Обмануть судьбу

Глава 4 Преступление

Первое, что бросилось ему в глаза, была массивная рифленая подошва мужского ботинка. На литом каблуке — выпуклое иностранное клеймо.

Мысли сразу вышли из-под контроля. Подошва. Она должна соприкасаться с полом. Ее не видно, если человек стоит. А он должен именно стоять, потому что это охранник. Но он почему-то лежит. Лежит?

А Катя?

Решетчатая дверь, ведущая в отсек кассира, была распахнута. За окошечком кассы — никого. А должна была сидеть там Катька в сиянии своей рыжей шевелюры.

Сергей заглянул в дверной проем и увидел обладателя ботинка. Охранник лежал навзничь, сжимая в руке пистолет, из которого он, кажется, так и не успел выстрелить. На его камуфляжной рубахе к защитным и коричневым пятнам прибавились новые — темные, набухающие влагой. Пятна росли на глазах, сливаясь в одно.

Преодолев оцепенение, Сергей повернул голову и вздрогнул. Он уже предчувствовал.

Катя сидела в своем вращающемся кресле, уронив голову на грудь, будто вздремнула. Лица не было видно, его закрывала копна рыжих волос.

Такие знакомые, такие непослушные волосы. И почему-то вспомнились ее слова: «Каждую ночь мучаюсь, сплю в бигудях, а все равно эти кудри потом сами по себе».

Взгляд выхватывал отдельные детали. Вот — выдвижной ящичек, в который посетители кладут доллары, а взамен получают рубли. Вот — маленький черный сейф с двумя отделениями, оба распахнуты, и оба — пусты. Ни долларов, ни рублей. А вот — о боже! — маленькая черная дырочка на Катиной кофточке, на спине, под левой лопаткой. Совсем крошечная и только одна, не то что у охранника. И совсем не видно крови.

Говорят, надежда умирает последней. И Сергею вдруг подумалось: а если еще жива?

Он поставил сумку на край стола. Поставил бережно, аккуратно, ведь там был Катин свадебный подарок. Хрусталь, который она так любит… то есть любила.

Приобняв за плечи, поднял ее голову. Катя смотрела на него изумленно, непонимающе, но в глазах уже не было жизни. Сергей тронул ладонью ее лоб — он был еще теплым — и навсегда смежил ей веки.

Рыжая милая Катька, такая молодая, жаждавшая любви и счастья. Ты так и не успела выйти замуж.

Он ненавидел себя в этот миг. Прогулялся по вокзальной площади! Поглазел на витрины! Ведь приди он на полчаса раньше, ничего бы, вероятно, не случилось. При свидетелях эти твари не посмели бы…

«Эти твари»? Кто они? Постойте-постойте, синий «мерседес», шофер-альбинос… Какие там были номера?

Как ни напрягал Сергей память, номеров вспомнить не мог. Не обратил на них внимания, разглядывая красавец автомобиль.

Он поймал себя на том, что все еще правой рукой обнимает Катины плечи. Усадил ее поудобнее, чтобы голова не свисала на грудь. Вот так, к спинке кресла прислонись, Катюша. Теперь хорошо.

Успел заметить, как палец Кати, с розовым наманикюренным ноготком, безжизненно соскользнул с кнопки сигнализации. Значит, она перед лицом смерти не забыла о своем долге. Ах ты, Катька Семенова, отважная моя одноклассница…

— Руки вверх! Не двигаться! — раздался у него за спиной зычный голос.

Что-то твердое резко ткнулось под ребра — даже сквозь толстый пуховик он почувствовал боль. Это был ствол короткого автомата.

От неожиданности Сергей сделал шаг назад, споткнулся о труп охранника и повалился прямо на него.

— Живьем берем, — коротко и спокойно произнесли над ним.

И тут же кто-то грубо и умело схватил его, заломил руки, попутно отвесив пару пинков под ребра.

Его встряхнули, как мешок с картошкой, и поставили на ноги.

Эти люди прибыли по Катиному сигналу: она успела их вызвать.

Парни рослые, сытые, накачанные. В серой форме западного образца.

«Это не милиция, не ОМОН, — подумал Сергей. — Наверное, РУОП — районное управление по борьбе с организованной преступностью».

— Вы опоздали, ребята, — сказал он оперативникам. — Я тоже.

В ответ получил короткий профессиональный удар в челюсть.

— Ты, хрен моржовый, точно опоздал. Попался, гад. Не успел слинять, сволочь.

— Да я…

Его не стали слушать.

— К выходу, сучок.

— Я вошел, а тут…

— Заткнись.

Руоповец, державший Сергея сзади «двойным нельсоном», сказал напарнику:

— Спроси, где сообщники.

Но тот — краснощекий, кровь с молоком — на это лишь огрызнулся:

— Следователь спросит. Наше дело — схватить. И доставить куда надо.

Тогда державший Сергея рявкнул:

— Шагай, гад.

Грачев замешкался: кинул прощальный взгляд на Катю.

Вот такой он запомнит ее — сидящей в высоком кресле с закрытыми глазами, рыжей и красивой, как всегда.

— Ишь залюбовался, мразь. — Его подтолкнули к выходу. — Какую девчонку замочил… Подонок.

Они вышли на крыльцо обменного пункта. Холодный ноябрьский воздух хлестнул по разгоряченным лицам.

Глухо зарычала служебная овчарка, которую держал на коротком поводке еще один парень в серой форме — ростом под два метра, настоящий великан.

Гигант глядел на Грачева презрительно, сверху вниз, и криво усмехался: видимо, смешным ему казалось, что их вызвали сражаться с таким хиляком. Хотя Сергей не был ни малорослым, ни тщедушным, но с этими, конечно, ни в какое сравнение не шел.

Краснощекий говорил в рацию:

— Двое убитых. Кассу на фиг выгребли. Да. Взяли только одного, остальные успели смыться.

Тон его был обыденным, совсем не взволнованным, как будто речь шла не о страшном преступлении.

Переулок выходил на оживленное Дмитровское шоссе.

Совсем рядом, в нескольких метрах, — «Детский мир». Даже отсюда, с крыльца валютного пункта, было видно, как к магазину тянутся родители с детьми: кончился рабочий день, пришла пора закупок.

Обожгла мысль: Ванечка! Кто теперь заберет его из садика? Ее заглушила другая мысль: а как же я? Что теперь будет со мной?

И вместе с очередным порывом ледяного ветра пришло вдруг решение…

Отец в детстве учил его, как уходить от «двойного нельсона».

Тогда это требовалось для игры, для побед в дворовых схватках. Драться приходилось часто, из-за Катьки тоже. Ее вечно кто-то дразнил, задирал — дети ведь не оставляют в покое рыжих, особенно если те не умеют постоять за себя.

Во дворе, помнится, вечно распевали дурными голосами песню на известный джазовый мотивчик:

А однажды, видимо, под влиянием сего вокального произведения, к Кате подкрались сразу пятеро с ножницами. Она плакала, но вырваться не могла — боялась наткнуться на острие. Так и отчикали ей тогда половину челки.

Ну, Сереже, конечно, приходилось бить таким морды. Это у него получалось неплохо, и недруги исподтишка трусливо выводили на заборе мелом: ГРАЧЕВ + СЕМЕНОВА = любовь до гроба, дураки оба.

Хотя на самом деле Сергей никогда, даже в раннем детстве, не был в Катю влюблен. Они просто дружили. Да если бы и не дружили, он все равно бы ее защищал. Сережка не терпел, когда обижают слабых.

Так уж сложилось у них и так продолжалось всю жизнь. «До гроба», до Катиной смерти. Все-таки было что-то пророческое в тех надписях на заборе.

Ну вот, поскольку Сергей вынужден был сражаться, отец учил его, как это делать лучше: показывал всевозможные подсечки, захваты и уходы от захватов. В том числе — и от «двойного нельсона».

К крыльцу с сиреной подкатила «скорая», выскочили санитары с носилками и доктор.

А из другой машины бежали эксперты уголовного розыска с чемоданчиками и фотоаппаратами.

На один короткий миг все эти люди сбились в кучу возле крыльца. Овчарка на поводке напряглась, заворчала, и врач, отпрянув, крикнул:

— Уберите собаку.

Двухметровый руоповец оттянул пса в сторону, а краснощекий повернул голову в сторону столпотворения.

Этой доли секунды оказалось достаточно.

Сергей резко, как учил отец, упал на оба колена. Оперативник, что держал его сзади, перелетел через его голову и, скатываясь по ступенькам, сшиб своего напарника.

Тот непременно устоял бы — эти парни не теряют равновесия так легко, — но помешали санитары. Они-то не привыкли к кутерьме, их дело — выносить то больных, то покойников. И теперь они испуганно подняли носилки, словно щит, перед грудью, а краснощекий руоповец ткнулся лицом в эту преграду.

Сергей же распрямился, как пружина, и одним звериным прыжком сиганул вперед.

За спиной раздалась короткая очередь — и смолкла.