Оборотная сторона правды

Дженн Мари Торн

Оборотная сторона правды

Переведено специально для группы

˜"*°†Мир фэнтез膕°*"˜

http://vk.com/club43447162

Оригинальное название: The Wrong Side of Right

Автор: Дженнифер Мари Торн / Jennifer Marie Thorne

Переводчики: Анастасия Дубровина (главы 1–22), Дарья Ларина (главы 23–37)

Глава 1

День сокрушительных новостей

147 дней до всеобщих выборов

В тот миг, когда моя страшненькая фотография из ежегодного школьного альбома впервые появилась на экранах миллионов телевизоров, вынуждая челюсти отвиснуть, телефоны затрезвонить, а бегунов свалиться с дорожек по всей Америке, я находилась в разгаре экзамена по истории.

В экзаменационной комнате было тихо, кроме непрерывного тик-так-тик-так настенных часов, пока не раздался звонок и мы не бросились сдавать наши усилия и не поспешили вон из рельефного здания. По расписанию этот экзамен был последним, летом в этих классах нас ничего не ожидало. Мимо меня промчались по линолеуму два старшеклассника. Я даже почувствовала, как улыбаюсь, по-настоящему, а не притворно.

— О чём задумалась? — Лили Хорнсби, оказавшаяся позади меня, скорее ошеломленная, чем любопытна. Ее назначили моим партнером по истории США, что оказалось удачей — она была самой дружелюбной особой в школе.

— Преимущественно о хорошем. — На ее содрогание я дала задний ход. — Какой ответ на вопрос о Гровере Кливленде? Мы этого совсем не повторяли!

— Это точно. — Она вздохнула. — По-крайней мере, дело сделано. Так как ты проведешь это лето?

Хороший вопрос. Я настолько в этом году сосредоточилась на учебе, что не подумала наперед о каникулах. Я должна была посвятить лето работе с подготовительными программами, именно это и делали нормальные люди между младшей и старшей ступенью обучения. Но до сегодняшнего дня весь свой умственный лимит я исчерпала на экзамены, думая наперед только о завтрашнем дне, а потом о следующем. Дальнейшее заволокло туманом, тяжелым, плотным и тоскливым.

— Еще не уверена, — призналась я.

Мы мерным шагов вышли через парадный вход навстречу ослепительно-голубому небу и сплошной стене низкой влажности, плюс к знакомой болотной вони, накрывшую школу в жаркие деньки. Это же лето, все правильно. И мне нужно найти способ его заполнить.

— Эй! — Лили указала на стоянку. — Что там творится?

Перед школой возникли какие-то репортеры — три фургона со спутниковыми тарелками на крыше выстроились небрежным треугольником рядом с местом, выглядящим как зона прямого репортажа.

Даже в дневном свете, даже с противоположного края сцена казалась знакомой. Я обняла себя руками, по коже побежали мурашки страха.

— Всё хорошо? — Лили коснулась моего плеча.

— Да. — Я заставила себя отвернуться, радуясь, что припарковалась в переулке и что не пришлось пробираться через эту неразбериху.

— Просто надеюсь, что никто не пострадал.

— Наверное, это забастовка учителей. — Лили пожала плечами, но секундой позже я ощутила её взгляд. Она знала о моей маме, все знали, и знание это делало ее осторожной, а временами даже болезненно. Я вымученно улыбнулась, мне было неловко за то, что я позволила себе испугаться.

За углом Лили поджидала группа друзей. Я неуклюже помахала и уже было свернула, но Лили остановила меня.

— Наша туса сегодня вечером идет праздновать в «Марио», — сказала она, кивая в направлении «Джеймс Айленд пицца», место-магнит для большинства из моей школы. — Как насчет восьми часов? Ты безоговорочно должна прийти.

Она усмехнулась и поспешила прочь, прежде чем я подобрала одну из привычных отговорок.

Один из её друзей, рослый парень из одного со мной класса физики поднял руку в знак приветствия и я выкрикнула в затылок Лили «Лады!»

Это нормально, подбадривала себя я, шагая в тени овитых плющом чахлых деревцев. Я выйду из дома. Буду нормальной. Или хотя бы научусь лучше притворяться.

Только я добралась до своего старенького Бьюика, как зазвонил телефон.

Мой дядя Барри оборвал меня на середине приветствия.

— Кейт, дорогая, тебе нужно немедленно вернуться домой.

Его голос был фальшиво-спокойным. Всполошенным. Мои ноги приросли к земле, рука задрожала.

— Что происходит?

— Я расскажу тебе, когда ты приедешь, но иди прямо домой, и послушай, дорогая, это очень важно. Не разговаривай ни с кем из репортеров. Хорошо?

Я обернулась назад, едва в состоянии разглядеть толпу на стоянке.

— Хорошо. Еду.

Я вела машину, липкими руками сжимая руль. Музыка по радио была тревожная, как саундтрек к фильму ужасов, поэтому я его выключила и прислушивалась к коротким резким вдохам и заколотившемуся сердцу.

Почти год назад я ответила на подобный звонок. Я была тогда в кинотеатре с компанией друзей и включила телефон, посмеиваясь над отвратительным фильмом. Я ответила, хотя не узнала номер. Это была Марта, лучшая подруга мамы. Она контролировала свой голос, как и Барри, борясь с тем, чтобы не закричать.

— Тебе нужно вернуться домой, Кейт, — сказала она. — Кое-что случилось.

Пока я добиралась до дома, ледяной страх расползся как изморозь по полю. Наше бунгало было в окружении местных репортеров, сообщавших о смерти моей матери.

В возрасте тридцати пяти лет скончалась общественная героиня, основательница продовольственного банка Лос-Анджелеса.

— Это безумно, — сказала мне Марта, обезопасив меня в гостиной и укутав в одеяло, будто я была пострадавшей в аварии. — Ей не было больно.

Словно об этом кто-то может знать.

Марта перемолвилась с новостными агентствами, те собрались и уехали. Она осталась на ночь, я провела в полудреме семнадцать часов, а когда проснулась, моя мама была по-прежнему мертва, но приехал её брат Барри с женой Тесс.

Они самые милые люди, с которыми я встречалась прежде. У них был взрослый сын и ландшафтный бизнес на острове Джеймс в Южной Каролине. Они — всё, что у меня осталось от семьи, не было ни бабушек-дедушек, ни отца, ни даже его имени, ни внезапно матери. Они приготовились забрать меня.

А сейчас, примерно год спустя, они позвонили мне, велели ехать домой, в новый дом, где с нами не может произойти то же самое.

Я колесила вокруг нашего края, отыскивая в пробках шоссе, на котором стоит наш дом. Нога уперлась в педаль тормоза. На соседних подъездных дорожках стояли фургоны новостных агентств и ряды машин вдоль аккуратных живых изгородей обычно сонной улочки. Я узнала только пару наклеек на бампере и переводные картинки на окнах — сюда приехали родители забрать своих детей из дневного центра Тесс, расположенного возле нашего дома.

С тротуара сошла взбудораженная блондинка, придерживая малыша на бедре и изо всех сил пытаясь забросить его набитую сумку на плечо. Я опустила стекло и подъехала к ее внедорожнику.

— Миссис Хэнби!

Ее взвинченное лицо расслабилось, когда она увидела меня. Она опустила сына в машину, оглядываясь на фургоны.

— Тебе нужно пробраться быстро, милочка. Они продолжают наступать — я еле успела вывести Джона!

Джон тем временем глазел на меня с заднего сиденья, прищурившись большими как блюдца глазами. Наверное, выглядела я как и он. Чтобы спросить, пришлось сглотнуть.

— Это моя тетя? С Тесс все хорошо?

— Ох, сладкая, ты не видела новостей. — Миссис Хэнби подошла пожать руку, глаза ее жалостливо прищурились. — Она в порядке, но тебе нужно идти домой и прояснить всё.

Она дважды похлопала мою машинку, пришпорив как коня, и как ни странно, это сработало. Я подъехала, затаив дыхание, к последним двум блестящим черным лимузинам, мимо грузовика дяди с большой рекламной вывеской «Куинн Ярдс», мимо первого фургона с красующейся на нем тусклым символом CNN. На подъездной дорожке автомобилей не было. А вот люди были — толпы, массы, тащащие мобильные телефоны, микрофоны, камеры. Я медленно свернула, надеясь, что они уберутся с пути и молясь не привлечь к себе внимание, напоровшись на антенны.

Только этого мне не хватало. Они расступились, отлично. Они практически бежали, накрывая мою машину как волны Красного моря, пока не отстали. Я заглушила мотор и ощутила как мой Бьюик окутала неестественная тишина. Со стороны пассажира к окну прижимался фотоаппарат. Горел красный огонек.

Я открыла дверцу и бросилась в эту волну. Стена лиц как из фильмов про зомби завопила.

— Простите, — закричала я, пытаясь вежливо оттолкнуть оператора, чтобы захлопнуть дверцу. Толпа взвыла и придвинулась поближе. Слов я разобрать не смогла, пока миниатюрная брюнетка с эмблемой павлина на микрофоне не выросла на моем пути и не спросила:

— Когда вы впервые узнали, что сенатор Купер ваш отец?

— Что?

Слова не складывались. Они были бессмысленными. Магнитной поэзией.

Я пыталась протолкнуться вперед, но на каждом углу торчали руки с микрофонами. Затем по стене пошла зыбь и сквозь нее прошел громадный лысый черный мужчина и обнял меня, уводя от толпы в сторону крыльца, приговаривая:

— Всё хорошо, ребенок, все хорошо.

Тётя Тесс встретила меня первой. Я задохнулась, всхлипнула и бросилась ее обнимать, но она мягко отстранила меня.

— Кейт, — произнесла она неестественно звонко, — к тебе посетитель.

А затем сквозь двери гостиной я увидела его.

Он медленно поднялся из потрепанного дядиного кресла, его руки дрожали, когда он ослабил красный шелковый галстук. Он уставился на меня широко открытыми глазами, будто увидел призрака, облаченного в кровь, или будто я орудовала оружием, внушая ужас.

Я точно знала, кто он такой.

Все в стране знали, кто сдал экзамены по истории.

Сенатор Марк Купер. Республиканец, из Массачусетса.

Кандидат в президенты Соединенных Штатов Америки.

Глава 2

Он сделал два шага и остановился, замер, как и все остальные, мерявшие расстояние между нами. Под всеми я имею в виду тех, кто набился в мою крохотную гостиную.

На почтительном расстоянии от сенатора петляли двое мужчин в костюмах. Тот, что пониже, глазел на меня как довольный лепрекон, и был с сощуренными глазами и блестящей лысиной. Второй хмурился в свой телефон, у него были темные волосы и тяжелые брови, как капюшон, нависший над взглядом коршуна. Строго одетая рыжуха оперлась о кресло и раскрыла рот, будто до смерти желала что-то сказать, но не решалась. Я оглянулась через плечо, обнаружив, что мой огромный спаситель преградил дверь. В позе как из боевиков. Охрана. Спецслужба? Тетя уставилась на него с вежливым ужасом, словно уйти отсюда будет против правил. И только меня заинтересовало, где дядя, как он выскочил из кухни с чашкой чая со льдом.

— Как вы и просили, сэр. — Дядя Барри протянул его, уставившись в пол. Он выглядел в собственном доме как прислуга, но кто его в этом может винить? Он предлагал напитки одному их самых влиятельных людей в мире. В свою очередь сенатор Купер казался все менее и менее ужасающим, а все более и более уставшим от долгого стояния на ногах. Затем он это разрушил, с благодарностью принимая от дяди чашку и услышанные слова слабым эхом отдались в моей голове, наконец сформировываясь в связное предложение. Мой. Отец. Он мой…

Он обратил свой взор на меня, замораживая на месте. Протянул руку с улыбкой, которая, однако, на них никак не сказалась.

— Марк Купер, — сказал он голосом как из чудовищного рекламного ролика.

— Кейт, — пожала руку я. — Кейт Квинн. — Выглядел он таким потерянным, что я сказала за него: — Приятно познакомиться.

Я будто опустила заряженное ружьё. Вся комната выдохнула в унисон «Фу-ух!»

Сенатор Купер открыл рот… и закрыл. Глотнул чаю и протянул чашку дяде, который вспотнул даже в футболке с Бойцовыми петухами. В комнате стало слишком тихо. Я была без понятия, как заполнить тишину.

Рыжеволосая отлепилась от кресла, разгладила свитер и посмотрела на меня с чем-то вроде сочувствия.

— Уверена, Кейт, у тебя много вопросов, но и у нас, правда, тоже.

Сенатор отвернулся, его костюм смялся, когда плечи опустились.

— Никаких вопросов, Нэнси. Ну же, посмотри на нее.

Улыбка рыжей Нэнси дрогнула, ее взгляд перебежал на него.

— Сэр, нам необходим убедиться. Это слишком важно…

— Я знаю, каково это. — Он перестал ёрзать. Просто стоял, уставившись в пол.

Коршун переглянулся с Лепреконом, и словно по немому согласию Лепрекон вышел вперед.

— Нам приступать?

Приступать к чему?

По усталому кивку сенатора он исчез за дверью.

Коршун осмотрел гостиную. Его глаза встретились с моими и туда только и глядели. Что-то было в этом взгляде беспристрастное, он соотносил мое лицо, одежду и гримасы. Его телефон зазвонил. Он принял звонок, не разрывая зрительного контакте и рявкнул:

— Уэбб. — И повернулся, чтобы последовать за маленьким человечком на кухню.

Я удержалась от преследования с их последующим выволакиванием оттуда. Вместо этой неожиданной сцены я почувствовала дезориентирующее кружение, словно я была в карусели. Я отчаянно оглянулась на тетю и дядю, но на них напал ступор.

— Извините, — я должна была сказать хоть что-то. — Что это? Что происходит?

Голос того мужчины стал громче, можно было расслышать односторонний разговор по телефону. Говорит обо мне? О известном человеке, рассевшемся на кресле моего дяди и обхватившем голову руками?

Я втянула воздух, но мой голос все равно вышел дрожащим.

— Вы мой отец?

Он резко поднял голову, глаза у него тревожные и очень синие. Синие, как мои.

— Я так думаю.

Поражение в его голосе заглушало потрясение, которое я испытала от его слов.

Нэнси издала смешок, словно находилась на коктейльной вечеринке и потерла мою спину, как бы пытаясь очистить от пыли.

— Нужно только убедиться, сэр.

Как по команде, из кухни вышла женщина в медицинском халате, выглядевшая ошеломленной, по крайней мере, так показалось мне, держа в руках медицинский чемоданчик, резиновые перчатки и шприц.

Нэнси погладила меня.

— Вы поставили подпись?

Женщина кивнула.

— И вы понимаете, что значит не разглашать никому, даже собственному мужу…

— Понимаю. — Женщина обернулась ко мне и заметно смягчилась. — Кейт, да?

Я кивнула, онемев.

— Мы возьмем у тебя крови. Немного.

Я села на диван и позволила ей завязать на моей руке ленту, стараясь не морщиться от иголки на виду у незнакомцев.

— Тест на отцовство? — спросила я, но мне никто не ответил.

Сенатор махнул рукой в мою сторону, запустив другую в свои густые волосы.

— Это уже предрешено. Нам нужен план действий. Где Эллиот?

Нэнси с драматическим вздохом пригласила его на кухню, сенатор поднялся из кресла и отправился туда.

Как только он скрылся, тело закололо в один присест, и не только от взятия крови, медсестра, врач — кем бы там она ни была, промокнула ранку ватным тампоном.

— Это невозможно, — сказала я. Мои дядя и тетя растерянно качали головами, раскрыв рты в беспомощном согласии. — Как же так?

Нэнси села передо мной на корточки, юбка натянулась на коленях.

— Семнадцать лет назад твоя мама работала в предвыборной кампании сенатора Купера. Вот так они и повстречались.

Она замолчала и склонила голову, будто надеясь, что я сама продолжу ее рассказ.

— Кампании? — Я замотала головой, препираясь с хорошенькой рыжей Нэнси, которая прищурилась на меня, а из окон доносилось рычание корреспондентов СМИ. — Мне жаль, но это неправда. Мама ненавидела политику. Это не она, тут какая-то путаница или…

Нэнси сжала губы, раскачиваясь на каблуках.

— Так ты не знаешь. Она тебе не рассказывала, кто твой отец.

Я открыла рот, но из него не донеслось ни звука, только шипение вроде белого шума. Я с трудом сглотнула.

— Нет.

— Возможно, для этого была причина, Кейт. — Ее голос был убаюкивающим, будто она рассказывала сказку. — Видишь ли… — Она оглянулась на дверь кухни, прежде чем продолжить. — В то время сенатор Купер был женат.

Женат. На одну туманную секунду я подумала, что она говорит о моей маме. Но зачем ей это скрывать от…?

Ой.

— Нет. — Я зажала рукой рот, удивленная своим мысленным возгласом, и отступила подальше от нее, от них.

— Это не моя мама. Это невозможно. Тут какое-то недопонимание.

Дядя повесил голову.

— Это не моя мама. — Я пронзительно рассмеялась.

— Барри, скажи… — Тесс вздохнула. — Скажи ей. Или скажу я.

Дядя шагнул вперед, сунув руки в карманы и пожимая плечами.

— Твоя мама участвовала в этой кампании, Кейт, когда училась в Массачусетском колледже. Помню, наши родители так радовались, что она помогает республиканцам. А затем в один прекрасный день взяла и ушла. Сказала, что собирается в Калифорнию, и всё. На пару месяцев мы потеряли с ней контакт, потом она сообщила, что беременна тобой. Мы выспрашивали и выспрашивали, но так и не добились, кем был твой отец.

Я тоже не смогла. Она много рассказывала о своем детстве на юге, о поездке в колледж. Как влюбилась в Калифорнию. Но никогда о причинах переезда. И никогда-никогда и слова о моем отце. В глубине души я всегда полагала, что он мертв, что однажды она мне расскажет. Она была столь высоконравственной, что сосредоточилась на лечении других после перенесенных потрясений. Мне и на секунду в голову не приходило, что мой отец может находиться там. Что моя мама могла быть «другой женщиной». Она всегда обещала рассказать, когда почувствует, что я готова. Но этот день уже никогда не наступит.

Не знаю, что происходило вокруг меня или сколько прошло времени, но следующее, что я заметила, это Нэнси, отвечающую на звонок и сенатора, направляющегося со своей свитой к входной двери.

— Мы сделаем заявление для прессы завтра, Том, — Нэнси последовала за процессией, будто ее увлекло приливом, телефон все еще прижат к уху. — Это всё, что я могу тебе рассказать, и тебе повезло, что я в такой день ответила на твой звонок. Завтра позвоню тебе с утра. Да.

Коршун что-то пробормотал сенатору на ухо, достаточно громко для меня.

— Ничего не говорите. Выглядите уверенно. Это громадная новость. А не просто новость. Машите, улыбайтесь, ни в чем не кайтесь и ничего не обещайте.

Миленький телохранитель положил руку на дверную ручку.

— Подождите! — Все взоры обратились на меня. — Вы уезжаете?

А затем все треснуло. Онемение, непонятки, само безумие этого дня разлетелось как замерзшие трубы, отсоединившиеся от системы водоснабжения.

Я закрыла лицо руками. Мне не стоило вопить. Не перед этими чужаками, не раскачиваясь взад-вперед и говоря: — Я не понимаю, я не…

Меня обняла чья-то рука, по щеке скользнул шелковый галстук. Не дяди, подсказал мне мозг. Я моргнула и разглядела лицо сенатора. Он на меня не смотрел, просто придерживал и поглаживал как ребенка, говоря: — Ш-ш-ш… Мы вернемся завтра и что-нибудь придумаем.

От него пахло кедром. Вот как, значит, пахнут отцы?

Через всю комнату Лепрекон поднял большой палец вверх, и я так смутилась этого жеста, что перестала плакать на достаточное время, чтобы остальные вышли за двери.

— Ага! — Барри хлопнул в ладоши. — На обед паста?

Глава 3

11 июня, среда

Это происходит на самом деле

146 дней до всеобщих выборов

Обычно я просыпалась с заурядным перечнем фактов.

Я не сплю.

Я в Южной Каролине.

Мама умерла.

Но сегодня было кое-что новенькое — такое, что заставило меня сесть прямо, чуть не опрокинув с каркаса кровати двуспальный матрац.

Мой отец.

У меня есть отец.

Быть может.

Вероятно.

О, Господи!

За окном я услышала голоса и жужжание генераторов. И кое-что еще — объявление, передаваемое по рациям, приглушенное плохими динамиками.

Я раздернула пожелтевшие кружевные занавески. Там оказалась полиция. Они выставили вокруг нашего дома частичное окружение, но пресса по-прежнему в ожидании вытянулась в линию. Ожидая меня.

Я со вздохом задернула занавески. По-крайней мере, из-за копов никто не вскарабкается по дубу во дворе, чтобы получить от меня затрещину в ванной.

Свет снаружи был слабым. Фонари по-прежнему горели. Я включила свой допотопный телефон-раскладушку. 6:07 утра, а уже двадцать семь пропущенных вызовов и сообщений. Увидев номер Лили, я вздрогнула, вспомнив, что отказалась от приглашения на прошедшую ночь, но ее сообщение даже и не упомянуло об этом. «Посмотри новости! Звони, если что-нибудь нужно!» Остальные сообщения оказались от моей лучшей подруги Пенни из Пенсильвании, шизопараноидально увеличиваясь в экспрессии от «Кейт? Ты не хочешь мне ничего рассказать?» до «Включи телефон или я умруууууу!» до простого и элегантного «А-а-а-а, смерть меня зови!»

Мои пальцы просто горели от желания нажать на кнопку вызова и разбудить ее немедленно, только бы услышать ее нахальный успокаивающий голос на другом конце линии. Но не стала — не сейчас. Позже. Когда я буду знать, что сказать землянам.

В неярком свете ванной я почистила зубы, пытаясь вызвать в памяти лицо сенатора и сравнить со своим. Его глаза — кажется, такие же. У мамы были карие, узкие и удлиненные, как у кошки, а мои синие и круглые. Я унаследовала мамин крошечный рост, по другому и не скажешь, который приятные люди называют «миниатюрным», мой доктор «два-пять», а Пенни «четверть хоббита».

Рот не совсем похож на мамин. Волосы мои грязно-каштановые, в то время как у нее рыжий цвет заката. Нос маленький, курносый. Мама называла его трамплином. Когда я была маленькой, она пальцем проводила по нему и когда он взмывал в воздух, издавала клич как лыжник, прыгающий с трамплина.

Зрение стало нечетким. Я вытерла глаза и сморгнула, с трудом фокусируя взгляд на кране и трещинах в затирке, только не на образе мамы. Думы о ней направили мой разум по ложному пути, все дальше и дальше по тропе, затягивающей словно зыбучие пески, в которые я все глубже и глубже увязала.

На зыбучие пески времени у меня не было. 6:22 утра. Мне следует поторопиться.

Я принялась откапывать в шкафу что-нибудь милое, что можно надеть на собеседование в колледж. Вчера все были так одеты, мужчины в костюмах, а Нэнси в шелковой блузке и юбке. Лучшее, что я смогла отыскать, это простенькое синее платье из хлопка, купленное мамой в прошлом году и которое я так и не носила. Я натянула его, сорвала бирку и поспешила в кабинет дяди, где свернулась клубочком в его кресле и нажатием кнопки оживила компьютер.

Домашней страницей у Барри была страница новостей. В заголовках мое имя.

Курсор завис и скользнул. Пока нет. Соберись.

Гугл. Сенатор Купер. Я начала с Википедии.

Сорок семь лет. Родился и вырос в Массачусетсе. Студент Гарварда и Йеля. Работал государственным защитником, потом стал окружным прокурором в Ньютоне. Уехал оттуда занять место в государственной власти.

Его кампания базировалась в Бостоне, в Кенмор-сквер рядом с кампусом Бостонского университета.

В этот колледж поступила мама.

Я представила: молодая мама с собранными в хвостик каштановыми волосами и рюкзаком на одном плече разгуливает в кампусе, заметила объявление о наборе волонтеров и остановилась взглянуть.

Но этот образ сменился другим. Это была женщина, стоявшая рядом с сенатором Купером на большинстве предвыборных фотографий.

Звали ее Маргарет Эббот Купер. Они женаты девятнадцать лет. Фотографии изображали высокую и элегантную женщину с пепельно-белокурыми волосами до плеч, собранными в гладкий шлем. Холодность была во всем — за исключением глаз. Я видела на каждом фото искру юмора, словно перед щелчком кто-то сказанул хорошую шутку.

Я быстро прочитываю, шарахаясь от каждой новой пикантной детали. Особенно от этой: у них было двое детей. Близнецы. Восемь лет. Их зовут Грейс и Габриэль.

Брат и сестра. Возможно. Внезапно весь мой мир разбился вдребезги и вдруг всё стало возможным. Я рассматривала их фотографии, пока солнечный луч на мониторе не напомнил мне поторопиться.

Сегодня все будет не как вчера. Сегодня я хотела подготовиться.

Клик. Гугл: «Купер для Америки».

Официальный сайт избирательной кампании был столь напичкан лозунгами, что никакую полезную информацию не сыщешь. Я сдалась и отыскала блог со списком политических союзников.

Дружелюбная рыжая Нэнси Онейда начальница связей с общественностью, что бы это ни значило.

Главный стратег кампании, тот высокий, ухоженный парень — Коршун — таращившийся на меня. Эллиот Уэбб. Блог называл его «Гением Макиавелли». Для меня это звучало неуместно показушно. Луи Манковитц оказался щурившимся лепреконом. Они с сенатором Купером были соседями по общежитию Гарварда. Он работал на всех кампаниях, начиная с выборов в Конгресс.

Это тогда моя мама работала в кампании. Он должен был знать ее. Может даже знал о… всем, что только можно знать. Я все еще не готова об этом думать.

В блоге были упомянуты другие участники, которых я не видела вчера. По-видимому, эта троица была костяком команды. Нэнси, Луи, Эллиот. Те, кому он доверял более всех, или, как выражался блог, его «внутренний круг».

Затрещал дверной звонок. Дом заполонили голоса. Вторжение началось.

На кухне Барри уставил поднос кружками кофе, насыпал сахар в одни и наливал молоко в другие. До меня доносилось хлопанье дверями, в гостиную набивалось все больше людей, некоторые пятились в уголок, где надрывался телевизор. Эта группа была больше вчерашней. Только что опустошив кофеварку, Барри вздрогнул.

— У них такие запросы, — пробормотал он. — Одному две трети пакетика сахара без калорий подавай.

— Позволь мне помочь, — сказала я, поднимая поднос. Нырнув в коридор, оглянулась. — Сожалею из-за всего этого.

Он выглядел слишком смущенным, чтобы ответить.

В телевизионной было десять человек. Сенатор одним из них не был. Нэнси покрылась пятнами, но была небрежно великолепна в хаки. Указывая на экран, она верещала в трубку. Я проследила за ее пальцем и чуть не выронила поднос.

Я была в телевизоре. Моя фотография, в смысле. И не просто фотография — а из самого последнего выпускного альбома. Они выбрали сделанную через несколько недель от начала учебного года, только спустя два месяца после смерти мамы. В тот день я с трудом встала с постели и не помню чтобы я прихорашивалась для съемки, да мне и наплевать было.

А ведь следовало бы. Потому что я выглядела на экране полубездомной с собранными в конский хвост грязными волосами, убитыми глазами, пятнистой кожей и натянутой улыбкой.

На национальном телевидении.

Как они до него добрались?

Все прекратили разговор. Нэнси вскочила с дивана.

— Она не могла этого делать!

Сперва я решила, что она говорит о том, что мне нельзя было входить, но потом заметила, как она дико машет сотрудникам и почувствовала, как ее руки нежно забрали поднос из моих пальцев. Лепрекон подмигнул мне поверх кружки кофе.

— Принимаю, детка.

Луи, вспомнила я. Менеджер кампании.

Пока он кружил по комнате, раздавая напитки, Нэнси поспешила снисходительно улыбнуться.

— Рановато поднялась! — Она уперла руки в бедра. — Впечатлена, мои дети не вылазят из кровати в этот час, только ради поездки в Диснейленд.

Меня удивило наличие детей у Нэнси. Казалось, она существует в иной сфере, свободной от таких неприятных вещей как семья и парки развлечений. Она оценивающе сжала ткань моего рукава.

— Ты же выглядишь красиво? Эллиот!

Голос ее ожесточился и я оглянулась на Коршуна, стоящего в дверном проеме и оглядывающего комнату в поисках мыши, на которую можно наброситься.

— Кейт выглядит красиво?

Она будто что-то доказала, словно они заключили пари и она только что выиграла.

Вместо ответа Эллиот моргнул и ответил лишь:

— Брысь.

Все направились к двери, все еще что-то бормоча и кратко записывая замечания, пока не остались только Нэнси, Луи и Эллиот. Кружок приближенных.

Ловкий трюк. Видимо, Эллиот отучился в школе приспешников злых политических сил по специальности «Слуга максимального устрашения».

— Она выглядит красиво, — ответил Эллиот, прикрывая дверь, — Лучше вчерашнего. И чертовски лучше чем на показанном сегодня фото.

К щекам прилила кровь. Я не планировала дерьмово выглядеть в этом альбоме, а вчера была одета для прохождения теста, а не для встречи с расстрельной командой репортеров.

— Не уверена, — сказала Нэнси. — Прямо сейчас у нас тут в прессу просачивается парочка семейных фото.

— Марк их одобрил?

— Смеешься?

За их беседой я следила как матчем пинг-понга. Между ними волнами перекатывалась странная энергия, словно одно неосторожное слово спровоцирует метание звездочек ниндзя.

Нэнси улыбнулась, ее глаза сузились.

— Я стараюсь его не расстраивать.

— И где он сейчас?

Лепрекон Луи пораженно моргнул, когда оба обратились к нему.

— Разговаривает с Мег. Скоро будет.

Мег. Его жена.

Кожу закололо, я отвернулась от их беседы. К счастью, с телевизора исчезла моя фотография, сменившись кадрами президента Митчелла Лоуренса и его семьи на мероприятии в честь кампании по его переизбранию. В центре экрана махал светловолосый сын президента. Он был примерно моего возраста, с кривой улыбкой и смешинкой во взгляде. Он будто искал в толпе путь к спасению. Симпатичный, если вы в теме такого сорта золотой молодежи. У Лили Хорнсби в шкафчике висело его фото.

Я почувствовала холодную дрожь, и конечно же, в этот момент Эллиот посмотрел на меня.

— Нужно решить, что рекомендовать, — сказал он.

— Я и решаю, — наигранно рассмеялась Нэнси. — Жду только твоего согласия. Как обычно.

— Я сам себя не слышу… — Эллиот схватил пульт и выключил телевизор. Я взглянула на него чтобы снова увидеть свою фотографию и статистические данные: мой возраст, имя мамы, мой… Средний балл?

Я рухнула на диван.

— Как они так много обо мне разузнали?

Луи вежливо пожал плечами.

— Многое попало в статью Нью-Йорк Таймс.

Я снова вскочила.

— Статью Нью-Йорк Таймс?

— Вот с чего все начинается. — Нэнси вздохнула. — Мы дали ранее наводку, но они сразу же бросились публиковать. Отбивались от прессы не меньше двадцати минут.

— Так… — Я схватилась за диван. — Как он узнал? Из статьи?

Луи похлопал меня по спине.

— Если ты спрашиваешь, узнал ли о тебе отец из статьи, ответ — нет. Он и понятия не имел, ребенок. Это я тебе гарантирую.

Твоему папе, сказал он, это просто нравится. Должно быть, взаправду.

— Он до смерти хотел встретиться с тобой!

Мужчины уставились на Нэнси, пока с ее лица не исчезла улыбка.

Эллиот откашлялся и кивнул на диван.

— Присаживайся, Кейт. Я хочу задать тебе парочку вопросов.

Он сел напротив меня в кресло дяди Барри фабрики. Я поняла вдруг выражение «Мой дом моя крепость», радуясь, что Барри и Тесс не видят, как Эллиот сидит на самом краю кресла, не желая костюмом касаться его.

— Ты следишь за политикой?

Я заколебалась. Знаю ли я о выборщиках, исполнительной власти, имена, политические партии и даты правления каждого президента? Да! Знаю ли я, кто сейчас баллотируется на пост президента? Эм…

— Не особо, — призналась я. Лицо Эллиота озарилось.

— Что ты думаешь о нынешнем президенте? Ты его сторонница?

— Эллиот, — заворчала Нэнси. Он шикнул на нее и она отошла в сторонку.

— Я… — я не была уверена, чего он ожидал. — Я знаю недостаточно, чтобы сформировать собственное мнение.

К моему удивлению он улыбнулся.

— Ты за выбор? Против абортов?

— Эллиот! — Луи и Нэнси рявкнули в унисон. У меня на этот счет мнение имелось, но я уловила его истинные мотивы. Я сделал пустое выражение лица.

— Я еще об этом не думала.

Эллиот кивнул и поднялся с кресла.

— Хорошо, Нэнси. Но это твоя игра. Пусть это будет предельно ясно. Если она перейдет границы, обуздаешь ее ты. Если она разрушит и спалит…

— У меня будут проблемы, — прищелкнула Нэнси.

Я. Разрушу и спалю?

Снаружи раздавался рокот голосов.

Телевизор переключился на кадры из прямого эфира. Толпа репортеров, пасмурное небо, дом с сайдингом, вчерашний огромный телохранитель и справа от него сенатор, прокладывающий себе путь к моей парадной двери.

• • •

Небо потяжелело, угрожая низвергнуть дождь в любой момент. Я настороженно оглядела костюм сенатора, надеясь, что он не из какого-нибудь там редкого материала, расползающегося от капли дождя.

Он натянуто взглянул на двор, решив наконец-то пристроиться на пластиковую горку детской площадки. Я стояла, вцепившись в цепи качелей и собираясь с духом.

У меня имелась теория, сложившаяся за одуряющую вечность, что сенатор и его советники только что лично потрепались за закрытыми дверями телевизионной.

Он велит тебе отрицать. Он объяснит, что не может больше с тобой видеться. Это год выборов. Я разрушу его жизнь. И я его не осуждаю.

Он набрал побольше воздуха и начал:

— Ты нужна мне на моей стороне, Кейт. — Он улыбнулся, прижал ладони друг к другу и вытянул их вверх. Попрактиковался.

Я кивнула.

— Разумеется.

Тут он добавит «после выборов» или что он там собирается сказать. Держи рот на замке и крепись. Не. Плакать.

Я наблюдала за ним, стараясь впитать в себя детали пока могла: его густые волосы цвета соль и перец на фоне моих каштановых и манеру вертеть пальцами во время разговора.

— Ну, прочь кота из мешка, как красноречиво выражается Эллиот.

Он боролся с собой, часто моргая, а от улыбки щеки его застыли в одном положении. Меня по макушке ударила капля дождя.

— Мы… моя… — Он начал снова: — Семнадцать лет назад мы с твоей мамой совершили ошибку.

Меня поддерживали цепи качели.

Началось. Знаю, некрасиво, но… не плачь.

— Нет, Кейт, я… — Он поднялся на ноги, спотыкаясь о низ горки.

— Я пытаюсь сказать, что это не было ошибкой. Не всё из этого. То есть я хочу сказать — здесь же ты!

— В самом деле. — Глупый ответ, но только его я и могла выдать.

Его лицо прочертил отблеск приятного изумления, но ненадолго. Он вздрогнул от дождя и посмотрел на часы.

— С твоего позволения, у меня дело. Я хочу твоего приезда в Мэриленд в мой дом за пределами колумбийского округа. Буду рад познакомить с Мег. Грейс и Гейбом.

Карусель начала вращаться.

— Сегодня мне нужно уехать — прояснить близнецам ситуацию. Они знают немного, но если ты сможешь приехать завтра, думаю, все будет хорошо. Это будет… будет правильно.

Выглядел он так, будто пытался себя убедить. Глаза его смотрели мимо меня, изучая некий умственный горизонт.

— Оставляю решать тебе. — Он оттолкнулся от игровой площадки и побрел прочь.

— Ты рад? — мои руки крепко вцепились в цепи.

Он обернулся, смутившись моего вопроса. Он был важным, поэтому я повторила его громче.

— Ты рад узнать обо мне? Это хорошая новость?

Знаю, на моем лице было написано отчаяние, но стереть его я не могла.

Он улыбнулся. Улыбка приподняла уголки его губ, а потом сползла с лица, когда он уставился на свои ботинки.

— Хорошая. Конечно же. — Разговаривал он, словно отыскивал слова в мешке с котом. — Но… трудно принимать такие новости.

Вдруг я увидела его. Выглядел он опустошенным и грустным, но только на секундочку посмотрел на меня с надеждой. Но затем улыбка вернулась, будто он в формате 2D был у меня в телевизоре, произнося: «Новый день Америки!»

Я знала эту улыбку не только по предвыборной рекламе. Это была моя шаблонная улыбка. Та, что я применяла все время.

— Не торопись, — сказал он.

Как только он зашел в дом, я села на качели, не воспринимая морось. Ощущение одиночества было приятное и странное, как тогда, в детстве, когда я лежала в кровати, пока гости на мамином ужине звенели бокалами и заходились смехом. Я никого не видела, но слышала их отовсюду. Все они здесь из-за меня. И моего отца.

Он был моим отцом. Мне не нужно зеркало или тест ДНК на подтверждение. Его манера двигаться была знакомой мне по жизни, а не из телевизора. Сейчас я чувствовала себя идиоткой, не признав его в новостях и не кликнув на паузу со словами: «Погодите минутку — это же он!»

И если он мой отец, значит, у меня есть целая семья, о которой я и не подозревала. Сидя на качелях, я ощутила тот же укол тоски, который испытала, щелкнув по фотографии близнецов.

А как же дядя Барри и тетя Тесс? Они взяли меня к себе, одарили любовью. Этого что, недостаточно?

Они были замечательными людьми и изо всех сил старались ради меня. А даже если и так, они, наверное, считали дни до моего выпуска. Их родительские будни закончились восемь лет назад с отъездом кузена в колледж. Последнее, чего они ждали — обремениться еще и мной.

Конечно, то же самое можно сказать о сенаторе и… кое-ком другом. Но вот он здесь, пригласил меня познакомиться с семьей, рискуя политическими последствиями.

Я уставилась на дом. Шторка на окне зашевелилась. Кто-то из телевизионной наблюдал за мной. Один из коллег. А когда шторка задвинулась обратно, все стало ясно.

Я уперлась ногами и остановила качели.

Это не риск. Это стратегия избирательной кампании. Пригласить домой, привести на борт. Вот о чем они все утро разговаривали за закрытыми дверями. Не потерять лицо.

Они пытались использовать меня, хоть отчасти пытаясь спасти репутацию, прилагали усилия, чтобы спасти кампанию, чтобы успокоить телеведущих, гудящих весь день и вопрошающих: «Уйдет ли он в оставку»?

Это не обо мне.

Но разве это важно?

Я не знаю сенатора достаточно хорошо, чтобы доверять ему — это факт. Но если я откажусь сейчас, то будет ли у меня шанс потом?

За забором в камеру тараторил репортер, а внутри сотрудники отца разместили призывы и предвыборные программы. Но здесь я слышала только тихое постукивание капелек дождя по пластику. Я закрыла глаза и вслушалась.

Глава 4

Четверг, 12 июня

Визит к моей давно потерянной семье

145 дней до всеобщих выборов

Если стюардесса и узнала меня, то провела над собой хорошую работу, не показав этого.

— Напиток перед взлетом? — предложила она.

— Спасибо! — Я потянулась через соседнее кресло за бокалом апельсинового сока. Тим, помощник, назначенный мне кампанией, отодвинул газету, явно опасаясь, что я могу пролить на него.

Я отважно улыбнулась.

— Ни разу не летала первым классом.

Вздохнув, Тим сложил газету и достал электронную книгу. Вероятно, он родился в середине прошлого века, несуразно худой с гигантским адамовым яблоком, подпрыгивающим над воротником его угловатого костюма.

— Вы тоже живете в округе Колумбия? — полюбопытствовала я с целью поддержания дружеской беседы.

— Да. — Он возился с гигантской парой шумопоглощающих наушников. Я украдкой глянула на его экран, обнаружив там что-то насчет «мармеладных бобов» и «договоре о ликвидации ракет средней и меньшей дальности». Биография Рональда Рейгана? Оки-доки.

С Тимом мы не сдружимся, это яснее ясного. Он и ни на йоту меня не обнадежил с тех пор как забрал из дома и потащился через дворы, заборы, мимо соседних домов и в конец квартала — подождать машину в 4:00 утра в потёмках, скрываясь от внимания прессы. Сначала его молчание я истолковала как неуверенность, но после четвертого «Спасибо\хрю!» в нашей перепалке до меня доперло, что Тим не в духе.

Видимо, винил меня в сорванной избирательной кампании сенатора, будто я засланный казачок какой-то с целью уничтожить его дражайшую республиканскую партию. Шаг коварного замысла номер один: рождение.

Если бы я только замышляла. Тогда бы я знала точно, что делать, что сказать при встрече с Маргарет Купер — единственным человеком, имеющем законное право меня презирать.

Моей мачехе. Официальной.

Нэнси позвонила вчера поздно ночью, когда я паковала вещи на выходные.

— Нам отправили результаты теста. — У меня перехватило дыхание, в каком-то смысле я цеплялась за последний миг неясности. — Поздравляю, Кейт. Он твой отец! — Не уверена, правильные ли интонации были в поздравлении, но попытку зачла и даже пожелала, чтобы в Мэриленде поджидала меня она, а не трое незнакомцев.

Не незнакомцы, поправила я себя. Моя семья.

Мэрилендский дом Куперов широко раскинулся, окруженный высоким железным забором и акрами зеленой лужайки, вековые дубы, определяющие пределы частных владений, стояли на страже. Он был построен в стиле, который, как я догадалась, и называют колониальным — деревянный фасад начисто выбелен белоснежным, но чувство было, что стоит дом здесь сотни лет.

На подъездной дорожке я увидела как сенатор поджидает на крыльце, огромная дубовая дверь позади него была распахнута. Тим рядом со мной оживился словно его корова боднула. Он пригладил и костюм и только-только машина остановилась, выскочил — открыть мне дверцу и занести сумочку в дом. Я бросила на него косой взгляд, припомнив, как утром он мог бы и помочь мне, когда я с перекинутой через плечо сумкой лазила по заборам. Когда я взобралась на площадку кирпичной лестницы, сенатор неловко похлопал меня и повернулся к сияющему Тиму, подавая ему руку.

— Спасибо за помощь, сынок.

— Это было мне в удовольствие, сэр. Ваша дочь очаровательна.

Тим так на меня зыркнул и выдавил улыбочку, которую он счел миллиондолларовой, а затем затрусил обратно к машине.

Очаровательна. Как бы не так, Тим.

Сенатор закашлялся.

— Пойдем.

Я прошла в дом и приготовилась повстречаться с семьей с доверительной улыбкой, но единственным человеком в блестящем вестибюле был охранник из Южной Каролины, тот, что вытащил меня из толпы репортеров.

— Ох, и снова здравствуйте. — Я улыбнулась. — Я Кейт, кстати.

— Знаю. — Он подмигнул. — Джеймс.

— Приятно познакомиться.

Сенатор колебался в дальнем конце комнаты, по-видимому, озадаченный разговором.

— Мег в задней комнате. Сходим, поздороваемся.

Мы покинули эту прекрасную комнату, прошли мимо светлого салона, обеденной зоны, обитой деревянными панелями библиотеки, нащупывая свой путь в тишине. Несмотря на неловкость, меня это устраивало. Слишком много вопросов у меня имелось, чтобы знать, с чего начать, и кроме того, на знакомство у меня целые выходные. На этой мысли я посмотрела на него, но сенатор хмурился в телефон. Мы прошли мимо целого комплекта тонированных стеклянных дверей и оказались в освещенном саду, где находилась Маргарет Купер. Точнее, я так предположила. В ней не было ничего от женщины с предвыборных фотографий. Эта женщина носила подвернутые джинсы и испачканную футболку, рядом с ней лежала пара перчаток на столе патио. Волосы собраны в пучок на макушке.

Шаги мои стали неуверенными. Я морально подготовилась к встрече — с новым человеком, в котором абсолютно не разобралась. Она быстро вскочила со стула в патио, завидев нас, затем уселась снова, как если бы одумалась — благодаря этому жесту ее наряд преобразился прямо на глазах. Она была одета с умыслом. Не уверена, с чего бы, но я заприметила перемещающиеся фигурки по границам владений — это охрана патрулировала периметр.

С приближением сенатор снова оробел, пока я с неохотой тащилась за ним. Его жена улыбнулась нам иронично сжатыми губами. Достигнув ее, я принудила мозг бороться за отрепетированные в самолете речи.

— Здравствуйте, миссис Купер. Очень рада познакомиться. — Я надеялась, что прозвучит это уважительно. А вышло остолбенело.

Глаза ее смягчились морщинками от сиюминутной жалости. Затем она встала.

— Зови меня Мег.

И прошла мимо, постукивая себя по бедрам пыльными садовничими перчатками, скользнув в дом. Сенатор выглядывал из-за моей спину, будто его кто-то замораживающим лучом ударил. Он не знал, что делать дальше.

Мег прокричала в окно:

— Иди сюда, Кейт, я покажу тебе твою комнату.

Когда мы вошли в дом, сенатор нырнул в зал и кабинет, прикрыв за собой дверь. Я в одиночестве зависла там, где должна располагаться семейная комната — хотя она была слишком чистой, чтобы использовать ее по назначению — будучи неуверенной, куда идти, что говорить, что делать в случае чего, борясь с подергиваниями пальцев рук и ног, дрожью челюсти и желанием спрятаться под диван.

Все хорошо. Это интересно. Не страшно. Это твоя семья.

— Сюда. — Мег таращилась на меня из зала.

Она провела меня в комнату на втором этаже по широкому коридору мимо двух детских комнат, которые, к моему облегчению, были полными свинарниками.

Моя комната была гостевой. Конечно, какой же ей еще быть? Там имелись хорошенькие масляные картины, антикварная мебель и выходящее на лужайку перед домом окно.

— Тебе нужно отдохнуть?

— Нет, все в порядке. — Обернувшись, я увидела на лице Мег разочарование.

Она кивнула, подавив его.

— Дети скоро будут дома. Они правда… очень хотят встретиться с тобой.

— Ох, здорово! Я тоже.

Мег прислонилась к косяку двери. Я замялась, не зная, какое слово моего следующего вопроса может прорвать плотину вежливости, удерживающую разговор в узде.

— Эм…

Она подняла брови.

— Что вы сказали детям? Они знают?

— Что ты их сестра? — Она скрестила руки. — Да. Мы сказали им правду. Разговор был не из приятных, но мы прошли через него и все кончилось тем… — Она усмехнулась, будто это была приватная шутка. — Они очень рады иметь старшую сестру.

На этих словах она с трудом моргнула и начала спускаться в холл, не оборачиваясь призвав «Чувствовать себя как дома!»

С масляной картины над кроватью на меня смотрела женщина в бальном платье.

— Подождите! Миссис… Мег!

Она обернулась с такой очевидной неохотой, что я практически промямлила «Не берите в голову», но ноги приросли к земле. Это необходимо прояснить сейчас.

— Я хочу, чтобы вы знали. — Дыхание стало неровным. — Я правда сожалею обо всем этом. Знаю, для вас это было нелегко и я ценю…

— Я знала о твоей матери, имей в виду, — отрезала она так тихо, что мне пришлось напрячь слух. — Я знала, что происходит. Я с ним поссорилась. Мы поработали над этим. Все прошло.

Она издала резкий звук, пустой смешок.

— Ох.

В тишине я услышала как хлопнула дверца автомобиля.

Мег выпрямилась.

— Идем встречать близнецов.

Они оба ждали нас в фойе, бок о бок в школьной форме. Будь их пятеро, было бы похоже на детей фон Трапп. Грейс была немного выше брата, с блестящими светлыми волосами и уверенно задранным подбородком. Когда ее взгляд с неприкрытым любопытством остановился на моих глазах, то там и замер. Габриэль, напротив, делал вид, что смотрит в пол, украдкой бросая взгляды, но заметив мой взгляд, побледнел. Его волосы были каштановыми, как у сенатора. Как у меня.

— Я Грейс, а это Гейб, — произнесла Грейс. — А ты наша сестра. Мы уже знаем. — Она приподняла бровки, ожидая меня впечатлить.

— Я очень рада встретиться с вами. — Я улыбнулась и подошла ближе. — Всегда хотела

братика и сестренку, ведь это так здорово.

— Мы тоже в восторге, — добавила Грейс.

Гейб пробурчал что-то, чего я не расслышала.

— Эй, — их мама щелкнула пальцами и присела. — Что это такое? Извинись перед Кейт.

Он нахмурился, но когда поднял на меня глаза, вид у него был неподдельно смущенный.

— Прости.

— Все хорошо. — Что бы он ни сказал, это нормально. Если бы я могла, то тоже выкинула бы такой фортель. Мне они были по плечо. У Грейс были голубые глаза, а Гейб сутулился. Мои младшие брат и сестра. Потрясающе.

Дверь отворилась и в нее прошествовал Эллиот Уэбб, а за ним ворвался холодный ветер.

— О, замечательно, — сказал он, проходя мимо нас и едва кивнул Мег.

— Мне нужно с тобой переговорить, — сказала она, разъяренно таща его по коридору.

— В последнее время я слишком часто это слышу. Эй, Марк, ты готов?

Дверь в кабинет распахнулась и лицо Гейба озарилось. Когда сенатор направился через фойе, близнецы бросились обнять его. Он наклонился обнять их, поставив что-то на пол.

Сумка. Большая. Я бросила взгляд наружу. На подъездной дорожке машина была заведена, Джеймс стоял у задней дверки.

Сенатор стоял и я спросила так невозмутимо, как только могла:

— Куда-то уезжаешь?

— Визиты кампании. — Он взъерошил волосы Гейба. — В Огайо и Мичиган.

— Когда вернешься? — спросила Грейс, уперев руки в боки.

Сенатор передразнил ее позу, возмущенно кося глазом.

— В воскресенье.

Воскресенье? Но сегодня только четверг. Я здесь только на выходные. Зачем приглашать меня, а потом бросать? Прежде чем я смогла выдавить хоть слово, да хотя бы один вопрос, Эллиот проводил его за дверь и игриво наказал близнецам «вести себя мило со старшей сестрой».

Когда он обернулся, чтобы помахать мне рукой, свет в его глазах погас.

— Кампания никогда не закончится, — мягко произнесла Мег. Я едва заметила, как она закрыла дверь и едва вспомнила, где нахожусь, пока Грейс не схватила меня за руку и не сказала голосом, нетерпящим никаких возражений: «Пошли играть».

Мы съели ужин, который принес кто-то из предвыборного персонала из итальянского ресторанчика Колумбии. Как сказал сотрудник, сенатор это организовал заранее, чтобы Мег не чувствовала себя обязанной готовить. Я догадывалась, что готовка стала меньшей ее заботой в эти выходные.

Близнецы много болтали, Грейс задавала мне вопросы типа: «Какой у тебя любимый цвет», «Читала ли я «Дивергента» и на них ответить было достаточно просто. Вопросы Гейба были прямее и ответить на них было трудно: «Почему ты даже не знала о нас?» Мег шикала на него большую часть обеда. Он не оставлял попытки.

— Когда твоя мама умерла? — спросил он и я чуть не подавилась своим баклажановым пармезаном.

— Гейб, — вмешалась Мег.

— Все хорошо. — Я отложила вилку. Он наблюдал за мной с дерзко задранным подбородком. — Она умерла прошлым августом. — Опережая его следующий вопрос, добавила: — Она попала в автомобильную аварию.

Его большие глаза уставились в тарелку.

— Мне жаль. — Он произнес это так искренне и печально, что мне захотелось утешить его самой.

Мег налила себе вина и бодро сменила тему.

— У меня есть вопрос. Какой у тебя… любимый урок в школе? На вопрос могут ответить все.

Грейси села прямее, похоже, игра пришлась ей по душе.

— Английский, — ответил Гейб.

— М-м, — Грейс задумалась. — Тоже английский.

— Нечестно! — Гейб явно не разделял близнецовую одинаковость.

— Отлично, естественные науки. Кейт, твой черед.

— Думаю… у меня любимый предмет история.

Мег подалась вперед, отодвинув бокал подальше.

— Правда.

— Да. Я имею в виду, тут больше нужно запоминание. — Я улыбнулась, вспомнив экзамен, в который я неделю назад ушла с головой. — Но между фактами и датами… есть жизнь. Я чувствую, что история на самом деле сборник решений, поступков, которые люди совершили… по незнанию. Все они боялись чего-то или надеялись. Мне нравится человеческий фактор в истории. Удивительно, как один человек может изменить мир, даже если не ведает, что творит.

Все трое уставились на меня, и до меня дошло, что это единственное, что я произнесла на одном дыхании с самой встречи с ними.

Гейб нарушил тишину.

— Мама тоже любит историю.

— Честно?

Мег не ответила, просто продолжая щуриться, словно бы пытаясь припомнить, где видела меня.

— Да, она была перфессором истории.

— Профессором, — поправила его Грейс.

— В колледже.

— В Гарварде, — снова поправила Грейс, закатывая глаза.

Мег встала, чтобы убрать со стола и я помогла ей, наполовину ожидая, что она отошлет меня. Она этого не сделала. Мы пересеклись с ней на кухне, где она вручную мыла, я вытирала посуду, а близнецы начисто вытирали стол. Подключиться к ним было здорово. Это было… нормально.

— Я думаю, что где-то читала, что ты круглая отличница? — спросила Мег.

Я не поняла, что она имела в виду, пока не вспомнила. Статья в Нью-Йорк Таймс.

— Я хорошистка, — призналась я.

— И две пятерки за прошлый семестр. — Она вытерла руки и повернулась ко мне лицом.

— Три, — сказала я.

— Хорошо.

Она улыбнулась. В этот момент она так была похожа на мою маму, что мне пришлось притворяться, что на столешнице есть пятно и оттирать его бумажным полотенцем, пока глаза не просохли.

Глава 5

Проснулась я под визг свистка.

— Проснись и пой!

Я моргнула и обнаружила эльфийку, разглядывающую меня с краешка матраца. С порога донеслось жуткое хихиканье, но к тому времени как я села, голова Гейба уже исчезла за углом.

Грейси повалилась на одеяло, скрестив ноги.

— Мама ушла в магазин, но она сказала нам помочь тебе аккоматизироваться. — Она соскочила с кровати. — Пойдем.

— Куда мы идем? — спросила я, протирая глаза, когда Грейс за локоть потащила меня в коридор.

— На первый этаж, — пробормотал Гейб, выбегая из-за угла.

Грейс начала экскурсию, только мы спустились в вестибюль.

— Это кладовка, где у нас хранится закуска и тому подобное… здесь папа работает…это столовая, но мама сказала, что можно подвинуть стол, чтобы поставить пианино, когда я научусь играть, поэтому она будет столовой и музыкальным залом одновременно.

Я уже представила пианино в солнечном углу у окна.

— Ты берешь уроки?

— Нет, сейчас я занимаюсь балетом, но я очень неуклюжая. Вроде как самая худшая в классе. — Не похоже, что она особо расстраивается по этому поводу.

— Из меня тоже танцор никудышный, — призналась я. Она схватила меня за плечо.

— Наверное, это семейное!

— Быть может. — Я улыбнулась Гейбу. — А ты хороший танцор?

Его глаза распахнулись, но прежде чем он успел ответить, Грейс сказала: — Он тоже плох. Но он очень хорошо рисует.

— О. — На долю секунды я поймала его взгляд. — Что рисуешь?

И снова ответила Грейс.

— Растения, птицы и всякое такое. Получаются как живые.

Гейб что-то тихо пробурчал, чего я не расслышала, поэтому я наклонилась, и он повторил.

— Моя любимая работа — синяя сойка.

А затем, видимо от огорчения, он метнулся в коридор и оттуда на улицу.

Грейс невозмутимо затащила меня в игровую комнату — показать мне эскизы, раскиданные по столу. Они и вправду были прекрасны, даже просто обведенные черным. Я сумела отличить голубя от кардинала. Когда экскурсия наконец-то добралась до заднего двора, я решила похвалить Гейба, но он спрятался за дубом, погруженный в эскиз белки, взгромоздившейся на верхушку. У меня возникло такое чувство, что прерви я этот момент, вокруг меня порушится вся картина: деревья, небо, семья, да всё.

Затаив дыхание, я отступила в сторонку.

• • •

Обычно Куперы каждое лето отправлялись в двухнедельные поездки к виноградникам Марты, но в этом году вынуждены были пропустить, потому что, как выразилась Грейси, «Папочка должен встретиться с большим количеством людей и сообщить им, что баллотируется в президенты».

Это заявление сорвалось с уст Грейси таким же образом, каким другие рассказывают о своих родителях — мама дантист ковыряется в зубах или отец-бухгалтер подсчитал налоги.

— Она естественна, — сказала мне за обедом в пятницу Мег, наблюдая, как Гейб и Грейси бултыхались в только что отделанном плиткой бассейне. — Закатила бы возвышенные речи, позволь я ей.

— И Гейб? — спросила я.

— Нет. — Она вздрогнула. — Габриэль ненавидит камеры. И толпы. Бедный ребенок. Я позволила ему оставаться дома столько, сколько можно, но кампания это бой. Им нужно выставить близнецов вперед.

Это «они» поразило меня. Они — команда, помощники. Не «мы хотим» или «Марк хочет», а «они хотят». Я уже не в первый раз заметила, что Мег так называет кампанию. Всегда кисло, словно говорит о нашествии муравьев.

— Я не позволю им здесь обретаться, — ответила она, когда я похвалила чистоту в доме. — Это свободная от кампании зона.

Отношение Мег удивило меня. Она выглядела неуверенной, смирившись с кампанией как с неизбежным условием ее брака. Наверное, я ожидала, что положение современной леди Макбет так же амбициозно для ее мужа, как и его собственное, особенное учитывая, какое смутное представление я имела о сенаторе. Казалось, он взобрался на парадный кораблик, маша и улыбаясь, позволяя кораблю доставить его туда, куда хотелось. В телевизоре он был страстным, оптимистичным, харизматичным. В реальной же жизни он был… ну, он отсутствовал. Мне пришлось напомнить, что я пока его не знаю. Но только пока.

• • •

Несмотря на наше поэтапное знакомство, оказалось, что Мег по-настоящему нравится садоводство.

— Она профи, — произнесла на следующее утро Грейси, наблюдая с веранды за матерью, смерив ее оценивающим прищуром. — Но не как ба.

Мой пульс так участился, что пришлось ухватиться за кресло.

— Ба?

— Она живет в Массачусетсе. Мы нечасто с ней видимся.

— Ох. — Я постаралась сделать голос нормальным. — А у вас есть еще… другие бабушка с дедушкой?

— Они давным-давно умерли, еще до нашего с Гейбом рождения.

Она произнесла это грустно, но нараспев, что соответствовало, по ее мнению, подобным обстоятельствам. — Так что теперь у меня одна бабушка.

Она похлопала ресницами. Я не расшифровала ее мимику. «Моя бабушка», потом прочитала я. «Не твоя». Видимо, мать Мег.

Прежде чем я меня накрыло разочарование, мне махнула Мег.

— Заскучала? Могу пристроить твои руки.

После получаса компанейского копания в земле я, наконец, набралась наглости задать волнующий меня с самого отъезда сенатора вопрос.

— Я правда рада, что мне выпала возможность встретиться с вами, люди, — начала я. Одной рукой я придерживала луковицу, пока она лопатой зарывала ее землей, будто разозлившись на нее за что-то. — Это было здорово. Но…

Она подняла глаза на меня.

— Я… в бегах?

Она воткнула лопату в землю, развернувшись послушать. Я вытерла с запястья струйку пота и подошла ближе.

— У меня сложилось такое впечатление, что меня пригласили сюда дабы знать мое местонахождение. — Я, как и остальные, стала произносить О с большой буквы — Они. — Таким образом Они точно знают, что я не давала никаких интервью и не сболтнула чего-то, что разрушило бы… их планы.

— Проницательно. — Она забрала у меня луковицу, вымучив или выстрадав улыбку — тут я не могу сказать. — А мышление у тебя политическое.

Я чуть не поблагодарила, но в случае с Мег я не была уверена, комплимент ли это. Она зарыла луковицу и встала, подавая мне руку.

— Они не хотят, чтобы я рванула с места в карьер, Кейт, но мне кажется, ты сумеешь.

Я проглотила выпад. От грязи у меня зачесался нос, но я не решилась почесаться под ее взглядом.

Она смотрела мимо меня на охранников, патрулирующих края газона.

— Завтра утром из Мичигана вернется вся команда, — сказала она, стягивая перчатки. — Марк возьмет тебя с собой на ужин и попросит присоединиться к нам на лето. — Сердцебиение участилось. — К нашей кампании. Вот для чего были эти выходные. Посмотреть, поладим ли мы. Убить двух зайцев.

Солнце вышло из-за уголка облака и внезапно двор озарился столь ясно, что мои колени подогнулись.

Целое лето. Кампания. «Наша». Я — часть их. Мег взглянула на небо, будто ожидая, что они разверзнутся.

— И что вы намерены делать? — поинтересовалась я.

Она вздохнула.

— Ситуация не из легких.

Несмотря на разочарование, я кивнула. Разумеется, не из легких. В эти выходные она строила хорошую мину при плохой игре, но я-то видела стоящие за этим усилия. Каждая ее улыбка была напряженной как у больного, притворяющегося здоровым. Только вот она не больна. Только грустна. И сбита с толку.

Ее имя тоже звучало в новостях. Вся Америка выставляла ее потерпевшей. Что-то мне подсказывало: эта роль ей не по нутру.

— Но, — продолжала она, — Если спросишь меня, каков результат этого социального эксперимента, то… — она задумчиво нахмурилась. — Да, думаю, мы поладим.

Выражение ее лица после этих слов не изменилось. Несмотря на это я предвкушала веселье. Мы с нею поладили. Она не ненавидит меня. Она готова рвануть с места в карьер.

— Другое дело тактика на эти выходные, — продолжила она, кивком позвав меня прогуляться к заднему крыльцу. — Они хотят усыпить твою бдительность, посчитав, что это будет легко. Нет. Ты не в силах отсиживаться, забывая, кто ты. Ты станешь частью кампании, как и все мы. Ты достаточно для этого сильная?

Я открыла рот, уже готовая поклясться чем угодно, но прежде чем хоть и слово вымолвила, она со смехом отвернулась, запустив руку в растрепанные волосы.

— Что я несу? Ты и понятия не имеешь, достаточно ли сильна. Ты не представляешь, что тебя ждет. — Я поморщилась, но, видимо осознав, что прозвучало это как-то покровительственно, Мег взглянула мне прямо в глаза.

— Предварительные выборы были жесткими. Жесткими. Мы надеялись, что до официальных выборов будет тишь да гладь, но…

Она проглотила слова.

И я закончила за нее.

— И тут я.

— Да.

Я склонила голову. Медленно сняла перчатки, палец за пальцем. Ногти испачкались, под ними тоже была грязь. И как я так умудрилась?

— Я предупредила. Он завтра спросит об этом. — Мег отворила для меня дверь, повторив слова сенатора: — Это целиком твой выбор.

Подоконник в гостевой комнате загромоздили плюшевые подушки. Я притулилась у светлого угла, прижав к уху старенький раскладной телефон.

— Но ты же считаешь это хорошей затеей? — голос дяди повысился. — Если ты считаешь ее хорошей, то так тому и быть. Если понадоблюсь, я тут. Никуда не уеду, это точно.

• • •

Он руками-ногами за. Он задал правильные вопросы: хорошо ли ко мне относятся, в безопасности ли я и много ли охранников, заставляли ли меня делать то, чего мне не хочется — но голос его звучал как у болельщика.

Так отчего я все сильнее и сильнее сжимала телефон?

— Я… — Во рту пересохло. — Ты думаешь, Тесс будет возражать? Я предложила помогать ей с детьми в течение лета.

— О. — Барри умолк. — Честно говоря, дорогая, не уверен, что она сможет содержать детский сад, будь ты дома. То есть, если хочешь вернуться — мы будем работать. Но раз уж журналисты все разнюхали, то нам нужна полиция.

— Нет. — Я прислоняюсь лбом к оконному стеклу. — Я понимаю.

А Пенни, по обыкновению, была более прямой.

— Смеёшься? Откажешься — то ты ссыкло и я отрекусь от тебя.

Я расхохоталась.

— Это несколько сложнее твоих обычных действий, Пен.

— Правда? — Даже по телефону услышала, как она подкручивает воображаемый ус. — Правда?

— Ну… да. Тут всего накручено. Переживания. И…журналисты. И кампания…

— И поездка, — проворковала Пенни. — Ты же знаешь, что съезд республиканцев в Лос-Анджелесе, да ведь?

Я и понятия не имела. Все мои знания о политике почерпнуты из учебников истории и подслушанных обличительных речей от друзей мамы. Может, когда-то кампания меня бы и заинтересовала. Но в прошлом году ночные новости слились в глухой гул, бессмысленный поток бюллетеней с именами людей, о которых я не имела представления.

До сих пор.

— Выбор очевиден, Кейт, — продолжала она и в этот миг я представила себе, как приглашаю ее составить мне здесь компанию — одолжить ее браваду. Но это было мимолетное невыполнимое желание, и чтобы не выболтать его, я сказала вслух:

— Как там поживают твои два цента, Пенни?

Она застонала от этой нашей рутины. Затем вздохнула.

— Знаю, дело важное. Но запугивать я тебя не хочу. Но с моей точки зрения это сумасшествие, удивительное и нереальное. И ты должна им воспользоваться. Просто сделай это.

• • •

Он взял меня в китайский ресторан мистера Чена, прячущийся в скромном торговом центре в нескольких минутах ходьбы от дома. Внутри было изумительно красиво, темно и тихо. Там имелись резные кабинки, изысканно украшенные вазы, и, что более всего бросалось в глаза — огромные расписные панели вместо окон.

Во время обеда глаза сенатора метались повсюду, только на мне они не останавливались. Он посмотрел, улыбнулся и запаниковал, когда я подняла на него взгляд, внезапно заинтересовавшись пластиковым драконом на кухонных дверях. Он выпил четыре стакана воды со льдом за весь ужин, пока, наконец, не набрался мужества заговорить.

Он сказал «хороший опыт», «повидаешь страну» и затем лишь «шанс узнать друг друга получше».

А я ответила «конечно», «здорово», «буду рада стараться для кампании, покуда это требуется».

Он попросил счет, и мы ушли, оба жадно глотнув воздух, только-только очутившись на парковке.

Триумвират поджидал в клоунмобиле марки «Мерседес» рядом с рестораном, где нас высадил Джеймс. Эллиот Уэбб открыл пассажирскую дверь и сенатор удостоил его коротким кивком.

Он скривился в ухмылке.

— Великолепно. А теперь поработаем.

Глава 6

Понедельник, 16 июня

Официальное присоединение к кампании

141 день до всеобщих выборов

Я знала, что утром понедельника все изменится. Чего я ждать не ждала, так это света фар, пробивающегося в окно спальни в 6 утра, и целую армию помощников кампании, скучковавшуюся на подъездной дорожке.

Выглянув, я увидела рассеянный свет над крыльцом и широко распахнутую входную дверь. Толпа смолкла. На подъездную дорожку вышла Мег, положив руки на бедра.

— Несмотря на новые обстоятельства, — объявила она с неудовольствием, — этот дом не рабочая площадка для предвыборной кампании. Ясно? Спасибо. Проходите.

С восходом солнца сотрудники, ворча, медленно прошествовали в кабинет, и когда сенатор вылез из последней машины, внедорожника с тонированными стеклами, я скатилась по лестнице как раз вовремя, чтобы встретить его.

Нэнси ждала на переднем кресле рядом с Джеймсом. Она наклонилась похлопать меня по колену.

— Очень рада твоему согласию, сладенькая, — сказала она.

Сенатор игриво толкнул меня локтем в бок, точно так же, как и Грейси. Попытался. Но это его усилие заставило меня ощутить, как он взволнован и смущен.

Когда железные врата распахнулись, Нэнси постучала по стеклу.

— Самое оно для фото, — ее палец замер над пультом управления окнами, чтобы открыть мое. По ту сторону затемненного окна гомонила толпа прессы с камерами наизготовку. Я заправила волосы за уши и затаила дыхание, приготовившись к возвращению вспышек, от которых была избавлена все выходные.

Сенатор замялся.

— Еще нет. Подождем, что скажет Эллиот.

Нэнси кивнула, а я выдохнула, наблюдая, как пресс-служба остается позади. Она вернула породивший суматоху номер утренней «Вашингтон пост».

— Что они сегодня говорят? — Сенатор просмотрел первую полосу. Я постаралась не зевать, но не тут-то было: здесь оказалась самая отвратительная моя фотография. Не Нэнси ли упоминала об утечке? Еще одной.

Нэнси достала свои заметки.

— Мансон с «Фокс Ньюз» с нами заодно — и слово героический тут не к месту. — Она оглянулась через плечо, оценивая реакцию сенатора.

— Но это «Фокс».

— Это «Фокс», — повторила она, листая страницы огромного блокнота. — «Уолл-стрит джорнал» опубликовал результаты опроса — срочно позвонить им по этому поводу.

— И? — сенатор выглянул из-за газеты.

Она откашлялась.

— Шестьдесят два процента несогласных. Цифры. Но я хочу сказать…

— Не жизнеспособная выборка. Убедись, что это мы выпустим.

— Феррис встречался с прессой.

— Как у него идут дела?

— Говорит, хорошо. Много неопределенности, но мы предпринимаем все, что можно. — Она перевернула страницу. — На сей счет у нас имеется уместная цитата Тома Беллами.

Сенатор наклонился вперед.

— Они загнаны в угол Верховным судом? — в явном отвращении он сел обратно. Затем приподнял брови. — Звучит как провокация.

Она прочитала.

— Я знал Марка Купера, с тех пор как он был студентом в Йеле. Он стойкий парень и Кейт — счастливица, что он ее папа.

Я глянула на сенатора. Мне было любопытно увидеть его реакцию на слово «папа» — так оно меня опьянило. Но мысли его где-то витали.

— Счастливица звучит потрясающе. Мы тоже его используем. Напомни мне позвонить и поблагодарить его.

Нэнси записала.

— «Нью-Йорк Таймс»?

Она подняла голову.

— Смешано. Одна статья о снижении популярности, но они пока не призывают вас уйти в отставку.

Он усмехнулся.

— Бодрит.

— А «Си-эн-эн»…

Они продолжали всю поездку, все сильнее и сильнее распаляясь как на разминке перед дебатами. Наверное, залезь я на крышу для лучшего обзора — они бы и не заметили. Вместо этого я смотрела на горизонт, когда мы пронеслись по кольцевой дороге и пересекли заросшую лесом ниточку реки, которая, по-видимому, называлась Потомак. Меня кольнуло разочарование оттого, что я не увидела ни обелисков, ни куполообразных зданий, ни Белого дома. Но денек был ясным, места были для меня новыми, а потому я не смыкала век, убаюканная удивительным озеленением дороги. Однако кое-какое слово обратило на себя мое внимание. Точнее, имя.

— Есть что-нибудь от Лоуренса?

Лоуренса. Видимо, Митчелла Лоуренса. Президента.

Нэнси ухмыльнулась.

— Ничего. Они больше нашего не знают, как выкрутиться.

— Нэнси? — сенатор мелодично вздохнул. — Это не внушает доверия.

Она развернулась лицом к дороге.

— Извиняюсь, сэр.

Избирательный штаб оказался двухэтажным зданием в промышленном парке напротив виргинской границы. Повсюду эмблемы и растяжки, парковки забиты автомобилями, от Порше до побитых машинок в худшем состоянии, чем мой подержанный Бьюик, оставшийся в Южной Каролине, многие с наклейками на бамперах: «Купера в президенты!»

Я затаила дыхание, когда мы приблизились к входу, кричаще увешанному растяжками, на которых изображался угрюмый советник кампании Тим: Тим в костюмах, Тим в мундирах, Тим в дутых толстовках.

Дверь нам открыла женщина среднего возраста в упомянутой толстовке. Глаза ее вытаращились, когда она перевела взгляд на меня, но, тем не менее, она улыбнулась. Пока все путем.

Первая комната выглядела как внутренность пиньяты¹, повсюду висели красно-синие растяжки, гласящие «Америку знаем мы!» Не уверена, что с этим согласны все американцы, но момент для вопроса был не самый подходящий. Я увидела большой зал с длинными столами, больше дюжины человек столпились у содержимого сумок. На каждом был огроменный значок с упрощенным слоганом: «Купер для Америки».

Под обстрелом любопытствующих глаз Нэнси быстро ввела нас в шумный зал. Каждый отдел, который мы пересекали, отводился определенной деятельности. В течение тридцати секунд я насчитала четыре агитационных телефонных звонка, одно заседание за закрытыми дверями, два жарких спора и целый выводок молодых сотрудников, нервно посмеивающихся над чем-то на экране компьютера. И это все располагалось перед главным залом, большая часть была занята столами. Никто не прервал диалога по телефону и не оторвался от бешеного печатания, даже когда мимо них прошествовал сенатор. Все были заняты. Активненькая рекламная кампания.

И все такие озабоченные.

Воздух сгустился. Я вязла в нем как в цементе, хотя и так чувствовала себя неуютно. Я тихо охнула, когда мы достигли задворок командного центра и скользнули в огромный конференц-зал, где нас ждали примерно сорок сотрудников.

О. Господи.

Длинный стол в центре был завален до отказа, у стен торчали помощники, вынужденные стоя делать заметки в ноутбуках, планшетах и блокнотах. Кто все эти люди?

— Кейт! — из-за стола поднялся Эллиот с улыбочкой Чеширского кота. — Нам просто необходимо побеседовать с тобой!

За столом рассмеялись, а стоящие обменялись теплыми улыбками. Шутка до меня не дошла, пока мой взгляд не упал на телевизор. Там на паузе стояла передача, снова и снова показывающая, божечки мои, ту омерзительную, болезненную — и с чего мой лоб так блестел? — фотографию из ежегодника.

Я схватила Нэнси за руку.

— Может, нам еще один снимок сделать? Я готова, вы только скажите!

Нэнси хотела было ответить, но ее прервал Эллиот.

— Мы наделаем еще больше фотографий. Сядь.

Да с кем он говорит? Похоже на стратегическое совещание. Из-за стола встали два человека и отошли к остальным. Два места. Для сенатора и…

— Я оставлю вас. — Сенатор похлопал меня по спине. О нет. — Луи?

Луис поднялся из-за другого конца стола и забрал свой ноутбук и заметки. Проходя мимо, он так лукаво мне подмигнул, что я наполовину уверилась в том, что сейчас мне на ладонь ляжет четырехлистный клевер. Вместо этого он последовал за сенатором отсюда и с глухим стуком прикрыл за собой дверь. Спиной ощутив сорок скучающих взглядов, я обернулась. Нэнси расслаблялась в одном из свободных вращающихся кресел. Она ободряюще похлопала по столу. Я села рядом с ней, но настолько резко, что кресло поехало назад.

Эллиот моргнул. Оживился. Я постаралась сделать то же самое. Сзади кто-то кашлянул. Я приметила неловко стоящего в углу Тима, еще более раздраженного с момента нашей прошлой встречи, и почувствовала легкую благодарность за то, что оказался не столь важным, чтобы сидеть за столом.

Эллиот колпачком от маркера постучал по стоящему за его креслом длинному ряду чистых досок.

— Как сказал твой папа, Кейт… — Он ухмыльнулся, как бы заключив слово «папа» в невидимые кавычки. — В последние дни у тебя был выдающийся дебют. Четыре дня и три часа тому назад, если быть точнее.

Вообще-то, мой «папа» этого не говорил. А вот Мег могла. В эту пятницу я явлюсь миру на пресс-конференции. Это мое первое официальное появление на публике вместе с Мег, сенатором, Грейси и Гейбом. Камеры, репортеры, улыбки, приветствия. Неожиданные вопросы. Я почувствовала, как мой пульс подскочил до режима отбойного молотка и подтолкнул эту мысль дальше.

— Поэтому сегодня мы будем знакомиться с тобой. Ставить клеймо.

Все стоящие что-то застрочили.

— Ставить клеймо? — Как корове?

— Мы готовы поработать, — просияла Нэнси. — Ты примерная ученица и быстро полюбишься своим сверстникам. Держись только от неприятностей.

— Конечно, она будет от них держаться подальше! — фыркнул в внушительные усы сотрудник-афроамериканец. — Ей шестнадцать. Скандалы начинаются в колледже.

— Ерунда, — отозвался парень с высоким голосом. Выглядел он студентом. Взъерошенные волосы и форма Лиги Плюща с закатанными рукавами и ослабленным полосатым галстуком. Он указал на Эллиота.

— Энди Лоуренс.

Эллиот показал назад, нетерпеливо повернулся к доске, нацарапал имя, которое забормотал весь зал.

Энди Лоуренс. Президентский сынок.

Я представила кадр из последних новостей, но предо мною предстал более яркий образ с дверцы шкафчика в верхнем правом углу Лили Хорнсби, вырезанный из журнала. Лили тащилась от него. Один высокий парень — не могу вспомнить его имя — однажды дразнил ее за обедом, подозреваю, из-за ревности к фотографии.

Я подглядела один раз, когда мы забирали свои учебники, его светлые волосы, блестящие зубы и поднятую руку. И откровенно говоря, не впечатлилась.

— Замечательно, Кэл. — Нэнси подалась вперед и улыбнулась. — Поставив бок о бок Кейт и Энди, мы только выиграем.

— Погодите, — прервала я. — Что случилось с сыном президента?

— Отлично, — рявкул Эллиот, вооружившись маркером. — Идем дальше.

Я открыла рот и захлопнула его. Это он мне?

— Коровьи выходки на Фарнвелл Преп, — вмешался усатый.

— Слишком давно, — продолжал Эллиот. Лигоплющевец лениво поднял руку.

— Рональд Рейган секси.

Эллиот на энтузиазме записал и это, будто маркер охватило пламя, и стоящие в сторонке засмеялись. Заметив ошеломленное выражение моего лица, Нэнси наклонилась ближе.

— На прошлой хэллоуиновской вечеринке Энди Лоуренс напялил плавки «Спасателей Малибу» и маску Рональда Рейгана. В течение часа это разлетелось по всей сети — весьма недальновидно.

Она одновременно хихикнула и шмыгнула носом. Мне это не показалось таким уж ужасным делом, но лучше не говорить этого вслух, учитывая их одержимость Рейганом.

Тут поднял руку тощий азиат в сером костюме.

— Он напился на приеме в Белом доме.

— Ничего себе, — выпалила я.

Об этом приеме я знала из видео в сети. Мероприятие для прессы, отчасти званый обед, отчасти политическая парилка, не самое подходящее для этого место. Но выставить свое опьянение весьма неприятно, особенно сыну президента, тем более несовершеннолетнему. Сама я к алкоголю не прикасалась. Мама разрешала выпить мне на Рождество бокал, и я пару раз по ошибке пробовала теплое пиво на вечеринке или даже двух (мерзко) — но не под надзором всех СМИ страны. Невозможно, что бы это было правдой.

Нэнси покачала головой.

— И никто об этом не сообщил. В зале, полном репортеров…

— Не могут присматривать за детьми, которым не исполнилось восемнадцать. Такое правило. — Элиот ткнул в доску. — Это все еще правило, а если они ударят первыми? Мы ударим еще сильнее!

Меня разобрал смех. Лицо Эллиота напряглось, он сжимал маркер так, будто собирался сломать его пополам. Он растерялся. Не к добру.

— Извините, — замычала я, провалив попытки удержать улыбку. — «Мы ударим еще сильнее». Из какого-то фильма? — по-мышиному пропищала я. — С Брюсом Уиллисом?

Мозг боролся за название, чтобы разрядить обстановку, но под прицелами взглядов вспомнить было тяжело. Разве не на этот фильм я ходила в ночь, когда мама попала в аварию? Но не успела я дотумкать, как услышала смешок. Парень из Лиги Плюща развеселился.

— Макс Драйв! Да! Обожаю этот фильм!

На это заявление зал грохнул, парочку раз посмеяться позволили себе все. Все, но не Эллиот.

Он уставился на меня так, будто я обвинила его в чем-то страшнее плагиата реплики из посредственного фильма.

Он наклонился к столу. Все притихли. Мой стул вдруг по собственной воле поехал назад.

— Итак, мы узнали о ее пристрастии к плохим боевикам.

Не-а, подумала я, но рот удержала на замке. Глаза Эллиота полыхали такой озлобленностью на всех и вся, что я наполовину ожидала, что он выпрет меня отсюда. Он улыбнулся. С трудом, но все же.

— Посмотрим, что еще можно узнать о Кейт.

Глава 7

— Парень есть?

— Нет. — Руки на моих коленях стали липкими. В течение семидесяти минут меня бомбили настойчивыми и непрестанными вопросами. Некоторые касались моих публичных выступлений и познаний о республиканской партии. Но только я приспособлюсь к ритму, как кто-нибудь еще ввернет любопытный вопрос, повергнув меня обратно в конвульсии.

— Хоть один у тебя был?

Ассистент посмотрел на меня, занеся ручку над бумагой. Каков правильный ответ?

— Нет… не было. — Застрочил, застрочил.

— Подружка? — это Эллиот. Все кругом затаили дыхание.

— Нет. С ориентацией все в порядке. — Выдохнули.

Я сделала мысленную заметку поблагодарить Грейси и Гейба за оттачивание навыков спесивости на выходных.

— Когда-нибудь принимала участие в акциях протеста? Есть аллергия на продукты? Посещали ли с матерью церковь? С дядей и тетей? Какого вероисповедания? Каждое воскресенье или по праздникам? Каков средний балл?

Это прекратилось только когда распахнулась дверь и я вывалилась из зала вместе с другими: тут меня осенило, что эта встреча вообще-то ознакомительная. Без предисловий, без «Привет, я Кейт, а как вас зовут» по отношению к остальным присутствующим. В этой толпе не было никого дружелюбного, проходя мимо, все болтали по телефону, хотя расслышать в этом шуме было сложно.

— Никаких больше допросов на сегодня, — пробормотал усач. — Приказ Эллиота.

— Ты выживешь, Чак, — приободрил его лигоплющовец.

Чак, подумала я. Ясненько. Мысленно сделала себе заметку прогуглить их имена. Нэнси взяла меня за руку и потащила в холл.

— Мы очистили тебе местечко, — она отмахнулась от двух отчаянных сотрудников, страждущих задать ей вопрос. — Выделим тебе помощника.

— Я Либби! — Из ниоткуда возникла девушка и приноровилась к нашему шагу. — Сокращенно от Либерти!

Сокращенно от Либерти в свои двадцать одевалась на пятьдесят. У нее были розовые щеки и длинные каштановые волосы, собранные в пучок. Я подавила желание обнять ее за то, что она не Тим.

Нэнси открыла дверь в маленький кабинет, из окна которого виднелась стоянка. На столе лежала стопка подшивок, к которым Либби добавила свою.

— Для твоих занятий, — сказала Нэнси. — Здесь наши одобряли тезисы вместе с позицией штаба. Если у тебя иное мнение на сей счет… будь добра держать его при себе! — Она рассмеялась, я тоже, но прежде чем я успела вставить «Постойте, вы это серьезно?» она уже шмыгнула за дверь, призывая эту свою Либби ответить на любой вопрос.

Севшая было Либби подскочила. Я улыбнулась и осторожно открыла верхнюю подшивку, помеченную закладками на основных политических вопросах: экономика, внешняя политика, окружающая среда и социальные вопросы.

Пролистав до конца, я прищурилась от удивления.

— Он против абортов? — Непопулярно среди республиканцев.

— Мы не распространяемся об этом. Только если нас загоняют в угол. — Она указала на утвержденную тему.

Я зачитала вслух. Сенатор Купер верит, что священна любая жизнь, в том числе и женщины.

— Отлично! — прощебетала Либби без малейшего намека на иронию.

Последняя подшивка гласила: Иммиграция. На секунду я заколебалась, а потом перевернула страницу. Вверху был напечатанный жирным шрифтом заголовок: «ЖЕСТКИЙ КУРС ПО ИММИГРАЦИИ — никаких отклонений».

Рядом со мной захлопнулась подшивка. Я даже подпрыгнула.

Либби улыбнулась.

— Эта книга вобрала в себя все наши заявления по миграционной политике. С ней мы выиграли на номинации!

Я уставилась на подшивку, мои кишки скрутил страх из-за перспективы обнаружить, что подразумевалось под «жестким курсом». Мой палец прошелся по слову «Иммиграция» и внезапно я очутилась в школе в окружении знакомых лиц. Я стояла на выгоревшем от солнца дворе, дразнила старшего брата Пенни Диаз и обнимала ее сестренку…

— Взгляну на это позже, — я отодвинула подшивку и уложила поверх нее еще несколько. Либби уставилась на меня с завуалированным беспокойством. За день я видела его на лицах многих, включая сенатора.

Я выдавила улыбку.

— У меня вопрос.

Либби выпрямилась.

— Кто есть кто здесь? Я до сих пор знакома только с Нэнси, Луисом, Эллиотом…

Либби с облегчением пустилась в головокружительное повествование, начиная с мистера лигоплющевого. Звали его Кэлвин Монтгомери. Он директор по коммуникациям темной лошадки («отличный шанс») либертианского кандидата на внутрипартийных выборах.

Единственное, что я слышала о либертианцах, была дядина шутка во время просмотра новостей: «Республиканцы это те, кто курят травку». Но судя по прекрасно отутюженной рубашке Кэла, он не подпадает под это определение.

— Нэнси рекрутировала Кэла после того как его кандидат выбыл. Он пишет нам речи. Очень талантливый, — ее глаза мечтательно заволокло.

— Даже слишком.

— Кейт! — захихикала Либби и шлепнула меня по руке.

В обед краснеющая Либби усадила нас рядом с ним и совершенно прекратила болтать, предоставив мне заполнять неловкое молчание.

— Так… ты либертианец? — попыталась я это сделать, перегнувшись через Кэла взять с тарелки сэндвич с индейкой.

— Ты читала «Источник»?² — озарившись пылом, он схватил мое плечо. — Я одолжу тебе свой экземпляр.

Либби обрела голос только когда Кэл перегнулся через перила.

— Я могу чем-нибудь помочь?

Примерно пятидесятый раз я собиралась было покорно ответить «нет», но заметив в ее глазах отчаяние, кое-что задумала.

— Думаешь, мы можем забрать мою одежду из дядиного дома? Я собиралась только на выходные…

— Ой. — Либби поникла. — Надо посоветоваться с Нэнси и Эллиотом. Думаю… они подберут тебе одежду.

Подберут одежду? Новую что ли?

— Не уверена, что в плане обуви наши с Эллиотом вкусы совпадут.

— Ой. — Шутка до Либби не дошла. Она их не понимала вообще. — Так они наймут несколько консультантов.

— Модных консультантов? — У меня отвисла челюсть.

— Политических стилистов, — поправилась она, будто это совершенно нормальная профессия. — Они работали с Кароли МакРеди на предвыборном голосовании, — добавила она приглушенным от трепета голосом.

— О. Круто. — Без понятия, кто это.

В то время как я набивала рот последним кусочком бутерброда с индейкой, то заметила Нэнси, кивающую на комнату и невероятно загорелую троицу, уставившуюся на меня с неприкрытым разочарованием.

— Вот и они, — театрально шепнула Либби.

Чудненько.

Полчаса спустя меня позвали в конференц-зал, достаточно надолго для троицы, молча измерившей меня рулеткой тут и там, а дюжина стратегов сочли за лучшее благородно отвести от этого зрелища глаза. Не думаю, что есть еще что-то более смущающее, чем пометки предвыборного штаба насчет моего среднего балла и размера бюстгальтера.

Очутившись в своей коморке, я ссутулила плечи, молясь о том, что на сегодня с конфузами все. К счастью, в кабинете было тихо. Либби смылась за командой на перегруппировочное совещание, оставив меня с подшивками и ноутбуком.

Только когда я села за него, меня осенило — это же впервые, когда я нахожусь наедине с собой и доступом в интернет. Можно зайти на новостные сайты и узнать, поменяли ли мою фотографию. Можно почитать статью в Нью-Йорк Таймс.

Мои пальцы зависли над клавиатурой. Я досчитала до пяти, и когда никто рядом не объявился, начала набирать текст. Горячая краска стыда залила мои щеки:

Кейт… Квинн…Нью…Йорк…Т

Но раз на то пошло… Раз я собралась отыскать в Гугле кое-что возмутительное, так почему бы и не начать с другого лакомого кусочка, за день прожегшего в моем мозгу дыру?

Я и набрала.

Секси Рональд Рейган

Вот он где, на еженедельнике СШ, в публикации от сентября прошлого года, носил резиновую маску Рональда Рейгана без… практически всего. Голый торс и ярко-красные плавки. Обуви никакой.

Судя по фото, Энди Лоуренс слегка загорел. Не жеребец, но худой, спортивный.

Подпись под снимком: Озорной Энди разделся по пояс: лакросс оздоравливает тело!

Я обнаружила, что склонилась к ноутбуку, чтобы разглядеть получше. Слева от Рональда Рейгана стояли две девушки в платьишках в стиле феи Динь-Динь. Я пролистала фотографию вверх.

Из холла приближались голоса. Совещание закончилось.

Отлично, посмотреть посмотрела. А теперь закрой окно. Нет, правда, закрой.

— Попалась! — с порога на меня указывал Луи.

Я захлопнула ноутбук.

— Я не вовремя? — Он пожал плечами. — Уже собирался сказать тебе не читать этого. Устоять трудно, знаю.

— Ой! — Я чуть не засмеялась от облегчения — прав-то он был наполовину. — Статью? Я не…

— Можешь не говорить, — поправился Луи, усаживаясь в кресло Либби. — Делай что делаешь. Но я советник кампании. И настоятельно советую воздержаться от прочтения этого профиля — хотя бы до пресс-конференции.

Он откинулся на спинку кресла, сцепив руки за головой в ожидании моего протеста.

— Через четыре дня, — заметила я. Он жестом показал мне продолжать. — Как-то странно, я не видела ни единого слова из той информации.

— Ну увидишь ты или нет, но это не изменит того факта, что они уже записаны. Ничего не изменить. — Он постучал себя по голове и выпрямился. — Послушай, в нашу первую кампанию «Бостон Глоб» написала обо мне статью Человек за человеком, как-то так. На рассвете сходил в киоск за газетой. Перечитал ее раз тридцать, наверное. Решил, что репортер, видимо, втрескался в меня, раз написал такое. Луи Манковитц! — выпучив глаза, он ткнул на себя. — Вылез из грязи, а кто он сейчас? Он политический двигатель и влиятельное лицо. Предназначен величию! Я был ошеломлен. Без понятия, чем я так важен.

Луи оперся о стол. Я усмехнулась в ответ.

— На следующий день в офис зашел твой папа. Я прошел мимо него к кулеру и помахал ему. Он глянул на меня как на незнакомца и сказал: «Черт побери, Лу! Начитался статьи, да?» Видимо, я даже нормально пройти не мог. Напыщенный был весь. А неофициальный опрос наших сотрудников показал, что я всего лишь — прости за мой французский — вел себя последние тридцать часов как мудак. В тот день я поклялся никогда более не читать статьи о себе. И если мне случайно доведется заметить в газете свое имя, я ни одному написанному на мой счет слову не верю.

Мимо прошел оживленный парень с телефоном в руке.

— Сэм! — окликнул его Луи и снова оживился. — Что я говорю о СМИ?

Брови Сэма поползли вверх.

— Не говорить с ними?

— О статьях, посвященных тебе?

— Не читать их?

Луи указал на него пальцем.

— Не читать их! Должен буду колу.

Я засмеялась и Луи обернулся ко мне. Его лицо вновь посерьезнело.

— Хочешь знать, что там в статье, так я тебе и так скажу. Они говорят, что ты выдающийся ребенок. Примерная ученица. И много отвратительного о твоей маме.

Я кивнула, моя улыбка увяла.

— Ты можешь прочитать ее позже. Но пока у тебя и так забот полон рот. Оставь это дело на потом. — Он подмигнул и поднялся, чтобы уйти. — В следующую пятницу будешь корячиться перед камерами.

Я приподняла брови.

— Корячиться я буду в любом случае.

Луи взглянул на меня с задумчивым прищуром.

— Я так не думаю. Я знаю тебя только пять дней, Кейт Квинн, но могу сказать тебе прямо сейчас: ты менее коряга, чем думаешь сама.

Я улыбнулась через весь стол.

— Спасибо, мистер Манковитц.

— Мистер Манковитц? Пфф, это тот тип из статьи. — Он усмехнулся. — А я просто Луи.

— Луи! — из коридора прокричал с намеком какой-то парень. — Требуется твоя подпись.

Я подождала, когда он выйдет и открыла ноутбук. Кинула последний взгляд на пресс Энди Лоуренса, затем очистила историю поиска, закрыла ноутбук и положила в ящик стола.

• • •

Штаб оставил меня в покое часа на два — как мне показалось. Около трех я листала подшивки и изучала аудиофрагменты, которые выразительно избегали выражения какого-либо определенного мнения, как вдруг услышала в кабинете по соседству мужской голос. Звуки оттуда пробивались такие, какие слышат собаки: Гр-р, гр, Кейт! Гр, Кейт!

Совет Луи стоял в моих ушах, но он не касался прослушивания разговоров о себе. И уж тем более мнения штаба. Я подкатила кресло и прислонила ухо к стене. Разговор сотрудников стал четче — и очень неприятным.

Оказалось, факт моего сиротства, по их мнению, шел им на пользу. Они обмозговали, что народ лучше реагирует на слухи. Хоть меня там не было, Нэнси осторожничала: она тихо ругала маму, называя ее полным именем. Но ошибиться в непринужденном, практически веселом голосе, которым все рассуждали о несчастном случае, было невозможно.

— Трагично, — сказал один из них. — Мы можем поработать над этим.

Нэнси подметила для себя тот факт, что мама десять лет управляла продовольственным банком и столовой и что я вызывалась добровольцем на кухню практически каждый день после школы, и это послужит «отличной предысторией».

На душе стало пусто от того, что маму охарактеризовали как предысторию. и мое дыхание стало хриплым.

Единственный, у кого голос звучал сомнительно, был Эллиот.

— Столовая, да? — Даже сквозь стену я услышала его сопение. — И как она проголосует?

Я пробурчала «Демократ», но один из сотрудников на это только хмыкнул: «А ты как думаешь»?

— Взгляните, — произнес Эллиот, и в комнате воцарилась тишина.

Я закатила глаза. Если они беспокоились, что мама левая активистка, то я могу посоветовать им не заморачиваться и не искать проблемы там, где их нет. Несмотря на мою убежденность в важности голосования, мама была самым аполитичным лицом, какого я знала. Многие годы ее подруга Марта пыталась позвать ее на дебаты или всколыхнуть ее либеральную натуру, но мама только улыбалась и отвечала «Я все вижу». Мне стало интересно, что мама подумала бы, увидь она меня здесь, в штабе в разгар политической кампании, и как я запоминаю правила поведения со СМИ. А потом попыталась представить ее чуточку старше меня, работающую на кампанию. Его кампанию.

Это было странновато. Я месяцами вбивала себе мысль, что мама в ужасе от политики, а сейчас она не приходила мне в голову. Чем сильнее я старалась, тем сильнее она казалась размытой.

Как и сенатор. После обеда я услышала его голос в коридоре, но он исчез, я и встать с кресла не успела. Выглянув из окна, я увидела, как он садится в машину к ожидающему Джеймсу и уезжает.

Из-за плеча выглянула Либби.

— Всю неделю у него совещания со спонсорами и бла-бла-бла. — Она перешла на легкомысленный шепот. — За закрытыми дверями.

Непубличные совещания. Ему не до нашей пресс-конференции. Семейной пресс-конференции. Вот и «Здравствуйте, встречайте мое славное чадо!»

Через четыре дня.

Парализующая мысль. Я решила притвориться, что все происходит не по-настоящему — что длинный ряд досок стоит ради девчонки, предположительно Кейт Квинн, блистающей лучшими качествами, а несовершенств у нее нет. Луи был прав наполовину. Все-таки я коряга. А вот Кейт с доски — нет.

— Кейт выдающийся ребенок, — сказал в свой мобильник усач Чак, проходя через мою каморку без прежнего блеска в глазах. — Сообразительная, крепкая, вот увидите.

Да-а, Кейт с доски была крепкой, отличницей, волонтером и грустной сироткой. Ни одно утверждение не верно. Но все же… я была без понятия, кем себя вижу. Но точно не такой. Если бы я попросила Пенни описать меня, она бы сказала «У нее странная одержимость песнями о волках, и если бы проходили соревнования по хождению вокруг да около, она бы как минимум выиграла региональные». Ну или на худой конец «Она преданная. Заботится о других. Когда нам было десять, спасла бельчонка с грейдера».

Но моего ограниченного представления о политике было достаточно, чтобы понять: вся эта информация пропорциональна процентам голосов. Они не хотят слушать о моих странностях. Они хотят, чтобы я была похожей на них.

И не могла не задать себе вопрос: а чувствуют ли Куперы то же самое?

Глава 8

— Ужинать! — позвала из дома Мег и мой пульс подскочил. Мы с Грейси оторвались от «Монополии». Я даже замурлыкала от нетерпения. Прошлую ночь сенатор работал допоздна в своем кабинете. А сегодня он прямо передо мной восседал во главе стола без пиджака и с закатанными рукавами над загорелыми руками. Там, в Калифорнии, мы с мамой ели на подносах перед телевизором или в тишине корпели над учебниками и мамиными документами из столовой. Думаю, сегодняшний ужин похож на ужин у Пенни Диаз — они все вместе смеялись за грязноватым столом — и я надеялась на особое меню, но признавала, что я часть семьи Куперов лишь на лето.

• • •

Но только перед нами очутились тарелки, сенатор достал из портфеля распечатку и сосредоточенно нахмурился, держа в руке куцый карандаш.

— Папочка, — позвала Грейси. — Это твоя речь? Я могу послушать?

— Дай папе поработать, — Мег так подвинула свой стул, что он столкнулся с мужниным. — Итак, день сегодня был важным, да?

Я опустила вилку и зарделась.

— А что сегодня было особенного?

Моя улыбка дрогнула. Напевное произношение Мег подсказало мне, что тема для разговора не нова.

— Я нырнул глубоко-глубоко, — похвалился Гейб.

— Отлично, — ответила Мег.

— Я нырнула семь раз, — отозвалась Грейси. — И сделала сальто в воде.

Я откусила брюссельской капусты, все меньше и меньше понимая, о чем они толкуют. Смотрела на них и ждала — взгляда, кивка, вопроса. Ничего. Когда тарелки опустели, семейная трапеза завершилась. Никто ничего не сказал ни мне, ни обо мне.

Ложась спать, я сказала себе, что Куперам комфортно вернуться к рутинной жизни, обойдя меня сторонкой. Разве это не хорошо? Что они не видят во мне чужака, которого необходимо развлекать? Но ощущение, что я в столовой призрак, укоренилось так глубоко, что в два часа ночи я встала и плеснула в лицо воды — убедиться в возможности чувствовать.

• • •

Во вторник, когда оставалось два дня и двадцать часов до пресс-конференции, в мой кабинет просунул голову Эллиот, покосился на стопку подшивок и унесся прочь, покрикивая на Нэнси.

В коридоре они занялись чем-то похожим на массированную атаку с метанием взглядов-кинжалов и шепотом-свистом кнута.

— Избавься от этого дерьма, — велел Эллиот. — Она не будет высказывать мнения. Она вообще говорить не будет.

— Ей следует подготовиться. Они будут нападать из каждого угла.

— Твоя работа заключается в том, чтобы этого не произошло.

Я уже ожидала, что кто-нибудь ринется на врага, но они скользнули мимо друг друга и разошлись в противоположных направлениях.

Последнее слово за Эллиотом. Значит ли это, что он победил? Он наденет на меня кляп?

Часть меня расслабилась от этой идеи. Малюсенькая. Остальная вскипела. В ожидании, что мои подшивки отберут, я продолжила лихорадочно запоминать.

Как оказалось, параноила я не зря. В среду утром обнаружилось, что мою рабочую зону превратили в гостиную: стол, офисное кресло, ноутбук и подшивки убрали, заменили диваном из Икеи и журнальным столиком, а на голую стену вмонтировали телевизор. Когда я замешкалась в дверях и спросила, не перевели ли меня в другое место, позади меня возникла Либби с полной сумкой дисков.

— Можешь сегодня отдохнуть! Так мистер Уэбб сказал!

Я включила первую серию телешоу под названием «Тройной крест». Но услышав за дверями начавшееся совещание команды, оставила телевизор без внимания и бесшумно прокралась по коридору помочь сотрудникам раскладывать письма по конвертам.

Часом позже явился сенатор. Я замерла, гадая, какой будет его реакция — разозлится ли он за ослушание или станет гордиться мною за помощь? Я схватила следующий конверт и принялась за него.

Он похлопал пожилого джентльмена по спине и наклонился, чтобы поделиться шуткой со студентом-помощником. От широкой улыбки щеки растянулись. Он выпрямился, его круглые голубые глаза обвели всех нас. Затем он помахал, развернулся и был таков.

Запихнуть бумагу в конверт не получилось. Я держала ее в руках до тех пор, пока мои руки не стали безвольно висеть.

В дверях появился Луис, наморщивший лоб при виде удаляющегося по коридору сенатора. Его глаза метнулись ко мне.

Лицо мое казалось мрачнее обычного, но тяжелым усилием я заставила рот скривиться в деревянной улыбке. Когда глаза перестало щипать и я смогла оторвать их от стола, Луи поманил меня.

Коридор был пуст. Луи сжал мое плечо.

— У тебя все хорошо? — Я сглотнула.

— Ну конечно.

— Все такие любезные и… — придумать бы еще, что там дальше. На обеде было из чего выбрать. В здании хорошее освещение.

Луи просто кивнул.

— Ладно.

Он хотел добавить что-то еще, но не находил нужных слов, чтобы начать и только открывал рот. Я выпалила:

— Вы знали мою маму?

— Знал. — Он ссутулил плечи. — Не очень хорошо. Всего несколько недель, но она была замечательной. Мне жаль было услышать о произошедшем.

Когда я стала мысленно проклинать себя за неловкое положение, в которое вогнала нас обоих, он покосился.

— В тебе так много от Эмили, если я правильно помню. — Из-за ее имени я покраснела, поняв, что он запомнил ее студенткой. — Но и от отца тоже. Тут я точно могу сказать.

Я удивленно вытаращилась. Он поднял подбородок, давая возможность возразить ему.

— Не только внешне. Внутренне тоже. У вас больше общего, чем ты думаешь.

Фраза ударила по оголенным нервам. Моей уравновешенности делали комплименты. Но откуда же мне знать про схожесть между нами, за исключением нашего до дрожи похожего стиля «палец вверх»? На ум пришло несколько резких ответов, но Луи их ничем не заслужил. Поэтому я ответила лишь:

— Ага.

— Послушай, — он понизил голос. — Твой папа — крутой парень, и вам бы познакомиться в лучшие времена. Всегда таким был. Поверь мне, мы познакомились, когда были молоды и глупы. — Он захохотал. — Глупы-то мы до сих пор, но ты знаешь, о чем я говорю.

Я кивнула, отчаянно стараясь повеселеть, но лицо Луиса осталось серьезным.

— Потерпи. — Перед уходом он ласково погладил мою руку. — Он того стоит.

• • •

В среду к Куперам меня повезла Либби, тихонько подпевающая христианской рок-станции, а я по дороге вернулась к воспоминаниям о том ужине и задумалась, можно ли вести себя по-другому. К тому моменту, когда мы рванули к воротам мимо расположившихся в ожидании журналистов, я приняла решение. Сегодня я приму участие. Даже если разговор не будет иметь со мной общего, я бесцеремонно влезу с расспросами. Вдруг они ожидают от меня вежливого участия. Ну так вечером я и постараюсь.

Особенно если в этом будет заинтересован Гейб.

С первого дня Грейси воспринимала меня как сестру-потеряшку и держала за руку, болтая о пустяках всякий раз, как я заходила. Но вот Гейб по-прежнему поглядел на меня исподлобья как на одну из пичужек во дворе и косился на Мег, оценивая ее реакцию, прежде чем отважиться на собственную.

Мег встретила меня у двери. Она надела классический твидовый костюм от Шанель, волосы были элегантно уложены.

— Потрясающе выглядишь, — сказала я, с любопытством оглядев её. Довольно дорого для вечера среды.

Она тяжело вздохнула.

— Долгая история.

Договорить она не успела, так как в дверь постучали и она поспешила открыть. На пороге с усмешкой стояла девушка за двадцать, одетая в толстовку Джорджтауна.

— При-и-и-и-и-ветик, — проворковала она. Я услышала, что дети выбрались из своей комнаты. — Где там мои любимые близняшки?

— Сара! — Грейси влетела на полной скорости и повисла на руке девушки. — Мне так много нужно тебе рассказать!

Здорово, подумала я. Наверное, она со всеми такая.

Гейб перестал сверлить меня взглядом, слишком занятый улыбками в адрес джорджтаунской Сары, даже не заметив меня.

— Сегодня ужин со спонсорами, — сообщила Саре Мег, перекрыв трескотню Грейси. Сара сочувственно вздохнула, как если бы сама миллион раз бывала на подобных мероприятиях.

— Мы не припозднимся.

Я застала Мег на кухне в полном одиночестве.

— Вам не обязательно было нанимать няню. Я уже занималась с детьми и была бы рада приглядеть за ними.

Мег было неловко.

— Они знакомы с Сарой с четырех лет. Она отлично с ними ладит. — Она явно заметила, что у меня перехватило дыхание, раз выдавила улыбку и похлопала меня по плечу. — Но предложение хорошее. В следующий раз я воспользуюсь им.

Сара и в самом деле ладила с близнецами. Ну а я? Не особо. Она несколько минут пыталась выяснить, как поладить со мною, а потом пришла к выводу притворяться, что меня там нет. После того, как нам доставили пиццу, они с близнецами достали настольную игру, рассчитанную только на троих игроков. Я прокралась в свою комнату и попыталась дозвониться до Пенни.

— Кейт? Кейт! Пш-ш! — Там было так шумно, что я еле могла расслышать: люди гикали, гремели басы. Видимо, она на вечеринке. В итоге я прекратила орать «Что»? и написала, что постараюсь позвонить завтра.

Я плюхнулась обратно на кровать. Будь я в Калифорнии, то ушла бы с ней. Она заставляла меня танцевать, ерошила волосы и хвалила наряд, хотя выглядела в миллион раз лучше, затовариваясь в благотворительном магазине. На вечеринке я бы расслабилась и отвлеклась.

А еще если бы я была в Калифорнии, это значило бы, что мама все еще жива. Когда я вернулась бы вечером, она смотрела бы старые фильмы, закинув ноги на журнальный столик, и притворялась бы, что не ждет меня. Она поделилась бы попкорном, а я калачиком свернулась бы подле нее — тут я почувствовала боль в ногах и закрыла глаза от жжения. С глубоким вдохом я поставила себя в вертикальное положение и схватила потрепанный экземпляр «Источника», одолженный Кэлом.

До сих пор это был своего рода любовный роман, история о независимом архитекторе и его любимой женщине. Они стоили друг друга в своем наплевательском отношении к чужому мнению и абсолютной самостоятельности.

Роман захватил мой разум. В ту ночь мне приснилось, что я разнесла дом Куперов и построила новый, чтобы жить припеваючи самостоятельно. Во сне я была гордой и одинокой. Но ощущение независимости испарилось, когда я проснулась.

Теперь я была просто одинокой.

Глава 9

Четверг, 19-е июня

138 дней до Всеобщих выборов

Накануне конференции или марафетный день

Марафетный день был предусмотрен в расписании еще со вторника, поэтому к нему я подготовилась. Так, по крайней мере, я думала, пока не увидела гардероб, подобранный консультантами.

Они были развешаны в приемной. Платья. Бесконечное количество платьев пастельных и ярких цветов, однотонных и в цветочек. Полюбуйтесь. Ну уж нет. Имели место быть и юбки. И стопки свитеров. В цветочек. Как будто гардероб для меня составлял какой-то пятилетка.

— Восхитительно! — Либби приложила ладонь к сердцу, осмотрев его.

Я попыталась изобразить энтузиазм, когда к нам присоединилась Нэнси, но та лишь криво ухмыльнулась.

— Знаю-знаю, выбор не из лучших, но Америка симпатизирует девочкам в юбках.

Она потащила меня в комнату волонтеров, где остальные оставили на меня сборку транспарантов. Я завистливо покосилась на темно-синий костюм Нэнси, оттенявший ее сияющую молочно-белую кожу лица. Так и не скажешь наверняка, сколько же ей лет. Все, что я знала, так это то, что в любом возрасте мне хочется выглядеть подобно ей — богато, уравновешенно и элегантно.

— В обеденный перерыв я отвезу тебя на стрижку, — объявила она. — А после этого — на показ мод! Они проведут маленький опрос.

— Опрос? На какую тему?

— Одежда, на которую клюнет электорат, — она поморщилась в знак извинения. — Знаю, это смешно.

Либби принесла мне кофе, о котором я не просила, и бросила меня на мой обычный пост между Гэри, бывшим в семидесятых морпехом, и Пеппер, пухленькой домохозяйкой, имевшей буквально на все собственное мнение.

— Вы слышали о новых ограничениях авиакомпаний? — приступила Пеппер, и когда я уже было надумала просмотреть это еще раз, вошли Мег и Грейс.

Волонтеры рехнулись будто. Эти двое особым рвением не отличались. Пока Грейс кинулась докладывать мне обо всем, что происходило после завтрака, Мег обошла комнату, в знак благодарности за помощь пожимая каждому добровольцу руку и запоминая их имена, а иногда и расспрашивая о членах семейства или общих знакомых. Она была приятной и вежливой. Такой я ее еще не видела. Как будто она сошла с агитационного ролика.

В этом она была хороша. Мне не следовало удивляться.

Но только мы очутились в холле, ее оживленность как рукой сняло.

— Я отвезу тебя на стрижку. — Меня смутило, что задачи Нэнси переложили на нее.

Я от души понадеялась, что она не заметила мое разочарование. Вероятно, в этом есть некий смысл. Должна пойти она, а не начальница по коммуникациям. Моей мачехе может быть неудобно за вчерашнее, когда она забыла обо мне и пригласила няню. Она пытается наверстать упущенное.

— А мне тоже сделают прическу, — гордо произнесла Грейс. — Просто подровняют.

Наша троица отправилась в колумбийский салон с маленькой командой охраны позади. Возле обсаженной деревьями стоянки нас поджидала толпа. Они вооружились камерами.

Мое сердце пустилось вскачь, когда мы вышли из машины. Почему здесь пресса? Откуда они о нас узнали? Нас сдала администрация салона?

— Ослепительно улыбаемся! — Мег нас обняла и игриво стиснула. Внезапный всплеск внимания ее не беспокоил.

Разумеется, она не удивлена. Меня как из ушата окатили. Они все спланировали.

Кто-то из штаба уведомил репортеров в надежде организовать фотосъемку Мег, ее дочки и пресловутой сиротки\отличницы\волонтера Кейт Квинн — три дамы отправились в город, наслаждаясь семейным мероприятием, как будто это было совершенно естественно.

Естественно. Я сжала покрепче руку Грейс, улыбнувшись в щелкнувшую камеру. Это естественно для них.

• • •

Я вернулась в избирательный штаб с достаточно длинными волосами. Их всего лишь укоротили и сделали каскад, который обрамлял лицо, смягчая черты и зрительно увеличивая глаза. Так сказал мне стилист.

Я теребила на запястье резинку. Руки чесались вновь собрать волосы в хвост. Но теперь мой новый образ стал известен, и я не хочу раздражать возившихся со мной людей.

Ко мне подошла девушка, чтобы сделать макияж перед «модным приговором». Я переодевалась в своем уголке с телевизором, где они натянули занавес. Нэнси встретила меня в холле, чтобы изучить наряд номер один: туфли на низком каблуке и светло-голубое платье Лилли Пулитцер. Она щипнула меня за бок и коснулась колена. Туфли выглядели скромно, но оказались лабутенами. Не надо было мне смотреть на этикетку; от этого я разволновалась, что волочу ноги и не могу идти прямо.

— Говорить ты будешь немного, — с ноткой смирения в голосе наставляла она. — Лишь «приветствую, очень приятно», и тому подобное.

— Так мне не высказывать свое мнение об отношениях Штатов с Турцией? — усмехнулась я. — Или трудовом законодательстве?

Нэнси рассмеялась, заговорщически кивнув мне.

— Нет. Не сегодня.

В конференц-зале собрались восемь случайных человек с блокнотами. И под этим я имею в виду действительно случайных людей: от студента в футболке из кудзу вплоть до бабульки с кислым лицом, одетой в розовый брючный костюм. Но когда Нэнси ввела меня в комнату, отреагировали они одинаково. Они с откровенным любопытством вылупились. Я осмотрела свою одежду, мало ли, вдруг что-то торчит. Но они таращились на мое лицо. Они узнали меня.

Теперь я лучше понимаю зверьков в зоопарке.

Эллиот стоял в глубине зала, с бесстрастностью бога наблюдая за «модным приговором».

— Привет. Рада познакомиться, — произнесла я.

Судейство набросало в своих блокнотах заметки. Некоторые мне улыбнулись. Другие прищурились, как судьи на соревнованиях. Олимпийское позирование: 4.8 от судьи из России.

Полчаса спустя я повторила номер уже в другом платье — от Донны Каран, сером, поскромнее, но уже для другой группы людей. На этот раз некоторые держали в руках печенье и кофе. У одной на голове громоздилась копна волос как у замужних тетушек из газет. Да где они только их находят-то?