Что делать? Упрямо стиснув зубы, я рывком заставляю себя идти дальше. Хватаюсь руками за деревья, настойчиво переставляю ноги, как вдруг понимаю, что голоса людей совсем близко. Они буквально дышали мне в спину. Может, спрятаться? Нет. Тогда что? Что мне делать? Я морщусь от внезапно вспыхнувшей боли в боку и чувствую, как слезы подкатывают к глазам, но я все равно упрямо вздергиваю подбородок: я не буду реветь, не буду сдаваться. Я не хочу умирать.
Ковыляю дальше. Нервно бросаю взгляд за спину и понимаю: я в ловушке. Люди в черной форме, похожие на гигантских муравьев, решают заключить меня в круг. Они разбегаются в стороны, опускают ружья и прибавляют скорость: видимо, я больше не считаюсь для них опасной угрозой. Иначе как объяснить их неожиданный отказ от стрельбы? Схватившись за данную возможность, словно за спасительную тростинку, я ускоряю шаг настолько, насколько это реально. Однако уже через пару минут я ощущаю неприятное покалывание в затылке: люди находятся так близко, что я чувствую их на подсознательном уровне, уже готовлюсь к тому, что сейчас они меня схватят. Я начинаю думать о папе. Он рисковал собой, а я не смогла выбраться. Он разочаруется во мне. Я его подвела! На эмоциях я всхлипываю, прикрываю дрожащей рукой лицо и вдруг цепляюсь ногой о корягу. К счастью, мне удается сохранить равновесие, но разве это важно? Разве эти несколько секунд играют какую-то роль?
Решительно поворачиваюсь к нападающим, чтобы четко видеть их лица, чтобы не умереть вслепую. А они все несутся на меня, словно цунами, словно гигантская черная волна, наполненная гневом и разрушительной силой. Грустная мысль вдруг проносится в моей голове – как же папа пережил столкновение с ними? Все ли с ним в порядке? Увидимся ли мы с ним вновь?
Неизвестный мужчина поднимает ружье, целится прямо мне в голову. Почему он раньше не воспользовался им – думаю я, и все равно не успеваю осознать происходящее. Просто наблюдаю за тем, как его палец нажимает на курок, как вспышка искр появляется в воздухе, и как время замерзает. Да. Именно так. Все замерзает: люди, ветер, звуки, пуля, не долетевшая нескольких сантиметров до моей головы, и тогда я ошеломленно распахиваю глаза. Матерь Божья. Время остановилось!
Я едва сдерживаю в горле крик, едва сдерживаю панику, шок, восхищение. Просто смотрю на пулю, вижу искры, изучаю заледеневшие лица людей, и вдруг замечаю справа от себя незнакомку. Она походит ко мне. На весу подбирает пулю и усмехается:
- Горячая.
ГЛАВА 4. ВСТРЕЧА.
Рана кровоточит, но я не обращаю на это внимания. Смотрю во все глаза на незнакомку и молчу. Попросту не знаю, что сказать.
- Уходи отсюда, - почему-то ее голос сейчас кажется мне заботливым, - давай же, беги! Я задержу их.
Вновь изучаю замороженных людей, их перекошенные лица, вытянутые по инерции вперед руки, ноги, и растерянно морщусь: неужели я сошла с ума? Может, меня действительно ранили не в живот, а в голову, и я потеряла рассудок?
- Аня, - вновь зовет меня девушка. Она стягивает со своей шеи черный, тонкий шарф, подходит ко мне и уверенно обвязывает им мою талию. Что она делает? Я едва ли вижу ее лицо: все плывет. – Уходи, скорее. Я не могу долго их контролировать.
- Кто ты? – только и срывается с моих губ. Я смотрю на незнакомку, рассеяно изучаю ее глаза, волосы, скулы и вижу в ней абсолютно чужого, постороннего человека. Так почему же она меня спасает? Почему мое сердце рядом с ней непроизвольно смиряет пыл?
- Обещаю, скоро мы с тобой обо всем поговорим. Слышишь? Только не сейчас, Ань, сейчас, беги.
Опять бежать? Я оставила отца, оставить и ее? Моя совесть не позволяет мне сдвинуться и на сантиметр в сторону. Неужели я настолько бесполезна и труслива, чтобы вновь эгоистично скрыться? Хочу воспротивиться, как вдруг замечаю, что замороженные люди начинают отмирать. Они неспешно сдвигаются с мест, затяжно тянутся в нашу сторону. Их руки, ноги медленно движутся по задуманной траектории, и тогда незнакомка просто-напросто отталкивает меня назад. Она пронзает мое тело таким злым, абсолютно противоположным ей ранее взглядом, что я вся горблюсь и испуганно сжимаюсь в клубок.
- Уходи сейчас же, - шипит она. – Давай. Давай!
Но я не хочу подчиняться. Понимаю, что от меня нет никакого толку и все равно не могу заставить свое тело сорваться с места. Это неправильно, это нечестно! Я оставила папу, я уже трусливо унеслась прочь. Как же я могу вновь удрать, прекрасно понимая, что эта девушка рискует ради меня своей жизнью? Как я могу ее бросить?
Внезапно что-то происходит. Мое тело резко поднимается с земли. Я испуганно расширяю глаза, открываю рот в немом крике, но затем вдруг понимаю, что нахожусь в чьих-то руках. Они крепко сжимают мою талию, прижимают к незнакомой мне широкой груди. Я собираюсь закричать, заорать во все горло, но не нахожу в себе сил. Лишь смотрю на то, как по бокам смазываются линии деревьев, травы, неба. Смотрю на то, как лес остается позади, и зажмуриваюсь. Что происходит? Дыхание перехватывает. Бок ужасно колет, я чувствую, как кровь просачивается сквозь шарф, чувствую, как холод сковывает мой живот и грудную клетку. И мне действительно кажется, что я парю.
Через несколько минут все стихает. Я понимаю, что человек, сжимающий мое тело, останавливается, и слабо открываю глаза. Ничего не видно. Не знаю, это из-за слез или от болевого шока. Просто несколько раз моргаю, чтобы хоть как-то привыкнуть к свету, приподнимаю руку и касаюсь пальцами чьего-то лица.
- Кто ты?
Силуэт не отвечает. Он аккуратно кладет меня на землю, наклоняется вперед. Его пальцы развязывают шарф, отбрасывают его в сторону и отодвигают край моей кофты.
- Что ты…
Я пытаюсь сопротивляться, но мягкие ладони сжимают мою кисть.
- Я помогу.
- Не надо.
Человек не отвечает. Он вновь заворачивает угол моей кофты, придвигается ближе и шепчет:
- Все будет хорошо.
Не знаю почему, но я успокаиваюсь. И это так на меня не похоже. Я уже давно никому не позволяла подойти ко мне настолько близко, чтобы это хоть что-то да значило. Чувствую, как рука незнакомца полностью накрывает мою рану, дергаюсь, а затем внезапно ощущаю теплое покалывание. Мне больно, я морщусь, откидываю назад голову, хочу закричать громко-громко, как вдруг просто замираю. Наступает странная тишина, странный покой. Жжение проходит, покалывания исчезают. Я вспоминаю рассказ отца о том, как неизвестный излечил его после аварии, и удивленно расширяю глаза: неужели нечто подобное только что произошло и со мной? Хочу вскочить на ноги, но не могу даже пошевелиться. Мое тело тяжелое, грузное. Оно будто припечатано к земле. И как бы я не пыталась встать, поднять его с травы, невидимые силки вновь тянут меня вниз. Глаза слипаются, но как это возможно, если во мне бушует любопытство, бушуют вопросы? Я хочу спросить, что же сейчас произошло, хочу увидеть человека, залечившего мою рану, хочу разузнать у него обо всем, о чем только можно, но не нахожу в себе сил даже на одно слово. Непроизвольно закрываю глаза. Покачиваю головой. Не спи, Аня, не спи! Но не выходит. Меня затягивает куда-то далеко, в темноту, в яму. Последнее, что я помню, это тепло. Меня будто накрывают одеялом, горячим, мягким одеялом, а затем я вдруг отключаюсь.
Я никогда не теряла сознание. Но, кажется, именно это со мной и случилось.
Я открываю глаза в чьей-то квартире. Никаких деревьев, никакой травы, ни выстрелов и ни свиста ветра. Вокруг лишь кружатся безобразные, черные пятна из мебели, стен, потолка, и витает запах подгорелой еды. Морщусь. Хочу встать, но едва приподнимаюсь на локтях, как тут же валюсь обратно. Голова взрывается. Мне приходится несколько раз моргнуть, чтобы хоть как-то привести себя в чувство и свыкнуться с ядовитым звоном где-то между висков. Но это сложно. Потерянно оглядываюсь: что происходит? Все-таки заставляю свое тело слушаться, стискиваю зубы и резко встаю на ноги. Зря я это сделала. Меня покачивает в сторону, и я неуклюже налетаю на деревянный шкаф.
- Хочешь заработать себе еще пару синяков?
Поднимаю взгляд и на пороге вижу незнакомку. Она стоит передо мной в грязном, овальном фартуке, сжимает на груди руки, и, кажется, будто ей хочется как-то разрядить обстановку, но нет. Мне не смешно. Совсем не смешно.
- Где я?
- У меня дома.
- И что я здесь делаю?
- Приходишь в себя. Разве не очевидно?
Покачиваю головой и хриплым голосом отрезаю:
- Нет.
- Тебя ранили. Забыла? – девушка пожимает плечами. – Пули, погоня, лес…
- Папа, - стискиваю зубы и смотрю на незнакомку так пристально, что, уверена, ей становится неловко. По крайней мере, мне хочется, чтобы было именно так. Сорвавшись с места, я смело сокращаю между нами расстояние и торможу только перед ее аккуратным, вздернутым носом. – Что с ним? И где он, черт подери?
- Не знаю
- Не знаешь? Что? Да кто ты вообще такая!? Хотя нет. Лучше не отвечай.
- И правда. Зачем мне отвечать? – приняв вызов, злится незнакомка. – Ты ведь и сама все прекрасно понимаешь, да, Аня?
- Нет, - отхожу назад. К двери. Подальше отсюда. – Я ничего не понимаю, и не хочу понимать. Я должна уйти.
- Куда уйти? Боже, - зарычав, восклицает девушка, - не будь дурой! Умоляю! Иначе я выйду из себя! Тебе некуда идти. Ты уже в который раз меня не слушаешь, и что из этого выходит?
- С какой стати я должна тебя слушать? Какая-то сумасшедшая ворвалась в мою жизнь, применила свою вуду-магию, и решила, что я обязана ей доверять? Да, это ненормально! Ты – ненормальная! Мой отец остался там, и, господи, я не собираюсь выслушивать твои угрозы! Поверь, мне абсолютно плевать на то, что нас с тобой связывает. Сейчас это неважно.
- Вот значит как, - вдруг уязвленно говорит девушка. – Неважно.
- Конечно! Мой папа в опасности, мой брат будет дома через несколько минут, если он уже не там, черт! – бью себя по лбу и испуганно выпаливаю, - единственное, что сейчас меня действительно волнует, так это их безопасность, их жизни! Но не ты. Не ты!
Незнакомка пялится на меня во все глаза. Она с силой сжимает в кулаки руки, отводит взгляд в сторону, молчит, и мне вдруг кажется, что я сильно ее задела. Обидела. Но почему? Почему для нее это так важно?
Тяжело дышу. Данные слова – не мои. Они принадлежат незнакомке, чьи глаза неистово горят, чьи легкие пылают, чьи пальцы сомкнуты и белы. И я не знаю ее. Абсолютно. Однако мне кажется, что именно она сможет решить все мои проблемы. Ведь она сильнее, и потому лучше. Возможно, она мое спасение. Но нет. Так нельзя! Я не могу быть жестокой, холодной. На меня это совсем не похоже. И пусть я не являюсь самым общительным человеком в нашем городе, я все-таки умею чувствовать.
Горблюсь. Вновь смотрю на незнакомку, хочу извиниться, как вдруг чувствую еще более выраженный запах чего-то горелого. Приподнимаюсь на носочки и шепчу:
- Кажется, там что-то не то…
- Черт! – ругается девушка. Она молниеносно срывается с места, исчезает за поворотом и скулит, будто подстреленное животное. – Нет, опять. Ну, почему?
Недоуменно вскидываю брови. Иду за незнакомкой и оказываюсь на светлой, маленькой кухне. Здесь очень мило, правда, грязно. Повсюду разбросаны тарелки, рассыпана мука, валяются ложки, вилки. Сама девушка сидит на полу около плиты и недовольно подвывает, будто взывает к помощи луны. Она выглядит так неуклюже, что я с любопытством вскидываю брови: та ли это незнакомка, которая только что пророчила мне дикую опасность?
- Что случилось? – мой голос робкий. – Ты в порядке?
- Чертово печенье.
- Печенье? Что? Ты готовишь?
- А ты дышишь? – с сарказмом интересуется она. – Естественно, я готовлю. Надо ведь есть.
- Просто…
- Просто что? Решила, что знаешь меня? Ох, Аня. Ты абсолютно не понимаешь, с чем столкнулась. И не думай, будто мне неясны твои чувства. Боишься за близкого человека? Знакомое ощущение. Рвешься спасти брата? Я занимаюсь этим каждый день. Испугалась людей в униформе? Они приводят меня в ужас! Так что, хочешь ты этого или нет, внутри мы сильно похожи, пусть и различаемся внешне. – Незнакомка встает с пола, стягивает с бедер фартук и вздыхает. Она смотрит на меня, я смотрю на нее. Все пытаюсь осознать происходящее, переварить информацию в голове, но не выходит. Слишком сложно. – Ты говоришь, что тебе плевать на нашу связь, но именно она еще не позволила нам умереть.
- Умереть? – сглатываю. – Но почему? Кто хочет нас убить?
- Люди. – Усмехается она. – Обычные люди, которые, так же как и мы, боятся завтра не проснуться.
Собираюсь воскликнуть, что не желаю причинить кому-то боль, не желаю кому-то портить жизнь, а затем вдруг вспоминаю про Андрея, и замолкаю, не сказав ни слова.
- Нам надо держаться вместе, слышишь? Ты и я – мы семья с тобой, кажется.
- Кажется? – я нервно прохожусь пальцами по волосам и втягиваю воздух. – Это так странно. Я и подумать не могла, что у меня есть…, ну…, ты понимаешь…
- Да, наверно, это удивительно.
- А ты тоже не догадывалась о моем существовании?
- Аня. Всегда, - шепчет незнакомка и поджимает губы, - я всегда о тебе знала, и каждый день о тебе помнила.
- Тогда почему же мы не встретились раньше?
- Потому что хорошего в этом столько же, сколько и плохого.
Я задумчиво прикусываю губу: как же мне относиться к тому, что сейчас происходит? У меня есть родная сестра. Господи. Она обладает странной силой и может останавливать время, как в том сериале про ведьм. Матерь Божья! А еще есть люди в черной униформе, о которых страшно даже просто подумать.
Прикрываю ладонями лицо, громко выдыхаю и зажмуриваюсь. Может, я еще сплю?
- Меня зовут Маргарита. – Говорит девушка, и я непроизвольно поднимаю на нее взгляд. Незнакомка вскидывает подбородок – прямо как я делаю, когда хочу выглядеть решительней – и пожимает плечами. – Правда, мне больше нравится просто – Рита.
- Рита, - повторяю я. – Хорошо. Я – Аня.
Девушка усмехается и закатывает глаза к потолку. Все-таки она красивая. Худая и высокая. Вряд ли мы с ней чем-то похожи, и уж точно я бы не сказала, что нас связывает нечто помимо любви к черному цвету. Однако жизнь - интересная вещь, сотканная из различных стечений обстоятельств. Вот и нас что-то свело. В судьбу я с трудом верю, хотя с тем, что сейчас вокруг происходит – давно бы уже пора.
- Наверняка, у тебя есть вопросы.
- Да, но…, - сглатываю и впервые смотрю на Риту дольше нескольких секунд. Думаю, она сразу же улавливает ход моих мыслей. – Мне надо вернуться домой. Найти отца, брата.
- Аня, это опасно. Те люди…
- Понимаю. Но папа сказал мне бежать, и…, - откидываю назад голову, пытаясь утихомирить в себе эмоции. Господи. Как же объяснить то, что я оставила его? Как объяснить мой порыв удрать из дома со всех ног? Ведь я могла не согласиться. Могла задержаться и помочь ему. Но нет, я убежала. Как эгоист, как трус или как послушная дочь? Не знаю. В любом случае, вряд ли отец воспитывал человека, способного спастись самому, обрекая на гибель других. Так что же тогда со мной произошло в ту минуту? Почему я бросила его? Почему я оставила его одного? – Я должна найти отца. – Сквозь стиснутые зубы, шепчу я и вновь смотрю на девушку. Меня трясет, но я борюсь с собой. Сжимаю в кулаки руки и повторяю. – Должна.
Рита задумчиво отворачивается. Скулы играют на ее щеках, глаза расширяются. Такое чувство, будто в голове девушки созревает план. Хмыкнув, она тянется к телефону, набирает что-то на клавиатуре и отрезает:
- Готово.
- Что готово?
- Машина. Так, Аня, - шатенка поворачивается ко мне и серьезно сводит брови. Сестрой ее назвать пока что очень сложно, - мы поедем только в том случае, если ты пообещаешь слушаться.
- В смысле слушаться?
- В смысле, я скажу – бежать, ты побежишь. Я скажу остаться в машине – ты останешься. Скажу молчать – ты замолчишь.
Сужаю глаза. Мне не нравится то, что она говорит. Не нравится, что она командует. Рядом с ней я ощущаю себя маленьким, беззащитным ребенком, и это уже не просто мне не нравится, а выводит из себя. Однако гордость остается в неудел, когда я понимаю, что стоит на кону. Нет смысла строить из себя того, кем я не являюсь. Так что мне абсолютно понятны ее условия, пусть они и вызывают во рту привкус горечи.
- Хорошо.
- Хорошо, - громко повторяет Рита и срывается с места. Я следую за ней в зал, затем в подъезд, на улицу, в машину. Как хвост. Чувства смешанные. Еще непонятно, нравится мне наше приключение или нет.
Рита открывает заднюю дверь, сама прыгает вперед. Я ни о чем ее не спрашиваю, послушно залезаю в салон, и вдруг вижу за рулем еще одного человека. Мужчину. Он не поворачивается, когда я хлопаю дверью. Он не здоровается даже тогда, когда мы трогаемся с места. Отлично. Мне не по себе, и поэтому я смущенно начинаю мять ладони. Атмосфера гнетущая. Еще несколько секунд я рассуждаю над тем, что меня вообще занесло в эту темно-серую Камри, как вдруг Рита говорит:
- Это Рувер.
Недоуменно хмурюсь:
- Что? Рувер?
- Да, - она кивает в сторону незнакомца и поворачивается ко мне лицом. – Не обращай внимания. Он не слишком разговорчив.
Что вполне нормально для людей с таким именем – Рувер. Что это вообще такое? Он из Германии? Его назвали в честь речки? Хм. Я бы тоже ходила, помалкивая. Или сидела. Как он сейчас. Смотрит перед собой, сжимает руль одной рукой, словно вторую придумали только для того, чтобы она вальяжно лежала на колене. Волосы черные. В вечернем свете их едва ли видно. Но, кажется, они вьются и закрывают пол-уха. Удивительно, как внешний вид, порой, определяет характер человека. И у меня почему-то складывается впечатление, будто с этим Рувером уж очень сложно общаться.
Отворачиваюсь к окну. За стеклом пролетают знакомые дома, однако теперь я не могу смотреть на них, как прежде. Теперь все старое, кажется, мне новым. Будто мир изменился. Или я изменилась. Не знаю.
- Кто эти люди? – спрашиваю я, вновь повернувшись к Рите. – Люди, которые напали на папу.
- Они напали на тебя. – Исправляет она со вздохом. – Клан Аспид.
- Что? Клан?
- Да. Сборище верующих фанатиков, отрицающих всякую возможность необычного, если она выходит за рамки религии.
- Не понимаю, - хмурю лоб. – На нас охотятся священники?
- Чисто теоритически священники лишь руководят процессом. Грязную работу выполняют венаторы. Именно с ними ты встретилась.
- Кто?
- Венаторы. Охотники.
- Поразительно похожие, широкоплечие близнецы?
- Можно и так сказать.
- Но что им нужно? Я двадцать лет жила спокойно, и тут вдруг они решили, что пора свести со мной счеты? – Паника подскакивает к горлу. Удивляюсь своей поразительной способности выговаривать слова даже тогда, когда язык отказывается двигаться. Или у меня галлюцинации, и, на самом деле, тело превратилось в огромный, бесформенный кусок льда, не способный жестикулировать? Встряхиваю головой. Затем откашливаюсь и вновь спрашиваю, - неужели они знают о том, что случилось позапрошлой весной?
- Не просто знают. – К моему сожалению, соглашается Рита. – Именно данное событие и привлекло их внимание. Что ты сделала?
- Я…, - пожимаю плечами и нервно отворачиваюсь, - ничего особенного. Просто.
- Просто что?
Выдыхаю. Мне действительно сложно об этом говорить, поэтому я прошу:
- Давай сменим тему.
- Но, Аня, ты можешь мне доверять.
Оставляю ее слова без внимания. Я и себе-то с трудом верю, ей и подавно.
Салон машины давит на меня, словно клетка. Я сжимаю в кулаки руки, неуверенно осматриваюсь и стараюсь глубоко дышать. Но как? Как это возможно, когда сердце вырывается из груди? Стучит, как сумасшедшее! Я не могу смириться с тем, что произошло – это слишком сложно, нереально! В городе неожиданно появляется моя родная сестра, отец жертвует собой, да еще и щепотка мистики в каждом из этих блюд. Господи, неужели я не могу и дальше отрицать то, что случилось со мной позапрошлой весной? Неужели я должна поверить в то, что совершила нечто невообразимое, нечто всколыхнувшее мою жизнь на сто восемьдесят градусов. Нет, не хочу! Это не может быть правдой. Я ведь два года оглядывалась назад и не видела ничего. Ничего кроме пустоты. Мои воспоминания были сном. И я поверила в это. Искренне поверила в то, что выдумала тот день, тех людей, ту смерть. Однако теперь все становится реальным, и это все падает на мою голову, расшибая ее на тысячи частей! И я заслуживаю этого. Я знаю, я понимаю! Но мне страшно. Мне очень страшно.
Закрываю руками лицо.
Часто дышу.
Мне вдруг становится так холодно, что тело передергивает. Сжимаюсь, словно губка, горблюсь и крепко зажмуриваю глаза. Все повторяю: это неправда, это ложь. Однако вновь и вновь вспоминаю лицо Андрея, его голос, а затем и то, что от него осталось. Невыносимо. Что же я натворила?
- Самобичевание не поможет, - неожиданно прерывает тишину водитель, и я рассеяно поднимаю на него взгляд. Он оборачивается всего на несколько секунд. Усмехается, а затем вновь переключает внимание на дорогу. Мне этого хватает, чтобы успеть заметить его черные глаза. Такие же черные, как и небо за тонированными окнами. – Осторожно. Иначе упадешь столь низко, что ничего кроме жалости у людей вызывать не будешь.
- Что? – мне будто влепили пощечину. Выпрямившись, я непроизвольно подаюсь вперед и уязвленно хмурю брови. – Я не ослышалась, ты…
- Да. – Перебивает он. – Я сказал, хватит ныть. В зеркале я только что проследил все фазы твоего грехопадения.
- Рувер, - шепчет Рита, на что он лишь невинно пожимает плечами.
- Ты думаешь, ты самая несчастная? Как же так вышло, никто меня не понимает, я ни в чем не виновата, - продолжает парень, лыбясь и сверля меня взглядом через зеркало заднего вида. – Вот только это бессмысленно. Ты лишь тратишь свое время и мое терпение.
- Тебя это никак не касается!
- Ты права. Меня это никак не касается. Однако смотреть на то, как ты едва ли сдерживаешься от слез – тошнотворное зрелище.
Я вспыхиваю, будто спичка. Щеки горят, руки горят. Смотрю на мужчину, который вдруг оказывается типичным представителем парней-переростков, и схожу с ума от безумного желания врезать ему кулаком прямо в наглое лицо. Стискиваю зубы. Еще одно слово и клянусь, я не сдержу порыв исполнить задуманное. Нет, я не умею драться, и нет, я никогда не делала ничего подобного. Но прямо сейчас, в данную минуту, мне вдруг кажется, что я смогу запросто сломать ему шею. И плевать, что мне лишь кажется.
Так. Дышать, главное дышать. Плечи трясутся, руки дрожат, и неясно: от холода это или от гнева. Я стараюсь не прокручивать в голове слова парня, однако наоборот только этим и занимаюсь: хватит ныть, это бессмысленно. И я бы не простила ему данную бестактность, если бы не увидела в ней толики правды.
- Куртка сзади, - вновь отрезает он, окончательно сбив меня с толку.
Слышу, как усмехается с переднего сидения Рита, и недоуменно вытягиваю лицо:
- Что, прости?
- Куртка. Ее надеваешь, и становится тепло.
С силой сжимаю перед собой пальцы. Может, он специально пытается вывести меня из себя? Нет, я не дам ему такой возможности. Глубоко втянув воздух, протягиваю:
- Спасибо. Обойдусь.
- Дело твое.
Я вдруг понимаю, что неразговорчивый Рувер устраивал меня куда сильнее. Лишь бы он больше не открывал свой рот, иначе случится драка, в которой я непременно проиграю.
Мы едим молча, и весь путь я чувствую себя ужасно паршиво. Мало того, что мне до сих пор неясно, во что же я ввязалась, так еще и черные глаза постоянно сверлят во мне дыру.
Когда мы поворачиваем на главную дорогу к поселку, я мысленно пою «аллилуйя» и громко выдыхаю. В конце концов, трудно было претворяться, будто данная поездка мне по душе, если всю дорогу я разрывалась между желанием выпрыгнуть в окно или повеситься на дверной ручке. Собираюсь неохотно объяснить Руверу путь к своему дому, но вижу, что он и так отлично справляется. Я бы удивилась этому в прошлой жизни. Однако сейчас меня это ничуть не смущает.
Поселок как всегда пуст. Четырехэтажные красные дома нависают над небольшими коттеджами, как тучи над нашим овальным озером, и ничего здесь не выглядит иным. Ничего, кроме моего дома, который вдруг оказывается полуразрушенным и окруженным людьми в полицейской форме.
- О, Господи, - на выдохе шепчу я, и прислоняюсь к двери. Смотрю во все глаза на то, как один мужчина фотографирует разбитые, гостевые окна, другой – обматывает желтой лентой входную дверь. И мне вдруг так неистово хочется сорваться с места - прямо на ходу - что я уже хватаюсь дрожащими пальцами за ручку, уже дергаю ее на себя, однако дверь не поддается. Заблокирована. Бросаю недовольный взгляд на Рувера.
Он лишь пожимает плечами:
- Безопасность превыше всего.
Его саркастический тон не просто выводит меня. Я взрываюсь. Неужели этот человек не понимает, что мы приехали ко мне домой, и мой дом разрушен! Отец, наверняка, пострадал, если он вообще здесь! Жизнь повернулась ко мне той стороной, о которой я даже не подозревала, а этот парень, названный в честь крохотной, немецкой речки, шутит? Шутит надо мной?
- Ты думаешь, это просто так сойдет тебе с рук? – тихим, уязвленным голосом интересуюсь я и покачиваю головой. – Все возвращается.
Наконец, дверь открывается, и я пулей вылетаю из салона. Несусь вперед, краем глаза замечаю машину брата, и едва не спотыкаюсь, запутавшись в собственных ногах. Нет. Он не мог приехать. Нет, пожалуйста.
- Саша! – восклицаю я и оглядываюсь. Вокруг столько людей. Один из мужчин подбегает ко мне, спрашивает что-то, наверно хочется понять, что я здесь делаю. Но мне плевать. Опять осматриваюсь и громче повторяю, - Саша!
- Аня?
Оборачиваюсь и замечаю, как брат выходит из гаража. Его лицо бледное. Он замирает, закидывает назад голову, и я слышу целый список различных, приемлемых и неприемлемых ругательств. Срываюсь с места. Буквально набрасываюсь на Сашу, крепко-крепко прижимаю к себе и зажмуриваюсь. Впервые мне не хочется отстраняться.
- Саша.
- Где ты была? Где ты, черт подери, была? Аня! Где? – вопит мне на ухо он и сильнее стискивает в руках.
- Прости. Тут такое было. Саша, папа, он…
- Что?
Поднимаю взгляд на брата, чувствую, как глаза покрываются пеленой и шепчу:
- Не знаю. Я не знаю, где он, что с ним. Папа сказал мне бежать, и я убежала.
Саша убирает руки с моих плеч и неврно вытирает ими лицо. Я никогда еще не видела его таким разбитым, испуганным. Он старается держать спину ровно, четко говорить, но ничто не скрывает ужаса в его глазах, который так и заражает меня, будто вирус. Да, опасный, смертельный вирус, проникающий глубоко под кожу. Страх. Паника. Не знаю, что именно горит во взгляде брата, но это нечто настолько тяжелое и нещадное, что подгибаются колени.
- Кто это сделал? Ты их видела?
- Да. Это какие-то люди. А точнее, это…, - оглядываюсь, нахожу темно-серую Камри Рувера и прикусываю губу: рассказать или не рассказать. Стоит или не стоит. Вдруг я только сильнее напугаю его? Ах, к черту этот вопрос! Более всего меня волнует, вдруг Саша кинет меня, когда узнает, что я натворила. Вдруг он не сможет смириться?
- Кто?
- Дело в том, что, - сглатываю, - все изменилось. Я кое-что узнала, и теперь понятия не имею, как мне быть. – Пытаюсь аккуратно подбирать слова. Но есть ли в этом смысл, когда собираешься сообщить о том, что ты не родная сестра и о том, что ты способна вытворять поразительные вещи? Убираю назад волосы и предпринимаю очередную попытку. – Папа рассказал мне нечто ошеломляющее. Ты не подумай, ничего плохого. Хотя. Я не знаю. Просто. Сложно сказать, это так странно.
- Аня, - Саша скрещивает на груди руки, - что он тебе сказал?
- Ты не поверишь.
- Почему?
- Это касается меня. Моего детства. Господи. – Оглядываюсь, будто ищу поддержки. Может, сейчас вообще неподходящее время? Да, надо поговорить с ним позже. В другом месте. Где никого не будет рядом. Так и сделаю.
- Он рассказал, что тебя удочерили? - Моя челюсть едва не падает. Я расширяю глаза и смотрю на брата не столько шокировано, сколько обижено. Он знал? Он знал и молчал?
- Ты в курсе?
- Мне было шесть. Неужели ты думаешь, что я не заметил появление четвертого человека в семье? - Сужаю глаза. Я хочу спорить, кричать, рвать и метать, ведь жизнь не просто ускользала из моих рук, она испарялась, забирая с собой остатки всего обычного и нормального. Но я успеваю только открыть рот, как вдруг Саша продолжает. – Это безумная новость, но сейчас она не так важна. Пойми. Я знаю, ты в шоке. Но отец.… Где он? Ты так и не объяснила, о каких людях идет речь?
Собираюсь вновь ответить что-то невразумительное, но неожиданно чувствую рядом чье-то присутствие. Оборачиваюсь. К нам движется Рита. Она высоко держит подбородок, рассекает длинными руками воздух. Думаю, если бы Саша сейчас не был так озабочен исчезновением отца, он бы определенно отметил ее красоту. Пусть грубую. Зато необычную.
- Рувер осмотрелся, - остановившись в нескольких сантиметрах от моего лица, сообщает шатенка и облизывает губы, - пусто. На заднем дворе чьи-то следы. Он думает, твоего отца увезли насильно.
- Но что, если следы оставила я, когда убегала?
- Надеюсь, у тебя не сорок третий размер обуви.
- Извини, - неожиданно вставляет Саша и, махнув рукой, привлекает внимание Риты. – Ты наш детектив?
- Что?
- Расследуешь дело нашего отца.
- Нет.
- Не удивительно. Слишком молода для этого.
Рита закатывает глаза, и это не предвещает ничего хорошего. Поэтому я тут же подпрыгиваю к брату и отрезаю:
- Она спасла меня. Помнишь? Оттолкнула в сторону, когда машина едва не проехалась по моим конечностям.
- И как вы встретились вновь? Тебя опять пытались…
- Да. Господи. Слишком долго вы тяните резину, - неожиданно вспыхивает Рита, вплотную подлетает к Саше и отрезает, - твою сестру ищут. Точнее мою сестру, но это неважно. У нас нет времени на разговоры. Хочешь знать, кто именно ей угрожает? Венаторы. Кто же это – спросишь ты. Это охотники за теми людьми, чьи способности выходят за рамки обыденности. Конкретно Аня может ускорять частички времени, и я думаю, как раз-таки это сыграло роль позапрошлой весной, когда ее обнаружили. Если тебе интересно, твой отец что-то скрывал. Именно поэтому его оставили в живых и увезли, а не убили. Прямо здесь. Если мы поторопимся, то успеем скрыться до того, как кто-то из венаторов вновь придет сюда для зачистки. И как мне кажется, это здравая мысль, ведь ты не хочешь, чтобы от твоего дома не осталось и того, что сейчас держится на честном слове. Правда?
Саша молчит. Он хорошо держится, смотрит Рите прямо в глаза, не отрывается. И сначала я думаю, что таким образом он бросает ей вызов, мол: что еще расскажешь? Но затем я понимаю, что он попросту дико растерян, и единственное, что сейчас еле-еле держит его на ногах, так это странные, широкие глаза смуглой незнакомки.
Наконец, он восклицает:
- Что?!
Это «что» наверно слышит весь поселок. Я хватаю брата за руку и крепко ее сжимаю. Говорю:
- Все хорошо. Не кричи, пожалуйста.
- Ты ей поверила?!
- Пришлось.
- Что значит пришлось? Она больная!
- Но это правда, - настаиваю я и дергаю Сашу на себя. Теперь мы стоим достаточно близко, чтобы огородиться от людей, от шума, от их глаз. От реальности. Вновь сжимаю руку брата и шепчу, - это сложно понять, но я действительно умею делать странные вещи. И папа знал об этом. Я не просто так оказалась в вашем доме, не просто так стала частью вашей семьи. Он принял меня. Знал, что я не такая, но принял. И ты тоже должен смириться.
- С чем? – его голос дергается. – С чем смириться?
- С тем, во что верил отец!
- Он бы никогда не повелся на эту чушь. Папа мог отличить реальность от больной фантазии. И это, поверь мне, это именно отклонение. Психическое! Если не полное!
- А как ты объяснишь документы этой девушки в его приюте? Как ты объяснишь то, что мы родные сестры? А что ты скажешь на счет того, что папа хранит в шкафу с кастрюлями огромное ружье? И знаешь, такое чувство, будто он действительно не в первый раз им пользовался. А историю про дядю Сережу? Оказывается, папа посвятил всю свою жизнь приюту именно из-за того, что случилось тогда, восемнадцать лет назад.
- Это бред, Аня. Люди не могут управлять временем.
- Могут. – Облизываю засохшие губы и придвигаюсь к брату еще ближе. Чувствую, исходящий от него, запах моторного масла, мяты, и повторяю. – Могут, и я это видела.
- Ты не знаешь, что видела.
- С чего вдруг?
- Просто потому что это нереально!
- Мне не зачем тебе лгать! Я волнуюсь за папу не меньше твоего.
- Да? Именно поэтому ты сбежала, оставив его?
Отстраняюсь, словно Саша только что ударил меня по лицу. Я так хочу заорать, так хочу сказать, что он ошибается, но в глубине души, в самых ее недрах, я понимаю – он прав. А правда бьет еще больней. Стискиваю зубы и изо всех сил приказываю себе держаться, не сломится под напором чувств. Но вина такая дикая. Она прожигает меня, проходит через все мое тело, и уже через несколько секунд не остается ничего, кроме беззащитной, повинной девушки.
Срываюсь с места и бегу. Не знаю куда. Наверно, просто подальше отсюда. Слова брата вертятся в голове, всплывают перед глазами, и я с таким рвением пытаюсь избавиться от них, что только сильнее в них тону. Как в зыбучий песках. Оказываюсь в лесу. Непроизвольно. Если бы разум хотя бы немного соображал, ноги бы ни за что не привели меня туда, где воспоминаний гораздо больше, чем в любом другом месте. И, тем не менее, я здесь. Вокруг эти высокие сосны. Орут птицы. И я бы с удовольствием зажала уши, абстрагировалась от всего вокруг, но у меня даже не получается подумать об этом. Я просто тупо иду вперед. Ничего не вижу. Ничего не слышу. Сильно царапаю ладонь о какую-то острую ветку, и не обращаю на это никакого внимания. Просто брежу о папе, представляю перед собой его светло-голубые глаза и упорно сдерживаю слезы.
- Так и продолжаешь самоубиваться?
Его голос доходит прежде, чем я чувствую запах сигарет. Останавливаюсь. Оборачиваюсь. И ничуть не удивляюсь, увидев в нескольких метрах от себя Рувера. Одна рука в кармане, другая – держит сигарету. Если бы я сейчас не старалась выкинуть из головы все мысли о брате, я бы непременно сравнила их манеру вести себя вальяжно и безответственно.
- Что тебе нужно?
- Ничего. Просто увидел, как ты устраиваешь концерт и решил не пропустить его развязку.
Покачиваю головой:
- Хорошо. А теперь уходи.
- Аня.
- Я серьезно! – мой голос звонкий, свирепый. - Уходи.
Рувер откидывает в сторону сигарету. Поднимает на меня взгляд и медленно выдыхает.
- Ты сделала то, что должна была.
- О! Будешь меня успокаивать?
- Хватит себя жалеть – ты гораздо выше этого. Да, в словах твоего брата есть определенный смысл, однако глупо упрекать человека в том, что сам бы ни за что не сделал.
- Да, я не злюсь на Сашу, понимаешь? – Глубоко втягиваю воздух в легкие и непроизвольно закрываю глаза. – Я злюсь на себя.
Слышу, как свистит ветер, и тут же вспоминаю свист пуль. Я бросила папу тогда, когда он во мне нуждался. Но что бы я смогла сделать? Как бы я смогла ему помочь? Я ведь ребенок, я ничего не умею. Не драться, не дать отпор. Ни физически, ни морально я бы не выдержала такую бойню, а только бы принесла проблемы. И да, возможно, это лишь оправдания. Но ведь в них есть смысл! Папа сказал бежать – и я убежала. И не потому что я труслива, не потому что он мне не дорог, а потому что это было единственным здравым решением, которое я могла принять в тот момент.
Все мое существо горит. Столько слов вертится в голове. Столько этих слов пытается меня оправдать. И всего три подрывают целую систему – ты просто струсила.
Вдруг чувствую, как что-то теплое касается моей руки. Открываю глаза и вижу, что Рувер прикладывает пальцы к небольшой ранке на моей ладони. Вблизи этот парень совсем другой, и почему-то он кажется мне до боли знакомым. Он полностью закрывает меня своим телом, плечами. И выглядит спокойным, отнюдь не зазнавшимся идиотом. Лицо слегка загоревшее, ресницы такие же черные, как и вьющиеся волосы. Наши глаза непроизвольно встречаются в тот самый момент, когда тепло на моей ладони превращается в колики, и порез магическим образом стягиваться.
Я ошеломленно вскидываю брови. Смотрю сначала на крошечную, белую полоску, затем на Рувера, и вдруг вижу, как уголки его губ предательски дергаются.
- Так это ты, - шепчу я и замираю. – Это ты залечил мою рану, и… Шарф. Тогда на остановке. Ты поднял его.
Парень не отвечает. Выпускает мою руку, достает пачку сигарет и спрашивает:
- Будешь? - Я мотаю головой. – Отлично. Терпеть не могу курящих женщин.
- Но ты ведь знал, что я откажусь.
- Знал. – Улыбается он. – Но все равно решил проверить.
Рувер поджигает сигарету и, кивнув, уходит. А я смотрю ему в след и думаю, что, возможно, даже в парнях, названных в честь немецких, крошечных речек, есть что-то хорошее.
Хотя, может, и нет.
ГЛАВА 5. ПРАВДА.
Приходится вернуться. Выхожу из леса и тут же встречаюсь с взволнованным взглядом Риты. Она покачивает головой и отворачивается – неужели я уже успела ей надоесть? Чисто теоритически, мы знакомы пару часов.
Потираю о ноги потные руки. Подхожу к шатенке и отрезаю:
- Мне не следовало уходить.
- Не следовало
- Нужно было взять себя в руки.
- Нужно было.
Замолкаю. Неуверенно осматриваю побитые окна, осколки. Затем переминаюсь с ноги на ногу и спрашиваю:
- Полиция уже уехала?
- Мы не просто так разговаривали с тобой о безопасности, - игнорируя мой вопрос, чеканит Рита и вновь пронзает меня недовольным взглядом. – Ты дала слово.
- Мне надо было проветриться.
- Аня. Необходимо научиться контролировать свои эмоции. Ты два года жила в иллюзиях, тешила себя надеждой, будто отказавшись от проявления чувств – ты усмирила их. Это ложь. Чтобы управлять собой, нужно себя побороть.
Ну, почему? Почему я вечно попадаю именно в тот момент, когда кто-то хочет научить меня жизни? Ох. Закатываю глаза и раздраженно складываю на груди руки: буду просто молчать. Да. Лучший способ спастись от разговора – игнорировать его.
- И не игнорируй меня, - говорит Рита. Она вздыхает, поправляет вьющиеся, каштановые волосы и прикрывает глаза. Такое ощущение, будто ей действительно не по себе. Но как это возможно? Почему она держится за меня так же сильно, как я пытаюсь ее оттолкнуть?
Вновь исследую ее лицо. Широкие скулы, глубоко посаженные глаза. Кажется, будто ее черты грубы и просты, но это совсем не так. Ее внешность необычна – чего только стоят широкие брови и вздернутый нос – и оторвать от нее взгляд безумно сложно. Я так и смотрю на Риту, забывая о правилах приличия. Раз уж она моя сестра, то мне дозволено исследовать каждый сантиметр ее лица. Исследовать каждую морщинку около ее глаз. Исследовать каждый завиток ее шоколадных волос. Не так ли? Вдруг в нас все же есть что-то схожее?
- Что? – устало спрашивает она и вгоняет меня в краску. Я отвожу взгляд в сторону. – Ты пыталась просверлить во мне дыру?
- Пыталась привыкнуть.
Глупый ответ, но Рита почему-то кивает.
Неожиданно чувствую странное покалывание в шее. Хмурю лоб, оборачиваюсь и вижу Рувера. В кожаной, темно-коричневой куртке он рассекает воздух, лениво шагая в нашу сторону, и на ходу добивает очередную сигарету.
- Темнеет, - говорит он.– Не стоит ехать в приют сейчас.
- В приют? – Смотрю на парня. – Зачем?
Он не отвечает, будто ответ очевиден. Однако я в полной растерянности. Они собираются исследовать папин кабинет, но что они хотят там найти? Улики? Секреты? Ох. Что-то мне подсказывает, что у отца их навалом. По спине пробегает холодок. Одергиваю джинсовку и угрюмо горблюсь: как бы хотелось просто очнуться дома.
Осматриваюсь и понимаю, что к нам подходит Саша. Он специально избегает моего взгляда. Пытается казаться спокойным – что вполне странно для нашей ситуации – и держит в карманах руки. Остановившись в нескольких сантиметрах от моего носа, он талантливо выстраивает между нами невидимую стену и поворачивает к Рите.
- Что вы собираетесь делать?
Его вопрос не просто удивляет меня. Я вскидываю брови и замираю: неужели мне не послышалось? Неужели он собирается помочь? Непроизвольно беру брата за руку и спрашиваю:
- Ты хочешь…
- Я не с тобой говорю.
- Что за ребячество?
Он не отвечает. Вновь устремляет взгляд на Риту и кивает:
- Ну?
В груди у меня все переворачивается. Я никогда еще не чувствовала такого негатива, такого недоверия и злости. Почему он пытается меня оттолкнуть? Почему считает виноватой? Я стискиваю зубы и резко перевожу взгляд на дерево, дом, машину, небо. Куда угодно, лишь бы не видеть его затылок.
- С чего ты решил, что я возьму тебя с собой? – Скрестив на груди руки, тянет шатенка и пожимает плечами. Глаза Риты такие яркие, что даже в свете фонаря видна их изумрудная, блестящая радужка. – Мне не нужна обуза.
- Я могу помочь.
- Каким же образом?
- Я хорошо знаю отца, знаю его привычки, заскоки.
- Судя по тому, что сейчас происходит – это не так.
- Ты ошибаешься. Я нужен тебе. Я проведу вас в приют.
- Аня это сделает.
- Иногда на нее нельзя положиться.
Краска прошибает мое лицо. Так хочется заорать, так хочется возмутиться, но я не произношу ни слова. Как мне спорить с Сашей? Я не приспособлена отбиваться от его попыток меня задеть. Да, и что я могу ответить? Топнуть ногой, вновь убежать? А, может, к черту приличия и просто зарядить ему прямо в лицо? Непроизвольно замечаю, справа от себя движение, оборачиваюсь и понимаю, что Рувер медленно шагает в сторону машины. Хочу спросить куда он, почему уходит, но молчу. Вряд ли я заставлю его вернуться.
Пару раз глубоко вдыхаю и выдыхаю воздух. Стискиваю зубы и вновь смотрю на затылок брата. Делаю несколько шагов в сторону, чтобы разглядывать ни его русые волосы, а хотя бы прямой, аккуратный нос, и упрямо сжимаю в кулаки руки. Ни к чему сейчас устраивать концерт. Надо просто пережить этот день. Потому будет легче.
- Хорошо.
Голос Риты вырывает меня из мыслей. Перевожу ошеломленный взгляд на шатенку и переспрашиваю:
- Что?
- Пусть идет с нами.
- Но Рита.
Что происходит? Люди специально делают то, что от них никак не ожидаешь? Почему Саша обвиняет меня в том, что случилось с отцом, почему скрытная шатенка, вдруг соглашается взять его с собой. Какого черта? Она хочет, чтобы его убили? Даже мне не ясно во что я ввязываюсь. Ему и подавно! Как он себя защитит? Как он спасется, если на нас нападут?
- Решено.
- Нет!
Они расходятся. Саша направляется к себе в машину, Рита – к Руверу. И я разрываюсь между тем, кого бы сейчас с силой треснуть по голове. Почему-то ноги подталкивают меня к шатенке. Хватаю ее за кисть и восклицаю:
- Это безумие! Он даже не верит в то, что ты можешь замораживать людей, творить все эти вещи, и…
- Так будет лучше, - шепчет она. К моему удивлению спокойно.
- Что? Что будет лучше? Так нельзя.
- У меня нет выбора. Оставить его одного – еще опасней.
- Почему?
- Во-первых, он сын своего отца. Вдруг венаторы придут и за ним? Вдруг у них появятся какие-то вопросы, цели? К тому же, я слишком хорошо тебя знаю. Тебе будет спокойней, если этот, - она кивает в след Саше, - будет рядом.
Рита слишком хорошо меня знает? Что за бессмыслица? Как она может меня знать? Мы практически не знакомы. Стискиваю зубы и чувствую внутри неприятное покалывание: черт подери, она права. Если сейчас отпустить брата, я не найду себе места. Я буду постоянно о нем думать, сходить с ума, волноваться. Но разве это не обычная реакция любого человека в подобной ситуации? Наверняка, она просто догадалась.
- Скрывай эмоции.
- Что?
- У тебя на лице все написано, - Рита закатывает глаза и приближается ко мне так близко, что я ощущаю терпкий запах сигарет, исходящий от ее волос: побочных эффект постоянного нахождения рядом с Рувером. – Я очень долго за тобой следила.
Это не на шутку пугает. Выпрямляюсь и как можно небрежнее спрашиваю:
- И сколько же?
Шатенка хмыкает. Кончик ее носа дергается, и на лице появляется улыбка. Правда, я не вижу в ней ничего доброго. Скорее похоже на оскал.
- Долго.
Короткое слово, обозначающее почти вечность.
Не знаю, что сказать. Не знаю, что делать. Думаю о событиях, которые вереницей вращаются вокруг меня, и абсолютно теряюсь в целой паутине чувств. Столько нового, столько страшного. Таинственного. Я так легко принимаю в свою жизнь Риту, Рувера. Разве это не странно? Я ведь не могу им доверять. Мой мозг отрицает всякую мысль, будто нахождение рядом с ними полезно и безопасно – однако сердце стучит спокойно, когда они поблизости. Это сбивает с толку. Почему разум твердит держаться от них подальше, а душа тянется вперед? Словно мы давно знакомы. Словно мы хорошие приятели, друзья, родственники. Словно я могу положиться на них на подсознательном уровне, там, где все за меня спланировано, и где чувства определяют, кому можно доверять, а кому – нет.
- Кто мы? – неожиданно срывается с моих губ. Рита напряженно скрещивает на груди руки и вздыхает. – Я просто не понимаю. Знаешь, это так странно, задавать этот вопрос, но…
- Почему странно? Наоборот, чудно то, что ты задаешь его только сейчас. Я остановила перед тобой время, Рувер одним прикосновением залечил твою рану, а ты спрашиваешь: кто мы – спустя…, хммм…, - она хмурит лоб и отрезает, - примерно десять часов.
- Сложно сформулировать нечто подобное.
- Ха, всего два слова. Чего сложного? – Заметив, что я не собираюсь отвечать, Рита сдается и говорит. – Мы – люди.
- Слава богу.
- Необычные люди, - добавляет она, что пусть меня и пугает, отнюдь не удивляет. Разве с этим поспоришь, после случившегося? – Я, ты, Рувер – мы можем контролировать время. Некоторые его аспекты.
- Ага…, - туповато протягиваю я и скептически киваю, - ясно.
- Ты, будто моя противоположность. Я двигаю время назад, ты – вперед. Я замедляю его, ты – ускоряешь. Думаю, это заложено в нашем характере.
- То есть?
- То есть ты импульсивна. Делаешь что-либо, не до конца это обдумав. Я же лучше повременю с ответом, чем выпалю первое, что приходит ко мне в голову.
- Ты? Лучше повременишь? – я непроизвольно фыркаю. – Да, ладно. Что-то мне так не показалось, когда ты накинулась на Сашу и рассказала ему обо всем, что происходит за две минуты.
- Меня вынудили обстоятельства. Нам действительно нужно поскорее убраться отсюда. Ооо. Со всеми этими разговорами, я абсолютно позабыла о безопасности, - Рита самокритично отворачивается и тянет, - черт. Надо отъехать от вашего дома хотя бы на несколько кварталов. Иначе нас схватят, едва мы скажем – привет.
- Разве мы не сможем постоять за себя? – Неуверенно пожимаю плечами. – Как я поняла: венаторы – обычные люди.
- Эти обычные люди настолько опасны, что рядом с ними наши способности – чушь собачья. Четырнадцать лет я пыталась избежать с ними встречи, четырнадцать лет я пряталась, защищалась, меняла дома, друзей, видела, как они умирают, видела, как их убивают, и убегала вновь. Как можно дальше. Но затем мне все это осточертело. Я просто устала, понимаешь? Какой смысл спасаться, если тебе не ради чего жить?
Мне становится больно. Я смотрю на Риту, вижу, как она отводит взгляд в сторону, и замираю: почему отец выбрал именно меня? Почему он не удочерил ее?
- Тогда-то я и встретила Рувера. Думаю, мы оба нуждались в поддержке. – Она как-то горько усмехается и переводит на меня зеленые, ведьмовские глаза. – Мы умерли три года назад.
- В смысле?
- Мы заставили их поверить в то, что нас больше нет.
Я расширяю глаза и ошеломленно спрашиваю:
- Вы инсценировали собственную смерть?
- Да, и целый год мы жили. Жили, как обычные, нормальные люди. Без попыток сбежать, спастись. Без тревоги и постоянного чувства страха, будто кто-то сейчас выпрыгнет на тебя из-за поворота, или со спины.
- Но что произошло? Почему вы опять ввязались в эту борьбу? Венаторы ведь наверняка поняли, что вы их обманули!
Рита пожимает плечами. Смотрит на Рувера, смотрит на то, как за лобовым стеклом закрыты его глаза, расслаблены плечи и признается:
- Все изменилось.
- Что именно? – я увлеченно прикусываю губу. – Что Рита?
Она оборачивается. Изучает мое лицо и колеблется, будто не хочет произносить и звука. Это разжигает во мне любопытство еще сильней. Делаю шаг вперед и теперь не просто стою рядом с шатенкой, а врываюсь в ее пространство, разрываю его на части. Я должна знать. Должна знать правду. Однако внутри такое ощущение, будто я и так уже обо всем догадываюсь.
- Я каждый месяц приезжала, навещала тебя. – Губы Риты дергаются. Она пытается улыбнуться – не выходит. – Но два года назад, в начале июня произошло нечто сломившее меня. Нечто настолько ужасное, что лишь Рувер не дал мне сойти с ума.
- Что? Что произошло?
Шатенка смелая. Ей неприятно отвечать на мои вопросы, но она держится. Пожимает плечами и говорит:
- Ты.
- Я?
- Да. Ты умерла. Два года назад. В начале июня. Разбилась в парке аттракционов.
Отступаю назад. В груди взрывается что-то настолько горячее, что становится дико больно. Я морщусь и покачиваю головой:
- Это бред. Как я могла умереть? Я ведь здесь. Я ведь стою перед тобой!
- Знаю.
- Так что же ты тогда несешь?
- Я повернула время вспять, - нервно дергаясь, говорит Рита. – Да, и я делала это так долго, как могла. Я столько раз спасала тебе жизнь, столько раз видела, как ты умираешь. И я больше не выдержу этого. Не смогу.
- О чем ты? – не понимаю, почему голос становится тихим. Мое тело скручивается, будто на него взвалили целое небо. Вновь подхожу к Рите, нервно задерживаю дыхание и вижу ее безумные, широкие глаза. Вдруг она спятила? Вдруг Саша был прав? Это ведь невозможно. Нереально.
- Позапрошлой весной ты выдала себя. Я не знаю, что именно ты сделала, но венаторы почуяли выброс энергии. Они нашли тебя тут же, и, естественно, решили устранить. Как и всех нас. Как и каждого. У меня не было выбора! Я попросту повернула время вспять. Не думая. Однако потом это вновь повторилось. Наверно, прошел целый месяц. Да! Было так тихо, никаких следов охотников. Как вдруг эта авария в метро.
- Я не верю тебе.
- А потом в октябре, - задыхаясь, продолжает шатенка, - тебя сбила машина на перекрестке. Под новый год – ты провалилась под лед. В марте – тебя похитили и застрелили. В мае – подорвали целый этаж в твоем институте. А затем в октябре – подстроили аварию с автобусом. Я понимала, что венаторы так просто не сдадутся. Понимала: они не опустят руки и еще в марте прошлого года сделала так, что теперь каждый раз, когда ты умираешь – ты приходишь в себя за несколько недель до убийства. Ты помнишь только последний день, день смерти, и тебе кажется, будто разыгралась твоя фантазия: сумасшедшие, дикие сны и все такое, а я в это время успеваю спасти тебе жизнь и подсылаю Рувера.
- Что? – я ору. Мои щеки вспыхивают и становятся багровыми. Запрещаю себе бояться, и поэтому попросту дико злюсь. Так злюсь, что разорву любого, кто сейчас попадется мне под руку, в клочья. – Ты хочешь сказать, что целых два года меня пытались убить?
- Не пытались. Они убивали.
- Чушь! Полная чушь! – Я готова разрыдаться. Сжимаю в кулаки руки и резко приближаюсь к Рите. – Зачем ты говоришь такое?
- Но это правда. Я не хотела, чтобы ты ввязалась в эту борьбу, поэтому всячески старалась обезопасить тебя, не врываясь в твою жизнь. Но это не срабатывает, - горячо восклицает шатенка и ударяет себя ладонью по лбу, - это не срабатывает уже слишком долго. Я должна была придумать новый план, и я решила встретиться. Решила рассказать тебе правду.
- Но почему я ничего не помню?!
- Потому что помнить может лишь тот, кто поворачивает время вспять. Поверь, для меня это были очень долгие два года.
- Но зачем ты это делаешь? – ошеломленно кричу я. – Зачем меня спасаешь?
- Ты моя сестра, - чеканя каждую букву, шепчет Рита и нависает надо мной, будто грозовая туча. – Ты все, что у меня осталось.
Тяжело дышу. Отворачиваюсь и закрываю глаза. Говорю себе: успокойся, все хорошо, все в порядке. Но все, черт подери, отнюдь не в порядке! Мне хочется орать, хочется сорваться с места и убежать, как можно дальше. Два года меня пытались убить? И два года Рита, ценой собственной жизни, спасала мою? Нет, нет! Я не хочу в это верить! Сколько людей пострадало лишь от того, что я каким-то несправедливым образом оказалась рядом с ними? Сначала Андрей, потом папа, теперь Рита, и даже Рувер. Саша. И все из-за способностей, которые мне неподвластны, которыми я не хочу и не умею пользоваться?! Меня трясет. Вспоминаю слова Рувера – не жалей себя, и пытаюсь прислушаться к его голосу в своей голове. Такое поведение может вызвать лишь жалость. Но мне действительно плохо. И страшно. Так страшно, что тошнит.
- Это сложно принять, - доносится до меня сзади. – Но ты должна. - Я не отвечаю. Все продолжаю крепко стискивать зубы и упорно молчать. Возможно, это глупо. Но ничего другого в голову мне не приходит. Не хочется думать о папе, но почему-то я вспоминаю его слова о том, что он хотел воспитать сильного, ответственного человека. А в итоге воспитал меня – трусиху, из-за которой страдают люди. – Мы должны отъехать от вашего дома на безопасное расстояние. Слышишь? Переждем ночь в поселке, в машинах, а на утро отправимся в приют.
Наверно, Рита ждет, что я кивну или хотя бы пробурчу нечто невнятное в ответ. Но я лишь продолжаю молчать. Пусть тишина и съедает меня изнутри, она хотя бы не давит на сердце так же сильно, как и правда.
Мы расходимся. Я подхожу к машине, открываю дверцу и вижу за рулем брата. Сажусь назад, дрожащим голосом передаю ему слова Риты, а затем ложусь на шершавую, серую обивку. Закрываю руками уши, подтягиваю к груди ноги. Хонда трогается с места. А я даже этого не чувствую, просто хочу исчезнуть, просто хочу стать невидимой. Смотрю перед собой и думаю: что лучше – поверить в слова шатенки или признать себя сумасшедшей? Или нет, по-другому. Что лучше – умереть или обречь близких тебе людей на вечные пытки?
ГЛАВА 6. БЕССЕРДЕЧНОСТЬ.
Утром жутко болит шея. Я открываю глаза, вижу руку брата, свисающую с кресла, и слышу его сопение. В груди что-то колит. Мы так и не поговорили после того, что случилось, но стоит ли? Я знаю, что виновата, знаю, что Саша вряд ли меня простит. И, тем не менее, его обида просто обезоруживает. Еще никогда мы так не ссорились. По мелочам, возможно. Но, чтобы он игнорировал меня, смотрел таким холодным взглядом, не доверял – никогда.
Приподнимаюсь. Выглядываю в окно и пытаюсь понять, где мы. Отлично. Рита и Рувер решили спрятаться прямо за северным крылом приюта. Закатываю глаза. Тоже мне – умники. Если они и раньше скрывались подобным образом, неудивительно, что их с легкостью находили.
Тихо открываю дверь. Саша дергается. Его щека отлипает от стекла и покрывается красным румянцем. Почему-то меня это смешит, и я усмехаюсь. Однако улыбка быстро исчезает, едва я вспоминаю о том, как он стоял ко мне спиной.
Решительно выхожу из машины и тут же потираю друг о дружку ладони. На улице жутко холодно.
- Пришла в себя? - Испуганно оборачиваюсь. – Трусиха.
Сужаю глаза и делаю все, чтобы действительно прожечь Рувера взглядом, но кажется, мои попытки защититься лишь его забавляют. Парень или мужчина – понятия не имею, сколько ему лет, возможно, все двадцать пять, а, может, и больше – стоит передо мной в одной черной, водолазке. Я в свитере и джинсовке, едва стискиваю зубы, а он, в тонкой кофте, даже не дрожит! Хочу спросить, часть ли это его вуду-магии, однако изумленно замечаю в его руке книгу.
Книгу!
Черт подери. Наверно, мое лицо вытягивается и становится косым, потому что Рувер громко выдыхает:
- Это не твое дело.
- Что именно? То, что ты умеешь читать, или то, что ты читаешь, о господи, русскую классику! Вот это да. – Парень начинает двигаться в сторону Камри, но я не отстаю. Иду по его следам и причитаю, - ты и читаешь! Никогда бы не подумала, что ты из тех, кто просыпается рано утром, чтобы провести время за книгой.
- Думать – сложно, вот ты и не думаешь.
- О, боже. Кажется, ты раздражен.
Мы останавливаемся около выгнутого, широкого багажника. Прежде чем его открыть, Рувер отрезает:
- Ты как хвост.
- Хвост?
- Да. Не как у девушек, которые ухаживают за собой, - он одаряет меня фальшивой улыбкой, - а как тот, который у лошади.
- Что?
- Вечно рядом, куда бы кобыла ни пошла.
Собираюсь ударить его – действительно собираюсь, однако, он открывает багажник, и я замираю. Намертво примерзаю к земле. Почему-то мне казалось, что у таких парней, как Рувер, багажник завален ружьями, битами, ножами, ну, как у братьев Винчестеров или что-то вроде того. Но у этого парня на дне валяются книги. Море книг. Я ошеломленно замечаю Эриха Ремарка, Антона Чехова, Уильяма Голдинга, Эдгара Уоллеса, Михаила Булгакова, Гёте, и у меня едва не падает челюсть.
Рувер резко захлопывает багажник. Кладет на него руки и смотрит на меня так, будто я только что раскрыла его секрет. Зло, недоверчиво. С опаской.
- Остановите Землю - я сойду. – Моему изумлению нет предела. В наше время так мало людей уделяет чтению хотя бы несколько минут, а тут Рувер, парень, который только и умеет, что одарять окружающих презрительным взглядом – заядлый книголюб? – Ты прочитал все это?
- Какая разница?
- Не знаю, просто неожиданно.
- Что с того? Ну, неожиданно, и? – он подлетает ко мне и раздраженно сводит брови. Его глаза становятся черными, полными бешеного огня, и меня припечатывает к земле странное чувство смущение, будто я подглядела за ребенком, когда тот собирался напакостничать. – Мне абсолютно плевать на твое мнение.
- Тогда почему ты так нервничаешь?
Ха! Наконец, я сказала нечто вразумительное, дала отпор. Рувер не отвечает. Лишь отстраняется и обходит машину. Я слежу за тем, как он резко движется, расправляет плечи, и думаю: что же в нем такого особенного, что я не могу отвести глаз? И тут до меня доходит. Есть люди, чья красота проявляется на лице в моменты счастья, смущения или задумчивости. Грация Рувера в гневе. Когда он раскален до предела и становится белым, как металл, он выглядит изумительно с этими его черными глазами, резкими скулами и морщинкой на лбу. Поразительное сочетание, раньше мне не приходилось встречать людей подобных ему. Обычно красота проявляется вместе со светлой стороной. Этот парень – исключение.
Через полчаса мы стоим перед дверями приюта. Здесь как всегда необъяснимо тихо, и меня прошибает судорога. Даже страшно подумать о том, что сегодня я не застану папу в кабинете.
Скрипят детские качели, я оборачиваюсь на их звук и хмурю лоб: где все же подопечные? Куда они делись? Мороз сковывает руки, нос, ноги, и мне так дико хочется согреться, что я первая забегаю в помещение.
Наталкиваюсь на охранника, собираюсь поздороваться, когда он говорит:
- Все уехали.
- Что? – встряхиваю головой. – Куда?
- Полиция организовывает поисковую группу. Дети сами вызвались помочь. Так что сегодня здесь пусто.
Я чувствую, как покалывают глаза. Меня так сильно трогает данный поступок, что я вновь убеждаюсь, насколько верным и хорошим человеком был моим отец. Иначе смог бы он воспитать в детях такое уважение к себе? Смог бы он привить потерянным и запуганным душам любовь? Грудь сжимают невидимые силки, они стискивают ее, не позволяют воздуху проникнуть в легкие, заставляют меня окунуться в омут из воспоминаний, из отчаяния и потерь, и я почти сдаюсь, как вдруг слышу свой же голос где-то между висков: соберись. Нервно откидываю назад голову. Сейчас не время расслабляться. Не нужно позволять эмоциям себя контролировать. Ну, же, Аня, возьми себя в руки.
Владимир Сергеевич скептически осматривает Риту и Рувера. Затем видит Сашу и улыбается:
- Александр Евгеньевич. – Они пожимают друг другу ладони. Закатываю глаза. Почему-то меня охранник называет по имени: просто и не церемонясь. Неужели я еще не доросла до подобного обращения? – Что вы хотели?
- Мы в кабинет к отцу. – Саша делает шаг вперед.
- О, туда нельзя. Полиция запретила.
- Я просто хотел забрать запасные ключи. От дома. Мы быстро, - он кивает и расширяет голубые глаза: прямо, как у папы. – Туда и обратно.
Всегда поражалась его таланту перевоплощаться в прилежного сына, друга, знакомого, если того требовали обстоятельства. Саша мог часами ничего не делать, месяцами не ходить в институт, а затем он встречался с отцом, округлял невинные глаза и не получал ничего, кроме карманных денег. Поразительно. Я никогда не понимала, в чем его секрет, но определенно ему завидовала, ведь данное умение значительно облегчило бы мне жизнь.
Владимир Сергеевич вздыхает.
- Только быстро, - отрезает он, поправив седые усы. – Нам ведь не нужны проблемы, так?
Мы с Сашей синхронно киваем: думаю, ему не понравилось и это. Когда же он, наконец, наберется смелости и посмотрит мне в глаза, потому что его поведение у меня отнюдь не ассоциируется со здравым смыслом. Да, он обижен. Но порыв игнорировать меня и бросить в трудную минуту – просто смешон.
Рита останавливает нас перед лестницей. Она поправляет спутанные, вьющиеся волосы и заявляет:
- Надо разделиться. - Обеспокоенно выдыхаю: обычно именно после таких слов в триллерах кто-то умирает. Отлично. Она только что уменьшила и без того маленькие шансы на благополучную развязку дня. – Одни займут охранника: расспросят о том, что происходит здесь с начала года. Другие пойдут в кабинет.
Я молчу. Кого выбрать? Обиженного брата, новоиспеченную сестру или закадычного психопата? Выбор делают за меня. Саша хватает Риту за руку и заявляет:
- Мы пойдем к охраннику.
Кажется, я взвываю, и, кажется, делаю это про себя, но затем я вдруг вижу кривую улыбку на лице Рувера и понимаю: черт, видимо, вслух. Если он радуется, значит, я как-то опозорилась.
- Ладно, - Рита говорит это тихо. Сканирует сначала меня, потом Рувера, и есть что-то такое в ее взгляде, что я не могу расшифровать, как не пытаюсь. Ревность? Подозрение? Она колеблется всего несколько мгновений, затем нервно смотрит на часы, - у нас пять минут. Встречаемся здесь же, ясно?
- Неужели ты думаешь, что в приюте могут появиться венаторы?
Шатенка усмехается:
- Это лишь вопрос времени.
Внушила уверенности, что сказать. Саша даже не смотрит на меня, когда они с Ритой скрываются за поворотом, и я едва ли сдерживаюсь от безумного гнева. Нас могут убить, нас могут похитить, пытать, или что там еще делают эти охотники. А он даже не попрощался? Не пожелал мне удачи? Я рычу. Стискиваю перед собой руки и недовольно поднимаюсь по лестнице. Если и есть что-то хуже Сашиной лени, так это Сашино упрямство.
Врываюсь в кабинет. Дверь ударяется о стену и, скрипя, возвращается в прежнее положение.
- Злость – лучше самобичевания.
Не отвечаю. Подлетаю к папиному столу и начинаю импульсивно раскидывать в стороны папки, бумаги. Думаю, что читаю, а на деле слепым взглядом исследую пустые листы и представляю, как душу брата за шею. Никогда раньше не испытывала ничего подобного.
- Ты так рьяно пытаешься совладать с собой, что лишь сильнее срываешься.
- О! А ты, значит, все держишь себя в узде? - Он невинно пожимает плечами и продолжает изучать документы на массивных, деревянных полках. – Поделись же секретом. Если я возьму псевдоним, мне тоже станет легче? - Рувер резко захлопывает книгу и тут же ставит ее на место. – Что? – я наивно хлопаю ресницами. – Я что-то не так сказала? Неужели тебя действительно зовут Рувер?
- Нет.
- Тогда зачем ты это сделал? Разве попытка сменить имя – это не явный признак человека, бегущего от прошлого во все глаза?
- Тебя это не касается.
Громко выдыхаю и падаю в папино широкое кресло. Оно до сих пор пахнет его запахом: цитрусом. Зажмуриваюсь и неожиданно признаюсь:
- Как же я по нему скучаю.
Резко открываю глаза. Смотрю на парня и уже предчувствую очередную попытку меня задеть. Однако он молчит. Тогда жду еще. Странно. Почему он обошелся без острых фраз, вроде: скучать – для слабаков, или ты, Аня, как лошадиных хвост?
- Будешь искать зацепки или продолжишь изучать мой затылок?
Дергаюсь и встряхиваю головой. Он прав. Я забылась. Откашливаюсь и согревшимися руками вновь просматриваю полупустые документы. Такое чувство, будто они лежат просто для вида – создают нужную иллюзию. Но это странно. Зачем отцу раскладывать на рабочем столе кучу бесполезных листов? Где те документы, которые представляют собой хотя бы какую-то ценность?
- Пусто, - отрезает Рувер и закидывает за голову руки, - тут ничего нет.
- Что-то не так, - прикусываю губу. – У меня такое чувство, будто все эти документы фальшивые. Просто пустышки, иначе я бы вычитала гораздо больше информации: не только внешние признаки, предрасположенность к болезням, рост. Просто какие-то общие данные.
- Что ты имеешь в виду?
- То, что отец специально держал нужные бумаги в другом месте. Вот только где.
- У вас дома есть сейф? Тайник?
- Не знаю, - хмурюсь и заправляю за уши грязные, спутанные волосы. – Возможно, в его комнате. Надо посмотреть.
- Хорошо, - Рувер кивает. – Пойдем. Мы лишь тратим время.
Впервые я с ним полностью согласна.
Напоследок прохожусь пальцами по шершавым папкам, вдруг вспоминаю, что не проверяла ящики и по-быстрому изучаю их содержимое. Пусто. Самый крайний ящик даже не хочется открывать, однако интуиция подсказывает мне проверить его тщательнее всех остальных. Не знаю почему, но я действительно залажу рукой до самого упора. Сначала чувствую лишь пустоту, но затем что-то щелкает. Тайник!
- О, Господи.
- Что такое? – Рувер молниеносно оказывается рядом.
Мои глаза округляются. Ошеломленно опускаю ложную, прямоугольную стенку и нащупываю нечто твердое. Обхватываю пальцами предмет.
- Это книга.
- Книга? – парень недоверчиво хмурит черные брови. Наблюдает за тем, как я выпрямлюсь и кладу на стол записную книжку. – Отлично.
Облизываю губы, не двигаюсь пару секунду, а затем, сгорая от любопытства, открываю первую страницу. Странно. Исписано всего листов десять. Сначала меня это огорчает, но затем я понимаю: я нашла нечто пугающее. В данном блокноте нет напоминаний, номеров телефонов или пометок. Весь десяток страниц исписан лишь фамилиями людей. Но кто эти люди? И почему отец их скрывал?
- О, боже, смотри! – указываю пальцем на знакомое мне имя и вскидываю брови. – Я не верю в совпадения со вчерашнего дня.
- Маргарита Флер, - читает Рувер и буквально вырывает из моих рук блокнот. Его глаза бешено бегают по страницам, становятся все шире, шире, шире, и, когда мне кажется, что они вот-вот выпадут из орбит, он захлопывает книжку и отрезает, - нужно срочно уходить.
- Что?
Парень хватает меня за кисть и буквально тащит к двери: видимо, он дико спешит. Однако моя нога цепляется за порожек – в самое подходящее время - и я неуклюже повисаю на его локте.
- Быстрей, - злится Рувер.
- Да, что случилось? – в ответ рычу я, отбрасываю в сторону его руку и упрямо останавливаюсь. – Говори.
- Потом.
- Нет. Сейчас.
Парень оглядывается: не нервно. Ни в коем случае. Что уж Рувер и не умеет делать, так это, наверно, волноваться.
- Я понял, зачем тем людям твой отец.
- Зачем же?
- Им нужны имена.
- Чьи имена?
- Имена тех, кто, так же как и мы, может управлять временем.
- Что?
- Он знает слишком много, – Рувер вновь осматривается и шепчет, - и, кажется, венаторам, как, кстати, его осведомленность. Я уверен: совсем скоро они будут здесь.
- Но почему?
- Потому что они хотят убить нас, Аня! – Глаза парня становятся дикими, и он резко сокращает между нами дистанцию. - Убить нас всех. И им плевать, сколько тебе лет, как ты выглядишь, есть ли у тебя друзья, глухой ли ты на одно ухо, любишь ли ты кого-то, любит ли кто-то тебя. Они ищут подобных нам столетиями! И это не сборище подростков, которое вдруг решило поразвлекаться. Это традиция, опыт, передаваемый из поколения в поколение. Знаешь их девиз? Чертов лозунг? «Жгите всех! А Бог наверху отличит своих от чужих». Улавливаешь? Так что поверь, как только они узнают о том, что в записной книжке твоего отца с сотню нужных имен – они найдут ее любым способом, а затем и его прикончат.
Его слова бьют по мне, словно порывы ветра, выбивают из легких весь воздух. Я бы хотела сказать, что не испугалась. Но это было бы ложью. Не отрываю глаз от черных глаз Рувера и просто молчу, просто не двигаюсь. Он тоже замер. Кажется, наконец, мы оба поняли, во что ввязались.
- Что делать, - совсем тихо спрашиваю я. Затем прочищаю горло и повторяю, - что нам делать?
- Сейчас? Бежать.
Киваю. Рувер проверяет коридор, подзывает меня к себе и пропускает вперед. Я несусь к выходу, стараясь контролировать дыхание: вдох-выдох, вдох-выдох, абстрагируюсь. Говорю себе: не думай о словах парня, не думай. И тут же вспоминаю каждую его фразу, каждый подъем его низкого голоса, каждый его переход на шепот или шипение. Черт. Встряхиваю головой и прикусываю губу: когда я стала такой эмоциональной? Почему меня так легко вывести из себя? А затем я вдруг осознаю: да, я изменилась. Но изменились и обстоятельства. Неудивительно, что во мне просыпаются новые ощущения, новые страхи. Это естественно, когда жизнь переворачивается с ног на голову.
Вижу Сашу и Риту. Они стоят около охранника. Шатенка рассматривает свои пальцы, брат безынициативно кивает, будто действительно слушает то, что Владимир Сергеевич пытается ему наплести, а я вся сжимаюсь: интересно, понравятся ли им наши чудные новости?
Рувер держится хладнокровно. Он отбрасывает с лица тень гнева, перегоняет меня и наклоняется к Рите.
- Уходим.
Шатенка не переспрашивает. Она тут же поворачивается на низком каблуке в сторону выхода и решительно открывает нам дверь.
Выбегаем по очереди. Так же по очереди примерзаем к месту.
Слышу, как что-то взрывается у меня в груди, чувствую, как это что-то растекается по телу ядовитым, колючим змеем и стискиваю зубы: нас окружили. Думала ли я о том, что слова Рувера сбудутся так быстро? Нет. Думала ли я о том, что они вообще имеют место быть? Отчасти. Но о чем мне думать теперь, когда со всех сторон на меня глазеют люди в униформе. Все какие-то омерзительно одинаковые, крупные, сильные, вряд ли добродушные. Все широкоплечие, опасные. Боже мой. Что-то загорается во мне. Я бы с удовольствием отступила назад, но не отступаю. Думаю, вот-вот упаду от страха, грохнусь на пол, как куль с мукой, однако чувствую чью-то ладонь, сжимающую мои пальцы. Оборачиваюсь и нервно растягиваю губы. Саша сжимает мою руку. Он поглаживает большим пальцем мою кисть, тоже пытается улыбнуться, а затем говорит:
- Прости.
И я его тут же прощаю.
- Бежим в рассыпную, - командует Рита, наклоняется, будто готовиться со всей силы рвануть вперед и шепчет, - на мне – Саша, на тебе – Аня. – Видимо, она обращается к Руверу, потому что тот кивает и оказывается совсем близко к моему лицу. Я даже чувствую запах сигарет, исходящий от его кожаной куртки. – Встречаемся дома. Не оборачиваемся и не пытаемся геройствовать.
- Что происходит?
Бросаю взгляд за спину. О, нет! Почему-то мне кажется, что ни шатенка, ни «немецкая речка» не захотят спасать его шкуру. Восклицаю:
- Владимир Сергеевич, уходите! Сейчас же возвращайтесь в здание, прячьтесь!
- Что? - Седовласый мужчина никак не реагирует на мои слова. Наоборот, хмыкает и выходит вперед. – Зачем?
Я готова разрыдаться. Замечаю, как венаторы - или как там их - приближаются, выходят из-за деревьев, открывают ворота и вспыхиваю:
- Уходите! Живее!
- Пожалуйста, - подключается брат, - эти люди, они…
Саша не успевает договорить. Звучит первый выстрел, и пуля проносится прямо между нашими лицами. Дальше все происходит слишком смазано. Я чувствую, как мою руку сжимают чьи-то пальцы, чувствую, как меня тянут за собой в сторону, чувствую смятение, страх, панику, и вижу лишь испуганное лицо Владимира Сергеевича, который смотрит на разбитое стекло позади себя и не двигается. Не убегает. Не пытается спастись. Я вновь кричу ему, и вдруг – о чудо – он срывается с места. Непроизвольно замечаю Риту и Сашу. Они несутся совсем в другую сторону, брат отдаляется от меня все дальше и дальше, и нас разделяют уже не просто метры, нас разделяет вечность. Решительно втягиваю воздух в легкие и бегу, что есть мочи, бегу через боль в боку, через удушающий страх и шок, и все ради того, чтобы поскорее выбраться из этого кошмара. Рувер, словно стена, прикрывает меня своим телом, он держит перед собой руки и, такое чувство, будто отталкивает венаторов невидимым, силовым полем. А я могу лишь молча бежать. Молча переставлять ноги, стискивать зубы и молиться. Да, именно молиться, пусть и не умею этого делать.
Пули свистят в воздухе. Когда мы оказываемся в лесу, они и вовсе поглощают мой рассудок: я слышу их справа, слева, сверху, снизу. Мне безумно хочется отмахнуться от них, как от мух, и, о, боже, как же хорошо, что даже в такой панике мой мозг не позволяет рукам этого сделать.
Неожиданно слышу позади себя стон и оборачиваюсь. Тут же. Не знаю, чем именно руководствуется моя голова: любопытством или самоотверженностью.
- О, нет.
Несколько раз моргаю, затем непроизвольно примерзаю к месту. Владимир Сергеевич. Он лежит в листве, не двигается. Его подстрелили.
- Аня! – кричит Рувер, но я уже направляюсь к мужчине. Я помогу ему, да! Или поможет «немецкая речка», ведь он исцеляет людей! Он спасет его! Падаю перед охранником на колени, нагибаюсь, будто это спасет меня от пуль, и переворачиваю старика на спину. Меня будто ударяет током. Я отпрыгиваю назад и сдерживаю в горле дикий крик, крик, который даже воплем сложно выразить. Мои глаза болят, я так сильно распахиваю их, так неотрывно смотрю на кровь, пульсирующую из шеи Владимира Сергеевича, что сама ощущаю себя подстреленной.
- О, боже мой! – закрываю ладонями рот, приказываю себе отвернуться. Давай, давай же! Но не могу. А кровь стреляет тонкими, багровыми линиями, пачкает землю, будто томатный соус. Летит в разные стороны. Попадает на мои колени.
- Что ты делаешь? – рычит над моим ухом Рувер. Он резко поднимает меня с земли, встряхивает, словно тряпичную куклу и орет, - очнись!
Но я не могу очнуться. Лицо парня передо мной, прямо здесь, в нескольких сантиметрах от моего носа, а я смотрю на труп охранника. Смотрю на его шею, на его открытые, мутные глаза, и замираю. До этого момента я не понимала. Ничего не понимала. Может, я пыталась смириться с тем, что меня будут преследовать опасности. Но я даже не попыталась смириться с тем, что будет после. Конкретно, со смертью. Вот, Владимир Сергеевич. Он ведь мертв. И это не сон. Он мертв. Мертв!
Я больше не слышу пуль. Не понимаю, то ли стрельба прекратилась, то ли мой мозг просто закрылся от реальности. Наконец, перевожу взгляд на Рувера и говорю первое, что приходит ко мне в голову:
- Как кетчуп.
Он собирается ответить, но вдруг просто отлетает в сторону. Молниеносно. Мое тело валится вниз. Я растерянно оборачиваюсь и вижу пять человек, пять венаторов. Они выходят из-за деревьев, движутся прямиком на меня, и я осознаю: кто-то из них подстрелил Рувера, и я понимаю: теперь нам конец.
Вскакиваю. Осматриваюсь. Думаю, необходимо защищаться, но как? Один из мужчин усмехается, направляет на меня ружье и ждет. Вот только чего? Может, наслаждается? Наверняка, в моих глазах целая палитра из различных чувств и эмоций. Правда, когда он, наконец, решает нажать на курок, он просто падает. Навзничь.
- Что? – Я хмурю лоб. Вижу, как очередной мужчина валится вниз. Затем еще один. И еще. Венаторы опускаются, встречаясь лицами с холодной, колючей землей, даже не успевая произнести и звука, а я наблюдаю за странной, смазанной вспышкой, возникающей рядом с ними, и думаю: будто молния. Что за черт? Наконец, силуэт приобретает очертания. Он останавливается перед лицом последнего венатора, вытягивает перед собой ладони и сжимает в них его голову. Звучит хруст.
Отворачиваюсь. Хочу прикрыть рукой рот, вновь почувствовать тяжесть жизни, порассуждать на данную тему, ощутить себя невинной и испуганной овечкой, как вдруг врезаюсь в чье-то тело. Меня тут же хватают за шею, приподнимают над землей и стискивают горло так крепко, что уже через пару секунд коричневый, облезлый лес, становится черным и мелькающим. Я мотаю ногами. Впиваюсь пальцами в руку плывущего образа, пытаюсь что-то сказать, закричать, прошептать, но выходит лишь кряхтение. А затем вдруг меня накрывает волна дикой злости. Вот-вот я потеряю сознание, вот-вот кислорода не останется, а единственное, что вспыхивает в моей голове отнюдь не ужас, не страх, а гнев. Безумный гнев. Стискиваю зубы, сжимаю с такой дикой силой руки незнакомца, что чувствую боль в пальцах, а затем…
Пуф.
Падаю.
Начинаю судорожно дышать, обхватываю ладонями шею и сильно кашляю. Черт. В горле будто земля. Собираюсь позвать Рувера, спросить, какого черта он не вмешался, как вдруг замечаю носки своих ботинок: они в какой-то темной пыли, в пепле. Медленно опускаю руки, так же медленно поднимаюсь с земли. Исследую горстку серого песка, смотрю на то, как ветер разносит его по лесу и понимаю: я вновь это сделала.
Я вновь убила человека.
- О, нет.
Порывисто втягиваю воздух: защищалась, я просто защищалась. Защищалась! Бесполезно. Рассеяно срываюсь с места и несусь в гущу леса, едва сдерживая в горле то ли крик, то ли рыдания. Не знаю. Решаю бежать вслепую, тут же цепляюсь ногой за корягу и грубо валюсь навзничь. Черт! Приходится открыть глаза. Покачиваясь, встаю, заставляю себя идти дальше. Повторяю: главное – не останавливаться, просто бежать, что есть сил, что есть мочи. Тогда у меня получится унестись от прошлого. Уверена. Получится.
Когда нога в очередной раз цепляется за торчащий корень дерева, я не падаю. Не осознаю, что врезаюсь в чьи-то руки, не осознаю, что они трясут меня со своей силы. Поднимаю глаза, вижу перед собой темное пятно. Кажется, это лицо. Да. Становятся четкими губы, затем глаза. Рувер говорит и говорит, и говорит. Но мне не слышно. Совсем.
- Отпусти, - командую я и дергаюсь в сторону, - отпусти меня!
Вырываюсь, извиваясь всем телом. Пытаюсь освободиться из оков, выскользнуть из тисков парня, присев или нагнувшись. Тщетно. Доходит до того, что я сама же себя изматываю. Тяжело дышу, хриплым голосом прошу меня отпустить и умоляюще смотрю в глаза брюнета.
- Что тебе от меня нужно? Что? Что ты хочешь? – бью Рувера в грудь. – Я должна уйти, убежать отсюда! Я убила его, опять, убила! Отпусти, - рвусь наружу из кольца крепких рук и взвываю, - отпусти! Пожалуйста. Я не собиралась! Так вышло. Мои руки они, они сами, понимаешь? Они сами! Сами! - Сжимаю в пальцах куртку парня. Беззащитно горблюсь, задерживаю дыхание и кладу голову на его плечо. Рывком. Будто голова сама туда падает. – Я пыталась от этого убежать, я пыталась об этом забыть, но не выходит. Почему, Рувер? Почему прошлое не забывается? Оно ведь приносит боль, оно ведь не дает жить дальше! Я убила лучшего друга, просто прикоснувшись к нему ладонью, просто приложив руку к его руке! Он даже глазом не успел моргнуть, как вдруг рассыпался, словно песочный замок. Но я не хотела, я не хотела его смерти, - все-таки плачу. Я ненавижу себя за эти слезы, за эту слабость, особенно перед человеком, который воспринимает мою боль, как нечто постыдное, жалкое. Но я не могу сдерживаться. Я открываю мокрые глаза, смотрю на свои ладони и рыдаю, рыдаю, будто вижу не руки, а нечто ужасное, отвратительное. Почему они убивают? Почему они превращают людей в горстку пыли? – Так не должно быть. Это неправильно! И это, – я отскакиваю назад и порывисто откидываю с лица волосы, - это тоже неправильно. Я не могу плакать. Только не при тебе. Не при тебе. – Вытираю слезы. Даже не пытаюсь взглянуть на Рувера, ведь знаю, что увижу в его черных глазах лишь презрение. Лишь жалость.
- Я не умею успокаивать.
- Что? - Все-таки поднимаю взгляд. Парень стоит в нескольких метрах от меня и крепко стискивает зубы. Пытаюсь понять его. Понять его слова, или признание? Грудь трясет от рыданий. Приходится пару раз вдохнуть, чтобы упрямо заявить, - меня не надо успокаивать.
- Надо.
- Нет!
- Надо, но я не умею. Не знаю, как. Ты плачешь, эти твои слезы и громкие слова, - он прерывается, а меня передергивает. – Ты выглядишь жалко. - Что? Мои глаза округляются. Я забываю, как дышать, как злиться, как реветь и чувствовать боль. Просто пялюсь на парня и жду, когда он нанес очередной удар. – Ты слабая.
Тупо переспрашиваю:
- Слабая?
- Да. Не собираюсь врать. Ты выглядишь жутко, ты рыдаешь, как ребенок, ты боишься всего и вся, боишься проблем, бежишь от них, не умеешь бороться, не умеешь пересиливать боль, мириться с ней, жить с ней, терпеть ее. Ты просто жалеешь себя и думаешь, думаешь, думаешь. Но зачем? – в один прыжок Рувер оказывается перед моим носом. Его шея мокрая от пота, глаза широко раскрыты, губы дрожат. Он нависает над моей головой, словно грозовая туча, и горячо спрашивает. – Зачем ты чувствуешь?
- Не понимаю…
- Выключи.
- Что?
- Выключи все, что творится в твоей голове. И станет легче. Ты уязвима, когда боишься, когда пытаешься найти погрешности, взвесить справедливость, а это опасно в мире, в котором мы живем.
- Я превратила человека в горсть пепла, а ты предлагаешь мне попросту отключить совесть?!
Мы смотрим друг на друга слишком долго. Затем Рувер отрезает:
- Да.
Вспыхиваю:
- Нельзя отключить чувства.
- Можно.
- Нет.
- Что тебе известно о жизни? Что тебе вообще известно? Хочешь поиграть в героиню, спасти отца, брата, охранника, да? – Рувер небрежно усмехается. – Ты сдохнешь. Скоро. Вновь.
- Хватит!
- А что ты хотела? На что надеялась? Думала, выжить так просто?
- Чего ты пытаешься добиться? – рассеяно восклицаю я. – Что тебе от меня нужно? Хочешь, чтобы я вновь разревелась?
- Как раз наоборот.
- Да, это же бред! Меня учит бессердечности парень, читающий по утрам русскую классику! Этот же парень не раз спасает мне жизнь! Этот же парень волнуется за лучшую подругу! Этот же парень прикрывает своим телом каждого, кто оказывается в беде!
- С последним ты переборщила.
- Мне плевать на твою философию жизни, Рувер! – не обращая внимания на его комментарий, продолжаю я. - Можешь лгать себе, сколько влезет! Можешь и дальше витать в облаках, уверяя себя, будто твои поступки и решения не вызывают внутри твоей пустой груди никаких колебаний. Давай! Я знаю, что пять минут назад я лишила человека жизни, и это будет всегда меня преследовать. Я всегда буду помнить этот день, эту минуту, и мне всегда будет дико больно!
- Я сейчас расплачусь, - вновь смеется Рувер, чем задевает меня сильнее обычного. – Ты такая бедная, что даже белки на деревьях пустили слезу.
- Замолчи!
- Факт в том, что мы едва не погибли из-за того, что ты решила вернуться за охранником. А таких ситуаций будет триллион! Нас всегда будут пытаться убить, уж поверь мне, и если каждый раз, после того, как ты спасешь себе жизнь, ты будешь истерить и рыдать подобный образом – я лично сверну тебе шею!
- Попробуй.
- Попробую, поверь. Потому что смотреть на твое самобичевание – тошно. Все рискуют ради тебя жизнью, и для чего? Чтобы ты рыдала на поляне? – Рувер останавливается. Глубоко втягивает воздух, оглядывается и вдруг шепчет. – Я знаю, тебе больно.
- Знаешь? – никогда еще мне не было так паршиво, так отвратительно. Я вижу перед собой высокого, умного парня, у которого красивые глаза, красивые скулы, но абсолютно уродливая, мерзкая душа. И почему? Потому что этот противоречивый человек сдался. Он решил, что отключить чувства, значит продолжить бороться. А на деле – опустил руки и выстроил перед собой настолько огромную, непробиваемую стену, что даже сам, спустя много лет, он не сможет ее снести. Ни при каких обстоятельствах. – Мне тоже тебя жаль, Рувер.
- О чем ты?
- Если я умру ради близких, или близкие умрут ради меня – в нашей смерти будет хотя бы какой-то смысл. Если же сдохнешь ты – о тебе вспомнят лишь эти белки, о которых ты так красноречиво рассказал в своей шутке.
Он смотрит на меня. Не отвечает. Я тоже молчу. На несколько секунду меня прошибает чувство вины, чувство странного, ноющего стыда, будто произносить этих слов не стоило. Но затем я вижу, как Рувер достает из кармана пачку сигарет, как он закуривает, вальяжно пожимает плечами, и сникаю. Мне даже становится страшно. Если этого человека не задели сказанные мною слова, что же тогда заденет? Сможет ли что-то вообще когда-нибудь пробиться в его сердце? И насколько? И как далеко.
ГЛАВА 7. НАШИ ЧУВСТВА.
Мы бросаем тело Владимира Сергеевича на поляне. Уходим, обойдя интернат с южной стороны, находим машину Рувера, и едем. Я все смотрю в окно. Наверно, жду, что охранник внезапно помашет мне с проселочной дороги огромной, шершавой ладонью, но этого не происходит. За стеклом лишь серые, поблекшие поляны, деревья. Еще за стеклом чье-то лицо, девушки. У нее пустые глаза, опущенные уголки губ и прилизанные, грязные волосы. Проходит минут пять, прежде чем я понимаю, что смотрю в собственное отражение.
Рувер не произносит ни слова, и я рада, что не слышу его низкого голоса. Рада, что он вновь сосредоточен, что он далеко, что он забыл обо мне и интересуется лишь дорогой, вылетающей из-под колес его темно-серого Камри. И пусть внутри ноет противное недомогание, пусть внутри изредка что-то сжимается, взвывает, я это игнорирую. Просто игнорирую и все.
Парень вдруг говорит:
- Сегодня холодно.
А я ему отвечаю:
- Очень.
И затем мы опять прячемся за тишиной, за ее толстой спиной, будто молчание, действительно, может спасти жизнь.
Приезжаем к обеду. Я грызу пальцы, осматривая стоянку возле высокого, девятиэтажного дома. Надеюсь, Саша давно вернулся и с ним все в порядке. А что если нет? Что если они с Ритой попались, и сейчас им грозит опасность? Наконец, замечаю Хонду около детской площадки и тяжело выдыхаю.
- Седьмая квартира.
- Что?
Мы устало смотрим друг на друга. Рувер поясняет:
- Поднимайся на третий этаж. Я приеду позже.
Не хочу спрашивать, куда он собирается. Мне все равно. Киваю и выбираюсь из салона, предварительно застегнув джинсовую куртку на все пуговицы. Не помогает. Едва я открываю дверь, ледяной воздух набрасывается на меня, и стискивает в своих объятиях так же сильно, как и рука венатора, сжимающая час назад мое горло. Интересное сравнение. Оглядываюсь. Рассматриваю многоэтажку, унылую детскую площадку, окна, балконы, завешанные вещами. Такое чувство, будто люди везде схожие. Будто их мысли поразительно идентичные. В конце концов, они умудряются даже на сушке одинаково расположить одежду, пряча нижнее белье за футболками и свитерами. Общепринятое правило или стадный инстинкт? Или - о, мой бог – может, правила приличия? Усмехаюсь. Мы же говорим о России. Какие правила приличия.
Поднимаюсь на третий этаж, звоню в седьмую квартиру. Мне открывают не сразу. Я начинаю нервничать и сильнее вдавливаю пальцем кнопку вызова, однако уже через пару секунд, дверь распахивается и на пороге показывается Саша. Он резко притягивает меня к себе и восклицает:
- Почему так долго?!
Я люблю запах брата. Люблю его объятия. Люблю, что он рядом, и не понимаю, как раньше могла этого сторониться. Крепко сжимаю Сашу за плечи, зажмуриваюсь и обещаю больше никогда не отстраняться, больше никогда не отпускать близкого человека первой.
- Я чуть с ума не сошел!
Брат затаскивает меня в квартиру и ногой захлопывает дверь. Тут же улавливаю запах подгоревшей еды и усмехаюсь:
- Рита экспериментирует?
- Я пытался ее остановить. Она не послушала. – Он делает шаг назад, сканирует мое лицо, волосы, плечи, а затем задерживает взгляд на шее и вспыхивает, - что это?
Непроизвольно прикладываю ладонь к ушибу. Наверно, появился синяк.
- Пустяки.
- Кто это сделал?
- Как ты думаешь?
Брат отворачивается, и я замечаю, как сжимаются его скулы.
Приключения привнесли в нашу жизнь беспокойства, сделали из нас нервных параноиков. Никто не хочет проявлять чувства, выражать сомнения, излучать страх, но выходит как-то совсем наоборот, и мы становимся огромными, взрывоопасными бомбами, которые так и норовят подорвать мир вокруг себя.
Прохожу на кухню. Рита бросает быстрый взгляд в мою сторону. Уверена, она волнуется, но все еще надеется остаться нераскрытой. Помешав деревянной лопаткой голубой суп, она откашливается и спрашивает:
- А Рувер? – ее пухлые губы дергаются. – Где он?
Спокойствие сыграно так фальшиво, что я бы вручила ей приз «Золотую малину», однако мне совсем не хочется акцентировать внимания на «немецкой речке», и поэтому я устало отвечаю:
- Уехал. Сказал, что вернется позже.
Она кивает. Добавляет в синий суп лавровый лист и вновь принимается мешать его лопаткой.
- Что это? – я совсем забыла о еде. Живот начинает предательски бурлить, и даже синее блюдо Риты сейчас выглядит в моих глазах аппетитным. – Что-то экзотическое?
- Да, нет. Обычный, летний суп. С капустой.
- Не выглядит он обычным, - отрезает Саша. Я и не заметила, что он стоит за моей спиной, поддерживает меня за плечи. – Ты уверена, что делаешь все правильно?
- А разве тут можно ошибиться? Куриный бульон, картошка, морковка, капуста. Я прочитала, что овощи даже можно не резать, а просто скинуть в кипящую воду, и вытащить после приготовления.
Смотрю на стол. Вижу пакет с огурцами, луком и пекинской капустой, перевязанной толстой, синей веревкой. О, нет. Закатываю глаза к потолку и непроизвольно сокращаю между мной и Ритой дистанцию. Отнимаю у нее лопатку, причитая:
- Ну, ты и неумеха! Капусту ведь надо было развязать и кинуть в бульон отдельными листьями! Ох, - цокаю. - Да, понимаю, ты решила мелко ее не резать, но закинуть вместе с веревкой.… О чем ты думала?
Возможно, она волновалась обо мне с Рувером, но я не произношу мыслей вслух. Вынимаю веревки, бросаю их в мойку и снисходительно осматриваю грустное лицо девушки. Кажется, Рита действительно расстроилась.
- Ну, ты хотя бы попыталась, - я улыбаюсь недолго. Вижу, как шатенка изучает мою одежду, и съеживаюсь, словно перед металлоискателем.
- Ты в крови.
Не отвечаю. Откладываю лопатку и автоматически прикрываю руками туловище, будто это смогло бы скрыть красные, алые полосы, пересекающие мою джинсовую куртку. Как рассказать о том, что произошло в приюте? С чего начать? Чем закончить? Выдыхаю и признаюсь:
- Это не моя кровь.
- Рувера?
- Нет.
Саша соображает быстрее. Он ленивый, но хваткий. Как и отец.
- Владимир Сергеевич, - тянет он, выходя из-за моей спины в центр кухни. Голубые глаза брата излучают недоверие. Скрестив перед собой худоватые руки, он съеживается. – И что же с ним? Он ранен? – Молчу. – Вы отвезли его в больницу? – Опять молчу, чем заслуживаю презрительный взгляд, сбивающий с места. – Тогда что с ним?
Не знаю, что ответить. Точнее знаю, но не хочу. Встряхиваю головой и уверенно сообщаю:
- В кабинете отца мы нашли записную книжку. Рувер сказал, в ней имена тех, кто, так же как и мы, умеет управлять временем.
- Ого, - Рита подходит к кастрюле с синим супом и без капли сожаления выливает содержимое в мойку. – Значит, твой папа был непростым человеком. Но кем же тогда?
- Ты не ответила на мой вопрос, - резко вставляет Саша.
- Послушай, я…
- Что с ним?
- Но…
- Просто ответь!
- Он мертв. - Брат рычит и порывисто протирает ладонями лицо. Не хочу видеть его таким. Это даже не нервозность. Это банальная злость. – Владимир Сергеевич побежал вслед за нами, и его подстрелили. Когда я подошла, он уже не дышал.
Умалчиваю о том, что не дышал он из-за огромной дыры в горле, из которой острыми, тонкими струями вылетала кровь.
- И вы оставили его там? – Саша выплевывает этот вопрос. Смотрю на его перекошенное лицо и даже не знаю, что ответить. – Ты спокойно ушла, бросив его тело в лесу?
- А что я должна была делать?!
- Не знаю, не знаю, Аня! Но не уходить, это же неправильно! Это преступление, убийство!
- Какое убийство? – вмешивается Рита. Она выходит вперед и загораживает меня своей худой спиной. – Глупости не говори. Причем здесь твоя сестра? Охранника убили венаторы.
- И что? Неужели ты докатилась до того, что теперь ни во что не ставишь человеческую жизнь? – Он обращается ко мне. Закидывает за голову руки и взвывает, - безумие какое-то! Владимир Сергеевич мертв! Черт подери!
- Определись, чего ты хочешь. – Тихо отрезает Рита. – Сначала ты говоришь, что Ани не было слишком долго, а потом ставишь ей в упрек то, что она спаслась слишком быстро.
- Я не ставлю ей это в упрек.
- Тогда раскинь мозгами! Если бы они вернулись за телом, она, возможно, не доехала бы этого дома, уяснил? Решай, что важнее: нравственные идеалы или жизнь сестры.
- Я и так это прекрасно понимаю!
- Значит, возьми себя в руки.
- Рот закрой, - злится Саша. Сейчас он похож на бешеного пса: горбится, скалит зубы, тяжело дышит. – Ты и твой брюнет только привнесли в нашу жизнь неприятности. Из-за вас гибнут люди, из-за вас страдаем мы. И не надо меня успокаивать, не надо говорить мне, что делать.
- Саша, перестань.
Но брат не слышит. Он подходит к Рите и сейчас, действительно, выглядит жутко устрашающе. Никогда я не видела его таким.
- Мы уходим.
- Если бы не я, - холодно начинает шатенка и делает еще один шаг навстречу Саше: их носы почти соприкасаются, - Аня бы уже умерла.
- Нам не нужна ваша помощь.
- Нужна. Или вы погибнете.
- Не погибнем, если будем держаться подальше от вас.
- Я уже перепробовала тысячи сценариев, - теперь заводится и Рита. Она стискивает в кулаки руки и выплевывает, - тщетно. Остается лишь держаться вместе, иначе мне опять придется прыгать во времени, опять придется начинать все сначала…
- Мне плевать на твои душевные терзания! Я сам смогу защитить свою сестру.
- Она не твоя сестра.
Я замираю. Саша тоже. Мы вдвоем смотрим на Риту и молчим, даже не зная, что сказать. Ее слова обезоруживают, бьют по самому больному. И я бы закричала, если бы нашла в себе силы. Но их нет. Перевожу взгляд на брата, вижу, как опускаются его плечи, чувствую его смятение. Что же надо ответить? Что же надо такое сказать, чтобы перечеркнуть слова Риты и сделать их бессмысленными? Наверно, даже самый лучший и рациональный ответ не сгладил бы напряжение в воздухе. Сорвавшись с места, Саша уходит.
Слышу, как захлопывается за ним входная дверь, и дергаюсь. Только не это.
- Без него, так без него, - легкомысленно отрезает Рита и возвращается к плите. Теперь она собирается избавиться от голубой, толстой веревки, стягивающей капусту, однако мне плевать. Вскинув подбородок, восклицаю:
- Ты не должна была разговаривать с ним подобным образом.
- Он сам напросился.
- Он напуган! – округлив глаза, злюсь я. – Ему впервой сталкиваться с такими проблемами! Неудивительно, что его трясет от ужаса, ведь жить в вашем мире действительно страшно!
- Всем страшно.
- Ты несправедлива. Мы только знакомимся с вашими законами, порядками. Только пытаемся привыкнуть к тому, что для вас чья-либо жизнь не дороже собственной.
- Не говори, что ты поняла это лишь сейчас.
- Но мы не в состоянии спокойно реагировать на чью-то смерть!
- Так учитесь, - кидая листы капусты в воду, чеканит Рита. – Учитесь, пока я жива. Видишь на моем лице хотя бы одну складочку? Хотя бы одну эмоцию? Нет. Ну, умер охранник, и что? Все умирают. И мы когда-нибудь умрем. Важно, чтобы это произошло как можно позже. Вот и все.
Рита, Рувер – кто же они? Неужели их сердца действительно холодные и пустые, как и слова, которыми они так талантливо играют? Или это лишь притворство? Я не знаю, что творится в глубине их душ, не знаю, о чем они думают и чем руководствуются. Но в чем я уверена, так это в том, что не хочу быть на них похожей. Сражаться с эмоциями, став абсолютно равнодушной – ни это ли называется гибелью души? Если тебя ничего не волнует кроме собственной жизни, зачем тогда существовать? Зачем дышать, ходить, бороться? Ради кого? Или же Рита врет, и на самом деле ее попытка казаться холодной лишь стремление избежать потерь? Но это же глупо. Мы становимся сильнее, когда мы не одни. Разве не так?
Я вдруг понимаю, что человек постоянно стоит перед выбором: рискнуть или сдаться. Наличие близких не всегда облегчает жизнь, наличие совести обычно ее лишь усложняет. Так что лучше – принять кого-то в свое сердце, прекрасно осознавая, что именно он сможет тебя когда-нибудь разрушить, или же отстраниться, но уберечь себя от пожизненных шрамов?
Рита и Рувер решили отстраниться. Что выберу я?
- Я иду за братом, - не дожидаясь ответа, разворачиваюсь и ухожу с кухни. Слышу, как шатенка бросает на стол деревянную лопатку, слышу ее грубые шаги за своей спиной, но не оборачиваюсь. Просто смотрю перед собой.
- Сколько можно убегать? – злится Рита.
- Я не убегаю.
- Тогда что ты делаешь?
- Иду к брату. Он моя семья, и он единственный, кто сейчас мне нужен.
- Останься. – Удивленно оборачиваюсь. Шатенка выглядит совсем разбитой и испуганной. Неужели она вдруг поняла, что повела себя опрометчиво? В конце концов, не все такие же сильные и бесстрастные, как она.
- Ты сказала, что мы должны держаться вместе, а затем практически вытолкнула Сашу за порог. Тебе либо вообще неизвестно, что такое страх, паника или волнение, либо ты просто плюешь на данные чувства, если они не твои собственные.
- Он ведь кричал на тебя!
- Он делал это, потому что был напуган. – Открываю дверь.
- Куда ты?
- К Саше.
- И когда вы вернетесь?
- Не знаю.
- Аня, - шатенка подскакивает ко мне и сводит широкие брови, - мы сейчас все напуганы, но это не значит, что надо совершать необдуманные поступки. Ты уйдешь – и что дальше? Вдруг вы наткнетесь на венаторов? Вдруг они устроят засаду?
- Мы справимся.
- Не справитесь!
- Надо было думать раньше, Рита! Ты ведь знала, что я не смогу отпустить Сашу, знала, что это собьет меня с толку! Так зачем же тогда ты сделала ему так больно? Зачем сказала, что я не его сестра?
Шатенка молчит. Она отводит взгляд в сторону и прикусывает губу. Все не решается признаться. Но этого и не требуется. Я и так знаю ответ.
- Свяжусь с тобой, как только будет возможность.
Распахиваю до упора дверь и ухожу. Ухожу, потому что не могу находиться рядом с людьми, для которых чувства – лишь дефект, лишь слабость. Может, любовь и привязанность, действительно, ранят сильнее оружия. Но отказаться от них - не значит стать неуязвимым. Отказаться от них, значит сдаться и признать свое поражение. А еще это значит быть одиноким. И, насколько мне известно, одиночество еще никогда не придавало сил, и еще никогда не спасало жизни.
Когда я выбегаю на улицу, Сашина Хонда стоит на месте, около детской площадки. Из трубы вырывается серая, темная пыль, окна выглядят слегка запотевшими и мутными. Обрадовавшись, несусь к машине и уверенно открываю переднюю, пассажирскую дверь.
- Я знал, что ты придешь, - отрезает брат, когда я забираюсь в салон. Он оборачивается и одаряет меня своей вальяжной, очаровательной улыбкой. А я в очередной раз вспоминаю, что нас не связывают кровные узы. Это так странно, ведь мы чем-то похожи: глазами, веснушками, цветом волос. Глупости, конечно, но все же. – Прости, я просто больше не мог там находиться. Эта девушка…
- Знаю. – Киваю и пристегиваюсь. – Не объясняй. Мне понятны все твои чувства. Рядом с ними мы становимся совсем другими.
- Сумасшествие просто. А эти люди…, в черной одежде. Они ведь стреляли. Господи, они ведь пытались нас убить!
Смотрю на вытянутое лицо брата, на его широкие, удивленные глаза, на веснушки, прямой нос, губы, шею, и думаю о том, что не найду человека ближе. Глупо искать поддержку у кого-то чужого, когда есть тот, кто всегда был рядом. И всегда будет. И тогда я предлагаю Саше отправиться домой, а сама рассказываю все, что знаю: про клан Аспид, про силу Риты и Рувера, про свои способности, тайны - в частности, про позапрошлую весну. Про то, как решила забыть о смерти Андрея, как пообещала себе окунуться с головой в учебу. Про отца. Про записную книжку, фамилии, предположение на этот счет «немецкой речки». И замираю. Жду вердикта. А Саша, как назло, молчит. Он припарковывается около нашего дома, глушит двигатель и нервно сжимает пальцами переносицу. Мне становится не по себе. Вдруг он вновь оттолкнет меня?
- Эта книжка, - неуверенно отрезает брат, - в ней имена всех сверхлюдей?
Удивительно, что он решил спросить именно об этом.
- Не думаю, что всех. Наверно, только тех, кого встретил папа.
- А этот клан Аспид, - он рисует в воздухе какую-то непонятную фигуру, похожую на английскую букву «с», и пожимает плечами, - он собирается ее найти?
- Скорее всего.
- Так, может, стоит договориться?
- В смысле?
- Этим венаторам нужен список. Так? Он у нас есть. Так же и у них есть то, что необходимо нам.
- Обмен, - понимающе протягиваю я и задумчиво прикусываю губу. – Ты хочешь обменять жизнь папы на записную книжку?
- Почему бы не попробовать? Если они похитили отца с целью выведать новые имена этих чародеев, книжка – все, что им нужно.
- Чародеев, - неожиданно смеюсь. Откидываюсь в кресле и прикрываю руками лицо: черт, кажется, у меня истерика. – Сашааа.
- Что? – он тоже усмехается. – Ну, а как вас называть? Ведьмаки? Пойми меня правильно, я вот произнес «сверхлюди» и решил, что для вас это звучит уж слишком пафосно.
- А чародеи – значит нормально, да?
- Ну, уж точно лучше, чем кудесники.
Теперь мы смеемся вместе. Брат начинает так трястись, что вслед за ним трясется машина. Мы смотрим друг на друга, затем вновь улыбаемся, потом вновь смотрим, и вновь вытираем с глаз мокрые полосы. И мне кажется, что я уже никогда не успокоюсь, никогда не задышу нормально, однако через пять минут колики отступают. Выпрямлюсь, замечаю, как беззвучно выдыхает Саша и спрашиваю:
- Ты ведь не бросишь меня?
Брат ошеломленно оборачивается. Я тут же отвожу взгляд в сторону. Глупый вопрос, очень глупый.
- Почему я должен это сделать?
- Ты знаешь, почему.
- Эй, - Саша берет меня за руку и грустно шепчет, - я виноват, я не должен был отворачиваться и делать тебе больно. Однако знай, что я никогда бы тебя не бросил. Слышишь?
- Но…
- Аня. Мне плевать на то, что сказала Рита. Ты моя сестра. - Почему-то хочется разрыдаться. Ловлю взгляд брата, киваю и с силой прикусываю внутреннюю сторону щеки: не реви, не реви. – Меня можно не стесняться. – Видимо, он видит, как я разрываюсь на части. – Я пойму.
И тогда я все-таки даю волю чувствам. Тянусь к Саше, и он крепко прижимает меня к себе, словно маленького ребенка. И я бы хотела, чтобы эти объятия не размыкались, хотела бы навечно остаться в этом моменте, ведь никогда мы с ним еще не были так близки. Однако, к сожалению, все когда-то заканчивается. И как же прозаично то, что боль приносит лишь конец чего-то хорошего.
Как же приятно просыпаться дома. Я открываю глаза, вижу белый, родной потолок, сиреневые стены, широкое окно, цветы, шкаф, стол и спокойно выдыхаю. Удивительно, как люди начинают ценить вещи, только после их пропажи. Или после нависшей над ними угрозы. Странное чувство, присущее всем и каждому. Мы никогда так не будем бояться что-то потерять, пока, на самом деле, это не потеряем.
Я не помню, что мне снилось. Такое ощущение, словно я отрубилась, впала в кому, попросту отключилась и открыла глаза уже сейчас – утром. Лениво встаю, чувствую, как взывают все мышцы - вчерашний бег хорошенько отыгрался на ногах и прессе – и морщусь: интересно, когда я вновь смогу нормально двигаться? Шаркаю по комнате, выхожу в коридор, оглядываюсь – тихо. Наверно, Саша еще не проснулся. На кухне завариваю себе чай, вновь думаю об отце и совершенно случайно вспоминаю про маму: господи, знает ли она о случившемся? А что, если приплетут и ее? Вдруг решат допросить? Скажут вернуться? Спину обдает холодом. Хочется верить, что маму данная история никак не коснется, иначе проблем только прибавиться. Я съедаю кучу бутербродов с кабачковой икрой, допиваю чай и неожиданно понимаю, что хочу проверить комнату отца. Вдруг там и, правда, есть сейф? Толика здравого смысла запрещает мне даже рыпаться в сторону поселка, ведь венаторы могут еще быть там. И что мне делать, если они найдут меня и схватят? Но могу ли я сопротивляться упертому ощущению вины, ощущению обязанности? Я должна выведать все, что только в моих силах, должна разобраться, должна спасти папу! Плевать на дрожь во всем теле, плевать на то, что мои ноги еле удерживают его в вертикальном положении. Если есть шанс разузнать больше – я обязана им воспользоваться.
Первые несколько минут мне кажется, что я сошла с ума. Одеваюсь, даже не пытаясь взглянуть на себя в зеркало – уверена, там меня ждут лишь испуганные глаза, трясущийся подбородок и сгорбленные плечи. Однако затем тело охватывает странное чувство спокойствия, будто я делаю то, что должна делать, и это правильно. Выхода ведь нет. Я могу бояться сколько угодно, но ничто не изменит реальности. Поэтому стоит смириться и, наконец, предпринять то, что не просто подвергнет мою жизнь опасности, но еще и принесет пользу.
Я не бужу Сашу. Знаю, он меня одну не отпустит, а звать его с собой не сильно хочется: если и совершать безумные поступки, то в полном одиночестве. Расстраиваюсь, что когда-то отказалась получить права, и направлюсь к остановке пешком: да уж, передвигать ногами поразительно больно. Особенно ноют ягодицы. Надеюсь, это хоть как-то отразится на моем заду в будущем.
День сегодня не холодный. Серый, как всегда, однако теплый. Так что когда я вновь приезжаю в поселок, меня трясет отнюдь не от мороза. Решаю отвлечься, набрав номер Лили: почему-то мне кажется необходимым предупредить ее о моем намерение забить на институт на неопределенное количество времени. Бубнова отвечает тут же.
- Ты куда делась? – ее голос требовательный. Может, она даже волновалась. – Я звонила тебя раз сто.
- Прости, не услышала. Тут просто такое дело, - внимательно оглядываюсь, надеясь не наткнуться на венаторов, - я заболела. Сильно. Надо дома лежать.
- Я так и поняла. Чем хоть заболела?
- О, да кошмар. Все ноет, голова болит, постоянно есть хочется, спать, - удивительно: я даже не вру, - ощущение тревоги какой-то. Доктор говорит, это от переутомления.
- Доучилась.
- И не говори.
- Ты там не волнуйся. Я преподавателям скажу. Они уж точно поверят, зная, как ты относишься к пропускам.
- Спасибо. – Собираюсь положить трубку, как вдруг добавляю, - и скинь мне домашнее задание, хорошо?
Бубнова смеется.
- Кто б сомневался, что ты меня об этом попросишь.
Мы прощаемся, и я оказываюсь лицом к лицу со своим домом. Какие воспоминания может вызвать место, где ты провел детство? Я вот почему-то пытаюсь вспомнить, как копалась в саду, как бегала по газону, как рисовала на запотевших окнах закорючки, но не вспоминаю. Теперь я вижу лишь тот день, когда оставила папу на кухне и понеслась прочь отсюда, будто это не мой дом, а чужой. Будто здесь эпицентр опасности или ядро проблем. И внутри горит такое дико желание сменить ассоциацию, подумать о яблонях, о том, как они красивы в мае, но не выходит. Теперь я лишь вижу папины голубые глаза, лишь слышу свист пуль и лишь чувствую дикую пустоту где-то в сердце.
Двери с обеих сторон коттеджа опечатаны. Приходится залезть внутрь через разбитое окно. Я так сильно сжимаю зубы, что становится дико больно, но лучше уж так, чем, если бы мои непослушные ноги задели торчащие, безобразные осколки.
В зале жутко холодно. Я сильнее укутываюсь в пальто, которое додумалась надеть еще дома, и сразу же поднимаюсь в спальню отца. К чему тянуть? Вываливаю на пол одежду с полок, залажу под широкую кровать, проверяю тумбочки, стены, даже сдвигаю в сторону ковер. Тщетно. Никаких намеков на то, что у отца был тайник. Глупо сдаваться и уходить, поэтому я решаю проверить остальные комнаты. Сашины апартаменты сейчас завалены старой техникой и мебелью. Не понимаю, почему мою коморку отец даже пальцем не тронул. Может, он надеялся, что я вернусь? В носу опять колет. Прохожу к себе, осматриваю темно-коричневое одеяло и невольно дотрагиваюсь до него пальцами. Если раньше жизнь и была простой, то сейчас в ней катастрофическое количество сложностей. И мы так рьяно жалуемся на эту простоту, что даже не представляем себе, от чего отказываемся и что получаем взамен. Смотрю на светлый, огромный шкаф. Распахиваю его дверцы и достаю коробку из-под обуви. Такую смятую и старую, но такую ценную. Вновь нахожу в ней фотографию Никки, Андрея, и на этот раз не прячу обратно. Будет лучше, если с прошлым не бороться, а попытаться его принять. Именно по этой причине, я не выбрасываю фото, а кладу во внутренний карман пальто. Ближе к сердцу.
Спускаюсь на первый этаж. Нервно осматриваюсь и цокаю: неужели я ошиблась, и на самом деле те документы были настоящими? Неужели интуиция меня подвела? А затем я вижу ее: картинку. Огромную, широкую картинку над самодельным, кирпичным камином. На ней изображен папа и дядя Сережа. Два брата. Один несчастный случай. И толчок, сделавший из отца того, кем он стал.
- Конечно!
Подбегаю к картине и аккуратно покачиваю ее в сторону. Там что-то есть. Прямо за ней. Внутри меня вспыхивает дикое любопытство. Я не забочусь о том, что, возможно, эта вещь дорога отцу. Не думаю о том, что она висит здесь много лет, и, наверняка, папа специально не отнес ее в Сашину склад-комнату. Просто грубо отталкиваю картину назад и, соскочив с петель, она с грохотом валится на пол, поднимает пыль и заставляет всю меня сморщиться, словно губку.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги