О великом ученом и атеисте

Павлов сражается

Павлов защищал правду, потому что он верил в лучшее время, ради которого он, работал. Его противники защищали ложь, потому что они не верили ни в какие лучшие времена и ложью служили своим хозяевам. Эта ложь — вера в бога и в бессмертную душу — нужна была царю, помещику и капиталисту, чтобы держать в повиновении порабощенный народ, утешать его сказкой о царстве небесном. Вот почему в ненависти своих противников чудилась иногда Павлову лютая злоба доживающего последние дни, обреченного на гибель старого мира.

Он перечитывал «Автобиографические записки» Сеченова, вышедшие через два года после смерти великого учителя. Какая это была большая, героическая жизнь! Сколько было в ней трудностей, испытаний и борьбы!

Инженерное училище. Работа сапером. И только на двадцать втором году жизни исполнение заветной мечты — университет. Долгие годы учебы. Наконец — профессорство в Медико-хирургической академии и «Рефлексы головного мозга» — гениальный взмах сеченовской мысли.

Психическая жизнь со всеми ее двигательными проявлениями поддерживается влияниями извне — вот главное в этой изумительной мысли. Извне — это значит, что не в силу велений воображаемого духа, обитающего в смертном теле, а в силу вполне определенных, вещественных причин — воздействий, поступающих в наш мозг через органы чувств: глаз, ухо, язык, нос, кожу.

Это был первый вызов, который сделала наука суевериям и заблуждениям, сковывавшим развитие знаний о работе головного мозга.

И вызов приняли. Темные силы не простили Сеченову его выступления против веры в бессмертную душу. Они поняли то, чего не было написано в книге, но что вытекало из каждой ее строчки. Душа — это сознание, мысль, чувство. Она порождается головным мозгом в ответ на воздействия внешнего мира. А той души, о которой учит церковь, — бессмертной и нетленной души нет.

А нет души — нет и бога. Этот вывод был ясен царским чиновникам. Нет бога — значит, не должно быть и церкви. Конец православию, конец христианству, конец самодержавию — вот о чем читали в книге Сеченова царские чиновники.

Сеченова вынудили подать в отставку из Медико-хирургической академии, где он проработал двенадцать лет. Трижды его кандидатуру — крупнейшего русского физиолога, заслужившего почетную известность во всей Европе — проваливали на выборах в Академию наук. Профессору с сорокалетним стажем отказали в звании заслуженного профессора, заставили уйти из Петербургского, потом из Московского университета. И последний — за два года до смерти — чувствительный удар: его отстранили от преподавания на курсах для рабочих.

Такова была эта жизнь. Павлов преклонялся перед этой героической, подвижнической жизнью. И сам жил так же. Труд — подвиг, труд — борьба. Такой была жизнь Павлова.

Началась империалистическая война. Трудно работать Павлову. Не хватает средств на собак, посуду, реактивы. Один за другим соратники Павлова — военные врачи — отправлялись на фронт.

Загадка сна — вот что стало центром внимания лаборатории в эти трудные годы.

Сонное торможение — досадная помеха в работе, нудный спутник всех опытов с условными рефлексами.

Неделями иногда бился сотрудник, чтобы выработать условный рефлекс на какой-нибудь особый раздражитель. Вот наконец дело пошло, слюнная железа отвечает на раздражение точным количеством капель слюны, рефлекс закрепился… И тогда начинается: как только зазвучит условный раздражитель, собака начинает клевать носом, валится с ног, повисает на лямках — она крепко заснула!

— Что ты будешь делать! — с досадой говорил сотрудник, расталкивая уснувшее животное.

Чего только не предпринимали в лаборатории Павлова, чтобы бороться с досадной помехой!

— В чем здесь дело? — говорил Павлов, по своей привычке размышляя вслух перед сотрудниками. — Заметьте: сам по себе раздражитель никакого снотворного действия не производит. Можно сколько угодно раздражать собаку теплотой, хоть каждый день, — и сонное состояние не разовьется. А свяжите теплоту с безусловным рефлексом, получите на это условный рефлекс — и снотворное действие готово. А почему?

Он выразительно смотрел на сотрудников, вызывая на ответ.

— Концентрация раздражения, — подсказала сотрудница.

— Вот именно, — подхватил Павлов. — Пока тепло не связалось с едой, раздражение теплом рассеивается по всей коре больших полушарий. — Он сделал широкий жест руками. — А как только связь возникла, раздражение собирается в одну точку и начинает в нее долбить. На это возникает в мозгу противодействие — торможение. И рано или поздно «долбление» приводит к такому состоянию, когда торможение разливается по всему мозгу. Вот вам и сон.

Да, теперь это ясно. Сон — разлитое торможение. Торможение, которое приводит в покойное, бездеятельное состояние весь головной мозг.

Покой, отдых мозга. Какая же важная для медицины задача — научиться управлять этим состоянием!

«Покой и деятельность, — говорит себе Павлов. — Тормозное и раздражительное состояние — это два основных состояния мозга. Найти, от чего они зависят, — большое дело».

Работа мозга требует какого-то минимума раздражения извне. Он вспоминает недавно виденного больного, оставшегося всего с двумя окнами в окружающий мир — одним глазом и одним ухом. Закрыты окна — и сознание затуманивается. Но это не тормозное состояние. У больного мозг впадает в полное бездействие. А торможение — это работа. Она требует тоже каких-то воздействий извне. Длительное накопление раздражения, «долбление» в одну точку — вот что приводит к развитию торможения и его рассеиванию в веществе мозга, вот что вызывает сон.

Ключи к решению труднейших задач чувствует в своих руках Павлов.

Он думает теперь о загадке сна неотступно. Открытие условий сонного торможения — это новый шаг к власти над работой больших полушарий.

Полную, неограниченную власть над работой больших полушарий принесет миру «настоящая» физиология головного мозга.

«Наука в современной жизни» — называется статья Тимирязева. Павлов читает ее залпом, не отрываясь, от начала до конца.

«Факты заставляют нас с тревогой вглядываться в будущее нашей науки в нашем обществе», — читает Павлов.

«…Прежде у нас была одна забота — спасать от мрака светом науки, — читает он. — Теперь появляется другая — спасать науку от настигающего ее мрака».

Он опускает книгу на стол. Бодрая, мужественная статья! Да, Павлов не одинок в своей борьбе. Тимирязев — надежный, преданный союзник. Пока живут такие люди, как он, за науку бояться нечего. Она будет жить и двигаться вперед, громя и разрушая все возникающие перед ней препятствия.

Павлов поднимается из-за стола, глубоко взволнованный прочитанной статьей, стоит у окна кабинета насупясь, опустив сжатые кулаки на подоконник, сосредоточенный, хмурый, суровый.

Он уже не выступает в Обществе русских врачей — сюда для Павлова дорога закрыта. Но есть другие места, есть другие научные учреждения. Он готов, наконец, защищать свои убеждения и перед теми, кто прямо стоит поперек его дороги, — перед философами и психологами, проевшими зубы на защите «бессмертной» души от посягательств физиологии. Он готов воевать и с теми, кто посвятил себя зоопсихологии — науке о душе животных, если им угодно называть наукой гадания о «внутреннем мире» бабочек и собак.

Он снова поведет в бой испытанную и закаленную армию — факты. Он готов отвечать на любое возражение. Но он потребует одного — чтобы его противники сумели объяснить все приведенные им факты. И второе его требование, еще более обязательное, — это чтобы со своим объяснением в руках его противники сумели предсказать объясняемые явления.

«Да, да, именно предсказать! — думает Павлов. — Тот, кто предскажет, тот будет прав сравнительно с тем, кто не сможет предсказать. Это уж будет означать банкротство последнего!».

Он покажет им результаты своих последних опытов. Он заставит их убедиться в том, что во власти физиолога — действительно предсказывать явления, происходящие в веществе мозга в ответ на определенные воздействия. Это будет жестокий бой, но Павлов заставит противников признаться в банкротстве.

…Он не шел, а почти бежал с заседания философского общества. Бой кончился… Он шагал по пустынным улицам ночного Петербурга, все еще продолжая мысленно спорить с разгромленным и обращенным в бегство противником.

В ночном мраке его воображение рисовало их лица, искаженные бешенством, бессильной злобой, отчаянием. Философы, психиатры, неврологи, зоопсихологи, писатели — кого только не было на этом заседании! С ожесточенными, яростными жестами, путаясь в широких рукавах подрясника, что-то кричал в лицо Павлову со своего места протоиерей Смирнов. Ничего не поделаешь, батюшка, богословию лучше не ввязываться в борьбу с наукой — жила тонка, не выдержит.

Он идет по пустынным улицам Петербурга, подставляя разгоряченное лицо холодному ветру. Идет один, отказавшись от спутников, — так легче думается. Но он не чувствует себя одиноким. С ним все честные люди. С ним идет правда, которая победит ложь рано или поздно.