Обмани смерть

Глава первая

Высокая русоволосая девушка уверенно шла по неухоженным улицам чужого ей города и остановилась у блочного старой постройки пятиэтажного дома. Первый подъезд дома был закрыт на стальную окрашенную под «дуб» дверь с кодовым замком. Девушка набрала на кнопочной панели домофона номер квартиры. После долгих продолжительных гудков вызова из динамика прозвучал немолодой хрипловато недовольный голос:

— Ну кто там ещё?

— Вы знали человека под именем: Обмани смерть? — негромко спросила девушка.

— Петьку Волина, что ли? — вопросом ответил недовольный голос из динамика.

— Он умер, — еще тише сказала девушка, — а раньше он просил меня передать вам свои бумаги.

Пока ей не ответили, девушка машинально рассматривала свежие наклеенные поверх старых бумаг цветные рекламные объявления, облепившие входную дверь. После долгой паузы из динамика ответили:

— Сейчас выйду, извините, но домой вас пригласить не могу.

Через несколько минут из подъезда вышел одетый в старые джинсы и мятую клетчатую рубашку немолодой мужчина. Так себе, рассматривая его, машинально отметила девушка, высокий, худой, седой, на морщинистом лице двухдневная неопрятная щетина.

— Меня зовут Даша, — вежливо представилась девушка.

Мужчина невнятно пробормотал свое имя. Даша не стала переспрашивать, она и так знала имя этого человека.

— Вот, — доставая из сумки папку с бумагами и немного волнуясь, сказала Даша, — это вам просили передать.

Ее собеседник взял бумаги и не просматривая их буркнул:

— Спасибо.

И дальше пустыми невыразительными глазами смотрел на Дашу. Вопросов не задавал, просто ждал когда она уйдет. Даша почувствовала прилив раздражения, совсем не так она представляла эту встречу и этого человека. Думала, что он хотя бы начнет ее расспрашивать, а тут… и девушка резко неприязненно спросила:

— Вам, что не интересно узнать как умер ваш друг?

— Мы не были друзьями, — с отстраненным холодным равнодушием сказал мужчина, — вместе служили это верно, но не более того и это было очень давно.

После короткой паузы нехотя поинтересовался:

— Ну и как он умер?

— Его убили, — сухо ответила девушка и, увидев реакцию мужчины на эти слова, просто остолбенела.

А тот хрипло засмеял, закашлялся и потом как выталкивая слова спросил:

— Значит в этот раз он не обманул смерть? Ну что ж, Петька ещё в юности всегда говорил, что не хочет умирать от старости и болезней.

— Он обманул смерть, — сильно побледнев выкрикнула девушка, — только не свою… а вы… вы просто ничтожный неопрятный старикан… радуетесь что еще живы, а еще…

— А еще, — быстро и жестко прервал ее мужчина, — вы просто сильно разочарованы, вот и кричите на меня. Думали, что я как в боевике, откопаю в огороде свой ржавый обрез и пойду стрелять. Даша! — мужчина поднял руки вверх, — война для меня давно закончилась. И больше воевать я не хочу и не буду.

— Даже если изнасилуют вашу жену и убьют вашего ребенка? — с ледяным презрением спросила девушка, — Вы и тогда поднимите руки вверх?

— Это совсем другое дело, — немного смутился мужчина и потер узкой ладонью колкую щетину на щеке.

— Это одно дело, — внятно, раздельно как чеканя слова сказала Даша, — и Петр Николаевич Волин это хорошо понимал. А вы просто ничтожество. Даже удивительно, что Петр Николаевич попросил меня передать вам свои записки, он читал вашу книгу, и мне говорил: «С этим парнем мы служили вместе, вот смотри, что он о нас написал» Знаете, я тоже прочитала, думала вы нормальный мужик, а не размазня.

— С годами люди меняются, — как оправдываясь, неловко пробормотал мужчина и дальше решительно заговорил:

— Я знаю об этом деле, читал сообщения на форумах в интернете. Просто сначала не хотел вам ничего говорить. Для вас он вероятно герой. Но тот путь по которому пошёл Петька не для меня, нельзя лечить раны общества убийством других людей. Нельзя! Жаль, что он это так и не понял.

— А это не он стрелял, — чуть слышно произнесла Даша и после секундной заминки добавила, — снайперов было трое. Я, Андрей и еще один человек. Петр Николаевич обманул нашу смерть и увел ее за собой.

Во дворе дома молодые мамы прогуливали коляски с детьми. У соседнего подъезда на старых обшарпанных скамейках вольготно устроилась компания молодых парней. Они смачно гоготали, через слово матерились и пили пиво. Сбежавшие с уроков школьники с радостными воплями гоняли по дворовому стадиону мяч. А эти двое молчали. От сильного, неточного удара футболиста мяч вылетел за поле и ударился в стоявший на тротуаре дорогой джип, взвыла сигнализация, молчавший мужчина вздрогнул.

— Даша! — растерянно спросил мужчина, — А зачем вы мне об этом говорите?

— Петр Николаевич, — вполголоса заговорила девушка, — когда прочитал вашу книжку, рассказывал мне, как вы под пулеметным огнем выносили раненых, это правда?

Протяжно без пауз с механическим безразличием выл черный джип.

— Не бросать же их, — мимо девушки недовольно глядя на машину, сказал мужчина, — и поверьте в этом ничего «героического» нет, и не было. Это норма. Самое обычное дело. И причем тут это?

— Вы стали писателем, — заговорила Даша, — и…

— Ну какой я писатель? — прервав ее усмехнулся мужчина, — пара изданных малотиражных книжек, вот и всё моё так сказать писательство. Смешно после этого называть себя писателем.

— А по-вашему кто тогда писатель? — чуть улыбнулась Даша.

— Тот кто сможет прожить на гонорары от своих книг, — все так же усмешливо ответил мужчина, — профессионал, одним словом. А я не профессионал, я всего лишь посредственный любитель и ничего более. Как говорится «не формат».

— А может, писатель это тот кого читают, тот кого волнует не размер гонорара, а боль страны в которой он живет? И если читатель ему сопереживает, то он писатель, — очень серьезно и сдержанно заметила девушка и не ожидая ответа продолжила, — Вот вы говорили, что нельзя лечить раны общества уничтожением тех кто это общество насилует, убивает, грабит. Так напишите об этом. Напишите, что ваш сослуживец маньяк, что я тупая, безответственная, озабоченная и жестокая дура, что Андрей Кольцов безумный фанатик. Напишите! Пусть верят вам, а не нам. Петр Николаевич попросил меня передать вам его записки, так прочитайте их, а потом напишите, что считаете правильным. Докажите нашу вину.

Из подъезда соседнего дома выскочил владелец джипа, полный коренастый мужчина. Щелкнув кнопкой брелка он отключил сигнализацию, а потом выбежал на футбольное поле и с южным темпераментом закричал на играющих детей. Он материл школьников, оскорблял их родителей, грозя кулаками быстро размахивал руками, а потом из наплечной кобуры под пиджаком выхватил пистолет и направил его на худенького мальчишку, который осмелился ему возражать. Ребенок замолчал, его товарищи испуганно притихли. Не оглядываясь, спасая своих младенцев проворно покатили коляски к подъездам домов молодые мамы.

Девушка хотела броситься вперед, но её собеседник, удерживая Дашу, сильно схватил её за руки.

— Не лезь, — прошипел он.

— Дерьмо, трус! — вырывая руки, в лицо крикнула ему Даша.

— Дура! — усиливая хватку, резко ответил мужчина.

— Гад! — глядя на направленный, на него пистолет звонко выкрикнул мальчик, — Стреляй! Плевал я на тебя, стреляй!

Свистнула запущенная сильным броском полупустая бутылка из под пива, вдребезги разлетелось боковое стекло дорогой машины, ее владелец мигом отвернувшись от мальчишки сразу стал стрелять в метальщика. Тяжелый травматический пистолет прыгал в его руке. Выстрел — мимо, второй — мимо. Метальщик, парень из пившей пиво компании, проворно укрылся за скамейкой, его собутыльники громко матерясь рассредоточились. Владелец джипа завизжав от злости стал стрелять и по ним, мимо, мимо. Кончились в магазине пистолета патроны, владелец растерянно смотрел как сближение с ним бросились выкрикивая ругательства обозленные парни. Владелец джипа сноровисто развернулся, залез в салон машины, завел двигатель. Джип отъехал на сто метров, и были слышны громкие обрывки фраз доносившиеся из салона машины: «э… эта… да срочно звони нашим друзьям в полицию скажи им что эти ну эта…. фашисты на меня напали… да я и сам позвоню… и земляков собирай, мы им… их мать покажем, кто тут хозяин…»

Мужчина отпустил девушку и быстро подошел к матерящимся парням.

— Уходите, — тихо потребовал он, — быстро, сейчас полицаи приедут, бегите.

— Да мы его…, - бешено выкрикнул один из парней, но не успел договорить.

— Тишка… ты дебил…. - пренебрежительным тоном оборвал его мужчина, — у тебя уже два привода, в зону захотел? Тебе не хулиганку, тебе экстремизм, а то и терроризм припаяют. Минимум лет на пять строгача… марш отсюда…

— Он прав, — сразу признал один из парней, коротко остриженный, плотного телосложения и по виду постарше остальных.

— Уходим, — властно распорядился он, — вот только…

Он сжимая и разжимая кулаки вопросительно посмотрел на мужчину:

— Надо бы…

— Знаю, — оборвал его тот и кивнул в сторону так и стоявшего как застывшего на футбольном поле мальчика, продолжил, — Узнаю как его зовут и кто родители, потом если чего заявление попросим их написать, что их ребенка угрожали убить.

Прежде чем уйти тот плотный, коротко остриженный крикнул мальчугану:

— Эй пацан! А ты братишка молодец, не ссыкло. Еще встретимся!

Быстро переговорив с ребенком и похлопав его по плечу, мужчина вернулся к ожидавшей его девушке.

— А почему вы не остановили этого подонка с оружием? Струсили?! — глядя, как оглянувшись в их сторону с футбольного поля, быстро уходил худенький мальчик, тихо спросила Даша.

— Просто обоссался от страха, — хмыкнул мужчина, — вот посмотри до сих пор штаны мокрые.

— Ваши штаны, пусть волнуют ваши жену, — резко и неприязненно бросила Даша, — а вы ответьте на мой вопрос.

— Да ничего бы он не сделал, и стрелять не стал, — пожал плечами собеседник Даши, — он же тут рядом в соседнем доме живет. Свидетелей полно, ночью или в чужом месте возможно и выстрелит, а так только пугает. А вот если я его завалю, то мне тут же статью впаяют и я сразу стану мерзким фашистом, который обидел нашего доброго, уважаемого гостя с солнечного юга.

Даша скептически, не веря объяснению, усмехнулась. А мужчина продолжал говорить:

— Против нас вполне осознанно или бессознательно на уровне инстинктов проводится политика психологического террора, то что мы сейчас видели это ее элемент. И тех, кто осмелится этому сопротивляться или хотя бы просто открыто возмущаться, берут на прицел и уничтожают. Но как мы сами наблюдали, это может дать обратный результат, пока только на бытовом уровне.

С легкой усмешкой, чуть пародирую, тон официальных заявлений ответственных лиц, договорил:

— Теперь этому уважаемому гостю, после стрельбы по «мерзким нацистам», придется с оглядкой ходить, а то не дай бог, ночью голову расшибут или машину сожгут. Совсем «хулиганье» распоясалось. Толерантнее надо быть, толерантнее.

— А тех ребят вы знаете? — посмотрев в сторону пустой лавочки, где раньше сидела компания пьющих парней, поинтересовалась Даша.

— Знаю, — усмехнулся мужчина, — тот что постарше в университете на четвертом курсе учится, остальные, — он безнадежно махнул рукой, — школу окончили, а дальше у их родителей денег нет, а это значит нормальное образование этим ребятам не доступно. А работу приличную у нас даже специалистам трудно найти, вот и подрабатывают где и как могут… и живут на своей земле как пасынки, без будущего, без надежды, бухают…

— И только? — вопросительно подняла брови Даша.

— Нет, уже не только, — чуть пожал плечами мужчина, — уже и думать начинают, а почему это так? Почему?

— Вы с ними говорили? — тихо спросила Даша.

— Говорил, пару раз, — криво улыбнулся мужчина, — только моё поколение для них не авторитет. По их мнению, это мы все просрали. Они свою дорогу сами ищут, поводыри вроде нас им не нужны.

Воя сиреной во двор въехали две полицейские машины к ним подошел владелец джипа и сильно жестикулируя показывая на разбитое окно своей машины объяснялся. Полицаи хмуро его слушали.

— Уходим, — глядя на недовольных и оглядывающих двор полицейских, предложил девушке мужчина, — сейчас начнут свидетелей искать, а нам это не к чему. Тут недалеко кафе есть, приглашаю.

— А почему бы нам не дать показания? — вызывающе спросила Даша, — Почему не заявить, что этот подонок угрожал оружием ребенку?

Мужчина настойчиво дергая девушку за руку скороговоркой объяснял:

— Нет свидетелей, полицаи дело оформят как мелкое административное происшествие и дальше замнут им лишние проблему не к чему. А если мы подадим заявление, то его начнут проверять. И еще не факт, что родители ребенка в свою очередь напишут заяву. На них могут надавить, запугать, способов полно. И тогда всё, мы в «говне», да ещё могут уголовное дело против нас возбудить за подачу ложного заявления о преступлении и клевету. А если в ходе поверки выйдут на тех парней, то им экстремизм припаяют. Уходим!

День будний, время рабочее, в кафе никого не было. Немолодая официантка быстро принесла заказ двум посетителям. Расставила на столе холодные закуски, нарезанный батон черного хлеба, триста грамм водки в запотевшем графине, фрукты, бутылку сухого красного вина и апельсиновый сок в стеклянном кувшине, вежливо пожелала приятного аппетита и ушла.

За столиком у окна мужчина быстро читал рукописные страницы. Даша молчала и мелкими глотками пила холодный сок из высокого бокала.

— Ну что ж, — закончив читать и отложив листы в сторону, сдавленно сказал мужчина, — давай Петьку помянем.

Налил девушке в фужер красного вина, себе стопку водки. Встали, не чокаясь выпили. Не сказав ни слова сели. Обоим было муторно и тоскливо на душе, но напряжение и неловкость, возникшие при их знакомстве прошли.

— Как я понимаю, — начал говорить мужчина, — эти записки…

— Петр Николаевич, — сразу прервала его Даша, — писал их в камере следственного изолятора и прекрасно понимал, что их будут читать. Вот он в них и взял всю, только не вину, а ответственность на себя, он до конца уводил за собой нашу смерть. После смерти Петра Николаевича, эти записи следствие уже не интересовали. Мне его бумаги передал контролер СИЗО. Мой папа вылечил его когда то. Там же была записка с просьбой передать эти бумаги вам.

— Смерть нельзя обмануть, ей можно подставить другую жертву вместо себя, — без улыбки заметил мужчина, — но потом она все равно своё возьмет.

— Знаю, — кивнула Даша, — Петр Николаевич это часто повторял. Наверно давно это для себя сформулировал.

— Вообще то, — чуть смущенно улыбнулся мужчина, — это я ему первый сказал. Я же первым его назвал: «Обмани смерть». Нас тогда в горах снайпер чуть всех не перестрелял.

— Война дело понятное, — негромко и уже без улыбки продолжил говорить мужчина, — а вот почему он отвел смерть от вас? Вы были его любовницей? Вы-то, почему взялись за оружие?

— Сколько сразу вопросов, — чуть скривила губы в насмешке Даша, — Сразу отвечу любовницей ни его, ни ничьей другой я не была, да и вряд ли буду. А вот по остальному, теперь это вполне обычное дело, меня изнасиловали и вот я…

Глава вторая

Бледная, без наложенного макияжа, девушка пришла домой к другу их семьи.

— Даша! Что случилось? — увидев её как омертвевшее замороженное лицо, встревожено спросил Петр Николаевич, и испуганно повторил, — Что с тобой?

— Петр Николаевич, — пройдя в комнату и сев на краешек кресла, спросила Даша, — вы можете меня научить как, — тут она чуть замялась, а потом решительно и глухо как камнем в пустой колодец бросила, закончила, — как надо убивать?

— Зачем это тебе? — застыв посереди комнаты, изумившись, ахнул Петр Николаевич, и дальше тихо, — Ты что с ума сошла?

— Я хочу научиться убивать, — медленно внятно разделяя каждое слово, заговорила Даша, — я хочу чтобы изнасиловавшие меня твари были мертвы. Я хочу чтобы каждый кто видит в нас беспомощных трусливых жертв, знал, отмщение будет. Я больше не буду покорной толерантной овцой, которую сначала насилуют, а потом зарезав снимают шкуру.

— И давно? — участливо спросил девушку Петр Николаевич.

— Три дня назад, — передернув от отвращения плечами ответила Даша, — вечером шла после лекций домой, по тротуару проходила мимо машины, оттуда двое выскочили, оглушили, очнулась где-то подвале, меня водой поливали, чтобы значит все чувствовала, одежду сорвали ну и…, я не давалась, избили. Втроем насиловали, гогочут твари и требуют: «Кричи сука, кричи, нам это по кайфу», потом меня ударили и я сознание потеряла, очнулась на улице, рванье одежды рядом. Лохмотья нацепила и кое-как до дома добрела. Мама, папа и сестренка на даче, я одна. Отмылась, уревелась и потом всю ночь ревела. Все слезы выплакала, а под утро решила, всё! убью тварей. Думала, как это сделать. Три дня думала, вот и вспомнила, что вы умеете убивать и зовут вас подходяще: Обмани смерть.

— Надо в полицию заявить, — помедлив, растерянно сказал Петр Николаевич, — найдут, посадят. Я тебе помогу, на следствии суде и суде твои интересы буду представлять, не дам дело замять.

Ласково, утешающее продолжил:

— Дашенька, милая, все пройдет, это забудется как страшный сон, не ты первая… и не закончил увещевания.

— Иди ты, — Даша одним быстрым движением выпрыгнула с кресла и стоя, резко матерно как топором отрубив, договорила, — к… вместе со следствием и судом. Значит я не первая? Знаю! Не последняя? Тоже знаю! Плевать! Но эти твари будут мертвы. Не научишь как? Сама как смогу, так и сделаю. Думаешь, я зачем к тебе пришла? Ты моему отцу за своего сына должен, вот долг его дочери отдай. Отдай свой долг Обмани смерть, а то если отец узнает он сам всё захочет сделать, я его знаю, но он задаром пропадет, он умеет лечить, а вот убивать умеешь ты.

— С чего ты взяла? — мрачно спросил Петр Николаевич, — я не убийца.

— Слышала, давно ещё, — пристально глядя ему прямо в темные глаза сказала девушка, — папа твоего сослуживца оперировал, кстати ты же за него и просил, тот много чего про тебя рассказал. Папа дома маме говорит: «А ты знаешь, что Петр был специалистом по уничтожению снайперов? А на вид и не подумаешь, на даче у нас даже гуся резать отказался». Я тогда в соседней комнате сидела и слышала, очень хорошо слышала рассказы о том как ты убивал людей и как умел обманывать смерть.

И тонко просительно опять перейдя на «вы»:

— Не дайте даром пропасть, помогите.

Петр Николаевич не отрываясь смотрел на девушку. В отчаянии она одна бросится мстить и погибнет, а жаль. Отца за собой утянет, тот в стороне не останется. Эх Дашка, дура ты и пуля дура. Бледная, с заостренными как опавшими чертами лица, ожесточенная, решительная, готовая к убийству, эта девушка была как пуля, что уже летит по нарезам ствола, только ещё не ясно, попадет в цель или промахнется. Она летит и с ней в обнимку летит смерть, но ещё не ясно, чья эта смерть. И как прежде, Обмани смерть снова почувствовал ее знакомое присутствие, ледяное от страха, огненное от волнения бурлящей адреналином крови и жуткое в своей неотвратимости. У Смерти много лиц и сейчас она глазами Даши выжидающе смотрела на него.

— Хорошо Даша, — тихо сказал Петр Николаевич своей смерти, — я помогу тебе. Но запомни простую вещь, трудно остановиться начав убивать, пуля это как наркотик, ты думаешь, что он обезболивает, дает облегчение и решает проблемы, а он тянет тебя в бездну.

Сидя за столиком кафе другого города и совсем с другим человеком Даша прервала рассказ и еле улыбнувшись, сказала собеседнику:

— В горле пересохло, я выпью ладно? Только вы пожалуйста выпейте со мной, а то Петр Николаевич всегда говорил, что пить в одиночку себя не уважать.

— Хорошо Даша, — с грустью глядя на девушку, ответил ей мужчина, — я выпью с тобой.

— Знаете, а вы немного похожи с Петром Николаевичем, — выпив глоток вина, заметила девушка.

— Только немного и только похож, — поставив пустую стопку на стол, сдержанно ответил мужчина и добавил, — Даша! Я это не он. У меня другая жизнь. И честно говоря, я бы не стал лезть в это дело, а уж тем более толкать тебя на бойню. В самом крайнем случае, сам бы все сделал.

— А он и хотел всё сам сделать, — сухо заметила Даша, — я была против. Хотелось самой увидеть, как эти твари трясутся от страха.

— Когда стреляешь из снайперской винтовки этого не увидишь, — покачал головой мужчина, — там сначала в оптике видишь цель, а потом результат выстрела.

— Вы были снайпером? — чуть насмешливо спросила его Даша.

— Стрелял пару раз, — уклончиво ответил мужчина.

— Попали?

Мужчина промолчал, поморщился и отвернулся к окну.

— Не хотите вспоминать? — понимающе кивнула Даша, — А вот я всё помню. И первый раз я не из винтовки стреляла, там все по-другому было.

Его колотило от ледяного страха. Этого насильника так любившего ловить кайф от чужих страданий. От липкого потного ужаса он ничего не соображал, он видел только свою смерть. А чуть раньше на пороге гаража лениво подошедший и попросивший зажигалку немолодой затрапезного вида мужчина неожиданно свалил его несильным ударом деревянного молота — киянки в висок, затащил в темное нутро гаража, крепко спеленал скотчем ноги и руки, потом сноровисто обыскал. Войдя за ним в гараж, прикрыв за собой двери и закрыв их изнутри, Даша холодной водой из пластиковой бутыли облила лежащее на грязном цементном полу тело. Насильник открыл глаза и пришел в себя. Сквозь пелену тупой головной боли и охватившего его ужаса он снизу вверх смотрел на две фигуры: женскую, что стояла рядом с ним; и мужскую стоявшую поодаль. Даша присела рядом с ним.

— Узнал? — тихо, страшно спросила она, и кривясь от душащей ее ненависти затолкала грязную, вонючую от масел ветошь лежащему в рот, так же тихо добавила, — а вот я кричать тебе не дам, мне это не в кайф.

Девушка неторопливо достала из женской сумочки небольшую пластиковую бутылочку, половину ее содержимого вылила насильнику на лицо, вторую половину на джинсы в районе паха, в помещении резко и сильно запахло бензином. Девушка достала одноразовую пластмассовую зажигалку и крутанула колесико, появился огонек. Лежащему на холодном цементном полу, показалось, что это ярко и сильно вспыхнул факел. Насильник замычал и извиваясь всем телом попытался отползти.

— Прекрати, — услышал насильник недовольный мужской голос, — мы же договаривались. Если молодой человек раскается и нам поможет, то мы живым и здоровым сдадим его в полицию.

Насильник ноздрями сильно вдохнул воздух и лежа боком повернулся в сторону мужчины, с надеждой вслушиваясь в недовольные интонации его голоса. Сквозь кляп замычал, стараясь показать, что он все сделает, все, что скажут, только не надо его жечь, не надо, ну пожалуйста. Мужчина присел рядом с ним, носовым платком заботливо вытер ему мокрое от слез, воды и бензина лицо, а потом ласково душевно заговорил:

— Что милый? Страшно умирать? Не думал, что всё так обернется? Понимаешь милок, никогда точно не знаешь на кого нарвешься, то ли на безропотную овцу, то ли на волчицу. А тебе сильно не повезло, ты мразь обидел настоящую женщину из тех, кто таких как ты готова жечь. И сожжет тебя, даже не сомневайся. А вот я могу спасти, ведь это я тебя нашел, раскаешься, вызовешь сюда своих подельников, потом дашь на них показания на следствии и в суде, отсидишь чуток, а потом на свободу с чистой так сказать совестью… Понял?

Как в жутком полусне трансе, зомбированный страхом насильник выполнял всё, что ему говорили. Его развязали, в футляр от сотового телефона вложили небольшое СБВУ (самодельное безоболочное взрывное устройство) с кустарным детонатором, закрепили «бомбу» на ремне брюк, вытащили кляп. А дальше со своего мобильного телефона он поочередно звонил друзьям, приглашал их на охоту за свежими курочками. Он боялся спросить, почему этот мужчина и эта женщина не снимают нитяных рабочих перчаток, но после первого звонка мужчина, девушка звала его Петр Николаевич, перехватил его опасливый взгляд.

— Вдруг ты или твои приятели выдуриваться начнут, — тихо и вразумительно объяснил ему Петр Николаевич, — тогда убить вас придется, тебя взорву, остальным молотом мозги вышибу, так что перчаточки мы пока снимать не будем. Верно Даша?

Девушка сняв нижнее белье и переодеваясь в разорванное платье кивнула, а потом постелив на цемент взятый из машины коврик, легла на пол, мрачно спросила:

— Так нормально?

— Ноги пошире раздвинь, подол повыше задери, а как парни войдут постанывай, — деловито посоветовал насильник, — так лучше и естественнее смотреться будет.

И сразу сдавленно ахнул и согнулся от полученного в голень жесткого удара.

— Ты родной, — хлестко ударив его еще раз, но уже ладонью по щеке, мягко не повышая голос, попросил Петр Николаевич, — язычок прикуси, а то вырву, а он тебе еще ой как пригодиться.

— Да я как лучше, — жалко испуганно пискнул насильник, — я же это… ну…

— И я как лучше, — одобрил его Петр Николаевич, — не ударь я тебя, Даша тебя бы удушила, а так сам видишь, всё и обошлось.

И резко, властно приказал стремительно поднявшейся девушке:

— Успокоилась! Быстро, я сказал. Вот и умница. Ложись.

Сильно поморщившись, попросил:

— Даш, ты это… ну… в общем… постарайся поестественнее смотреться…

Первый из вызванных по телефону, отворив дверь гаража вошёл, увидел лежащую на полу стонущую девушку, своего приятеля рядом с ней, довольно ухмыляясь сделал шаг вперед и свалился на пол от удара в затылок. Вставшая девушка его связала, хозяин гаража ей помогал, вдвоем затащили тело в салон машины. Петр Николаевич затворив на запор дверь гаража, и помахивая молотком — киянкой стоял рядом. Все прошло как и планировалось.

Ждали третьего из их компании и второго из тех, кого вызвал владелец гаража, а тут всё пошло наперекосяк.

В дверь сильно и настойчиво застучали, а потом с улицы донесся недовольный мужской голос:

— Открывай! Чего закрылся? Я же знаю что ты тут!

— Кто это? — тревожным шепотом спросил Петр Николаевич.

— Федька, — испуганно ответил хозяин гаража, — я ему сегодня долг обещал отдать.

— Так отдай, — тихо приказал Петр Николаевич, — выйди за дверь и отдай, но если хоть слово лишнее вякнешь, убью.

— Открывай сука! — ярился голос Федьки на улице, и железная дверь гаража грохотала под его ударами.

— Так у меня нету, — зашептал хозяин гаража, — я же его кинул на бабки, думал ребят пригласить и его это… ну… пугнуть.

— Дверь взломаю! — орал Федька, — щас мужиков позову и кувалдами тут все раздолбаем.

Петр Николаевич, стоя у двери и морщась от грохота, достал из внутреннего кармана куртки упаковку купюр.

— Сколько ты должен?

— Сто штук, — пискнул хозяин гаража.

— Тут пятьдесят, — протягивая деньги, мрачно сказал Петр Николаевич, — скажешь, что остальные отдашь вечером. Иди открывай, в помещение не пускай. Скажешь лишнее, взорву!

Открыл дверь и вышел к разъяренному Федьке хозяин гаража. Обмани смерть настороженно фиксировал их разговор. Осторожно ступая к нему подошла Даша.

— Что? — шепнула она.

Обмани смерть не ответил, слушая как:

— Не отдашь остальные вечером, я тебе козёл устрою, а пока машину твою возьму, вернешь бабки, отдам. Пошли.

— Нельзя ко мне, — испуганно прозвучал писклявый голос, — у меня там телка.

— Заодно и телку твою трахну, — загототал Федька, вошел в гараж и плохо ориентируясь в полутьме помещения насмешливо позвал:

— Ну где ты там? Цып… цып… Ах ты…

И кулем свалился, получив удар в затылок.

— Убирайте его в машину и быстро, — приказал Обмани смерть.

Хозяин гаража и девушка волоком потащили тяжелое тело. Только успели его связать как от двери новые беззаботно веселые молодые голоса.

— Эй, Лаки! Ты где?

— Ну и где наша курочка? Я проголодался и…

И звуки тяжелых ударов, это Обмани смерть молотом бил вошедших. Быстро, жестко и сильно, первого в лоб, второго в висок. Еще два тела легли на пороге. Втащив их в помещение и закрывая дверь на засов Обмани смерть, не весело заметил:

— Так дело пойдет, мы тут полгорода уложим.

От машины, хихикнул хозяин гаража, Лаки.

— Все? — хрипло спросил Обмани смерть у Даши.

— Двое лишние, — тихо ответила девушка, — с ними что делать?

Обмани смерть ей не ответил, жестом позвал Лаки, а когда тот подошел, хмуро как пересиливая себя похвалил его:

— Молодец.

Уже чувствующим себя членом их команды, стараясь быть полезным, Лаки заискивающе улыбнулся, Обмани смерть внимательно за ним наблюдая, продолжил:

— Надо всё быстро кончать. Значит так родной, сейчас ты своих друганов кольнешь наркотой. Потом напишешь признательные показания, а когда они очухаются, ты заставишь и их показания написать. Потом вызываем полицию. Мы подтвердим, что ты оказал нам помощь в задержании преступников, и тебя под подписку отпустят. Понял?

И обращаясь к девушке, приказал:

— Доставай шприцы!

— Нет, — сквозь сжавший горло нервный спазм еле произнесла Даша, — нет, тут двое лишних. С этим ну Федором, что делать? И из этих, кто только пришел, один совсем мальчик, его тогда не было. С ним что?

— Ты чё, совсем дура? — глядя на ее исказившееся подурневшее лицо, хихикнул осмелевший Лаки, — им то чё будет то? Отпустят вот и…

А потом, как понял, почуял, хотел крикнуть, но страх его парализовал, сжал горло и он пятясь к выходу с ужасом зашептал:

— Не надо, не убивайте, я же все сделал как вы велели, а хотите я их сам всех убью, а? Мне, мне… жить… жить…

Обмани смерть стремительно скользящим движением приблизился и снизу вверх отточенным движением ударил его в гортань, Лаки задохнувшись упал. Стихло, больше не было задушенного страхом шепота, звука ударов, сдавленного мычания связанных и только матерый мужик и совсем еще юная женщина молча смотрели друг на друга, а смерть стояла рядом и смотрела на них.

— Дура я, — всхлипнув, прервала молчание Даша, — какая же я дура!

— Всё предусмотреть нельзя, — холодно ответил ей Обмани смерть, — можешь уйти, все сделаю сам.

— Нет, — покачала головой Даша, — я вас в это в дело втравила, сама и отвечу.

Опять глухая тишина и прерывая ее Даша чуть слышно, давясь словами нервно заговорила:

— А может всё сделать как этому Лаки обещали? Они напишут показания, их осудят, а мы, ну ладно я невинных не убью.

— Им сразу адвокат объяснит, что их показания данные под угрозой, силы не имеют, они от них откажутся, других доказательств нет. Их отпустят, нас посадят, на суде они над нами весело посмеются. Могу утешить, нам дадут немного и условно. Если уничтожить только насильников и оставить живыми свидетелей, то нас быстро найдут. Тройное убийство это не шутка. Выбирай Даша.

— Я не могу, — в кровь кусая губы, чтобы не зареветь, прошептала Даша, — не могу убивать. Эти двое они невиновны, не хочу, пусть лучше меня сажают.

Обмани смерть молча смотрел на девушку. Странная эта жизнь, страшная и такая непредсказуемая. Вот эта девчонка вся съежилась и скулит как побитый щенок, а он видит, как плачет эта несчастная ограбленная изнасилованная страна. Страна уже готовая к отмщению и не готовая к тому, что невинных жертв не избежать. Стоит и плачет. Страна, Родина, Россия они женского рода, а он мужик, это его дело её защитись.

— Уходи, — процедил Обмани смерть, — я полицию сам вызову, всё возьму на себя, с полицейскими договорюсь, тебя они не тронут, — криво и неприятно улыбнулся, — статьи то пока ерундовые, всего лишь побои. Дело рассмотрят в порядке частного обвинения у мирового судьи. Минимум штраф, максимум до года условно. А ты беги Даша, спасайся! Эти твари, я эту породу хорошо знаю, они тебе своего страха не простят. Отойдут, увидят, что всё так легко обошлось и дальше насиловать пойдут. Они как хищники людоеды, попробовав вкус человеческой плоти и крови, они уже не остановятся. Уходи отсюда, а потом беги…

Девушка замолчала, в воспоминаниях она была еще там, в пахнущем страхом и смертью гараже. Собеседник за столиком ее ни о чем не спрашивал. Даша побледнев от заново пережитого в рассказе водя тонким указательным пальцем по скатерти столика рисовала известный только ей узор.

— А ты что ногти не отращиваешь и маникюр не делаешь? — чтобы прервать такое недоброе молчание и хоть чуть отвлечь девушку, неловко спросил мужчина.

— Зачем? — пожала плечами Даша, — под длинными ногтями труднее частицы убирать. А почва, ткани одежды или тела человека, жженный порох, в общем любые микрочастицы вынесенные или оставленные на месте преступления это улики, — чуть улыбнулась, — это основы криминалистики, мне об этом Петр Николаевич целую лекцию прочитал и не одну, потом практика. Я теперь криминалистику так знаю, что впору в эксперты идти.

Как в ознобе передернула плечами, сухо бесстрастно сказала:

— Эксперты установили, что эти пять человек в гараже скончались от передозировки синтетических наркотиков. Шприцы с отпечатками их пальцев там же валялись. Уголовное дело даже и не возбуждали, полицейские проверку провели и все на этом закончилось. Все оказалось так просто.

— А как же повреждения полученные этими, — мужчина запнулся, не зная как правильно назвать убитых и обошелся междометием, — этими, патологоанатом при их вскрытии должен был обязательно обнаружить внешние и внутренние гематомы и отразить это в заключении. А это уже основание для более серьезного расследования, ведь факт получения ударов, для любого грамотного следователя, это возможность или даже обязанность заподозрить инсценировку несчастного случая.

— Разбираетесь, — девушка пристально посмотрела на мужчину, спросила, — А вы-то, откуда все эти вещи знаете?

Мужчина промолчал, Даша неожиданно хихикнула, ее собеседник вздрогнул и с недоумением посмотрел на девушку, а та всё нервно хихикала и слезы текли по её щекам.

— Извините, — быстро вытерев лицо бумажной салфеткой и внешне успокоившись сказала Даша, — нашло.

Бросила скомканную салфетку на стол, выпила глоток сока, а потом:

— Петр Николаевич хорошо не только криминалистику знал, он ещё все внутренние отношения в системе уголовного сыска досконально понимал, — вполголоса заговорила девушка, — он мне и объяснил, что в расследовании преступления первые часы и сутки самые важные. Выявляются и опрашиваются свидетели. Исследуя место преступления, криминалисты находят материальные улики. На основании показаний свидетелей и полученных улик определяется круг поиска и выстраиваются версии. Если оперативные сотрудники в течение первых суток ничего не нашли, то расследование топчется на месте. Нераскрытые убийства сильно портят статистику, а цифры в отчетах это на сегодняшний день основной показатель работы полиции. Им уже давно плевать как всё в действительности обстоит, главное в отчетах всё хорошо, преступность снижается её раскрываемость повышается. Получим по этим показателям премии, новые звания. Всё под контролем, бухай, а потом спи спокойно родная страна. Проще, удобнее, безопаснее, заявить, что в смерти наркоманов нет состава преступления, передозировки это их нормальный так сказать конец. Пока судмедэксперт проводил свои исследования и писал заключение, полицейские ничего не нашли. Нет свидетелей, нет материальных следов преступления, тупик, «висяк», «глухарь». Патологоанатом написал, что причина смерти передозировка синтетических наркотиков и вызванная этим интоксикация организма, другие травмы как не имеющие отношения к смерти он в своём заключении, по убедительной просьбе сотрудников полиции, просто не отразил. Вот и всё. Можно спокойно спать. Только меня еще долго потом бессонница мучила, боялась заснуть и увидеть как тот мальчишка когда ему ввели в вену наркотик открыл глаза и пробормотал: «Мама, мамочка…»

Даша замолчала, посмотрела на сидевшего с застывшим лицом собеседника, с вымученной улыбкой спросила:

— Дальше рассказывать? Или хотите невинность сохранить? Это же так просто на всё закрыть глаза, заткнуть уши, закрыть рот, зажать нос.

Мужчина хотел желчно съязвить по поводу невинности, и сдержался.

— Рассказывай, — негромко попросил он, — ты же для этого пришла. Даша! — чуть повысил он голос, — Ты же до сих пор ищешь для себя внутреннего оправдания. Не так-то это просто убить человека, а этих пятерых ты убила, так?

— У этого ну Федора, осталась беременная жена, а второй ну этот мальчик, был единственным сыном у матери, ему всего семнадцать лет исполнилось, я это уж потом узнала, — с горечью сказала Даша, а дальше ожесточенно, — Остальных мне не жаль. Я убила, Я! И еще раз бы убила. Знаете, что Петр Николаевич тогда сказал?

Пока Даша оцепенело смотрела на убитых ею людей, Обмани смерть не суетясь тщательно уничтожал следы их пребывания на месте преступления. Потом молча взял Дашу под руку и вывел из гаража. Осмотрелся, никого нет. Через переулки они вышли на людную улицу. Сели в припаркованный на дороге микроавтобус. Обмани смерть быстро переоделся сам, заставил сменить всю одежду девушку, потом себе и ей обработал руки высокооктановым бензином. На микроавтобусе они быстро доехали до пригородных дач. Там на топком илистом берегу извилистой речки Обмани смерть сжёг снятую одежду, обувь, перчатки и сумку. Золу и остатки обгоревших вещей выбросил в проточную реку.

— Ты хотела отомстить за себя и объявила этому миру войну, — закончив уничтожение вещей, жестко сказал он стоявшей рядом и безразличной как манекен Даше, — так вот теперь ты знаешь, на любой войне гибнут невиновные, это её закон. Всегда так было и будет. Нет справедливых войн, есть только ее жертвы.

— Я… — очнувшись от его слов хотела сказать Даша, но Обмани смерть ее прервал.

— Только не надо теперь мучить себя запоздалым сожалениями, дело сделано и надо просто жить дальше. Это старое солдатское правило, такое же старое как и все войны.

— И как же дальше жить? — с равнодушием самоубийцы спросила Даша.

— Просто Даша, надо просто жить, — глядя на реку и пожав плечами ответил Обмани смерть, — я был на войне и как видишь живу. Если ты верующая помолись, если нет, то сегодня напейся вдрызг или пригласи знакомого парня и потрахайся с ним, а потом напейся. В общем, сними стресс. Если места нет, могу свою квартиру на время предоставить.

— Не могу, — покачала головой Даша, — от алкоголя меня сразу тошнит, а секс, — она помедлила, покраснела, побледнела, а потом прерывисто и как глотая слова, — в общем знаете… я наверно действительно полная дура… мечтала первый раз по любви… не было у меня еще ничего… а потом… потом эти твари меня втроем… вот как всё вышло. Мне теперь даже и думать об этом противно.

— Ясно, — продолжая смотреть на текущую воду, кивнул Петр Николаевич, — это пройдет.

— А у вас знакомый священник есть? — смущенно спросила Даша, — может…

— Есть, — неожиданно зло и тихо засмеялся Обмани смерть, — есть Дашенька, есть, только он расстрига и такой же больной на голову как и ты, тоже хотел и рыбку съесть и на хрен не сесть. Уж он-то тебе про милосердие на войне многое может рассказать. Хочешь познакомлю?

Глава третья

Раньше Андрей Кольцов думал, что раз он укрылся за стенами монастыря, то мертвые солдаты перестанут к нему приходить. Он искал утешения и спасения в молитве, изнурял плоть работой и постом, а они приходили и молча смотрели на него. Просто молчали и всё, он просил у них прощения, они оставались безмолвными, он молил Господа дать им покой, но они возвращались. Невидимые для других, днем или ночью, они беззвучно выстраивались в полном боевом снаряжении, как ждали, что он опять поведет их в бой. Это было похоже на сумасшествие, хотя почему было? Андрей Кольцов знал, что он сходит с ума.

— Бесы тебя искушают, — ласково сказал ему игумен на исповеди, а дальше настойчиво и сурово, — смирись, смирись сын мой, прости врагов своих, молись, молись…

Солдаты, эти мальчишки, старшему из которых было всего девятнадцать лет, и погибшие по его вине, это бесы? Он не мог и не хотел в это поверить, скорее это неупокоенные души.

Как и любого искренне верующего его мучили сомнения, но не в бытии Божьем, а в праве других людей говорить от Его имени. Церковь, собирающая материальные богатства. Церковь, благословляющая светскую власть. Церковь, принимающая в дар украденные у «малых сих» деньги. Иерархи, живущие в роскоши и призывающие верующих к смирению. Церковь, которую за неимением другой веры «возлюбила» светская власть и духовные пастыри которые заразились от носителей этой власти стяжательством, похотью, ложью, не все, но есть и такие. Омытая кровью мучеников медленно, понемногу капля за каплей вера стала уходить из храмов. Как и многие верующие, Андрей Кольцов видел всё это и знал, что есть другой путь. Ничто не ново в этом мире, читая историю жизни (житиё) нестяжателя преподобного Нила Сорского, думал Кольцов. Это православный святой призывал священнослужителей отказаться от материальных богатств и подавать верующим пример духовной жизни, а его последователей обвинили в ереси.

— Церковь, — на высказанные им вслух сомнения сказал игумен, — часть божьего мира который нас окружает. Изменятся к лучшему люди, изменится и церковь. Не старайся переделать этот мир, сын мой, это не удалось даже Христу, и он взошел на крест приняв на себя всю муку и все грехи людские. А если хочешь изменить этот мир, то попробуй начать с себя, и тогда ты поймешь, как трудно было даже рожденному земной женщиной Сыну Божьему. А если поймешь, то научишься и прощать. А человек грешен и слаб и он так нуждается в прощении.

— Я один раз простил, — глухо ответил Андрей, — и из-за моего милосердия погибли люди. Знаете, не думаю, что они простят меня, не думаю, что их мамы молятся обо мне, они меня проклинают. И я каждый день чувствую тяжесть их проклятий.

В келье возрожденного из праха безверия и запустения монастыря за деревянным столом сидят два человека и говорят о вере и прощении, о ненависти и милосердии. Они разговаривают вечерней порой и тени пляшут по их лицам, слабый, но все равно живой свет свечей не может одолеть тьму, но все равно светит, а там в уголке под иконой женщины с ребенком на руках, звездой надежды горит крохотный чуть живой огонек неугасимой лампады. А они всё продолжают беседовать и не важно какой сегодня год и век, об этом они говорили и будут говорить от начала этого мира и до его конца. Ибо нет в этом мире того, что не было ранее и кружит и кружит по истории ветер страстей и болей человеческих.

— Эй командир! — громко окликнул его на продуктовом рынке рослый плотный рыжеватый мужик. Обернувшись и вглядевшись Андрей узнал водителя БРТа с его роты.

— Сенцов это ты? — растерянно спросил он и подошел к молодому мужчине стоявшему за прилавком и торговавшему медом.

— А я то смотрю, ты не ты? — сильно пожал протянутую Андреем руку Сенцов, — в рясе, да с бородой тебя то не сразу и угадаешь. Ты чё командир в монахи подался?

Андрей широко улыбался, разглядывая своего бывшего бойца, тогда это был худенький вечно перемазанный дизельным топливом и машинным маслом мальчишка, сейчас здоровый, сильный, аккуратно одетый молодой мужик.

— А я вот пасеку завел, — добродушно хвалясь рассказывал Сенцов, — женился, двое пацанов у меня, близняшки. Дом построил, машину вот недавно купил.

Оглядел Андрея, и задержав взгляд на его потертой рясе, жалостливо вздохнул.

— Отметить бы встречу, да, — Сенцов немного помялся, — да ведь тебе наверно нельзя? Жаль, а то у меня такая медовуха есть, нектар.

Он был так ну просто по детски огорчен не возможностью выпить, так был искренне рад этой нежданной встрече, так ему хотелось поговорить и от души угостить бывшего ротного, что давно уже равнодушный к алкоголю Андрей:

— Медовуха? — задумчиво протянул он и потом озорно, — Ее же и монаси приемлют!

Сидя в салоне «Газели» понемногу выпивали, Сенцов всё рассказывал о своем хозяйстве, о детях, о жене. Хвалился новой машиной. Андрей степенно закусывая медовуху хлебом и домашнего копчения окороком рассказывал малопристойные с большой исторической «бородой» анекдоты про монахов, Сенцов слушая заливисто смеялся. О войне по молчаливому уговору не вспоминали. А потом уже сильно захмелевший Сенцов:

— Эх, жаль ребяток с роты с нами нет, — разливая по пластиковым стаканам очередную порцию медовухи вздохнул он, — помнишь командир под Атагами сидели в БТРе и мечтали как жить после дембеля будем? Дождь со снегом шёл, холодно, мы все мокрые, голодные и мечтаем.

— Ну ты то нормально вроде живешь, — принимая стакан заметил помрачневший Андрей.

— Я, да, — тихо сказал Сенцов, — а другие? С нашего экипажа и отделения я один живой остался, других тот снайпер перестрелял. Помнишь? Знаю, что помнишь! Ну давай за ребят, земля им пухом…

Выпили. Помянули. И мертвые солдаты пришли посмотреть, как их вспоминают живые. Они расселись по креслам «Газели» не выпуская из рук оружие, готовые выскочить из машины и опять уйти в бой. Андрей смотрел на их нездешние бледные лица и:

— Привет ребята! — сказал мертвым товарищам рядовой Сенцов.

— Ты что тоже их видишь? — глухо спросил капитан Кольцов.

— Иногда, — не глядя на него, ответил Сенцов и сильно побледнев, признался:

— Я ведь тогда зассал, ну когда снайпер стал стрелять и не вылез из БРТа, а они так и лежали, а я так и сидел, пока ты со вторым взводом не приехал. Тогда их тела и вывезли. Теперь вот… приходят и смотрят. Простите ребята.

Но убитые под Атагами солдаты не выпуская из рук оружие молчали.

— За что мы воевали, а командир? — пьяно и скорбно спросил бывший солдат Сенцов.

— За Россию, — печально ответил монах.

— Просрали мы эту Россию, — пьяно заорал Сенцов, — не мы, а эти теперь победители. Что хотят то и творят. А мы только сопли утираем или бухие по кухням орём. Всё! Ты слышишь командир, всё нет больше России. Одна сучья рашка осталась.

Бывшие рядом с живыми мертвые погибшие за эту страну солдаты молча их слушали, они уже отдали всё что смогли, с них спроса нет. «Зачем вам теперь оружие? Что? Что вы с ним сделаете? Отдохните ребята, — беззвучно обратился к ним бывший капитан Кольцов, — война закончена, мы проиграли».

— Я видал того снайпера, — понизив до шепота голос сказал Сенцов, — ездил мёд в центр перекупщику сдавать, глянь, а он там на рынке фрукты берёт, я аж оторопел. Живой, здоровый, довольный, при дорогой машине, шлюхи местные вокруг него так и вьются. Номерок его машины я записал и сразу к свояку он в органах пашет. Так и так говорю, взять бы этого, а? Тот пошел по базе данных номерок пробил, потом осторожно пообщался с операми «убойщиками». Приходит в глаза не смотрит. Говорит, знают его все, киллером работает и нет мол приказа его брать, мол прикрытие у него хорошее, вроде он, кроме всего прочего по заказу органов «нациков» отстреливает. Вот значит как всё обернулось, этот безнаказанно дальше убивает наших ребят, насилует наших баб и кайфует.

Капитан Кольцов почувствовал, что как ледяной водой ему плеснули в лицо и он разом отрезвел. Пристально трезво рассматривая пьяного пасечника, с кажущимся безразличием спросил:

— Адресок, моего «крестника» через своего свояка узнать сможешь? И вообще всё, что можно.

— Наверно, — осторожно ответил Сенцов, — только зачем тебе?

Андрей промолчал. Сенцов дальше не спрашивал. Все ясно. Выпил, закусил, недобро зло оскалился:

— Чё командир война видать ещё не закончена, да? Не сдаемся пока? Ладно капитан годится, я с тобой, поквитаемся.

— Не мы войну продолжаем, — невесело ответил Андрей, — только твоё дело своих детей растить. Узнай что надо, дальше я сам.

Он встретил его ночью у подъезда высотного дома. Профессиональный убийца шел в свою только что купленную новую квартиру и беззаботно посвистывал. Кольцов вышел из тени гаража и пошел ему навстречу. Киллер почуял угрозу, остановился и недобро смотрел на приближающегося к нему человека. Кольцов дал ему возможность выхватить пистолет, а потом вскинул свою руку с зажатым в ней револьвером. Выстрел, выстрел, старый наган не дал осечки. Капитан Кольцов развернулся и ушел, на дороге его ждал транспорт, управлял им Сенцов.

Ночью когда он в тяжелом полусне ворочался на койке в своей келье, они пришли последний раз. Его убитые солдаты как на плацу построились в шеренгу, и по одному выходя из нее, строевым приемом «оружие положить» складывали перед ним автоматы, а потом вытянувшись и отдав честь, уходили. Остался только один и совсем не солдат. Высокий сухощавый одетый в поношенную хламиду молодой длинноволосый и бородатый мужчина, с грустью смотрел на Кольцова и слезы текли по его щекам. «Не плачь Господи! — крикнул ему Андрей, — я не покину Тебя».

Утром зайдя к нему в келью игумен попросил Андрея покинуть монастырь. Он не о чём не спрашивал, а игумен ничего не объяснял. Несколько месяцев Андрей жил и работал на пасеке у Сенцова. Потом уехал. Далеко, далеко уехал, но от себя не уедешь.

С Петром он познакомился когда покупал дом. Продавец получивший домик по наследству выдал адвокату доверенность и тот занимался оформлением и регистрацией сделки. Желчный и неприятный тип, так для себя определил Андрей этого человека. Пока в офисе Андрей внимательно читал текст договора, адвокат сидя за столом и крутясь на дорогом кожаном кресле, отвечая собеседнику по сотовому телефону раздраженно говорил:

— … засунь своё ветеранское удостоверение промеж ягодиц, а дальше с ним по всем кабинетам ползай пока не сдохнешь. Участники ВОВ уже почти все поумирали, а квартир так и не получили, ты то куда лезешь? Льготная очередь? Ты в ней уже до седых волос на яйцах стоишь, вот и дальше стой! Мудак! Я тебе когда еще говорил, что ты хрен чего получишь! Как ты был придурком так им и остался. Поплачь мне ещё, ну поплачь… я тебя пожалею, бляхой по жопе. И сам пошёл, куда меня послал. Всё, всё, я сказал, на связи.

Андрей почувствовал как в нём от хамского тона этого сытого и наглого ничтожества поднимается волна глухого раздражения.

— Вы могли бы с ветеранами и повежливее разговаривать, — еще сдерживаясь заметил Кольцов.

— А ты кто такой чтобы меня учить? — с холодным пренебрежением перейдя на «ты», спросил адвокат, — читаешь договор? Вот и читай! А в чужие дела не лезь.

— Пока ты козел, — бросив бумагу на стол и встав со стула, заметно побледнев сказал Андрей, — в институте задницу по аудиториям протирал, эти ребята воевали. Небось попал бы туда, так сразу бы обосрался, а тут герой, эх дать бы тебе по морде…

— Так зачем же дело стало? — со злой насмешкой поинтересовался адвокат, — Рискни!

— Так ты сразу к лягавым жаловаться побежишь, — разминая пальцы рук презрительно ответил Андрей.

— Конечно побегу, — ухмыльнулся тот, — зря что ли учился? Засужу тебя, деньги твои все по закону отберу. А вот учился я не в институте, а в университете, тут ты не угадал. А в остальном прав, обсерался я на службе и не раз, снабжали нас хреново, жрали что достанем, вот животиками и маялись. Этот который звонил, со мной в одной части служил, так вот его аккурат с дизентерией и подозрением на брюшной тиф в Кабул на обследование и лечение отправили, а пока он в госпитале с очка не слазил, у нас от роты половина осталась.

— Так ты… — растерянно начал Андрей, но не закончил вопрос, адвокат его прервал.

— Я же сказал, — насмешливо разглядывая Андрея, заметил адвокат, — не лезь в чужие дела. На войне того кто лезет куда его не посылали первым убивают.

— На войне, — глухо повторил Андрей.

Потом они разговорились, а затем время от времени встречались в кафе «Хохма». Не друзья, даже не приятели, просто знакомые. О войне по молчаливому уговору не говорили. Кольцов быстро понял, что и у этого человека есть за душой, что-то такое, о чём тяжело вспоминать и лучше не ковыряться руками в ранах чужой памяти.

А сегодня Петр его удивил, вечером приехал к нему, а за ним из машины вышла тоненькая, бледненькая, русоволосая девушка. Андрей сразу заметил, что лицо у неё как заморожено.

— Вот расстрига батюшка, — войдя к нему в дом, желчно сказал Петр, — привез к тебе душу мятущуюся, для покаяния и утешения. Поведай ей почем на войне милосердие. И как приходится за него расплачиваться.

— Ты о чём это? — не закончив накрывать стол скатертью, настороженно спросил Андрей.

— Брось, — зло прикрикнул Петр, — знаю твою историю. Еще после первой встречи справки о тебе навел. Поэтому и приехал.

Помедлив и посмотрев в сторону безразлично сидевшей на лавке девушки, понизив голос, предложил:

— Даша, можешь ему всё рассказать. Кольцов не сдаст. И цену милосердия хорошо знает. Страшная эта цена.

Даша стала говорить. Ее голос ломался, было жутко, просто страшно слушать о том как эта тоненькая русоволосая девушка с нежно и испуганно звучащим голосом убивала людей. Он смотрел на нее и видел, что став убийцей, она сама как умерла. Он искал и не мог найти слова утешения, прощения, хотел и не мог призвать к смирению и покаянию. Тогда он рассказал ей свою историю. Маленькую обыденную историю из войны, которой теперь как будто и не было. Как с бойцами нашел и захватил снайпера, совсем еще пацана отравленного войной и ненавистью к русским солдатам. Он не убил его, не смог выстрелить по пленному несовершеннолетнему испуганному мальчишке и передал его местным властям, те его отпустили, а через неделю этот снайпер из засады убил десять его солдат. О том, что стрелял именно этот боевик, ему сообщил знакомый «однокашник» офицер из разведотдела штаба их сводной группы войск. Он рассказал девушке как после войны этот снайпер стал профессиональным убийцей и о том как в одну ночь он вышел ему навстречу с оружием в руках. Он рассказывал и не искал для себя оправдания и не ждал слов утешения. Потом сухо отрывисто заговорил Петр. Как брали в горном кишлаке отряд духов. Была возможность вызвать вертолеты огневой поддержки и сравнять дома с землей, но там были женщин и дети и командир их роты не стал вызывать авиацию. Они пошли в бой со стрелковым оружие и захватывали похожие за крепости дома из которых по ним вели огонь из пулеметов. Пятеро ребят из роты погибли в том бою, а жертвы… их все равно не удалось избежать, потому что когда в дом из которого по тебе стреляют, бросаешь гранату не знаешь в кого могут попасть осколки.

— Я милосердным не был, — внешне спокойно и с сильным внутренним напряжением закончил говорить Петр, — для меня это проблемой никогда не было. Если ценой была моя жизнь или жизнь моих ребят, то я стрелял.

— Но сейчас же не война? — глухо мертвым голосом спросила Даша.

— Ты думаешь? — недобро усмехнулся Петр, — а зачем ты тогда меня просила тебе помочь? Война девушка, это когда убивают, насилуют, грабят и унижают тебя и твоих близких. Ты сам ее объявляешь, и на этой войне нет места милосердию. А если так не можешь, то сдавайся.

— Господи! — тихо позвал капитан Кольцов, — За что? В чем вина нашего народа, за что Ты век за веком испытываешь нас? Когда? Когда всё это прекратиться?

Ответа не было. Его и не будет. Нам дано знание добра и зла и право выбирать между ними. И что мы выбираем то и получаем. Они продолжали говорить в ночь после убийства, а Смерть стояла рядом и слушала их.

Глава четвертая

Через месяц Кольцов услышал по телефону взволнованный девичий голос:

— Андрей?! — задыхаясь говорила Даша, — Срочно приезжай! Срочно, нужна твоя помощь. Тут девочка в реанимации, еле спасли её после суицида. Поговори с ней, я договорюсь, в палату тебя пропустят. Боюсь, не углядим и она опять…

— Еду!

Она лежала на кровати и остановившимся не живым взглядом смотрела в беленый мелом потолок больничной палаты, вся такая бледненькая, как истонченная, поверх тонкого байкового одеяла положила худенькие ручки с перевязанными запястьями.

— Дяденька, — так и не взглянув на Андрея, чуть слышно сказала девочка, — уйдите.

А до этого он ей говорил, о милости Божьей, о тяжком грехе самоубийства, о том, что все забудется и пройдет, а Господь не оставит её. Просил её пожалеть свою маму, подумать о младшей сестренке. Он говорил, на память цитируя библейские притчи и с нарастающим чувством бессилия видел, как пусты и ничтожны его слова перед горем этого обиженного ребенка, перед её нежеланием дальше жить.

В палату осторожно вошла Даша, Андрей покачал головой, не могу помочь. Даша взяла ребенка за бессильную ручку и шприцом ввела ей в вену лекарство. Девочка покорно закрыла глаза.

— Вторые сутки так, — прошептала Даша, кивнув на бывшего в забытьи прерывисто дышавшего ребенка, — держим ее на транквилизаторах и снотворном. Очнется и молчит, даже с матерью разговаривать не хочет. Не ест не пьет, через капельницу физраствором ее поддерживаем. Боюсь не уследим…

— Надо с Петром поговорить, — встав со стула, нерешительно предложил Андрей, — вроде как существует статья за доведение до самоубийства. Пусть займется, если ему денег надо, то я дам.

— Петр Николаевич, — отойдя к окну и глядя вниз на неухоженный больничный двор, тихо ответила Даша, — пьет «по черному» уже второй день.

— Запой? — изумился Андрей, — вроде такого раньше за ним не замечалось, всегда умерен в питии был.

— Он по моей просьбе узнал, причины по которым Маша вскрыла себе вены, — не глядя на Кольцова, пояснила Даша, — девочку изнасиловали, насильника с ее слов опознали и задержали. А её мать забрала заявление об изнасиловании из полиции. Дело закрыли.

— Вот как? — мрачно произнес Кольцов и с ожесточением повторил, — Вот значит как!

Он дождался когда у Даши закончится дежурство, они быстро переговорили, а потом вместе поехали к человеку которого когда то звали Обмани смерть.

Дома Петра не было, его нашли в кафе «Хохма». Даша осталась ждать на улице, а Андрей зашёл в помещение, там пьяный с воспаленными глазами Петр Николаевич тяжело опираясь на стойку бара нетвердо стоял на ногах и орал неизвестно кому:

— Этих подонков может остановить только пуля. Божий суд, под такую мать, туда их надо отправить… Детей! Уже детей эта нелюдь жрет.

Он обвел налитыми кровью глазами немногочисленных молчаливых посетителей и с пьяным вызовом выкрикнул:

— Молчите?! Быдло! А может радуетесь, что это не мои детишки попались? Не радуйтесь чмошники долбанные, до вас и ваших детишек очередь тоже дойдет.

— Андрей! — торопливо подошел к стоявшему у входа Кольцову, хозяин кафе, — может сумеешь его успокоить?

Невысокий, плотный, плешивый и сильно расстроенный хозяин вопросительно посмотрел на Кольцова и кивнул в сторону пьяного адвоката:

— Второй час уже как заведенный, выпьет и орёт, выпьет и опять орёт, сделаешь замечание, сразу в драку лезет, никогда его таким не видел.

Андрей молча пошёл к стойке бара.

— А наш святоша, — узнав его пьяно и зло процедил адвокат, — а слабо тебе за…

Кольцов быстро и сильно ударил его «под ложечку», Петр согнулся пополам и в горле у него забулькало.

— Быстро, ведро или таз, — приказал Кольцов молодому с устало безразличным лицом бармену, тот из-под стойки достал и протянул ему красное пластмассовое ведро.

Вовремя. Петра обильно стошнило. Пока он в рвотных позывах гнулся над ведром, Кольцов негромко попросил хозяина:

— Принеси в туалет нашатырный спирт, питьевой воды и большую емкость, можно пивную кружку.

Потом схватил обессиленного от рвоты Петра за шиворот и поволок его в туалет, тот вяло сопротивлялся. В небольшом туалете, пока Петр гнулся над унитазом, Кольцов налил в кружку воды, добавил туда несколько капель нашатырного спирта и заставил повернувшегося к нему адвоката всё выпить. Потом вышел.

— Через пятнадцать минут он выйдет трезвый, чистый, но очень грустный, — прислушиваясь к доносящимся из ватерклозета звукам, сообщил Кольцов ждущему его хозяину заведения, — вода и чуток нашатыря это старый военный способ экстренного отрезвления. Мы в армии пьяную солдатню так в чувство приводили. Кстати сколько он тебе должен? Я заплачу.

— Петр не любит, когда за него платят, комплекс у него такой, — отмахнулся от предложения хозяин кафе, и чуть встревожено, — а потом когда он очухается, у вас тут драки не будет?

— Тут не будет, — успокоил его Андрей, — как выйдет скажи ему, что я жду его на улице.

Вышедшего из кафе и молчащего Петра усадили в стоявшее у кафе такси и отвезли к нему домой. По дороге не разговаривали. У дома все трое вышли.

— Ну заходите раз уж припёрлись, — набирая код на двери подъезда негостеприимно пригласил их к себе в квартиру Петр Николаевич.

— Даша, — дома попросил Петр Николаевич, — поставь чайник. Чашки в шкафу, пакеты с заваркой там — же. В общем похозяйничай, а то мне тяжеловато.

И тяжело ступая прошел в комнату, Андрей сняв обувь пошел за ним.

— А твои где? — увидев закрепленную на стене крупноформатную цветную семейную фотографию, поинтересовался Андрей.

— Я тебе уже раз говорил, — грузно усаживаясь на диван, буркнул Петр, — не лезь в чужие дела.

— Сын Петра Николаевича, живет в Канаде, — выйдя из кухни, негромко сказала Даша, и добавила, — чай будет готов через пять минут. Где накрывать?

— Тут, невеста, тут в зале, а не на кухне, — поморщился Петр, — и в холодильнике посмотри, там коробка с конфетами должна быть, колбасы нарежь, хлеба и сыра.

— Невеста? — приподнял брови Андрей.

— Так меня с Мишей наши родители в детстве дразнили, — чуть улыбнулась Даша, — только он постарше был и я его совершенно не интересовала. А потом у каждого уже своя жизнь была. А вот теперь не забывает, когда моего папу по праздникам поздравляет так и мне обязательно привет передает. Жена ревнует небось.

— Не ревнует, — буркнул Петр, — она по-русски не понимает, хорошо, что хоть внук на родном языке своего отца чуток лопочет. Бабка, ну моя жена учит.

— Миша после окончания университета на стажировку в Канаду поехал, — накрывая на стол, рассказывала Андрею, Даша, — там женился, а как у них мальчик родился, так жена Петра Николаевича поехала молодым помогать, её там очень хорошо приняли и пока она живет там.

— Приняли, хорошо, — фыркнул Петр, — как же бесплатная нянька и прислуга в одном лице. Нанимать дорого, а тут задарма дура из России прилетела, да ещё и денег молодым на покупку дома привезла, она пашет по этому дому, детки карьеру девают, ребенок под присмотром, благодать.

— Ну зачем вы так? — укоризненно заметила Даша, — Миша очень хороший мальчик, он и вас к себе звал и так не забывает, звонит постоянно.

— А правда? — поинтересовался Андрей, — чего не уехал то? Там сын, внук, жена. А ты тут…

— А ещё тут могилки отца и матери, дед и бабка тоже тут лежат, — тоскливо сказал Петр, — да и я в родную землю лечь хочу. А сын? Если приедет и похоронит и за то спасибо.

— А может он еще вернется? — не глядя на бледного с измятым лицом Петра Николаевича, предположила Даша.

— Нет, Даша он не вернется, — покачал головой Петр, — некуда и не зачем ему возвращаться. Нет больше у нас родины, есть насквозь прогнившая рашка и пока еще живое жующее подножный корм покорное стадо.

— Давайте пить чай, — пытаясь сменить тему разговора, торопливо предложила Даша.

Они пили чай и негромко беседовали. Они говорили о судьбе страны, в которой родились и в которой остались жить. Они спорили о судьбе народа частью которого были и сами, а в больничной палате без слов, без слез и без желания жить лежала девочка и неотрывно смотрела на беленый потолок. Еще капал в её вены раствор глюкозы, только мало осталось в бутылочке жидкости. Кап — кап равномерно с секундными интервалами сочился раствор, скоро он закончится, время вышло.

— … а вот я полагаю этих насильников публично вешать надо, а до этого гениталии клещами рвать, — резко отодвинув от себя чашку с недопитым чаем, с глухой нерастраченной злобой закончил фразу Андрей Кольцов.

— Если бы все так просто было, — грустно усмехнулся Петр Николаевич, — только…

И на протестующий жест Даши попросил:

— Ты сначала послушай. Вёл я одно дело об изнасиловании. Обычно я отказываюсь от такой работы, но тут знакомая прибегает вся в соплях и слезах, сына сестры ночью арестовали, его мать бьется в истерике, отец в командировке. Помочь некому, выручай, а за нами не пропадет. Ладно, еду знакомится с первичными материалами дела. Читаю: рапорты; заявление; первичный допрос свидетелей; протокол осмотра места преступления. Сто процентов пацан виновен, арестовали его прямо на месте преступления, к тому же ему восемнадцать, жертве семнадцать — несовершеннолетняя. Говорю с обвиняемым, он сильно избит, напуган до предела, и уже дал признательные показания. Всё, тут только можно суд о снисхождении просить, ну или ещё до суда по-другому вопрос решить. Объясняю ситуацию родственникам пацана. Его мать не верит, что её чадо на такое оказалось способно. Ну это тоже дело обычное. Ладно, думайте, но совершеннолетнему ребеночку как минимум пять лет светит, а в зоне ему очень тяжко придется. Через день ко мне приходит приехавший отец насильника. Просит присутствовать при передаче денег потерпевшей и вообще проконтролировать, чтобы дело без подвохов было закрыто. Объясняет, звонит ему тетка жертвы и предлагает заплатить бедной девочке компенсацию за физические и моральные страдания, тогда она мальчика простит и заявление заберет. Кстати по уголовным делам такого рода это обычная практика. Едем, встречаемся, разговариваем. Тетушка жертвы правовыми терминами не хуже меня «щеголяет», а жертва, знаешь взгляд у молодой девушки как у многоопытной и битой жизнью бабы. Сумму просят большую, по принципу всё, что есть то и отдай. Ясно это подстава. Влезаю в разговор и прошу дать время на сбор денег. Тётка чуток подумав, милостиво соглашается с недельку подождать. Чтобы «потерпевшую» и её подельников не насторожить я обращаюсь не в милицию, а еду в бюро судебно-медицинской экспертизы. А по любому делу об изнасиловании следователь в обязательном порядке выносит постановление о назначении экспертизы это процессуальная норма. Прошу и оплачиваю срочную работу знакомому даже не эксперту, а регистратору. Та в течении часа узнает, что было проведено уже три экспертизы именно с этой «потерпевшей особой» только подозреваемые менялись. Плачу ещё и мне быстро по адвокатскому запросу предоставляют заверенные копии заключений экспертов, это конечно не совсем законно, но деньги решают всё. Знакомый опер, за вознаграждение узнает подноготную потерпевшей. Обычная проститутка. «Тетя» уволенный по утрате доверия работник тогда еще милиции. Работали классически. Детей известных и очень богатых людей трогать боялись, а находили жертву среди деток умеренно состоятельных родителей. Дальше девочка-подстава, в образе воплощенной мечты юного половозрастного идиота «любящей секс и приключения беззаботной дурочки», знакомилась с парнем и через некоторое время приглашала «лоха» на съемную квартиру. Там подпаивала, вступала в половой контакт, потом партнеру предлагала выпить еще и мешала в напиток чуток наркоты. Лох в своём сознании счастливо плывет и уже ничего не соображает, а «жертва» разыгрывает изнасилование. Крики: «Помогите! Бьют! Убивают!» Подельница «тетушка» стоя на улице и услышав крики, вызывает по сотовому телефону наряд ППС. Те быстро приезжают и видят: пьяного невменяемого насильника; избитую и изнасилованную жертву. Соседи подтверждают, что слышали крики о помощи. Причем работали так грамотно, что «жертва» на своем теле оставляла царапины — следы сделанные именно руками «лоха» пока тот пребывал в невменяемом состоянии, ну и разумеется имеется сперма «насильника» в вагине «жертвы». Дело сделано, все доказательства изнасилования есть, можно «досуха» выдаивать его родителей. Вот и такие «изнасилования» бывают. Ну а допустим, не оказалось у родителей «лоха» денег? Тогда что? Рвать его клещами, а потом вешать? Так хоть шанс остается.

— И чем это дело закончилось? — растерянно спросила Даша, — проститутку с ее теткой за подставы посадили?

— Нет, — спокойно ответил Петр Николаевич, — мальчишку конечно отпустили и дело по нему закрыли, а вот по остальному, ну не стал я дальше «волну гнать», знал бесполезно. Сама подумай, без прикрытия в органах, они такие дела постоянно проделывать просто не смогли бы, там же всё гнилыми «белыми нитками» шито. Любой мог сопоставить детали и всё, дело бы расползлось. «Тётке» я всю схему объяснил, собранные документы показал, сказал, что дальше делать буду, а что могу и не делать. Она побежала советоваться со своим покровителем. На следующий день бедная «жертва» изнасилования пришла вместе со своей «тёткой» к следователю и заявление забрала. А еще и письменно объяснила, что всё происходило по «доброй воле», кричала она потому что это такая сексуальная игра у них была, а наряду она объяснить это испугалась, заяву об изнасиловании писала, потому что парень на ней жениться не захотел. Полный бред конечно, но как дополнительная страховка сойдет.

— Значит этот «покровитель» тебя так испугался? — с легкой иронией поинтересовался Андрей.

— Нет, — серьезно возразил Петр, — не испугался. Просто убытки по конкретно этому делу могли превысить прибыль, а он деловой человек, ему это не надо.

— А дальше? — спросила Даша, — они так же на подставах работают?

— Только теперь каждый раз проституток меняют, — с видимым равнодушием пожал плечами Петр Николаевич, — дело то прибыльное и вполне «законное».

— А ты знаешь этого «покровителя»?

— Знаю! — отрезал Петр Николаевич и с вызовом посмотрел на Андрея, — Ну и что? Я и сам ему пару раз взятки носил, это когда надо было настоящие уголовные дела закрывать, и свои обязательства он исполнял. А исполнять он их может, потому, что в свою очередь наверх большую часть своей доли отдает. Это система, право в этой системе не закон обязательный для общества, это просто обычный бизнес и я в нём работаю.

Три человека в этой комнате замолчали, остывал чай в чашках, нетронутой лежала на столе коробка шоколадных конфет с пророченным сроком годности, за окнами квартиры было темно, по включенному телевизору бубнили о великих достижениях державы и пугали гражданской войной. Они пугали и не знали, что эта война уже началась. Она идёт, пока в тихих разговорах или в ожесточенных спорах. Она клокочет в информационном, не контролируемом властью, поле. Она грядет… и жутко слышать её тяжелую поступь и чуять явственно доносящийся от нее запах человеческой крови. А они с экранов продолжали говорить о том как всё хорошо и обещать, что примут меры чтобы было ещё лучше, что уже есть очередной умный план как это сделать, но даже те кто был по другую сторону экрана в студиях телеканалов не верили своим словам. Они не верили своим словам потому, что они часть этой системы и даже запах денег которые они получали за озвученную ложь не мог перебить запах разложения, тлетворной вони ещё живого и ужё видимо разлагающегося тела управления государством. А те кто сидит в своих домишках и маломерных квартирках по эту сторону информационного поля все ещё терпят, терпят уже задыхаясь от этой вони. Они терпят потому, что хорошо знают, ничтожно малую цену своей жизни в чужих лапах и непомерно высокую цену своей смерти в глазах своих близких.

Три человека в этой комнате молчали. Все трое уже знали цену жизни и цену смерти.

Первой прервала молчание Даша:

— А вот та девочка, — неуверенно спросила она, — ну та что лежит в палате, она что тоже подстава? Знаете, я теперь ужё ничему не удивлюсь.

— Нет, — отрезал Петр Николаевич, — этого ребенка изнасиловали. А ее мать забрала заявление из полиции, потому что угрожали ее младшей дочери. И это вполне реальная угроза. Защитить их некому. Им могут устроить «несчастный случай», это не сложно, сейчас самый распространенный прием заказного убийства это взрыв бытового газа. А если от взрыва погибнут ещё посторонние люди, то тем лучше, легче всё списать на нарушение правил технической эксплуатации газового оборудования.

— А я вот не понимаю, — ожесточенно заговорила Даша, — почему так? Почему этого подонка нельзя арестовать и судить. Почему? Неужели у нас в правоохранительной системе совсем порядочных людей не осталось? Мать забрала заявление, ну и что? Можно же дальше следствие вести… Вы мне скажите это возможно?

— Да, возможно, более того по несовершеннолетним потерпевшим они обязаны это делать, — утвердительно кивнул Петр Николаевич, — и порядочные люди есть везде, но расследование этого дела попало совсем к другим сотрудникам. Этот педофил не последний человек во всенародно любимой компании «своих» людей. Арестуй его и тут же по всей стране пойдет крик, что в этой организации одни насильники и педофилы. Это опасно, тем более сейчас. За это их сверху накажут и больно «высекут», проще любой ценой замять это дело. Они не этого педофила защищают, они защищают себя. Есть установка вернее даже категоричный приказ, не будоражить народ и не раскачивать лодку, они его старательно выполняют.

— Значит некому защитить? — чуть слышно переспросил Андрей Кольцов, и громче, жестче договорил, — а я между прочим давал присягу народ защищать.

— Оставь Андрей, — устало бросил Петр, — присяга, долг это уже давно пустые слова, этот мир не изменишь, бесполезно. А народ? Да все, всё знают и молчат. Нельзя спасти того кто не хочет спасения. Мы предпочитаем медленно захлебываться в теплом говне, чтобы не утонуть в крови. Это наш выбор.

— За себя говори, — откинув стул, встал капитан Кольцов, — за всех не надо! Я тонуть в выгребной яме не хочу. А ты Даша?

— А я из ямы с фекалиями куда меня окунули уже выползла, — тяжело дыша резко заговорила девушка, — когда тех тварей убила.

И тоже выйдя из-за стола, повысив голос, категоричным тоном потребовала:

— А ты Андрей на Петра Николаевича голос не поднимай! Не смей! Понял? Когда надо было, он этих бил, сама видела.

— Хватит орать, — обращаясь сразу к обоим, жалобно попросил Петр Николаевич, — и так голова трещит.

— Пить надо меньше, — безжалостно бросила Даша.

— Тебя не спросил, — желчно усмехнулся Петр.

— Может тебе лекарство принести? — неловко и смущенно спросил Андрей.

— Уж лучше сто грамм. Там в холодильнике коньяк есть.

Кольцов принес бутылку, Петр в пустую чашку набулькал напиток, Даша неодобрительно глянув на грязную чашку отвернулась, Петр залпом выпил и захрипев упал на пол.

Глава пятая

Очнулся в больничной палате. Светало. Петр Николаевич вышел из одноместной палаты и разминая затекшие мышцы, медленно прошёлся по коридору. Как залитая тяжелым расплавленным свинцом болела голова, противно подташнивало, тело было непослушным и как чужим. Дежурного врача и медсестры на своём месте в отделении не было. «Ну черт с вами! — беззлобно подумал он — Жив и ладно. А на утреннем обходе скажут, что это со мной было» Встал в коридоре у последнего окна мужского отделения и смотрел как медленно неохотно отступает ночная темень. Из первой ближней палаты женского отделения доносился знакомый голос, это Даша негромко ласково говорила:

— Я тоже умереть хотела. Знаю как после всего этого противно жить, на людей смотреть не могла, сутками ревела. А потом…

Петр насторожился. Дура! Как можно такое детям рассказывать? Он вслушивался, но Даша понизила голос и кроме невнятного шепота Петр Николаевич больше ничего не услышал. А потом зазвучал тонкий как сломанный голос ребенка:

— Тетя Даша, он меня душил, потом стал жечь сигаретой, было так больно, я плакала, просила, а дяденька…

Петр почувствовал как резко с перебоями забилось сердце, так прищемило, что он растирая ладонью грудь не услышал, о чём дальше рассказывал жалкий дрожащий детский голосок и только когда чуток отпустила боль дослушал:

— … шоколадку дал, смеется и говорит, если понравилось, то теперь приходи сама, куколку «Барби» тебе куплю. А ещё мама плакала, всё время плакала, а потом мне объяснила, что если мы заявление на дяденьку не заберем, то нас всех убьют. Утром она сестренку в садик повела, а я думаю: ну зачем жить? Взяла кухонный ножик и руки стала резать, я в кино видала где резать надо. Нож только тупой был, мужика то у нас дома нет, папа умер уже.

— Машенька, — донесся сдавленный отчаянием и пропитанный слезами Дашин голос, — сестренка, родная моя, ты поплачь, обними меня и поплачь.

— Тетя Даша, — после отбиваемой ударами сердца и такой томительно долгой паузы требовательно спросила девочка, — а вот Бог он есть?

— Дядя Андрей говорит, что есть, — после секундной заминки ответила Даша.

— А за что он нас так ненавидит? — горькой детской обидой зазвучал голос девочки, — почему он этих не накажет? Почему?

— Не знаю, — скорбный прозвучал ответ.

Даша держала девочку за тоненькую хрупкую перевязанную на запястьях ручку и передавала ей тепло своей жизни, её силу, её стойкость, её стремление жить и Маша в ответном пожатии взяв ладонь девушки в медицинском халате принимала её тепло и чувствовала как чуть-чуть всего на несколько шагов, но всё равно отступает окруживший ее мрак. Эти две изнасилованные женщины России больше не плакали о себе. Они крепко держали друг друга за руки. Время беспомощных слез прошло, время покорного страха уходило.

— Тетя Даша, — твердым не детским голосом сказала девочка, — я больше не буду, не стану умирать, я выросту, а когда стану большая и сильная, то как ты сделаю, а ещё я всех сироток защищать буду.

Рассветало. Девушка и девочка в палате, мужчина в коридоре массировавший грудную клетку, чтобы отогнать боль своего сердца это те кого мы видим сейчас. А кого не видим? Сколько бессильных слёз от полученных обид было пролито сегодня ночью. Кто знает? Да и кому это интересно? Никому! В том то и всё дело, что ни кому. А если пролитые сегодня слёзы хлынут потоками крови завтра? Не дай бог…

Утром на обходе больных заведующий отделением, отец Даши, Сергей Александрович смущенно попросил Петра:

— Через часик зайди ко мне в кабинет.

— Ладно, — пожал плечами Петр, — а что там у меня?

— Потом поговорим, — не глядя ему в глаза, торопливо сказал Сергей Александрович и быстро вышел.

В кабинете Петр Николаевич устроился в потертом кресле, заведующий уже сидел за своим столом и быстро просматривал результаты анализов.

— Сергей, — позвал его Петр, — а что это Даша у тебя тут работает, она же в медакадемии учится. Тебе что денег не хватает? Могу одолжить, отдашь с первой Дашкиной пенсии.

— Она тут учится, — не глядя на него, сказал Сергей Александрович, — хорошим врачом можно стать только когда всю подноготную этой работы знаешь. А ещё у неё тут постоянная непрерывная практика, скоро операционной сестрой её возьму. Теорию можно и зазубрить, а на основные базовые занятия Даша в академию ходит, и вообще речь у нас не о ней.

— А о чём? И что ребенок у тебя тут делает? — настороженно спросил Петр, — место девочки в детском корпусе, а не у тебя в отделении тем более профиль у тебя совершенно другой.

— Даша под предлогом дополнительного обследования девочку сюда перевела, — хмуро ответил Сергей Александрович, — Марк лечащий врач этого ребенка, ну ты его знаешь, Даша у его сына крестная, он ей отказать не может, выписал направление и вот девочка у нас под присмотром. Утром я её посещал. Девочке стало намного лучше, она уже разговаривает и больше не отказывается от лечения, с ней всё в порядке, а вот с тобой…

Сделав паузу Сергей Александрович ждал вопроса не дождался, и тогда веско продолжил:

— Тебе надо пройти ещё одно обследование. Я с утра просмотрел результаты твоих анализов, и значит… подумал… короче я договорился о твоем переводе в отделение онкологии.

И торопливо:

— Ты не бойся, ничего страшного, просто лучше подстраховаться… профилактика… самое обычное дело.

— Что у меня? — с ледяным отчуждением спросил Петр, — и не ври Сергей. Какая профилактика? Ты врач с тридцатилетним стажем, кандидат наук и ради профилактики ты бы меня в онкологию бы не отправил. Ну-с, я жду!

— Кишечный тракт, — в упор глядя на застывшего в кресле Петра выдавил Сергей Александрович, — там опухоль, пока маленькая, можно сказать микроскопическая, но если её не прооперировать, не облучить, не задавить химиотерапией, то возможно её разрастание. И немедленно переходи на диету, больше ни капли алкоголя, воздержись от чая и кофе. Сильный стресс и последнее употребление тобой алкоголя спровоцировало болезнь, она обострилась, это вызвало болевой шок и привело к потере сознания. Больше никаких нервных нагрузок. Диета, спокойствие, операция, процедуры строго по графику и есть шанс остановить и победить болезнь. В отделении онкологии я договорюсь и оперировать тебя сам буду, всё сделаю как надо, не беспокойся.

— Сколько мне осталось? — глухо спросил Петр.

— Не знаю, — честно ответил врач, — это одно из самых загадочных заболеваний. Никто толком не знает первопричины его возникновения. В твоём случае я предполагаю, причина, это постоянно растущие нервные перегрузки. У тебя как я понимаю внутренний конфликт, тебе вероятно противно то что ты делаешь, но как говорится работа есть работа и есть каждый день надо.

— Смешно, — без улыбки сказал Петр, и повторил, — Очень смешно. Этот внутренний конфликт у большей части нашего населения. Но это ещё не значит…

— Идет стабильный рост количества онкобольных, — не дал ему договорить, Сергей Александрович, — об этом умалчивают, то это факт. Растет заболеваемость туберкулезом, нередки случаи голодной дистрофии, анемия стала повсеместным явлением, появились вши, до восьмидесяти процентов детей рождаются с патологиями. Разъедаемая метастазами равнодушия наша больная страна разлагается и медленно умирает.

— Утешил, нечего сказать, утешил, — вынужденно улыбнулся Петр, — дескать не переживай, все сдохнем. Так я это и так знаю.

— А ты знаешь, что есть случаи полного излечения больных онкологическими заболеваниями? — повысив голос, резко возразил врач, — Для специалистов онкологов, это такая же загадка как и возникновения этой болезни.

— Ну а твоя версия?

— Всё дело в желании жить, в стремлении бороться, ну и разумеется грамотное лечение, оно просто необходимо. Лечение я тебе обеспечу, а вот остальное зависит уже только от тебя.

— От меня, — пробормотал Петр, и с усталым безразличием договорил, — Знаешь Сергей, у меня уже давно нет желания жить. Смысл? Ты воспитываешь своих дочерей, они как и ты станут врачами, ты лечишь больных, многих выдернул с того света, тебе есть для чего жить. А у меня? Провести ещё несколько судебных процессов и получить за них деньги, для этого жить?

— Сам решай, — врач аккуратно сложил листки с результатами анализов в папку, несильно хлопнул по ней ладонью, затем встал и вышел из-за стола, — Извини, но на сегодня разговор окончен, у меня через десять минут плановая операция.

Уже в дверях кабинета остановившись:

— Чуть не забыл, Дашка просила тебя к ней зайти, — сказал он, засмеялся и погрозил пальцем, — смотри не испорть мне девчонку, а то что-то она зачастила с тобой встречаться. Хотя, — он пристально посмотрел на Петра, — как лекарство это полезно, тонизирует. Но Дашу не трогай.

— Да ты что с ума сошёл? — вскочил с кресла и покраснел от возмущения Петр, — ты за кого меня принимаешь?

— Главное чтобы ты с ума не сошел, — пожал плечами Сергей, — ну ладно мне пора.

Жизнь и смерть неразделимы. Только жизнь нам дается на время, а смерть приходит навсегда. Для материалистов смерть это окончание всего, для верующих это всегда только начало. Но даже материалист хочет верить и даже искренне верующего порой мучают сомнения. Ведь смерть это вечность?

Когда ты ещё мал и только познаешь этот мир то боишься смерти как страшного чудища из сказки, но рядом мама и папа и ты знаешь, что они не отдадут тебя в чужие лапы. Когда тебе двадцать и вся жизнь ещё впереди, а ты молод, здоров и полон амбициозных планов, то смерть это просто абстракция, она есть, но лично для тебя ее нет. Когда тебе тридцать то у тебя просто нет времени о ней думать: семья; дом; работа, ещё так много нужно успеть. Когда у тебя выросли дети и ты добился того что смог и уже не получишь того о чём мечтал, то видишь как смерть встает рядом с тобой, она смотрит на тебя из зеркала уставшими выцветшими глазами у нее на лице сетка морщин, а её волосы седы. Иногда ты улыбаешься ей, а она тебе. Иногда ты пугаешься её и она отвечает тебе жуткой гримасой. Чаще всего ты стараешься её просто не замечать, но всегда чувствуешь, она рядом.

Вернувшись в палату Обмани смерть стоял у окна и думал о жизни, и о тех кого он убил, и о тех кого спас убивая других, ведь жизнь и смерть не разделимы. Он смотрел на своё отражение в окне и видел как его смерть чуть смущенно и приветливо улыбается ему. «Скоро, скоро ты отдохнешь — беззвучно говорила она — не бойся, не надо, ты же хорошо знаешь, всё не так уж и страшно. Ты в этой жизни уже сделал и получил всё что смог, любовь, дети, у тебя были деньги, ты знаешь цену дружбе и подлости, ты знаешь цену мира и плату войны. Ты получил всё, пора собираться, пора на покой, на вечный покой. Ты сделал всё, что смог и заслужил право на отдых. Собирайся!»

— Вы собираетесь? — тихо спросила, войдя в палату Даша и стоя у двери нерешительно продолжила говорить, — Мне папа сказал о вашем диагнозе. Петр Николаевич! Не надо так волноваться, это излечимо, мы приложим все силы, лекарства, уход, всё обеспечим. Вы не беспокойтесь, я…

— А кто тебе сказал, что я беспокоюсь? — одеваясь и несильно затягивая ремень на брюках резко и неприязненно оборвал ее Обмани смерть и увидав как дрогнули у девушки губы, примирительно сказал:

— Ладно, ладно, спасибо за утешения. Только не вздумай сыну и жене сообщить.

— Почему? — растерялась Даша, — при таком лечении очень важна поддержка близких людей.

— Миша славный мальчик, но его уже держит другая земля, — отвернувшись от девушки и аккуратно заправляя кровать тихо, как извиняясь за сына, сказал Петр, — он не приедет, будет себя терзать, но через океан не полетит, найдет себе оправдания, и все равно будет знать, что бросил отца умирать в одиночестве. Зачем? Зачем Даша ставить его в ситуацию такого выбора? Пусть живет себе спокойно, не хочу чтобы он втайне чувствовал себя подлецом, это его сломает. Долг родителей оберегать своих детей. А жена? Она сейчас счастлива, любимый внук, внимательная сноха, заботливый сын, пусть и чужая, но спокойная и безопасная страна, она всегда об этом мечтала. Зачем её тащить сюда? Пусть будет счастлива, не так уж много она этого счастью рядом со мной видела. На могилку прилетит, потом всплакнет иногда и за то спасибо.

Петр заправил кровать, из раскрытого шкафа достал пиджак, одел, и неожиданно подмигнул шмыгающей носом девушке:

— Зато уж погуляю напоследок! — наигранно беззаботным молодецким голосом зычно выкрикнул он, — А ты Дашка чего сопли распустила? Выше голову девочка, выше! Смерть баба лихая, она кисляев не любит, ей подавай кураж и барабанный бой, тогда и она тебя до потери сознания зацелует, а не медленно сгноит.

Даша вытащила из кармана медицинского халата белый носовой платок, поспешно вытерла глаза, прочистила нос, и неуверенно как запинаясь проговорила:

— Наверно каждый для себя сам решает, как ему поступить, правда?

— Из тебя выйдет хороший врач, — очень серьезно сказал Обмани смерть, и понизив голос посоветовал, — только будь осторожна девочка, очень осторожна, я слышал как ты перед рассветом с Машей говорила. Утешила, дала надежду, молодец, но не вздумай идти дальше, ты погибнешь. Этот мир не вылечить, думай о себе.

— А почему не боитесь вы? — негромко спросила Даша.

— Я боюсь Даша, — признался Петр Николаевич, — очень боюсь. Просто есть вещи сильнее чем страх смерти, я это давно понял.

— Какие вещи?

— Это Даша, каждый для себя сам определяет, — сочувственно улыбнулся девушке Обмани смерть, и сказал, — ну мне пора, прощай.

— Нет, — отрицательно покачала головой Даша.

— Что, нет? — удивился Петр Николаевич.

— Не прощай, а до свидания Обмани смерть, — спокойно ответила Даша и быстро вышла из палаты.