О выпивке, о Боге, о любви

Творец со мной играет ловко,

а я над Ним слегка шучу:

по вкусу мне моя верёвка,

вот я ногами и сучу.

Бог молча ждёт нас. Боль в груди.

Туман. Укол. Кровать.

И жар тоски, что жил в кредит

и нечем отдавать.

Для райского климата райского сада,

где всё зеленеет от края до края,

тепло поступает по трубам из ада,

а топливо ада – растительность рая.

Года промчатся быстрой ланью,

укроет плоть суглинка пласт,

и Бог-отец могучей дланью

моей душе по жопе даст.

Суд земной и суд небесный —

вдруг окажутся похожи?

Как боюсь, когда воскресну,

я увидеть те же рожи!

Не зря учёные пред нами

являют наглое зазнайство:

Бог изучает их умами

своё безумное хозяйство.

Какие бы книги России сыны

создали про собственный опыт!

Но Бог, как известно, дарует штаны

тому, кто родился без жопы.

Я восхищён, мой друг Фома,

твоим божественным устройством:

кому Господь не дал ума,

тех наградил самодовольством.

А Божий гнев так часто слеп,

несправедлив так очевидно,

так беспричинен и нелеп,

что мне порой за Бога стыдно.

Познать наш мир – не означает ли

постичь Создателя его?

А этим вольно и нечаянно

мы посягаем на Него.

Жаль, натура Бога скуповата,

как торговка в мелочной палатке:

старость – бессердечная расплата

за года сердечной лихорадки.

По здравому, трезвому, злому суждению

Творец навсегда завещал молчаливо

бессилие – мудрости, страсть – заблуждению

и вечную смену прилива-отлива.

Может быть, разумней воздержаться,

мысленно затрагивая небо?

Бог на нас не может обижаться,

ибо Он тогда бы Богом не был.

Бог молчит совсем не из коварства,

просто у Него своя забота:

имя Его треплется так часто,

что Его замучила икота.

В чистилище – дымно, и вобла, и пена;

чистилище – вроде пивной:

душа, закурив, исцеляет степенно

похмелье от жизни земной.

Дьявол – не убогий совратитель,

стал он искушённей за века:

нынче гуманист он и мыслитель,

речь его светла и высока.

Едкий дым истории угарен

авторам крутых экспериментов:

Бог ревнив, безжалостен, коварен

и не переносит конкурентов.

Есть власти гнев и гнев Господень.

Из них которым я повержен?

Я от обоих несвободен,

но Богу – грех, что так несдержан.

Сейчас не бог любви, а бог познания

питает миллионов нищий дух,

и строит себе культовые здания,

и дарит муравьям крылатость мух.

Не дослужась до сытой пенсии,

я стану пить и внуков нянчить,

а также жалобными песнями

у Бога милостыню клянчить.

Вот ведь чудо: чистый атеизм

в годы, когда в космос брошен мост,

стал почти такой же атавизм,

как покров из шерсти или хвост.

В пылу любви ума затмение

овладевает нами всеми —

не это ль ясное знамение,

что Бог устраивает семьи?

Бог очень любит вдруг напомнить,

что всякий дар – лишь поручение,

которое чтобы исполнить,

нельзя не плыть против течения.

Земная не постыла мне морока,

не хочется пока ни в ад, ни в рай;

я, Господи, не выполнил урока,

и Ты меня зазря не призывай.

Всеведущ, вездесущ и всемогущ,

окутан голубыми небесами,

Господь на нас глядит из райских кущ

и думает: разъёбывайтесь сами.

Хотя и сладостен азарт

по сразу двум идти дорогам,

нельзя одной колодой карт

играть и с дьяволом, и с Богом.

Господь посеял нас, как огород,

но в зарослях растений, Им растимых,

мы делимся на множество пород,

частично вообще несовместимых.

На всё происходящее гляжу

и думаю: огнём оно гори;

но слишком из себя не выхожу,

поскольку царство Божие – внутри.

Тюрьма была отнюдь не раем,

но часто думал я, куря,

что, как известно, Бог – не фраер,

а значит, я сижу не зря.

Творец, лепя людей со скуки,

бывал порою скуповат,

и что частично вышли суки,

Он сам отчасти виноват.

Уже с утра, ещё в кровати,

я говорю в несчётный раз,

что всех на свете виноватей —

Господь, на труд обрёкший нас.

Прости, Господь, за сквернословья,

пошли всех благ моим врагам,

пускай не будет нездоровья

ни их копытам, ни рогам.

Мудрость Бога учла заранее

пользу вечного единения:

где блаженствует змей познания,

там свирепствует червь сомнения.

Найдя предлог для диалога:

– Как Ты сварил такой бульон? —

спрошу я вежливо у Бога.

– По пьянке, – грустно скажет Он.

Дойдут, дойдут до Бога жалобы,

открыв Божественному взору,

как, не стесняясь Божьей фауны,

внизу засрали Божью флору.

Я, Господи, вот он. Почти не смущаясь,

совсем о немногом Тебя я прошу:

чтоб чувствовать радость, домой возвращаясь,

и вольную твёрдость, когда ухожу.

Я уверен, что Бог мне простит

и азарт, и блаженную лень;

ведь неважно, чего я достиг,

а важнее, что жил каждый день.

Моей душе привычен риск,

но в час разлуки с телом бренным

ей сам Господь предъявит иск

за смех над стадом соплеменным.

Творец, принимающий срочные меры,

чтоб как-то унять умноженье людей,

сменил старомодность чумы и холеры

повальной заразой высоких идей.

Когда я в Лету каплей кану

и дух мой выпорхнет упруго,

мы с Богом выпьем по стакану

и, может быть, простим друг друга.

Где вся держава – вор на воре,

и ворон ворону не враг,

мечта о Боге-прокуроре

уныло пялится во мрак.

Мне, Господь, неудобно просить,

но коль ясен Тебе человек,

помоги мне понять и простить

моих близких, друзей и коллег.

В силу Божьего повеления,

чтобы мир изменялся в муках,

совесть каждого поколения

пробуждается лишь во внуках.

И спросит Бог: никем не ставший,

зачем ты жил? Что смех твой значит?

Я утешал рабов уставших,

отвечу я. И Бог заплачет.

Творец, никому не подсудный,

со скуки пустил и приветил

гигантскую пьесу абсурда,

идущую много столетий.

Чувствуя добычу за версту,

по незримым зрению дорогам

бесы заполняют пустоту,

в личности оставленную Богом.

Поскольку творенья родник

Творцом охраняется строго,

момент, когда нечто постиг, —

момент соучастия Бога.

Неужели, дойдя до порога,

мы за ним не найдём ничего?

Одного лишь прошу я у Бога:

одарить меня верой в Него.

Господь сей миг откроет нашу клетку

и за добро сторицею воздаст,

когда яйцо снесёт себе наседку

и на аборт поедет педераст.

Создатель дал нам две руки,

бутыль, чтоб руки зря не висли,

а также ум, чтоб мудаки

воображали им, что мыслят.

В каждую секунду, год и час,

всё понять готовый и простить,

Бог приходит в каждого из нас,

кто в себя готов Его впустить.

У Бога нет бессонницы,

Он спал бы как убитый,

но ночью Ему молятся

бляди и бандиты.

Из-под грязи и крови столетий,

всех погибельных мерзостей между,

красота позволяет заметить,

что и Бог не утратил надежду.

А так ли ясен Божий глаз

в делах немедленно судимых,

когда Господь карает нас

бедой и болями любимых?

Куда кругом ни погляди

в любом из канувших столетий,

Бог так смеётся над людьми,

как будто нет Его на свете.

Вон злоба сочится из глаз,

вот некуда деться от лая;

а Бог – не боится ли нас,

что властвует, нас разделяя?

Наш дух изменчиво подвижен

в крутых спиральностях своих;

чем выше он и к Богу ближе,

тем глубже мы в себе самих.

Стечение случайных обстоятельств,

дорогу изменяющих отлого, —

одно из чрезвычайных доказательств

наличия играющего Бога.

Принудить Бог не может никого,

поскольку человека произвёл,

вложив частицу духа Своего,

а с нею – и свободы произвол.

Покуда есть вино и хлеб

и дети льнут к отцу,

неблагодарен и нелеп

любой упрёк Творцу.

Бог сутулится в облачной темени,

матерится простуженным шёпотом

и стирает дыханием времени

наши дёрганья опыт за опытом.

Когда бы Бог в свою обитель

меня живым прибрал к рукам,

имел бы он путеводитель

и по небесным бардакам.

Я мироздания пирог

в патриархальном вижу духе:

над нами – власть, над нею – Бог,

над Ним – лучи, жара и мухи.

Всеведущий, следит за нами Бог,

но думаю, вокруг едва взгляну,

что всё-таки и Он, конечно, мог

забыть одну отдельную страну.

У Бога нету черт лица,

исходной точки и границы,

самопознание Творца

Его твореньями творится.

Совесть Бога – это странные,

и не в каждом поколении,

души, мучимые ранами

при любом чужом ранении.

Лентяй, люблю я дня конец

в дыму застольных посиделок;

а не лентяй ли был Творец,

оставив столько недоделок?

Мы все общенья с Богом жаждем,

как жаждут грешник и монах,

а личный бог живёт при каждом —

в душе, талантах и штанах.

Обрызгивая кровью каждый лист,

история нам пишется не впрок,

и кажется порой, что Бог – садист

и нами утоляет свой порок.

Я жил как все другие люди,

а если в чём-то слишком лично,

то пусть Господь не обессудит

и даст попробовать вторично.

Надеюсь, что правду, едва лишь умру,

узнаю при личном свидании,

пока же мы с Богом играем в игру,

как будто Он есть в мироздании.

Есть нечто вне формы и меры,

вне смысла, вне срока, вне фразы,

что острым предчувствием веры

тревожит незрячий мой разум.

Послушно готов я гореть на огне,

но только в преддверье огня

Всевышний обязан ответствовать мне,

горят ли, кто хуже меня.

Зачем Господь, жестокий и великий,

творит пожар, побоище и тьму?

Неужто наши слёзы, кровь и крики

любезны и прельстительны Ему?

Терпимость Бога в небесах —

терпенье по необходимости:

Он создал сам и терпит сам

наш нестерпимый дом терпимости.

Творец устроил хитро, чтоб народ

несведущим был вынужден рождаться:

судьбу свою предвидя наперёд,

зародыш предпочёл бы рассосаться.

Помилуй, Господи, меня,

освободи из тьмы и лени,

пошли хоть капельку огня

золе остывших вожделений.

Душа летит в чистилище из морга,

с печалью выселяясь на чердак:

создавши мир, Бог умер от восторга,

успев лишь на земле открыть бардак.

Бог, собирая налоги, не слышит

стонов, текущих рекой,

плата за счастье значительно выше

платы за просто покой.

Бог лежит больной, окинув глазом

дикие российские дела,

где идея вывихнула разум

и, залившись кровью, умерла.

Устроил с ясным умыслом Всевышний

в нас родственное сходство со скотом:

когда народ безмолвствует излишне,

то дух его зловонствует потом.

Но чья она, первейшая вина,

что жить мы не умеем без вина?

Того, кто виноградник сочинил

и ягоду блаженством начинил.

Навряд ли Бог был вечно. Он возник

в какой-то первобытно древний век

и создал человека в тот же миг,

как Бога себе создал человек.

Бог в игре с людьми так несерьёзен,

а порой и на руку нечист,

что, похоже – не религиозен,

а возможно – даже атеист.

Застав Адама с Евой за объятием,

Господь весьма расстроен ими был

и труд назначил карой и проклятием,

а после об амнистии забыл.

При тягостном с Россией расставании

мне новая слегка открылась дверь:

я Бога уличил в существовании,

и Он не отпирается теперь.

Бог – истинный художник и смотреть

соскучился на нашу благодать:

Он борется с желаньем всё стереть

и заново попробовать создать.

Навряд ли Бог назначил срок,

чтоб род людской угас, —

что в мире делать будет Бог,

когда не станет нас?

Есть люди – их кошмарно много, —

чьи жизни отданы тому,

чтоб осрамить идею Бога

своим служением Ему.

У Бога многое невнятно

в его вселенской благодати:

Он выдаёт судьбу бесплатно,

а душу требует к расплате.

Богу благодарен я за ночи,

прожитые мной не хуже дней,

и за то, что с возрастом не очень

сделался я зорче и умней.

Устав от евреев, сажусь покурить

и думаю грустно и мрачно,

что Бог, поспеша свою книгу дарить,

народ подобрал неудачно.

Вчера я вдруг подумал на досуге —

нечаянно, украдкой, воровато, —

что если мы и вправду Божьи слуги,

то счастье – не подарок, а зарплата.

Человек человеку не враг,

но в намереньях самых благих

если молится Богу дурак —

расшибаются лбы у других.

Много лет я не верил ни в Бога, ни в чёрта,

но однажды подумать мне срок наступил:

мы лепились из глины различного сорта —

и не значит ли это, что кто-то лепил?

Взяв искру дара на ладонь

и не смиряя зов чудачества,

Бог любит кинуть свой огонь

в сосуд сомнительного качества.

Творец таким узлом схлестнул пути,

настолько сделал общим беспокойство,

что в каждой личной жизни ощутим

стал ветер мирового неустройства.

Какой бы на земле ни шёл разбой

и кровью проливалась благодать —

Ты, Господи, не бойся, я с Тобой,

за всё Тебя смогу я оправдать.

Наши бранные крики и хрипы

Бог не слышит, без устали слушая

только нежные стоны и всхлипы —

утешенье Его благодушия.

Совсем не реки постной чепухи

карающую сдерживают руку,

а просто Бог нас любит за грехи,

которыми развеивает скуку.

Нрав у Творца, конечно, крут,

но полон блага дух Господний,

и нас не Он обрёк на труд,

а педагог из преисподней.

Увы, рассудком не постичь,

но всем дано познать в итоге,

какие чушь, фуфло и дичь

несли при жизни мы о Боге.

Наш век успел довольно много,

он мир прозрением потряс:

мы – зря надеялись на Бога,

а Бог – напрасно верил в нас.

Сметая наши судьбы, словно сор,

не думая о тех, кто обречён,

безумный гениальный режиссёр

всё время новой пьесой увлечён.

Я вдруг почувствовал сегодня —

и почернело небо синее, —

как тяжела рука Господня,

когда карает за уныние.

Печальный зритель жутких сцен,

то лживо-ханжеских, то честных,

Бог бесконечно выше стен

вокруг земных религий местных.

Недюжинного юмора запас

использовав на замыслы лихие,

Бог вылепил Вселенную и нас

из хаоса, абсурда и стихии.

Сурово относясь к деяньям грешным

(и женщины к ним падки, и мужчины),

суди, Господь, по признакам не внешним,

а взвешивай мотивы и причины.

Я очень рад, что мы научно

постичь не в силах мира сложность:

без Бога жить на свете скучно

и тяжелее безнадёжность.

Я чёрной краской мир не крашу,

я для унынья слишком стар:

обогащая душу нашу,

потери – тоже Божий дар.

Азартно дух и плоть вершат пиры,

азартны и гордыня, и разбой,

Бог создал человека для игры

и тайно соучаствует в любой.

От Бога в наших душах раздвоение,

такой была задумана игра,

и зло в душе божественно не менее

играющего белыми добра.

Хотя ещё Творца не знаю лично,

но верю я, что был и есть такой:

всё сделать так смешно и так трагично

возможно лишь Божественной рукой.

В безумствах мира нет загадки,

Творцу смешны мольбы и просьбы:

ведь на земле, где всё в порядке,

для жизни места не нашлось бы.

Ты скорее, Господь, справедлив, чем жесток,

мне ясней это день ото дня,

и спасибо, что короток тот поводок,

на котором Ты держишь меня.

По замыслу Бога порядок таков,

что теплится всякая живность,

и, если уменьшить число дураков,

у них возрастает активность.

Лепя людей, в большое зеркало

Бог на себя смотрел из тьмы,

и так оно Его коверкало,

что в результате вышли мы.

Я думаю, что Бог жесток, но точен,

и в судьбах, даже самых чрезвычайных,

количество заслуженных пощёчин

не меньше, чем количество случайных.

У нас весьма различны свойства,

но есть одно у всех подряд:

Господь нам дал самодовольство,

чтоб мы не тратились на яд.

А вера в Господа моя —

сестра всем верам:

пою Творцу молитвы я

пером и хером.

Искра Божия не знает,

где назначено упасть ей,

и поэтому бывает

Божий дар душе в несчастье.

Бог шёл путём простых решений,

и, как мы что ни назови,

все виды наших отношений —

лишь разновидности любви.

Наш Бог, Создатель, Господин,

хотя и всеблагой,

для слабых духом Он один,

а для других – другой.

Никак я не миную имя Бога,

любую замечая чрезвычайность;

случайностей со мной так было много,

что это исключает их случайность.

С Богом я общаюсь без нытья

и не причиняя беспокойства:

глупо на устройство бытия

жаловаться автору устройства.

Бог мало кого уберёг или спас —

Он копит архив наблюдений,

в потоке веков изучая на нас

пределы душевных падений.

Вся история нам говорит,

что Господь неустанно творит:

каждый век появляется гнида

неизвестного ранее вида.

С укором, Господь, не смотри,

что пью и по бабам шатаюсь,

я всё-таки, чёрт побери,

Тебя обмануть не пытаюсь.

Творец был мастером искусным —

создал вино и нежных дам,

но если Он способен к чувствам —

то не завидует ли нам?

Во мне то булькает кипение,

то прямо в порох брызжет искра;

пошли мне, Господи, терпение,

но только очень, очень быстро!

Мольбами воздух оглашая,

мы столько их издали вместе,

что к Богу очередь большая

из только жалоб лет на двести.

Душою ощутив, как мир прекрасен,

я думаю с обидой всякий раз:

у Бога столько времени в запасе —

чего ж Он так пожадничал на нас?

Твёрдо знал он, что нет никого

за прозрачным небес колпаком,

но вчера Бог окликнул его

и негромко назвал мудаком.

Для тяжкой тьмы судьбы грядущей

лепя достойную натуру,

Творец в раствор души растущей

кладёт стальную арматуру.

Увы, в обитель белых крыл

мы зря с надеждой пялим лица:

Бог, видя, что Он сотворил,

ничуть не хочет нам явиться.

Мольба слетела с губ сама:

Ты помоги, пока не поздно,

не дай, Господь, сойти с ума

и отнестись к Тебе серьёзно.

Судьба, фортуна, фатум, рок —

не знаю, кто над нами властен,

а равнодушный к людям Бог

осведомлён и безучастен.

Создатель собирает аккуратно

наш дух, как устаревшую валюту,

и видимые солнечные пятна —

те души, что вернулись к абсолюту.

Давай, Господь, поделим благодать:

Ты веешь в небесах, я на ногах —

давай я буду бедным помогать,

а Ты пока заботься о деньгах.

Творец забыл – и я виню

Его за этот грех —

внести в судьбы моей меню

финансовый успех.

Пылал я страстью пламенной,

встревал в междоусобие,

сидел в темнице каменной —

пошли, Господь, пособие!

Провалы, постиженья и подлоги

познания, текущего волнами, —

отменное свидетельство о Боге,

сочувственно смеющемся над нами.

Всем смертным за выслугу лет

исправно дарует Творец

далёкий бесплатный билет,

но, жалко, – в один лишь конец.

Как одинокая перчатка,

живу, покуда век идёт,

я в Божьем тексте – опечатка,

и скоро Он меня найдёт.

В игре творил Господь миры,

а в их числе – земной,

где смерть – условие игры

для входа в мир иной.

Весь век я был занят заботой о плоти,

а дух только что запоздало проснулся,

и я ощущаю себя на излёте —

как пуля, которой Господь промахнулся.

Заметь, Господь, что я не охал

и не швырял проклятий камни,

когда Ты так меня мудохал,

что стыдно было за Тебя мне.

Из века в век растёт размах

болезней разума и духа,

и даже в Божьих закромах

какой-то гарью пахнет глухо.

На Страшный суд, разборки ради,

эпоху выкликнув мою,

Бог молча с нами рядом сядет

на подсудимую скамью.

Висит над нами всеми безотлучно

небесная чувствительная сфера,

и, как только внизу благополучно,

Бог тут же вызывает Люцифера.

Житейскую расхлёбывая муть,

так жалобно мы стонем и пыхтим,

что Бог нас посылает отдохнуть

быстрее, чем мы этого хотим.

По жизни я не зря гулял,

и зло воспел я, и добро —

Творец не зря употреблял

меня как писчее перо.

Создателя крутая гениальность

заметнее всего из наблюдения,

что жизни объективная реальность

даётся лишь путём грехопадения.

Жаль Бога мне: Святому Духу

тоскливо жить без никого,

завёл бы Он себе старуху,

но нету рёбер у Него.

Творец живёт не в отдалении,

а близко видя наши лица,

Он гибнет в каждом поколении

и в каждом заново родится.

Льются ливни во тьме кромешной,

а в журчании – звук рыдания:

это с горечью безутешной

плачет Бог над судьбой создания.

Людей обычно самых лучших,

людей, огнём Творца прогретых,

я находил меж лиц заблудших,

погрязших, падших и отпетых.

Явил Господь жестокий произвол

и сотни поколений огорчил,

когда на свет еврея произвёл

и жить со всеми вместе поручил.

Пришли ко мне, покой нарушив,

раздумий тягостные муки:

а вдруг по смерти наши души

на небе мрут от смертной скуки?

Вновь меня знакомые сейчас

будут наставлять, кормя котлетами;

счастье, что Творец не слышит нас:

мы б Его затрахали советами.

Устав болеть от наших дел,

порой лицо отводит Бог,

и страшен жизненный удел

живущих в этот тёмный срок.

Я щедро тешил плоть,

но дух был верен чести,

храни его, Господь,

в сухом и тёплом месте.

Творец, услышав жалобы мои,

подумал, как избыть мою беду,

и стали петь о страсти соловьи

в осеннем неприкаянном саду.