См.: Bergler 1956: 1-31; Holland 1982: 115, 117.
Ср. также следующий отрывок из сборника очерков А. И. Никифорова «Просто о Севере»: «Когда мужик рассказывает со смехом неприличный анекдот или сказку, его с удовольствием слушает целая толпа и мужчин, и женщин, и детей. Уж если очень сильно выражается рассказчик, то разве девушки, краснея, отойдут в сторону. А остальные с радостью гогочут (курсив мой. — В. З)» (Никифоров 1995: 524-525).
Данный пример приводится со ссылкой на: Словарь церковно-славянского языка: В 2 т. / Сост. А. Х. Востоков. СПб., 1861. Т. П. С. 159.
Ср. также справку из «Полного церковно-славянского словаря», составленного Григорием Дьяченко (М., 1899): «ржаніе конско — так у прор. Амоса (6: 1—8) называется народное языческое празднество, бесстыдные песни и пляски» (С. 548).
В немецком языке слово «wiehern» тоже означает «ржать» и «громко хохотать». О лингвистическом родстве обозначений «смех» и «половое сношение» в хибру см.: Hvidberg 1962: 56, о подобного рода взаимосвязи в средневековом английском см.: Sanders 1995: 53, примеч.*.
А. И. Никифоров в статье «Эротика в великорусской народной сказке» делает такое заключение: «В сущности, почти все сказки построены на сексуальной основе, поскольку во всех них <...> налицо брак и брачные отношения как основной двигатель динамики сказочного сюжета» (Никифоров 1996: 517).
По А. Флегону: «Щупать — трогать руками женское тело, особенно за выпуклые части. Форма ухаживания (курсив мой. — В. З.)» (Флегон 1993: 398).
Ср.:
Эх, сват, сват, сват,
Не хватай меня за зад.
Хватай меня за перёд —
Меня скорее разберёт.
Или:
Я под шубою была,
Под теплою грелася.
Как пощупали меня,
Сразу захотелося.
Как считает Д. Грейг, люди наиболее восприимчивы к сексуальному юмору. Шутник, который готов использовать непристойное, чтобы вызвать смех у аудитории, решает более простую задачу, нежели тот, кто более щепетилен. Первая причина, почему непристойные шутки столь обычны и популярны у дикарей и малообразованных людей, — они просты для восприятия. Единственное намекающее на непристойность слово уже вызывает хихиканье, а непристойный жест — взрыв хохота. Вторая, и более важная, причина популярности непристойных шуток состоит в том, что они являются мощным стимулам для полового возбуждения. Очевидно, что сексуальное становится непристойным просто потому, что оно слишком возбуждающе (см.: Greig 1969: 93—94).
Аналогичное мнение высказывает А. Рэпп: «С незапамятных времен самый сильный смех связан с сексом. Аристофан, Плавт, Теренций, Рабле, комедии Реставрации... легко составить внушительный список из одних только великих имен» (Rapp 1951: 118).
Заслуживает внимания сделанный Рэппом анализ ста непечатных шуток, взятых наобум. Они распределились следующим образом: затрагивающие сексуальные отношения — 60; «обнажающие женщину» — 12; «экскременты» — 10; относящиеся к мужским генеративным органам — 8; и 10 — остальные, не относящиеся к указанным группам. Таким образом, из 100 непечатных шуток 80 сексуальные (см.: Там же).
В уже упоминаемом нами исследовании «Просто о Севере» А. И. Никифоров писал: «Дикари смешное видят главным образом в сексуальности. В Архангельской губернии "смешным" именно и называют неприличное» (Никифоров 1995: 525).
Ср.:
Эх, тюх-тюх, тю,
Голова в дяхтю,
Руки-ноги — в кисялю —
Свою милку весялю\
Многие служебники, требники, епитимийники резко осуждают смех:
«Если чернец засмеется в монастыре, то это как блуд сотворил» (ХΙΙΙ в.; А се грехи 1999: 19);
«Если смеялся до слез, пост — 3 дня» (XV в.; Там же: 31);
«Или в церкви смеялся, епитимьи — 12 дней, а поклонов — по 100 на день» (XVI в.; Там же: 61).
О «греховности» смеха говорит целая серия поговорок, в основе которых, вероятно, тоже лежат церковные предписания:
Мал смех, да велик грех.
Где грех, там и смех.
И смех, и грех.
В чем живет смех, в том и грех.
Много смеху, да не мало и греха.
Сколько смеху, столько греха.
И смех наводит на грех.
Что грешно, то и смешно (потешно).
Очевидно, что грехом считается и половой акт. Однако же из народных выражений и поговорок вытекает, что он не только один из основных грехов, но нередко под словом «грех» именно он и имеется в виду. Если использовать такое — узкое — понимание, то некоторые из приведенных выше поговорок можно выразить следующим образом:
Где секс (вместо «грех»), там и смех.
Что сексуально (вместо «грешно»), то и смешно.
Ср.:
Я сегодня весела,
Веселей всего села:
Каблуками топаю
И виляю жопою!
Ср.:
Я жену себе нашел
На Кольском полуострове.
Сиськи есть и жопа есть —
Слава тебе, Господи!
Любопытно, что взгляд мужчины притягивает и расщелина между полушариями женской груди, если они помещаются в тугом платье так, что эта расщелина становится рельефно значимой. По мнению Десмонда Морриса, в подобном случае грудь приобретает псевдо-ягодичную внешность (см.: Morris 1994: 372).
Добавим, что при этом вид груди, судя по всему, и содержит намек на таящуюся в глубине тела «смешную» вульву.
Вообще по своей символике женщина — это темнота, загадка, тайна. Одежда такую «загадочность» лишь усиливает. Поэтому обнажение женщины мужчина воспринимает и как «раскрытие тайны».
Однако «раскрытая тайна» может не только радовать, но и пугать. В подобных случаях, как правило, речь идет (снова) о юношах:
Я хотел, хотел жениться,
Так и думал, что женюсь.
Девки в озере купались,
Увидал — теперь боюсь.
Я хотел было жениться,
А теперь уж не женюсь,
Как увидел голу бабу:
До сих пор еще боюсь.
Бывают случаи, когда женщина намеренно демонстрирует свою вульву, стремясь шокировать противника.
В животном мире погоня самца за самкой — довольно распространенная форма брачной игры (см.: Groos 1898: 284—286). Конечно, самец при этом сексуально возбужден.
Ср.: угрозу противнику — «с живого не слезу» и обещание дурака хозяйке постоялого двора (сказка «Работа хуем») — «сдохнешь подо мною!» (Афанасьев 1997: 386). Половой акт — это тоже «сражение», а женщина — «противник», которого нужно «одолеть», «повергнуть» и «пронзить».
Ср.: «Как на острове Буяне / Мужики дрались хуями» (Разрешите вас потешить 1992/Ι: 104).
Специального разговора заслуживает тема обнажения (особенно половых органов) в обрядах. Отметим только, что и там обнажение предполагает как смех, так и испуг. Ср., напр., поверье жителей Заонежья, что женщина может испугать и прогнать медведя, показав ему свою vulva: Логинов 1996: 446.
Ср. высказывание Эразма Роттердамского: «Умножает род человеческий совсем иная часть (тела), до того глупая, до того смешная, что и поименовать-то ее нельзя, не вызвав общего хохота» (Эразм Роттердамский 1938: 42).
Примечательным в этой связи представляется одно из фольклорных наименований пениса — «дурак». Ср.: «загнать дурака под кожу» (Русский мат 1994: 49) или: «<...> спустил штаны, вынул своего дурака...» (Афанасьев 1997: 360). Ср. также у Лермонтова («Монго»): «Зато богат и глуп как хуй» (Флегон 1993: 379).
Сказанное можно отнести и к вульве. Она имеет аналогичное обозначение — «дура»:
Кто ни едет, кто ни идет,
Пизду дурой назовет.
Надо понимать, она тоже глупа: «Если в голове нет, в пизде не займешь» (Русский мат 1994: 194).
Вот, например, что пишет А. А. Плотникова о южнославянском ряжении: «Среди разнообразных сценок и пантомим ряженых одно из центральных мест занимает вызывающее смех и оживление публики "совокупление" свадебных персонажей» (Плотникова 1996: 306).
Приятным зрелищем является и половой акт животных:
На деревне, на краю,
Травку щиплет стадо.
На корову бык залез —
Милка смотрит, рада.
Мнение современной психологии в этом отношении мало чем отличается от фольклорного. Согласно Кэрролу Э. Изарду «в любви и в супружестве сексуальное влечение вызывает у партнеров радостное возбуждение, острое переживание чувственного удовольствия и оставляет после себя самые яркие впечатления» (Изард 1999: 37).
По данному вопросу см. также: Greig 1969: 40—43; Plessner 1961:96-97.
Некоторые исследователи придерживались взгляда, что щекотливость девственниц дана им природой как самозащита против изнасилования и сексуальных притязаний (см.: Ellis 1936/ΙΙ: I 18).
Это хватание — очередной пример архаичной шутки.
Ср. пример «постельного смеха»:
Я чмокнул вас за ушком
И бросил на подушку,
И стали вы смеяться и радостно кричать.
В этом примере смех и крик (как реакции) эквивалентны.
Ср.: «<...> как увидала солдата, засвербело у ней меж ногами» (Афанасьев 1997: 148). По мнению Гавелока Эллиса, зуд сопоставим со щекоткой и имеет параллелизм с сексуальными ощущениями (см.: Ellis 1936/ΙΙ: 115).
Ср. также: «<...> заворотил ей подол, не стал долго думать, а зачал ее скоблить» (Афанасьев 1997: 233) или: «И я стану тя скребать, будто пашенку пахать» (РЭФ 1995: 57).
Ср. загадку о парении веником, где баня-«игогоньица» снова изображается в эротическом контексте (веник сопоставляется с любовником):
Пришел боярин в зеленом кафтане;
Я ему дала, кверху ноги подняла.
И зудит, и болит, еще хочется.
Публичный дом — это не только «веселый дом», но и «дом удовольствия».
Ср. также поговорку: «Поутру ебаться — сена не косить» (Русский мат 1994: 192).
Однако любовь к сексу еще не означает и любовь к труду. Ср.:
Еб я Свету до рассвету,
Увидал меня отец-
— На работу тебя нету,
А ебать ты молодец!
Или:
Работать не хочет — сидит и хуй дрочит.
Видимо, всё дело в том, что секс — это приятная работа. Изнеможением как от секса, так и от смеха хвалятся. «Приятной работой» можно также назвать игры, танцы, состязания. Все эти действия, совершаемые взрослыми людьми, ведут, на наш взгляд, свое происхождение из брачного поведения животных (об этом ниже) и, следовательно, тоже имеют сексуальную основу.
Ср. также: «Говорят, фильм такой смешной, такой смешной, что усраться можно» (Русский мат 1996: 267).
О враче Лоране Жубере и его работах о смехе см.: Бахтин 1990: 80.
Выпускание газов относится к довольно безобидным нарушениям общественной нормы. У окружающих оно зачастую вызывает смех, поэтому данное действие может использоваться и как средство посмешить собравшихся:
Если скука меж нас
Пробралась хоть на час,
Как в беседе серьезной сидим,
Отыщись кто-нибудь,
Чтобы звонко стрельнуть, —
И исчезнет вдруг скука как дым.
Тут в собрании том
Хохот будто бы гром
Пердежу тот час вслед загремит,
Свободит от морщин
Лица дам и мущин,
Разговор веселей закипит!
Параллель становится более очевидной, когда «выдохи» «низа» озвучены.
Вероятно, и подергивание перед засыпанием — явление того же порядка. О параллели «сон = коитус» см.: Зазыкин 2002: 54-55.
В поверьях о русалках, записанных во Владимирской губернии, их смех фигурирует как «ржание» (Зеленин 1995: 160). Несколько свидетельств утверждают, что русалки щекочут людей не руками, а грудями (см.: Там же: 201). Кроме громкого хохота, для русалок характерно и рукоплескание — хлопанье в ладоши (см.: Там же: 191, 201).
Призываем читателя вспомнить, как он сам реагировал на примеры эротического фольклора, приведенные в первой части нашей книги. Если они порой казались ему веселыми и смешными, то это можно расценить как очередное свидетельство родства смеха и секса.
Такого рода практика уходит корнями в глубокую древность и тоже представляет собой своеобразный феномен, когда дело заканчивается эякуляцией. У животных широко распространено обнюхивание и облизывание гениталий, причем не только в сексуальном контексте, но дальше этого они идут чрезвычайно редко.
Ср.:
Ты, девчоночка, гуляй,
А пизду не разевай.
Кто разинею живет —
Раздувается живот.
Раскрытый рот женщины в какой-то мере соотносится с женской зазывающей позой расставленных ног. Десмонд Моррис подчеркивает, что такая поза строго табуирована. Садясь, женщины обычно плотно сдвигают ноги или перебрасывают их одну через другую (см.: Morris 1994: 59).
Ср. также соотношение «низа» и «верха»: «<...> как засандалил ей свое правило — так она и рот разинула и глаза вылупила» (Афанасьев 1997: 385).
Моррис отмечает, что в типичном случае губы у взрослой женщины несколько шире и выпуклей (мясистей), нежели у мужчины. При сильном половом возбуждении они ведут себя как и половые губы — становятся припухшими и более яркими (см.: Morris 1994: 362, 51).
С точки зрения сексологии, поцелуй — это стимуляция эрогенной зоны. Рот — одна из главных эрогенных зон у обоих полов. Стратегия мужчины, желающего войти в половой контакт с женщиной, как правило, начинается с попыток завладеть ее губами, ртом (иначе — «верхней вульвой»). Прикосновение пениса к губам вульвы тоже есть «поцелуй» — ср. частушечную строчку «пизда с хуем целовалась» (Волков 1999/Ι: Ι № 4318).
В эротическом фольклоре иногда говорится сразу о всех губах женщины:
У моей у любушки,
У ей четыре губушки.
Одни губы целовать,
Другие на хуй надевать.
Заметим, что в современных сексуальных играх нередко целуют и «надевают на пенис» одни и те же губы.
Такого рода образ см. в «заветной» сказке «Вошь и блоха»: Афанасьев 1997: 29.
Показывая язык подобным образом, стараются максимально высунуть его наружу. Губы на фоне высунутого языка совершенно теряются. Понятно, что в символике данного жеста они не играют никакой роли. Совсем же другое дело, когда язык едва лишь обнаруживается, чуть выступая между губами. Теперь на первый план выходят губы. Это тоже дразнящий жест, но символика его уже в корне иная, поскольку данная комбинация губ и языка напоминает скорее половой орган женщины.
Хотя выше и была отмечена ритмичность действий «верха» и «низа» во время полового акта, однако в отдельные моменты этот ритм сбивается.
Ср.:
Как засунет на всю шишку —
Аж захватывает дух!
Или:
С расстановкой суя,
Вдруг я захрапел,
Напряженье хуя
Перешло предел.
Очевидно, что и здесь, то есть в случаях сильного полового напряжения, мышцы половых и дыхательных органов работают в итоге синхронно.
Примечательно в этой связи одно из названий пениса большого размера — «запридух» (Русский мат 1994: 56). Предполагается, что действие такого пениса «запирает» дыхание и, следовательно, — горло.
Роль гортани состоит не только в голосообразовании. Гортань предохраняет нижние дыхательные пути (трахею, бронхи, легкие) от попадания туда инородных тел, прежде всего пищи. Но самая главная функция гортани — дыхательная. Можно даже сказать, что голосообразование — побочный продукт работы данного органа человека. Способные вырабатывать звук гортанные складки (голосовые связки) расположены только на двух третях длины всей гортанной щели.
Нервно-мышечный аппарат гортани регулирует количество воздуха, поступающего в нижние дыхательные пути. Эта регулировка производится путем расширения или сужения голосовой щели.
При спокойном дыхании размер проходного отверстия голосовой щели варьируется в небольших пределах, увеличиваясь при вдохе и уменьшаясь при выдохе. Однако повышение уровня нервного напряжения способно значительно изменить подобный характер этого процесса.
У Чарлза Дарвина есть, например, следующее описание реакции гортани на состояние сильного огорчения: «Так как горе человека, находящегося в этом состоянии, порой возобновляется и усиливается до пароксизма, то спазмы действуют на дыхательные мускулы, и он чувствует, как будто что-то приступает у него к горлу: это так наз. globus hystericus. Эти спазматические движения, очевидно, родственны всхлипыванью детей и составляют остатки тех более жестоких спазм, которые приключаются, когда человека, как говорят, душит чрезмерное горе» (Дарвин 1896: 105).
Очевидно, по сути, здесь речь идет о голосовой щели. Ее сужение может быть вызвано не только горем, но и страхом («со страху дух захватило». — Даль 1880—1882/I: 658), и радостью («от радости в зобу дыханье сперло». — И. А. Крылов. «Ворона и лисица»), и сильным половым возбуждением («<...> аж захватывает дух» — см. выше). Дыхание при этом затрудняется. Такое «схватывание» дыхания — видимо, одна из реакций организма (гомеостаз), направленных на нейтрализацию нервного напряжения.
Как правило, на смену горловому спазму приходят вздохи: «радостный», «горестный» и другие — в зависимости от действующей в этот момент эмоции. Вздох — это интенсивный вдох и выдох.
Иногда вздохи имеют озвученный характер (обычно на вдохе). Этот звук называют всхлипыванием. Он происходит от преодоления сопротивления сильно суженной голосовой щели.
Как считал Дарвин, «всхлипывание, по-видимому, свойственно только человеку <...>» (Дарвин 1896: 92). Факт наличия подобного свойства у человека говорит о том, что у животных голосовые складки не суживаются до такой степени. Поэтому можно предположить, что животные не испытывают нервного напряжения столь высокого уровня, как люди. Хотя, конечно, конструкция гортани здесь тоже играет немаловажную роль.
Заметим, что всхлипывание присуще главным образом женщинам и детям. Мужчины всхлипывают крайне редко даже во время плача. Такая нерасположенность мужчин к всхлипыванию может быть объяснена устройством их гортани — она более массивна и хрящевидна, что снижает ее подверженность горловому спазму.
Судорожное сужение голосовой щели в состоянии радости делает невозможным проявление этой эмоции в виде смеха. Смеху требуется открытое горло. Зато в данном случае возможен «радостный плач».
Может быть, в этой выраженной подверженности женщин действию горлового спазма и кроется одна из причин того, что даже в минуты сильной радости женщина иногда не смеется, а издает сдавленные протяжные стоны и периодически всхлипывает.
Всхлипывание нередко возникает у женщин и во время коитуса. Возможно, в подобном случае в очередной раз проявляется соотношение между «низом» и «верхом» человеческого тела — между мышечными сокращениями вагины в момент оргазма и такими же сокращениями гортани.
Похоже, для современных мужчин, после того как люди поменяли горизонталь на вертикаль, губы женского рта стали замещением губ вульвы.
Тем не менее рецептивные самки у ряда видов животных часто выставляют свои гениталии на обозрение противоположному полу (см.: Ford, Beach 1952: 95). Демонстрация женским полом гениталий как форма сексуального предложения практикуется и в некоторых человеческих сообществах (см.: Там же: 93).
Опросы сексологов показывают, что большинство мужчин предпочитает совершать половой акт при свете, а большинство женщин — в темноте (см.: Там же: 73). Женщин меньше, чем мужчин, возбуждают эротические изображения и порнография. С другой стороны, от 23 до 29 процентов женщин признали, что способны возбуждаться от музыки, в то время как у мужчин подобным качеством обладают только 7 процентов (см.: Кон 1989: 187).
Согласно исследованиям, произведенным в 1960-е годы, слуховая стимуляция непосредственно воздействует на секрецию половых гормонов у самок птиц (см.: Rogers, Kaplan 1998: 84; Lehrman 1965). Рев самца красного оленя также вызывает у самок готовность к копуляции, если не овуляцию (см.: Rogers, Kaplan 1998: 109).
Если предположить, что данные животные всё время находились бы в состоянии половой активности — как человеческий род, — то «ревом» можно было бы назвать всю их жизнь.
Показательно, что большой ряд слов из «Толкового словаря...» В. И. Даля, непосредственно обозначающих действие смеха или включающих в общее число их значений термины «смеяться», «хохотать» (как правило, в областных наречиях), начинается с буквы «г», преимущественно — с «гогочущих» слогов «га», «ги», «го»:
«га-га-рить, гага-нить вят. смеяться заливным хохотом» (Даль 1880-1882/Ι: 339);
«га-литься над кем, сев. изгаляться, смеяться, насмехаться, издеваться», «га-ленье ср. нвг. яре. прм. смех, насмешка, насмешничество» (Там же: 342);
«га-лушить сев. шутить, проказить, смеяться, забавлять шутками, лясничать; насмехаться, издеваться», «галух, смех, хохот, шумная, веселая беседа» (Там же: 343);
«ги-га-нить вят. прм. (звукоподраж. гиги, хихи?) насмехаться, зубоскалить, подымать на смех» (Там же: 350);
«гирготать ол. гоготать, хохотать» (Там же: 351);
«го-мить вор. га-мить мск., га-мить влгд., га-меть нвг., гомонить пек. смл. кал. вор., го-монеть кур., гомоюнить тул. громко говорить, шуметь, кричать, хохотать, браниться, возиться; буянить» (Там же: 373);
«грать на вост. с русск. граять, кричать, шуметь, веселиться, шутить, смеяться, дурить» (Там же: 391);
«граять сев. хохотать, зубоскалить, шумно насмехаться, шалить, дурить» (Там же);
«грохать, грохонить костр. громко хохотать, зубоскалить» (Там же: 398).
Видимо, представление о смехе во многих местах российской глубинки даже в XIX в. еще связывалось со звуком «г», то есть люди по преимуществу не хо-хо-тали, а «го-го-тали».
Примечательно также, что и большое количество слов, обозначающих проявление голоса вообще, аналогичным образом начинается с буквы «г» (в ряде случаев с «гогочущих» слогов): «га-гайкать», «га-га-кать», «га-гать», «га-ить», «гайкать», «гайнуть», «гайчить», «га-ланить», «га-лачить», «га-лашить», «галдить», «галчить», «га-мить», «гаркать», «гармить», «гарчить», «ги-кать», «глаголать», «гласить», «глашать», «го-ворить», «голдить», «голдо-бить», «го-лосить», «го-мониться», «горланить», «горлать», «гукать», «гумбить», «гунить», «гутарить» (см.: Даль 188Q-1882/Ι: 339-411).
О значении согласного звука «г» в русском языке говорит и то обстоятельство, что словом «глагол» раньше называлась как буква «г» (в славянской и русской азбуке), так и речь человека в целом.
Видимо, особо важна частота ритма, когда при ухаживании издаются звуки неголосового происхождения. Например, дятел призывает самку, ударяя клювом по сухому дереву и, тем самым производя нечто вроде барабанной дроби (см.: Groos 1898: 281). (Интересно, что в толковании В. И. Далем слова «грохотать» — см. выше — хохот коррелирует, хотя и не прямо, с барабанным боем.) Насекомые издают подобные звуки посредством специальных органов стрекотания. Этими звуками насекомые преследуют те же цели — призыв противоположного пола.
Наблюдения Карен Маккомб за красными оленями в период их спаривания показали, что самки предпочитают самцов с высокой степенью рева (см.: McComb 1991).
Если бы человек не имел гортани, то вполне возможно, что вместо вокализации издавал бы неголосовые звуки. Общеизвестно, что радость и веселье нередко выражаются хлопаньем в ладоши, что в подобных случаях оно эквивалентно смеху. Чем сильней эмоция, тем интенсивней хлопанье, то есть хлопки звучат громче и чаще. Хлопанье могло бы использоваться и для установления сексуального контакта вместо переклички звуками «го-го-го».
В следующей частушке хлопанье исходит от женщины — она показывает подобным образом свое одобрение сексуальным действиям мужчины:
У матани в коридоре
Каблучками топала.
Он меня поставил раком,
Я в ладоши хлопала.
Как отмечают К. Форд и Ф. Бич, у людей речь — главное средство приглашения к копуляции. Причем в некоторых обществах мужчина прямо просит женщину о половом сношении (см.: Ford, Beach 1952: 9&-100). Безусловно, такая форма сексуальной просьбы предшествовала современным культурным формам, где всё строится на намеках.
Очевидно, что звуковая коммуникация у брачующихся животных осуществляется преимущественно за счет колебаний гортанных связок. Однако же у некоторых видов обезьян в действие приходят также язык и губы. Желая копулировать, особи этих видов приближаются к представителям противоположного пола и ритмично двигают языком, производя отчетливые звуки. В некоторых случаях это чмоканье губами или серии быстрых зубных стуков с участием языка (см.: Там же: 97—98). Возможно, данный эффект связан с уровнем половой активности обезьян, который у них гораздо выше, чем у многих видов млекопитающих.
Речевое общение — необходимое условие для «настройки» женщины на половой акт. Трудно представить, что современные люди могут совершить половой акт без предварительного обмена хотя бы несколькими фразами.
Взаимоотношения полов в культурной среде часто развиваются по схеме (если излагать очень упрощенно): речевое общение > контакт ртами, т. е. поцелуй (вместо контакта язык-вульва у животных) > контакт половыми органами. Хотя контакт ртами может и отсутствовать. По сути дела, может отсутствовать и речевое общение, но для мужчины, не для женщины.
Знакомство обычно начинает мужчина, как правило, с какой-то шутливой или вопросительной фразы. Фраза — это речь, запечатленный в звуке коитус, поскольку вырабатывается она взаимодействием рта-вульвы и языка-пениса. Независимо от смысла сказанного, она символизирует половой акт и является своего рода приглашением к сексу. Любая ответная фраза женщины означает, что предложение заинтересовало ее, ведь в этот момент своим ртом и языком она тоже воспроизводит коитус. Только молчание символизирует отказ. Дальнейший обмен фразами — любыми — ведет постепенно к контакту ртами и в конечном счете к половому акту. В такой ситуации речевое общение носит явно двусмысленный характер. Внешне оно может не иметь ничего общего с сексом, при том что изначально обусловлено стремлением к совокуплению. Данная женщина понравилась мужчине, потому-то он и обратился к ней с первым попавшимся вопросом или выступил в роли шутника. Возможно, мысленно он уже обыграл и совокупление с ней.
В культурной среде прямые предложения сексуального характера, равно как и сугубо эротические (матерные) слова, считаются вульгарными, похабными, грубыми. Особенно здесь ценятся зашифрованность, двусмысленность, тонкий намек, но суть от всего этого не меняется.
Звуки «г» и «х» («g» и «h») весьма распространены в языке шимпанзе. Об этом свидетельствуют некоторые типы их вокализаций, зарегистрированные исследователями; записи сделаны в английской транскрипции — см.: Дембовский 1963: 63; Yerkes, Learned 1925.
На социальное значение смеха указывали многие авторы. Л. А. Абрамян, напр., считает: «Нет никакого досоциального смеха, даже ребенок смеется от щекотки, лишь когда смеется сам щекочущий, и вообще еще не было замечено, чтобы очень маленькие дети смеялись одни, когда рядом с ними нет никого» (Абрамян 1983: 46). Ср. короткую формулу Л. В. Карасева: «Смеющемуся нужны сосмешники» (Карасев 1993: 123).
В отчетах Г. Холла и А. Аллина есть упоминание о безвокальном смехе (см.: Hall, Allin 1897: 6).
Ср. также:
Дядя мой плешив —
Он на хуй похож.
Как раз этим вот
Девкам он хорош.
Напомним, что античный бог производительности Приап (олицетворение фаллоса) всегда изображался лысым стариком.
Характерно, что если раньше выпадение волос на голове обычно связывалось с преклонным возрастом, то в настоящее время даже среди людей относительно молодых нередко можно встретить почти совершенно лысых. То есть фаллообразность человека прогрессирует (ср. одно из фольклорных названий пениса — «плешь»).
Об этом же свидетельствует и розоватость кожи человеческого тела (у белой расы). У многих млекопитающих обычно только их половые органы имеют розовый или красный цвет. Кстати говоря, в древности Збручский идол (человек-фаллос) был окрашен в красный цвет.
И еще о соотношении «верх — низ». Примечательна аналогия, проводимая Вильгельмом Белыне, между эякуляцией и чиханием. Исходная тема — опять же щекотка: «Что-то такое слегка щекочет слизистую оболочку носа. Является острое раздражение, которое быстро нарастает и наконец появляется разрешение вслед за импульсивным, независимым от нашей воли выталкиванием содержимого. Это щекотание в носу вместе с наступающим разрешением несомненно заключает в себе момент наслаждения, что и подтверждается существованием многочисленных нюхальщиков табака с целью вызвать чихание. Весь этот акт в самом деле представляет разительное сходство с актом совокупления. Высший момент сладострастного ощущения совпадает и тут с невольным извержением содержимого. Даже "сгибание тела" во время полового акта напоминает позу чихающего человека. Когда я сравниваю мысленно оба акта, то даже при самом сильном желании не могу найти между ними резкого различия» (Белыне 1908-1909/ΙΙ: 318-319).
Ср. в этой связи выражение «прыснуть со смеху» (см.: Даль 1880—1882/ΙΙІ: 530). Оно свидетельствует, хотя и косвенно, что изо рта при смехе могут лететь брызги. Кстати говоря, это вполне возможно, когда смеются в ситуациях, связанных с сексом, так как от полового возбуждения во рту скапливается слюна.
Излияние слез при сильном смехе в свою очередь родственно эякуляции — слезы выделяются из головы стоящего человека-фаллоса. Напомним также, что во время смеха лицо человека наливается кровью и краснеет.
Интересным примером животного, которое ведет себя иначе в подобной ситуации, является рысь. Согласно описанию Юджина Барнса, рысь не издает голосовых звуков в случае насильственной смерти, и только половая страсть открывает в ней эту способность: «Рысь, особо тихая и скрытная почти круглый год, проявляет себя ужасающими визгами во время брачного сезона. <...> Однако охотники, ставящие капканы, рассказывали мне, что это же самое животное может быть забито до смерти в западне и тем не менее не издать при этом чего-либо более громкого, чем шипение. (Из-за меха животное, попавшее в западню, редко застреливают.) Вероятно, рысь, подобно самцу лося, не может производить голосовой звук, когда она вне жары» (Burns 1953: 79-80).
Всё же в этом отношении не до конца ясен вопрос с такими животными, как лось, рысь, куница, дикобраз. Ю. Варне отмечает, что вне рамок брачного сезона все они безголосые (Там же: 82). И если это так, то половое возбуждение служит у них единственным стимулом для проявления голоса, исключая даже страдание.
Во время брачных сезонов лягушек самки обычно выбирают самца с более низким голосом и, следовательно, с крупным телом. Этот показатель у данных амфибий говорит о возрасте, за которым стоит проверенное временем искусство выживать (см.: Morton 1992: 111—112).
Если раньше мы говорили о корреляции: чем «толще» голос, тем толще пенис, то в данном случае речь идет о взаимосвязи между «толстым» голосом и большими размерами тела. Очевидно, что величина тела и величина пениса тоже в какой-то мере соотносятся друг с другом.
Обратим внимание, как в поэме «Лука Мудищев» описываются внешность и голос ее героя, имевшего семивершковый член:
Пред ней стоял, склонившись фасом,
Дородный, видный господин
И произнес пропойным, басом:
«Лука Мудищев, дворянин».
Ритм лая у разъяренной собаки очень высокий. Однако, прежде чем броситься на противника, собака часто переходит с лая на рычание (ср. барабанную дробь как символ крайне напряженных ситуаций). В таком случае согласный звук-шум повторяется с максимальной частотой. Но, по мере того как собака успокаивается, ритм ее отдельных голосовых единиц замедляется.
Отсюда — любовь женщин к военным людям, солдатам: предполагается, что они способны проявлять боевые качества не в сражении, но и в постели. Солдат и внешне больше похож на эрегированный пенис, чем обычный человек, особенно когда военнослужащий стоит по стойке «смирно»: туловище совершенно прямое, голову держит высоко. Военные любят демонстрировать свою мощь и делают это с большим старанием, когда на них смотрят женщины. И еще военные любят петь боевые песни, в которых тоже нередко упоминается женский пол. Как говорили орловские бабы, «лучше нищему не подать, а солдату дать» (Афанасьев 1997: 494).
Ср.: «Несомненно справедливо, что гнев выражается голосом также и в визгливых нотах. Как уже сказано выше, возрастающий прилив чувства, производя возрастающее мускульное напряжение, может настраивать голосовой аппарат на тоны, которые будут или прогрессивно всё более и более высокими, или прогрессивно всё более и более низкими, причем каждая из этих крайностей будет указывать на мускульное напряжение, тем более сильное, чем более данная крайность удаляется от средних тонов. Вследствие этого сильный гнев в состоянии произвести как ту, так и другую крайность в высоте тона, и нередко даже случается наблюдать внезапные скачки из одной крайности в другую. Быть может, причина того, что гнев при своем начале употребляет низкие тоны, а дойдя до степени неудержимой силы, прибегает к высоким тонам, заключается в том обстоятельстве, что тоны, значительно более низкие, чем обыкновенный голос, производятся с меньшим усилием, чем тоны, значительно более высокие, нежели обыкновенный голос; а потому высокие тоны, как требующие значительного избытка нервного разряжения, более естественны для сильной страсти. Есть еще одно обстоятельство, которое представляет добавочный довод в пользу этого, а именно то, что такая же антитеза имеет место и по отношению к другим чувствам. В самом деле, мы знаем, например, что стон указывает на боль, физическую или нравственную, которая не особенно интенсивна; когда же такая боль становится очень интенсивною, то она выражается пронзительными криками или визгом» (Спенсер 1898/ΙΙ: 363).
Символика высокого голоса — женственность, страдание, призыв о помощи, просьба (милостыню просят, повышая голос и нараспев), подчинение, дружелюбность, малый размер тела, малая сила. Символика низкого голоса — мужественность, мощь, претензия на доминирование, большой размер тела. Певучесть голоса — женская черта, отрывистость — мужская.
Если для мужского пола важны низкий тон голоса и его способность звучать часто и отрывисто — что имеет значение при установлении статуса, — то для женского пола первостепенную роль играют противоположные качества голоса — высота и певучесть. Такой голос распространяется на большее расстояние как зов и лучше воспринимается детенышами — ближе к их голосам по своим характеристикам и не пугает их. Говоря с маленькими детьми, мы, как правило, повышаем голос. (Примечательно, что, говоря с куклами, они, в свою очередь, делают то же самое.)
Это выражение явно двусмысленно. В том случае, когда оно произносится небеременной женщиной (что обычно и происходит), его скорей можно понять как согласие родить от данного мужчины — раз он сумел ее рассмешить. Возможно, здесь есть какая-то мифологическая связь с образом царевны Несмеяны.
Ср.: «<...> да так ее утешил, что три дня под подол заглядывала» (Афанасьев 1997: 139).
В. Я. Пропп считал, что самым распространенным видом смеха является насмешливый смех (см.: Пропп 1997: 195—196,221). Ср. в связи с этим толкование В. И. Далем слов «насмехаться» и «насмеяться»: «издеваться, изгаляться, трунить, шутить или забавляться над чем, зубоскалить, подымать на смех, на зубки, чесать зубы; дурачить кого» (Даль 1880—1882/ΙІ: 472). Черты агрессии в «насмешливом смехе» налицо. Характерно, что самым первым в списке синонимов стоит слово «издеваться».
По мнению А. П. Скрипника, «высмеивание - это трансформированная культурой внутривидовая враждебность (курсив мой. — В. З). С его помощью поддерживалась иерархичность сообщества» (Скрипник 1992: 62).
Одному из авторов этого сборника, поэту П. В. Шумахеру, его знакомый писал в 1884 г.: «Стихи Ваши заставляли смеяться всех, кому я читал их...» (Стихи не для дам 1994: 150).
Напр., эмоция печали иногда переживается человеком столь глубоко, что он способен лишить себя жизни. То же можно сказать и о развитии эмоции гнева (когда человек способен убить себе подобного) или интереса (ср. бесчисленные примеры риска жизнью во имя удовлетворения любопытства). Размах эмоций у Homo sapiens уже достиг того предела, при котором они способны воздействовать на его организм сильней инстинкта самосохранения. Здесь сравнение с животным миром безусловно не в пользу человека.
До сих пор мы говорили о половом чувстве как об источнике радости. Это, видимо, справедливо только для тех случаев, когда оно более или менее легко удовлетворимо.
Героям следующих частушек их сексуальность приносит одну лишь муку:
Поскорее бы
Меня отец женил:
Не дает женилка спать —
Мне белый свет не мил.
Ой, пальто, пальто, пальто,
Не дает ебать никто.
Выйду в поле, закричу:
«Караул! Ебать хочу!»
На языке обеденной лексики молодого парня или зрелого мужчину, «зацикленных» на сексе, называют «пиздострадальцем», «пиздострадателем» (Там же: 28). В таком случае смешливые «веселые молодцы», о которых мы говорили в первой части книги, на поверку оказываются одновременно и «пиздострадателями». Половое желание способствует также увеличению агрессивности:
За горой барана режут,
Я баранины хочу.
Если мать меня не женит,
Хуем печку сворочу!
Свист от радостного возбуждения или крик «ура-а-а...» в респираторном отношении — тоже удлиненные выдохи. Такой затянутый выдох, до полного опустошения легких от воздуха, снимает нервное возбуждение (в данном случае — от радости).
По выражению Артура Кестлера, «специфическое дыхание при смехе с его повторяющимися взрывными выдохами, кажется, предназначено "выдуть" избыток напряжения с помощью дыхательной гимнастики» (Koestler 1964: 59).
В этой связи заслуживают внимания некоторые рекомендации современной медицины. Напр., Г. Е. Мазо дает следующий совет: «Дыхательная система <...> легко управляема. Поэтому целесообразно "сбрасывать" нервно-психическое напряжение преднамеренно и через нее. Если нервно-психическое напряжение привело к возбуждению, раздражительности, вспыльчивости, повышенной подвижности, необходимо выполнить успокаивающий вариант дыхательных упражнений, при котором выдох значительно превосходит по длительности вдох» (Мазо 1990: 10. Курсив мой). Когда нервно-психическое перенапряжение приводит к плохому настроению, вялости и т. п., рекомендуется тонизирующий вариант дыхательных упражнений. Он заключается в спокойном, полном, глубоком вдохе и интенсивном, резкам, энергичном выдохе (см.: Там же). Родственным такому выдоху является очистительное дыхание «ха!» у йогов. Считается, что оно успокаивает, снимает усталость и улучшает настроение (см.: Синяков 1991: 88—89).
Как отмечает И. С. Кон: «Смех может быть не только проявлением радости и веселья, но и способом разрядки эмоционального напряжения, тревоги, страха» (Кон 1989: 100).
В оппозиции «взрослые — дети» плач является уделом маленьких детей. Желая унять плачущего ребенка, ему говорят: «Как не стыдно! Такой большой, а плачет!»
Обезьяны бонобо и шимпанзе могут использовать взаимный пристальный взгляд как форму позитивного контакта друг с другом. В то же время у бонобо прямой пристальный взгляд может также означать желание сексуальных отношений, выговор или притязание на доминирование (см.: Rogers, Kaplan 1998: 102).
Победитель смеется — быстрые звуки; побежденный плачет — медленные звуки. Военные марши исполняются в быстром темпе, траурные — в медленном.
Ср. «мужские» частушки, являющиеся как бы ответом на «женские» («страдания»):
Давай, милка, пострадаем
На соломке за сараем.
Давай, милка, пострадаем, —
Кровать новую сломаем.
Народный язык нередко характеризует агрессивную ситуацию как сексуальную: начальник дал нагоняй — «выебал»; власти творят произвол — «Ебут и фамилии не спрашивают» (Флегон 1993: 100—101).
Ср. также: «Ебут и в хвост и в гриву» (Русский мат 1994: 189); «Нас ебут, а мы крепчаем!» (Там же: 10); «Да за такие дела выебут всю бригаду!» (Там же: 19); «Кого ебешь? Отца родного!» (Там же: 190).
С другой стороны, совокупляться — это «резать», «драть», «всаживать», то есть секс расценивается как агрессия.
Вообще говоря, описание приматологами смеха у детенышей приматов при их щекотке иногда оставляет элемент сомнения. Так, Д. Фосси приводит пример, как она щекотала детенышей свободно живущей гориллы и возбудила у тех реакции довольства (см.: Fossey 1983: 121). Фосси поясняет: «Это делалось очень редко, и нужно было всегда иметь в виду, что наблюдатель не должен вмешиваться в поведение диких особей» (Там же). Но ведь в том-то и дело. Реакцией на щекотку вполне может быть и испуг, а значит, и сопутствующие ему голосовые звуки. Следовательно, щекоча детеныша примата в игровой, дружелюбной манере и, видимо, смеясь, экспериментатор уже как бы намекает своим поведением, какой реакции ожидает. А ведь обезьяны, как известно, исключительно переимчивы. Поэтому в тех случаях, когда обезьяны, живущие в питомниках, сами щекотали друг друга, очень трудно выявить, какую роль здесь сыграло косвенное научение их данному действию, как, впрочем, и смеху. Неспроста же существует хорошо всем известный термин «обезьянничать».
Три вида смеха: агрессивный, непристойный и игривый (playful) выделял Р. Бостон (см.: Boston 1974: 237). Однако же мы считаем, что смех как выражение радости, веселья и удовольствия имеет и другие корни, помимо тех, что мы уже обозначили.
Напр., ощущения удовольствия выражают вокализации обезьян, связанные с едой. У шимпанзе даже есть особого рода голосовые звуки для предпочтительной еды (см.: Marler 1976: 241; Dixson 1981: 135). Примечательна в данной связи идея А. Пенжона о том, что смех может быть прослежен через связь с удовольствием от удовлетворения голода, «ведь для людей это самый универсальный источник удовлетворения» (Penjon 1893). Близкие по сути мысли высказывали М. М. Бахтин («Не может быть грустной еды». — Бахтин 1990: 312) и В. Я. Пропп («Более подробного рассмотрения требует комизм не только человеческого тела как такового, но некоторых действий и функций тела. Из них в юмористической и сатирической литературе на первом месте стоит еда». — Пропп 1997: 53). Ср. современное бытовое выражение: «Люблю повеселиться и особенно пожрать». Тем не менее радостное состояние и смех не особенно характерны для повседневной еды. Совсем же иное дело — праздничная трапеза, когда стол ломится от изобилия аппетитных (предпочтительных) блюд. Почти всегда совместная праздничная еда сопровождается шутками, весельем и смехом. (Любопытно, что у самцов обезьян бонобо процесс еды вызывает эрекцию пениса, см.: de Waal 1989: 206.)
Видимо, еще один корень смеха берет начало в ситуации, когда одна особь животного мира с радостью встречает другую особь. Мы уже отмечали выше, что у шимпанзе такая встреча сопровождается звуками частого и тяжелого дыхания. Ср. у Дарвина: «Молодые шимпанзе производят род лая, когда они довольны возвращением кого-либо, к кому они привязаны. Когда этот звук, назьгоаемый сторожами смехом, испускается обезьянами, то губы их вытягиваются: но это происходит и при различных других волнениях» (Дарвин 1896: 78—79). И немного дальше: «Обезьяна CeBus Azarae, радуясь тому, что увидела вновь любимую особу, испускает своеобразный хихикающий звук» (Там же).
В этом примере примечательно то, что у детей, как и у взрослых, смех может проявляться в форме «ржания» — так, по крайней мере, характеризует его рассказчица.
Заметим, что у женского пола и у мальчиков визг часто выступает как реакция, аналогичная смеху. У взрослых мужчин смеху бывает эквивалентен рев.
Ср.:
Я играл с Машкой,
Шарил под рубашкой.
Не скажу, чего нашел,
Но веселенький пошел!
Несколько иначе дело обстоит у горилл. Р. Иеркс и А. Иеркс описывают одну из вокализаций молодой самки горной гориллы как «пронзительно дрожащий и тонкий звук, похожий на отдаленное ржание лошади или крик визгливой совы». Учитывая обстоятельства, при которых вокализация производилась, авторы сделали предположение, что это был сексуальный зов (см.: Yerkes 1929: 461. Курсив мой).
Ср.:
Скоро, скоро и весна,
Скоро и вечерочки,
Скоро миленький мне влупит
До самой печеночки!
Или:
Гуляли до свету
Семен и Ксения:
Ей ребенка принесла
Пора весенняя.
На наш взгляд, отражением древней сезонности зачатий и рождений у европейских народов является и девятимесячный цикл христианства: Благовещение (период весеннего равноденствия) — Рождество (период зимнего солнцестояния).
Напомним, что у животных во время брачных сезонов подставление самкой зада самцу как предложения совокупления является широко распространенной формой поведения. А ведь и данный случай содержит, по сути дела, аналогичную идею: девушка во время праздника (= брачного сезона) подставляет оголенный зад (или перед) виртуальному «суженому-ряженому» (а может быть, и реальному — спрятавшемуся) и просит, чтобы он «погладил» ее. Добавим, что вид девушки на гулянье, включая и специальную («частую») походку с колебанием груди и вилянием бедрами (см.: Бернштам 1988: 96), был рассчитан на то, чтобы вызывать у парней половое желаниє. Ср.: «Не могу я утерпеть, / Чтобы жопой не вертеть» (Разрешите вас потешить 1992/Ι: 122). Для женского пола также характерно стремление во время праздников максимально обнажаться, иногда почти полностью, примером чему — карнавалы в южноамериканских странах.
Ср. две матерные присказки (предполагается, что их произносят после прозвучавшего смеха):
«Смех смехом, а пизда кверху мехом»
и:
«Смех смехом, а хуй грецким орехом
(т. е. твердый, "встал")»
Смех здесь явно оценивается под сексуальным углом зрения. Кроме того, вторую присказку можно также истолковать и как признание в собственном половом возбуждении.
Еще в XIX в. А. В. Терещенко писал: «Пирующие, разгорячаясь вином, более и более, употребляют часто выражения довольно нескромные, от коих, как говорится, уши вянут» (Терещенко 1848: 153). Очевидно, Терещенко имел в виду матерщину.
Следующий текст (рукопись 1802 г.) иллюстрирует значение матерщины как средства для полового возбуждения:
Ее коптилко жеребячий показал,
Прижав шапочку, так на ухо сказал:
— Коли хочешь ты ебатися,
Изволь на хуй подвигатися.
От таких его задористых речей
Из пизды ее рассолу тек ручей.
Несколько примеров подобного рода есть в поэме «Григорий Орлов». Там речь идет о мате во время полового акта. Любительницей выслушивать его является императрица Екатерина. Она просит Григория:
Ну что молчишь?! Скажи хоть слово!
— Да я не знаю, что сказать.
— Я разрешаю сквернословить.
— Сиповка, блядь, ебена мать!
Григория мат тоже возбуждает:
Теперь Орлов в пылу азарта
Без просьбы Кати, как дикарь,
Отборного лихого мата
Пред нею выложил словарь.
И снова Екатерина:
— Что ты там делаешь со мною?..
Она любила смаковать:
Во время каждой ебли новой
Себя словами развлекать.
=====
— Что делаю? Ебу, понятно, —
Орлов сердито пробурчал.
— Чего, чего? Скажи-ка внятно!..
— Ебу-у-у, — как бык он промычал.
=====
«Ебу, ебу», — какое слово!
Как музыкально и красно!
Принято считать, что женщина, которая не только без стеснения выслушивает мат, но и матерится сама, более доступна в сексуальном плане.
То, что образ женщины-матери занимает центральное место в русской ненормативной лексике — отсюда и слова «мат», «матерщина», — дает основания полагать, что матерщина возникла в период матриархата, когда понятие об отцовстве еще не существовало (в мате слово «отец» фигурирует крайне редко), и первоначально под словом «мать», видимо, имелась в виду глава рода.
Примечательно, что матерщина имеет своего рода «философию», которую можно выразить примерно следующим образом:
Половой акт занимает центральное место в жизни всех живых существ: «Червячок дерево точет, а и тот еть хочет» (Афанасьев 1997: 506), поэтому совокупляться нужно при любом удобном случае. «Всякую шваль на хуй пяль, Бог увидит — хорошую даст» (Там же: 489). (Последнюю поговорку можно истолковать еще и так: каждое совокупление — дело, угодное высшим силам.)
Главной частью человеческого тела является не голова, как принято считать в настоящее время (почему иногда и самого человека называют «головой»), а его половой орган: «Не смотри ты на рубаху, а смотри на забабаху» (Русский мат 1994: 191), «Глаза хоть кривые, да хуй прям» (Афанасьев 1997: 489). Именно половой орган и есть определитель человека, его знак. Мужчина — это «хуй» (соответственно: «лысый», «в шляпе», «в очках» и т. п.), женщина — «пизда», «манда»: «В круг вошел, взмахнул рукой: / — Ты откуда, хуй такой? / — Из деревни Блудово, / А ты, пизда, откудова?» (Русский мат 1994: 169).
Власть и право зависят от размеров пениса: «<...> у кого хуй больше, тот и пан» (Там же: 200), «Тому виднее, у кого хуй длиннее» (Там же: 206), соперничать — «хуями меряться» (Там же: 43).
Богатство добывается половыми органами успешней, чем трудом. В «заветной» сказке «Работа хуем» так зарабатывает деньги дурак. В финале сказки говорится: «С той поры стал дурак кормить всю семью своим кляпом: где что заебет — то и есть» (Афанасьев 1997: 386).
Ср. «заветную» сказку «Шут»:
«А ты это чем нажила?» —
«А пизьим товаром»
Ср. также:
Сиськи по пуду —
Работать не буду.
Кто за сиськи потрясет,
Тот гостинца принесет.
• Работящ тот, кто часто совокупляется:
Мой миленок работящий,
Не меньше, чем муравей:
Только хуй из пизды вынет
И сует опять скорей.
• Половой акт — лучшее лекарство от болезней:
Живот на живот — все заживет
Пришел паренек, принес корешок,
Потер по мне, стало легче мне.
• Любовь — это занятия сексом:
На горе стоит ольха,
Под ольхой — орешина.
Там любовные дела,
Там трусы повешены.
• Познакомиться с девушкой — значит совершить с ней половой акт:
На дворе сирень растет.
Ветка к ветке клонится.
Парень девушку ебет —
Хочет познакомиться.
• Половые органы неподвластны людям:
Ой, пизда, моя пизда,
Вся ты износилася.
Вечно лазила под хуй —
Меня не спросилася.
Где лежали под кусточком,
Там трава помятая,
Тут не девка виновата,
А ее мохнатая.
В последней частушке предполагается, что девка — во власти своей вульвы, волю которой она выполнила. В сказке «Солдат сам спит, а хуй работает» герой — солдат — тоже говорит о своем пенисе как о самостоятельном существе: «Экой блудливой шельма! Ну, надую ж ему бока; не станет он у меня шляться по чужим дырам» (Афанасьев 1997: 160).
«Философия» матерщины выражена здесь, разумеется, самыми общими штрихами, но и по ним очевидно, что матерщина противостоит культуре. Налицо оппозиция «культурное — сексуальное».
Во многих произведениях эротического фольклора мы видим разоблачение культуры. Матерщина «срывает маску» с культуры и показывает, что за ее внешней благопристойностью на самом деле скрываются сексуальные мотивы. В пародиях на поэмы «Евгений Онегин» и «Горе от ума» герои только тем и занимаются, что совокупляются:
Орех могучий и суровый
Стыдливо ветви отводил,
Когда Онегин хуй багровый
Из плена брюк освободил.
Данный пассаж по-своему специфичен — его звучание напоминает хохот. Об этом свидетельствуют как форма отдельных речевых единиц: звуки «ха», «хо» и отчасти «ху», так и темп их произнесения. Следовательно, речь и хохот здесь сближаются в вокальном отношении. Если же учесть, что данный речевой фрагмент имеет сексуальную смысловую окраску, а смех в «сексуальной ситуации» — это сигнал полового желания, то и знаковость их (речевого фрагмента и смеха) в подобном контексте почти что одинакова.
Установлено, что человеческая речь представляет собой серии коротких выдохов-слогов, сменяющих друг друга со скоростью в среднем 0,2 с (см.: МЭ 1973—1982/Ι: 1036). Но примерно такова же и скорость отдельных выдохов при смехе (см.: Provine 2001: 57). Можно предположить, что прерывистые звуки «го-го-го» легли когда-то в основу дыхательной архитектуры речи (на смену короткому вдоху следует гораздо более длинная по времени серия прерывистых выдохов), а согласные «г» и «х» явились самыми древними из всего арсенала согласных звуков, издаваемых человеком (их произнесение представляется наиболее естественным и простым). Ранее мы говорили о повышении двигательной активности губ и языка у некоторых видов обезьян при половом возбуждении. Все эти физические компоненты, необходимые для производства речи, вполне могли получить развитие у древнего человека во время его брачных периодов, то есть праздников.
Речь имеет гораздо большее отношение к сексу, чем это может показаться на первый взгляд. Прежде всего одна ее часть, ненормативная (и, вероятно, самая древняя), состоит преимущественно из сексуальных слов и выражений. Далее, огромное количество нормативных слов часто используется в сексуальном смысле — как обозначения гениталий и полового акта. И наконец, речь — главное средство для установления сексуального контакта, причем в большинстве случаев — для настройки женщины мужчиной на половой акт.
См., напр.: Reinach 1996. Впервые эта работа была опубликована в начале XX в. Краткий обзор основных трудов, затрагивающих тему ритуального смеха, сделал В. Я. Пропп, см.: Пропп 1976: 174-204.
Ср. у Фрейденберг: «Дальше, в связи с новым культом земли-родильницы, в семантику "смеха" вводится и новый элемент, фаллический, оргиастический» (Фрейденберг 1997: 93).
В танцах многих примитивных народов часто совершенно откровенно имитируется совокупление. Вращение тазом остается широко распространенным танцевальным элементом и в настоящее время.
Особую категорию в этом отношении составляют парные танцы. Их неприкрытое подражание половому акту более чем очевидно. (Продолжительность парного танца, в свою очередь, соотносится с продолжительностью полового акта: в среднем — несколько минут.) Парный танец нередко так и воспринимается. Он может до такой степени сексуально возбудить, что некоторые женщины способны ощутить нечто подобное коитусу со своим партнером (см.: Ellis 1936/Ι: ΙΙ 57). Как отмечает Гавелок Эллис, данное состояние переживается теми женщинами, которые тратят большое количество энергии в танцах, испытывая от этого не утомление, а счастье и облегчение. Знаменательно, что после вступления в половые отношения девушки несколько охладевают к танцам (см.: Там же).
Об оргиастическом характере купальских и святочных игрищ в средневековой Руси свидетельствует «Стоглав» (1551): «русалии о Иоаннове дни и навечерии рожь-ства Христова и богоявления сходятся мужие и жены и девицы на ночное плещевание и на бесчинный говор, и на бесовские песни, и на плясание, и на скакание, и на богомерзкие дела, и то бывает отрокам осквернение и девам растление» (Стоглав 1890: гл. 41 вопрос 24). Сходным образом описывается купальская ночь в послании игумена Елизарова монастыря Памфила наместнику Пскова князю Дмитрию Ростовскому (1505): «Егда бо приидеть самый празник Рожество Предотечево, тогда во святую ту нощь мало не весь град возмятется, и в селах возбесятца в бубны и в сопели и гудением струнным, и всякими неподобными игранми сотонинскими, плесканием и плясанием, женам же и девам и главами киванием и устнами их неприязнен клич, вся скверные бесовские песни, и хрептом их вихляниа, и ногам их скакание и топтаниа; ту же есть мужем и отроком великое падение, ту же есть на женское и девичье шетание блудное им возрение, тако же есть и женам мужатым осквернение и девам растленна» (Псковские летописи 1941—1955/Ι: 90).
Подобного рода свидетельства можно найти у многих народов. Вот, напр., как отмечался праздник в связи с турниром при дворе короля Франции (1389): «Ночью все надевали маски и позволяли себе такие выходки, — пишет очевидец, — которые скорее достойны скоморохов, чем таких знатных особ. Этот вредный обычай превращать ночь в день и наоборот вместе со свободой безмерно есть и пить привели к тому, что люди вели себя так, как не следовало вести себя в присутствии короля и в таком священном месте, как то, где он во время похода держал свой двор. Каждый старался удовлетворить свою страсть, и всё будет сказано, если мы упомянем, что права многих мужей были нарушены легкомысленным поведением их жен, а многие незамужние дамы совершенно забыли всякий стыд» (Фукс 2001: 689—690).
Парные танцы со сменой партнеров, вероятно, являются пережитком оргии.
«Строго говоря, — замечает Эрик Берн, — единственный естественный способ использования половых органов — это заниматься истинной любовью и производить детей. Любые другие цели в той или иной степени неуместны. Секс ради чистого удовольствия по взаимному соглашению может быть свободен от эмоционального обмана, но биологически это — предательство, если используются, как необходимо в таких случаях, контрацептивы» (Берн 2000: 89).
Ср.:
Так мы взаимно наслаждались
Всю эту ночь, да и потом
Ночей немало скоротали
Мы с Дашей резвою вдвоем.
Или:
Усталости не знал, готов был всякой час
И часто в ночь одну ебал по осьми раз.
Отдельные виды животных, напр., крысы или совы, проявляют активность ночью, а днем преимущественно спят. Ночью они и совокупляются То есть они — «ночные» существа.
Человек же «дневное» существо, и если значительную часть ночи он предается сексу, то после этого нередко включается в ритм дневной деятельности. Способность переносить подобного рода нагрузки, вероятно, тоже характерна только для Homo sapiens.
В «Кама-сутре» приводится 10 способов введения пениса во влагалище, 4 вида полового удовлетворения, 8 ступеней достижения оргазма, 12 типов объятий, 16 типов поцелуев, 9 типов эротического царапанья, 8 типов любовных укусов, 7 видов эротических звуков, издаваемых женщиной во время коитуса, 24 различных позы полового акта.
Справедливости ради отметим, что ближайшие родичи человека, приматы, тоже иногда экспериментируют в сексе, напр., в позах копуляции (см.: de Waal 1989), но, конечно, не до такой степени изощренности.
К. Форд и Ф. Бич приводят данные, из которых следует, что от 40 до 50 процентов мальчиков, живущих на фермах, участвуют в половых сношениях с другими видами и 17 процентов этой группы достигают оргазма в подобных отношениях.
Такая форма сексуального выражения наиболее часта в юношестве и редка после двадцати лет, хотя она может служить в качестве отдушины и для небольшого числа взрослых мужчин (см.: Ford, Beach 1952: 145).
Тема скотоложства в самых разных вариантах обыгрывается в фольклоре:
Что ты, батенька, не женишь,
Али сам таким не был,
Али по полю не бегивал,
Не ебывал кобыл?
Погляжу я в тот конец,
Гонит Яшенька овец,
Яша, Яша, Яшенька,
Твоя котора бяшенька?
Десмонд Моррис также отмечает, что мужчина у Homo sapiens имеет больший по размеру половой член, чем самец у любого вида приматов, включая могучую гориллу (см.: Morris 1994: 5, 54). Кстати говоря, в древнем мире величина полового члена являлась символом власти. На рисунках каменного века мужчины более высокого социального ранга изображены с более длинным половым членом (см.: Сексология 1995: 226).
Указанное выше количество праздничных дней в году еще не означало, что все эти дни обязательно праздновались, тем более с соблюдением древних традиций. Однако уже само слово «праздник» как бы давало такому традиционному отношению к ним оправдание:
Напеки, кума, лепешек
И сметаной гуще мажь!
Неужель поеть мне, кумушка,
Для праздничка не дашь?
Подобного рода статуя может также рассматриваться и как символ доминирования человека в животном мире.
Данная традиция существовала в некоторых странах Западной Европы. Об этом см., напр., у М. М. Бахтина: «Напомню прежде всего о так называемом "risus paschalis". Древняя традиция разрешала в пасхальные дни смех и вольные шутки даже в церкви. Священник с кафедры позволял себе в эти дни всевозможные рассказы и шутки, чтобы после долгого поста и уныния вызвать у прихожан веселый смех, как радостное возрождение; смех этот и назывался "пасхальным смехом". Шутки эти и веселые рассказы по преимуществу касались материально-телесной жизни; это были шутки карнавального типа. Ведь разрешение смеха было связано с одновременным разрешением мяса и половой жизни (запрещенных в пост). Традиция "risus paschalis" была жива еще в XVI веке, то есть во времена Рабле» (Бахтин 1990: 91).
Цивилизационный путь развития человечества отмечен введением в социальную жизнь множества норм и запретов, соблюдение которых порождает всевозможные неврозы, тем не менее невроз от «застойной сексуальности» мы вслед за В. Райхом считаем базовым.
О культурной семантике славянского «vesel» см.: Толстой 1995: 289-316.
«Излучать свет» могут и половые органы. Ср. следующие примеры из И. Баркова:
Багряна плешь его от ярости сияла
И красны от себя лучи она пускала.
О страх, ты солнце ослепила,
Когда из волосистых туч
Блеснул на Феба пиздий луч.
Общеизвестен факт: желание смеяться приходит скорее в солнечную, чем в пасмурную погоду.
Раз солнце смеется земле светом-смехом, значит, на языке любви солнцу «нравится» земля и оно хочет «познать» ее, «сблизиться с нею».
Ср.:
Хуй тепла набрался
И на пизду поднялся!
Характерно, что «веселость» цветов коррелирует с их яркостью. Согласно «Толковому словарю» В. И. Даля «желтый, жаркой (оранжевый. — В. З.) и алый цвет самые яркие, но и голубой и зеленый могут быть ярки» (Даль 1880-1882/IV: 680. Курсив мой). Заметим в этой связи, что слово «яркий» входит в один ряд со словами «ярый», «яриться», «ярить», которые часто используются в сексуальном смысле.
Белый цвет, видимо, играл доминирующую роль в цветовой символике древних славян. Как пишет М. Касторский: «<...> всякий источник благодеяния для живущих на свете называется у славян белым; мы, русские, своего царя зовем белым. Боги, богини (особенно славна Бела Вила), город, река, двор, даже женщина (П. бялоглова) всё у нас бело» (Касторский 1841: 47). Однако во время гражданской войны в России между «белыми» и «красными» победили вторые. «Красные» были «веселей» «белых»: «Смех, как и песня, состоял, состоит и будет состоять на вооружении Красной Армии. <...> Смех катится по всей стране, по заводам, фабрикам, колхозам, вузам, от края до края, от папанинской льдины до мандариновых плантаций Батуми. Всегда и при всех обстоятельствах наш смех будет звучать молодо, победно и громко, ибо мы твердо знаем, что будем смеяться последними» (Мещеряков 1993: 107).
Ср.: «<...> хуй у попа понатужился <...> торчит, да такой красной!» (Афанасьев 1997: 164—165).
Ср. метафорический параллелизм между гениталиями и цветами:
Прекрасный у меня, Кларинда, есть цветок,
Возьми его сама себе ты из порток.
Или:
Не тешуся я так в садах весной цветами,
Как тешусь у девиц под юбками пиздами,
а также связь и тех и других с красным цветом.
Здесь и далее цитаты из «Ригведы» приводятся по изданию: Ригведа 1999.
Ср.:
Милка моя, милка,
Ты ебешься пылко!
От такого жара
Не было б пожара.
Ср.:
И страсть огнем ее палит.
<...> кровь в нем кипит,
И, пламенея, он деве твердит <...>.
Пыл страстей скорей лови!
В груди горит желанья жар.
Ср.:
Только пуще вожделенья
Закипели в Бен-Али.
О женщине с сильным половым влечением говорят: «У нее пизда горит» (Русский мат 1996: 184). Подобный образ есть, напр., у Пушкина:
— Что же, — сводня говорит, —
Хочете ль Жаннету?
У нее пизда горит.
Иль возьмете эту?
Тем не менее пенис по своей «горячести» не уступает вульве. Ср.:
Ой, тюх-тюх-тюх,
Разгорелся мой утюг,
А хуй горячее —
Остуди скорее!
Или:
Накалился хуй, стоявши:
Хоть водою остуди.
С точки зрения цветовой символики данная триада очень «сексуальна».
В эротическом фольклоре следующие цвета часто служат характеристиками:
• белый и красный — пениса:
Только выучила мать, как под молодцем лежать,
Как под молодцем лежать, да за белый хуй держать.
Он красной клин в середку вбил;
• черный, красный и их сочетание — вульвы:
Собиралися девчонки,
Собирались чернопизды.
У тебя пизда рубленая,
Топорищем подвороченная,
Красной лентой отороченная.
Сверху черно, снизу красно,
Как засунешь, так прекрасно.
• сочетание белого с черным — коитуса:
Свое белое перо вынимает наголо,
Сам у Дуниной чернилочки помакивает.
Символом коитуса может быть и «белое в красном». Ср. загадку о малине:
Красненька пизденка,
Да беленький хуек.
В контексте цвето-сексуальной символики примечательным представляется обычай помещать изображение умершего в рамку, окаймленную красным и черным цветом (красный — внутри). Если учесть, что такая рамка нередко бывает овальной, то в подобном случае она недвусмысленно символизирует собой женское лоно.
Любопытна в данной связи следующая загадка — в ней «красное в черном» явно намекает на вульву, отгадкой же является «Печь и огонь»:
Что за бабье ремесло:
Кругом черным обнесло,
Посередине красное,
Для людей опасное?
Можно предположить, что описанный выше обычай имел раньше какую-то магическую основу, связанную с данными символами.
Ср. терминологию цветоводов. Н. Ф. Пелевина отмечает, что для красного цвета в цветоводстве используется около восьмидесяти наименований, в то время как для синего и голубого — только пятнадцать (см.: Пелевина 1962: 150).
К подобному выводу пришел А. А. Потебня еще в ХΙХ в.: «<...> кажется, что и известный зверек назван белкою не потому, что в северных сторонах цвет его приближается к белому, а потому, что цвета красный — рыжий и белый тождественны по основному представлению» (Потебня 1989: 310).
В данной взаимосвязи заключен и один из секретов женского обаяния. Женщина, улыбчивая и жизнерадостная, «с огоньком», пусть даже и с невыдающимися физическими данными, нередко пользуется большим успехом у мужчин, чем записная красавица с холодным, равнодушным взглядом.
Вспомним знаменитый вопрос, поставленный поэтом Н. Заболоцким:
<...> что есть красота
И почему ее обожествляют люди?
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде?
(Н. А. Заболоцкий «Некрасивая девочка»)
Для нас ответ очевиден: огонь. Вообще понятие «красота» всегда в какой-то мере «подсвечивает». По выражению итальянского философа XV в. Марсилио Фичино (Ficino), «красота <...> есть некое сияние, влекущее человеческую душу» (Фукс 2001: 682. Курсив мой).
Ср. загадку о свече:
Тело бело,
Душа портяная,
Маковка золотая.
Как отмечает Л. В. Карасев, мифы разных народов отражают связь между огнем и смехом: «Огонь и смех идут вместе, и это можно видеть и в только что упоминавшемся рассказе о Кошкли (красный цвет он принимает за пожар), и в мифе маринд-аним о родах Уалиуамб, и в исландской саге о Ньяле, и в полинезийских и австралийских мифах» (Карасев 1991: 76).
Есть основания полагать, что последний всплеск «веселости» произошел у человека в конце XIX — первой половине XX в. в связи с распространением электрического освещения. Источники света, как и раньше, находятся в непосредственной близости от людей, однако интенсивность освещения стала гораздо выше.