сказано. Сердце, как мы уже раньше говорили и доказали, расширяясь и тем самым увлекая за собой корни клапанов, открывает устья сосудов, подводящих кровь, и закрывает устья сосудов, выводящих ее. Мы также сказали, что более легкие тела легче поддаются всасыванию, что во всех устьях имеется три клапана, что иначе обстоит дело только в отверстии венозной артерии, потому что только оно должно пропускать сгоревшие остатки, передаваемые из сердца в легкое. Может быть, отсюда кто-либо сделает заключение, что через остальные три отверстия сосудов абсолютно ничего не проходит обратно. Но это неверно. В тот момент, когда клапаны закрываются, кровь и пневма 491. неизбежно всасываются сердцем, когда же они сокращаются перед закрытием, они, закрываясь, должны отогнать их обратно. Но даже, если клапаны закрыты, то возможно, что при несколько резком движении сердца проскользнут не только частички пара и воздуха, но и крови. Что касается жесткой артерии (трахеи), мы уже доказали, что невероятно, чтобы в нее не проникло ни одной капли проглоченной жидкости; следует считать, что то же происходит и здесь: если природа сумела воспрепятствовать значительному переливанию, она не могла найти средства, чтобы полностью предупредить возможное ничтожное, просачивание. Мы доказали в другом месте, что «все во всем», как говорил Гиппократ, поэтому артерии заключают в себе жидкую чистую и нежную кровь, а вены — немного парообразного воздуха. И доказали также, что через пищевод воздух (пневма) проникает в желудок во время глотания или вдыхания; что таким образом ни одна из частей, 492. составляющих тело, не является абсолютно однородной и что все участвует во всем, но во всяком случае не в одинаковой степени: так, одни являются частями специальных органов крови или какой-либо другой питательной жидкости, а другие — органов дыхания. Точно так же, когда вскрыта грудная клетка, мы видим, как бьются обе полости сердца, а тем не менее они содержат не в одинаковой степени кровь и пневму: правая полость содержит кровь в гораздо большем количестве, а левая — пневму.

Глава XVII

Если одновременно поранить несколько главных артерий, то из них течет кровь — в этом согласны почти все. Поэтому те, которые совершенно отрицают существование крови в артериях, как Эрасистрат, все же признают, что артерии сливаются[70] с венами. Затем, хотя они считают, что все существующее было создано природой с большим искусством и что ничего не было сделано напрасно, они не понимают, что тем самым признают, что эти слияния были бесполезны. Одно то, что эти соединения сосудов не имеют цели и не приносят 493. никакой пользы живым существам, само по себе было бы делом неважным. Но более крупной ошибкой, которая может казаться серьезным заблуждением природы, было бы, если бы что-нибудь существующее оказалось не только бесполезным, но и чрезвычайно вредным; и вот это те выводы, к которым они приходят. Сам Эрасистрат старательно поучает нас, что воспаление происходит только благодаря излиянию крови из вен в артерии. Действительно, если воспаление не может произойти иначе, то живые существа не страдали бы ни плевритом, ни безумием, ни воспалением легких, если бы не существовали эти соединения сосудов; не было бы также ни воспаления глаз, ни ангины гортани (kynánche), ни воспаления языка, если бы отсутствовали эти соединения, ни, конечно, воспаления печени, желудка, селезенки и других органов. А что это значит, как не уничтожение большинства тяжелых заболеваний, если не будет этих анастомозов, которых предусмотрительная природа не наделила никакой пользой для живого существа и которые она предназначила быть только причиной возникновения смертельных 494. недугов. В самом деле, не будь анастомозов, не было бы и воспалений при ранениях, не было бы жара при полнокровии, ни воспаления печени, желудка, сердца, ни болезней каких-либо других органов, от которых люди умирают всегда очень скоро. Что же касается взглядов Эрасистрата на артерии, взглядов, противоречащих очевидности и оспаривающих ее, то, так как я выступал против них не раз и не два, а много раз, то я считал лишним вновь возвращаться к ним. Природа создала анастомозы артерий с венами не бесполезно и не напрасно, но для того, чтобы польза от дыхания и пульсации распространилась не только на сердце и артерии, но и на вены. В другом месте нами написано, какой род пользы они приносят. Этих замечаний достаточно для той цели, которую мы себе поставили в этой работе. Мы говорили не так давно о том, что не все части тела должны получать одну и ту же пищу и что это доказывает 495. пользу образования различных сосудов. Ведь, если бы для крови существовал один только вид сосудов, то все части тела питались бы одинаковой пищей. А между тем, что было бы более неразумного и глупого, чем вообразить, например, что печень, наиболее тяжелый и плотный из всех органов, требовала бы для своего питания такой же крови, как и легкое, наиболее легкий и пористый орган? Поэтому природа была совершенно права, создавая в теле живых существ не только артерии, но и вены. Вот почему печень берет питание, можно сказать, почти только из одних вен, — вен очень тонких и пористых, а легкое — из артерий. В самом деле вены, предназначенные для его питания, похожи на артерии, как мы говорили выше. Итак, следует и здесь восторгаться предусмотрительностью природы, создающей двоякого рода сосуды, ближайшие концы которых сливаются вместе, и прежде всего заставляющей полости самого сердца сообщаться между собой, что мы тоже установили в другом месте. В настоящее время 496. мы, в самом деле, не ставили себе задачей доказать, что то или иное существует в теле живых существ, но доказать, почему это существует. Так как знанию факта обязательно предшествует причина этого факта, как говорит и Аристотель, нельзя указать назначения не напомнив предварительно о функциях. Маленькие ямки, особенно заметные ближе к середине перегородки между двумя полостями сердца, были созданы ввиду того сообщения, о котором мы говорили выше[71]. Ведь, кроме указанных общих назначений, было лучше, чтобы кровь вен переходила в артерии вполне обработанной, так, чтобы вены были для артерий тем же, чем желудок для вен. Совсем не безрассудно предполагать, что жизненная пневма, если она действительно существует, есть испарение крови, при условии, чтобы кровь была чистой. Мы в другом месте подробнее рассмотрели и это предположение. Для нашей настоящей задачи достаточно указать на полезность того, что артерии содержат чистую и легкую кровь, так как она должна питать жизненную пневму. Все это является важным доказательством, что природа поступила хорошо, создав эти двоякого 497. рода сосуды, а кроме того, что артерии, предназначенные для непрерывного движения, нуждаются в известной силе и в определенной оболочке, что эта последняя не может быть одновременно и утолщенной, и тонкой; с другой стороны, если бы она была плотной, многие части тела не получили бы надлежащего питания. Итак, природа очень хорошо расположила все это в теле живых существ, в особенности в самом сердце, придумав соединить вены с артериями посредством маленьких отверстий. Таким образом, сосуд, входящий в сердце [полая вена — В.Т.], имеет больший объем, чем выходящий из него [легочная артерия — В.Т.], несмотря на то что этот последний получает кровь, уже разжиженную и, следовательно, более расширенную благодаря естественному теплу органа. Но так как большое количество крови проникает в левую полость через середину перегородки и через имеющиеся в ней отверстия, то вполне разумно, что сосуд, проникающий в легкое, менее объемист, чем сосуд, вливающий кровь в сердце. Точно так же артерия, приносящая из легкого пневму в сердце, сама значительно меньше большой артерии, от которой берут начало 498. все артерии тела, так как большая артерия забирает часть крови из правого желудочка и так как она должна была быть началом всех артерий тела живых существ. Ввиду того что субстанция (sóma) сердца плотная и густая и требует густой пищи, она питается кровью из полой вены, прежде чем проникнуть в сердце. Ведь, войдя в этот орган, она должна была стать теплой и парообразной. В силу этого во всех отношениях разумно, хотя это и кажется странным некоторым людям, что сердце доставляет питательные вещества легкому, а самому себе не доставляет. В самом деле, легкое нуждалось в жидкой и парообразной крови, а середе в таковой не нуждалось. Сердце, имеющее свое собственное движение, требует прочной, плотной и густой субстанции (sóma). Что же касается легкого, приводимого в движение грудной клеткой, то для него было лучше, чтобы оно не было ни плотным, ни тяжелым, но было легким и пористым. Так как каждый орган требует и соответствующей его устройству пищи, разумно, что сердце жаждало густой крови, а легкое — парообразной крови 499. И это — причина того, что сердце не питает само себя, но прежде чем полая вена проникнет в правый желудочек, ветвь, довольно большая, чтобы питать сердце, отделяется от нее, и, обвиваясь с наружной стороны около головки (kephalé) этого органа, распределяется по всем его частям. Наряду с этой веной вполне разумно развертывается и ответвляется артерия; это ветвь, выходящая из большой артерии, довольно значительная, чтобы освежать эту самую вену и поддерживать в наружных частях сердца надлежащую степень природного тепла. Ведь, в данном случае одного сосуда, выходящего из легкого и прикрепляющегося к сердцу, было бы недостаточно для охлаждения всего этого органа, столь плотного и толстого. Если, как мы уже доказали в нашей работе «О естественных способностях», вещества могут немного проникать через самые тела, все они, однако же, не могут продвинуться очень далеко, если им не открыт широкий проход. Вот почему на небольших расстояниях не только в сердце, но и во всем живом существе, 500. были помещены артерии и вены, которые природа никогда не создала бы, если бы она была в состоянии без широкого прохода продвигать вещества так далеко, как требуется.

Глава XVIII

Итак, артерия и вена охватывают кругом все тело сердца, но не видно, чтобы туда проникал хотя бы какой-нибудь нерв, точно так же, как и в печень, почки и селезенку. Только перикард, сердечная оболочка, как будто бы имеет ветви небольших нервов. Эти последние разделяются и несколько видимых ниточек явно врастают в самое сердце, по меньшей мере, у крупных животных. Однако же пока еще не удалось воочию увидеть, как они распределяются в самом сердце, но способ внедрения нервов и их объем совершенно такие же, как и в печени, почках и селезенке. Ведь у этих последних, как мы уже недавно сказали, видимые нервы прикрепляются к оболочкам, но точно так же невозможно видеть, как они разветвляются дальше в самой ткани органов. В предыдущей книге мы достаточно подробно говорили о распределении нервов 501. во всех органах, так что после внимательного ее прочтения окажется лишним еще раз выслушивать, почему сердцу, имеющему самостоятельное движение, требуется очень небольшое количество нервов; ведь, если мышцы — органы физической функции (physikés) — нуждаются все в крупных нервах, то сердце, которому не поручена ни одна подобная функция, нуждается в нервах, подобных нервам вышеперечисленных органов, а также легкого. Вообще все эти органы получили нервы, чтобы не быть лишенными всякой чувствительности и не уподобиться растениям. Печень и сердце специально снабжены одним нервом, так как они являются началами определенных способностей: печень — способностей души вожделеющей, а сердце — способностей души деятельной. Я говорил в своих комментариях «О догматах Гиппократа и Платона», что необходимо, чтобы начала эти взаимно повиновались друг другу, согласовались между собой, и объединялись какой-нибудь общей связью.

Глава XIX

Так как у крупных животных у основания сердца находится кость, то хорошо было бы 502. не обойти вниманием ее назначение. То, на которое указывает Аристотель, может быть разумно. Он говорит, что эта кость служит поддержкой и как бы основанием сердца и потому она присутствует у крупных животных. Совершенно очевидно, что большое сердце, подвешенное в просторной грудной клетке, естественно нуждалось в такой части. Но было бы правильным сказать, что природа везде прикрепляет начала связок к хрящу или к хрящевидной кости. Она не должна была обойти своей заботой ни сердечные связки, так как клапаны, расположенные около отверстий сосудов, принадлежат к этой категории, ни оболочки артерий, субстанция которых похожа на субстанцию связок. Напротив, она прикрепила все их сначала к этой хрящевидной кости, как мы показали это в «Руководстве к вскрытиям». Следовательно, у крупных животных существует хрящевидная кость, а у очень мелких волокнисто-хрящевое тело. Итак, каждое сердце, у всех живых существ в одном и том же месте имеет твердую 503. субстанцию, созданную ради одних и тех же назначений. Нет ничего удивительного в том, что наиболее крупное сердце нуждается в таком более твердом веществе. В самом деле, чтобы более прочно прикрепить начала связок и укрепить самое сердце в том случае, если оно большое, наиболее твердое вещество является самым подходящим для большого сердца.

Глава XX

Таковы части сердца у сформировавшихся живых существ. У тех же, которые находятся еще в материнской утробе, можно наблюдать некоторые анастомозы сердечных сосудов. Выше я обещал коснуться их, но пока еще ничего не сказал о них, полагая, что сперва следует закончить то, что я собирался сказать о сформировавшихся существах. Выполнив это, следует выполнить и обещание, начав с этого нашу беседу. Мы доказали, что легкое обладает венозными артериями и артериальными венами, как для того, чтобы питаться подходящей пищей, так и для того, чтобы иметь легко сокращающиеся артерии и 504. трудно сокращающиеся вены. По поводу клапанов, находящихся у каждого отверстия сердца, было указано, что те, которые открываются изнутри кнаружи, имеют целью предотвратить возвращение питательных веществ, а те, которые обращены снаружи во внутрь, созданы не только для этого назначения, но также для того, чтобы быть органами продвижения. Все эти мероприятия, так хорошо приспособленные к сформировавшимся созданиям, казалось, мало подходят к тем, кто еще находится в утробе матери. И вот наши противники, считающие, что природа ни в чем не проявила искусства, хватаются именно за эту подробность и используют ее как оружие, с помощью которого они надеются опровергнуть полностью наши взгляды. Они говорят, что в эмбриональном состоянии пневма направляется не из легкого в сердце, но из сердца в легкое. В самом деле, так как это живое существо еще не дышит ртом, а пищей и воздухом его снабжает матка посредством пупочных сосудов, то вероятно, что пневма идет не из сердца в главную артерию — аорту, находящуюся у позвоночника, но из этой артерии в сердце, и что он отсюда передается в легкое, 505. а не из легкого в сердце. Ведь, говорят они, если перепончатый клапан, находящийся около отверстия большой артерии, расположен таким образом, что ничто или почти ничто не проходит через него обратно в сердце и что также, с другой стороны, через отверстие венозной артерии из сердца в легкое проникает лишь очень мало материи, то ясно, что ни сердце, ни легкое не получат воздуха. Они также полагают, что то, что говорится о сосудах легкого, не что иное, как болтовня и ложь. Они говорят, что эти сосуды имеют одинаковое строение, безразлично, находятся ли живые существа еще в утробе или уже родились на свет, хотя в первом случае они еще не дышат ртом. Они добавляют, что рассуждение, объясняющее полезность замены, происшедшей в этих сосудах, основывалось на том, что живые существа уже дышали ртом. Отсюда, по их мнению, вытекает, что природа не проявила предусмотрительности при создании живых существ и что наши утверждения по этому поводу, хотя и правдоподобны, но не обоснованы. Этих людей, нападающих на нас и на природу, следует отчасти простить, отчасти порицать. Простить их за то, что они не хитрят, 506. не ошибаются в рассуждениях, поскольку это только рассуждение, как это часто с ними случается. Порицать за их безразличное отношение к анатомии, так как незнание этой науки придает им смелость выдвигать подобные чрезвычайно ошибочные мнения. Они поступают так же, как человек, который, считая своих ослов, забывал того, на котором он сидел и обвинял своих соседей в краже, или как тот, который требовал то, что держал в руке. Присутствуя однажды при таком зрелище, я много смеялся, видя человека, полного тревоги. Он производил беспорядок и ставил весь дом вверх дном, ища золотые монеты, которые он сам держал в другой руке, завернутые в кусок папируса. Слыша такие преувеличенные крики, человек спокойный, по моему мнению, не теряя лишних слов, указал бы одному на осла, на котором тот сидел, а другого заставил бы правой рукой дотронуться до левой. Я думаю, что поступлю также по отношению к моим противникам: если у них есть глаза, я им покажу ветвь большой 507. артерии и отверстие полой вены, идущей к легкому у находящихся еще в утробе. Если они слепые, я вложу им в руки и заставлю их осязать сосуды. Ведь они далеко не маленькие и расположены не случайно; и тот, и другой очень широки и представляют изнутри значительный канал, существование которого, может быть, засвидетельствовано не только тем, у кого есть глаза, но и тем, кто обладает чувством осязания, если только они захотят заняться вскрытием. Конечно, уже эти болтуны больше, чем природа, заслуживают порицания за леность. В самом деле, природа не проявила ни лени, ни непредусмотрительности. Она заранее уже рассудила, что легкое зародыша, легкое, еще заключенное в утробе, начинающее формироваться, неподвижное, не требует той же структуры, как законченное легкое, одаренное движением. Поэтому она слила большой, плотный и крепкий сосуд с большой артерией, а сосуд слабый, тонкий и пористый — с полой веной. Но эти люди — совершенные невежды, равнодушны к истории творений природы. Ведь стоит только увидеть 508. эти создания природы, чтобы тотчас прийти в восхищение от проявленного искусства. Кто, в самом деле, познакомившись с их рассуждениями, направленными против природы, и видя, какие нелепости предотвращены незначительным, изобретенным природой, способом, не будет восторгаться ее мастерством? Эти кричат, что легкому наносится большой вред, как в том случае, если еще в утробе оно дышит так же, как при вполне развившемся состоянии, так и в том случае, если, будучи совершенно законченным, оно дышит как в утробе. Ведь легкому, которое дышит и способно двигаться, говорят они, нужна другая организация, чем легкому, находящемуся в состоянии покоя. Но природа без шума и крика, одними своими делами доказывает свою справедливость. Мы знаем, что ею восхищаются, даже когда об этом только рассказывают; но восторг бывает меньше, когда только слышишь, но не видишь. Поэтому следует эти и другие факты, о которых только рассказывают, исследовать воочию.

Глава XXI

Итак, природа организовала части легкого одинаково справедливо, как в плоде, 509. так и в дышащем живом существе. Я скажу также, каким образом она с равным мастерством установила равновесие частей сердца. В самом деле, сливая большую артерию с толстым и плотным сосудом легкого, а полую вену — с тонким и пористым сосудом, она, как мы уже сказали, дала легкому необходимую долю двух субстанций [кровь и пневма — В.Т.] и тем не менее она все же освободила сердце от его зависимости по отношению к легкому. Поэтому не приходится больше удивляться, если, не направляя в легкое ни крови, ни пневмы и не снабжая ими артерии всего живого организма, как у закончивших развитие живых существ, сердце плода требует для своего собственного существования лишь очень незначительное количество пневмы. И эту пневму, как я полагаю, оно могло получать из большой артерии, так как перепончатые клапаны, как мы указали раньше, были изобретены не для того, чтобы абсолютна ничего не проникало в сердце, но чтобы вещество вливалось в нега ни в слишком большом количестве, ни слишком быстро. Сердце могла получать даже из легкого кровь, смешанную с пневмой 510. через отверстие, в которое единственно, как мы указывали, врастают только два клапана, открывающиеся внутрь. В самом деле, этот сосуд у внутриутробного плода получает кровь из полой вены через соустье значительных размеров[72].

Перед тем мы доказали, что у вполне развитых животных кровь течет из органов, являющихся у них органами кровеносными, а у плода — дыхательными органами через многочисленные отверстия (anastomósis) столь мелкие, что они ускользают от глаза; но у тех, которые находятся во чреве, кровь легче захватывает пневму. Вот и это явление у эмбрионов надо прибавить как немаловажное доказательство того, что оба вида сосудов сливаются и что вены содержат также частички пневмы. В самом деле, когда живое существо еще не родилось и ты вскроешь живот, а затем матку матери, следуя указанному в «Руководстве к вскрытиям» методу, и перевяжешь пупочные артерии, то все сосуды перестанут пульсировать, тогда как артерии зародыша 511. будут еще биться. Но если ты перевяжешь и пупочные вены, артерии эмбриона перестанут пульсировать. Это свидетельствует о том, что сила, заставляющая артерии ворсистой околоплодной оболочки биться, исходит от сердца плода и что благодаря слиянию с венами в артериях имеется пневма, при помощи которой естественное тепло может сохраняться в течение некоторого времени. Поэтому возможно, что по отношению к сердцу сосуд, содержащий кровь, сохраняет природное тепло левой полости, тепло, которое, как мы доказали, обусловливает у живых существ дыхание и пульс. Все это ясно доказывает, что природа устроила все весьма предусмотрительно, что истина всегда согласуется сама с собой и что утверждения Эрасистрата о совершенном отсутствии смешения материй не согласуются ни с фактами, ни сами с собой. Ведь из только что сказанного следует, что, во-первых, артерии не потому наполняются пневмой, 512. истекающей из сердца, что они от этого расширяются, во-вторых, при каждом расширении сердца они нечто извлекают и из вен, в-третьих, у зародышей необходимо, так как венозная артерия получает кровь от полой вены, чтобы кровь, разумеется в момент расширения сердца, всасывалась им не в малом количестве в левый желудочек, причем эпифиз клапанов не мешал ей в этом: ведь ясно, что эти клапаны созданы для движения извне во внутрь. Таким образом, очевидно, что не только у вполне сложившихся людей, но и у зародышей сердце сообщает артериям их движущую силу, которая не раздувает и не наполняет их, как какие-то кожаные мехи. Ведь и в другом месте доказано, что у артерии происходит расширение не потому, что они наполняются, напротив, они наполняются потому, что расширяются. Полагаю, что и из того, что сказано, ясно, что это так. Если артерии расширяются подобно мехам не потому, что наполняются, но наполняются потому, что они раздуваются подобно кузнечным мехам, они обязательно должны всосать некоторые частички из вен, потому что анастомозы между венами и артериями допускаются даже самим 513. Эрасистратом. То, что я здесь говорю и что является, на мой взгляд, фактом, очевидным для всех, я доказал в другом месте. Поэтому бесполезно дольше распространяться об этом, но, полагая, что анастомозы сердечных сосудов, о которых мы сказали раньше, были созданы для перечисленных выше назначений, мы найдем немалые подтверждения этому в данных нами в другом месте объяснениях. Если назначения многих частей были необъяснимы для Эрасистрата, то так случилось, думаю я, и с этими. В самом деле, независимо от того, существуют ли эти анастомозы или нет, ему трудно дать в этом отчет, ведь, если они существуют, то вещества неизбежно смешиваются в правом желудочке сердца, если они не существуют, то трудно объяснить, каким путем сердце будет получать пневму и в особенности, каким наиболее справедливым образом можно было бы подчинить легкое одному и тому же режиму у взрослых и у плода. Но по справедливости, ни эта часть тела, ни остальные не представляют неразрешимых проблем. Все ясно, легко объяснимо, согласовано, если 514. при исследовании функций с самого начала не исходить из ложного принципа. Но подробное изложение этого вопроса будет более уместно в другом месте. Природа, которая с возрастом высушивает и превращает вену как бы в тетиву, идущую от пупа к печени и артерии, направляющиеся к позвоночнику; она заставляет таким же образом исчезнуть у родившихся живых существ вышеназванные анастомозы сердечных сосудов. И это, как мне кажется, достойно наибольшего удивления. Природа даже не терпит существования этих частей, лишенных всякого назначения для созданий, не находящихся более в утробе. Природа, наделяющая более сложной частью эмбрионы, чем взрослых, мне кажется более величественной тогда, когда созданное ею она сама уничтожает, когда оно становится бесполезным. Впрочем, части, различающиеся у плода и у взрослых, будут описаны нами при рассмотрении назначения частей, находящихся в матке, а именно после того, как мы закончим настоящее изложение. Мы бы здесь даже не упомянули об этом, если бы не подверглись нападкам наши объяснения, 515. касающиеся клапанов сердца и изменения легочных сосудов. Возвращаясь к нашему вопросу, я закончу его объяснение. Мне кажется, что мне ничего не остается дополнить по отношению к сердцу. Но легкое и грудная клетка требуют еще многого. Мы сделаем это в следующей книге, добавив, что касается легкого, объяснения, относящиеся к гортани, расположенной у верхнего края трахеи.

Глава I

516. Легкое, как мы сказали выше, является органом дыхания и голоса. Почему же оно состоит из столь многочисленных частей, и они таковы, какими мы их видим? Почему было лучше, чтобы их было ни больше, ни меньше и чтобы они не отличались от фактически существующих теперь ни размером, ни формой, ни плотностью, ни очертаниями? Все это мы изложим в настоящей книге, начиная, естественно, с описания 517. частей легкого. Всякому понятно, что их следует рассматривать, вскрывая живые существа, и не думать, что какое-либо объяснение на словах может дать такое же представление о всех особенностях легкого, как свидетельства органов чувств. Тем не менее не следует отказываться от устного описания его строения, чтобы напомнить его тем, кто раньше занимался вскрытием, и дать предварительные объяснения тем, кто абсолютно с ним незнаком.

Глава II

Легкое, как и печень, представляет собой сплетение очень многочисленных сосудов, промежутки которых заполнены мягкой, как пух, тканью. Из всех сосудов один начинается из левого желудочка сердца, другой — из правого, третий — из глотки (pharynx). По пути все эти сосуды разделяются одинаковым образом, сперва — на две ветви, потому что одна часть легкого находится с правой стороны тела, а другая — с левой, причем эти части разделены толстыми перепонками [средостением — В.Т.]. Затем каждая из этих ветвей в свою очередь делится на две другие ветви, потому что в каждой части легкого существует две 518. доли. Таким образом, все эти четыре ветви каждого из вышеназванных сосудов, многообразно разветвляясь, распределяются в четырех долях легкого. Пятая маленькая доля, расположенная справа, в полости грудной клетки, доля, служащая, как мы сказали, опорой и как бы подушкой для полой вены, получает от сосудов, расходящихся в большой доле, с которой она связана, маленькие ответвления, которыми сплошь пронизана ее ткань. Все доли покрыты тонкой перепонкой [серозным покровом плевры — В.Т.], получающей несколько небольших разветвлений нерва, спускающегося вдоль пищевода к желудку. Такова природа легкого. Когда же мы говорили о правом желудочке сердца, мы ясно доказали, что было лучше, чтобы легочная вена была артериальной, а легочная артерия — венозной.

Глава III

Почему природа к этим двум сосудам добавила третий, идущий от гортани (járynx), который одни называют трахеей, а другие — бронхом. Об этом мы и собираемся сейчас рассказать, 519. но предварительно опишем всю структуру легкого, чтобы сделать более понятным наше объяснение. Существует в теле животного простая несложная часть, о которой мы уже раньше упоминали в книге «О руке». Она более твердая, чем все остальные части и мягче одной только кости, и почти все врачи называют ее хрящом. Природа, употребив большое количество этого хрящевого вещества для построения трахеи, полностью выгнула его и придала ему форму точной окружности круга. Наружная поверхность, которую мы осязаем, выпуклая, внутренняя вогнутая. Затем, накладывая эти кольца одно на другое по длине шеи и заполнив, таким образом, весь промежуток между гортанью и легким, она связала эти кольца крепкими перепончатыми связками, совершенно похожими на те, которые связывают кольца дровосека[73]. Часть трахеи, которая должна была касаться пищевода, лежащего под ней [т. е. сзади — В.Т.], не состоит больше из хрящей [она волокнисто-перепончатая — В.Т.]. Кольцо не сплошное и каждый хрящ напоминает очертание буквы сигмы. Вот почему, 520. думаю я, некоторые называют их сигмообразными. Эти связки, отличные от хрящей, круглые связки, и сами хрящи все одинаково покрыты изнутри другой оболочкой; она — округлая и как бы покрывает их все наподобие смазки. Эта плотная и толстая оболочка, имеющая прямые продольные волокна, является продолжением той (помнится, я и раньше говорил об этом), которая выстилает весь рот, весь пищевод изнутри и весь кишечный канал. Все части с внешней стороны окружены оболочкой, служащей как бы одеянием и покрышкой для всей трахеи. Такова природа шейной трахеи, посредством которой живые существа вдыхают, затем выдыхают, издают звуки и дуют. Как только она перешла за ключицы и вошла в полость грудной клетки, она разделяется и направляется во все части легкого, распределяясь по всем долям вместе с сосудами, идущими из сердца. Тем не менее, она не теряет своей первоначальной природы, которую она имела наверху, и нисколько не видоизменяется ни в одной из своих ветвей; 521. но эти ветви все одинаково состоят из многочисленных сигмовидных хрящей, соединенных друг с другом связками, вплоть до последних долей легкого. Это — единственный сосуд в легком, совершенно лишенный крови. Эрасистрат и другую гладкую артерию считает подобной этой, но он не прав, как мы часто на это указывали. В самом деле, она содержит немалое количество парообразной легкой и чистой крови. Трахея же абсолютно лишена крови, во всяком случае, при нормальном состоянии. Если случается разрыв, анастомоз или излияние какого-либо сосуда в легкое, тогда и в эту артерию проникает некоторое количество крови, затрудняющее дыхание, загораживая пути для проникновения воздуха; в таком случае животное кашляет и кровь поступает в рот через глотку (phárynx).

Глава IV

Почему природа, вместо того чтобы сделать эту артерию всецело хрящевидной или перепончатой, попеременно поместила один хрящ и одну перепонку и почему эти 522. самые хрящи вместо того, чтобы быть сплошными кольцами, лишены каждый небольшого сегмента, это я сейчас объясню. Прежде всего я скажу, что орган голоса непременно требовал именно хрящей. В своем труде «О голосе» я доказал, что не всякий удар воздуха способен вызвать звук, но что необходимо известное соотношение между субстанцией ударяемого тела и силой, с которой в течение известного промежутка воздух мог бы сопротивляться и не был бы отброшен, побежденный при первом столкновении. Хрящ у живых существ имеет это необходимое соотношение: более мягкие, чем он, тела за недостатком силы ударяют по воздуху нечувствительным образом; тела же, более твердые, отбрасывают воздух так сильно, что он встречает удар, как бы не ожидая и не сопротивляясь, а ускользая и рассеиваясь, создает впечатление, что он не столько получил удар, сколько разошелся. Здесь не следует ожидать наглядных доказательств всего этого, как и какой-либо иной функции. Описав каждую из 523. функций отдельно, мы обращаемся теперь к последнему описанию назначения частей, что требует, как мы это установили с самого начала, предварительного знакомства со всеми функциями. Хрящевой остов трахеи является преимущественно органом самого голоса. Она состояла бы из сплошного хряща, нисколько не нуждаясь ни в связках, ни в оболочке, если бы не испытывала никаких колебаний, когда живое существо вдыхает, выдувает или издает звук. Но теперь, так как все эти функции требуют попеременного удлинения и суживания, а затем укорачивания, в силу необходимости она не должна была состоять только из хрящевых веществ, неспособных ни расширяться, ни сокращаться, но получила еще перепончатое вещество, чтобы свободно приспособляться к вышеназванным движениям. На самом деле, при вдохе вся грудная клетка расширяется; мы уже говорили об этом в наших толкованиях о движении этого органа; затем, чтобы заполнить все оставленное пустым пространство, она растягивает во всех направлениях легкое; в это время перепончатые части трахеи свободно растягиваются и в ширину, и в длину, 524. в ширину — те, которые занимают пространство, оставленное между концами сигмовидных хрящей, в длину — те, которые соединяют самые хрящи. Ты можешь наглядно наблюдать это явление, на уже мертвом животном, вдувая через трахею воздух в легкое, а затем сжимая его и опорожняя. Ведь можно видеть, как соединяющие хрящи связки, в то время как вдутый воздух наполнил все легкое, растягиваются и отодвигают хрящи друг от друга настолько, насколько их природа позволяет им растягиваться; наоборот, когда воздух выброшен, они ослабевают, сокращаются, складываются вместе и позволяют хрящам взаимно касаться друг друга. Связки, занимающие промежуток между краями сигмовидных хрящей, расширяются, натягиваясь благодаря вдуванию воздуха, и становятся выпуклыми с наружной стороны; при выходе воздуха они ослабевают и спадаются внутрь. Отсюда ясно вытекает, что попеременные удлинения и сокращения трахеи вызываются частями соединяющими хрящи, и что расширения и ослабления зависят 525. от связок, дополняющих сигмовидное кольцо каждого хряща.

Глава V

Итак, легкое располагает всем, чтобы быть одновременно органом голоса и органом дыхания благодаря трахее, которая состоит из хрящей как органов звука и соединяющих эти хрящи связок как органов дыхания. Лучшим доказательством того, что хрящевой остов является главным органом голоса, пусть послужит для тебя гортань. Так называется орган (lárynx), соединяющий трахею с глоткой (phárynx), он располагается в области шеи, твердый на ощупь, и поднимается при глотании. Что гортань является первым и главнейшим органом голоса, это мы доказали в нашей работе «О возникновении голоса». Что она целиком хрящевидная, не требует доказательства: это очевидный факт. В этой работе мы также установили, что эта трахея возбуждает и подготавливает голос в гортани и что в тот момент, 526. когда он уже возник, он усиливается благодаря небному своду, находящемуся спереди, чтобы отражать звук как некий «эхейнон»[74], и язычку, исполняющему роль плектра[75]. Кроме того, мы доказали, что голос рождается не только вследствие простого выдоха, но что выдувание является основной сущностью его возникновения, что существует разница между выдуванием и выдохом и в чем состоит эта разница; показали как производится выдувание мышцами грудной клетки, а равным образом, как оно происходит и как возникает голос. В данный момент, как я уже сказал, моей целью не является доказательство какого-либо из этих фактов. Исходя из того, что это существует в действительности, я хочу доказать, что было невозможно дать лучшее строение части, являющейся одновременно и органом дыхания, и органом голоса. Настоящее рассмотрение назначения частей, естественно, будет свидетельствовать о том, что мы предварительно хорошо описали их функции. Итак, мы установили в предшествующих наших работах, что голос подготовляется трахеей в гортани, но что звук еще тут не закончен. Так вот, говоря, что хрящевидная часть трахеи подготовляет голос, мы дали новое доказательство правильности наших взглядов, касающихся, 527. с одной стороны, гортани, рассматриваемой нами, как главный орган голоса, а с другой стороны, трахеи, хрящевидная часть которой является органом голоса, а другая — органом дыхания. Очевидно, было невозможно, чтобы орган, устроенный иначе, чем трахея, лучше выполнял эту двойную функцию, чем он делает это теперь. На самом деле, она должна была обязательно состоять из частей неподвижных и частей подвижных, так как в качестве органа голоса она не могла ни расширяться, ни сокращаться. Для выполнения этой функции ей требовалась большая неподвижность, чтобы она не испытывала поочередно эту перемену состояния; с другой стороны, в качестве органа дыхания она не могла быть достаточно твердой, с тем чтобы модулировать звук, так как главной его функцией было движение. Но так как теперь подвижные части чередуются с частями неподвижными, то голос производится неподвижными частями, а дыхание — подвижными. Более того, неподвижные части, увлекаемые движением подвижных частей, двигаются вместе с ними: это последствие их соединения. Итак, ввиду того что эта трахея является 528. специальной (idios) частью легкого, она отсутствует у рыб, как и само легкое, так как, живя в воде, эти животные не нуждаются в голосе. Для охлаждения теплой крови сердца, — ведь рыбам необходимо дышать только ради этого, — природа создала жабры. Мы уже раньше сказали несколько слов об их строении, и мы еще поговорим об этом более специально и подробно в нашей работе «Об анатомии всех живых существ». Теперь же, доказав, что все, что мы сказали в этом труде о назначении частей, правильно и что другие работы о функциях согласуются друг с другом, мы приступим к описанию других частей легкого.

Глава VI

Мы сказали, что органом голоса является хрящевой остов, а органом дыхания — перепончатые связки, что трахея, будучи одновременно и орудием дыхания и голоса, — что вытекает из соединения этих частей, — не могла иметь более совершенной структуры, так как 529. ни одна более твердая или более мягкая ткань не породила бы лучше звука. Если бы эти части были скреплены иначе, чем в действительности, они не лучше выполняли бы движения в ширину и в длину, расширяясь при вдохе и сокращаясь при выдохе. Разрушив, предположим, любую из частей, ты одновременно с этим нарушишь и всю деятельность. Если устранить хрящи, исчезнет и голос, так как ткань перепонок, оболочек и всех подобных мягких тканей похожа на мокрый канат, неспособный производить звук. Если, предположительно, устранишь связки, то уничтожишь дыхание, поручая его неподвижным органам. Если отнимешь некоторые из этих частей, сохраняя остальные, действие потеряет в силе столько, сколько придавали ему изъятые части. Ведь, если разрушишь связки, соединяющие друг с другом кольца, трахея теряет способность удлиняться, а если ее лишить связки, наполняющей пустое пространство, оставленное несплошным кольцом сигмообразных хрящей, то она теряет способность расширяться.

Глава VII

Неужели природа, создавая произведения высшего 530. искусства, небрежно отнеслась к взаимному положению различных составных частей, поместив с наружной стороны закругленную часть хрящей, а с внутренней, чтобы сомкнуть кольца, остальные связки, дополняющие остаток окружности? Скорее, не есть ли это доказательство все того же мастерства, что она поместила сзади в том месте, где трахея должна была касаться пищевода, связку, соединяющую хрящи, а спереди закрепила хрящевой остов как средство защиты в случае столкновения с внешними телами, для того, чтобы пищевод не был сжат твердыми хрящами, а трахея при столкновении своих более мягких частей с внешними телами не была подвержена повреждениям. Действительно, так как твердые части находятся с передней стороны шеи, а мягкие части соприкасаются с пищеводом, — природа дала каждому органу замечательную защиту против ранений: пищевод не мог быть поранен трахеей, а трахея — внешними телами. Является ли это единственным преимуществом, которое природа извлекла для живых существ из положения хрящей трахеи? Или может быть, это 531. дает более значительную выгоду при глотании пищи и жидкостей, принимаемых сразу в больших количествах? Мне кажется, что она опять с большим мастерством подготовила и это. Если бы все хрящи были сплошными кольцами, то они не только сжимали бы пищевод, надавливая на его выпуклость, но значительно сузили бы проход при глотании пищи очень большого объема. При настоящем положении в таких случаях находящаяся в этом месте оболочка трахеи, оттесняемая поглощаемой пищей и подаваясь в оставленное хрящами свободное пространство, позволяет пищеводу предоставить для прохода пищи всю свою емкость. В таком случае выпуклая часть хрящей, препятствуя растяжению пищевода, перегородила бы большую часть его ширины и тем самым сузила бы проход для пищи. Если можно было бы одновременно глотать и дышать, то это не только не принесло бы нам никакой пользы, но и сильно повредило бы, потому что выпуклость пищевода, захватывая часть ширины трахеи 532. в той же мере сузила бы проход для воздуха. Но теперь, так как акт дыхания происходит в одно время, а акт глотания — в другое, то трахея и пищевод взаимно уступают друг другу пространство, занимаемое их каналом, так что в короткое время через каждый из этих проходов проходит большее количество вещества. Кроме того, округлая форма проходов была прекрасно устроена для того, чтобы возможно большее количество вещества проходило по возможно меньшему каналу и для того, чтобы эти проходы были наименее подвержены повреждениям. Ведь мы уже раньше показали, что эта фигура наименее доступна повреждениям и что она самая большая из всех тех, которые имеют одинаковый периметр. Если это так, то наибольшее количество вещества легче всего пройдет по наименьшим по объему органам. Кроме того, как не восхищаться тем, что одна общая оболочка соединяет друг с другом трахею и пищевод, а эти два канала соединяются с полостью рта? В самом деле, мы показали, что эта оболочка немало содействует глотанию в пищеводе, и что в трахее она изнутри выстилает хрящи и приподнимает их вместе с гортанью к глотке, когда 533. животное глотает. Здесь происходит совершенно то же, что в машине, называемой журавлем; почему было лучше, чтобы хрящи были выстланы подобной оболочкой? Потому, что нередко сюда должна была попадать и из головы недоброкачественная жидкость, потому, что во время заглатывания туда часто могли попадать отдельные капли жидкости, иногда даже частички пищи, что вдох иногда втягивал едкий воздух, содержащий частицы сажи, золы, угля или каких-либо других ядовитых веществ, что во время кашля часто отхаркивают едкий и вредный гной или какую-либо другую влагу — желтую или черную желчь или соленую слизь, уже испортившиеся, — вещества, неизбежно раздражающие, разъедающие и изъязвляющие хрящи. Врачи же тебе скажут, если ты сам не занимаешься медициной, что заболевания хрящей или совсем неизлечимы, или с трудом поддаются лечению. Тебе не понадобятся их наставления по этому поводу, 534. если ты знаешь это по опыту. Что же касается оболочки, выстилающей хрящи трахеи, то ее очень легко излечить и всякая зарождающаяся там болезнь легко проходит, если только часть этой оболочки, разъеденной значительной гнилью, полностью не обнажила хряща. В этом случае уже нелегко излечить подобное заболевание не из-за оболочки, но потому, что болезнь дошла до хряща. Это редкое явление сделалось бы частым, если бы, конечно, хрящ с самого начала был обнажен. Но почему эта оболочка одновременно и тонкая, и плотная, и умеренно сухая? Или потому, что будучи более толстой, чем в действительности, она не только не оказала бы никаких услуг, но значительно сократила бы емкость трахеи? Пористая не помешала бы протекающей по ее поверхности влаге проникать в лежащие ниже хрящи, но сама, легко увлажняясь, сделала бы голос хриплым. По этой же причине она умеренно сухая, ведь сухие тела лучше звучат, чем влажные, так же как совершенно 535. сухие тела делают звук менее чистым, чем тела умеренно сухие. При всяком сильном жаре, когда части, составляющие глотку и трахею, сильно пересохли, получаются звуки, называемые Гиппократом «резкими». Это имеет место у животных с очень длинной шеей и сухими хрящами, как у журавлей. Так, Гомер написал по поводу этих птиц: «С резким криком летят над потоками волн Океана»[76]. Также сухой инструмент издает подобного рода плохие звуки. При катарах и насморках голос становится хриплым вследствие избыточной влажности. Предвидя все это, наш демиург дал умеренную сухость оболочке, лежащей под хрящами, избегая как той, так и другой крайности. Такова природа легочной артерии, состоящей из бронхов. Врачи обычно так (brónchia) называли ее хрящи, подобно тому, как они называют бронхом (brónchon) всю трахею и ее верхний конец, 536. называемый также гортанью. Несколько далее мы скажем о строении этих органов.

Глава VIII

Тем, кто поверхностно исследует подобные вопросы, может казаться, после всего сказанного нами, что легкое имеет все, что ему нужно благодаря одному органу, а именно трахее, при помощи которой оно способно издавать звуки, выдувать, выдыхать воздух и вдыхать его. Но если ты обратишь внимание на то, что этот орган не имеет достаточно крови для питания, прежде чем к нему не будут присоединены некоторые вены, и что сердце не извлекает никакой пользы из дыхания, прежде чем оно не будет соединено с ним другой артерией, то ты поймешь, что природа соединила и сплела с трахеей другой вид сосудов двоякого рода[77], ты узнаешь также, что подвешенный сосуд не может, не подвергаясь опасности оставаться разделенным, если своего рода мягкое и губчатое вещество не помещено в промежутках раздвоения, чтобы наподобие подушки заполнить пустоту, существующую между всеми сосудами, и служить опорой и защитой их слабости 537. Ты увидишь также, что ткань легкого создана разумно и предусмотрительно. Эта ткань приносит еще другую немалую пользу, о которой мы скажем несколько далее. Что гладкие артерии, которые должны соединить с сердцем трахею, содержат, как мы уже не раз доказывали, легкую, чистую и наполненную испарением (atmódes) кровь и не являются органом только дыхания, то и настоящая книга представит тому веские доказательства. В самом деле, если эти артерии совершенно лишены крови, как и трахея — таково предположение Эрасистрата[78], — то почему эта трахея не оканчивается непосредственно у сердца? Почему также в трахею внедряются небольшие венозные веточки, тогда как они не внедряются в гладкие артерии? Ведь, таким образом, природа, ничего не делающая бесполезно, как то признает сам Эрасистрат, создала бы без всякой цели не только гладкие легочные артерии, но также вены: первые (артерии), потому, что сердце, имея возможность непосредственно соединиться с трахеей, не нуждалось бы в гладких артериях; а вторые (вены) потому, что, согласно с его взглядами, оболочка трахеи и вообще 538. артерий всех частей тела, представляя собой ткань, состоящую из вен, артерий и нервов, каждая как таковая, питается содержащейся в ней веной — веной простой и признаваемой только мысленно — и не нуждается в присоединении большой и сложной вены. Итак, если левый желудочек содержит только пневму, подобно трахее, если по этой причине гладкие артерии бесполезны для легкого и если ни одна артерия не имеет необходимости получать свое питание из вены, то было бы разумно, чтобы легкое состояло из одной только трахеи. Ведь, не говоря уже о других доводах, тот, кто пожелал бы защищать Эрасистрата, проявил бы свою неосновательность, говоря, что трахея, будучи составлена из хрящей, не может соединяться с сердцем[79]. В самом деле, как кольца трахеи связаны друг с другом перепончатыми телами, так они могли бы быть соединены с сердцем таким же способом. Почему же артерии в легком не однородны? Больше того, зачем нужны ему вены? Эрасистрат не сумел бы ответить на эти вопросы. Также не может он объяснить, почему оболочка артерии 539. подобна венам, а оболочка вен — артериям. Для нас же это вполне понятно. Рассуждения о назначении явно свидетельствуют в пользу наших наглядных учений о функциях. Так как все остальные артерии животного организма, так же как левый желудочек сердца, содержат в себе кровь и что только бронхи, лишенные крови, были прикреплены к сердцу с помощью гладких артерий, природа, не делающая ничего неразумного, неизбежно должна была так соразмерить отверстия бронхов, чтобы они пропускали только пар и воздух, а для крови и для всякого столь же густого вещества были бы непроходимыми. Если при случайном раскрытии изменяется надлежащий внутренний диаметр канала, часть крови из гладких артерий просачивается через трахею, бронхи и тотчас же вызывает кашель и отхаркивание кровью. При нормальном состоянии количество воздуха, поступающего из трахеи в гладкие артерии, очень незначительно, ткань легкого редкая и наполнена воздухом, тем самым свидетельствуя, что легкое было, очевидно, предназначено для переработки воздуха, подобно тому, как печень 540. — для переработки пищи. Ведь вполне естественно, что внешний воздух не сразу и не тотчас же служит для питания заключенной в теле живого существа пневмы, но постепенно изменяясь, как и питательные вещества, он со временем приобретает качества, свойственные внутреннему воздуху, и что первоначальным органом этого превращения является легочная ткань, точно так же, как ткань печени, как мы об этом уже говорили, является началом видоизменения питательных веществ крови. Эрасистрат и там, где следовало бы отметить свойственные или несвойственные пневме качества, указывает, не знаю для чего, на ее легкость или густоту, объясняя этим смерть тех, кто погибает или в Хароновых пещерах, или в домах, покрытых свежим слоем извести, или от угольной пыли и тому подобных материй, так как, по его словам, воздух, вдыхаемый при таких обстоятельствах, не может пребывать в теле вследствие своей разреженности[80]. Лучше было бы предположить, что если в отношении к питательным веществам существует известное качество, полезное в сухих и свежих овощах, хлебе и других аналогичных продуктах, и вредное 541. в кантариде[81], морском зайце и других подобных животных, то существует также качество воздуха, приспособленное и благоприятное тому, который заключен в живом существе и другое — неблагоприятное и вредное. Если бы Эрасистрат раз навсегда понял эту мысль, он не решился бы сказать, что угольная пыль легче чистого воздуха, когда, по мнению всех, она, очевидно, тяжелее, но, думаю я, он поискал бы те части, которые предназначены природой для его переработки и поистине было бы крайне смешно, если человек не сумел ничего сказать о возникновении крови и других соков (chymós), требовать от него, чтобы он простирал свои физиологические исследования до познания видоизменения и переработки крови. Но по этому вопросу мы более подробно в другом месте высказались против Эрасистрата. Впрочем, воздух, втянутый трахеей и бронхами извне, подвергается в ткани легкого первой переработке, затем второй — в сердце и в артериях, особенно в сетчатом сплетении, и, наконец, наиболее полной в полостях мозга, 542. где он окончательно становится пневмой. Полезна ли эта психическая пневма? И почему, вполне признавая, что мы еще совершенно точно не знаем ее, мы все-таки решаемся называть ее так? Но здесь не место обсуждать этот вопрос. Во-первых, мы напомним, что легочная ткань заполняет пространство между разветвлениями сосудов и что она в то же время перерабатывает поступивший наружный воздух. Мы повторим по поводу вен, внедряющихся в трахею, о которой мы недавно говорили, что эта артерия, будучи совершенно лишена крови, обязательно должна иметь внедряющиеся в нее вены, идущие из внешних частей. Во-вторых, если бы природа предвидела, что и в гладких артериях не должно быть крови, она обязательно позаботилась бы об их пропитании; в-третьих, было лучше, чтобы вена была артериальной, а артерия венозной, как мы уже говорили раньше. После краткого упоминания всего этого следовало бы перейти к одному из следующих вопросов, прибавив еще только то, что природа в силу вышеназванных причин поместила трахею и бронхи между гладкой артерией и веной 543. И в самом деле, она должна была находиться по соседству и с той и с другой, с гладкой артерией, потому, что трахея благодаря ей позволяет сердцу пользоваться выгодами дыхания, с веной, — потому, что она нуждается в ней для питания. На этих основаниях она была помещена между ними. Почему вена расположена сзади со стороны позвоночника, а артерия спереди? Потому что было бы неосторожно удалять от сердца артерию, имеющую тонкую и слабую оболочку. Итак, природа с полным основанием разделяет этот сосуд: выйдя из сердца, он тотчас же после его входа в легкое разделяется. Другой, более мощный, сосуд она направляет дальше, помещает его за артерией. Вот причина этих размещений. Теперь пора перейти к следующим вопросам. Было доказано, что оболочка вен должна быть плотной, чтобы они не могли легко сжиматься или расширяться и чтобы легкое питалось легкой и насыщенной парами кровью, а не густой и мутной. Мы доказали двойную выгоду от отсутствия сокращения и расширения, 544. с одной стороны, для того, чтобы вся грудная клетка была всецело посвящена органам дыхания, с другой стороны, чтобы кровь из этих последних силою не возвращалась в сердце. Природа с большой заботливостью предупредила эту опасность, о чем свидетельствуют перепончатые клапаны. Кроме того, мы доказали, что оболочка артерий была создана тонкой, чтобы через их стенки возможно большее количество чистой по природе, легкой и насыщенной парами крови могло питать легкое и чтобы пневма легко попадала в сердце, которое ее всасывает. Если кто-либо захочет познакомиться с доказательствами этих фактов, ему следует лишь внимательно прочесть предыдущую книгу.

Глава IX

Пора приступить к остальным вопросам, подлежащим рассмотрению, показав, что самым первым и самым главным назначением дыхания является поддержание нормального естественного тепла, — вот почему живые существа немедленно погибают, как только они перестают охлаждаться, перегреваясь, и что второе и менее важное назначение состоит в питании животного духа; теперь следует удивляться тому, как природа расположила легкое, приспособленное для этих функций, и для зарождения голоса. Заставив все гладкие артерии сходиться в одном центре, — левом желудочке сердца, где находится начало естественного тепла, и снабжая, таким образом, сердце средством постоянного охлаждения, она имеет право на наши похвалы. Если сердце, сокращаясь, выталкивает все содержащиеся в нем сгоревшие и сажные частички через самые артерии и в особенности через большую артерию — аорту в другие, и если природа разумно приняла все эти необходимые предосторожности, чтобы не дать угаснуть сердечному теплу, заглушенному вредными остатками, то воздадим ей хвалу. Если природа, создав мягкую, пористую и тонкую легочную ткань для того, чтобы наружный воздух мог в ней перевариться[82], дала питательное вещество, приспособленное к животному духу, она по справедливости заслуживает нашего удивления. Если, несмотря на то, что легкое оплетено тремя сосудами — одной веной и двумя артериями — она, тем не менее, поместила в ней трахею, 546. чтобы втягивать весь воздух и затем выталкивать его во время разговора для того, чтобы мы могли говорить, не нуждаясь в частых вдохах, так как каждого такого вдоха хватает надолго, она достойна наших похвал, потому что придумала для этого наилучший способ. Что касается меня, то я опишу этот процесс и объясню его причину. Тебе же следует хвалить виновника этих изобретений, если ты не хочешь скупиться на справедливые похвалы. Что легкое заполняет всю полость грудной клетки и что оно целиком расширяется или сокращается, в зависимости от расширения или сокращения грудной клетки, тебе известно из моих работ о движении этих двух органов. Ты также узнал там, что во всех органах, которые, опорожняясь, тем самым втягивают более легкие вещества, плотнее заполняют пустоту, чем тяжелые, и что органы скорее наполняются через широкие отверстия, чем через узкие. Ты также узнал, что для всей трахеи и бронхов существует только одно большое отверстие, соприкасающееся 547. с глоткой, а другое — для гладких артерий, открывающееся в легкий желудочек сердца, тогда как отверстие вен открывается в правый желудочек и что через глотку в трахею втягиваются только воздух и только кровь из правого желудочка в вены, а из левого — смесь воздуха и крови. Если ты это помнишь, сопоставив все эти факты, то легко найдешь доказательство того, что нас занимает. В самом деле, при расширении легкого прежде всего проникнет и наполнит трахею и бронхи самая легкая материя, т. е. внешний воздух; затем из левого желудочка сердца поступит смесь и заполнит гладкие артерии. В третью, и последнюю, очередь поступит кровь. Пока трахея и бронхи не совсем наполнились воздухом, ничто не может поступить ни в один из сосудов. Если это так, то из сердца в гладкие артерии и вены поступит какая-либо материя, только при одном условии: если еще расширится грудная клетка и трахея и бронхи предварительно успеют возможно больше растянуться. Но если грудная клетка перестает 548. расширяться, когда трахея и бронхи достигли наибольшего растяжения, гладкие артерии и вены не имеют уже больше времени для растяжения. Ведь если легкое больше не расширяется, потому что не расширяется грудная клетка, то и никакая из его частей не может расшириться. Итак, если, как мы доказали, только расширение трахеи и бронхов вызывает наибольшее растяжение легкого, то, очевидно, легко доказать, что только они одни наполняются воздухом при вдохе. Как это доказать? Возьми труп животного, вдунь в него воздух через гортань; ты наполнишь его трахею и бронхи и увидишь, что легкое достигнет своего наибольшего растяжения, в то время как гладкие артерии и вены сохраняют свой прежний объем. Это доказывает, что природа дала (трахее и бронхам) возможность доводить легкое до наибольшего растяжения и что одним этим способом она заставляет внешний воздух во время вдоха входить только в одни бронхи. Когда же воздух всасывается в сердце? 549. Ясно, что это происходит во время расширения (диастолы) этого органа, а во время сокращения (систолы) он оттуда выталкивается. Необходимо, чтобы гладкие артерии повиновались движениям сердца, а трахея повиновалась движениям легкого. Мы часто указывали, что эти движения имеют два совершенно различных начала, что движения сердца происходят не произвольно, а в силу физических законов, а движения грудной клетки — произвольно, в силу законов психических. Но уже в предыдущей книге мы доказали, что лучше было, чтобы дыхание зависело от нас и чтобы оно всегда повиновалось воле живого существа. Отсюда совершенно ясно, что части сердца и легкого свидетельствуют о предвидении и в то же время о наивысшем искусстве демиурга. Я полагаю, что не остается ни одного пункта, который не мог бы без моей помощи быть усвоен тем, кто помнит то, что я излагал раньше о распределении нервов во всех частях. Он узнает, почему для легкого, как и для сердца, печени, селезенки и почек, было лучше получить очень незначительные нервы.

Глава X

550. Мы уже говорили о делении легкого на доли. Достаточно вспомнить по этому поводу только главные факты. Прежде всего эти доли имеют первое назначение, подобное тому, которое имеют доли печени. В самом деле, если эта последняя более надежно охватывает желудок своими долями, как пальцами, то тоже делает легкое по отношению к сердцу. Затем, из двух долей, находящихся в каждой из сторон грудной клетки, одна занимает верхнюю полость грудной клетки над диафрагмой, а другая — нижнюю часть. Пятая маленькая долька, в виде треугольника, расположенная справа, была создана для полой вены. Кроме того, благодаря делению на доли весь орган может легче расширяться и сокращаться, и в то же время менее подвержен повреждениям. В самом деле, если бы все ого части составляли одно непрерывное целое, то возможно, что одна из них пострадала бы при резких вдохах, когда легкое вынуждено, сразу расширяясь, заполнить всю полость грудной клетки. Деление на доли «более пригодно, 551. чтобы легче заполнять углубления грудной клетки. Вот что мы хотели сказать о частях легкого.

Глава XI

Теперь следует рассмотреть части гортани. Это — тоже орган дыхания. Она, как мы сказали выше, носит не только это название, но еще и другое: головки бронха (brónchon), потому что бронхом называют также трахею. Гортань состоит из трех больших хрящей, не похожих на хрящи трахеи ни по своей величине, ни по своей форме. Она приводится в движение мышцами, из которых двенадцать относятся к ее собственной системе, а восемь связывают ее с соседними частями. Самым большим хрящом гортани является передний хрящ, который мы прощупываем[83], выпуклый с наружной стороны и вогнутый изнутри, очень похожий на щит, но не на абсолютно круглый, а на овальный (kycloterés), называемый thyreós (scutum). Благодаря этому сходству анатомы назвали его щитовидным хрящом. Второй ее хрящ[84] больше, чем третий, настолько же, насколько он меньше первого, расположен внутри со стороны пищевода. То, чего не хватает самому большому для образования сплошного кольца, предоставляется ему этим последним. В самом деле, если у трахеи вся часть, соприкасающаяся с пищеводом, перепончата, то иначе обстоит дело с гортанью. Вот какова связь этих хрящей с верхними и нижними частями. За последним хрящевидным кольцом трахеи следует второй вышеуказанный хрящ, который соприкасается с хрящом трахеи со всех сторон, — задней, передней и боковых. Несколько выше передних частей этого последнего начинается щитовидный хрящ, причем второй отклоняется назад. Они подвижно сочленяются назад. Они подвижно сочленяются друг с другом сбоку[85]. Первый хрящ соединяется со вторым перепончатыми и волокнистыми связками. На внутренней оконечности меньшего хряща возвышаются две небольшие выпуклости, затем отсюда начинается третий 553. хрящ, выемки которого прекрасно прилажены к этим эпифизам, так что устройство этих двух хрящей представляет двойное сочленение. Кроме того, второй хрящ наверху более узкий, чем у нижнего основания, так что вследствие этого нижний конец гортани, соприкасающийся с трахеей, шире, чем верхнее отверстие, переходящее в глотку. Также третий хрящ оканчивается полным сужением. Его верхний конец многими анатомами называется также черпаловидным ввиду того сходства, которое он представляет с сосудами, называемыми некоторыми людьми также черпаками (ковшами). Вогнутая поверхность этого хряща обращена также к воздушному каналу, так что сочетание этих трех хрящей образует своего рода флейту. Внутри самой гортани находится тело, похожее по своей форме на язык флейты, но состоящее из особого вещества, не существующего ни в одной другой части тела. Оно одновременно перепончатое, жирное и богатое железами. Таков состав самой ткани гортани. Что же касается оболочки, выстилающей ее изнутри, 554. то она та же, что в трахее и пищеводе. В другой нашей работе о голосе мы доказали, что голос возникает сначала в гортани, что верхнее отверстие очень расширяется и сокращается и что иногда оно полностью открывается и закрывается. Я попытаюсь здесь доказать, что нельзя было дать ей лучшее строение, чем то, которое существует в действительности. В самом деле, никакое иное вещество, кроме хряща, не могло лучше образовать органа голоса, как это установили наши рассуждения о жесткой артерии. Если бы она состояла из одного целого хряща, лишенного всяких сочленений, она была бы совершенно неподвижной, неспособной ни закрываться, ни открываться, ни сокращаться, ни расширяться. Итак, очевидно, очень разумно, что гортань состоит из довольно многочисленных хрящей, сочленяющихся друг с другом, и что ее движение не чисто физическое[86], как движения артерий, но зависит от воли живого существа. Ведь если 555. она должна служить при вдохе и выдохе, при полной остановке дыхания, при его выдувании и подаче голоса и было желательнее, чтобы все эти функции управлялись нашей волей, то было разумно, чтобы это движение было произвольным и подчинялось свободной воле живого существа. А мы уже доказали, что природа возложила на мышцы выполнение всех движений этого рода. Поэтому ясно, что эти хрящи должны были быть приводимы в движение при помощи мышц. Какие это мышцы, и каково их число? Откуда они начинаются? Каким образом они открывают и закрывают гортань? Об этом мы сейчас скажем, начиная с мышц, общих для трех хрящей. Существуют четыре мышцы, соединяющие первый хрящ (щитовидный) со вторым (перстневидным) у всех живых существ с громким голосом, к которым принадлежит и человек; другие четыре мышцы соединяют у всех живых существ второй хрящ с третьим (черпаловидным), а две другие соединяют первый с третьим. Вот каково начало мышц, связывающих первый хрящ, щитовидный, со вторым. На нижнем конце каждого из хрящей, там, где они соприкасаются 556. с трахеей и друг с другом, с каждой стороны от большого хряща отделяются, направляясь ко второму, две мышцы снаружи[87] и две мышцы внутри. Эти мышцы в точности подобны друг другу, наружная — наружной, внутренняя — внутренней. Они хорошо стягивают нижнюю часть гортани, приближая первый хрящ ко второму. Четыре другие мышцы, соединяющие второй хрящ с третьим, открывают верхний конец гортани; черпаловидный хрящ отогнут назад задними мышцами и сильно в сторону теми, которые тут расположены. Две другие мышцы, имеющие противоположные этим четырем мышцам функции и положение, плотно закрывают верхнее отверстие гортани, притягивая внутрь в полость первый хрящ, похожий на стянутый кошелек, благодаря множеству окружающих его волокнистых перепонок. Эти десять описанных мышц общи трем хрящам. Две другие мышцы, расположенные у основания черпаловидного хряща, отсутствуют у животных с тонким голосом, животных, к которым относится и обезьяна. Есть и другие мышцы, более значительные, 557. относящиеся только к щитовидному хрящу. Две из них, начинаясь у нижних частей кости, имеющей форму буквы «Y» (hyoeidés) (подъязычной кости), прикрепляются спереди по всей длине первого хряща; две другие начинаются у самого хряща и, направляясь к грудной кости, смешивают свои волокна с волокнами двух других мышц у животных, имеющих большую гортань и большой щитовидный хрящ. Две остальные поперечные мышцы, начинаясь у боковых краев щитовидного хряща, затем охватывая кругом пищевод, сходятся и заканчиваются в одной точке.

Глава XII

Таково расположение хрящей мышц гортани. Теперь следует рассказать об их назначении, начиная с хрящей. Природа не без основания создала их такими, каковы они есть, и столь многочисленными. Так как они должны были иметь сочленения и движения двоякого рода, одни — для их расширения и сужения, а другие — для открывания 558. и закрытия, то сочленение первого хряща со вторым было предназначено для выполнения первых функций[88], а сочленение второго с третьим — для выполнения вторых функций. Гортань не нуждалась в движении третьего рода, так что не нуждалась она и в третьем сочленении, а следовательно, и в четвертой части. На том же основании было создано именно десять общих трем хрящам мышц. Две первые вышеназванные мышцы соединяют и закрывают передние части больших хрящей гортани. Две следующие закрывают глубокие части гортани. Из шести остальных четыре раздвигают черпаловидные хрящи, а две другие сдвигают их. У большинства живых существ они имеют в качестве помощников две косые мышцы, которые, будучи объединенными друг с другом, сдвигают основание третьего хряща. Все эти мышцы находятся в гортани, не имея никакого отношения к соседним органам. Восемь остальных мышц, соединяющих гортань с окружающими ее телами, управляют другим движением, в силу которого весь канал 559. легкого расширяется и суживается. Мышцы, спускающиеся от подъязычной кости, похожей на букву «Y» и притягивающие хрящ к передним и верхним костям, удаляют его от задних хрящей и расширяют канал. Косые мышцы, имеющие противоположные этим последним мышцам функции и положение и спускающиеся от щитовидного хряща к нижним частям, сокращают нижние хрящевидные части и слегка тянут их вниз и в то же самое время сокращают и сжимают трахею, так что в ней не образуется ни складок, ни извилин, и она не слишком расширяется, когда живое существо собирается издать звук. Остальные, начинаясь у боковых частей щитовидного хряща, сближают эти части с первым хрящом и надвигают их на второй и тем самым суживают канал. Мы описали все эти движения в нашей работе «О голосе». В настоящее время нашей задачей не является описание функций, мы хотим объяснить назначение тем, кто уже знаком с функциями, как мы это часто повторяли. Назначение частей, как только они начинают действовать, тотчас же обнаруживается и 560. достаточно только помнить функцию при описании назначения. Что же касается тех, которые не выполняют никакого действия, полезного для животного существа в целом (именно так следует это понимать), но помогают действию других частей, то относительно них следует дать более подробное объяснение в этой работе, так как в этом ее главная цель. Деятельность мышц и нервов приводит в движение все остальные части гортани, причем деятельность каждого из них имеет особое назначение.

Глава XIII

О мышцах и хрящах гортани было сказано; теперь надо сказать о других частях. В полости гортани, там, где входит и выходит воздух, находится тело[89], о котором я сказал несколько раньше и которое по своей субстанции и форме не похоже ни на одну из частей животного организма. Много сказано о нем также в моей работе «О голосе», и я доказал, что это первый и самый важный орган голоса. Мы и сейчас скажем 561. о нем то, что полезно знать по занимающему нас вопросу. Так вот, это тело похоже на язычок флейты, особенно если рассматривать его верхнюю и нижнюю части. Я называю нижней ту, где соединяются трахея и гортань, а верхней ту, где находится отверстие, образованное краями черпаловидного и щитовидного хрящей. Было бы лучше сравнивать не это тело с язычками флейт, а флейты с этим телом. В самом деле, я полагаю, что природа опережает искусство, и по времени и по превосходству своих творений. Итак, если это тело — дело рук природы, а язычок флейт — изобретение искусства, то второе есть подражание первому, придуманное, талантливым артистом, способным познавать природу и подражать ее творениям. Бесполезность флейты, лишенной язычка, доказывается самим опытом. Не следует обольщать себя надеждой узнать причину этого в настоящей книге. Об этом было сказано в нашей работе «О голосе», там же мы вполне доказали, что голос не мог возникнуть без сужения канала. Если бы он был совершенно открыт, 562. в то время как оба первых хряща были бы ослаблены и поэтому отстояли далеко друг от друга, а третий был бы открыт, то звук никогда не мог бы родиться; если бы воздух медленно выходил наружу, то выдох происходил бы беззвучно, а если воздух выходит порывисто и с силой, то возникает то, что называют вздохом; для того же, чтобы живое существо издало звук, совершенно необходимо более резкое опущение гортани; не менее необходимо сужение канала гортани, причем он не просто должен делаться более узким, но будучи широким этот канал постепенно делался бы из широкого узким и постепенно из узкого вновь становился широким. Это действие в точности выполняется телом, о котором сейчас идет речь, и которое я называю язычком, глоттидой или языком (glótta) гортани. Эта глоттида не только необходима гортани для возникновения голоса, но и для того, что называют удержанием дыхания. Этот именно термин употребляется не только, когда мы удерживаем дыхание, но и тогда, когда одновременно с сжиманием грудной клетки со всех сторон сильно напрягаем мышцы, расположенные под грудинным хрящом (hypochóndria) 563. и между ребрами. В этом случае имеет место наиболее энергичная деятельность грудной клетки и мышц, замыкающих гортань. В самом деле, эти последние сильно противодействуют выталкиванию воздуха, замыкая черпаловидный хрящ. Природа вышеназванной глоттиды немало помогает этому действию. Части глоттиды, придвигаясь справа и слева, сходятся так, что, плотно накладываясь друг на друга, совпадают и замыкают проход. Если и остается незакрытой одна небольшая часть, особенно у живых существ с широкой гортанью, — мы указывали, что она такова у обладающих сильным голосом, — то и это не является недосмотром со стороны природы, которая устроила с каждой стороны глоттиды по отверстию и поместила внутри под отверстием довольно значительную полость. Если воздух входит в живое существо или выходит из него через широкое отверстие, то он не отталкивается в сторону[90], но если проход закрыт, то сильно сдавливаемый воздух с силой ударяется в стенки наискось и открывает отверстие глоттиды, до сих 564. пор бывшей закрытой благодаря сближению краев. Самый этот факт, т. е. факт сближения краев, является причиной, почему отверстие, о котором идет речь, ускользнуло от внимания всех прежних анатомов. Так как полости глоттиды гортани наполнены воздухом, то вся масса обязательно должна проникнуть в воздушный канал, который неизбежно сокращается, хотя он и раньше был мало открыт. Это искусство, проявленное природой при создании глоттиды, достигает высшего совершенства в том, что касается фигуры, величины, расположения, отверстий и полостей этого органа. Представь себе, что она или больше действительной, в таком случае ты преградишь выходы воздуха, как это обычно случается, когда она закрыта при воспалениях; или значительно меньше надлежащей величины — тогда живое существо совершенно лишено голоса. Если она немного отклоняется от желательного размера, то голос живого существа становится тем более слабым и неприятным, чем больше она отступает от нормального. Точно так же, если ты изменишь ее положение или размеры отверстия или полости, ты полностью сведешь на нет 565. всю их полезность. Это отверстие, как мы уже сказали, двустороннее. Оно вытянуто сверху вниз наподобие узкой линии, хотя оно само не узкое, но вещество глоттиды как бы ниспадает на лежащую ниже полость; поэтому здесь скорее заметна щель (rhysótes), чем отверстие, пока не раздвинутся губы. Когда же они раздвинулись, то ясно видны и это отверстие, и лежащая ниже полость. Оба отверстия также расположены с двух сторон и воздух проходит справа и слева, не имея никакого основания открывать отверстие или наполнять полости. Но если воздух с силою выталкивается снизу и встречает препятствие наверху, не будучи в состоянии продолжать свой путь по прямой линии, и, как бы кружась, направляется к стенкам канала, с силою ударяется об них, легко опрокидывает перепончатые голосовые связки каждой из сторон в лежащие ниже полости, к которым он естественно стремится, он наполняет и раздувает всю глоттиду 566. Отсюда неизбежно вытекает полное закрытие щели. Само тело глоттиды состоит из перепончатого вещества, чтобы не разорваться при наполнении его воздухом и не лопнуть, когда во время попеременного растяжения и сокращения всей гортани оно должно подчиняться этим противоположным толчкам. Жидкость, смачивающая глоттиду, не просто влажная, она смешана с клейким и жирным веществом для того, чтобы глоттида была постоянно смачиваема специальной жидкостью и чтобы в отличие от язычка флейты, требующего беспрестанного искусственного увлажнения при пересыхании, глоттида не нуждалась в посторонней помощи. В самом деле, тогда как нежная водянистая жидкость, переходящая в пар, быстро и легко высыхает и тотчас же стекает, особенно когда канал наклонный, клейкой и жирной влаги хватает на довольно продолжительное время, так как она стекает и высыхает не скоро. Итак, если бы природа, изумительно изобретательная при построении всех остальных отделов гортани, забыла снабдить этой жидкостью, наш голос 567. не замедлил бы ухудшиться ввиду пересыхания глоттиды и других частей гортани, как это хоть и редко случается и при данном устройстве, если естественное распределение влаги нарушено важными причинами. В самом деле, сильная горячка, равно как и путь, пройденный при сильной жаре, дают возможность пользоваться голосом, только когда смочена гортань.

Глава XIV

Этих объяснений, касающихся глоттиды гортани, достаточно. Я возвращаюсь к мышцам, сообщающим ей движение и в особенности к мышцам, сжимающим, от которых я отклонился. Поистине удивишься, если подсчитаешь число и измеришь величину мышц, сжимающих грудную клетку. И что же? Всем этим мышцам противостоят две маленькие мышцы, замыкающие гортань, а с ними вместе этому способствует и глоттида, как мы это уже доказали. Здесь еще раз проявляется мастерство демиурга живых существ, мастерство, неизвестное анатомам, как и все то, 568. что касается строения гортани. В самом деле, запирающие мышцы берут начало в середине основания щитовидного хряща, поднимаются вверх, отклоняясь назад и наискось настолько, насколько требуется, чтобы подойти к сочленению третьего хряща. Вполне очевидно, что началом мышцы является конец, прикрепленный к щитовидному хрящу, а окончанием — та часть, которая двигает черпаловидный хрящ. Для всех этих мышц один нерв, идущий из головного мозга или из спинного мозга для сообщения им чувствительности и движения, проходит или к самому началу мышцы, или одной из лежащих ниже частей, или он может также проникать вне ее начала, но не переходит за середину мышцы; окончание же мышцы не имеет никакого нерва, так как в противном случае эта точка стала бы началом, а не окончанием мышцы. Нервы, входящие в среднюю часть мышцы, как, например, в мышцу диафрагмы, которые оттуда распределяются по всей мышце, протягивают к центру все волокна, превращая эту часть в начало мышцы. И это свойство является общим для всех мышц, а именно: нервы, разделяясь, направляются к той точке, 569. в которой сходятся мышечные волокна. Итак, если ты внимательно вдумаешься во все эти замечания, то, я думаю, ты убедишься в отношении запирающих мышц гортани, что им нужен был нерв, идущий от нижних частей. Не менее необходимо было, как мне кажется, чтобы другие две пары мышц, открывающие отверстие гортани, были снабжены нервами, входящими в их нижнюю часть. В самом деле, их начало и их головка также находятся внизу, а в верхней части — их конец, при помощи которого они закрывают черпаловидный хрящ. Однако же две мышцы, запирающие гортань, и такие же мышцы, открывающие, нуждались в нервах, не равных по своей величине и по своей силе. Первые две противоположны по функциям всем мышцам грудной клетки во время задержания дыхания. Функция же каждой из четырех мышц далеко не бесполезна. Повинуясь мышцам грудной клетки, они дают легкий выход воздуху, сильно теснимому мышцами грудной клетки, а это даже без помощи этих мышц может случиться благодаря стремительности 570. потока воздуха, так как третий хрящ, будучи очень маленьким, легко опрокидывается. Поэтому ввиду силы этого действия запирающие мышцы гортани должны были получить из нижних частей нервы, идущие по прямой линии от их начала, чтобы тянуть черпаловидный хрящ с помощью серединных мышц. Итак, если бы сердце было началом нервов, как это предполагают некоторые люди, ничего не понимающие в анатомии, оно с легкостью приводило бы в движение шесть вышеназванных мышц посылкой расположенных по прямой линии нервов, но оно вызвало бы у нас такое же сомнение в отношении других мышц, у которых начало находится наверху и которые своими нижними концами прикрепляются к частям, приводимым ими в движение. Но в действительности так как всякий нерв выходит или из головного мозга, или из спинного мозга, то все остальные мышцы головы и шеи свободно двигаются. В самом деле, в мышцы, идущие сверху вниз, внедряется идущий из головного мозга нерв, а в косые мышцы — шейный или 571. нерв из седьмого парного соединения, сам имеющий косое направление. Остальные шесть мышц не могли получить нерв ни из той, ни из другой области. В самом деле, следуя снизу вверх вдоль гортани, они нисколько не нуждались в косоидущих нервах; они не имели и нервов, идущих по прямой линии от сердца, однако эти нервы подошли бы к ним по пути, противоположному тому, которому следовало бы подойти. Итак, вышеназванные мышцы подвергались не малой опасности остаться единственными среди всех мышц, лишенными нервов, сообщающих им чувствительность и движение. Я бы не хотел открывать, каким образом природа исправила этот недостаток изобретением остроумного способа, прежде чем не спрошу учеников Асклепиада и Эпикура, каким путем, на месте создателя живых существ, они придали бы нервы вышеназванным мышцам. Я имею обыкновение действовать иногда так и предоставлять им для обдумывания не только такое количество дней, но и такое количество месяцев, сколько они потребуют. Но так как нельзя ни пользоваться этим методом при сочинениях, ни сравнивать искусство этих людей 572. с бездарностью природы, ни показать, насколько природа, обвиняемая ими в неумении, превосходит своими мудрыми соображениями проницательность этих людей, не могущих даже понять искусства ее творений, то мне необходимо описать средства, придуманные природой, чтобы оделить мышцы, о которых идет речь, нервами и движением. Чтобы сделать объяснение более понятным, надо, чтобы ты сначала услышал о движении, называемом возвратным (metalepticós kinesis), которым пользуются очень многие, имеющие дело с машинами, из архитекторов — механики, а из врачей — так называемые органики. Применив этот вид движения, раньше чем его узнала наука, природа предоставила его мышцам гортани. Некоторые из будущих читателей этой книги, знакомые с механизмом возвратного движения, может быть, как я боюсь, вознегодуют на медлительность моих объяснений, сгорая от нетерпения узнать тот способ, который употребила природа, чтобы в данном случае создать подходящие нервы. Но моя речь стремится достигнуть ясности не для одного, двух, трех, четырех 573. читателей или для определенного числа лиц, она стремится просветить всех, кто с ней познакомится. Ради большинства, незнакомого с этим видом возвратного движения, незначительное число читателей должно немного подождать и позволить мне описать его при помощи обычного механизма, известного большинству врачей под названием «глоттокомиум»[91]. Он удлинен, как и все другие аппараты, предназначенные для вправки переломов и вывихов, а следовательно, для вмещения всей человеческой ноги, как это часто практикуется при переломах бедра и большеберцовой кости. Вот какие особенности представляет аппарат глоттокомиум. Внизу находится ось, к которой прикрепляются концы шнуров, охватывающих кругом орган. В механизме имеется значительное число маленьких блоков, пускаемых в ход в зависимости от обстоятельств. Таково устройство аппарата. Тщательно укрепив конечность согласно правилам, употребляемым при лечении переломов, накладывают две петли с двух сторон перелома, одну 574. — на верхней части органа, другую — на нижней. Наиболее подходящая для этой цели петля — это так называемая петля с двумя противоположными друг другу поводками (diantaios). Это старинное название. Некоторые называют его «волком» (lýcos). Такая петля имеет, так сказать, четыре конца («ноги»). Конечно, лучше, расположив две «ноги» с правой стороны органа и две — с левой, опустить по прямой линии по направлению к оси концы внутренней петли и тщательно обмотать их вокруг этой оси, чтобы оттягивать вниз сломанный орган и отвести наверх [в противоположную от оси сторону — В.T.] конец верхней петли, — ведь следует, я полагаю, чтобы эта петля тянула орган в противоположную, сравнительно с первой, сторону. Неизбежно, что при этом концы петли тянут вверх, выходят наружу, перекидываются через блок, затем спускаются и наматываются на ось. Таким образом, концы двух петель, имея одну общую ось, производят необходимое растяжение сломанного органа. Ведь они оба натягиваются и 575. ослабевают равномерно, повинуясь вращательным движениям оси. Концы нижней петли имеют простое натяжение, концы же верхней — двойное; первое происходит по прямой линии, тогда как второе происходит, так сказать, при помощи движения вверх и вниз (diaulon), сгибаясь. Этот двойной путь (diaulon) природа раньше человека изобрела для нервов, спускающихся от головного мозга вдоль шеи; таким образом, она дала мышцам гортани возвратное движение. В самом деле, эти мышцы должны были получить нерв или из шейной части спинного мозга, или из самого головного мозга; но так как шейный нерв должен был быть косым, необходимо было отбросить его и выбрать самый лучший из тех, которые спускаются сверху. Их было два-один совершенно прямой, который Марин считает шестой парой, и другой — образующий седьмую пару, который, не будучи, однако, прямым, являлся абсолютно бесполезным для прямых мышц. Нерв шестой пары, пригодный благодаря своему прямолинейному направлению, был не только бесполезен, но даже вреден, так как шел из противоположной области. В самом деле, если бы 576. при своем первоначальном направлении этот нерв внедрился в мышцы, о которых идет речь, он перевернул бы их начало кверху, а их окончание книзу; а ведь, как мы доказали, должно иметь место совершенно обратное. Будь же теперь к моим словам более внимателен, чем если бы допущенный к таинствам Элевсинским, Самофракийским или к каким-либо другим священным церемониям, ты был бы полностью поглощен действиями и словами жрецов. Считай, что это посвящение не менее значительно, чем предыдущие, и что оно так же хорошо может вскрыть мудрость, предусмотрительность и могущество демиурга живых существ. Особенно подумай также, что это открытие, которое я держу в своих руках, я сделал первый. Ни одному анатому не был известен ни один из этих нервов и ни одна из тех особенностей в строении гортани, на которые я указал. Вот почему они допустили серьезные ошибки и не описали и десятой части назначений. Итак, обрати теперь все свое внимание, если ты еще этого не сделал, на то, что есть наиболее важного, докажи, что ты достоин слушать то, о чем я сейчас буду говорить 577. Следуй за словом, описывающим удивительные тайны природы. Двойной ствол нервов (écphysis) прямых, выходящих их задней части головного мозга, спускается вдоль шеи с каждой стороны трахеи, соприкасаясь с другим маленьким пучком нервов. От этого ствола мышцы гортани, за исключением шести, о которых идет речь, и другие прямые мышцы шеи получают большие или меньшие ветви. Но так как шестая пара (zyzygia) нервов очень значительна, несмотря на то что от нее отходят к вышеназванным мышцам многочисленные ветви, то довольно большая часть, проходя вдоль всей шеи, проникает в грудную клетку. Там она немедленно посылает к самой грудной клетке первую пару нервов, которая распространяется также вдоль основания ребер, затем она отделяет еще ветви, одни к сердцу, другие к легким, третьи к пищеводу. Если бы я перечислил тебе все ответвления, которые по мере продвижения книзу она отдает желудку, печени, селезенке, разветвления, 578. распределяемые ею по всем встречающимся ей частям, как это сделал бы самый щедрый человек, ты, я думаю, удивился бы, что ни одно из них не направилось к шести мышцам гортани, несмотря на то что она проходит через шею недалеко от них и даже снабжает кое-какими нервами некоторые мышцы шеи. Но мы только что доказали, что шесть мышц гортани не должны были иметь нерва, направляющегося сверху вниз. Сейчас мы объясним, каким образом демиург, далекий от того, чтобы забыть эти шесть мышц, отделив от больших, проходящих около них пучков одну ветвь, достаточную для них, сообщил им чувствительность и движение. Слушай же со вниманием эту мою беседу, в которой я стараюсь истолковать неслыханный и трудно доказуемый факт. Будь снисходительным к предшествовавшим мне анатомам, если столь трудно уловимый факт ускользнул от их взоров. При прохождении нервов по грудной клетке одна ветвь, восходя с каждой стороны по тому же направлению, по которому она следовала раньше нисходя, 579. совершает, таким образом, двойной путь. Вспомни возвратное движение, о котором я недавно говорил, вспомни также двойной путь совершающих свой бег бегунов. В самом деле, направление нервов похоже и на то и на другое: на обратное движение, потому что несмотря на то что эти нервы берут свое начало в головном мозгу, когда воля требует, чтобы мышцы гортани натянулись словно какими-то возжами, движение, зародившееся у начала нервов, распространяется сверху вниз; спустившись вдоль всей шеи до весьма отдаленной части грудной клетки, оно поднимается оттуда вверх до гортани, где нервы внедряются в мышцы, о которых идет речь, и каждая из шести мышц оттягивается вниз как бы руками. Подобно тому, как в аппарате, созданном для сломанной конечности, начало движения, вызванное нашими руками, около оси обусловливает движение концов петли вплоть до блоков, и отсюда движение возвращается сверху вниз, от блоков к той части органа, который предстоит растянуть. Точно так же ведут себя и нервы гортани 580. Выходящий из головного мозга пучок нервов является, наподобие оси, началом движения. Та же часть грудной клетки, где нервы начинают поворачиваться, подобна блоку. Сравнивая их путь с путем двойного бега при состязании, ты увидишь, что эта часть представляет собой не блок, а то, что называют поворотным камнем (метой); бегуны, проходящие двойной путь, поворачиваются в круге и снова следуют по тому пути, который они только что пробежали. Причина же, почему нерв не возвращается обратно раньше, несмотря на то что прошел такой длинный путь вдоль шеи и значительной части грудной клетки, заключается в том, что никакая часть грудной клетки не могла служить ему поворотным камнем (метой) или блоком. Эта часть должна была быть крепкой и ровной, чтобы предоставить для обратного движения средство, безвредное для нее самой и для нерва. Но в этом промежутке только одна ключица или первое ребро, покрытое перепончатой оболочкой (плеврой), давали свою выпуклость нерву, чтобы он мог повернуться на этой выпуклой кости, как на блоке. Но в этом случае нерв оказался бы почти у самой поверхности кожи, доступной разным повреждениям. Все же было неосторожно без загиба вернуть в гортань маленький нерв, отделившийся от большого: он рисковал порваться, если бы не был обмотан. Это навертывание было необходимо, но никакого средства не представилось бы для этого, если бы нерв не подошел к сердцу. Природа, разумно, не задумалась продолжить его, хотя бы ему для возвращения пришлось пройти вновь длинный путь. Этот крюк не лишал нерв силы. Наоборот, все нервы вначале мягки и подобны головному мозгу, но по мере продвижения они все более уплотняются. Поэтому такие нервы благодаря длине расстояния приобретали исключительную прочность, пройдя кверху после загиба почти столь же длинный путь, как и при нисхождении.

Глава XV

Теперь пора поговорить об этой замечательной части, как бы ее ни назвать: блоком или поворотным камнем (метой), или 582. точкой поворота гортанных нервов. Но сейчас речь идет не о том, чтобы исследовать красоту названий, и не о том, чтобы терять время для вещей, мало интересных и вздорных, поскольку в творениях природы видим столь огромную и величественную красоту. В этой области существуют вены и большие артерии, восходящие от сердца вдоль шеи, причем одни следуют по прямому направлению, другие — по косому, но ни одна — по поперечному, необходимому для поворота (campé) нервов. Прямое направление не допускает этого поворота нисходящих нервов, так как сосуды и нервы идут в противоположном направлении. При косом направлении образование петли возможно до известной степени, но лишено устойчивости и прочности, особенно если наклон сильно отклоняется от поперечной линии и приближается к прямому положению. Что касается меня, то я не в силах достойным образом восхвалить мудрость и могущество того, кто создал живые существа. Эти столь прекрасные творения не только выше похвал, но даже гимнов 583. Не видя их собственными глазами, мы твердо убеждены, что их существование невозможно; когда же мы их увидели, мы сознаемся, что ошиблись, в особенности, если мастер без сложного аппарата, употребив лишь самое простое орудие, создает во всех отношениях законченное и безупречное произведение, как, например, это можно видеть при образовании петли нервов. В самом деле, что касается левой ветви, то природа, значительно удлинив ее, не задумалась обвести ее вокруг большой артерии — аорты, она выбрала место, где, выйдя из сердца, артерия поворачивает к позвоночнику. Итак, нерву было предоставлено все, что необходимо: поперечное положение, изгиб гладкий и круглый, выступ (мета) очень толстый и очень прочный. Что же касается правой ветви, то, не находя в этой стороне грудной клетки подобной опоры, она была вынуждена обернуться вокруг находящейся в этой стороне артерии, восходящей от сердца наискось к правой подмышке (maschále). Что касается меньшего совершенства этого способа косого[92]поворота справа по сравнению со способом поперечного поворота слева, то природа возместила это 584. многочисленностью разветвлений, выходящих с той или другой стороны нерва, и прочностью связок; что же касается нервов, которые она должна была направить к правым частям грудной клетки, то она создала их в большом количестве главным образом в этой области и внедрила их в органы, ими снабжаемые, снабдив нервы корнями, как растения, закрепленные в земле. Таким образом, она поместила этот нерв гортани среди всех этих корешков, чтобы он с двух сторон был ими защищен, и прикрепила его перепончатыми связками к артерии и к соседним телам, для того чтобы удерживаемый, так сказать, в своих границах он мог безопасно обогнуть артерию, обернувшись вокруг углубления блока. Так как после образования петли эти нервы немедленно восходят, то большой нерв протягивает как бы вместо рук свою ветвь, при помощи которой он их поднимает кверху и как бы заставляет висеть в воздухе. Оттуда оба нерва направляются к верхушке трахеи, проходя по тому же пути, по которому следовали раньше, но не отсылая ни к одной мышце даже самых тонких нервных нитей, потому что другие мышцы не нуждаются в получении 585. из нижних частей другого начала своего движения, и затем симметрично и равномерно распределяются, каждый в соответствующих ему мышцах гортани, один в мышцах, находящихся с правой стороны, другой — в трех мышцах, находящихся с левой стороны, оба в шести мышцах, открывающих и запирающих гортань. Из этих шести мышц, как мы это показали, две, запирающие гортань, действуют наиболее энергично, так что их действие не уступает действию весьма многочисленных и сильных мышц, сокращающих грудную клетку при задержке дыхания. Поэтому-то большая часть нервов распределяется именно здесь. Кроме того, к их окончанию подходит один очень прочный нерв, идущий сверху вниз, вдоль той и другой мышцы, от которого соседние части гортани получают некоторые ответвления. Остальная часть нерва соединяется с собственным нервом этой мышцы и способствует его силе и безопасности.

Глава XVI

Думаю, что ты не будешь удивляться 586. и не будешь спрашивать (как удивлялись и спрашивали все врачи и философы, жившие до меня), во-первых, почему, когда пьешь жидкость, она вместо того, чтобы попадать в трахею, течет в пищевод? Они объясняют это явление движением мышц, расположенных у корня языка, и полагают, что эти мышцы приближают гортань к надгортаннику (epiglottis). Но так как гортань так плотно замкнута во время глотания, что даже воздух, насильно выталкиваемый грудной клеткой, не открывает ее, то совершенно лишним было искать иную причину, почему жидкость не попадает в легкие. Все же для них было естественнее прежде всего предположить, видя, что устье гортани снабжено полостью, необходимой ввиду формы и назначения глоттиды, как мы доказали это в нашем труде «О голосе», что в тот момент, когда происходит глотание, жидкая и твердая пища сосредоточивается в этом месте, так что в то время, когда гортань откроется при дыхании, не только жидкости, но и твердые вещества устремятся тотчас же в воздушный канал, а затем подумать, что ввиду этого 587. природа по своей предусмотрительности поместила впереди отверстия гортани и надгортанник, как его крышку; этот надгортанник стоит вертикально в то время, когда живые существа дышат, и опускается на гортань при каждом глотании. Проглатываемая пища падает спереди на корень, затем спускается на заднюю поверхность надгортанника и заставляет его наклониться и упасть, так как он состоит из хрящевидного и очень гибкого вещества. Если ты внимательно рассмотришь все строение надгортанника, то я уверен, что найдешь его замечательным. В самом деле, он закруглен, состоит из хрящей, величина его немного больше, чем величина входа в гортань. Надгортанник обращен в сторону пищевода и расположен против третьего хряща, называемого черпаловидным. Ясно, что он не занимал бы этого положения, если бы не начинался на противоположной стороне. Более того, если бы надгортанник состоял из хряща, он не открывался бы при дыхании и не был бы пригибаем пищей. Ведь тела, слишком мягкие, всегда опускаются, тогда как тела слишком твердые, остаются на месте, поворачиваясь с трудом 588. Надгортанник, избегая этих двух крайностей, должен держаться прямо при дыхании и опускаться при глотании. Если, удовлетворяя этим двум условиям, он был бы меньше отверстия гортани, то его опускание не принесло бы никакой пользы, как и в том случае, если бы он был больше, так как тогда он загородил бы и пищевод. Если пища пригибает надгортанник к отверстию гортани, то тоже происходит с массой, извергаемой во время рвоты, по отношению к черпаловидному хрящу. В самом деле, этот хрящ тоже обращен к полости гортани, так что поток извергаемой массы, поднимающейся из пищевода, ударяясь об ее заднюю поверхность, легко запрокидывает весь хрящ в сторону его наклона.

Глава XVII

Рассмотрим теперь с тобой строение черпаловидного хряща подобно тому, как мы немного раньше[93] сделали это по отношению к надгортаннику. Ведь если бы его величина была не той, какая есть в действительности, и форма не той, — так же как и его вещество, и положение, то ясно, что значительная часть извергаемой массы, скопившаяся около полости глотки, попала бы в трахею; 589. при настоящем же положении природа поместила эти две замечательные крышечки гортани, которые закрываются той самой массой, попаданию которой в гортань они препятствуют. И здесь все устроено подобно тому, на что мы указывали выше, говоря о клапанах сердечных отверстий. По отношению к этим последним мы заметили, что если природа создала подобный эпифиз, то не для того, чтобы в противолежащие отверстия не попадало абсолютно никакой массы, но чтобы избежать обильного и стремительного проникновения. И здесь также следует вспомнить замечания, сделанные мною в работе «О догматах Гиппократа и Платона» (VIII, IX) о небольшом количестве жидкости, попадающей в трахею и прижатой кругом к его оболочкам, а не продвигающейся посредине канала, жидкости, которая столь незначительна, что она тотчас поглощается легким и полностью его увлажняет. Этот факт подтверждается соседними с гортанью железами, 590. имеющими более губчатую ткань, чем остальные. В самом деле, почти все анатомы единодушно признают, что природа создала их для смазывания всех частей гортани и глотки. Было бы удивительно, если бы, создав такие железы для смазывания этих частей, она совсем закрыла бы доступ влаги к легкому. Все, что я сказал, достаточно говорит о том, что пища не может проникнуть в канал гортани, но отсюда не следует, что ни одна капля жидкости туда не попадает. Если я напоминаю эти, описанные в другом месте, факты, то для того, чтобы то, о чем я сказал, мы могли бы точно понять.

Глава XVIII

Вернемся к оставленным нами без объяснения назначениям строения и движений гортани. Раньше было сказано, что перепончатая связка, заполняющая промежутки между сигмообразными хрящами, устанавливала связь между каналом пищевода и трахеи. Было также сказано, что если бы артерия и в этом месте была круглой, она сузила бы проход для пищи 591. Этому сужению должен был подвергаться пищевод, находясь рядом с гортанью, — телом, состоящим из одних хрящей. Почему же он не суживается при глотании пищи? Это не происходит только потому, что он сам оттягивается вниз, тогда как гортань поднимается. Таким образом, изменяется их взаимное положение, причем верхний конец желудка оказывается под трахеей, тогда как гортань поднимается кверху и входит в глотку.

Глава XIX

Все это создано природой превосходно. Кроме того, кость, называемая подъязычной (hyoeidés), несмотря на свою весьма незначительную величину, сосредоточивает в себе очень важные и многочисленные назначения. В самом деле, здесь берет свое начало большинство мышц языка: передняя пара мышц гортани, о которой мы только что говорили, и некоторые другие узкие и длинные мышцы, идущие к лопаткам; кроме того, одна двойная толстая мышца, спускающаяся к грудине, затем две косые мышцы, кончающиеся у нижней челюсти, 592. и, наконец, другие небольшие мышцы, прикрепляющиеся к корням эпифизов (écphysis); одни сравнивают их со шпорой петуха, другие с острием стиля[94] и их они ошибочно называют стиловидными; но можно, если хочешь, называть их шиловидными (graphioeidés — подобный грифелю) или стреловидными. Эти последние мышцы, как и указанные до этого [соединяющие подъязычную кость с нижней челюстью — В.Т.], свойственны этой части и сообщают ей косые противодействующие друг другу движения, так что они двигают ее в противоположных направлениях. Ни одна из остальных мышц не свойственна подъязычной кости, но те, которые тесно связаны с языком, были созданы для самого языка; двойная же, доходящая до грудины, мышца является их антагонистом; она служит для оттягивания подъязычной кости вниз в том случае, если она слишком резко приподнята верхними мышцами. Как и подъязычная кость, она служит опорой щитовидному хрящу; кроме того, она сдвигает и направляет трахею. С другой стороны, мышцы, прикрепляющиеся к лопаткам, двигают эту подъязычную кость и трахею по направлению к шее 593. Эта кость, подвешенная на выпуклых частях гортани, охваченная, как я сказал, во многих частях расходящимися мышцами, поддерживается этими самыми мышцами, так как всегда справедливая природа снабдила одинаковой силой антагонисты. Но так как одна из этих мышц могла быть перерезана или парализована, особенно одна из тех, которые расположены перед гортанью, и так как в подобных случаях вызывало опасение, что кость уклонится в сторону здоровой мышцы и что, удаляясь от центра гортани, она слишком значительно отойдет в сторону, природа сочла за лучшее не полагаться на одни мышцы для поддержания равновесия, но поместить крепкие связки, предназначенные исключительно для того, чтобы служить ей опорой, но не добавочной, а надежной. С этой целью природа, как мне кажется, не ограничилась тем, что поместила с обеих сторон подъязычной кости связки, она, кроме того, создала другие круглые хрящевидные связки, чтобы прикрепить их к каждой ее поверхности. Тем не менее 594. подъязычная кость прикреплена перепонками не только к гортани и надгортаннику, но у многих животных — и при помощи мышц не только к надгортаннику, но и к пищеводу. Кроме этих частей, есть непосредственная опора, соединяющая подъязычную кость с головой. У некоторых животных эта опора скорее костная; у других — она хрящевидная, что зависит от объема мышц, прикрепляющихся к подъязычной кости. Вот как устроены гортань и трахея.

Глава XX

Теперь надо поговорить о грудной клетке, напомнив и здесь предварительно наши указания, сделанные в книге «О причинах дыхания». Ведь, как мы уже говорили в начале работы «О назначении частей», после того, как функции всех органов в целом изучены, следует описывать назначение их частей, так как все они по своему строению должны служить одним функциям всего организма. Поэтому очевидно, что если кто-либо, не будучи хорошо знаком с этой функцией, воображает, что он сделал некоторые успехи в изучении назначения частей, 595. то он жестоко ошибается. Мы указали в книге «О причинах дыхания» многочисленные и удивительные средства, изобретенные природой, чтобы привести в движение грудную клетку. Мы говорили, что при вдохе некоторые из этих частей поднимались, тогда как другие опускались и что, опять-таки, при выдохе те, которые только что опустились, поднимались, тогда как те, которые поднимались, опускались на прежнее место. Мы доказали также, что существует много принципов (archai) движения грудной клетки, что одно дыхание происходит спокойно, другое — порывисто и что для каждого из этих случаев существуют свои мышцы. Назначение этих мышц также подверглось рассмотрению после того, как были определены их функции; я напомню только главные пункты, касающиеся их назначения. Межреберные мышцы не имеют, как все остальные, продольных волокон, а наоборот, эти волокна переходят от одного ребра к другому не просто, как предполагали предшествовавшие мне врачи, но с легким косым наклоном. Однако же они не имеют одинаковой формы, как воображают эти невежды. В самом деле, можно наблюдать внутренние волокна, противоположные наружным волокнам, 596. точно так же, как мышечные волокна, лежащие на грудине со стороны хрящевидной части ребер, направлены противоположно волокнам костных частей вплоть до позвонков. Никто до нас не знал этого расположения, ни тем более его назначения. В той же самой работе мы отметили это назначение так же, как и реберных сочленений. Там сказано также и о хрящевидных частях ребер, почему они таковы и каково их движение; это изложение было связано с функцией грудной клетки в целом. Мы также указали на нервы, приводящие в движение все мышцы, доказывая с самого начала этого рассуждения, что было бы не лучше, если бы нервы брали свое начало в другой области. Мы вновь скажем о всех нервах, а также об артериях и венах в XVI книге.

Глава XXI

Что касается частей грудной клетки, не имеющих специальных функций, но помогающих другим частям, то мы рассмотрим их сейчас же. Собственное вещество диафрагмы есть мышца, а у нее две 597. оболочки с каждой стороны. Нижняя — представляет собой верхнюю часть брюшной оболочки, верхняя — основание плевры, опоясывающей ребра. Эта последняя, в самом деле, распространяется внутри всей полости грудной клетки. Плевра выстилает ребра и помещена для защиты легкого, которое она во время акта дыхания предохраняет от удара об обнаженные кости. 6 области, называемой межреберной, она находится для пользы расположенных там мышц и сосудов; она служит покрышкой для мышц и для диафрагмы и является проводником и опорой сосудам. В той же работе мы раньше доказали, что наклонное положение диафрагмы способствует выбрасыванию плотных веществ пищи. Кроме того, мы показали в работе «О дыхании», что диафрагма очень помогает и дыханию. Почему диафрагма не начинается у верхнего конца ложных ребер, но часть их заходит за эту мышцу, продолжаясь к подвздошью как ограда? Или, уподобив ее заграждению, мы уже тем самым объяснили ее назначение 598. Ведь ото заграждение защищает самую диафрагму, печень и многие другие органы, расположенные в этой области. Почему толстые хрящи окружают каждый конец ложных ребер? Разве не для того, чтобы предохранить от повреждений прежде всего ребра, а при их посредстве лежащие ниже части? Ведь хрящ не разбивается и не ломается от удара, поэтому лучше, чтобы наиболее выдающиеся части костей состояли из этого вещества. Вот почему и на конце грудины находится хрящ, называемый мечевидным. Он служит, очевидно, для защиты входа в желудок и части, расположенной в этой области диафрагмы, а кроме того, и сердца. Почему семь ребер кончаются у грудины, а пять — у диафрагмы и почему их всего двенадцать? Это мы объясним, говоря о грудных позвонках. Если ты спросишь, почему сама грудина составлена из нескольких костей, то вспомни, что я говорил в отношении кисти в начале второй книги 599. этой работы. Почему у грудины семь косточек[95], это объясняется количеством сочленяющихся с ней ребер, так как каждому из них соответствует грудная косточка. Почему не считать в числе наиболее замечательных: произведений природы эту грудную клетку, созданную ею не исключительно хрящевидной и не исключительно мышечной, но где чередуется кость с мышцей? Между тем живот (epigástrion) состоит всецело из мышц а череп — из костей. Следует особенно заметить, что из трех начал [мозг, сердце и печень — В.T.], управляющих живым существом, природа первое окружила неподвижными костями без мышц, третье — одними мышцами, второе — и теми и другими. В самом деле, головной мозг ни в коем случае не нуждался в мышцах, так как у всех живых существ он по отношению к другим частям является началом произвольного движения. Поэтому вполне естественно, что он покрыт черепом как непроницаемой стеной. Если бы подобная покрышка окружала печень и желудок, то где поместилась бы твердая и жидкая пища? 600. Где находилось бы тело плода? Каким образом выбрасывались бы экскременты без помощи мышц? Что касается грудной клетки, то, будучи составлена из одних костей, она абсолютно лишилась бы движения. Если бы она состояла из одних мышц, то эти последние, не имея никакой опоры, упали бы на легкое и сердце. Итак, для того чтобы существовала внутренняя полость и чтобы в то же самое время весь орган приводился в движение, кости и мышцы были расположены поочередно. Это расположение имело большое значение для безопасности и сердца, и легкого: ведь эти два органа защищены теперь значительно лучше, чем если бы существовали одни только мышцы. Если каждая кость, будучи далеко не бездеятельной, снабжена с каждой стороны сочленением, для того чтобы при его посредстве движение переходило на всю грудную клетку, то разве это не предусмотрительно? Но, может быть, кто-нибудь скажет: что было бы плохого, если бы живот имел такую же структуру? Ведь если бы он был окружен грудной клеткой, подобно сердцу, то расширение и сокращение вполне хорошо сохранились бы, а безопасность увеличилась бы 601. Тот, кто поднимает этот вопрос, должен узнать, что живот не мог бы в достаточной мере расширяться и сокращаться, если бы он извне имел костную покрышку. В этих условиях прежде всего было бы невозможно развитие плода у женщин. Кроме того, нельзя было бы сразу съесть столько, чтобы насытиться, постоянно ощущалась бы потребность есть, как постоянно ощущается потребность дышать. Постоянная необходимость дышать не представляет неудобства для живого существа, живущего в воздушном пространстве. Но если бы у нас была такая же потребность в пище, то наша жизнь была бы чужда занятиям философией и музами и не было бы свободного времени для наиболее благородных развлечений. Кроме того, ко всему прочему я прибавлю, что помощь, которую оказывает нам дыхание, естественно, очень кратковременная. Наоборот, насытившись и напившись вдоволь один раз, мы проводим, не ощущая нового желания, весь остальной день и ночь, за что природа опять-таки заслуживает наших похвал. Этих замечаний, мне кажется, достаточно, чтобы перейти теперь к описанию частей грудной клетки. Если же некоторые маловажные вопросы были мною упущены, то легко можно найти нужное объяснение, 602. внимательно прочитав работу «О дыхании».

Глава XXII

Рассмотрим еще грудные железы, так как они тоже имеют отношение к грудной клетке, и тогда мы закончим настоящую книгу. Ввиду того что молоко является выделением полезных детенышу питательных веществ, вполне разумно, что у некоторых животных, имеющих рога, клыки, гриву или что-либо другое подобное в верхней части, что поглощает все количество выделений, другой полезный сок не мог скопиться в полости грудной клетки, и поэтому природа у этих животных перенесла грудные железы из грудной клетки на живот, а у некоторых даже в самую нижнюю часть живота, так что они находятся совсем близко от задних конечностей. Природа дала много сосков многородящим животным и два соска животным, не принадлежащим к этому виду. У живых же существ, у которых ни одна верхняя часть не поглощает целиком вещества выделений, природа поместила соски на грудной клетке, два соска — если они производят на свет одного или двух детенышей. Если же они приносят большее 603. число детенышей, природа помещает два соска на грудной клетке, а остальные — ниже. У человека же (именно его мы намерены теперь, описать) соски вполне разумно помещаются на груди, во-первых, потому, что это положение для них наиболее удобное, ибо ничто другое этому не мешает; кроме того, потому, что сердце, находящееся под той частью, которая называется грудиной, защищается этими грудными железами, расположенными по обе стороны, и, наконец, в-третьих, потому, что это та область, где выделение полезного питательного вещества может скопиться у людей в большем изобилии. Прежде всего следует доказать первый пункт, а именно, что это место, наиболее подходящее для образования грудных желез. В самом деле, если они были созданы для молока, если это — самая первая и самая большая польза, которую они приносят живому существу, наконец, если молоко является прекрасно переработанной пищей, то лучше всего следовало бы их поместить в этой области, где легче и быстрее может образоваться большое количество прекрасно переработанного молока. Какое же другое место лучше расположено для использования тепла, свойственного живым существам, источником которого является сердце, чем то, которое предназначено длят грудных желез у человека? Какая иная часть получает 604. больше переработанной предварительно в артериях и венах крови? Разве ты не видишь, что природе можно было отделить в грудные железы ветвь от большой вены, называемой полой веной и восходящей от печени через диафрагму? Но природа этого не сделала, несмотря на то что вена находилась близко от грудных желез. Она сперва направила эту вену к сердцу, заставила ее пересечь всю грудную клетку и затем, когда вена была близко от ключиц, отделила от нее две значительные ветви и вместе с ними — две артериальные ветви; природа заставила спуститься эти четыре ветви через всю грудь, затем прикрепила две к каждой грудной железе, не преследуя этим длинным путем иной цели, кроме возможно лучшей переработки крови в сосудах. В самом деле, кровь, поднявшись, проходит около сердца и снова с ним встречается, опускаясь, постоянно волнуемая движением грудной клетки, согреваемая от такого постоянного колебания, потому что все время пребывает в области, находящейся 605. в постоянном движении. Все эти обстоятельства сильно способствуют полной переработке. Разве не является ввиду всего этого положение грудных желез наилучшим и наиболее совершенным? Как можно не удивляться в числе всех произведений природы и тому мастерству, с каким она, создавая каждый орган живого существа для какого-либо назначения, охотно пользуется им еще для какой-нибудь другой полезной цели? Ведь, что может быть более полезным, более справедливым, чем если грудные железы оказывают сердцу взамен многочисленных получаемых от него преимуществ небольшую услугу, единственную, которую они могут ему оказать. А они могут только защищать его снаружи. Ведь природа их железистая, похожая на толстый войлок. Поэтому они служат сердцу своего рода защитой и укрытием и в то же время согревают его как покрывающие нас шерстяные одежды: холодные, когда мы надеваем их на тело, нагреваются им и вскоре возвращают ему тепло; точно так же железистая субстанция грудных желез, прикрывающая сердце и им согретая, 606. согревает его в свою очередь. У женщин эти две железы, достигая большего развития, чем у мужчин, дают сердцу больше тепла и защиты. Они также полезны для внутренних органов, находящихся в нижней части живота, обладающих у женщин меньшим теплом. В самом деле, как мы доказали, самка всегда холоднее самца. Третий указанный пункт состоит в том, что так как ни грива, ни клыки, ни рога, ни другие подобные придатки не поглощают питательного вещества доставляемого верхней частью грудной клетки, то поэтому самка должна была иметь его в большом изобилии. Следовательно, и в этом случае грудные железы занимают у человека наилучшее место. Тем не менее у большинства живых существ природа, опасаясь недостатка питания, в силу необходимости перенесла их к брюшной стенке. Кроме того, она видела, что у этих животных сердце менее нуждается в предоставляемой ими защите. В самом деле, они не стоят, подобно человеку, прямо на двух ногах, но все ходят, опустивши голову 607. как пресмыкающиеся. Мы отметили эту особенность во время наших объяснений, касающихся ног. Отсюда следует, что у них доступны повреждениям извне все части позвоночника, тогда как противолежащие части грудины и живота защищены. Если грудные железы находятся на груди, то их можно видеть и у самцов; если же они помещаются только на животе, то они отсутствуют у самцов, если только новорожденный похож больше на мать, чем на отца, как и Аристотель наблюдал это у лошадей. Почему грудные железы менее выпуклы у мужчины, чем у женщины — это вопрос, относящийся к области проблем природы, и здесь не место его разрешать. Что это устройство, как и все остальное, является делом рук все предусматривающей природы, то об этом мы можем упомянуть в этой книге. Мы вернемся ко всем этим вопросам при рассмотрении половых частей. Но теперь, так как в этой книге речь шла о всех органах дыхания, включая 608. грудную клетку и сердце, мы упомянули о грудных железах ввиду того, что они находятся на груди и защищают сердце. О них придется еще раз поговорить наряду с органами, называемыми женскими.

Глава I

609. Так как после всего сказанного следует рассмотреть все части шеи и головы, то прежде чем приступить к описанию каждой из них в отдельности, полезно изучить, с какой целью эти члены были созданы, особенно если принять во внимание, что у многих животных нет или обоих членов, или только одной головы. Лангусты, раки, морские раки, крабы не имеют ни того, ни другого; все 610. рыбы имеют голову, но не имеют шеи. Что касается образования шеи, то его нетрудно понять. Шея всегда исчезает вместе с легким. Поэтому у всех рыб нет шеи, ибо у них отсутствует легкое. Напротив, животные, обладающие легким, все без исключения имеют шею. Если это так, то, рассматривая взаимосвязь частей шеи с легким, независимо от того, касается ли эта связь одной части или нескольких, мы пришли бы к выводу о необходимости всей шеи целиком. Но в ней есть части, не имеющие абсолютно никакого сродства с тканью легкого; это находящиеся сзади позвонки и содержащийся в них спинной мозг, некоторые связки и сухожилия, и вообще во всей шее многочисленные мышцы, нервы, железы и канал желудка, называемый пищеводом. Есть и другие части, свойственные легкому, как, например, артерии и вены, но так как легкое получает их от сердца, то зачем нужна ему еще шея? Остается система трахеи, общая и легкому, и шее. 611. Так как три сосуда составляют основу легкого — вена, гладкая артерия и трахея, два первых общи всему телу, так что не найти ни одной области, где не встретились бы та и другая. Что касается системы трахеи, то она существует только в шее и в легком. Являясь единственной в шее, эта очень большая артерия делится в легком, разветвляясь на очень много артерий (бронхов). Вот почему все живые существа, имеющие легкое, вдыхают воздух в это легкое через эту трахею и через нее же выдыхают его. Выдыхание воздуха — материальная причина голоса, как мы это доказали, производится трахеей. Без нее голос не может возникнуть, а первый, и самый важный голосовой орган, называемый гортанью, составляет верхнюю часть трахеи. Ее называют еще глоткой (phárynx) одноименно с органом, находящимся перед гортанью (lárynx); отсюда вытекает, что голос отсутствует у всех живых существ, лишенных шеи. Вот каким образом с легким связана глотка, столь полезная для живых существ. И ради нее была создана шея. В самом деле, так как легкое заключено в грудной клетке, 612. а трахея выходит из легкого и неизбежно заканчивается в полости рта, то все части, расположенные между концом грудной клетки и началом полости рта, были созданы ради этой трахеи. Так как грудная клетка и полость рта разделены и удалены друг от друга, то все промежуточное пространство послужило местом прохождения как для всего, что идет сверху вниз, так и для идущего снизу вверх. Нисходящие органы — это нервы, пищевод, мышцы, спинной мозг, а восходящие — вены, артерии, самая гортань. Для защиты спинного мозга служат окружающие его позвонки. Железы наполняют промежутки между сосудами; кроме того, перепонки и связки защищают и одновременно связывают упомянутые выше части, а кожа прикрывает их все, как одна общая оболочка. Такова шея, созданная, как мы только что показали, для гортани, органа голоса и дыхания. Природа, умеющая использовать часть тела, специально созданную для определенной цели, также для других несходных функций, наградила 613. многих животных шеей, которая должна выполнять у них функции руки. Вот почему те, которые хватают свою пищу с земли прямо ртом, имеют шею, столь же длинную, как и ноги. Но человек и ему подобные живые существа имеют шею, созданную ради глотки, а эту глотку — ради голоса и дыхания, так что величина ее такова, какая была необходима глотке (phárynx) для выполнения указанных функций. Кроме того, следовало, чтобы области лопатки, плеча, предплечья и кисти получали нервы из шейных позвонков. Несколько далее мы укажем, что так же обстоит дело с диафрагмой. Для создания этих нервов следовало поместить в промежутке между головой и грудной клеткой еще позвонки, из которых и состоит шея. Так как рыбы не имеют трахеи, то у них нет и названных выше частей. Поэтому следует сказать, что шея у них или совсем отсутствует, или очень короткая, состоящая только из двух 614. первых позвонков. Итак, если у этих существ шея очень короткая или ее совсем нет, то она очень длинная у животных, которым она служит вместо рук, и средних размеров у тех, у которых, созданная ради голоса, она затем была создана еще и для того, чтобы дать возможность возникнуть нервам, предназначенным для передних органов[96]. Среди этих живых существ находится и человек, описать строение которого является нашей настоящей целью. Итак, мы уже достаточно подробно разобрали вопрос о назначении шеи.

Глава II

Многим казалось, что голова была создана ради мозга и что, следовательно, она содержит в себе все органы чувств, как бы в качестве служителей и телохранителей великого царя. Но крабы и другие ракообразные (malacóstracoi) не имеют головы; часть, управляющая их чувствами и произвольными движениями, безусловно, находится в грудной клетке, в том месте, где у них сосредоточены все органы чувств. Итак, то, чем у нас является мозг, заменяется 615. у этих животных той частью, к которой относятся движения и ощущения. Или если началом всего этого является не мозг, а сердце, то у безголовых органы чувств с полным основанием были помещены в грудной клетке, так как таким образом они направляются к расположенному около них сердцу. Наоборот, неправильно, что у других они связаны с мозгом; люди, разделяющие этот взгляд, должны считать голову тем более лишней, что они не сумели бы ни указать назначение мозга, ни расположить вокруг него органы чувств. Ведь думать, что мозг, имея в виду естественную теплоту сердца, был создан для охлаждения и восстановления умеренной температуры, совершенно бессмысленно. При таком предположении природа, вместо того чтобы помещать его так далеко от сердца, или сделала бы из него оболочку для сердца, как она сделала это из легкого, или, по крайней мере, поместила бы его в грудной клетке, но не прикрепила бы к головному мозгу начала всех органов чувств. Если бы даже она допустила столь большую небрежность, удалив его от сердца, то ей во всяком случае не было никакой необходимости соединять с ним чувства. Но она не разъединила бы эти два органа двумя столь толстыми и прочными 616. покрышками, одев черепом первый из них и грудной клеткой — второй. Если бы она даже пренебрегла и этими условиями, она, конечно, не поместила бы шеи между этими двумя органами, шеи столь длинной у животных с наиболее теплой кровью, получивших свое название от своих острых зубов[97], шеи, еще более длинной у птиц, так что у них головной мозг столь же удален от сердца, как и ноги. По-моему, это учение того же порядка, как если бы сказать, что пяточная кость была создана ради сердца. Да не подумают, что я шучу, говоря так. Внимательное исследование покажет тебе, что охлаждение скорее доходит до сердца от пяточной кости, чем от головного мозга. Если сердце и пятка кажутся довольно отдаленными друг от друга по меньшей мере у человека, то не у всех животных дело обстоит точно так же. Они также не разъединены двойной костной покрышкой, как плотными стенками. В самом деле, грудная клетка не имеет костей только в нижних частях; здесь находится перепончатое и мышечное тело, называемое диафрагмой, хорошо приспособленное для передачи охлаждения. И, конечно, ты найдешь, 617. что пяточная кость много холоднее, чем головной мозг. Ведь за отсутствием другой причины непрерывность движения способна согреть головной мозг, если уже не говорить о большом количестве и о крупных размерах находящихся там вен и артерий, превосходящих по своей теплоте остальные сосуды любых других частей тела. Кроме того, он покрыт двумя мозговыми оболочками, затем очень твердой, очень плотной и толстой костью, так как таковая кость находится у основания и именно через эту кость, а не через крыши должно пробить себе путь к сердцу охлаждающее действие. Все это, безусловно, увеличит тепло головного мозга и сделает путь для охлаждения к сердцу очень трудным и даже совершенно невозможным. Кроме того, зачем надо приготовлять в головном мозгу охлаждение для сердца при наличии дыхания, действие которого так постоянно и непрерывно. Пока оно действует на живое существо, оно может охлаждать сердце двояко: при вдыхании, вводя струю свежего воздуха, а при выдохе, увлекая сгоревшие части. Если только не представить себе, что воздух 618. теплее головного мозга и что вследствие этого сердце, менее охлажденное, чем следует, нуждается в помощи головного мозга как более холодного. Но таков взгляд людей, пытающихся пустыми словами победить истину или не считающихся с фактами. Ведь при всяких обстоятельствах мы находим, что головной, мозг гораздо теплее воздуха, приложим ли мы руки к пролому в черепе или в виде опыта возьмем какое-нибудь животное и, сняв у него часть черепа, и надрезав мозговые оболочки, прикоснемся к мозгу. Более того, всякий знает, что в случае пролома мы прилагаем наибольшие усилия к тому, чтобы извлечь кости из головы, чтобы мозг не охладился. Его охлаждение — случай, наиболее опасный для раненого. А между тем, если бы воздух был теплее головного мозга, он не охладил бы его. Но в действительности даже летом он легко охлаждается и требует немедленного согревания, не только потому, что он сам не является холодным телом, но и потому, что он болезненно переносит прикосновение к холодной субстанции. Может быть, скажут, зло происходит не 619. от головного мозга, а от охлаждающихся оболочек, особенно тонкой оболочки, в которой находятся наиболее многочисленные вены и артерии и которая беспрестанно пульсирует на всем своем протяжении, что не может иметь места без наличия тепла, доходящего до кипения. А вы, почтеннейшие, утверждая, что тонкая оболочка теплая, дерзаете заявлять, что головной мозг холодный, тогда как она со всех сторон проникает в ткань мозга, так что нельзя, найти ни одной части мозга, которая не имела бы ее! Или, может быть, вам не известен этот факт и вы полагаете, что мозг только окружен ею, а не пронизан и оплетен ею во всех направлениях? Даже в том случае, если бы она только окружала головной мозг, он не мог бы охлаждать сердце, от которого он так удален и разделен двойной костной преградой. И разве он не должен согреваться оболочкой, с которой находится в постоянном соприкосновении, если только не допустить, что холодная часть может охладить даже отдаленные области, а теплая не может согреть даже соседние? Ведь таковы, безусловно, вздорные доказательства тех, кто меньше заботиться об истине и больше беспокоится о том, чтобы защищать свои собственные 620. взгляды, и кто не только не полагается на чувства и логическую последовательность, но не стыдится бороться с ними.

Глава III

Что эти толкования были приняты кое-кем, этому удивляться нечего, но кто не преисполнится высшего удивления, если их поддерживает Аристотель, философ, не пренебрегший изучением явлений, раскрываемых анатомией, признающий их полезность, который сам говорит, что среди проблем одни требуют решения, другие — разъяснения, третьи — подтверждения чувствами?[98] А затем оказывается, что он не верит больше явлениям, подтверждаемым чувствами, и забывает свои собственные слова. В самом деле, осязание всегда говорит о том, что головной мозг теплее окружающего воздуха. И вот Аристотель полагает, что он был создан для охлаждения сердца, но он забывает, что сам же заявлял, что это охлаждение — результат дыхания. Он достоин похвал за то, что, согласно Гиппократу и вместе с тем истине, доказал пользу дыхания. Но он не прав, забывая, что в другом месте сам сказал, 621. что воздух по природе теплый. Или, если его можно оправдать за то, что он забыл свои ошибочные утверждения, то нельзя оправдать за то, что он думает, будто сердце недостаточно охлаждается одним воздухом, и что ему необходим еще орган, далеко не столь холодный, как воздух, и который, даже если бы он был холоднее этого воздуха, не смог бы ввиду своей отдаленности, количества и плотности промежуточных тел передать холод сердцу? Но во имя богов, если воздух через легкое проникает до самого сердца, или не сам воздух, то по меньшей мере его свойство и видя, что это происходит постоянно, без перерыва, как можно вообразить, будто для того, чтобы умерить его тепло, ему необходим еще помощник? Если же ему нужна помощь, то лучше было бы утверждать, что охлаждение дает ему легкое, приписывая это или его мягкой субстанции, как это делает Платон, или его холодной природе. Ведь ничто не мешает отваживаться на подобные утверждения, поскольку вообще решились пренебрегать свидетельством органов чувств 622. [Итак, если, полагаясь только на осязание, можно доказать, что легкое теплое, и если следует допустить также на основании осязания, что и сердце также теплое][99], как можно не поверить, что головной мозг теплее воздуха, так как охлаждение его до температуры воздуха равносильно смерти. Как может головной мозг охлаждать сердце, и разве не скорее сердце способно согревать мозг, находящийся над ним, так как всякое тепло стремится подниматься? И почему головной мозг посылает к сердцу незаметный нерв, тогда как все органы чувств берут от мозга большое количество его вещества? Ведь нельзя было бы сказать и того, что головной мозг, будучи предназначен для охлаждения сердца, является полезным органам чувств для чего-либо иного. В самом деле, орган, созданный для охлаждения сердца, должен обязательно, будучи источником холода, передавать его всем соседним телам. Таким образом, из всех органов один только мозг являл бы собой чудо, если бы он мог через многочисленные промежуточные тела охлаждать очень отдаленные части и более теплые, чем он сам, и если бы он не мог оказывать того же действия на тела 623. очень близкие и менее теплые, с которыми он соприкасается. Но, говорит Аристотель, не все органы чувств доходят до головного мозга. Что это за речи, о Аристотель! Я стыжусь даже сегодня, вспоминая эти слова. Разве в каждое ухо не входит слуховой нерв с самыми оболочками? Разве не спускается к каждой стороне носа часть головного мозга, значительно более важная, чем та, которая направляется к ушам? Разве каждый глаз не получает нерв мягкий и нерв твердый, из которых один прикрепляется к задней стенке, другой — к двигательным мышцам? Разве не доходят до языка четыре нерва, два мягких, проникающих через небо, и два твердых, спускающихся вдоль каждого уха? Итак, все органы чувств связаны с головным мозгом, если следует верить зрению и осязанию. Нужно ли мне говорить о других частях, входящих в состав мозга. Нужно ли доказывать, какую пользу приносят мозговые (chorioeidés) оболочки, сетчатое сплетение, шишковидная (conárion) железка, воронкообразное (myelós; pelvis) продолжение полости третьего мозгового желудочка, воронка, лира, червеобразное 624. возвышение, множество желудочков, отверстия, посредством которых они сообщаются друг с другом, разнообразие очертаний, две мозговых оболочки, апофизы, идущие к спинному мозгу, корешки нервов, которые не только входят в органы чувств, но и идут к горлу, гортани, пищеводу, желудку, ко всем внутренним органам, кишкам, ко всем частям лица? Аристотель не пытался объяснить назначение ни одной из этих частей, так же как и нервов сердца; а ведь головной мозг — начало всех этих нервов. Если бы он был предназначен только для охлаждения, он должен был представлять собой бездейственную и бесформенную губку, не имеющую никакого искусного строения; а сердце, если оно не является началом ни артерий, ни природного тепла, не только не имело бы сложных очертаний, но не должно было бы и существовать как начало. Эти прекрасные цели, отмеченные в обоих органах наивысшей мудростью, подтверждаются главным образом тем обстоятельством, что последователи Аристотеля не только не допускают, что головной мозг является началом нервов, а сердце — началом артерий, 625. но и заявляют, что один из двух органов лишен всякой целесообразности. Одни говорят об этом громко, как Филотим, другие ходят кругом да около, как сам Аристотель. В самом деле, признавая за головным мозгом только одно свойство, которого он абсолютно лишен, и полагая, что головной мозг не имеет никакого другого назначения, он тем самым присуждает его к полной бездеятельности, хотя и не решается открыто признаться в этом. Но теперь не место говорить о функциях. То, что мы сказали в начале всей этой работы, становится совершенно ясным, а именно, что невозможно обстоятельно описать назначение какой-либо одной части, не зная функций всего органа.

Глава IV

Итак, для настоящих объяснений мы вновь воспользуемся нашими доказательствами приведенными в другом месте. Мы доказали в нашей работе «О догматах Гиппократа и Платона», что головной мозг есть начало всех нервов, всякого ощущения и произвольного движения и что началом всех артерий и природного тепла является сердце. Опираясь на эти данные, которые будут лежать в основе нашего изложения, мы опишем 626. назначение частей головы и прежде всего самой головы в ее целом. Вот вопрос, который мы поставили себе целью обсудить с самого начала этой книги и разбор которого, как мне кажется, мы достаточно продвинули вперед, чтобы признать, что голова была создана не для головного мозга, даже если считать мозг началом ощущения и произвольного движения, и что невозможно не погрешить во всем этом рассуждении и не попасть в затруднительное положение при отыскании назначения каждой части, если, лишив головной мозг того, что составляет начало вышеназванных функций, допустить, что за точку отправления следует принять отыскание цели существования головы. Ведь крабы, все семейство раковых, а также киты и многие другие подобные животные или совсем лишены головы, или имеют только один зачаток. Тем не менее, у всех этих животных все органы чувств находятся в груди, а следовательно, и начало всех этих чувств помещается там же. Это начало не следует называть подобием головного мозга, как это 627. иногда делает Аристотель, введенный в заблуждение наименованиями, даваемыми не по самой сути дела, а по случайным обстоятельствам. Это относится к термину (enképhalos — «содержащийся в голове»). В самом деле, название это он получил от занимаемого им положения. Платон, желая охарактеризовать его вещество и считая себя правым, называет его myelós — «питательное вещество». Но если это так, то следует еще кое-что прибавить к этому названию. Ведь существует один мозг в позвоночнике, другой — в каждой из костей, но эти разновидности мозга не являются началом всякого ощущения и движения. Поэтому многие называют его головным мозгом, подобно тому, как говорят спинной мозг, другие, не называя его головным мозгом, называют его просто мозгом. Но и согласно последним, это — смысл слова, а не его название, которое характеризует эту часть; таким образом, то, что высказано нами с самого начала, остается непреложным, а именно, что головной мозг не имеет подобного глазам, ушам, языку, легкому и почти всем другим частям специального названия, определяющего его сущность. О перечисленных выше частях можно сказать, что орган зрения называется 628. глазом, орган слуха — ухом, то же — и по отношению к каждой из других частей. Но мы не можем сказать, как называется орган, являющийся началом ощущения и движения. Его нельзя назвать просто мозгом (myelós), потому что не всякий мозг обладает качествами, свойственными ему. Его нельзя назвать просто enképhalos — («содержащийся в голове»), так как у животных, не имеющих головы, по-видимому, не существует головного мозга; все же из-за этого не следует называть его подобием головного мозга, остерегаясь такого названия. В самом деле, хотя у крабов глаза и уши занимают иное положение, мы не называем их подобием глаз и ушей. Ведь у каждого органа сущность не изменяется от занимаемого им положения, даже если его название происходит от местоположения. Также обстоит дело и с головным мозгом, хотя он и обязан своим названием своему положению, так как получил его оттого, что помещается в голове. Однако, когда мы увидим его укрепленным на частях грудной клетки у лишенных головы животных, мы не скажем, что это — другое вещество, подобное головному мозгу. Мы скажем, что это именно и есть головной мозг, признавая, однако, что старое 629. название ему не подходит. Чтобы то, что я говорю, стало для тебя более ясным и более очевидным, обозначь его латинским названием «cerebrum»[100], обусловленным, по-видимому, не положением и не каким-либо другим обстоятельством, а самой сущностью, и ты убедишься, что ничто не помешает тебе сказать, что у человека cerebrum — название, которое дают ему римляне, — расположен в голове, у крабов — в грудной клетке; хорошо, вместо cerebrum назовите его skindapsós[101] подобно тому, как мы называем глазом орган зрения не только, если он находится в голове, но и тогда, когда он помещается на грудной клетке. Точно так же, какая бы ни была у животного часть, управляющая для всех других ощущениями и произвольными движениями, назовем ее скиндапсом. Если головной мозг является источником ощущения и движения и если ощущения и движения существуют у животных, которые не имеют головы, но имеют головной мозг или его подобие, то ясно, что голова создана не ради головного мозга. Можем ли мы еще сказать, что крабы обладают подобием скиндапса? Или, очевидно, не можем? В самом деле, надлежит давать одно наименование 630. всем органам, имеющим одну и ту же функцию. Все зрительные органы, хотя бы и различные и разнообразной формы [в зависимости от своего положения — В.T.], по праву называются глазами. На том же основании все органы слуха называют ушами, а носом — все органы обоняния. Точно так же часть, управляющая ощущением и движением, едина и тождественна у всех живых существ, хотя она и находится в различных областях. Но если у упомянутых животных эта часть помещается в грудной клетке, то ясно, что голова не была создана ради этой части, как не была она создана и ради полости рта, так как и рот помещается у тех же животных в области грудной клетки. Это же можно сказать и в отношении ушей, так как и они занимают то же положение. Наконец, у всех животных, не имеющих головы, нос и каждый из остальных органов помещается в области груди.

Глава V

Но с какой же целью природа снабдила головой большинство живых существ? Мне кажется, что мы 631. узнаем эго, лишь следуя тому методу исследования, который наметили с самого начала. Если мы среди частей, находящихся в голове, найдем такую, которая отсутствует в груди безголовых, то мы не ошибемся, сказав, что голова существует ради этой части. Таким будет метод нашего исследования. Было бы желательно, чтобы удалось открыть то, что является предметом нашего исследования; а открыть это можно следующим образом: у крабов, китов, лангустов и у всех безголовых глаза находятся на удлиненной шее; но и эти глаза не могли находиться в нижней части, как рот, нос и уши, так как их функции требуют возвышенного положения. По этой причине те, кто ожидает нападения врагов или разбойников, взбираются на стены, на высокие башни и горы. Также матросы, влезающие на мачту, замечают землю раньше едущих на палубе. Ведь поднявшемуся на возвышенность виден более широкий горизонт, чем находящемуся на равнине. У упомянутых животных, имеющих в качестве кожи твердую чешую, была возможность надежно поместить высоко на шее глаза, 632. состоящие также из твердого вещества, и прикрыть их оболочкой, образовавшейся из кожи, столь же твердой, как чешуя; что касается человека и других живых существ, похожих на него, у которых глаза обязательно должны были быть мягкими из-за ткани тела и покрывающей их оболочки, столь же мягкой, как и сама кожа-, было опаснее помещать глаза на выкате на удлиненной шее, так как даже у ракообразных глаза не всегда выдаются, но входят в свои впадины. Если эти животные страшатся приближения врага или если действие глаз является в данный момент лишним, они втягивают их в грудную клетку и дают им покойно отдыхать, так как природа приготовила им в этом месте убежище. Поместить наши глаза в низком месте противоречило бы их назначению. Поместить глаза на беззащитной шее было небезопасно, и поэтому природа, не желая ни уменьшить их полезность, 633. ни уничтожить их безопасность, решила поместить глаза на возвышенном месте, одновременно дав им защиту. Наверху она создала брови, снизу она выступом выдвинула щеку, с их внутренней стороны она расположила нос, а с наружной — кость, называемую скуловой. Но голова не состоит из соединения этих частей, так как эти последние могут существовать без головы. Зачем же нужно было поместить в этом месте остальные части, совокупность которых называется головой? Каждый орган чувств нуждается в мягком нерве; в нерве, потому что он есть орган ощущения; в мягком нерве, потому что орган чувства должен быть известным образом расположен и возбуждаться внешним предметом, чтобы возникло ощущение. А ведь мягкое вещество более способно воспринять впечатление, а плотное — действовать. Вот почему мягкие нервы нужны органам чувств, а плотные — всем остальным частям, предназначенным для произвольных движений. Поэтому в самих органах чувств, приводимых в движение волей, как глаза и язык, существуют нервы 634. двух видов, а не только мягкие нервы, как в ушах и носе. Отсюда следует, что в случае повреждения одного из двух нервов страдает только та полезная функция, которая связана с поврежденным нервом. Так, не раз можно было наблюдать, что язык лишен или движения, или способности ощущать и оценивать вкус. Кроме того, мягкие и плотные нервы выходят не из одних и тех же частей головного мозга и следуют не по одному пути, чтобы дойти до органов чувств. В самом деле, одни, выйдя из мягких частей, а другие — из плотных, направляются к органам чувств одни — по прямой линии, а другие — обходом. Итак, среди нервов, заканчивающихся у языка, одни — вышедшие из нижних и передних частей, другие — вышедшие из задних и боковых частей головного мозга — прикрепляются к языку, но первые непосредственно, а вторые — твердые после предварительного огибания, вокруг шеи. Кроме того, мягкие нервы разветвляются по наружной поверхности языка, тогда как твердые нервы расходятся в мышцах. Ведь, с одной стороны, язык своей наружной поверхностью воспринимает 635. вкусовые впечатления, а с другой стороны, он приводится в движение мышцами. Разум требовал, чтобы нервы, предназначенные для ощущения, прикреплялись к частям, более приспособленным к этому, тогда как другие нервы — твердые внедрялись в мышцы как органы движения. То же относится и к нервам глаз, из которых одни — твердые нервы — внедряются в мышцы, а другие — в главный и существенный орган зрения — в хрусталик. Но в числе всех этих мягких нервов, идущих к глазам, языку, ушам и носу, нет ни одного, который, раз пройдя через череп, продолжался бы за пределы этих органов, подобно каждому из твердых нервов. Ведь он был бы тотчас же разорван или поврежден не только при встрече с внешними предметами, но еще гораздо раньше — с частями самого тела, с которыми он каким-либо образом пришел бы в соприкосновение. Вот почему каждый орган чувств должен находиться близко от головного мозга. Если это так, то мы нашли то, что ищем с самого начала. Ясно, что головной мозг был помещен 636. в голове ради глаз, и что каждый из других органов чувств был помещен там из-за головного мозга. Совершенно понятно также, что местоположение рта должно было находиться в голове, так как в нем должен был помещаться язык. Было лучше, чтобы язык не был обнажен и совершенно открыт, и он не мог быть надежнее укрыт, чем во рту. Находясь в этом месте, язык мог лучше оценивать вкусовые качества, служить органом речи и весьма содействовать акту жевания и глотания.

Глава VI

Мы сказали все, что хотели сказать о голове как целом. Теперь следует рассмотреть назначение каждой из ее частей, начиная с самого головного мозга. По своей ткани головной мозг очень похож на нервы, началом которых он является, с той только разницей, что головной мозг мягче, чем нервы — свойство, вполне подходящее для органа, где сходятся все ощущения, где зарождаются все вымыслы воображения и мысли интеллекта. В самом деле, легкая изменяемость 637. — это условие, благоприятное для подобных функций и впечатлений, а изменяемости всегда больше в мягком, чем в плотном. Вот почему головной мозг мягче, чем нервы. Но так как нервы должны были иметь двоякую природу, как мы это только что сказали, то и сам головной мозг был создан двояко: более мягким в передней части, более плотным в другой части, которую анатомы называют мозжечком (encránion) и побочным мозжечком (parenkephalis). Они разделены складкой твердой оболочки и соединяются только на уровне прохода, расположенного под теменем и телами, окружающими этот проход. Так как передняя часть должна была быть мягче как начало мягких нервов, идущих к органам чувств, а задняя часть — более плотной как начало плотных нервов, распределяющихся по всему телу, и так как в смысле безопасности было нежелательно, чтобы мягкий нерв соприкасался с плотным, то природа создала раздел между двумя частями мозга и между ними поместила твердую оболочку, которая должна была покрыть и весь головной мозг, состоящий из названных выше двух частей. Кроме того, в этом переднем 638. мозгу части, смежные с оболочкой, называемой твердой и толстой, были с полным основанием созданы более плотными; средняя же часть, находящаяся под ними, — более мягкой. В самом деле, наружная часть должна была быть защищена от повреждений и предназначена для образования более плотных нервов. Что же касается средней части, то она в самом своем положении находила защиту от поражений и являлась начальной точкой, подходящей для мягких нервов. Ведь из побочного мозжечка не зарождается ни одного мягкого нерва. Но передняя часть головного мозга должна была обязательно дать начало некоторым плотным нервам, как, например, по моему мнению, двигательным нервам глаза. Следовательно, несмотря на то что эти последние находятся близко от мягких нервов, они в противоположность им начинаются не в глубоких частях, но в плотных и поверхностных. Итак, все нервы имеют большую плотность, чем головной мозг, и не отличаются сильно по своему веществу; хотя они одной и той же природы, все же отличаются друг от друга 639. по своей сухости и плотности. Чувствующие нервы, идущие к глазам, несколько[102] плотнее головного мозга, но не кажутся более уплотненными. Из числа всех нервов эти одни покажутся тебе состоящими из вещества головного мозга сгущенного, но не засохшего. Однако только в этих нервах можно заметить видимые протоки (póroi — каналы, пути). Вот почему многие анатомы их так и называют, говоря, что они, выйдя из головного мозга, внедряются в заднюю стенку глаза. Два канала, направляясь по одному в каждый глаз, растягиваясь и сплющиваясь, образуют сетчатую оболочку, но анатомы добавляют еще, что некие нервы направляются к глазным мышцам. В голове находятся четыре органа чувств: глаз, ухо, нос и язык. Хотя у всех начало ощущения исходит от головного мозга и в этом отношении они кажутся одинаковыми, однако между ними существует специфическое различие, касающееся как самих чувствующих способностей, так и тех тел, при помощи которых эти способности достигают органа. 640. В самом деле, среди многих способностей одна воспринимает запах, другая — вкусовые ощущения, эта — звуки, та — краски. Что касается трактов (hodón), то тот, который, выходя из каждого желудочка головного мозга, заканчивается у носа, представляет собой удлиненный отросток, ничем не отличающийся от других желудочков[103], тот же, который ведет к глазам, по качеству несколько отличен и не является полностью нервом; ведущий к языку является настоящим нервом, но нервом мягким. Тот же, который подходит к ушам, представляет собой нерв, не столь мягкий, но и не плотный. Пятый тракт, через который проходят восприятия, вышедшие из головного мозга, есть нерв сильный и плотный, поэтому он пригоден для движения и осязания наиболее грубого из всех органов чувств, но не способен к тонкому распознаванию, свойственному другим органам чувств. Каждый из них обязательно должен испытать какое-либо изменение, чтобы возникло ощущение. Но не каждый орган чувств изменяется благодаря всякому воспринимаемому им предмету. Способный ощущать блестящее и светлое реагирует на краски, воспринимающий движение воздуха — на звук, 641. а чувствительный к парам — на запахи; одним словом, подобное познается подобным. Таким образом, орган чувств, связанный с воздухом, не может изменяться под влиянием красок; ведь необходимо, чтобы тело было блестящим, светлым и очень ясным, если оно должно воспринимать ясно и отчетливо цвета; подобное изменение рассмотрено в книгах «О зрении». Мутное и парообразное также не может выполнять этой функции, как и влажное и водянистое, твердое и землистое. Так что ни один аппарат чувств, кроме органа зрения, не будет изменяться под воздействием красок, так как один только этот орган чувств имеет чистый и блестящий аппарат чувств, стекловидное тело, как это также доказано в книгах «О зрении». Но это изменение не имело бы последствий, если бы оно не было воспринято управляющим началом, местопребыванием сознания, памяти и понимания. Вот почему часть головного мозга продолжается до стекловидного тела, чтобы осознать получаемые им впечатления. Одно только это удлинение 642. содержит в себе чувствительный канал, потому что оно одно содержит большое количество психической пневмы. Мы говорили о субстанции этой пневмы, об ее свойствах и происхождении в работе «О догматах Гиппократа и Платона». Но как мы уже тысячи раз повторяли, здесь не даем указаний о функциях. Но так как невозможно распознать назначение каждой из частей, не зная ее функции, — а этот пункт доказан нами с самого начала, — то следует напомнить эти функции. Итак, возвратимся к нашей теме; так как орган зрения должен быть светлым и блестящим, то он снабжается из главного источника обильной пневмой, а из головного мозга ему посылается ясное и различимое удлинение, которое на всем своем пути до глаза [мягкое по образу и подобию мозга; но] ввиду того, что пневма должна пройти через череп, оно становится в целях большей безопасности более плотным отвердевшим и спрессованным. Как только это удлинение проникает во впадины, находящиеся под бровями и называемые глазными 643. орбитами, оно сильно расширяется благодаря тому, что уплощается и становится более тонким. Таким образом, оно снова обретает свою первоначальную природу, так что головной мозг точно воспроизводится в нем своим цветом, консистенцией и другими особенностями, о которых мы более подробно скажем, когда будем специально говорить о назначении частей глаза. В настоящий момент мы напомнили о строении глаза лишь настолько, насколько это было необходимо для наших объяснений, касающихся частей мозга. В самом деле, если бы головной мозг не был местом отправления и восприятия изменений, происшедших в каждом органе чувств, живое существо было бы лишено ощущений. Обрати внимание на людей, пораженных ударом: несмотря на то что все их органы чувств невредимы, они им в этом состоянии больше не нужны для распознавания того, что распознается чувствами. В глазах же, состоящих из оболочек, закрытых со всех сторон, впечатление, полученное от красок, быстра достигает того участка головного мозга — сетчатой оболочки, который в них содержится. В самом деле, роговая оболочка настолько тонкая, белая, чистая, что сама не нарушает этих изменений, а равно и не мешает 644. проходящим через нее впечатлениям. После нее непосредственно следует кристаллоподобное влажное тело до самого зрачка, где это тела соединяется с участком головного мозга, находящимся в глазах. Теперь понятно, почему из головного мозга к глазу отходит чистая субстанция, почему она уплотняется, проходя через череп, почему опять при входе в глазные впадины она становится мягкой, уплощаясь, почему одна из всех она содержит ощущаемый канал. Что касается ушей, то теперь совершенно необходимо было, чтобы до них дошло удлинение головного мозга для восприятия приходящего извне впечатления. Этим впечатлением является шум, звук, возникающий от удара по воздуху или от ударяющего воздуха безразлично, при условии, что движение, возникшее благодаря удару, двигаясь подобно волне, дошло до головного мозга. В данном случае, как и в глазах, нельзя было поместить перепонку на нервы. В результате этого могло бы возникнуть значительное препятствие, мешающее приведенному в движение воздуху коснуться ушей, особенно если движение слабое, как это наблюдается при слабых голосах 645. Однако нельзя было оставить нервы совершенно обнаженными и подверженными всяким внешним ударам. Также не следовало — это было бы третьим и последним способом — создавать для них в качестве прикрытия редкую и достаточно тонкую перепонку, чтобы открыть проход и доступ воздуху. В самом деле, благодаря этому средству были бы всячески повреждены не только нервы, но и самый мозг подвергся бы охлаждению. Итак, природа, зная, что плотная перепонка защитила бы, конечно, орган восприятия от повреждения, но повлекла бы за собой глухоту, и что без перепонки он был бы крайне подвержен повреждениям. Остается только одна третья возможность; но если бы сюда прибавить для безопасности какое-нибудь, хотя бы незначительное средство, этого было бы вполне достаточно; зная все это, природа поместила там толстую и твердую кость и пробуравила ее спиралями, согнутыми наподобие лабиринта. Благодаря этой предосторожности натиск холодного воздуха, который несомненно ощущался бы при прямом прохождении, понемногу ослабевает вследствие разнообразия преломления [в этих извилистых поворотах — В.T.], а проникновение всех других плотных[104] частиц до самого нерва было бы заранее задержано 646. В самом деле, тела, превышающие размером проход, не только не смогут его поранить, но даже и прикоснуться к нему. Что же касается более мелких частиц, то одни, проникшие с быстротой и силой и по прямой линии, вероятно, прежде всего ударятся о спирали, а другие, попавшие туда постепенно без напора, запутавшись, так сказать, в этих спиралях, коснутся перепонки мягко и слегка. Но не только этими средствами природа обеспечила слуховым нервам наивысшую защиту от повреждений, она не забыла дать им подходящее строение, сделав их, насколько возможно, более твердыми. Ведь, если бы они были абсолютно твердыми, они, правда, были бы менее уязвимы, но почти лишились бы всякой восприимчивости, и наоборот, если бы слуховые нервы были мягкими, как нервы глаз, они были бы очень восприимчивы и очень чувствительны к повреждениям. Но природа ничего так не избегает, как возможности подвергаться повреждениям, зная, что вместе с тем погибает и сама функция. Мы часто уже касались этого вопроса. Вот почему слуховой нерв создан более плотным, чем это требуется для его функций. Наоборот, нерв языка 647. более мягкий, так как природа имела в этом случае в качестве защиты окружающую его полость рта; но, несмотря на это, мы поместили на четвертом месте этот орган чувств, который не может отличить ни цветовых качеств, ни движения воздуха, ни даже запахов. Впрочем, язык получил именно такой нерв, какой он должен был получить, принимая во внимание безопасность своего положения. Что же касается слухового нерва, то он скорее был расположен для того, чтобы противостоять повреждениям, чем для восприятия ощущения вследствие вышеуказанных причин. Последний орган чувств, а именно обоняния, один среди всех остальных находится внутри черепа в передних желудочках головного мозга, содержащих парообразную пневму. Ведь было необходимо, чтобы частица, вызывающая это ощущение, изменила и часть головного мозга. Кроме того, было бы необходимо, чтобы чувствительный аппарат был окружен такой перепонкой, которая могла бы его защитить и не затруднять проникновения ощутимых частиц. Но если бы ей было предназначено не преграждать пути, она должна была бы быть более проницаемой, чем перепонка уха в той мере, в какой ощущение, воспринятое этой последней, более грубое, чем ощущение, 648. воспринятое обонянием. В самом деле, насколько воздух уступает свету по тонкости своих частиц, почти настолько же воздух уступает в этом отношении запахам. По тому, что мы наблюдаем каждый день, можно убедиться, насколько широки должны быть проходы, проникающие через перепонку этой части. Ведь, если какое-либо тело засорит ноздри, как говорит Платон[105], никакой запах не проходит через его ткань; только воздух, лишенный пахучих частиц, проходит через нее. Этот факт ясно доказывает, что частица пара имеет больший объем, чем вместимость проходов перепонки, служащей для закупорки, и что перепонка органа обоняния должна иметь более широкие отверстия. Это ясно видно, если взять перепонку мертвого животного, растянуть ее во всех направлениях и рассматривать при ярком свете. В самом деле, поскольку она сохранилась в естественном виде, т. е. морщинистой и неплотной, то, так как складки лежат друг на друге вокруг проходов, отверстия не видимы; но, когда складки разглаживаются благодаря растяжению, их легко заметить, если только ты не будешь исследовать после того, как чрезмерный холод или значительное 649. время сделают их твердыми и высушат. Если животное пало недавно, лучше всего произвести этот опыт, поливая перепонку теплой водой. Большим доказательством пористости обонятельной перепонки служит также частое и внезапное выделение излишков, текущих сверху; древние называли их соплями и мокротой (blénna, córyza), а современники — слизью (mýxa). В самом деле, это один из обычных искусных приемов природы — никогда не упускать ни одного возможного назначения или функции органа, когда она легко может выполнить несколько функций при помощи одного органа. Так и в данном случае, ибо желудочки головного мозга, находясь над органом обоняния, неизбежно воспринимают излишки, текущие из окружающих частей; живое существо было бы постоянно подвержено апоплексиям, если бы природа не открыла и в данном месте путь, пригодный для истечения. Ведь было невозможно придумать нечто лучшее, чем этот канал, одновременно и широкий, и наклонный. Таким образом, излишки выходят 650. из внутренних частей наружу через носовые проходы, тогда как снаружи внутрь поднимаются мельчайшие частицы, охваченные обонятельной способностью, и один орган выполняет эти два назначения, из которых одно необходимо для самой жизни, а другое делает жизнь более приятной. Существуют два других отлогих канала, которые по небу изливают в рот излишки из всего головного мозга. Когда живое существо совершенно здорово и питание протекает нормально, одних только этих каналов достаточно. Итак, первое назначение каналов головного мозга, открывающихся в ноздри, назначение, ради которого они главным образом существуют, состоит не в том, чтобы выбрасывать излишки, но в том, чтобы оказывать чрезмерную помощь больному мозгу и прежде всего оценивать запахи, но еще более важное и необходимое для самой жизни назначение состоит в том, чтобы сделать возможным доступ воздуха в головной мозг для его дыхания. Этот факт, как и все другие, не напрасно упоминается Гиппократом. Итак, на всех этих основаниях и еще других, о которых мы скажем, орган обоняния — единственный из органов, 651. находящийся в самом мозгу. Так как перепонка этого органа должна была быть пориста, и продырявлена многочисленными и широкими отверстиями, чтобы свободно передавать мозгу воздух для дыхания, испарения, для определения запахов, наконец, чтобы быстро выделять, если нужно, массу излишков, и так как в результате подобного строения получалась большая чувствительность самой перепонки — большое неудобство для самого важного из всех органов [головного мозга — В.Т.], то природа поместила снизу кость с разнообразными отверстиями наподобие губки, чтобы предупредить вторжение извне твердого тела и не допускать при дыхании прямого попадания холодного воздуха непосредственно в желудочки мозга. Ведь мы не всегда вдыхаем умеренно холодный воздух; наоборот, иногда он бывает чрезвычайно холодным. Если бы он по прямому пути проник в мозг, он чрезмерно охладил бы его, что угрожало бы самой жизни.

Глава VII

Но эти продырявленные и ноздреватые кости, находящиеся перед перепонкой и называемые 652. анатомами решетчатыми, были созданы для предупреждения подобного случая. Было бы правильнее называть эти кости не решетчатыми, а губчатыми, согласно сравнению, сделанному Гиппократом. В самом деле, их дырки столь же разнообразны, как у губки, и они продырявлены не по прямой линии, как в решете. Правда, твердая оболочка, покрывающая головной мозг, продырявлена как решето, но кости, расположенные перед ней, продырявлены более разнообразно, наподобие губки. Отверстия не совпадают по прямой линии и не совсем прямые. Есть прямые, но большинство наклонные и в то же время извилистые, так что длинный путь и частые обходы должны быть проделаны всяким телом, которое, проходя через них, направляется к мозгу. Это устройство дает, как мне кажется, еще новое доказательство высшей мудрости творца всех живых тварей. Выше мы прославляли его за то, что часто он приспособляет один орган для нескольких функций. Сейчас мы можем доказать нечто большее, а именно, что эти функции 653. не в малой степени полезны друг другу. В самом деле, поскольку эти похожие на губки перегородки были установлены для безопасности мозга, орган обоняния из-за них подвергался опасности оказаться несовершенным, если бы он не получил еще возможности и дышать. В самом деле, никакое вещество не может свободно пройти через губчатые тела только в силу свойственного ему импульса. Часто даже содержащаяся в них вода, по природе своей стремящаяся всегда вниз и текущая в этом направлении, не роняет ни одной капли, тогда как в предметах с отверстиями, как в решете, она быстро стекает. Наоборот, если пары снизу подходят к решетчатой кости, эта губчатая кость останавливает их прохождение, тогда как тела, продырявленные наподобие решета, пропускают их вверх. Ведь эти последние только разрывают непрерывность тканей, а губчатые тела останавливают ткани в их движении. Для того чтобы подобное тело быстро выпустило все свое содержимое, следует или сжать его со всех сторон, подобно тому как руки выжимают губку, или быстро втянуть его содержимое, как делают при всасывании губами, 654. или сообщить ему сзади сильный толчок, подобно тому как, вдувая в такие органы, мы их открываем. В этих губчатых костях функция вдыхания и выдыхания выполняется легко. Первое имеет место, когда мозг втягивает воздух внутрь, а второе — когда он выталкивает его наружу. В самом деле, излишки не могли бы быть удалены, если бы они не просачивались понемногу и в течение продолжительного времени, а восхождение пахучих частиц не происходило бы, если задержки в пути позволили бы им собраться, смешаться, соединиться и восстановить прежние свои свойства, потерянные ими при разжижении. Но в действительности благодаря объединению функций определение запахов является побочным обстоятельством вдыхания, а выталкивание всяких частиц — выдыхания. Ведь во время этого акта сила, с которой втягивается воздух, увлекает за собой много частичек, которые не смогли бы проникнуть в силу собственного движения; с другой стороны, определение запахов приносит немалую пользу самому дыханию, не пропуская без нашего ведома вместе с чистым воздухом 655. вредных газов; потревоженный орган чувства заставляет нас делать одно из двух: или возможно скорее бежать от них, или поднести к носу тело, преграждающее доступ газам и пропускающее воздух. Для освобождения обонятельных путей, подчас закупоренных клейкой и густой материей, нельзя было придумать лучшего устройства, чем настоящее. Созданные не только как обонятельные органы, но и как дыхательные, они дважды очищаются — один раз входящим воздухом, а другой раз — выходящим. Если они окажутся заложенными слишком плотно, так что умеренная и обыкновенная струя воздуха не может их освободить, следует прибегнуть к действию, называемому выдуванием (ecphýsesis), которое представляет собой резкое выдыхание; так что немаловажный обмен услугами происходит между функциями и назначением, созданными вместе. Природа придумала эту взаимность для того, чтобы живое существо пользовалось жизнью и притом более приятной 656. Кроме того, отсюда проистекает еще одно большое преимущество, состоящее в том, что число органов не обязательно должно равняться числу существующих назначений и что часто одного органа достаточно для многочисленных функций и назначений.

Глава VIII

Таким образом, мягкая оболочка одновременно и укрепляет, и покрывает головной мозг, и, кроме того, объединяет все находящиеся в нем сосуды. Такова также внешняя оболочка у зародыша и брыжейка животного. В самом деле, обе перепонки состоят из многочисленных вен и артерий, расположенных друг около друга, и тонкой перепонки, соединяющей промежуточные части. Точно так же эта мягкая оболочка соединяет все вены и артерии головного мозга, чтобы они не скрещивались, не перепутывались и не смещались во время движений ввиду непрочности их основания, так как они лежат на влажном, мягком и почти жидком теле. Вот почему мягкая оболочка не только окружает головной мозг, но проходит в его глубину, 657. пересекает его во всех направлениях и весь оплетает, доходя вместе с сосудами вплоть до полости желудочков. Поэтому большинство анатомов, вероятно, еще не совсем просвещенных, называют сосудистым сплетением и складками ворсистой оболочки ту часть мягкой оболочки, которая изнутри выстилает желудочки; что же касается других частей мягкой оболочки, то эти анатомы, отказываются сравнивать их и называть так. Мы же знаем и доказываем, что природа и назначение мягкой оболочки тождественны назначению и природе внешней оболочки зародыша [ворсистой оболочке — В.Т.] и брыжейки. Мы утверждаем, что эти последние оболочки соединяют артерии и вены и что мягкая оболочка мозга, помимо этих сосудов, связывает также весь головной мозг. Большим и новым доказательством того, что головной мозг удерживается и сжимается мягкой оболочкой, является то, что сейчас будет сказано. Возьми какое-нибудь живое существо (лучше выбрать большое), обнажи со всех сторон головной мозг, еще сдерживаемый и приросший к основанию, начни отделять мягкую оболочку — и ты тотчас же увидишь, 658. что каждая лишенная оболочки часть отпадет и растечется наружу. Когда он весь будет обнажен, то, вначале закрепленный и оформленный, он расширится во все стороны, а наиболее возвышенные части опустятся, растекаясь по сторонам. Но так как мы экспериментируем над мертвым животным, то видим, что большая часть психической пневмы и паров улетучилась, вся естественная теплота навсегда покинула его, вся находившаяся в нем кровь, флегма и другие соки сгустились вследствие холода, что все эти факты, вместе взятые, вызвали затвердение и охлаждение головного мозга. И даже в данном случае ясно видно, что мозг должен быть сжат и сдерживаем ворсистой оболочкой. Тем более, как же может в ней не нуждаться живой организм? В самом деле, обладая этой оболочкой, как естественной покрышкой, мозг скорее нуждался в ней, будучи еще влажным и мягким, чем в том состоянии, в каком мы наблюдаем его на трупе при вскрытии.

Глава IX

659. Твердая оболочка также служит покрышкой для головного мозга; или, скорее, ее следует называть не просто покрышкой мозга, но защитной оградой, предохраняющей мозг от ударов о череп; мягкая же оболочка — это настоящая, приросшая к мозгу, оболочка. В самом деле, твердая оболочка отделена от него, соединяясь с ним лишь при помощи пересекающих ее сосудов. Если бы природа не поместила между ними мягкую оболочку, близкое соседство твердой оболочки с головным мозгом не было бы для него безболезненным. Подобно тому, как говорит Платон[106] по поводу земли и огня, что, так как эти два элемента имеют противоположную природу, то бог поместил между ними воду и воздух, я могу сказать, что поскольку головной мозг и череп противоположны по своей субстанции, природа поместила между ними две оболочки, не ограничиваясь тем, что соединила их единым союзом дружбы. В самом деле, настоящая середина является таковой не только по своему положению, но и по своей природе. А средним по природе является то, что в равной мере отстоит от крайностей. Но та и другая оболочка 660. не в равной степени отличается от мозга и от черепа. Так, мягкая оболочка обладает в большей степени мягкостью мозга, чем твердостью кости. Зато твердая оболочка значительно более твердая, чем мозг, и немного мягче кости. Если бы природа создала одну только мягкую оболочку, то взаимоотношения этой последней оболочки с черепом не были бы свободны от опасности. А если бы природа создала только твердую оболочку, то в этом случае опасности подвергался бы сам мозг. Поэтому, чтобы ни мозг, ни его оболочка не подвергались повреждениям, мягкая оболочка была помещена первой, а на ней — твердая оболочка, более мягкая, чем кость, настолько же, насколько она тверже мягкой оболочки. Эта же оболочка со своей стороны, мягче твердой оболочки в той же пропорции, в какой мозг мягче, чем она.

Итак, природа, использовав две среды, поместила близко друг от друга без всякого вреда череп и головной мозг, хотя по своим свойствам они весьма различны. Таким образом, ворсистая оболочка является покрышкой приросшей к мозгу, как кожа является покрышкой тела животного; твердая же оболочка не является оболочкой, приросшей к ней, хотя во многих точках она соединена с ней. Эта последняя в свою очередь покрыта как бы шлемом (crános), костью, наложенной с наружной стороны, 661. которую называют cranion — череп[107]. Ничто в этой структуре не было упущено природой. Подобно тому, как хорошие ремесленники, не могущие выковать шлем, как бы приросший к голове, и тем не менее желающие, чтобы он прочно сжимал ее со всех сторон, изготовляют подходящие скрепы в нужных местах и таким образом пригоняют его с такой точностью, что он кажется ни в чем не уступающим прирожденному черепу; точно так же природа, не будучи в состоянии из-за прирожденного различия субстанций во всех точках приноровить оболочку к черепу, хотя это было и нужно, придумала единственно возможное средство для ее безопасности, изобретя большее количество связок, чем когда-либо выковал Гефест. Его связки могли только скреплять, а эти, кроме того, имели еще другие более важные назначения. Какие же это связки? Как прикрепляются они вокруг черепа? Как прикрепляются они к твердой оболочке? И какие другие назначения имеют они у живых существ? Связки в виде тонких перепонок 662. образуются из самой мозговой оболочки. Черепные швы служат теми путями, по которым перепонки выходят из головы. Вытягиваясь в направлении той области, из которой они вышли, они по мере своего продвижения переплетаются и благодаря этому соединению образуют общую перепонку, называемую подчерепной оболочкой. Что эта перепонка прикрепляет твердую оболочку к черепу, на это указывает сам рассудок, даже до того, как ты увидишь это при помощи вскрытия. Здесь не место рассказывать о том, какие другие назначения она имеет у живого существа. Как горячая лошадь, забывая намеченный путь, наша речь вышла за должные пределы. Вспомним же об этом и вернемся вновь к мозгу, от которого меня отвлек ряд рассуждений, тогда как с объяснениями о мягкой оболочке я связывал объяснения твердой оболочки, а с этими последними — объяснения черепа и подчерепной оболочки.

Глава X

Теперь мы поговорим сперва 663. о желудочках головного мозга, об их величине, положении каждого из них, об их форме, связи друг с другом, о всем их числе и, наконец, о частях, лежащих над ними или рядом с ними. Два передних желудочка управляют вдыханием, выдыханием (ecpnoé) и выдуванием (ecphýsesis) из головного мозга. В другом месте мы доказали эти факты. Мы также доказали, что они сначала приготовляют и вырабатывают для него психическую пневму. Кроме того, выше мы говорили, что у их нижних[108] частей, сообщающихся с ноздрями, одновременно имеется и обонятельный орган, и канал, предназначенный для удаления излишков. Было лучше, чтобы существовали два желудочка, а не один, ввиду того что нижнее отверстие было создано парным, что все органы чувств парные и что сам головной мозг парный. Эта парность имеет еще некоторое другое назначение, о котором мы скажем, когда дойдем 664. до органов чувств. Но самое главное и общее назначение всех парных органов состоит в том, что в случае повреждения одного другой заменяет этот орган в его деятельности. В городе Смирне в Ионии мы были свидетелями такого невероятного случая: мы видели молодого человека, раненного в один из передних желудочков и после этого ранения оставшегося в живых, как казалось, по воле бога. Нет сомнения, что он не остался бы жив ни одной минуты, если бы сразу были ранены оба желудочка. Точно так же, даже помимо ранения, если бы какая-либо болезнь поразила один из них, а другой остался бы невредим, живое существо будет страдать при жизни меньше, чем если бы заболели оба сразу. Ведь если существуют два желудочка и оба заболели, то это равносильно тому, что если бы с самого начала существовал только один желудочек и он заболел. Существование двойного органа в том случае, если оно возможно, доставляет большую безопасность, чем один простой орган. Но это не всегда возможно. Так, существование двух позвоночников у одного животного совершенно невозможно, а, следовательно, и двойного спинного мозга. Поэтому же не могло быть двойной полости в мозжечке, 665. ибо из него выходит спинной мозг.

Глава XI

Так как все нервы тела, распределяющиеся в частях, расположенных ниже головы, должны начинаться или в мозжечке, или в спинном мозгу, то желудочек мозжечка должен быть довольно большим и принимать психическую пневму, выработанную в передних желудочках. Поэтому между ними должен был существовать канал. В самом деле, желудочек кажется большим, также очень велик и канал, который впадает в него, выходя из передних желудочков. Один только этот канал устанавливает сообщение между мозжечком и головным мозгом. Таковы в самом деле названия, которые сторонники Герофила дают обыкновенно той и другой части, прилагая преимущественно к передней части вследствие ее величины название всего мозга. Так как головной мозг имеет два полушария, как было сказано, то каждая его часть значительно больше мозжечка, и так как передняя часть присвоила себе общее название, то нельзя было найти для мозжечка названия, более подходящего, 666. чем то, которое он имеет. Однако некоторые не дают ему этого названия, а называют encranis и encránion. Не следует их порицать, если ради ясности преподавания они придумали разные наименования, так как и в обычной жизни многие вещи преимущественно так обозначаются в зависимости от их величины, мощности, заслуг или достоинств. В настоящем состоянии головной мозг, отделенный от мозжечка, как было сказано раньше, складкой твердой оболочки и нуждавшийся в соединении с ним хотя бы в одной точке, чтобы дать начало названному выше каналу, прежде всего слил свои два желудочка в одном месте. Это, по мнению некоторых анатомов, четвертый желудочек всего головного мозга. Некоторые называют его «отверстием двух желудочков»; они полагают, что его нельзя рассматривать как отдельный желудочек. Что касается меня, то независимо от того, считают ли эту полость общей для обоих желудочков или третьим желудочком, добавленным к двум остальным, я думаю, что для дальнейшего хода объяснений 667. это не принесет ни пользы, ни вреда. Но для себя я хочу выяснить причину соединения в одной точке передних желудочков. Причиной этого является образование канала, соединяющего их с мозжечком. В самом деле, канал, выходя из этого желудочка и воспринимая заключающуюся в нем пневму, передает ее мозжечку. Что же касается части головного мозга, расположенной над общей полостью и созданной по образцу полости полого шара наподобие крыши дома, то кажется, что небезосновательно ее назвали сводчатым дугообразным телом ввиду того, что подобные части домов обычно называются строителями сводом или дугой. Те, кто видят в ней четвертый желудочек, полагают, что это — самый важный из желудочков всего головного мозга. Тем не менее Герофил кажется считает более важным не этот желудочек, а желудочек мозжечка. Что же касается нас, то мы достаточно выяснили в работе «О догматах Гиппократа и Платона», какого взгляда следует придерживаться по этому вопросу 668. Здесь же ограничимся лишь описанием назначений. Мы даже не для всех приведем доказательства; все те, которые являются необходимым следствием уже ранее доказанных в этой работе принципов, мы примем как доказанные, напомнив лишь принципы, из которых они вытекают. Назначение этого сводчатого тела (psalidoedés) не должно расцениваться иначе, чем назначение сводов, существующих в домах. Подобно тому, как эти своды, более чем какие-либо иные конструкции, пригодны для того, чтобы выдерживать лежащий сверху груз, точно так же и сводчатое тело выдерживает без усилий всю часть головного мозга, лежащего на нем. Ведь сферическое тело во всех своих точках совершенно одинаково, а, следовательно, из всех фигур оно наименее уязвимо и, кроме того, самое большее из всех, имеющих равный периметр. Это представляет собой не малое преимущество для сосудов, каналов, желудочков и всех полостей, возникших для вмещения каких-либо субстанций; ведь из этих тел самые лучшие те, которые при наименьших размерах обладают наибольшей емкостью. Канал, установленный между желудочком, 669. протянувшимся под сводчатым телом, и желудочком мозжечка, позволяет перечислить назначения этой формы. В самом деле, круглое тело наименее подвержено ранениям, а тело, вместимость которого наибольшая, наиболее приспособлено для поддерживания груза. Это же относится и ко всем каналам, проходящим по всему телу, ко всем артериям и венам и всем полостям. В самом деле, все они сферичны, но вследствие апофизов и эпифизов, вследствие соприкосновения с тем, на чем они держатся, вследствие сращения с соседними телами и взаимных анастомозов правильность сферы нарушена, однако фигура все же остается закругленной. Впрочем, если рассмотреть самый центр какой-либо полости, то можно заметить, что здесь находится самая круглая часть, так как, не будучи еще изменена апофизами, она сохраняет форму, присущую фигуре. Точно так же, если, предположим, ты удалишь от передних желудочков свод центральной полости и апофизы [обонятельные нервы — В.T.], спускающиеся к ноздрям, и те, которые направляются к латеральным и 670. нижним частям, к назначению которых мы еще вернемся, то увидишь, что оставшееся пространство точно сферическое. Также если у заднего желудочка мозжечка удалить место, где входит вышеназванный канал и его продолжение к спинному мозгу, то увидишь, что и оно сферическое.

Глава XII

Наших замечаний о строении этих полостей вполне достаточно. Что касается их размеров не только в головном мозгу, но и во всех частях тела, то те полости, которые принимают вещества более густые, больше; менее велики те, которые получают вещества, в которых качества преобладают, так сказать, над веществом. Ведь в каждой материи имеется много излишков. Если они выделены и выброшены, а полезная часть обрела надлежащие свойства, можно с полным основанием сказать, что демиург достиг поставленной цели. Вот почему желудочек мозжечка естественно был создан меньших размеров, чем передние желудочки. Если исследовать область, общую для этих желудочков, считая ее специально четвертым желудочком головного мозга, то окажется, что желудочек мозжечка меньше 671. и этой последней. Ворсистая перепонка, выстилающая, как мы говорили, желудочки изнутри, доходит до полости сводчатого тела. Следующие затем тела, окружающие канал, имеют уже слишком большую плотность, чтобы нуждаться в оболочке. То же можно сказать о тех телах, которые окружают весь задний желудочек. Ведь мы уже раньше говорили, что весь мозжечок в целом во многом превосходит плотностью головной мозг. Что касается этого, то я не могу не удивляться, когда я вижу не только нелепость учения Праксагора и Филотима, но и незнания ими фактов, обнаруженных при вскрытиях. Ведь они полагают, что головной мозг есть не что иное, как своего рода нарост, отросток спинного мозга, и поэтому считают, что он состоит из длинных извилин. Однако мозжечок, хотя и представляет собой тело, граничащее со спинным мозгом, имеет мало сходства с подобным строением, тогда как передний мозг очень резко и заметно обнаруживает это строение. Кроме того, — ошибка более грубая, — они не 672. знают, что спинной мозг является продолжением только расположенных у основания головного мозга частей, которые лишь одни лишены извилин, так как, будучи плотными, сами по себе имеют прочное положение и нисколько не нуждаются в том, чтобы мягкая оболочка их выстилала и укрепляла. Вот как достойные люди неизбежно попадают в неудобное положение, когда презрев истину, они упорствуют в отстаивании взглядов, которые они приняли сначала — a priori. Точно так же те люди, которые полагают, что череп есть слепок головного мозга, по-видимому, не знают о существовании промежутка между мозгом и твердой оболочкой, и что эта последняя, хотя и соприкасается с черепом, не приросла к нему; они также не знают ни того, что твердая оболочка должна была быть сформирована раньше, ни того, что таков же и сам череп.

Глава XIII

Дойдя до этого пункта нашего изложения, не следует оставлять неисследованной и форму мозжечка. Он состоит не из больших извилин, разделенных мягкой оболочкой, как головной мозг, но из многочисленных тел, 673. очень маленьких, при этом расположенных иначе, чем в головном мозгу. Ведь если психическая пневма находится во всем мозговом веществе, а не только в желудочках, как мы доказали это в другом месте, то можно предполагать, что в мозжечке, где берут начало нервы всего тела, эта пневма имеется в очень большом количестве и что промежуточные области, связывающие отдельные части, служат путями для этой пневмы. Эрасистрат очень хорошо доказывает, что мозжечок (epencratis) — он так его называет — имеет более разнообразное строение, чем большой мозг (enképhalos), но если он предполагает, что мозжечок, а вместе с ним и большой мозг более сложны у человека, чем у других животных, потому что он превосходит их способностью мышления, он, как мне кажется, рассуждает неправильно, так как ослы имеют очень сложный мозг, тогда как при их глупом нраве им требовался бы мозг очень простой и несложный. Лучше думать, 674. что разумность обусловливается хорошим темпераментом (euckasia) тела, которому поручено думать, каково бы ни было это тело, а не от многообразия его строения. В самом деле, мне кажется, что не столько обилию психической пневмы, сколько ее качеству следует приписать совершенство мышления. Но если и теперь никто не обуздает течения их мыслей, затрагивающего темы более высокие, чем те, которые оно себе наметило, это течение мысли позволит себе увлечься отступлениями. Однако совершенно обойти молчанием субстанцию души, когда объясняешь строение заключающего ее в себе тела, вещь невозможная. Но если это невозможно, то следует как можно скорее отказаться от того, на чем не следует долго задерживаться.

Глава XIV

Возвращаясь опять к частям, лежащим за средним желудочком, рассмотрим сперва тело, находящееся у входа в канал, тело, связывающее этот желудочек с мозжечком и называемое conárion (конусообразная железа) теми, кто занимается вскрытием, и посмотрим, ради какого назначения 675. оно создано. По своему строению — это железа, по своей форме — оно очень похоже на сосновую шишку cónys, откуда и получило такое название. Некоторые полагают, что назначение этого тела то же, что и устья желудка. Ведь они говорят, что устье — этот привратник желудка — представляет собой железу и служит препятствием для прохождения пищи из желудка в тонкие кишки до ее переработки. Они считают, что эта железа conárion, расположенная у входа в канал, который из среднего желудочка передает пневму в желудочек мозжечка, является стражем и как бы казначеем, определяющим количество пневмы, долженствующей быть переданной. Я уже раньше сказал, какого взгляда следует придерживаться относительно привратника желудка. Что же касается этой конусообразной железы, похожей на сосновую шишку и наполняющей раздвоение большой вены, откуда начинаются все сосудистые сплетения передних желудочков, то я думаю, что она существует ради того же назначения, как и железы, предназначенные для укрепления точек раздвоения вен. В самом деле, положение этой железы во всех отношениях одинаково с положением аналогичных желез; верхушка ее поддерживает части 676. в том месте, где она раздваивается, тогда как вся остальная железа расширяется по мере удаления сосудов, образовавшихся благодаря раздвоению, и сопровождает их до тех пор, пока они остаются в висячем положении. Как только эти вены начинают опираться на тело самого мозга, эта железа их уже покидает. В этом месте вещество мозга становится опорой как для самой этой железы, так одновременно и для вен. Но считать, что эта железа регулирует прохождение пневмы, это значит не понимать функции червеобразного апофиза и приписывать железе большее значение, чем следует. В самом деле, если бы эта железа составляла часть мозга, подобно тому как «привратник» составляет часть желудка, она могла бы, повинуясь сокращениям и расширениям этого мозга, вследствие своего благоприятного положения, поочередно открывать и закрывать проход. Наоборот, так как эта железа никоим образом не является частью мозга и не соединена с внутренностью желудочка, а только прикреплена к нему снаружи, то как может она оказывать столь сильное действие на канал, если она не 677. имеет собственного движения? Что же мешает тому, быть может, возразят мне, что она должна иметь самостоятельное движение? Что же другое, как не то, что в таком случае железа по своей значимости и силе заняла бы место мозга, а сам мозг стал бы только телом, разделенным многочисленными каналами, как орган, готовый повиноваться тому, кто его создал и имеет силу двигать его? Стоит ли говорить о том, сколько невежества и незнания заключат в себе эти предположения? И если их сторонники гадают о том, будто около канала мозга обязательно должна существовать часть, способная наблюдать и регулировать поступление пневмы, которую они, однако, не могут найти, то это не конусообразная железа, а апофиз, похожий на червя, протянувшегося по всему каналу. Искусные анатомы, давая ему наименование, продиктованное формой, называют его червеобразным апофизом. Вот каковы положения, природа и связи этого апофиза с соседними частями. С каждой стороны канала имеются тонкие и удлиненные выступы мозга, 678. называемые ягодичками (glutia). Для их соединения нельзя найти лучшего сравнения, чем с бедрами человека, сходящимися вместе [своей верхней частью — В.Т.]. Есть и такие люди, которые, сравнивая их с яичками, предпочитают называть эти ягодички двумя яичками (didýmia), а не ягодицами. Некоторые называют яичками тела, похожие на конусообразную железу, а ягодичками тела, расположенные позади них. Левые и правые части канала относятся к этим самым телам. Верхние части покрыты тонкой перепонкой, но довольно крепкой, прикрепляющейся с каждой стороны к ягодичкам. Перепонка, простирающаяся до заднего желудочка, является нижним концом червеобразного эпифиза, который ничем не похож на яички и ягодички. В самом деле, эпифиз имеет разнообразные связи, тогда как ядра и ягодички и одинаковы во всех своих частях, и не различаются по своему составу. Помимо того, что червеобразный эпифиз имеет различной формы соединения и кажется состоящим из очень многочисленных частей, связанных тонкими перепонками, он представляет еще одну особенность. Конец его, расположенный в заднем желудочке, — выпуклый и тонкий в том месте, где, 679. как мы говорили, он подходит к лежащей выше перепонке. Начиная отсюда он увеличивается в объеме, расширяется и верхняя поверхность его почти равняется расстоянию между ягодичками. Отсюда, протянувшись вдоль всего канала, он совершенно закрывает его и при повороте назад одновременно тянет приросшую к его выпуклым частям оболочку и вновь открывает проход в той же мере, в какой он отступает. В самом деле, так как, поворачиваясь, он закругляется и сокращается, то он столько же теряет в длине, сколько выигрывает в ширине. Итак, понятно, что если он изгибается слегка и, следовательно, лишь немного расширяется, то и его нижние концы могут проникнуть только в узкие части основания канала. Если же сокращение более значительное и ширина его в силу этого возрастает, то и отверстие канала увеличится и будет все увеличиваться по мере того, как уменьшается выпуклость, которая должна войти в него. Все это не могло бы 680. протекать надлежащим образом, если бы природа создала апофиз чуть толще или чуть тоньше, чем он есть в действительности. Ведь, будучи более толстым, апофиз не мог бы плотно закрыть проход, потому что своими наиболее тонкими частями он не достал бы до его наиболее узких частей. Более тонкий апофиз не только бы не закрыл полностью проход, но он и не открыл бы его как полагается. Ведь во время закрывания часть пневмы ускользнула бы, ввиду того что заполнена не вся ширина прохода вследствие недостаточной толщины эпифиза. Для открытия было бы необходимо, чтобы произошло значительное сокращение, иначе выпуклые концы не поднялись бы и не освободили бы основание прохода. Если при наличии лишь немного более толстого или тонкого червеобразного эпифиза проход мог бы открываться лишь несовершенным или неудобным способом, то чего следовало бы ожидать, если бы он намного превышал настоящее состояние? Разве не было бы полностью у них ниспровергнута и разрушена общая гармония? Вы не сумеете найти 681. более законченного и блестящего мастерского расчета, чем тот, точность которого такова, что малейшее изменение разрушило бы целое. Там, где можно устранить или прибавить многое к тому, что есть, причем все его творческое значение не утрачивается, мастер не нуждается в особом искусстве. Наоборот, творения, где малейшее упущение влечет за собой разрушение целого, дают образец совершенного искусства; но если бы погрешность, касающаяся одной только массы червеобразного эпифиза, уничтожила бы ценность всего творения, тогда как остальная часть произведения остается нетронутой и не является ни очень полезной, ни очень вредной, то, может быть, этот случай приписали бы столько же случайности, сколько искусству. Но так как то, что наблюдается по отношению к размерам червеобразного эпифиза, существует также во всех остальных частях — в самом деле всякое другое изменение в устройстве нанесет вред функции, как мы это немедленно докажем, — то как можно не поставить себя в смешное положение, отрицая искусство природы? Ведь ягодички достаточно приподняты 682. над каналом, чтобы обратить изогнутый эпифиз в их сторону, а если весь проход в целом был создан удлиненным, то это для того, чтобы он обладал большим по количеству разнообразием движений. Это назначение свойственно всем частям, составленным из многочисленных маленьких тел. Ведь для того, чтобы существовала более или менее значительная разница в движении, природа дала каналу способность осуществлять ряд изгибов и сгибаний. Так как все эти приспособления должны были обеспечить ему легкое и разнообразное движение и так как можно было опасаться, что поднятый на выпуклую часть ягодичек канал не скользнул бы и не отошел от прохода, природа придумала прикрепить его к ягодичкам связками, которые искусные анатомы называют сухожилиями и которые, сжимая и удерживая ягодички с двух сторон, не позволяют им отклоняться. Природа создала его плотным, чтобы он мог противостоять повреждениям, но не настолько плотным, чтобы он перестал быть частью мозга, но и здесь, 683. определяя назначение со строгой точностью, она придала ему степень плотности, необходимую для того, чтобы оставаться частью мозга. Если бы наряду со всеми этими, имеющимися у канала предохранениями, природа вследствие его состава присвоила ему косые или прямые складки, а не существующие в действительности поперечные, то это не принесло бы никакой пользы. Ведь он не закруглился бы указанным выше образом, если бы благодаря поперечным складкам не отклонился назад, и он не мог бы, как было доказано, постепенно открывать и закрывать проход. Отсутствие одного тела сделало бы бесполезными все эти многочисленные и разнообразные тела, окружающие канал. Теперь тем, кто внимательно отнесся к этому изложению, ясно, что если бы малейшая из вышеназванных частей была изменена, то во многих случаях возникла бы только помеха при выполнении функции, а иногда и полное нарушение ее. Поэтому я не могу понять, как можно было бы попытаться доказать, что все это не есть произведения наисовершеннейшего искусства.