О русской угрозе и секретном плане Петра I

Политическая демагогия Наполеона

Сомнительная честь выпестовать, сформировать и выплеснуть на страницы книг и газет миф о русской агрессивности принадлежит Наполеону Бонапарту. Как ни пытался этот человек стоять выше всех и поступать исключительно с позиции силы, и он нуждался хоть в каком-то моральном оправдании своих действий. Захватывать чужие страны в жестокой войне и присоединять к своей империи — это одно. Останавливать агрессора и восстанавливать справедливость, согласитесь, — нечто совершенно иное. Значительно приятнее и, главное, благородно в глазах потомков.

Похоже, действовал и глубоко скрытый комплекс неполноценности: провозгласив себя императором, короновавшись из рук Папы Римского и даже женившись на дочери Австрийского императора, Наполеон Бонапарт прекрасно знал, что по праву рождения (т. е. «по праву» вообще) никак не принадлежит к числу венценосных особ. Другие короли, цари и императоры — царственного происхождения и сидят на тронах легитимно. А он — худородный дворянин с провинциальной Корсики, и его власти требуются объяснения и оправдания, в которых власть других царских особ априори не нуждается.

Бонапарту изначально повезло с «пиаром»: его завоевания прямо продолжали революционные войны 1792-96 годов. В представлении большинства французов Бонапарт нес народам Европы освобождение и более справедливый общественный строй. То, что сами народы Европы могли думать иначе, во внимание не принималось.

Не зря же в обозе Наполеона по России до самой Москвы везли два изваяния: белокаменные скульптуры Наполеона в тоге и в лавровом венке. Наполеон изображался со свитком законов в руке, властителем строгим, но справедливым. Этаким Цезарем Августом XIX века. Отменить крепостное право и ввести в России Кодекс Наполеона Бонапарт так и не рискнул. Но идея не просто войны, а войны за «справедливость» просматривается.

Естественно, сопротивляться введению справедливости могут только очень порочные люди, агрессоры, которые сами мечтают завоевать Европу, но совсем с другой целью: принести в нее свои авторитаризм, жестокость и нищету.

Подчеркну: Бонапарт гораздо раньше и в гораздо большей степени, чем многие титулованные монархи, постиг значение агитации и пропаганды. Лишь только он принял командование армией в Италии, он сразу издал знаменитую прокламацию от 26 марта 1796 года. В частности, в ней говорилось:

«Солдаты! У вас нет ни сапог, ни мундиров, ни рубах. Вам не хватает хлеба, а наши склады пусты. Тем временем у врага все имеется в изобилии. От вас лишь зависит, чтобы всё добыть. Вы хотите и можете это сделать. Итак, вперед!»

Пока Наполеон еще не император, а скромный генерал Директории. В этой роли он регулярно посылал членам Директории бюллетени — краткие справки о боях и походах.

В октябре 1796 года вышел первый бюллетень в виде печатной листовки: это уже не для членов правительства, а для народа. Бюллетень был украшен профилем Бонапарта, увенчанного лавровым венком и императорским орлом, держащим в когтях гром и пучок ликторских розог. Весь бюллетень состоял всего лишь из одиннадцати строк. Он вкратце описывал переправу через Рейн, окружение австрийских войск, названия взятых городов. Простая форма и короткий текст с картинками помогали понять солдатам, в каких славных исторических событиях они только что участвовали. А обыватели видели, какие великие дела совершает армия под командованием Наполеона.

Помимо каждодневной агитации в армии Бонапарт предпринял все усилия для того, чтобы «правильная информация» всеми способами распространялась и среди местного гражданского населения. Он добивался этого посредством изданий специальных газет, плакатов и листовок, передаваемых из рук в руки.

Первоначально Наполеон хотел издавать бюллетени еженедельно как газету. Но потом решил, что лучше делать это реже, но лучше — уделять больше внимания великим битвам и взятым городам. Быстро сформировалась целая серия бюллетеней Великой Армии. В последующих походах в обозе армии шли целые походные типографии. Бюллетени уходили во Францию прямо с поля боя.

Опыт оказался бесценным. Бюллетени выпускали и в кампаниях, которые вел уже Наполеон-император: в 1805, 1806–1807, 1809, 1812 и даже 1813 году.

Наполеон, как правило, сам диктовал тексты бюллетеней, а редактировали их секретарь или начальник штаба. Первые экземпляры печатались прямо в полевых типографиях. Затем бюллетени распространялись в войсках, причем младшие офицеры или сержанты читали их вслух перед строем. Раздавать бюллетени в виде листовок «на руки» не было принято из-за относительно небольшого их количества.

Затем наиболее удачные бюллетени переиздавали в виде плакатов, которые расклеивали на стенах по городам, прибивали к деревьям в деревнях. С самого начала Наполеон издал указ о перепечатывании бюллетеней государственными типографиями и официальными газетами. И не только в Париже и Франции, но и во всех покоренных или зависимых странах.

В 1811 году Наполеон приказал Александру Бертье собрать все бюллетени предыдущих походов и издать их в виде книги.

Бюллетени трактовали исторические события так своеобразно, что в войсках скоро появилась поговорка: «Врет, как бюллетень». Тем не менее, быть упомянутым в нем считалось великой честью даже для генерала или маршала. А солдаты искренне гордились, если бюллетень упоминал их дивизию или корпус.

Под конец Итальянского похода, в 1797 году, Наполеон основал собственную «корпоративную» газету Le Courrier de l’Arme d’Italie («Курьер Итальянской армии»). С тех пор в армиях под командованием Наполеона, а затем и во всей французской армии полевые типографии печатали не только императорские прокламации и бюллетени, но и постоянную военную прессу.

Можно спорить, планировал ли Наполеон уже тогда, в Италии, свержение Директории и приход к власти? Подумывал ли он о том, чтобы сделаться новым императором? Сам он об этом не рассказывал, а больше спросить не у кого.

В любом случае у него в руках оказался мощнейший аппарат пропаганды. Аппарат, который он сам придумал и создал, и который делал из него живую легенду. И из него лично, и из тех солдат и офицеров, которые были верны Бонапарту и шли за ним. Пропаганда укрепляла связь Главнокомандующего и армии и делала всех участников событий участниками одной пропагандистской легенды.

Пропаганда периода Революции сосредоточивалась на идеалах самой Революции, на борьбе идеологического характера.

Пропаганда периода Консульства и Первой Империи служила интересам лишь одного человека — Наполеона Бонапарта и созданного им государства. Творить такую легенду было не просто выгодно, но и жизненно необходимо.

Как мы выше уже отмечали, Наполеон прекрасно понимал, что в отличие от старых европейских династий, сидящих на тронах «божьей милостью» веками, его власть — нелегитимна. В июне 1813 года он заметил в разговоре с Клеменсом Меттернихом: «Ваши государи, рожденные на троне, не могут понять чувств, которые меня воодушевляют. Они возвращаются побежденными в свои столицы, и для них это все равно. А я солдат, мне нужна честь, слава, я не могу показаться униженным перед моим народом. Мне нужно оставаться великим, славным, вызывающим восхищение».[21]

Узаконить его власть могли только военные победы и поддержка всего французского народа, а она в огромной степени зависела от этих побед.

И здесь далеко не все решалось на поле брани. Наполеон был мастером информационных войн. В частности, это касалось специально организованных утечек информации, точнее, дезинформации, которые Бонапарт регулярно забрасывал через Фуше и других своих агентов в европейские правительства.

Скажем, первоначальным успехом египетского похода Наполеон был обязан грамотной организации утечки информации в адрес Лондона, будто французы планируют захватить Гибралтар. А после на своих судах обогнуть Европу и высадиться в Ирландии, где поднять восстание против англичан. Ну, ирландцы всегда и в любой момент были на это готовы, и ирландской «пятой колонны» Лондон боялся как огня. В результате адмирал Нельсон, вместо того чтобы легко и изящно перехватить Наполеона в Средиземном море, без толку барражировал вдоль берегов Испании. В то самое время, как Бонапарт безопасно доплыл на своих утлых полутранспортных суденышках с Юга Франции непосредственно до Александрии.

Вот, кстати, одна из фатальных случайностей, которые поворачивают ход истории. Нельсон, в конце концов, сообразил, что его одурачили, и на всех парусах бросился догонять Наполеона, который, как он правильно предположил, плывет в сторону Александрии. Но тут произошло нечто уникальное: англичан подвела решительность Нельсона и быстроходность их судов. Несмотря на изначальное сильное отставание от Наполеона, они умудрились по ходу движения флот Бонапарта обогнать и прибыть в Александрию на два дня раньше! В порту они принялись расспрашивать, где французы. Перепуганные египтяне, естественно, пожимали плечами. И Нельсон решил, что Наполеон высадится не в Александрии, а в Стамбуле. Не мешкая ни часу, он развернул паруса и ломанулся к Стамбулу. Что же дальше? Не прошло и 48 часов, как в том же александрийском порту увидели транспортные суда французов. Если бы Нельсон перехватил Наполеона на пути, с вероятностью в 99,9 % французская эскадра была бы потоплена, Наполеон был бы пленен, либо погиб, ну и вся мировая, — по меньшей мере, вся европейская — история пошла бы по другому пути.

Наполеон и церковь

Примечательно, что вторгшаяся в Россию «великая» армия, которую составляли люди, называвшие себя христианами, или хотя бы являлись людьми христианской традиции, была абсолютно не религиозна.

При объявлении войны не было во французском войске никакой молитвы о счастливом ведении столь громадной кампании. Наполеон, видимо, был так уверен в своем военном счастье, что обращаться к Богу считал совершенно излишним. В громадной армии, где 90 % солдат хотя бы формально считались добрыми католиками, не было ни одного штатного священника. Только гвардейский уланский полк, полностью состоявший из поляков, держал за свой собственный счет полкового священника.

Христианская церковь, и Римско-католическая, и Православная видели в Наполеоне злейшего врага. Папа Пий VII зря надеялся, что своим участием в коронации Наполеона он сможет повлиять на режим Бонапарта. Вскоре он понял, что глубоко заблуждался.

Не успев вступить на престол, Наполеон начал запрещать только что восстановленные католические ордена, обязал все религиозные общества получать разрешения на свою деятельность от государства, сам назначал епископов. Наполеон совершенно не считался с главой католического Рима, в конце концов, он вообще своим декретом лишил папу светской власти, присоединил Рим и папскую область к Французской империи, а самого папу арестовал и вывез во Францию.

В ответ на это Пий VII отлучил Наполеона от церкви.

Что ж… После этого руки Бонапарта в отношении католической церкви были окончательно развязаны. Церковь должна была превратиться в послушное орудие деспота и освящать его власть. Личность Господа Иисуса Христа должна была быть вытеснена личностью Наполеона. «Мое имя должно жить столько же, сколько имя Бога», — изрекал Бонапарт. Все, кто был не согласен с таким подходом, подвергались гонениям. Первой против богоборца восстала оккупированная французами католическая Испания. Во главе испанской «герильи» стояли простые священники, которые вели испанских крестьян на бой с захватчиками с крестом в руках.

Русская православная церковь осудила Наполеона еще за три года до римского первосвященника. В 1806 году Святейший Синод обличил личность и деяния Наполеона в самых решительных выражениях. В синодальном указе говорилось, что «неистовый враг мира и тишины, Наполеон Бонапарте… отложился от христианской веры», самовластно присвоил себе королевскую власть Франции, явил себя завоевателем и тираном в Европе, подверг гонениям Церковь, восстановил иудейский синедрион, «который некогда дерзнул осудить на распятие Господа Иисуса Христа». В указе сказано, что Наполеон, «отринув мысли о правосудии Божием… мечтает в буйстве своем, с помощью ненавистников имени христианского… похитить (о чем каждому человеку и помыслить ужасно!) священное имя Мессии…»

Пропаганда в действии

Шельмованию своих врагов Наполеон уделял столь же пристальное внимание, как и пропаганде своего величия, могущества своей армии, справедливости ведущихся войн. Французская пресса изображала всех его противников и внутри страны, и за ее пределами личностями совершенно ничтожными, жалкими и недостойными.

Наполеон постоянно следил за тем, чтобы французские газеты перепечатывали передовицы и статьи о войне, о внешней и внутренней политике из главной парижской газеты «Монитер». Газет он оставил всего несколько — по пальцам пересчитать: «Журналь де Пари», «Газетт де Франс», «Журналь де Л’Ампир», «Монитер», «Меркюр Галан», «Меркюр де Франс».

На оккупированных территориях все газеты должны были поступать точно так же. При малейшей попытке вести собственную линию они немедленно закрывались.

Это была первая в мире система управляемой прессы.

Принципы пропаганды Наполеона были просты:

— постоянно «опускать» врагов;

— запаздывать с сообщением плохой новости или не сообщать ее вовсе;

— давать строго дозированную информацию.

До какой степени была выдрессирована им французская пресса, говорит хотя бы такой известный факт. 26 февраля 1815 года Наполеон бежал с острова Эльба и вскоре с отрядом в 1000 человек высадился во Франции. По мере его триумфального шествия к Парижу резко изменялся тон газет и отзывы о нем. Вот хрестоматийная подборка сообщений парижской прессы в начале знаменитых наполеоновских ста дней:

Первый заголовок: «Корсиканское чудовище высадилось в бухте Жуан».

Второй: «Людоед идет к Грассу».

Третий: «Узурпатор вошел в Гренобль».

Четвертый: «Бонапарт занял Лион».

Пятый: «Наполеон приближается к Фонтенбло».

Ну и последний… «Его императорское величество ожидается сегодня в своем верном Париже».

Наполеон не ограничивался печатной пропагандой. Был разработан целый церемониал парадов и смотров. Каждое воскресенье во дворце Тюильри в Париже давался смотр гвардейским отрядам, с участием самого Наполеона и многотысячной толпы зрителей — жителей французской столицы, посетителей со всей Франции и из-за границы.

В иных смотрах или парадах участвовало по нескольку десятков тысяч солдат. Так было по случаю награждения первыми крестами Почетного легиона в Булонском лагере, при вручении новых — уже императорских — знамен, императорской коронации в соборе Нотр-Дам в Париже, рождения сына — т. н. Короля Рима и пр.

Начиная с 1806 года, 2 декабря ежегодно праздновались годовщины Аустерлицкого сражения; эта дата к тому же совпала с днем императорской коронации. Военные церемонии, хотя и рангом поменьше, давались в дни рождения маршалов и генералов. Наполеон всячески поддерживал подобные традиции.

По его личному приказу лучшие художники Франции и Европы писали портреты самого Наполеона и его маршалов.

По «госзаказу» писались батальные полотна, прославляющие эпизоды из наполеоновских кампаний. Так возникла впечатляющая картина Антуана-Жана Гро «Битва при Эйлау» с центральной сценой ухаживания хирургов Великой Армии за ранеными — французскими и русскими. Сразу видно, какие они гуманные, эти французские врачи, — оказывают помощь и врагам.

Кисти того же художника принадлежит и знаменитая картина «Наполеон в госпитале чумных в Яффе». Вот штабной офицер с отвращением, не в силах вынести омерзительную вонь, отворачивает голову, прикрывая рот и нос платком. А Бонапарт, изображенный в центре, бесстрашно протягивает свою руку одному из больных. Эта картина заняла особое место в истории военной пропаганды, ибо должна была разоблачить английские обвинения в том, что Наполеон приказал расстрелять всех больных при отступлении из Яффы.

И ведь не было дыма без огня! Яффа — крепость в Палестине. В предместье Яффы укрепилось около четырех тысяч турок, и французские офицеры в отсутствие Наполеона вступили с ними в переговоры. Турки сложили оружие, при условии, что им будет сохранена жизнь. Итак — обещание было дано.

Когда прибывший к армии Наполеон узнал об этом, он пришел в бешенство: пообещать-то пообещали, а что ему делать с четырьмя тысячами пленных турок? Ни воды, ни пищи не хватало самим французам. Более того, у них не было возможностей даже приставить к туркам нормальную охрану. А пленные турки — это не пленные немцы, я бы сказал, это скорее пленные японцы. Смотрят искоса. Слова не держат и при первом же случае зубами вцепятся тебе в глотку. Промучившись три дня в размышлении, куда ему деть четыре тысячи нахлебников, Наполеон, в конце концов, приказал их всех расстрелять.

Конечно, потом он писал в мемуарах, что это было самое тяжелое решение в его жизни, сознался, что это было бесчестно, — и прочая, прочая. Но… что было, то было. Хотя нужно сказать, что это был единственный зафиксированный в истории случай, когда Бонапарт столь жестоко обошелся с пленными в нарушение всех правил ведения войны.

В общем, от обвинений англичан пришлось защищаться с помощью изобразительного искусства. Подобные картины (и их многочисленные копии) в обязательном порядке выставлялись на художественных салонах.

Свою роль в деле пропаганды играли и знаменитые т. н. миниатюры, лубочные гравюры на дереве, сюжетами которых становились победы Наполеона и его армия. Эти копеечные гравюры поступали в широкую продажу, раздавались детям в награду за школьные успехи или мелким служащим за прилежную работу. Простолюдины охотно покупали дешевые миниатюры и украшали ими свои жилища. Так легенда о Наполеоне и Великой Армии приходила буквально в каждый дом.

Бонапарт знал толк и в монументальной пропаганде. При нем Париж серьезно перестроили. В круговерти кривых средневековых улочек прорубали новые широкие авеню, построили два моста и каналы для подачи воды в городские фонтаны. Но главное, в городе появился целый ряд пышных монументов, прославляющих боевые победы армии Наполеона. Бонапарт стремился превратить Париж в эдакий «второй Рим», столицу еще одной «вечной» империи. Приемы античного зодчества использовались в архитектуре Триумфальной арки, здания Биржи, фонтанов и мостов.

Пропаганда Наполеона внушала французам идею особой миссии Франции и непобедимости армии, ведомой императором. Так, поражения маршала Массена в Испании в прессе выдавались за победы. Поражение в битве при Лейпциге трактовалось так запутанно, что вообще становилось неясно, кто же все-таки победил.

Уже во время битвы при Ватерлоо, 18 июня 1815 года, явно проигрывая сражение, Наполеон все же отправил в Париж сообщение о полном разгроме английских войск. Опубликовать его не успели, потому что спустя два часа гвардия Наполеона побежала, поражение стало катастрофическим.

О том, как сильно воздействовала пропаганда на людей, какие фантастические представления о мире она сеяла, говорит хотя бы такой факт: уже после оккупации Франции союзниками англичане были крайне удивлены. Оказалось, что французы даже не слышали о битве при Трафальгаре (!), в которой адмирал Нельсон разгромил французский флот. Им об этой битве решительно ничего не сообщили.

Особая роль в создании политических мифов отводилась Наполеоном России. Ведь русские и французы скрестили оружие задолго до 1812 года.

На равных

Еще до 1812 года российская армия нанесла французам несколько тяжелых поражений. С ней волей-неволей, а приходилось считаться.

Наполеон прекрасно умел сочетать политику кнута и пряника — и грех тут не вспомнить об одном эпизоде, когда он совершенно очаровал Павла I, почти сделав его своим союзником. Как? Элементарно — Бонапарт приказал освободить всех русских пленных, захваченных при поражении армии Римского-Корсакова под Цюрихом. Того самого Корсакова, на спасение которого спешил Суворов во время своего знаменитого перехода через Альпы, спешил, продемонстрировав всему миру «чудеса мужества и героизма» русского солдата и свой полководческий гений, но, увы, не успел. Римского-Корсакова разбили.

Французы тогда взяли в плен около шести тысяч русских солдат. Наполеон, интуитивно чувствуя характер Павла I и понимая, на каких его чувствах можно сыграть (не случайно Павла называли последним рыцарем из европейских монархов), — сделал следующий жест. Он приказал за французский счет пошить всем русским пленным новую форму в соответствии со всеми регалиями, вернуть им оружие, выдать новую обувь и вернуть их всех за счет казны в Россию.

Благородный жест вызвал просто-таки восторг Павла Петровича, результатом чего вполне могло стать объединение с Наполеоном в военном союзе против Англии, — и опять вся мировая история пошла бы иначе.

В качестве ответного жеста Павел и послал тогда донских казаков атамана Платова завоевывать Индию. Но тут, как справедливо пишет Михаил Леонтьев, началась очередная серия «БОЛЬШОЙ ИГРЫ» — извечного геополитического противостояния Российской и британской империй.

Бац-бац, и, не без участия английского посольства в Михайловском замке Петербурга, у Павла I неожиданно случается апоплексический удар — табакеркой по виску. Так русско-французский военный союз, к большому сожалению, и скончался… Скоропостижно.

Сын Павла I Александр был слишком обязан англичанам, слишком проанглийски настроен… Соответственно, далее ни о каком союзе с Францией и речи идти не могло.

А всей этой коллизии предшествовала знаменитая «итальянская кампания» Бонапарта. В начале 1799 года Франция оккупировала Северную Италию. Официальным предлогом была объявлена «необходимость» воевать с австрийской армией на ее территории. Реально Франция насаждала везде свои порядки, а заодно грабила всё, что только мыслимо разграбить. До сих пор во многих французских музеях есть сокровища, вывезенные из разгромленной Италии.

«Верный союзническому долгу» Павел I Петрович послал наших солдат в помощь австрийцам, а также, по настоянию союзников, вызвал из ссылки Суворова и назначил его главнокомандующим русским экспедиционным корпусом.

В Северной Италии Суворов действовал ничуть не хуже, чем ранее против турок или поляков. Когда французский генерал Макдональд наивно вообразил себя в безопасности, Суворов за 48 часов прошел 85 километров и ударил столь неожиданно, что французы бежали, потеряв половину армии.

Отметим, что «стандартный» военный переход для армий того времени не более 25 км в день. И это немало, т. к. в среднем составляет 6–7 ч самым быстрым солдатским шагом по бездорожью с полной выкладкой (в русской армии, повторяю, это обычно 1–1,5 пуда на человека), плюс 1–2 ч на «перекур», 2–3 ч на обустройство (снять-развернуть) походного лагеря, а еще подтянуть артиллерию, помочь обозу, — вот и закончен световой день. 30 км в день проходила только хорошо организованная и подготовленная пехота. Поэтому стремительные «рывки» суворовских чудо-богатырей, без обоза, напрямую, минуя окружные мощеные дороги, повергали в шок всю Европу.

Стоило французскому гарнизону города Нови только увидеть русских солдат, как они тут же оставили город и спрятались в горах.

Действуя против французов, Суворов и русская армия проявляли свои лучшие качества — умение делать дальние неожиданные броски, сосредоточивать главные силы в нужное время и в нужном месте, решительность, невероятную энергию.

Осенью 1799 года Суворов полностью очистил Северную Италию от французов. По его мнению, пора было идти во Францию, на Париж. Пора закончить войну, и закончить победоносно!

Но повторилась история времен Семилетней войны: усиления России испугались наши собственные союзники. С точки зрения союзников-австрийцев Суворову было больше нечего делать в Европе. Он, мол, сделал свое дело, разбил французов… Теперь может уйти, а во Францию австрийцы вполне могут двинуться и сами. Чтобы Суворову легче было принять нужное им решение, австрийцы фактически предали русских: вывели свои войска из Швейцарии. Корпус А.М. Римского-Корсакова (24 тыс. чел.) остался один на один с превышавшим его в два раза корпусом наполеоновского генерала Массены.

Суворов решает двинуться на соединение с Римским-Корсаковым. Австрийцы обещали предоставить вьючных мулов, обеспечить русскую армию продовольствием… Ни одного из своих обещаний они не выполнили. В сердце вражеской земли он остался без обоза, без продовольствия, без лошадей. Кроме того, союзники врали, будто через Альпы есть «хорошая дорога». А дороги там не было вообще. Перед русской армией вставали почти непроходимые горы. Австрийцы писали, что у Суворова нет другого выхода, кроме плена.

Но Суворов сделал ход, которого никто не ожидал: ни французы, ни союзники. Он принял решение перейти через Альпы — перевести всю армию с артиллерией, конницей и остатками обоза по горным тропкам, где и местные жители порой боялись ходить.

Швейцарский поход покрыл имя Суворова неувядаемой славой. Сен-Готард, Унзерн-Лох, Чертов мост — эти названия звучат как музыка для военного историка. Блестящие победы русского оружия, взлет воинской славы, проявления лучших качеств русского солдата! У Чертова моста солдаты Багратиона вскарабкались по почти отвесной скале. Так и лезли на высоту порядка 400 метров, на морозе и страшном ветру. Вскарабкались, на чудовищной крутизне зашли в тыл, ударили по французам, погнали штыками неприятеля. Если верить легенде, то сам Наполеон, узнав о сражении из донесений, воскликнул: «Этого не может быть!»

А оно очень даже могло… В исполнении русских солдат.

Победы, — да еще какие! Около Швица сам знаменитый главнокомандующий Массена едва ушел от русских солдат: русский солдатик даже схватил уже было Массену… Да тот вырвался, убежал, и остался в руках у солдата «всего только» эполет от мундира.

С этим эполетом связана история, очень в духе Суворова: увидел генералиссимус солдата, который смотрит на этот эполет и чуть не плачет… Суворов его обнял и тут же произвел солдата за подвиг в офицеры. И сразу к Суворову явилась целая делегация офицеров: мол, им же обидно! Вонючий мужик, а в офицеры… Непорядок! И вообще, что же тут за подвиг? Солдат ведь Массену не поймал, он только эполет его принес…

Суворов слушал, не перебивал, а потом тихо спросил:

— А если бы солдат привел в плен Массену, надо было бы его произвести в офицеры?

— Тогда надо было бы! А тут — всего только эполет…

— Хочешь быть генералом? — так же тихо спросил Суворов у полковника.

Полковник щелкнул каблуками.

— А ты хочешь быть полковником? — повернулся Суворов к штабс-капитану.

Тот рявкнул нечто бравое, патриотичное.

— Тогда идите, — так же, не повышая голоса, сказал Суворов, — идите и принесите мне второй эполет Массены. Принесете — твердо мое слово, быть вам всем с повышением.

Итальянский и Швейцарский походы — слава России, ее достойнейшее прошлое.

В Сен-Готарде до сих пор есть домик-музей, в котором жил Суворов. А день начала Швейцарского похода, 21 сентября, современные швейцарцы отмечают как местный праздник. Русских помнят очень хорошо, и не только как славных воинов. Русские никого не обижали, интенданты Суворова за все скрупулезно платили, не то что австрийцы и французы.

В окрестностях Сен-Готарда до сих пор много русоволосых, рослых людей с явно славянскими чертами лица. Сами швейцарские барышни это объясняют без особого смущения: нашим прабабушкам нравились русские солдаты.

Это веселый праздник, и приятно, что наших соотечественников помнят так долго и по-хорошему. Только вот почему мы сами так беспамятны?! Почему в России так плохо помнят о Швейцарском походе Суворова, почему не празднуют годовщин сражения у Чертова моста? Что, совсем не гордимся победами наших предков?

Мне довелось как-то гостить в Берне у посла России в Швейцарии, бывшего ректора МГИМО МИД СССР, большого ученого и патриота Андрея Степанова. Он много и с любовью рассказывал, как искренне чтят Суворова швейцарцы, особенно в южной «итальянской» части конфедерации. Хранят реликвии того времени. До сих пор показывают туристам: вот кровать, где ночевал великий полководец, вот за этим столом потчевал, а вот горный ручей, где 70-летний полководец с утра обливался ледяной водой. Только удивительно, говорил посол, что наше государство делает меньше для сохранения этих памятников, чем Швейцарская Конфедерация. А наши туристы, особенно последних, российских времен, уже явно хуже и хуже помнят великие дни, когда русские офицеры, даром что дворяне, связав своими шелковыми шарфами десяток бревен, под кинжальным «огнем» перебирались по импровизированному «мосту» через пропасть, дабы показать личным примером солдатам: не страшитесь, чудо-богатыри, вперед, в штыки! И с ходу атаковали засевших на казавшихся неприступных горных хребтах французов.

Я рассказываю об этих событиях не только потому, что приятно вспоминать наши славные подвиги. Героизм русских солдат, самоотверженность офицеров, гений Суворова имеют самое прямое отношение к политической пропаганде. Франция убедилась, что имеет дело с равным противником. С таким, которого приходится опасаться. Никак не получалось сохранять к русским пренебрежение времен Корба и служилых иноземцев времен Петра.

К тому же корректное поведение русской армии располагало к ней людей, что само по себе служило лучшей агитацией. А вдруг Россия захочет присоединить какие-то земли в Европе?! А вдруг местные жители будут не против?!

Как и во время Семилетней войны, ТАКУЮ Россию испугались и союзники-австрийцы.

Опасный и грозный враг заставлял Наполеона сосредоточить особое внимание на пропаганде против России.

Как Бонапарт породил миф о русской угрозе

Наполеон провозгласил себя императором в 1804 году.

В круговерти европейской политики Россия стала важнейшим участником целой серии антифранцузских коалиций. Именно что важнейшим! Наполеон постоянно и жестоко бил австрийские и прусские армии. Из всех противников только две европейские державы наносили ему поражения: Британия и Российская империя.

Британия уничтожила, рассеяла и сожгла французский флот, предназначавшийся для высадки десанта в Англии. После сражения у мыса Трафальгар (1805 г.) Наполеону пришлось отказаться от планов быстрого захвата Британских островов.

Русская армия по-прежнему была важнейшим фактором, сдерживавшим Наполеона во время европейских войн 1805-07 гг. НИ РАЗУ прусская или австрийская армия сами по себе не добились поражения французской. А русская армия и после побед Суворова билась на равных. Сражение при Прёйсиш-Эйлау (ныне — Багратионовск Калининградской области) в 1807 году окончилось вничью и примерно с одинаковыми потерями.

Где они сейчас, эти знаменитые исторические имена: Тильзит, Прёйсиш-Эйлау? Ладно еще Багратионовск (хотя, признаемся, звучит косноязычно), но… Советск?! Это уже за гранью языка Пушкина и Толстого.

Тут вообще нельзя не упомянуть о странном подходе наших властей к именованию российских городов, улиц, площадей и даже станций метрополитена. Не хочется сильно углубляться в эту печальную тему, ибо это поистине разговор особый, достойный отдельного большого исторического и публицистического труда, но пару слов скажу.

Мы (т. е. не мы с вами, дорогие читатели, а исполнительная власть в российских губерниях) склонны с удивительной стойкостью цепляться за старые советские названия городов и весей. Если бы они еще были созданы, построены в годы советской власти, как, например, Комсомольск-на-Амуре или Новокузнецк, так это еще имело бы некое логическое обоснование. В конце концов, созидатель, основатель города имеет полное моральное право назвать его, как считает нужным. Но ведь на 90 % в 20–30 гг. XX века просто переименовывались старые улицы и города, вычеркивались из исторической памяти древние, исконно русские названия, либо названия, осознанно данные строителями при основании населенных пунктов. Так почему-то Екатеринодар стал Краснодаром, Вятка — Кировом, а Большая Алексеевская улица в Москве (названная так в память стоящего на улице храма) — Большой Коммунистической. Московская улица Новоиерусалимская, ведущая (!) к Новоиерусалимскому монастырю, одной из величайших святынь Руси, превратилась в Улицу 1905 года, улицу булыжников и пролетариев. Кто не знает дословного перевода с латыни понятия «пролетарий», поясню: так римляне называли бомжей и забулдыг, не имеющих никакой собственности и, соответственно, никаких гражданских прав и обязанностей. В том числе, лишенных главной священной обязанности гражданина Рима с мечом в руках защищать СВОЮ РОДИНУ. Какой, рассуждали древние, защитник из «пролетария»? У него ни дома, ни земли, ни семьи толком. Что он будет защищать? Ему дай оружие, так не дай бог он к врагу перебежит. Такого воина еще охранять надо. Заградотряд с пулеметами — позади строя!

Так вот, вернемся к именам наших городов и улиц. Этих безумных «советских» примеров — тысячи. В общем, тема настолько серьезна, что сноской по тексту здесь дело не обойдется. Придется писать отдельную главу. Думаю, вы найдете ее в этой серии.

Четко видны три этапа русско-французских войн.

Первый этап: Итальянский поход. Он завершился, казалось бы, вничью для российско-австрийской коалиции. Но все столкновения французов непосредственно с корпусом А.В. Суворова неизбежно заканчивались для них плачевно.

Второй этап: Аустерлиц, войны России вместе с союзниками. Этот этап выиграли французы. Но отметим: русская армия буквально «придана» австрийцам. Мнение Кутузова, до последнего момента не желавшего начинать битву при Аустерлице, полностью проигнорировано. Фактически он отстранен от командования. Поэтому правильнее говорить не о поражении коалиции, а о поражении прусской и австрийской армий, несмотря на «придачу» им в подкрепление русской армии.

Третий этап: Прёйсиш-Эйлау — Фридланд, опять ничья.

Это при том, что войны велись на территории Европы. Война шла далеко от дома. Но разбить русских никак не удается, Россия проводит независимую политику, сближается с Англией.

Россия была ОПАСНА. Настолько опасна, что Наполеон начал постоянно обвинять ее в агрессии.

Вот важное замечание. Пик русского могущества в первой четверти XIX века вызывает аналогию с пиком советского могущества середины XX века. В обоих случаях подписывались похожие мирные договоры между будущими противниками и воюющими сторонами.

Я имею в виду пакт Молотова-Риббентропа накануне Великой Отечественной войны и Тильзитский мир — договор между Наполеоном и Александром. Оба договора были подписаны в канун Отечественных войн — 1812 года и Великой Отечественной.

В Тильзитском мире, о чем очень мало известно, так же, как позднее в пакте Молотова-Риббентропа, содержались секретные пункты. Был подписан так называемый секретный протокол. По этому протоколу российская сторона — я имею в виду императора Александра — получала свободу действий в зонах своих интересов. А именно, на севере в направлении Швеция-Финляндия и на юге в направлении Турция-Молдавия.

Результатом этих секретных пунктов стало то, что Франция нисколько не вмешивалась в победоносную русско-шведскую войну, увенчавшуюся окончательным разгромом Швеции. Российская империя пополнилась Финляндией, а Александр I стал не только государем Великая, Малая и Белая Руси, но также и великим князем Финляндским. А в результате последовавшей российско-турецкой войны к России отошла Молдавия и некоторые прилегающие к ней территории. В общем, история повторяется.

«Видите? — говорили его журналисты и литераторы. — Видите, русские опять побеждают. Так они скоро и вообще всю Европу завоюют».

Логика Наполеона принципиально ничем не отличалась от логики поляков времен московитско-польских войн за Смоленскую землю.

«Оршанская пропаганда» была обращена против сильного и опасного противника, который к тому же на глазах становился все сильнее и сильнее.

Так же и пропаганда Наполеона была направлена против врага опасного и сильного. Оставайся Российская империя такой, какой была Московия в XVII веке, никому бы она не была интересна.

А тут из «нафталина» вдруг было заботливо извлечено «Завещание Петра Великого». Еще в 1797 году о «Завещании» и о враждебности России к Европе писал польский эмигрант М. Сокольницкий. Тогда на его брошюру мало кто обратил внимание. Но в 1807-11 годах, готовясь вторгнуться в Россию, Наполеон начал готовить общественное мнение Европы к этому походу. И опубликовал брошюру Сокольницкого большим для тех времен тиражом.

Потом, по прямому заданию Наполеона, французский чиновник Мишель Лезюр, историк по образованию, написал книгу «Возрастание русского могущества с самого начала его и до XIX века».

В книге, помимо прочего, было сказано: «Уверяют, что в частных архивах русских императоров хранятся секретные мемуары, написанные собственноручно Петром Великим, где откровенно изложены планы этого государя».

При этом текст «Завещания» Лезюр не опубликовал, он опирался на сплетни, слухи, домыслы, анекдоты. Главная цель — убедить европейскую публику в наличии агрессивных устремлений российской внешней политики, ее готовности и желании завоевать всю Европу.[22]

Мифы и реальность войны 1812 года

Из приказа Наполеона по армии 22 июня 1812 года: «Рок влечет за собой Россию. Ее судьба должна совершиться. Мир, который мы заключим, положит конец гибельному влиянию, которое Россия уже 50 лет оказывает на дела Европы».

Видимо, отсчет этих 50 лет Наполеоном велся от победы России над Пруссией и взятия нашими войсками Берлина. Ну что ж, это справедливо. Хотя мы этот срок увеличили бы, я так думаю, лет этак до пятисот. Может быть, даже семисот. И давайте обратим внимание на дату: 22 июня!

24 июня 1812 года Россию постигло величайшее несчастье: наполеоновское нашествие. Наполеон собрал для русского похода со всей Европы огромные силы — так называемую Великую Армию. По пыльным дорогам Европы, а затем России двигались французские, итальянские, прусские, баварские, австрийские, испанские, швейцарские, голландские, датские, фламандские, польские, венгерские, хорватские воинские части. Поистине, говоря словами Пушкина, «не вся ль Европа здесь была?»

В Великую Армию Наполеона вошли полки и батальоны двадцати стран. Французы составляли только четверть «личного состава», основой были немцы и поляки, а также итальянцы, испанцы, португальцы, хорваты, датчане, мамелюки.

Великая Армия насчитывала более 600 000 человек при 1420 орудиях. Эта армия объединенного Запада превосходила российскую в несколько раз. Вел ее, как считалось, лучший полководец мира.

При всей своей походной актерской вспыльчивости, Наполеон никогда не принимал не продуманных заранее решений. Он, по меньшей мере, два года готовился к русскому походу. Готовился серьезно, не только отливая новые орудия. Готовилось общественное мнение. Интенсивно работала дипломатия.

К лету 1812 года Наполеон заставил все европейские страны, за исключением Англии и Швеции, принять участие в предстоящей кампании.

«О, предатель Бернадот! Воистину ни одно доброе дело не остается безнаказанным», — мог по праву вздыхать Наполеон на острове Святой Елены. Шевелением мизинца мог воспрепятствовать Бонапарт восшествию на шведский престол своего маршала Бернадота (чьи прямые потомки, кстати, и по сей день на шведском троне). Этого ярого революционера-республиканца с замечательной татуировкой на груди: «Смерть королям!» (Вот ирония судьбы!) Но не помешал. Даже всячески помогал ему, надеясь без войны и крови заполучить Швецию в качестве будущего верного союзника Франции. Однако довольно быстро (как всегда бывает в таких ситуациях), маршал Бернадот уверовал, что это не Наполеону он обязан шведским троном и даже не удачному постреволюционному моменту в «европейской политике», а только самому себе. Это сам Господь указал шведскому народу и парламенту на него — «лучшего» из французских маршалов, «единственного», способного принести мир к покой трудолюбивым шведам. В общем, никакой он не «выдвиженец» императора, а «помазанник Божий», мессия местного, скандинавского масштаба. Что еще роилось в голове наследного принца Бернадота — понять сейчас трудно, но результат налицо. Швеция выступила ПРОТИВ Франции в войне 1812-14 гг., на стороне России и Англии.

Более того, Бонапарт (малоизвестный факт!) добился вступления США в войну против союзника Российской империи — Англии. 18 июня 1812 года, то есть накануне нападения на Россию, Соединенные Штаты Америки неожиданно объявили войну Великобритании. Факт, кстати, имел большое значение для сковывания английских сил на море.

К моменту нападения Наполеона на Россию та вела еще и войну с Османской империей. Только благодаря военному и дипломатическому таланту М.И. Кутузова удалось заключить мир с Турцией в самый канун наполеоновского нашествия. Об этом я подробно писал в первой книге, но даже несмотря на этот мир, русскому командованию пришлось держать на южном направлении большие силы.

Из-за медлительности тогдашних средств передвижения Дунайская армия смогла поспеть к театру боевых действий лишь к осени 1812 года, когда главное уже произошло, Наполеон уже ушел из Москвы. По всем фронтам — блестящий успех дипломатии Наполеона. Отличнейший расчет. И только Михаил Илларионович оказался в состоянии лишить Наполеона преимущества затащить Россию «в войну на два фронта».

Что же до пропаганды…

У нас до сих пор принято считать войну 1812 года эдакой рыцарской, красивой, благородной. Противники в красивых мундирах сходились на обширных полях. Шли друг на друга в рост. Не бежали, а именно маршировали. Плотные белые клубы дыма вылетали из стволов орудий, стрелявших, правда, черным порохом, и постепенно образовывали над полем боя живописные облака.

Пока армии сближались, огонь пушек и ружей выводил из строя не так уж много людей. У Льва Толстого прекрасно описаны реалии того времени: стоит только появиться раненым, и тут же слышен крик: «Носилки!» И раненых действительно уносят, огонь редко мешает санитарам. И не так много раненых, чтобы их не успевать выносить.

Стреляя друг в друга чуть ли не в упор, сойдясь в штыковом бою, враги обычно в самом сильном остервенении не добивали раненых противников, не мешали исполнять долг врачам и санитарам. Если поле боя оставалось за победителем, а побежденные быстро уступали, победители хоронили погибших врагов в братских могилах, а раненым оказывали помощь наравне со своими собственными ранеными.

Все это так. Разумеется, всегда бывали нарушения рыцарских законов ведения войны, но было их не так много. Есть норма, а есть исключения. Пропаганда всячески подчеркивала заботу военачальников о солдатах своих и чужих, гуманизм и «отеческое участие». По традициям рыцарской войны военные действия обставлялись как грандиозное шоу и одновременно как спортивное состязание. Отмечать мужество врагов, их силу и преданность воинскому долгу считалось хорошим тоном. Лев Толстой даже посмеивается над церемонией вручения французских орденов «самому храброму русскому солдату», а русских наград — «самому храброму» французу.

Но ведь лучше такое забавное шоу, чем реалии Вердена и Сталинграда. После ужасов войн XX века кампания 1812 года порой кажется нашему современнику какой-то идиллией.

Все так! Все было, было, было… Были раненые, оставленные на попечение французов после сражения при Смоленске. Был русский генерал Милорадович, кричащий атакующим гренадерам Даву:

— Молодцы, французы!

И обернувшись к своим:

— Как идут, шельмы, а?! Молодцы!

И опять повернувшись к противнику, опять по-французски;

— Молодцы, французы! Слава! Виват!

Гренадеры с длинными закрученными усами, в сине-бело-красных мундирах молча шли под барабанный бой. Полыхали столбы пламени из жерл орудий, мерный грохот давил на уши. А что? Яркие мундиры, яркие краски среднерусской осени, плотный дым, алая кровь на зеленой травке. Всегда находятся любители таких зрелищ. Недаром сюжеты войны 1812 года — любимая тема для наших и французских исторических клубов, специалистов по «игровым» историческим реконструкциям.

Не так уж сильно грохотало, голос Милорадовича возможно, и был слышен. И крик боевого генерала восхищавшегося храбростью противника был явлением воспитывающим, формирующим отношение к тому, как «должно быть».

Все так. Но только, повторяю, вторглись в Россию не одни французы. Русская пропаганда совершенно справедливо говорила о «нашествии двунадесяти языков». Во всей 600-тысячной Великой Армии было их от силы тысяч 150. Многонациональное сборище общалось на странном армейском жаргоне, на основе французского, но с включениями слов из разных немецких диалектов, польского, испанского, итальянского языков.

При бегстве Наполеона из России многие офицеры этой армии отбились и остались в России. Прибивались они и к помещичьим имениям, дворянским гнездам. Настоящий французский офицер… Это же прекрасный гувернер, он научит Петеньку и Коленьку французскому и хорошим манерам, французскому изяществу и высокой культуре. Но очень часто пленный или беглый ветеран Великой Армии был фламандцем или немцем из Гамбурга, который за годы жизни в казарме и свой родной язык подзабыл, и французского толком не выучил, говорил на кошмарном грубом жаргоне, сморкался в два пальца, жрал руками, зато ругался на всех европейских языках одновременно.

Тоже идиллия по-своему: наполеоновский ветеран отдыхал, отъедался, реализовывал свой отцовский инстинкт в общении с барчуками, честно учил чему умеет… И совершенно не был виноват, что французский язык Коленьки и Петеньки сильно отличался от языка Дидро и Рабле. Помните эту иронию Грибоедова про «смесь французского с нижегородским»? Так что сам французский, запомним, был в России «великой смесью», этакий текс-мекс из всех европейских языков.

Но все же не будем забывать: накануне нападения на Россию солдаты Великой Армии подвергались самой массированной Наполеоновской пропаганде, и поначалу у них был довольно своеобразный взгляд и на Россию, и на то, что они в ней делают.

Антирусская пропаганда Наполеона

Готовясь к нападению на Россию, Наполеон не просто вел очередную военную кампанию. Речь шла о последнем завершающем этапе создания «универсальной империи», то есть полного владычества Франции в Европе, фактически — мирового владычества.

В преддверии 1812 года Наполеон произнес: «Через три года я буду властелином мира, остается Россия, но я раздавлю ее». Эти слова были прекрасно знакомы солдатам его армии. Они шли в последнюю независимую страну континентальной Европы. Впереди еще Британия, но ее покорять будут другие: флот. Россия — последняя непокорная страна, в которую необходимо идти походом. Раздавим ее, воцарится Бонапарт в Кремле как новый русский царь, сделает Российскую империю вассалом Франции, и можно будет отдохнуть от почти беспрерывных войн и походов, продолжавшихся с 1792 года.

Ядро армии Наполеона — французы-офицеры. Это были 35-40-летние мужчины, которые провоевали всю свою жизнь. Двадцать лет под ружьем. Как им хотелось отдохнуть!

Солдаты Великой Армии твердо знали, что пришли в варварскую полудикую страну и что они несут в нее свет самой лучшей в мире культуры — французской. Что их ведет величайший полководец всех времен, сопротивляться которому — дикость, нелепость, бред, отступничество от цивилизации и чуть ли не преступление.

«Для победы необходимо, чтобы простой солдат не только ненавидел своих противников, но и презирал их», — говаривал Наполеон. Так вслед за Наполеоном рассуждали его генералы.

Простой солдат презирал и Россию, и русских. Он был воспитан в этом презрении. Он знал, что русские — опасные полудикари, рабы своего начальства, враждебные Европе, всегда угрожавшие Европе. Победи они, и тут же принесут всюду страшные нравы русского мужлана.

Есть очень интересные исследования, показывающие: пропаганда Наполеона считала, например, ислам более совершенной, более «цивилизованной» религией, чем русское православие.[23]

Результаты пропаганды в действии

С самого начала вторгшиеся завоеватели вели себя с местным населением как новые хозяева с рабами. Как банда грабителей, имеющих полное право брать всё, на что упадет их взгляд. Конечно, похоже они вели себя и в Германии, и в Испании, и в Италии. Но в России поведение завоевателей было еще помножено на учение о примитивности русских, их грубости и невежестве, и на страхе перед русской агрессией.

Мародерство Великой Армии и ее воинственное неуважение к православной церкви оказали самую дурную услугу Наполеону, оно толкало множество русских людей в партизаны. Кто и не пошел бы из патриотических чувств, тот пошел, чтобы сопротивляться насилию и грабежу. Как писал историк Е.В. Тарле: «Разорение крестьян проходившей армией завоевателя, бесчисленными мародерами и просто разбойничавшими французскими дезертирами было так велико, что ненависть к неприятелю росла с каждым днем».[24]

У нас до сих пор считается, что армия «супостата Буанапарте», в отличие от немцев в 1941 году, была цивилизованной, культурной. Это потом, после пожара Москвы, она превратилась в сборище мародеров и дезертиров.

Но это не совсем так. Армия Наполеона с самого начала грабила всё, что под руку попадало. Только на первом этапе войны грабеж шел более организованный.

У нас до сих пор в описании войны упор делают на благородном характере сражений и обращения с пленным и раненым врагом. Такова, повторюсь, война даже в изображении великого реалиста Льва Толстого. Такова она и в блестящем фильме С.Ф. Бондарчука.

Это было. Но за красивым фасадом скрывается другой — темный и безобразный, О нем почти не говорят, почти не пишут, хотя это ведь тоже имело место быть.

Не буду голословным, приведу факты.

1. 3 сентября 1812 года, на следующий день после входа Великой Армии в Москву, солдаты получили официальное разрешение грабить. Творившиеся варварство, жестокость и насилие не были случайными действиями мародеров, которых якобы наказывали официальные власти. Это была политика Франции и самого Наполеона.

2. Великий московский пожар французы рассматривали как попытку местных жителей сжечь свое имущество, но не отдать неприятелю. Примеры такого поведения они уже видели по пути к Москве.

Потому они и расстреливали «поджигателей» — по большей части совершенно случайных людей. Как тех, кто как бы отнимал у французов то, что принадлежало им «по праву».

3. Приказами командования французской армии московские монастыри использовались под жилища для солдат, причем престолы и жертвенники употреблялись вместо столов, а в алтарях стояли кровати.

Наполеон лично посетил Новодевичий и Донской монастыри. Он не осматривал их с любопытством туриста, не собирался молиться. Монастыри интересовали его только как укрепленные огневые точки. По его приказу в Новодевичьем французы разместили батарею, а чтобы было удобнее вести артобстрел, взорвали стоявшую рядом с монастырем церковь Иоанна Предтечи.

Церкви Заиконоспасского, Покровского, Новоспасского, Симонова, Крестовоздвиженского, Донского, Рождественского и других монастырей были превращены в конюшни.

В Высокопетровском монастыре оккупанты устроили скотобойню, а соборный храм превратили в мясную лавку. Весь монастырский погост был покрыт спекшейся кровью, а в соборе на вколоченных в иконостас гвоздях висели куски мяса и внутренности животных.

4. Мародеры дочиста ограбили все монастыри. Прежде всего, их интересовали драгоценности, украшавшие священные предметы. Они сдирали с икон серебряные оклады, собирали лампады, кресты. В поисках спрятанных сокровищ грабители взламывали в храмах полы, простукивали стены.

Из многонациональной армии Наполеона только греческие части не участвовали в разграблении монастырей: греки видели в русских монахах своих единоверцев. Иногда и среди католиков, французов и поляков, тоже находились люди, которые относились к православным святыням с уважением.

Монахини Новодевичьего монастыря вспоминали, что некий начальник живших в их монастыре солдат по фамилии Задэра «греха убоялся». Он посоветовал спрятать серебряный крест, Евангелие и другие ценные вещи, говоря на ломаном русском языке: «Французска солдата вора».

В Даниловом монастыре квартировавшие французы-гвардейцы узнали, что в монастырь должен прибыть отряд конной артиллерии, предупредили: «Это люди нечестивые», — и предложили спрятать все ценное. Даже помогли зарыть в землю церковные вещи. Артиллеристы ободрали раку князя Даниила и сорвали одежды с престолов, но ничего больше не нашли.

5. Часто оккупанты не столько грабили, сколько оскверняли и уродовали святыни. В Андрониевском, Покровском, Знаменском монастырях французские солдаты кололи на дрова иконы, лики святых использовали как мишени для стрельбы.

В Чудовом монастыре французы, надев на себя и на своих лошадей митры и облачение духовенства, ездили так верхом и очень смеялись.

В Можайском Лужецком монастыре и сегодня хранящаяся здесь икона святого Иоанна Предтечи имеет следы от ножа — французы использовали ее как разделочную доску, рубили на ней мясо.

Оскверняли не только предметы культа — все связанное с русской историей. В конце концов, святыни — это ведь не только иконы. Зачем-то разгромили старинные царские палаты в Саввино-Сторожевском монастыре: кровать царя Алексея Михайловича была сожжена, дорогие кресла ободраны, зеркала разбиты, печи просто разломаны, редкие портреты Петра Великого и царевны Софьи похищены — это побывал на постое «элитный» 3-й кавалерийский корпус генерала Груши.

И в этих действиях, и в каком-то убежденном, систематическом грабеже трудно не видеть следствие активной антирусской и антирелигиозной пропаганды.

Так сказать, созревший плод.

Бонапарт был, конечно, образованным, хорошо начитанным человеком. Не думаю, что он лично поощрял кощунства, творимые солдатами над русской церковью. Хотя явно недооценивал опасности такого поведения своей армии в глубоко религиозной России. Будучи такой же «духовной жертвой» вольтерьянцев и якобинцев, как и большинство его генералов, офицеров и солдат, Бонапарт, видимо, полагал, что и русские считают Бога и церковь такой же мишурой, как и французы — «выкормыши» квазирелигиозного бреда времен Великой французской революции. Но на Руси, несмотря на всю недальновидность петровской и постпетровской государственной политики по отношению к церкви, все-таки не было ни культа Высшего Разума, ни бесовства 1793 года. Бог по-прежнему занимал самое сокровенное место в душе русского крестьянина (хрестьянина) и русского солдата.

Несложно догадаться, какую волну негодования вызвало в этой душе поведение «французских бусурман» в русской церкви. В общем, иных доказательств, что «Буанапарте — сам антихрист», предъявлять не требовалось.

6. Французы грабили и монахов, и священников, и мирных жителей. При малейшем сопротивлении избивали и даже убивали.

Иеромонах Знаменского монастыря Павел и священник Георгиевского монастыря Иоанн Алексеев были убиты, когда попытались спасти церковные иконы.

Священника церкви Сорока святых били прикладами за то, что не отдал им ключи от храма. Всю ночь он пролежал на улице, истекая кровью, а утром проходивший мимо французский офицер пристрелил отца Петра. Монахи Новоспасского монастыря похоронили священника, но французы потом три раза раскапывали его могилу: увидев свежую землю, они думали, наверное, что в этом месте зарыли клад.

В самом Новоспасском монастыре старенького, за 80 лет, наместника иеромонаха Никодима избивали прямо на глазах братии: требовали показать, где хранятся сокровища.

В Симоновом монастыре французы вырубили ворота, избили архимандрита Герасима и наместника Иосифа, но не могли ничего добиться. Обитель разграбили.

В Донском монастыре французы избили наместника Вассиана, а ризничего, монаха Иринея, изрубили саблями.

В Богоявленском монастыре монаха-казначея французы таскали за волосы, допытываясь, где казна, и затем возили на нем грузы, запрягая в телегу.

Как ни мародерствовали французы в Италии, Голландии и Германии, а таким истязаниям они слуг церкви нигде не подвергали. К русским у них отношение было особенное.

Перед уходом из Москвы французы не брезговали ничем: прямо на улице отбирали у людей сапоги, теплую одежду, рубашки.

Известна попытка Наполеона взорвать Кремль. Под башни, стены и здания символа русской государственности заложили пороховые мины. Великая Армия, превращавшаяся на глазах в беспорядочно бегущее сборище, выходила из города, а саперы маршала Мортье поджигали фитили.

Если бы мины разом грохнули, от Кремля остались бы груды кирпича. Пришлось бы строить новый комплекс сооружений на его месте, примерно как в Варшаве после Второй мировой войны восстанавливали город по планам, рисункам и воспоминаниям жителей.

Так и было бы, выстави маршал Мортье вокруг Кремля боевое охранение. Если бы французы стояли на всех подходах, пока чудовищные взрывы не подняли бы на воздух и не обрушили бы святыню. Но, видимо, французы чувствовали себя так неуютно в Москве, что сделали дело половинчато, ненадежно: запалив длинные фитили, они ушли. Побежали догонять своих. В эту ночь шел сильный проливной дождь, он погасил часть фитилей, а другие горели медленнее обычного.

Жители Москвы стали собираться к оставленному Кремлю… Они заметили тлевшие фитили и кинулись их тушить. Опасное это было занятие: никто ведь не знал, сколько именно этих фитилей, когда огонь дойдет до пороха и сработают главные заряды. Но основную часть зарядов все же удалось обезвредить.

Тем не менее, несколько взрывов прогремели. Самым сильным был первый, которым вышибло не только все стекла, но и оконные рамы в кремлевских и близлежащих зданиях. До основания была снесена Водовзводная башня, наполовину разрушена Никольская. Частично разрушен Арсенал, повреждены Грановитая палата, Филаретова пристройка, Комендантский дом. Стены дворца и здания музея Оружейной палаты почернели от огня. Значительный ущерб был нанесен кремлевским соборам. Во время пожара Кремля пострадало также и здание Сената, а его бронзовый Георгий Победоносец, украшавший купол Круглого зала, бесследно исчез. По одной версии, вместе с еще двумя предметами, составлявшими гордость Кремля, — орлом с Никольских ворот и крестом с колокольни Ивана Великого — был вывезен в обозе французской армии в качестве трофея. Украдены «цивилизованными» оккупантами.

Доживавший свои последние дни в Рязани 73-летний архитектор М.Ф. Казаков, посвятивший всю жизнь Кремлю и Москве, узнав о начавшемся в Москве пожаре, пришел в отчаяние. «Весть сия, — писал его сын, — нанесла ему смертельное поражение. Посвятив всю свою жить творчеству, украшая престольный град великолепными зданиями, он не мог без содрогания вообразить, что многолетние его труды превратились в пепел и исчезли вместе с дымом пожарным….»[25]

Сохранилось свидетельство очевидца, которому удалось проникнуть в Кремль сразу после изгнания неприятеля: «…Он (Иван Великий. — В.М.) не потерпел повреждения, но находившаяся подле него часть колокольни была взорвана… Разрушенная часть колокольни представлялась в виде огромной кучи раздробленных камней, на ней лежали три большие колокола (от тысячи до трех тысяч пудов), как легкие деревянные сосуды, перевернутые кверху дном силою взрыва».[26]

Менее известно другое: взрывом Кремля дело не ограничилось. Уходя из Москвы, французы пытались взорвать еще и Новодевичий, Рождественский, Алексеевский монастыри. Монахам удалось вовремя потушить огонь и тем самым спасти свои обители.

Возвращаясь на пепелище, москвичи не только отстраивали заново свои сгоревшие жилища. Они находили памятники своей истории и храмы поруганными, обгаженными, разоренными. Церкви были загажены навозом, престолы и алтари разрушены, святые иконы пущены на дрова, картины похищены, старинная мебель сожжена и изломана, церковные книги использованы для растопки.

Приведу небольшую выдержку из письма поэта Константина Батюшкова, одного из Прототипов Евгения Онегина… Он был известным франкоманом, однако, приняв участие в войне 1812 года, сей поклонник всего франко-итальянского вернулся домой в глубоком душевном кризисе.

Итак, он пишет: «Ужасные поступки этих вандалов, или французов, в Москве и в ее окрестностях, поступки беспримерные и в самой истории вовсе расстроили мою маленькую философию (речь идет о франкомании). И мы до того были ослеплены, что подражали им ранее как обезьяны. Хорошо же они нам заплатили!»

Интересно, что несмотря ни на что, к больным и раненым врагам россияне относились сочувственно. В Новодевичьем монастыре лечили заболевших французских солдат, а в Рождественском делились с голодными оккупантами своей пищей. Рассказывая об этом, одна из монахинь поясняла; «Опять же жаль их сердечных, не умирать же им голодною смертью, а шли ведь они на нас не по своей воле».

Истинно варварское поведение французов в Москве стало широко известно по всей России. Это еще более послужило делу сплочения народа и подъему патриотических настроений.

Удивительно, что, несмотря на весь свой прославленный гений, Наполеон не смог понять элементарного: таким поведением можно только озлобить народ. Может быть, Наполеон сам сделался жертвой собственной пропаганды? Сам поверил в рабскую сущность русского народа?

Он ведь так и не решился опубликовать Манифест об отмене крепостного права. Как и не поставил в Кремле собственной статуи в тоге законодателя. Видимо, начал понимать, что такая «пропаганда» здесь не сработает. А какая сработает, видимо, не понимал, и времени понять у него не было.

Получилось, что Бонапарт начал воевать с народом громадной и великой страны, не зная толком его истории, не понимая и не уважая его традиций и ценностей. Не в силах понять законов истории, мог только пакостить и разрушать. А делая это, закономерно провоцировал ту самую «дубину народной войны», о которой так хорошо писал Лев Толстой.

Но самое удивительное и, пожалуй, не имеющее никакого логичного объяснения по сей день — это то, что, идя на Москву, Наполеон СОВЕРШЕННО не учел климатического фактора. Опять же подчеркну — мы не имеем никакого права говорить о «безалаберности» Бонапарта — всегда и везде, любой «экспромт» в политике и тем более в войне он просчитывал заранее. А здесь самоубийственная ошибка! Нет теплой одежды, рукавиц, нет запасов угля, не хватает спирта, жира от обмораживаний, армия буквально вымерзла в дороге. Да что говорить, даже конница подкована на «европейский» манер, без зимних шипов, а значит, конь не сможет держаться на промерзшем грунте!

И самое потрясающее — Бонапарт уже один раз так же ошибся. Во время Египетской кампании его армия оказалась совершенно не готова к 40-градусной жаре, песчаным бурям и отсутствию обеззараженной воды. История повторилась! Фатум…

Были ли русские бонапартистами?

А ведь Наполеон очень рассчитывал, что его пропаганда подействует и на русских! Особенно на дворян и образованных чиновников, воспитанных, как Батюшков, убежденными франкоманами, часто знавших французский язык лучше русского.

Многие исследователи полагают, что за пропагандой Наполеона скрывается пропаганда мировоззрения, ценностей, политики Запада.

Самый информированный человек тогдашней Европы, министр полиции Франции Ж. Фуше в своих мемуарах, изданных в 1824 году, писал, что в кампании 1812 года Наполеон всерьез рассчитывал на поддержку «французской партии в Петербурге». В Петербурге и в Москве зрели заговоры и строились планы государственного переворота в пользу Наполеона, убийства императора Александра I. Сильную опору имел якобы Наполеон среди русских раскольников, объявивших царя «антихристом», а Наполеона — «истинным царем».

Но и на этот слой пропаганда Наполеона не подействовала. Вроде бы идеи бонапартизма, восхищение вставшим над историей, попиравшим целые народы Наполеоном Бонапартом пустили в России глубокие корни. Но все же российские элиты рассудили иначе. И в большинстве своем видели в Бонапарте если и гения, то злого.

Пушкин свое стихотворение, посвященное Наполеону, начинает вроде с очень лояльных к нему строк:

Но это величие не гиганта мысли, не устроителя общества. Это величие стихийного бедствия, громадность бича Божьего. Так можно отзываться о Соловье-разбойнике или об огнедышащем Горыныче.

Победить громадное несчастье, обрушившееся на мир, избавить от него Россию и Европу — великая заслуга и великая честь.

В русской литературе, как и в политике, не принято было глумиться над поверженным врагом. Отрицать величие Наполеона, его историческую роль и его значимость в истории и не думали наши литераторы. Действительно, если враг был слабый и трусливый, нам-то какая честь его побеждать?

Впрочем, еще чаще о Наполеоне и о культе Наполеона отзывались с явной иронией:

У Льва Толстого в «Войне и мире» Наполеон и вовсе предстает маленьким нелепым человечком, самовлюбленным недомерком. У графа Толстого нет и следа восхищенного интереса к Бонапарту, «его» Наполеон вообще малосимпатичный персонаж, не вызывающий ни восхищения, ни сочувствия.[28]

«Бонапартизм» величайших поэтов и писателей России по духу напоминает написанные гораздо позже стихи Константина Симонова по поводу совсем другой войны — боям на Халхин-Голе в 1939 г.:

Император Николай Павлович в Зимнем дворце держал огромную красочную картину «Парад Старой Гвардии в Тюильри». Это было типичное произведение наполеоновской политической пропаганды. На картине был изображен Бонапарт, принимающий в окружении маршалов парад своих «усачей-гренадеров».

При этом Николай I Павлович порой очень конкретно объяснял, зачем ему нужна эта картина: «Хочу каждый день видеть этого сильного и опасного врага, которого, благодаренье Богу, мы сокрушили».

Так Сталин мог бы повесить у себя в кабинете картину «Гитлер принимает парад эсэсовцев».

Упущенные возможности

В Германии период войн с Наполеоном носит романтическое название die Befreiungskriege — освободительные войны.[29] Это официальное название целого периода немецкой истории, с 1792 по 1814 годы. Оккупировав Германию, французы могли вполне искренне считать, что принесли этой стране свободу, но далеко не все немцы так думали.

Befreiungskriege — это, как считается в официальной немецкой историографии, множество восстаний патриотов Германии. Это студенческие тайные общества. Это немецкие дворяне, которые не хотели присягать Наполеону и целыми дружинами сидели в лесах и горах.

Восстания выдвинули вождей, имена которых в Германии не забыты.

Не только профессиональный историк, но и всякий образованный немец скажет вам, кто такой командир добровольцев из Вестфалии Фердинанд фон Шилль, погибший в ходе восстания против французов в 1809 году. Или кто такой Андреас Хофер, глава восставших тирольских горнорабочих.

200 лет об этих людях пишут статьи и книги, ставят им памятники. Написано много картин, изображающих эпизоды Befreiungskriege. Здесь и восстание горнорабочих в Тироле: люди с дубинами и камнями идут против вооруженных французских шеренг. И расстрел немецких патриотов в Весселе: скованные цепями люди в штатском, грозящие кулаками врагу в свой последний час.

Германия помнит своих героев.

Befreiungskriege — это национальный подъем, романтический национализм, морально подготовивший объединение Германии Бисмарком.

Особо широко использовали для пропаганды своих взглядов реалии эпохи Befreiungskriege гитлеровские нацисты. А уж птенцы Геббельса знали толк в пропаганде и PR.

Итак, немцы — молодцы…

Хотя почитаем воспоминания самого Бонапарта: он пишет о русских партизанах, об испанцах, и ничего ни строчки — о немцах..

Видно, не так сильно все же докучали бойцы германского «Сопротивления» французам под Берлином, как у нас вдоль Смоленской дороги…

А теперь задумаемся: ведь мы сами свою «дубину народной войны» знаем почему-то намного хуже немцев. Мы никогда не вспомним, кто именно из москвичей тушил фитили от заложенных под Кремлем мин. Нет не только памятника патриотам. Даже мемориальной доски на стенах Кремля не было, и нет.

Партизан и повстанцев 1812 года тоже не знаем. Разве что старостиха Василиса Кожина вошла в историю, по крайней мере, ее упоминали в советских учебниках. Да и то, видимо, не забыли ее советские историки исключительно благодаря «правильному» социальному происхождению. Слава богу, была Василиса не купчихой и не дворянкой. Остальные проходят под короткой строчкой «и другие». А ведь только руководителей крупных партизанских отрядов было несколько десятков человек.

1812 год и в России породил подъем национального духа, сплотил все народы и слои общества. Мы не хотели становиться колонией Франции, цивилизованная она или нет. Нам не нужен был император Наполеон, какой бы он ни был гениальный. Мы дрались с сильными, хорошо подготовленными захватчиками и победили их. Но просто поразительно, как мало и плохо мы использовали массовый подвиг народа для утверждения своих народных ценностей, для укрепления своей государственности. Я уверен, нам необходимы положительные мифы о войне 1812 года. Нужны памятники, картины, романы, статьи, передачи. Даже просто сухое перечисление фактов способно многое изменить в сознании людей.

А у нас что? Если реально — почти ничего. Смутная память о прошлом, почти не актуальная для тех, кому сегодня меньше 35.

И еще не то что черный… прямо розовый какой-то миф о величии и гениальности Наполеона. Миф, не позволяющий относиться к Наполеону; как к стихийному бедствию, как к испытанию на прочность.

В начале января 2008 года слышал чудовищную передачу на уважаемой мной радиостанции «Эхо Москвы». Некий политолог при сочувственной подпевке радиоведущего возмущался Указом Путина о праздновании 200-летия победы в Отечественной войне 1812 года. Мол, что за ерунда, не на что больше деньги государственные тратить… Нравственное ничтожество и беспамятство таких горе-комментаторов сразу заставляет вспомнить бессмертные строки Пушкина, которые мне так хотелось поставить эпиграфом ко всей серии «Мифов о России»:

Согласитесь: никто никогда пока не смог сказать лучше…

Русская армия в самом сердце Европы

Россия сыграла главную и исключительную роль в итоговом разгроме Наполеона. Но ни это обстоятельство, ни зарубежные походы русской армии 1813-14 годов не сделали Российскую империю в большей степени популярной в Европе.

Очень уж она большая и страшная. Как и в 1799 году, русская армия действует в сердце Европы. Но тогда Суворов только собирался идти на Париж и не смог из-за предательства австрийцев. А теперь русская армия без помощи всяких австрийцев вступает в Париж.

Кстати, Кутузов умолял Александра I не ходить в Европу. Но русские войска «верные союзническому долгу» по приказу императора зачем-то полезли воевать в Европу, пошли добивать Наполеона… Результатом похода на Париж и резкого ослабления Франции стали не просто безумные долги русского офицерства, но и — геополитически — объединение Германии.

На европейской сцене появился новый сильный игрок. Плюс ко всему произошло резкое усиление Британии.

Конечно, Александр расправился со своим популярным врагом, и казаки погарцевали по Парижу. Однако изменился расклад сил, и вместо слабой Франции мы получили сильную Германию. Потом, много позже, пришлось заплатить миллионами жизней за победу над ней — и уж тогда петь песню «Едут, едут по Берлину наши казаки».

Да, прозорлив был старик Кутузов.

На Венском конгрессе 1814-15 годов, определявшем политическое устройство Европы, Российская империя — участник № 1, она же — гарант выполнения принятых решений.

По поводу вхождения России в Европу и принятия общеевропейских, тогда это еще называлось христианских, ценностей надо обязательно вспомнить выдающуюся роль Александра I. Он был Горбачевым своего времени, одним из идеологов ответственной монархии, правового государства своего рода. Ответственной перед Богом и — через парламент — перед народом.

Суть идеи Александра сводилась к тому, чтобы создать в пост-наполеоновской Европе некий священный союз монархов и народов на базе конституционных монархий. Добиться всеобщей отмены крепостного права, в том числе и в России. Создать некие миротворческие «международные войска», своего рода голубые каски, которые бы поддерживали общеевропейский порядок.

При этом главная — глобальная — идея Александра I заключалась в том, чтобы провести конвергенцию всех трех ветвей христианства — православия, католичества и протестантизма — в одну.

Русский император придавал исключительное значение идее такого религиозного слияния. Дело в том, что в трех империях — в Российской, Австрийской и Османской — тогда юридически национальность как таковая не принималась во внимание. Учитывалось только вероисповедание. (Кстати, это к тому, что говорить об украинцах XIX века просто смешно. Православный есть православный, всё).

Александр был глубоко убежден, что поднятый Французской революцией принцип суверенитета наций ведет только к войне и междоусобице. Он же хотел общеевропейского единства. Александр I видел бесперспективность создания общеевропейского государства военным путем, как это попытался сделать Наполеон, поэтому старался действовать не военными оккупационными методами, а методами дипломатическими и политическими. Никто не мог понять, почему Александр не оставил русских военных баз и оккупационных войск по всей Европе, хотя имел на это полное право.

Только во Франции до 1818 года стоял русский корпус в 30 тысяч человек. Для «поддержания мира и стабильности».

По решениям Венского конгресса Российская империя присоединяла Варшавское герцогство — территорию с населением в 3 миллиона человек.

Вот этого ей никак не простили! При Екатерине II Польшу делили три хищника, и ни один из них не мог обойтись без двух других. А теперь Россия присоединяет к себе огромный кусок Польши, уже не спрашивая ни у кого. Она обгоняет союзников, оказывается первой среди равных и сильнейшей среди победителей.

Вроде бы антирусскую пропаганду начал общий враг — Наполеон. Но эта пропаганда быстро пришлась по вкусу нашим вчерашним союзникам. Слишком сильной оказалась Россия в 1815 году. И вот ведь парадокс. Бонапарта только что повергли, но один из его любимейших мифов, про агрессивную и опасную Россию, продолжил свою жизнь уже без него.

И Запад, вслед за бывшим «императором всех французов», опять ту же самую крапленую политическую карту разыгрывает: на этот раз — польскую.