Оборотни и вампиры

НЕКРОФИЛИЯ.

Та же фетишистская страсть обнаруживается у платонических некрофилов, которые не обязательно стремятся к сексуальному соединению с трупом, но могут довольствоваться инсценировкой и мрачными усладами. Хуана Безумная двенадцать месяцев держала при себе останки своего супруга; Сара Бернар получала истинное наслаждение только на досках гроба; иные распутники, приходили упражняться рядом с телами, выставленными в парижском морге, — все они входят в эту категорию. Еще недавно в прессе приводились несколько примеров такого загробного эротизма. В 1955 году один идиот в окрестностях Тулона кормил умершую, надеясь ее воскресить. Тремя годами позже другой слабоумный, в Париже, покончил с собой рядом с телом женщины, которое перед тем десять месяцев хранил в ванне. В сентябре 1959 года бразильская полиция арестовала садиста, державшего в заточении в кладбищенском склепе девушку, которую он сделал матерью. В марте 1961 года во Флориде была арестована Эстер Дилани (Delaney) — она в течение семнадцати месяцев берегла и лелеяла останки убитого ею мужа. Самая забавная история в этом роде - дело Мари Раймон, славной девушки, мистической мифоманки, которую общественное мнение ложно обвинило в апреле 1952 года в том, будто бы она отравила много людей, чтобы посмотреть, как они умирают. Разумеется, нашелся медицинский эксперт, который заявил по поводу этой новой Бренвиллье: «Ее приводила в восторг последняя гримаса, сводившая рот умирающего...»

Очевидно, что мания некрофилии была достаточно распространенным явлением, потому что прежде в домах терпимости устраивали специальное помещение для тех, кто воображал, будто под звуки похоронной музыки насилует щедро загримированную покойницу. Следующая история, впоследствии пересказанная многими авторами, прекрасно иллюстрирует эту фантазию, достойную кисти Гойи или Буланже.

«Один человек высокого духовного звания, прелат in partibus, живший несколько лет тому назад недалеко от Парижа, отличался пристрастием к трупам: он в мирской одежде отправлялся в дом терпимости; там он вновь принимал свой обычный вид, облачившись в сутану, которую держали для него наготове; заранее была приготовлена и комната, вся обитая черным бархатом с серебряными слезками; на постели безжизненно лежала женщина, напудренная до смертельной бледности; повсюду были расставлены серебряные подсвечники с длинными свечами, чьи тусклые огоньки озаряли мрачную сцену; прелат-маньяк опускался на колени у изголовья и бормотал нараспев, словно заупокойные псалмы, невнятные слова; потом, в какой-то определенный момент, он бросался на псевдоусопшую, которой приказано было не шевелиться, что бы ни происходило. .. Страсть к трупам не исключала для него и обычной любви. На свою беду, он изнасиловал однажды маленькую девочку, отца которой ему предстояло похоронить; дело получило огласку, и, хоть он и был прелатом Его Святейшества, его арестовали, судили и приговорили к восьми годам тюремного заключения. При обысках, произведенных у него дома, следователь нашел странную коллекцию: тщательно рассортированные волоски, которые тот срезал либо у проституток, либо у кающихся грешниц; все эти волосы лежали прядями, каждый пакет был снабжен этикеткой с именем женщины».

Такую некрофилию, безобидную и невинную, когда она проявляется в чрезмерном поклонении могилам, следует отличать от извращения, которому дал это имя бельгийский психиатр Гислен (Guislain). В самом деле, в XVI веке Жоост де Дамудер (Joost de Damhoudere) ошибочно считал в своем сочинении «Praxis» содомским и достойным костра то гнусное сладострастие, которое заставляет некоторых мужчин познавать мертвых женщин (casu incidit in memoriam execradus ille libidinus amor, quo quidam feminum cognoscunt mortuam). Некрофилия, встречавшаяся довольно редко, если судить по примерам, оставленным нам историей, впервые, вероятно упомянута Геродотом. В Египте, рассказывает он, жен знатных людей «после смерти не сразу передают в руки бальзамировщиков, так же, как и очень красивых и прославленных женщин; тела доверяют им лишь по истечении трех или четырех дней. Таким образом хотят помешать бальзамировщикам насладиться этими женщинами; дело в том, что одного из них застали, когда он насиловал труп только что умершей женщины; его выдал собрат по ремеслу». Кроме того, Геродот сообщает, что Периандр, коринфский тиран, который ненавидел своих сыновей и приказывал кастрировать детей, овладел своей женой Мелиссой, как только она умерла, сажая «хлеб в уже остывшую печь»

(KH.V, гл.92). Ирод, Карл Великий, Вальдемар IV, по преданию, поступали так же. Флегон, вольноотпущенник императора Адриана, рассказывает историю трактирщика, который плотски познал служанку по имени Филиниум через шесть месяцев после ее смерти. Наконец, Дюлор в своих «Исходных божествах» («Divinites generatrices») вслед за Арнобом («Adv. Gentes», издание 1671 года) и Климентом Александрийским излагает скабрезную историю Бахуса, в которого влюбился юный Полимнус. Смерть унесла юношу прежде, чем бог успел удовлетворить его желание, но последний, тем не менее, свое обещание выполнил: «Бахус построил для него гробницу; в честь усопшего он сделал фаллос из ветки смоковницы и водрузил его на вершину памятника... Бахус, желая непременно исполнить свои обещания, поместил деревянный фаллос на могиле умершего, уселся нагишом на его кончик и в таком виде полностью освободился от призрака обещания, данного им юному Полимнусу».

Разрозненные медицинские и юридические записи о некрофилии не представляют никакого интереса до начала XIX века. С этого времени ученые и специалисты по душевным болезням начали собирать подчас совершенно удивительные наблюдения:

«В 1787 году в Сито, неподалеку от Дижона, -рассказывает Мишеа, — один из моих предков, который был врачом этого знаменитого аббатства, как-то раз вышел из монастыря и отправился навестить в стоящей в лесной глуши хижине жену дровосека, которую накануне покинул умирающей. Муж, занятый своей тяжелой работой вдали от хижины, вынужден был оставить жену в одиночестве, рядом с ней не было ни детей, ни родных, ни соседей. Открыв дверь, мой дед был поражен чудовищным зрелищем. Монах, сборщик пожертвований, совокуплялся с женщиной, которая к этому времени была уже трупом».

Гарнье, который повторяет эту историю в своем труде, посвященном онанизму, коварно сообщает, что его дорогих собратьев, современных анатомов, не раз подозревали в том, что они проделывали то же самое в анатомических театрах. Может быть, мрачная шутка зашла слишком далеко? Но действительно правда, что в отсутствие врачей некоторые сторожа в анатомических залах совершали порой предосудительные поступки. На эту тему госпожа Нина Миковици (Micovici) из Бухарестского института судебной медицины рассказывает следующий случай: «Был обнаружен труп убитой молодой девушки. Осмотр трупа указал на недавний половой акт. Сначала подумали, что речь идет об убийстве, которому предшествовало изнасилование. Более позднее исследование позволило заключить, что половой акт был произведен посмертно. Подозрение пало на одного из служащих судебно-медицинского института; припертый к стене он в конце концов

признался...» Не так давно один из служащих Ноттингемской больницы был уволен за безнравственное обращение с останками закоренелой холостячки («Тайме» от 29 ноября 1960).

Люди, которые по роду службы имеют дело с безжизненными телами: могильщики, кладбищенские сторожа, смотрители моргов, чаще других страдают подобным извращением. Свидетельство тому - Александр Симеон; этот полупомешанный, нечистоплотный и умственно неразвитый человек, запертый в приюте Труа за оскорбление целомудрия, обманывал бдительность своих сторожей и во всеуслышание хвастался, что может удовлетворять свои нечистые желания.

«... Особое влечение он испытывал к самым грязным постельным принадлежностям, к телам, покрытым последним смертным потом, а больше всего

- к простыням, на которых только что умерла женщина. Симеон держался начеку, чтобы завладеть ими, пусть даже всего на мгновение. Как только свежие выделения основательно пропитывали ткань, он украдкой хватал ее и, если у него сразу не отнимали, наслаждался, жадно вдыхая ее запах, и выказывал желание завернуться в эти испачканные простыни.

Однажды его застали за этим занятием, и из его собственных признаний стало известно, что всякий раз, как в морг отправляли женский труп, он тайком пробирался туда и предавался позорным забавам» (Люнье, «Медикопсихологические хроники», 1849).

В заключении, сделанном для. Медицинской академии (том XXXIII, с.136 и далее), Байярже (Baillarger) утверждает, что Симеон, полный идиот, неспособный к последовательной работе и подверженный периодическим маниакальным лрипадкам, все же не предпочитал трупы прочим сексуальным объектам (в противоположность Бертрану, у которого инстинкт был явно извращенным). Мы разделяем это мнение; его можно было бы отнести и к Анри Бло, могильщику-эпилептику с Сент-Уанского кладбища, который «не постеснялся около 1886 года осквернить останки девочки, умершей от оспы. Все эти случаи «превосходят воображение, и мы ужасаемся, узнав о чудовищном пари, предложенном студентом-медиком, который повторил один из подвигов =Симеона в присутствии всех своих товарищей по факультету. Поспешим уточнить, что некрофилы «обычно ведут себя более скромно, и лишь случай (позволяет застать их врасплох. Следующие примеры послужат тому доказательством.

Первый из них взят из труда Тарновского и подсказан Бриером де Буамоном («Медицинская газета» от 21 июля 1849 года):

«В маленьком французском провинциальном городке умерла шестнадцатилетняя девушка из почтенной семьи. Ночью мать умершей услышала, что из комнаты, в которой лежал труп, доносится шум, словно там опрокидывают мебель. Поспешив туда, она увидела незнакомого человека в одной рубашке, он поднимался с постели, на которой покоилось тело. Мать закричала, сбежались люди, незваного гостя схватили. Тот, казалось, не обращал ни малейшего внимания на все, что происходило вокруг него, а на все вопросы, которыми его засыпали, давал совершенно невразумительные ответы. Осмотр трупа показал, что над ним надругались и что сношение с ним повторилось несколько раз.

Судебное расследование установило, что те, кому поручено было дежурить у тела, были подкуплены, что пленник был обладателем большого состояния, получил

блестящее образование, вращался в высшем свете и что он часто добивался, тратя на это огромные суммы денег и прибегая ко всевозможным уловкам, доступа к телам недавно умерших девушек, которых затем насиловал. Суд приговорил его к пожизненному заключению».

Второй пример приведен доктором Моро из Тура: он цитирует газету «Эвенман» от 26 апреля 1875 года. В заметке рассказывается об адюльтере post mortem, совершенном неким Л., женатым человеком и отцом шести детей, с трупом жены друга. Л. добровольно вызвался бдеть у тела:

«Было десять часов вечера. Л. отослал своего сына и остался один с покойной.

Муж задержался в типографии, где печатали извещения о смерти, и долго не возвращался. И тогда в голову Л. пришла невообразимая, противоестественная, чудовищная мысль. Он задул горевшие у ложа свечи; и холодный, застывший, уже начавший разлагаться труп стал добычей этого неслыханного вампира. Тем временем вернулся муж. Удивленный тем, что свет не горит, он окликнул друга. Через несколько минут ему ответил надтреснутый голос. Л. был бледен, сокрушен, в ужасном смятении; таким он показался при вновь зажженном свете, и первым его побуждением было бежать. Но муж увидел потревоженный труп, смятую постель. Обезумев от горя и не решаясь высказать догадку о подобном надругательстве, он вцепился в горло преступника, даже схватился за нож, стал громко кричать, и, не вмешайся сосед, расправа была бы скорой...»

Идеальный и современный, а следовательно, немного лучше изученный образчик этой породы печальных, угрюмых и хмурых людей — Виктор Ардиссон, «вампир» из Мюи (департамент Вар), арестованный в 1901 году и впоследствии приговоренный к пожизненному заключению. Ардиссон, родившийся в 1872 году от неизвестного отца и развратной неуравновешенной матери и уже имевший тяжелую наследственность, был воспитан совершенно безнравственным отчимом наперекор всякому здравому смыслу. Могучий и волосатый, но с замедленным пищеварением, он с самых юных лет выделялся своей прожорливостью, отсутствием такта и вкуса и чрезмерной чувственностью. Он часто занимался онанизмом, но практиковал также и фелляцию впятером или вдесятером одновременно, а впоследствии стал фетишистом грудей, икр и женских половых органов, которые с увлечением сосал. По натуре нелюдимый, он избегал общества женщин: те, в свою очередь, презирали его. Тем не менее во время своей короткой военной службы он содержал любовницу с пышной грудью. Волею судьбы случилось так, что, возвратясь домой, он занял вакантную должность деревенского могильщика. И тогда его инстинкты некрофила — в молодости он познал мертвую девушку -развились. Этот «многоженец» изнасиловал, всегда получая «одинаковое удовлетворение», трупы, наверное, сотни женщин в возрасте от четырех до шестидесяти лет. Невосприимчивый как к погодным условиям, так и к холоду и неподвижности тел, он один или несколько раз с ними совокуплялся. Один только вид гроба вызывал у него эрекцию, но этот умственно отсталый удивлялся, что мертвые, к которым он обращается, не отвечают ему, когда он спрашивает, находят ли они его красивым парнем и испытывают ли наслаждение в его объятиях. Его погубило полное отсутствие обоняния: он захотел «в память о любви» сохранить при себе останки маленькой девочки, с которыми утолял свою страсть. Запах трупа привлек внимание жандармов... Признания Ардиссона, нимало не раскаивавшегося в своих поступках, значения которых он даже и не понимал, до жути реалистичны. С ними могут сравниться разве что некоторые моменты процесса Жиля де Ре или отрывки из «Жюльетты» де Сада.

«Я выкопал из могилы, — заявил он, — труп маленькой девочки, который вы обнаружили у меня дома. На следующий день после ее погребения, 12 сентября 1901 года, около полуночи я открыл гроб, который был закрыт на два деревянных колышка, затем, достав оттуда труп, снова закрыл гроб и забросал его землей, как было. Придя домой, я положил труп на солому в той комнате, где вы его нашли. Я совершал с ним безнравственные действия. Я часто ложился рядом с этим трупом и всякий раз удовлетворял свои желания... Я все время действовал без чьей-либо помощи, и моему отцу ничего не известно о том, чем я занимался. Для того чтобы проникнуть на кладбище, я перелез через стену, которая огораживает его с севера, и тем же способом оттуда выбрался.

Через некоторое время после этого я услышал, что одна девушка, на которую я засматривался, тяжело больна. Это известие меня обрадовало, и я решил овладеть ею, когда она умрет. Мне пришлось ждать несколько дней, и я был охвачен сильным нетерпением. Днем и ночью эта девушка являлась мне живой, и у меня от этого происходила эрекция.

Когда я узнал о ее смерти, то собрался выкопать ее в первую же ночь после похорон. К восьми часам вечера я пошел на кладбище, не обращая никакого внимания на людей, которых встречал по дороге. Выкапывая труп, я не торопился. Как только он оказался на поверхности, я стал целовать и трогать его; я заметил, что внизу живота не было волос и что груди были маленькие. Я насладился трупом как мог, потом решил отнести его к себе домой. Я совершенно не опасался, что меня могут увидеть.

Было около полуночи, когда я ушел с кладбища, неся тело на левой руке, а правой рукой прижимая его к своему лицу. По дороге я целовал свою ношу и говорил ей: «Я несу тебя домой, тебе будет там хорошо, я не стану тебя обижать». К счастью, мне никто не встретился. Придя домой, я улегся рядом с трупом, приговаривая: «Красавица моя, я тебя люблю». Я хорошо выспался. Проснувшись утром, я снова ею овладел, а перед тем как уйти, сказал: «Я ухожу на работу, а потом вернусь к тебе, если захочешь поесть, только скажи». Я не услышал никакого ответа и подумал, что, значит, она не голодна. Еще я прибавил: «Если хочешь пить, я тебе принесу».

Днем, во время работы, я много думал об этой девушке. В полдень я пришел ее навестить и спросить, не скучно ли ей. Вечером я снова с ней лег.

До самого ареста я все ночи проводил с ней, и каждую ночь много раз с ней совокуплялся. За это время не умерла больше ни одна девушка, а то бы я снова принес домой труп. Я уложил бы его рядом с тем и ласкал бы обеих. Я не забывал и отрезанную голову и время от времени подходил к ней и целовал».

Такой замечательный случай дал Жану Балю повод сочинить печальную песню, слова которой были опубликованы Анри Паскалем:

De ses mains il grattait la terre,

Et s'aidait parfois de ses dents Pour arracher le blanc suaire

Afin d'avoir c'qu'avait d'dans Tirons le rideau Le rest'n'est pas beau!

Et voila que les pauvres mures, Voyant les tombeaux ravages, Repandaient des larmes amures. En disant: «Vous serez vengees!»

Violer des vivants C'est deja mechant!

Mais alors violer des cadavres, C'est plus epouventable encor; Aussi tous les Francais se navrent, Les Francais respeotent la mort

Руками он скреб землю/Иногда помогая себе зубами,/ Чтобы сорвать саван/ И получить то, что внутри./ Задернем занавес/ Остальное неприглядно!/ И вот несчастные матери,/ Видя разоренные могилы,/ Проливают горькие слезы,/ Говоря: «Вы будете отмщены!»/ Насиловать живых/ Само по себе гадко!/ Но тогда насиловать трупы/ Еще того хуже; И потому все французы огорчаются,/ Французы имеют уважение к смерти!/] (Перевод подстрочный. — Прим. пер)