Обман, или Охота на мачо

Глава 3

В понедельник я стараюсь отложить неизбежное, целый час занимаясь чисткой корзины для бумаг, отправкой электронных писем своим друзьям и болтовней через интернет. Вообще-то мне стоило бы отправиться в полицейский участок, чтобы начать работу в новой должности, но мне пока почему-то не хочется этого делать.

Над своим повышением по службе я размышляла все выходные и поняла, что не будет больше никаких некрологов о домашних животных, и тогда мне показалось, что должность криминального корреспондента «Бристоль газетт» в самом деле не так уж плоха. В ней даже есть что-то сексуальное. Я буду занимать новое, заметное положение, что само по себе великолепно.

Джо, как всегда, покачивает головой и хмурится:

— Холли, что ты до сих пор здесь делаешь? Ты что, смерти моей хочешь? Ты же знаешь, что под лежачий камень вода не течет. Сейчас же отправляйся в полицейский участок! Пока ты здесь сидишь, там уже, наверное, произошло десять ограблений, похищений и поджогов.

Я вскакиваю с места, без конца повторяя: «Я как раз собиралась», хватаю записную книжку и карандаши, беру сумку и ухожу. Чувствую себя как Мария из фильма «Звуки музыки», когда матушка-настоятельница в первый раз отправляет ее к фон Трэппсам.

Я давлю на газ, и мы с Тристаном отъезжаем, оставляя позади облако выхлопных газов. Должна сказать, что я нервничаю. Ненавижу быть новичком, когда не знаешь, что где находится и кто есть кто. Не знаешь, например, что кофейный автомат вместо горячего шоколада выдает суп или что нельзя разговаривать с боссом, если команда «Арсенал» проиграла. Все эти мелочи значительно облегчают повседневную жизнь.

Полицейский участок — огромное уродливое бетонное здание недалеко от центра города. Я никогда не бывала там раньше — ну, во всяком случае, по работе. Вообще, один раз у меня произошло короткое знакомство с этим местом. Однажды нас с Лиззи арестовали за то, что мы оказались в чужом саду, решив срезать путь. Было раннее утро, и мы плелись домой из ночного клуба. Мы перебрались через высокую ограду и двигались дальше по садовой тропинке, когда хозяин, ревностно охранявший свою территорию, ослепил нас сразу несколькими прожекторами. Нас задержали и отвезли в полицейский участок. С нами обошлись довольно грубо, хотя речь шла всего лишь о перепрыгивании через чужой забор. Правда, потом оказалось, что мы перелезли через забор, принадлежащий местной исправительной колонии для несовершеннолетних, а полиция приняла нас за сбежавших заключенных. Как только они осознали свою ошибку, нас быстренько выставили на улицу. Надо сказать, час, проведенный в камере, — не лучшее воспоминание моей жизни.

Не совсем понимаю, что я должна буду делать (работа корреспондента по связям с полицией отличается от работы криминального корреспондента). При нормальном стечении обстоятельств покидающий редакцию корреспондент вводит тебя в курс дела, но красавчик Пит уже ушел, да и в свете наших с ним отношений было неразумно выспрашивать его о чем-либо. Он, наверное, велел бы мне припарковаться на месте стоянки машины старшего офицера и стал бы с важной миной приветствовать знакомых полицейских. Могу себе представить, как он убеждал бы меня, что работа криминального корреспондента в особом почете у властей и все замолкают, когда он открывает рот.

Наверное, надо просто поговорить с кем-нибудь из полицейского отдела по связям с общественностью, быть милой, сказать, что я здесь впервые, и возможно, мне объяснят, что делать дальше.

Миновав священные врата полицейского участка, я вижу небольшую толпу возле приемной и направляюсь к противоположному окошку. Там я терпеливо жду, пока сержант оторвется от работы. Он не отрывается. Думаю, что мы будем хорошими друзьями. Он в униформе. Белая рубашка, черный галстук и симпатичный синий джемпер, какие обычно носят рыбаки.

Не глядя на меня, сержант отрывисто произносит:

— Да?

— Э… вы не подскажете, где находится отдел по связям с общественностью?

— Ваше имя! — рявкает он, продолжая заниматься своим делом.

— Холли Колшеннон, новый криминальный корреспондент «Бристоль газетт».

В этот момент я чуть не влезаю головой в окошко, в надежде, что он взглянет на меня.

— Пожалуйста, ваши документы.

Передаю документы, и в конце концов он бросает на меня взгляд, чтобы проверить схожесть с фотографией.

Уставясь на мою фотографию, он хмурится, затем снова смотрит на меня. Я любезно поправляю челку, наклоняю голову и меняю выражение лица.

— Так, вижу, — резко произносит он, бросая документы в окошко. При любом столкновении с хамством со мной случается приступ болтливости.

— Знаю, я не очень-то похожа на криминального корреспондента… наверное… Зато моя газета недавно получила приз как лучшая газета года, что, конечно, вызвало недовольство со стороны других газет, и…

Он прерывает мое бормотание:

— Вы уже были здесь раньше?

Я подскакиваю. Ни за что в жизни не расскажу о том дурацком случае с исправительной колонией. Особенно ему. От того, что я нервничаю, мой голос становится по крайней мере на октаву выше. Запинаясь, я говорю:

— Вообще-то внутри полицейского участка я впервые. Здесь не слишком приятно, да? Я хочу сказать, что пара горшков с цветами вот здесь и там и, возможно, диван с разбросанными подушечками могли бы…

Резкий голос за спиной заставляет меня замолчать:

— Не хотел бы прерывать ваш монолог, рисующий столь прекрасные перспективы изменения этого помещения, но…

Я поворачиваюсь, собираясь сказать несколько слов в свою защиту, и вижу перед собой до боли знакомые зеленые глаза, глядящие прямо на меня.

— А, это вы! — говорит он таким тоном, каким Черчилль мог приветствовать Гиммлера, если бы они случайно повстречались на празднике в Ривьере.

Как он достал меня тогда!

— Вы совершенно правы, это я.

— Что вам угодно?

— Так случилось, что я стала новым криминальным корреспондентом!

— О, чудесно. Это как раз то, что нам нужно.

Он поворачивается лицом к сержанту, который почти ожил. Почти.

— Доброе утро, сэр.

— Доброе утро, Дэйв. Как дела? Жена, дети, все в порядке?

— Все прекрасно, спасибо, сэр.

Ох. Меня начинает подташнивать. Сержант из окошка отдает ему какие-то бумаги, и Зеленые Глаза удаляются. Должно быть, это довольно важная персона, во-первых, потому что его назвали «сэром», а во-вторых, потому что он одет в штатское. Потрясающе. Не успела прийти, как уже умудрилась досадить тому, кому досаждать не стоило. Я снова поворачиваюсь к сержанту в окошке и очень тихо спрашиваю:

— Вы не подскажете, как мне пройти в отдел по связям с общественностью?

Он небрежно указывает на охраняемую дверь, и я бегу туда со всех ног. Столкновение с Зелеными Глазами немного напугало меня. Что за вареная капуста!

Я пробегаю несколько лестничных пролетов и коридоров. Полицейское управление сильно напоминает мне школу. Может быть, все дело в едва уловимом запахе столовой, доносящемся неизвестно откуда, или в безликих серых комнатах. Надо сказать, что это место не имеет ничего общего с офисом «Бристоль газетт». Никакой приятной болтовни у кофейного автомата, никаких шумных ленчей.

Отдел по связям с общественностью расположен на втором этаже, и я никак не могу найти его среди множества одинаковых деревянных дверей в коридоре. Наконец вижу табличку — самую маленькую табличку, какую я когда-либо видела. Стучусь и терпеливо жду. Ответа нет, поэтому я стучу снова и просовываю голову в дверь.

— Здравствуйте! — В комнате никого нет, поэтому я кричу снова: — Здравствуйте!

Как я и сказала, в комнате никого не было, но кто-то мог быть за книжным шкафом или где-нибудь еще. Решаю осмотреть комнату, чтобы удостовериться, что я в ней одна.

Вдруг из-под стола доносится неясный шум, оттуда выскакивает женщина и с победоносным видом указывает на меня пальцем. Она замирает, довольная произведенным эффектом типа «ну как вам мой прыжок». Женщина одета во что-то, кажущееся моему невооруженному взгляду костюмом от Версаче, Шанель или что-то вроде этого со многими нулями на ценнике. Во всяком случае, в такой одежде не станешь рыться под столом. Она раскачивается с пяток на носки. Попытайся я носить такую же обувь, как у нее, то оказалась бы в больнице прежде, чем вы успели бы сказать: «Холли, ты выглядишь не слишком устойчивой». Темные волосы собраны сзади в пучок, а ухоженные ногти выкрашены в ярко-красный цвет. Макияж настолько элегантен, что мне такой и не снился. Она выглядит довольно неуместно на фоне старой офисной мебели. Словно ее одежда стоит больше годового бюджета отдела. Я подумала, что она, должно быть, отказалась от работы в какой-нибудь мультимедийной лондонской компании, чтобы возглавить отдел по связям с общественностью в полицейском участке.

— Представляете! — восклицает она. — Уронила таблетку! Меня зовут Робин! Я новый руководитель пиар-отдела. Ну, относительно новый.

Я делаю шаг вперед и бросаю взгляд на стол, пытаясь рассмотреть, что это за таблетки. Не то чтобы я была ужасно любопытной, — скорее это рефлекс, автоматизм, с которым дантист смотрит вам в рот.

— Холли Колшеннон, — представляюсь я, увидев на упаковке лекарства название «Прозак».

Она крепко и дружелюбно пожимает мне руку:

— Рада знакомству, Холли. Я всего лишь пару месяцев назад приехала из Лондона и пока еще не привыкла ко всему этому, так что вам придется помочь мне здесь сориентироваться.

— Э… вообще-то, я тоже здесь новичок.

— Хотите кофе?

— Значит, столовую вы уже нашли?

— Милочка, столовая — это первое, что я нашла, — говорит она, выходя из комнаты.

Мне кажется, я нашла причину разлитого в воздухе запаха школьной столовой. Сама столовая находится в подвале, а запах доносится главным образом из тюрьмы блока Н. Окружающее не кажется мне привлекательным, но тут взгляд останавливается на новеньком кофейном автомате, сверкающем нержавеющей сталью. Кофейный рай.

— Здесь очень приличный кофе, — громко шепчет Робин по дороге в столовую. — Когда я впервые сюда пришла, они и не знали, что такое «латте»! Мне пришлось пройти через настоящий ад, убеждая их купить хороший кофейный автомат.

Мне кажется, что слова о необходимости пройти через ад немного преувеличены.

— Мы сейчас подсели на капуччино, — добавляет Робин. — Какой бы кофе вы ни заказали, все равно получите капуччино. Я думаю, это очередное нововведение.

А я думаю, что это маленький мятеж против грозной Робин.

Мы заказываем два капуччино и медленно направляемся к маленькому столику в дальнем конце столовой, осторожно держа чашки с пенистым кофе. Садимся.

— Так, — живо говорит Робин, вытряхивая в чашку пакетик сахара. — Значит, из какой вы газеты, Холли?

— Из «Бристоль газетт». Это самая крупная местная газета.

Она подозрительно щурится:

— Я знакома с вашим предшественником. Как его зовут?

— Пит.

— Да, точно. А куда он делся?

— Перешел на другую работу. В «Дейли мейл», — добавляю я.

Она поднимает брови и понимающе кивает:

— Все в порядке. Можете не стесняться. Мы с ним не ладили.

Ей как будто стало легче.

— А, хорошо. Я хочу сказать, что он был немного…

— Занудой?

— Да, занудой.

Мы делаем по маленькому глотку кофе.

Разговор идет о разных пустяках, пока я не задаю вопрос, который мне до смерти хотелось задать с момента нашей встречи. Задаю его как бы случайно, между прочим:

— А что привело вас в Бристоль?

Возможно, это игра моего воображения, но я уверена, что в ее взгляде вдруг появилась настороженность.

— Я работала в Лондоне. Занималась рекламой, коротко объясняет она.

Ага!

— Просто захотелось сменить обстановку.

— Довольно резкая смена. Захотелось поближе познакомиться с нашими славными полицейскими?

— Да, именно.

Мы энергично киваем друг другу в знак согласия. На мгновение возникает тишина, и я знаю причину, по которой она не хочет больше говорить об этом. Одно из правил репортера — позволять тишине идти своим чередом и никогда не нарушать ее самостоятельно. Есть теория, согласно которой люди ненавидят паузы в разговоре и готовы сказать что угодно, лишь бы прервать молчание. Но во мне берет верх мое дурацкое чувство такта. Я ведь не беру интервью у Робин, а просто интересуюсь ее жизнью. Решаю больше не смущать собеседницу и говорю:

— Для меня было немного странно получить работу, связанную с полицией.

— Почему?

— Ну, это, прямо скажем, не самая лучшая должность на свете.

Я продолжаю говорить о том, какой это ужас — быть криминальным корреспондентом. Она смотрит в свою чашку, хмурится и медленно произносит:

— Ну что ж, нам, наверное, придется исправить это, не так ли?

— Честно говоря, я не знаю, что с этим можно сделать, потому что, сколько я себя помню, так было всегда. Работал у нас один парень, Роб. Когда он унаследовал эту должность, то стал ездить на заднем сиденье машины вместе с полицейскими. Короче, для начала он хотел посмотреть на места совершения преступлений. Последовал скандал. Вы, наверное, слышали…

В продолжение своего монолога я занимаюсь тем, что собираю пенку с кофе и стряхиваю ее с ложечки. В этот не лучший момент моей жизни мистер Зеленые Глаза входит в столовую, держа в руке кипу бумаг. Только я успеваю вынуть ложечку изо рта, как он уже приветственно кивает Робин и садится в другом конце столовой. Робин пристально на него смотрит.

— Робин!

Она переводит на меня задумчивый взгляд:

— Вы подали мне идею. Мы можем полностью изменить ситуацию, Холли. Можем. Вообразите, что это будет значить для нас! У вас была бы собственная колонка в газете, а я могла бы вернуться в Лондон скорее, чем предполагала, и вернуться в блеске славы!

Но ведь Робин работает в отделе по связям с общественностью, не так ли? И зачем ей возвращаться в Лондон в блеске славы? Но на сегодняшний день мне подойдет любой совет, касающийся моей карьеры, а ее энтузиазм довольно заразителен.

— Что? О чем это вы?

— Красавец, правда?

Она продолжает смотреть на Зеленые Глаза.

— Э… Да-да, вы правы. А что за идея?

— Этот парень мой сосед.

Я вновь бросаю взгляд на Зеленые Глаза. Не знаю, как у вас, а моими соседями всегда были прыщавые помешанные скейтбордисты, даже отдаленно не напоминающие этого красавца. Однако не могу сказать, что я хотела бы иметь такого соседа, особенно после знакомства с его острым языком.

Робин начинает быстро убирать за собой посуду:

— Давайте зайдем обратно в офис, а потом я поговорю с шефом по поводу своей идеи.

Мы возвращаемся в офис отдела по связям с общественностью, и Робин показывает мне папку с пресс-релизами, в которых специально для репортеров детально описаны совершенные преступления. Мы делаем их копии. Она наотрез отказывается рассказать о своей идее, лишь подмигивает мне и просит прийти завтра. В конце концов, я перестала задавать ей вопросы. Выбираю три пресс-релиза из папки и возвращаюсь к припаркованному Тристану.

По дороге в редакцию я внимательно читаю отчеты. Ничего интересного: один акт вандализма, совершенный студентами (сейчас я уже не студентка, и мне доставляет огромное удовольствие, закатывая глаза, восклицать: «Ох уж эти студенты!»), один случай угона автомобиля и денежная афера. Из всего этого я выбираю происшествие с подделкой банкнот и делаю несколько телефонных звонков. Дело становится интересным, и к моменту, когда я регистрирую копию пресс-релиза, на часах уже половина шестого. Возможно, работать криминальным корреспондентом не так уж плохо. Я стараюсь быть очень вежливой с детективом, занимающимся этим расследованием, хотя совершенно ясно, что я ему докучаю. В своем репортаже я не делаю ни единого замечания, порочащего репутацию полиции. Доброжелательное отношение ко мне со стороны Робин поражает меня. Возможно, мне, Холли Колшеннон, удастся изменить все к лучшему. Может быть, я заставлю их полюбить себя.

Мы снова вернулись к «Звукам музыки», правда? Настоящая морковка.

Лиззи зайдет ко мне сегодня вечером. Обычно по понедельникам мы проводим вечер вместе. Развлекаемся, отмечая начало рабочей недели. Мы выпиваем бутылку вина, едим мороженое, смотрим телевизор, а иногда просто болтаем. Бен по понедельникам обычно пропадает на тренировках по регби, а Алистер всегда на работе (не только по понедельникам).

С Лиззи все в порядке после того случая с презервативом. Вообще говоря, мы забыли об этом уже на следующее утро — может быть, помогли мороженое и видеофильмы в четверг вечером. За все выходные от Алистера ничего не было слышно, хотя Лиззи утверждала, что его вызвали в Лондон на важную встречу. Интересно, насколько серьезны его намерения в отношении Лиззи? Я абсолютно не уверена в их серьезности, хотя как можно быть уверенной в том, что касается Лиззи? Для меня остается загадкой, почему он столько времени тратит на работу, позволяя Лиззи кутить в моей непутевой компании. Она сходит по нему с ума, и я надеюсь, что он только временно охладел к ней, это всегда случается, когда проходит эйфория влюбленности.

Я открываю дверь, чтобы впустить Лиззи, и жду, пока она поднимется по лестнице. Лиззи появляется через пару секунд, сжимая в одной руке бутылку вина, а в другой два киндерсюрприза. Ее темные длинные волосы спадают на плечи, а грудь четвертого размера колышется, поскольку она неслась по ступенькам на своих длинных, как у газели, ногах. У Лиззи очень большой размер груди, и она все время расстраивается по этому поводу, а у меня ее размер вызывает зависть. Знаете, есть такой тест: сможешь ли ты удержать карандаш под грудью? Ну так вот, Лиззи жалуется, что она может удержать не только несколько карандашей, но также линейку, угольник и большую старательную резинку.

— Привет! — она крепко целует меня в щеку. — Как дела?

— Все в порядке, как у тебя? Как себя чувствуешь? Алистер вернулся в воскресенье?

Кивает. Я встречалась с Алистером всего пару раз, что само по себе немного странно, но он очень много работает и редко видит даже Лиззи, что уж говорить обо мне. Он красив, трудолюбив и носит очень стильные очки в тонкой оправе.

— Я уже говорила, как расстроена из-за того случая?

Я усмехаюсь:

— Да. Ты уже упоминала об этом. Но если хочешь, мы можем поговорить еще раз. Я рада послушать, как ты оттарабанишь это по новой.

— Прости.

Я забираю у нее вино и направляюсь в кухню. Она плюхается на один из диванов, пока я достаю бокалы и штопор. Лиззи кричит из комнаты:

— Как прошел первый день?

Возвращаюсь и начинаю откупоривать вино:

— Отлично, если не считать того, что первым, кого я встретила в полицейском участке, был тот офицер из больницы.

— Тот, отвратительный?

— Ага.

— Он тебя узнал?

— Сразу же. Но новый руководитель отдела по связям с общественностью просто душка, так что в целом день прошел неплохо.

Я наливаю вино в бокалы, и мы с Лиззи, очень довольные, делаем по глотку.

— Так что, ты видела Алистера на работе?

Лиззи работает с компьютерами. Она утверждает, будто ничего в них не понимает, просто бросается такими словами, как «байт» или «жесткий диск», поэтому никто не замечает, что она лучше разбирается в ассортименте бутиков «Французский связной», чем в программном обеспечении. Когда Лиззи начинала там работать, Алистер был выше ее по должности. Она не обращала на него внимания на протяжении многих месяцев, считая одним из обычных ребят, которые помешаны на компьютерах и ничем, кроме работы в компьютерной фирме, не интересуются. Но потом они начали работать над одним проектом, и она сказала, что нашла в нем что-то такое, что ее привлекло. И привлекло очень сильно.

— Ой, скукотища. Алистер не говорил со мной целый день, потому что почти все время провел на нудном заседании дистрибьюторов. Боже, а ведь начиналось все совсем по-другому! Помнишь, Хол? Раньше он бросался на меня как тигр. А сейчас приходит домой с работы и бросается на диван.

Я и правда все очень хорошо помню. Можно сказать, прожила это вместе с ней. Однажды вечером, когда оба работали допоздна, случилось то, что и следовало ожидать. Лично я тогда вздохнула с облегчением, потому что ситуация была напряжена до предела (бесконечная череда чувственных взглядов через ксерокс), и я подозревала, что все будет разворачиваться, как в одном из тех романов, когда все происходит не так, как ты этого хочешь. Взять, например, «Английского пациента». Стоило ли героине выживать после авиакатастрофы, чтобы потом умереть в пещере в ожидании своего возлюбленного. Но я отвлеклась. Отношения между Лиззи и Алистером определенно уже не те, что были вначале.

Лиззи продолжает:

— Чтобы как-то успокоиться, в обеденный перерыв я вышла на улицу, и кого, ты думаешь, я встретила?

— Кого?

— Кровожадную Терезу! И ты не поверишь, взглянув на мои покупки, она стала говорить, что Иисус делился со своим ближним последней одеждой, и порекомендовала мне сделать то же самое.

— О, Господи!

— Конечно, это богохульство, но я ответила, что во времена Христа не было модной одежды, и, я думаю, он бы меня понял, если бы я рассказала, каких трудов мне стоило найти этот топи. Знаю, это было ужасно с моей стороны, но я просто не выдержала.

Конечно, смешно, что это называется богохульством, но, по словам Терезы, мы с Лиззи уже давным-давно разорвали связь с Богом. Примерно тогда же мы открыли для себя мальчиков и выпивку.

В школе Тереза была самым набожным подростком, какого только можно встретить. Она никогда не красилась, не болтала о шмотках и не смотрела восхищенным взглядом на мальчиков. Она читала Библию на переменах и руководила местным кружком юных христиан. Одевалась всегда с иголочки. Идеально чисто. Даже сейчас она словно женщина с рекламы торговой сети «Маркс энд Спенсер», чей образ довершается маленьким золотым распятием. У нее ярко-каштановые волнистые волосы, собранные в пучок. Вообще-то, она очень симпатичная девчонка, но тот эффект, который она могла бы производить, сводит на нет ее кислое, как выжатый лимон, выражение лица. Я не думаю, что ее благочестие — результат естественной всеобъемлющей любви к миру и его обитателям, потому что, поверьте мне, она абсолютная и первоклассная сучка. В основе ее поведения лежит какой-то более глубокий психический феномен, которого я никогда не могла понять. Однажды в школе она распустила ложный слух, что меня якобы застукали за занятием сексом с Мэттом на бильярдном столе! Принимая во внимание мои тогдашние близкие отношения с Мэттом, это было серьезное обвинение. С тех пор я перестала играть в бильярд. По-моему, со стороны Терезы это было не по-христиански.

Лиззи подливает вина в наши бокалы и поджимает под себя ноги:

— А что плохого произошло с Бантэмом за последнее время?