Обман. Повести

4

- Вот дурачок… - все повторял Гошка, ведя Алешу за рукав. - Вот дурачок!

Алеша послушно шел за ним; руки, и ноги, и все в нем будто налилось железом, тянуло куда-то вниз. Вдруг ему страшно захотелось спать, он зевнул раз, другой и так зевал до самых дверей, а Гошка испуганно глядел на него и спрашивал:

- Ты чо?.. Ты чо?..

Дома Гошка стащил с Алеши пальто и посадил его на кровать. Голова кружилась, стены плыли перед ним, и потолок падал, все время падал сверху.

Гошка что-то сказал и исчез. Алеша сидел на кровати, его покачивало. Захотелось пить. Он встал, добрался до стола и опять увидел отца.

Сначала отец смотрел из деревянной рамки, потом он вдруг вырос, стена и стол исчезли куда-то, и отец сидел на ромашковой лужайке, смотрел, жмурясь, на Алешу и улыбался.

Всю тяжесть будто смахнуло рукой, Алеша шагнул навстречу отцу, но ударился обо что-то и сказал тихо:

- Папа!

Отец улыбался, смотрел на Алешу, но будто не видел его.

- Папа! - позвал Алеша погромче.

- Я слышу! - ответил отец и кивнул Алеше.

Алеша вздохнул. Да, все было наяву, взаправду. И отец был, и ромашковое поле - протяни руку и сорвешь цветок.

- Как же теперь, папа? - спросил, волнуясь, Алеша.

- Ну, ну, выше нос! Ты ведь сын командира! - ответил отец.

- Неужели ты не вернешься?

- Рано или поздно люди умирают, и ничего тут не сделаешь.

- Но ты - очень рано. Ведь ты совсем молодой.

- И молодые умирают, - сказал отец. - А я ведь солдат.

- Ты хочешь, чтобы и я был солдатом? - спросил Алеша.

- Решай сам, - сказал отец. - Может быть, ты и не захочешь стать военным. Но если война…

- Я понимаю, - сказал Алеша.

Он подумал, что они говорят как равные, как если бы говорили двое взрослых. Если бы тут была мама, она бы удивилась, наверное. А может, нет. Просто сидела и слушала бы их.

- Но кем бы ты ни стал, - сказал отец, - будь всегда сыном командира.

- Ты знаешь, тебя наградили орденом Отечественной войны…

Отец улыбнулся.

- Носи его ты. Этот орден передается наследникам. Значит, тебе. И еще запомни… Я крепко любил маму… Я думал о тебе и о ней, когда умирал. Береги ее.

Отец улыбнулся, махнул рукой, словно прощаясь, и что-то сказал, но что - Алеша не расслышал.

Он шагнул к отцу, стараясь догнать его, но опять больно стукнулся обо что-то.

Отец исчез.

Перед Алешей был стол, на столе стояла фотография, а в дверях встревоженно улыбался Гошка.

- Ты куда? - спросил он Алешу. - Тебе чего?

Все в Алеше снова налилось какой-то странной тяжестью, и все стало опять безразлично ему.

Гоша отвел его на кровать, раздел и плотно укутал одеялом. Алешу знобило. Прямо колотило его.

Гошка укрывал его старыми шубами, а Алешу все трясло и трясло.

- Хочешь, - спросил Гошка, и глаза его заблестели. - Хочешь, я тебе почитаю письма моего отца?

Он вытащил из кармана стопку аккуратных треугольников.

- Ты лежи, - сказал Гошка, - и думай, что это тебе твой отец пишет.

Алеша кивнул, проваливаясь куда-то, и услышал лишь первые Гошкины слова: «Здравствуйте, милые мои Вера и Го… и Алеша! Гвардейский вам от меня фронтовой привет…»

«Мама, - подумал, проваливаясь в темноту, Алеша, - где же мама? Почему так долго ее нет?..»