Обитель теней

Пролог

Декабрь 1141 года

Седой туман сырым дымом перекатывался через стены монастыря, сочился из болот, окаймлявших Темзу. Туман превращал зимние сумерки почти в полную темноту, хотя колокол к вечерне только зазвонил, и его горестные звуки глухо гудели в промозглом вечернем воздухе.

Через внешний двор к северному фасаду церкви медленно двигалась маленькая процессия. Черные клюнийские рясы усугубляли и без того мрачную атмосферу. Трое из дюжины двигавшихся парами людей явно всхлипывали под надвинутыми капюшонами, да и остальные с трудом прятали за угрюмостью более сильные чувства. За спинами у них осталась закрытая дверь, бывшая до сего дня всего лишь входом в кладовую келаря, а отныне скрывавшая ужасную тайну.

Обутые в сандалии ноги шлепали по мокрой земле к ступеням новой церкви Святого Спасителя. Лица монахов осветил мерцающий желтый свет факелов, вставленных в железные кольца по сторонам западных дверей. Первым вышел на свет настоятель, Питер де Шарите — в свои пятьдесят лет еще сильный и решительный мужчина, отличавшийся суровой требовательностью к пастве. Рядом с ним и следующей парой шли Ричард, Осберт и Умбольд, вместе с ним прибывшие из Франции пятнадцать лет назад, чтобы основать в этих болотистых краях новую клюнийскую обитель. Обитель Бермондси.

С тех пор к ним присоединились еще восемь монахов. Монастырь процветал, многочисленные дарители жертвовали ему земли. Был и девятый монах, и в нем крылась причина их нынешней горести.

— Король Генрих не должен узнать правды, — пробормотал Осберт, стуча зубами более от страха, чем от холода.

— Но как скрыть? — причитал Ричард, которому по старости лет клацать было нечем.

— Молчание, братья, — строго остановил их Питер. — В сущности, молчание — единственное, что нам остается.

Четверо основателей сидели у очага в келье настоятеля, между тем как прочая братия осталась в церкви молиться об отпущении, пока не настанет время вечерней трапезы. Умберт — толстый, еще не старый мужчина, в отличие от остальных не выбривал тонзуру, так как был совершенно лыс.

— Граф Юстас прибудет после Крещения, чтобы заверить дарственную, — простонал он. — Что мы ему скажем?

Последовало молчание. Все заново обдумывали случившееся. Дело не шло у них из ума уже три дня, с тех пор как разразилась катастрофа. Не так давно Мэри, жена Юстаса, графа Болонского и сестра королевы Мод пожертвовала монастырю поместье Кингвестон с бенефициями. Юстас на днях объявил о намерении посетить их лично для заверения дарственной. Полгода назад его жена прислала к ним своего молодого капеллана, брата Франциска, якобы в знак благожелательности, хотя настоятель Петер подозревал, что дарительница желала убедиться, благоразумно ли расходуется на новое строительство ее даяние.

— Графу скажем то же, что и всем, включая короля, — проворчал настоятель. — Что оба сбежали, а куда — нам не известно.

— Этим никого не удовлетворишь, тем более короля Генриха, — проскулил Осберт. — Девица была вручена нашему попечительству.

Да, это еще более осложняло дело… Через месяц после прибытия брата Франциска король прислал к ним свою очередную воспитанницу, леди Алису, осиротевшую дочь Дрого де Певереля, чтобы та жила в монастыре, пока ей не подберут подходящего супруга. Отец ее погиб в бою в Нормандии, а мать умерла еще раньше, и земли отошли короне, а дочь попала под покровительство короля. Восемнадцатилетняя леди Алиса показала себя своевольной и независимой девицей, и королева Мод, каковой не привыкать было заниматься королевскими воспитанницами и отвергнутыми любовницами, решила, что для нее будет самым подходящим местом отдаленное от мира в славящееся суровой дисциплиной Бермондси. Здесь и предстояло содержать девицу, пока не подвернется случай использовать ее в политических или финансовых играх.

Увы, случилось неизбежное. Не прошло и месяца, как соблазнительные уловки леди Алисы пересилили обеты незрелого юного капеллана, и вскоре она обнаружила, что носит дитя. Хуже того, виновный священник при этом открытии обезумел от раскаяния и совершил жестокое насилие.

Когда несколько дней назад малочисленную братию поразили ужасные последствия этой тайной связи, властный нрав Питера, воспитанного в строгом уставе клюнийцев, сурово толковавших заветы святого Бенедикта, возобладал над его здравым смыслом. Вместо того чтобы признать свою оплошность и предоставить решение королю и графу Юстасу, настоятель взялся сам решить дело. Отчасти из упрямого желания самолично править всем в своем монастыре, но еще более — из страха утратить покровителей, обогащавших Бермондси, Питер решил поступить так, как, по его мнению, требовали Господь и папа, и обрушил на заблудшего капеллана страшную кару.

Теперь последствия этого решения легли на их плечи, и ничего не оставалось, как склонить головы в надежде вынести бурю, которая неизбежно должна была вскоре разразиться над ними.