Оборотная сторона правды

— В кровать. Сейчас же. Поговорим об этом утром.

Прежде чем я добралась до верха, он снова меня окликнул.

— Кейт? — Я посмотрела вниз и заметила, как он проводит рукой по седеющим волосам, его широкие плечи поникли от усталости и беспокойства. — Прости, что погорячился. Я рад, что ты завела друзей. Нам просто нужно установить некоторые правила.

В темноту коридора из-за двери высунулся Гейб.

— Все хорошо?

— Возвращайся в постель, — ответила я, сияя. — Все замечательно.

Я грохнулась о матрас и, как мне показалось, куда-то поплыла. Мой первый конфликт с отцом. Я впервые подумала о нем как об отце, впервые он поступал соответственно.

Похоже на фильм.

До того как провалиться в головокружительные сны, я проиграла в голове события минувшего вечера, понимая, что получила дозу треволнений из-за того, что пошла на псевдосвидание и поцеловалась с сыном президента, прогулялась у Белого дома, посмотрела на всемирно известную группу, увернулась от папарацци и как на одну ночь превратилась в обычного стереотипного подростка.

На следующее утро о конкретных правилах никто не заговорил. Но сенатор утром остался дома, потягивая кофе и листая спортивную колонку. Когда я нервно присела рядом с ним на диван, волосы от этого чуть ли не дыбом встали. Приготовленный Мег завтрак он поставил на столик в патио. На моей оладушке кто-то нарисовал сиропом счастливую рожицу.

Глава 17

Пятница, 18 июля

Добро пожаловать домой, Куперы!

109 дней до Всеобщих выборов

Дождь стучал в окна штабного самолета. Мы приземлялись в Массачусетсе. Я почувствовала необоснованный укол разочарования, будто родной штат Куперов отвергал меня.

Но вот, глядя на мокрый асфальт аэродрома, я заприметила ожидающую толпу. Они держали самодельные транспаранты, шумно и задорно крича, их голоса стали громче, как велел в громкоговоритель местный координатор. Сенатор еще не выходя из салона начал усмехаться, поднимая руку в знак приветствия. За полтора месяца я хорошо узнала, насколько непринужденно он улыбался, уверенный в себе, но тут было как-то иначе. Искренне. Он очутился дома.

Пройдя сквозь череду рукопожатий, мы нырнули внутрь лимузина, обнаружив там Эллиота Уэбба полулежащим напротив. Он отложил газету, пожал руки сенатору и Мег, взъерошил намокшие от дождя волосы Гейба и игриво ткнул Грейс в бок.

— Дом готов, — объявил он. — Новые клумбы разобьем после того как уедут камеры, Мег, если дождь стихнет.

— Чем я и собираюсь заняться на выходные, — хихикнула она.

Я не мигая уставилась на Эллиота, ожидая, когда он вспомнит про меня. Затем на ум пришло слово, которое он употребил тогда в самолете. Послушная. Неудивительно, что он не соизволил поздороваться. Не будешь же здороваться с коровой на пастбище. «А вполне, — подумалось мне. — Я, например, смогла бы».

Я вздохнула и посмотрела в окно, пытаясь отбросить мысли об Эллиоте и тревогу о предстоящем интервью. Пейзаж хорошо отвлекал. В Новой Англии я была впервые, и мне было интересно посмотреть, насколько точно она соответствует моим впечатлениям от сериала «Джон Адамс», обожаемых «Маленьких женщин» и романов Стивена Кинга, которые я таскала из маминой библиотеки, хотя была слишком мала, чтобы их читать. Я питала надежду, что она соответствует первым двум, а не последним.

Мы свернули на шоссе и добрались до более живописных чащоб, а затем промчались по очаровательно старомодному городку.

— Тут я брала уроки балета, — выложила Грейси. — А тут мы покупали мороженое.

— Можно мы еще купим? — спросил Гейб, но Куперы уже углубились в разговор с Эллиотом.

— Сколько времени это займет? — прикидывал сенатор.

— Я отвел им все воскресенье.

— А тут мы собирали чернику! — завопил Гейб. Я увидела длинный, с облупившейся краской забор, а по обе стороны от него сторону заросли шиповника, старый каменный дом с деревянными узорами, выкрашенными в темно-зеленый цвет, рядом с которым сверкал золотом пруд. В этот миг небо прояснилось, солнечный свет мягко залил дом и пристройки. Я прижала подушечки пальцев к окну. Это как путешествие во времени. Мы могли бы запросто привернуть в прогулочной коляске к Джо Марч и ее сестрам в этом доме.

К моей радости, мы подъехали.

Здесь родились близнецы, здесь жили на протяжении восьми лет. В этом доме.

Их доме.

У меня было предостаточно времени, чтобы затащить сумки в холл и окинуть быстрым взглядом низкие дверные проемы и замысловатые планки паркета, послушать счастливый стрекот птиц и жучков снаружи, вдохнуть тяжелый древесный запах лета, прежде чем зайти в пыльный гараж для внедорожника.

— Она настаивает, — сказала Мег. — Лучше покончить с этим.

— Пятнадцать минут, — отозвался сенатор с водительского сиденья. — Не больше, я серьезно.

— Куда мы приехали? — спросила я.

Грейси оглянулась.

— Повидать ба.

— О.

Машина вдруг показалась маленькой и очень быстрой. Как примет меня мать Мег, раз между нами нет родственной связи. Судя по отсутствию энтузиазма у каждого члена семьи, я догадалась, что она не подарок.

Я оказалась права насчет их реакции. Та еще штучка.

— Здравствуй, мама, — поздоровался сенатор, когда мы все вылезли из машины. У меня сбилось дыхание.

«Это его мать? Так значит, она моя…»

Она ждала нас, уперев руки в бедра. Лучи света с пылью, струящейся с толстых ветвей деревьев, заслоняли ее лицо. За ней был побеленный дом с длинной верандой, между нами в земле рылись курицы. Свет сместился, и я разглядела, что ее лицо довольно морщинистое, седые волосы собраны в элегантный пучок. А вот взгляд, нацеленный на меня, был острым, как кинжал. Я почувствовала, что она проверяет меня, поэтому и не дрогнула.

Моя бабушка улыбнулась.

Сенатор, чувствуя себя неуютно, откашлялся. Видимо, ему было в новинку ощущение, когда тебя игнорируют. Я бы могла преподать ему пару уроков.

— Эвелин, это Кейт, — голос Мег был невыразительным, почти враждебным. — Ваша внучка.

— Я поняла, кто она такая, — отрезала Эвелин. — Только взглянув на нее. Ну, так вы зайдете или так и будете грязь собирать?

Она повернулась на каблуках и грузно затопала в дом, москитная сетка за ней захлопнулась.

Сенатор с большим усилием улыбнулся.

— Давайте.

Эвелин несколько минут брюзгливо возилась с близнецами, делая вид, что ее сына нет в комнате. Затем настал мой черед.

— Надо проверить картошку, — объявила она. — Кейт, идем со мной. Надо кое-что тебе сказать.

Когда Эвелин промаршировала на улицу, я беспомощно уставилась на Мег, но она подняла брови и махнула мне, в то время как сенатор со вздохом облегчения упал на кухонный стул.

Я нашла Эвелин легко переступающей через низкие растеньица в огороженном сеткой огороде, и с интересом отметила, какое тут все пасторальное. Ферма Куперов лишь называлась так, ее природа несла декоративную функцию. А это была рабочая ферма, маленькая, но настоящая. Меня это поразило: я предполагала, что мать сенатора или Мег живет в модной многоэтажке или даже более грандиозном доме, чем у Куперов. Но Эвелин передвигалась по рядам целеустремленно, и даже более того — гордо. Это маленькое хозяйство было ее царством. Неудивительно, что она такой деспот.

Когда мы достаточно удалились от дома, он повернулась ко мне с угрюмым видом.

— Не позволяй им собой помыкать. Нет у них такого права.

Я не нашла, что ответить.

— Ой, — попыталась я, — они не…

— Ты волевая девчонка, — прервала она. — Знаешь, как бы я даже сказала?

Я покачала головой, но выпрямила позвоночник на комплимент.

— Потому что ты из длинного рода Гудвинов, вот почему. — Она усмехнулась, щеки расплылись и пигментные пятна на лице вдруг превратились в девичьи веснушки.

Гудвинов. Видимо, это ее девичья фамилия. Я была и Квинн, и Купер, а теперь еще и Гудвин.

— Грейси такая же упрямая, как и ты. — Она подмигнула и грубовато ткнула меня в грудь. Потом кивнула, будто прикосновение это подтвердило. — Я вижу.

Меня охватило то же чувство, что и тогда, когда Грейси назвала ее своей бабушкой, так решительно она взяла Эвелин в собственность в ответ на мой вопрос о бабушках и дедушках. У них была связь. Может, и у нас тоже наладится.

Когда мы направились обратно к дому, она приобняла меня.

— Теперь ты одна из нас. А мы за своими присматриваем. Всегда. Не забывай об этом.

По дороге обратно меня мучал вопрос: что такого Эвелин увидела во мне, какая черта Гудвинов проявилась в ней.

Мои веснушки, упрямый нос или она и в самом деле прочитала по лицу мой характер? Я никогда не рассматривала себя как стойкую, и уж тем более не сейчас, не после свалившегося на меня за год.

Я представила себе, как пожилая женщина живет себе на ферме. Вообразить было легко.

Хотя и не имеет значения. Она неправа насчет Куперов. Никто мною не помыкает. Это всего лишь предвыборная кампания. Я в порядке.

• • •

Вечер субботы в равной степени обратился Стивеном Кингом и «Маленькими женщинами».

Сначала мы делали последний прогон интервью. Со мной сидела Нэнси и задавала вопросы, а я репетировала ответы перед камерами в штабе. Какое-то время Грейси задержалась с нами, пытаясь отвечать за меня, пока Нэнси не отослала ее. К концу я чувствовала себя готовой. Нервной — но готовой. Мег настаивала лечь пораньше, но близнецы страх перед завтрашним днем превратили в истерические припадки и гонки по извилистым коридорам. Пока эта битва била ключом, я ретировалась в маленькую комнатушку в мансарде с окном, выходящим на пруд, которую они мне уступили.

Я собиралась проветрить платье, которое надену завтра утром. Нэнси тщательно его выбирала, а когда представила мне его перед отъездом в Массачусетс, я была приятно удивлена. Оно было простое, удобное, но милое, я бы и сама такое выбрала. От Марка Джейкобса — этикетка впечатлила бы Пенни.

Но когда я пошла искать его, то моя сумка оказалась открытой, а внутри остались лохмотья. Кто-то искромсал мое платье.

Я огляделась, похолодев и прижав клочки ткани к груди. Окно спальни было закрыто. В сундуке у кровати никто не спрячется. Но пара синих ремесленных ножниц лежала на антикварном комоде.

Мег на первом этаже укладывала Гейба в постель, но Грейси все еще прыгала по своей. Спустя секунду она увидела меня с синим шелком в руках — и ее лицо стало мертвенно-бледным. В следующий миг она ринулась мимо меня к дверям.

Я с криком рванула за ней. Грейси обежала угол, ошеломив сенатора настолько, что он побросал свои заметки. Я прибавила ход, швырнув все, что осталось от платья. Она подергала ручку двери на задний двор, но та была заперта. Когда я загнала ее в угол, она повернулась ко мне, выпятив подбородок.

— Зачем ты это сделала? — я присела, чтобы схватить ее за руку и от того, что я бешено тряслась, она тоже задрожала. — Зачем? У тебя какая-то претензия?

Она просто смотрела на меня, стиснув зубы. Слезы растерянности стояли в моих глазах. Я стремительно обдумывала, что такого сделала, чем заслужила такое.

Наконец Грейси открыла рот, чтобы ответить, но не успела, так как сзади раздался голос Мег.

— Грейс Элеанор Купер. — Ее тон был холоднее, чем у меня. Я обернулась через плечо и увидела в ее пальцах синюю ткань. — У тебя должна быть серьезная причина.

Какой бы она ни была, Грейси выложила ее за толстой щербатой кухонной дверью. Когда она вышла оттуда, то довольно долго собиралась с духом угрюмо попросить прощения, прежде чем Мег не велела нам разойтись по спальням.

Энди позвонил почти в полночь, разбудив меня. Я не была уверена в толщине стен, поэтому накинула одеяло как шатер, чтобы заглушить голос.

— Ты чего шепотом? — тихо спросил Энди.

— Все спят.

— Ой. — Его голос снова стал нормальным. — Ну так как тебе выходные?

Я покраснела. Спросит ли он снова? Мы не упоминали о случайном поцелуе после концерта, звонок дал мне надежду, что все вышло не так неловко, как мне запомнилось.

— Вообще-то не очень. — Я вздохнула. — Мы в Массачусетсе. Приехали давать это…

Я стиснула зубы, прерывая себя. Штаб хранил это интервью в секрете. Хотя я не видела вреда рассказать ему, может, он дал бы советы по страшным семейным интервью, но до сих пор…

— Типа сверхсекретно? — предположил он. — Невезуха. Я уж собирался улизнуть на фильм или куда еще. Можно было бы сходить на рандеву.

— В следующий раз, — пообещала я, хотя это была ужасная, просто отвратительная идея, но такая заманчивая.

• • •

На рассвете воскресного дня Мег осторожно меня растрясла. Прибыла съемочная группа наряду с целым батальоном сотрудников. Они привезли мне мастера по макияжу. Она нервничала сильнее меня.

— Думаешь, я увижусь с Шоной? — спросила она, нанося мне жидкие румяна на щеки.

Когда я вышла с макияжа, Нэнси расхаживала по периметру дома с наушниками, беседуя с воздухом и раздавая помощникам задания направо и налево.

Она прервала свой марш, когда увидела, что я надела голубую рубашку с коротким рукавом и черную юбку, наиболее похожие на платье из того, что я смогла отыскать в багаже.

— Что произошло с нарядом, который мы обсуждали? — голос был тихим, но острым.

Грейси выбрала этот момент, чтобы спуститься в холл. Услышав разговор, она застыла на полпути, ее глаза холодно распахнулись.

— Я залила его.

— Кейт, — Нэнси вздохнула. — Ну что поделать.

Грейс отвела взгляд, когда я подошла и опустила голову, как виноватая собачонка. Я все еще злилась, но усмирила месть, пихнув ее бедром, когда проходила мимо.

— Спасибо, — сказала она тихонько, что я едва расслышала. Она хвостиком проследовала за мной на кухню, где пыталась уговорить Гейба поесть хлопья. Я налила вторую чашку кофе за это утро и прошла в гостиную. Телевизор работал, конечно же. В бегущей строке ничего нового.

Задняя дверь отворилась со скрипом. Эллиот зашел и придержал ее за сенатором, выглядя при этом по-хозяйски.

Его лицо исказилось, когда она увидел меня.

— Нет!

Я вздрогнула.

— Я велел тебе зачесать волосы наверх! В конский хвост!

У меня рот открылся в уверенности, что он орет на меня, пока не я заметила, как визажист съежилась позади меня в дверях. У меня сжались кулаки.

— Это волосы, Эллиот, — я огрызнулась. — Всего лишь волосы.

Прежде чем он начал вопить о важности сиюминутных стилистических решений, я улыбнулась. Это его заткнуло.

— Мы все исправим! — Я развернулась, схватила визажистку и вышла из комнаты.

«Все на взводе, — напомнила я себе. — Переживешь».

После исправления ужасающей ошибки с прической сотрудники покинули дом как пожарище: сначала стилисты, советники, а за ними, к счастью, Эллиот собственной персоной, пока не осталась лишь Нэнси.

Поспешив мимо в холл, она дернула меня за хвостик.

— Милашка! Здорово подобрала костюм.

Я все еще светилась от комплимента, когда сенатор распахнул входную дверь, в которую прошла Шона Уэллс со своей съемочной командой.

Она выглядела точно также, как и по телевизору: высокая, красивая чернокожая женщина с бобом до подбородка и казалось бы не стареющей кожей. Видеть ее прямо перед собой во плоти казалось сюрреалистично, в отличие от предыдущих знакомств со знаменитостями. Когда я пожала ей руку — теплую, мягкую, настоящую! — приветствие невнятным бормотанием застряло в горле. В Лос-Анджелесе Шона была нашей постоянной утренней составляющей. Ежедневно, без задержек: «В эфире утренние новости и с Вами я, Шона Уэллс».

Если президент со своей женой походили на ожившие восковые фигуры, то сегодняшнее знакомство было страннее: с кем-то, кого я знала всю жизнь. И что самое удивительное, Шона Уэллс приветствовала нас как старых друзей, семью, которую она наконец-то с волнением ухватила.

— Сенатор, — она обеими руками обхватила его, — благодарю за приглашение.

Они начали снимать так называемые «дополнительные материалы», гоняя нас по всему дому. Я снова отметила, какую работу провернул штаб, приведя дом в уютный, обжитой и даже слегка грязноватый вид. Шона все время светски болтала с нами за кадром, типа «Где тебе больше всего понравилось в поездках, Кейт». Я понимала, что так она делает нам разминку, чтобы мы расслабились и можно было задать более острые вопросы. Они нацелились на меня. Несмотря на это, мне нравилось.

Когда подошло время первого дубля вопросов для трансляции, мы расселись на диване: Грейб и Грейс справа от меня, а сенатор и Мег слева. Нэнси тщательно спланировала, как рассредоточится команда, отчего мне стало интересно, как же долго советники обсуждали порядок рассадки.

Камера включилась, и я сжала руку Гейба. Шона это заметила, жестом указав оператору. Когда она спросила у близнецов, нравится ли им старшая сестра, они придержались отрепетированной линии. Затем Грейс добавила кое-что от себя.

— Я люблю ее за то, что она такая красивая и умная, — она извиняюще посмотрела на меня. — Она хорошая сестра.

В ответ на это я сменила «приемлимую» позу и сгребла Грейс в объятия. Гейб вывернулся, и мы все рассмеялись.

— Замечательно, Кейт, — шепотом сказала Нэнси, пока все прервались на смену кадра. — Они вставят это. Хорошая работа.

Во время обсуждения меня спросили, как я хочу давать интервью: с сенатором или же обоими Куперами.

— Обоими, — ответила я не задумываясь. Нэнси, похоже, это порадовало, а вот Эллиота не особо. Полагаю, он так и не заметил, что мои разговоры с сенатором были вежливыми, и с Мег я сблизилась сильнее.

Мы снимали этот дубль в другом углу гостиной, где штаб задрапировал фон и навел ослепительный свет. Шона перечитывала свои заметки, пока мы рассаживались.

А теперь мы начинаем.

Мы подготовились к большинству вопросов. Нэнси и Эллиот поступили умно, уделив много внимания подготовке и точным прогнозам того, что «Америка» желает знать.

— Какой была твоя первая реакция? — спросила у меня Шона. — Когда ты узнала о своем отце.

— В основном, шок, — честный ответ был одобрен комитетом. — Но вот я встретила отца, а затем и Гейба, Грейс и Мег, и все срослось, ведь это моя семья и здесь мое место.

Судя по реакции Шоны, я ответила как подобает. Я расслабилась еще сильнее, когда Шона спросила у Мег и сенатора, как они рассказали обо мне близнецам. Она следовала предугаданному сценарию штаба.

В стороне Нэнси практически жестко улыбалась, наблюдая, как тренер за своей командой.

Первый сюрприз случился, когда камера перестала снимать. Шона встала и коснулась моего плеча.

— Я бы хотела побеседовать с тобой один-на-один, если не возражаешь.

Этого мы не предусмотрели, но требование показалось разумным, поэтому, когда Нэнси отошла, я ответила:

— Разумеется.

Шона взглянула на каждого в ожидании их ответа, и я обнадеживающе улыбнулась Нэнси.

— Замечательно.

Она доверительно кивнула. Я ведь подготовилась. К тому же, я из старого рода Гудвинов, каждая из которых была сильной. Я справлюсь.

Но ни одного из этих вопросов не было в нашем списке.

— Расскажи мне о своей матери, — начала она, и я сжала губы, удерживаясь от вскрика.

Мы гуляли по краю леса возле дома, оператор шел за нами по пятам.

— Она была замечательной, — я припомнила слово, которым охарактеризовала ее перед Энди. От воспоминаний я улыбнулась. — Она была прекрасной матерью.

— Ты удивилась, узнав, что она состояла в связи с сенатором?

Единственное, что пришло мне в голову — сказать правду. Я заколебалась. Но камеры ехали. Проще ответить.

— Меня это до сих пор удивляет, — мое тело расслабилось спустя секунду после незапланированных слов. — Тем, что плохо соотносится с моими представлениями о маме. Она была человеком моральных устоев, все твердила, как незначительные действия влияют на других людей и надо поступать ответственно.

Шона задумчиво кивнула, и в моем мозгу что-то щелкнуло.

— Наверное, она восприняла случившееся как урок. Не думаю, что она хотела причинить боль, но все же сделала, и вот я — напоминание об этом.

Это были печальные мысли. Глаза не отрывались от земли и мне пришлось приложить усилия, чтобы посмотреть в горизонт, как учили на тренировке. Повеяло оптимизмом. Достоверностью.

— Ты упомянула ответственность. Об этом ты узнала, помогая своей матери в ее организации?

— Конечно. — Во время подготовки мы немного затрагивали этот вопрос. — Отсюда у меня планы на будущее, поэтому важно помогать нуждающимся людям.

Заявление это я посчитала осторожным, соответствующим другим моим высказываниям, но Шона стала нажимать сильнее.

— Как считаешь, твой отец разделяет эти ценности?

— Я… э. — Меня словно ошпарило. Я сглотнула. — Так и есть. Думаю, да. — Внезапно заболела голова. — Я хочу сказать: совершенно точно.

Я заморгала, желая забрать обратно все сомнения и заменить на «совершенно точно». Что со мной случилось?

Шона поморщилась.

— Сменим план. — Она махнула оператору, чтобы он приостановился. Я кивнула, благодаря за отсрочку.

Затем она сказала:

— В твоей жизни есть кто-то особенный? — и мой рот снова пересох.

— А… нет-нет! — Я запнулась, заметив огонь подозрения в глазах Шоны. Она начинала свою карьеру с журналиста. Как она разузнала о Энди? В ту ночь улица была пустынной. А вдруг кто-то увидел? Что, если слухи уже поползли, а я и не знала об этом?

Я вдохнула, чтобы успокоиться. — Я исключительно сфокусирована на семье. — Фух.

Она склонила голову перед следующим вопросом.

— Как тебя приняла миссис Купер?

— Мег? — я улыбнулась. Легче легкого. — Она замечательная. Она…

Она должна ненавидеть меня, но не делает этого. Она чудесная.

О Боже, это началось. Я не должна была плакать.

Но я заплакала. Шона коснулась моего плеча в знак симпатии.

— Она меня приняла, — мне удалось вытереть глаза мизинцем, молясь, чтобы не размазался макияж. — Она тоже замечательная мать.

— А твой отец?

Слез как не бывало. На этот вопрос у меня был ответ. Его я репетировала перед Эллиотом Уэббом.

— Я всегда мечтала о таком отце.

Шона сверху вниз испускала лучи добра, такое утешительно знакомое лицо лучшего друга каждого человека.

— Что произойдет после кампании?

У меня открылся рот, но ни звука я не издала.

Ничего не приходило в голову. А ответа не было.

— Полагаю, вам хватило времени, — в кадр влетела Нэнси и вцепилась в меня. Я ухватилась за нее и она умчала нас подальше от Шоны с ее командой.

Позади нас шли приготовления к последней части дня, посиделкам с Мег и сенатором.

«Почему же они не подготовили ответ»? — мучилась я.

И, что более важно, почему я до сих пор не знала, как ответить?

Глава 18

Среда, 23 июля

Дань уважения

104 дня до Всеобщих выборов

Небо в Мэне яркое, задорно синее. Гости выстраиваются в очередь, чтобы войти в маленькую каменную часовню, опустив головы, как будто это поможет им отгородиться.

Сенатор не произнес и слова с тех пор, как мы приземлились с этим негаданным визитом. Он проглядел свою речь набрякшими глазами, большим пальцем поглаживая страницу, будто собираясь стереть написанное.

На таких похоронахъ полагается присутствовать политикам. Томас Беллами из Верховного суда был любим многими в колумбийском округе. И оттого, что умер он внезапно — прямо в предвыборное время — пресса стояла наизготовку, документируя всех выказывающих почтение.

Но у сенатора было иное отношение к похоронам. В юридической школе молодой профессор Беллами взял Марка Купера под свое крыло и поощрял его обратить лик к общественной жизни. Я вспомнила, как Нэнси сказала, что во время моего появления на свет он сказал прессе одну его мудрую цитату. Еще я время от времени слышала, как он смеялся с ним по телефону. Похоже, судья Беллами предлагал собраться нашим семьям после выборов.

Но вот в возрасте всего лишь пятидесяти девяти лет он ушел.

Пресса, придерживая камеры, караулила на почтительном расстоянии от маленькой церквушки, в которой должен был упокоиться судья Беллами. Сенатор не опустил стекло в машине, когда они приблизились. Даже не оторвал взгляда от страницы. Мег смотрела на него с противоположного места, мягко касаясь его колена. Близнецы, не обращая внимания, возились в своих черных костюмах, толкаясь локтями.

Большая команда охранников выстроилась у входа в церковь, их модные костюмы дисгармонировали с многовековыми каменными стенами, окружающими часовню. Когда мы прошли мимо них, один прижал палец к наушнику, тихо бормоча.

Конечно, здесь присутствовал президент. Он со своей семьей стоял у органа. Первая леди обеими руками держала ладонь вдовы Беллами. Я разглядела затылок Энди. Он не повернулся. Миссис Беллами посмотрела за плечо президента и увидела сенатора и Мег. При виде друзей ее лицо расслабилось, откровенно выказывая горе.

Справа от нее неровной шеренгой разместились трое детей, потухшими глазами рассматривающие толпу. Младшенькая, лет пяти, плотно сжала губы, чтобы не расплакаться. Старший мальчик был немного младше меня. Он выглядел так, будто только что очнулся от кошмара.

При взгляде на него церковь словно накренилась и затем стала тонуть. Комнатка маленькая, люди за нами все прибывали и прибывали, и я протянула руку, намереваясь схватить Пенни, но ее здесь не было и у меня перехватило дыхание, глаза увлажнились.

Мег тревожно глянула на меня. Я попыталась выдавить извинение, но вместо этого просто протиснулась мимо скорбящих и вышла из боковой дверки часовни, покрывшись пятнами.

Я жадно вдохнула прохладный, насыщенный солью ветер. Секунду спустя поняла, что очутилась на кладбище. Кроме выщербленных надгробий я увидела маяк и океан.

— Ты в порядке?

Я развернулась. В нескольких футах от меня стоял Энди Лоуренс с протянутой рукой, словно он собирался схватить меня.

— Да, — соврала я. Было трудно выдавить хоть слово.

Энди прищурился, склонив голову.

— Это же не часто, да?

— Думаю, постоянно, — я выровняла дыхание, пока разглядывала сияющий океан.

Энди обошел каменного ангела, подбираясь поближе.

«Это небезопасно, — подумала я. — Вас могут увидеть». И все же плечи расслабились, рук разжались, когда он подошел.

— Тебя не беспокоит? — Энди двинулся к могилам.

— Не слишком. — Я попыталась улыбнуться. — Ее кремировали. После похорон мы развеяли прах над ее любимым пляжем.

— У океана? — Энди уже стоял рядом и повернулся к горизонту.

Я кивнула, наблюдая, как носит по волнам лодку. Энди слегка коснулся меня мизинцем.

— Разумно. Тебе не придется ехать на особую могилу, чтобы навестить ее. Земля на семьдесят процентов состоит из воды, у которой в природе круговорот. Поэтому ты навещаешь ее прямо сейчас.

Я сморгнула слезы, океан сверкал ярко, ослепляя меня. Пальцы Энди нашли мои и беспокойно заметались, пока не переплелись. Я смело взглянула на него. Он смотрел на меня с беспокойством и чем-то еще. И это что-то мне отчаянно захотелось определить.

— Эндрю. — Позади нас раздался резкий голос и мы шарахнулись друг от друга. Лицо первой леди сменило выражения от раздражения и шока, а затем обрело спокойствие. Личико Барби.

— Похороны начались, — мягко сказала она. Ее глаза прошлись по мне, отчего на лбу появились обеспокоенные морщинки, а затем метнулись прочь. — Давай внутрь.

«Она знает? — Этот вопрос следовал за мной по пятам. — Знает что»?

Когда Энди ушел, я представила канат, соединивший наши руки и тянущий меня за ним. Даже когда я села в часовне между Гейбом и Грейс и горе других людей укрыло меня отсыревшим одеялом, пальцы Энди скользили по моим, давая понять прикосновением, что он знал.

Я сбросила оцепенение, чтобы увидеть, как сенатор поднялся на трибуну и начал речь.

— Во времена, такие, как наши, во времена горя и утрат, когда мир кажется несправедливым, а Вселенная безразличной, важно услышать слова утешения. Подбадривания. Но сегодня я нахожусь как человек, которому посчастливилось узнать Томаса Беллами и любить его как брата. Поэтому ободряющие слова трудно подобрать. — Он сглотнул. — Я злюсь. Томас был еще слишком молод. И меня это злит.

Все подались вперед. Это был нестандартный панегирик.

— Но Том верил в объективность.

Сенатор выдержал паузу, усмехнувшись, будто кто-то невидимый нашептал ему шутку.

— Любимой поговоркой в Йеле у него было: «Смотрите на все под другим углом». Уверен, что его коллеги из Верховного суда слышали ее чаще одного раза, возможно, это сводило вас с ума, если прерывало обед.

Несколько человек из собравшихся хмыкнули в знак согласия.

— К чести Тома, на это мы не смотрим под другим углом. Время Томаса Беллами на этой земле истекло. Давайте оглянемся на его жизнь.

Слова сенатора разразились над часовней и ушли в фундамент. Мир снова упорядочился. Стал безопаснее. В других присутствующих я видела собственную смену эмоций во время речи. Его слова помогли.

После окончания речи я взглянула на сенатора с новым интересом. Казалось, он заполонил всю комнату, погост и достиг побережья. И дело было в его харизме.

Он выглядел президентом.

На выходе из церкви я разыскивала Энди, надеясь взглядом выразить ему благодарность. Но лицо его отца приковало мое внимание.

Президент выглядел обеспокоенным.

Глава 19

Пятница, 25 июля

Держим путь в Город ангелов

102 дня до всеобщих выборов

Мой день рождения приходился на неделю Республиканского национального конвента.

Когда об этом прознала Мег, ее первая реакция была: «О, нет!» За ней последовало обеспокоенное: «И какой подарок ты хочешь в этом году»?

Обычно я придумывала заранее. В этом году Конвент проходил в Лос-Анджелесе. Вот уже несколько недель я то подвергалась приступам холодной паники, то задыхалась от волнения при мысли об этом визите. С одной стороны, мы все готовились к выставлению наших жизней на обозрение миллионной аудитории зрителей, судьба страны находилась в равновесии. С другой же стороны, у меня целых девять дней дома. Весы соблюдали баланс в соответствии с моей обеспокоенностью.

Пенни вела обратный отсчет до моего приезда в течение нескольких недель. «И лучше тебе явиться сразу, или же я тебя похищу. И меня не волнует, если нас прослушивает служба безопасности. Считайте это предупреждением».

Я пообещала сперва встретиться с ней, хотя и знала, что каждый дюйм моей жизни распланирован. А, возможно, даже сон. Можно выкроить время и повсюду таскать за собой Пени, пусть посмотрит, что из себя представляет штаб. Я не могла дождаться.

Когда мы сели в самолет, Мег подарила стопку книг, уточнив, что это не на день рождения, а для предстоящего долгого путешествия в самолете и автобусе. Названия были знакомыми, кое-что из классики, а о других я была наслышана от Энди, Джейка и Люси.

Мег купила их по списку для летнего чтения Фарвелл.

Я задумалась, что это значит, но не решилась подойти с вопросом. Лишь поблагодарила ее и окунулась в чтение. Книги были недостаточно увлекательными, чтобы удержать меня от мыслей о предстоящей поездке и интервью с Шоной Уэллс.

Оно вышло в эфир вчера в соответствии с заказом Мег на «начало ночи». Я знала Мег достаточно хорошо, чтобы заподозрить, что мы не соберемся поглазеть на себя в плоском телевизоре с миской попкорна. На этот раз Нэнси согласилась с Мег.

— Ты справилась отлично, теперь отпусти, — повторила она июньский совет Луи. — Поверь мне, чем больше ты смотришь на себя экранную, тем сильнее меняешься. А мы хотим, чтобы оставалась такой, какая ты есть!

Судя по радужному настроению сотрудников, поднявшихся на борт самолета, украшенного баннером «Купер для Америки!», все прошло удачно. Я сказала себе, что мне достаточно знать только это, и почти поверила. Эта неделя хотя бы насыщена.

Когда самолет пошел на посадку, я перегнулась через Гейба ради вида широкого серпа Тихого океана, мозаичных кусочков бесконечных зданий, гор в отдалении и прекрасного смога. Ага. Я даже по смогу соскучилась.

Мое пристанище на следующие несколько дней будет отличаться от маленького домика, который мы делили с мамой. Штаб разместился в центре города в высотном отеле через дорогу от конвента. У всех сотрудников были номера в отеле, но нам принадлежал большой пентхаус. Там были три ванные с джакузи, картины маслом на золоченых стенах, а обеденную с люстрой сотрудники объявили штабом. Разглядывая город со своего балкона, я поклялась пригласить к себе Пенни на этой неделе. Быть может, она останется даже на день рождения.

После регистрации нам надо было убить два часа перед первым вечерним мероприятием. Узнав о моем священном обете, сенатор рассмеялся и позволил мне навестить Пенни. Пока я не упомянула метро. Он забеспокоился.

— Где она живет? Я даже не знаю о подземке ЛА.

— Конечно, она тут есть! — прощебетала я. — Я могу сесть на Голд Лайн. Атлантика только через восемь остановок.

По его озадаченному прищуру я поняла, что он думал о Беверли Хиллз и Брентвуде, которые он посещал на благотворительных мероприятиях.

— А это безопасное соседство?

Я старалась удержать улыбку.

— Там-то, где я жила?

Он вздохнул. Я победила.

— Вернись к пяти. Никакой подземки. Джеймс тебя сопроводит.

Я хихикнула, представив лицо Пенни, когда я сверну на Таун Кар с собственным агентом службы безопасности. Но когда мы свернули на ее улицу, проехав мимо знакомого ряда выцветших бунгало с пересохшими, тщательно ухоженными лужайками, рот открылся именно у меня.

Между тощими пальмами в ее дворе был растянут баннер с надписью «Добро пожаловать домой, Кейт»! Под ним собралось не меньше двадцати человек. Увидев машину, они подпрыгнули в знак приветствия.

Я улыбнулась так широко, что щеки чуть не треснули, школьным товарищам, с которыми не разговаривала с тех пор, как я уехала — Кевина, давнишнего партнера по лабораторным, теперь уже второкурсника; Ирину, мою великолепную подругу-латышку, до сих пор собиравшую волосы в сумасшедшие косички; Честера, который оказался выше, чем я помнила; Топса и его сестричку Энжи; малышку Еву; а это что, Энрико? Старшего брата Пенни не было, потому что два года назад он подался в морпехи.

А в центре стояла прослезившаяся мисс Пенелопа Диаз с очаровательной прической, а позади стояли ее родители.

Только я ступила на землю, меня сразу же облепили. Я нервно оглянулась на Джеймса, но он был занят тем, что пытался подавить непрофессиональную улыбку.

— Только посмотри на себя! — Пенни освободила меня от медвежьей хватки и захлопала в ладоши. — Все еще в костюме. Это. Красотища.

Я посмотрела вниз, сообразив, что с самого самолета в цветочном платье на случай фотографий. Спеша очутиться здесь, я забыла сменить его на что-то менее смешное. Энрико вытаращил глаза.

— Ты подросла, Костля Кейт, — сказал он, приведя меня в смущение.

В этот момент мама Пенни таки пробралась сквозь толчею и схватила меня в плюшевые объятия, а окружившие меня друзья задавали миллион вопросов в минуту, в основном «Как там твой отец», «Как ты справляешься со всем этим», на что я отвечала ошеломленно и обрадовано. А потом меня за запястье потянула сестра Пенни, Ева, со своим вопросом.

— А у тебя есть парень?

Все покатились со смеху, а я, в силу своего изумления, так сильнее всех.

— Я… ну, вообще-то нет.

Пенни прищурилась.

— Вообще-то нет?

— Есть один парень, — призналась я максимально расплывчато. — Но между нами ничего нет.

Пенни открыла рот, уперев руки в боки. Я прекрасно знала, что так она выражает крайнее возмущение, скрывая обиду на утаивание такой важной информации. Позже мне это аукнется.

Энрико выставил руки, как прирожденный телохранитель, успокаивая народ.

— Больше никаких расспросов. Может, Кейт встречается с президентским сынком. А это уже сверхсекретно. И если она вам расскажет, ее убьют.

Друзья грохнули, не заметив, что от моего лица отхлынула вся кровь. За исключением Пенни. Ее прищур только стал подозрительнее. Энрико толкнул меня.

— Не принимай всерьез, Кей.

Притворно смеясь, я ударила его по руке. Пиво пролилось. И тут сверкнуло. Сначала я решила, что это молния, но гроз у нас тут не бывало. Голоса упали, Пенни встала на цыпочки, вглядываясь мимо людей.

Это оказался фотограф, его голова высовывалась из окна со стороны водителя. А с другой стороны улицы приближался новостной фургон с командой, готовой нащелкать снимков.

Я взвыла.

— Просто попозируем и они уедут.

— Почему они здесь? — мистер Диаз озадаченно покачал головой. — Они преследовали тебя?

— Возможно, — я усмехнулась и показала пальцем. — Или им указала эта огромная вывеска. Вы их навели, мистер Диаз.

— Для тебя теперь это норма? — спросила Ирина. — Люди бегают за тобой, чтобы заполучить снимок?

Она щипнула волан моей юбки. Уж не ревнует ли она к ажиотажу вокруг меня?

Она ведь королева школьного драмкружка, надеющаяся пройти профессиональное прослушивание, если консервативная мать ей позволит. Но сегодня она была еще одной школьницей, томящейся в неизвестности. Она разве не понимает, что я всем сердцем хочу поменяться с ней местами?

За исключение Куперов. От них я бы не отказалась.

Мы по-идиотски скучились, фотограф, само собой, поблагодарил нас и поехал дальше. Набросилась съемочная группа, рассчитывающая на интервью, но я на это не подписывалась, уж тем более не в отсутствие Нэнси.

— Я лучше пойду, — вздохнула я и обняла Пенни. — Но я еще вернусь.

— Каждый день, ладно? — она скрестила руки, чтобы намекнуть.

Я скрестила свой мизинец с ее.

— Так часто, как только смогу.

Когда мы поехали, я наблюдала, как свет окрашивался в золото, становился пыльным, заметила, что газон сначала зеленеет, затем редеет и растягивается, и отговорила Джеймса свернуть на магистраль, в результате чего вернулась как раз к началу мероприятия, чувствуя себя Золушкой, разве что не в замызганных вещах.

Или так думала я.

Эта фотография оказалась всюду. Менее чем через пять часов она попала в сеть, вечерние газеты и верхний правый угол каждого новостного канала. И не только фото, видео тоже. Команде удалось получить внушительное количество кадров. Я пыталась игнорировать их.

Эллиот был необъяснимо зол. Он ворвался в гостиную нашего номера и ткнул пальцем в телевизор, будто собирался его разбить, с ором «Какого вы мне не сообщили об этом»?

— О чем — этом? — пробурчала я, потихоньку закипая.

— Тебе надо было лучше за ней следить, — проорал он. Никогда прежде он так не пожирал меня глазами.

— Прекрати, Эллиот! — прошипела Нэнси.

Ее бледность напомнила мне, что день назад в Южной Каролине он заявил, что я под ее ответственностью.

Сенатор встал перед ним. Защитный жест я оценила, но необходимости в нем не было. Эллиот злился на ту меня, что на экране задвинула на задний план все, чтобы встретиться с друзьями в «неблагополучном» районе города.

— Сбавь обороты и смотри, — сенатор спокойно подошел к телевизору. — Никакого кризиса.

— Кейт Квинн отметила свое возвращение в родной Лос-Анджелес визитом старых друзей, — вещала грудастая ведущая. Довольно нейтральным тоном. И чего Эллиот так взъерепенился? — Но некоторых заинтересовало, что кампания Купера потворствует испаноязычным избирателям. С нами Карлос Мунос, профессор…

Я открыла рот.

— Потворствует? Что…

Эллиот обернулся ко мне. Ой-ей. Надо было держать рот на замке.

— Все. Что. Мы делали. Пошло прахом. Все! — Он расхаживал туда-сюда. — Зачем я ей объясняю, ведь это, — он указал на Нэнси, — твоя работа! — И он метнулся прочь из гостиной.

Сенатор вздохнул, выставил руку в ответ на уничижающий взгляд Нэнси.

— Я с ним поговорю.

«Зачем?» — я уже не впервой спрашивала себя. У Эллиота никакого уважения, он неуравновешен и высокомерен. Насколько я могла судить, его недолюбливали. Передо мной он никогда не притворялся хорошим. Так почему бы его не уволить?

Он бывает хорошим. Что значит — он прав.

Я сглотнула и уставилась на ковер.

— Вышло неловко.

— Как бы то ни было, мы отступились от курса. Эллиот…. — Мег вздохнула, не закончив мысль. Она обняла меня. — Но послушай — ты только учишься. И мы все. Глубоко вдохни.

• • •

Когда Пенни той ночью позвонила мне, я думала, что она еще не оправилась от первой в своей жизни дозы вмешательства СМИ. Но у нее на уме было другое.

— Когда собиралась рассказать мне о президентском сынке?

Я сползла с гостиничной кровати и тихонько прикрыла дверь. В дополнительном приступе паранойи заткнула щель под дверью парой подушек.

— Никому не говори, — прошептала я.

— Что я могу рассказать? Ты мне ничего не говоришь!

— Тут нечего рассказывать. — И тут я поняла, что сильно завралась. Сердце колотилось.

— Он мой друг, но идея эта не отличная, поэтому все в секрете.

— Он твой друг. Как это, ха? — На другом конце линии было подозрительно тихо.

— Да.

Пенни испустила чрезвычайно долгий вздох.

— Так, Кейт. Раз ведешь эту игру, то будем играть ее вместе. Расскажи мне о вашей гостинице. Оцени бассейн. От одного до десяти.

Она позволила мне сменить тему, хотя гордость ее была уязвлена. Мне стало легче. Знакомство с Энди было опасным, если о нем прознают, случится катастрофа, поэтому хрупкий баланс моей жизни теперь зависит от сохранности секрета.

Он стал моим секретом. Неправильно было говорить о нем Пенни — странная связь с Энди распадется, если кто-нибудь еще узнает.

Еще неловкости добавил последовавший звонок Энди после одиннадцати. Я заставила телефон замолчать, пусть себе трезвонит без ответа.

А потом десять раз переслушала сообщение на голосовой почте, прежде чем вырубиться, зная, что когда он позвонит в следующий раз, я отвечу.

Глава 20

Суббота, 26 июля

За два дня до РНК

101 день до Всеобщих выборов

На следующее утро Либби принесла в номер изумительный кофе для меня и Нэнси. Я поблагодарила ее с виноватой улыбкой: когда Нэнси спросила меня о лучшем кофе в Лос-Анджелесе, я ляпнула «В ̋Фасолине и Па́ре̋ на Франклина», прежде чем просекла, что они отправят Либерти на другой конец города, хотя его можно спокойно купить в «Старбаксе» гостиницы.

Ладно, у нее хотя бы появилась возможность осмотреть город. Она свободно распустила волосы из своего обычного пучка, не удивлюсь, если стекла в машине у нее опущены. Я даже почувствовала прилив зависти, что замешкалась, пока она не умчалась прочь, оставив нас с Нэнси наедине с самым вкусным кофе Лос-Анджелеса. Сенатор и Мег ушли на завтрак по приглашению, Гейб и Грейс вразвалочку смотрели утренние мультики, поэтому мы заняли столик на террасе.

— Твой папа и Мег завтра встречаются с делегатами, — Нэнси с гримасой отпихнула полупустой стаканчик с латте. — И мы подумали, что ты, Гейб и Грейси захотите куда-нибудь сходить и повеселиться только втроем.

Если бы я умела выгибать бровь, то сделала бы.

— Только втроем — это мы и охрана, да?

Я ее поймала. Она улыбнулась.

— И съемочная группа. Один раз живем. Есть идеи? Пляж или может, экскурсия. Это ведь весело?

— Что насчет «Мэджик Маунтин»?

Я надеялась вернуться туда в конце школьного года, когда Пенни сказала мне, что я пропустила их поездку. Близнецы достаточно подросли, чтобы сходить на большинство аттракционов. Я не могла дождаться, когда познакомлю их с Пенни.

— Великолепная мысль. — Нэнси кивнула и сделала пометку в своем вездесущем блокнотике.

— Можно я приглашу нескольких друзей?

Ее улыбка испарилась.

— Только вы трое. Или я не ясно выразилась? — Она рассмеялась, но прохладно. Скорее издевательски.

От такой перемены настроения я застыла. Давление штаба сказалось на ней сильнее, чем я думала.

Мы с Пенни месяцами разговаривали о совместной поездке. Она не может пройти без нее. Но не смотря на высокое давление, рискну ли я навлечь гнев на себя за парк аттракционов?

— Ладно. Втроем тоже звучит неплохо.

• • •

До следующего утра я и не знала, что близнецы будут там впервые. Они ни разу в жизни не ходили в парк аттракционов и ни разу не катались на американских горках.

— Вот это тошниловка, — Грейси скорчила гримаску.

Гейб глубокомысленно кивнул:

— Мы много объездили на ярмарке в Айове, меня чуть не вырвало, но я справился.

— Красавчик, — сказала я. В его глазах появился гордый блеск, которого я раньше не замечала.

Съемочная команда состояла из молодых местных волонтеров, работавших в киноиндустрии. Они впятером отправлялись на фургоне в Валенсию. Когда взгляду предстали американские горки, мои брат и сестра загорелись как готовые к запуску ракеты.

Парк предложил пропустить нас без очереди, но Нэнси посчитала, что так мы покажемся снобами. Я понимала ее точку зрения, хотя втайне мечтала вместе с Пенни просочиться мимо очереди как некие важные персоны, брюзжа на час с лишним ожидания.

Когда подошла наша очередь к нагревшимся сиденьям металлической конструкции с парой значительных перепадов, но без мертвых петель, я помогла Гейбу сесть и пристегнуться. Когда поезд тронулся, руки у Грейси затряслись.

— Я сделаю это, — пробурчала она сквозь стиснутые зубы. Затем повторила снова. И снова, как безумную мантру, участившуюся, когда поезд заскрежетал, взбираясь наверх. Пришлось дважды дергать ее, чтобы она помахала парню с камерой позади нас.

Когда мы достигли вершины, Грейси издала жуткий вопль-прелюдию к истерике. Сердце у меня дрогнуло не лучшим образом.

Когда нас бросило на поручни, я задрала руки и ухмыльнулась близнецам. Глаза у них остекленели, рты были разинуты, а когда мы ринулись вниз, они неуверенно крикнули, не решив, весело это или же нет. Я показала оператору большой палец, надеясь, что он закрыл перекошенное от ужаса лицо Грейси.

Во время возвращения поезда на станцию я судорожно соображала, как спасти сегодняшний день. Сходить на тошниловку? Или посмотреть трюки? Но когда близнецы, пошатываясь, ступили на платформу, то разразились безумным смехом.

Гейб скакал, заряженный новой манией.

— Давайте разок с мертвой петлей!

Грейси побледнела.

— С мертвой петлей. Звучит… здорово.

Несмотря на мольбы Гейба, я не решилась. Легких катаний на день достаточно, учитывая длинные очереди и постоянный перерыв на фотографии. Грейси спрятала страх за маской бесстрашия, однако в итоге она спа́ла. На третьих горках она вместе с остальными исполнила сумасшедший танец счастья.

Следующие семь часов Гейб был другим человеком, как щенок со сброшенным ошейником. Целый день он осторожно озирался, подмечая сначала реакцию других. И даже не прятался от камер, едва их замечая в перерывах от заезда до заезда. Впервые за несколько месяцев я увидела ребенка, каким он и должен быть, сияющего и расслабленного. Свободного.

Когда солнце село низко и замигали огни колеса обозрения, команда сняла последний кадр, где мы трое наслаждались на камеру тортом-муравейником. Мы ели благовоспитанными, крошечными кусочками, пока камеры не замерли. Тут-то мы вгрызлись в него как дикие пороси.

— Моя мама советовала есть муравейник после аттракционов, чтобы на следующий день не кружилась голова. — Я засмеялась, просыпав на блузку сахарную пудру.

Грейси украдкой покосилась на тарелку.

— Правда?

— Нет. Просто она любила муравейник.

Я смотрела на огни, вспоминая все наши поездки, когда нас было только двое. Когда мы пришли первый раз, я была младше Гейба и Грейси. После первых американских горок я зашлась в вялых слезах. Мама же была полна решимости вырастить такую дочь, которая могла бы кататься с ней, поэтому я попробовала еще разок. Только после двух визитов до меня дошло все удовольствие. Я уже собиралась признаться близнецам, что они куда смелее меня, но тут тихонько вмешался Гейб.

— Ты никогда не рассказывала о своей маме.

Близнецы смотрели, как я пытаюсь сформулировать ответ.

— Всё потому, что я скучаю. И как только заговариваю о ней, то мне становится грустно.

Тогда Гейб взял меня за руку, а Грейси встала, стряхнув остатки крошек на землю.

— Теперь мы твоя семья.

Я улыбнулась, но была в голосе Грейс какая-то странная непокорность, отчего это трогательное заявление превратилось в обвинение. Подбородок вздернут, в глазах упрямство и боль, отражение той ночи в Массачусетсе, когда она изрезала мое платье и не сказала, почему.

Дорогой на парковку я наблюдала за ней. Пока что эта ее сторона была мне непонятна, но картинка уже начала проявляться. По неизвестной причине в тот день она сочла меня угрозой. А сегодня приняла за угрозу мою маму, огромнейшую часть моей жизни, которую Грейси не в состоянии была понять, да и не хотела.

Пока мы ехали домой мимо подсвеченных неоном холмов, вспомнилось многое, просачиваясь в щель под дверью, открытой «Маунтин Мэджик». Я впустила их, вспомнив тот день, когда только встала на ноги, отправилась на окружную ярмарку с мамой и ее подругой Мартой. Одно из самых ранних воспоминаний о том, как я сижу между ними на скремблере.⁶ Как мы толкались, Марта пролила газировку на мамины туфли, но они обе лишь слегка пошатнулись.

Какими же молодыми они тогда были, поняла я. Мама была молода, чтобы заводить меня. И так молода, чтобы умереть.

Я застукала Грейси на разглядывании себя, но продолжила размышлять. Гейб, может, и хотел расспросить больше, Грейси не удалось его обработать. Он явно храбрее своей сестры.

По возвращению в отель в электронной почте меня поджидало письмо, словно по волшебному зову. Марта отправила его этим утром.

— Давненько не виделись, — написала она. — Рада буду пересечься.

Меня это немного удивило. Она была постоянной частью моей жизни в Лос-Анджелесе, ведь приходилась маме лучшей подругой и коллегой по продовольственному банку. Тем не менее, с нею мы близки не были. Я не делилась с ней секретами и не приходила за советом. Для этого у меня была мама. Последний год Марта время от времени проверяла меня в Южной Каролине, чувствуя обязанность перед мамой. Но звонки становились все более неловкими, а затем и редкими. Она связалась со мной впервые после Великого Откровения, неудивительно, что она захотела встретиться. Нам надо было многое наверстать.

Но было в письме что-то странное, будто она по привычке высылала приглашение на встречу в продовольственном банке.

— Понимаю, что ты занята, но я рада возможности посидеть, поболтать.

Каким бы неловким не вышло ее письмо, ответ мой, наверное, выглядел хуже.

— Я свободна в среду между 11:40 и 12:25, подойдет? — я смягчила предложение смайликом. — Прости за конкретику, но это то еще безумие. Можем пообедать?

Мне хотелось оставить больше промежутка, чтобы не показаться самовлюбленной идиоткой, но Нэнси настояла написать точно отведенное время. Она заглядывала через мое плечо, пока я набирала ответ.

— Ты нужна нам на встрече и должна успеть на обед в АИКОСЕ,⁷ — напомнила она, беспокойно запустив руку в волосы. — Тебе же хватит времени повидаться с подругой?

Это было лучше, чем ничего. Мартин ответ пришел практически мгновенно.

— Замечательно! Как насчет нейтрального места — помнишь наш ресторанчик на бульваре Синега?

Я улыбнулась, вспомнив нашу традицию собираться там каждые два месяца: только я, мама, Марта и ее йорк Фредди, а иногда и какой-нибудь ее несчастный парень, из числа тех, что она меняла раз в четыре месяца, словно по отлаженному механизму. Стало интересно, возьмет ли она Фредди в среду.

Тут я снова заметила, как тщательно Марта подбирает слова. Нейтрального значения.

Может, у нас неприязнь, а я и не в курсе?

У меня несколько дней, чтобы разузнать. И я использую их на полную катушку.

В понедельник, первый день конвенции, я проснулась в шесть утра от голосов в гостиной. Один из них стал неестественно громок, и только потом я поняла, что это звук из телевизора.

Плюнув на приличную одежду, я вышла из номера и обнаружила уставившуюся в него Мег. Она еще не причесала волосы и прижимала к себе чашку кофе, словно она была плюшевым медвежонком. Нэнси и Луи стояли за ней, скрестив руки на груди в стиле вышибал, из коридора доносилось шипение Эллиота в трубку. Я посочувствовала тому, кто был с ним на связи.

Заметив меня, Мег оторвала взгляд от экрана.

— Доброе утро, Кейт. Кофе?

Следом за ней я отправилась на кухню, где она налила нам бодрящую порцию. Только тогда я увидела, что сенатор наблюдает за рассветом за стеклянными дверьми террасы. Он далеко проснулся не с песней.

— Что случилось на этот раз? — спросила я у Мег.

Она ткнула в экран.

— О нет. — И снова я. Ну конечно. Фотографии меня, Гейба и Грейси на американских горках. Все мы… улыбаемся? — Стойте-ка.

Я со стуком поставила кружку.

— А на этот раз что не так?

— Абсолютно ничего, — вздохнула Мег.

В окружении прихожан появилась неизвестная мне женщина на фоне знакомой церкви.

Нэнси прибавила звук.

— Не сочтите меня неве-е-е-ежливой, — выплюнула женщина как школьная задира. — Ничего не имею против развлечения детей на аттракционах. Но не в воскресный же день! — Она беспомощно усмехнулась, оглядываясь на белый шпиль, мимо которого я бесчисленное количество раз проезжала по бульвару Санта-Моники. — Моя семья основала церковь в Лос-Анджелесе. Было непросто. Возникает вопрос, правда ли Куперы консервативны. Возникают вопросы об их ценностях. Думаю, они интересны многим людям.

Сенатор обернулся на бесстрастный голос женщины, вернувшись к жизни.

— Зачем ей это делать? Надеется так дискредитировать нас?

Судя по его тону, это не просто женщина с улицы, у которой взяли интервью. У нее та же фамилия, что и одного кандидата во внутрипартийном голосовании. Его жена?

— Фред — мудак, — добродушное пожатие плечами вкупе с оскорблением придавало ему шарма. — Отчаянная попытка. — Он хохотнул. — Простите за мой французский.

— Тот еще пидр, — вздохнула Нэнси.

— Пидр? — прошептала я Мег.

— Простой демократический республиканец, — я постаралась запомнить ее объяснение.

— Подождите, — я смущенно вышла вперед. — Так она тоже республиканка?

Луи хихикнул.

— О, да. У нее только спроси. Ее слушать — не переслушать. Уши завянут.

— Так она на нашей стороне?

Сенатор воздел руки в воздух.

— Спасибо, Кейт, именно этого…

Эллиот со стуком швырнул на стол телефон и заглянул за дверь.

— Никто еще не нашей стороне, Марк. Только если в среду утвердят твою кандидатуру. До тех пор никто не расслабляется.

Последнее явно адресовано мне. Раз Эллиот хотел, чтобы я прочувствовала давление, то он может не беспокоиться. Прошлой ночью я почти не спала, думая о предстоящем дне, всех мероприятиях, ведущих меня к первому появлению перед зрителями на стадионе Стейплз-центр. Ах да, появлению перед Америкой вживую.

Сегодняшним вечером масштабы улыбаемся и машем потрясали воображение. Темой нашего выступления были «Гордые республиканские женщины» — следом за женщиной-мэром Сан-Диего. Но Нэнси считала день настолько важным, что настояла на моей готовности к съемкам с восьми утра. Один взгляд на четырехстраничный график — и все стало ясно. День предстоит сумасшедший.

Каким-то чудом страницы одна за другой пролетели в одно мгновение, глаз не успевал различать вспышки. У Либби и остальных помощников имелись закуски, когда мы переезжали с одного мероприятия на другое, заказывая номера в отелях то тут, то там, до пяти вечера объявляясь на заявлениях перед прессой и митингах, пока наконец не добрались до широкого дворика в Степлз-центре.

— Вот это да! — воскликнула я, увидев первую орду, ожидающую своего приема, разодетую в ослепительные наряды, гигантские плакаты и сумасбродные шляпы. Автобус остановился и из него вывались двадцать человек, кто-то в толпе выкрикнул «Миннесота» и они отозвались улюлюканьем.

— Впечатляет, правда? — Либби даже подпрыгнула на месте, передав мне пятую за день бутылку с водой. Я кивнула, сглотнув нарастающий ужас.

Внутри я осмотрела пещеристую сцену, ожидая, что ее размеры усугубят мой страх. Но первая непрошеная ассоциация была связана с «Кудзу Гиантс». Нет — с Энди. Меня охватило подлое желание прокрасться туда, как это сделал он. Едва эта мысль успела оформиться, как помощник показал мне место за кулисами.

Быстрый осмотр это всё, что я сделала по собственной воле за весь день. Уже к шести вечера после всех выпитых бутылок воды мне надо было отлучиться в уборную. Может, они втиснули в расписание одну такую отлучку, решила я. Но когда Грейси пожаловалась, что ей нужно отойти, и Гейб побежал за ней, три ассистента преградили мне путь к двери.

— Макияж, — пояснила Либби, безумным взглядом сверившись с часами. Я сжалилась над ней и пошла следом. Укладка и макияж заняли около часа. Я терпеливо сидела, скрестив ноги и не обращая внимания на давление мочевого пузыря.

Нэнси просунула голову в дверной проем, чтобы проверить.

— Выглядишь потрясающе!

Я осторожно отлепилась от кресла.

— Как добраться до уборной?

— Направо. — Она жестом остановила меня. — Не-не. Там шныряет пресса, снимают всё исподтишка. Мы же не хотим, чтобы тебя застали ломящейся в туалет. — Она расхохоталась.

Я прохладно улыбнулась.

— Я не собираюсь ломиться.

У нее звякнул телефон.

— Нас ждут.

Когда она скрылась из поля зрения, я обдумала два варианта. Пойти за ней или взбунтоваться и шмыгнуть мимо журналистов, чтобы они не успели сфотографировать. Мочевой настолько переполнился, что на спринт надежды не было — едва ли я могла быстро двигаться. Мучительно вздрогнув, я бросилась за Нэнси, взмолившись, чтобы у нас оказался перерыв перед большим событием.

Молитвы мои остались неуслышанными. Было ли это из-за того, что в воскресенье я ходила в парк развлечений, сказать не могу, но в таком громадном сооружении, как оказалось, лишь одна ванная, приблизиться к которой у меня не было ни шанса, поэтому надежды на облегчение умирали. Наконец Нэнси привела меня к тому крылу, где в непримиримой тишине ждали стайки ярко одетых дам, постукивая туфельками на шпильках.

Я узнала миссис Макриди еще до того, как заметила ее дочь. Кароли лениво взглянула на меня через плечо, смерив мой наряд. Меня передернуло от ее улыбки, и я быстро отвернулась.

Большинство женщин я не знала, а с другими встреча была такой мимолетной, что их имена не запомнились. Дамы из церкви не оказалось. Уж не переживала ли она из-за комментариев в свой адрес.

Грейси прибежала от Мег, чтобы обнять меня за талию.

Я охнула.

— Не так крепко!

— Итак, леди, на выход! — произнес координатор с наушником, и мы вышли на арену к оглушительным воплям, падающим сверху вниз как рёв водопада. Первое, что меня поразило — повсюду были красные, белые и синие цвета — странно видеть их не только четвертого июля. Затем на фоне беспорядочных знамен вырисовались лица, и, Господи ты боже мой, сколько же их было. Лучи света шарили по стадиону, будто выискивая беглецов, и в момент, когда они остановились на нас, толпа взорвалась еще более громкими криками, перекрывая звуки со сцены. Все наши сторонники аплодировали стоя.

— Что с тобой? — провопила Грейси.

— Ты о чем? — спросила я сквозь зубы.

— Выглядишь очень странно!

Я склонилась, насколько позволял мочевой пузырь.

— Я не была в туалете с самого утра, — прошипела я, и Грейси рассмеялась так громко, что камеры поблизости от сцены сфокусировались на нас.

Замечательно. Я поморщилась и продолжила идти крошечными семенящими шажками, по одному за раз. На сцене мы выстроились как на репетиции и после бесконечно долгих секунд тишины и еще более долгого представления — ха, будто никто нас не знал! — за которыми последовали еще более бесконечные, но доброжелательные аплодисменты, мы были свободны, я улыбнулась и помахала, отступая за кулисы, а там, пробившись сквозь толпу, изо всех сил рванула в уборную, поражаясь случившемуся чуду. Каким-то образом я не опозорилась на все национальное ТВ.

Так думала я.

Первый звонок был от Пенни.

— Ты выглядела восхитительно! Но… хм… что с твоей походкой?

«О Боже».

Она моя лучшая подруга, напомнила я себе. Только человек, знающий меня с первого класса, мог заметить такую деталь.

Энди позвонил, пока я еще разговаривала с Пенни. Я переключилась, сердце билось как ненормальное.

— Квинн. Не знаю, как спросить, чтобы прозвучало прилично… — он не дождался разрешения, — Тебе случайно не в туалет хотелось?

Я покраснела так сильно, что коленки сморщились от нехватки крови.

— Просто бывал в такой же ситуации, — рассмеялся он. — Заставляй их ждать тебя, даже если надо бежать быстрее, борись за право помочиться!

— В следующий раз, — выдавила я, закрыв горящие щеки ладонями.

— Ты выглядела замечательно, — добавил он. — Классно, что я увидел твое лицо.

Я развеселилась.

— Твою боль… взмокшее лицо…

— Ненавижу тебя.

В его голосе я услышала усмешку.

— Врешь.

Комментарии от новостных каналов последовали незамедлительно. Нэнси даже шикнула на всех, когда кабельные каналы упомянули мое имя в вечернем повторе.

«Кейт Квинн очаровательно нервничала на первом появлении на сцене конвента…»

На экране я крошечными шажками взобралась по ступеням и пересекла сцену на подгибающихся коленях, панически вытаращив глаза.

Как они не замечают!?

Нэнси обняла меня.

— Очаровательно нервничала. Я бы сказала — почти идеально.

— Хорошая работа, ребенок, — похвалил сенатор. Он подмигнул, и я отвернулась, чтобы скрыть, возможно, глупейшую улыбку в мире.

— У меня замечание по гардеробу, — встрял Эллиот.

— Ну как без этого, — пробурчала я себе под нос.

Эллиот и ухом не повел.

— Можем мы выдать ей высокие каблуки? Рядом с Кароли она просто коротышка.

— Эй! — вскинул руки Луи. — Давай без принижений. Включая меня. У коротышек тоже есть право голоса.

Он наигранно подмигнул, рассмешив меня. Приятно было встретить Луи после конвенции. Он сопровождал нас с женой и четырехмесячным ребенком. Мне нравилось наблюдать его в режиме отца, как он, придерживая дочь, договаривается с кем-то по телефону.

Нэнси снова помахала, указывая на телевизор.

— Следите за Кейт и дальше, — сказал новый эксперт, — Она дочь своего отца, и заверяю вас, мы еще увидим куперовскую уверенность по мере продвижения кампании…

Куперовскую уверенность. Я взглянула на сенатора, вспомнив, что говорил Луи в первую неделю в штабе. Верно ли это? Может, в нас есть сходство? Судя по головокружению, эта идея все больше укоренялась.

В другом конце гостиной я увидела Грейси в пижаме, хмуро уткнувшуюся в телевизор. Когда ее голубые глаза встретились с моими, я спросила, что случилось, но ничего не ответив, она исчезла в своей комнате.

Глава 21

Среда, 29 июля

РНК: день второй

98 дней до Всеобщих выборов

Теперь настал черед Мег для нервного срыва. Из-за этого сенатор беспощадно подтрунивал над ней.

— Давай, Мэгги, — я еще не слышала, чтобы он так обращался к ней, и, судя по ее убийственно мрачному взгляду, больше и не услышу. — Это ведь как лекция, за тем лишь исключением, что присутствовать там будут по собственной воле. Разве не ты мне всё твердила, что держишься огурцом?

Он усмехнулся и попытался ткнуть ее в бок, но она со смехом шлепнула его по руке.

— Дай мне собраться!

Она вернулась к своему занятию: неразборчиво переписывать окончательную речь на выступление этой ночью. Я держалась поблизости и гадала, спросит ли она моего мнения, как обычно. Подозреваю, её внутренний профессор улучал момент, чтобы поучить меня, особенно когда она помечала ключевые фразы и спрашивала «Что это значит, Кейт? Какова будет реакция избирателей?» Она знала все ответы, само собой, но ей хотелось привлечь меня и узнать мое мнение. А может, хотелось развить мою личность.

Как бы то ни было, она не спрашивала, а я над этим не думала. На исходе дня я поучаствую в конвенте, где моя ответственность ограничивалась присутствием на парочке семейных выступлений и присмотром за близнецами во время телевизионных мероприятий. Где-то в шесть вечера мы с Гейбом и Грейси засели в каморке и наблюдали за обращением Мег, пока сенатор выглядывал из-за кулис, выжидая свою минуту славы в конце конвенции.

Толпа была на взводе, в этот раз я даже сумела насладиться этим. Перед речью Мег были еще выступления горстки младших конгрессменов, затем миниатюрной энергичной губернаторши Висконсина, посещавшей вместе с нами женский консервативный парад. Нэнси сказала, все эти люди восходящие звезды республиканской партии, многие только что вышли на национальный уровень. Я могла только представлять их волнение от того, что этот единственный момент мог повлиять на их дальнейшее направление жизни. Поэтому аплодировала им изо всех сил.

Но когда я прислушалась к их словам, то потеряла дар речи. За громкими словами и боевыми кличами таился скрытый смысл, от которого я стискивала зубы.

— Я верю в величие. Нацию. Мир, — произнес один из младших сенаторов, сорвав всеобщие аплодисменты. — Президент Лоуренс говорит, мы — граждане мира. Что ж, друзья мои, не могу сказать за вас. Но я прежде всего американец!

«А не можем мы быть и теми, и теми? — поразилась я.

Изящная губернаторша Висконсина перешла к конкретным вопросам.

— Наши оппоненты прячут головы в песок. От терроризма за рубежом. Образовательной системы, не принимающей наших студентов. Нелегальная иммиграция остается без надзора — вот все скрытые тенденции, угрожающие материи нашего образа жизни. Марк Купер доказал, что встретит трудные проблемы в лоб. Именно в нем нуждается наша страна!

Я представила себя в футболке с надписью «Трудные проблемы». «Может, после выборов». Но тут я задумалась о списке «скрытых тенденций» и почувствовала, что сжалась, моля Пенни не смотреть вещание, что было маловероятно.

— Наше представление о стране совпадает с представлениями наших родителей и прадедов, — продолжил чрезвычайно бледный конгрессмен. — Только крепкие, здоровые ценности. Те, что уважают и поддерживают Конституцию. Те, что защищают свободу истинных американцев, таких как мы с вами.

Пока они и дальше закатывали речи, у меня вырисовалось более четкое представление, на что похожа «Америка, которую мы знаем». Она и рядом не стояла с местом, где я выросла. И уж точно не походила на семейство Диаз. К горлу подступила желчь.

Целое лето мне удавалось держаться политики, игнорируя любые упоминания об иммиграции в новостях и сенаторских речах. Но здесь, в окружении тысяч орущих сторонников, этого курса партии было не избежать. Всё верно, курс-то жесткий.

Более чем жесткий. Невыносимый.

Волнение и облегчение пришли, когда на сцену вышла наконец-то Мег в темно-зеленом костюме, светлые волосы коротко подстрижены, улыбка сияющая. К нам с Грейси и Гейбом поспешно метнулся оператор, и присел, снимая нашу реакцию на ее выход.

— Мне не видно! — Грейси надулась прямо в камеру. Я поспешно поставила ее на стул, так она на голову стала выше оператора. Позади нас рассмеялась семья губернатора Риццо и похлопала Грейси по плечу, чтобы дать ей пять.

Гейб с мертвенно-бледным лицом ухватился за мой локоть. Я затаила дыхание, надеясь, что от такого внимания у него не будет панической атаки. Но он лишь крепче вцепился, забираясь на свое место, усмехаясь при этом как тогда, на вершине «Мэджик Маунтин».

Мег вышла из небольшой толпы восторженных поклонников и подошла к трибуне. Гейб бешено помахал ей. От нашего вида в ложе у Мег отвисла челюсть. Она показала ему большой палец, шагнула за микрофон и продолжила лить воду за другими выступающими.

Мег выражалась ясно, но в тоже время расплывчато, горячо, но убедительно. Она говорила о рядовых американцах, встреченных ею во время кампании, которые пережили финансовые трудности. Мягко намекнула на «Вызовы и неожиданные благословления», недавно вошедшие в ее жизнь, и после этого упоминания моему лицу стало теплее от переметнувшихся линз камер.

Закончив, она с теплой улыбкой повернулась в нашу сторону.

— Как и моя падчерица, Кейт, я увлекаюсь историей. Как-то вечером она сказала одну потрясающую фразу. «История касается людей. Удивительно, как человек может изменить мир, даже не поняв этого».

Публика притихла, когда она сделала паузу. Я прикрыла руками улыбку.

— Я хочу сказать всем зрителям. Вы тот самый человек. У вас есть право голоса, голос и слова. Никто не сможет отнять их у вас. Близится четвертое ноября — так давайте выйдем наружу и изменим мир. Да благословит вас всех Господь, а также Америку!

• • •

— Хорошая цитата, Кейт, — сказала позже Пенни, когда я свернулась калачиком в гостиничном номере и нежилась в своей старенькой пижаме. — Очень милая женщина. И умная. Почему она не баллотируется на пост президента?

Я рассмеялась, вспомнив, как Мег считает дни. «Всего сто и тринадцать дней». «Всего сто и шесть дней». И так продолжалось каждое утро. Оказавшись в политике, Мег рассматривала кампанию в лучшее время как интеллектуальное упражнение, в остальное же время считала ее изнурительным испытанием силы воли.

— Или тебе стоило, — предложила Пенни.

Я фыркнула.

— Отличный шанс.

— Я бы посмотрела. — Голос стал ровным. — Кейт Квинн Купер. Республиканка из Калифорнии. — Она не унималась. Я не отвечала.

— Ну сейчас же ты мисс юная республиканка? На конвенции тебя назвали следующим поколением ВСП. Что это значит?

— Великая старческая партия, — отшутилась я. На другом конце линии она поперхнулась.

— Что? Я-то думала, это значит что-то серьезное.

— Прозвище. Как наш талисман-слон.

— Наш?

Мне пришлось обороняться.

— Да. Наш. Я часть кампании, а значит и партии тоже.

Когда она ничего не ответила, я продолжила.

— Один вопрос, Пенни, когда в июне я просила совета, разве не ты сказала мне сделать это?

— Присоединяйся к кампании, но не иди за всеми…

Она вздохнула. Я поняла, куда она клонит, поэтому не заострила на этом внимания.

— Знаешь, тут не все так ужасно. Они хорошие люди со стоящей целью. Свобода — это хорошо. Личная ответственность — тоже.

— М-да, ты и в самом деле одна из них. — Голос у нее стал тихим. — Вот почему мы не виделись целую неделю.

Я принялась извиняться.

— Просто столько всего навалилось…

— Знаю, — ответила она. — Видела по телевизору.

• • •

Той ночью я не могла уснуть, и не только из-за разговора с Пенни. На среду никаких крупных мероприятий не планировалось, лишь стандартные завтраки и приветствия доноров и добровольцев. Ничего из того, чего бы этим летом я не делала миллион раз. Но внутренности скрутило, а конечности под одеялом дрожали.

Похоже, это из-за Марты. Я нервничала из-за встречи с ней и не могла понять, почему.

Когда машина довезла меня до кафе «Звездный свет», я почувствовала ужас. Даже что-то знакомое и нежелательное. Печаль.

Я попросила водителя забрать меня ровно через сорок пять минут. Он не решался оставить меня, но камер видно не было, на улице было тихо, да и закусочная пуста, за исключением сутулого силуэта Марты в обычной угловой кабинке.

Напротив нее пустое место. На котором всегда сидела мама.

Я вдохнула поглубже, из-за волнения задержала дыхание, когда меня повело на низких каблуках по блестящему полу закусочной. И выдохнула лишь когда Марта со сверкающими глазами подскочила ко мне.

— Посмотри на себя, — заметила она. — Ты выглядишь… иначе.

— Спасибо, — ответила я, хотя поняла, что это не комплимент.

Сделав заказ, Марта неуверенно спросила, как изменилась моя жизнь с последней встречи.

— Тебе нравятся Куперы?

— Да, очень. Они замечательные. Правда, из-за кампании я не очень хорошо знаю сенатора…

Марта побледнела. Прежде чем я спросила ее об этом, она улыбнулась.

— Ты теперь старшая сестра!

— Да! Они хорошие. Время в дороге сплотило нас. Автобус большой, но…

— Ты уже повидалась с Пенни?

Уже через несколько минут беседы мне в голову пришло, что Марта каждый раз при упоминании кампании меняет тему. Не знала бы я ее так хорошо, решила бы, что ей не нравятся разговоры о политике. Что-то тут нечисто.

— Сегодня без Фредди? — я решила, это достаточно безопасный вопрос.

Она глотнула воды.

— Фредди умер в мае.

— О нет. — Фредди тоже ушел. — Сочувствую.

Мартины пальцы стучали по краешку, будто она ожидала сигнала. Раньше дерганой она не была.

«Она чувствует то же, что и я», — сказала я себе. Пустоту кабины. В последний раз мы были тут вчетвером, а сейчас остались только мы. И не знаем, как теперь разговаривать друг с другом.

Я попыталась растопить лед.

— Как там Косина?

Она застыла, глаза вытаращились, будто я поймала ее за руку возле кассы.

— Я несколько месяцев назад ушла.

Вот почему она дергалась. Считала себя виноватой, покинув мамину организацию. Видимо, решила, что нарушила клятву лучшей подруге. Но кто я такая, чтобы предъявлять это ей? Я положила свою руку на ее, чтобы успокоить. Она сжалась.

Я выдавила улыбку.

— Когда ты приступишь к работе?

Она сглотнула и отдернула руку.

— Я собираю средства на кампанию Лоуренса. Всегда причисляла себя к демократам, а тут подвернулась возможность уйти.

Она произнесла это быстро, словно защищаясь. Меня потрясла ее работа на противника, но я постаралась не подавать виду.

— Это чудесно, Марта…

— Ты ведь счастлива?

Она держалась за стойку, пристально вглядываясь в меня, что не прочитать по ее глазам эмоции было сложно. Страх, сомнение. Нет.

Вина.

И тут до меня дошло. Если бы я стояла, то попятилась бы.

Официантка поставила наши тарелки. На них никто внимания не обратил.

— Это была ты, — выпалила я. Она повесила голову в знак признания, но мне надо было проговорить это вслух. Полностью. — Мама поделилась с тобой, кем был мой отец, а ты передала им.

Ее глаза вспыхнули.

— Я думала, он должен знать! Купер, то есть. — Она покачала головой, поправляя себя. — Твой отец. Он должен был знать о тебе.

Голос перестал повиноваться мне. Когда я выдавила его из себя, то сама себя не узнала.

— Кому первому ты рассказала? Кампании Лоуренса? Дине Томас?

При упоминании Дины глаза у нее широко распахнулась, похоже, она не ожидала, что я знакома с журналисткой. Какой наивной же она меня считала? Но она пришла в себя.

— Сначала штабу. Они поддержали меня в установлении контакта с Таймс, поэтому…

— Почему не… — я пожала плечами, перебивая ее. — Не знаю… мне? Раз эта правда обо мне, Марта, то мне и следовало узнать первой, а не твоему работодателю.

Она захлопала глазами.

— Это ошибка. Признаю. И что была неправа насчет Купера, тоже. Он не знал, Кейт. О тебе.

Я вскочила, разозлившись.

— Я в курсе! Я живу с ним, он мой отец. Я не идиотка. И не жертва. Я знаю обо всем.

— Ладно, — однако, она считала, что я лгу. Я знала не всё. Даже приблизительно. Эта любовная история была огромной черной дырой, слепым пятном, а мое впечатление о человеке все еще оставалось нечетким после недель разъездов и проживания с ним.

Единственную причину, по которой он не бросил меня, я прочитала по его лицу в первую нашу встречу — потрясение жестокой правдой на маске политикана, редко им снимаемой.

— Ты простишь меня? — на вопрос Марты ответа у меня не было, поэтому я просто бросила на столик деньги и сказала:

— Быть может, встретимся на дебатах.

И выскочила за дверь, сжимая в руке телефон.

— Закончила пораньше, — сообщила я водителю, взявшему трубку. — Можете забрать меня.

Глава 22

Наш номер все еще пустовал, «Фокс Ньюс» на невыключенном телевизоре брали интервью у неравнодушных граждан. На журнальном столике валялись две газеты: «Таймс» и «Вашингтон Пост». Я была слишком взволнована, чтобы усидеть на месте, но первая полоса одной из газет остановила меня словно удар хлыста.

На ней была я.

Это была свежая фотка, сделанная в воскресенье: на ней мы с Грейс и Гейбом делим торт в «Маунтин Мэджик». Надпись под ней гласила: «Новая американская семья».

Я села и легонько коснулась газеты, гнев сменился головокружительным удивлением не столько из-за того, что я на обложке «Таймс», сколько из-за охватившего меня тепла после прочтения заголовка.

На сей раз общественность была права. Мы — семья. И эта фотография тому доказательство. На ней Гейб улыбался мне, а под мой смех Грейси косилась на торт-муравейник. Мы казались сияющими, сильными. Довольными.

Эта обложка поведала об удивительном. Я стала настоящей сестрой для близнецов, падчерицей для Мэг, которая искренне захотела узнать о моих чаяниях и помочь воплотить их. Куперы заботились обо мне. Они стали своими.

Дверь в номер распахнулась. Эллиот, прищурившись, уставился на меня.

— Довольна?

Обложкой? Что не так? Она казалась абсолютно невинной. Более того — несла позитив.

Он швырнул в меня газеты — именно швырнул, от чего страницы разлетелись, и отошел к окну. Пока я собирала газету, вошла Мег, а за ней шепчущая на ухо сенатору Нэнси.

— Мы возложим вину на мать и школьную администрацию. Выставим Кейт жертвой…

Она замолкла, увидев меня. Я нервно листала дрожащими руками страницы, не сводя глаз с фотографии, у самого края которой виднелась половина моего лица. Нэнси смотрела на сенатора, с хмурым видом уставившегося на ковер. Даже Мэг не встретилась со мной взглядом.

Я перевернула очередную страницу и принялась ее рассматривать, а Нэнси пробормотала:

— Мы внесем корректировки в твою речь, Марк.

Это была та самая фотография с моими друзьями, благодаря которой CNN обвинили нас в подкупе голосов латиноамериканцев. У этой статьи было другое мнение.

«Переменчивая дружба дочери Купера», — гласила она.

Ранее на этой неделе Кейт Квинн уже привлекла внимание всей страны, когда ее засняли на дружеской встрече на Восточном побережье ЛА. Недавно появилась информация, проливающая свет на жизнь шестнадцатилетней девушки до ее присоединения к кампании Купера.

Район восточного Лос-Анджелеса, где группа из тридцати друзей организовала домашнюю вечеринку для Квинн, также широко известен как убежище незарегистрированных мигрантов. Наше расследование показало, что некоторые люди, запечатленные на фотографии (они отказались дать интервью), — дети, чьи родители заключены под стражу и депортированы, а у Честера Уошингтона имеется судимость…

— Судимость? — я вскочила с дивана, бросая газету на пол. — Честер? Ему было одиннадцать! Он украл пару вещей в магазине… А затем шесть месяцев провел в исправительном учреждении. И вот за это его…

— Тихо.

Все замерли, глядя на сенатора. Он не кричал, но произнес достаточно резко, чтобы Эллиот и Нэнси отпрянули к стенам. Мэг села на диван и взяла меня за запястье, пытаясь усадить рядом, но мое сердце неистово колотилось. Я осталась стоять на месте, ожидая, когда сенатор посмотрит на меня.

Он медленно перевел взгляд.

— О. Чём. Ты. Думала.

В ожидании ответа он прищурился, и гнев, пламенеющий в моих венах после встречи с Мартой, добавил масла в огонь.

— Я думала, что могу увидеться с друзьями и один день побыть собой. Похоже, я ошиблась.

Он вздрогнул. Мой тон стал для него неожиданностью. Для меня тоже. Никогда прежде не слышала от себя такого голоса.

Сенатор, сдерживаясь, выдохнул, частично стерев с лица злость.

— Ты знала, что твои друзья — дети нелегальных мигрантов? — он умоляющее распахнул глаза, хотя лицо оставалось серьезным.

Я вдохнула поглубже.

— Я… Я о них так не думала. Я ходила с ними в школу. Углубленную, между прочим.

— Вопрос не в этом, — раздался голос Нэнси. Взгляд Мэг метнулся к ней, но понять я его не смогла.

Сенатор не разрывал зрительный контакт, все еще продолжая надеяться, что это не было сознательной провокацией.

— Нет, — ответила я. — Я столь же удивлена, как и вы.

Напряжение спало, и меня зашатало из-за собственной лжи. Разумеется, я знала. Не о двух типах, упоминавшихся с Честером. О других, более близких мне, и, хвала Господу, не раскрытых. Пока.

Мое дыхание стало прерывистым, кожу покалывало от паники. Внезапно я поняла, что они правильно делают, что злятся на меня, вот только не по той причине.

О чем я думала, подставляя Диасов под всеобщее внимание? Как я могла так сглупить?

— Вот что я думаю, — сенатор сел и похлопал ладонью рядом с собой. Я, немного дрожа, послушно села.

Эллиот быстро подобрался.

— Ей надо сделать заявление.

— Вообще-то я сижу рядом, — огрызнулась я. Мэг взяла меня за руку. — Не надо говорить обо мне в третьем лице.

Эллиот улыбнулся, сузив глаза, точно кот, караулящий мышь.

— Тебе. Надо. Сделать заявление. Мы — напишем. Ты — прочитаешь.

— Что за заявление?

Сенатор откашлялся.

— То же самое, что ты сказала нам. Ты не знала, что эти люди находились в стране нелегально, и приносишь извинения за общение с ними.

В моей памяти эхом раздался голос Энди той ночью возле Белого дома, такой печальный и выразительный, будто он шептал мне прямо на ухо: «Они будут и дальше затыкать тебя и заставлять говорить точно по листочку…»

Я долго молчала, быть может, даже слишком, потому что Нэнси присела передо мной, молитвенно сложив руки.

— Наша позиция — решительно противостоять нелегальной иммиграции, — объяснила она, и у меня пересохло в горле. — Это один из наших основных политических курсов.

Наших. Я повернулась к сенатору, но тот наблюдал за Нэнси, как студент за преподавателем.

— Нам важно, чтобы ты приняла это.

Из ее уст это звучало так правильно, что я невольно взяла из ее рук обрывок с наспех набросанным абзацем.

Слова расплылись по бумаге. Я прикрыла их рукой.

— Я не хочу это читать.

Эллиот резко расхохотался и отошел в сторону, бросив через плечо:

— А я говорил. Вопрос времени, когда ее либеральная мать поднимет голову из могилы.

— Как ты смеешь!

Не уверена, кто из нас с Мэг это воскликнул, но я встала так быстро, что Нэнси едва не шлепнулась на задницу, поспешив отстраниться.

Несколько долгих секунд я обдумывала вариант пересечь комнату и ударить Эллиота по лицу. Это было бы просто. Вместо этого мне с трудом удалось заставить ноги выйти из гостиной в свою комнату.

Я села спиной к двери, заглушая рыдания, желая, чтобы моя мертвая либеральная мать была здесь, сказала им оставить меня в покое, собрала мои вещи и отвезла в наш маленький дом в паре кварталов от Пенни, моей лучшей подруги, которая не заслуживала быть жертвой «одного из основных политических курсов», за дружбу с которой я поклялась никогда в жизни не извиняться.

В шестом классе Пенни набралась храбрости рассказать мне. Во время совместной ночевки она уменьшила громкость на телевизоре в моей спальне, чтобы шепотом поведать тайну, которую хранила с со дня нашего знакомства. Помню, как мы сидели со скрещенными ногами на полу, соприкасаясь коленями, а она потупилась в пол.

— Мы все еще подруги? — спросила она. Я обняла ее и пообещала, что мы навсегда останемся друзьями. Пять лет я держала обещание. И не собираюсь от него отказываться сейчас.

Желудок свело от стыда. Как я не предусмотрела? Нет. Как я это проигнорировала? Это и есть правда, так? Я не хотела ее принимать. В первый же день в штаб-квартире сенатора их позиция в отношении иммигрантов напоминала препятствие между мной и Пенни. Сейчас это уже пропасть размером с Великий каньон.

В гостиной тем временем слышались гневные крики Мэг, затем хлопнула дверь и настала тишина.

Несколько минут спустя Мэг тихонько постучала.

— Кейт? Хочешь поговорить?

Я открыла рот, но ни слова не выдавила. Несколько дрожащих вздохов спустя я услышала удаляющиеся шаги. Затем дверь в номер захлопнулась.

В номере воцарилась тишина. Подождав еще немного, я поняла, что они оставили меня в покое. Я залезла в постель, натянула покрывало и смотрела новостные сводки по телевизору, прокручивая новостную ленту и по приколу читая статью с креативными способами предать огласке разгорающийся скандал. Спустя пару часов после выхода статьи три отдельных телеканала уже называли это «Кейтингент». Надо признать, довольно емко.

А потом в три часа дня я увидела короткий фрагмент. На нём сенатор, пойманный журналюгами после обеда, дал свой комментарий, чтобы пролить свет на ситуацию.

— Да какая же это проблема, — рассмеялся он. — Они просто друзья Кейт по школе, все ребята на фотографии имеют отличную успеваемость.

Раздался шквал голосов. Он поднял руку.

— Мои взгляды на иммиграцию по-прежнему неизменны, но дело не в этом: это нападки на мою дочь и мою семью, и я не собираюсь реагировать на такие низменные приемы. Спасибо.

Он выглядел убедительным.

В кадре показали Мэг и Грейси, идущих следом за уходящим сенатором. Гейба с ними не было.

Я недоуменно убавила звук и услышала приглушённый стук одного стеклянного предмета о другой. Высунувшись из комнаты, увидела на диване Гейба, играющего в приставку с выключенным звуком. Перед ним на стеклянном журнальном столике стоял полупустой стакан апельсинового сока.

— Давно ты тут?

Он пожал плечами.

Я свернулась рядом с ним клубочком, наблюдая, как он расстреливает зомби с вертолета.

Он остановил игру и обернулся ко мне.

— У тебя проблемы?

— Да, — я вздохнула и откинулась на спинку дивана. — А почему ты не…

— Не захотел, — в его настороженном взгляде было что-то, вызвавшее у меня улыбку.

— Боялся, что мне будет одиноко?

Он медленно моргнул.

— Боялся, что ты уйдешь.

Его слова окатили меня холодной волной. Меня будто обухом по голове ударили.

Он волновался за меня. Мой маленький братик переживал. Но самым поразительным было его напоминание о том, что у меня есть выбор. За последние два месяца я как-то забыла, что могу просто уйти в любой момент, что мой настоящий дом — в Южной Каролине, с моими тетей и дядей. Даже если они звонят раз в неделю с формальной проверкой («Ты хорошо проводишь время? Что-нибудь нужно? Через неделю перезвоним!»), они все еще остаются моими законными опекунами. Я могу собраться и уйти в любое время, когда пожелаю. У меня есть выбор.

Я выдавила улыбку и взъерошила Гейбу волосы, в то время как он перезапустил игру.

— Я никуда не ухожу.

Глава 23

Когда солнце уже склонилось к холмам, Мэг и Грейс вернулись с набитыми бумажными пакетами из In-N-Out Burger.

— Хорошее место, правда? — весьма миролюбивым тоном осведомилась Мэг. — Одно из тех, о которых нам рассказала ты.

Ее пристальный взгляд, пока мы ели, заставлял меня нервничать. Разумеется, когда пустые обертки полетели в мусор, она пригласила меня поговорить во дворик.

Непонятно, где сенатор и говорит ли Мэг от его лица. Но разве у меня хоть раз был доверительный разговор с сенатором, Грейс или Гейбом с тех пор, как я живу с ними? Мэг говорила от лица обоих родителей, и, похоже, так будет всегда.

— Тебя не в чем винить, — неожиданно начала она. — Но девочка ты умная. Ты знаешь, как быть полезной кампании.

— И в мыслях не было что-то портить, — гнев нарастал. Я сжала кулаки, пытаясь удержать его. — Я просто хочу жить своей жизнью. Прежней жизнью.

Она погладила меня по спине, и я внезапно поймала себя на том, что не могу смотреть на нее. Вместо этого я отвернулась к перилам дворика посмотреть на туманный горизонт Лос-Анджелеса, холмы и горы, которые можно разглядеть, лишь скосив глаза. Глядя на меня, Мег положила свою теплую руку на мою.

— Через два часа подсчитают голоса делегатов и твой отец официально станет кандидатом от республиканцев. — В ее голосе была печаль. — До выборов четырнадцать недель. Таких, как эта. Какие-то проще, какие-то тяжелее. — Она нежно сжала мое запястье. — Они это сделали — пресса перешла Рубикон твоих волнений. Отныне критиковать тебя — общая забава. Нечестно, но что есть, то есть.

Наша команда отправится вслед за Энди, поняла ее. Он может получить от этого удовольствие.

— Ты готова к этому? — Мег заглянула мне в лицо. Пламенеющее солнце сияло с одной стороны лица, что она напоминала мстительного ангела, другая же сторона казалась измученной.

— А если нет? — сглотнула я. — К этому.

Она не ответила прямо.

— Это все еще твой выбор, Кейт.

Она ушла внутрь, оставив меня проматывать разговор в размышлениях, что значила мрачная нотка в ее голосе. Она беспокоилась за меня? Или за них?

Она хочет, чтобы я покинула кампанию?

Она включила «Фокс Ньюс» для близнецов и меня, прежде чем уйти, чтобы присоединиться к сенатору и нескольким сторонникам за кулисами арены, где они будут смотреть, как губернатор Макреди принимает свою кандидатуру в вице-президенты.

Когда камера показала Кароли в первом ряду, ее отбеленные зубы сверкнули на свету, а накладные ресницы захлопали. Мы с Грейси и Гейбом дружно скривились. Я выключила Фокс Ньюс и подключила приставку, чтобы Гейб продолжил сражение с ордой зомби.

• • •

Следующим утром я проснулась все еще обеспокоенной. Мне всегда верилось, что Мег действует в моих интересах. Поменялось ли это сейчас, когда у моих надежд и кампании были разногласия?

Никаких сомнений, что она заботилась обо мне. Но одно дело забота о моей жизни, желание быть ее частью — совсем другое.

Когда раздался утренний стук в дверь, за ней оказалась Нэнси, а не Мег. Ее рыжие волосы были собраны в подобие скульптурного небрежного пучка. Одета она была в джинсы, которые, уверена, не увидишь в каком-нибудь торговом центре, разве что за исключением Неймана Маркуса.

К слову о Неймане Маркусе, в руках она держала пакет с одеждой.

— На вечер. — Она скользнула мимо меня и расстегнула молнию на сумке, открывая восхитительное бледно-розовое платье с шелковыми оборками, прилегающими друг к другу подобно лепесткам роз. Скромная этикетка на спине гласила: «МОНИК ЛЬЮИЛЛЕР».

Как на свадьбах знаменитостей. Вог смакует Льюиллер на пять страниц.

— Ого, — я задохнулась. — Нэнси, не уверена, что могу его принять.

Она выгнула бровь.

— Категорически несогласна.

— Ты сама выбирала? — я осторожно коснулась его, боясь оставить отпечатки.

— Думаешь, я бы поручила нечто настолько важное кому-то из сотрудников? — Она фыркнула, а даже это у нее вышло элегантно. — Сегодня важный вечер, Кейт. Самое время продемонстрировать кутюр.

Я знала, что она делает, и не жаловалась. С помощью одной молнии ей удалось заставить меня начать день сияющей, верящей, что сегодняшний вечер стал важным моментом для меня, Кейт Куинн, что я была ключевым компонентом успеха моего отца. Этого было достаточно, чтобы снять вчерашнюю боль, тошнотворную смесь вины, неповиновения и беспокойства, с которыми я проснулась.

Элементы роскоши тоже сыграли свою роль. Весь день я чувствовала себя королевой мира, даже будучи в простых шмотках, потому что персонал отеля приносил мне подносы с фруктами и закусками. Любуясь своим отглаженным платьем, я не могла сдержать улыбку, вспоминая Энди, который позвонил мне вчера вечером, чтобы пожаловаться, что я не подготовила ответное видео в свою защиту.

— Я буду завтра, — сказала я. — Просто послушаю речи. Не буду делать ничего.

— А что с одеждой?

— Не уверена.

— Нет, прямо сейчас.

— Заткнись.

— Пушистые тапочки. Ничего больше. Понял.

Когда я рассматривала свое накрашенное отражение в высоком зеркале в ванной, я увидела кого-то другого. Не совсем незнакомку. Я знала эту девушку. Она была Белой доской Кейт 2.0, той, которая нравилась опросным группам и консультантам, той, у которой были законопослушные друзья или, что еще лучше, вообще не было друзей, которая беспрекословно выполняла то, что ей говорили.

— Улыбнись, — сказал визажист, сильнее румяня щеки той милой девчонки в зеркале.

Сегодня Энди не увидит меня по телевизору. Он увидит Кейт Купер.

Тем не менее, Кейт Куинн не смогла удержаться от восторга, когда Либби аккуратно застегнула молнию на платье, и оно подошло ей так, словно было сшито по мерке.

И когда я заняла своё место на арене рядом с Мег, Грейс и Гейбом, глядя, как сенатор Купер проходит по сцене в тёмном смокинге с красным галстуком, как в нашу первую встречу, мой голос потонул в приветственном рёве тысяч наших сторонников, и я радовалась вместе с ними.

Я помогла ему добраться сюда. Все мы. Его семья, люди, которые голосовали за него, даже люди, которые баллотировались против него… все мы были неотъемлемой частью истории.

— Друзья мои! — Он махнул рукой, и толпа успокоилась. Потом он рассмеялся. — Чтобы добраться сюда, это был долгий путь!

Звук, издаваемый ареной, был взрывом плотины, гулким эхом, который обрушился, достиг вершины и снова превратился в гул, когда сенатор поднял руку, чтобы заговорить еще раз. Мне казалось, что меня несет этот шум.

— И сегодня я рад и горд принять ваше выдвижение на пост президента Соединенных Штатов Америки.

После этого объявления мы поднялись на ноги, все двадцать тысяч человек подскочили со своих мест под действием некой невидимой силы. Я сияла, радостная, все конфликты остались в прошлом, особенно после следующих слов сенатора:

— Я хочу поблагодарить целый ряд людей, кто трудится не покладая рук ради блага этой страны, но в первую очередь я должен сказать спасибо моей дочери Кейт.

Это не было одной из пафосных фразочек Кэла, после которых обязательно делается торжественная пауза, чтобы сорвать аплодисменты. Нет, сенатор произнёс это спокойно, будто говорит так по десять раз на дню. И посмотрел со сцены прямо на меня, его глаза лучились теплом и признательностью.

— Кейт вдохновляет меня каждый новый день. Она — живое доказательство того, что чудеса случаются. Семнадцать лет назад я проходил через трудный период своей жизни. Очень непростой. В какой-то момент я сомневался, смогу ли сохранить свой брак. Но мне это удалось, благодаря любви и силе духа моей невероятной жены Мег.

Я хлопала вместе с аудиторией, не зная, куда клонит сенатор.

— В июне со всей страной я узнал о произошедшем семнадцать лет назад в сложное время для страны. И я скажу вам, что — благословение. Чудо. Моя дочь Кейт.

Толпа аплодировала, но звук казался приглушённым. Фоновым шумом. Всё моё внимание было направлено на сцену. С которой на меня смотрел отец.

Он кивнул и отвернулся.

— Она также напоминает мне о том, через что прошёл наш народ за последние семнадцать лет. Мы наблюдаем стагнацию экономики. Наши рабочие места сокращаются. Наша конкурентоспособность снижается. Мы имеем дело с непростой ситуацией, и очевидно, что у нас есть два пути. Мы можем пожать плечами и жить дальше под этим давлением, признавая и даже принимая тот факт, что времена величия нашей нации остались в прошлом… на что намекает риторика моего оппонента.

На этих словах он сделал паузу, и публика отреагировала бурным негодованием. Мужчина на два ряда позади нас выкрикнул:

— Нет!

Я с трудом сдержала смешок.

— Или! Мы можем вновь сделать нашу страну единым целым, отыскать эту искру, что превратится в взрыв американской изобретательности и силы духа, что всегда выручали нас в трудные времена и всегда будут!

Мы бы зааплодировали стоя, но все уже стояли, поэтому мы всей этой двадцатитысячной толпой подняли ладони и захлопали над головой. Вокруг размахивали сотни рук. Я не могла перестать улыбаться и, бросив быстрый взгляд на близнецов, увидела, что Гейб и Грейси испытывают те же чувства.

— Я верю, что нам есть чему поучиться у молодого поколения, — продолжал сенатор, сделав новую паузу для аплодисментов. Мои щёки загорелись сильнее. Отец махнул в нашу сторону. — Мои дети видят в своей родине страну безграничных возможностей. Государство, где торжествуют добро и справедливость. Землю свободы и блестящих перспектив. Я разделяю это видение с моими двойняшками, Грейс и Габриэлем. И я разделяю его с моей дочерью Кейт, которая пережила невероятные потрясения в своей жизни, но вот она сидит с нами, смелая и не теряющая духа. Она по-настоящему вдохновляет меня.

Слеза покатилась по моей щеке. Мег сжала моё плечо, и камера развернулась ко мне быстрее, чем я успела смахнуть слёзы. Я даже не знала, что он так думает. Он никогда не говорил мне об этом. До этого самого момента, когда его слышит весь мир. Я сияла, буквально светилась изнутри.

Он поднял руку.

— Но, — добавил он, и толпа притихла. — Но. Молодёжь нужно направлять. Им недостаёт мудрости старших поколений, их знаний и опыта, понимания угроз, с которыми сталкивается наш народ. Угроз, что нередко скрываются под маской дружелюбия.

Свет внутри меня слегка замерцал.

— Наше государство не будет великим, если продолжит закрывать глаза на проблемы на границе и провальную систему иммиграции, ухудшившую жизнь наших граждан.

Я затаила дыхание. Он сжал руку в кулак и ударил по стойке. Толпа взорвалась.

— Мой оппонент поддерживает реформу. Я предпочитаю старую добрую лямку.

Все поддержали его. Часть меня надеялась, что это просто громкие слова. Но сенатор не останавливался.

— Под моим руководством под защитой окажутся те, кто стоит в очереди на законное получение гражданства Соединённых Штатов, в частности, иностранцы с высшим образованием, желающие основать бизнес, дать рабочие места, внедрить инновации — те, кто разделяет наш взгляд на будущее. И мы будем решительно останавливать тех, кто откажется соблюдать правила. Тех, кто стали по сути преступниками в ту же секунду, как пересекли границу нашей страны. Этому. Нужно. Положить. Конец.

Камера всё ещё была направлена на меня. Я пыталась улыбаться. Пенни смотрела на меня. Как и все Диазы, я точно знала. Мои глаза повлажнели от слёз, и я мысленно молилась, чтобы это выглядело так, будто я растрогалась, а не расстроилась.

Я так старалась удержать эмоции под контролем, что уже не слушала продолжение речи. Когда отец договорил, Мег взяла меня за руку и подняла в воздух, продолжая «волну», начатую раззадорившейся толпой.

Окрыленный Эллиот выглядел счастливее, чем когда-либо.

— Ты его пригвоздил, Марк! — Он приобнял сенатора за плечи, и я была рада, что мой отец слишком отвлекся, чтобы обратить на меня внимание.

Глава 24

В тот момент, когда мы вернулись в номер, стены, казалось, накренились, как карнавальный дом развлечений.

— Я сейчас вернусь, — выпалила я, увидев насмешливое выражение лица Мэг. — Мне нужно немного воздуха.

Я выбежала из номера, проскочила мимо охранника, свернула за угол и вызывала лифт. Когда двери открылись, я мигом нырнула внутрь, нажала кнопку этажа под нами, пытаясь вспомнить номер, в который заселилась Нэнси. 806? 808?

Мне нужно было увидеть её. Это она предложила сенатору изменить речь и дала ему мою фотку с друзьями. Она могла бы объяснить мне, откуда взялась официальная позиция кампании. Сенатор правда так считает? Или он поднимает эту тему, чтобы завоевать больше голосов? Даже не знаю, что из этого хуже.

За дверью номера 801 я услышала приглушённый детский плач. Наверное, это комната Лу. Порыв постучаться возник и пропал в мгновение ока. Это его личное время, я не имею права вмешиваться. Я продолжила идти по коридору и после нескольких секунд нервной нерешительности постучалась в дверь с табличкой 808.

Дверь открыл Кэл. В руке он держал бокал вина. Полосатый галстук развязался, волосы растрепаны.

— О-о-ой, извини, — я запнулась. — Я ищу Нэнси…

Но затем через плечо Кэла я увидела её: разлёгшуюся на кровати и доливающую в свой бокал остатки алкоголя в бутылке. Слава Богу, она была одета, если не считать туфель, грудой валявшихся посреди ковра. Но сцена всё равно была странная, слишком интимная, поэтому я дала заднюю.

— Извините, — я развернулась и пошла в другой сторону, так быстро, как только могла, не переходя на бег.

— Кейт! — прокричал Кэл. — Подожди!

Лифт всё никак не приходил, сколько бы раз я не нажимала по кнопке, поэтому я рванула к лестнице в углу и начала подниматься. На полпути мой побег застопорился. Вцепившись в перила, я опустилась на ступеньки. Я не могла вернуться в номер Куперов. Пока нет.

Голова раскалывалась, пытаясь переварить последние двадцать четыре часа. И мне совершенно не с кем было поговорить.

Нэнси и Кэл. Она была замужем. С двумя детьми. Я с ними не знакома, но видела фотки — их и её мужа. У него была борода. Он показался мне приятным человек. Может, оставаться верной фотографиям тяжело. Может, правила отличаются для тех, кто колесит по стране с предвыборной кампанией. Или вовсе не существуют.

Нэнси и Кэл…

Перед глазами снова встала сцена из 808-го номера. Но на этот раз вместо Кэла мне открыл дверь сенатор, а на кровати лежала моя мама. Я так сильно сжала перила, что рука заболела.

Любила ли она его? Верила ли, что он любит её? Могла ли она быть настолько глупой и эгоистичной, чтобы надеяться увести его от Мэг? Мне не нравилась эта женщина, которую я представляла. И Нэнси тоже.

Дверь этажом ниже хлопнула, и я не успела сбежать.

Это был Кэл. Он с облегчением облокотился на перила, когда увидел меня сидящей на бетонных ступеньках.

— Ты всё неправильно поняла, Кейт, — сказал он, и его голос громким эхом разнёсся по лестнице. Он поморщился и перешёл на шёпот: — Ты думаешь, что…

— Я ничего не думаю, — шепотом ответила я.

Его глаза распахнулись, в них отразилось сомнение.

Я вздохнула.

— А если бы и думала, то никому бы не сказала.

Буду молча осуждать, но не стану стукачить.

— Она замужем, — сказал он, и я кивнула, подумав, что это звучит как самое настоящее признание. Да что с этими людьми такое?

— А я… — он сел на ступеньки рядом со мной с усталым выдохом, — гей.

— Не переживай, я не…

Я замерла на полуслове.

— Стоп. Что?

Теперь уже мой возглас эхом разнёсся на несколько этажей лестничного пролёта. Кэл нервно подскочил.

— Прости, — прошептала я, улыбаясь, как идиотка. — Я просто… удивлена!

— Об этом мало кто знает, — признался он. — Но не то чтобы я скрываю. Нэнси, как ты понимаешь, в курсе. Она мой давний друг. Наставник, можно сказать.

Это объясняет непринуждённость сцены. Нэнси не изменяла мужу, она просто решила расслабиться после тяжёлого дня с кем-то, кому доверяет, кого знает много лет. Я почувствовала, как краснею, и кивнула. И тут как обухом по голове пришла ещё одна мысль.

— А что сенатор?

Кэл недоумённо посмотрел на меня.

— Твой папа? Да, конечно, знает. Я сказал ему сразу, как только устроился к нему. Не хотел, чтобы его кампании не угрожал даже малейший скандал, — он горько рассмеялся и легонько пихнул меня коленом. — Кто бы мог предугадать…

— Как он отреагировал, когда узнал?

Кэл пожал плечами.

— Никак. Просто сказал, что ценит мою честность, и больше мы к этой теме не возвращались, кроме как в политическом смысле, — он поднял брови. — Он поддерживает однополые браки, если ты не знала. Равные права для всех американцев по Конституции.

— Но… — я не знала, как лучше это сформулировать. — Он же республиканец.

Кэл ухмыльнулся.

— Кейт, твой папа настоящий республиканец. У него такое же видение Америки, как и у нас с Нэнси: мир, где все люди могут свободно реализовать свой потенциал, не будучи скованными репрессивной политикой правительства.

Его глаза сияли таким восторгом, что я не могла сдержать улыбки. Интересно, он уже мысленно делает себе пометки для новой речи?

— Все люди, да? — моя улыбка погасла. — Ты хотел сказать «все американцы».

— Да, конечно, — он растерялся. — Твой отец заботится о людях. Прислушивается к избирателям, к их желаниям для себя и своих детей, их мечтам об идеальном государстве. Сама видела.

Да. В каждом месте, где проходила кампания. Кэл прав — во что бы ни верил сенатор, он в первую очередь думал о людях.

— Я не говорю, что президент Лоуренс ни к кому не прислушивается, — продолжал Кэл. — Но есть одна разница, как я это вижу. Сенатор Купер верит в этих людей и их будущее. Он не хочет привязать их к системе поддержки и скармливать огромному бегемоту под названием правительство, который только поглощает всё и с каждым днём всё больше и ненасытнее. Нет, сенатор Купер хочет освободить их, чтобы они могли свободно парить. Вот почему я участвую в этой кампании.

Я уставилась на него с открытым ртом. Он прочистил горло и криво ухмыльнулся.

— И всем этим я хотел сказать… — он встал и подал мне руку, усмехаясь. — что не сплю с Нэнси Онейда.

— Передай, пожалуйста, Нэнси, что я извиняюсь.

Он закатил глаза, но шутливо, по-доброму.

— Она даже не вспомнит про это. Мозг Нэнси живёт на восемь часов вперёд. Прямо сейчас она продумывает речь для утреннего шоу.

Кэл оставил меня одну на лестнице, но я не спешила возвращаться наверх. Я сидела в полной тишине, пытаясь собрать вместе такие разные образы моего отца. Прекрасный слушатель, который никогда не задавал мне неудобных вопросов. Реализатор американской мечты об ограничении иммиграции. Любящий муж, изменивший жене.

Не только мама казалась мне непостижимой.

Но сенатор точно умел слушать. Мне вспомнилось, как мы зашли в закусочную одного маленького городка. Там он остановился и взял за руку одну старушку, которая рассказывала, как выросла в нищете в Миссисипи. Она была очень обеспокоена тем, что телевидение разрушает традиционные американские ценности. Мне она показалось доброй, но перегревшейся на солнышке. А вот сенатор внимательно выслушал её до конца, не обращая внимания на членов всей команды, которые поторапливали его, напоминая о расписании. И этот сценарий повторялся снова и снова в каждом месте, где мы бывали, будь то со школьницей, рассказывающей о своих успехах в учёбе, или с ветеранам, описывавшим своё участие в последней операции. Он слушал, потому что ему это было важно. И было видно, что каждая история по-своему влияла на него. Это было топливо, заряжавшее его на дальнейшие действия, позволявшее поддерживать силу духа, сохранять ослепительную улыбку и каждый раз обращаться к публике с пламенными речами.

Как, например, с той, которую он произнёс сегодня.

В этот момент, сидя в одиночестве на лестнице, прислушиваясь к тихому гулу водопроводной системы, я задумалась, сколько людей поделились с сенатором своим беспокойством по поводу того, что иммигранты отнимают у них работу, что картели заполоняют города, что их соседи, возможно, употребляют наркоту, что нелегалы прячутся за каждым углом, вмешиваясь в устоявшуюся жизнь коренных американцев. Что они и есть проблема — эти люди, которые отказываются следовать правилам, которые являются преступниками по факту своего пребывания здесь, которым плевать на Америку и её ценности, которые даже потрудились выучить наш язык и обычаи.

Полагаю, он много такого наслушался. Я сама слышала такие истории по пути, но мысленно закрывалась от них. Я хотела представлять позитивную часть кампании, которая не была исключительно про солнышки и зайчиков, но я должна была быть именной такой. Всё просто.

Когда я позвонила тем вечером Пенни, она не упоминала выступление моего отца, но по тому, как она старательно избегала этой темы, я догадалась, что она его слышала.

— Мы очень гордимся тобой, — сказала она. — Мы все захлопали, когда тебя показали по телику.

Я представила, как все Диасы собрались перед экраном, втиснувшись на один диван с цветочным принтом или же рассевшись на полу в гостиной, и как их аплодисменты становились всё тише по мере того, как сенатор продолжал вещать.

Смена темы казалась лучшим вариантом.

— Так что, ты ещё не передумала насчёт вечеринки перед днюхой? — спросила я, скидывая туфли с кровати. — Возьми с собой купальник, Пен. Тщательно всё обдумав, я повысила рейтинг бассейна с восьмёрки до девяти с половиной.

— Я не знаю.

Моя улыбка тут же пропала.

— То есть как? Разве мы не обсуждали это всю прошлую неделю?

— Слушай, я… — Пенни вздохнула. — Кейт, я правда не хочу сейчас спорить. Мне просто кажется, что это не самая хорошая идея.

Я на секунду потеряла дар речи, чувствуя неловкость… и злость. Я понимала, что речь сенатора была провокационной, но почему Пенни отыгрывается на мне, своей лучшей подруге, которая весь этот год моталась по стране и уедет вновь через несколько дней?

И кто она такая, чтобы судить? Она даже не знает его лично.

— Он не чудовище, Пенни.

— Как и мы, — выпалила она.

— Нет, конечно, — я сжала подушку в тиски обеими руками, зажимая телефон между ухом и плечом. — Просто он знает только одну сторону. Если бы он мог услышать, через что на самом деле проходят люди… через что прошли твои мама с папой…

И тут мне в голову пришла идея — настолько рискованная, что моё сердце заколотилось при одной только мысли. Я уже хотела отбросить её, закинуть в категорию «Невозможное», но всё изменили слова Пенни:

— Слушай. Может, вместо этого заглянешь в гости на денёк? Papi сказал, что хочет приготовить для тебя ужин, но я ответила, что у тебя, скорее всего, уже запланировала встреча с послом Китая или…

— С удовольствием, — перебила я и быстро добавила, пока она не отозвала своё приглашение. — Мы обязательно придём.

Глава 25

2 августа, суббота

С днем рождения меня

94 ДНЯ ДО ВСЕОБЩИХ ВЫБОРОВ

Это потребовало некоторой координации.

Сначала Диасы: нужно было объяснить им по телефону мой план, заручившись поддержкой Пенни, и сто раз заверить их, что Мэг и сенатор не станут нарушать их право на конфиденциальность и что Куперы — открытые, свободные от стереотипов люди, которые просто хотят послушать иную точку зрения.

— Если при встрече вы почувствуете, что что-то не так, — предложила я, — тогда просто ничего не говорите. В таком случае это будет всего лишь самый обычный обед.