О нём

Эпилог

Кулак противника летит вперед. Я обессиленно зажмуриваюсь, втягиваю голову в плечи и сжимаюсь от обрушившейся на меня какофонии звуков: ора толпы, музыки, сопровождающей каждый бой, счета рефери, наставлений тренера. А потом опять резко глохну. В этот раз, правда, не до конца, звуки все же доносятся до меня, но будто сквозь толщу морской воды – глухо.

Аллах, это каждый раз невыносимо. Гораздо хуже, чем когда я пропускала сама! Ну же, давай, трусиха! Веду головой, чтобы избавиться от разливающейся в глазах черноты, беспомощно сжимаю край самой простой дээспэшной скамейки, и тут мои пальцы утопают в горячей сухой ладони. И все… Все сразу становится хорошо. Чуть заваливаюсь на бок, укладываюсь головой на плечо, растягиваю губы в блаженной улыбке. Муса незаметно трет покрытый нервной испариной лоб губами:

– Он ушел от удара, а потом провел шикарный контрприем, – довольно растягивая слова, восстанавливает для меня упущенный ход событий. – Давай уж, дыши, – ворчит, но глаза все равно смеются. И с таким… знаете, сытым довольством по мне проходятся.

Мои щеки розовеют, но уже не от стыда. А от самого настоящего предвкушения.

Перевожу взгляд на ринг. Рефери как раз считает валяющемуся на ринге мальчишке. В то время как наш сыночек спокойно стоит в углу. Весь такой… преисполненный достоинства мужичок. Маленький воин. Сердце заходится от невероятной материнской любви. Когда-нибудь я точно этого не выдержу. А ведь он мальчик! Даже представлять не хочу, что чувствовал мой отец, когда на ринг выходила я.

А счет уже идет на семь, восемь… Это последний раунд.

– Успел, – шепчу я.

– Ну, я ведь обещал.

– Боялась, что Умар разнервничается, если тебя не увидит.

– Как будто я когда-то пропускал его бой.

Пару раз такое было, но тогда Муса сразу предупреждал сына, что дела не дадут ему выбраться, как бы ему того не хотелось. Да-да... Гатоев в самом деле старается. Это было мое условие – его обязательное участие в жизни детей. Если он, конечно, хотел, чтобы дело не ограничилось одним Умаром. Процесс переговоров шел тяжело. Муса злился, говорил, что и так при первой же возможности домой едет. Но мне этого было мало. Даже в свои двадцать я понимала, насколько огромен риск, что он, погрязнув в работе, самоустранится от воспитания мелких. И как важно этого не допустить…

Где я черпала мудрость? Как мне удавалось каждый раз брать верх над мужем – не знаю. Но факт есть факт. Муса – прекрасный, полностью вовлеченный в воспитание детей отец. Почти невероятная история, учитывая то, какую должность он занимает.

Соперники в ринге обнимаются. Рефери берет их обоих за руки и поднимает вверх ручку Умара. Муса свистит так громко, что у меня закладывает уши. Умар, завидев отца, сияет, как начищенный чайник. На нас, конечно, оборачиваются. Но, кажется, Гатоева все же не узнают. В целях конспирации он надел простые джинсы и толстовку, а лицо спрятал под козырьком бейсболки. В таком прикиде он сразу сбрасывает лет десять. И выглядит таким горячим, что у меня внизу живота теплеет.

– Что? – хищно сощуривается.

– Выглядишь как заправский хулиган.

– Я так понимаю, это комплимент, а, жена?

Блин. Стискиваю ляжки. Гатоев растягивает губы в широкой кривоватой улыбке. Ни за что не буду подпитывать его и без того раздутое самомнение! Он и так знает, как на меня действует.

– Пойдем лучше к раздевалке, – бурчу я, потому что в том же направлении убегает и Умар с тренером.

– Я его заберу. Ты лучше к Малике иди.

– Забрал ее из садика? – округляю глаза.

– А что такого?

– Нет, ничего, – касаюсь кончиками пальцев его, чтобы и впрямь не раздувать из этого события такую уж сенсацию. – Так она в машине?

– Уснула в дороге, – скупо кивает Муса и первым встает, чтобы подать мне руку. Поднимаюсь, машинально касаясь выступающего живота рукой. Гатоев в мгновение весь подбирается:

– Все хорошо с малым?

– Все отлично. Просто эти скамейки ужасно неудобные.

– Ну, так потереби коллег. Ты не последний человек в федерации.

Да-да, чтобы Муса сильно не расслаблялся и поумерил свои патриархальные замашки, сразу по окончанию института я устроилась на работу в федерацию тайского бокса. И за это время даже успела сделать какую-никакую карьеру, что было непросто, учитывая, что мне пришлось взять перерыв на еще один декрет. В любом случае я всем довольна. Кризис среднего возраста мне не грозит. Потому что все, о чем мечталось в юности, с некоторой поправкой исполнилось. С поправкой на то, что со мной случилось многое из того, о чем я и мечтать не могла.

– Хотя нет. Забудь. Иначе твой декрет опять затянется до самых родов.

– Муса… – закусив губу, смотрю на этого невозможного человека.

– Закончили разговор. Иди к дочке.

Набираю побольше воздуха в легкие, открываю рот. Смотрю в его предостерегающе сощурившиеся глаза и… захлопываю коробочку. Пусть покомандует. Я не хочу вступать в спор ради спора на пустом месте. Счастливый брак – это всегда компромисс. Муса тоже старается. И, в конце концов, всегда действует в моих интересах. Я же лавирую. Раздвигаю его границы там, где это возможно, а где нет – воспринимаю это как данность, определяющую мужчину, которого я всем сердцем люблю.

Пряча улыбку, разворачиваюсь на пятках. От одной из стен тут же отделяется пара охранников. Жесткий протокол безопасности – тоже компромисс, да.

– Сам решу насчет кресел, – прилетает в спину голос мужа. Я останавливаюсь, зажмуриваюсь. Счастье омывает волной тепла. С ног до головы, с ног до головы… Не поворачиваясь лицом, киваю и ухожу, чтобы не разреветься. Слезы Мусу пугают. Если рыдания Малики он еще как-то терпит, списывая их на неизбежность взросления, то мои… он переносит болезненно. Впрочем, у меня нет повода для слез. Другое дело, что очередная беременность сделала меня чересчур сентиментальной. Может, потому что мы решили – это наш последний ребенок. С недавних пор Муса начал чересчур загоняться насчет нашей разницы в возрасте. Дурачок.

Тихонько юркаю на задний диван машины. Малика сладко спит, пристегнутая в кресле.

– Даже бровью не повела, когда пришлось перепарковаться, – ухмыляется с переднего сиденья водитель. Отвечаю ему улыбкой. Малика крепенькая четырехлетка. Со вторым ребенком мы с Мусой не торопились. Наслаждались друг другом, притирались, мудрели… Теперь даже сложно представить, как сложились бы наши жизни, если бы Муса дал мне развод. Или если бы жестко пресек мои попытки к сопротивлению. Сейчас, когда я по движению его брови могу определить, о чем он думает, и в каком находится настроении, очевидным становится, чего ему стоило сдержаться. И я благодарна за это.

– Привет! – дверь открывается, и в машину ураганом врывается Умар. – Ой, мелкая спит.

– Уже нет, – оборачиваюсь к осоловело моргающей дочке.

– Проспала весь мой бой.

– Да? Папа! Ты чего меня не разбудил?! – возмущенно хлопает Малика глазками.

– Чтобы кое-кто невыспавшийся не ныл в парке аттракционов.

– Мы едем в парк?! – визжит Малика. Умар закатывает глаза. Видно, отец его уже предупредил. И потому его реакция менее бурная. Но я вижу, что и сын пребывает в радостном предвкушении.

– Прямо сейчас? – ловлю взгляд Мусы в зеркале заднего вида. Тот коротко кивает. Я снова улыбаюсь, как дурочка. Нет, я все понимаю… Но как же я хочу, чтобы детство наших детей ничем не отличалось от детства их одногодок. Чтобы оно состояло из таких вот привычных каждому ребенку радостей. И как я рада, что Муса хоть иногда позволяет это, преодолевая себя и страх нас потерять!

Блаженно жмурюсь. Красота. Малика с Умаром не закрывая рты болтают. Мелкий пинается в животе. Я глажу его выпирающую под кожей коленку и улыбаюсь, поймав потемневший взгляд мужа.

– Сама на качели не лезь.

Не-вы-но-си-мый. Любимый. Родной.

– Что ж. Тогда я рассчитываю на другую… эм… развлекательную программу.

Зрачки Гатоева расширяются, сжирая чайную радужку. Он косится на сидящего с каменным лицом водителя и в который раз концентрируется ко мне. Только от того, как он смотрит, можно с ума сойти. Бешеный.

– Я тоже хочу! – вопит Малика.

– Что хочешь, котик?

– Развлекательную программу!

Пряча улыбку, всасываю губу. Гатоев же не улыбается, обещая, что спросит с меня по полной за дерзость. Нельзя было при водителе ни на что такое намекать… Ну и ладно. Страха нет, через край – предвкушение.

Муса сует в рот спичку – как бросил курить, появилась привычка те жевать. Перекатывает языком из одного уголка губ к другому. Я ерзаю, вспоминая, на что еще его проворный язык способен. И кажется, все же вижу скупую усмешку. Прекрасно этот гад понимает, что со мной делает.

– Ну, так мы почти приехали, – предостерегающе сверкнув глазами, включается в диалог с дочкой. – Вон, смотри, уже башни видно.

В разгар рабочего дня в парке народа немного. Муса носит Малику на плечах от одного аттракциона к другому. О чем-то болтает то с ней, то с Умаром. Держит меня за руку, когда они вдвоем уносятся в лабиринт. Сейчас мы и впрямь обычная семья. Мама, папа… дети. Необычно лишь то, что мы сумели пронести через годы любовь и страсть. И, кажется, даже преумножить.

Гатоев смещается. Прижимает меня спиной к себе. Кладет на выступающий живот руку. Молча поглаживает. Взгляд из-под козырька устремлен вверх. Даже сейчас он ни на секунду не отпускает контроля.

– Смотришь что?

Я знаю, что многих женщин напрягла бы его немногословность. А мне нравится. Она каждому его слову придает какую-то совершенно особую ценность.

– Любуюсь.

– Было б на что любоваться.

– Ты ужасно красивый. Я тебя люблю.

Косится, так и не опустив головы. Губы растягиваются в кривую улыбочку.

– Не подлизывайся. Все равно пощады не выпросишь.

– Я ее не прошу, – вздыхаю.

Малика восторженно визжит. Умар что-то тихо, подражая манере отца, отвечает. Но его детский голосок все равно срывается. Я вслушиваюсь в их болтовню. Для меня она – лучшая музыка.

– Тоже люблю, – в висок, рука на животе сжимается. Меня плавит. Солнце. Мужчина рядом. Грудь распирает – кажется, мне не вместить этих эмоций.

– Знаешь, я думаю, мой папа там… – киваю на небо, – страшно собой гордится.

– Да уж. Хитрый лис не прогадал.

Странно, но в голосе мужа мне чудится вопросительная интонация.

– Определенно. Я так… счастлива. Спасибо, любимый.

Муса просто кивает. Смещает ладонь туда, где малыш пинается. Красивых слов от него не дождешься, но мне и не надо. Его поступки говорят сами за себя. Мимо проходит смутно знакомая рыжеволосая женщина в компании двух детей и красивого мужчины. Смешно, я узнаю ее. А Гатоев – нет.

День катится к вечеру, всех сил стоит загнать домой разыгравшихся детей. Даже не пытаюсь накормить их ужином – столько мороженого и сладкой ваты те съели. Отправляю сразу в душ и спать. Любимый дом становится нам тесным. В ближайших планах переезд. В доме новом заканчиваются отделочные работы, и кое-где даже появляется мебель. Втираю крем в кожу, мысли лениво скачут…

– Я думал, ты уже спишь.

– Уложил?

– Малика отрубилась еще, кажется, на пути к кровати, – смеется Гатоев. Откидывает покрывало с постели, садится. – Что притихла? Только языком болтать смелая? – А я сижу, да, за туалетным столиком.

– Нет, – языком я могу… не только болтать.

– Ну, так сюда иди, – улыбается, чуть расставляя колени. А там уже такой бугор в трусах, что мама дорогая.

Встаю. По пути развязываю поясок пеньюара и позволяю ему соскользнуть к ногам. Стеснения нет. Хотя срок уже и приличный, я знаю, что Мусу это нисколько не отталкивает. Скорее даже наоборот.

Особо не церемонясь, усаживаюсь на колени и стягиваю с мужа боксеры. Он приподнимает задницу, чтобы мне помочь. Все такой же подтянутый. Жилистый. Мой… Провожу языком от головки до корня. Гатоев ругается.

– Разве не предполагалось, что это я тебе должен аттракцион устроить?

– Предлагаю не изменять традиции и полетать вместе, – усмехаюсь, беря его глубоко, так, как он, знаю, любит.

От автора: друзья, спасибо что были со мной в этой книге! Не забудьте понставить лайк, если она вам нравится и добавить книгу в библиотеку, чтобы не потерять. История Мусы и Амалии более раскрыта в первой части цикла - "Огненное сердце" https://litnet.com/ru/book/ognennoe-serdce-b474456