О природе человека

Глава 6. СЕКС

Секс — центральный элемент человеческой биологии, протеев феномен, который пронизывает каждый аспект нашего существования и с каждым жизненным циклом принимает новые формы. Сложность и неопределенность его связана с тем, что секс предназначен не исключительно для размножения. Эволюция создала множество более эффективных способов размножения организмов, чем сложные процедуры спаривания и оплодотворения. Бактерия просто делится пополам (у многих видов деление происходит каждые 20 минут), грибы рассеивают бесчисленное множество спор, гидры отпочковывают потомство прямо от своего ствола. Каждый фрагмент поврежденной губки превращается в новый живой организм. Если бы единственной целью репродуктивного поведения было умножение, то наши млекопитающие предки могли бы развиваться без секса. Каждый человек мог бы быть бесполым и давать новое потомство из поверхностных клеток матки. Даже сейчас иногда происходят стремительные случаи бесполого размножения, когда уже оплодотворенная клетка делится пополам и дает жизнь однояйцовым близнецам.

Нельзя считать основной функцией секса и получение и дарение наслаждения. Подавляющее большинство животных исполняют сексуальный акт механически и с минимальной прелюдией. Пары бактерий и простейших формируют сексуальные союзы, не имея нервной системы. Кораллы, моллюски и многие другие беспозвоночные просто выпускают свои половые клетки в окружающую воду — в буквальном смысле слова не задумываясь, поскольку мозга у них нет. Наслаждение — это в лучшем случае стимул для спаривания, заставляющий существ, обладающих развитой нервной системой, тратить время и силы на ухаживание, спаривание и воспитание потомства.

Более того, секс во всех смыслах процесс затратный и рискованный. Репродуктивные органы людей анатомически очень сложны, что делает их подверженными смертельно опасным сбоям, примером которых могут служить внематочная беременность и венерические заболевания. Процессы ухаживания длятся гораздо дольше, чем эго требуется для минимального сигнализирования. Процессы эти энергетически затратны и даже опасны, ведь более энергичные особи подвергают себя серьезному риску быть убитыми соперниками или хищниками. На микроскопическом уровне генетические механизмы, определяющие пол, настроены очень тонко — и настройка эта легко сбивается. У людей одна лишняя или одна недостающая хромосома, один крохотный сдвиг в гормональном балансе развивающегося плода может привести к аномалиям физиологии и поведения^{134}.

Таким образом, секс сам по себе не имеет явных дарвиновских преимуществ. Более того, половое размножение автоматически вызывает генетический дефицит. Если организм размножается без секса, все потомство идентично. Когда же организм вступает в сексуальное партнерство с другим, отличным индивидом, половина генов у потомства будет иметь чуждое происхождение. С каждым последующим поколением генный вклад в потомство будет сокращаться наполовину.

У размножения, не связанного с сексом, масса преимуществ. Такое размножение может быть прямым, безопасным, не требующим энергетических затрат, приватным и эгоистичным. Почему же тогда возник секс?

Самый убедительный ответ: секс создает разнообразие. А разнообразие помогает родителям защититься от непредсказуемо изменяющейся среды. Представьте себе два вида животных, причем оба состоят исключительно из индивидов, несущих два гена. Обозначим один ген A, а другой a. Предположим, что ген А несет карий цвет глаз, а а — голубой, или А — ген правшей, а а — левшей. Каждый индивид несет в себе гены Аа, поскольку обладает обоими. Предположим, один вид размножается без помощи секса. Следовательно, все потомство будет нести в себе гены Аа.

Другая популяция использует для размножения секс. У этих индивидов вырабатываются половые клетки, каждая из которых содержит только один ген — А или а. Во время спаривания половые клетки совмещаются. А поскольку каждый взрослый несет в своих половых клетках либо ген А, либо ген а, то у потомства возможны три комбинации: АА, Аа и аа. Таким образом, получается, что в популяции, имеющей гены Аа, бесполые родители дадут потомство Аа, а родители, имеющие пол, — АА, Аа и аа. А теперь предположим, что условия окружающей среды изменились: морозная зима, наводнение, появление опасных хищников. И в этих условиях комфортнее всего чувствуют себя индивиды, имеющие гены аа. В следующем поколении индивиды, размножающиеся половым путем, дадут популяцию, которая будет иметь преимущество и в которой будут преобладать организмы аа — до тех пор, пока условия не изменятся и не станут благоприятными для особей АА или Аа.

Разнообразие — а следовательно, приспособленность — объясняет, почему столь многие виды организмов используют именно половое размножение. Количество таких видов значительно превосходит тех, кто полагается на прямой, простой, но в долгосрочной перспективе менее выгодный путь бесполого размножения.

Но почему обычно бывает только два пола? Теоретически возможно создать сексуальную систему, основанную на одном поле: анатомически одинаковые индивиды, которые будут вырабатывать идентичные половые клетки и беспорядочно их сочетать. Некоторые низшие растения существуют именно так. Можно иметь сотни полов -- такая ситуация характерна для некоторых грибов. Но все же в живом мире преобладает именно система с двумя полами. Судя по всему, именно она обеспечивает самое эффективное разделение труда^{135}.

Типичная самка — это индивид, производящий яйца. Большой размер позволяет яйцу не пересыхать, выживать в сложные времена, потребляя запасенный желток. Родители могут переносить яйцо в безопасное место. После оплодотворения зародыш может делиться несколько раз, прежде чем ему понадобятся питательные вещества из внешней среды. Самец — это производитель сперматозоидов, малых гамет. Сперматозоид — это минимальная клеточная единица, имеющая головку, где содержится ДНК, и направляемая хвостом, содержащим достаточно энергии, чтобы доставить ДНК к яйцеклетке.

Когда в процессе оплодотворения две гаметы сливаются, они создают сочетание генов, окруженное прочной оболочкой яйца. Самец и самка объединяются, чтобы создать зиготы. Тем самым они повышают вероятность того, что хотя бы часть их потомства выживет, если условия окружающей среды изменятся. Оплодотворенное яйцо отличается от клетки, воспроизведенной бесполым путем, в одном важнейшем отношении: в нем содержится новая комбинация генов.

Анатомическое различие между двумя видами половых клеток часто бывает выражено очень ярко. В частности, человеческая яйцеклетка в 85 тысяч раз крупнее человеческого сперматозоида. Последствия этого гаметического диморфизма[23] еще больше усиливаются биологией и психологией человеческого секса. Важнейший немедленный результат — то, что самка очень многое вкладывает в каждую свою половую клетку. В течение жизни организм женщины вырабатывает только около 400 яйцеклеток. Из них всего 20 могут дать жизнь здоровым детям. Затраты на вынашивание плода и дальнейший уход за ребенком весьма высоки. А вот мужчина за одну эякуляцию выпускает 100 миллионов сперматозоидов. Как только яйцеклетка оплодотворена, физическая функция мужчины закончена. Его гены будут развиваться совместно с женскими, но его вклад будет значительно меньше, если только женщина не сумеет заставить его участвовать в заботе о потомстве. Если бы у мужчины была полная свобода, он, теоретически, мог бы в течение жизни осеменить тысячи женщин.

Такой конфликт интересов между полами проявляется не только у людей, но и у большинства животных. Самцы обычно бывают агрессивными, особенно по отношению друг к другу и особенно в брачный период. У большинства видов самой перспективной мужской стратегией являются самоуверенность и напористость. За время вынашивания плода, от оплодотворения до рождения, самец может оплодотворить многих самок, но самке необходим только один самец. Таким образом, поскольку самцы могут оплодотворять нескольких самок, одни из них будут победителями, а другие — абсолютными неудачниками. Но при этом практически все здоровые самки будут оплодотворены. Самцам выгодно быть агрессивными, торопливыми, непостоянными и невзыскательными. Теоретически самкам выгоднее быть разборчивыми и занимать выжидательную позицию, чтобы выбрать самцов с наилучшими генами. У видов, воспитывающих потомство, самкам важно выбирать самцов, которые с большей вероятностью останутся с ними после оплодотворения.

Люди тоже подчиняются этому биологическому принципу. Да, у тысяч существующих обществ сексуальные нравы и разделение труда между полами весьма различны. Различие это основывается на культуре. Общества подчиняют свои обычаи требованиям окружающей среды и тем самым копируют значительную часть обычаев, существующих в мире живой природы: от строгой моногамии до абсолютной полигамии, от приближения к уравнению полов до серьезнейших различий между мужчинами и женщинами в манере одеваться и вести себя. Люди меняют свое поведение сознательно и по собственной воле. На протяжении жизни всего одного поколения господствующие в обществе обычаи могут радикально измениться. Тем не менее такая гибкость не бесконечна, и под ней кроются характеристики, которые полностью соответствуют ожиданиям эволюционной теории. Поэтому давайте для начала сосредоточимся на биологически значимых общих чертах и на время откажемся от рассмотрения неоспоримо важной пластичности, определяемой культурой^{136}.

Во-первых, мы являемся умеренно полигинным[24] видом, в котором самцы являются инициаторами большинства перемен в сексуальном партнерстве. Около трех четвертей человеческих обществ допускает многоженство, и в большинстве такая практика освящена законом и обычаем. А вот многомужество допустимо менее чем в 1%. Общества, остающиеся моногамными, обычно считаются таковыми только в юридическом смысле слова, поскольку внебрачное сожительство и другие формы супружеской измены делают его де-факто полигинным.

Поскольку мужчины обычно воспринимают женщин как лимитирующий фактор и, следовательно, ценную собственность, гипергамия[25], то есть повышение социального статуса через брак, идет на пользу женщинам. Полигиния и гипергамия — это взаимодополняющие стратегии^{137}. В разнообразных культурах мужчины преследуют и добывают, а женщин защищают и обменивают. Сыновья в юности ведут разгульную жизнь, а дочери рискуют своим будущим. Когда секс продается, мужчины обычно бывают покупателями. Проститутки являются презираемыми членами общества: они растрачивают свое ценнейшее репродуктивное богатство на чужаков. В XX веке Маймонид так писал об этой биологической логике:

Анатомия очень точно отражает сексуальное разделение труда. Вес мужчин в среднем на 20—30% больше веса женщин. Естественно, что мужчины сильнее и быстрее в большинстве видов спорта^{139}. Пропорции конечностей, упругость скелета и плотность мышц у мужчин соответствуют задачам бега и бросания — именно это и требовалось от самцов в группах охотников-собирателей. Мировые рекорды очень точно отражают это неравенство. Чемпионы-мужчины всегда на 5-20% быстрее чемпионов-женщин: в 1974 году эта разница составляла 8% в беге на 100 метров, 11% — в беге на 400 метров, 15% — в беге на милю, 10% — в беге на 10 000 метров — и практически на всех дистанциях. Даже в марафоне, где размеры и грубая сила имеют меньшее значение, разница составляла 13%. В марафоне женщины демонстрировали сопоставимую выносливость, но мужчины-чемпионы один за другим показывали лучшие результаты. Это различие нельзя оправдать отсутствием мотивации и худшей тренированностью. Выдающиеся бегуньи из Восточной Германии и Советского Союза являлись результатом общенационального отбора и научных программ подготовки. Однако эти девушки, постоянно устанавливавшие рекорды Олимпийских игр и мира, не могли сравниться с показателями мужчин-спортсменов. Конечно, разница в спортивных результатах всех мужчин и всех женщин очень велика. Лучшие спортсменки намного превосходят большинство спортсменов-мужчин. В мире женского спорта также царит жесткая конкуренция. Но разница между средними и лучшими показателями очень велика. Лучший результат, показанный женщиной в американском марафоне в 1975 году, был бы лишь 752-м для мужчин. Определяющим фактором является вовсе не размер. Самые легкие мужчины-бегуны, чей вес составляет 125-130 фунтов[26], также показывают лучшие результаты в сравнении с женщинами. В этом они не уступают своим более высоким и тяжелым соперникам.

Столь же важно, что женщины равны, а то и превосходят мужчин в ряде других видов спорта — чаще всего среди тех, что дальше всего ушли от первобытных приемов охоты и агрессии: плавании на длинные дистанции, акробатической гимнастике, стрельбе из лука на точность (но не на дальность), стрельбе из мелкокалиберной винтовки. Чем сложнее спорт, чем в большей степени он зависит от навыка и ловкости, тем ближе достижения мужчин и женщин.

Усредненные различия в темпераменте между полами у людей вполне соответствуют обобщениям биологии млекопитающих. Женщины в целом менее напористы и физически агрессивны. Масштабы различий зависят от культуры. В эгалитарных обществах различия менее ярко выражены и носят статистический характер, тогда как в экстремально полигинных обществах женщины почти порабощены. Но различия в степени проявления не так важны, как тот факт, что женщины в принципе качественно отличаются от мужчин. Фундаментальные усредненные различия в чертах характера очень редко, а то и никогда не исчезают.

Физические различия, а также различия в темпераментах между мужчинами и женщинами были усилены культурой и привели к универсальному мужскому доминированию^{140}. В истории нет ни одного общества, в котором женщины контролировали бы политическую и экономическую жизнь мужчин. Даже во времена правления императриц и королев их посредниками и министрами были преимущественно мужчины. На момент написания этих строк нет ни одной страны, в которой женщина была бы главой государства, хотя Голда Меир и Индира Ганди в свое время были весьма сильными и харизматичными лидерами. В 75% обществ, изученных антропологами, жена переходит из своей семьи в семью мужа, и лишь в 10% происходит обратное. Наследование прослеживается исключительно по мужской линии, по меньшей мере в пять раз чаще, чем по женской. Мужчины традиционно были вождями, шаманами, судьями и воинами. Современные мужчины-технократы управляют промышленно развитыми государствами, возглавляют корпорации и религиозные конфессии.

Все эти различия — реальный факт. Но каково их значение для будущего? Насколько легко их можно будет изменить?

Совершенно очевидно, что очень важно постараться провести ценностно-нейтральную оценку относительного вклада наследственности и окружающей среды в дифференциацию поведенческих ролей разных полов. Вот как я оцениваю собранные свидетельства. Генетические различия между полами довольно умеренны^{141}. Поведенческие гены взаимодействуют практически с любой существующей средой и создают заметные отклонения в раннем психологическом развитии человека. Отклонения эти почти всегда усиливаются в процессе более позднего психологического развития под влиянием культурных санкций и обучения. Общества могут полностью устранить влияние умеренных генетических различий путем тщательного планирования и обучения, но это слияние потребует сознательного решения, основанного на более полной и точной информации, чем та, которой мы располагаем сегодня.

Свидетельства генетически обусловленного различия в поведении разнообразны и многочисленны. В целом девочки склонны к более тесному общению и менее физически безрассудны. С момента рождения они улыбаются чаще, чем мальчики. Эта черта о многом говорит, поскольку, как я уже отмечал, улыбка младенца — самая врожденная поведенческая черта человека, имеющая абсолютно однозначную функцию. Ряд независимых исследований показал, что новорожденные девочки гораздо чаще мальчиков рефлексивно улыбаются с закрытыми глазами. Вскоре эта привычка сменяется осознанной улыбкой, которая сохраняется до второго года жизни. Частые улыбки становятся характерной женской чертой, проявляющейся вплоть до зрелости. В возрасте полугода девочки обращают больше внимания на визуальные и звуковые сигналы общения, чем на другие стимулы, не связанные с ним. Мальчики того же возраста подобного различия не демонстрируют. В дальнейшем онтогенез проявляется следующим образом: годовалые девочки с большим страхом и робостью реагируют на новые игрушки, в новых для себя ситуациях они предпочитают держаться рядом с матерью. Более старшие девочки более аффилиативны[27] и менее склонны к риску, чем мальчики того же возраста.

Исследуя бушменов Африки Патриция Дрейпер не выявила разницы в воспитании мальчиков и девочек^{142}. За детьми присматривали, но ненавязчиво. Им очень редко поручали какую-то работу. Однако мальчики гораздо чаще уходили по-настоящему далеко, чем девочки. А старшие мальчики гораздо чаще присоединялись к охотникам, чем девочки — к женщинам-собирательницам. Н. Г. Блертон-Джонс и Мелвин Дж. Коннер выяснили, что мальчики чаще дерутся во время игр и проявляют агрессию^{143}. Они меньше общаются со взрослыми, чем девочки. Из этих мелких различий постепенно формируется строгое половое разделение труда в деревнях бушменов.

В западных культурах мальчики в среднем более смелы и физически агрессивны, чем девочки. В исследовании «Психология половых различий» Элеонора Маккоби и Кэрол Джеклин пишут о том, что эта мужская черта глубоко укоренена и вполне может иметь генетическое происхождение^{144}. С самых первых моментов социальной игры, то есть с возраста 2—2,5 лет, мальчики более агрессивны — и в словах, и в поступках. У них больше агрессивных фантазий, они чаще затевают шутливые потасовки, чаще угрожают и даже нападают друг на друга. Судя по всему, подобное поведение — это попытки завоевать доминирующий статус. Другие исследования, о которых пишет Рональд П. Роннер, показывают, что такие различия существуют во многих культурах^{145}.

Скептики полагают, что в этом сказывается исключительно влияние окружающей среды. Они заявляют, что раннее разделение ролей не имеет биологического компонента, а является обычной реакцией на различные приемы обучения, которые используются в самом раннем детстве. Если это так, то обучение должно быть очень тонким, отчасти бессознательным — и вестись всеми без исключения родителями во всем мире. Несостоятельность этой гипотезы подтверждают недавно полученные данные о биологии гермафродитов, которые генетически являются женщинами, но на ранних стадиях развития плода приобретают определенные мужские анатомические качества. Эта аномалия развивается по одному из двух возможных путей.

Во-первых, встречается редкое наследственное состояние, вызванное изменением в одном участке гена. Такое состояние называется женским адреногенитальным синдромом. У любого пола наличие двух измененных генов — то есть полное отсутствие нормального гена в каждой клетке тела — не позволяет надпочечникам вырабатывать гормон кортизол. Вместо него надпочечники начинают вырабатывать вещество, предшествующее кортизолу, по действию сходное с мужским половым гормоном. Если плод генетически мужчина, то гормональный всплеск не оказывает серьезного воздействия на половое развитие. Если же плод — женщина, то аномальный уровень мужского гормона меняет внешние гениталии по мужскому типу. Иногда клитор увеличивается и начинает напоминать небольшой пенис, а большие половые губы закрываются. В крайних случаях образуется настоящий пенис с пустой мошонкой.

Во-вторых, подобный эффект возможен при искусственном гормональном лечении. В 50-е годы женщинам для предотвращения выкидышей часто прописывали прогестины — искусственные вещества, по действию сходные с прогестероном, нормальным гормоном беременности. Было обнаружено, что в некоторых случаях прогестины оказывали маскулинизирующее воздействие на женский плод, превращая его в гермафродита по тому же типу, что и при адреногенитальном синдроме^{146}.

По абсолютной случайности гормонально спровоцированный гермафродитизм был выявлен в ходе контролируемого научного эксперимента, направленного на оценку влияния наследственности на половые различия. Эксперимент несовершенен, но не хуже любого другого рассмотренного нами. Генетически гермафродиты женщины, и их внутренние половые органы полностью женские. В большинстве случаев, изученных в Соединенных Штатах, внешние гениталии были хирургически изменены по женскому типу в младенчестве, и впоследствии эти люди воспитывались как девочки. Во время внутриутробного развития эти дети подверглись воздействию мужских гормонов или сходных с ними веществ, но затем до зрелости воспитывались как обычные девочки. В таких случаях можно отделить влияние обучения от влияния глубинных биологических изменений, которые в отдельных случаях связаны с известными генетическими мутациями. Маскулинное поведение с почти полной уверенностью следует приписать влиянию гормонов на развитие мозга.

А проявляли ли девочки изменения поведения, связанные с гормональной и анатомической маскулинизацией? Как обнаружили Джон Мони и Анке Эрхардт, перемены были весьма заметными и связанными с физическими изменениями. В сравнении с обычными девочками из сходной социальной среды девочки, испытавшие воздействие гормонов, чаще вели себя как настоящие сорванцы. Они в большей степени увлекались спортом, с удовольствием играли с мальчиками, предпочитали брюки юбкам и игрушечные пистолеты куклам. Девочки с адреногенитальным синдромом с большей вероятностью демонстрировали свое недовольство, когда им предлагались чисто женские роли. Оценку этой группы нельзя считать абсолютно достоверной, поскольку для минимизации последствий генетического дефекта им вводился кортизон. Возможно, маскулинное поведение девочек было связано именно с гормональным лечением. Если это так, то эффект все же был биологическим, хотя и не столь глубоким, как маскулинизация в период внутриутробного развития. И, конечно же, такого эффекта не наблюдалось у девочек, испытавших влияние прогестина.

Отсюда следует, что повсеместное существование разделения труда по полам не является случайностью культурной эволюции. Но в то же время традиционное представление о том, что значительные различия в степени этого разделения связаны с культурной эволюцией, совершенно справедливо. Демонстрация легкого биологического компонента открывает перед нами варианты, которые общества в будущем смогут выбирать сознательно. И в этом проявляется вторая дилемма человеческой природы. Полностью признавая борьбу за права женщин, которая сегодня разворачивается во всем мире, каждое общество должно выбрать один из трех описанных ниже путей.

Усиливать и подчеркивать половые различия в поведении своих членов. Такой подход характерен почти для всех культур. Он чаще всего приводит к доминированию мужчин и исключению женщин из многих профессий и занятий. Но так не должно быть. По крайней мере теоретически тщательно продуманное по структуре общество с сильным разделением по полам может быть более духовно богатым, более разнообразным и даже более эффективным, чем общество в стиле унисекс. Такое общество может стоять на страже прав человека, несмотря на разделение занятий мужчин и женщин. Однако определенная социальная несправедливость неизбежна, и при плохом развитии событий она может принять катастрофические масштабы.

Воспитание с целью полного устранения каких бы то ни было половых различий в поведении. Используя квоты и предвзятое образование, можно создать общество, в котором мужчины и женщины как группы будут принимать равное участие в культурной деятельности, работе по любым специальностям и даже, если довести ситуацию до абсурда, в спортивных соревнованиях. Хотя придется подавить раннюю предрасположенность, характерную для каждого пола, биологические различия между мужчинами и женщинами не столь велики, чтобы подобное предприятие было невозможным. Такой контроль мог бы обладать явным преимуществом — в нем не будет даже намека на групповые предубеждения (вдобавок к предубеждениям личным), основанные на половых различиях. Такое общество может оказаться значительно более гармоничным и эффективным. Однако необходимое регулирование обязательно поставит под вопрос определенные личные свободы. По крайней мере, некоторым людям просто не позволят полностью реализовать их потенциал.

Обеспечение равных возможностей и доступа без дальнейших действий. Разумеется, отказ от выбора — это третий путь, открытый всем культурам. На первый взгляд может показаться, что такой либеральный курс наилучшим образом обеспечивает личную свободу и развитие. Однако это не совсем так. Даже при равных образовательных возможностях мужчин и женщин и равном доступе ко всем профессиям мужчины будут более широко представлены в политике, бизнесе и науке. Многие не смогут в полной мере принимать столь же значимое и важное участие в воспитании детей. В результате возникнут ограничения полного эмоционального развития личности. Подобные ограничения появились в израильских кибуцах, которые можно считать одним из самых ярких экспериментов по эгалитаризму, осуществленных в наше время^{147}.

Со времени всплеска кибуцного движения (40-50-е годы) его лидеры проводили политику полного равенства полов и стимулировали женщин исполнять роли, ранее считавшиеся чисто мужскими. Поначалу данный подход почти сработал. Женщины первого поколения были преданы этой идеологии, они с увлечением занимались политикой, управлением — и работой. Но и они сами, и их дочери постепенно склонялись к более традиционным ролям, хотя с рождения воспитывались в условиях новой культуры. Более того, дочери пошли дальше матерей. Сегодня они требуют и получают дополнительное время для воспитания детей. Это время носит очень знаковое название «часа любви». Самые одаренные отказываются от высоких постов в коммерции и политике, и представительство женщин в данных сферах значительно ниже, чем представительство мужчин того же поколения. Возможно, такой сдвиг отражает влияние сильной патриархальной традиции, господствующей в других слоях израильского общества, хотя сегодня разделение ролей гораздо ярче выражено внутри кибуцев, чем вне их^{148}. Израильский опыт показывает, насколько трудно предсказать последствия и оценить значение изменения поведения, основанного на наследственности или идеологии.

Из этой сложной неопределенности, связанной с разделением ролей между полами, можно сделать четкий вывод: одни лишь свидетельства биологической природы не помогут определить идеальный образ действий. Однако они могут помочь нам выбрать варианты и оценить каждый из них. Мы должны учитывать затраты на усвоение и подкрепление, а также вероятность подавления личной свободы и потенциала.

Давайте трезво посмотрим в лицо реальности: поскольку каждый вариант имеет свою цену, а конкретные этические принципы редко находят всеобщее признание, сделать выбор нелегко. В таких случаях разумно будет последовать мудрому совету Ганса Моргентау: «Сочетанием политической мудрости, моральной смелости и морального суждения человек примиряет свою политическую натуру с моральной судьбой. Такое примирение — не что иное, как modus vivendi[28], непростой, причудливый и даже парадоксальный. Это может разочаровать только тех, кто предпочитает всегда блистать и искажать трагические противоречия человеческого существования утешительной логикой обманчивого согласия»^{149}. Я полагаю, что противоречия коренятся в дошедших до наших дней пережитках прошлой генетической истории. И один из самых неудобных и бессмысленных, но при этом неизбежных, — умеренная предрасположенность к определению различий в половых ролях.

Другим таким пережитком, который следует взвесить и оценить в рамках биологической социальной теории, является семья. Нуклеарная семья, основанная на долгосрочных сексуальных отношениях, географической мобильности и женской хозяйственности, в настоящее время в Соединенных Штатах переживает спад^{150}. За период с 1967 по 1977 год количество разводов удвоилось, а количество домохозяйств, возглавляемых женщинами, увеличилось на треть. В 1977 году каждый третий школьник жил только с одним родителем или родственником. Более половины матерей, имеющих детей школьного возраста, работали вне дома. Многим работающим родителям приходится отправлять детей в детские сады. Более старшие дети образуют целый слой «беспризорников», то есть с момента окончания уроков до возвращения родителей с работы они полностью предоставлены сами себе. Рождаемость в Америке тоже резко снизилась. Если в 1957 году она составляла 3,8 ребенка на семью, то в 1977 — всего 2,04 ребенка. Подобные социальные сдвиги в самой технологически развитой стране мира, связанные с освобождением женщин и их выходом на рынок рабочей силы, являются событием, имеющим весьма серьезные долгосрочные последствия. Но означает ли это, что семья — это культурный артефакт, обреченный на исчезновение?

Я так не думаю. В широком смысле слова семья — это ряд связанных родственных узами взрослых с детьми. И семья остается одной из самых универсальных форм социальной организации человека. Даже общества, которые, казалось бы, нарушают это правило, такие как индийские найяры и израильские кибуцники, не являются абсолютно автономными социальными группами. Это особые подгруппы, которые живут в рамках большого общества. В истории семья, в нуклеарной или расширенной форме, переживала бесчисленные стрессы во многих обществах, но каждый раз выходила из них укрепленной. В Соединенных Штатах семьи рабов часто разбивали — их членов попросту продавали. Африканские обычаи никто соблюдать не собирался. Ни брачные, ни родительские узы не имели никакой правовой защиты. И все же родственные группы сохранялись на протяжении нескольких поколений. Люди знали свое происхождение, дети получали семейные фамилии, а табу на инцест свято соблюдалось. Привязанность африканцев к своим семьям оставалась глубокой и эмоциональной. Сохранилось множество рассказов и письменных свидетельств, как, например, это письмо, отправленное в 1857 году рабами, отправленными на плантацию Джорджии и разлученными со своими ближайшими родственниками:

Как пишет историк Герберт Г. Гутман, рабовладельцы зачастую даже не догадывались о существовании подобных родственных связей, опутывавших весь Юг^{151}. Сегодня они почти в таком же состоянии сохранились в самых бедных гетто. Кэрол Стак в замечательной книге «Весь наш род» показала, что знакомство со всеми родственниками и абсолютный кодекс взаимной верности является основой выживания беднейшего черного населения Америки^{152}.

В некоторых американских коммунах 60—70-х годов делались попытки (преимущественно представителями белого среднего класса) организации эгалитарных обществ и группового воспитания детей. Но, как установили Джером Коэн и его коллеги, традиционная нуклеарная семья снова и снова оказывалась предпочтительной^{153}. В конце концов матери в таких коммунах высказывали желание воспитывать собственных детей — и желание это было еще более сильным, чем у матерей, живущих в обычных семьях. Треть женщин в коммунах отказывались от коллективного родительства и переходили к семейному укладу с двумя родителями. В более традиционных сообществах все больше пар предпочитают жить вне брака и откладывают рождение детей. Тем не менее формы их социальной жизни весьма сходны с классическими брачными узами. И многие со временем рожают детей и воспитывают их в абсолютно традиционном духе.

Предрасположенность человека к семейному образу жизни проявляется даже в самых ненормальных обстоятельствах. Роза Джалломбардо обнаружила, что в федеральной женской тюрьме в Алдерсоне, штат Западная Вирджиния, заключенные создали некое подобие семей, в центре которых находилась сексуально активная пара, которую называли «мужем» и «женой»^{154}. К такой «семье» добавлялись женщины, которые исполняли роли «братьев» и «сестер», а более старшие заключенные были «матерями», «отцами», «тетушками», «дядями» и даже «бабушками». Женщины исполняли в точности те же роли, что и во внешнем гетеросексуальном мире. Тюремные псевдосемьи обеспечивали своим членам ощущение стабильности и защиты. В «семье» можно было получить совет, а во время тюремных наказаний — пищу и наркотики. Интересно, что заключенные мужских тюрем организуют более свободные иерархии и касты, в которых главную роль играют доминирование и статус. Среди таких мужчин достаточно распространены сексуальные отношения, но более пассивные партнеры, которым отводятся женские роли, обычно заслуживают всеобщее презрение.

Самая характерная черта сексуальной связи, имеющая важнейшее значение для социальной организации человека, заключается в том, что она выходит за границы чистого секса. Физическое наслаждение от сексуального акта служит обеспечению генетической диверсификации, то есть исполнению высшей задачи секса, и превосходит по значимости процесс репродукции. Сексуальная связь служит для наслаждения и выполняет другие роли, причем некоторые весьма отдаленно связаны с размножением. Разнообразные функции и сложные цепи причинно-следственной связи и являются основной причиной того, что сексуальное сознание пронизывает самые разные сферы человеческого существования.

Полигиния и сексуальные различия в темпераменте можно предсказать, опираясь на общую теорию эволюции. Но невозможно предсказать иные, менее очевидные функции сексуальной связи и семьи. Необходимо учитывать истории других видов, связанных с нашим, а также действительные направления эволюции. Некоторые другие приматы, в частности мармозетки и гиббоны, ведут очень сходную с человеческой семейную жизнь. Взрослые образуют пары на всю жизнь и вместе воспитывают потомство до достижения им зрелости. Зоологи полагают, что особые условия окружающей среды в лесах, где обитают эти виды, дают сексуальной связи и семейной стабильности дарвиновское преимущество. Они предполагают, что человеческая семья также сложилась в рамках приспособления к определенным условиям окружающей среды, хотя подтверждений такой гипотезе немного.

В частности, мы знаем, что первые настоящие люди, по крайней мере Homo habilis, который жил два-три миллиона лет назад, отличались от других приматов в двух отношениях: они перестали жить в лесах, как их предки, и они охотились на дичь. Обезьяны были преимущественно вегетарианцами, в то время как первые люди охотились на антилоп, слонов и других крупных млекопитающих. Эти миниатюрные люди, которые были ростом с современного двенадцатилетнего ребенка, не имели клыков и когтей. На двух ногах они перемещались медленнее четвероногой дичи. Выжить им помогали разнообразные орудия и сложное общественное поведение.

Какую же форму приняло новое сотрудничество? Это могли быть совместные и равные усилия всех членов общества — мужчин, женщин и подростков. Но сотрудничество могло основываться и на определенном разделении труда. Возможно, женщины охотились, а мужчины оставались в жилищах. Возможно, все было наоборот. А может быть, охотниками были особи, достигшие определенных размеров вне зависимости от половой принадлежности. Социобиологическая теория пока что находится в зачаточном состоянии и не может предсказать, какая из этих и иных систем более вероятна. У нас нет и достаточно убедительных археологических доказательств столь далекой эпохи, которые могли бы дать нам точный ответ. Нам приходится полагаться на данные, собранные в существующих обществах охотников-собирателей, которые по своей экономике и структуре популяции ближе всего к нашим предкам. Доказательства эти убедительны, но мы не можем считать их абсолютно точными.

Практически во всех из более чем ста подобных обществ, изученных во всем мире, мужчины преимущественно, а то и исключительно, занимаются охотой, а женщины точно так же — собирательством. Мужчины создают организованные, мобильные группы, которые в поисках крупной дичи уходят довольно далеко. Женщины участвуют в ловле мелких животных и собирают большую часть растительной пищи. Хотя именно мужчины обеспечивают группу ценным белком, большая часть калорий приходится на пищу, добытую женщинами. Они же чаще всего (хотя и не исключительно) занимаются изготовлением одежды и строительством хижин^{155}.

Люди, как это свойственно крупным приматам, размножаются медленно. Матери вынашивают плод девять месяцев, а после этого обременены уходом за младенцами и маленькими детьми, которых нужно часто кормить молоком. В группе охотников-собирателей у женщин есть преимущество: они могут рассчитывать на мужчин, которые обеспечивают их мясом и разделяют тяготы воспитания детей. Преимущества есть и у мужчин: они располагают исключительными сексуальными правами на женщин и экономические результаты их работы. Если информация о жизни обществ охотников-собирателей истолкована правильно, то такой обмен делает парную связь и преобладание больших семей, ядро которых формируется мужчинами и их женами, практически универсальной. Можно считать, что сексуальная любовь и эмоциональное удовлетворение от семейной жизни основываются на соответствующих механизмах физиологии мозга, которые в некоторой степени программируются путем генетической поддержки этого компромисса. И поскольку мужчины могут размножаться быстрее женщин, парная связь несколько ослабляется повсеместным распространением полигинии, то есть многоженства.

Люди уникальны среди приматов в отношении интенсивности и разнообразия сексуальной активности. Среди других высших млекопитающих их превосходят только львы — признанные сексуальные гиганты. Внешние гениталии мужчин и женщин исключительно велики и обозначены лобковыми волосами. Женская грудь больше, чем требуется для размещения молочных желез, а соски обладают повышенной чувствительностью и окружены привлекательно окрашенными ареолами. У обоих полов мочки ушей мясистые и чувствительные к прикосновению.

У женщин нет периода течки — что тоже уникально. Самки большинства других видов приматов становятся сексуально активными (что порой доходит до явной агрессии) только во время овуляции. В это время их гениталии увеличиваются и меняют цвет. Кроме того, меняется запах тела: самки макак резусов в этот период вырабатывают большое количество жирных кислот, запах которых привлекает и возбуждает самцов. С женщинами ничего подобного не происходит. Их овуляция происходит незаметно — настолько, что порой бывает трудно выбрать наилучшее время для беременности или ее предотвращения, несмотря на тщательно выбранное время сексуального акта. Женщины остаются сексуально восприимчивыми в течение всего менструального цикла, и их реакция практически не меняется. Они никогда не достигают пика готовности, характерного для течки у других млекопитающих. В ходе эволюции у женщин период течки исчез, равномерно распределившись по всему циклу^{156}.

Почему же сексуальная восприимчивость стала практически постоянной? Самое разумное объяснение заключается в том, что такое состояние способствует установлению парной связи. Физиологическое явление обеспечило дарвиновское преимущество, более тесно связав членов первобытных человеческих кланов. Необычно частая сексуальная активность мужчин и женщин стала основным механизмом укрепления парной связи. Кроме того, секс снижал агрессивность мужчин. У павианов и других приматов агрессивность самцов особенно возрастает в период течки самок. Исчезновение периода течки у первобытных людей снизило потенциал подобной конкуренции и обеспечило безопасность союзов мужчин-охотников.

Люди высоко ценят сексуальное наслаждение. Они позволяют себе подсматривать за потенциальными партнерами, фантазировать, сочинять стихи и песни. Они наслаждаются каждым мгновением предварительного флирта, ведущего к прелюдии и коитусу. Все это совершенно не связано с размножением. Но самым тесным образом связано с установлением связи. Если бы единственной биологической функцией секса было оплодотворение, то достичь результата можно было бы гораздо более экономично, за несколько секунд введения и разрядки. У наименее социальных млекопитающих половой акт не связан ни с какими церемониями. А виды, у которых развились долгосрочные связи, разработали и сложные ритуалы ухаживания. Этой тенденции соответствует и то, что главные наслаждения человеческого секса служат для упрочения связи. Любовь и секс в буквальном смысле слова идут рука об руку.

Биологическая значимость секса была ложно истолкована теоретиками иудаизма и христианства. До сегодняшнего дня Римская католическая церковь утверждает, что основная роль сексуального поведения — это оплодотворение мужем жены. В энциклике 1968 года Humanae Vitae[29], которая была подкреплена мандатом Конгрегации за доктрину веры в 1976 году, папа римский Павел VI запретил использование любых средств контроля рождаемости, за исключением воздержания в период овуляции. Кроме того, религии запрещают любые «генитальные акты» вне брака. Мастурбация не является нормальной частью эротического развития — это «принципиально и серьезно недопустимый акт».

Церковь утверждает свое господство согласно теории естественного закона, которая основывается на идее о том, что Господь внушил человеку ряд нерушимых правил. Эта теория ошибочна. Законы, на описание которых она претендует, носят чисто биологический характер. Они были написаны естественным отбором и не требуют никакого подкрепления со стороны религиозных или светских властей. Теологи, истолковывающие эти законы, ошибаются, поскольку не обладают необходимыми биологическими знаниями. Все, что мы знаем о генетической истории человечества, ведет нас к более либеральной сексуальной морали. Секс следует рассматривать в первую очередь как средство укрепления связи и лишь во вторую — как средство продолжения рода.

Ни в одной сфере приверженность незрелым биологическим гипотезам не принесла столько боли, как в отношении к гомосексуалистам. Церковь запрещает гомосексуальное поведение. Это «принципиально недопустимо». В этом религию поддерживают и другие культуры. В Заксенхаузене, Бухенвальде и других нацистских концлагерях гомосексуалисты должны были носить розовые треугольники, что отличало их от евреев, носивших желтые звезды, и политзаключенных с красными треугольниками. Позже, когда возник недостаток рабочей силы, хирурги попытались реабилитировать гомосексуалистов, кастрируя их. В Китае и других революционных социалистических государствах любые отклонения считались политически опасными. В них гомосексуальность была запрещена законом. В некоторых районах Соединенных Штатов гомосексуалисты и сегодня лишены ряда гражданских свобод, а большинство психиатров продолжают лечить гомосексуальность как психическое заболевание и не считают такое состояние непреодолимым^{157}.

Моральная ограниченность западной культуры, не приемлющей гомосексуальности, понятна. Иудео-христианская мораль базируется на Ветхом Завете, написанном пророками агрессивно пасторской нации, успех которой основывался на стремительном и упорядоченном росте населения, сопровождаемом повторяющимися эпизодами территориальных завоеваний. Предписания книги Левит соответствуют именно такому образу существования. В них есть такие слова: «Не ложись с мужчиною, как с женщиною: это мерзость». Библейская логика вполне соответствует упрощенному взгляду на закон природы, согласно которому рост населения — благо, а для этого необходимо, чтобы в любых обстоятельствах сексуальное поведение вело к деторождению. Большинство американцев до сих пор следует этому архаичному предписанию, хотя их демографические цели ныне кардинально отличаются от целей древнего народа Израиля. Гомосексуальное поведение, подсказывает такая логика, является абсолютно ненормальным, поскольку не ведет к появлению детей.

По этому определению грешников в нашем мире всегда было очень много. Альфред Кинси обнаружил, что 2% американских женщин и 4% мужчин являлись исключительно гомосексуальными, а 13% мужчин было преимущественно гомосексуальными на протяжении по крайней мере трех лет жизни. Сегодня, по консервативным оценкам, количество абсолютных гомосексуалов составляет 5 миллионов человек, хотя сами геи полагают, что их число приближается к 20 миллионам. Они создали собственную американскую субкультуру, создали жаргон из сотен слов и выражений. Гомосексуальное поведение в той или иной форме распространено практически во всех других культурах, а в некоторых высших цивилизациях было разрешено и даже одобрялось. Такое положение дел существовало в Древней Греции, Персии и исламских обществах, в поздний республиканский и ранний имперский периоды в Риме, в городских эллинистических культурах Ближнего Востока, в Оттоманской империи, в феодальной и раннесовременной Японии.

Все это дает мне основания считать, что гомосексуальность является нормальной в биологическом смысле. Это очень вероятно. Такое поведение развилось как важный элемент ранней социальной организации человека. Гомосексуалисты могут являться генетическими носителями редких альтруистических импульсов человечества.

Ряд фактов, рассмотренных в новом свете социобиологической теории, подкрепляет эту радикальную гипотезу. Гомосексуальное поведение характерно и для других животных — от насекомых до млекопитающих. Но наиболее полное выражение в качестве альтернативы гетеросексуальности оно достигло у самых разумных приматов, в том числе у макак резусов, бабуинов и шимпанзе. У этих животных поведение является воплощением истинной бисексуальности, живущей в мозге. Самцы могут вести себя как самки и отдаваться другим самцам, а самки иногда покрывают других самок.

Люди отличаются от приматов в одном важном отношении. Человеческий мозг обладает потенциалом бисексуальности. Иногда этот потенциал реализуется в полной мере, когда человек периодически меняет свои сексуальные предпочтения. Но в полной гомосексуальности, как и в полной гетеросексуальности, этот выбор и симметрия животного паттерна утрачены. Предпочтение отдается гомофилии: абсолютно гомосексуальные мужчины предпочитают маскулинных партнеров, а абсолютно гомосексуальные женщины — женственных партнерш. Как правило, женственные манеры мужчин вовсе не связаны с выбором сексуальных партнеров. В современных, но не в первобытных обществах трансвеститы редко бывают гомосексуалами. Подавляющее большинство гомосексуальных мужчин по стилю одежды и манерам почти не отличаются от мужчин гетеросексуальных. То же самое относится и к гомосексуальным женщинам^{158}.

Такая особая гомофилия может нести в себе ключ к биологической значимости человеческой гомосексуальности. Гомосексуальность — это в первую очередь форма связи. Она вполне совпадает с гетеросексуальным поведением во всем, что укрепляет связь между людьми. Предрасположенность к гомофилии может иметь генетическую основу. Гены могли распространяться в ранних обществах охотников-собирателей с тем, чтобы обеспечить преимущества своим носителям. И это подводит нас к сути проблемы: становится понятно, почему многим людям так тяжело считать гомосексуальность «естественным» состоянием.

Как гены предрасположенности к гомосексуальности могли распространяться в популяции, если у гомосексуалистов нет детей? Ответ очень прост: в результате существования гомосексуалистов их близкие родственники могли иметь больше детей. Гомосексуальные члены первобытных обществ помогали другим членам того же самого пола в охоте, собирательстве или домашней работе. Они были свободны от родительских обязательств и могли более эффективно помогать близким родственникам. Они могли становиться пророками, шаманами, художниками и хранителями племенных знаний. Если родственники — сестры, братья, племянницы, племянники и другие — могли размножаться с большей эффективностью, то гены, которые у них были общими с гомосексуальными специалистами, могли распространиться за счет альтернативных генов. Среди них неизбежно были те, которые определяли предрасположенность к гомосексуальности. Меньшинство популяции, следовательно, всегда обладало потенциалом для развития гомофилических предпочтений. То есть возможно, что гомосексуальные гены начинали преобладать в определенной родственной линии, хотя у самих гомосексуалов детей не было. Такую концепцию можно назвать гипотезой происхождения гомосексуальности на основе родственного отбора.

Гипотеза родственного отбора будет подтверждена, если обнаружится, что предрасположенность к гомосексуальности является наследственной. И некоторые доказательства этого существуют. Монозиготные близнецы, которые появились на свет из одной оплодотворенной яйцеклетки и являются генетически идентичными, более сходны и в склонности к гомосексуальности или гетеросексуальности, чем близнецы, появившиеся из разных оплодотворенных яйцеклеток. Данные, собранные и проанализированные Л. Л. Хестоном и Джеймсом Шилдсом, имеют обычные недостатки, которые делают большинство исследований близнецов менее убедительными^{159}. Однако они вполне убедительны для того, чтобы продолжить исследования. Некоторые однояйцовые близнецы «были не только одинаково склонны к гомосексуальности, но еще и демонстрировали абсолютно сходные виды сексуального поведения. Более того, они вели себя так, не подозревая о гомосексуальности другого близнеца, даже [в одном случае] будучи разделенными географически». Подобно многим другим человеческим чертам, явно определяемым генетическим влиянием, наследственная предрасположенность к гомосексуальности не является абсолютной. Ее проявление зависит от семейной среды и раннего сексуального опыта ребенка. Наследуется более высокая вероятность развития гомофилии в условиях, благоприятствующих этому.

Если гипотеза родственного отбора верна, гомосексуальное поведение может быть все еще связано с ролевой специализацией и помощью родственникам в обществах охотников-собирателей и простых сельскохозяйственных обществах, то есть в современных культурах, наиболее сходных с теми, в которых социальное поведение человека генетически развивалось в доисторический период^{160}. Связь явно существует. В некоторых более примитивных культурах, которые просуществовали достаточно долго, чтобы стать объектами изучения антропологов, мужчины-гомосексуалы были трансвеститами — они носили женскую одежду, вели себя по-женски и даже иногда вступали в брак с другими мужчинами. Они часто становились шаманами, могли влиять на принятие ключевых решений или занимались женскими делами — устраивали браки, мирили, становились советниками вождей племени. Известны и женщины со склонностью к гомосексуальности, но их было значительно меньше. В западных развитых обществах гомосексуалы на тестах интеллекта показывают результаты лучше, чем гетеросексуалы. Они быстро достигают исключительно высоких показателей. Чаще всего они выбирают интеллектуальные профессии. Вне зависимости от своего социально-экономического статуса они предпочитают профессии, в которых нужно непосредственно общаться с другими людьми. И в выбранных профессиях такие мужчины в среднем более успешны. Единственные сложности на их пути — неодобрение сексуальной ориентации. В остальном же окружающие отмечают, что гомосексуальные мужчины умеют отлично налаживать социальные отношения.

Вся эта информация — не что иное, как просто набор фактов. По сложившимся канонам науки ее нельзя считать убедительной. Требуются серьезные дополнительные исследования. Но даже этих фактов достаточно для того, чтобы утверждать, что традиционный иудео-христианский взгляд на гомосексуальное поведение неадекватен и, скорее всего, ошибочен. Подобные религиозные гипотезы долгое время находились под спудом, но могут быть обнародованы и проанализированы по объективным стандартам. Я убежден, что гипотеза родственного отбора вполне согласуется с существующими свидетельствами.

Сопоставление биологии и этики в вопросе гомосексуальности требует большой осторожности и чуткости. Было бы неправильно считать гомосексуалов особой генетической кастой, сколь бы ни была благотворна их историческая и современная роль. Было бы еще более нелогично и неправильно считать генетическую приспособленность в прошлом необходимым критерием принятия таких людей современным обществом. Но было бы трагично продолжать дискриминацию гомосексуалов на основании религиозной догмы, поддерживаемой несостоятельным убеждением, что их поведение противоестественно.

Основной аргумент этой главы состоит в том, что развитие эволюционной теории поможет нам более точно определить человеческую сексуальность. Если мы этого не сделаем, то останемся в неведении относительно важнейшей части нашей истории, не сможем понять истинный смысл своего поведения и значимость того выбора, который стоит перед нами.

С помощью образования и закона каждое общество должно сделать выбор в вопросе сексуальной дискриминации, стандартов сексуального поведения и укрепления семьи. Системы управления и технология становятся все более сложными и взаимозависимыми. И в такой ситуации выбор должен быть очень точным и продуманным. Так или иначе, интуитивно или с помощью науки, эволюционная теория должна учитываться, поскольку человеческая природа очень упряма и переломить ее безнаказанно не удастся.

Общество, которое перейдет от юридического равенства возможностей полов к статистическому равенству мужчин и женщин на рынке труда или вернется к сознательной половой дискриминации, заплатит цену, которую пока что мы не можем себе даже представить. Такая же неизвестность ожидает общество, которое решит реорганизоваться в традиционные нуклеарные семьи или откажется от семьи во имя коммун-кибуцев. Расплачиваться придется (а некоторые члены нашего общества уже платят личными страданиями) и тому обществу, которое настаивает на единообразии определенного гетеросексуального поведения. Мы верим, что культуры могут создаваться рационально. Мы можем учить, вознаграждать и наказывать. Но, делая это, мы должны учитывать и цену каждой культуры, оценивать время и силы, необходимые для обучения и подкрепления. Мы должны учитывать и менее ощутимую валюту — человеческое счастье, — которую придется потратить на обход собственных врожденных предрасположенностей.