В римской гостинице мы поселились в смежных номерах. Окна их выходили на городскую площадь, где днем и ночью звучали голоса итальянцев, пение и музыка.
Мы сидели в моей комнате и ели на завтрак пиццу, запивая ее красным вином, таким дешевым, что даже местные нищие могли покупать его ежедневно.
– Те два человека, которые меня очень интересуют, родились где-то в Северной Италии около 1850 года, – сказал я Оливии. – В молодости они приехали в Рим, изучили инженерное дело и в 1893 году сделали свое главное открытие, которое дало Империуму средство перемещения по Сети. Надеюсь, если Баум (не все ли равно, мужчина это или женщина) смог здесь родиться и в девяностых годах написать в этом мире нечто подобное тому, что было написано в моем, то, может быть, Максони и Копини тоже существуют здесь, – закончил я.
Оливия слушала молча.
– Они, конечно, не могли усовершенствовать привод МК так, чтобы можно было посредством него осуществлять полеты по Сети. А если да, то этот секрет умер с ними. Но, возможно, они подошли вплотную к решению этого вопроса. Может быть, они оставили что-нибудь, что я смогу использовать для своего возвращения.
– Брайан, разве вы не говорили мне, что все миры, расположенные вокруг линии 0-0, опустошены и превращены в руины этими же силами? Не опасно ли экспериментировать с такими ужасными инструментами?
– Я неплохой техник и достаточно разбираюсь в наших аппаратах, посредством которых мы путешествуем по мирам. Я знаю все их уязвимые места. Максони и Копини не знали, с чем они играют.
Они наткнулись на это силовое поле совершенно случайно.
– И, насколько я поняла, почти 99% всех вероятностных миров погибли именно из-за того, что не умели управлять вызванными силами, не так ли?
– Да.
– Но если вы достаточно разбираетесь в этих аппаратах, то зачем тогда Максони и Копини?
– Дело в том, Оливия, что я не могу построить аппарат перемещения по Сети, ибо не знаю конструкции основного генератора поля. Это особым образом намотанная катушка, являющаяся сердцем генератора поля. Я никогда не разбирался в ее устройстве.
Может быть, если здесь окажутся Максони и Копини, и если они сделали те же случайные открытия, и если они вели записи, и если записи еще существуют, и если я могу найти их…
Оливия рассмеялась.
– Если боги сделают так, что все эти «если» окажутся в вашу пользу, тогда все просто. Давайте рискнем. Видение Изумрудного города все еще влечет меня.
– Давайте сначала попытаемся найти хотя бы этих людей. Потом у нас будет наверняка немного времени, чтобы разобраться в их биографиях.
Час спустя в городском архиве усталый служащий принес мне толстый том, в котором были записаны старомодным почерком тысячи имен с указанием дат рождения, адресов, а иногда и дат смерти.
– Предупреждаю вас, сеньор, – сказал клерк, – что, хотя муниципалитет и предоставляет вам эти записи, то разбирать их вам придется самому.
– Вы только объясните мне, что здесь такое, – тихо проговорил я. – Меня интересуют данные о Джулио Максони или о Карло Копини.
– Да, да, я помню. Так вот, перед вами находится регистрационная книга, в которую занесены имена всех людей, прибивших в город на жительство в период с 1870 по 1880 год. А теперь извините, мне надо заниматься своими прямыми обязанностями.
Я вздохнул и принялся за работу. Оливия помогала мне.
Прошло минут двадцать. За это время мы просмотрели все записи за 1870 год. Настала очередь 1874 года. Оливия читала быстрее меня и вскоре раздался ее взволнованный голос:
– Брайан, посмотрите! Джулио Максони, родился в 1847 году в Палермо.
Я страшно разволновался, вчитываясь в эти строки, хотя понимал, что это может быть другой Максони. Людей с такой фамилией мы уже встретили около сотни, почему бы одному из них не носить имя Джулио?
Я, похвалив Оливию, записал адрес этого Максони в записную книжку. Мои поиски Карло Копини пока не увенчались успехом.
Максони жил на улице Карлотти в доме номер 12, на четвертом этаже. С помощью карты города мы нашли эту улицу, а потом поехали туда. Она была узкая и грязная. Видимо, Максони начинал свою карьеру, если это только был тот, кого мы искали, мягко говоря, в скромных условиях. Даже сто лет назад этот район был районом, где жили одни нищие.
Я открыл дверь дома N_12, и мы сразу же ощутили резкий запах жареного лука, сыра и постного масла.
Одна из дверей в коридор открылась и заплывшее жиром женское лицо показалось в проеме.
– Простите, мадам, – начал я почтительно, – мы иностранцы, которые впервые приехали в Вечный город, чтобы найти квартиру, где жил наш покойный родственник, когда был осчастливлен возможностью дышать воздухом солнечной Италии.
У нее отвисла челюсть, затем широкая любезная улыбка расплылась по лицу.
– Добрый день, сеньор и сеньора, – выпалила она и поинтересовалась, чем она может помочь столь любезным гостям Италии.
Я назвал ей номер комнаты, где около ста лет назад жил Максони. Она, пыхтя и переваливаясь с ноги на ногу, пошла показывать нам дорогу. На лестнице так давно не убирали, что я готов был поверить, что записи Максони вполне могли сохраниться здесь. Когда мы остановились у комнаты N_16, хозяйка сказала:
– Теперь эта комната занята, но сейчас жилец на работе.
– Так, может быть, мы подождем его, – начал я, но квартирная хозяйка перебила меня, пренебрежительно махнув рукой. Она пустилась в рассуждения о неблагодарности жильцов, но я прервал ее излияния, вытащив из кармана банкноту в сто лир.
Она впустила нас в комнату:
– Вот!
Мы увидели убогую и грязную каморку с кроватью, застеленной грязным одеялом, с разбитым зеркалом, сломанным стулом, столом и батареей пустых винных бутылок на окне и полу.
– Мы хотели бы войти и побыть здесь некоторое время, чтобы пообщаться с духом нашего умершего предка, – сказал я.
Брови мадам поползли вверх:
– Но ведь в комнате живут!
– Мы не будем ничего трогать, только посмотрим. Неужели вы не понимаете наших чувств? – всхлипнула Оливия.
– Ну, хорошо, хорошо, – мадам выжидающе посмотрела на меня.
Я вытащил деньги – сто лир, и мадам просияла:
– Я понимаю, сеньор, вы и ваша сестра, вы хотите побыть наедине с духом вашего родственника. Еще сто лир, и вы можете общаться с каким угодно духом.
Я молча протянул деньги, и она, взяв их, ушла.
Мы молчали, и хозяйка, дойдя до лестницы, обернулась:
– Мне бы не хотелось вас торопить, но постарайтесь окончить ваше общение, скажем, через два часа. Мой жилец может прийти домой обедать, и, думаю, не очень обрадуется, увидев в своей комнате чужих людей.
Через полчаса безуспешных поисков Оливия, устало опустившись на колченогий табурет, произнесла:
– С самого начала мне было ясно, что это бесполезно. Давайте уйдем отсюда.
– Мы обыскали все вероятные места, – кивнул я, стряхивая пыль с рук, – но ведь могут быть еще и тайники.
– Это пустая трата времени, Брайан. Этот человек был простым бедным студентом, а не конспиратором. Зачем ему было устраивать в своей комнате какие-то тайники?
– Не знаю… А может быть, есть такие мелочи, которые он мог просто уронить, потерять… Допустим, лист бумаги вполне мог застрять в углу ящика стола, например.
– Где? Мы перерыли все ящики и… – она вдруг остановилась на полуслове.
Мы одновременно посмотрели на радиатор под окном. Отодвинув батарею бутылок и груду окурков и, открутив ржавые болты ограждения радиатора, мы увидели использованные билеты, бечевки, шпильки для волос, окурки и какие-то листочки бумаги.
Оливия, став на колени, выгребла смятое меню какого-то ресторанчика, обрывок пожелтевшего листка с цифрами, конверт с маркой, адресованный некому Марио Пинотти, две открытки с видами города и листок, совершенно чистый с обеих сторон.
– Это была хорошая идея, – пожал я плечами, – но, к сожалению, и она не дала нам нужных результатов. Вы были правы, Оливия, идемте отсюда.
– Брайан! Посмотрите, – Оливия стояла у окна, разглядывая чистый листок бумаги на свету. – Чернила выцвели, но кое-что можно еще разобрать.
Я взял бумагу из ее рук.
Да, едва заметные знаки были различимыми. Я с великим трудом смог разобрать следующее: «Институт Галилея. Среда. 7 июня…»
– Г-м-м-м… Это интересно, – отметил я. – Какой же это год?
– Я знаю простую формулу, как определить дату, – произнесла Оливия. – Минуточку…
Она задумалась.
– Да! Это было седьмое июня тысяча восемьсот первого года, среда. Но это может быть так же и 1890 год, а также 1911…
– О, это уже лучше, чем ничего! – воскликнул я. – Давайте быстрее проверим! Институт Галилея? Будем надеяться, он еще существует.
В институте Галилея нас встретил пожилой мужчина с желтоватыми усами.
– 1871 год? Это было довольно давно, сеньоры, – удивился он нашим поискам. – С тех пор в институте обучалось довольно много студентов. Многие выдающиеся ученые проходили под его арками.
– Пожалуйста, сеньор, – прервал я его, – мы пришли не просить вас о принятии нас в институт. Все, что нам нужно, это взглянуть на данные о Джулио Максони. Конечно, если ваш архив в таком состоянии, что их нельзя отыскать, то вы так и скажите, и я использую этот факт в своей статье, которую сейчас пишу.
– Так сеньор – журналист? – заинтересовался он, поправляя галстук и быстро что-то пряча в ящик стола. «Что-то» издало при этом легкий звон.
Потом он быстро вышел и вскоре опять появился с объемистым томом, похожим на регистрационную книгу муниципалитета. Он водрузил ее на стол и сказал:
– Вы говорите, Максони? Какой год? Ага. 1872-й… Так какой Максони вам нужен? Джулио Максони? Тот самый Джулио Максони? – он подозрительно посмотрел на нас.
Я на всякий случай кивнул.
– Так вам нужен Джулио Максони, выдающийся изобретатель? Изобретатель телеграфного ключа, маслобойки и гальванического элемента?
Я улыбнулся, как ревизор, которому не удалось найти ошибку в проверяемых отчетах.
– Очень хорошо, – кивнул я. – Вижу, что у вас здесь, в институте, порядок. Позвольте взглянуть.
– Вот, пожалуйста. Он был первоначально зачислен в электромеханический колледж. Тогда он был простым писарем из бедной семьи. Здесь он начинал.
Я не слушал его болтовни, перелистывая записи. Здесь тоже был его адрес на улице Карлотти. Здесь же было указано, что во время поступления в институт ему было двадцать четыре года, сообщалось, что он был католиком и холостяком. Да, я вынужден был признать, что этого очень мало.
– Известно ли сеньору, где он жил, когда сделал свой гигантский вклад в науку? – обратился я к служителю.
– Как? Вы шутите, сеньор? Местонахождение Музея известно, по-моему, даже туристам! – Архивариус как-то странно посмотрел на нас.
– Музей? Какой музей?
– Тот самый Музей, который находится в бывшем доме и лаборатории Джулио Максони. Там, где находятся свидетельства его замечательной карьеры!
– А у вас случайно нет под рукой адреса этого Музея?
Он улыбнулся нам с выражением превосходства:
– Улица Алланцио, номер двадцать восемь. Любой ребенок покажет вам дорогу.
Мы поблагодарили служителя и повернулись, чтобы уйти.
– Кажется, нам повезло, – сказала Оливия.
– А… Как называется газета, которую вы представляете, сеньор? – клерк догонял нас. – Не мог бы синьор сказать это?
Мы остановились, и служитель, запыхавшись, подбежал к нам. Оливия хихикнула. Надо было быстро отвечать.
– Видите ли, приятель, мы представляем лигу умеренности, – симпровизировал я. – Вопрос о Максони был просто уловкой. На самом деле мы пишем статью под названием «Распитие спиртных напитков на работе и во что это обходится налогоплательщику». Вам все понятно?
Клерк обалдело кивнул головой.
В дверях я оглянулся: он все еще стоял, хлопая глазами.
Музей Максони был солидным зданием с латунной табличкой, извещавшей, что дом-музей-лаборатория изобретателя Джулио Максони открыт с 10 до 16.00, а по воскресеньям – с 13.00 и до 18.00.
Я позвонил.
Через несколько секунд дверь открылась, и оттуда выглянула заспанная женщина.
– Вы что не видите? Закрыто! Сейчас же убирайтесь!
Я успел вставить ногу в пространство между дверью и косяком.
– Но на табличке написано… – начал я.
– Мало ли что там может быть написано. Приходите завтра.
Я засмеялся и налег плечом на дверь. Женщина попыталась воспрепятствовать мне и уже было открыла рот, чтобы сказать что-нибудь нелицеприятное.
– О, не говорите этого! – остановил я ее. – Графиня не привыкла к выразительности здешней речи. Представьте себе женщину, которая очень долго прожила на берегу озера Констанс. – При этом я многозначительно показал глазами на стоявшую за моей спиной Оливию.
– Графиня? – выражение лица у женщины изменилось. – О, если бы я знала, что ее милость окажет нам честь своим посещением…
– Вход, охраняемый драконом! – усмехнулась Оливия. – Но вот является добрый рыцарь, который уничтожает этого огромного дракона одним словом.
– Я воспользовался маленькой ложью. Теперь вы – графиня. Смотрите немного свысока и улыбайтесь.
Мы прошли по коридору и вошли в зал с высокими потолками и окнами, застекленными матовыми стеклами. Вдоль стен тянулись стеллажи, гнувшиеся под тяжестью огромного количества книг. «Интересно, где находится лаборатория?» – шепнул я Оливии.
Она пожала плечами, и я продолжал свой обзор комнаты.
Взглянув на корешки книг, я заметил одну с названием «Эксперименты с перемещением токами высокой частоты». Автор Никколо Тесла. Очень интересно! Я взял книгу в руки. Сплошная бредятина – одни, вернее, почти одни, математические знаки.
Я посмотрел остальные книги. Вряд ли здесь можно было найти то, что нам нужно.
«Дракон» вернулся, успев переодеться и нанести слой косметики на лицо. Она подобострастно посмотрела на Оливию, которая довольно холодно ей улыбнулась. Я подмигнул своей спутнице и обратился к смотрительнице:
– Ее милость хотела бы осмотреть лабораторию великого ученого. Она хотела бы видеть то место, где Максони совершал свои открытия.
Служащая, стараясь держаться поближе к «графине», провела нас через сад к дверям лаборатории.
– Мастерские еще не полностью отреставрированы, – предупредила она, открывая замок.
Зажегся свет, и мы различили какие-то запыленные, бесформенные предметы, закрытые брезентом, немытые окна и пыль. Всюду пыль.
– Он здесь работал?
– Конечно, в те времена лаборатория была не так захламлена. Но, видите ли, ваша милость, нам решительно не хватает средств и мы не можем составить описание всех предметов, которые были у него в лаборатории, избавиться от хлама и восстановить лабораторию в прежнем виде.
Почти не слушая ее, я незаметно осмотрелся. Где-то здесь может быть… что-то, что нам так нужно. Я не знал, что я ищу, это мог быть журнал наблюдений, рабочая модель или что-нибудь еще.
Я приподнял край брезента, покрывавшего стол и увидел неуклюжие тяжелые трансформаторы, примитивные электронные лампы, мотки проволоки.
Массивный объект в центре стола привлек мое внимание. Я попытался придвинуть его поближе.
– Но, сеньор, я настаиваю, чтобы вы ничего не трогали, – обратилась ко мне привратница. – Здесь все сохраняется в том виде, в каком оставил комнату профессор в тот фатальный последний день.
– Извините, но для меня все это выглядит просто ненужной кучей железа, – безразлично произнес я.
– Да, профессор Максони был несколько эксцентричным человеком. Он хранил самые разные вещи, и всегда пытался приладить их друг к другу. У него была мечта, он часто говорил об этом моему покойному отцу…
– Ваш отец работал с Максони?
– А вы не знали? Да, он был его ассистентом в течение долгих лет.
– А не оставил ли он дневников о совместной работе с профессором?
– Нет, мой отец не был склонен к писанию. Но вот сам профессор очень тщательно вел дневник. После него осталось пять объемистых томов. Это просто трагедия, что у нас нет средств их опубликовать.
– Средства могут появиться, мадам, – многозначительно произнес я. – Графиня как раз очень интересуется изданием таких воспоминаний.
– О, ваша милость, – простонала смотрительница.
– Так что пока принесите эти тома сюда, чтобы графиня смогла взглянуть на них.
– Они в сейфе, сеньор, но у меня есть ключ или был… еще в прошлом году.
– Найдите его, милейшая, – потребовал я. – Ее милость и я терпеливо подождем здесь, в комнате, где великий Максони так плодотворно работал.
– Но, может быть, лучше вернуться в зал? Ведь здесь так пыльно.
– Нет, нет. Мы подождем вас здесь.
Смотрительница кивнула головой и бросилась из лаборатории.
Оливия вопросительно посмотрела на меня в ожидании перевода (ведь итальянского языка она не понимала).
– Я отправил ее за дневниками Максони, – произнес я.
– Брайан, что это?
Я подошел к столу и снял брезент. Тяжелое устройство занимало центральное место среди других предметов.
– Это, – сказал я, не скрывая триумфа, – та самая катушка, которая является сердцем привода МК. Имея ее и дневники старика, я уж постараюсь построить шаттл.