Обрученный с удачей

4

— Клад?! — переспросили Джаспер и Рыжий Пью.

— Клад? — недоверчиво усмехнулся Харвуд. — Окорок, ты не перебрал?

Как уже знал Питер, разговоры про то, что капитаны старых времён только и делали, что закапывали в землю сундуки с сокровищами, перед этим перебив всю команду или хотя бы её половину, ходили по Карибам уже давно. Ему даже было странно — какой дурак вздумает прятать в землицу добычу? Да и команда любого приватира не даст так просто себя перерезать — а не понравившегося капитана самого зароет вместо тех сундуков или внутри них. И вообще — о каком закапывании кладов может думать человек, который рискует жизнью буквально ежедневно: если не при абордаже погибнет, то во время шторма?

Подобное существование не располагает к раздумьям о завтрашнем дне — оно побуждает человека «жить одним днём» и спускать всю свою долю в порту на выпивку и женщин. Опять же пиратский корабль — это не паршивая рыбачья скорлупка. Так ведь и за той присматривать надо. А ещё есть порох, пушки, еда (на одной солонине разоришься!), взятки портовым «крысам», подарки губернаторам с комендантами, чтобы закрывали глаза на грузы, на которые документы не в порядке. А ещё надо платить осведомителям.

Да и зачем прятать деньги в землю, когда их прекрасно можно положить в банк? Ибо ростовщики и банкиры что Нового Света, что Старого охотно принимали их, не особо выясняя происхождение.

Нет, бывало, например, когда корабль разбит или просто повреждён, или добычи много, её прячут — на время, которое нужно, чтобы сплавать до Тортуги, Багам, Кюрасао или Порт-Ройяла — и вернуться. Но при этом присутствует вся команда — иначе и быть не может: ибо добыча — это общее достояние. Нередко простачкам продают карты кладов Моргана или там Дрейка, чтобы заработать на ром и девочек, а потом весело смеются над недотёпами.

Так что, понятное дело, сообщение Джона Серебряного вызвало смешки и едкие шутки у матросов и офицеров «Обручённого с удачей», собравшихся у грот-мачты...

— Вы не фыркайте, а послушайте сперва! — повысил голос Джон. — Все знают, как погиб Олоннэ? — спросил он.

— Сколько помню россказни в кабаках, Олоннэ со своими людьми попал в руки дикарей... Они разорвали их в клочья и зажарили, а потом слопали... — бросил Харвуд. — А это тут при чём?

— Это неправда. Погиб он в бою, и кораблик его был загружен таким количеством трофеев, что совершенно потерял маневренность. Золото, серебро, рубины, сердолик, кораллы, жемчуг... И это — не упоминая уже о святынях, награбленных в прибрежных городах испанского Мэйна.

Вы знаете, что за чёртов сын был Олоннэ: стоило ему войти на флагмане в порт, поднять «Весёлого Роджера» и дать залп бортовых пушек, после чего все — от обычных горожан до священников — хватали свои ценности и сломя голову неслись к берегу, неся выкуп и пряча девственниц — что не всегда удавалось! Пушки были, сам понимаешь, не только на кораблях Олоннэ, но и в штанах у его братвы, если ты понимаешь, что я хочу сказать, — ехидно закончил Джон. — Ну да ладно... Потерпите — всё объясню. Тут всё не так просто. Теперь кто-то из вас знает, кто такие были ацтеки?

Питер невольно напрягся, машинально потрогав украшение. Сколько он помнил, прочитанные им ещё в Англии книги гласили, что так звали себя жители завоёванного испанцами царства в нынешней Мексике.

— Ну слышал... — пробормотал он.

— А про их сокровища?

И это тоже было знакомо Питеру. После того как конкистадоры захватили большую часть ценностей индейцев, ацтекские жрецы и правители тайно вывезли всё, что осталось, из Теночтитлана. Война с конкистадорами и привезёнными ими болезнями белых людей, такими, как оспа, почти уничтожила народ ацтеков, и вместе с ним исчезли с земли все сведения о зарытых где-то сокровищах.

Остальные покивали головами — мол, знают про золото краснокожих, чего уж там...

— Но при чём тут какие-то ацтеки? — бросил Пью.

— Дела такие, что Олоннэ хватанул и ацтекского золота, и его вместе со всем добром тоже можно найти. Вот как было на самом деле... — Джон вытащил ветхую бумагу... — Это я купил у одной канцелярской крысы из Гаваны — всего за сто ливров.

«Выписки из протоколов канцелярии Королевского суда испанскому Адмиралтейству по особому делу, — начал он — Рапорт дона Луиса де Новега, капитана флот а, командира королевского судна, именуемого “Сан-Сальвадор”, господину маркизу де Корллеоне, начальнику эскадры, главнокомандующему...

Дон Адмирал! Имею честь представить вам настоящий рапорт касательно пиратского фрегата, потопленного королевским кораблём “Сан-Сальвадор”, принадлежащим к эскадре под началом Его превосходительства дона адмирала Родриго графа де Гарофа. В нём некоторые люди с моего корабля узнали “Морской бык”, фрегат о двадцати пушках, плававший под командой преступника Олоннэ».

...Так... Дальше идальго изъясняется в почтении к своему королю, ну это не интересно...

«Завидев идущий с подветренной стороны корабль, опознанный как пиратский, я немедленно привёл судно в боевую готовность, продолжая править в бейдевинд, дабы выбраться на ветер неприятелю. В чём я преуспел раньше, чем он проник в мои намерения...»

— Ну, короче, — бросил Джон, видя поскучневшие лица команды. — Когда Олоннэ — а это он погнался за испанцем — уже пошёл на абордаж, дон не будь дурак влепил ему в упор всем бортом. Ну и, видать, угодил аккурат куда надо — и на «Быке» рванул порох.

Теперь дальше...

«...Согласно выпискам из журнала допроса, снятого с уцелевшего матроса, взятого из воды после потопления каковой допрос снимали мы, дон Ги де Гентоен, кавалер, сеньор..., комиссары короля, уполномоченные...

Спрошенный, как законом положено, от имени Его Католического величества и прочее... отвечает: именуется Том Тробл, горожанин из Корнуэлла, лет от роду около тридцати, исповедует святую католическую веру... Поклялся на Святом Писании...»

Так ну это не интересно...

«Спрошенный и прочее... Отвечает: что за всю свою жизнь и службу под началом злокозненного Олоннэ захватил такое большое число судов, что совершенно не в состоянии все их припомнить... Спрошенный о самых последних из его столь многочисленных захватов, о тех именно, какие Олноэ произвёл в течение последних своих походов, отказывается отвечать, уверяя, что запамятовал.

Спрошенный... просит снисхождения, обещая выдать сокровища Олоннэ, которые он награбил в своих походах и ещё захватил в языческом храме на неизвестном ему острове у берегов Юкатана. На вопрос — знает ли он координаты острова — спрошенный под пыткой ответил, что не знает, ибо навигации не разумеет, но мог бы поискать сей остров ибо помнит, как туда шёл корабль. На вопрос — чем он может доказать правоту своих слов, потребовал пренагло пообещать, что его не накажут смертью и не подвергнут заключению в тюрьму или каторжным работам... И повергнутый пытке стоял на своём, пока не умер посреди допроса — видимо, впав в упорную ложь...».

— Вот и всё, парни... Такие дела! Ну что скажете?

— Ну и чего? — недоумённо осведомился Рыжий Пью. — Может, оно, конечно, и правда! Но нам-то что с того? Аль ты можешь выкупить у чертей душу этого бедолаги Тома и спросить про клад?

— И в самом деле, Окорок, — засомневался Харвуд. — Может, всё было как раз не так: парень-то про клад сказал, а его доны по-тихому и придавили, чтобы добро тайком вырыть и поделить — без ихнего католического величества?

— А вот и нет, — усмехнулся в отросшие усы Джон. — Клад, уверен, лежит и дожидается нас, парни. А что до того, как мы его найдём, то один мой осведомитель рассказал, что на Багамах живёт ещё один человек, спасшийся с посудины Олоннэ. Вот так. Ну чего, идём за ним?

— Идём, идём! Давай, Джон! — загудела вразнобой флибустьерская сходка. — Но сперва отметим начало похода!

5

Целых пять дней лавировал «Обручённый», идя то правым, то левым галсом поперёк Багамского пролива, который далеко не широк и отнюдь не безопасен, так как с севера ограничен множеством подводных рифов, а ветры там крайне непостоянны. Джаспер, прошедший его уже раз из конца в конец, к счастью, знал все его опасности и изгибы, а Джон распорядился, чтобы Питер не отходил от старшего офицера, поглощая премудрость местного кораблевождения...

В конце концов они прошли мыс Песчаный, которым заканчивается Флорида, на шестой день плавания. После этого Джон сейчас же повернул к северу, чтобы должным образом обогнуть последние вест-индские острова Абако и Большую Багаму и пристать в Нассау.

На седьмой день ветер внезапно переменился с восточного на западный и сильно посвежел. Чистое небо покрылось густыми облаками, и порывистые шквалы следовали друг за другом без перерыва. Моряки закрепили брамселя, подобрали бизань, зарифив паруса... «Обручённый» пошёл в полный бакштаг скорее, чем любой из известных Питеру судов.

И наконец, оставив за кормой продолжающую свирепствовать непогоду, вошёл в бухту Нассау.

Первым делом в капитанской каюте Джон выслушал сбивчивый доклад своего человека — неприметного типа с внешностью стряпчего-неудачника. И услышанное его не обрадовало.

— Значит, говоришь, сидит Диего-однорукий в тюрьме и помирает без малого? — процедил он, не разжимая челюстей.

— Так в том-то и дело! — закивал пиратский осведомитель. — Как раз дней пять назад драка была в «Пьяном кашалоте», ну Диего, даром что однорукий, в стражника и швырни табуретом... Сунули его в кутузку, да ещё помяли... Вот лихорадка-то на него и напала.

— И что делать присоветуешь? — глаза Джона сузились. — А то ведь я тебе за что монеты отстёгиваю! Ты вроде как тут лучше меня все ходы-выходы знаешь?

Сейчас мысленно Окорок прикидывал, можно ли будет по-тихому с чёрного хода наведаться в тюрьму и, не навалив гору трупов, забрать оттуда этого Диего? Настроен он был решительно, потому что просто так прощаться с золотишком Олоннэ не намеревался.

— Не сомневайтесь, мистер Джон. Я уже договорился со старшим надсмотрщиком. Он вас будет ждать сегодня в трактире «Джозеф и Пеликан», он там ужинает почти каждый день! Я сказал ему, что в тюрьме сидит ваш родственник...

— И какого же дьявола ты всё сразу не сказал?! — рявкнул на него Серебряный. — Ох, помяни моё слово погубит тебя твоя хитрожопость! Ладно! — на стол брякнулся увесистый холщовый мешочек. — Вот твоя плата...

Предоставив команде развлекаться по мере возможностей, Джон Серебряный, прихватив с собой квартирмейстера и ещё пяток ребят понадёжнее, отправился на встречу с тюремным смотрителем.

Встреча была назначена в одном из самых шикарных трактиров Нассау, таившемся на окраине порта, среди лачуг и извилистых проулков. Путь до него они миновали спокойно, за вычетом забавного происшествия уже ближе к концу путешествия.

Джон как раз опередил своих спутников, как вдруг неизвестный вышел из-за ствола пальмы, так что корсар его сразу и не заметил. Лишь блеск тесака в ручище здоровенного громилы, чьё лицо было завязано тряпкой, заставил его поднять голову...

— Кошелёк или жи... — начал было бандит, но тут из-за угла появились отставшие спутники Джона...

Жалобно взвизгнув, незадачливый бандит с быстротой побитой собаки ринулся в заросли гибискуса....

— Ну и ну! — возмутился Джон. — Дожили — всякие бродяги сухопутные вольных добытчиков грабят! — и вдруг расхохотался...

За ним — другие. В самом деле — смех да и только — пирата вздумали грабить!

До «Джозефа и Пеликана» добрались без приключений.

— Скажи, приятель, — обратился капитан к торчавшему за стойкой усачу в вязаном колпаке. — А не подскажешь ли, где тут сидит мой старый знакомый мистер Фрезер?

— Если вы капитан Джон Смит, то он просил вас подняться к нему в угловую комнату на второй этаж, — равнодушно сообщил кабатчик.

Серебряный с полминуты подумал, почёсывая нос.

— Да, приятель, ты угадал, я именно что капитан Джон... Смит. И думаю, что именно про меня говорил мистер Фрезер.

— Да кто вас знает? — хитро прищурился трактирщик. — Мало ли по морям плавает Джонов Смитов? Но, впрочем, это не моё дело...

— Соображаешь приятель, — кивнул Джон, и о стойку звякнул золотой пиастр. — Угости хорошо моих ребят, ну а я потолкую со своим старым знакомым, — бросил он уже поднимаясь по лестнице.

Все шестеро его спутников чинно, как на званом обеде, уселись за стол и принялись поглощать тепловатый грог из кружек, заедая его жареной телятиной и при этом не забывая чутко прислушаться к разговорам. Кто бы знал, сколь ценных призов вольные добытчики захватили благодаря болтовне пьяных матросов в кабаках и скольких опасностей им удалось избежать!

Слева от них в углу собралась компания моряков, судя по всему со стоящего в бухте вест-индийского транспорта. Они успели уже «загрузить трюмы» изрядным количеством спиртного, поэтому разговор шёл на повышенных тонах. Слово держал немолодой низкорослый крепыш, по виду боцман, и обсуждали они, похоже, что-то важное.

Кристофер навострил уши.

— А то и говорю, что не брехня! — ещё сильнее повысил вдруг голос рассказчик. — Клянусь своей шкурой — не брехня! Дэви Джонс — это не какой-то там лепрекон с сидом! Он ведь не просто по кабакам ходит стаканчик виски пропустить или там с девчонкой позабавиться — хотя и такое бывает. Он поиграть любит — нету ему лучшего развлечения, как в кости перекинутся с моряком. Будь ты последняя «пороховая обезьяна», будь хоть сам адмирал, без разницы.

— Складно говоришь, Джерри, — с сомнением помотал головой кто-то из собеседников. — Но вот на что ж он может играть? На селёдку да каракатиц?

— Ну эт-ты, Марк, хреновину спорол, — рассудительно произнёс другой. — Само собой, у Дэви Джонса золотишко водится. Все потонувшие корабли — его!

— Так и я про то ж! — вступил в разговор третий. — Зачем Дэви Джонсу наши медяки? — он бросил на стол истёртый пенни. — Зачем, когда у него своего полно?

— Не понимаете вы, — вновь повысил голос бородач. — Он ведь не на деньги играет, а на дары. Поставишь, к примеру, на удачу в боях — будет тебе удача в боях! Захочешь, чтобы твой корабль не утонул, — и Дэви Джонс никогда не пустит твою скорлупку на дно, даже если она будет разваливаться на ходу и черви проедят её днище! Можешь попросить долгой жизни и молодости — получишь! Вечную жизнь, само собой, не даст — не в бесовских это силах. Но лет сто, а то и двести проживёшь молодым, почти не меняясь — если не убьют, само собой.

— Точно! — пробормотал кто-то. — Слыхал я от дядьки своего, что в Глазго на постоялом дворе кухарем служил. Остановился у них один тип, вроде моряк по виду, но при деньгах, этак лет тридцати. Утром приходит служанка его будить, а в кровати мёртвый старик лежит! Весь высохший как будто ему сто лет в обед! Только перстень на пальце, как у постояльца.

— Не знаю, — пробурчал Марк, — только я бы уж точно с чёртушкой Дэви играть бы не сел, не зря его молва зовёт «Большой Мерзавец Джонс»! Определённо смошенничает. Трудно, что ль, нечистой силе в кости честного моряка обмишулить?

— Нет, — вновь взял слово рассказчик. — Дэви Джонс честно играет: иначе какой азарт?

— Повстречать бы, — мечтательно произнёс какой-то молодой матрос. — Сыграл бы с ним лет на двести жизни...

— Да как сказать, — покачал головой Джерри, подёргав себя за бороду. — Выиграть-то можно многое, но вот твоя ставка всегда одна.

— Душа? — с испугом поднял брови молодой.

— Нет, — пожал плечами Джерри, — Дэви Джонс, видишь ли, нечисть старая, ещё со времён до Христа. У неё власти над душами крещёными нет. Что у Дэви Джонса, что там у Барона Субботы, или у тех индейских демонов, каким краснокожие молятся. А вот жизнь твою забрать может. Ставка у него — твоя голова. Если проиграешь, утащит он тебя на дно, утонешь, как крыса в бочке. Тогда из твоего черепа он себе чашу для пунша сделает, а из мослов — кости игральные выточит!

После этих слов компания примолкла, да и Кристоферу, в подобные вещи не очень верившему, тоже стало как-то не по себе...

Тем временем наверху шла беседа между Джоном и важным господином в жёлтом кафтане и расшитой серебром треуголке, больше всего напоминавшем эсквайра средней руки.

— Значит, говорите, мистер Джон Смит, — многозначительно ухмыльнулся Фрезер. — Ваш дядюшка случайно оказался постояльцем в моей... кхм, гостинице? Честно говоря, странная история: у такого почтенного, кхм, смею надеяться, джентльмена, вдруг обнаруживается дядя-испанец, да ещё — подозрительный пропойца и бродяга? Я прямо-таки не знаю что и думать!

— О, я и сам иногда не рад. Но что поделать, родню не выбирают! — нарочито громко вздохнул Джон. — Покойная сестра моей тётушки была столь неразумна в выборе жениха...

Тут он никоим образом не оскорбил память своей родни — ибо у тётушки капитана сестры не было — она была единственной девочкой из десятка детей, рождённых в семье.

— Не продолжайте, — вдруг подмигнул ему Фрезер. — Я, знаете ли, совсем не собираюсь выпытывать ваши семейные тайны. Хочу всего лишь указать, что, если я возьму и просто так отпущу вашего дядюшку, у меня могут быть неприятности. Я честный человек, мистер Смит, и моя репутация стоит дорого...

— Сколько? — осведомился корсар, сообразив, что настал момент, когда нужно ставить вопрос ребром.

Фрезер молча показал один палец.

— Это... десятков, сэр?

— Как вы могли подумать? — рассмеялся Фрезер. — Я что, продаю вам вола или старую клячу? Я продаю то что вам очень нужно: чтобы дядюшка вышел на свободу... Хотя... — он опять хитро усмехнулся... — Бывает, что наоборот: некоторые желают, чтобы кто-то из-под моей... кхм, опеки не вышел... Или вышел вперёд ногами. Кстати, если вам вдруг понадобится...

— Нет, благодарю... — саркастически усмехнулся Джон. — Возможно, в будущем. Значит — сотен?

Кивком головы тюремщик подтвердил догадку.

— Так по рукам?

— По рукам! Завтра днём приходите и забирайте старикашку... пардон — дядюшку, — рассмеялся Фрезер, скрепляя сделку рукопожатием. — И не забудьте принести то, о чём мы договорились!

«Мда... Остаётся надеяться, что старый хрыч стоит этих денег!» — думал Серебряный, спускаясь с лестницы.

На следующий день по распоряжению капитана они ввосьмером отправились в местную тюрьму забирать Диего.

По запущенным убогим улицам навстречу им шагали горожане. Среди них было много цветных — видимо, рабов, а может, и вольноотпущенников. Цвет их кожи различался — от антрацитно-чёрного у негров до янтарного и золотого у тех, в ком текла кровь белых и индейцев. Большинство было одето в такую же одежду, как у хозяев — разве что более старую, обтрёпанную. Правда, попалось несколько красивых женщин, что щеголяли нарядными платьями; видимо, любимиц господ. На проходивших мимо них моряков никто не обращал внимания.

Тюрьма размещалась тут, в форте, — одном из трёх, что должен был защищать Нассау. Однако строительство было завершено менее чем наполовину, и обращённая к суше сторона крепости отсутствовала. Имелся только фундамент, на котором встанут массивные стены.

На незаконченных стенах копошились несколько десятков рабочих, а во дворе лежали груды брёвен и коралловые глыбы, вырубленные, видимо, в бухте.

У одного из трёх входов — массивных окованных железом дверей — уже стоял и ждал их Джон Серебряный в компании какого-то типа, в котором Питер не без душевного трепета опознал надсмотрщика — по специфическому выражению лица и заткнутой за пояс плётке. Тут же стояла тележка, куда был впряжён старый осёл, коего под уздцы держал почти такой же старый негр.

Надсмотрщик, назвавшись мистером Фрезером, пригласил их войти.

...Изнутри городская тюрьма Нассау мало чем отличалась от подобного заведения в Порт-Ройяле. Те же тёмные узкие коридоры, та же вонь, по сравнению с которой аромат трюма корабля, пахнущего отнюдь не фиалками, кажется почти родным и уж точно терпимым. Те же крысы, перебегающие дорогу. Те же тюремщики, сами похожие на серых грызунов.

Они подошли к камере, в которой на охапке тростника лежал исхудалый старый человек в лохмотьях.

— Вот это и есть Диего Калека, — сообщил мистер Фрезер.

Повинуясь приказу Джона, четверо пиратов развернули принесённый с собой кусок парусины с прорезями для того, чтобы было удобнее держаться, и уложили тощего — в чём душа держалась? — узника на импровизированные носилки.

— Давайте, выносите поскорее, парни, — торопил их Фрезер. — Уж и не знаю, как дядюшкой такого важного джентльмена, как ваш капитан, мог оказаться паршивый испанский попрошайка, — хитро ухмыляясь, подмигивал он. — Но, уж как говорится, родных не выбирают.

Они погрузили носилки со слабо кряхтящим старцем на тележку с осликом и покатили в порт, причём Питер ежеминутно ожидал почему-то топота погони и приказов остановиться.

Осторожно подняли они старика на борт и внесли в кают-компанию. Питер впервые сумел толком разглядеть его.

Худой, как скелет, щёки впалые, морщинистая кожа. Глубокий рубец, начинавшийся от правого виска, идёт через всё лицо. В иссохшие мочки ушей продеты медные кольца серёг. Длинные жидкие космы седых, грязных нечёсаных волос, словно ореол, обрамляют лицо. Левой руки нет по локоть...

Над старцем захлопотал судовой врач, влил ему в рот какое-то питьё — и вскоре выцветшие глаза старого моряка обежали лица собравшихся и остановились на Питере. Вернее, на броши, украшавшей его камзол. Старик прошептал, шамкая, что-то вроде: «И ты здесь»?, и Питер даже хотел в смущении отступить в сторонку.

— И чего вам от меня нужно, парни? — осведомился он наконец. — Хотя... я догадываюсь. Старый Диего, может быть, сошёл с ума, но не дурак... Вам нужен...

— Клад, который зарыл Олоннэ, перед тем как сдохнуть, — сообщил Джон. — Ну а что же ещё? Всем нужно золото... — печально проскрипел Диего. — Если подумать, зачем оно вообще нужно? Дурацкий, не годный никуда металл, из которого ни ножа ни топора, ни плуга не скуёшь... А вот поди ж ты! Наверное, если собрать всё золото мира и всю пролитую за него кровь, то по весу она перетянет раз в десять жёлтый металл — хотя тяжелее его, наверное, в мире не сыщешь...

— Сэр, — сообщил Джон, — мы действительно хотим отыскать этот клад, и вы можете назначить свою долю сами. К тому же...

Громкий надтреснутый смех был ему ответом.

— Сынок, ну сам подумай. Я вот-вот концы отдам, а ты мне про долю говоришь! Хотя... знаешь: если ты мне найдёшь настоящего католического патера, я, пожалуй что, могу и подумать... — Да где ж мы, старый... — начал было Харвуд, но Джон бесцеремонно пнул его ногой по голени.

— Это может потребовать времени, — пробормотал капитан.

— Слушай ты, сынок! — каркнул Диего. — Я ведь уже в пути на тот свет, если ты заметил, так что незачем плести мне невесть что и попытаться объяснять, что я и так знаю! Я бы, может, давно пожертвовал это проклятое языческое золото церкви. Но где ж на этом поганом острове, населённом английскими собаками-еретиками, взять приличного святого отца? Так что постарайся и поторопись! А не то не ровен час, загнусь раньше времени — и останусь я без последнего отпущения, а вы — без золотишка...

— Тут в порту стоят несколько французских, фламандских и португальских судов, — сообщил Джон. — Я спрошу там...

— Ага, поторопись сынок, и не пробуй меня обмануть, подсунув переодетого прощелыгу. Я знаю толк в этих делах.

— Не беспокойтесь, — Джон встал и вышел на палубу.

— Уж постарайся, — бросил ему в ответ Диего. — Веда золото, оно ждёт! Всем хватит! Груды песка и слитков, всякие древние побрякушки, какие носили индейские короли ещё до того, как дон Кристобаль Колон открыл Новый Свет! И монеты, целые мешки монет, которые добыт чёрт Олоннэ с помощью других чертей. И камни каких нет у короля... но сеть у Чёрного Капитана, — хитренько прищурился старец, ткнув пальцем в Питера. — Говорят, эту побрякушку ты выиграл у самого Дэви Джонса в гости, а ставкой был твой череп, из которого, случись тебе проиграть, он бы сделал себе пивную кружку! Ха-ха! — произнеся слегка огорошившую Питера тираду, Диего закашлялся и рухнул на койку, бессильно распластавшись...

Все аж замерли — так громко и пронзительно выкрикнул он эти слова.

— Олоннэ сейчас жарится в аду и вспоминает эти груды, должно быть... — продолжил Диего, когда очнулся. — Когда его схватили первый раз, на теле насчитывалось два десятка колотых и резаных ран и пять пулевых, и при этом он всё ещё оставался жив! Не обошлось тут без нечистой силы: Олоннэ ушёл из плена в тот раз, и ещё в другой, ну а на третий само собой промахнулся. Но кто из вас уходил из плена хотя бы один раз, изрубленный и продырявленный?! Я своими ушами слышал, как он грозился ад на земле устроить, — вот так прямо и говорил, как я зам сейчас. А кое-кто считает, что сам Сатана на его корабле ходил. Никто тогда не мог сравниться с капитаном Олоннэ — о, старое бесовское отродье!

Бывало, после взятия корабля, он отрезал уши офицеров, поливал уксусом и солил, после чего силой заставлял несчастных съедать их. Если жертвы не могли дать ему тот выкуп, который он требовал, он приказывал медленно поджаривать их живьём на деревянных вертелах или потрошил раскалёнными железными крючьями.

Как-то Олоннэ рассвирепел и лично обезглавил всех пленников. И при этом он слизывал кровь с собственной сабли и весело так болтал о разнице во вкусе...

Если пленника не выкупали, он продавал его краснокожим дикарям, что творили обряды в джунглях ещё до того, как в Новый Свет припёрлись мои соплеменники. Он даже сделал себе татуировку: «Даю, чтоб ты дал!» и морду дьявола с рогами и свиным рылом. И многие повторили её себе — но не я. Даже на клинке его была эта надпись, чтобы убитый отправлялся прямиком к дьяволу в пекло!

С полминуты Диего мучительно переводил дух, старческая глотка тяжело хрипела...

— Да, — наконец продолжил он, — уж не знаю, как он столковался с тем старым индейцем — наверное, лишь такой дикарь и язычник в душе мог договориться с краснокожим язычником... И они взяли эти сокровища... Золото, сеньоры, золото... Мильон песо или десять... Старый Диего не умеет считать... Груды, груды! Хе-хе!

— Ты не веришь? — сообщил он лично Питеру — А вот Чёрный Капитан бы поверил — он был настоящий дьявол... А ты точно не Чёрный Капитан? — подозрительно уставился на Питера старик и вновь откинулся на подушки. — Да, дьявол ему долго помогал. Но Богу не угодно было терпеть проделки Железной Руки, и он решил наказать Олоннэ самой ужасной смертью. Тот получил сокровища, но умер, так ими и не воспользовавшись. Славно, должно быть, Сатана хохотал, когда душу Олоннэ бесенята раскладывали на сковороде! Может, и я скоро окажусь на одной сковородке со своим вожаком... И надо мной Велиал тоже повеселится — золото, которое мне принадлежит, я не могу достать...

— Мсье Диего, — вежливо попросил Джаспер, — я понимаю ваши чувства и огорчения, но не можете ли вы сказать нам поподробнее о золоте?

— Золото! — вновь хрипло каркнул старец. — Ну конечно... И на что вам это золото? Вы что — купите себе хоть лишнюю минутку жизни? Вы на меня посмотрите, парни! Через мои руки прошло столько реалов, дублонов и гиней что, наверное бы, хватило утопить вашу посудину — я ведь был боцманом самого удачливого корсара Мэйна, первым из флибустьеров, взявших испанский город на шпагу! Ха, в Порт-Ройале, мать вашу, я заплатил одной графине триста фунтов, чтобы она показалась мне голой, а потом добавил пятьсот — и она пищала подо мной не хуже самой обычной шлюхи! Да вы небось даже на портовых девок не зарабатываете! Олоннэ подох — и я подохну! Чёрный Капитан, — вновь уставился он на Питера, — пытаться обмануть смерть — всё равно что плевать против ветра! Имей это в виду, когда...

Дверь открылась и в сопровождении Окорока вошёл облачённый в сутану человек. Питер узнал в нём рулевого Эрнандо. Все пираты понимающе умолкли, кто-то даже бросил, подыгрывая затее капитана:

— Тьфу, поп латинский...

— Pax vobiskum![16] — поприветствовал собравшихся Эрнандо. — Pax tibi, filius meus[17], — обратился он к старому корсару, садясь рядом и вытаскивая из сумки католическую Библию и серебряную дарохранительницу — один из трофеев корсаров.

— Кто ты, падре? — с некоторым удивлением спросил старик.

— Я смиренный брат ордена кармелитов, ныне служу духовную службу на фрегате «Магдалена» испанского королевского флага. (Питер припомнил, что и вправду «Магдалена» стояла в бухте.) В прошлом, как и ты, сын мой, моряк, позже — ничтожный слуга нашей матери церкви.

— Прочти «Патер ностер»... Нет «Патер ностер» знает каждый дурак. «Розарий»... прочти «Розарий»... — в голосе Диего звучало недоверие.

— Сын мой, — голос Эрнандо был тих и проникновенен, — полный «Розарий» читать долго и он состоит из трёх частей... Может, ты выберешь какую-то одну, если не доверяешь мне? — спокойно и доброжелательно предложил Эрнандо.

— Да ты прав... Прочти о Деве Марии, о Богородице — заступнице рода людского, и нас, грешников... — на глаза Диего навернулись мутные слёзы. — И о её небесной славе.

— Хорошо, сын мой, я прошу «Rosarium Virginis Mariae». Ave, Mariae... — затянул Эрнандо хорошо поставленным голосом как будто не срывал его десяток лет на галерной скамье и качающейся палубе...

Когда он закончил, Питеру вдруг до боли стало жаль этого старого умирающего головореза. Тот ведь верит, что сейчас ему отпустят грехи!

— Святой отец, — смахивая слезу, сообщил Диего. — Прости меня, грешного! Теперь я вижу, что ты истинный служитель церкви... Исповедуй меня и причасти святых тайн!

— Эээ... Стой-ка, приятель, — развязно оттёр Эрнандо от Диего поднявшийся Харвуд. — Попа мы тебе привели и его еретические ватиканские молитвы выслушали... Но исповедовать и всё прочее — это, извини, только после того, как ты скажешь про клад.

— Скотина ты! — злобно сообщил Харвуду старый пират. — В Преисподней, должно быть, таким, как ты, будут заливать расплавленное золото во все дырки... Ну да ладно, скажу. Но не тебе, а вон ему — больно похож он на Чёрного Капитана. — Жуткая культя поднялась и воистину как длань смерти указала на Питера.

Питер как во сне подошёл и сел на место, где только что устроился Эрнандо, скромно отошедший в сторонку.

— Слушай ты, и слушайте все. 18 градусов 20 минут северной широты, залив Гондве на Эспаньоле. Вторую координату знает Тизер Дарби...

— То есть как? — Харвуд аж подпрыгнул.

— Плывите в Город Потерянных Кораблей. Год назад он был ещё жив, он ведь сильно меня моложе...

— Ты не врёшь? — осведомился нервно сжимающий рукоять кинжала Харвуд.

— Не вру... Зачем? Хотите плывите на Эспаньолу и перекопайте все десять миль прибрежья в том поганом заливе, хотите — плывите в Город Потерянных Кораблей... Вот так-то, Чёрный Капитан... — хихикнул старец, обращаясь к Питеру. — Славная штука жизнь? Мне это золото не далось, и вам придётся попотеть, чтобы его добыть! Давай, Чёрный Капитан, споём песню, которую ты любил... Помнишь? Её уже все забыли, наверное...

И хрипло рассмеявшись, старик затянул дребезжащим голосом:

Захлебнувшись кашлем, Диего вцепился старческой рукой в запястье Питера.

— А теперь, парни, — сообщил он, — теперь проваливайте отсюда к чёртовой матери — я хочу поговорить со святым отцом.

Не споря, пираты вышли.

Через полчаса из-за двери кают-компании вывалился бледный Эрнандо.

— Если ад действительно есть — я воистину попаду на самую горячую сковороду, — сообщил он. — Лгать умирающему... Он уже скоро отойдёт, надеюсь, моя исповедь и отпущение хоть немного ему зачтутся — я ж почти монах как-никак... А я за такое кощунство, возможно, окажусь на его месте в жаровне дона Велиала де Геенны! Уф, и рассказал же чёртов старик! Сам я уж на что богохульник и головорез, но чтоб такое... Бедные падре — как они всё это выслушивают изо дня в день?!

— А что такое вообще этот Город Потерянных Кораблей? — осведомился Питер, сидя на лавке, поверх которой были набросаны засаленные шёлковые подушки.

— А, — сообщил Харвуд, расположившийся за резным столом в кают-компании словно у себя дома. — Видишь ли, дружище, это такое место в испанском Мэйне. О нём больше легенд и всяких мутных слухов, чем достоверных сведений! Но факт — он есть!

— Так что же оно такое? — невольно улыбаясь, повторил Блейк вопрос.

— Ох, и дотошный же ты, штурман! Ну, в общем, чуть не доходя до Юкатана, если идти с юга — там, где до черта рифов, бухточек и прочего мусора, который порядочному моряку — смерть, есть такое местечко... Сказать, что совсем уж настоящий город — может, и нельзя, но точно не деревня.

Туда уходят те вольные добытчики, которым надоело их ремесло, но, к примеру, денег не скопили. Или которых в десятке портов уже все ждалки прождал судейский с кипой бумаг и палач с петлёй или топором. Кто стал слишком известен, чтобы просто тихо жить где-нибудь в Йоркшире или Нанте, а золотишка опять же откупиться от чиновников и разных там ищеек не имеет. Ну или кто, допустим, боится мести — на поединке честном прибил другого флибустьера, а дружки того и матлоты не считают, что дело закончено... Искать его можно долго: весь берег, почитай, от Панамы до Юкатана — среди прибрежных островков, джунглей и отмелей с мангровыми зарослями.

— Но это ведь в испанских владениях? — недоумённо поднял брови Питер.

— Хе, как сказать! — ухмыльнулся Харвуд. — Там, может, и слыхали про короля, который сидит в Мадриде, хотя и за это бы я не побожился. Но на самом деле доны там появляются раз в десять лет. А правят там индейцы и беглые рабы — мароны.

— Любопытно, — пробормотал Питер...

И в этот момент на верхней палубе раздался топот бегущих ног, засвистели боцманские дудки:

— Свистать всех наверх!

— Что случилось? — высунулся из каюты Джон.

— Прямо по курсу голландский фрегат, — доложил скатившийся по трапу Рыжий Пью.

— И что же?

Джон уставился на боцмана — тот на секунду растерялся.

— Я не слышу! — рявкнул Серебряный.

— Парни предлагают его атаковать.

— Они что — ума лишились? Заставь их побольше бегать по реям, всю дурь выдует из голов. Мы идём за сокровищами, найдя которые станем богаче короля, а они хотят подставить головы из-за пары тюков дрянного какао и нескольких кип хлопка?! А ты поручишься за то, что кто-нибудь из наших головорезов в порту за кружкой рома не похвастается, как здорово он топит «сырные головы»?!

Харвуд понимал, что капитан прав, поэтому опустил голову на грудь.

— Но тут такое дело — с ним дерётся кто-то из наших...

— Ого!

Джон выскочил вон. Питер с квартирмейстером — за ним.

По палубе носились вооружённые люди. А примерно кабельтовых в шести был виден солидный голландский корабль, к борту которого был пришвартован бриг, уже сильно осевший в воде — видимо, дела атакующих шли неважно. На палубах сверкала сталь, отражая солнце.

Пока матросы перекладывали паруса, пока канониры забивали в пушки заряд и подкатывали к жерлам ядра, Питер устремился на квартердек, где собрались пиратские вожаки, вполголоса обсуждая, что им делать дальше.

Сам капитан всматривался в подзорную трубу — славный трофей с линзами голландского мастера Левенгука, взятый им по какой-то странной случайности на корабле испанцев — старых врагов жителей Соединённых Провинций.

— Голландец, похоже, прибил их из пушек, когда они сходились на абордаж. Боюсь, они скоро затонут, — сообщил Джаспер, всматривавшийся в горизонт, сощурив глаза...

— Ты прав, дружище, — пробурчал Джон. — Ты чертовски прав: лоханка уже тонет. Думаю, самое время нам навести там порядок. Курс зюйд-вест!

«Обручённый с удачей» пошёл бакштагом, причём довольно быстро при такой волне, как не преминул отметить Питер. Но даже при этом они достигли места морской потасовки через добрые двадцать минут. К этому моменту бриг вовсю кренился на левый борт. Команда отчаянно пыталась спасти положение, выбрасывая пушки, но по всему было видно — кораблю конец.

— Эге... — вдруг переменился в лице Джон. — Кажется, я знаю этот кораблик...

— Голландца? — с некоторой растерянностью спросил Питер.

— Да какого к морским чертям голландца! Бриг! Это, кажется, Бег... Эй, парни, поднажми! — зычно загремел его бас.

На пушечной палубе гремели команды Харвуда. Он обещал немедленно вставить фитиль в задницу тем, кто слишком медленно выполняет его приказы.

Питер тоже не дремал, разворачивая «Обручённого».

— Руль на ветер! Пошёл поворот! Хорошо, ребята!

Недавно отремонтированный «Обручённый», чей корпус заботливо был очищен от всякой дряни, набрал приличную скорость.

— Гектор! — крикнул Окорок. — Дай пару предупредительных выстрелов.

Новый главный канонир не заставил себя ждать. Одна за другой выстрелили две носовые пушки. Пороховой дым завернулся в гигантские белые шары. Одно ядро подняло высоченный фонтан брызг справа от кормы, второе — слева. Противнику дали понять, что он в пределах досягаемости. Кроме того, намекалось, что нападающие стреляют весьма недурно.

Джон отошёл к другому борту и достал подзорную трубу из кармана.

— Что ты хочешь рассмотреть? — осведомился Рыжий Пью. — Какого цвета подштанники теперь у голландского капитана?

Окорок махнул на него рукой:

— Хочу убедиться, что мы делаем эту глупость не напрасно!.. Эй, мистер Харвуд, пора переходить от предупреждений к делу, как ты думаешь, старина? Свистать всех наверх!

— Ослабить марсель и приготовиться к смене курса! — скомандовал Даффи. — Подойти с правого борта, развернуться против ветра и прыгать на борт! Так мы сможем уклониться от орудийного огня.

Они подходили к фрегату всё ближе и ближе. Абордажная команда спряталась за фальшбортом. Воцарилась зловещая тишина.

Пушкари продемонстрировали, что дело своё знают: одно из ядер, выпущенных пушками «Обручённого с удачей», снесло фонарь над кормовой надстройкой, второе смело полдюжины матросов с квартердека. Победный клич пронёсся над палубой.

Фрегат и после этого не пожелал выбросить белый флаг. Положив руль на ветер, голландский капитан стал поворачиваться к преследователю правым бортом, готовясь к артиллерийскому сражению, волоча за собой небольшой бриг.

Серебряный выругался:

— Воистину — эти голландцы упёрты как ослы! Старина, сделай так, чтобы у этого дурака пропало всякое желание ворочать штурвалом.

Восьмифунтовое ядро, попавшее под кормовую надстройку, лишило фрегат управляемости, разбив румпель. После этого сопротивляться уж точно не имело смысла.

— Абордажники, на бак! Мушкеты к бою! — гаркнул капитан. — Поднять флаг!

Британский флаг соскользнул с клотика, а вместо него появилось чёрное полотнище со скрещёнными саблей и шпагой.

«Обручённый» пришвартовался к голландцу по касательной, выламывая крышки пушечных портов. Железные «кошки» впились в фальшборт и палубу фрегата. Пираты на ходу спрыгивали на палубу шлюпа, приветствуемые мушкетными выстрелами. Одна или две головы были разнесены в кровавую кашу, но, в общем, большого вреда нападавшим стрелки принести не смогли.

— На абордаж!

Те, кто имел пистолеты, разрядили их в белёсое облако порохового дыма. Оттуда пришёл такой же ответ.

— Взяли, брашпиль вам в рог!!!

Через пятнадцать минут всё было кончено.

Джон Серебряный направился вниз по лестнице на корму, к каютам офицеров и пассажиров. Он слетел по трапу и попробовал первую дверь внизу. Та была заперта изнутри. Джон отошёл и надавил с размаху. Дверь распахнулась и повисла на петлях.

Сопровождаемый подчинёнными, капитан ввалился внутрь.

Каюта прекрасно обставлена, мебель резная, полированная, обитая дорогим атласом.

За столом сидел капитан фрегата, чьё красное грубое лицо выражало полное отчаяние. Видимо, щёку задела пуля или кортик: кровь обильно капала на шёлковую рубашку с модными брабантскими кружевами на манжетах.

— Вы говорите по-английски? — спросил Окорок.

— Никакого английского, — ответил капитан, и Джон Серебряный спокойно перешёл на голландский.

— Вы мой пленник, минхеер. Как ваше имя?

— Ван Моос, член Роттердамской гильдии капитанов. Капитан этого фрегата, именуемого «Оливия». А вы, минхеер, надо думать — пират? — ответил капитан.

— Есть такое дело! — весело кивнул Джон. — Ваш корабль теперь мой трофей.

— Это почему же твой, Окорок? — прозвучал девичий голосок с приятной хрипотцой.

Питер обернулся, запоздало сообразив, что за время схватки он толком и не вспоминал про того корсара, чей бриг болтался у борта «Оливии».

В дверях каюты, загораживая проход маячившим за спиной усталым потным головорезам, стояла, коротко стриженная рыжая девица в лёгкой кирасе и с кривой турецкой саблей, одетая в облегающие панталоны и белую рубашку, оттеняющую бронзовый загар.

По правую руку от неё возвышалась громадная фигура, почти заслонившая собой дверной проём. Великан был крупнее любого из бойцов Джона; его абсолютно лысую голову украшал цветастый шарф, в ухе висела серьга, какая кому-то менее внушительному сошла бы за браслет.

От внимания Питера не укрылось, что эта гора мяса взирает на девчонку прямо-таки с подобострастным обожанием. Хотя, наверное, он один заметил это, ибо все прочие смотрели лишь на гостью с открытыми ртами.

Единственным, кто не удивился появлению женщины среди корсаров, оказался капитан Джон.

— Потому, Бетти, — невозмутимо заявил он, — что если бы не я и не мои ребята, то вас бы перерезали или выкинули за борт, за исключением тебя. Впрочем, думаю, ты бы предпочла прыгнуть сама...

— Ты, Окорок, говори да не заговаривайся, — пробурчал здоровяк. — Мы, если хочешь знать, уже половину команды закрыли в трюме и справились бы и без тебя.

Корсары понимающе переглядывались, уже сообразив, кто стоит перед ними. Да и сам Блейк тоже пусть и краем уха, но слышал про отчаянную — и как он втайне думал — слегка сумасшедшую дочку знаменитого в прошлом корсара Шарпа, получившего королевское прощение за войну с французами и обосновавшегося в Англии. А вот она и её брат Блайз с чего-то решили вернуться в края, где прошла лихая и не очень добродетельная молодость их папаши...

— Эх, Тыква, вижу, служба на моём корабле не пошла тебе впрок, — между тем насмешливо покачал Джон головой. — Как был хвастуном, так им и остался... И как тебя леди Бет терпит?

— Старина, — презрительно бросила леди Шарп, опираясь на саблю. — Может, хватит задевать моих людей, а решим вопрос как подобает вольным добытчикам?

— Это чего? На саблях, что ли, красавица? — вступил в диалог Харвуд. — Не боишься, что личико попортишь?

— Своё побереги, Кристофер, — хмыкнула она в ответ. — Марсель Бешеный вот тоже, помнится, насчёт моих ушей что-то толковал, а под конец очень просил не отрезать кое-что своё, поважнее, — она очаровательно улыбнулась. — Я не про то, чтобы поножовщину устраивать, а просто сесть и поделить по правде и справедливости, как обычно в консорте делят. Ну что — по рукам?

— Во-первых, мадам, — заявил, высунувшись в первый ряд, Жакоб-Пастух. — Что-то не припомню, чтобы у нас с вами был какой-то консорт. По крайней мере о котором нас, команду, оповестили бы капитан с квартирмейстером, — внушительно добавил он. — Во-вторых, делить по справедливости или делить по правде — это большая разница!

Матросы засмеялись, Питер тоже — за компанию. Девушка его, надо сказать, очень занимала.

— Ну так вот я и предлагаю консорт заключить, — не полезла леди Бет за словом в карман. — Так как, Джон, пойдём, потолкуем?

Тут корпус трофейного фрегата дрогнул ...

— Похоже, твою «Ласточку» голландцы попортили сильнее, чем я думал? — обратился Джон к Беатрис, на лице которой появилось страдальческое выражение. — Так что как бы не пришлось тебе ещё заплатить нам за доставку на берег...

— Окорок, — сказала она, справившись с собой. — Я ведь не шучу и не просто так... У меня есть кое-что тебе предложить... по вашему делу...

— Это ты о чём? — насторожился Джон.

— А то не понимаешь? — многозначительно произнесла она, сжав губы.

В задних рядах кто-то отпустил солёную шутку, что, конечно, у Беатрис имеется чего предложить капитану «Обручённого», но стоит оно от силы гинею — и то лишь с учётом свежести и качества товара.

Однако Джон Серебряный был не склонен шутить.

— Ну так и быть — поговорим, — согласился он.

Послышался топот ног по трапу, и, распихав всех локтями, появилось три встревоженных моряка — из команды леди Шарп.

— Беда, кэп! — обратился старший из них к девушке. — Амба нашей «Ласточке», пластырь не завести...

— Хорошо, Стабс, — сглотнув комок в горле, ответила она. — Перегружай всё что сможешь на трофей... Что поделать — судьба! — И бросила в спину ринувшемуся исполнять приказание подчинённому: — Порох не забудь вытащить из крюйт-камеры! Где такой добрый «голубой» порох[19] тут найдём? Зря, что ли, я тому испанцу золотом переплачивала? Уведите! — ткнула она в капитана «Оливии», словно только что увидела и повторила Джону: — Поговорим...

— Миледи, — сказал Кристофер, когда все прочие покинули каюту, и дверь закрылась. — Согласно уставу, который подписали все, кто служит на «Обручённом с удачей», право на захваченное судно имеет только команда. Так что заранее предупреждаю — до чего бы вы тут с Серебряным не договорились, всё равно придётся это утверждать на сходке...

— Джон, — обратилась мрачная Беатрис к Серебряному. — Может, сперва выпьем? За упокой погибших да за мою «Ласточку»?

Взломав капитанский буфет кортиком, Джон достал бутыль бургундского и посуду.

Три бокала были налиты и выпиты молча.

— Ну теперь о делах, — вытерев губы рукавом, резко сказала леди. — Как насчёт того, чтобы груз тебе, а корабль мне?

— Корабль он тоже чего-то стоит... — Кристофер поигрывал мушкетной пулей, перекатывая её на широкой ладони. — А что за груз на этом плавучем сундуке, мы пока не знаем...

— Ладно — груз и всё прочее добро вроде винного погребка здешнего капитана, для начала.

— А потом? Ты ведь говорила, что у тебя ко мне какое-то деловое... кхм, смею надеяться, — осклабился Джон, — предложение?

— Сперва насчёт посудины...

— Считай, что я согласен, думаю, ребята не будут особо ругаться.

— Ну а раз так, тогда я помогу тебе найти Город Потерянных Кораблей... — как ни в чём не бывало сообщила Беатрис.

Свинцовый шарик выпал из дрогнувшей руки Кристофера.

— А с чего ты решила что мне туда нужно? — пожал плечами Серебряный и демонстративно зевнул.

— С того, что клад Олоннэ ищешь не ты один, — жёстко ответила девушка. — Окорок, ты хотя вроде вольный добытчик и не из новичков, но всё же так дела не делаются. Чем меньше людей знают о твоих планах, тем больше вероятность, что ты успеешь сделать их до того, как другие сообразят, что ты затеял. А твои парни слишком болтливы и горазды хвастаться в постелях у потаскушек.

Пауза длилась с пару минут.

— Сколько ты хочешь?

— Как обычно в консорте: половина на половину...

— Детка, это не серьёзно, — расхохотался Кристофер. — Я готов был бы заплатить десять процентов за недостающие координаты, но половина только за то, что ты укажешь путь к этому местечку?

— Терпение, квартирмейстер, — спокойно улыбнулась Беатрис Шарп. — Во-первых, мало указать путь — надо знать дорогу. И я её знаю, так уж получилось. А во-вторых, Город Потерянных Кораблей — особенное место, и там вас могут просто послать ко всем чертям.

— Угу. А увидев тебя, так и не пошлют? — поднял брови Джон.

— Скажем так — у меня там есть добрые друзья! Ну что — по рукам?

— Если бы ты согласилась на одну четверть — я бы подумал...

— А ты наглец, Серебряный! На моём корабле мне обычно причитается четвёртая часть, но это — на всё про всё, включая солонину для команды и ремонт. А может, сделаем так: на меня приходится по две пятых из этого добра, причём половину получит моя команда, остальное — вам? Разве это не справедливо?

— Морской закон не ведает различий, — преспокойно ответил Джон. — Не желаете ли, леди, сами сказать моим людям, что вы так нагло намерены обжулить их при дележе! Моё последнее слово — четверть, и ни фартингом больше.

— Но...

— Никаких «но»! — нахмурился Харвуд. — Ты сама себе хозяйка, а нас выбрала братва, чтобы мы решали всё к её пользе. Свои пять долей я не зря получаю...

— Погодите... — она загадочно улыбнулась. — Есть средство удовлетворить вас, капитан Серебряный, как это принято у джентльменов удачи.

Она сунула руку в сумочку на поясе — оба невольно напряглись, но в её ладони оказалась запечатанная колода карт.

Капитан молчал, не свода мрачного взгляда с карт, между тем как девица сноровисто разорвала обёртку и начала метать.

— Ставлю своих две пятых, — с улыбкой проворковала она, продолжая раздавать карты.

Послышался утробный вздох и скрежет с бульканьем. «Оливию» ощутимо качнуло на волне водоворота.

— Всё, — горько вздохнула она. — Прощай, «Ласточка». Ну давайте, что ли, испытаем судьбу?..

— Что они там делают? — спросил Питер у толпящихся у уреза кормы матросов.

— Режутся в «покер», — ответил Стабс. — Хочешь услышать, что там творится? Подвигайся поближе!

Из верхнего иллюминатора доносилось:

— Нет, капитан, далеко тебе до Тома Кокейна, того что командовал «Диким Кабаном». Тот и обыграл бы самого Люцифера!

— Смейся, смейся, прах тебя побери, — ругался Харвуд. — Всё равно над всеми нами последними посмеются осьминоги на дне морском!

— Ты верно ведёшь раздачу, — между тем поучала его Беатрис, — и соображаешь быстро. Но вот насчёт того, чтобы продумать... Вот смотри: ты перед большим блайндом. Банкролл — полтора блайнда. На префлопе выпал одномастный марьяж. Вопрос: надо ли ставить олл-ин?

— Да при чём тут это?

— При том! — припечатала леди. — Ответ: хоть карта и дерьмо, но олл-ин ставить надо.

Леди Шарп ленивым движением руки протянула прикуп: марьяж — бубновые король и дама. К имеющейся длинной пике это была как раз удачная и недостающая шестая взятка.

— Потому что в следующий круг — сам на заднице сидеть будешь, а какая карга будет — чёрт его знает. И выбора нет. И шанс, что соперник пасанёт весьма велик.

— И к чему вся эта картёжная премудрость?

— К тому, что не надо зарываться. А ты несёшь и несёшь черву — вот и остался с мизером.

Выбив козыри и бубнового туза бубновой дамой, Бет бросила на стол бубнового короля, забрала свою взятку и положила оставшиеся карты на стол.

— Остальные ваши. Деритесь!

Собравшись на квартердеке человек тридцать из команды «Обручённого» ждали, чем закончатся странные переговоры, перешедшие в турнир-поединок.

— ...Ох, чую, Джонни наш корабль этой стерве проиграет, и нас к нему в придачу, — произнёс кто-то за спиной Питера. Джаспер Даффи скорбно покачал головой:

— Вот дожили! На долю в консорте уже ставки пошли. Удачу в карты разыгрывают! Вот же на мою голову!

...Через полчаса внизу громко хлопнула дверь капитанской каюты, и на палубе появились угрюмые Кристофер и Джон.

— Мы заключили соглашение с леди Беатрис о том, что ищем чёртов клад чёртова Олоннэ вместе. Нам — шесть долей, ей — четыре, — сообщил Серебряный. — И прежде чем спорить и ругаться, ребята, я скажу так: лучше нам её взять в дело, — с нажимом сообщил он, глядя на навостривших уши Рыжего Пью и других пиратов. — Дело в том, что краешка Бет знает одну важную для нас вещь. А именно: точные координаты и фарватер в Городе Потерянных Кораблей и кое-кого из его жителей! Это раз. Второе: команду голландца в шлюпки... Выживут — воля Божья. И третье: мы идём на Кюрасао, потому что вода на исходе...

6

...Оставив за кормой море со всеми его бедами и неожиданностями, коих так много на просторах Флибустьерского моря, «Обручённый с удачей» вошёл в бухту Виллемстада — столицы острова Кюрасао и всех голландских владений в Вест-Индии.

По всей акватории порта теснились самые разнообразные корабли и суда, пестрея флагами и вымпелами полудюжины морских держав. Британские фрегаты и французские корветы соседствовали с голландскими бригантинами и испанскими галеонами, пузатые «купцы» стояли бок о бок с рыбачьими шлюпами, баркасами и прочей мелочью. Лавируя между ними, они протиснулись на свободное место и отдали якорь.

Вечерело. Приближалась ночь. Возбуждение в команде нарастало: все с нетерпением ожидали дозволения капитана сойти на берег и предаться разгулу. И тот не обманул их ожиданий. Под перезвон корабельною колокола все корсары высыпали на палубу, и Джон со шканцев обратился к ним с краткой напутственной речью:

— Я благодарю вас всех, парни за хорошую работу... — Он вытащил из кармана увесистый кошель и потряс им над головой. — Я приглашаю всех желающих присоединиться ко мне и вволю насладиться самым лучшим, что может предложить в качестве угощения и развлечения этот гостеприимный город.

Воодушевлённые пираты приветствовали слова капитана троекратным «ура». Джон смотрел на них сверху вниз, опираясь на поручень и скаля зубы в довольной усмешке. Никто не посмел бы упрекнуть его в несправедливости или скупости.

Корсары поспешно разбежались по кубрикам и каютам, чтобы переодеться в «выходное» платье, бережно сохраняемое как раз ради подобных случаев. Капитан тоже облачился в свой лучший костюм и отправился на берег во главе большей части команды, оставив «Обручённый с удачей» на попечение Джаспера, доктора Эванса и ещё нескольких человек. Хотел пойти и Родриго — но увы — остался на борту, где для него хватало работы после минувшего шторма.

Не решались пока покинуть корабль и Питер с Биллом. Питер, облачённый в свой ещё «капитанский» камзол с нашитой на лацкан рубиновой брошью Альфредо, стоял у фальшборта, всматриваясь в освещённые окна городских зданий и портовых сооружений, отражавшиеся в тёмном зеркале бухты.

И вдруг увидел — на краткий миг — странную картинку. На месте Виллемстада вдруг оказался Порт-Ройял, но словно сокрушённый ударом исполинского молота. Развалины на дне лагуны и колеблемые подводным течением безмолвные колокола в звоннице церквушки, чудом уцелевшей и поглощённой морем.

Он потряс головой, уходя от странного видения. Что-то всколыхнулось в душе, и Питер вдруг ощутил, что его неудержимо влечёт эта россыпь огней, узкой полосой протянувшаяся вдоль набережной.

— Что это на тебя нашло? — осведомился Тёрнер, подошедший сзади и, видать, понявший, что с его другом и бывшим капитаном что-то не так.

— Сам не знаю, — пожал Питер плечами. И решительно бросил: — Давай, пошли, что ли...

Как только Блейк спустился по сходням на твёрдую землю, его сразу зашатало из стороны в сторону, как после солидной порции рому. Ноги заплетались и плохо слушались. Казалось, будто земля качается под ногами в унисон с покачивающимися на волне кораблями в гавани. Качалось всё, куда ни кинь взгляд: мачты, бортовые огни, судовые колокола, распахнутые настежь ставни ярко освещённых окон и даже их отблески в чёрном зеркале прибрежных вод.

Но странный приступ быстро прошёл... Питеру опять взгрустнулось от нахлынувших мыслей. Ветер совсем утих, и тёплая тропическая ночь заключила товарищей в свои удушливые объятия, зазывно подмигивая мириадами звёзд, рассыпанных по сотканному из мрака бархату небосвода. Питер поднял голову, выискивая в их хаотичном мерцании контуры знакомых созвездий и мысленно прокладывая курс воображаемому кораблю, который унесёт его далеко-далеко от всех бед и невзгод туда, где он будет свободен.

— О чём ты опять задумался? — с тревогой спросил Тёрнер.

— Да так, ни о чём, — рассеянно откликнулся Питер и сунул руки в карманы. — Песенка одна вспомнилась. О волшебном кораблике с серебряными парусами и мачтой из красного дерева. Вот я и подумал, как бы здорово было поднять на нём паруса и улететь куда-нибудь на Луну или к звёздам.

Тёрнер бросил взгляд на рейд и снова повернулся к Питеру:

— Ничего бы не получилось. Я вот тут как-то распил по кружечке с Родриго. Старик в юности был солдатом и искал Эльдорадо — Страну Золота. Он ходил не раз и не два через тамошние горы — Большие Кордильеры, как сами идальго говорят. А горы там — каких, наверное, нигде нет: вершины все заледенели и даже орлы не могут долететь до границы льдов. Так вот — чем выше поднимаешься от матушки-земли, тем даже при солнце становится холоднее и тем труднее дышать. Даже огонь плохо горит! Так что выше к небу вообще, наверное, заледенеешь и задохнёшься в момент! Хотя вроде должно быть наоборот: чем ближе к солнцу, тем теплее, — он усмехнулся и без перехода спросил: — Ты сожалеешь о том, как повернулась твоя жизнь?

— Что, было бы лучше загнуться на плантациях? — пожал плечами Питер. — А ты? Ты-то мог остаться при своих?

— Ну... так вышло, — хмыкнул Тёрнер.

— Нас обеих несёт без руля неведомым курсом, — задумчиво сказал Питер. — И никуда от этого не денешься. Жизнь определила нам такую судьбу и вряд ли позволит вернуться назад.

...Отстав от компании, Питер выбрал самый роскошный из попавшихся на пути кабаков — с разноцветными стёклами в окнах и черепичной крышей. Цены тут вряд ли были божескими — но в конце концов зачем ещё нужно золото, если его не тратить и не жить со вкусом?

Питер сел за отдельным столиком в чистой половине, недалеко от стойки, и заказал для начала суп из черепахи и настоящее вино со свежим хлебом — то, чего обычно на кораблях не подают. Хозяин лично принёс заказ и бутылочку дорогого в этих местах испанского вина — не какой-нибудь там подделки из Мексики либо с Кубы, отдающих кислятиной. Отчего же не уважить гостя, судя по всему с полными золота карманами? А увидев прибывающие блюда, Питер забыл обо всём прочем.

Здесь был молочный поросёнок с хрустящей золотистой корочкой, обложенный рядами дымящегося жареного картофеля, нежные тушки каплунов, пять различных сортов свежей рыбы из Карибского моря, приготовленные пятью разными способами и приправленные, высокие пирамиды клешней омаров, в изобилии водящихся в южных морях, обширный выбор фруктов и сочных овощей, а также вино и пиво — в общем, самые разные всевозможные яства, какие только могли изобрести повара. Питер попробовал и то и другое и отдал должное вину.

Сделав очередной глоток, Питер вдруг услышал, что кто-то за его спиной помянул Чёрного Капитана. Навострив уши, он незаметно огляделся.

Позади, через стол, сидела необычно унылая компания мореходов, накачивавшихся ромом. Моряки вообще-то на стоянках пьют помногу — да и непьющего моряка где найдёшь? Но эти были мрачны — тогда как обычно плавающий по морям люд на берегу веселится, ибо тревог и забот и на палубе хватает.

— ...Говорю тебе, настоящий Летучий Голландец здесь! — взревел один из них. — Доподлинный! Крозье врать не станет! И на мостике стоял именно что Чёрный Капитан, кому же ещё! Говорили вернётся — вот и вернулся!

— Это определённо он захватил тот галеон, набитый серебром под самую завязку, — промычал второй тоскливо и завистливо. — Тысяч на сто, не меньше. Везёт же некоторым...

— Ээ, парни, чтой-то я не пойму! — загудел самый пьяный из них. — Если это... ик... Летучий Голландец, то зачем ему серебро? Там же мертвяки в команде...

— А не спознался ли кто из наших вольных добытчиков с нечистым? — засомневался второй.

— Вряд ли, — третий, суда по бульканью, наливал ром себе в кружку. — Где ж это видано честному... ик... пенителю моря с нечистым спознаться? Это я вам точно говорю.

— Постойте, ребята, — решительно поднялся Питер.

Все трое метнули угрюмые взгляда на незваного гостя, но сразу ж смягчились, увидев бутыль дорогого вина, которую он поспешил поставить на стол.

За две недели до вышеописанного.

Фрегат «Астрея». Воды западнее Саргассова моря.

С запада неудержимо накатывалась широкая полоса утреннего тумана, вскоре достигшая их корабля и окутавшая его от киля до клотиков непроницаемым белым саваном. Белый полог оседал крупными каплями на палубе, на снастях и парусах, быстро пропитавшихся влагой и заметно отяжелевших, на робах матросов и шлюпках.

Старпом моментально продрог от промозглой сырости и зябко сжился на своём посту, от души жался, что не прихватил куртку. Более предусмотрительные вахтенные запахивали бушлаты и поднимали воротники.

Вот так тропики! В этих местах — южнее Бермуд, между ними и чёртовым Саргассовым морем — вечно творилась всякая чертовщина! Они, можно сказать, легко отделались — противные ветра[20] раз за разом отгоняли их назад, так что капитан решился повернуть к востоку и, спустившись чуть южнее, попытаться добраться до Америки.

— Чёрт, как же холодно! — выругался капитан Харроу, которому предстояло командовать следующей вахтой. — Прямо как в Ирландском море. — Он откашлялся, сплюнул за борт, достал из кармана бутыль, приложился к горлышку сам и пустил дальше по кругу.

Казалось, они плывут в молочном киселе. На расстоянии считанных ярдов от борта туман становился вовсе не проницаемым. Капитан подумал, не зарифить ли паруса совсем и просто переждать эту полосу, но в этот момент что-то неуловимо изменилось.

Один из вахтенных матросов — кажется, Грейли Борг — перегнулся через поручень, всматриваясь в туман, и внезапно заорал во всю глотку:

— Смотрите! Корабль справа по борту!

В клубящейся белой мгле образовался просвет, в котором отчётливо обрисовался тёмный, как южная ночь, силуэт. Неизвестное судно с минуту шло параллельным курсом, потом поменяло галс и устремилось прямо на них под всеми парусами.

— Вот это да! — вымолвил матрос, стоявший у штурвала.

Бывалый капитан засмотрелся на флейт: никогда ещё он не видел, чтобы судно двигалось с такой быстротой и грацией почти при полном безветрии. Вот только почему оно идёт так, как будто хочет таранить?

А потом ветер вдруг унёс туман и капитану стало не по себе, ибо ему наконец удалось разглядеть корабль в подробностях, и он почувствовал, как что-то оборвалось внутри: к «Астрее» на всех парусах приближался настоящий, сплошь угольно-чёрный «корабль-призрак».

— Это чёртов «Летучий голландец»! — заверещал Грейли.

Он тыкал дрожащей рукой прямо перед собой. Лицо его перекосилось от ужаса, а стоявшие рядом матросы шарахнулись в стороны, как от прокажённого. Все знали, что первый, кто заметил корабль-призрак, обречён на скорую и верную смерть.

Непонятно, какой ветер наполнял его чёрные паруса. Расстояние до флейта стремительно сокращалось и стало возможным разглядеть разномастно одетых матросов на его борту.

Срывающимся голосом Харроу заорал:

— Поднять все паруса! Лево на борт!

Он отчаянно пытался уйти от абордажа, отлично понимая, что при подобном безветрии это просто невозможно.

Тем временем приближающийся корабль чуть развернулся, как будто для того, чтобы окончательно развеять сомнения Харроу. Уже можно было разглядеть фигурки людей на палубе и вантах «призрака». Его паруса были такими же чёрными, как корпус. Все замерли в ожидании, но ничего не происходило. Никто на «Астрее» не отдавал приказов, никто не бросался заряжать и выкатывать орудия. Как будто всю команду разом охватило полное оцепенение.

— Право руля! — заорал, прихода в себя Харроу. — Живее! Да круги же, крути, что стоишь, как варёный?! — кричал он на рулевого, испуганно вцепившегося побелевшими пальцами в штурвал. — Если не отвернём, он проломит нам борт! И поднимай Уоррена — он и его «раки»[21] нам пригодятся, чую...

Натужно скрипя, их корабль начал очень медленно поворачиваться навстречу противнику, но даже невооружённым глазом было видно, что они не успевали.

— Ничего не получается, сэр! — крикнул рулевой. — Без ветра не выйдет!

Чёрный корабль заходил с подветренной стороны, что давало ему дополнительное преимущество. «Астрея» же безнадёжно ползла, не в состоянии уберечь от тарана свой беззащитный правый борт. Положение было отчаянным, а тут ещё в довершение всего носовая пушка противника вдруг окуталась дымом, выплюнув в их сторону увесистое ядро, шлёпнувшееся в воду с очень небольшим недолётом.

— Канониры! К орудиям! — закричал капитан. — Задайте им жару! — Он обернулся к Грейли: — Не разобрал, чей это вымпел?

— Просто чёрное полотнище. Без девиза и изображений. Никогда он такого не слышал.

— Ладно, после разберёмся. Распорядись поднять наш. Ничего, сейчас мы им покажем! — хорохорился Харроу. — Не на того напали! На всю жизнь зарекутся с нами связываться!

Офицеры тем временем торопливо отпирали оружейные ящики — их обычно держат запертыми из опасения мятежа или поножовщины — раздавая абордажные сабли из доброй шеффилдской стали, и полупики с ясеневым древком в шесть футов и остро отточенными наконечниками. Те люди из экипажа, кому оружия не хватило, хватали топоры или просто вымбовки, способные с одного удара раскроить самый крепкий череп.

Младший канонир в настежь распахнутой крюйт-камере вынимал из стоек ружья. Их торопливо выносили наверх, заряжая пулями и картечью.

Капитан обернулся туда, где из трюма вылезали английские стрелки — полсотни отправленных в колонии новобранцев под командованием лейтенанта Уоррена — почти такого, как они мало смыслящего в службе юнца. Но при каждом был мушкет с багинетом, и драться они будут за свои шкуры...

Он повернулся налево, окинул взглядом пушкарей, застывших у заряженных орудий с зажжёнными фитилями в руках, и повысил голос:

— Канониры! Приготовиться! — И тут же почти без перерыва: — О господа!

Спустя мгновение капитану Харроу показалось, что разверзлись врата ада.

Сотня глоток одновременно выдохнула яростный крик, в котором, казалось, не было ничего человеческого. Лишь заглушаемая этим рёвом-воем донеслась до его ушей команда, понятная и без перевода любому кто плавает по морям:

— На абордаж!!!

Они таки сумели развернуться и подставить под абордажные крючья корму. А ещё минуту спустя на палубе «Астреи» бушевала яростная схватка — его матросы, вооружённые чем попало, отчаянно и как ни удивительно успешно отбивались от толпы пиратов. А через минуту думать об этом уже не стало времени...

...Капитан Харроу усталым взглядом провожал уходящий чёрный силуэт, затягиваемый туманом. В это было невозможно поверить, но они отбились. Отбились от дьявольского «корабля-призрака». После того как три десятка пиратов были убиты или сброшены с палубы «Астреи», а ребята Уоррена нестройной, но отчаянной атакой взяли в штыки лезущих на корму, остальные обрубили абордажные крюки и отчалили.

Туман тем временем рассеялся, обнажив крайне неприглядные последствия абордажа: залитая кровью палуба, трупы, растерянно слоняющиеся матросы, похоже, тоже не вполне соображающие, как им удалось остаться в живых. Это последнее окончательно привело капитана в чувство:

— Все наверх! Построиться!

Дисциплина взяла верх над остатками страха и растерянностью.

— Старшему боцману провести перекличку, доложить о потерях. От себя позвольте вас поздравить с победой, парни! Всем по три гинеи — как доплывём!

Тех мёртвых пиратов, что оказались на палубе, тщательно обыскали. И вот тут-то капитан Харроу захотел упасть на колени и вознести молитву! Мало того что они были одеты в старые костюмы, каких уж с полвека не носили, но среди головорезов было несколько таких, которые воняли и выглядели как будто сдохли не меньше недели назад и были холодны как лёд...

— Ну — понял приятель? — прорычал синеносый. — Ежели бы не чёртовы красномундирники — да будут они в раю и павшие и живые — определённо прикончил бы нас проклятый призрак... А всё почему? Чёрного Капитана нужно было убить, а они пожалели! Вот и вернулся...

— Это который Чёрный Капитан, — ощущая непривычную слабость осведомился Питер, — не расскажешь?

— А старая история... — махнул рукой другой. — И она тут ни при чём. Костнер всегда путает. «Голландец» — это одно, а Чёрный Капитан — совсем другое.

И он пустился в длинный многословный рассказ о временах, когда Генри Морган ходил в набеги на испанский Мэйн, а в тавернах Порт-Ройяла пили и веселились его головорезы в перепачканной кровью или ворованной одежде, с бесценными украшениями на грязных пальцах, проматывающих золото так же беззаботно, как и свою жизнь.

Среди них появился странный высокий человек с лицом цвета пергамента и привычкой одеваться всегда в чёрную обтрёпанную одежду, напоминающую сутану католического кюре по имени Альфредо, но он предпочитал, чтобы его звали Чёрным Капитаном. Ничья наружность не была более обманчивой. Безобидный облик скрывали хитрый ум и безжалостный нрав.

Старпомом у него служил человек по имени Рандольф Сарн, более известный среди берегового братства как Палач — его выгнали из трёх команд за жестокость к ценным пленникам и неуживчивый нрав.

Тогда в основном джентльмены удачи выходили в море в маленьких лодках, скорее похожих на каноэ, и если фортуна посылала им большой корабль, они брали его на абордаж или гибли. А вот Альфредо решил, что ему нужен большой корабль. И выложил деньги на покупку двадцатипушечного флейта. Назван был корабль мрачно и зловеще — «Нетопырь».

Вскоре «Нетопырь» и его хозяин приобрели дурную славу. Чёрный Капитан оказался хорошим вожаком, и люди подобрались под стать ему. К тому же отличная скорость и вооружение корабля изрядно помогали ему заполучить много богатых трофеев.

Почти догнав Моргана по количеству захваченных торговых судов, он стал одним из наиболее известных капитанов среди чёрных братьев и мог бы собрать под своим командованием столько кораблей, сколько пожелал. Но он предпочитал охотиться в одиночку, постепенно наводя ужас даже на необузданные Карибы.

Потом он неожиданно исчез — то ли смута произошла на борту его корабля, то ли ограбленные им купцы подкупили кого надо.

— И теперь он вернулся! — завыл пьяница...

— Мне тоже знакома эта легенда, — сообщил другой гость. — Сказывали, ему потому так везёт, что на его корабле поселился дьявол. Не простой бес, а кто-то из генералов адского воинства. Но в один прекрасный день тот покинул Чёрного Капитана, заявив на прощанье, что больше не в силах выносить его общество, потому как капитан ещё хуже, чем сам Сатана!

Оторопевший Питер вернулся за свой стол...

Чёрный Капитан... Чёрт и тысяча чертей! Он похолодел: Альфредо?.. Да ещё болтовня бывшего ювелира про трофей его дуэли. Неужели же д’Аялла?.. Нет, чушь какая-то! Ему должно тогда быть уже под сотню лет! Дьявол, конечно, силён, но что-то не слыхать, чтоб тот одаривал кого-то вечной молодостью!

Некоторое время Нигер сидел за столиком, уставившись на недопитое вино.

Чёрт, всю душу перебаламутили! Да и вообще — с чего он так прицепился к этому Чёрному Капитану? Старый Диего, скорее всего, просто бредил перед смертью...

Питер с некоторой растерянностью в душе и под впечатлением услышанного в трактире брёл по улочке, и не сразу услышал, как его окликнули...

— Привет, моряк! — леди Шарп стояла как ни в чём не бывало... — Позади неё переминались с ноги на ногу уже знакомые Питеру боцман и квартирмейстер — Боб и Харви-Тыква. — Не составишь неопытной миледи компанию?

— Ээээ....

— Ничего угрожающего твоей жизни и чести, — мило улыбнулась Бет, а два амбала за её спиной синхронно осклабились при последнем слове... Мне требуется помощь джентльмена. У тебя как со вкусом?

— Я право не знаю... — забормотал Питер, не очень понимая, чего от него хотят.

— Короче, — пришёл на помощь капитанше Боб. — Леди Шарп требуется кто-то кто соображает во всяких там платьях, фижмах, фестончиках, ленточках и прочей ерунде!

— Ладно, мистер Блейк, пойдёмте? — лукаво улыбнулась Беатрис. — Тут, если верить моему боцману, за две улицы есть портной, знающий толк в шитье женского платья...

— Вроде то самое место, — буркнул Башка и остановился.

Бет, кивнув, указала на дверь, и её спутники бросились вперёд, как разъярённые быки на красную тряпку. Её отчаянный крик запоздало заглушил треск выламываемой двери.

Оглянувшись по сторонам, Бет убедилась, что никто не видел этого безобразного поступка, и последовала в образовавшийся проём.

Тем временем сверху раздались торопливые шаг и, затем появился свет лампы, и на лестнице возник невысокий мужчина в колпаке. Он некоторое время стоял без движения, тупо взирая сверху вниз, и Блейк вполне понимал его состояние.

В помещении царил полный хаос: дверь выломана, при падении Харви и Боб сокрушили прилавок, на котором были выложены образцы тканей, и теперь отрезы бархата и ситца валялись повсюду. Ко всему этому следовало добавить присутствие нескольких типов вполне подозрительного вида, сопровождаемых девицей в мужском платье и при оружии — картина не предвещала ничего хорошего.

Хозяин дома окинул непрошеных гостей испуганным взглядом и покачнулся — казалось, он был готов в любое мгновение потерять сознание.

— У вас что-то случилось с замком, — извиняющимся тоном произнесла Бет как ни в чём не бывало, пытаясь успокоить хозяина, который дрожал так, что по стенам плясали отблески света от лампы, которую он держал в вытянутой руке.

Тем временем человек в колпаке начал пятиться назад, готовый в любую минуту сорваться и убежать либо позвать на помощь.

Леди Шарп протянула руку к Одноглазому и тот немедленно вытащил из-за пояса мешочек, положив его ей на ладонь. Девушка бросила мешочек в сторону лестницы, и из него с весёлым звоном посыпались монеты.

Хозяин дома остановился, не выпуская из рук лампу, поднял мешочек.

— Мне нужны платья, — сухо объявила леди Шарп.

Портной взвесил деньги на ладони, окинул усталым взглядом помещение и сказал:

— Вы сломали мне дверь.

— Мои люди её починят.

Питер мог поклясться, что сейчас в голове портного щёлкают счёты и гусиные перья скрипят, выводя столбцы цифр.

— Достойные клиенты приходят ко мне днём и не вытаскивают меня из кровати... — начал было он.

Наступила напряжённая тишина. Одноглазый потянулся за саблей, но леди Шарп жестом остановила его. Она протянула руку Бобу, и тог, в свою очередь, тоже дал ей мешочек с деньгами, который был немедленно брошен портному.

— Вы должны привести мне даму, которой предназначаются платья, иначе я не смогу гарантировать, что одежда будет сидеть хорошо, — заявил он.

— Платья нужны мне, — мрачно буркнула леди Шарп.

Портной в полном изумлении снова застыл на месте, а потом отрицательно замотал головой.

— Но, миледи... Не могу же я примерять их... прямо на вас...

— А что, руки отсохнут? — угрюмо пробурчал Боб. — Или только на шлюх шить привык, а для приличных женщин уже умения не хватит?

— Вы не себя ли называете порядочной женщиной? — иронически осведомился портной.

Пират, заурчав как голодный медведь, начал вытаскивать свою саблю. Беатрис положила руку на локоть подчинённого.

— Прекрати, боцман. Наш рыцарь иголки и напёрстка слегка не так пошутил… А может, вы, мистер портной, и в самом деле не можете шить хороших платьев и мне унести золото и поискать другого мастера?

— Тысяча извинений, — пробормотал портной... Но должен предупредить, что... я действительно не очень много шью для женщин — тем более для порядочных. Сами понимаете, у нас остров не изобилует...

— Ладно. А для мужчин вы шьёте? — хитро прищурилась Беатрис.

— Да, разумеется! — взгляд портного, напоминавший прищур подслеповатого крота, обежал всех троих присутствующих тут представителей сильного пола и остановился на Питере, — видно, как наиболее прилично выглядящем.

— Ну так и пошейте на меня платье, как будто я мужчина! — рассмеялась капитанша.

Глаза портного некоторое время перебегали с её лица на лица пиратов, но наконец он решил, что, видно, чему быть того не миновать. Справившись наконец с обуревавшими его чувствами, он кивнул и крикнул куда-то вверх:

— Жена! Спускайся, у нас работа!

Беатрис повернулась к своим спутникам:

— Почините дверь и приберитесь. А вы, мистер Питер, пройдёмте наверх — будете выбирать фасон. Мне ведь и посоветоваться толком не с кем.

— Жена! Вытаскивай свой толстый зад из кровати, да поживее! — разорялся между тем портной.

Часа через три портной и его жена, сдерживая зевоту, закончили шить платье. Ещё два обещали сшить в ближайшие дни.

Питер при этом присутствовал, вынужденный время от времени подавать советы, когда леди Бет приходило в голову поинтересоваться его мнением. Несколько раз она скрывалась за ширмой, чтобы переодеться, пару раз появляясь оттуда с полуобнажёнными плечами и завёрнутая в выбранную ткань — мол, идёт ли мне цвет?.. Питер надеялся, что тёмный загар на лице и неровный свет лампы не выдадут его смущения, но, видимо, леди Шарп поняла что к чему и услала Питера вниз, где уныло подпирали стены передней Боб и Харви.

Когда на крыльце в лучах восходящего солнца появилась великолепно одетая дама, Блейк даже не узнал — кто это, мельком подумав, нет ли в доме портного других дверей, куда могла войти незаметно для них какая-то ранняя заказчица.

Но это была Беатрис Шарп собственной персоной. Она появилась разодетая самым богатым образом, в платье с турнюром из великолепного переливчатого атласа, отороченном волной тонких фламандских кружев. Питер должен был откровенно признаться, что никогда не видел ничего подобного, в чём была бы хоть половина этого блеска и очарования.

— Ага! — воскликнула Беатрис, сразу повеселев при виде его. — Вижу, что старый хрен не зря забрал моё добытое кровью и потом золотишко! Потому как если джентльмен, способный отличить платье от рваного мешка, надетого через голову, стоит с таким выражением лица, то, значит, вещь стоящая!

Питер скорее от неожиданности, чем повинуясь этикету, немедленно отвесил учтивейший поклон, и леди Бет тут же ответила реверансом, окончательно смутив штурмана.

На следующую ночь Питеру приснился странный сон. Нет — не тот кошмар с Альфредо. И Беатрис тоже в нём не фигурировала ни в каких видах.

Блейк увидел себя на палубе пиратского судна — вполне обычного, хотя и старого. Вернее, не то чтобы старого — как раз наоборот — недавней постройки, Но это был флейт, какие стали редкостью ещё при его отце. Причём сам Питер видел всё как бы глазами другого человека — того, неизвестного...

Он стоял на палубе корабля, сближавшегося с галеоном под голландским флагом. Видимо, они застали «голландца» врасплох. Слева и справа от Питера стояли готовые к бою моряки — такие же пираты, как он (или тот, кем он был в этом сне). У его ног располагалась небольшая пушка — и Блейк откуда-то знал, что именно из неё предстоит ему стрелять.

На палубах «голландца» поднялась лихорадочная суматоха. Моряки, как муравьи из разворошённого муравейника, высыпали наверх и, потрясая кулаками, выкрикивали угрозы в сторону атакующего. Судя по всему они были изрядно напуганы.

Пушки в портах галеона поворачивались, но обороняющимся было трудно стрелять во флейт из-за высокого кормового подзора. Нестройный их залп разорвал сокращающееся пространство между кораблями, но большая часть ядер пролетела ярдах в пятидесяти от флейта или просвистела над мачтами.

Питер присел: порыв ветра сорвал шапку с его головы и унёс куда-то. В парусе в шести футах над его головой появилась рваная дыра. Он смахнул с лица длинные волосы и посмотрел вниз, на галеон.

Внимание Питера привлёк высокий мужчина в стальном шлеме с бородкой, собравший на полуюте мушкетёров и алебардщиков. На плече у него был вышитый золотом плащ. Судя по всему это был начальник — капитан или командир корабельных солдат. Питер отмстил, как дымятся фитили в серпентах оружия у многих — хотя фитильные мушкеты исчезли из обихода уже давно.

По приказу командира солдаты побежали на корму, таща маленькую пушку, почти такую же, как у Питера. Как догадался Блейк — это было особое оружие, предназначенное для отражения абордажа. Малый вес и размеры этого фальконета позволяли наводить его прямо на палубу вражеского корабля, и бить почти в упор — в сходящегося для последней схватки врага. Бывало такая вот пушчонка позволяла выиграть схватку, когда уже оказывалась бессильна вся артиллерия большого корабля.

Питер без команды повернул свой фальконет, и сосед протянул ему фитиль... Блейк несколько раз взмахнул им в воздухе, чтобы раздуть тлеющий огонёк. Пространство между кораблями быстро сокращалось, и он прицелился по шканцам, на которых уже собралась толпа противника, вооружённого кто чем.

Голландский офицер с протазаном[22] наперевес бежал первым, его ярко начищенный шлем блестел на солнце. Питер позволил ему подняться и ждал, когда начнут взбираться его люди.

Первый стрелок, споткнувшись, растянулся на палубе, выронив при этом мушкет. Остальные толпились за ним, не в состоянии продвигаться, пока первый не придёт в себя и не встанет. Питер понял — сейчас наступил его шанс.

Приложив щёку к шероховатой бронзе фальконета, он прицелился точнее, глядя на сбившихся в кучу врагов — лишнее препятствие между ним и добычей. Затем поднёс горящий шнур к запальнику — порох зашипел по-змеиному, и Питер отпрянул от фальконета. Тот, громко рявкнув, подпрыгнул, окутав всё серым дымом дрянного пороха.

Когда серое облако рассеялось, Блейк увидел пару дюжин поверженных. У него невольно замерло сердце — ему случалось, конечно, убивать — но тут был не бой, а работа палача — с той разницей, что палач хоть может утешаться тем, что приговорённый — злодей или вор.

Но другой человек — тот, чьими глазами Питер всё это видел, — лишь удовлетворённо хмыкнул. Он свою работу сделал и сделал хорошо. Единственным своим выстрелом он уничтожил голландских мушкетёров, прежде чем те смогли остановить идущих на абордаж.

Питер — или этот «кто-то» — потянулся за пистолетом, но в то же мгновение корабли столкнулись, и выстрел пришёлся впустую. Послышался резкий скрежещущий звук, бимсы затрещали, от удара разлетелись окна в кормовой галерее галеона.

Посмотрев вниз, Питер увидел на носу полуголого негра: чёрный гигант раскрутил над головой абордажный крюк, бросил его вперёд. Следом, разматываясь, потянулся трос.

Железный крюк заскользил по палубе юта, но темнокожий дёрнул его назад, и он прочно зацепился за ахтерштевень. Негр схватил другой крюк и швырнул на корму галеона.

Остальные набросили ещё с десяток. Через несколько мгновений корабли связала прочная паутина манильских канатов; тех было слишком много, чтобы защитники могли их перерубить.

Корсар ещё не использовал свои орудия — верно, капитан приберегал залп на случай крайней необходимости, да и серьёзное его повреждение не входило в интересы джентльменов удачи. Но теперь, когда корабли сцепились, момент настал.

— Пушкари! — появился из люка главный канонир (Питеру даже показалось, что он знает, как его зовут), взмахнул тесаком над головой, привлекая внимание.

Все стояли на местах, держа в руках дымящиеся шнуры, и смотрели на него.

— Огонь! — крикнул он и резко опустил саблю.

Пушки грянули единым адским хором. Их жерла почти прижимались к корме галеона, и позолоченная резьба разлетелась в облаке белых щепок и осколков стекла из разбитых окон. Это был сигнал: приказ не расслышать в этом рёве, жест не разглядеть в густом дыму. Раздались воинственные крики, и экипаж корсара устремился на галеон.

Стоящий рядом с Питером низкорослый смуглый бородач презрительно расхохотался и пальнул в воздух, предварительно достав из-за пояса ещё один пистолет. Корсары с диким рёвом пёрли на абордаж. Грозно рявкнула четырёхфунтовка на шкафуте и триумфальные крики атакующих смешались с воплями и стонами раненых и умирающих. Уже ничто не могло помешать пиратам — они и Питер вместе с ними, обнажив тесаки и шпаги, бросились на палубу, где развернулось ожесточённое сражение.

Клубы порохового дыма окутывали палубы двух кораблей, и отбивать или наносить удар часто приходилось наугад, вслепую. Не имея возможности перезарядить пистолеты и мушкеты, они отмахивались тесаками направо и налево. Исход схватки казался предрешённым.

Питеру достался в противники здоровяк под семь футов роста, быть может, похуже его владеющий искусством фехтования, но куда более сильный физически. Он шаг за шагом оттеснял Блейка всё дальше, и Питеру приходилось пятиться назад, прилагая неимоверные усилия, чтобы просто отражать его выпады. Вдобавок клинок у того был длиннее и намного тяжелее обычной шпаги, какую держал в руках Питер.

Очередной удар высек искры из этого тесака и с такой силой обрушился на гарду, что Питер еле смог его удержать внезапно онемевшей рукой. Наблюдая, как вращается клинок, Питер вдруг поймал себя на мысли, что не может сообразить — дерётся ли он сам или просто смотрит как бы со стороны, чужими глазами на всё происходящее.

Невзирая на панику на борту, голландец не сдавался. Но моряки ворвались на кормовую галерею, как клубок бешеных хорьков в курятник. Одни вскарабкались на корму и перебирались через ахтерштевень, закрытые от пушкарей голландца клубами дыма. Другие пробегали по реям и прыгали на палубу. Обороняющимся удалось сделать всего три или четыре выстрела, и голландские мушкетёры были сметены.

Голландский офицер попытался собрать своих отступающих людей, но те бежали, спускались по трапам на полуют. За ними, чуть отставая, как стая голодных волков, учуявших оленя, бежали корсары.

Но ситуация вновь изменилась — выбравшиеся из трюма голландские мушкетёры дали залп с близкого расстояния и с обнажёнными саблями ринулись на пиратов. А капитан с несколькими офицерами восстановил порядок и зуботычинами и бранью развернул оробевших матросов, и те вступили в схватку.

Теперь во главе абордажников бился боцман пиратского корабля. Вращая тяжёлую арабскую саблю легко, как тростинку, он буквально косил врагов, а из облака дыма, крича, как дьяволы, уже набегали остальные разбойники.

— Сдавайтесь, придурки, иначе я перебью всех! — завопил один. — Спасайте свои шкуры! Бросайте оружие!

Пираты набросились на уцелевших и изрубили их, работая саблями, так что кровь окрасила их руки по локоть и запятнала ухмыляющиеся лица.

Позади прогремел голос капитана:

— Хватит! Нам нужны люди, чтобы управлять «Нетопырём»! Сохраните мне десяток, проклятые головорезы!

Когда бойня закончилась, в живых оставалось девять матросов. Связанные по рукам и ногам, они лежали на палубе лицом вниз, как поросята на рынке. Палуба стала скользкой от крови, повсюду валялись трупы.

На полуюте отчаянно сопротивлялась небольшая группа людей, окружённая нападающими во главе с негром. Те, что смогли добраться до борта, прыгнули в воду, а остальные опустились на колени и просили о милосердии.

— Сохраните им жизнь, парни! — сказал за его спиной тот же невидимый капитан. — Мне нужны матросы!

Однако команда была слишком распалена боем — подняв мушкеты, она ринулась к борту.

Сбежавшие плыли к берегу. Вот сосед Питера тщательно прицелился в голову одного из них, выстрелил — матрос вскинул руки и ушёл под воду. Вокруг радостно завопили и присоединились к развлечению, называя цели и делая ставки на удачный выстрел. Через несколько минут всё было кончено.

Питер увидел капитана, но со спины. К нему подошёл боцман. «Его зовут Рик Догерти», — почему-то вспомнил Питер, хотя мог бы поклясться, что не знал его раньше и не слышал этого имени.

— Корабль ваш, господин...

— Отличная работа, Рик, — капитан от всего сердца так хлопнул его по спине, что тот едва удержался на ногах. — Кое-кто ещё прячется внизу. Вытащите их! Постарайтесь взять живыми. Спустите шлюпку и привезите вон тех. — Он показал на нескольких уцелевших моряков, которые ещё плыли к берегу. — Я иду в каюту капитана этой лоханки — может, там найдутся карты и бумаги полезные для нашего дела... Позовёшь меня, когда выловишь всех пленных...

Сейчас он должен был обернуться, и Питер приготовился взглянуть в лицо хозяину корабля, на который угодил. Но тут крепкий тычок в плечо выбросил его из сна...

— Эй, мистер Блейк, — пора на вахту, — добродушно улыбаясь, сообщил ему Джаспер... Мы сегодня отплываем! не забыл?

«А где пираты?» — чуть не спросил Питер, но вовремя спохватился: пираты на «Обручённом с удачей» были везде, включая и эту койку.

Джаспер искусно провёл корабль сквозь узкий пролив между двумя утёсами, возвышавшимися над морем друг напротив друга, и они вошли в небольшую, но очень живописную бухту, которую острый на язык Рыжий Пью тут же окрестил Замочной Скважиной.

Название хоть и корявое, зато на удивление точное. Извилистый проход между рифами и в самом деле был подобен отверстию для ключа в хитроумном замке работы искусного мастера. Проходящий по нему корабль мог повернуться лишь после того, как дойдёт до конца и окажется в бухте. Разглядеть со стороны моря вход в лагуну было не слишком-то просто, а подходы к нему преграждали подводные камни.

Тут они будут ожидать, пока судьба окажется к ним благосклонной. Так уж повернулось, что на последнем этапе плавания к Городу Потерянных Кораблей возникло воистину непреодолимое препятствие — не стало попутного ветра.

Питеру решительно нечем было заняться — что делать штурману на стоящем на якоре корабле? Когда ему надоедало сидеть у себя в каюте, он подолгу бродил по прибрежному песку или плескался на мелководье.

Мыслями своими он пребывал в неопределённом будущем. Дом в два этажа, стоящий в яблоневом саду, весёлый женский смех, крики детей... Он никогда не видел их — но знал, что это его жена и дети. Бывало он даже разговаривал с супругой, и она отвечала ему — но как-то издалека или из-за плотной живой изгороди тисов и тёрна...

Возвращаясь в реальный мир, он лишь грустно улыбался — какое ещё счастье может ждать морского разбойника? Его счастье — выжить... Нужно радоваться что живёт, дышит, что, придя в порт, может получить доступную красотку и вкусную еду с порцией хорошего рома и вина... У него есть товарищи, которые будут драться за него как за себя и немного золота...

Из всех членов команды у него пока не получалось найти общий язык с новым канониром, которого пираты уже привыкли называть на английский лад Гектором или реже — Барбоссой. Но тот вообще ни с кем особо не сошёлся — хотя был со всеми ровен, шутки понимал.

Однажды во время сильной качки сорвало одно из десятка орудий, и оно принялось кататься по нижнему деку, круша всё на своём пути, и Гектор, вытащив буквально из-под колёс станины споткнувшегося Тома Аткинса, ловко набросил на хобо т орудия петлю, в несколько секунд обмотал трос вокруг бимса, а пришедшие в себя моряки подпихнули стопорные клинья под укрощённую пушку.

Правда, несколько раз Питер замечал, что Барбоза внимательно его рассматривает — и даже заподозрил, что тот привержен содомскому пороку. Но всё оказалось проще. Как ему сказали матросы, тот расспрашивал у них, что за украшение таскает на себе штурман? Видать, рубины понравились португальцу!

В общем, если подумать, — жизнь не так уж плоха... Но почему непонятная тревога всё чаще навещает его?

На кораблях, сколь помнил себя Питер, никому не позволяли бездельничать. На судне всегда не хватает рук для работы. Опять же — от праздности рождаются ненужные вопросы вроде — почему это капитан с «кормовыми гостями» пробавляются вином со свежей курятиной или свининой, а простым ребятам положена лишь тухлая вода, червивая солонина, да сухари пополам с мышиным помётом? И потому нет хуже зрелища для капитана или боцмана, чем сидящий или слоняющийся без дела матрос.

У пиратов порядки другие. Там если дела нет — то и отдыхать не возбраняется. И никто не заставит вольных добытчиков чистить медяшку почём зря или шлифовать палубу, таская на канатах вдесятером «Большую молитву»[23]. Само собой порядок должен быть — но всё хорошо в меру.

Тем не менее и о деле забывать не нужно — пиратский корабль — это даже не боевой, и к схватке нужно быть готовым в любую минуту, а не тогда, когда короли объявят войну. Так что Харвуд регулярно собирал свободных от разных корабельных дел моряков и устраивал тренировки с оружием. Причём в отличие от того, как было принято на кораблях Её Величества не всей толпой как попало, а по уму.

Людей разбивали на группы по пять-семь человек. Во главе каждой ставили самого толкового, и тот уж — разумеется, под строгим надзором квартирмейстера — натаскивал подопечных в науке лишения жизни. Те, кто хорошо владел клинком, обучались стрельбе. Стрелки брали уроки боя на саблях, тесаках и кортиках. Тот, кто ловко метал гранаты, — показывал, используя в качестве учебных снарядов камни, пример другим...

Вот и сейчас Харвуд увёл свободных от вахты на берег, не сделав исключения и для Питера.

Одни ни построились рядами и вооружились холодным оружием — взмах саблей влево, удар, отход, удар направо, отход... Тесаком — коли-руби-закройся (блокировать удар — само по себе много значит). С полдюжины матросов совершенствовались в обращении с пиками.

А Питера и ещё десяток парней ожидал сюрприз.

— Значит, так, — сообщил им Харвуд. — Я думаю, невредно бы вам, парни, обучиться борьбе.

Если бы был жив старый чёрт Дю Морье, то он бы вколотил в вас ту хрень, которую лягушатники называют «сават»[24]. Но бедолага уже полгода как получил в брюхо картечь и угодил в одно жаркое местечко, где мы все рано или поздно окажемся, да и вообще — это дрыгоножество не кажется мне такой уж важной штукой. Поэтому будем бороться по-простому — как в Ланкашире.

Завершив свою речь, он крякнул и принялся расставлять людей:

— Ну давайте, что ль! Только глаза не выдавливать и яйца не выдирать — всё ж не в бою и не с испанцами, — напутствовал он подчинённых.

Берег покрылся парами дерущихся, хрипящих и матерящихся людей. Они толкались, сбивали друг друга с ног и катались по песку. Некоторые робели — и тогда Харвуд швырял их друг на друга, как щенят, хватая за загривок.

Питер оказался в паре с Рихардом — кряжистым датчанином лет на десять старше его. Правда, тот был ниже его ростом, но более крепкого сложения. Оба пытались ухватить друг друга за шею и плечи, приплясывая на месте, стараясь лишить противника равновесия или зацепить для броска.

Стоя незамеченной среди деревьев, Беатрис с интересом наблюдала за происходящим. В нескольких шагах за ней к стволу одного из лесных гигантов прислонился верный Тыква. От него не укрылось, что взгляд леди Шарп остановился на Питере.

— Ну давай же! — полушёпотом бросала она. — Ну давай, штурманец! Да не ломи ты силой — не сладишь! Бросай его через бедро!

Зрелище так увлекло се, что она, сама того не сознавая, стиснула кулаки и возбуждённо колотила себя по бёдрам.

Беатрис знала толк в рукопашных схватах и поединках. В то время как разные светские дамы ездили на медвежьи травли, схватки волков с быками или собачьи бои, юная Бет старалась проскользнуть за пару пенсов в фехтовальные залы и полюбоваться искусством владения клинком, а потом часами отрабатывала подсмотренные приёмы с помощью стебля камыша или срезанной в саду ясеневой ветви. Потом она нашла и наставников, согласных за пару гиней преподать азы фехтовального искусства. Один, решивший обучить юную девицу ещё кое-каким делам, по его мнению более приличествующим женщине, чуть не истёк кровью с рассечённым сталью бедром.

Переодевшись в мужской костюм, посещала она и состязания по боксу и борьбе. А потом и сама брала уроки — напоюсь у кого: немолодая трактирщица Сара, жившая по соседству, в своё время развлекала господ в лондонских притонах, участвуя в схватках полуголых борчих. Она-то и согласилась потренировать ловкую и незаносчивую девчонку. Причём дело было даже не в золоте. Больше чем отцовскими соверенами Бег подкупила эту битую жизнью тётку вежливым обхождением и жалобой, что де бедной юной леди никак не отбиться от похотливых мужских рук кавалеров.

Потом завела свою команду — ещё сухопутную...

Она вообще легко сходилась с людьми и в мужской компании никогда не терялась. Охотно смеялась над их незамысловатыми шутками, пропускала мимо ушей непристойные выражения, а в ответ на грубость или двусмысленный намёк умела так отбрить неосторожного нахала, что у того потом всю ночь уши горели. Очень скоро она стала, что называется, «своей в доску», верховодя шайкой уличных мальчишек...

И теперь уже сама обучала их и фехтованию, и рукопашному бою, ничуть не смущаясь разнице между полами. Как гласит девиз самого уважаемого в Англии ордена Подвязки: «Пусть стыдиться, кто плохо об этом подумает!»[25] Её сорванцы сами бы первыми начистили рыло тому, кто вздумал бы отпускать похабные шуточки насчёт Бет!

Также потом она верховодила и пиратской командой. Уже давно её бойцы, включая здоровых амбалов, относились к ней с уважением и даже некоторой опаской — что, впрочем, её вполне устраивало. Правда, нашёлся среди них и один негодяй, ставший ей злейшим врагом, но... прошлое забыто.

Да, старый Шарп был в своё время сильно разочарован, обнаружив тщетность своих попыток воспитать детей настоящими аристократами!

Так что ловкость и быстрота Питера сейчас произвели на неё впечатление. Она видела, что он умеет чувствовать схватку и использует вес противника против него самого. Рихард уже один раз упал на песок, когда Блейк сбил ему равновесие. При следующей его атаке Питер не стал сопротивляться, а поддался и упал на спину, продолжая держать соперника. Падая, он изогнул спину, упёрся ногами в живот противника и перебросил его через себя. Пока датчанин лежал, опомнившись, Питер, перевернулся и сел ему на спину, прижав лицом к земле. Схватив противника за волосы, он вдавил его голову в песок, и Рихард признал своё поражение.

Питер отпустил его и, довольный, вскочил, подняв вверх обе руки. К этому времени схватки уже закончились, клубки дерущихся распались, тяжело дыша.

Рихард, тоже медленно поднялся, тяжело дыша и выплёвывая песок. И вдруг бросился к Питеру в то мгновение, когда тот начал поворачиваться. Краем глаза Питер успел заметить нацеленный ему в голову сжатый кулак и отпрянул от удара — но недостаточно быстро. Удар пришёлся в лицо, из носа потекла кровь.

— Брэк! — рявкнул подскочивший Харвуд. — Рихард, ты что?! Я ж сказал, что испанцев тут нет! Да и ты, Питер, тоже не слишком хорош: нельзя расслабляться! — Кристофер, хмурясь, подошёл к Блейку, говорил ворчливо, но было видно, что штурман заслужил его похвалу. — А то в следующий раз найду тебе противника посильнее — у него ты будешь летать и брякаться оземь как мешок с отрубями!

— Извини, парень, — пробурчал Рихард. — Я и впрямь что-то увлёкся...

— Да ничего, — протянул ему Питер руку, другой вытирая кровь с лица.

Шатаясь от усталости Питер прошёл к берегу, набрал в пригоршни воды и стал смывать кровь с лица.

Из-за деревьев за ним, улыбаясь, наблюдала Беатрис. Чем-то он напоминал ей наставника в морском деле — бывшего лейтенанта флота Чарльза Астора, исчезнувшего с горизонта её жизни неведомо куда так же быстро, как и появился. Он стал ей настоящим другом — хотя и не поймут ни клуши-простолюдинки, ни расфуфыренные леди, что такое настоящая дружба между мужчиной и женщиной.

Он учил её вязать морские узлы, рассказывал про управление кораблём в бою, навигацию и астрономию. Чарльз сумел втолковать ей, арифметике-то толком не учившейся, ибо старый Шарп приглашал к дочери лишь учителей тех наук, что приличествуют светской даме, и картографию, и штурманское дело. Он посвятил прилежную ученицу в тонкости обращения с буссолью, астролябией и секстантом. И при этом ни разу не попытался перейти границу дозволенного в отношении мужчины с незамужней девушкой, хотя под конец их знакомства она была бы, может, и не против. Вёл он себя с ней исключительно по-братски, как будто начисто позабыл о том, что она женщина, а он мужчина...

Нечто изменившееся в окружающем мире отвлекло её от размышлений. Она некоторое время прислушивалась к своим ощущениям, пока не догадалась в чём дело.

— Тыква, — вдруг подняла брови Беатрис. — Ветер-то, кажется, вот-вот переменится!

— И всё-таки до сих пор понять не мшу: женщина — и капитан! Да ещё в нашем деле! — поделился с Окороком Питер, когда они вышли уже из бухты. — У нас в уставе вон женщине и плавать-то запрещено, а тут... — улыбнулся Питер.

— Так это другое дело — корабль-то не чей-то, а Беатрис! — рассудительно возразил Джон. — На своём корабле капитан — хозяин. Ингленд вон чёрных рабынь покупал и в трюмах возил, чтобы братва развлекалась... Добра, правда, не было с того: подрались его парни из-за девки — обоим хотелось на неё поскорей залезть, и в драке фонарь боевой и кокнули, ну а бочонок с порохом незакрытый стоял. В общем, пришлось Ингленду новый корабль себе покупать...

— Но всё же как такое может быть: женщина — и вдруг пират?

— Эх, Питер — или ты думаешь такого не бывало прежде? — пожал Джон плечами. — Те, кто ходил за пряностями, рассказывали, что среди тамошних пиратов женщины попадаются. А малабарский или там молуккский пират, а ещё хлеще китайский — это я тебе скажу — звери ещё те! не каждый наш им под с тать. А между тем там бабы и в бой ходят, и даже командуют. Там даже одна адмиральша пиратская была. Имена у них как кошка мяукнула — не то Сяо-Мяо, не то Мяо-Сяо... Да и у нас тоже баб, что кухню да вышивание не уважали, всегда хватало.

Ты про леди Киллигру не слыхал? Она сама, дочка и невестка такими делами рулили, что Адмиралтейский суд только глазами хлопал! Трижды в суд волокли тётку — да только вот, видать, совсем глупые судьи попались — все три раза отпускали... Золото оно кого хочешь глухим, слепым и глупым делает, парень! — рассмеялся Джон. — А в старину была у лягушатников такая Дженни Бельвиль — графиня между прочим. Вот эта лично на абордаж лезла — в кирасе и при сабле. А пленных капитанов сапогом по роже била. Наших кораблей сколько на дно пустила — и не счесть... Если захочешь — спроси ирландцев из нашей команды про Грейс О’Мелли...

— Я о ней читал в книгах — её ещё Грануаль звали или Грайне... — кивнул Питер. — Но я думал это сказки...

— Помнится, под началом капитана Джека Рэкхема ходили две молодые бабёнки, — вступил в разговор появившийся на квартердеке Кристофер. — Как же их звали-то, дай небеса памяти? Ага, вспомнил! Мери Рид и Энн Кони. Ох и лихие были девки, ни в чём мужикам не уступали! И одежду мужскую носили, и по снастям бег али, что твои мартышки, и вахту наравне со всеми отстаивали. И дрались ежели кто руки распускал... Из всей команды только их и не вздёрнули, потому что забрюхатеть успели...[26]

А насчёт Беатрис... Ну Гудли не зря говорил, что она не баба, а капитан вольных добытчиков, — и Харвуд хитро подмигнул почему-то Питеру...

7

...Крупная зыбь немилосердно болтала небольшую шлюпку. Двухсаженные волны нависали над ней, обдавали дождём брызг. Сидевший на дне шлюпки матрос поспешно вычерпывал воду, но одобрительно улыбался.

Курс держали на вершину тёмной громады горы, чьи лесистые склоны спускались к проливу, к коралловому песку пляжа, на котором бесновался прибой. Слева и справа из воды торчали скалистые острова, густо поросшие деревьями и высоким кустарником.

— Вон он, Город Потерянных Кораблей, — Алондо указал в сторону крайнего островка. — За этой скалой. Бери левее.

Беатрис кивнула.

Скалы разошлись, и между ними открылась неширокая бухточка. На её берегах виднелись сложенные из камней брустверы, из-за них выглядывали стволы разнокалиберных пушек...

Питер подумал, что хотя расположение пушек и оставляет желать лучшего, но вот не хотелось бы ему сунуться в бухту с недобрыми намерениями. Конечно — фрегат, а тем более линейный корабль, разгромил бы укрепления бывших флибустьеров, но вот загнать сюда большой корабль — значит почти наверняка угробить его на рифах.

С передовой батареи что-то прокричали. Алондо ответил. Спустя какое-то время от берега отвалила дозорная шлюпка. Пятеро вооружённых мушкетами людей, трое чернокожих, мулат и седой белый, сурово уставились на прибывших.

— Кто такие? Откуда? — рявкнул белый.

— Джон Серебряный, капитан «Обручённого с удачей» — мирного торговца, — громко выкрикнул Окорок. — С мирными намерениями!

— А по мне хоть король Иерусалимский! — проорали в ответ. — Говори, какого чёрта морского ты сюда припёрся или катись, пока Жорж не пустил вас на корм акулам.

— Дядя Бен, да подожди ты скандалить! — вдруг выкрикнула Беатрис. — И чего тебе обязательно надо кидаться на гостей!

— Бет? — раздалось со шлюпки. — Истинный Бог — Бет! Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его! Дорогуша! Да... Алоис, Рич, гребите же скорее — дочка моего капитана у нас в гостях! Дочка самого старого Шарпа, слышите?!

Через несколько минут баркас подошёл вплотную, высокий крепкий старик перепрыгнул к ним в шлюпку и заключил девицу в объятия. На Джона и его спутников старый Бен обращал внимания не больше, чем лорд на лакеев.

В заливчике, прикрытом со стороны моря цепью скалистых островков и коралловых рифов, стоял на якорях десяток небольших судёнышек. Безлюдно было возле нескольких пушек, которые обозначали береговую батарею, у складов и кузницы. Женские голоса и детский смех раздавались среди разбросанных по берегу соломенных хижин, в которых жили пираты. Огороды, рощи бананов и манго, загоны для коз и свиней, курятники и другие хозяйственные постройки навевали мысли о мирной жизни.

Это и был Город Потерянных Кораблей.

Беатрис обвела команду медленным взглядом.

— Не воровать, не драться и не убивать. Если что-то сломаете или разобьёте — пеняйте на себя. И не приставайте ни к кому, кроме портовых шлюх, если такие тут есть, ну или тех, кто сам будет лезть к вам в штаны. Если я узнаю, что кто-то из вас обидел дочку хорошего человека, — она грозно сдвинула брови, — провинившийся будет кастрирован перед тем как его вздёрнут. Вам понятно?

Все с готовностью закивали. Похоже, пираты сейчас согласились бы на любые условия. Беатрис посмотрела на Тыкву — и этот человек огромных размеров покорно склонил голову.

— Харви, ты за всех отвечаешь. Если что-то пойдёт не так, я спрошу с тебя.

Дождавшись согласного кивка, она продолжила:

— Капитана Джона слушаться! Он плохого не посоветует, и мы плывём с ним в консорте. Ну и... если кто-то решит тут остаться, мешать не буду. Но уж не обессудьте — ничего особого, кроме обычной доли, вам не полагается. Всё!

— Джон, — первый помощник вышел вперёд, — нужно оставить достаточно людей для охраны корабля. Ты решишь, кто пойдёт в первую очередь, кто — во вторую?

— Уже решил, — кивнул Окорок. — Те, кто сейчас на берегу, могут отдыхать до завтра — потом сменятся. Может быть — если всё пойдёт нормально — разобьём на берегу лагерь. Неизвестно сколько мы тут пробудем.

Питер хотел отправиться вместе со всеми, но капитан жестом остановил его:

— Ты мне нужен... — не терпящим возражений тоном сказал Серебряный. — Тут всё не так уж просто, и умный человек рядом будет нелишним.

Этому моменту предшествовал долгий и нудный разговор с обитателями бухты. Джон и Беатрис с несколькими сопровождающими вначале высадились на берег без оружия. Только после этого жеста доброй воли здешние жители позволили себе выйти из укрытий и приблизиться. Впрочем, до полного доверия было ещё далеко: мушкеты и луки с наложенными на тетиву стрелами они держали наготове, дымились фитили пушечек.

Питер с любопытством рассматривал украдкой толпу, являвшую собой невообразимое смешение самых разных наций и рас. Угольно-чёрные африканцы стояли бок о бок с длинноволосыми индейцами, чьи свирепые физиономии отливали красной медью; мулаты и метисы почти не отличались цветом кожи от смуглых испанцев и французов. Белыми веснушчатыми рожами, рыжими и светлыми волосами выделялись уроженцы Британских островов и голландцы. Обуви почти никто из них не носил, одеждой им служили живописные лохмотья или набедренные повязки, но выглядели они в общем сытыми, довольными жизнью и производили впечатление вполне боеспособной силы.

Вперёд выступил предводитель — плотный и коренастый, с огненно-рыжей шевелюрой и такой же бородой, обрамляющей широкое, до черноты загорелое лицо, здоровяк в рваном и выцветшем клетчатом шотландском килте. Он смерил гостей подозрительным взглядом и рявкнул густым басом:

— Кто такие? Что вам здесь нужно?

— Нам нужен ваш капитан, командор или шериф. Ну, или кто заправляет вашими делами, — спокойно ответил Джон. — Мы нуждаемся в помощи.

— Даже так?! — притворно изумился рыжий, с ухмылкой скрестив на груди волосатые руки. А с какой стати нам помогать каким-то бродягам вроде вас?

— Меня зовут Джон Окорок. Я капитан корабля вольных корсаров «Обручённый с удачей», а это дочь капитана Шарпа, леди Беатрис. Наверняка тут есть люди которые знают его отца или старого Пинта, у которого я был квартирмейстером.

— А меня звать Рон Мак-Интайр, — хохотнул шотландец, — до квартирмейстера не дослужился, так в боцманах и ходил, пока капитану Гудли в рыло не заехал. Шерифов с бейлифами у нас тут не завели — зато есть я. Я хозяин местного кабака и вроде как здесь за главного. А какого дьявола вы сюда припёрлись? Тут, знаете ли, гости дорогие, народ из тех кто завязал с вольным промыслом. И должен сказать, что мы не очень привечаем гостей с моря. Однако старый Бен за вас просил, а слово его тут весит немало. Поэтому выкладывайте всё как есть или проваливайте!

— Нам нужно поговорить с Тизером Дарби, — сказал как шагнул в ледяную воду Джон. — Надеюсь, он жив? — и Питер отметил как изменилось лицо старого пройдохи и головореза, став на миг каким-то напряжённо-испуганным.

— Хм... — помотал головой Рон. — Вроде никто из вас счетов к старику иметь не может — ибо живёт он здесь уже достаточно долго, а в ту пору, когда он махал дюссаком да орудовал крючьями, извиняюсь, вы ещё сопли подолом вытирали... Однако же прошу иметь в виду, — он угрожающе прищурился, — если вы задумали причинить старику вред, то, как говорится, шкура ваша не будет стоить и пенни...

— Так с ним всё в порядке? — оборвала его Беатрис.

— Да вижу здоровье старого хрена вам как бы своего не дороже! — ухмыльнулся, ощерив выбитые зубы Мак-Интайр. — Но встретиться с ним у вас всё равно не выйдет.

— Это почему же? — зашипела Беатрис.

— А он как раз пару дней назад отправился к родственникам жены. В индейское селение милях в двадцати по реке. Раньше чем через пять, а то и семь дней, не появится... Так что придётся вам подождать, гости дорогие. — Рон хитро прищурился. — И, кстати, не хочу выглядеть жадным, но как насчёт оплаты гостеприимства?

Штурман «Обручённого с удачей» стоял на берегу и изучал окрестности в подзорную трубу.

Бухту окаймляла довольно широкая полоса песчаного пляжа, сразу за ней протянулась цепочка невысоких холмов, густо поросших яркой зеленью.

Он обернулся, закинул голову и навёл трубу на вершину утёса у входа в горловину.

— Установить там ещё по паре орудий, — заметил ещё на второй день Джон, — и пробиться сюда неприятелю будет не легче, чем в любую гавань Старого Света! Место что надо! И даже ещё лучше, хотя лучше, наверное, не бывает.

Там и в самом деле Питер наткнулся на орудийную платформу, на которой стояли две старинные чугунные пушки. Их изъеденные ржавчиной стволы, наведённые когда-то на подходы к убежищу, давно сползли с трухлявых брёвен бруствера, слепо уставившись в небо. Видимо, поселенцам казалось, что в них нет нужды...

Питер обернулся, изучая поселение.

Деревянный частокол. Пять-шесть разнокалиберных судёнышек на якоре. На берегу валялось штук семь полуразвалившихся остовов шлюпов, йолов, бригов... Когда-то, наверное, имена и имена их капитанов наводили ужас на купцов Карибского — Флибустьерского моря. А теперь их уже никто и не помнил, кроме старых завсегдатаев кабаков да мышей, в темноте архивов грызущих старые бумаги. Все как положено в Городе Потерянных Кораблей — городе-призраке.

Питер был в одиночестве. Прочие пираты разбрелись по посёлку — видно, мечтая с кем-то познакомиться.

От размышлений он вернулся к реальности, так как неожиданно вышел на небольшую поляну в лесу и остановился.

Четверо находившихся здесь обитателей Города не обратили пока на него внимания. Двое лежали как трупы: один ещё сжимал в онемевших пальцах прямоугольную коричневую бутылку старинного образца, второй храпел, пуская слюну из угла рта. Тут же горел костёрчик, а над ним было приделано на треноге какое-то непонятое сооружение, в котором Питер не сразу узнал самогонный аппарат.

Вторая пара была целиком поглощена затёртыми донельзя картами, коими азартно шлёпали по земле. Рядом валялась груда барахла, на которую они играли. Поверх неё лежал уже чуть заржавевший кортик. М-да... В этом климате следить за оружием — первое дело: чуть запустишь, и ржавчина сожрёт даже лучшую сталь.

— Мать мою в!.. — проворчал пират, проиграв очередную партию. — Как же мне не везёт!

— Не следует так говорить о той, что дала тебе жизнь, — негромко сказал Питер.

— Но мне и вправду не везёт, — с искренним недоумением пробурчал игрок, потирая опухший от пьянства нос. — Хлебнуть бы для веселья!

Пират вожделенно уставился на перегонный куб. В чёрном железном котле варилась мешанина из перебродивших фруктов, самогон тёк по изогнутой медной трубке.

Питер заметил, что трое из четырёх — калеки. У одного из пьяниц, валявшихся на земле, не было ноги выше колена, у другого — вместо кисти правой руки была синюшная культя.

Один из троков — тот самый, что ругал свою матушку — мало того что не имел левого глаза, так ещё, судя по неловко подвёрнутой ноге и суковатой трости рядом, был хромым. Парню и в самом деле не везло в жизни — как и его друзьям. Теперь только и остаётся, что глушить пойло из подгнивших бананов и ананасов, да играть на тряпьё, вспоминая, как ставил на кон десятками и сотнями дублоны и ливры...

Вот судьба! Хотя это лучше, чем выпрашивать милостыню по кабакам в гнилых уголках портов, получая пинки от стражи и ночуя в канавах — после того как пропил и прожил деньги, полученные за оторванные части тела? По крайней мере здесь был если не рай земной, то вполне пригодное для жизни местечко, — размышлял Блейк по пути в посёлок.

Джунгли изобиловали дичью и плодами. Напоенный ароматами цветов и пряностей воздух кружил голову, и поселившиеся тут ни в чём не ведали недостатка в этом благодатном климате. Индейцы и мароны относились к ним дружественно, ибо корсары могли помочь в случае налёта испанцев, или набега воинственных соседей — майя — которые, оказывается, всё ещё до конца не покорились и творят в своих городах в глубине джунглей таинственные обряды в честь языческих богов.

Живущий по соседству с лагерем пиратов пожилой корсар-отставник Эдвин Файр, женатый на молоденькой индианке, рассказал Питеру за бутылочкой вина, что, по словам жены, у майя есть немало городов — не хуже чем построили христиане в Новом Свете. И самые большие из них — Тикаль и Тайясаль. В Тайясале стояли великолепные дворцы, кварталы ремесленников и простолюдинов и почти два десятка храмов — Дворец Великого Ягуара, Дворец Двуглавого Змея, Дворец Великого Жреца, из которых самый величественный — храм Цимин Чаку — Громового Тапира.

Место было безопасным. С моря городок почти неприступен. С суши пришлось бы предпринимать большую военную экспедицию, а у испанцев солдат не хватало даже на то, чтобы на севере мексиканских земель отражать нашествия диких апачей и пуэбло... Дай ломиться сюда через сельву — мрачные удушливые джунгли, где деревья-великаны смыкают свои гигантские ветви высоко над головами, не пропуская солнечных лучей, а под ногами чавкает зловонная болотная жижа — на такие подвиги мало кто готов!

Может, промелькнула у Питера мысль, сойти на берег, и поселиться тут, в этом забытом всеми поселении — и не знать ни крови и ярости абордажей, ни страха смерти, ни мыслей о петле...

Он свернул в переулок, и глазам его предстала занятная картинка — два старика в обтрёпанных лохмотьях, но при саблях, сидели на крылечке хижины и громко разговаривали. Питер прислушался.

— ...Ещё до того, как ты взял Вера-Крус, Том, — говорил один высокий и костлявый, с наполовину огрублённым ухом, — и даже до того, как ты захватил тот галеон, твои подвиги широко раскрывали тебе ворота любого паршивого городишки...

— А добыча! — подхватил Том. — Ты помнишь, какую мы тогда взяли добычу? Сейчас я даже сам себе не верю! Ею нагрузили, кроме «Моржа», ещё семь больших судов, захваченных в самом порту Вера-Круса, из которого они не посмели выйти — жалкие паршивые трусы — боясь, что наш фрегат настигнет их в открытом море. Серебром нагрузили целых три корабля! Наш квартирмейстер — тот венецианец Лоредан, ох догадливый, — захватил среди багажа в тамошнем казначействе большие весы, которые нам очень пригодились... Сколько там всего было, брат! Чистое золото — десять тысяч фунтов! А серебра — ты не поверишь — сорок пять тысяч фунтов и даже больше! Я уже не говорю о кошенили, кампешевом дереве, и об отличном вине, которого мы забрали восемьсот бочек и которое, конечно, выпили за здоровье короля Якова!

Мой старый товарищ — капитан Мишель ле Баск, главный человек во всей Флибусте, заявил тому напыщенному французишке в совете во время дележа, что недостаточно вознаградить меня пятью долями, причитающимися мне по договору, и что он уделит мне ещё пять. А когда я не позволил сжечь тот паршивый городишко, жители поднесли мне ещё мешочек с такими драгоценными камнями, каких не было и у Его Величества короля!

— Ну я их раздарил братьям — зачем они мне? Всё равно моя Мэри... да упокоится в мире её душа, — голос старика дрогнул, — носила ожерелье из тридцати бриллиантов!

Том, шамкая, что-то забормотал, затем тяжело поднялся и пошёл в хижину, откуда появился с кувшином и двумя кружками.

— Чёрт возьми! — воскликнул он. — Давай-ка выпьем за те славные денёчки. Это не то вино само собой, которое мы пили в Сан-Хуане и Вера-Крусе, но пойло крепкое — не хуже настоящего рома, а не тех бурых помоев, которые нам норовил продать чёртов скупердяй Чард.

Он наполнил два стакана до краёв:

— Я хочу выпить за всё, что ты сказал, Том, — за то чтобы ты жил ещё долго, и за наше здоровье. За наши отличные корабли... И ...за мою Мэри... Если бы не чёртов мор, погубивший её и нашего сына, он бы сейчас годился бы в женихи твоей Жанне...

— Моей дочке... — повторил второй старик, и вдруг расплакался.

Окаменев, стоял Питер, опираясь на пальмовый ствол, взирая на двух пьяных плачущих стариков. Он воочию увидел своё будущее — такое же, как у них. Увидел себя лет через тридцать — если доживёт: сгорбленную хромую развалину; изрубленного, покрытого жуткими шрамами, с выжженным каторжным клеймом, не нажившего ни кола, ни двора, ни семьи... Вот он бредёт по Лондону, после длившихся десятилетиями скитаний и не узнает его. Все розыскные листы давно забыты, никому нет уже дело до него, и нет даже места, где можно помереть спокойно...

Впрочем, — возможен и другой конец... Он вспомнил найденное здесь кладбище. Большинство могил оказались безымянными, но кое-где сохранились надписи, неумело выбитые зубилом на коралле:

Флейт «Бристоль» 1676. Боцман Брег Джонс.

Эдит Нельсон — подруга и возлюбленная рулевого шлюпа «Бонавентура» Дика В арго.

Дик Варго, не смогший пережить разлуки. Надгробие воздвигнуто их сыном Марком в 1681 A.D

Таломба. По христианскому имени Том, чёрный человек со светлой душой, бывший марсовый с «Медведя». Камень сей поставлен его друзьями.

Нет — как бы то ни было, похоронить себя тут заживо — это не для него. И даже не потому, что он не может жить без пения снастей в шторм и морского ветра в лицо. Просто — рано или поздно, лет через пять — десять или двадцать, сюда доберётся окружающая жизнь и тут останутся лишь пепел и трупы.

— ...Эй, Питер, — выскочил навстречу Рыжий Пью. — Ты где бродишь, чёрт штурманский? У нас новости! И хорошие — старый хрен Дарби прибывает! Прибежал мальчишка с реки — видели его лодку!

Следом за Пью Блейк заспешил к пристани на местной речушке, протекавшей по окраине посёлка.

По иронии судьбы, именно там стоял кабак Рона Мак-Интайра — большое бунгало под тростниковой крышей с грубо сложенным очагом во дворе и несколькими столами и скамьями из корабельных досок. Странное заведение, ибо зачем в таком месте, где желающий может самогон варить где угодно, кабак?

Рацион, надо сказать, здесь был весьма скромный — пальмовое вино, стоявшее в бочонке в углу, из которого каждый мог зачерпнуть кружку-другую, и рыба или дичь, которые полагалось принести с собой и самому зажарить на том самом очаге.

Как с Роном расплачивались, Питер не понимал — да и не важно. Тем более Рон был ещё хранителем казны и смотрителем общественного склада, где хранилось всякое добро, потребное для жизни посёлка. Их трюмы прижимистый Рон опустошил тоже изрядно, взяв плату за право остановиться в бухте тем, что могло бы пригодиться в хозяйстве.

Но тут все мысли насчёт местной коммерции улетучились, как будто бы их не было.

Ибо среди уже явившихся на берег вольных добытчиков он увидел Беатрис. Её платье с искусной вышивкой на ткани ниспадало до изящных туфелек на босу ногу. На голову была надета широкополая женская шляпка — одна из тех, что вошли в моду в Англии, вытесняя надоевшие чепцы. При ней не было никакого оружия, кроме дамского зонтика.

— Плывёт, плывёт! — закричал полуголый мальчишка, вертевшийся тут же.

И в самом деле, из-за нависших над неширокой речушкой деревьев возникла небольшая пирога. Скольжение индейской лодки по воде было подобно движению лебеда или иной водоплавающей птицы — спокойно и соразмерно. Вела пирогу, скупо взмахивая веслом, девушка-индианка. Две чёрных косы, переплетённых синими лентами, свободно свисали вдоль её тонкого тела. Одета она была в хлопковую кофту без рукавов и юбку с пёстрым орнаментом по краю. За ухом девушки был ярко-малиновый цветок.

Питер обратил внимание на двух пассажиров — худого высокого старика в сомбреро и немолодую даму, хотя и была та явной краснокожей. В ней чувствовалось что-то общее с юной лодочницей.

Челнок лихо пристал к доскам причала, и старик об руку со старшей индианкой шагнул на пристань.

Беатрис присвистнула, кто-то из пиратов — кажется, Рыжий Пью — пробормотал под нос что-то вроде «Ну и зачем нам эта слепая дохлятина?!», ибо стало ясно, что Тизер Дарби — а это, несомненно, был он — слеп как крот.

«Н-да, — печально подумал Блейк, — ещё никогда не прокладывал курс по указаниям слепца!»

— Люди? — встревоженно замер вдруг старик. — Откуда тут люди? Чужие? Чувствую попахивает корабельным трюмом и горелым порохом. Никак гости у нас в Городе Потерянных Кораблей?

— Да, мистер Дарби, — звонко произнесла Беатрис. — Просим прощения, что нарушили ваш покой, но на то есть причины...

— И даже женщина? — изумился Дарби, опираясь на руку жены, хранившей полное спокойствие и невозмутимость, сделавшие бы честь любой придворной даме. — В таком случае, видимо, я говорю с дочерью старого Шарпа?

— Вы не ошиблись, мистер Дарби, — не выказав удивление осведомлённостью слепца, согласилась девушка. — Беатрис Шарп к вашим услугам!

— Не удивляйтесь, леди, моей проницательности — во всём Флибустьерском море есть лишь одна женщина-капитан, — сообщил старик. — Как ни далёк от дел грешного мира наш Город Потерянных Кораблей, но уж про вас не услышать не могли!.. Сейчас я устал, но сегодня вечером я думаю вы сможете спросить у меня всё, что хотите знать. Как насчёт того, чтобы встретиться за два часа до захода солнца в кабаке старины Рона?

И получив утвердительный ответ, слепец и дама удалились.

Девушка, всё это время стоявшая в челноке и с лёгкой улыбкой созерцавшая происходящее, легко оттолкнувшись веслом, поплыла против течения. Отгребя фатомов[27] десять от причала, она подняла небольшую мачту и принялась ставить парус...

— Лихо, — прищурившись, бросила по её адресу Беатрис, направляясь к кабаку, где уже собрались пираты, видимо, намереваясь отмстить успешное возвращение драгоценного старика. — Ну значит, до вечера, — сообщила она, ни к кому персонально не обращаясь. — И предупредите Серебряного, — сказала она Питеру и удалилась.

За ней, как две собачонки за великосветской леди, засеменили Тыква и боцман.

— Нет, ребята, — заявил Пью, — как хотите, но шарпова дочка — ведьма! Как есть — ведьма! Как она мужиками-то вертит.

Кристофер глубоко вздохнул и с деланой улыбкой сказал:

— Парень, ты уже повеселил нашу команду. Хотя и не могу сказать, что рассчитывал услышать от тебя что-то умное... Она всего лишь дочка своего отца — и пошла в него больше, если уж говорить по чести, чем её братец. А лучшего капитана, чем Шарп, не найти.

— Да разве я чего-то говорю?! Ведьма она или не ведьма — мне нет до этого дела! — заявил Рыжий, поднимая кружку с вином. — Я выпью за любую прекрасную леди!

Питер улыбнулся вместе со всеми, подошёл к бочонку и тоже зачерпнул вина.

Уже ухода, он вдруг заметил небольшой листок бумаги — откуда бы здесь взяться бумаге?

Подняв его, он различил выписанные бисерным женским почерком строки стихотворения-рондо. Последние две строчки были оборванны на полуслове:

А леди, оказывается, не только лихо владеет шпагой и понимает в картах — морских и игральных, но и не чужда изящной словесности? Чудеса да и только!

Оглянувшись украдкой — не заметил ли кто, он спрятал листок в карман — почему, он бы и сам не смог сказать.