О русской угрозе и секретном плане Петра I

К началу XX века Российская империя — это централизованное государство, которое территориально достигло своего максимума и сформировало свои государственные границы.

Все предыдущее столетие европейцы истово доказывают агрессивность русских. Попробуем понять, с чем же так яростно спорила Европа, что доказывала.

Россия не создавала колониальной империи, как страны «старой» Европы. Она не завоевывала чужих земель, чтобы жить за их счет. Русские не превращали в рабов жителей других стран, не ввозили их из одной части своей империи в другие. Не истребляли на рудниках население покоренных стран. Не изгоняли со своей земли целые племена и народы.

Россия абсолютно не похожа на колониальные империи европейцев. Российское государство росло во многом потому, что русские были жизнеспособным и активным народом. Природа оказалась к нам одновременно и суровой, и щедрой: Русь всегда была окружена поясом малонаселенных, почти не освоенных земель. Земли эти, на первый взгляд холодные, неплодородные, удаленные от центров тогдашней цивилизации.

Такова была средняя полоса России. Это сейчас она освоенная территория, на которой шумят миллионные города. В Средневековье это был край беспредельных «муромских», «мещерских» и прочих лесов, без дорог и городов, без своего производства хлеба. Хлеб в междуречье Оки и Волги ввозили с территории современной Украины или из Великого Булгара — с Волги.

Это потом русские создали систему навозного удобрения. Прежде бесплодные, никому не нужные земли стали давать богатые урожаи. Русские переселенцы после татарского нашествия потоком хлынули в междуречье Оки и Волги.

Такими же холодными, глухими землями казались и Поволжье, и Предуралье, и Урал, и Сибирь, и Приамурье.

Так что делать вывод об изначальной, древней «агрессивности» русских преждевременно. Логичнее сделать вывод о нашей жизнеспособности, активности и трудолюбии.

Население колонизуемых земель не проигрывало от появления русских. Доказательства? Очень простые… К 1913 году численность всех народов бывшей Российской империи была больше, чем до завоевания. Вот численность индейцев на территории США упала с 1–1,5 миллиона человек в 1700 году до 200 тысяч в 1900 году. Выводы напрашиваются сами.

Московия, потом Российская империя воевала? Да. Но воевала, как правило, не с будущими подданными, а с их владыками. Народы земель, «колонизуемых» Русью, уже платили дань завоевателям. И те, кто эту дань собирал, не собирались от нее отказываться в пользу Москвы или Санкт-Петербурга.

Продвижение Руси, колонизация ею новых земель, решало старые цивилизационные споры, порой доставшиеся ей еще от Золотой Орды.

В этом продвижении, росте, колонизации сказывались географические особенности России. Продвинувшись на какое-то расстояние, русская армия утверждала новые рубежи, но эти рубежи были такими же проницаемыми, условными, как и старые.

Города Южной России изначально основывались как крепости, форпосты против постоянно набегавших степняков. На протяжении всего XVII века Белгород и Курск, Орел и Воронеж были в первую очередь крепостями. Московия не могла справиться с работорговцами из Крыма, прекратить постоянные набеги татар-людокрадов. Южнорусские города окончательно перестали быть крепостями только в XVIII веке, после присоединения Крыма, чему предшествовали пять русско-турецких войн.

Такое количество военных конфликтов между Россией и Турцией объясняется двумя причинами. О первой уже сказано — русские люди, как и абсолютно все другие народы, не любят, когда их захватывают в рабство.

Вторая причина: борьба за исконные славянские земли. После монгольского нашествия Русь потеряла степные, южные земли. В XI веке брат Ярослава Мудрого, Мстислав Удалой правил в Тмутараканском княжестве — в Причерноморской Руси. После монгольского нашествия славянское население «забилось» из степей в леса. Под ударами степняков русские уходили на север, край холодный, лесной, но несравненно более безопасный. Степи запустели, стали зоной ведения кочевого скотоводческого хозяйства. Русские земли, некогда плодородные, превратились в т. н. Дикое поле. Одно название чего стоит.

Возвращение этих земель имело и стратегическое и идеологическое значение. Важно было не только положить конец «крымскому кошмару». Причерноморские степи русские всегда считали своей национальной территорией. И имели все основания объявлять эти земли изначально «своими», несправедливо отторгнутыми от России.

Этот народный энтузиазм хорошо передает К. Симонов устами «своего» Суворова. Для того чтобы объяснить солдатам смысл перехода через Альпы, Суворов вспоминает те времена, когда русские воевали с турками в Причерноморье…

В 1771 году русская армия вошла в Крым, и на этот раз крымские ханы не могли выбить ее обратно. Могучий сюзерен крымских татар, Турецкая империя, уже была не в силах остановить Россию.

Силой оружия Россия вынудила Турцию оставить Крым на произвол судьбы, прекратить поддержку оружием, хлебом и международным покровительством, а также положила конец «крымской» набеговой системе и краже людей.

Но и это не решило проблему. В ставшем независимым Крыму было неспокойно. Многим татарам было совершенно непонятно, как теперь жить — без старого, доходного дела — набегов и грабежей. В 1783 году последний крымский хан Шахи-Гирей отрекся от престола в пользу России. Кроме военного давления, Россия руками Григория Потемкина предложила Шахи-Гирею огромную сумму отступного — миллион рублей золотом. Своего рода взятка формально независимому владыке.

Судьба Шахи-Гирея печальна: знатные татары не простили ему предательства. Его поймали в степи и влили в горло хану расплавленное золото.

— Ты любишь золото, хан? Получай!

Конец татарским набегам. Поток переселенцев хлынул на юг, осваивая бескрайние степи. Уже к началу XIX века Новороссия стала житницей России… и не одной России. Вывоз южнорусского хлеба из Одессы кормил и Европу.

На юге, на теплом Черном море зашумели большие города: Херсон, Мариуполь, Николаев, Одесса, в Крыму выросли Севастополь и Симферополь. Окраина цивилизации, глухой степной край, трудами и усилиями русских превращалась в часть территории цивилизованного мира.

Однако успокоиться русским было не дано. Весь XIX век на русском юге приходилось держать порох сухим. Потому что Крым-то победили и освоили, но за теплым Черным морем, по которому свободно плавают все, лежала не «замиренная», не сложившая оружия Турция. Мусульманская страна, желавшая реванша за вынужденное оставление Крыма, не смирившаяся с выходом России к Черному морю.

Могучая империя, во много раз превосходившая по силе Крымское ханство, прекрасно помнила, как до русских побед конца XVIII века Черное море было своего рода «Турецким озером».

Русский юг оставался форпостом христианской цивилизации. Приходилось содержать дорогостоящий Черноморский флот, южные города оставались могучими крепостями.

В 1787 году Турецкая империя, так и не смирившись с утратой Крыма, снова объявила войну Российской империи. После штурма Измаила (1790 г.), разгрома турецкого флота при Тендрах (1790 г.) и Калиакрии (1791 г.) Турецкая империя вроде формально признала присоединение территории Крымского ханства к Российской империи. Но лишь в 1812 году, после очередного поражения в очередной войне, Турция повторно и окончательно подтвердила право Российской империи на земли Крыма.

Русская агрессия? А как могла Россия уйти из Причерноморья? Ведь стоило уйти, и тут же вернулся бы прежний кошмар татарских набегов, хищное давление Турции. Сохранять все как есть? Значит, держать вооруженные силы на юге России в постоянной боевой готовности. И никуда от этой «вынужденной агрессии» не денешься.

Говоря современным языком — перманентные войны с Турцией за контроль над Крымом и Новороссией — были неизбежны для России, мы вынуждены были осуществлять это «ПРИНУЖДЕНИЕ ТУРЦИИ К МИРУ», иных вариантов история нам просто не оставляла.

Русские заселяют Причерноморье, движутся на теплую Кубань, распахивают богатейшие черноземы на Северном Кавказе. Теперь, сокрушив турецко-татарский Крым, они могут себе это позволить.

Рождение Новой России

XVIII век стал для Российской империи веком Причерноморья и всех земель, которые получили выразительное имя — Новороссия.

И действительно, не случайно новым территориям дали название Новой России. Не случайно это официальное название — Новороссия — было принято и в народе. Народ с огромным энтузиазмом поддерживал идею «возвращения» юга. И потому, что считал Причерноморье своим, и потому, что земледельцы буквально видеть не могли Дикого поля — колоссального пространства неосвоенной дикой степи, недоступного из-за набегов татар.

Русские действительно считали эти земли Новой Россией, естественным продолжением «старой» и дополнением к ней. В наше время название Новороссия, если и употребляется, то по отношению к территориям на Кавказском побережье Черного моря, в основном благодаря городу Новороссийску.

А до 1917 года слово «Новороссия» применялось ко всем территориям, приобретенным в конце XVIII века. В XIX веке университет в Одессе так и назвали — Новороссийский.

Кстати, это название хоть и созвучно Новой Англии в Северной Америке или Новому Южному Уэльсу в Австралии, но имеет совсем другой смысл. Правильнее всего было бы назвать эти места Сновароссией. Но как-то неблагозвучно.

Единство Новороссии было нарушено большевиками. В марте 1918 года они подписали Брест-Литовский договор с Германской империей, согласно которому немцы имели право войти на территорию Украины.

Но что такое Украина? Националистическая Центральная Рада в Киеве, тогдашняя украинская власть залихватски посчитала Причерноморье «своим». С точки зрения украинских националистов и Херсонщина, и Крым, и Донбасс — это украинские земли.

Немцы вскоре свергли Раду и поставили у власти прогермански настроенного гетмана Скоропадского, который подписал с немцами еще один договор, согласно которому они могли ввести свои войска и в Причерноморье, и в Крым, и на Донбасс.

После окончания Первой мировой немцы ушли. Но большевики по странному совпадению почему-то продолжали считать западную часть Новороссии до Крыма, а также Донбасс, т. е. бывшие русские территории, оккупированные ранее немцами по Брест-Литовскому договору и договору Германии со Скоропадским, — как бы украинской территорией. А после Второй мировой войны Н. С. Хрущев и вовсе формально присоединил Крым к Украине. Украинским стал и город русской воинской славы — Севастополь.

Отметим ради исторической справедливости: с точки зрения и международной практики, и действовавшего на тот момент советского внутреннего законодательства «передача» Крыма и Севастополя из состава РСФСР в Украинскую ССР была произведена правительством Н.С. Хрущева юридически некорректно. Дело в том, что Конституция СССР однозначно требовала: для изменения границ союзных республик необходимо проведение референдума. Его, естественно, не было и в помине. Более того, на момент «передачи» Севастополь уже имел «особый экстерриториальный статус» как закрытый военный город и юридически не входил в состав Крымской области. Соответственно, он и не мог быть автоматически передан Украине, это требовало отдельных решений. Тогда же, в небрежной спешке, о его существовании словно «забыли», и Севастополь ни в одном из решений, связанных с передачей Крыма Украине отдельной строкой не упоминался вообще. Конечно, глупо винить сегодня Хрущева в том, что благодаря ему Россия лишилась Крыма. Никите Сергеевичу и в кошмарном сне не приснилась бы шизофрения Беловежского соглашения декабря 1991 г. и распад СССР. На тот момент передача территории, от одной союзной республики другой была для высшей партноменклатуры абсолютно формальным и символическим шагом, перекладыванием монетки из одного кармана широких штанин — в другой, не более того.

Реальная стопроцентная вина за потерю Крыма лежит исключительно на Б.Н. Ельцине и его команде, проворонившим в пьяном угаре этот вопрос при подписании преступных Беловежских соглашений. Впрочем, на фоне произошедшей тогда катастрофы со всей страной, «крымский эпизод» — так… Можно сказать, пустяки, дело житейское…

Как говаривал брат-близнец Бориса Ельцина в части геополитики Иван Васильевич Бунша: «А на кой нам эта Кемска волость… Пусть забирают».

Проблема Северного Кавказа

До 1917 года никому и в голову не могло прийти, что Одесса и Харьков — украинские города.

В XVIII и XIX веках русские «переселенческие возы» тянулись не только в Крым. Русские охотно заселяли и Причерноморье — как ту его часть, которая сегодня считается украинской, так и «великорусскую». Так же активно заселялась и Кубань.

Северный Кавказ, как некогда Крым, был совершенно открытой и незащищенной территорией. Река Кубань разделяла территорию Крымского ханства и земли адыгов и группы родственных к ним племен.

Эти племена имели свои языки, свою территорию и не считали себя подданными ни турецкого султана, ни крымского хана. Крымские ханы грабили адыгов, угоняли у них скот и людей, отнимали имущество.

Известно, что еще к Ивану Грозному являлось посольство от адыгов, кабардинцев и черкесов с просьбой «оборонить» мирных людей от набегов «крымского царя».

Иван Грозный попытался удовлетворить просьбу о защите, и, стремясь сблизиться с адыгами, даже послал на юг отряд стрельцов. Судьба ратных людей печальна — ни один из них не вернулся домой. Русские воины полегли не столько от стрел крымчаков, сколько от непривычного климата и болезней.

Для мировой политики никаких серьезных последствий это событие не имело, но некоторые историки склонны считать, что история отношений народов Кавказа и России началась именно тогда.

На мой взгляд, отношения эти сложились много позже, в XVIII веке, и стали прямым продолжением русско-турецких войн и борьбы за Крым.

Тогда русские крепости строились там как опорные пункты для освоения огромного, богатого края, почти пустого с точки зрения цивилизованного человека. Предкавказье, с его субтропическим климатом — это не горные области, а почти 200 тысяч квадратных километров степей и лесов, богатых животным миром: кабанами и оленями, фазанами и утками.

Это роскошные черноземы, о которых говорят: «посади оглоблю — вырастет телега». На побережье Черного моря земля похуже, местами мало пресной воды, но зато курортный климат. В наше время это край сплошных здравниц.

В 1761 году здесь основывают крепость, названную в честь митрополита Дмитрия Ростовского. Позже вокруг крепости вырос город Ростов-на-Дону. Обратите внимание: полуторамиллионный, огромный город совсем молод, моложе большинства городов Сибири.

По мирному договору с Турцией, заключенному в Кючук-Кайнардже, Предкавказье тоже отходило к России. После этого на Северный Кавказ хлынул поток переселенцев.

В 1793 году черноморские казаки основали военный лагерь на реке Кубани. Вскоре лагерь разросся и превратился в станицу Екатеринодарскую. Затем — в город Екатеринодар. С 1920 года этот город называется Краснодаром.

Расселение русских простиралось и на юго-восток, в сторону Каспийского моря. В 1818 году основывается крепость Грозная, которая через 50 лет становится городом Грозным.

Общее же число русских поселенцев на Северном Кавказе уже в 1800 году превысило 100 тысяч человек; таким образом, русских переселенцев стало больше, чем местных жителей.

В 1838 году на месте турецкой крепости основан город Новороссийск.

Жизнь русских колонистов в Новороссии, к югу от Кубани, отличалась таким же своеобразием, как и жизнь на границах Дикого поля в XVII веке.

Возле любой деревни, близ любой дороги могли засесть в засаду черкесы, которые нападали на людей, крали детей и девушек, чтобы продать их на невольничьих рынках. Пышные блондинки в Турции были ходким товаром еще со времен татарских набегов. За девицу можно было выменять хорошее дорогое ружье, а, если повезет, то и боевого коня. Посему русским поселенцам ходить по одному и без оружия в принципе не рекомендовалось, детей за околицу села не отпускали, а умение стрелять и рубить саблей оставалось таким же обязательным навыком селянина, как умение косить или запрягать лошадь.

У американцев был Дикий Запад… У русских — Дикий Юг примерно с такими же нравами.

Опять скажу: не умеем мы использовать реалии нашей истории для пропаганды. Не догнать нам в этом «цивилизованные» народы Запада, умеющие из любого подходящего материала сделать конфетку! Американский супермиф о Wild West, войнах с индейцами и ковбоях… Это целый пласт американской культуры, а теперь и пласт культуры всего Запада.

Вестерн как жанр в литературе, голливудские вестерны как киножанр подняли на недосягаемую высоту образы наивных, но честных переселенцев, гордых индейцев, благородных американских военных в щегольских синих мундирах и желтых нашейных платках.

Они превратили кровь и грязь завоевания чужой земли, историю истребления целых племен, жестокости и расизма в красивую сказку о храбрых и сильных людях, которые не всегда понимали друг друга, но были честны, храбры и трудолюбивы.

Полудикие пастухи, пренебрежительно прозванные «коровьими парнями», ковбоями, стали не подонками своего общества, вечно пьяными и драчливыми, как подростки (но с настоящими пистолетами), но превратились в романтических, свободолюбивых и гордых личностей.

Отвратительные исторические реалии захвата, истребления и грабежа показаны как увлекательные приключения. Преступления, совершенные американцами, как-то уходят в тень…

Где, в каком вестерне — книжке или фильме — идет речь об истреблении бизонов как планомерной политике правительства США? А ведь громадные дикие быки уничтожались специально, чтобы лишить индейцев привычной пищи…

Где и кто описал или хотя бы даже упомянул, как близ индейских стойбищ для распространения заразы разбрасывались одеяла, снятые с умерших от оспы?

Как американцы официально (!) платили за скальпы индейцев, в том числе за скальпы детей? Нигде… Страшное, кровавое, мерзкое ушло из мифа…

У нас можно было бы создать миф несравненно более красочный и увлекательный: супермиф о казаках, о вольных русских людях, осваивающих наш Дикий Юг.

Морально мы правы. Мы не запятнали себя преступлениями. Мы не были расистами, и в ряды казаков легко входили представители местных народов Кавказа. Мы вели не разбойничьи набеги с угоном скота, а настоящие тяжелые войны для защиты России от грозных соседей, а не наивных индейских первобытных племен.

В общем, казаки мало похожи на ковбоев, и эта непохожесть явно в пользу казаков. Но где в нашей литературе жанр «южного романа» о реалиях возвращения Новороссии и завоевания Северного Кавказа? Где фильмы, в которых сильные и гордые люди отбивают набеги татар и адыгейцев? Где образы мудрых и спокойных казачьих старейшин? Образы храбрых парней и мужественных глав семей, бесстрашных разведчиков, следопытов, знающих по нескольку местных языков, землеустроителей, основателей новых станиц?

Наконец: в каких фильмах восславлено основание русских сел и городов по Кубани, Тереку, на берегах Каспия и в предгорьях Кавказа? У нас чуть ли не комплексуют от того, что предки воевали на окраинах: расширяя ее пределы…

А вот американцы гордятся предками, проникавшими за Миссури… За реку Канзас… В предгорья Скалистых гор… В Калифорнию… Предками, которые правили через прерии фургонами под лозунгом «GO WEST!»

A у нас люди, сделавшие во сто крат больше, не восславлены. Даже вообще не отмечены. Мы их не знаем, как и не было их…

Но вернемся к реалиям Кавказской войны.

Кавказская война для большинства современных русских — это война в теснинах гор, на фоне снеговых вершин. Но задолго до штурма горских аулов русским здесь приходилось штурмовать турецкие крепости.

Вот одно географическое название, наверняка знакомое читателям, — Анапа.

«Анапа, эта оружейница горских разбойников, этот базар, на котором проливались слезы и пот, и кровь христианских невольников, этот племянник мятежей для Кавказа, Анапа, говорю, в 1828 году обложена была с моря и с угорья».[33]

О судьбе автора этих слов, русском офицере и писателе, Александре Бестужеве, писавшем под псевдонимом Марлинский, ничего неизвестно: он пропал во время одной из стычек с горцами без вести, без малейшего следа, никто никогда его больше не видел.

Пока же отметим: и на Северном Кавказе, и на Кубани, и в Восточном Причерноморье Россия не могла ни остановиться, ни вывести оттуда войска, ни уйти обратно в великорусские леса.

А роскошные черноземы Кубани именно русские превратили в распаханные, окультуренные земли.

Начало Кавказской войны

Кавказская война стала предлогом для множества обвинений в адрес Российской империи. Но, простите, а как она началась? С чего? Большинство из нас сегодня искренне полагает, что с наступления русских войск на Кавказе. Это не так.

По мнению современников, коим те события казались несравненно ближе, чем нам, «кавказская война выросла из набеговой системы».[34]

Трудно сказать, когда сформировалась набеговая система, по крайней мере, не позднее XVI–XVII веков. Русские офицеры и генералы даже в условиях войны готовы были относиться к горцам сочувственно. Они совершенно справедливо считали набеговую систему «дитятей бедности», но одновременно (и тоже справедливо) проявлением дикости и некультурности горцев. Долгое время наши государственные деятели искренне полагали, что надо только «устроить» жизнь горцев, сделать ее «обеспеченной от лишений», стабильной, и набеги окончатся сами собой.

В какой-то степени они были правы, эти благожелательные русские люди. Тогда быстрый рост населения происходил даже в самых бедных долинах Северного Кавказа. Рост населения рано или поздно приводил к тому, что продуктов питания начинало не хватать. Теоретически можно было перейти к каким-то более интенсивным технологиям ведения хозяйства… Насколько эта теория могла претвориться в реальность — второй вопрос.

Реально горцы могли бы расселиться на другие территории (желательно с похожим климатом и условиями жизни); но на равнинах уже были русские. Постепенно горцы сами уходили из зон русского расселения, «тянулись» в горы. Людей становилось все больше, земли все меньше.

Раньше можно было бы завоевать уже населенные земли, чтобы эксплуатировать своих данников или подданных. Но и этому тоже препятствовали русские.

Еще, конечно, горцы могли сделать так, чтобы окружающего населения стало поменьше… Вот эту задачу набеги не в полной мере, но решали. Даже при русских. Прекрасной иллюстрацией является как-то попавшая мне на глаза в альбоме репродукция старой картины одного художника, кажется, под названием «Товар черкесов». На этой картине, написанной во второй половине XVIII века, черкесы предлагают богатым арабам свой товар — краденых славянских девушек.

А поскольку в набегах всегда погибала какая-то часть молодых мужчин, набеговая система помогала заодно и регулировать численность собственного населения; все-таки оно росло не так быстро, а в какие-то периоды могло и сокращаться, и оставшимся даже хватало продуктов.

Набеговая система складывалась веками как реакция на проблемы горского общества. Но, сложившись, она, в свою очередь, сформировала совершенно определенный тип обществами определенный человеческий характер.

Необходимость участвовать в вечной войне всех против всех сформировала тип людей агрессивных, крайне жестоких, равнодушных и к собственным страданиям, и к страданиям других. На протяжении веков и поколений готовность к военным действиям, к бою в любой момент поощрялась. Воинственность на уровне личности против истинного или надуманного «обидчика», на уровне семьи против других семей, в составе отряда своего рода или племени против других родов и племен — вот тип поведения, характер горских народов.

Набег был не только доходным экономическим мероприятием, но и важным общественным институтом, формой подготовки к жизни и проверки молодого поколения. Только приняв участие в набеге, юноша и в собственных глазах, и среди соплеменников из мальчика превращался в члена сообщества взрослых мужчин, хозяина в доме.

Во все века и у всех народов обязанностью взрослого мужчины было кормить семью. В набеговой же системе умение воевать, совершать набеги на чужую землю и возвращаться, грабить поверженного врага, похищать и продавать рабов было ценнейшими качествами хозяина, ничуть не меньшим, чем в обществе земледельцев было умение быть рачительным сельским хозяином, а в современном обществе — умение выполнять квалифицированную работу.

Так набег оказывался важнейшим делом не только с экономической, но и морально-нравственной точки зрения. Он был краеугольным камнем для любых морально-этических оценок. Как у русских — земледельческие работы, строительство или «государева служба».

В 1804 году чеченцы впервые совершили набег на русских переселенцев на Кубани. Русские отстрелялись. Они построились в каре, старики, женщины дети внутри, и ушли из деревни. Ворвавшись в деревню, чеченцы нашли в печах или на столах чугунки и корчаги с только что сваренными щами. И первое, что они сделали, — съели эти щи. Горы. Голод.

Повторюсь, русские долгое время были искренне убеждены: горцев можно убедить не совершать набеги! Ведь преимущества мирной жизни очевидны. Только, наверное, горцы просто еще об этом не знали. И сам Николай I, и очень многие образованные русские люди свято верили: стоит доходчиво рассказать дикарям о цивилизации, и они встанут на сторону прогресса.

Цивилизаторский пафос привел в горы образованнейшего человека, главу Черноморской линии генерала Анрепа, искренне намеревавшегося замирить горцев силою своего красноречия.

«С ним был переводчик и человек десять мирных горцев, конвойных. Они проехали в неприятельском крае десятка два верст. Один пеший лезгин, за плетнем выстрелил в Анрепа почти в упор. Пуля пробила сюртук, панталоны и белье, но не сделала даже контузии. Конвойные схватили лезгина, который, конечно, ожидал смерти; но Анреп, заставив его убедиться в том, что он невредим, приказал его отпустить. Весть об этом разнеслась по окрестности. Какой-то старик, вероятно, важный между туземцами человек, подъехал к нему и вступил в разговор, чтобы узнать, чего он хочет? „Хочу сделать вас людьми, чтобы вы веровали в Бога и не жили подобно волкам!“ — „Что же, ты хочешь сделать нас христианами?“ — „Нет, оставайтесь магомедовой веры, но только не по имени, а исполняйте учение вашей веры“. После довольно продолжительной беседы горец встал с бурки и сказал очень спокойно: „Ну, генерал, ты сумасшедший, с тобою бесполезно говорить“.

Я догадываюсь, что это-то убеждение и спасло Анрепа и всех его спутников от верной погибели: горцы, как и все дикари, имеют религиозное уважение к сумасшедшим. Они возвратились благополучно, хотя конечно без всякого успеха».[35] Попытка красноречиво убедить горцев не набегать, в общем, говорит об одном: у русских просто не было никакого другого выхода, кроме войны.

Не ответить на набеги горцев российская армия не могла, потому что никогда и ни одно государство не могло и не может допустить, чтобы его подданных на собственной территории безнаказанно грабили и превращали в рабов.

Завоевать земли горцев, занять теснины Кавказа своими войсками Россия поначалу тоже была не в силах. Реально русская армия могла только стараться перехватывать во время набега «злого чечена, ползущего на берег» или проводить операции возмездия — отвечать набегом на набег, уничтожая жилища и посевы горцев, обрекая их на голод.

Так и началась Кавказская война, одна из самых кровопролитных, долгих и тяжелых войн, какие только вела Россия за всю свою многострадальную историю. За время этой войны погибнет 70 тысяч русских солдат, примерно столько же грузинских ополченцев и несколько сотен тысяч горцев разных племен. Будут затрачены колоссальные материальные ресурсы и невообразимые усилия с обеих сторон.

На западе и севере

Точно так же, как Причерноморье, русские не без исторических оснований считали своей землей и Прибалтику. Не будем даже и говорить о землях Древнего Новгорода, захваченных Швецией после Смутного времени. В представлении и местного населения, и правительства Московии, а потом Российской империи, Ижорская земля всегда была частью исторической Руси.

Это, кстати, касается и очень значительной части земли, которая сейчас входит в состав Эстонской республики.

Иногда приходится слышать, что Тарту был якобы когда-то в X и XI вв. известен как поселение древних эстов — Тарпату. М-да… Смешные фантазии, основанные на приятных уху эстонских националистов байках. Доказательств — ноль. Летописи же говорят иное.

И говорят предельно конкретно: «Впервые упоминается в летописях под 1030 годом как город Юрьев, построенный Ярославом Мудрым (по христианскому имени Ярослава — Юрий)».[36]

Летописное сообщение об этих неоднозначных событиях краткое: «Иде Ярослав на чюдь, и победи я, и постави градъ Юрьевъ». Эпически конкретно и коротко.

Русские имели все основания считать, что Московия не завоевывает земли Ливонского ордена, а возвращается на свои исторические территории. Точно так же, как Потемкин не завоевал, а вернул Руси Причерноморье.

Впервые Русь попыталась вернуть свои земли и пробиться к Балтийскому морю при Иване Грозном, в ходе Ливонской войны. Не получилось, и попытку пришлось повторить при Федоре Иоанновиче, затем при Петре I — начать Северную войну 1700-21 годов. Это была тяжелая война, с сильным и жестким противником. Шведы не горели желанием вернуть России то, что ей принадлежало по праву. Пришлось двинуть войска, потерпеть позорное поражение под Нарвой, снова собирать и двигать новые армии, штурмовать Ниеншанц, Мариенбург и Нотебург, Ригу, Ревель и Выборг, строить флот и закладывать Петербург первоначально тоже как крепость.

Россия Петра была очень «агрессивной»: она не только заняла Восточную Прибалтику, но и трижды высаживала десант в саму Швецию. В 1720 году русский десант был близ самого Стокгольма, что и заставило шведов окончательно признать свое поражение и начать мирные переговоры.

Петербург, признанное «окно в Европу», был основан именно как крепость (Петропавловская) и вырос первоначально вокруг этой крепости. В точности как Курск и Воронеж постепенно оказались в глубине России и утратили значение крепости, так и Петербург постепенно становился не укреплением, а экономическим и политическим центром.

Как Турция не мирилась с Русским Причерноморьем, так и Швеция не смирилась с появлением Русской Прибалтики. Как Турция вела войны с Россией уже после присоединения Крыма и основания Одессы, так и Швеция воевала с Россией уже после основания Петербурга.

В забытой сегодня русско-шведской войне 1741-43 годов шведы пытались вернуть земли на юге Балтийского моря и захватить Петербург.

В 1788 году шведы снова воспользовались тем, что Российская империя завязла в очередной войне с Турцией. Внезапным ударом, без объявления войны, они попытались завладеть русскими крепостями, в том числе снова — Петербургом. После ряда морских сражений Швеции пришлось заключить мирный договор на условиях сохранения прежних границ.

И только после четвертой (за 100 лет) и столь же малоизвестной, как и предыдущие вторая и третья, русско-шведской войны 1808-09 годов, Швеция перестала угрожать непосредственно столице России. Разбив шведскую армию, Россия полностью присоединила Финляндию, превратив Финский залив во внутреннее русское морское пространство. Именно тогда Россия образовала Великое княжество Финляндское со своей конституцией, но в составе Российской империи.

Но даже после этого Петербург сохранял значение военного форпоста. Во время Крымской войны 1853-56 годов возникла реальная опасность английского десанта под Петербургом, что даже заставило спешно формировать городское ополчение на случай боев в городе и его окрестностях.

Даже печально известная финская война 1939-40 годов была гораздо в большей степени, чем это может нам показаться, оборонительной. Ставшая независимой Финляндия, заключив союзный договор с Германией Гитлера, всерьез угрожала Русской Прибалтике, в том числе и Петербургу.

Финны тогда пели озорную песню (на мотив «Ехал на ярмарку ухарь-купец») с припевом:

А что такое эти Териоки? Это вообще-то пригород Петербурга, современный Зеленогорск.

В финской войне Советская Россия, СССР, вынуждена была продолжать политику Российской империи. А что еще она могла поделать? Уйти из Прибалтики? Отдать Ленинград-Петербург? В таком случае всё, чего мы бы добились, — это возвращение к ситуации «до Петра». Только вместо Швеции на Западе — гитлеровская Германия в союзе с Финляндией.

Ну а соседний Русский Север — места когда-то дикие, нелюдимые — вообще изначально мирно и медленно осваивали только наши православные монахи. Поначалу центральная власть не имела никакого отношения к деятельности подвижников. Ученики Сергия Радонежского создавали монастыри в самых глухих местах — можно сказать, что Сергий создал сетевую систему распространения монастырей. Всего за сто лет после него появилось 150 новых обителей. Ярчайший пример — Соловки времен игуменства будущего митрополита Московского Филиппа Колычева. При Филиппе в середине XVI века все Беломорье действовало как единый монахо-хозяйственный комплекс с центральным «министерством» на Соловках.

Монахи, кстати говоря, под руководством Филиппа Колычева хозяйствовали очень успешно. Мы сегодня совсем не помним эту легендарную, достойную всенародного поклонения фигуру. Увы, это беспамятство — очередное доказательство того, как пренебрегаем мы собственной историей, собственными великими людьми, могущими дать не меньший духовный образец для подражания и восхищения, чем целый пантеон древнеримских героев дает современным наследникам Рима.

Короче — о Колычеве.

Для нас, пытающихся во имя дня сегодняшнего избавиться от мифического, наносного, того, что замусорило восприятие нами собственной истории, просто упомянуть его монументальную фигуру всуе было бы непростительно.

Боярский сын, ушедший в 30 лет в дальний северный монастырь в монахи. Рядовой монах, благодаря праведности, администраторским талантам и харизме ставший настоятелем крупнейшего монастыря. Настоятель, превративший монастырь, как бы сказали сегодня, в процветающее предприятие, центр культурной и хозяйственной жизни всего Русского Севера.

Став по приглашению Ивана Грозного митрополитом[37] Московским, Колычев не просто спорил с царем, пытался остановить опричный террор, заступался за невинно осужденных. Он постоянно ПУБЛИЧНО осуждал государя за опричнину, за нехристианские его деяния.

В итоге был лишен сана по приказу Грозного и схвачен опричниками прямо в Кремле, в Успенском соборе во время богослужения. Год провел в заточении, но не отрекся от своих взглядов и демонстративно отказался благословить Новгородский поход Грозного.

Чудовищный финал — по легенде, задушен Малютой Скуратовым прямо в своей монашеской келье.

Смею сказать: такие люди, как святой Филипп (Федор) Колычев, — сама суть, соль земли нашей. Недостижимый образец таланта, величия духа, стойкости и истинной святости.

Но почему нет памятника ему в центре Москвы? Почему отдельным уроком не изучают его жизнь, его подвиг в школе, на уроках истории?

Его судьба удивительным образом повторяет судьбу другого святого Римско-католической церкви, жившего несколько ранее, — архиепископа Кентерберийского Томаса Бекета. Та же незаурядная личность. Та же вера, что церковь как власть нравственная — неподсудна светской власти монарха и не должна от нее зависеть. Те же сложные отношения со своим оппонентом — королем Англии. Отметим, правда, что в отличие от нашего героя, Томас Бекет больше спорил с королем не о неправедном королевском суде, не о невинно осужденных, а о вопросах власти и распоряжения церковной собственностью и ее доходами… Европа есть Европа. И даже страшная смерть его от рук королевских рыцарей прямо на ступенях собора созвучна истории ареста и гибели Филиппа.

Но почему-то, сдается мне, в наших школьных учебниках об английском архиепископе Томасе Бекете написано поболе, чем о русском священнике Филиппе Колычеве.

На востоке

Взятие Казани, Астрахани при Иване Грозном, в XVI веке, дало возможность русским заселять Заволжье. С точки зрения русских, Заволжье до XVI века было пустым. Предуралье уж тем более. Пермские владения купцов Строгановых, ставшие в XVI веке базой для продвижения русских в Сибирь, воспринимались почти как владения Ост-Индской компании в Индии.

В XVI веке московские служилые люди дошли до Енисея. Вассалом Москвы признало себя Тюменское, а позже и Сибирское ханства.

В истории завоевания Сибири самым известным стал эпизод совершенно незначительный, не сыгравший, в общем, никакой серьезной роли: поход нанятого Строгановыми казачьего отряда под начальством Ермака Тимофеевича. Историки даже не знают точную дату этого похода, называют то 1579 год, то 1581 год.

Так и осталось неясным, нанес ли отряд Ермака поражение татарам или хан Кучум попросту отступил перед казаками, потому что не имело смысла воевать с ними, бредущими через колоссальную, почти безлюдную равнину. Казаки заняли и слегка пограбили несколько городков, в том числе и столицу Кучума — Кашлык.

Татары и другие народы Сибирского ханства — примитивного феодального государства — признали власть московитов, и дело тут не в походе Ермака. Просто русские строили города: в 1586 году — Тюмень, в 1587 году — Тобольск, в 1593 году — Березов[38], в 1595 году — Обдорск.[39]

В Сибири, так же как на юге и на севере, основанные города были в первую очередь крепостями. А брать крепости сибирские татары не умели.

Из городов в любой момент могли выйти закованные в панцири казаки с ружьями. Забавная деталь: казаки кормили лошадей ячменем и потому могли ездить на них даже в морозы. На сибирских татар это производило огромное впечатление, ведь их лошади жили весь год на подножном корме и ко второй половине зимы превращались в живые скелеты.

Российская империя обретала мощь, и московиты шли дальше, в глубь Сибири, основывая острог за острогом: в 1604 году — Томск, в 1618 году — Енисейск, в 1628 году — Красный Яр.[40]

В 1630 году основан Илимский острог[41] — на Ангаре, в Восточной Сибири, в 1631 году — Братский, а в 1661 году — Иркутск.

В 1632 году построен Якутск, в 1653 году — Нерчинск, в 1699 году — Чита.

В 1639 году русские служилые люди и группа казаков вышли к Охотскому морю.

В 1648 году Семен Дежнев, отправляясь из устья Колымы, огибает Чукотский полуостров. Он открывает пролив, который сегодня называется Беринговым, — в 1737 году Беринг повторит поход Семена Дежнева и документировано докажет, что Америка не соединяется с Азией.

Сокрушение Казанского и Сибирского ханств, а так же освоение Сибири откроют колоссальный фонд новых земель.

К началу XVIII века Волга становится окончательно и бесповоротно со всех сторон русской рекой. Как и Урал — частью государства Российского. Правда, еще Петр I говорил промышленнику Демидову: «Где там твои заводы?! Урал — это же на краю света».

Во всей Сибири в конце XVII века живет лишь 300 тысяч русских людей, примерно 2 % всего населения Московии.

Притом распределены русские крайне неравномерно. Где невозможно земледелие, их особенно мало. В 1643 году на реке Оленеке было 156 русских, в низовьях Лены — 461. В 1647 году открылась ярмарка на Колыме, в которой участвовали 396 промышленников. Сознательно даю точные цифры, чтобы психологически читатель понял: тогда число наших поселенцев в Сибири действительно исчислялось не десятками тысяч, а просто десятками…

Сибирские города-крепости были призваны защищать население от набегов, ведь со всех сторон — открытое, никем не занятое пространство.

Кыргызы два раза пытались взять Красноярск. В 1667 и в 1679 годах джунгары и енисейские кыргызы осадили город и несколько раз ходили на штурм. Красноярцы отбились с трудом, потери составили 194 человека — это половина всего гарнизона.

Красноярск как крепость перестал функционировать только после 1703 года: в этом году кыргызы ушли в Джунгарию и прекратили набеги на русские земли. Лишь с этого времени крепость Красноярск — мирный сибирский город.

Последняя память о Красноярске-крепости — знаменитая часовня, поставленная на Часовенной горе, нависающей над Красноярском. Построили ее на том самом месте, где раньше стоял сторожевой пост. Заметив врага, сторожевые казаки поджигали кучу хвороста, подавая сигнал жителям города. Эта часовня хорошо знакома читателю, так как именно она изображена на современной 10-рублевой купюре.

В 1650-е годы русские доходят до Амура и основывают здесь крепость Албазин.[42]

Московия официально присоединяет районы вдоль Амура к своей территории как административные единицы.

И тогда маньчжуры двинули против казаков-поселенцев регулярную армию. Она вошла на территорию русского Забайкалья и осадила Нерчинск. Под стенами Нерчинска прошли переговоры между российским посольством и маньчжурами, результатом чего стал Нерчинский договор (1689 г.). До середины XIX века этот договор оставался основным документом для решения российско-китайских пограничных вопросов. А вопросов было немало.

Беда в том, что названия рек и гор, по которым шло размежевание, были разными в русском, маньчжурском и во всех местных языках. Если даже удавалось договориться, о какой горе или реке идет речь, не было никакой уверенности, что это название не используется по отношению к другим горам и рекам.

Короче, в текстах русского и маньчжурского договора названия были, мягко скажем, не идентичны. Спорить можно только о том, какие именно статьи договора и с какой вероятностью должны были бы привести к войне.

Даже на дальних, почти неизвестных цивилизованному миру окраинах нужно было держать армию или погибнуть.

Империя против империй

Особенность ситуации заключалась в том, что Российская империя, как правило, воевала не с национальными государствами, а с другими как бы предшествующими завоевателями.

Правящая элита этих государств, по сути, сидела на чужой территории. Слово «империя» звучит, конечно, непривычно слуху в отличие от Казанского, либо Кыргызского ханств, но, по сути, это были держащиеся только на военной силе, пришедшие «извне» режимы.

Империями были все татарские ханства — Казанское, Тюменское, Сибирское и Астраханское. В них татары господствовали над завоеванными ими племенами и эксплуатировали их нещадно. Покоренные данники должны были по требованию татарских ханов воевать на стороне ханских армий. Читатель может увидеть, как выглядело это многонациональное ханское войско на картине В. Сурикова «Покорение Сибири Ермаком».

Империями были и Крымское ханство, и Турция, и Речь Посполитая, и Австрия, и Швеция.

Империями были и государство маньчжуров, и все государства монголов. Империей был Кыргызский каганат, остатки которого разрушили русские на Енисее.

Первобытные имперские народы были ничем не лучше, а наоборот, много хуже европейских колонизаторов: более жестокими, злобными, свирепыми. Именно поэтому жители Крыма и формальные подданные Турции на Северном Кавказе ничего не имели против более «мягких и цивилизованных» русских.

Точно так же покоренные татарами и кыргызами племена Сибири считали, что русские лучше их прежних владык.

Так что все, кого включила в свой состав Российская империя, сами пытались до этого строить завоевательные империи разного масштаба. Просто у них это получалось хуже, чем у русских. Слишком злые были, наверное. Или слишком жадные. А может, дело — в русском православии? Или пассионарности?

Ну ладно, считайте, что это я так — шучу…