О Сталине и сталинизме

1

После введения нэпа значительно оживилась хозяйственная деятельность во всех секторах и в рамках всех существовавших в стране экономических укладов. Восстанавливалось и расширялось промышленное производство. Развивалось ремесленное производство. Улучшалось положение и увеличивалось производство в десятках миллионов мелких крестьянских хозяйств. Расширялась государственная и частная торговля. Крепло и развивалось более крупное крестьянское хозяйство — кулацкое, применявшее эпизодически или постоянно наемный труд Небольшие и средние капиталистические предприятия возникали повсюду, как грибы после дождя. В меньшей мере, чем рассчитывал Ленин, но все же развивалось производство на основе иностранных кредитов — концессионное или государственно-капиталистическое. Увеличивались и объемы внешней торговли. Во всем этом был еще значительный элемент стихийности, и неудивительно, что в экономике то и дело возникали различные диспропорции, которые удавалось преодолеть иногда легко, а иногда и с большими трудностями.

К 1926–1927 годам наибольшая диспропорция образовалась между развитием сельского хозяйства и развитием промышленности. При недостатке кредитов и отсутствии какой-либо иностранной помощи экономика Советского Союза могла развиваться лишь на основе внутренних накоплений. Но промышленность давала их слишком мало. Основные надежды возлагались на развитие сельского хозяйства, в первую очередь на увеличение товарного производства, особенно товарного хлеба. А именно в этом отношении успехи были невелики. Общий объем валовой продукции сельского хозяйства увеличился к 1927 году на 21 процент по сравнению с наиболее урожайным (до революции) 1913 годом. Прирост шел, однако, за счет животноводства и технических культур. Что касается зерновых, то ни по посевным площадям, ни по валовому производству они не достигли довоенного уровня. Значительно уменьшилось производство товарного, хлеба. Объяснялось это несколькими факторами. Не слишком стимулировали зерновое хозяйство заготовительные цены. Если индекс заготовительных цен на продукты животноводства составлял в 1926–1927 годах 178 процентов (за 100 процентов принят 1913 год), а на технические культуры — 146 процентов, то на зерно — только 89 процентов. Несоответствие не было вызвано ошибочными действиями заготовительных органов. Ведь повышение заготовительных цен на зерно потребовало бы увеличить поставки деревне различных товаров, Крестьянам нужны были не бумажные деньги, а потребительские товары и машины, которые можно было бы за эти деньги приобрести. Между тем промышленное производство еще не могло ликвидировать товарный голод как в городе, так и в деревне.

Препятствовала производству товарного зерна и структура сельского хозяйства, сложившаяся после революции. Помещичьи хозяйства — в недавнем прошлом основной поставщик товарного хлеба — были уничтожены. В годы «военного коммунизма» был нанесен тяжелый удар и по кулацким хозяйствам, которые также поставляли на рынок в предвоенные годы немало товарного хлеба. Главными производителями зерна теперь стали середняцкие и бедняцкие хозяйства. К концу 20-х годов они давали до 4 миллиардов пудов хлеба (до революции — 2,5 миллиарда), однако товарного зерна — лишь 400–440 миллионов пудов (товарность — 10–11 процентов).

Разъясняя основы нэпа, Ленин достаточно ясно наметил и пути преодоления трудностей на «хлебном фронте».

Прежде всего следовало всемерно помочь мелким индивидуальным хозяйствам. Именно поддержка середняка и бедняка была главной целью новой экономической политики в деревне на первом этапе.

Нельзя было сбрасывать со счета и зажиточные хозяйства. Некоторое развитие кулацкого производства в первые годы нэпа не представляло опасности для диктатуры пролетариата. Поэтому те тревожные заявления, которые делала в этой связи «левая» оппозиция, не были обоснованны. Деревня, как неоднократно говорил Ленин, страдала тогда не столько от капитализма, сколько от его недостаточного развития. И с первых месяцев нэпа Ленин предлагал всячески поддерживать хозяйственную инициативу всех «старательных» крестьян, считал возможным даже премировать их за увеличение производства предметами личного потребления и домашнего обихода. Конечно, никто не предполагал строить сколько-нибудь долгосрочные планы развития сельского хозяйства на основе кулацкого производства. Имея в виду задачи партии в деревне на более длительный период, Ленин предлагал всемерно способствовать всем видам и формам кооперации, включая и производственную, говорил, что именно развитие кооперации при пролетарском государстве тожественно развитию социализма в российской деревне.

Предложенный Лениным кооперативный план был пока еще черновым наброском. Ленин, однако, уже хорошо понимал, что кооперирование деревни невозможно без многих лет напряженного труда, без развития грамотности и культуры, без механизации сельского хозяйства и постепенного приучения крестьян к совместному ведению экономики.

«Но чтобы достигнуть через нэп участия в кооперации поголовно всего населения, — писал Ленин в 1923 году, — вот для этого требуется целая историческая эпоха. Мы можем пройти на хороший конец эту эпоху в одно-два десятилетия. Но все-таки это будет особая историческая эпоха, и без этой исторической эпохи, без поголовной грамотности, без достаточной степени толковости, без достаточной степени приучения населения к тому, чтобы пользоваться книжками, и без материальной основы этого, без известной обеспеченности, скажем, от неурожая, от голода и т. д., — без этого нам своей цели не достигнуть».

Восстановление разрушенной двумя войнами экономики началось с сельского хозяйства. Однако уже в 1923 году здесь возникли серьезные трудности. У крестьян не было почти никаких накоплений, а промышленные товары стоили дорого. Поэтому, несмотря на слабость промышленности, возникло затоваривание, кризис сбыта. Пришлось даже остановить некоторые заводы и фабрики, задерживать выдачу зарплаты рабочим и служащим; кое-где состоялись забастовки. Стремясь предотвратить развитие кризиса, государство снизило цены на многие промышленные товары и повысило закупочные цены на часть сельскохозяйственной продукции. На селе была развернута система дешевого кредита. Формально получение кредитов и машин предусматривалось для кулацких хозяйств во «вторую очередь», однако реально и машины, и кредиты использовали прежде всего наиболее зажиточные. В 1925 году по предложению XIV Всесоюзной партконференции «в целях развития производительных сил деревни» был принят закон о расширении права найма сельскохозяйственных рабочих и аренды государственных и крестьянских земель. Этот закон был выгоден зажиточной части деревни. Но он был выгоден и государству, и в какой-то мере и бедноте, так как легализовал наем батраков, достаточно широко практиковавшийся и до 1925 года, и позволял контролировать условия найма.

Была успешно завершена денежная реформа, советский рубль обрел невиданную ранее устойчивость.

Равновесие сохранялось недолго. Уже в 1925–1926 годах стали возникать новые диспропорции. Промышленное производство развивалось медленнее, чел возрастал платежеспособный спрос деревни; речь шла теперь не о затоваривании, а о товарном голоде. Между тем государство продолжало осуществлять ряд мер, направленных на стимулирование накоплений в деревне. Так, например, сельскохозяйственный налог был снижен в 1926 году с 312,9 до 244,8 миллиона рублей. Налогообложение середняка было снижено примерно на 60 миллионов рублей. Но при высоких урожаях 1926 и 1927 годов выгоду от снижения налога получили и все зажиточные крестьяне, у которых увеличилось количество излишков продукции.

Несмотря на то, что быстрому росту покупательной способности крестьян не соответствовал рост производства нужных деревне товаров, как оптовые, так и розничные цены на промтовары были опять значительно снижены. В условиях товарного голода это снижение доходило до потребителя не полностью, а обогащало торговцев-посредников, которые владели 40 процентами розничного товарооборота. В то же время снижались прибыли промышленных предприятий. А нужда в накоплениях у промышленности резко возросла, так как к 1925–1926 годам восстановление старых предприятий в основном закончилось и начинало развертываться новое строительство.

В 1927 году у зажиточной части деревни скопилось значительное количество бумажных денег, на которые нельзя было купить нужные товары. Поэтому большинство крестьян не спешило продавать хлеб государству, да еще по низким заготовительным ценам: не было заинтересованности в быстрой реализация хлебных излишков. Сравнительно небольшой сельскохозяйственный налог деревня могла покрыть за счет продажи второстепенных продуктов и технических культур. У крестьян хватало денег и для покупки товаров, которые были в продаже, Так что зерно могло полежать в закромах до весны, когда продажная цена его возрастет. И вот осенью 1927 года заготовили гораздо больше, чем в 1926 году, льна, подсолнуха, пеньки, свеклы, хлопка, масла, яиц, кожи, шерсти и мяса. Совершенно иное положение было с заготовкой хлеба.

2

Год 1927-й выдался урожайный, но хлебозаготовки проходили хуже, чем прежде. В государственных закромах не было достаточных страховых запасов зерна. Если к январю 1927 года было заготовлено 428 миллионов пудов зерна, то к январю 1928 года — меньше 300 миллионов пудов. Возникла угроза снабжению хлебом городов и армии.

О том, каким образом следует преодолеть трудности, вносилось немало предложений. Так, «левая» оппозиция считала, что пришло время, применив всю силу государственного аппарата, повести решительное наступление на кулачество — насильно изъять у зажиточной части деревни не менее 150 миллионов пудов хлеба. Предложения такого рода были отвергнуты.

«ЦК и ЦКК считают, — отмечалось в решении Пленума от 9 августа 1927 года, — что эти предложения направлены, по сути дела, на отмену новой экономической политики, установленной партией под руководством Ленина…» ЦК и ЦКК «отвергают вздорные, рассчитанные на создание дополнительных трудностей в развитии народного хозяйства, демагогические предложения оппозиции о насильственном изъятии натуральных хлебных излишков».

Решительно отвергнуты предложения оппозиции были и на XV съезде ВКП(б), состоявшемся в декабре 1927 года. Так, например, Молотов говорил в докладе:

«Тот, кто теперь предлагает нам эту политику… принудительного изъятия 150–200 млн. пудов хлеба…, — тот враг рабочих и крестьян (В этом месте доклада, согласно стенограмме, Сталин воскликнул: «Правильно!»), враг союза рабочих и крестьян; тот ведет линию на разрушение Советского государства».

Однако всего через несколько дней после съезда, исключившего лидеров «левой» оппозиции из партии, Сталин сделал крутой поворот «влево» и стал проводить в жизнь те самые предложения о принудительном изъятии хлеба у зажиточных слоев деревни, которые только что были отвергнуты как авантюристические. Уже в конце декабря он направил на места директиву о применении чрезвычайных мер в отношении кулачества. Местные работники, которые только что ознакомились с решениями съезда и текстами выступлений Сталина, Молотова, Микояна, не торопились выполнять ее, и 6 января Сталин разослал новую директиву, крайне резкую и по тону, и по требованиям, с угрозами в адрес местных партийных организаций. По всей стране прокатилась волна конфискаций и насилия в отношении богатых крестьян.

Сегодня можно с уверенностью сказать, что решение применить зимой и весной 1927/28 года чрезвычайные меры в деревне было крайне поспешным и ошибочным. Экономическая политика 1925–1927 годов оставляла мало места для политических и хозяйственных маневров, однако все же для преодоления трудностей оставались возможности на путях нэпа, а не на путях «военного коммунизма». Но в «большой» политике свои законы и своя логика, и если сойти здесь с одной дороги, то чаще всего невозможно вступить на нее снова. Так было и с применением чрезвычайных мер против кулачества.

Несомненно, Сталин поначалу не собирался сделать чрезвычайные меры основой политики в деревне на длительное время. Своими директивами он, по-видимому, хотел лишь попугать кулачество, чтобы оно стало более уступчивым. Об этом можно судить хотя бы по тому, что летом 1928 года на места идут уже совсем иные директивы: не применять более чрезвычайные меры, повысить на 15–20 процентов закупочные цены, увеличить поставки товаров в деревню, немедленно прекратить практику обхода дворов, незаконных обысков и всякого рода нарушений революционной законности, открыть закрытые только что местные базары.

«Честное и систематическое проведение этих мероприятий в условиях нынешнего благоприятного урожая должно создать обстановку, исключающую необходимость применения каких бы то ни было чрезвычайных мер в предстоящую хлебозаготовительную кампанию», — говорил Сталин в июле 1928 года. Однако осуществить этот новый поворот он не сумел, ибо применение чрезвычайных мер зимой 1927/28 года было фактическим объявлением войны богатому крестьянину и окончанием нэпа в деревне. А покончить с войной односторонним прекращением огня трудно. Уже весной 1928 года сотни тысяч зажиточных крестьян в ответ на чрезвычайные меры стали сокращать посевные площади. Многие кулаки «самоликвидировались» — продавали машины, которые у них были, а деньги и ценности прятали. У середняков не было стимула расширять производство, так как они боялись попасть в разряд кулаков, которым партия открыто грозила ликвидацией. Так что осенью 1928 года, несмотря на уступки, заготовка хлеба вновь оказалась под угрозой. Сократились и поставки государству ряда технических культур, и это привело к дезорганизации в текстильной промышленности, нарушило сырьевой баланс страны и уменьшило возможности экспорта, стало быть, и получения валюты. Забыв о своих июльских обещаниях, Сталин направляет в конце 1928 года директивы о применении еще более жестких, чем ранее, административных мер против зажиточных крестьян.

Повторное применение чрезвычайных мер дало возможность за несколько месяцев увеличить поступление зерна. Однако в феврале и марте 1929 года заготовки шли плохо, а в целом к апрелю было заготовлено меньше хлеба, чем в эти же месяцы 1928 года. Перебои с продажей печеного хлеба были повсюду, даже в Москве. Возросла спекуляция хлебом. К тому же новый нажим на зажиточных крестьян вызвал новое сокращение посевных площадей в этом секторе и новую волну «самоликвидации» кулачества. Были, правда, приняты меры, направленные на расширение посевов в бедняцких и середняцких хозяйствах, но это ненамного увеличило товарное производство зерна. Урожай был хорошим и в 1929 году. Тем не менее пришлось ввести нормированную продажу хлеба и многих других продуктов в городах и рабочих поселках.

Таким образом, к середине 1929 года сложилось опасное положение. Фактическая война с зажиточной частью деревни грозила дезорганизацией всего народного хозяйства и даже голодом. При этом политика Сталина оставляла еще меньше, чем ранее, простора для политических и экономических маневров. Оставались три возможных решения. Можно было признать свои ошибки и пойти на уступки кулачеству и зажиточному середняку. Но теперь уступки требовались весьма значительные, ибо зажиточная часть деревни перестала верить в нэп. Этот путь был, однако, неприемлем для Сталина, да и для большинства ЦК, Можно было пойти на значительные закупки за рубежом. Но это означало сокращение планов индустриального строительства и пересмотр заданий первой пятилетки. Этот путь был также отвергнут. Можно было, наконец, пойти на форсирование производственной кооперации в деревне для создания значительного колхозного сектора и ликвидации монополии зажиточных крестьян на товарный хлеб. Мы знаем, что был выбран именно этот, также очень нелегкий путь.

3

В 20-е годы кооперация развивалась очень медленно. Основной упор делался на поощрение снабженческо-сбытовой кооперации. Даже к середине 1928 года в колхозах состояло менее 2 процентов всех крестьянских дворов, на которые приходилось не более 2,5 процента всех посевных площадей и 2,1 процента посевов зерновых.

XV съезд ВКП(б) постановил ускорить производственную кооперацию. В резолюции съезда говорилось: «задача объединения и преобразования мелких индивидуальных крестьянских хозяйств в крупные коллективы должна быть поставлена в качестве основной задачи партии в деревне».

Однако все делегаты съезда, говорившие о работе в деревне, отмечали, что в деле коллективизации необходимы осторожность и постепенность. Так, например, Молотов в своем докладе сказал:

«Требуется немало лет для того, чтобы перейти от индивидуального к общественному (коллективному) хозяйству… Надо понять, что 7-летний опыт нэпа достаточно научил нас тому, о чем говорил Ленин еще в 1919 году: никакой торопливости, никакой скоропалительности со стороны партии и Советской власти в отношении среднего крестьянства… При проведении новых задач в деревне нам очень пригодится то, чему мы так много учились за первые 7 лет нэпа, а именно: важные в социалистическом строительстве в деревне навыки осмотрительности, осторожности, неторопливости, постепенности и т. п.».

Многие делегаты говорили о недостатке у государства материальных средств для поддержки колхозов, о нехватке сельскохозяйственной техники, о слабости сельских партийных организаций. Учитывая все это, съезд указал, что развитие колхозов должно сочетаться с всемерной помощью индивидуальному бедняцкому и середняцкому хозяйству, так как «индивидуальное собственническое хозяйство… еще значительное время будет базой всего сельского хозяйства». То же самое в 1928 году неоднократно говорил и сам Сталин.

По плану первой пятилетки (оптимальный вариант), принятому на XVI Всесоюзной партконференции, предполагалось за пять лет коллективизировать 20 процентов крестьянских хозяйств, располагающих 17,5 процента всех посевных площадей и способных давать до 43 процентов товарной продукции зерновых. При этом на первый год пятилетки (июль 1928 — июль 1929-го) планы коллективизации были весьма скромными, уровень коллективизации в стране предполагалось поднять лишь до 2,2 процента.

Острота положения и проблем, возникших в деревне к началу 1929 года, потребовала пересмотра этих планов. Известные успехи в колхозном строительстве наметились уже к середине 1929 года: в начале июня в колхозы объединилось более миллиона крестьянских хозяйств (при плане — 560 тысяч). Успехи, правда, очень скромные, так как всего в стране было около 25 миллионов крестьянских хозяйств. В 1929 году менее 10 процентов посевной площади было обработано с помощью тракторов; комбайны исчислялись несколькими сотнями; не существовало еще ни коллективных скотных дворов, ни силосных башен.

Сталин не сумел правильно оценить положение в деревне. Желая получить компенсацию за прежние неудачи и удивить мир великими успехами, он вновь резко и круто повернул громоздкий корабль нашего хозяйства, не потрудившись разведать перед тем всякого рода подводные рифы и мели. Не считаясь с объективными возможностями, Сталин при поддержке Молотова, Кагановича и некоторых других членов Политбюро взял курс на чрезмерно высокие темпы коллективизации, всячески подгоняя при этом обкомы и райкомы. К началу ноября 1929 года было создано уже около 70 тысяч колхозов (преимущественно небольших), которые объединяли около 2 миллионов крестьянских хозяйств — 7,6 процента всего их числа. В подавляющем большинстве это были бедняцкие хозяйства, только в отдельных районах в колхозы вступала и часть середняков. Однако Сталин поспешно обобщил эти факты и объявил о начале коренного перелома в колхозном движении. Его статья об итогах года называлась «Год великого перелома». Более того, осенью 1929 года Сталин выдвинул лозунг сплошной коллективизации, явно тогда преждевременный. Основная масса середняков продолжала колебаться, сохранившиеся кулаки не были нейтрализованы, зажиточные середняки высказывались против колхозов. В такой обстановке лозунг сплошной коллективизации неизбежно вел к извращениям в колхозном строительстве, к административному нажиму, к насилию над середняком. Именно так и произошло в конце 1929-го и начале 1930 года.

В конце 1929 года была создана специальная комиссия ЦК ВКП(б) для подготовки решения о колхозном строительстве. Многие члены ЦК возражали против ненужной гонки, для которой не было ни объективных, ни субъективных предпосылок. Разработанный этой комиссией проект Сталин подверг резкой критике. Замечания и поправки ориентировали на ускорение колхозного движения. Сталин потребовал исключить из проекта указания по таким вопросам, как степень обобществления крестьянского скота и инвентаря, порядок образования неделимых фондов и оборотных средств в колхозах. В окончательном варианте постановления были значительно сокращены сроки коллективизации для Северного Кавказа и Средней Волги, исключены установки о порядке обобществления средств производства, скота, о сохранении у крестьян мелкого скота, инвентаря, птицы. Были исключены также положения о методах ликвидации кулачества и об использовании кулаков в колхозах, если они будут подчиняться и добровольно выполнять все обязанности членов колхозов. Постановление ориентировало закончить коллективизацию в основных зерновых районах к осени 1930 года или к весне 1931 года, а в остальных районах — к осени 1931-го или к весне 1932 года.

Постановление ЦК «О темпах коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству» было принято 5 января 1930 года. Сразу же после его опубликования многие областные и республиканские партийные организации решили перевыполнить намеченные планы и завершить коллективизацию не осенью, а весной 1930 года. Газеты в январе и феврале были полны сообщений на этот счет. Но к такой скоротечной кампании не были подготовлены ни местные партийные и советские органы, ни сами крестьяне. Для выполнения идущих сверху письменных, а чаще устных директив партийные и советские органы на местах были вынуждены прибегнуть к давлению не только на крестьян, но и на низовых партийных и советских работников. Повсюду возросла роль ГПУ, Фактически в сельских местностях вводился режим чрезвычайного положения.

О добровольности и постепенности при переходе от частной собственности на землю к собственности коллективной говорил еще Маркс. Эти мысли много раз высказывал и В. И. Ленин, и они были закреплены специальными решениями съездов партии. Да и сам Сталин произнес по этому поводу немало правильных слов. Однако под нажимом Сталина и его ближайшего окружения принцип добровольности в колхозно-кооперативном строительстве был почти повсеместно нарушен. Разъяснительная работа подменялась грубым администрированием и насилием по отношению к середнякам и части бедняков, не торопившимся вступать в колхозы. Их заставляли это делать под угрозой «раскулачивания». Во многих областях был выдвинут лозунг «Кто не идет в колхозы, тот враг Советской власти». Прибегали и к разного рода нереальным обещаниям: тракторов, другой техники, больших кредитов. «Все дадут — идите в колхозы». Нередко создавались не колхозы, а коммуны, в которых принудительно обобществлялись мелкий скот, домашняя птица, приусадебные участки. Одновременно с обещаниями в некоторых областях старались «выжать» у единоличников как можно больше. Перед вступлением в колхоз их заставляли расплатиться по всем долгам — кредиту, семейной ссуде, паевым взносам.

В деревне энтузиазм немногих сочетался с недовольством большинства, особенно середняков. Перед вступлением в колхоз крестьяне забивали коров, овец, свиней, даже домашнюю птицу. Только за два месяца — февраль и март 19301 года — были забиты 14 миллионов голов крупного рогатого скота, треть всех свиней и четверть овец и коз. Хотя проценты коллективизации быстро росли, росло и политическое напряжение в деревне. Кое-где состоялись антиколхозные выступления крестьянства.

Обстановка начала разряжаться лишь в марте 1930 года после публикации статьи «Головокружение от успехов», которую Сталин написал по требованию ЦК ВКП(б). В статье критиковались многие «перегибы» в колхозном строительстве. Ответственность за это Сталин возложил на местные органы, обвинив их в «головотяпстве». Обвинение вызвало замешательство местных властей, которые действовали главным образом по директивам центра и областного руководства, Сводки о коллективизации каждые 7-10 дней рассылались всем членам Политбюро. Именно Сталин настаивал на высокой степени обобществления в колхозах, включая мелкий инвентарь, мелкий скот, молочных коров. Да и вся печать была полна сообщений об успешном и быстром ходе коллективизации.

Вскоре после опубликования статьи Сталина ЦК ВКП(б) принял постановление «О борьбе с искривлениями партлинии в колхозном движении». Было предложено осудить практику принудительных методов коллективизации, крестьянам разрешалось при желании выйти из колхозов. Сразу начался массовый отлив из колхозов. Еще недавно в них было более 10 миллионов хозяйств, а уже к 1 июля 1930 года осталось около 6 миллионов. В некоторых области и районах распались почти все колхозы. К осени, однако, нажим на крестьян возобновился. Тем, кто ушел из колхоза, просто не возвращали скот и землю, Так что цифры в сводках о коллективизации снова стали увеличиваться.

Предполагалось, что создание колхозов сразу же приведет к увеличении валовой продукции сельского хозяйства. Директивы первой пятилетки предусматривали ее рост с 16,6 миллиарда рублей в 1927–1928 годах до 25,8 миллиарда рублей в 1932–1933 годах, то есть на 52 процента. В действительности производство продукции сельского хозяйства на протяжении всей первой пятилетки уменьшалось. Если принять за 100 процентов производство сельскохозяйственной продукции в 1928 году, то в 1929 году оно составило 98 процентов, в 1930 году — 94,4, в 1931 году — 92, в 1932 году — 86, а в 1933 году — 81,5. Особенно уменьшилось производство животноводческой продукции — до 65 процентов от уровня 1913 года. Поголовье крупного рогатого скота сократилось в 1928–1933 годах с 60,1 до 33,5 миллиона голов. Более чем вдвое уменьшилось поголовье лошадей, а также овец, коз и свиней. Резко уменьшились в этой связи ресурсы органических удобрений. В целом валовая продукция сельского хозяйства составила в 1933 году только 13,1 миллиарда рублей. Тяжелые последствия коллективизации в ее сталинском варианте ощущались не только во второй, но и в третьей пятилетке. Так, например, среднегодовое производство зерна во второй половине 30-х годов было меньше, чем в 1913 году (в границах до 17 сентября 1939 года). Не достигло уровня 1913 года и производство мяса. Численность же населения возросла.

4

Коллективизация обострила отношения между Советской властью и кулачеством. Еще до революции оно было большой силой в деревне, а в первые месяцы после Октябрьской революции даже укрепило свои позиции за счет раздела помещичьих земель. Составляли тогда кулаки до 20 процентов всех крестьян и владели 40 процентами пахотных земель1.

Первое столкновение между Советской властью и кулачеством произошло весной и летом 1918 года, когда началось принудительное изъятие излишков сельскохозяйственных продуктов (продразверстка) и власть в деревне была передана комитетам бедноты (комбедам). Ленин требовал в тот период решительно бороться с кулачеством. Важно отметить, однако, что, даже призывая в 1918 году и позже к беспощадному подавлению кулацких восстаний, Ленин никогда не говорил о полной экспроприации всего кулачества, а тем более о физическом уничтожении или выселении всех кулаков и их семей. Так, 12 марта 1919 года Ленин говорил:

«…Мы за насилие против кулака, но не за полную его экспроприацию, потому что он ведет хозяйство на земле и часть накоплена им своим трудом. Вот это различие надо твердо усвоить. У помещика и капиталиста — полная экспроприация; у кулаков же отнять собственность всю нельзя, такого постановления не было…» 2.

За годы гражданской войны большая часть дореволюционного кулачества была разгромлена и политически, и экономически. В руки бедняков и середняков перешло от кулачества почти 50 миллионов гектаров пахотной земли; 4/5 кулацких хозяйств или перестали существовать, или превратились в обычные середняцкие. Исчезновение не только помещичьих, но и кулацких хозяйств серьезно ослабляло производительные силы деревни и ухудшало ее возможности снабжать города продуктами питания. В условиях нэпа стал снова появляться слой зажиточных крестьян, но он только на 1/5 состоял из кулаков «дореволюционного происхождения». В большинстве своем новый слой зажиточных крестьян, даже и применявших разрешенный законом наем батраков, составляли бывшие середняки или даже бедняки, многие из которых служили два-три года в Красной Армии, а теперь, вернувшись в деревню и поверив в новую экономическую политику, энергично взялись за хозяйство. Вопрос о ликвидации этих новых «кулаков» выдвигался в 1926–1927 годах только наиболее крайними деятелями «левой» оппозиции. Однако он продолжал обсуждаться в партийной печати и в 1928–1929 годах. При этом никто не говорил о насильственной экспроприации и выселении кулачества. Речь шла лишь о том, на каких условиях можно допускать кулака в колхоз и следует ли это делать вообще. Мнения разделились, и на местах поступали по-разному. В Сибири и на Северном Кавказе было решено не принимать кулаков в колхозы. Средневолжский крайком ВКП(б) с некоторыми оговорками высказался за допущение кулака в колхозы. Сравнительно умеренную позицию занимали и такие члены Политбюро, как Ворошилов и Калинин, отнюдь не принадлежавшие к «правому» уклону.

В декабре 1929 года при Политбюро ЦК ВКП(б) была создана специальная комиссия по коллективизации, а также особая подкомиссия о кулак е. Но Сталин не стал дожидаться ее рекомендаций. В конце декабря 1929 года в речи на конференции аграрников-марксистов он выдвинул лозунг ликвидации кулачества как класса и заявил, что раскулачивание должно стать составной частью образования колхозов при проведении сплошной коллективизации.

После речи Сталина почти повсеместно начала разворачиваться кампания раскулачивания. Все последующие решения и телеграммы Политбюро были лишь попыткой внести некоторый «порядок» в эту жестокую акцию.

В своих первых рекомендациях комиссия Политбюро предложила делить кулацкие хозяйства на три группы, при этом большую часть хозяйств отнесла в третьей группе, представителей которой считала возможным принимать в колхозы, но с лишением на три — пять лет избирательных прав.

Сталин решительно возражал против этих рекомендаций, особенно против приема кулаков любой группы в колхозы. Под его давлением в инструкции ЦИК и СНК СССР от 4 февраля 1930 года разделение кулаков по группам излагалось уже в иной редакции.

К первой категории относили контрреволюционный кулацкий актив организаторов террора и восстаний. Их было предложено немедленно изолировать, не останавливаясь и перед применением высшей меры — расстрела, а всех членов их семей выселять в отдаленные районы. Считалось, что в эту категорию может быть зачислено около 60 тысяч хозяйств.

К второй категории относили остальную часть актива наиболее богатых кулаков. Их вместе с семьями предлагалось выселять в отдаленные районы страны или в отдаленные места в пределах данного края. Указывалось, что таких хозяйств около 150 тысяч.

К третьей категории относили владельцев менее мощных хозяйств. Этих было предложено оставлять в тех районах, где они жили, но переселять за пределы коллективизированных селений, отведя им новые участки земли вне колхозных полей. На эти хозяйства, согласно инструкции, предполагалось возложить определенные задания и обязательства. Считалось, что в этой, третьей категорий будет большинство кулацких хозяйств — около 800 тысяч.

Ни о каких «подкулачниках» или зажиточных середняках в инструкциях в постановлениях тогда речи не было.

К сожалению, даже эти весьма суровые рекомендации не выполняли в большинстве областей. Уже в 1930 году было арестовано, расстреляно или выселено в северные районы страны гораздо больше кулаков, чем «планировалось». В 1931 году репрессии проводили еще более широко. Общие масштабы этой жестокой акции установить трудно. Еще на январском Пленуме ЦК ВКП(б) 1933 году было доложено, что с начала 1930 и до конца 1932 года выселено отдаленные районы страны 240 757 кулацких семей. Данные явно заниженные, В более поздних исследованиях можно найти иные цифры. Сообщается, что ликвидация кулачества проводилась в два этапа. На первом этапе — до октября 1930 года — в северные районы страны выселили 115 231 семейство. В феврале 1931 года было принято решение о втором этапе выселения кулачества. В течение года выселили еще 265 795 кулацких семей. Таким образом, общее число выселенных достигло 381 тысячи семей. Это официальные данные. Они не были доложены в 1933 году Пленуму ЦК, но основаны на сообщениях органов ГПУ, проводивших выселение, и на материалах проверки членами Президиума ЦКК ВКП(б) осенью 1931 года. Однако и эти данные не могут считаться исчерпывающими и точными. Они не включают тех, кто был расселен в районах сплошной коллективизации, а также сотни тысяч середняков и бедняков, выселенных как «подкулачники». Кроме того, массовые выселения крестьянских и казачьих семей в северные районы проводились и в 1932 году, то есть после проверки Президиумом ЦКК. По всей вероятности, общее число «раскулаченных» — около 1 миллиона семей, не менее половины которых было выселено в северные и восточные районы страны.

Массовое выселение объясняли обычно обострением классовой борьбы в деревне, причем всю вину за него большинство исследователей возлагало только на самих кулаков. Классовая борьба в деревне действительно стала обостряться уже в 1928 году, но это было связано с применением чрезвычайных мер и с массовым нарушением местными властями законности. Обострялась классовая борьба и в результате тех перегибов и извращений в колхозном строительстве, которые были допущены в 1929–1930 годах и порождали недовольство также и основной массы середняков. Таким образом, кулацкая часть деревни не была изолирована и нейтрализована, и это облегчало и поощряло ее сопротивление. Да и само по себе выселение кулаков было актом гражданской войны, который, естественно, вызывал у части богатого крестьянства активное сопротивление. Терpop был обрушен не только на «контрреволюционный кулацкий актив», но и на значительные массы зажиточных середняков, которые лишь эпизодически применяли наемный труд или не применяли его вовсе. К тому же непроизводственное личное имущество богатых семей распределялось среди бедноты и это способствовало зачислению зажиточных середняков в списки на «раскулачивание».

Во многих областях и районах удары властей обрушились и на «маломощных» середняков, бедняков и даже батраков, которые отказывались по разным причинам вступать в колхозы, — их для удобства репрессий зачисляли в «подкулачники».

Жестокая директива о выселении всей семьи экспроприированного кулака была связана в первую очередь с тем, что государство в 1930–1931 годах не располагало материальными и финансовыми ресурсами для помощи создаваемым колхозам. Поэтому и решено было передавать колхозам практически все имущество кулацких хозяйств. Уже к маю 1930 года у половины колхозов кулацкое имущество составляло 34 процента неделимых фондов. Таким образом, форсирование коллективизации толкало к максимально жестоким методам раскулачивания. В холодных, нетопленных вагонах сотни тысяч мужчин, женщин, стариков и детей отправляли на Восток, в отдаленные районы Урала, Казахстана, Сибири, Тысячи их гибли в пути от голода, холода, болезней. Старый член партии З. М. Ландау встретил в 1930 году в Сибири один из таких этапов. Зимой, в сильный мороз, большую группу кулаков с семьями везли на подводах 300 километров в глубь области. Дети кричали и плакали от голода. Один из мужиков не выдержал крика младенца, сосущего пустую грудь матери. Выхватил ребенка из рук жены и разбил ему голову о дерево.

Во многих случаях арестовывали и ссылали в лагеря, сажали в тюрьмы или расстреливали самого кулака. Семью и хозяйство не трогали, только описывали имущество. Так что родственники считались как бы принявшими хозяйство на сохранение. Выселяли же семьи через несколько месяцев.

Немало бывших кулаков и членов их семей погибло в первые годы жизни в малонаселенных районах Урала, Сибири, Казахстана и Северо-Востока Европейской части СССР, где были созданы тысячи «кулацких» спецпоселений. Положение ссыльных изменилось только в 1942 году, когда молодежь из спецпоселений стали призывать в армию. К концу войны комендатуры здесь ликвидировали и жители бывших спецпоселений получили относительную свободу передвижения.

5

Падение сельскохозяйственного производства в годы первой пятилетки привело к ухудшению продовольственного снабжения быстро увеличивающегося числа городских жителей. Сталин с его склонностью к администрированию и злоупотреблению властью не нашел иного выхода, как вновь встать на путь насильственного изъятия из деревни всех излишков (и не только излишков) сельскохозяйственных продуктов. Несмотря на уменьшение валовой продукции сельского хозяйства, государственные заготовки непрерывно возрастали, достигнув к 1934 году 40 процентов собранного зерна. При этом заготовительные цены были очень низкими, в несколько раз ниже себестоимости заготовляемых продуктов, и это вызывало недовольство колхозников.

По существу, государственные заготовки принимали характер принудительной продразверстки. Это привело к падению трудовой дисциплины в только что созданных колхозах и к массовому расхищению хлеба. Во многих областях страны усиливались антиколхозные и антисоветские настроения. Под их влиянием в таких относительно богатых хлебом районах, как Южная Украина, Северный Кавказ, Донская область, начались своеобразные «хлебные забастовки»: не только единоличники, но и колхозы сокращали посевы, отказывались сдавать хлеб государству, закапывали его в землю. Вместо того, чтобы исправить допущенные ошибки или повысить закупочные цены, Сталин вновь встал на путь насилия. Были приняты драконовские меры против хищений в колхозах. Крестьяне, уличенные в краже ими же выращенного зерна, приговаривались к длительным срокам заключения или даже к расстрелу. В отдельных районах возобновился массовый террор. Был прекращен подвоз товаров в районы, которые не выполнили плана хлебозаготовок, там закрывались и государственные, и кооперативные магазины.

В отдельных случаях применялась даже такая жестокая мера, как выселение в отдаленные районы целых станиц и деревень. Так, например, осенью 1932 года в связи с трудностями при проведении заготовок на Северный Кавказ была направлена комиссия ЦК ВКП(б) во главе с Л. М. Кагановичем, которому были предоставлены фактически неограниченные права. При участии Кагановича бюро Северо-Кавказского крайкома партии приняло решение: «Ввиду особо позорного провала хлебозаготовок и озимого сева на Кубани поставить перед партийными организациями в районах Кубани боевую задачу — сломить саботаж хлебозаготовок и сева, организованный кулацкими контрреволюционными элементами, уничтожить сопротивление части сельских коммунистов, ставших фактически проводниками саботажа, и ликвидировать несовместимые со званием члена партии пассивность и примиренчество с саботажниками».

На основании этого решения были выселены в северные районы шестнадцать станиц Северного Кавказа, в том числе Полтавская, Медведовская, Урупская, Багаевская. Выселяли всех поголовно, включая бедноту и середняков, единоличников и колхозников. На «освободившиеся» места переселяли крестьян из нечерноземных районов. Массовые репрессии против крестьян прошли под руководством В. М. Молотова и Кагановича на Украине, а также в Белоруссии. Показательно письмо М. А. Шолохова о возмутительных действиях хлебозаготовителей в Вешенском и других районах Дона. 16 апреля 1933 года он писал Сталину, что в связи с хлебозаготовками к колхозникам применяли омерзительные методы пыток, избиений и надругательств. «Примеры эти можно бесконечно умножить. Это не отдельные случаи загибов, это узаконенный в районном масштабе «метод» проведения хлебозаготовок. Об этих фактах я либо слышал от коммунистов, либо от самих колхозников, которые испытали все эти «методы» на себе и после приходили ко мне с просьбами «прописать про это в газету».

Сталин оставался глух ко всем такого рода сигналам.

6

Первая пятилетка завершилась в деревне не только массовой коллективизацией, но и страшным голодом, унесшим миллионы жизней. Все более острая нехватка продовольствия начала ощущаться уже в 1930–1931 годах, так как валовая продукция сельского хозяйства уменьшалась, а государственные заготовки возрастали. Поздней осенью 1932 года обширные районы страны, особенно Южную Украину, Среднее Поволжье, Северный Кавказ и Казахстан охватил жестокий голод. По своим масштабам он значительно превосходил голод в Поволжье и других районах 1921 года. Тогда, в 1921 году, о голоде писали все газеты, был организован сбор средств по всей стране, созданы специальные организации для помощи голодающим губерниям, налажена международная помощь. Иначе было в 1932–1933 годах. На все сообщения о голоде наложили запрет. Ни в Советском Союзе, ни за границей не проводилось никаких кампаний помощи голодающим. Напротив, сам факт массового голода официально отрицался. Сотни тысяч и даже миллионы голодающих пытались бежать в города и более благополучные области, но мало кому это удавалось, так как воинские заставы на дорогах и железнодорожных станциях не выпускали крестьян из охваченных голодом районов. Но и те, кто добирался до города, не могли получить здесь помощи: без продовольственных карточек им не продавали хлеб в магазинах. В Киеве, да и во многих других южных городах каждое утро подбирали трупы крестьян, складывали на телеги и увозили за город хоронить в безымянных могилах.

Не говорилось о голоде и на Первом всесоюзном съезде колхозников-ударников в феврале 1933 года, то есть в самый разгар этого страшного бедствия. Именно тогда Сталин выдвинул лозунг: «Сделать всех колхозников зажиточными». Даже на заседаниях Политбюро он отказывался обсуждать вопрос о голоде. Так, например, когда один из секретарей ЦК КП(б) Украины Р. Терехов, докладывая о тяжелом положении в селах Харьковской области в связи с недородом, просил выделить для нее хлеб, Сталин резко оборвал его: «Нам говорили, что вы, товарищ Терехов, хороший оратор, оказывается, вы хороший рассказчик — сочинили такую сказку о голоде, думали нас запугать, но не выйдет! Не лучше ли вам оставить посты секретаря Обкома и ЦК КПУ и пойти в Союз писателей: будете сказки писать, а дураки будут читать…»

Нелишне отметить, что в художественной литературе 30-х годов нельзя было найти «сказок» о голоде 1932–1933 годов. Всякое упоминание об этом было запрещено, а за слова «голод на юге» многих людей арестовывали как за «контрреволюционную агитацию». Только после XXII съезда стала возможной публикация произведений на эту ранее запретную тему.

«Вслед за кулаком, — писал, к примеру, о страшной зиме 1932–1933 года Михаил Алексеев, — из села, только уже добровольно, двинулся середняк. По чьему-то распоряжению был вывезен весь хлеб и весь фураж. Начался массовый падеж лошадей, а в тридцать третьем — страшный голод: люди умирали семьями, рушились дома, редели улицы, все больше и больше окон слепло — уезжающие в город наглухо забивали их досками и горбылями… Чернее горна стало лицо Акимушки. Белым накалом светились на нем глаза, в которые так часто заглядывали односельчане и как бы спрашивали; «Что же это? Как же это, Акимушка? Ведь мы за тобой пошли? Ведь ты человек партейный!» Он отвечал как мог. Говорил, что там, наверху, разберутся. Сталин пришлет в Выселки своего человека, тот посмотрит, накажет виновных — и все будет хорошо».

Только сейчас, более чем через полвека, мы узнаем подробности этой страшной страницы нашей нелегкой истории.

«В 1932 году мне было 19 лет… — пишет в журнал «Огонек» И. М. Хмильковский. — Я бывал на полях Кировоградской и Киевской областей, где созревал высокий урожай, и смею утверждать, что в 1932 году на Украине никакой сильной засухи не было. Однако из-за грубых нарушений ленинских принципов коллективизации и в силу других причин крестьяне уклонялись от вступления в колхоз. Земля же их тем не менее была обобществлена и оказалась необработанной. Глубоко уверен, что Сталин костлявой рукой голода пытался заставить мужика идти в колхоз и работать за почти не оплачиваемые трудодни.

Заранее спланированный голод и искусственное манипулирование переписями 30-х годов, чтобы скрыть количество умерших и зачислить мертвые души в качестве живых, — вот одно из трагических последствий сталинизма…

Хлеб изымался до последнего килограмма. Причем эта дикость прикрывалась лозунгом, рожденным в совершенно иных исторических условиях: «Борьба за хлеб — борьба за социализм». Миллионы обездоленных и голодных молча умирали. Если же кто-то выражал возмущение, на него немедленно сыпались репрессии!».

Несмотря на страшный голод, Сталин настаивал на продолжении экспорта хлеба в страны Европы. Если из урожая 1928 года было вывезено за границу менее 1 миллиона центнеров зерна, то в 1929 году — 13 миллионов центнеров, в 1930 году — 48,3 миллиона, в 1931 году — 51,8 миллиона, в 1932 году — 18,1 миллиона центнеров. Даже в самом голодном 1933 году в Западную Европу было вывезено около 10 миллионов центнеров зерна. При этом советский хлеб продавался в условиях экономического кризиса в странах Европы фактически за бесценок. А между тем и половины вывезениого в 1932–1933 годах за границу зерна хватило бы, чтобы уберечь все южные районы от голода.

А в Западной Европе со спокойной совестью ели советский хлеб, отнятый у голодающих и умирающих от голода крестьян. Все слухи о голоде в России решительно опровергались. Даже Бернард Шоу, который как раз в начале 30-х годов совершил ознакомительную поездку по СССР, писал, что слухи о голоде в России являются выдумкой, и он убедился, что Россия никогда раньше не снабжалась так хорошо продовольствием, как в то время, когда он там побывал.

До сих пор никто не знает, сколько людей умерло от голода в 1932–1933 годах. Многие исследователи сходятся на 5 миллионах. Другие называют 8 миллионов, и они, вероятно, ближе к истине. Погибло больше, чем в 1921 году и чем в Китае во время страшного голода 1877–1878 годов. Об этом свидетельствуют косвенные данные. В книге А. Гозулова и М. Григорянца «Народонаселение СССР», опубликованной в 1969 году, приводятся такие сведения. Украинцев по переписи 1926 года было 31,2 миллиона, а по переписи 1939 года- 28,1 миллиона. Прямое уменьшение за тринадцать лет — 3,1 миллиона человек. С 1926 по 1939 год численность казахов уменьшилась на 860 тысяч. Всему этому могло быть только одно объяснение — голод начала 30-х годов.

Справочники ЦСУ в течение шести лет (1933–1938) повторяли одни и те же данные о численности населения СССР, — данные на 1 января 1933 года: 165,7 миллиона человек. Выступая в декабре 1935 года на совещании передовых комбайнеров, Сталин заметил:

«У нас теперь все говорят, что материальное положение трудящихся значительно улучшилось, что жить стало лучше, веселее. Это, конечно, верно. Но это ведет к тому, что население стало размножаться гораздо быстрее, чем в старое время. Смертности стало меньше, рождаемости больше, и чистого прироста получается гораздо больше. Это, конечно, хорошо, и мы это приветствуем. Сейчас у нас каждый год чистого прироста населения получается около трех миллионов душ; Это значит, что каждый год мы получаем прирост населения на целую Финляндию».

И с выводом об увеличении прироста населения, и с утверждением, что жить стало веселее, Сталин поторопился. По переписи населения в 1939 году в стране было 170,4 миллиона человек. Чистый прирост, таким образом, менее 1 миллиона в год. Ну а что касается более «веселой» жизни, то об этом речь ниже.

Введенная в 1932–1933 годах паспортная система послужила не только прикреплению крестьян к колхозам. Далеко не все жители Москвы, Ленинграда, Киева и некоторых других крупных городов получили паспорта. Тысячи бывших капиталистов, дворян и других «лишенцев» (то есть людей, лишенных избирательных прав) вынуждены были уехать в провинциальные городки, где становились обычно мелкими служащими в местных учреждениях.

7

Об ошибках и злоупотреблениях властью при проведении коллективизации написано немало. Меньше известно об ошибках и злоупотреблении властью при проведении индустриализации.

В годы первой пятилетки страна добилась больших успехов. Только с 1928 по 1933 год были построены 1500 крупных предприятий и заложены основы таких отраслей промышленности, каких не знала царская Россия: станкостроения, автомобилестроения, тракторостроения, химической и авиационной промышленности. Налажено производство мощных турбин и генераторов, качественных сталей, ферросплавов, синтетического каучука, азота, искусственного волокна и др. Введены в строй тысячи километров новых железных дорог и каналов. На бывших национальных окраинах России — в Средней Азии и Закавказье, Казахстане, Татарии, Бурят-Монголии созданы крупные очаги промышленности. Возрос промышленный потенциал Урала, Сибири и Дальнего Востока, где начала возникать вторая топливно-металлургическая база промышленности. Создана оборонная промышленность. По всей стране возникли сотни новых городов и рабочих поселков. В громадную работу, связанную с созданием современной промышленности, вложил немалые усилия и Сталин. Однако и здесь он поступал нередко не как мудрый государственный деятель, а как прожектер и волюнтарист, создавая для страны и партии дополнительные трудности.

Так, например, пятилетний план 1928/29-1932/33 годов был составлен в двух вариантах — «отправном» и «оптимальном», причем отправной план примерно на 20 процентов уступал оптимальному. Уже в первые два года пятилетки стало ясно, что для выполнения оптимального плана нет условий. Западные кредиты были слишком малы. Экспортные ресурсы СССР недостаточны. Из-за мирового экономического кризиса цены на сырье на западных рынках резко упали. Каждую машину приходилось оплачивать в 2–2,5 раза большим количеством сырья и материалов, чем предполагалось. К тому же уменьшилось валовое производство сельского хозяйства. Если раньше считалось, что производство сельскохозяйственной продукции станет расти и накопления из этой отрасли можно будет широко использовать при создании промышленности, то теперь приходилось пересматривать расчеты. Голодающая деревня к концу первой пятилетки мало чем могла помочь развитию промышленности.

Поэтому, несмотря на огромные усилия, старт первой пятилетки был не слишком успешным. В 1929 году, например, производство чугуна и стали увеличилось только на 600–800 тысяч тонн, тракторов выпустили лишь 3,3 тысячи. Медленнее, чем планировалось, возрастало производство продукции легкой и пищевой промышленности. Плохо работал железнодорожный транспорт. Возникла необходимость снизить многие задания и контрольные цифры пятилетнего плана, ориентируясь на его отправной вариант. Однако Сталин настоял, напротив, на значительном увеличении многих заданий.

«Работа ЦК… — говорил он на XVI съезде ВКП(б) в июне 1930 года, — шла, главным образом, по линии исправления и уточнения пятилетнего плана в смысле увеличения темпов и сокращения сроков…

По черной металлургии: пятилетний план предусматривает доведение производства чугуна в последний год пятилетки до 10 миллионов тонн; решение же ЦК находит эту норму недостаточной и считает, что производство чугуна в последний год пятилетки должно быть поднято до 17 миллионов тонн.

По тракторостроению: пятилетний план предусматривает доведение, производства тракторов в последний год пятилетки до 55 тысяч штук; решение же ЦК находит это задание недостаточным и считает, что производство тракторов в последний год пятилетки должно быть поднято до 170 тысяч штук.

То же самое нужно сказать об автостроении, где вместо производства 100 тысяч штук автомобилей (грузовых и легковых) в последний год пятилетки, предусмотренных пятилетним планом, решено поднять производство автомобилей, до 200 тысяч штук.

То же самое имеет место в отношении цветной металлургии, где наметки пятилетнего плана увеличены более чем на 100 %, и сельхозмашиностроения, где наметки пятилетнего плана также увеличены более чем на 100 %.

Я уже не говорю о строительстве комбайнов, которое не было вовсе учтено в пятилетнем плане и производство которых должно быть доведено в последний год пятилетки минимум до 40 тысяч штук».

Такого рода авантюризм в планировании встретил серьезные и обоснованные возражения и беспартийных специалистов, и многих большевиков-хозяйственников. Сталин не пожелал считаться с их доводами. Однако репрессии и угрозы не привели к ускорению темпов развития промышленности. В 1930 году планировалось увеличить ее продукцию на 31–32 процента — фактический прирост 22 процента. На 1931 год было принято обязательство увеличить промышленное производство на 45 процентов — фактический рост 20 процентов. В 1932, году он снизился до 15 процентов, а в 1933 году — до 5 процентов. Уже в 1932 году был снят лозунг «За 17 миллионов тонн чугуна», значительно сокращены планы развития черной и цветной металлургии и машиностроения.

Тем не менее в январе 1933 года Сталин объявил, что первый пятилетний план выполнен досрочно — за 4 года и 3 месяца, и что уже в 1932 году промышленное производство достигло контрольных цифр, намеченных на 1933 год.

Началась шумная пропагандистская кампания. С ее помощью Сталин хотел замаскировать тяжелое положение, которое сложилось в стране, особенно из-за острого дефицита продовольствия и голода в основных сельскохозяйственных районах.

Конечно, промышленность сделала за годы первой пятилетки заметный шаг вперед. Однако это продвижение было отнюдь не столь значительным и быстрым, как об этом было объявлено на январском Пленуме ЦК ВКП(б). Приведенные Сталиным цифры были основаны на сознательной фальсификации.

Рост валовой продукции промышленности планировался ВСНХ и Госпланом, на пятилетие 1928/29-1932/33 годы в 2,8 раза, при этом по группе «А» — в 3,3 раза. Фактически за пять лет продукция всей, промышленности увеличилась в 2 раза, а производство средств производства — в 2,7 раза, значительно ниже плановых наметок. Производство предметов народного потребления увеличилось на 56 процентов, а не в 2,4 раза, как намечалось.

Однако и этот прирост в ряде случаев был чисто «статистическим», в связи с проводившейся тогда специализацией производства стоимость некоторых полуфабрикатов учитывалась при отчетах дважды: вначале при оценке работы предприятия, выпускающего полуфабрикат, а затем при оценке работы предприятия, дающего готовое изделие.

Анализ выполнения первой пятилетки не только по валовому производству, но и по натуральным показателям убеждает, что общие результаты были гораздо скромнее, чем об этом сообщалось. К концу пятилетки не было выполнено не только большинство контрольных заданий ее оптимального варианта, но и многие наметки отправного. Тем более остались невыполненными те нереальные задания, о которых Сталин говорил на XVI съезде партии.

Сталин объявил, что задание по производству чугуна на последний год пятилетки увеличивается с 10 миллионов тонн до 17 миллионов тонн. Фактически в 1932 году было выплавлено 6,16 миллиона тонн. Даже в 1940 году выплавка чугуна составляла 15 миллионов тонн и превысила 17 миллионов тонн только в 1950 году. Вместо 10,4 миллиона тонн стали в 1932 году было выплавлено 6 миллионов тонн, а проката вместо 8 миллионов тонн произведено 4,4 миллиона тонн.

Производство электроэнергии в последний год пятилетки намечалось довести до 22 миллиардов киловатт-часов. Фактически было получено в 1932 году 13,4 миллиарда киловатт-часов. Производство угля и торфа отставало в 1932 году на 10–15 процентов от контрольных заданий. Лучше обстояло дело с добычей нефти — уже в 1931 году ее добыли 22,4 миллиона тонн, то есть больше, чем было запланировано на 1932–1933 годы. Однако в последующие два года добыча снова упала.

Не были выполнены задания оптимального варианта пятилетки и по производству строительных материалов. Так, например, вместо запланированных на 1932 год 9300 миллионов штук кирпича было произведено 4900 миллионов. Еще хуже обстояло дело с производством минеральных удобрений — вместо 8–8,5 миллиона тонн их выпустили в 1932 году 920 тысяч тонн и в 1933 году 1033 тысячи тонн.

Не были выполнены многие важные задания по машиностроению (в том числе сельскохозяйственному). Производство автомашин планировалось довести в 1932 году до 100 тысяч штук (а по сталинскому плану — до 200 тысяч). Фактически в 1932 году было произведено 23,9 тысячи автомашин, а в 1933 году — 49,7 тысячи. Только лишь в 1936 году было выпущено более 100 тысяч автомашин. Тракторов в 1932 году выпустили 49 тысяч. Что касается объявленных Сталиным 170 тысяч тракторов в год, то эта цифра не была достигнута ни перед войной, ни в первое десятилетие после нее. Не было выполнено и нереальное задание Сталина о производстве 40 тысяч комбайнов.

В легкой и пищевой промышленности во многих случаях вообще не было никакого роста производства. В 1928 году было выпущено 2,68 миллиона метров хлопчатобумажных тканей, а в 1932 году — 2,69 миллиона. План же предусматривал 4,6 миллиона метров. Шерстяных тканей в 1928 году было изготовлено 86,8 миллиона метров, а в 1932 году — 86,7 миллиона. План предусматривал производство 270–300 миллионов метров, но для его выполнения не было сырья, так как поголовье овец значительно уменьшилось. Снизилось за пятилетие производство льняных тканей. На 30 процентов уменьшилось производство сахара, заметно уменьшилось в сравнении с 1928 годом и производство мяса и молока. Не были выполнены к 1932 году контрольные цифры производства обуви, бумаги, грузооборота железных дорог и многие другие.

Переселение миллионов людей, в основном бедняков, из деревни в город улучшало условия их жизни. Улучшалось материальное положение и миллионов горожан, прежде безработных, — теперь для всех нашлось применение. Однако жизненный уровень кадровых рабочих за годы первой пятилетки снизился. Не была выполнена директива XV съезда ВКП(б) о непрерывном росте заработной платы рабочих и служащих в «реальном ее выражении». Реальная заработная плата рабочих Ленинграда уже в 1930 году была по всем отраслям ниже, чем в 1927–1928 годах. Эта тенденция сохранялась и в 1931–1932 годах. Только в 1940 году реальная заработная плата рабочих достигла уровня 1928 года.