Демонологи оставили нам не слишком лестный портрет волка-оборотня — тот самый, с которого Кранах списал своего «Вервольфа» («Werevolf»), жадного до детской плоти, наводящего ужас на деревни, вызывающего у всех отвращение. Жан Вье(р) (Wier), хорошо знавший больных «волчьим помешательством», пишет, что все они бледные, с глубоко запавшими глазами и пересохшим языком («Истории,
диспуты и речи...»). Де Ланкру, допросившему многих колдунов во время обширного расследования в Лабуре в начале XVII века, тоже посчастливилось отыскать оборотня, который по роду занятий был пастухом.
Его звали Жан Гренье. «Это был молодой парень, лет двадцати или двадцати одного года, роста среднего, даже скорее маленький для своего возраста; глаза черные, глубоко сидящие, блуждающие, не решается смотреть на людей прямо. Он был туповат и неразвит, поскольку всю жизнь только и делал, что стерег скотину. Зубы у него были очень длинные, белые, шире обычного и чуть выпирающие, ногти тоже длинные, некоторые из них были черными от корня до самого конца и казались наполовину сточенными и сидевшими глубже остальных. Из этого ясно видно, что он был волком-оборотнем, поскольку он пользовался руками и для того, чтобы бегать, и для того, чтобы вцепляться в горло детям и собакам; он как нельзя лучше ходил на четвереньках... Еще он открыл мне, что был склонен употреблять в пищу мясо маленьких детей, особенно любил лакомиться маленькими девочками, потому что они нежнее».
В своем сборнике «Удивительных историй» («Histoires admirables») Симон Гулар обращает внимание также и на удивительную подвижность оборотня, на скорость перемещений, наводящую на мысль о дьявольских чарах: «Он бегает так же быстро, как волк, и это не следует считать невероятным, потому что стараниями злых демонов оборотни становятся подобными волкам. Они оставляют за собой на земле волчьи следы. У них страшные горящие глаза, как у волков, они совершают такие же набеги и зверства, как волки, душат собак, перегрызают горло маленьким детям, лакомятся человеческим мясом, как волки, ловко и решительно проделывают все это на глазах у людей. И когда они бегут вместе, они обычно разделяются для охоты. Наевшись же до отвала, воют, подзывая других».
Рассказ Гулара очень интересен: он подтверждает стадный характер оборотней, которые рыщут стаями, подобно хищникам. В 1542 году их стало такое множество в Константинополе и они так свирепствовали, что «великий Господин в сопровождении своей стражи отправился с оружием в руках истреблять их; он собрал их сто пятьдесят у городских стен, но они перескочили через них и мгновенно исчезли на глазах у всего народа» (Жак д'Отен).
Личные обвинения встречаются довольно редко, поскольку у волков-оборотней всегда были сообщники, помогавшие им совершать преступления, делить или свежевать трофеи их кровавых подвигов. Раздев жертву — «доказательство того, что они волки не на самом деле, а в собственном представлении», как пишет Боге,
— они брались за ножи или мечи или же сбрасывали тела на острые камни. Никогда они не прикасались ни к голове, ни к правой руке жертвы, потому что , голова принимает помазание елеем, а правой рукой совершается крестное знамение... И вот это, в глазах современников, усиливало сатанинский характер их действий, к чему иногда еще присоединялось особое удовольствие поесть мяса в пятницу. Пренебрегая законами и запретами, некоторые исключительные существа тем не менее умели обратить на пользу священный ужас, посеянный в деревнях ликантропией.
Чтобы устрашить непокорных подданных, болгарские правители Барам и Баян превращались в волков или принимали любой другой облик, какой им заблагорассудится. Намного позже в окрестностях замка Лузиньян, в Шере,
Нивернё и Бурбоннэ пастухи-колдуны, притворявшиеся «предводителями волков», ходили по ночам в сопровождении собачьих свор; они заранее пропитывали свои башмаки составом, пахнущим так же, как моча суки. Все это нисколько не помешало Роллина воспеть волшебное могущество проклятого предводителя зловещей шайки:
Сова испускала свое жалобное мяуканье,
И слышались недобрые вздохи и стоны,
Когда, застыв, словно мертвец у своей гробницы,
Он подходил с ужимками к поганому камню.
Сидя кружком на увядшем вереске,
Хищники с мечтательным видом смотрели На скользящие отблески оловянной луны;
И внезапно становился посреди, с мертвенно-бледным Лицом, с равнодушным огнем во взгляде,
Призрак, укрытый капюшоном, словно монах,
Великий предводитель волков свистел в зеленой ночи*.
Стихотворение дано в подстрочном переводе. — Прим. пер.
Жители лесов лучше всех прочих поддавались дьявольскому внушению: в шелесте листьев, в шорохе ветвей им слышались стоны или таинственные голоса. Исступления, видения, галлюцинации, происходящие от помутнения рассудка или каких-то тайных инициации, заставляли их видеть в себе животных. Среди этих сторонников анимизма, сменивших под зачарованными ветвями приверженцев хтонических и дионисийских культов, поддерживалась истерическая зоопсия. Как они переходили из человеческого состояния в волчье и обратно — вполне естественным образом? Говорят, некоторые животные, считающиеся несовершенными — такие, как мухоловка или уж, — проделывали подобные метаморфозы. Разложившиеся тела превращались в мух, шершней, скорпионов, шелковичных червей и василисков. Женские волосы, зарытые в навоз, становились рептилиями; «влажная субстанция» камней порождала жаб, а прогнившие корабельные доски — уток и прочих птиц. Такие верования были распространены во времена волков-оборотней. Де-монологи хоть и разделяли их, но в то же время находили наивными и неразумными, потому что работа дьявола в них была недостаточно ясно видна. Физические причины, подразумевавшие спонтанное зарождение или существование наследственной предрасположенности, оставляли дьявола в стороне; а вот проявление дьявольского влияния в чудовищных преступлениях, совершенных ликантропами, представлялось им очевидным. Поэтому они стали искать другие объяснения, которые, на наш взгляд, следует разделить на две категории: невольное превращение (инкубат-суккубат и одержимость) и добровольное превращение (скотоложство и сделка с нечистой силой).