Обмани смерть

Глава первая

На выбранной позиции снайпер стал одним целым со своей винтовкой, это он обжигающей пулей полетит вперед и ничто и никто не остановит его, глубокий вдох — медленный выдох, задержка дыхания и вот он плавно тянет пуск на себя. Есть контакт, горит порох, газ выталкивая пулю разгоняет ее и она вращаясь летит по нарезам ствола, глушитель гасит звук, легкий удар отдачи приклада в плечо, и по ту другую сторону ствола на улице рядом со своей машиной падает человек. Убит. Сразу наповал, пуля вошла в голову. Контрольный выстрел не нужен, снайпер умел попадать куда метил.

Снайпер аккуратно разобрал винтовку, тщательно уничтожил немногочисленные следы своего пребывания и без суеты покинул позицию. Выйдя из своего укрытия, он почти неотличимый от других пошел по улице и стал неприметно подвижной частью унылого городского пейзажа.

Снайпер не тот, кто хорошо стреляет, а тот, кто хорошо попадает. Мало отлично стрелять из любого оружия, снайпером станет лишь тот, кто убил человека.

Мне доводилось участвовать в огневых поединках со снайперами. Я не супер стрелок и не проходил специальной огневой подготовки, мне всего лишь не хотелось, чтобы снайпер меня убил, а попадать я умел лучше, по крайней мере, лучше тех с кем встречался по другую сторону огневого рубежа. Снайпер это смерть, а меня в другой жизни звали «Обмани смерть» и только много позже я прочитал, что это второе имя одного из героев произведений Оноре де Бальзака. «Обмани смерть» из французских романов был уголовником, я отчасти тоже уголовник. Уголовниками в юридическом сообществе называют специалистов по уголовному праву. А вот преступников в этой среде называют нейтрально — клиент. А клиент всегда прав. Он всегда прав, даже если хочешь увидеть его лицо сквозь прорезь прицела и потом затаив дыхание плавным движением указательного пальца привести в действие ударно спусковой механизм оружия.

— Итак, вы неоднократно утверждали, что наше правосудие продажно, и вы с удовольствием убили бы некоторых из своих подзащитных. А потом перешли от слов к делу. Возомнили себя высшей силой, а?

Такие вопросы в протокол допроса не заносятся, а меня допрашивали именно под протокол. Мне еще не предъявили обвинение, формально я даже не подозреваемый, пока идет проверка, по результатам которой и будет принято процессуальное решение. В неухоженном казенно затхлом тесном кабинете на третьем этаже здания губернского управления полиции допрос вел худой с отечным лицом майор, протокол старательно заполнял бледный угреватый мальчишка лейтенант, третий мужчина средних лет с неопределенной как стертой внешностью молча сидел в уголке и делал пометки в своей тетради. Не будь напряжение таким давящим, то я бы рассмеялся. Отёчному майору я лично давал взятки, мальчишка лейтенант проходил у меня ознакомительную практику в то время когда он учился в университете, с третьим я пил коньяк когда приходил в психоневрологический диспансер навещать своего клиента, который старательно выполняя рекомендации именного этого специалиста, симулировал шоковую амнезию. Этот «косивший на дурку» клиент был одним из тех кого убил снайпер выстрелом из винтовки. А троих из шести убитых я вытаскивал из уголовных дел.

— Вероятно вы получали огромное удовлетворение защищая этих людей на предварительном следствии и в судах, получая с жертв деньги, а потом убивая их? — с нескрываемым профессиональным интересом тихим «докторским» голосом спросил из своего угла эксперт психиатр, и фальшиво соболезнуя «больному» договорил, — А ведь такое извращенное сознание это явная патология, вы социально неадекватны и возможно не здоровы.

Мальчишка лейтенант юстиции, а формально именно он был следователем, с пугливым любопытством ждал моего ответа. Я чуть пожал плечами, жест ясно говорил: «Мели Емеля, твоя неделя».

— Возможно вы скажите, что улики против вас косвенные, орудие преступления не найдено, явных мотивов в совершении преступлений, нет, так? — вкрадчиво спросил майор и бледно пористое лицо у него скривилось в болезненной гримасе.

— Я даже для протокола скажу вам господин полицай, — с доброй соболезнующей улыбкой заметил я, — что зря вы в Кисловодске вместо лечебного пития целебных вод, не просыхая литрами жрали «францусский коньяк» разлитый в ставропольском поселке, вот язва и обострилась. Помните, я вам еще этикетку с подаренной бутылки показывал? Там даже в русском слове «французский» и то сделана ошибка. Хотя качество напитка было отменным, признаю. Просто настоящее торжество содержимого над формой бутылки и ошибками этикетки.

— Шантажировать меня вздумал? — переходя на «ты» зловеще спросил майор и как припечатал, — Не выйдет! Руководство хорошо знает, что ранее мы были знакомы и именно поэтому мне поручили провести твой допрос. Не увернешься, а все твои с позволения сказать убогие «приемчики» мне хорошо известны.

— Это означает, что взятку ты не возьмешь? — насмешливо дрожа голосом спросил я.

— Нет, — крайне сухо ответил майор, — не возьму, не то это дело.

— Вижу, нескончаемая реформа в вашей системе уже принесла свои ароматные плоды и прошла очень успешно, — торжественно отметил я, — Отказаться от взятки! Какой прогресс, это просто настоящий прорыв на пути к правовому государству. Я горжусь, что меня допрашивает настоящий, а главное неподкупный полицай. Браво herr майор!

— Не паясничай, не поможет, — болезненно и криво улыбнулся майор, машинально потирая живот, то место где всё ныла и ныла не проходящей тупой болью язва двенадцатиперстной кишки и мрачным тоном уверенно продолжил:

— Это ты убивал этих людей, всё на тебя показывает.

Это были серийные убийства. Сначала их привычно квалифицировали как заказные, потому что стрелял профессионал, а жертвы в известных кругах были влиятельными, состоятельными и с точки зрения оправдавшего их закона кристально чистыми людьми. Ворьем, насильниками, работорговцами, педофилами, наркоторговцами, убийцами их могли называть только безответственные людишки и то вполголоса. Заказными убийствами у нас никого не удивишь и по большому счёту никого особенно не напугаешь. Еще в девяностых к ним привыкли, а после притихших нулевых годков заново стали привыкать. Опять в стране постреливать стали. Ну и что? Кто-то кому-то перешел дорогу, эка невидаль. Для порядка и «играя на публику» проводили стандартные розыскные мероприятия, заведомо зная, что толку не будет, а вот на чужую «мозоль» можно ненароком наступить. А вот в известных кругах заволновались, никто никому дорогу не переходил, все распределено, с трудом выработанное установленное «вертикалью» равновесие не нарушалось, причины насильственных смертей не понятны, это не заказ. И главное не ясно кто следующий? А если меня вот так же, просто так, без видимой причины, раз и убьют. Постоянный озноб страха под сердцем, а вдруг под прицелом? Мгновенье и всё ты просто труп. Жуть. От пули нет защиты. Деньги и связи не помогут, охрана не спасет. Остается бежать или жить запершись в особняке — бункере, да разве это жизнь? Полиция! Найти! Немедленно найти убийцу, это маньяк.

Искали. Что называется «рыли рогом» землю. А тут еще один неотвратимо точный выстрел и опять труп. Серия продолжалась.

Злыми холодными сквозняками потянуло от нежелательных разговорчиков среди обывателей. «Маргиналы», «люмпены», «хамье», «быдло», «овощи» проще сказать все те кто привык гнуться на пахоте за копейки и сносить любые унижения заливая обиды дешевым алкоголем приподняли голову и злобно скалясь чуть ли не радуясь, встречали каждое попадание в цель.

А я совсем не радовался этой череде смертей. Это бессмысленно, одиночку найдут и уничтожат. Никто и ничто не сможет изменить этот мир, даже пуля, даже если ее выпускает снайпер. Сколько было выпущено пуль? Сколько пролито крови? А жизнь всё равно вернулась на круги своя. Вернулась на круги своя и опять появились, вернулись те кто поверил, что последнюю точку в любом споре может поставить пуля, если она попала в цель, если ее выпустил снайпер. А он продолжал стрелять. Найти его не могли. Стандартные розыскные приемы оказались бесполезными. А нестандартные? К поиску снайпера привлекали даже людей с экстраординарными способностями. Колдуны, ведьмы, маги, ведуны, экстрасенсы давали сеансы, всячески ворожили, обращали внутреннее око в иные миры и как напуганные дети в ожидании чуда и «указующего перста» смотрели на них «правоохренители», не все конечно. Подавляющее большинство практиков полицейской работы, откровенно смеялось над потусторонней методикой расследования преступлений. Версий у потусторонних розыскников добровольцев было немало, в том числе и весьма экзотических, вплоть до появления зомби или оборотня пришельца из иного мира. Вы бы слышали, как матерились замотанные обозленные опера, которые часть этих версий, наряду с другими более приземленными, проверяли. А уж какие они отчеты по этим версиям составляли, это вообще хохма. Там в «Хохме» я и сидел перед задержанием.

«Хохма» это вполне приличное кафе. Собираются там любители и поклонники эзотерических знаний. В таких полузакрытых клубах особенно заметна недавно возникшая и уже такая явная, пугающе массовая тяга к мистике и оккультизму. Такое явление это один из признаков болезни и стремительного, болезненного роста социальной температуры в обществе. Традиционным научным «светским» знаниям многие уже не доверяют. Наиболее распространенные мировые религии не дают внятного ответа на ежедневный и страшный вопрос: «Господи! Да что же это такое творится? Что нас ждет в этом мире, Господи?» Нет четкого конкретного ответа? Ну что ж, будем его искать в других источниках: «Скажи мне, кудесник, любимец богов, Что сбудется в жизни со мною?» У Пушкина в «Песнь о Вещем Олеге» кудесники хоть к языческим богам обращались, а если напрямую к дьяволу, тогда как? Это братия и сестры есть прямая капитуляция. Но мы хотим знать! Знать, что нас ждёт и иметь возможность хоть как то защитится от грядущих бед, а то и просто бежать куда глаза глядят. Уже и бежать некуда? Тогда жить одним часом, уйти в запой, в транс наркомана. А пока: «скажи мне всю правду, не бойся меня, в награду возьмешь ты…»? Говорят. Объявлений полно. Всё скажут, только плати. Но кроме банальных шарлатанов и просто психически неуравновешенных людей, есть серьезные исследователи иного мира и его влияния на мир физически нами зримый и их прогнозы…

В России в период 1900–1917 гг. не только среди образованных людей был повышенный болезненный интерес к оккультным знаниям. В 1917 году полыхнуло.

В Германии в период 1918–1933 гг. время поражения, нищеты, отчаяния и явственного желания реванша была сильная, заметная тяга к оккультизму. В 1933 году полыхнуло.

СССР в период 1985–1990 гг. время «перестройки», самогонного алкоголизма, ломки партийных структур КПСС, время начала криминального «ренессанса» и псевдодемократии. Тогда всевозможные экстрасенсы заполонили экраны телевизоров. В 1991 году полыхнуло.

И снова Россия, тысячелетие новое, и только назревающий ужас грядущих потрясений и бед старый. Страх будущего, бедность переходящая в нищету, глухое тупое отчаяние, и нарастающее желание отчаянного реванша и смертного боя, за еще не проигранную битву за Россию, за преданные победы. Полыхнет? Ну что ж два раза не умирать. А пока перекусим. Кормят в «Хохме» дешево и вкусно, а мистики народ как правило небогатый, зато хорошо покушать так сказать поддержать свою телесную субстанцию, они всегда не прочь. Кроме того кофе там варят натуральный и я в это кафе время от времени захожу. Знаете иногда приятно отвлечься от сугубо земных материальных забот и потолковать об иных мирах, границах человеческого сознания, способов вхождения в транс для общения с потусторонним. Просто дураков и явных сумасшедших в «Хохму» не пускали. Публика приходила серьезная, весьма образованная и вполне самодостаточная, но откровенно говоря с определенным сдвигом в психике как говорится со своими «тараканами в голове». Некоторых из постоянных посетителей «Хохмы» привлекали к поиску маньяка и по вечерам за чашкой кофе они достаточно бурно обсуждали как сам факт своего участия в расследовании, так и свои весьма специфические предложения и методики поиска. Свои неудачи на эзотерическом поле, кое-кто объяснял, что убийца сам обладает оккультными знаниями и паранормальными способностями и успешно маскируется не только в физическом, но и в ментальном облике. Слушать их было интересно, весьма забавно и поучительно, так в пылу споров они выкладывали и все основные версии, которые отрабатывала следственно-оперативная группа. Вот и сегодня откликнувшись на предложение знакомых эзотериков, обсудить последние новости, я утром пришел в это кафе. И вот теперь расслабленно сижу за столиком и машинально гоняю чайной ложечкой кофейную гущу в фарфоровой чашечке, внимаю собравшимся на «симпозиум» исследователям иного мира и слушаю как:

— А знаете, кто идеально подходит под психологический и ментальный облик этого стрелка? — невесело спросил эксперт эзотерик своих собеседников.

Эксперт сделал многозначительную паузу и поочередно посмотрел на собравшихся. Вопрос «Кто?» не прозвучал, тяжелая пауза провисла и круглолицый моложавый мужчина, чуть испортив впечатление от своей загадочной многозначительности, поспешно договорил:

— Человек под именем: Обмани смерть.

От неожиданности я чуть вздрогнул и поспешно глотнул гущу остывшего кофе, поперхнулся, закашлялся. Все уставились на меня. Вот только этого мне не хватало. Я быстро вытер губы бумажной салфеткой и укоризненно глянул на эксперта. В миру его зовут Евгений Алексеевич, профессия врач травматолог, после суточных дежурств на «Скорой помощи» он вполне успешно занимается частной медицинской практикой, в том числе лечит и иглоукалыванием. От изучения китайской методики точечного лечения иглами чжень-цзю и началось его увлечение мистикой. В силу природной широты интересов только китайскими методиками он не ограничивался, собирая, можно даже сказать, коллекционируя другие нетрадиционные приемы воздействия на физическое и психическое тело человека. Как пациент я к нему не обращался, но что он останавливая кровотечение «заговаривает» больному кровь, наблюдал лично.

— Женя, — бросив на стол скомканную бумажную салфетку, недовольно сказал я, — ты уж будь добр, обойдись без недомолвок и скажи прямо: это духи тебе показали на меня. И кстати, кто тебе сказал моё бывшее прозвище?

— Иные сущности на тебя не показывали, а вот по остальному… — отвечая Евгений Алексеевич смотрел не на меня, а на чашку которую я аккуратно поставил на покрытый скатертью стол, — У тебя есть опыт убийств, знание криминалистики и современных методик раскрытия преступлений, ты не глуп и недоволен своей работой в системе правосудия, ты не веришь в справедливость закона и сам не раз говорил, что если достаточно денег или связей то преступник всегда уйдет от наказания. А редкие исключения только подтверждают общее правило. Помнишь ты нам рассказывал о деле педофила изнасиловавшего одиннадцатилетнюю девочку и по которому прекратили уголовное дело. Тогда ты напился и как заведенный всем повторял: «Осталась только одна справедливость, самому пристрелить эту мразь». А потом этого педофила убил снайпер. А по прозвищу… Тебя так зовут сослуживцы, в группе социальной сети где вы общаетесь, тебя по прежнему называют: «Обмани смерть» и приводят немало примеров когда ты, чуя смерть умел уходить от нее и уводить своих бойцов. Ну, а о том что ты и сам обладаешь определенными способностями, хотя и не говоришь о них, я давно догадывался.

— Женя! — я не торопясь встал из-за стола, — Ты забыл главное правило врача: Не навреди! А то о чем ты говоришь, можно легко применить к любому кто был на войне, к каждому кто отчетливо видит как работает, с хрустом ломая человеческие судьбы, наша государственно правовая машина. Вот только далеко не у каждого хватит духа взять в руки ствол. И еще запомни, смерть обмануть нельзя, просто иногда она дает тебе отсрочку, если ты ей предложишь другую жертву, но потом она своё возьмет только уже по двойной цене. Это я тебе говорю как человек, которого звали: Обмани смерть.

За столиком в маленьком зале этого кафе нас сидело трое. Все подавленно замолчали. Еще бы узнать, что твой хороший знакомый маньяк убийца, это шок даже по нашим недобрым временам. Других посетителей в этот будний день не было. В понедельник это кафе мало кто посещал.

— А что скажите вы капитан Кольцов? — стоя я в упор смотрел в сторону, человека, сидевшего напротив меня, — Все, что сказано про меня в равной степени можно отнести и к вам. Вы имеете военное образование, в училище входили в сборную по пулевой стрельбе и занимали призовые места, потом воевали, а значит убивали, во второй год нового тысячелетия уволились из армии, в духовных поисках обратили к Богу, приняли сан, потом ушли из монастыря. Вдруг это вы возомнили себя ангелом справедливости и стали карать грешников. Почему я, а не ты?

— Я молюсь об этом мире, а не стреляю в него, я прошу у Господа милосердия к чадам своим, — подавлено и тихо ответил бывший капитан, бывший солдат, бывший Андрюшка Кольцов, бывший монах, оставивший церковь, но не отрекшийся от веры.

— Ты уже был милосердным, — резко повысил голос я, — это ты помиловал снайпера, не расстрелял его на месте, пожалел, передал в руки закона, а его отпустили и он убил десять твоих солдат. Вот она цена твоего милосердия. Ты помнишь об этом, Андрей?

Бывший монах сильно побледнел и ничего не сказал. Не крестился, не шептал молитв. Может смотрел в прошлое? Там кричат от боли ран живые и молчат мертвые. Там просят о милосердии, а потом стреляют в спину. Там не перестанут оплакивать убитых мальчишек солдат. Убитых из-за вашего милосердия капитан Кольцов.

— У него алиби, — с жалостью глядя на него, тихо сказал, Женя, — Андрей месяц был в Германии, искал могилу своего убитого прадеда, а именно в это время произошло три первых серийных убийства.

— Эх Женя, — легонько вздохнув, я грустно улыбнулся, — вспомни классическое построение интриги в детективной драме, алиби нужно только убийце.

— Я не убийца, — чуть слышно прошептал расстрига монах.

— А вот я убивал, — резко выкрикнул я, — только по моей вине не одна мама в нашей стране по погибшему сыну не плакала. Понял? Я стрелял, я обманывал смерть, я побеждал, и те кто ждал нас в засадах на дорогах, в горах, кто устраивал минные ловушки, они или бежали от нас или мертвы.

— Давайте прекратим этот бессмысленный разговор, — Женя тоже встал из-за стола, и мне бесстрастно:

— Ты говорил: Не навреди. Ладно. Я ведь тебя сегодня специально пригласил прийти, предупредить хотел. Так вот. Вчера у меня на сеансе был руководитель оперативной группы по поиску маньяка, я его от язвы лечу, да ты этого майора Одинцова знаешь. Я его проколол, он расслабился, потом стал над моими версиями посмеиваться. Дескать, все ваши обращения к потусторонним силам, полная херня, а снайпера мы сами вычислили. Вот сроду не догадаешься кто он! Рядом с вами он сидит, и наверняка смеется пока вы камлаете. Я ему: «Не верю!» При иглоукалывании все нервные центры расслабляются, как говорится «тормоза» сняты, и пациент пошел языком молоть. Так вот всё, что я раньше тебе сказал это их оперативная разработка. Тебя возьмут в ближайшие дни. Для них ты идеальная мишень. И алиби у тебя нет. Ты на самом деле под подозрение попал когда опера по новой методике искали маньяка в социальных сетях и наткнулись на «Обмани смерть». А уж потом стали дальше копать. Ты для убийцы почти по всем параметрам подходишь. И мотив для маньяка у тебя вполне подходящий.

А тихо как стало в кафе «Хохма» когда люди перестали говорить. Тихо, уютно и хорошо. Значит я маньяк? Мне не страшно, просто чуточку грустно, вот и все.

— Ребята, — тихо спросил я, — а вам не страшно?

Они молчали и не смотрели на меня маньяка — убийцу и я повторил:

— Вам не страшно жить в обществе, где элементарное стремление к справедливости, уже повод для подозрений? Так кто из нас маньяк?

Ответом было молчание. Я быстро пошел к выходу. И уже мне в спину печально сказал расстрига монах:

— Я буду молиться о тебе…

Злая сила мгновенно разлилась в мышцах, тугой пружиной возвратного механизма, развернулось тело и встав лицом к оставшимся, я холодно отчеканил:

— Лучше о своей душе помолитесь капитан Кольцов!

Взяли меня не в ближайшие дни, а в ближайшие часы. Даже не взяли, я сам пришел. Зашел в управление полиции посмотреть отказные материалы по уголовному делу, которое вел, а меня вежливо пригласили зайти в соседний кабинет и стали допрашивать. Иллюзий я не питал, очень хорошо зная, захотят посадить посадят. И то, что юридически я грамотный человек, ничуть мне не поможет, дело просто более квалифицированно оформят, вот и все. Косвенные улики подтвердят показаниями «свидетелей» которые прямо заявят, что там то и тогда-то заметили лично меня с винтовкой в руках. Другие «свидетели» покажут, что видели, как я выкидывал в проточную реку орудие преступления. Психиатр даст заключение о наличии навязчивой маниакальной идеи охватившей обследуемого, что не исключает его вменяемости. И это всё. Пожизненное. На этапе прикончат. Из принципа как бы потом чего не вышло. Оформят как суицид, или инфаркт это уже как говорится дело техники. Техники преступлений, которые уже почти стали нормой в системе наших органов. Но это потом, а пока я не подозреваемый, не обвиняемый, пока я задержанный. В отношении меня идет всего лишь проверка и мрачный болезненно скривившийся майор Одинцов упорно повторяет:

— Это ты убивал этих людей.

— Да ты просто анекдот цитируешь, — чуть усмехнулся я, и в лицах чуть пародируя голос майора, рассказал:

Никто даже не улыбнулся, я в очередной раз пожал плечами. В кабинете замолчали. Лейтенант, закончив печатать протокол допроса, стал оформлять постановление о привлечении меня в качестве подозреваемого по уголовному делу. Майор достал из внутреннего кармана мятого пиджака упаковку таблеток, распечатал ее и стал привычно глотать таблетки, запивая их водой из пластиковой бутылки. Психиатр снова уткнулся в свои записи. Было страшно, но сильнее страха была ледяная злоба ознобом сотрясающая тело и вызывавшая холодную противную дрожь. Со мной такое бывает, иногда. Через несколько мгновений дрожь пройдет и тогда, тогда я вспомню, почему много лет назад меня звали — Обмани смерть.

Не помню, кто первым меня так назвал, но хорошо помню первого снайпера которого убил. Моя группа передовым дозором шла по горной тропе и меня как пулей прожёг его прицеливающийся взгляд и всей кожей, всем нутром я чувствовал как плавно тянет он курок спускового механизма винтовки на себя. Я упал на мелкие камни горной тропы за мгновенье до выстрела, свистнула пуля, мимо. За мной разом легли и стали расползаться ища укрытия бойцы передового дозора. А из укрытий на этой горной тропе были только небольшие камни, грамотный опытный стрелок перестрелял бы нас всех течении нескольких минут. Меня на солнцепеке пятидесятиградусной полуденной жары сотряс ледяной озноб. И снова ожёг его ищущий взгляд, он выцеливал меня и я явственно чуял его раздражение от промаха. От следующей пули я ушел перекатом вправо. Потом резко встал с мелких острых камушков и стал двигаться: рывок влево; затем вправо, я сбивал ему прицел и шёл на сближение. Пули ложились рядом одна… вторая… мимо, мимо…, краем сознания я отмечал, как за спиной прикрывали меня заградительным огнем бойцы нашей группы, а я пригнувшись и рывками бросаясь из стороны в сторону, шёл на сближение. Видел? Чувствовал? Определил? Нет не правильно, я знал где через оптику снайперского прицела ищет меня смерть и двигался ей навстречу, потому что я сам стал смертью, его смертью. И он это тоже почуял, я это точно знаю, он чуял, что его смерть это я и он торопливо стрелял… мимо, мимо… Потом я упал за подходящий и большой камень и сам открыл огонь, первые очереди нервно длинные, а потом короткие расчетливо прицельные на три — четыре патрона. Сейчас в этом мире в эти мгновения нас было только трое, я, он и смерть. И она выбрала и взяла его. С четырехсот метров короткой очередью из ручного пулемета РПКС я попал ему прямо в голову. Потом когда я сидел у его укрытия и не глядя на человека которого убил, глубоко затягиваясь курил одну сигарету за другой, кто-то сказал: «Ты обманул смерть» Вот так меня назвали первый раз. Потом, а потом я уже всегда ходил в передовом дозоре, и моя группа ни разу не попала в засаду и не несла боевых потерь. Прозвище «Обмани смерть» так и прилипло ко мне вторым именем. И вот много лет спустя я сижу на неудобном стуле в этом затхлом казенном кабинете и опять чую, что смерть стоит рядом, а ещё я давно знаю, что ее нельзя обмануть, можно получить только отсрочку и то если предложишь ей другую жертву, вместо себя.

Ну здравствуй моя Смерть. Давненько мы не встречались. Ну и кого ты старая подруга хочешь взять к себе? Или все же в этот раз за мной пришла? Извини, но я еще не готов, я опять обману тебя.

Дверь кабинета распахнулась от удара ногой, вбежал молодой поджарый опер и выкрикнул:

— Седьмой! Только что! — потом отрывисто рубя короткими фразами, — Почерк тот — же. Разрывная пуля в голову. Наш клиент работал. Наряд у трупа. Введены планы «Перехват» и «Замок». Оперативная группа уже выехала, я за вами. Генерал приказал вам обязательно там быть. Машина ждет.

Майор глубоко вздохнул, на выдохе коротко матернулся и выбежал в коридор. За ним избегая смотреть в мою сторону, поспешно ушёл из кабинета психиатр. Лейтенант прекратил стучать по клавиатуре и постановление осталось не напечатанным.

— Ну ладно, — я платком вытер лицо и легко встал со стула, — пойду пожалуй, не буду вас от забот насущных отвлекать.

— Не было приказа вас отпускать, — насупился лейтенант, — ждите решения.

— То есть? — удивился я.

— Майор приедет, даст команду, вот тогда и отпустим, — глядя в монитор компьютера бормотал юный полицейский, — а пока в коридоре посидите.

— А если убегу? — стоя у двери и рассматривая прыщавого лейтенанта, усмехнулся я.

— А если будете ехидничать, — покраснел от злости полицейский, — то я вас в камеру ИВС отправлю. Ровно на сорок восемь часов. А там видно будет.

— Лучше уж сразу в СИЗО, там хоть сортир и койки в камере есть, а в ИВС только лавки, — с недоброй улыбочкой предложил я, — и поэтому я желаю сделать чистосердечное признание.

— Какое? — напрягся юный полицай.

— Это я всех застрелил, — скромно объявил я, — из гладкоствольного охотничьего ружья двенадцатого калибра, нашел у мусорных контейнеров старую «тулку» и сразу пошел стрелять в кого не попадя. Ружье прячу на дне вороньего пруда прямо в центре города. Оформляйте явку с повинной и заказывайте новые звездочки для погон.

— Издеваетесь? — с бессильной злобой придавленным ужом прошипел полицай и звонко выкрикнул:

— Конвой!

Следующие четыре часа я провел в изоляторе временного содержания. Вечером, угрюмый с пухлым пивным животиком дежурный сержант вывел меня из камеры, где от скуки сразу изменив в неволе своим принципам (ни слова без гонорара) я бесплатно консультировал сокамерников.

Приехав домой на такси, усталый, психологически весь как опустошенный, хотел выпить, нет напиться вдрызг и не стал. Возраст, знаете — ли уже не тот. Вместо этого переодевшись в спортивный костюм, ушел в бассейн фитнес-центра, час плаванья, потом парилка, опять плаванье. Вода смыла физическую и моральную грязь этого дня, горячий сухой пар расслабил нервное напряжение мышц. Здоровая физическая усталость вытеснила психологический надрыв и дома я заснул глубоким беспробудно целебным сном.

Утром хорошо отдохнувший сделал обычную разминку, потом немного позанимался на перекладине и дополнительно выполнил специальный комплекс статических упражнений. Стоя, с колена, лежа. В статических положениях прицеливания держал в руках древнюю трехлинейную винтовку Мосина. Ствол пропилен в трех местах, казенная часть намеренно испорчена, затвор отсутствует, это просто тренажер. Я иногда упражняюсь с макетом оружия, больше из-за возрастного комплекса чем из необходимости. Вроде как доказываю себе, что я годен не только в судах трепаться и трепать нервы себе и другим, и поэтому достаточное регулярно тренируюсь с оружием в руках. При выполнении специальных снайперских упражнений главное не столько физический навык и мышечная выносливость, сколько сосредоточенность в выполнении целевого занятия, обостренное внимание, концентрация сознания и достижение состояния близкого к медитации йогов, расслабление при физическом напряжении и намеренная отстраненность от внешних раздражающих факторов. Ты и винтовка сливаетесь в единое целое, ты видишь цель, ты пуля, и никто и ничто не может остановить тебя.

Никто кроме сотовой связи. Всё звонят и звонят. Не прерывая занятий, раз не ответил, второй раз не принял сигнал, а на третьем звонке, перед тем как отключить аппаратик, в опциях посмотрел кто звонил. Звонил… в общем звонил человек которому я обязан. Сильно обязан. Человек который давным-давно отвел мою семью от большой беды, врач лечивший и спасший моего сына.

— Дашу час как арестовали, — нервно и быстро заговорил он, как только в аппарате я принял сотовый сигнал, — взяли с наркотой, я в областном управлении полиции, нужен адвокат и…

— Выезжаю, — сразу оборвал я разговор. Первые часы при задержании они самые важные. Ещё есть возможность скорректировать первичные рапорта и протоколы, ещё не возбуждено дело, еще многое можно отыграть назад, ещё все бумаги пока просто бумаги, а не доказательства в уголовном процессе.

У входа в управление полиции ждут приговора судьбы придавленные горем растерянные родители, в здании равнодушные полицейские сидят на стульях у дверей кабинета. А в кабинете, рапорт о задержании, протокол обыска, десять расфасованных на дозы пакетиков с героином, и капитану полиции дает показания чахлый юноша с пустыми глазами наркомана, как приговор падают и записываются в протокол допроса его слова:

— Да я у нее постоянно дурь покупаю и все знают у неё всегда есть. Давно? Да с полгода уже.

— Врешь! — с презрением бросает Даша, ее всю трясет от чужой подлости, от ощущения, что сейчас сию секунду с хрустом ломают и бросают в грязную канаву ее жизнь.

— Если не прекратите нарушать порядок, — вяло с тусклыми интонациями заметил капитан, — то я вызову конвой и на вас оденут наручники.

— Успокойся Даша, — тихо прошу я.

— Успокоится? — нервная дрожь колотила девушку, и усилием воли перемогая негодование, она сдержанно объяснила, — Меня на улице схватили, затащили в машину, одели наручники, а потом вот эти пакеты достали, — Даша кивнула на лежащие на столе вещдоки, — и стали мои ладони к ним прикладывать, потом в мою сумочку засунули и смеются. Гады… гады… суки… а в отделении бабы полицейские при понятых меня обыскали и всё нашли…

Раскачиваясь на стуле, визгливо засмеялся свидетель наркоман.

— Заткнись! — рявкнул на него капитан и Даше почти ласково:

— Следствие во всём разберется, не надо волноваться.

Всё девчонке конец. Её не спасти. Прощай юность, медицинская академия, прощайте папа и мама, здравствуйте господин закон, здравствуйте госпожа зона. Ну что новая поганая жизнь будем знакомиться?

Подписав протокол допроса и протокол очной ставки, свидетель ушел. В кабинете осталось трое. Даша, капитан и я.

— Сейчас напишу постановление, — заполняя текст бланка на компьютере и не отрывая от монитора взгляд, обращаясь ко мне, сухо говорил капитан, — а задержанная пусть пока в ИВС посидит, а там как суд решит, подписка о невыезде или содержание под стражей. Место, дату и время судебного заседания я вам сообщу. В суде изложите свою позицию и заявите все ходатайства. Пока это всё. Вы можете идти, а задержанная останется у нас и её допрос на сегодня закончен.

— Меня в тюрьму? — с неестественно ледяным спокойствием, спросила Даша.

— У нас в стране есть торжество суверенной демократии и поэтому совсем нет тюрем, — заметно усмехнулся капитан, — а ещё есть изолятор временного содержания, следственный изолятор и исправительное учреждение. Ваш адвокат вам разницу между ними объяснит.

Девушка кивнула и стала с силой тереть своё лицо. Она не плакала, только вытирала нервный пот обильно выступивший на лбу и щеках. Расплывалась от соленой влаги косметика и ее лицо превращалось в маску. Размалеванную красками маску человека, а цвета у красок черные, жуткая палитра горя и безнадежного отчаяния.

— Даша, — подавая ей платок, сказал я, — не бойся, я тебя вытащу. Слышишь меня? Даша! Посмотри на меня! Я тебя вытащу! Только без меня ничего не подписывай. Если допрос будет без моего участия, просто молчи. Даша это как болезнь, нельзя ей поддаваться. Надо бороться. Даша?! Слышишь меня?

— Слышу, — вытирая лицо скомканным платком, ответила девушка, а потом как отвердели у нее лицевые мышцы и она жестко сказала:

— За меня не бойтесь. Я выдержу.

Мы стояли в десяти метрах от здания управления полиции и негромко разговаривали.

— Ты тридцать лет врачом и двадцать пять лет в местной больнице хирургом проработал, — говорил я придавленному горем отцу Даши, — сотни людей от смерти спас, тысячи вылечил. У тебя среди молодых врачей учеников полно. Ищи среди них знакомых, ищи знакомых у кого родственники судьи, прокуроры и следователи, ищи… кого можешь. Я тоже сложа руки сидеть не буду, но и ты старайся. Я скажу, что надо сделать. Сережа! Не опускай руки.

Рядом стояла его жена Таня, она уже перестала реветь и тереть опухшие глаза. Она стояла с нами слушала и не слушала нас. А я знал, что сейчас она рядом с дочерью и в мыслях говорит ей: «Доченька я рядом, не бойся, я рядом, я всегда буду с тобой. Мы с папой рядом», а ещё я знал, что в душной, вонючей камере ИВС Даша её слышит.

— Я работаю в муниципальной больнице для бедных, — устало и почти безнадежным тоном ответил Сергей, больные и их родственники уважительно звали его Сергей Александрович, — а эти… — он небрежно махнул рукой, — они в другом мире живут, у них свои больницы, свои врачи, у них другая жизнь, с нашими судьбами они не пересекаются. Им плевать на нас. А если среди тех кого я вылечил и выучил попадется тот кто сможет помочь в этом деле, — он пристально посмотрел мне в глаза, а я отвел свой взгляд, — то он на помощь не придет, своя рубашка… сам знаешь. Подлый у нас народ и страна подлая…

Даже самый лучший врач может сделать ошибку ставя диагноз. Сергей никого не искал, не успел, они сами к нему пришли. Первой как только узнала, пришла жена полицейского который в эти сутки дежурил в ИВС. Три года назад Сергей Александрович вовремя обнаружил и вырезал ей опухоль, распространение метастаз прекратилось, а двое её детей не стали сиротами. В тот же вечер этот полицейский вызвал Даше «Скорую помощь» и никого не ставя в известность в нарушении всех инструкций, он сразу оправил девушку в лечебное учреждение. А врач на «Скорой помощи» был учеником Сергея Александровича, он подменил коллегу и вышел на внеочередное дежурство. Другие врачи в больнице, где Сергей отработал двадцать пять лет, поставили Даше диагноз «острая сердечная недостаточность» и её тут — же госпитализировали и спрятали в палате реанимации. Позвонил однокурсник Сергея работающий в наркологическом диспансере и свидетеля, наркомана давно состоявшего на учете, быстро нашли и мигом упрятали в стационар с предварительным диагнозом шизофрения, а значит его показания судом учтены не будут. Звуковой волной от звонка к звонку шло известие о трагедии этой семьи и пришли другие люди, и даже если они не могли оказать помощь, то теплом своего участия, они согрели эту семью, раздели ее боль. Дашины друзья и знакомые через два часа после её ареста разметили информацию о её деле по сайтам, блогам и социальным сетям, «Подстава» и «Провокация» такие слова были в этих экстренных сообщениях.

Иногда я думаю, что у нас еще не всё потеряно. Ещё есть нравственные силы, противостоящие бездушной правовой машине уничтожения.

Глава вторая

Суд с учётом состояния подозреваемой Дарьи Сергеевны Мишиной вынес постановление об избрании в отношении неё мерой пресечения: подписку о невыезде. Все процессуально-следственные действия в отношении подозреваемой были приостановлены до её излечения.

— Девчонку переведем в ведомственную больницу МВД для повторного обследования, там её мигом признают здоровой, меру пресечения изменим, — встретивший меня на выходе из здания суда майор Одинцов криво улыбнулся, небрежным жестом предложил пройтись по улице и когда мы пошли, обходя поставленные впритык машины, негромко доверительно продолжил начатый разговор:

— Найти других свидетелей наркоманов, это вообще не проблема. Они все на крючке и за дозу кого угодно продадут. Гуманного дурашку дежурного из ИВС уволим, уже служебное расследование ведется. Так что… — сделал он многозначительную паузу и уверенно договорил, — посадим, раз взялись всё равно посадим. И пусть хоть весь Интернет от визга о продажной полиции усрется, нам плевать.

Остановившись, майор по-простецки сплюнул на землю.

— Следователь, — продолжил говорить майор, — это сотрудник из моей группы, что я ему прикажу то и сделает. Есть у меня такой. Разведенный, семья в другом городе, к нам переводом пришел. Решительный паренек, пробы ставить негде. Такой никого не пожалеет. Эту девку он мигом скрутит, сама во всём признается. Да и не в этой девчонке дело.

— А в чём? — отрывисто спросил я.

— В тебё, — чуть усмехнулся майор, — в тебе «светоч» ты наш. И не говори, что ты не догадываешься, что эту девку не просто так взяли. Это твой поводок. Ты же у нас весь такой ответственный, а папаше девчонки ты кое-чем обязан. Отдашь снайпера, дело по наркотикам сразу прекратим. Думай.

— Вы всем управлением его найти не можете, — говоря я пристально разглядывал его худое морщинистое лицо, кожа на нем серого оттенка крупнопористая и дряблая, — Я то как его один найду?

— Не знаю, — глумливо подмигнул он, — это же тебя зовут Обмани смерть. Вот и действуй.

— Семен, — тихо спросил я майора, — а ты не боишься? — и чуть повысил голос, — Сам не боишься пулю получить? Узнать где ты живешь, где бываешь, кто тебе дорог, по нашим временам не проблема. А если с тобой так же, а?

— Боюсь, — не глядя в мою сторону, уныло признался он, — только другого я намного сильнее страшусь. Тебе скажу, чтобы ты знал, что я до конца пойду. Меня тоже подловили. Было одно дело, забили у нас одного мужичка на допросе. В запале чуток не рассчитали, помер он, все бы ничего, можно списать эту смерть… типа приступ сердечный или еще чего, но… в общем детали тебе знать не обязательно, но мне и другим кто со мной тогда был, поставили условие, или мы найдем снайпера, или делу об убийстве дадут ход. И руки развязали, делайте что хотите, только найдите. Бежать некуда, но если кто сбежит, остальные за него ответят, вот мы и присматриваем друг за другом. А провести остаток жизни на зоне я не хочу, это та же смерть только медленнее и мучительнее, чем от пули.

— Так сами и найдите, а не присматривайте друг за другом! — желчно выкрикнул я, — сами ищите, я то тут при чём? А по Даше, скажи своему «крутому», не он один шкуры снимать умеет. И всю жизнь в кабинете не отсидится.

— Сам скажи, — вяло раздвинул тонкие губы в ухмылке майор и дальше серьезно заметил, — да только не поверит он. Такие не верят, туповаты. Да и опыт имеют односторонний, это когда бить и пытать могут только они. Только твоей искалеченной клиентке на зоне с отбитыми почками уже всё равно будет, какого цвета с изнанки шкура её следока.

Дальше медленно шли молча. Майор шёл заметно приволакивая левую ногу и не смотрел по сторонам. Я еле поднимая при ходьбе ноги, шаркал по растрескавшемуся асфальту, тонкими подошвами дорогих ботинок и думал. Мне одному найти снайпера не реально. Не найти… я знал, что всё сказанное майором правда. Приведут других свидетелей, подкрепят их показания заключениями экспертиз, для суда этого будет вполне достаточно. А доказать, что девушке наркотики подложили и отжали ее пальцы на пакетах с расфасованными дозами, не выйдет. Те кто это сделал, связаны круговой порукой страха, возможности на них надавить нет. А если начать по ним стрелять… Я негромко рассмеялся, вспомнив старое присловье: «Всех не перестреляешь» Действительно, всех не перестрелять даже снайперу. Тут совсем другие меры нужны. А это значит…

— Материалы по делу покажешь? — после непродолжительного молчания спросил я майора.

— Покажу, — чуть заметно кивнул он и с явной издевкой негромко сказал, — Ну вот теперь и ты стукачём стал, поздравляю и добро пожаловать. Добро пожаловать в ряды предателей и подонков верных помощников нашей полиции.

Глава третья

Найти маньяка если он весьма осторожен и достаточно умён, а за рамками своей «идеи» вполне вменяем и в частной жизни ничем от окружающих не отличается, крайне сложно. А если он стреляет из оружия с глушителем не оставляя иных следов кроме трупа и пули в нём, то практически невозможно. А если нельзя предугадать, кто будет следующей жертвой и не захватить стрелка с поличным, то серия выстрелов, серия убийств может продолжаться годами, пока случайность, допущенная ошибка или самомнение не подведут преступника. В наше время, да и не только в наше, маньяка как правило губит тщеславная страсть к преступной «славе», острое желание публично продемонстрировать свою исключительность и неуязвимость, болезненное стремление донести до всего «мира» свою «идею». Многие маньяки охотно используют современные средства коммуникаций, питая особенное пристрастие к интернету. Там-то их и находят, а дальше дело техники и оперативной хватки. Но если маньяк после выстрела ложится «на дно» оставляя за собой труп, протоколы осмотра места происшествий, путанные показания свидетелей и заключения экспертов криминалистов, то применяются другие методики поиска. Они хорошо известны и тайны не составляют. Только применять их уже не кому, или, это если быть убежденным оптимистом, почти некому. Для этого всего лишь надо быть целителем. Любое преступление, особенно преступление против личности, это как проникающее ранение в социальную ткань общества. Кровоточит резаная или колотая рана, а значит нужен тот кто вылечит раненого, ликвидирует последствия удара, нужен целитель. Настоящий криминалист, неважно как его именуют: «полицейский»; «милиционер»; «следователь»; «сыщик» или любой синоним этих слов и является таким целителем. Несмотря на мундирно-толстую, дубленую шкуру профессионального цинизма, жесткости нередко переходящей в жестокость, это всегда идеалист. Он противостоит злу. Не абстрактно, а с оружием в руках. Это его призвание. Его долг защищать сообщество людей от проникающих ранений и уничтожать тех кто их наносит. Сейчас это особенно смешно звучит, правда? Даже не смешно, а предельно глупо и наивно до клинического идиотизма. Сколько в современной полиции таких идеалистов? Не мне судить. Но нашей правоохранительной системе не нужны идеалисты, более того они ей опасны, ей нужны профессионалы. А профессионал просто отрабатывает своё денежное содержание. Содержит его государство для своей защиты, всё остальное государству и его профессионалам безразлично. И когда снайпер выходит на огневой рубеж обнаружить и остановить его уже некому.

Может это так, а возможно и нет. Но именно об этом я думал, когда дома просматривал все материалы этого дела. Теперь уже моего дела. Ранее при молчаливом согласии майора в его кабинете я сфотографировал документы на камеру сотового телефона, в своей квартире фотографии закачал в компьютер.

Итак, что имеет следствие. Семь трупов. Весьма достойных членов современного общества.

Первый, через организованную им розничную сеть малолеток, торговал наркотиками, все это знали, в том числе получавшие от продаж свою долю «правоохренители». Сколько детей по его вине стало наркоманами и погибло, не известно. Полученные деньги вкладывал в игорный бизнес, в строительство, любил на показ жертвовать на благотворительность. Убит утром, при входе в свой офис.

Второй, специалист по недвижимости, обманом лишал людей жилья. А в начале его деятельности именно я консультировал его, как юридически безупречно оформлять сделки с недвижимостью. Потом он грамотно сволочь дела вёл, строго по закону. Предпочитал работать со стариками и сиротами и те оставшись без крыши над головой глотали слезы бессильной ненависти. Его последняя сделка по отъему жилья привела к самоубийству четырех человек. Перед тем как придут приставы выкидывать их на улицу муж и жена отравили своих детей, а потом вскрыли себе вены. Специалист был убит вечером, на стоянке где оставлял на ночь свою машину.

Третий, директор коллекторского бюро, мой бывший клиент, занимался выбиванием долгов. Это я его отмазывал, когда против него возбудили уголовное дело, тогда ему «светило» пять лет. Отпустили за недоказанностью. Он всегда ходил в сопровождении двух охранников. Они его не спасли. Убит в центре города в ста метрах от областного управления полиции.

Четвертый, работал по программе капитального ремонта ветхого жилья. Общежитие, где его компания выполняла подряд по перепланировке и восстановлению здания, рухнуло через месяц после подписания акта выполненных работ. Вечер, люди только что пришли с работы, привели из школ и детских садиков детей. Десять человек погибли из них трое дети. Остальные остались без крова. Я представлял интересы генерального подрядчика по уголовному делу, он прошел как свидетель, обвинение выдвинули против рабочих, которые по версии следствия воровали стройматериалы, что и привело к обрушению здания. А эта бригада рабочих еще до обрушения уехала к себе домой. В другое государство. Их объявили в розыск… и ищут до сих пор. А уважаемый предприниматель убит на выходе из здания администрации, где успешно выиграл еще один конкурс на осуществление подрядных работ.

Пятый «свой парень» во властных структурах, за откаты — взятки «выиграл» по конкурсу многомиллионный контракт на поставку медикаментов в местные больницы, отпечатал в типографии новые этикетки с действующими датами годности и продал просроченные лекарства втридорога. Результат, пять летальных исходов. Я хорошо помню это дело. Именно я осуществлял защиту врачей, которых обвинили в преступной халатности, троим из них дали условный срок, старший провизор больницы скончалась в СИЗО от сердечного приступа, главного врача просто уволили, а будущий труп отвертелся от возбуждения против него уголовного дела как намыленный. Убит днем при выходе из ресторана, где обедал каждый день.

Шестой, собственными руками бы задушил, педофил. Доброго вида немолодой весьма состоятельный и влиятельный дяденька, любил деток шоколадными конфетами угощать и игрушки дарить. Почетный и постоянный спонсор детской танцевальной студии. Изнасиловал одиннадцатилетнюю девочку. Мать ребенка забрала заявление после того как её младшая пятилетняя дочка принесла из детского садика поздравительную открытку для мамы с завуалированной угрозой убить ее детей. В полиции, куда она отнесла открытку, просто развели руками: состав преступления в тексте отсутствует. Вдова, она поняла, что защитить ее детей некому и забрала заявление об изнасиловании дочери. Педофил был убит на выходе из театра, где с танцами выступал детский ансамбль. Тут убийца изменил своему правилу стрелять жертве в голову. Пуля пробила жертве легкое, тот захлебнулся собственной кровью. В протоколе допроса матери девочки, который проводился после убийства педофила, записаны ее слова: «Есть! Есть Бог на свете! Покарал он эту гниду. А за мстителя я каждый день молиться буду!»

Седьмой работорговец…

Они все были убеждены в безнаказанности, в своем праве властвовать над униженно покорном быдлом, в своей неприкосновенности. И они были правы. Правы, до тех пор пока, снайпер не взял их на прицел и затаив дыхание не привел в действие пусковой механизм. А потом патологоанатом напишет в заключение об их смерти: «…полученные повреждения не совместимые с жизнью». Вот и всё. Эти люди оказались не совместимы с жизнью.

Я вспотевшей ладонью потер уставшие и покрасневшие от мерцания монитора глаза. Глупо. Как всё глупо. Ну убил ты этих людей, ну и что? Дальше то что? Что изменилось к лучшему? Ты просто идиот! Нет, ты маньяк. Хотя… в материалах дела есть твой психологический портрет, любопытно, чертовски любопытно прочитать, что о тебе специалисты пишут.

Это мужчина. Предполагаемый возраст от тридцати до пятидесяти лет. Имеет отличную стрелковую подготовку. Вероятная военно-учетная специальность — снайпер. Возможно, получил навыки применения оружия в ходе прохождения службы в специальных подразделения МО, МВД, ФСБ. Предположительно участник боевых действий. Знаком с криминалистическими методами обнаружения вещественных следов преступления, умеет скрывать материальные улики. Имеет прямо или опосредованно доступ к служебной информации правоохранительных органов. Владеет навыками тактической маскировки. Хорошо образован. Обладает прикладными техническими навыками на уровне квалифицированного рабочего по специальностям: слесарь; токарь; фрезеровщик. Умеет управлять транспортными средствами. Крайне осторожен, расчетлив, умен, жесток. Вменяем, но одержим навязчивой идеей о несправедливости мира. Может быть членом религиозной секты или иной социальной группы ставящей своей целью устройство «безгрешного» общества. Действует один. Не контактен. Людям даже входящим в его ближайшее окружение (если таковые вообще есть) не доверяет. Семьи нет. Нервная система сбалансирована. Имеет хорошее физическое развитие, которое поддерживает регулярными занятиями. С большой степенью вероятности можно предположить, что преступник обладает экстрасенсорными способностями. Более конкретные данные невозможно представить ввиду отсутствия дополнительных сведений.

Прочитав это заключение, я чуть усмехнулся, мое чёрное отражение на экране монитора усмехнулось мне в ответ. Это не маньяк, а просто портрет «супермена» сбежавшего из дурдома, этакая смесь героя из киношного боевика и мага из книжки в стиле фэнтази. Хотя надо отдать этим специалистам должное, кто именно может быть этим маньяком они определили. А если всё сопоставить то за некоторыми, но весьма значительными исключениями, это просто мой портрет. Можно даже посочувствовать майору, нашёл во мне почти идеального кандидата на роль преступника, взял его, приступил к допросу, а тут раз и выстрел снайпера, да еще в то время когда я у него кабинете сидел. Неувязочка вышла господин майор. Но не в том, что я в момент выстрела сидел на стуле с жестяным инвентарным номером, а в том, что нет у меня желания переустраивать этот мир, я знаю, это бесполезно. Тут снайперская винтовка не поможет.

Кстати насчет винтовки, что там баллисты пишут?

Внимательно изучил грамотное полное специальных терминов и расчетов заключение экспертов. В сухом остатке вышло: Преступник стрелял из трехлинейной винтовки образца 1891/1930 гг. с самодельным глушителем. т. к. использование глушителя в оружие такого типа не предусмотрено, то винтовка частично модернизирована. Пуля самодельная, разрывная, порох в патроне использовался бездымный из тех марок, что продаются в оружейных (охотничьих) магазинах. Следовательно, патроны для оружия преступник сделал самостоятельно, взяв за основу унитарный винтовочный патрон 7,62в54 мм. Дистанция с которой стрелял преступник с учетом использования глушителя не превышает сто пятьдесят — двести метров.

Тоже загвоздка, и не одна. Винтовок и карабинов образца 1891/1930 гг. в стране полно, небольшая их часть в качестве зарегистрированного охотничьего оружие находится на руках у населения, остальные хранятся на складах, причем не только на складах государственных структур, но и бывших, давно распущенных служб ВОХР. Достать такую винтовку при минимальном желании не трудно, и не одну. У меня самого такая винтовка есть, хоть и намеренно приведенная в негодное состояние, но когда я ее приобретал, из этой винтовочки можно было стрелять. Ассоциативно вспомнил как сам стрелял из трехлинейной винтовки. Это был снайперский вариант «мосинки», нам в часть их прислали по принципу «на тебе боже, что нам не гоже». Комбриг в штабе армии устроил нешуточный скандал и оружие образца 1891/1930 нам быстро заменили на СВД, но и «мосинки» забирать назад не стали. Валялись они у нас в роте беспризорные, никому не нужные, но все равно заботливо смазанные, оружие есть оружие и за ним надо следить и ухаживать. Я иногда стрелял из них, так больше для интереса и тренировки глазомера. Бой очень хороший, а вот остальное… тяжела, неудобна, оптика снайперского прицела слабая, в общем, для современного маневренного боя совершенно не подходит. А вот если её использовать из засады и только для одного выстрела, то вполне и ничего. Но… и весьма существенное, «но», винтовку надо принести на место засады, а потом незаметно вынести с места преступления. С таким громоздким оружием как трехлинейная винтовка это практически невозможно. А все опрошенные свидетели утверждают: никто не двигался с продолговатым предметом, или футляром. Или они просто не видели? При выстреле, тем более бесшумном, мало кто оглядывается по сторонам, все смотрят на жертву.

Ладно, что там еще есть? Все версии за исключением «маньяка — одиночки» отпали. Сначала проверяли всех, кто подходил под описание данное психологами. Не нашли. Потом опера проверили всех снайперов состоящих на учете, нет. Проверили все возможные религиозные и социальные с экстремистским душком сообщества, подходящей кандидатуры для дальнейшей разработки не нашли. Для «очистки совести» проверили лиц стоящих на психоневрологическом учете, опять ничего. Допросили всех потерпевших от действий убитых, опять мимо. Специалисты искали след маньяка в интернете, но… без толку. Вывод? А вот вывод сделать никто не захотел, по крайней мере письменно, устно вполне возможно, а так только бумажки с планом дальнейших оперативно — следственных действий. Пустых действий. К поимке маньяка они не приведут. Все дело в том, что снайпером может быть любой, кого система ломала и не смогла окончательно сломать, т. е. кто угодно.

Изучив все документы, я тупо смотрю в мерцающий экран монитора и думаю. Думаю обо всём. О снайпере к которому не испытываю ненависти. О девушке Даше которая ждет моей помощи, о ее отце который искусством врача каждый день спасает людей. О себе, о смысле и бессмыслице жизни, и опять о снайпере. Он готов сделать следующий выстрел, я это знаю. Он уже окончательно выбрал свой путь, он это пуля которую не остановить, можно только уклониться и спрятаться за укрытием или убить его раньше чем он убьет очередную жертву. Я думал обо всём этом до утра. Злобы и ожесточения не было, только сосредоточенность и готовность к выстрелу. Следующему выстрелу, моему выстрелу.

На рассвете звонок у входной двери. Прежде чем открыть, смотрю в глазок. Это ещё не смерть за мной пришла, в коридоре у порога моей квартиры переминаясь с ноги на ногу стоял расстрига. Здравствуй капитан. Чего в такую рань припёрся? Молчишь? Ну проходи, раз пришел. Только без душещипательных разговоров, ладно?

На давно требующей ремонта кухоньке, сидя за столом на расшатанных табуретках, пьем крепкий чай с янтарно-цветным майским медом. Мед, капитан Кольцов свой принес, у него пасека. Когда с монастыря ушёл, он занялся пчелами. Ульи, рядом огородик, у притока речки стоит деревянный сруб дома, во дворе банька «по черному». Благодать. Тоже мне отшельник, а сам просто фермер расстрига, бляха муха. Ему осталось только кредит в банке взять, коров купить, а к ним хозяйку для дойки и прочих удобств завести.

— Помнишь, один раз ты говорил, что являешься убежденным противником смертной казни, почему можно узнать? — задав вопрос, и оставив недопитую чашку с чаем, Андрей Кольцов посмотрел не на меня, а в немытое окно на кухне. За стеклом хмурый, мутный, холодный рассвет.

С моей биографией и профессией, это более чем странно, но я действительно убежденный противник применения смертной казни. И не потому, что я пацифист — это не так, да и религиозен я более чем умеренно, чтобы приводить довод о божественной ценности человеческой жизни и уж тем более мне не жаль убийц и насильников. Причина в другом и для меня это более чем веская причина и я вслух отвечаю на вопрос, о котором много думал:

— Даже при самой развитой правовой системе, даже при самом квалифицированном и неподкупном суде, всегда существует возможность судебной ошибки. Роковое стечение обстоятельств, неправильное толкование досудебных следственных материалов, предвзятость следователя, судьи, эмоциональный настрой присяжных заседателей, ошибка свидетеля или эксперта. И все, смертная казнь. Знаешь сколько казнили невинных? Только известная мировая статистика тысячи таких случаев насчитывает. Потом всё выясняется, но невинно убиенного с того света уже не вернуть. Нет, если человека неверно осудили, у него должен остаться шанс на справедливость. Понимаешь, шанс, а не пуля в затылке. А уж про наши суды и говорить нечего… могут приговоры на основе таких доказательств вынести, что хоть плачь, хоть смейся, а хоть и лбом о стол бейся. А так хоть по приговору людей убивать не будут и на том спасибо.

— Ясно, — кивнул Андрей и отвернувшись от окна пристально посмотрел на меня, — А о нашем снайпере, что скажешь?

— Это маньяк, — сухо сказал я, — чем бы он не руководствовался, нельзя быть в одном лице, следователем, судьей и палачом, слишком велика цена ошибки.

— Вот как? — удивленно поднял светлые брови расстрига, — странно это именно от тебя слышать. А недавно ты меня вроде как упрекнул, что я не уничтожил и отпустил другого снайпера, того кто потом убивал моих солдат.

— Тогда была война, — заметно поморщился я, — а еще я знаю, что произошло с тем убийцей. Рассказать?

— Ну расскажи, — не отводя от меня тяжелого изучающего взгляда согласился расстрига.

— Когда федералы разгромили основные группировки, он сдался местным властям и его сразу амнистировали. Совсем ещё молодой парень, жить да жить. Он мог начать мирную жизнь, получить профессию, завести семью, начать работать. Но его профессией было убивать, менять ее он не захотел. Вот и приехал к нам работать по своей «любимой специальности». Через три года его застрелили в северной столице. Против него сработал мастер — стрелок. Из револьвера системы «Наган» он сделал два выстрела. Одна пуля попала в левый, а вторая в правый глаз. А потом стрелок исчез не оставив следов. Разумеется материальных следов пригодных для криминалистического исследования. Типичный «висяк». Через месяц сотрудники отдела «Э» взяли одну из автономных националистических групп. Труп «повесили» на них. Руководителя группы боевиков подпольщиков убили при задержании, а его соратники на допросах «с пристрастием» показали, что твоего «знакомого» ликвидировал их командир. Дело закрыли. Неувязки, вроде отсутствия орудия преступления и показаний одного из свидетелей, который утверждал, что убитый при задержании боевик в это время был в другом месте, никого не заинтересовали. Вот так. А после этих событий, ты отрекся от сана и ушёл из монастыря.

— Мне отмщение, и аз воздам, — глухо пробормотал Андрей и быстро перекрестился.

— Цитируешь Послание к Римлянам апостола Павла? — усмехнулся я, — тогда уж приводи текст полностью: «Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: Мне отмщение, и аз воздам, говорит Господь» Так?

— Дайте место гневу Божию, — тихо повторил расстрига и быстро сменил тему разговора:

— Я слышал, ты взялся найти снайпера? — чуть насмешливо спросил он, — Решил опять обмануть смерть?

— Да вроде того, — нехотя буркнул я.

— И какие шансы? — не меняя тона, интересовался капитан Кольцов.

— Мы оба знаем, кто он! — глядя ему прямо в серые глаза, жестко бросил я.

— Ну и что из этого следует? — встал из-за стола тихо спросил расстрига и небрежно добавил, — Спасибо за чай. Пойду пожалуй, дела.

— Лучше беги куда подальше капитан, беги пока не поздно, — внушительно, но без угрозы в голосе попросил я.

— На всё воля Божия, — серьезно ответил он, — сам знаешь, без воли Его и волос с головы не упадет. И все предопределено от века, и случится то, что только должно случиться.

— Уходи Андрей, — опять попросил я, — Время есть. Страна большая. У тебя есть шанс.

— Нет, — покачал он головой, — и как сказано в Евангелии от Матвея: «не мир пришел Я принести, но меч».

«Это фатум, наверно так судьбой определено, а жаль « — мрачно думал я, закрывая за ним дверь.

— Господь дал нам знание добра и зла, — заметил молчавший в течение всего спора Андрей, — и свободу воли выбирать между злом и добром. Но Отец наш Небесный в своём всеведении знает, что выберет каждый из нас. И скорбит. Ибо всё зная мы чаще всего выбираем зло понимая его как добро для живота своего.

Почти церковная тональность и обороты речи, собеседника меня не удивили, я уже знал, что он прошел послушание, принял постриг, успешно окончил семинарию, потом покинул монастырь. С интересом рассматривая расстригу, я засмеялся:

— А ты фаталист?

— Нет, — спокойно ответил расстрига, — я верующий.

— А если ты верующий, — ехидно заметил и усмехнулся лечащий больных иглоукалыванием и «заговаривающий» кровь врач Женя, — то зачем пришел на собрание «нечестивых»? По библии Святой Дух устами царя и пророка Давида возвестил на все времена непреложную истину, — и на манер псалмопевцев пропел, — «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых и на пути грешных не ста и на седалище губителей не седе».

Сидя за столом и разминая затекшие мышцы ягодиц (сидели уже второй час) я заерзал и старый деревянный стул, то бишь седалище, подо мной негодующе заскрипел. Все разом беззлобно засмеялись.

— Давид царь иудейский, если по Ветхому Завету судить, тот еще праведник был… мало своих жен было, так он еще и законную жену полководца Урии Вирасавию взял к себе на ложе, ее мужа, дабы не мешался, отправил на войну, где того и убили. А эта самая Вирсавия впоследствии родила Соломона, — когда затих смех достаточно иронично заметил я, — и вообще в Иудеи того периода вовсю изучением оккультных наук увлекались, пресловутая каббала это мистика чистой воды.

— Все зависит от того что понимать под иными знаниями. Если это бесовщина, то верующий должен бороться с ней. А если это одна из дорог к Господу нашему, то в добрый путь. — расстрига оживился, видать соскучился на своей пасеке по разговорам, больше напоминающим интеллектуальный поединок, — Существует сугубое заблуждение у людей малограмотных и духовно ленивых, что контакт с иномирьем это суть диявольщина. Но всё зависит от того с какой целью ты вступаешь в мир духовный. Если цель твоя мздоимство, похоть, злоба, ненависть и зависть, то ждёт тебя там враг рода человеческого и за черную силу, сожрет твою душу. Если помыслы твои чисты, то… даже светская история знает достаточно достоверных фактов, когда пророки и святые различных вероучений входили в духовный сверхчувственный мир и получали способности и знания, которые их современники иначе как чудом не называли, а это не чудо, это материально зримое доказательство бытия и всемогущества Творца нашего.

— А вот по оценки достоверности доказательств, — насмешливо заметил Женя, и кивнул в мою сторону — ты лучше его спроси.

— Я не судия, — преувеличенно серьезно ответил я, — и доказательства только привожу, но не оцениваю. Но у меня к тебе, — я посмотрел на спокойно сидящего расстригу, — вопрос как к эксперту теологу. Скажи, будет ли на страшном суде состязательность сторон, дадут ли слово адвокату подсудимого и могу ли я заурядно простой, а стало быть закостенело грешный юрист рассчитывать на вознаграждение за участие в таком процессе?

— Вшивый о бане, адвокат о гонораре, — почти в рифму проворчал расстрига и рассмеялся.

Тогда мы смеялись, то серьезно, то с иронией говорили о духовных тайнах бытия и небытия, тогда снайпер ещё не начал свою серию выстрелов. А теперь переход из бытия в небытие, из зримого мира в иномирье, перестал быть просто предметом наших споров, он запах жженым порохом, он засвистел пулей рвущей плоть, он стал пугающе близкой реальностью. Хотя… хотя всё не так уж и страшно если есть привычка, у меня есть, или по крайней мере была. Но под такую их конституционную мать… такая привычка, эта сознательная обостренность нервной системы, эта жизнь на уровне только инстинкта выживания нужна для войны, а разве у нас война?

Снайпер заряжает винтовку и выдвигается на позицию, он ответил себе на этот вопрос. Закрыв за расстригой дверь, я точно знал, следующий выстрел будет в меня. Ну что Обмани смерть, увернемся от пули? Не знаю, это как повезет.

Глава четвертая

Сегодня майор Одинцов не морщил от боли лицо и внешне выглядел, отдохнувшим, посвежевшим, довольным. Мы встретились в тихом сквере недалеко от концертного зала филармонии, и совсем рядом с подвальчиком которой врач Женя переоборудовал для приема пациентов и где майор добровольно кололся по китайской методике. В сквере стоят редкие лишенные листвы деревья, голые ветки на них обсижены каркающим вороньем. Сесть было некуда, все скамейки были обгажены птичьими экскрементами.

— Дурная примета, — негромко заметил я, пока майор бегло просматривал поданные ему листки бумаг.

— Что? — отвлекся он, окинул взглядом сквер, — Ах это… — кивнул он головой в сторону жирных наглых ворон, — Так мусорные контейнеры рядом, вот они и тут и гнездятся.

— По поверью, — тихо, внушительно сказал я, — стаи воронья вблизи человеческого жилья, это к большой беде и воронье чует грядущую поживу.

— Оставь свой заупокойный тон, — снисходительно усмехнулся майор, — где люди, там помои, где помои там воронье, их надо просто отстреливать, да некому этим заняться, санитарные службы не работают.

— Действительно, — подтвердил я, — санитарные службы не работают и именно поэтому стреляют другие.

— Мы с тобой давно знакомы, — зажав в кулаке бумаги, пристально, тяжело посмотрел на меня майор Одинцов, и тень явной неприязни ко мне легла на его лицо, — и я тебя всё меньше и меньше понимаю. Ты же сам весь по уши в дерьме, как и я, да в принципе как и любой, кто зарабатывает деньги в нашем деле. Так чего ты идущую от тебя вонь, искусственным ароматом цветущих роз хочешь перебить? Помнишь анекдот про птичку в теплом навозе? Так вот сиди в говне и не чирикай! А вот по этим бумажкам, — потряс он листками, — я сегодня же все запросы отправлю и наружное наблюдение распоряжусь установить. А еще…

Пока он говорил тень сгустилась на его лице, но это было не отражение эмоций, на его лице отразилась тень смерти…моей смерти.

— Ложись! — выкрикнул я и упал первым.

Тонко свистнула пуля, мимо. Мимо меня. Я успел упасть, а майор нет. Он грузно неловко осел на землю и лежа закричал, зажимая ладонями рану на плече. Я мгновенно вскочив с земли, укрылся за ближайшим деревом. Каркая взвилось с веток и закружило над сквером воронье. Второго выстрела не было, я опять обманул смерть, подставив ей другого.

После моего телефонного звонка из своего подвала выбежал Женя. Быстро осмотрел майора, остановил кровотечение, затем мы вдвоем, взяв под руки впавшего в болевой шок полицейского, перетащили его в подвал. Сообщили в управление полицию, вызвали «Скорую помощь».

Глава пятая

Выстрел снайпера в полицейского как подстегнул расследование, события водоворотом стали затягивать на дно, всех причастных к этой истории. Или почти всех.

Дом, баню, пасеку Андрея Кольцова обыскали. В одном улье нашли тайник с запаянной в толстый целлофан винтовкой, на стволе оружия обнаружили нарезку для установки глушителя, в остальных ульях обнаружили самодельные патроны. Его алиби по поездке в Германию оказалось фальшивым, по его паспорту туда ездил совсем другой человек. Андрей не назвал его имени, а первый лист своего заграничного паспорта он намеренно испортил, предусмотрительно оставив на других листах отметки о пересечении границы.

Обвиняемый Кольцов отказался давать показания без присутствия на допросе своего адвоката. А своим защитником он назвал меня. Я знал, что именно так и будет. Знал, что наша схватка не закончена. Мы ещё посмотрим друг другу в глаза. Надо только найти достаточно сил, чтобы выдержать его взгляд.

Камера или правильнее помещение для допросов в следственном изоляторе мне хорошо знакомо, я не раз тут бывал. Знакомы и служащие СИЗО. Именно поэтому, за скромную мзду, они разрешили мне пронести передачу подследственному, минуя обычную процедуру. Мёд в сотах, листовой чай, шмат сала, теплое белье, две пары шерстяных носков, сигареты.

Странно, но первый вопрос моего клиента был именно о сигаретах.

— Зачем? Я же не курю.

— Ты попал в новый мир, — сдержанно сказал я, — тут свои законы. Чай и табак это свободно конвертируемая зоновская валюта. Алкоголь и наркотики его драгоценность. Привыкай. А без валюты тут выжить невозможно. Да и деньги тут, даже больше чем на воле нужны. Я в следующий раз перечислю тебе на лицевой счет, то, что посетители из «Хохмы» для тебя собрали.

— Новый мир — тюрьма, — скривил губы Андрей, и с горечью, — весьма символично.

Раскладывая на привинченном к полу столе принесенные вещи и продукты, я промолчал.

— А ведь это ты меня полиции сдал, — тусклым под стать серой краске стен камеры тоном заговорил Андрей, — Ты. Почему? Почему ты решил, что это я? Знаешь, как следователь смеялся, когда я тебя попросил вызвать, как своего адвоката? Потом рассказал, как ты меня предал. Посоветовал другого защитника пригласить.

Вот оно! Началось! Мы опять схлестнулись, но не в споре о мироздании, не о свободе воле, а просто о свободе, физической свободе которой его лишили по моему доносу.

— Что ж ты совета доброго следователя не послушал? — внешне очень спокойно спросил я.

И мы оба физически осязали, как в этой тесной душной камере для допросов не хватает воздуха и сгущается напряжение, разнонаправленными потоками хлещут, страх, обида, чувство вины и еще одно чувство совершенно тут неуместное, чувство сострадания.

— Хотелось тебе в глаза посмотреть, — холодно сказал капитан Кольцов.

— Ну смотри, — вызывающе предложил я.

Мы смотрели друг другу в глаза, маньяк убийца смотрел в глаза защитнику и оба молчали. Все было сказано. Без слов.

— Ты считаешь меня предателем? — первым глухо и напряженно заговорил я, — но когда утром ты пришел ко мне, я тебя открыто предупредил: «Я знаю кто ты. Беги, беги, спасайся пока есть возможность». А если говорить о справедливости… то это ты подставил под пули своих солдат, по твоей вине плакали их мамы. Пришло время отвечать, неисповедим промысел Божий. Смирись.

— Тебе ли говорить о промысле Божьем? — возвысил голос расстрига, — ты сам разве не стрелял по созданиям Господа нашего. Разве матери, дети тех кого ты убил, не слали проклятья на твою голову?

— Твоей жизнью, я выкупил у смерти, другую жизнь, — не выдержав идущего от него эмоционального накала сломался и устало как со стороны прозвучал мой голос, чуть помедлив я договорил, — или давай прекратим этот никчемный разговор, или пригласи к себе другого адвоката.

— А он поможет?

Как отстреливаясь короткими очередями, дальше мы обменивались только сухими отрывистыми фразами:

— Нет, улики против тебя бесспорны, для суда их вполне достаточно.

— И что меня ждёт?

— Пожизненное. Могу устроить тебе экспертизу, где тебя признают невменяемым, но не на момент совершения преступлений, тут сумасшествием и не пахнет, а сейчас. Можешь сейчас сойти с ума. Выбирай.

— Я не виновен!

— Все маньяки одержимые своей идеей так утверждают, но суд человеческий будет интересовать не словесная шелуха твоих или моих представлений о добре и зле, виновности и праведности, а конкретные доказательства совершенного преступления, причем отдельно по каждому эпизоду.

Разговор на сегодня был закончен, но я не спешил уходить. Закурил, с удовлетворением отметил, что пальцы державшие сигарету совершенно не дрожат. Сел за стол и ждал, ждал когда он раскроется до «донышка» от этого зависела линяя моей защиты.

Подследственный и мой клиент, сидя напротив и ладонью нежно поглаживая закрытые в пищевую пленку пчелиные соты, думал. Он не пребывал в эмоциональном шоке от накарканной мною своей грядущей судьбы, он думал. И я знал о чём он думает, обо мне. О моей расчетливой жестокости, а еще он думал, о том чью жизнь я спасаю, подбрасывая судьбе его жизнь.

— И как его зовут? — после томительной паузы спросил он.

— Ее имя: Даша, — отозвался я, — ее подставили на наркотики. Мне предложили, или я сдаю снайпера или ее упакуют в зону и надолго. Это еще совсем молодая девушка, ей жить да жить. И ее отец спас моего сына. А я всегда плачу по своим долгам. В этом случае, плата твоя свобода. И твоё прощение мне не нужно. Это закон, жизнь за жизнь.

— Нечеловеческий закон, — хрипло сказал Андрей.

— Вы ошибаетесь, капитан Кольцов, — интонационно разделяя слова спокойно ответил я, — это как раз человеческий закон в самом худшем смысле этого слова.

Мы опять замолчали. Он думал, а я курил, достав из своего портфеля и без нужды пролистывая затрепанный уголовно — процессуальный кодек.

— Ну и как ты доказал полиции, что снайпер это я? — прервал молчание Андрей.

— Это было несложно, — я поморщился от неприятных воспоминаний, — когда началась серия, я прикинул каким путем в розыске преступника пойдет полиция. Опыт у меня большой и определить кого и как будут искать, особого труда не составляло. В полиции отрабатывались разные версии и проверялось большое количество людей, но идеально для снайпера подходили две кандидатуры, ты и я. Но у тебя было сто процентное алиби по трем случаем из семи, а вот у меня нет. А то что стрелок был одиночкой полиция не сомневалась, баллисты дали заключение стреляли из одной винтовки. За мной установили наружное наблюдение, я их сразу почувствовал, но особенно не волновался, пусть себе ходят. Но самое главное пока за мной ходили, снайпер не стрелял, а когда мне нужно было уйти от наблюдения по частным конфиденциальным делам, раздавались выстрелы. Это насторожило полицию, а уж когда они узнали, что я регулярно упражняюсь с трехлинейной винтовкой Мосина, их предположение стало уверенностью. Я хорошо понимал, что если снайпер не откроет огонь, пока за мной ходят, то меня возьмут, пустят под» пресс» и под пытками выбьют нужные им показания, принудят к самооговору. В это время ты уже интересовал меня как кандидат на роль снайпера. По социальным сетям, я нашел твоих бывших солдат, они-то мне и рассказали как ты взял, а потом отпустил того убийцу и что потом было. Интернет великое информационное пространство это своего рода параллельный мир, я в тот же день обнаружил сайт монастыря где ты монашествовал и твой бывший игумен написал мне о причинах твоего ухода. Ты подвергал сомнению деятельность высших иерархов православной церкви, критиковал их за собирание земных богатств, призывал церковь отречься от материального добра и усилить тем самым силу духовную. Ты призывал церковь не молчать, а возвысить свой обретший духовную мощь голос, против несправедливости сильных мира сего и их неправедно нажитых богатств, ты призывал не только утешать, но и защищать униженных и оскорбленных. Когда тебя призывали к смирению, ты говорил о лицемерии и тебе предложили покинуть обитель. Ты ушёл полный разочарования и вероятно именно тогда подумал о вооруженной борьбе против зла. Твои мотивы были понятны, но от размышлений до прямых действий долгий путь. Многие думают о том же, но лишь единицы идут по этой дороге. Но это были всего лишь предположения. Я проверил твое алиби. В Берлине в полиции работает человек, который мне сильно обязан. В девяностых я выручил его из большой беды. В нашей стране он служил в уголовном розыске, задержал одного типа, тот руководил преступной группой и делая свой бизнес активно убирал с пути конкурентов. Разумеется задержанного отпустили, а против опера по его заявлению, возбудили уголовное дело за незаконные методы ведения следствия. Срок парню светил немалый, но не в этом дело, в назидании остальными его бы убили в СИЗО и он это знал. Тогда в милиции были еще порядочные сотрудники и его коллеги заранее предупредили парня об аресте. Он скрылся. И это я сделал ему новое имя, биографию и новые документы, по которым этот русский парень, стал рожденным в Казахстане этническим немцем. При должном навыке это не трудно, по документальной смене национальности тогда несколько групп более чем успешно деньги зарабатывали. Можешь мне не верить, но как минимум треть эмигрантов это отнюдь не «евреи» и не «немцы». Пройдя натурализацию и получив гражданство, опер пошел работать в местную полицию. Он и занимался проверкой твоей поездки в Германию. Человек, который с твоими документами был в этой стране, по незнанию совершил незначительное правонарушение. Его задержали, полиция составила протокол нарушения, этого человека оштрафовали и по установленной там процедуре его сфотографировали и взяли отпечатки пальцев, потом отпустили. По электронной почте опер прислал мне отсканированный протокол, фотографию и дактилоскопию. Это не твоя фотография и не твои отпечатки. Твое алиби рассыпалось. Вот все эти данные я и передал в полицию. А уж о том, что оружие и боеприпасы ты хранишь в ульях с пчелами, они и сами догадались.

— Хорошо работаешь, — горько усмехнулся Андрей, — с выдумкой, можно даже сказать с вдохновением.

— Как умею, — избегая его взгляда, буркнул я.

— Значит мне конец?

— Любой конец это всего лишь начало нового, — я все-таки нашел в себе силы глянуть ему в лицо, — уже тебе ли не знать этого монах?

— И что же ты мне посоветуешь? — сдержанно спросил Андрей.

— Чистосердечное признание и раскаяние, — с трудом выдавил я, — в этом случае лет через пять, можно начать процедуру подачу прошений о помиловании.

— Каяться не буду, — непреклонно сказал монах расстрига, — А вот по остальному… — он помедлил и тихо попросил, — посмотри еще раз мне в глаза.

— Нет!

— Ты идешь страшной дорогой, — повысив голос сказал он, — и вспомнишь ты еще этот день и этот час. Перед своей смертью вспомнишь, и я молю Бога, чтобы нашелся тот кто тогда даст тебе утешение.

— Ты забыл что меня зовут Обмани смерть, — так и не посмотрев его сторону сдержанно ответил я, — и мой день и мой час… ты узнаешь о нём. А утешения мне не надо. И еще… я приду завтра, начнем работать по твоей защите. И ты к этому времени дай ответ, ты виновен или нет.

— Я отвечу сейчас, — встал с привинченного с полу табурета капитан Кольцов, — Я виновен! Я виновен в том, что хотел защитить свою страну.

Глава шестая

Получив в бюро управления полиции пропуск, я зашел в знакомый кабинет. Уже вышедший из госпиталя майор Одинцов перебирая бумаги сидел за столом. Увидев меня он поздоровался, но не встал из-за стола и не подал руки. Плевать.

— Вот заключение экспертизы, — равнодушно служебным тоном заговорил он, — я приготовил для тебя заверенную копию. В пакетах изъятых у твоей подзащитной Дарьи Сергеевны Мишиной имеется вещество белого цвета, но это не героин, а сахарная пудра. Свидетеля давшего против нее показания, скоро признают недееспособным и направят на принудительное лечение. Дело против девушки закрыто за отсутствием состава преступления. Копию постановления о прекращении дела я тоже тебе отдам. Всё как договаривались. Что там маньяк? Ты уже говорил с ним?

— Он готов дать признательные показания, — заверил я.

— Gut. Sehr gute, — по-немецкий одобрил господин майор.

— Тренируешься? — усмехнулся я, — или у тебя это подсознательно вырвалось?

— А ты все иронизируешь? — свою очередь усмехнулся он. А потом, а потом пристально меня разглядывая и кривя в недоброй улыбке узкие губы, заметил:

— А ты ведь зассал, а? Знал, что рано или поздно, но я до тебя доберусь, девчонка это только предлог, дешевая отмазка для остатков совести, да? Дело то ведь не в ней было, а в твоей шкуре. Ты испугался, что под прессом из тебя выбьют признательные показания, вот и сдал, подставил своего дружка. Читал я на форумах как вы треплетесь ветераны хреновы, о боевом товариществе, о долге, о стране слезки горючие льете. А сами-то обычное трусливое говно.

Презрительно хохотнул:

— Вот уж с кем с кем, а с тобой бы я воевать бы рядом не стал.

— А ты и не воевал, — таким же презрительно вызывающим тоном ответил я, — когда ваших с управления в гробовые командировки посылали, ты, то резко заболевал, то ещё чего придумывал. Зато жив и здоров, а из тех кто туда мотался, кто в земле гниет, кто инвалидом по ней ковыляет, кто-то спился, а кто и под сокращения попал. А тебя как я слышал, к очередному званию представили, так?

— Дальше ходи к следователю, — оборвал разговор побледневший майор, и бросил мне на прощание, — Дерьмо ты.

Через шесть месяцев обвиняемого Кольцова Андрея Васильевича федеральный суд признал виновным по всем пунктам обвинения и приговорил его к пожизненному заключению. Его защиту осуществлял я. На предварительном следствии, а потом и на суде он отказался от дачи показаний и только в последнем слове заявил, что как мог боролся со злом.

После оглашения приговора, мы последний раз переговорили в комнате, где конвой ждал машину, чтобы отвести осужденного Кольцова сначала в СИЗО, а оттуда по этапу.

— Тогда в кафе, помнишь? — глухо говорил осунувшийся бледный Андрей, — Мы спорили о предопределении и о свободе воли?

— Помню, — отозвался я, — ты тогда сказал, что Господь дал нам знание добра и зла и право выбора между ними. И он знает, что выберет каждый из нас и скорбит.

— Я сейчас слышу, как плачет Господь, — сказал Андрей и быстро перекрестился, — Не плачь Господи, — выкрикнул он, — не надо! Не плачь, я не покину Тебя!

— Раньше надо было на «дурку» косить, — проворчал стоявший у стены конвойный, — теперь-то уже чего…

А второй стоявший у двери судебный пристав выслушав сообщение по рации, сказал:

— Машина пришла, — и властно грубо потребовал, — руки!

Осужденного заковали в наручники и толкнули к распахнутой двери, глядя ему в сгорбленную спину, я сказал:

— Прощайте капитан Кольцов…

Глава седьмая

Иногда по ночам в тяжелом сне я слышу тихий плач, но плачет не пожизненно осужденный, это плачет Господь. Я просыпаюсь, но щеки и глаза мои сухи. И тогда я думаю о бессмыслице жизни и о скорой смерти, а ещё я вспоминаю, как рикошетом по мне ударило это дело. От меня отвернулись все. Эта история стала широко известна, и все знали, что это я выдал полиции своего товарища. Мстителя, как называли его одни, больного маньяка как его звали другие. Его почти не осуждали, судили меня: за предательство; за бездарно проведенную защиту на процессе. А уж когда стало известно, что выдав мне доверенность Андрей продал свой дом и пасеку, чтобы оплатить мои услуги адвоката, то негодованию наших общих знакомых не было предела. Я остался один, вокруг меня презрением как мелом был очерчен невидимый круг отчуждения. Клиентов больше не было, и это правильно, ну кто будет доверять адвокату, который предает полиции своих подзащитных. Я продал квартиру и уехал в другой город.

Через месяц после моего переезда, снайпер снова открыл огонь. Винтовка была другая, но почерк убийцы был тот же. Неожиданность. Неотвратимость. Беспощадность. Скрытность. Он стрелял, уверенный, что осталась только одна справедливость это пуля, и только она может поставить последнюю точку. Он стрелял уверенный, что он все предусмотрел, что он так и останется невидимым и безнаказанным. Замолчать эту серию было невозможно, и полиция поспешно озвучила версию: это новый маньяк. Над этой версией в интернете на местных форумах и в частных разговорах желчно иронизировали все кому не лень. Не раз упоминали и меня, как человека, который помог полиции упрятать за решетку невиновного, а потом трусливо бежавшего из родного города.

Впрочем, обо мне не забывали и другие… Снайпер успел ликвидировать еще трех человек. А потом меня задержали когда я вернулся в родной город закончить свои дела. Меня схватили прямо на улице. Ударом под ноги свалили на тротуарную грязь, и сразу двое оперов навалились и ловко одели наручники. Я не сопротивлялся и не возмущался. Комедия окончена. Хотя какая уж тут комедия, это трагедия, хотя и это не правильно, это итог. И я знал, что всё так и кончится. Повадился кувшин по воду ходить, там ему и голову сложить.

— Я тебе никогда не верил, — заметил на беседе теперь уже подполковник Одинцов, — всегда знал, что ты способен на любую подлость.

Мы разговаривали в том же кабинете управления полиции, в нём так ничего и не изменилось. Все тот же стол, стулья, затхлый воздух. Ранее при предъявлении обвинения и последующем допросе я отказался от дачи показаний. Следователь повез в суд постановление об избрании в отношении меня меры пресечения: содержание под стражей. Так что это не протокольный разговор, и не осуществление процессуальных действий, это беседа и просто болтовня — пустая трата времени.

— Вопрос кто из нас подлец, — вяло и устало заметил я, — весьма спорный. Да и вообще… решающих доказательств у вас нет, одни домыслы. Фантазии так сказать. Я в ходе предварительного следствия помолчу, а потом в суде раскатаю обвинение как «бог черепаху». Тоже мне нашли маньяка. Где орудие преступления? Где свидетели? Что ты мне можешь предъявить? И вообще, почему ты решил, что это я? Глупо, глупо быть в плену одной идеи, — я тускло усмехнулся и невесело добавил, — можно сказать маниакальной идеи.

— Теперь меня подставить хочешь? — насмешливо поинтересовался подполковник, — выдать за полицейского маньяка?

— Да где уж, — покачал я головой, — хотя рассчитывал, что после начала второй серии тебя от руководства отделом отстранят.

— Тебе-то какая разница? — весело спросил подполковник, — ну убрали бы меня, ну и что?

— Сейчас, — чуть улыбнулся я, — ты остался единственным у кого тут хоть немного мозги варят, остальные, — я постучал указательным пальцем по деревянной поверхности стола, — вот такие «буратинки», да даже не «буратинки», а полено из которого новых «буратинок» будет вырезать ваш «папа Карло».

— Льстишь? — довольно заулыбался подполковник, а потом серьезно, — Вот это высокомерие тебя и погубило. Все дураки, ты один умный. Я всегда замечал, как ты свысока с нашими сотрудниками разговаривал. Иногда иронией прикрывался, а чаще всего почти и не скрывал своего полупрезрительного отношения к людям.

— Себя я презирал ничуть не меньше, — спокойно ответил я, — вы продажные полицаи, я продажный адвокат, я защищал преступников, вы и лично ты брали у меня взятки. Одной намыленной грязными деньгами веревочкой повязаны, вот только петлю из этой веревки на нас накинуть некому.

— Поэтому ты и стал стрелять, — не спрашивая, а утверждая, произнес подполковник.

Я пожал плечами, нам двоим всё ясно, а вот насчет признания это ещё надо подумать, тщательно взвесить все за и против.

— А Кольцов? — после короткого молчания заговорил подполковник, — ты же его подставил, можно сказать своими руками утопил. Не жалко? Или он у тебя тоже по разряду ликвидируемых проходит?

— Так его теперь освободят, — насмешливо заговорил я, — настоящий маньяк найден. Он вернется в ореоле мученика, получит от государства компенсацию за незаконное осуждение, будет проповедовать, так что ему всё это только на пользу пойдет… этот чистоплюй продолжит взывать к милосердию, — тут я зло расхохотался, — Слушай, а вот забавно будет, если ты к нему на исповедь пойдешь и причастие примешь. Он тебе все грехи отпустит, я это знаю. Дальше безгрешным пойдешь, взятки брать и недовольных пытать, а как грехов поднакопишь, опять на исповедь…

— Ну вот от тебя я такой глупости не ожидал, — оскалился подполковник, — ты же знаешь нашу систему, ты ответишь за свои дела, а осужденный Кольцов по вступившему в законную силу приговору суда будет продолжать нести наказание за совершенные им и доказанные судом преступления. Два обезвреженных маньяка, лучше, солиднее, чем один арестованный по косвенным уликам, а другой несправедливо осужденный. Кольцов будет сидеть пожизненно, а ты, если доживешь конечно, сядешь рядом с ним. Может там он тебя и простит, хотя лично я в этом сильно сомневаюсь.

Вернулся из суда следователь, не прерывая затянувшегося молчания, утвердительно кивнул подполковнику, все в порядке. Положив лист постановления на стол, он вопросительно посмотрел на Одинцова, тот махнул ему рукой, следователь вышел.

— Может в СИЗО всё обдумаешь? — устало спросил подполковник, — ты уже второй час молчишь, мне домой пора. И конвой тебя ждать притомился.

— Давай еще раз все улики против меня посмотрим, — хрипло попросил я.

— Хорошо, — согласился Одинцов, — ты в деле их смотри, а я прокомментирую.

Я стал внимательно изучать материалы уголовного дела и слушал как спокойно уверенно и с хорошо заметными нотками превосходства звучал голос полицейского.

— В деле Кольцова было полно неувязок, — говорил он, — но начальство на меня давило: «быстрее, быстрее, нам нужен арест и приговор» и я не стал акцентировать на них внимание следователя. Как ты знаешь, для меня подозреваемым номер один с самого начала был ты. Но выстрелом во время первого допроса, ты увел следствие в сторону, я тоже честно говоря сначала засомневался. А потом вспомнил Винта. Этот профессиональный убийца, так и остался неустановленным лицом, но в начале девяностых годов был слушок, что часть заказов он берет через тебя, а после пяти лет своей «работы» он исчез. Была даже версия, что Винт это ты. Но при исполнении двух его «заказов» у тебя было сто процентное алиби, на момент выстрелов ты участвовал в судебном заседании. Не скрою, ловко, очень ловко. Но это еще раз подтверждало, что ты не просто его знаешь, а являешься его доверенным лицом. К нему ты и в этом деле обратился, чтобы испытанным приемом он обеспечил тебе безупречное алиби. Я в этом окончательно убедился когда на нашей встрече меня ранили. О ней знали только ты и я, и место ты назначил. Удобное место, с хорошими подходами. Снайпер не мог там промахнуться. Это была часть твоего плана, окончательно отвести от себя подозрения и подсунуть вместо себя «куклу». Уверен, что в обоих случаях стрелял Винт, ты его нанял, да и он вероятно чувствовал себя тебе обязанным. Винтовку и патроны или ты или Винт Кольцову подбросили. Не знаю, что ты наплел Кольцову, но он сломался. Молчал на следствии и суде и фактически тем самым взял вину на себя, хотя при хорошей защите он мог выкарабкаться, но его защищал ты и окончательно утопил. Но ты сделал одну серьезную ошибку, в деле была распечатка протокола якобы составленного полицией в Берлине, ты сначала показал его мне, а потом когда меня ранили он попал к следователю. И именно ты посоветовал следователю не приобщать его к доказательствам. В этом случае, мотивировал свои действия ты, придется делать запрос по месту составления протокола через Интерпол, потом истребовать подлинник или заверенную копию с переводом, а это долго, это приведет к нарушению процессуальных сроков и вообще существенного значения не имеет. На следствие тоже давили «скорей, скорей, чего вы там канителитесь, и так всё ясно». Следователь не приобщил протокол с приложениями к процессуальным доказательствам, но оставил его себе. Уже после осуждения Кольцова я решил проверить эти документы. Я сам по линии Интерпола позвонил в полицию Берлина, там теперь полно русскоговорящих сотрудников, они в течение часа проверили свою электронную базу данных и когда я им перезвонил, сообщили: не было такого протокола, понимаешь — не было. Ты составил и показал «липу», но предусмотрительно не допустил ее использования на следствии и суде. Вот тогда-то я окончательно убедился, что убийца это ты. Хитрый, подлый, безжалостный, ничуть не лучше тех кого ты убивал. Я ждал когда ты сорвешься, когда опять начнешь стрелять. Ведь ты без этого уже не можешь, правда? Ты жалкий, ничтожно продажный, провинциальный адвокатик, в эти мгновения ощущал себя высшей силой, ты не по этим подонкам стрелял, ты стрелял по своему комплексу неполноценности.

Подполковник замолчал, достал термос, налил из него бурой жидкости в стакан, выпил. Я уже не смотрел бумаги, а с интересом как заново рассматривая этого явно больного человека и ждал продолжения. И он опять уверенно заговорил:

— Второй серии можно было избежать, был шанс ещё до её начала взять тебя с поличным, достаточно было установить круглосуточное наблюдение. Но, — он помялся, — я знал, что людей мне для этого не дадут. Для моего начальства дело маньяка было закрыто. Да и ты уехал. А потом опять начались выстрелы. В другом городе, где ты якобы устроился, тебя не было. Ты вернулся к нам, ты скрывался и стрелял. Ты убивал, и тебя надо было остановить. Я бы вычислил тебя и оперативным путем, но за это время ты успел бы убить еще несколько человек. И тогда я обратился к своему врачу, да ты его тоже хорошо знаешь это Евгений Алексеевич, твой так сказать приятель. Я рассказал ему про тебя, про то как ты предал и подставил Андрея Кольцова, и он согласился помочь. По оставленному тобой электронному адресу, он попросил тебя об экстренной встрече и ты ему позвонил, якобы из другого города, а он тут же сообщил мне. По номеру мы быстро установили, откуда именно ты звонил. И взяли это место в оперативное кольцо, через два дня ты там попался. Вот и все. И еще… — подполковник помедлил и угрожающе договорил:

— Ты отлично знаешь, как мы умеем допрашивать, а ты уже немолодой человек, пыток тебе не выдержать, лучше всё расскажи сам и выдай место, где хранишь оружие.

Одинцов болезненно улыбнулся и повторил:

— Расскажи всё сам, лишние проблемы не нужны ни нам ни тебе…

А вот это уже была серьезная неприятность. Если начнут глубоко копать, то могут случайно выйти на дела, о которых никто и не подозревает. Или пока никто не подозревает, но от ошибок никто не застрахован, я тоже мог допустить оплошность. Ну что Обмани смерть, вот пришел твой час, выше голову дружок, все там будем.

— По Кольцову, — расстроено сказал я, — если я дам показания по всем эпизодам, в том числе и то тому как его подставил, ты дело на «тормозах» не спустишь?

— Нет, — сухо заверил подполковник, — его приговор в этом случае пересмотрят и отменят, — только не дури. И показания ты не мне будешь давать, а следователю, уж тебе ли это не знать.

— Признательные показания можно написать на имя любого должностного лица, — привычно оспорил я слова сотрудника полиции, — А тебе это в зачёт, в огромный плюс пойдет. Я же там в красках распишу как ты ловко обнаружил настоящего преступника. Новую звезду получишь. Полковником станешь. А если это дело пропиарить, то обретешь славу великого детектива, бесстрашного борца со злом, защитника невинно осужденных, станешь благородным лицом «новой полиции», а это сам понимаешь, карьера и деньги, много денег.

— Допустим, — осторожно боясь подвоха, произнес Одинцов, — а что взамен?

— Не хочу сидеть пожизненно, — устало с болезненным безразличием сказал я, — У меня ещё остались деньги и ты их получишь. Остальное думаю понятно, только не подведи.

На вынужденном досуге, в одиночной камере следственного изолятора я стал вести записи по этому делу, может когда и пригодятся, возможно когда люди узнают все обстоятельства этого дела, то… хотя это маловероятно.

И все чаще и чаше я думаю:

«Чтобы выносить, вырастить и воспитать человека надо как правило девять месяцев и восемнадцать лет, а сколько нужно вложить в дитя любви и родительской заботы это временем и материальными затратами не исчислить, а вот убить это так быстро… раз — прицел, два — огонь и готово. Но тот кто убивает об этом не думает, не хочет думать, пока до ледяного озноба на коже не почует, что и он всего лишь цель. Если он успеет, то крикнет: «Мама!» Но мама больше не придет, и уже не защитит. Всё убийца, пора, отвечать. Ты в это не верил? Правда?! Теперь поздно просить о милосердии, пуля твоей судьбы вращаясь уже летит по каналам ствола. Прощай и будь ты проклят. Будь ты проклят, за то что и мне из-за тебя пришлось стать убийцей. Будь ты проклят за то что скоро и меня возьмут на прицел и моя пуля найдет меня. Будь ты проклят убийца и жертва, это кричу тебе я, твой палач и твой убийца и вместе нам лежать в земле и рядом стоять на страшном суде».

Ладно, это лирика, так сказать болезненный вопль сознания уже заключенного в тюремную клетку своих поступков. А если говорить по существу, то в своих показания, составленных письменно и от руки, что бы не было не малейших сомнений в подлинности авторства, я подробно и юридически грамотно написал обо всех эпизодах совершенных преступлений, указал где хранил оружие и боеприпасы, как ранее обманывал следствие и суд по делу Кольцова. Также дал известные мне данные о своем соучастнике по двум эпизодам: об объявленном в федеральный розыск профессиональном убийце — преступнике по прозвищу «Винт». Параллельно с этим в ходе следственных экспериментов письменные признания закреплялись фактическими материалами. Трехлинейная винтовка с нарезкой на стволе для установки глушителя, самодельные боеприпасы и оптический прицел были изъяты из указанного мною схрона. Там не было только глушителя, но как я пояснил следователю, эти изделия были одноразовыми и сразу после выстрела мною уничтожались. За активное сотрудничество со следствием, мне отвели одноместную камеру в следственном изоляторе. Там без помех я составлял эти записки. Спал мало, а когда засыпал, то в тяжелом коротком сне слышал, как тихо плачет Господь, обо мне и о вас.

Ну вот теперь вроде всё рассказал, или почти все. А теперь прощайте, остался последний выход на задание. И… удачи тебе Обмани смерть!