Обнаженная со скрипкой

Действие третье

Джейн (поднимается и ставит тарелку на поднос). Мама, ты должна непременно заставить себя что-нибудь съесть. Ты ничего не ела весь день, только поковыряла вилкой эту яичницу.

Изобэл (говорит убитым голосом, закрыв глаза). Она с чесноком.

Джейн (берет тарелку Колина). Попросить Мари-Селест сделать тебе обыкновенный омлет?

Изобэл. Нет, милая, спасибо, мне не хочется.

Джейн. Если ты не поешь, у тебя опять начнется головная боль. (Ставит тарелку на поднос).

Изобэл. Она и так уже началась.

Колин. Что ты все пристаешь к людям, если они не хотят есть?

Джейн. Ну уж к тебе-то, во всяком случае, приставать не приходится, ты и так целый час только и делаешь, что ешь.

Памела. Почему мы не можем вернуться в отель?

Джейн. Потому, что должны сначала узнать, чем все это кончится.

Памела (бросает взгляд на дверь библиотеки). Они уже сидят там целую вечность.

Джейн. Как мне хотелось бы знать, что там делается! (Подходит к двери и прислушивается). Себастьян все еще говорит.

Колин. На каком-нибудь диалекте или просто по-английски?

Памела (хихикая). О, Колин, как ты смешишь меня!

Джейн. Ну а меня он совсем не смешит. Если бы он умел хоть капельку считаться с чувствами других людей, то не затеял бы этот унизительный скандал с французом и не получил бы нокаута.

Колин. Какой там нокаут! Я сам стукнулся головой о ножку стула.

Джейн. Чепуха. Ты свалился, как подбитая кегля.

Колин. Он захватил меня врасплох. Я не успел прийти в себя от удивления.

Джейн. А я удивлена только тем, что он не вздул тебя еще раньше. Ты так высокомерно, грубо разговаривал с этой бедной женщиной.

Памела. Она показалась мне отвратительной.

Джейн. А ты ей показалась дурой с претензиями, так что вы квиты.

Памела (сердито). Джейн!

Колин. Действительно! Бедная женщина! Обыкновенная проститутка, а парень, вне всякого сомнения, сутенер.

Изобэл. Колин, я запрещаю тебе так выражаться в моем присутствии! Ты не в казарме!

Колин. Клянусь богом, я хотел бы очутиться там.

Изобэл. И богохульства я тоже не выношу. Ах, как ты огрубел в армии! Ведь ты был таким воспитанным, деликатным мальчиком!

Джейн. Это тебе казалось, мама.

Изобэл. А теперь ты с каждым днем все больше и больше походишь на дядю Эдуарда.

Памела (возбужденно). Нехорошо так говорить! Колин ничуть не похож на дядю Эдуарда, и во всяком случае дядя Эдуард никогда бы не был разжалован, если бы не эта миссис Фолкнер.

Джейн. Неужели мы сейчас будем спорить о дяде Эдуарде и миссис Фолкнер, Памела? Можно подумать, что у нас нет более важных вопросов.

Изобэл. Я никогда не могла понять, что он в ней нашел.

Джейн. Одно бесспорно: если бы Колин не вел себя так заносчиво и не оскорбил бы мисс Уотертон, то не произошло бы скандала и они не убежали бы отсюда. А теперь у нас нет никакой возможности их разыскать.

Памела. Я лично не вижу никакой необходимости их разыскивать. Убрались — и слава богу.

Джейкоб. Мне кажется, Памела, что сейчас даже вы могли бы сообразить, как для нас важно получить и уничтожить этот документ.

Колин. И назначить ей ренту до конца ее дней? Так и от всего наследства ничего не останется!

Джейн. Она просила только денег на птицеферму.

Памела. На птицеферму! Что такая женщина будет там делать?

Джейн. Вероятно, то, что все люди делают — разводить птицу. И вообще, это она не для себя, а для своего молодого человека, которого ей хочется устроить. Она совершенно честно и откровенно говорила об этом и, право, была даже трогательна, пока Колин не стал задирать ее и называть вымогательницей.

Памела. Честно и откровенно! Я знаю, как честна и откровенна может быть такая женщина!

Джейн. Что ты заладила «такая женщина», «такая женщина»! Ты ведь совсем ее не знаешь! А вот я уверена, что ей не свойственны ни низость, ни жадность. Наоборот, если уж говорить о ее характере, то она, я сказала бы, слишком благородна, очень сентиментальна и вообще хороший человек.

Колин. Хороший человек? Ты рехнулась!

Джейн. Она убежала с отцом много лет назад потому, что любила его. Она была одной из джексоновских девушек.

Изобэл. Нет, милая, это не верно. Я знала их всех троих, когда они были еще совсем юные. Вероника, самая старшая, выезжала в свет тогда же, когда и твоя тетя Фрида. Остальные две, мне кажется, вовсе не выезжали, но это все из-за войны.

Из библиотеки выходит Себастьян.

Джейн (направляясь к нему). Что там делается, Себастьян?

Себастьян. Ничего. Ровным счетом ничего.

Джейкоб. Надо было мне заняться им.

Себастьян. Боюсь, что даже при вашей исключительной способности убеждать людей вы не добились бы лучших результатов, месье.

Джейкоб. Вы получили документ?

Себастьян. Увы, нет! Не получил.

Джейн. А читали его?

Себастьян. Да. (К Джейн). Он приблизительно такой же, как остальные.

Колин. Сколько вы ему предложили?

Себастьян. Деньги его не интересуют. Он принадлежит к религиозной секте адвентистов седьмого дня.

Изобэл. Господи, какое несчастье!

Себастьян. Этот человек очень религиозный, а такие люди, как известно, весьма несговорчивы. Вспомните, к примеру, архиепископа Томаса Бекета.

Изобэл. Я бы не сказала, что Томас Бекет был несговорчив, он просто был…

Джейкоб. Изобэл! Проблемы архиепископа Бекета были решены еще сотни лет назад. Наши проблемы более современны. Может быть, вы разрешите сосредоточиться именно на них?

Изобэл. К чему все эти колкости? Я просто не понимаю, что сегодня со всеми вами делается!

Колин. Зачем он явился с документом, если не собирается заработать на нем?

Себастьян. Он намерен опубликовать его.

Джейн. Опубликовать? Ну нет!.

Себастьян. Да, да. Он говорит, что его уже давно мучает совесть, а когда газеты сообщили о смерти Сородэна, он был так поражен этой новостью, что голый выбежал на банановую плантацию, и там у него было видение.

Колин. Он читал газету, сидя в ванне?

Себастьян. Этого он мне не сообщил.

Изобэл. Какое видение?

Себастьян. Он увидел вашего покойного мужа в аду, мадам. Его поджаривали на горячих угольях.

Изобэл. Боже милостивый!

Себастьян. Он чрезвычайно ярко описал всю картину. Я вас избавлю от подробностей, но это, видимо, произвело на него сильное впечатление.

Изобэл. Бедняга! Представляю себе!

Себастьян. Настолько сильное, что он сел в первый же самолет и прилетел сюда.

Колин. Зачем?

Себастьян. Он хочет спасти душу вашего отца, месье.

Колин. Поздновато спохватился!

Себастьян. Он считает, что в первую очередь виноват сам, раз его уговорили писать эти картины.

Джейкоб. И он действительно писал их?

Себастьян. Конечно. Весь «Ямайский» период принадлежит ему.

Джейкоб (подавлен). Чем я-то провинился? За что такие испытания?

Себастьян. Ему самому больше всего нравится «Добыча копры на закате», теперь эта картина в Королевской галерее в Копенгагене.

Изобэл. Копра — это то, что добывается из морских чаек?

Себастьян. Нет, мадам. Копра добывается из кокосовых орехов.

Изобэл. Ах, я перепутала с гуано.

Джейкоб. Умоляю вас, Изобэл, в столь критический момент отвлеките свои мысли от гуано!

Себастьян. Мистер Левеллин твердо убежден, что… э… незавидное положение мистера Сородэна, в котором он тогда предстал перед ним, — прямой результат обмана, совместно ими сотворенного. Он также убежден, что душа мистера Сородэна, к которой он, мне кажется, питает чрезмерный интерес, только тогда обретет покой, когда обман будет раскрыт и грех отпущен.

Колин. Ясно — бедняга помешался на религиозной почве.

Себастьян. Возможно. (Направляясь к двери библиотеки). Во всяком случае, он совершенно непоколебим.

Колин. Что он делает сейчас?

Себастьян (заглядывая в библиотеку): Молится, чтобы бог вразумил его. В любой момент он может запеть.

Колин. Надеюсь, до этого не дойдет.

Изобэл. У негров бывают очень красивые-голоса.

Джейкоб. Он отказался от денег?

Себастьян. Наотрез.

Джейкоб. У него, я полагаю, копия документа.

Себастьян. Представьте, подлинник. Копию он оставил в «Новошотландском банке, порт Мария, Ямайка.

Джейкоб. Значит, вы держали в руках настоящий документ?

Себастьян. Нет. Он очень хитро придумал. Дал мне только взглянуть на бумагу, чтобы я узнал почерк, потом заставил меня отойти в другой конец комнаты и сам прочитал все вслух. Но кое-чего мне все же удалось добиться — я знаю теперь, что он хранит письмо в бумажнике.

Джейн. Что вы этим хотите сказать, Себастьян?

Себастьян. Я хочу сказать, что, может быть, удастся извлечь его оттуда, если уж ничего другого нельзя будет сделать. (Заглядывает в записную книжку). У меня тут в Париже есть друг, специалист по этой части.

Джейн. Это совершенно исключено, Себастьян.

Себастьян (пожимая плечами). Необходимость заставит, мисс,

Джейкоб. Вы говорите, друг ваш здесь, в» Париже?

Джейн. Джейкоб!

Себастьян. Да, месье. Он был большим приятелем и мистера Сородэна. Они вместе ездили на скачки.

Колин. Обыкновенный карманник?

Себастьян. О нет, сэр. Пианист по профессии, а ворует он просто из любви к искусству — своеобразный способ сохранения гибкости пальцев.

Колин. И он тоже ваш друг по тюремной камере в Конго?

Себастьян. Нет, сэр, в Иоганнесбурге. (Звонок у парадной двери). Простите. (Уходит).

Колин. Этот человек совершенно лишен чувства стыда.

Джейн. Завидую ему.

Колин. Признаться, не ожидал, что в Париже я так близко столкнусь с подонками.

Джейн. А мне всегда казалось, что для среднего англичанина это и есть главная цель поездки в Париж.

Входят Черри-Мэй и Фабрис, сопровождаемые Себастьяном, который становится у двери. Джейкоб встает.

Черри-Мэй (Джейкобу). Я вернулась, потому что не умею долго сердиться, да к тому же здесь осталась эта чертова шляпа. (Берет шляпу). Вот она!

Джейкоб идет к дивану и садится, а Джейн подходит к Изобэл.

Черри-Мэй. Я погорячилась, конечно, ничего не скажешь. (Колину). Надеюсь, вы примете мои извинения, приношу их от души.

Колин (крайне смущенный). О… э… пожалуйста, не беспокойтесь.

Черри-Мэй (замечает липкий пластырь на лбу у Колина и подходит к нему). Ой, досталось вашей голове! (Подводит Фабриса). Fabrice, regards ce que tu as fait. Le pauvre garçon est gravement blessé, tu ne sais pas la force de toi-même![23] И Фабриса тоже простите.

Колин. Пожалуйста, не стоит больше об этом…

Черри-Мэй. Можно ему пожать вашу руку? Иначе он не успокоится. Он так волновался за обедом, даже не притронулся к еде. Фабрис, знаете ли, очень нервный, хоть и такой силач. Можете поверить, он всю ночь глаз не сомкнет, если не убедится, что все прощено и забыто.

Колин. Я все же думаю, что он мог бы предупредить, прежде чем обрушиться на меня, словно из засады.

Черри-Мэй. Ну, простите его, будьте умницей! Я одна во всем виновата — разволновалась и ударила вас. У меня еще с младенческих лет эта привычка — давать волю рукам.

Джейн. Будь великодушен, Колин, произошло явное недоразумение.

Колин. Ну, ладно… ладно… Забудем об этом! (Протягивает руку.)

Черри-Мэй. Viens serrer la main avec chaleur, Fabrice![24] (Фабрис бросается к Колину и восторженно трясет его руку). Ну вот. (Садится в кресло.) Теперь здесь все снова друзья, не правда ли?

Себастьян. Полагаю, что после столь трогательного примирения необходимо выпить. Можно вам предложить что-нибудь, мисс Уотертон?

Черри-Мэй. Спасибо. Не возражаю.

Себастьян. Шампанского?

Черри-Мэй. О нет, от шампанского у меня отрыжка. Обыкновенного виски, если можно, а Фабрису лимонада, он сейчас тренируется.

Себастьян вопросительно смотрит на остальных. Они отрицательно качают головами. Тогда он идет к столу.

Черри-Мэй (Фабрису). Tout va s’arranger, chéri[25].

Фабрис что-то угрюмо мычит себе под нос.

Черри-Мэй (хлопая Изобэл зонтиком по ноге). Вы не думайте, что он дуется. Он просто уходит в себя, прячется, как улитка, когда чем-либо расстроен. Вы, надеюсь, весело проводите время в Париже, миссис Сородэн?

Изобэл (застигнутая врасплох). Ну, я… э… боюсь, что при данных обстоятельствах…

Черри-Мэй (понимая неуместность своего вопроса). Ах, господи, ну вот, я опять сморозила глупость. Мне надо полечиться: у меня не все винтики на месте. (Надевает шляпу).

Джейкоб (с подчеркнутой иронией). Мне очень жаль прервать этот приятный светский разговор, но все же я считаю полезным вернуться к интересующей нас деловой проблеме.

Черри-Мэй. Вы имеете в виду документ?

Джейкоб. Да. Он с вами?

Черри-Мэй. Здесь, в сумке… но…

Джейкоб. Я вполне понимаю ваше нежелание обсуждать этот интимный вопрос в присутствии семьи Поля Сородэна…

Черри-Мэй. Я не хочу вас упрекать, дорогой мой, но, если бы вы сказали об этом раньше, все обошлось бы без всякого шума и скандала.

Себастьян. Ваше виски, мисс Уотертон.

Черри-Мэй (берет виски). Спасибо.

Себастьян подает Фабрису лимонад и отходит к окну.

Джейкоб. Из слов мисс Джейн Сородэн я понял, что вы хотите обзавестись небольшой птицефермой.

Черри-Мэй. Я не говорила, что небольшой.

Джейкоб. Если мы с вами придем к соглашению в принципе, то, мне думается, точный размер фермы можно будет обсудить отдельно.

Черри-Мэй. Речь идет вообще не обо мне. Я терпеть не могу этих вонючих кур — извините за крепкое словцо, миссис Сородэн, по-французски, конечно, так не выражаются…

Изобэл (решив быть любезной). Боюсь, что я сама недостаточно хорошо говорю по-французски. Я всегда жалела, что в детстве родители не послали меня учиться в монастырскую школу. А вот моя сестра Фрида говорит, как настоящая француженка. Когда ей было семнадцать лет, она поехала в Женеву заканчивать образование.

Черри-Мэй. А разве до сих пор в Женеве кому-нибудь удавалось что-нибудь закончить?

Джейкоб (с похвальной сдержанностью). В любое другое время я и сам приветствовал бы содержательную дискуссию о Лиге Наций…

Колин (весело). Вообще говоря, мы сами почти образовали что-то вроде Лиги Наций, не правда ли?

Памела (хихикая). Ах, Колин, какой ты, право…

Джейкоб. О боже, пошли мне сил! (Ударяет по валику дивана).

Изобэл. Джейкоб, я прошу вас…

Джейкоб. Это не богохульство, Изобэл. Это последний отчаянный крик измученного человека, которого уже почти довели до полного нервного расстройства.

Джейн. Успокойтесь, Джейкоб. Не взвинчивайте себя! У вас будет удар!

Джейкоб (дико). Я был бы рад этому.

Изобэл. Не надо говорить таких вещей, Джейкоб, даже в шутку.

Джейкоб. Я вовсе не шучу, Изобэл. События последних дней Изъяли навсегда слово «шутка» из моего лексикона. (Оборачивается и видит Фабриса.) Уйдите, вы слишком громоздкий. Я старался не терять головы в этой ужасной ситуации, пытался в столь исключительно сложной обстановке разумно и практично решать возникшие пред нами проблемы — делал это для вас, Изобэл, как и для самого себя, но получал ли я хоть малейшую помощь? Нет! Тысячу раз — нет! Неумение всей вашей семьи сосредоточить внимание на вопросах, жизненно важных для вас же самих, находится на грани патологии. Ваша исключительная способность предаваться совершенно не идущим к делу воспоминаниям меня буквально убивает. В течение последних часов, насыщенных событиями, которые могут так сильно отразиться на жизни каждого из нас, вы угощали меня разговорами о вашей сестре Фриде и о ее лингвистических способностях, о мистических атрибутах вашего священника, об отношениях вашего брата с какой-то миссис… миссис…

Памела. Фолкнер.

Джейкоб. А когда Себастьян появился, наконец, из библиотеки, вы, Изобэл, в этот момент были поглощены разговором о светских неудачах джексоновских девушек.

Черри-Мэй. А что случилось с джексоновскими девушками?

Колин (в тон). Одна из них выезжала, а две другие нет.

Черри-Мэй. Держу пари, что это Элси Уильямс. Она всегда была боевой. А куда она выезжала?

Джейкоб. Я сдаюсь. Я побежден. Я больше ничего не делаю и больше ничего не говорю. Я конченый человек.

Джейн. Дайте мистеру Фридлэнду виски с содой, Себастьян.

Себастьян. Слушаю, мисс Джейн.

Изобэл. Совершенно не понимаю, почему Джейкоб разразился такой истерикой?

Джейн. Не обращай внимания, мама, ему очень трудно сейчас.

Колин. И нам не легче.

Памела. Если хотите знать мое мнение, то я считаю, что Джейкоб действительно был очень груб. Почему мама не может говорить о тете Фриде и джексоновских девушках, сколько ей заблагорассудится?

Черри-Мэй. Чем вызван весь этот шум о джексоновских девушках? Кто и что о них говорил? Могу вам только одно сказать — их номера были ничуть не хуже, чем в других варьете.

Джейн. Здесь маленькое недоразумение, мисс Уотертон.

Черри-Мэй (по-прежнему с подозрением). О?!

Себастьян. Что касается птицефермы, мисс Уотертон…

Черри-Мэй. То что?

Себастьян. Если бы мистер Фридлэнд предложил вам подходящие условия, согласились бы вы вернуть документ, который мистер Сородэн заставил вас подписать?

Черри-Мэй. Об этом можно было бы подумать.

Себастьян. А согласились бы вы подписать с мистером Фридлэндом и его адвокатом другой документ, который гарантировал бы, что вы обещаете сохранить всю эту историю в тайне?

Черри-Мэй (после короткой паузы). Да… то есть… если, как вы говорите, мистер Фридлэнд предложит подходящие условия.

Себастьян. Прекрасно.

Черри-Мэй. Но ведь документ, понимаете, настоящий документ находится в Сен-Жан де Люсе.

Себастьян. В таком случае могли бы вы с месье Фабрисом, после завтрашнего разговора с мистером Фридлэндом в его конторе, поехать туда, взять документ и прилететь обратно? Это займет всего сутки.

Черри-Мэй. Ну, лететь… я не знаю… Мне страшно…

Себастьян. Может быть, если ваши расходы будут… э… щедро возмещены, вы как-нибудь преодолеете свой страх?

Черри-Мэй. Хорошо, лишь бы не трястись в этом вонючем автобусе.

Себастьян. Вы знаете, где находится контора мистера Фридлэнда?

Черри-Мэй. Да, мы были там сегодня утром.

Себастьян. Вам удобно будет завтра в десять утра, мистер Фридлэнд?

Джейкоб. Да, если только на меня еще не наденут смирительной рубашки.

Из библиотеки раздается низкий голос негра, поющего псалом «Преломим хлеб, став на колени».

Черри-Мэй. Боже мой, это что еще такое?

Изобэл (проявляя находчивость). Это наш друг из Вест-Индии.

Фабрис бросается к двери, ведущей в библиотеку.

Черри-Мэй. Какой хороший сильный голос, правда? Он певец- профессионал?

Себастьян. Он готовится к религиозному концерту на Ямайке. (Значительно). Концерт состоится очень скоро.

Черри-Мэй (вставая). Ecoute, chéri, — c’est une jolie voix, n’est-ce pas?[26] (Обращаясь ко всем). Фабрис помешан на музыке. Il faut que nous partions maintenant, nous ne voulons pas dépasser notre bienvenue.[27]

Джейн (встает и протягивает руку). До свидания, мисс Уотертон. Надеюсь, мы еще когда-нибудь встретимся.

Джейкоб поднимается. Себастьян открывает обе двери.

Черри-Мэй. И я, дорогая, надеюсь. Вы обязательно должны приехать к нам на птицеферму, мы вас угостим вкусным свежим яичком. (Негр начинает петь «Господь, благослови грядущий день»). (К Изобэл). До свидания, миссис Сородэн, я, право, получила удовольствие… Fabrice, viens dire bonsoir à madame Sorodin.[28]

Фабрис бросается к Изобэл, но та слегка отшатывается от него. Он целует ей руку и направляется к Джейкобу, чтобы попрощаться и с ним; в этот момент Обадайа, продолжая петь, выходит из библиотеки. Фабрис и ему трясет руку. Обадайа пожимает плечами и, не прерывая пения, возвращается в библиотеку.

Джейн (беспомощно). Боже мой!

Черри-Мэй. На него вся штукатурка с потолка посыплется, если он будет так громко петь. Ну, до завтра, мистер Фридлэнд. (Прислушивается.) Я знала в Бельфасте одного человека с таким же точно голосом. Его фамилия была Фланаган.

Черри-Мэй и Фабрис уходят.

Джейкоб (снова садится на диван). В Ирландии, наверно, нет других фамилий.

Негр поет «Благодать господня с нами».

Изобэл (вставая). Я больше не в состоянии выносить этот крик. Он, как нож, вонзается мне в голову.

Изобэл, Памела и Колин встают.

Колин. Хорошо, мама. Мы с Пам проводим тебя в отель.

Изобэл и Памела уходят в холл одеваться. Колин идет к дверям.

Джейн. Что нам делать с мистером Левеллином, Джейкоб? Что делать?

Себастьян. Предоставьте все мне, мисс Джейн. Вы можете быть совершенно спокойны — я обойдусь с ним очень тактично.

Джейн. Ах, боже мой, до чего мне все это не нравится… (Изобэл возвращается.) Так не нравится…

Колин. Идем, Джейн. (Пение прекращается). Мама совсем измучилась.

Джейкоб. Идите с мамой, дорогая. Я сам этим займусь.

Джейн. Но, Джейкоб…

Изобэл (у двери, холодно). Спокойной ночи, Джейкоб. (Джейн уходит.) Я надеюсь, что утром вы будете себя лучше чувствовать.

Изобэл покидает комнату в сопровождении Колина.

Себастьян (подходит к Джейкобу). Вы бы лучше тоже пошли, сэр. Вам надо хорошенько отдохнуть.

Джейкоб. Что вы намерены предпринять?

Себастьян. Не имею ни малейшего понятия. В трудные минуты жизни я предоставляю самим событиям руководить мною. Я неплохо импровизирую. Утром я сразу позвоню вам, месье.

Джейкоб. Но, Себастьян, право, я думаю…

Себастьян (снимая зонтик и шляпу Джейкоба с маленькой этажерки). Настаиваю, чтобы вы пошли домой спать, месье Фридлэнд. У вас очень возбужденное состояние. Советую выпить горячего молока и принять две таблетки снотворного. Если мои попытки уломать мистера Левеллина ни к чему не приведут, нам придется утром подумать о других мерах. (Подает ему шляпу). А сейчас, прошу вас, уходите.

Джейкоб. Хорошо. Спасибо, Себастьян. Очень вам благодарен.

Себастьян (вешая зонтик на руку Джейкоба). Не за что, месье Фридлэнд. Спокойной ночи. Позвольте, я…

Джейкоб (уходя). Спокойной ночи. (Себастьян закрывает дверь).

Из библиотеки слышен голос негра, продолжающего петь псалом. Себастьян быстро возвращается, подходит к телефону.

Себастьян (в трубку). Clichy 56–57? Allo. Ici Sebastian. Oui, très bien. Joe est là? Bon, j’attends[29]. (Короткая пауза). Джо? Это Джо? Загляни ко мне! Прекрасно! У нас тут маленькая неприятность, мне нужна твоя помощь. Нет, ножей и револьверов не надо, тут дело тонкое. Обстоятельства могут так обернуться, что ты получишь изрядный куш. О’кэй. (Вешает трубку).

Негр продолжает петь тот же псалом. Себастьян тушит свет, снимает пиджак и направляется в библиотеку, засучивая на ходу рукава.

Клинтон. Это величайший момент в моей жизни.

Себастьян. Очень рад.

Клинтон (давая указания фоторепортеру). Еще с этой стороны, Джордж, — как бы в перспективе.

Джордж. О’кэй. (Снимает при вспышке магния).

Себастьян (смотрит на часы). Ваше время истекло. Они вот-вот должны прийти.

Клинтон. Еще раз, пожалуйста, один только раз.

Себастьян. Ладно, но побыстрее.

Клинтон. Я хочу и вас запечатлеть на этом снимке: вы стоите у картины и с восхищением смотрите.

Себастьян. Нет уж, знаете…

Клинтон. Ну, пожалуйста, будьте другом. Журнал «Лайф» просто ухватится за такой снимок.

Себастьян. Если бы я был в этом уверен, то, так уж и быть, сделал бы вам одолжение.

Клинтон. «Верный камердинер великого человека, ослепленный слезами, в последний раз глядит на посмертный шедевр».

Себастьян. Верный камердинер великого человека, ослепленный вспышками магния, выглядит чертовски глупо.

Клинтон. Пожалуйста, один только раз; штрих из личной жизни так много значит!

Себастьян. Для кого?

Клинтон. Для всей Америки.

Себастьян. В таком случае, я не смею отказываться. (Тушит папиросу). Где вы хотите, чтобы я встал? (Поднимается).

Клинтон (показывая). Где-нибудь здесь. (Себастьян подходит к картине). Так вам подойдет, Джордж?

Джордж (лаконично). Мне все равно.

Себастьян. Разве вам не интересно фотографировать современные картины?

Джордж. Нет, сэр. Такие, как эта, не интересно.

Клинтон. Что бы вы сказали, увидев эту картину в первый раз?

Джордж. Я сказал бы: «Ну и в беду же попала эта дамочка!»

Клинтон. Пред вами великий шедевр.

Джордж. О’кэй, о’кэй, это великий шедевр. Не спорю. Давайте снимать.

Себастьян. За эту картину ваши же соотечественники предложили 80 тысяч долларов.

Джордж. Не думайте, что я хвастаю, но у нас в Америке тоже дураков немало. Голову чуть-чуть налево… О’кэй… (Снимает при вспышке магния). Готово.

Себастьян. У меня рот был открыт.

Джордж. У меня тоже. (Клинтону). Всё?

Клинтон. Да, всё — теперь быстро проявляйте!

Джордж. Тянуть мне некогда. (Уходит).

Себастьян. Ну и характер!

Клинтон (подавлен). Я не выношу этого, просто не выношу!

Себастьян. Чего?

Клинтон (пересекает сцену и садится в кресло). Этого проклятого филистерства, этой тупой враждебности невежд ко всему новаторскому в искусстве. Меня это совершенно подавляет. Подумайте только, чем человечество обязано Сородэну. И вот приходит такое ничтожество и начинает глумиться. Чудовищно!

Себастьян. Ну, не будем унывать! Авангард всегда принимает первые удары. Вы должны закалить себя против пинков и стрел толпы.

Клинтон. Он фотографировал эту картину, смотрел на нее со всех сторон, но ни одной минуты по-настоящему не видел ее. Он даже не заметил мастерства художника.

Себастьян. Неужели вы собираетесь пронести через всю жизнь веру в то, что люди способны замечать мастерство?

Клинтон. Знаю, знаю — я, видимо, слишком чувствителен. В конце концов такова вся история искусства. Вы думаете когда-нибудь о Вагнере?

Себастьян. Постоянно!

Входят Изобэл, Джейн, Памела и Колин.

Изобэл. Доброе утро, Себастьян.

Себастьян. Доброе утро, мадам. (Здороваются за руку).

Изобэл. Где мистер Фридлэнд? Он просил нас прийти сюда.

Себастьян. Я жду его с минуты на минуту, мадам.

Изобэл. Надеюсь, он не опоздает. Мы улетаем в час.

Клинтон (подходит к Изобэл и пожимает ей руку). Доброе утро, миссис Сородэн. Я должен принести вам свои извинения.

Изобэл (вежливо). В самом деле? За что?

Клинтон. За то, что приставал к вам.

Изобэл (пораженная). Приставали ко мне?

Клинтон. Ну да, врывался к вам и надоедал, когда у вас такое горе.

Изобэл. О! Такое горе! (Смеется).

Клинтон. Но теперь я видел ее, фотографировал, и все обстоит как нельзя лучше. (Хлопает Колина по плечу). Так больше я вас беспокоить не буду. До свидания — и большое спасибо. (Быстро уходит).

Изобэл. Знаете, я не поняла ни слова из того, что наговорил этот молодой человек. (Видит картину). О боже!

Колин (смотрит в изумлении на картину). Что за чертовщина! Посмотри, Пам.

Памела. О! (Разражается хохотом).

Джейн (разглядывает картину). Не может быть! Нет, это просто невероятно! (Она тоже не в состоянии удержаться от смеха).

Колин. Это и есть та самая, которую они придут смотреть? Та, из-за которой вся шумиха поднялась?

Себастьян. Да, сэр.

Джейн. Посмотри, мама, ты обязательно должна посмотреть! (Ее одолевает смех).

Изобэл. Нет, милая… право… не надо…

Джейн. Прошу тебя! (Задыхаясь от смеха, она заставляет Изобэл взглянуть на картину).

Изобэл. Нет, нет… Я в самом деле… О! (Она тоже задыхается от смеха).

Джейн (истерично). Воды, Себастьян, быстро!

Себастьян бежит к столу, наливает стакан воды и подает Изобэл. Та пытается пить, но не может. Никто, кроме Себастьяна, теперь не владеет собой. Входит Джейкоб. У него утомленное и осунувшееся лицо. Он останавливается в дверях и с удивлением смотрит на эту сцену.

Джейкоб. Что тут происходит?

Изобэл. Джейкоб… Простите… Не могу удержаться…

Она снова задыхается от смеха, Джейн легонько хлопает ее по спине.

Джейн (с трудом переводя дыхание). Эта картина, Джейкоб… мы только что увидели ее…

Изобэл (с усилием). Довольно, Джейн.

Джейкоб. Ради бога, Изобэл, возьмите себя в руки. Что вы, с ума все сошли?

Себастьян (Джейкобу). Боюсь, у них истерика, месье.

Джейн (утирая слезы). Мы сейчас успокоимся, Джейкоб. Дайте нам только прийти в себя.

Памела. Эти ноги!.. Такой немыслимой формы!.. (Она опять заливается смехом. Встает, вынимает носовой платок из кармана Колина и садится на подоконник).

Джейн. Ну довольно. Нужно взять себя в руки.

Джейкоб. Я хотел бы немножко бренди с содой. Будьте добры, Себастьян. Мне что-то не по себе сегодня.

Себастьян (идет к столу). Слушаюсь, месье.

Джейн (с раскаянием в голосе). Простите, Джейкоб.

Изобэл. Самое ужасное это то, что у нее совершенно такое выражение глаз, как у бедной миссис Эверидж… О… о… о..! (Прижимает носовой платок к глазам).

Джейн. Мама!

Изобэл. Не знаю, что я буду делать, когда встречу ее теперь на Слоун-стрит…

Себастьян (Джейкобу). Бренди с содой, месье.

Джейкоб. Спасибо. (Пьет).

Джейн. Скажите нам, как дела, Джейкоб. Теперь мы уже, кажется, успокоились.

Джейкоб (садится в кресло). Я целую ночь не сомкнул глаз — вся моя жизнь, весь мой мир рушится, а вы тут истерически хохочете…

Джейн. Не могли, мы никак не могли удержаться.

Себастьян (берет бокал у Джейкоба). Приободритесь, месье. У меня для вас хорошая новость. Мистер Обадайа Левеллин в данный момент уже летит обратно на Ямайку.

Джейкоб (подскакивает). Неужели?

Себастьян (ставит бокал на столик у дивана). Утром я первым делом хотел позвонить вам, но у вас не работал телефон.

Джейкоб. Документ! Что с документом? Что произошло ночью?

Себастьян. Он разорвал его, месье.

Джейкоб. Он разорвал его? Как это так?

Себастьян. Пришлось потратить очень много времени, чтобы привести его в соответствующее состояние, но в конце концов нам это удалось.

Джейн. Кому это — нам?

Себастьян. Прежде чем сделать попытку самому договориться с мистером Левеллином, я из предосторожности позвонил нескольким своим друзьям. Мне казалось, что надо быть готовым ко всяким неожиданностям.

Джейн. Себастьян, надеюсь, вы ему ничего дурного не сделали?

Себастьян. О нет, мисс Джейн. Не мы ему, а он нам…

Колин. То есть?

Себастьян. Это он нам кое-что сделал.

Джейкоб. Но что же он мог вам такое сделать?

Себастьян. Он спас нас, месье.

Джейкоб. Спас?

Себастьян. Именно. Иначе говоря, мы внушили ему эту мысль, и он нам поверил.

Колин. Что за чушь вы несете?

Себастьян. Вчера вечером, когда я после ухода мистера Фридлэнда зашел в библиотеку, я был готов добыть документ если не силой убеждения, то физической силой.

Джейн. О, Себастьян, как это ужасно с вашей стороны!

Себастьян. Ничего плохого я сделать ему не хотел, мисс Джейн, я просто намеревался с помощью моих друзей насильно отобрать документ и, снабдив мистера Левеллина надежными провожатыми, отвезти его на аэродром и отправить на Ямайку.

Джейн. Бедняга! Как вы могли отважиться…

Себастьян. К счастью, крутые меры оказались излишними.

Джейкоб. Ну, рассказывайте: как же все это произошло?

Себастьян. Вы, наверно, помните, что мистер Левеллин тут все время пел…

Колин. Пел! Орал изо всех сил!

Себастьян (Колину). Продолжительное пение у некоторых высокорелигиозных и притом эмоциональных людей вызывает состояние экстатического транса. Это хорошо известно.

Колин. Со мной такого не случается.

Себастьян. При всем моем уважении к вам, сэр, я вряд ли стал бы утверждать, что вы склонны к религиозной экзальтации.

Джейн. Не перебивай, Колин. (Себастьяну). Продолжайте.

Себастьян (продолжая). Когда я вошел в библиотеку, мистер Левеллин своим пением уже довел себя до экстатического транса и начал раздеваться.

Изобэл (пораженная). Раздеваться? Зачем?

Себастьян. Обычный фрейдовский импульс, мадам.

Колин. Номер с раздеванием!

Памела (хихикая). Ах, Колин, ты просто невыносим!

Изобэл. Вы, надеюсь, остановили его?

Себастьян. О нет, мадам. (Подходит к дивану). Это было бы очень опасно. Нельзя трогать человека, когда он находится в состоянии религиозной отрешенности, такая попытка может привести к самым ужасным последствиям. Все, что я в состоянии был сделать при данных обстоятельствах, это аккуратно сложить его одежду, после того как он снял ее, и больше ни во что не вмешиваться.

Изобэл. Он все с себя снял?

Себастьян. Кроме очков, мадам..

Изобэл. Просто удивительно! Он казался таким приличным, почтенным человеком. Трудно даже представить, на что способны люди в наше время. Помните этого священника в Блэтчли?

Джейкоб (с раздражением). Послушайте, Изобэл…

Джейн. Продолжайте, продолжайте, Себастьян. Что же было потом?

Себастьян. О, потом все пошло как по маслу. Когда пришли мои друзья, он перестал петь и предложил нам помолиться вместе с ним.

Колин. Ну и как же ваши друзья — не растерялись?

Себастьян. О нет, месье, это все народ дошлый. Стоило им только окинуть взглядом обстановку, как они сразу поняли, что здесь происходит. Мы перебрались сюда, так как в библиотеке оказалось тесновато, и в общем служба прошла очень хорошо.

Джейн. Служба?

Себастьян. Может быть, не по всем правилам церковного богослужения, но совершенно удовлетворительно, учитывая имевшиеся возможности. Легкий конфуз произошел с пением псалмов, но, если учесть плохое знание языка, мы и с этим неплохо справились. Затем мистер Левеллин рекомендовал нам прозреть, на что мы единодушно согласились, и, наконец, после сделанного ему мною короткого внушения, он согласился уничтожить документ, считая этот свой поступок угодным богу.

Колин. Ловко, черт побери!

Себастьян. Я позволил себе от вашего имени, мистер Фридлэнд, пообещать новые цветные стекла для его церкви. Я заверил, что деньги для их покупки будут немедленно переведены на Ямайку.

Джейкоб. Сколько?

Себастьян. По его грубому подсчету, 35 фунтов 17 шиллингов и 6 пенсов. Я предложил 50 фунтов на случай непредвиденных расходов.

Джейкоб. Спасибо, Себастьян. Справились вы отлично. Я вам очень благодарен.

Изобэл. Надеюсь, он все-таки оделся, прежде чем ехать на аэродром?

Себастьян. О да, мадам. Когда его экстаз прошел, он стал совершенно нормальным человеком. Даже пожаловался на то, что здесь у нас слишком холодно.

Джейн. Теперь мне понятно, почему отец так любил вас, Себастьян. Вы чрезвычайно находчивы!

Себастьян. Мадемуазель мне льстит.

Джейн. Что нам теперь делать?

Колин. То есть как — что делать?

Джейн. С тремя великими периодами в творчестве отца мы покончили. А как же четвертый?

Себастьян (учтиво). Четвертый, мисс Джейн?

Джейкоб. Вот это как раз и не давало мне спать всю ночь.

Джейн. Кто сотворил это чудовище? (Она показывает пальцем на мольберт).

Себастьян. Ваша прямота делает вам честь, мисс Джейн.

Джейн. Неужели вы?

Себастьян. Я предполагал, что такая мысль может у вас появиться, мисс Джейн.

Джейкоб. Перестаньте ходить вокруг да около, Себастьян. Вы или не вы?

Себастьян. Не я, месье.

Джейкоб. Если не вы, так кто же? Скажите ради бога!

Себастьян. Извините, месье.

Одна из двойных дверей медленно открывается, и показывается голова Лодердаля.

Лодердаль (входит и, пересекая сцену, приближается к картине). Значит, это правда?

Себастьян. Лодердаль, почему ты не в школе?

Лодердаль. А ты почему так нехорошо, так бессовестно поступил? Почему ты не сдержал своего слова?

Себастьян. Успокойся, Лодердаль. (Подводит его к Изобэл). Простите за это внезапное вторжение, мадам. Мой сын.

Джейн, Ваш сын?

Себастьян. Dis bonjour gentillement, Lauderdale.[30]

Лодердаль. He хочу!

Изобэл. Какой милый мальчуган!

Лодердаль (начиная плакать). Я тебе этого никогда не прощу — никогда, никогда, никогда!

Изобэл. Почему ты плачешь, мальчик?

Лодердаль. Потому что мой отец обманщик.

Себастьян (спокойно). В сущности, это почти единственное, что у нас с тобой общего.

Изобэл. Ну, право, я… я не думаю… (Она растерянно умолкает).

Себастьян. Иди отсюда, Лодердаль, будь хорошим мальчиком. Я тебе потом все объясню.

Лодердаль. Ты дал честное слово, что не покажешь ее никому, пока она не закончена.

Джейн. О! Я начинаю понимать!

Джейкоб. Боже правый! Вы хотите сказать… (Лодердалю). Ты написал эту картину?

Лодердаль. Конечно, я. Это моя самая лучшая картина. Мне очень много пришлось рисовать, стоя на лестнице. О, папа, как ты мог, как ты мог? (Громко рыдает).

Себастьян. Мой сын рисует с семи лет. Три раза его картины экспонировались на выставках детского творчества. Репродукция одной из них была помещена в журнале «Иллюстрасьон».

Лодердаль (всхлипывая). Vilain! Goujat! Tu m’as trahi! Tu m’as trahi![31]

Себастьян. Tais-toi. Je vais tout t’expliquer un peu plus tard, mais tais-toi maintenant[32].

Джейкоб. Вы говорите, что репродукция одной из его картин была помещена в журнале «Иллюстрасьон»?

Себастьян. Да, месье, но вы не беспокойтесь. Это всего-навсего небольшая акварель — «Пастораль», изображающая вола, тянущего-воз, и к тому же она была подписана псевдонимом.

Джейкоб. Какая, черт возьми, разница, как она была подписана? Это опасно!

Себастьян. Не тревожьтесь, месье. Никто ничего не заподозрит: этот шедевр — и маленькая жиденькая акварель!

Лодердаль (перестав плакать). Как это жиденькая? Ей присудили премию!

Себастьян. Послушай, Лодердаль. Эта картина принадлежит мне — законченная или незаконченная. Тебе было хорошо уплачено за нее.

Лодердаль (презрительно). Хорошо уплачено! Двести франков и коробка слив.

Себастьян. И билет на утренник в «Комическую оперу».

Лодердаль. А там шли только «Сказки Гофмана».

Себастьян. Если ты сейчас не уйдешь к себе в комнату и не подождешь меня там, я завтра же отправлю тебя к маме в Челтенхэм. Ты этого хочешь?..

Лодердаль. Но, папа…

Себастьян. Сейчас же делай то, что тебе говорят. Va t’en![33]

Лодердаль. Но ведь картина еще не закончена. Разреши мне, пожалуйста, поправить ее. (Показывая пальцем). Правая грудь совсем неверно нарисована.

Себастьян. Обе груди совсем неверно нарисованы. Уходи!

Лодердаль (опять начинает плакать). Я никогда больше не нарисую для тебя ни одной картины, никогда в жизни!

Себастьян. Не будь так уверен в этом. Иди. (Подталкивает его к двери).

Лодердаль. Не прикасайся ко мне! Я тебя ненавижу! Ты бессердечный человек! (Вырывается из рук Себастьяна и убегает, хлопнув дверью).

Изобэл. Бедный мальчик!

Джейн (изнемогая от смеха). Боже мой, боже мой, это уж действительно слишком!

Джейкоб. Вы хотите сказать, что этот ребенок написал картину без посторонней помощи?

Себастьян. Да, месье. Под моим руководством. Чувство колорита в нем еще не вполне развито и мастерство рисунка тоже оставляет желать лучшего, но он прилежный мальчик; когда он вырастет и возмужает, то далеко пойдет.

Колин. Еще бы!

Себастьян. Остальные картины, конечно, носят более абстрактный характер.

Джейкоб. Остальные картины?

Себастьян. Да. Около тридцати в общей сложности. Мистер Сородэн их все подписал.

Джейкоб. Это какой-то бред!

Себастьян. Он назвал этот период своего творчества — «Неоинфантилизм». Мистер Сородэн обожал хорошую шутку. (Смеется).

Джейкоб. Где они?

Себастьян. На складе в Пасси, месье.

Колин. Их надо немедленно уничтожить.

Себастьян (подходит к Колину). Я не согласен, месье. Такой варварский жест совсем ни к чему. Если их с умом продать на протяжении ближайших нескольких-лет, — да-за-них, во всяком случае, можно получить сто тысяч фунтов. Я их уже застраховал в восемьдесят тысяч.

Джейкоб. Вы их застраховали?

Себастьян. Да, месье. Эти картины — моя собственность. Ведь их написал мой сын. Мистер Сородэн передал их мне, чтобы я ими распорядился, как найду нужным. Он считал это справедливым и полагал, что мы с вами сможем прийти к какому-нибудь соглашению.

Джейкоб. Этого вам не дождаться! Я раскрою весь этот мерзкий обман!

Себастьян (учтиво). Не будет ли такой поступок несколько непоследовательным, особенно теперь, когда вы уже откупились от княжны Павликовой, мисс Уотертон и мистера Левеллина? Я, право, очень советую вам хорошенько подумать, мистер Фридлэнд. Если вы раскроете весь этот мерзкий обман, как вы выразились, то этим самым сделаете себя посмешищем в глазах всего света.

Колин (вставая). От имени моей матери и моей семьи я заявляю, что всецело согласен с мистером Фридлэндом. Этот скандал должен быть раскрыт, чем бы это нам ни грозило. Так ведь, мама?

Изобэл. Да… Я полагаю, так… но…

Колин (снова садясь). Но что?

Изобэл. Я подумала об этом милом мальчике. Ведь он столько трудился — и будет страшно огорчен.

Себастьян. Не только мальчик будет огорчен — вся современная живопись будет унижена и обеднена. Один только Голливуд сколько потеряет! Картины перестанут покупать, и тысячи подающих надежды молодых художников начнут умирать с голоду. Это будет катастрофа! О многих настоящих великих мастерах тоже пойдет дурная молва, на их лучшие творения станут смотреть с недоверием и подозрением. Если просочится слух, что великие шедевры Сородэна написаны бывшей русской княжной, ставшей в эмиграции проституткой, девушкой из варьете, помешанным на религии сектантом и четырнадцатилетним мальчиком, то разлагающее влияние этого факта начнет распространяться со сверхъестественной быстротой. Современная скульптура, музыка, драматургия — все подвергнется переоценке. Десятки тысяч трудолюбивых людей, которые сейчас зарабатывают на уютную жизнь тем, что пишут книги, не зная грамматики, сочиняют музыку, не обладая чувством гармонии, и малюют картины, не имея представления о живописи, будут ввергнуты в крайнюю нищету или окажутся вынужденными обучаться своему делу. Громкие имена за одну только ночь превратятся в ничто. Пощады не будет никому. Так что хорошенько взвесьте все, мистер Фридлэнд, прежде чем создать этот хаос. Мало того, что вас сделают посмешищем, вас постараются распять на кресте! И раньше всего об этом позаботятся ваши же коллеги. (Звонок у парадной двери). Вот двое из них.

Джейн. Что вы собираетесь делать, Джейкоб?

Себастьян (Джейкобу). Да, что мы решаем; месье? Оставить наш маленький секрет нераскрытым или предать его широкой огласке?

Джейкоб. Зайдите ко мне в контору сегодня. Там мы договоримся.

Себастьян. А сэр Эларик и мистер Рискин — директор музея нового искусства?

Джейкоб (с отчаянием). Просите.

Себастьян. Слушаю, месье. (Он кланяется Изобэл, затем Джейкобу, идет к дверям и распахивает их).