Общая теория права. Том II

1

Это, надо полагать, и получилось в той трактовке МПР, которая предложена Б.В. Дрейшевым. Охарактеризовав в качестве «системы правового регулирования» то, что другими авторами рассматривается как его «механизм», Б.В. Дрейшев сводит последний к системе одних правоотношений (правотворческих, регулятивных, охранительных) (см.: Дрейшев Б.В. Правотворческие отношения в советском государственном управлении. Л., 1978, с. 26, 52). Однако правоотношения, между разновидностями которых действительно существует связь, представляют собой лишь одно из звеньев сложного процесса правового регулирования, и оно как таковое не способно отразить все богатство юридического инструментария, участвующего в этом процессе.

2

См.: Горшенев В.М. Способы и организационные формы правового регулирования в социалистическом обществе М 1972 с. 50–55.

3

В юридической литературе уже обращено внимание на значение для поведения людей стимулов, которые выражены в праве и мощность которых должна превышать мощность антистимулов (см.: Эффективность правовых норм. М., 1980, с. 96–97). Вряд ли, однако, правильно рассматривать в одном ряду в качестве положительных стимулов все правовые средства воздействия на осознанные интересы, включая юридическую ответственность (там же, с. 96). Здесь как раз нужен четкий дифференцированный подход. И в социально-политическом и в специально-юридическом планах в высшей степени важно различать, с одной стороны, позитивное обязывание и следующие за ним меры государственно-принудительного воздействия — правовые средства «навязывающего» характера, а с другой стороны, дозволения и запреты — правовые средства, призванные в своем единстве давать простор для инициативы и самостоятельности субъектов, приводить в действие всю систему материальных и духовных стимулов. Изложенные в указанной книге правила о мощности стимулов, их действии до «порога ощущения» и др. (там же, с. 98–99) весьма по-разному проявляются в зависимости от упомянутых особенностей юридического инструментария.

4

См.: Тарасов И.И. Роль социально-психологических факторов в правовом регулировании. — Автореф. канд. дисс. Свердловск, СГУ, 1971, с. 12–16.

5

Вряд ли прав В. М. Баранов, полагающий, что уполномочивающие (управомочивающие) нормы тем отличаются от конструируемых им поощрительных норм, что первые только дозволяют определенный вариант повеления (см.: Баранов В. М. Поощрительные нормы советского социалистического права. Саратов, 1978, с. 30). Между тем управомочивающие нормы в зависимости от всего комплекса находящихся с ними в связи юридических предписаний вполне могут содержать одобрение данного варианта поведения и, следовательно, предполагать возможность поощрения, обеспечиваемого, однако, иными юридическими предписаниями, в том числе обязывающими.

6

См.: Казимирчук В.П. Социальный механизм действия права. — Сов. государство и право, 1970, № 10, с. 37–44; Право и социология. М., 1973, с. 69 и след.

7

См.: Казимирчук В.П. Указ. статья, с. 37–38.

8

Явич Л.С. Общая теория права. Л., 1976, с. 246. Автор справедливо замечает, что по ряду вопросов подобный подход лишний раз подтвердил то, что марксистской теории известно давным-давно (там же).

9

По мнению Ю.А. Тихомирова, «механизм действия права включает в себя процесс материального осуществления принципов, актов, норм в результате экономического, социального и научно-технического развития, процесс юридический, процесс организационно-структурной перестройки, процесс идеологического и социально-психологического воздействия правовой системы» (Тихомиров Ю.А. Правовая система развитого социалистического общества. — Сов. государство и право, 1979, № 7, с. 39).

10

См.: Шабалин В.А. Системный анализ механизма правового регулирования. — Сов. государство и право, 1969, № 10, с. 124–125.

11

Ю.Г. Ткаченко рассматривает правоотношение в качестве «модели», да притом такой, которая является средством индивидуального воздействия на поведение людей (см.: Ткаченко Ю.Г. Методологические вопросы теории правоотношений. М., 1980, с. 106–107, 123). Это вполне логично привело автора к выводу о том, что правоотношения принадлежат к основе МПР. Тем самым в трактовке Ю. Г. Ткаченко из механизма выпало срединное звено со всеми специфическими функциями, ему присущими, и МПР оказался состоящим из двух основных частей: 1) моделирования поведения субъектов, 2) фактического поведения (там же, с. 124–125). Вместе с тем Ю.Г. Ткаченко при освещении МПР высказала ряд интересных соображений, в том числе о «регионах» правовых средств, связанных с передачей правовой информации (там же, с. 126–128).

12

Когда утверждается, что существенным признаком правя является нормативность, то, по справедливому мнению С.Н. Братуся, строго говоря, это — тавтологическое утверждение: если право- система норм, правил, предписывающих должное или возможное поведение тем, кому они адресованы, если норма — масштаб определенного поведения, то само собой разумеется, что суть права в его нормативности (см.: Братусь С.Н. Юридическая ответственность и законность (Очерк теории). М., 1976, с. 43).

13

Приведя сформулированное автором этих строк определение юридической нормы, В.Н. Кудрявцев замечает: «Здесь вовсе не упоминается о норме как типичном, массовидном процессе фактической жизнедеятельности» (Кудрявцев В.Н. Юридические нормы и фактическое поведение… — Сов. государство и право, 1980, № 2, с. 14). Между тем массовидность процесса фактического поведения выражает нормативность в ином, глубоко социальном смысле. Это, конечно, должно быть отмечено, но не в дефиниции нормы, призванной отразить специфику нормативного регулирования, а при одной из ее характеристик. К тому же, как дальше верно подметил сам В.Н. Кудрявцев, в данном случае речь идет о «праве в действии», о «реализации норм в адекватном поведении», т. е., строго говоря, не о самой норме, а о проблеме в иной плоскости — о функционировании права, о соответствии нормы и фактического поведения. Таким образом, вывод автора о том, что «правовая норма — всегда должное, но может быть и сущим, когда она реализуется в адекватном поведении» (там же), должен быть уточнен в том отношении, что «сущее» все же — не сама норма, а результат ее действия, фактического воплощения в жизнь.

14

Отмечая важность сравнительного анализа нормативных предписаний В.Н. Кудрявцев обращает внимание на то, что «указанное стремление не должно приводить к смешению различного рода социальных и правовых явлений, в том числе юридической нормы и фактического поведения» (Кудрявцев В.Н. Юридические нормы и фактическое поведение. — Сов. государство и право, 1980, № 2, с. 19). В связи с этим автор весьма основательно возражает Г. В. Мальцеву, отрицающему абстрактный характер правовой материи (см. там же).

15

Абстрактность, обобщенность юридических норм — качество, органичное для права, весьма существенное для понимания его регулятивной силы, ценности. Как правильно отмечено в литературе, абстрактный характер правовых норм демонстрирует мощь, глубину и социальную ценность нормативного способа руководства обществом, и именно в возможности охвата общим и обязательным правилом поведения заключена регулятивная функция права (см.: Судебная практика в советской правовой системе. Под ред. С.Н. Братуся. М., 1975, с. 18).

16

См.: Баранов В. М. Поощрительные нормы советского социалистического права, с. 25.

17

Видимо, это обстоятельство осталось вне поля зрения Г.Т. Чернобеля, который, высказав ряд интересных суждении о формализации норм права, неоправданно рассматривает в качестве различных явлений, с одной стороны, определенность содержания, с другой-определенность формы выражения юридических норм и полагает, что «формальная определенность правовых норм есть не что иное, как определенность формы их внешнего знакового (т. е. материального) выражения» (Чернобель Г.Т. Формализация норм права, — Сов. государство и право, 1979., № 4, с. 31).

18

«Нормативные юридические предписания делятся на регулятивные, охранительные и другие специализированные предписания» (Система советского законодательства. М., 1980, с. 9).

19

С этой точки зрения вряд ли можно согласиться с В.М. Горшеневым, который, правильно выделив ряд специфических нормативных предписаний, рассматривает их в качестве «нетипичных» (см.: Горшенев В.М. Нетипичные нормативные предписания в праве. — Сов. государство и право, 1978, № 3, с. 113–118). Дело обстоит в сущности наоборот. В развитой правовой системе, отличающейся высоким уровнем специализации, разнообразные специализированные нормативные предписания-это типичное явление.

20

А.Ф. Черданцев справедливо пишет, что система права относится к системам функциональным, складывается с самого начала из разнородных норм. Объединение норм в единое целое (систему права) придает новые качества как целому, так и его частям (см.: Черданцев А.Ф. Специализация и структура норм права, — Правоведение, 1970, № 1, с. 42).

21

См.: Мицкевич А.В. Акты высших органов Советского государства. Юридическая природа нормативных актов высших органов государственной власти и управления СССР. М., 1967 с. 31.

22

См.: Правоведение, 1973, № 2, с. 27–32.

23

См.: Мицкевич А.В. Акты высших органов Советского государства.

24

См.: Алексеева Л.Б. Некоторые вопросы структуры уголовно-процессуального права. — Вопросы борьбы с преступностью. Вып. 17, М., 1972, с. 86 и след.

25

Как отмечал А.С. Пиголкин, идея о принципиальном соответствии статьи и нормы дает четкое представление о юридической норме, показывает разнообразие ее содержания, облегчает анализ законодательства, его систематизацию (см.: Пиголкин А.С. Теоретические проблемы правотворческой деятельности в СССР. — Автореф. докт. дисс. М., 1972, с. 23).

26

Горшенев В.М. Нетипичные нормативные предписания в праве. — Сов. государство и право, 1978, № 3, с. 113–114.

27

Структура нормы является логической потому, что для ее выявления наряду со знанием систематизирующих связей права, его специфики, правил юридической техники требуется сложный мыслительный анализ (см.: Бабаев В.К. Логические проблемы социалистического права. — Автореф. докт. дисс. М., 1980, с. 28).

28

Отсюда помимо прочего следует, что характеристика нормативного предписания в качестве первичного звена правовой системы вовсе не означает необходимости какой-либо корректировки общего понятия права.

29

Возражая против теоретической конструкции «нормативное предписание» и «логическая норма», Г.И. Петров пишет, что наличие многих аспектов какого-либо общего понятия, в данном случае нормы права, не может служить основанием для дробления, т. е. образования множества понятий, выражающих различные аспекты того или иного явления (см.: Петров Г.И. Классификация актов советских государственных органов. — Правоведение, 1976, № 2, с. 110). Между тем перед нами не просто аспекты одного понятия. Охватываемые разными (только двумя) ракурсами единого понятия нормы права «вообще», норма-предписание и логическая норма-это реально существующие различные первичные явления структуры права, и, следовательно, в данном случае следует говорить не о «дроблении» одного понятия, а о разных уровнях теоретической абстракции, на которых сначала фиксируется существование норм-предписаний и логических норм, а затем в одном понятии отражаются их общие черты.

30

Подробную характеристику внешних критериев юридических норм см.: Мицкевич А.В. Акты высших органов Советского государства, с. 42–52.

31

См.: Общая теория советского права. М., 1966, с. 180.

32

См.: Самощенко И.С. О понятии юридического нормативного акта. — Сов. государство и право, 1962, № 3; Теоретические вопросы систематизации советского законодательства. М., 1962, с. 45 и след.; Общая теория советского права, с. 180 и след.; Мицкевич А.В. Акты высших органов Советского государства, с. 30 и след.

33

См.: Хайдас Г.И. К вопросу о правовой природе государственных народнохозяйственных планов. — Сов. государство и право, 1961, № 1, с. 42; Лаптев В.В. Правовое положение государственных промышленных предприятий в СССР. М., 1963, с. 189–193. Правовые вопросы планирования промышленности в СССР. М., 1964, с. 22–35; и др.

34

См.: Самощенко И.С. О понятии юридического нормативного акта. — Сов. государство и право, 1962, № 3, с. 79–80; Теоретические вопросы систематизации советского законодательства, с. 61–62.

35

См.: Кравцов А. К. План и право. Воронеж, 1976, с. 59–79.

36

См. например: Аюева Е. И. Взаимодействие единичного, общего и особенного в правовых явлениях. — Сов. государство и право, 1969, № 3, с. 12; Горшенев В. М. Нетипичные нормативные предписания в праве. — Сов. государство и право, 1978, № 3, с. 113; Сов. государство и право, 1979, № 8, с. 59.

37

См.: Аюева Е. И. Указ. статья, с. 12.

38

См.: Сов. государство и право, 1979, № 8, с. 59.

39

Известный шаг в теоретическом осмыслении указанных частиц сделан В. М. Горшеневым (см.: Нетипичные нормативные предписания в праве. — Сов. государство и право, 1978, № 3, с. 113–118).

К сожалению, автор, не приняв во внимание специализацию права, попытался объединить их с рядом специализированных нормативных предписаний (дефинитивными, указаниями о сроках, рекомендациями и др.) и представить в виде «нетипичных» нормативных построений.

40

См.: Сов. государство и право, 1976, № 2, с. 145–154

41

На это положение необходимо обратить внимание читателя. К сожалению, некоторые авторы, возражающие против теоретической конструкции норм-предписаний, подчас ограничиваются бездоказательственным утверждением о том, будто бы указанная конструкция построена на «смешении» юридической нормы и статьи (текста) закона.

42

Гипотеза, диспозиция и санкция — основные элементы логической нормы. При более строгом подходе следовало бы выделять в логической норме и четвертый элемент: ту часть, которая указывает на круг регулируемых отношений, или, иными словами, на субъектов. Не случайно, такого рода соображения уже высказывались в литературе. По мнению А.С. Пиголкина, в юридической норме существует часть, которая указывает на субъектный состав регулируемого отношения (см.: Пиголкин А.С. Нормы советского права и их толкование. — Автореф. канд. дисс. М., 1962, с. 5).

43

Мицкевич А.В. Акты высших органов Советского государства, с. 39. В данном случае, отмечал П.Е. Недбайло, речь идет о логической структуре и логических ее элементах (см.: Недбайло П.Е. Применение советских правовых норм. М., 1960, с. 67).

44

Явич Л.С. Право и общественные отношения (Основные аспекты содержания и формы советского права). М., 1971, с. 72.

45

Общая теория советского права, с. 197.

46

В литературе была предпринята попытка представить охранительную норму в качестве нормы с «тремя элементами». По мнению В.М. Горшенева, в самом содержании охранительной нормы имеется запрет, который образует диспозицию, расположенную, однако, впереди гипотезы, указывающей на противоправное поведение (см.: Сов. государство и право, 1978, № 3, с. 114). Вряд ли эту попытку можно признать удачной. Перед нами весьма искусственное построение, вызывающее ряд вопросов. Если диспозиция данной нормы указывает на запрет, то почему норма — охранительная? Почему ее гипотеза является условием не для диспозиции, а для санкции? Есть ли в ней гипотеза для диспозиции и т. д.? Эти вопросы возникают потому, что ради того, чтобы представить трехчленную схему в качестве единственно возможной для юридических норм, В.М. Горшенев попытался изобразить в виде «одной нормы» два связанных между собой, но все же разных нормативных предписания — регулятивную запрещающую и охранительную нормы.

47

См.: Черданцев А.Ф. Специализация и структура норм права. — Правоведение, 1970, № 1, с. 46

48

Интересный анализ структуры юридической нормы с позиций деонтической логики на базе обширного фактического материала проделал А.А. Эйсман. Он отметил, что нормативное предложение представляет собой сложное предложение, состоящее из двух логически неоднородных частей. Только вторая его часть является собственно «побуждением» (см.: Эйсман А.А. Вопросы структуры и языка уголовно-процессуального закона. — Вопросы борьбы с преступностью. Вып. 15. М., 1972, с. 74). См. также: Алексеева Л.Б. Некоторые вопросы структуры уголовно-процессуального права. — Вопросы борьбы с преступностью. Вып. 17, с. 86 и след.

49

Интересно, что попытки спасти трехчленную классификацию в качестве единственно возможной с одновременным признанием системности права привели к фактическому отрицанию возможности нахождения в норме реальной структуры. О.Э. Лейст полагает, что санкции (а также гипотезы) вообще не являются составными частями отдельно взятой нормы, а выступают в качестве ее необходимого «атрибута» (см.: Лейст О.Э. Санкции в советском праве. М., 1962, с. 12; Общая теория советского права, с. 193 и след.). Но санкция как «атрибут» — это уже не структурная часть, а свойство нормы.

50

Развернутую критику трехчленной структуры правовой нормы дал А.С. Пиголкин. Вместе с тем, по мнению автора, различное назначение нормы (норма — принцип, легальное определение, норма-правило поведения и т. д.) определяет и разные связи внутри элементов нормы, несовпадающие ее части; единой, универсальной структуры, свойственной всем нормам, нет и быть не может (см.: Пиголкин А.С. Теоретические проблемы правотворческой деятельности в СССР.-Автореф. докт. дисс., с. 23).

51

Вопросы классификации юридических норм, как и многие другие вопросы специальной юридической теории, по своему характеру таковы, что их подлинно научное решение возможно лишь в том случае, если исходить из выводов, полученных в результате философского (общесоциологического) осмысления явлений правовой действительности. Если же при освещении видов юридических норм не выходить за пределы характеристик, относящихся только к догме права, то вряд ли возможно построение классификаций, имеющих сколько-нибудь заметное научное и практическое значение. Когда, например, Б.А. Деготь при классификации норм права исходит в качестве первичного основания из структуры норм (см.: Деготь Б.А. Классификация норм советского социалистического права по их структуре. Саратов, 1977), то в итоге наряду с верно подмеченными особенностями отдельных предписаний он формулирует довольно-таки искусственные построения (такие, в частности, как деление норм на императивные и правопредставляющие, с.6 и след.), пытается представить в качестве научно оправданных подразделений такие «разновидности» норм (поощрительные, рекомендательные и др.), каждая из которых сама нуждается в объяснении с позиций основополагающих идей общей теории права

52

Предметом классификации являются именно нормы-предписания, взятые в единстве всех присущих им элементов, а не изолированно рассматриваемые элементы нормы (гипотеза, диспозиция, санкция). Последние, разумеется, тоже могут быть предметом классификационных делений. Но это уже иная проблема, относящаяся главным образом к технико-юридическому построению нормы, к вопросам юридической техники (II.37.5.).

53

Этого не учитывают авторы, полагающие, что охранительные нормы не обособляются в структуре права и что лучше говорить о регулятивной и правоохранительной функциях «каждой нормы» (см.: Марксистско-ленинская общая теория государства и права. Социалистическое право. М., 1973, с. 261–262).

54

О ряде других особенностей одной из разновидностей рассматриваемого деления-запрещающих норм см.: Иванова З. Д. Запрещающие нормы в механизме правового регулирования. — Сов. государство и право, 1975, № 11; Братко А. Г. Запреты в советском праве. Саратов, 1979.

55

По своей структуре коллизионные предписания, как и иные нормы-предписания, состоят из двух частей — гипотезы и диспозиции, которые здесь имеют своеобразные названия — «объем» (указание на те отношения, к которым норма применяется) и «привязка» (указание на норму, закон, правовую систему, подлежащие применению к данным отношениям) (см.: Лунц Л.А. Международное частное право. М., 1970, с. 138).

56

Впервые в юридической литературе на существование ситуационных норм указал К. И. Комиссаров (см.: Комиссарова К. И. Судебное усмотрение в советском гражданском процессе. — Сов. государство и право, 1969, № 4, с. 51). Автор, однако, допускает неточность, когда помещает ситуационные нормы в один ряд с императивными и диспозитивными нормами. Он более точен, когда (применительно к одному из элементов нормы) различает три разновидности относительно определенных санкций: альтернативные, факультативные, ситуационные (см.: Он же. Правоприменительная деятельность суда в гражданском процессе. — Сов. государство и право, 1971, № 3, с. 74–75). Впрочем, попытки дополнить деление норм на императивные и диспозитивные следует признать «традиционными»: в качестве «третьего члена» этого деления обрисовывались и рекомендательные и даже поощрительные нормы.

57

«Диспозитивная норма — сложная норма, где органически сочетаются два самостоятельных правила. Одно правило-это предоставление правомочия сторонам действовать в конкретных условиях по собственному усмотрению. Другое же правило, имеющее самостоятельное значение, — это предписание на случай, если стороны правоотношения сами не определили права и обязанности» (Общая теория советского права, с. 215–216). Вместе с тем следует учитывать, что правило, устанавливаемое на случай отсутствия соглашения, все же служит известным образцом, ориентирующим стороны на «предпочтительный» вариант.

58

См.: Деготь Б.А. Классификация норм советского социалистического права по их структуре, с. 43–44.

59

См. по этому вопросу: Недбайло П.Е. Советские социалистические правовые нормы. Львов, 1959, с. 85–86.

60

По вопросу о социальной и правовой природе локальных норм см. статьи В.А. Тарасовой, Ф.М. Левианта, Л.Б. Гальперина, С.С. Карийского (Правоведение, 1971, № 5, с. 36–55) и др. См. также: Кондратьев Р.И. Локальные нормы трудового права и материальное стимулирование. Львов, 1973; Самигуллин В.К. Локальные нормы в советском праве. — Автореф. канд. дисс. Свердловск, 1975.

61

См. по этому вопросу соображения З.С. Беляевой в работе «Теоретические вопросы систематизации советского законодательства» (с. 456–458).

62

См.: Александров Н. Г. Правовые и производственные отношения в социалистическом обществе. — Вопросы философии, 1957, № 1, с, 50.

63

См.: Баранов В. М. Поощрительные нормы советского социалистического права.

64

Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 13, с. 6.

65

См.: Басин Ю.Г. Вопросы советского жилищного права. Алма-Ата, 1963, с. 123–126.

66

Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 13, с. 497–498.

67

Общая теория советского права, с. 277.

68

Р.О. Халфина пишет, что отсутствие у общественного отношения правовой формы означает невозможность «использовать специфические средства права для реализации и охраны интересов участников» (Халфина Р. О. Общее учение о правоотношении. М., 1974, с. 36).

69

По мнению В.И. Свидерского и Р.А. Зобова, например, отношение в отличие от просто связи указывает на опосредованную взаимозависимость конечных результатов тех или иных материальных процессов (см.: Свидерский В.И., Зобов Р.А. Отношение как категория материалистической диалектики. — Вопросы философии, 1979, № 1, с. 91).

70

См.: Назаров Б.Л. Социалистическое право в системе социальных связей, М., 1976.

71

См.: Халфина Р. О. Методологический аспект теории правоотношений. — Сов. государство и право, 1971, № 10, с. 21–22.

72

Как правильно указано в курсе теории государства и права, «в отраслевых юридических науках до сих пор продолжает господствовать мнение, что правоотношения являются единственной формой реализации права» (Марксистско-ленинская общая теория государства и права. Основные институту и понятия. М., 1970, с. 557).

73

См.: Витрук Н.В. Субъективные права граждан и правовые связи. — В сб.: Проблемы правоведения. Вып. 22. Киев, 1972, с. 11–12; Он же. Основы теории правового положения личности в социалистическом обществе. М., 1979, с. 131–133; Явич Л.С. Общая теория права, с. 173–174, 205–206.

Следует признать интересными соображения Ю.И. Гревцова о нескольких «аспектах правоотношения», среди которых автор выделяет правоотношение как статическое положение — отношение субъекта права к другим субъектам права (см.: Гревцов Ю. И. Содержание к форма правоотношений. — Сов. государство к право, 1980, № 6, с. 117–118). И хотя Ю.И. Гревцов концентрирует внимание на правоотношении как форме реального взаимодействия в правовой сфере, сама постановка вопроса об «аспектах» является шагом вперед в преодолении мнения, согласно которому существует стремление неоправданно отделять правоотношения от всех иных правовых связей между правами и обязанностями, — мнения, которого указанный автор придерживался ранее.

74

Подробное обоснование взгляда о существовании разнообразных правоотношений см.: Матузов Н.И. Субъективные права граждан СССР. Саратов, 1966, с. 47–73; Он же. Общие правоотношения и их специфика. — Правоведение, 1976, № 3, с. 23–33.

75

По мнению Р.Г. Губенко, правоотношение «является отражением, „снятой формой“ реальных общественных отношении, устанавливающей правовую связь между его субъектами» (Губенко Р.Г. Советский народ — субъект конституционных правоотношений. — Сов. государство и право, 1980, № 10, с. 113).

76

Этот взгляд разделяется в настоящее время большинством советских ученых.

77

Р.О. Халфина пишет: «Правоотношение, будучи реализацией нормы, представляет собой вместе с тем и конкретное общественное отношение, облеченное в правовую форму. Сочетание указанных моментов — ключ к пониманию места правоотношения в системе правового регулирования» (Халфина Р.О. Общее учение о правоотношении. М., 1974, с. 36).

78

Этот существенный момент не учитывают авторы, по мнению которых правоотношения не только исторически, но и логически предшествуют юридическим нормам. Впрочем, Л.Я. Гинцбург (автор, отстаивающий такого рода идею применительно к советскому трудовому праву) полагает, что в современном государственно-организованном обществе с разветвленной системой законодательства найти отношения целиком, «фактически», абсолютно не затронутые правом и вместе с тем допускающие по своей природе правовое регулирование, вообще невозможно (см.; Гинцбург Л.Я. Социалистическое трудовое правоотношение. М., 1977, с. 118).

79

Заметив, что известные отношения могут сложиться еще до формирования соответствующей нормы, В.Н. Кудрявцев пишет затем, что «вряд ли есть основания эти отношения именовать правовыми, если они еще не признаны государством, не охраняются им и не гарантируются, если за их нарушение не наступает ответственности (и если, следует добавить, они не „прошли“ через объективное право.-С. А.). В таком словоупотреблении и проявляется смешение правовых и фактических отношений» (Кудрявцев В.Н. Юридические нормы и фактическое поведение. — Сов. государство и право, 1980, № 2, с. 19).

80

См.: Сабо И. Основы теории права, М., 1974, с. 87

81

См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 94.

82

См., в частности: Назаров Б.Л. Социалистическое право в системе социальных связей; Орзих М.Ф. Личность и право. М., 1975, с. 73.

83

По справедливому мнению С. Н. Братуся, «ошибочным представляется… определение правоотношения как индивидуализированного правила (нормы) поведения. Такую характеристику правоотношения можно принять лишь как метафору. Правоотношение есть конкретизация общего правила, важнейшее средство его реализации» (Сов. государство и право, 1979, № 7, с. 58).

С рассматриваемых позиций следует оценить получившее некоторое распространение мнение о том, что правоотношение является индивидуальной «моделью» поведения людей (Р.О. Халфина, Б.Л. Назаров, Ю.Г. Ткаченко). При таком подходе к правоотношению стирается его качественное отличие от юридических норм, функции того и другого сближаются, а специфическое назначение правоотношения в МПР ускользает из поля зрения. Это отчетливо прослеживается в целом интересном исследовании правоотношения, проделанном Ю.Г. Ткаченко, которая прямо характеризует правоотношение как «образец-мерку», сравнивает его с юридической нормой и в конечном итоге логично включает правоотношение вместе с нормой в основу механизма правового регулирования — средство моделирования поведения людей (см.: Ткаченко Ю.Г. Методологические вопросы теории правоотношений, с. 96–97, 107, 123–124).

84

Ткаченко Ю.Г. Методологические вопросы теории правоотношений, с. 123.

85

Ю.К. Толстой, последовательно отстаивающий идею «чистых» правовых связей, в то же время пишет, что общественное отношение — предмет правового регулирования — возникает в такой «среде», в какой оно иначе как в форме правоотношения появиться не может. Правовая энергия, излучаемая нормой права, охватывает общественное отношение в тот самый момент, когда оно образуется (см.: Толстой Ю.К. Еще раз о правоотношении. — Правоведение, 1969, № 1, с. 33–34).

86

В юридической литературе высказаны сомнения в обоснованности выделения такой стадии в развитии правоотношений, в том числе налоговых, когда они существуют в виде правовых связей в чистом виде. Так, Р.О. Халфина пишет, что «обязанность уплаты налогов возникает в связи с установленными в норме фактическими обстоятельствами наличием определенных вещей в составе имущества налогоплательщика, получением прибыли, дохода от реализации и т. п.» (Халфина Р.О. Общее учение о правоотношении, с. 210). Между тем указанные Р.О. Халфиной фактические обстоятельства обосновывают возникновение правовых связей, но не выражают материального содержания правоотношения, которое становится реальностью лишь при фактической реализации обязанности налогоплательщика. Впрочем, и Р.О. Халфина признает возможность «временного разрыва» между правовыми связями как таковыми и реальным поведением субъектов (там же), хотя и не видит в этом конкретного механизма воздействия права на поведение людей, их коллективов.

87

Если отвлечься от характеристики правоотношения в качестве «модели» (она представляется ошибочной), то самое разграничение в правоотношении двух аспектов, предложенное Ю.Г. Ткаченко (см.: Ткаченко Ю.Г. Методологические вопросы теории правоотношений, с. 94 и след.) имеет немалое позитивное значение в том плане, что необходимо различать правоотношение как чисто правовую связь и правоотношение как нераздельное единство фактического материального содержания и юридической формы. Высказанные Ю.Г. Ткаченко соображения о важном методологическом значении такого разграничения представляют существенный научный интерес.

88

Под иным углом зрения (правовой связи как модели и отклоняющегося от нее фактического поведения) рассматривает данную проблему Р.О. Халфина (см.: Халфина Р.О. Общее учение о правоотношении, с. 302 и след.). Нужно лишь заметить, что такой подход касается аномалий в процессе правового регулирования и фактическое поведение представляет собой здесь не содержание правоотношения, а иное явление — правонарушение.

89

Халфина Р.О. Общее учение о правоотношении, с. 24, 36.

90

См.: Халфина Р.О. Методологический аспект теории правоотношения. — Сов. государство и право, 1971, № 10, с. 23–24.

91

Халфина Р.О. Общее учение о правоотношении, с. 246.

92

Халфина Р. О. Общее учение о правоотношении, с. 246–247.

93

Об индивидуализированном характере абсолютных правоотношений см.: Общая теория советского права, с. 299–301. Авторы, в частности, пишут: «Абсолютное право индивидуализирует… отношения общества (всех его членов и организаций) с управомоченным лицом (или организацией) по поводу данного объекта» (с. 300).

94

См.: Райхер В.К. Абсолютные и относительные права. — Известия экономического факультета Ленинградского, политехнического института. Вып. I (XXVIII). Л., 1928, с. 304. Как правильно отмечал М.А. Гурвич, идеи, развитые в этой статье, к сожалению, не получили должной, на взгляд М.А. Гурвича, оценки и какого-либо развития или применения (см.: Гурвич М.А. Обязанность и законная сила судебного решения. — Сов. государство и право, 1970, № 5, с. 42).

95

В советской юридической литературе на плодотворность выделения охранительных отношений указал впервые Н.Г. Александров (см.: Александров Н.Г. Законность и правоотношения в советском обществе. М., 1955, с. 91–92, 109–110). Значение указанной классификации подчеркнул С.В. Курылев (см.: Курылев С.В. О структуре юридической нормы. — Труды Иркутского университета. Т. 27. Серия юридическая. Вып. 4. Иркутск, 1958, с. 186–188).

96

Эту классификацию следует отличать от деления правоотношений по способу индивидуализации субъектов. Здесь юридические особенности правоотношения, в частности особенности субъективных прав, зависят не от состава обязанных лиц, а от характера их поведения (следовательно, от того, какую из двух регулятивных функций права — статическую или динамическую опосредствуют данные правоотношения). Интересные соображения о разнообразных видах сочетания субъективных прав и обязанностей, в том числе об обязанностях пассивного и активного типов, высказал А.С. Пиголкин (см.: Пиголкин А.С. Правовая норма — регулятор общественных отношений. — Ученые записки ВИЮН. Вып. 17. М., 1963. с. 19–21). См. также: Общая теория советского права, с. 214.

97

Претерпевание, казалось бы, представляет собой бездействие (см.: Кечекьян С.Ф. Правоотношения в социалистическом обществе. М., 1958, с. 156). Но это недостаточно точно. Претерпевание главным образом состоит в принятии того воздействия, которое оказывает управомоченный. Выделение претерпевания (наряду с положительными действиями и воздержанием от действия) важно для полной характеристики охранительных правоотношений, в том числе уголовно-правовых. Лицо, к которому обращены меры юридической ответственности, обязано сообразовывать свое поведение с применяемыми к нему правовыми санкциями. Оно не просто бездействует, а, скорее, «согласует» свое поведение с мерами правовой ответственности.

98

Ю.И. Гревцовым высказан взгляд, в соответствии с которым субъективные права и обязанности являются не содержанием, а формой правового отношения. Но вызван ли такой взгляд только тем, что, по мнению автора, при ином решении остается открытым вопрос о форме правового отношения (см.: Сов. государство и право, 1980, № 6, с. 120)? Если видеть в правоотношении специфическое явление, которое как форма имеет собственное содержание, то последнее не в чем ином, кроме как в субъективных правах и обязанностях (взятых в единстве с реальным поведением субъектов), состоять не может. И хотя вопрос о форме правоотношения вряд ли может быть причислен к таким, которые продиктованы практикой и логикой познания в рамках правоведения, однако и он при подобном подходе может получить вполне удовлетворительное решение: внутренняя форма правоотношения — это его структура, внешняя — соответствующие индивидуальные акты.

99

Сов. государство и право, 1979, № 7, с. 58.

100

См.: Халфина Р.О. Общее учение о правоотношении, с. 6–7, 36, 211, 305.

101

См.: Мальцев Г.В. Социалистическое право и свобода личности. М., 1968, с. 65.

102

См.: Чхиквадзе В.М. Государство, демократия, законность. Ленинские идеи и современность. М., 1967, с. 306. По мнению Г. В. Мальцева, в обществе возникает следующая связь: объективные интересы — общественное сознание — право (см.: Мальцев Г.В. Социалистическое право и свобода личности, с. 101).

103

По справедливому мнению Н.С. Малеина, юридические нормы, в которых отражен законный интерес, порождают правоотношения общего, но не конкретного типа (см.: Малеин Н.С. Охраняемый законом интерес. — Сов. государство и право, 1980, № 1, с. 32).

104

Н.А. Шанкеновым выдвинуты убедительные соображения о двух качественно различных уровнях правового обеспечения интересов личности: уровень «законного интереса» (общие правоотношения) и уровень юридического интереса (конкретные правоотношения) (см.: Шанкенов Н.А. Категория интереса в советском праве. — Автореф. канд. дисс. Свердловск, 1980, с. 13–17).

105

См.: Братусь С.Н. Субъекты гражданского права. М., 1950, с. 8–21.

106

См., например: Александров Н.Г. Право и законность в период развернутого строительства коммунизма. М., 1961, с. 225.

107

См.: Толстой Ю.К. К теории правоотношения. Л., 1959, с. 42.

108

См.: Кечекьян С.Ф. Правоотношения в социалистическом обществе, с. 56–57.

109

См.: Толстой Ю. К. К теории правоотношения, с. 41.

110

См.: Басин Ю.Г. Вопросы советского жилищного права. Алма-Ата. 1963, с. 123–126.

111

Вот почему представляется не столь теоретически принципиальной постановка вопроса о том, соответствуют ли правомочиям на активные действия определенные юридические обязанности.

Подобная постановка вопроса подчас признается чуть ли не решающей при рассмотрении проблемы, существуют ли субъективные права вне правоотношений. Сторонники подобного воззрения обычно ссылаются на то, что правомочиям на активные действия не корреспондируют какие-либо обязанности. Значит, полагают они, перед нами права вне правоотношений. Авторы же, отстаивающие противоположное мнение, стремятся показать, что и здесь могут быть найдены юридические обязанности в виде «связанности», обязанности «не препятствовать».

Между тем правомочиям на положительные действия и не должны непосредственно соответствовать какие-либо обязанности. Ведь это права на собственные действия управомоченного. Они обеспечивают удовлетворение интереса управомоченного без какого-либо содействия со стороны обязанных лиц. Но это ни в коей мере не означает, что в данном случае субъективное право вообще не связано с юридическими обязанностями и находится вне правоотношения. Связаны с обязанностями и правомочия на положительные действия. Только связь эта не прямая, а опосредованная: через другое правомочие, находящееся с правомочием на положительные действия в единстве — через правомочие требовать от других лиц воздержания от действий известного рода.

112

Применительно к данной группе правомочий (субъективных прав) необходимо признать справедливым теоретическое положение, сформулированное М.С. Строговичем: субъективное право есть всегда право на что-то, на какую-то ценность — материальную или духовную (см. — Проблемы советского социалистического государства и права в современный период. М., 1969, с. 224; см. также: Строгович М.С. Основные вопросы советской социалистической законности. М., 1966, с. 170–171).

113

См.: Исаков В.Б. Фактический состав в механизме правового регулирования. Саратов, 1980, с. 95–102.

114

В юридической литературе вопрос о секундарных правомочиях решается по-разному. Так, М. М. Агарков считал, что секундарные правомочия не относятся к категории субъективных прав, а являются лишь проявлениями правоспособности (см.: Агарков М. М. Обязательство по советскому гражданскому праву. М., 1947, с. 70–73). Аналогичную точку зрения защищает Р. О. Халфина (см.: Халфина Р. О. Общее учение о правоотношении, с. 235). По мнению же С. Н. Братуся, секундарные правомочия являются настоящими субъективными правами (см.: Братусь С. Н. Субъекты гражданского права, с. 9—11).

Позиция С.Н. Братуся представляется более правильной. Необходимо лишь различать субъективное право и правомочия и видеть специфику прав на свои активные действия. В частности, по соображениям, приведенным выше, нет необходимости отыскивать для каждого секундарного правомочия особую юридическую обязанность. Их юридические функции в основном исчерпываются теми обязательными юридическими последствиями, которые автоматически наступают в рамках внутренних механизмов развития правоотношения. Юридические же обязанности соотносятся не непосредственно с правомочиями на положительные действия, а со связанными с ними правомочиями требовать от других лиц воздержания от действий известного рода, в том числе не препятствовать действиям носителя секундарного правомочия.

Указанные черты секундарных прав, надо полагать, не были учтены Р.О. Халфиной, когда она, анализируя примеры рассматриваемых правомочий и признавая в принципе их существование, утверждает, что вряд ли целесообразно вычленять их из всего комплекса прав и обязанностей (см.: Халфина Р.О. Общее учение о правоотношении, с. 233).

115

Л.С. Явич определяет притязание как меру (вид) требования управомоченного к обязанному лицу, не исполнявшему своей юридической обязанности, обращенного к последнему через орган государства, который компетентен применять санкции юридических норм (см.: Явич Л.С. Проблемы правового регулирования советских общественных отношений. М., 1961, с. 126).

116

См.: Гурвич Л.А. Право на иск. М., 1949, с. 142–146.

117

См.: Братусь С.Н. Субъекты гражданского права, с. 9; Курылев С.В. Формы защиты и принудительного осуществления субъективных прав и право на иск. — Труды Иркутского государственного университета. Т. 22. Серия юридическая. Вып. 3. Иркутск, 1957, с. 203–210.

118

См.: Толстой Ю.К. К теории правоотношения, с. 46

119

См.: Лейст О.Э. Санкции в советском праве, с. 53–62. Автор правильно связывает существование упомянутых выше обязанностей с вопросом о фактическом составе (с. 58).

120

«Существо юридической обязанности, — пишут Н.И. Матузов и Б.М. Семенеко, — в требовании необходимого, нужного, должного, полезного с точки зрения государства, власти, закона поведения субъекта» (Матузов Н.И., Семенеко Б.М. Исследование проблемы юридических обязанностей граждан СССР.-Сов. государство и право, 1980, № 12, с. 33).

121

Кечекьян С.Ф. Правоотношения в социалистическом обществе, с. 67. Об обязанности как долге см. также: Мальцев Г.В. Социалистическое право и свобода личности, с. 71–74.

122

См.: Семенеко Б.М. Юридические обязанности граждан СССР (Вопросы теории).-Автореф. канд. дисс. Саратов, 1978.

123

С.Ф. Кечекьян, ссылаясь на конституционные обязанности, обязанности в уголовном праве, в административном праве и т. д., считал, что такого рода обязанности могут существовать вне правоотношения. При этом автор возражал против «узкоцивилистической», на его взгляд, концепции, согласно которой всякая обязанность существует ради чьего-то права (см.: Кечекьян С.Ф. Правоотношения в социалистическом обществе, с. 63). Однако всем тем обязанностям «вне правоотношения», на которые ссылался С.Ф. Кечекьян, корреспондируют права требования определенных лиц — требования исполнения обязанностей. Вместе с тем верно и то, что в правоотношениях, прежде всего в правоотношениях активного типа (где обязанное лицо должно совершить положительные действия), эта обязанность существует не «ради права». Юридическая обязанность в правоотношениях активного типа осуществляется ради интересов управомоченных, в том числе таких интересов, которые выражают общественные интересы, интересы правопорядка в целом. Следовательно, сочетаясь определенным образом с субъективным правом (правом требования), юридические обязанности, в особенности в правоотношениях активного типа, имеют в значительной мере самостоятельное значение.

124

См.: Правоведение, 1980, № 1, с. 101; Матузов Н.И., Семенеко Б.М. Исследование проблемы юридических обязанностей граждан СССР.-Сов. государство и право, 1980, № 12, с. 33.

125

Возникает вопрос, нет ли в структуре обязанности такого элемента, который бы корреспондировал притязанию и в то же время не выходил за рамки регулятивного правоотношения. По этому вопросу следует заметить, что, возможно, юридическая обязанность включает в виде специфического элемента необходимость юридически отреагировать на требование управомоченного в случаях, когда не исполняется предусмотренное поведение (отказаться исполнять требование; признать правомерность требования и сослаться на уважительные причины; обещать исполнить обязанность через какой-то срок и т. д.). При таком решении проблемы перед нами раскрывается весьма четкая закономерная взаимозависимость между элементами субъективного права и элементами юридической обязанности: осуществление исходного элемента субъективного права — правоотношения побуждает к функционированию юридическую способность со стороны того элемента, который назван «необходимость отреагировать», а это с свою очередь (при отсутствии реального исполнения) приводит в действие следующий элемент субъективного права — притязание.

126

С рассматриваемых позиций можно подойти к выдвинутой Ю.Г. Ткаченко идее односторонних (сепаратных) правоотношений (см.: Ткаченко Ю.Г. Методологические вопросы теории правоотношений, с. 133 и след.). Эта идея, думается, противоречива. Рассмотрение субъективных прав и юридических обязанностей только в рамках правоотношения безупречна с методологических позиций. Но когда утверждается, что «существуют такие общественные отношения, в которых правовому регулированию подвергается деятельность лишь одной стороны» (с. 169), то возникает сомнение, не входит ли приведенное положение в противоречие с указанным ранее методологическим подходом. И, по-видимому, рациональный смысл рассматриваемой идеи заключается в том, Что положительная деятельность субъектов отношения действительно может сосредоточиваться лишь на одной его стороне и что субъективное право и юридическая обязанность могут выходить по своему содержанию за пределы собственно правовой связи. Но это вовсе не означает того, что «другая сторона» общественного отношения остается за пределами правового регулирования.

127

С этой точки зрения вызывает сомнение позиция Р.О. Халфиной, полагающей, что наряду с правами и обязанностями в структуру правоотношения входит реальное поведение участников правоотношения в соотношении с правами и обязанностями (см.: Халфина Р.О. Общее учение о правоотношении, с. 209–211). Еще меньше оснований включать в структуру правоотношения его участников (там же, с. 211). Ни участники правоотношения, ни их реальное поведение не обладают признаками элементов, которые бы позволили им вместе с правами и обязанностями образовать то, что в теории систем понимается под структурой.

128

См.: Халфина Р.О. Общее учение о правоотношении.

129

См.: Чечина Н.А. Гражданские процессуальные отношения. Л., 1962, с. 56; Элькинд П.С. Сущность советского уголовно-процессуального права. Л., 1963, с. 31; Галкин Б.А. Советский уголовно-процессуальный закон. М., 1962, с. 76.

130

О сложной структуре гражданско-правовых обязательств см.: Агарков М.М. Обязательство по советскому гражданскому праву, с. 60–73. См. также: Юков М.К. Структурно-сложное содержание гражданских процессуальных правоотношений. — Авто-реф. канд. дисс. Свердловск, 1972.

131

См. по рассматриваемому вопросу соображения Б.К. Бегичева (Советское трудовое право. М., 1979, с. 101–103).

132

Н.В. Витрук отмечает, что относительно свободная воля в области права «выступает не сама по себе, так сказать, в „чистом виде“, а через соответствующий эквивалент в праве, как необходимое правовое свойство (качество.) личности» (Витрук Н.В. Основы теории правового положения личности в социалистическом обществе, с. 81).

133

См.: Халфина Р.О. Общее учение о правоотношении, с. 115–116.

134

См.: Бойцов В.Я. Система субъектов советского государственного права. Уфа, 1972, с. 32–36.

135

Как отмечает И.В. Витрук, «право субъекта и правоспособность есть возможности, но возможности разного порядка» (Витрук Н.В. Основы теории правового положения личности в социалистическом обществе, с. 103). И эта «разность» порядка состоит не в том, что правосубъектность нельзя рассматривать в качестве субъективного права, а в том, что она является субъективным правом в плоскости государственно-правового регулирования.

136

Б.В. Пхаладзе правильно обращает внимание на то, что право участия в общественных отношениях (правоспособность) обеспечивается путем предварительного закрепления за всеми гражданами основных прав и обязанностей, характеризующих исходную позицию граждан в урегулированных правом общественных отношениях (см.: Пхаладзе Б.В. Юридические формы положения личности в советском обществе. Тбилиси, 1968, с. 18).

137

См.: Ямпольская Ц.А. О субъективных правах советских граждан и их гарантиях. — В сб.: Вопросы советского государственного права. М., 1959, с. 162; Общая теория советского права, с. 286; Строгович М.С. Основные вопросы советской социалистической законности, с. 156 и след.

В литературе были высказаны соображения о том, что все субъективные права и обязанности, все правовые связи входят в правовой статус (см.; Халфина Р.О. Общее учение о правоотношении, с. 123; Витрук Н.В. Основы теории правового положения личности в социалистическом обществе, с. 27, 31, 115–116). Думается, последний из указанных авторов ближе к истине, когда обосновывает идею о существовании субъективных прав в виде общего состояния (с. 105). Именно субъективные права (и обязанности), существующие в виде общего состояния, определяют основу правового положения личности — то стабильное, основополагающее в правовом положении субъекта, что в полной мере соответствует смыслу понятия «статус». Конкретные же права и обязанности — это, скорее, вопрос факта в юридической области, специфики в реальном положении лица, нежели основы его общего правового положения в данной правовой системе.

Интересные положения о содержании компонентов, из которых складывается правовое положение лица, его статус, с использованием понятия «модус», сформулированы В.А. Патюлиным (см.: Патюлин В.А. Государство и личность в СССР. Правовые аспекты взаимоотношений. М., 1974).

138

См.: Братусь С.Н. Субъекты гражданского права, с. 6.

139

Общая теория советского права, с. 284. Автор замечает там же: «В настоящее время уже трудно отрицать, что между правоспособностью и субъективными правами имеются не только различия, но и сходные черты».

140

Это разграничение, как показал Б.К. Бегичев, имеет существенное значение и для правосубъектности в трудовом праве (см.: Бегичев Б.К. Особенности правового положения служащих как субъектов трудового права. — Сборник ученых трудов Свердловского юридического института. Вып. 4. Свердловск, 1964, с. 161).

141

См.: Флейшиц Е.А. Соотношение правоспособности и субъективного права. — В сб.: Вопросы общей теории советского права. М., 1960, с. 281–282.

142

См.: Флейшиц Е.А. Соотношение правоспособности и субъективного права. — В сб.: Вопросы общей теории советского права. М., 1960, с. 281–282.

143

Развернутый анализ трудовой правосубъектности дан в работах Б.К. Бегичева (см., в частности: Сборники ученых трудов Свердловского юридического института. Вып. 1–4, 6, а также Бегичев Б.К. Трудовая Правосубъектность советских граждан. М., 1972).

144

См.: Витрук Н.В. Основы теории правового положения личности в социалистическом обществе, с. 89.

145

См.: Мальцев Г.В. Социалистическое право и свобода личности, с. 34.

146

Ведомости Верховного Совета СССР, 1981, № 26, ст. 836.

147

См.: Мицкевич А. В. Субъекты советского права. М., 1962, с. 37. См. также: Общая теория советского права, с. 290.

148

Такую категорию субъектов, как социальные образования, обособляет В.Я. Бойцов (см.: Бойцов В.Я. Система субъектов советского государственного права. Уфа, 1972, с. 77 и след.).

149

См.: Бойцов В.Я. Система субъектов советского государственного права, с. 76, 89 и след.

150

См., например: Кечекьян С.Ф. Правоотношения в социалистическом обществе, с. 92.

151

В юридической литературе были высказаны верные соображения о том, что народ, нации, социальные группы — субъекты не права, а политики (см.: Мицкевич А.В. Субъекты советского права, с. 42), что народ-источник и носитель политической власти (см.: Основин В.С. Советские государственно-правовые отношения. М., 1965, с. 38–39). От такого подхода, надо полагать, не отличается взгляд, признающий социальные общности субъектом преюдициальных правоотношений (см.: Губенко Р.Г. Советский народ — субъект конституционных правоотношений. — Сов. государство и право, 1980, № 10, с. 4l4-115). То, что условно может быть названо преюдициальными правоотношениями, представляет собой явления доюридического характера, принадлежащие к области непосредственно-социальных прав.

152

См.: Фарбер И.Е., Ржевский В.А. Вопросы теории советского конституционного права. Вып. 1. Саратов, 1967, с. 60; Кабышев В.Т., Миронов О.О. Категория «народ» в советском конституционном законодательстве — Правоведение, 1969, № 4, с. 40–41.

153

См.: Венедиктов А. В. Государственная социалистическая собственность. М., 1948, с. 621–654; Мицкевич А. В. Субъекты советского права, с. 38–39, 109; Халфина Р. О. Общее учение о правоотношении, с. 137, 171 и след.

154

См.; Венедиктов А.В. О субъектах социалистических правоотношений. — Сов. государство и право, 1955, № 6, с. 23–25.

155

По вопросу о правосубъектности организаций, в частности о содержании понятия «компетенция», в юридической литературе высказаны и другие соображения. Так, сторонники концепции хозяйственного права (В.В. Лаптев, В.К. Мамутов и др.) охватывают этим понятием всю Правосубъектность участников хозяйственной деятельности, в том числе их Правосубъектность как юридических лиц.

156

Разумеется, явления правовой действительности могут быть проанализированы и с точки зрения общефилософских представлений об объекте, при котором эти явления соотносятся с познающим субъектом (а не с правоотношением, с субъективными правами и обязанностями). Такого рода попытка предпринята в литературе А.П. Дудиным, который, к сожалению, представляет принятый им подход в качестве единственно возможного и с этих позиций критикует всех авторов, изучавших вопрос об объекте в правоведении (см.: Дудин А.П. Объект правоотношения (вопросы теории). Саратов, 1980), Едва ли, однако, такой чисто философский ракурс исключает существование специальной проблемы объекта в правоведении, проблемы, где термин «объект» (он бы мог быть заменен и другим) имеет особый, присущий правоведению смысл. Здесь мы встречаемся с негативными последствиями такого подхода к явлениям действительности, при котором те или иные философские категории, исходя подчас лишь из терминологического сходства, «навязываются» этим явлениям. Не случайно А.П. Дудин в конечном счете при освещении конкретных вопросов вынужден обращаться к специальному смыслу объекта правоотношения, принятому в юридической науке, и даже утверждать, что по отношению к объекту правоотношения субъектом выступает норма права (см. там же, с. 42).

157

О различиях между объектом правового воздействия и объектом правоотношения см.: Марксистско-ленинская общая теория государства и права. Основные институты и понятия, с. 552–553.

158

Сводку основных позиций по вопросу объекта правоотношения см.: Толстой Ю.К. К теории правоотношения, с. 53–64.

159

См.: Красавчиков О.А. Теория юридических фактов по советскому гражданскому праву. — Автореф. канд. дисс. Свердловск, 1950, с. 4; Яичков К.К. К учению о гражданском правоотношении. — Вестник МГУ. Серия экономики, философии, права. 1956, № 1, с. 129–140; Общая теория советского права, с. 311, 315.

160

«Связь объекта с интересами участников правоотношения, — пишет А.В. Мицкевич, — выводит нас за пределы анализа юридической формы правоотношения и позволяет установить связь этой формы с различными материальными, организационными и культурными средствами удовлетворения потребностей личности и общества» (Общая теория советского права, с. 311).

161

В некоторых правоотношениях (например, в гражданско-правовых обязательствах купли-продажи, имущественного найма и др.) с самого начала существует определенный материальный предмет, существует он и как объект права собственности. Но как объект данного обязательственного отношения материальный предмет выступает лишь в той мере, в какой он может быть охарактеризован в качестве нового блага — результата действий обязанного лица (переданной в собственность вещи, возведенного строения и т. п.).

162

Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 26, ч. 1, с. 421.

163

Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 13, с. 498.

164

См.: Элькинд П. С. Сущность советского уголовно-процессуального права, с. 14–15.

165

По мнению Н. Г. Александрова, юридический факт — это не просто жизненный факт, а факт определенным образом расцениваемый нормами права (см.: Александров Н. Г. Право и законность в период развернутого строительства коммунизма. М., 1961, с. 243).

166

См.: Исаков В. Б. Фактический состав в механизме правового регулирования, с. 7.

167

Как справедливо отмечает З. Д. Иванова, «существуют юридические факты, являющиеся общими, обязательными элементами для многих фактических составов», причем именно они часто служат первым элементом состава (Иванова З. Д. Юридические факты и возникновение субъективных прав граждан. — Сов. государство и право, 1980, № 2, с. 34, 36).

168

О многообразии правовых последствий, порождаемых юридическими фактами, см.: Иванова З. Д. Некоторые вопросы теории юридических фактов. — Ученые записки Казанского университета. Т. 117. Кн. 7. Казань, 1957, с. 43.

169

См.: Толстой Ю. К. К теории правоотношения, с. 6–7; Исаков В. Б. Фактический состав в механизме правового регулирования, с, 21–23.

170

См.: Ханнанов Р. А. Нормативные условия в динамике гражданского правоотношения. — Сов. государство и право, 1973, № 8, с. 123–125.

171

См.: Исаков В. Б. Фактический состав в механизме правового регулирования, с. 124.

172

Термин «результативное действие» предложен С. Ф. Кечекьяном (см.: Кечекьян С. Ф. Правоотношения в социалистическом обществе, с. 176).

173

См.: Красавчиков О. А. Юридические факты в советском гражданском праве. М., 1958, с. 156, 157–159.

174

См.: Агарков М. М. Понятие сделки по советскому гражданскому праву. — Сов. государство и право, 1946, № 3–4, с. 51–52.

175

См.: Кечекьян С. Ф. Правоотношения в социалистическом обществе, с. 176.

176

См.: Агарков М. М. Указ. статья, с. 51–52; Кечекьян С. Ф. Правоотношения в социалистическом обществе, с. 175–176; Толстой Ю. К. К теории правоотношения, с. 16.

177

Категория «объективно противоправное деяние» разработана И. С. Самощенко (см.: Понятие правонарушения по советскому законодательству. М., 1963, с. 39 и след.; Общая теория советского права, с. 392).

178

См.: Ардашкин В. Д. О принуждении по советскому праву, — Сов. государство и право, 1970, № 7, с. 37.

179

См.: Лунев А. Е. Административная ответственность за правонарушения. М., 1961, с. 34–35; Матвеев Г. К. Основания юридической ответственности. — Сов. государство и право, 1971, №. 10, с. 31; и др.

180

См.: Красавчиков О. А. Юридические факты в советском гражданском праве, с. 165.

181

Вильнянский С. И. Лекции по советскому гражданскому праву. Часть первая. Харьков, 1958, с. 84.

182

«Даже тогда, — пишет П. С. Элькинд, когда уголовно-процессуальные отношения обусловлены событием или состоянием, последние обязательно должны быть опосредствованы определенными действиями, без которых невозможно реальное возникновение, изменение и прекращение правоотношений» (см.: Элькинд П. С. Сущность советского уголовно-процессуального права, с. 27).

183

Известная условность рассматриваемого деления не лишает его весьма четкой определенности, его теоретического и практического значения. Иное мнение высказано Р. О. Халфиной (см.: Халфина Р. О. Общее учение о правоотношении, с. 286–287).

184

См.: Красавчиков О. А. Юридические факты в советском гражданском праве, с. 90–93.

185

Негативное отношение Р. О. Халфиной к данному делению (см.: Халфина Р. О. Общее учение о правоотношении, с. 287) объясняется, видимо, тем, что она отождествляет отрицательный факт и правопрепятствующий факт (см. там же). Между тем правопрепятствующее — это иное, прямо противоположное обстоятельство (наличное явление), отсутствие которого в данных отношениях выступает в виде отрицательного факта.

186

См.: Курылев С. В. Доказывание и его место в процессе судебного познания (в аспекте гражданско-процессуального права). — Труды Иркутского государственного университета. Серия юридическая. Т. 13. Иркутск, 1955, с. 45–46; Стальгевич А. К. Некоторые вопросы теории социалистических правовых отношений. — Сов. государство и право. 1957, № 2, с. 31; Толстой Ю. К. К теории правоотношения, с. 14.

187

См.: Красавчиков О. А. Юридические факты в советском гражданском праве, с. 85–86.

188

Справедливые соображения против абсолютизации классификации юридических фактов лишь по одному, волевому признаку и о необходимости использовать в этой классификации различные классификационные основания высказаны В. Б. Исаковым. По его мнению, принципиальным решением, позволяющим обрисовать особенности юридических фактов-состояний, будет создание развернутой систематизации юридических фактов по различным критериям, учитывающим особенности их содержания и функций в механизме правового регулирования (см.: Исаков В. Б. Фактический состав в механизме правового регулирования, с. 29).

189

См.: Халфина Р. О. Общее учение о правоотношении, с. 288–290.

190

См.: Красавчиков О. А. Юридические факты в советском гражданском праве, с. 66.

191

О ряде характерных черт фактических составов, в том числе о разнородности образующих их фактов, о временной последовательности их наступления, о необходимости выделения главного факта, см.: Иванова З. Д. Юридические факты и возникновение субъективных прав граждан. — Сов. государство и право, 1980, № 2, с. 35–38.

192

Теоретическое положение о необходимости разграничения фактических составов со свободным и строго установленным порядками накопления элементов, а также об известной независимости состояния связанности и секундарных (правообразовательных) правомочий, порождаемых частью составов, выдвинуто В. Б. Исаковым (см.: Исаков В. Б. Фактический (юридический) состав в механизме правового регулирования. — Автореф. канд. дисс. Свердловск, 1975).

193

На существование бланкетных составов указал О. А. Красавчиков (см.: Красавчиков О. А. Юридические факты в советском гражданском праве, с. 73–75).

194

О других разновидностях, особенностях и модификациях фактических составов см.: Исаков В. Б. Фактический состав в механизме правового регулирования, с. 37.

195

Отметив, что в фактическом составе имеется главный факт, определяющий возникновение субъективного права, З. Д. Иванова подчеркивает, что завершающим элементом фактического состава является не просто последний факт, наступивший при развитии состава, а тот факт, при наличии которого возникает предусмотренное нормами права субъективное право (см.: Сов. государство и право, 1980, № 2, с. 37).

196

В отличие от ранее занимаемой позиции (Проблемы теории права, т. 1, с. 366).

197

См.: Клейнман А. Ф. Основные вопросы теории доказательств в советском гражданском процессе. М., 1950, с. 34–35.

198

См.: Красавчиков О. А. Юридические факты в советском гражданском праве, с. 90.

199

См.: Исаков В. Б. Фактический состав в механизме правового регулирования, с. 68–70.

200

Поэтому вряд ли можно признать плодотворными попытки увидеть в указанной выше связанности коррелят секундарному правомочию первой из упомянутых выше разновидностей: это правомочие, как было показано ранее, для своего осуществления не нуждается в обеспечении обязанностью; оно соотносится со связанностью через самостоятельно существующее право требования (II. 28. 6.).

201

См.: Красавчиков О. А. Юридические факты в советском гражданском праве, с. 59–60.

202

См.: Общая теория советского права, с. 307.

203

См.: Исаков В. Б. Фактический состав в механизме правового регулирования, с. 33–37, 94—106.

204

См.: Исаков В. Б. Фактический состав в механизме правового регулирования, с. 60–61.

205

В. Б. Исаков справедливо выделяет ситуационный подход — такой аспект правового регулирования, когда под ним понимается «разрешение типичных юридически значимых ситуаций» (Исаков В. Б. Правовое регулирование и юридические факты. — Правоведение, 1980, № 5, с. 35).

206

Под источником права следует понимать «не само правотворческое действие, а его обязательную форму, с помощью которой воля господствующего класса, а в общенародном государстве воля народа возводится в закон, в норму права» (Мицкевич А.В. Акты высших органов Советского государства, с. 27). Автор отмечает здесь же необходимость отразить и в самом определении нормативно-правового акта его «реальное бытие» в виде письменного документа, закрепляющего правотворческое решение государственного органа. Тем самым будет преодолен тавтологический недостаток ранее данных определений, всегда начинавшихся словами «нормативный акт есть акт» (там же).

207

См.: Самощенко И.С. Основные черты нормативных актов социалистического государства. — Сов. государство и право, 1968, № 4, с. 23–28.

208

См. Мицкевич А.В. Акты высших органов Советского государства, с. 28–30; Самощенко И.С. Некоторые вопросы учения о нормативных актах социалистического государства. — Правоведение, 1969, № 3, с. 32–33.

209

См.: Самощенко И.С. Основные черты нормативных актов социалистического государства. — Сов. государство и право, 1968, № 4, с. 23; Он же. Некоторые вопросы учения о нормативных актах социалистического государства. — Правоведение, 1969, № 3, с. 29.

210

См… Правотворчество в СССР/Под ред. А.В. Мицкевича. М., 1974, с. 44.

211

Сам по себе обычай, строго говоря, не является юридическим источником права. Обычай как таковой-это лишь источник с точки зрения исходного фактического материала для юридических норм, не больше. Источником же права с юридической стороны является государственный акт санкционирования обычая, т. е. правотворческое решение, имеющее индивидуальное (в сфере правотворческих отношений) значение. Но ведь и нормативный акт как акт-документ сам по себе главным образом есть форма бытия юридических норм; юридическим источником, в сущности, и здесь является правотворческое решение компетентного органа, выраженное в нормативном акте. Отсюда, в частности, следует, что в юридически развитой правовой системе, когда ссылки на обычаи делаются в нормативных актах, отсутствуют основания рассматривать санкционированный обычай в качестве особого, самостоятельного источника права: здесь нет специального акта санкционирования, а есть единое правотворческое решение, выраженное в нормативном акте.

Это особо важно оттенить в отношении принципиально новой семьи правовых систем — социалистического права. Приводимые в литературе примеры ссылок в нормативных актах на деловые обыкновения, обычаи, традиции (например, в ст. ст. 134, 135, 149 Кодекса торгового мореплавания Союза ССР) свидетельствуют, скорее всего, о наличии особых оценочных предписаний, призванных ориентировать правоприменительный орган и субъектов на предпочтительный вариант индивидуального решения, на критерий фактического порядка для конкретизации прав и обязанностей в процессе индивидуального решения.

212

Хотя в настоящее время прецедентное право в значительной части превратилось в совокупность актов, определяющих принципы толкования и применения норм, закрепленных в актах законодательных или правительственных органов (см.: Зивс С.Л. Развитие формы права в современных империалистических государствах. М., 1960, с. 108), однако и сейчас прецеденты продолжают служить интересам империалистической буржуазии. Они обеспечивают консерватизм в буржуазном праве. На их основе достигается произвольное применение права — подыскание из массы противоречивых прецедентов «нужного» для данного решения. Будучи архаичным источником права, прецеденты в то же время находятся в постоянном развитии и представляют собой продукт приспособления права к изменениям в социальной жизни капиталистического общества (см. там же, с. 110 и след.; Марксистско-ленинская общая теория государства и права. Основные институты и понятия, с. 588, 590).

213

Р.О. Халфина справедливо пишет: «Представители прогрессивных и буржуазно-либеральных школ, раскрывая недостатки действующего законодательства, ищут пути их устранения в расширении правотворчества суда, в применении обычаев, в формах учета общественного мнения, шкале моральных ценностей и т. п. Однако указанные теоретические положения одновременно способствуют созданию обстановки „необязательности“ закона, распада законности, что открывает широкий простор усмотрению правоприменительных органов» (Халфина Р.О. Современные буржуазные концепции права: некоторые общие черты. — Сов. государство и право, 1979, № 11, с. 113).

214

О преимуществах нормативных юридических актов см.: Шебанов А.Ф. Форма советского права. М., 1968, с. 45 и след.

215

См.: Кулажников М.Н. Советское право, традиции и обычаи в их связи и развитии. — Автореф. докт. дисс., Киев, 1972.

216

На необходимость четкого разграничения формы изложения и формы выражения акта обратил внимание В.М. Корельский (см.: Корельский В.М. Правовые нормы и нормы общественных организаций. — Автореф. канд. дисс. Свердловск, 1963, с. 6). Это мнение поддержано И.С. Самощенко, который правильно подметил, что оба эти момента относятся к нормативному акту как к внешней форме права (см.: Самощенко И.С. Основные черты нормативных актов социалистического государства. — Сов. государство и право, 1968, № 4, с. 28–30). Следует вместе с тем полагать, что слова «изложение» и «выражение» при обозначении того и другого аспектов в отличие от использования указанных терминов упомянутыми авторами целесообразно поменять местами.

217

Так, с точки зрения Б.В. Шейндлина, следует различать пять форм права: «1. Внутренняя форма строения системы права — разделенность на отрасли и институты. 2. Внешняя форма группирования норм непосредственно по воле законодателя — систематика права, различные виды кодификации. 3. Внутренняя форма строения каждой нормы права — общий и обязательный характер правила. 4. Внешняя форма выражения отдельной нормы права в актах государственных органов — нормативные акты. 5. Внешняя форма изложения нормы права-логическая формулировка закона и других нормативных актов» (Шейндлин Б.В. Сущность советского права. Л., 1959, с. 95).

218

Отсюда становится понятным, почему предложения о замене юрмина «источник права» термином «форма права» не были восприняты ни наукой, ни практикой (см. по этому вопросу: Общая теория советского права, с. 129–132; Марксистско-ленинская общая теория государства и права. Основные институты и понятия, с. 581). В последней из указанных работ подчеркивается, что термин «источник права» «является емким, он выражает комплексное понятие, включающее в себя не только указание на форму выражения правовой нормы, но и ограничивающий признак, отражающий специфику понятия, а именно, что форма служит основанием признания данного правила поведения правовой нормой».

219

Общую характеристику системы законодательства см.: Система советского законодательства.

220

См.: Шебанов А.Ф. Система законодательства как научная основа кодификации. — Сов. государство и право, 1971, № 12, с. 33.

221

См.: Поленина С.В. Система советского гражданского законодательства. — Сов. государство и право, 1971, № 6, с. 33.

222

См.: Васильев Ю.С., Евтеев М.П. Кодификация и систематизация законодательства. — Сов. государство и право, 1971, № 9, с. 16.

223

С этой точки зрения надо видеть, что признанная и автором этих строк возможность использования термина «отрасль законодательства» при обозначении комплексных образований в праве имеет теневую сторону. Использование термина, выработанного применительно к внешней форме права, для характеристики явлений, имеющих юридически-содержательный характер, хотя и позволяет четко отграничить основные и комплексные образования, но приводит к смешению разнопорядковых явлений. Такое смешение отчетливо просматривается в анализе системы законодательства, проведенном С.В. Полениной в книге «Теоретические проблемы системы советского законодательства» (М., 1979). Правильно отметив сначала, что вопрос о законодательстве и его системе относится к внешней форме права (с. 5–6), автор затем видит, однако, в законодательстве нечто большее и более содержательное, чем лишь явление, относящееся к актам-документам. В книге говорится о законодательстве как об «органичной структуре» (с. 37), причем даже комплексные отрасли законодательства оцениваются как «системные образования», отличающиеся «структурной определенностью и закономерными связями между элементами» (с. 56), «связями управления», а также наличием «двойного (тройного и т. д.) управления» (с. 59–61), активных центров, т. е. такими характеристиками и определениями, которые вполне основательно используются в научных разработках, посвященных структуре самого права и к ней только относящихся.

224

См.: Шебанов А.Ф. Указ. статья. Автор отмечал, что в советском законодательстве можно различать вертикальную структуру (акты общесоюзных органов, акты республиканских органов, акты местных органов) и горизонтальную структуру-систему отраслей законодательства. Именно в вертикальной структуре различаются виды актов — законы, указы, ведомственные акты и т. д. (с. 33).

225

Новые убедительные соображения о необходимости строгого разграничения однородных (основных) отраслей и комплексных образований в их связи с системой законодательства приведены А.В. Мицкевичем, который к тому же справедливо заметил, что авторы, употребляющие термин «массив», в сущности, имеют в виду те же самые комплексные образования (см.: Свод законов Советского государства. Теоретические проблемы. М., 1981, с. 90–95).

226

См.: Самощенко И.С. Методологическая роль системного подхода в изучении структуры советского законодательства. — Вопросы философии, 1979, № 2, с. 72, 74.

227

Весьма отрадно, что в последнее время высказаны глубокие соображения о необходимости комплексного регулирования, связанного, в частности, с разработкой комплексных целевых программ крупного общегосударственного значения. Основателен и обобщающ вывод: «Комплексные отрасли законодательства выражают линию интеграции разнородных правовых норм… в то время как обособленные отрасли права выражают дифференциацию правового регулирования» (Свод законов Советского государства. Теоретические проблемы, с. 95).

228

См.: Самощенко И. С. Иерархия и основные подразделения нормативных актов социалистического государства — Ученые записки ВНИИСЗ. Вып. 15. М., 1968, с. 3–17; Поленина С. В. Взаимосвязь нормативных актов в системе советского гражданского законодательства. — Сов. государство и право, 1972, № 8, с. 63 и след.

229

См.: Фарбер И.Е., Ржевский В. А. Вопросы теории советского конституционного права. Вып. I. Саратов, 1967, с. 70 и след.

230

См.: Самощенко И. С. Основные черты нормативных актов социалистического государства. — Сов. государство и право, 1968, № 4, с. 25.

231

Как правильно подчеркивает С.Г. Дробязко, единство правового регулирования в стране реально возможно только при наличии единой правовой основы, абсолютной непререкаемости высшего юридического авторитета, четкой иерархии правовых форм (см.: Дробязко С.Г. Роль законодательства в создании материально-технической базы коммунизма. Минск, 1971, с. 70).

232

В буржуазном праве существует (и оправдывается правовой доктриной) деление законов в «формальном смысле» и в «материальном смысле». Это объясняется тем, что в период империализма правительственные нормативные акты все более оттесняют законы в «формальном смысле». Буржуазные парламенты нередко издают законодательные акты по второстепенным вопросам жизни государства. В то же время правительственные органы принимают акты, определяющие основы данной правовой системы, причем подчас вразрез с действующим законодательством. В буржуазной же теории права прямо обосновывается уравнение правительственных нормативных актов и законов и, в частности, вывод о том, что любая абстрактная общая норма является законом в «материальном смысле» (см.: Зивс С.Л. Развитие формы права в современных империалистических государствах, с. 26–31). Все это является ярким выражением крушения буржуазной законности в период империализма. В силу единства всех признаков закона в социалистическом обществе наша наука отвергает деление законов на законы в «формальном смысле» и законы в «материальном смысле».

233

См.: Поленина С.В. Теоретические проблемы системы советского законодательства, с. 44.

234

Мицкевич А.В. Акты высших органов Советского государства, с. 76.

235

См.: Теоретические вопросы систематизации советского законодательства, с. 118.

236

См.: Керимов Д.А. Свобода, право и законность в социалистическом обществе. М., 1960, с. 181–182.

237

Теоретические вопросы систематизации советского законодательства, с. 120.

238

См.: Мицкевич А. В. Акты высших органов Советского государства, с. 122–123.

239

О ведомственных актах см.: Ноздрачев А. Ф Место ведомственных актов в иерархии нормативных актов Советского государства. — Ученые записки ВНИИСЗ. Вып. 19. М., 1969, с. 76–92.

240

О структуре законодательства (на материале гражданского права) см.: Поленина С.В. Система советского гражданского законодательства и основные тенденции ее развитая. — Автореф. докт. дисс. М., 1971.

241

См.: Шебанов А.Ф. Система законодательства как научная основа кодификации. — Сов. государство и право, 1971, № 12, с. 34. См. также: Беляева З.С. Источники колхозного права. М., 1971, с. 12–13.

242

Если учесть, что в кодифицированных актах закрепляется юридическое своеобразие отраслей права, то станет ясным, что перемещение юридических норм из одного подразделения системы законодательства в другое, как правило, означает известное преобразование в природе данных норм. Вот почему нельзя признать точной мысль о том, что «выражающую данную норму статью закона можно, используя различные ее признаки, расположить в разных подразделениях системы законодательства и выбор конкретного из таких подразделений целиком зависит от усмотрения законодателя» (Систематизация хозяйственного законодательства. М., 1971, с. 49–50).

243

Существенно важное деление нормативных актов (под несколько иным углом зрения) вводит А.С. Пиголкин. Он различает три самостоятельных вида нормативных актов: 1) нормоустанавливающие акты (устанавливают новые правовые нормы); 2) акты вспомогательного или корректирующего регулирования (вносят изменения в общую систему правового регулирования, не устанавливая при этом новых самостоятельных норм); 3) акты консолидации (Пиголкин А.С. Теоретические проблемы правотворческой деятельности в СССР.-Автореф. докт. дисс., с. 37).

244

См.: Баймаханов М.Т. Нормотворческая деятельность общественных организаций в процессе выполнения переданных им государственных функций. — Сов. государство и право, 1963, № 9, с. 94–101.

245

См.: Корельский В.М. О характере норм, издаваемых общественными организациями. — Сов. государство и право, 1963, № 9, с. 101.

246

См.: Горшенев В.М. Санкционирование как вид нормотворческой деятельности органов Советского государства. — Правоведение, 1959, № 1, с. 11 и след.

247

В юридической литературе было высказано мнение о том, что термин «предварительное санкционирование» неудачен, так как санкционировать можно только разработанные нормы (см.: Антонова Л.И. Некоторые вопросы теории правотворчества. — Правоведение, 1963, № 3, с. 18). С точки зрения М. Геновски и Л.И. Антоновой, лучше употреблять в соответствующих случаях термин «правотворческое делегирование» (см.: Геновски М. Преминоване функции на държавни органи въход обществени организации. София, 1962, с. 67; Антонова Л.И. Указ. статья, с. 18). В предыдущем изложении уже говорилось об условности юридической терминологии. К, тому же в данном случае термин «санкционирование» имеет обобщающее значение: он отражает все случаи придания государством юридической силы социальным нормам иных видов.

Более широкое значение (но уже в другой плоскости) имеет и термин «правотворческое делегирование»: он охватывает все случаи передачи правотворческих полномочий от одного органа другому, в том числе и государственному органу. Поэтому термин «предварительное санкционирование» целесообразно сохранить. Вместе с тем необходимо использовать и выражение «правотворческое делегирование», не забывая, разумеется, того, что в данном случае перед нами лишь одна из разновидностей делегирования правотворческих полномочий.

248

См.: Шебанов А.Ф. Форма советского права, с, 180; Корельский В.М. Об особенностях и значении норм, содержащихся в совместных постановлениях ЦК КПСС и Совета Министров. — Правоведение, 1957, № 8, с. 23–24; Мицкевич А.В. Акты высших органов Советского государства.

249

См.: Минасян Н.М. Источники современного международного права, Ростов, 1960; Лукашук И.И. Источники международного права. Киев, 1966; Курс международного права. Т. 4. М., 1969; и др.

250

Эти и некоторые иные виды нормативных юридических актов — выделены и обстоятельно рассмотрены А.Ф. Шебановым (см.: Шебанов А.Ф. Форма советского права, с. 89–91).

251

Обособление данной разновидности норм-предписаний является одной из наглядных иллюстраций свойственного праву объективного процесса специализации.

Если рассматривать право только в виде совокупности логических норм, каждая из которых является самостоятельным регулятором общественных отношений, то нужно признать, что подобные автономные нормы должны были бы самостоятельно определять пределы их действия. Однако в силу процесса специализации права этот элемент в регламентации общественных отношений обособился в специфические разновидности специализированных норм-предписаний; он оказался «выведенным за скобки», т. е. общим для всей системы нормативных актов или их разновидностей.

252

См.: Комиссаров К.И. Задачи судебного надзора в сфере гражданского судопроизводства. Свердловск, 1971, с. 130–131.

253

Недбайло П.Е. Применение советских правовых норм, с. 284.

254

Ведомости Верховного Совета СССР, 1958, № 14, ст. 275; 1980, № 20, ст. 374.

255

От утраты нормативным актом юридической силы следует отличать фактическое прекращение действия нормативного акта. Возможно прекращение действия (фактическое неприменение) закона, сохраняющего юридическую силу. В то же время в некоторых случаях не исключено и действие закона, утратившего силу (см.: Тилле А.А. Действие советского закона во времени и в пространстве. — Автореф. докт. дисс. М:, 1966, с. 5).

256

Характеристику этих трех типов действия закона во времени см.: Тилле А.А. Время, пространство, закон. Действие советского закона во времени и пространстве. М., 1965.

257

См.: Тилле А.А. Время, пространство, закон, с. 96; Блум М.И., Тилле А.А. Обратная сила закона. М., 1969, с. 34. Авторы, однако, не видят многообразия случаев обратной силы: по их мнению, последние встречаются только при пересмотре на основе нового нормативного акта уже наступивших последствий. Думается, такой подход ориентирован все же на действие закона в уголовном праве. Он не учитывает специфики правоотношений в других отраслях права. Помимо ряда иных моментов здесь нужно принять во внимание длящийся характер правового регулирования, а также возможность индивидуального правоприменительного регулирования данных отношений. К.И. Комиссаров указал и на ряд других неточностей, допущенных в приведенной выше общей характеристике обратной силы нормативного акта (касающихся связи обратной силы с неюридическими в прошлом фактами, с недлящимися отношениями) (см.; Комиссаров К.И. Задачи судебного надзора в сфере гражданского судопроизводства, с. 135–141).

258

Зависимость обратной силы от того, урегулировано или нет длящееся отношение правоприменительным решением, подметил К.И. Комиссаров (см.: Комиссаров К.И. Задачи судебного надзора в сфере гражданского судопроизводства, с. 141).

259

См.: Ведомости Верховного Совета РСФСР, 1964, № 24, ст. 416.

260

См.: Блум М.И., Тилле А.А. Обратная сила закона, с. 31.

261

См.: Лунц Л.А. Курс международного частного права трех томах). Общая часть. М., 1973, с. 22, 171–176.

262

См.: Марксистско-ленинская общая теория государства права. Основные институты и понятия, с. 579, 580.

263

Существенное значение имеют здесь уровень развития данной правовой системы, степень развертывания в ней специфически правовых закономерностей, влияние на ее развитие науки. Как правильно отмечено в литературе, «на первых порах систематизация была плодом искусственной, затем естественной классификации, а в наши дни находится на пороге научной классификации» (Система. советского законодательства, с. 75).

264

См.: Систематизация хозяйственного законодательства, с. 20–27.

265

Цитируется по кн.: Теоретические вопросы систематизации советского законодательства, с. 11.

266

Как отмечает Имре Сабо, особенностью кодексов является их ведущее значение в системе права, их относительно всеобъемлющий характер и полнота, а также то, что они представляют собой определенную систему (см.: Сабо Имре. Социалистическое право. М., 1964, с. 174–175).

267

Подготовка и издание систематических собраний действующего законодательства. М., 1969, с. 9.

268

См.: Теоретические вопросы систематизации советского законодательства, с. 21.

269

В литературе наряду с официальной и неофициальной инкорпорацией выделяется официозная (полуофициальная) инкорпорация — подготовка и издание сборников по поручению, но без санкции правотворческих органов. Официозные инкорпоративные сборники по своей природе ближе к сборникам неофициальной инкорпорации.

270

См.: Подготовка и издание систематических собраний действующего законодательства, с. 7–11.

271

См.: Подготовка и издание систематических собраний действующего законодательства, с. 7–11.

272

С рассматриваемой точки зрения представляет интерес высказанное в юридической литературе мнение о том, что изданные в СССР Собрания действующего законодательства «значительно выходят за пределы простой систематизации, проводимой на уровне „фотомонтажа“ формально действующих актов» (Система советского законодательства, с. 106).

273

Подробнее о теоретических и практических вопросах систематической инкорпорации см.: Подготовка и издание систематических собраний действующего законодательства.

274

В литературе даже было высказано мнение, что консолидация представляет собой особую форму систематизации (см.: Ушаков А.А. О кодификации советского законодательства. — Ученые записки Пермского университета. Т. 14. Кн. 4. Ч. I. Пермь, 1959, с. 77–78). Этот взгляд не нашел поддержки. Большинство авторов пришло к выводу, что консолидация представляет собой прием, который может применяться при инкорпорации нормативных актов (см.: Шебанов А.Ф. Некоторые вопросы теории нормативных актов в связи с систематизацией советского законодательства. — Сов. государство и право, 1960, № 7, с. 141–142; Керимов Д.А. Кодификация и законодательная техника. М., 1962, с. 30–31; Теоретические вопросы систематизации советского законодательства, с. 27–28).

275

См.: Систематизация хозяйственного законодательства; Самощенко И.С. О консолидации нормативных актов. — Ученые записки ВНИИСЗ. Вып. 7. М., 1966, с. 88–115. В литературе выдвинута конструкция укрупненного акта, охватывающего и акты консолидации (см.: Свод законов Советского государства. Теоретические проблемы, с. 58).

276

См.: Шебанов А.Ф. Подготовка Свода законов Советского государства и юридическая наука. — Сов. государство и право 1977 № 5, с. 63–65.

277

См.: Ведомости Верховного Совета СССР, 1976, № 37, ст. 515.

278

Схему Свода законов СССР см.: Ведомости Верховного Совета СССР, 1978, № 15, ст. 239. См. также: Система советского законодательства, с. 106–107. Подробнее об особенностях Свода законов см.: Свод законов Советского государства. Теоретические проблемы, с. 13 и след. В книге говорится: «Свод законов СССР… является в целом инкорпорированным официальным собранием действующего законодательства СССР, в процессе подготовки которого, однако, в отличие от всех ранее бывших Сводов и в отличие от СДЗ СССР, решаются задачи совершенствования не только формы законодательства, но и вносятся изменения в регулирование общественных отношений с помощью готовящихся в этих целях кодифицированных и иных новых актов» (с. 17).

279

В упомянутой выше книге о Своде законов о нем говорится как об инкорпоративном издании «лишь в конечном счете» (см. там же, с. 14).

280

См.: Самощенко И.С. О Своде законов Советского государства. — Труды ВНИИСЗ. Т. 8. М., 1977, с. 11 и след.; см. также: Свод законов Советского государства. Теоретические проблемы, с. 64.

281

См.: Зивс С.Л. Развитие формы права в современных империалистических государствах, с. 143 и след. В частности, Свод законов США, сформированный первоначально в качестве акта инкорпоративного типа, по сути дела, превратился ныне в кодифицированное издание.

282

Об особенностях поддержания Свода в действующем состоянии при помощи разъемных тетрадей см.: Пиголкин А.С., Чернобель Г.Т. Свод законов СССР — теоретические и практические проблемы. — Правоведение, 1978, № 6, с. 30–31.

283

См.: Самощенко И.С. Проблемы Свода законов Советского государства. — В сб.: Конституция СССР и дальнейшее развитие государствоведения и теории права. М., 1979, с. 109.

284

По мнению А. Нашиц, законодательная техника выступает как комплекс, методов и приемов, призванных придавать соответствующую форму содержанию правовых норм (см.: Нашиц А. Правотворчество. М., 1974, с. 144).

285

Правотворчество и применение юридических норм в настоящее время все более связываются также с достижениями материальной, «вещественной» техники (криминалистическая техника, ЭВМ и т. п.). Но это уже не юридическая техника в указанном выше значении.

286

В законодательной технике, пишет А.С. Пиголкин, как и в любых других технических приемах, сочетаются элементы науки, мастерства, искусства, опыта (см.: Пиголкин А.С. Теоретические проблемы правотворческой деятельности в СССР.-Автореф. докт. дисс., с. 17).

287

См.: Красавчиков О.А. Советская наука гражданского права. — Ученые труды Свердловского юридического института. Т. VI. Серия «Гражданское право». Свердловск, 1961, с. 121; Пиголкин А.С. Подготовка проектов нормативных актов (Организация и методика). М., 1968, с. 7.

288

См., например: Керимов Д. А. Кодификация и законодательная техника, с. 47; Шебанов А.Ф. Вопросы теории нормативных актов в советском праве. — Автореф. докт. дисс., М., 1965, с. 41; Законодательная техника. Под ред. Д.А. Керимова. Л., 1965, с. 5.

289

См., например: Пиголкин А.С. Подготовка проектов нормативных актов, с. 10.

290

См.: Красавчиков О.А. Советская наука гражданского права, с. 121. Вместе с тем автор, как представляется, неоправданно исключил из арсенала юридической техники приемы составления и формулирования юридических норм, их изложения в нормативных актах (юридическую терминологию). См. также: Горшенев В.М. Способы и организационные формы правового регулирования в социалистическом обществе. М., 1972, с. 249 и след.

291

По мнению М.К. Юкова, в юридическую технику включаются средства и операции (см.: Юков М.К. Место юридической техники в правотворчестве. — Правоведение, 1979, № 5, с. 46 и след.).

292

См.: Ковачев Д.А. О понятии законодательной техники. — Ученые записки ВНИИСЗ. Вып. 18. М., 1969, с. 31–39.

293

См.: Ковачев Д.А. О понятии законодательной техники, с. 31–34. В литературе юридическую технику иногда подразделяют на «внешнюю» и «внутреннюю» (см.: Ушаков А.А. О понятии юридической техники и ее основных проблемах. — Ученые записки Пермского университета. Т. 19. Вып. 5. Пермь, 1961, с. 81–82). Следует, однако, заметить, что правила и приемы, причисляемые. к «внешней» технике (порядок внесения и учета предложений по законодательству, составления и редактирования законопроектов, получения виз и др.), относятся, скорее, к самому содержанию правового регулирования.

294

О других требованиях к юридической терминологии см.: Пиголкин А.С. Юридическая терминология и пути ее совершенствования. — Ученые записки ВНИИСЗ. Вып. 24. М., 1971, с. 23–29.

295

О.А. Красавчиков к средствам юридической техники причисляет: 1) терминологию; 2) юридические конструкции; 3) презумпции и фикции; 4) систематизацию (см.: Красавчиков О.А. Советская наука гражданского права, с. 124–132). Отмечая плодотворный характер самого подхода автора к вопросам юридической техники, следует указать, что его позиция нуждается в дополнениях и уточнениях. Наряду с иным, вытекающим из последующего изложения, надо видеть, что систематизация есть правотворческая по своей основе, юридически содержательная деятельность и с этой точки зрения она не может быть поставлена в один ряд с терминологией и юридическими конструкциями. В то же время, если связывать юридическую технику со структурой права (а это крайне существенно), необходимо среди технико-юридических средств выделить нормативное и системное построение воли законодателя, а также отраслевую типизацию норм (к тому же, как уже говорилось, юридическая техника включает приемы построения нормативного материала).

296

А.А. Ушаков пишет, что самым важным творением юридической техники является сама правовая норма (см.: Ушаков А.А. Очерки советской законодательной стилистики. Пермь, 1967, с. 15).

297

Характеристику юридических конструкций как модели см.: Черданцев А.Ф. Юридические конструкции, их роль в науке и практике. — Правоведение, 1972, № 3, с. 12 и след.

298

Наряду с приведенными средствами юридической техники, имеющими общее значение для нормативных актов, следует- указать на особые средства, используемые в некоторых областях права главным образом для обеспечения формальной определенности права — презумпции и юридические фикции. Известные особенности имеют средства изложения воли в индивидуальных актах (II.37.7.).

299

Идея о принципиальном соответствии статьи и нормы дает четкое представление о юридической норме, показывает разнообразие ее содержания, облегчает анализ законодательства (см.: Пиголкин А.С. Теоретические проблемы правотворческой деятельности в СССР.-Автореф. докт. дисс., с. 23).

300

Это обстоятельство не учитывают авторы, которые утверждают, что норма права и статья нормативного акта не совпадают и что многие нормы раздроблены на ряд статей (II.24.2). Они не замечают того, что статья, которые, по их мнению, содержат часть нормы, на самом деле закрепляют самостоятельные нормативные обобщения.

301

Калинин М.И. Избранные произведения. В четырех томах. Т. 2. М.,1960, с. 132.

302

СУ РСФСР, 1929, № 60, ст. 600.

303

См.: Ковалев М.И. О технике уголовного законодательства. — Правоведение, 1962, № 3; Ушаков А.А. Очерки советской законодательной стилистики.

304

См.: Щерба Л.В. Современный русский литературный язык. — Русский язык и школа, 1939, № 4, с. 20–21. См. также: Ушаков А. А. О понятии юридической техники и ее основных проблемах. — Ученые записки Пермского университета. Т. 19, с. 75.

305

Как подчеркивает А.А. Ушаков, доходчивость и простота советских законов зависят не только от простоты словесных выражений, но и от того, насколько слово точно отражает законодательную мысль. Обращая внимание на единство между законодательной мыслью и словом, необходимо подчеркнуть приоритет законодательной мысли. Главное-это раскрытие юридических понятий (см.: Ушаков А.А. Указ. статья, с. 75).

306

См.: Васьков П.Т., Волков Ю.Е. О точности и определенности формулирования правовых норм. — В сб.: Вопросы кодификации советского законодательства. Свердловск, 1957, с. 23–24.

307

Керимов Д.А. Кодификация и законодательная техника, с. 91.

308

Ряд других особенностей языка законодательства как самостоятельного стиля литературной речи освещен А.С. Пиголкиным. Особенностями языка законодательства, по его мнению, являются: его официальный характер, логичность, законченность и последовательность изложения; намеренная сдержанность; отсутствие эмоциональной окрашенности; максимальная точность изложения; формализация языка; ясность и простота формулирования юридического предписания; экономичность, лаконичность выражения мысли законодателя; отсутствие резко выраженной индивидуализации стиля (см.: Пиголкин А.С. Теоретические проблемы правотворчества в СССР.-Автореф. докт. дисс., с. 29–30).

309

А.А. Ушаков указал на ряд аспектов использования категорий «форма» и «содержание» для решения проблем правотворчества. Автором поставлен вопрос о необходимости формирования специальной юридической науки-законографии (см.: Ушаков А.А. Содержание и форма в праве и советское правотворчество. — Автореф. докт. дисс. Свердловск, 1970). По мнению А.С. Пиголкина, особой наукой должна быть юридическая техника.

310

См.: Ушаков А.А. Очерки советской законодательной стилистики, с. 13 и след.

311

А.Ф. Черданцев отмечает, что «под толкованием понимается, с одной стороны, определенный мыслительный (познавательный) процесс, направленный на объяснение знаковой системы, а с другой — результат этого процесса» (Черданцев А. Ф. Толкование советского права. М., 1979, с. 5). В настоящей главе термин «толкование» употребляется в смысле деятельности, т. е. в смысле хотя и ориентированном на указанные А.Ф. Черданцевым значения данного термина, но имеющем в то же время такой аспект, который соответствует месту и функциям толкования как особого правового явления.

312

Конечно, толкование, нормативных предписаний осуществляется и при теоретическом исследовании права, его институтов, норм. Однако значение специальной деятельности (а не обычного теоретического исследования) оно имеет лишь постольку, поскольку интерпретация нормативных предписаний рассчитана на обеспечение нужд юридической практики, т. е. в конечном счете на установление содержания предписания в целях его реализации.

313

Среди книг, посвященных рассматриваемой проблеме, следует, например, указать на: Недбайло П.Е. Применение советских правовых норм. М., 1960; Пиголкин А.С. Толкование нормативных актов в СССР. М., 1962; Черданцев А.Ф. Вопросы толкования советского права. Свердловск, 1972; Он же. Толкование советского права; Лазарев В.В. Применение советского права. Казань, 1972.

314

См.: Лазарев В.В. Применение советского права, с. 67; Вопленко Н.Н. Акты толкования норм советского социалистического права. — Автореф. канд. дисс. Саратов, 1972, с. 8–9.

315

Надо полагать, что не менее существенные особенности приобретает толкование, если оно включается в другую систему — правотворческую деятельность. Помимо прочего эти особенности проявляются в легальном и аутентическом толковании.

316

П.С. Элькинд справедливо указывает на то, что не следует «смешивать толкование норм уголовно-процессуального права как условие их непосредственного применения с уяснением таких норм вне органической связи с их применением или хотя бы и в такой связи, но не органами (лицами), их непосредственно применяющими» (Элькинд П.С. Толкование и применение норм уголовно-процессуального права. М., 1967, с. 57).

317

Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 37, с. 285.

318

См.: Недбайло П.Е. Применение советских правовых норм, с.331.

319

О толковании как познании см.: Черданцев А.Ф. Толкование советского права, с. 17–34. О критериях толкования (в том числе о неправовых социальных нормах как критерии толкования и восполнения пробелов в праве) см.: Янев Янко Г. Правила социалистического общежития. М., 1980, с. 74 и след.

320

См.: Черданцев А.Ф. Вопросы толкования советского права, с. 76.

321

В юридической литературе была предпринята попытка связать способы толкования лишь с внешними моментами (формами) проявления воли законодателя (см.: Черданцев А.Ф. Вопросы толкования советского права, с. 76; Он же. Толкование советского права, с. 19–20). Однако не все широко признанные способы толкования (например, логическое толкование) имеют свои особые внешние формы. Да и такие способы (например, систематическое толкование), которые, казалось бы, опираются на специфические внешние формы, на поверку затрагивают в значительной мере внутреннюю форму права, его структуру. Вместе с тем есть такие внешние обстоятельства, используемые при толковании (политика, мораль, обстоятельства издания и т. д.), которые вообще не являются внешними формами жизни права. Главное же — качество объективной реальности имеют в праве не только внешние формы, но и самая материя права, другие его характеристики, в том числе особое логическое построение, специфическое технико-юридическое выражение (технико-юридическое, специально-юридическое содержание права), которые не в меньшей мере, чем внешние формы, являются его «моментами жизни».

322

А.Ф. Черданцев разъединяет историко-политическое толкование на два самостоятельных способа-историческое и функциональное (см.: Черданцев А.Ф. Толкование советского права, с. 82–116). Вряд ли такое разъединение качественно однородных приемов толкования обоснованно. И там и здесь перед нами, в сущности, одни и те же факты (внешние, имеющие социально-политическое содержание), которые лишь проявляются в различных плоскостях: одни — в исторической, другие — в процессе функционирования. К тому же и все историко-политическое толкование имеет функциональный характер: оно состоит в установлении значения нормы с учетом ее функционального контекста. Что же касается интерпретации оценочных понятий и юридической практики, отнесенных А.Ф. Черданцевым к функциональному толкованию, то они вообще принадлежат к иной области толкования — специально-юридическому анализу.

323

См.: Явич Л.С. Проблемы правового регулирования советских общественных отношений, с. 145.

324

Достаточно точная характеристика способов толкования в известной мере связана с их наименованием. Так, термин «грамматическое толкование», конечно, условен, но он все же имеет содержательную определенность, ибо означает исследование текста акта на основе положений и объективных законов грамматики, лексики, семантики. На такую же содержательную определенность ориентирует и другой термин, используемый при обозначении грамматического толкования, — «филологическое». Когда же рассматриваемый способ именуется языковым, то ему терминологически придается всеобъемлющее и в известной степени неопределенное значение (с языком связаны все приемы и способы толкования, в том числе логическое, юридическое толкование).

325

Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 14, с. 649.

326

При аналогии закона (а также субсидиарном применении и аналогии права) выполняются задачи, во многом сходные с задачами толкования. Они направлены, в частности, на то, чтобы устранить отрицательные последствия неправильного или недостаточного использования средств юридической техники, касающейся главным образом юридических конструкций. Но решаются эти задачи иным путем, нежели при толковании. Аналогия в праве связана с творческими элементами в деятельности правоприменительных органов, характеризует одну из особенностей правоприменительной деятельности.

327

По мнению Н.Н. Вопленко, толкование и конкретизация соотносятся как средство и цель (см.: Вопленко Н.Н. Официальное толкование и конкретизация советских правовых норм. — В сб.: Вопросы теории государства и права. Вып. 2. Саратов, 1971, с. 175, 178).

328

В юридической литературе высказан взгляд (Ю.Г. Ткаченко), в соответствии с которым толкованием является только разъяснение нормативных положений (см.: Теория государства и права Под ред А.М. Васильева. М., 1977, с. 392). Вряд ли это правильно. Разъяснение есть лишь внешнее выражение явления, сущность которого заключается в ином — в уяснении того или иного нормативного юридического предписания.

329

См.: Недбайло П.Е. Применение советских правовых норм, с. 488; Сабо Имре. Социалистическое право, с. 262 и след.

330

См.: Черданцев А.Ф. Толкование советского права, с. 145.

331

Некоторые авторы казуальное толкование называют судебным. Такое наименование недостаточно точно. И дело не только в том, что индивидуальное разъяснение может быть дано любым правоприменительным органом, но и в том, что толкование, проводимое судами и иными правоприменительными органами, имеет различную юридическую природу: оно может быть как казуальным, так и нормативным.

332

Более важное юридическое значение актам казуального толкования придает В.В. Лазарев (см.: Лазарев В.В. Применение советского права, с. 98 и след.).

333

По мнению А.С. Пиголкина, говорить о казуальном толковании можно лишь там, где ставится специальная цель разъяснить смысл правовой нормы (см.: Пиголкин А.С. Толкование нормативных актов в СССР, с. 151). Такое понимание казуального толкования не учитывает разнообразия форм разъяснения нормативных актов.

334

См.: Пиголкин А.С. Толкование нормативных актов в СССР, с. 121, 125.

335

См.: Дюрягин И.Я. Право и управление. М., 1981.

336

В последнее время в советской юридической литературе высказаны новые, весьма основательные соображения в пользу того, что необходимо с предельной четкостью выделять из всей массы разнообразных процедурных форм процессуальные формы в строгом смысле, которые концентрируют значительные юридические ценности, связанные с правосудием и неотделимые от «самого» права (см., в частности: Труды ВЮЗИ/Отв. ред. М.С. Шакарян. М., 1980).

337

См.: Осипов Ю.К. Совершенствовать формы и методы профилактической работы по предупреждению гражданских правонарушений. — Сов, юстиция, 1967, № 9; Комиссаров К. И. Задачи судебного надзора в сфере гражданского судопроизводства, с. 73–75.

338

См.: Курылев С.В. Доказывание и его место в процессе судебного познания. — Труды Иркутского Государственного университета. Т. 3. Серия юридическая. Иркутск, 1955, с. 38–54; Он же. Основы теории доказывания в советском правосудии. Минск, 1969, с. 9 и след.; Белкин Р.С., Винберг А.И. Криминалистика и доказывание. М., 1969, с. 12–13.

339

В юридической литературе истина в юридических делах иногда обозначается иным термином — «материальная истина» (см., например: Строгович М.С. Материальная истина и судебные доказательства в советском уголовном процессе. М., 1955, с. 51; Он же. Курс советского уголовного процесса. М., 1968, с. 76 и след.). Хотя такая терминология имеет некоторые достоинства (здесь оттеняется тот факт, что истина в нашем праве не является формальной), она все же менее приемлема, чем термин «объективная истина». И не только потому, что последний из указанных терминов непосредственно связывает юридические категории с философскими, но и потому, что подчеркивает объективный характер наших знаний, получаемых при разрешении юридических дел.

340

По мнению В.Н. Кудрявцева, установление истины по уголовному делу включает и решение вопроса о квалификации содеянного (см.: Кудрявцев В.Н. Общая теория квалификации преступлений. М., 1972, с. 51).

341

См.: Гурвич М.А. Принцип объективной истины советского гражданского процессуального права. — Сов. государство и право, 1964, № 9, с. 100–101. П.Е. Недбайло писал, что «юридическая значимость фактов общественной жизни является объективным их свойством, которое должно получить отражение в сумме знаний, составляющих объективную истину» (Недбайло П.Е. Применение советских правовых норм, с. 228).

342

Авторы, которые относят принцип объективной истины только к самим по себе (голым) фактам, не учитывают того обстоятельства, что и социально-правовое значение фактов, и правоотношения, да и само право относятся к явлениям объективной реальности.

343

Как полагает большинство авторского коллектива книги «Теория доказательств в советском уголовном процессе» (М., 1966), в содержание объективной истины по уголовному делу входят не конкретная мера наказания, а вид и характер наказания в пределах санкции, предусмотренной уголовным законом (с. 96).

344

См.: Осипов Ю.К. К вопросу об объективной истине в судебном процессе — Правоведение, 1960, № 2, с. 123.

345

См.: Старченко А.А. Проблемы объективной истины в теории уголовного процесса. — Вопросы философии, 1956, № 2, с. 111.

346

Как писал М.А. Гурвич по рассматриваемому вопросу, угрозой отказа в судебной защите не оформленных надлежащим образом юридических действий достигается такое их в массовом масштабе оформление, при котором отказ в защите прав за их недоказанностью допустимым доказательством становится величиной, не подлежащей учету. Торжествует принцип объективной истины, а не исключительные по значению и ничтожные по количеству отступления от него (см.: Гурвич М.А. Принцип объективной истины советского гражданского процессуального права, с. 104).

347

Кроме того, применительно к фактическим обстоятельствам дела факты в пользу подсудимого, а также некоторые другие обстоятельства могут быть установлены на основе вероятности (например, оправдательный приговор по уголовному делу по мотиву недоказанности). Причем вероятностные суждения, как показал С.В. Курылев, являются здесь не просто догадками, а формой знаний о явлениях и связях объективной действительности (см.: Курылев С.В. Установление истины в советском правосудии. — Автореф. докт. дисс. М… 1967, с. 13).

348

Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 18, с. 123.

349

Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 29, с. 162.

350

См.: Чечот Д.М. Развитие принципа материальной истины в советском гражданском процессуальном праве. Материалы межвузовского научного совещания. Л., 1957, с. 54: Осипов Ю.К. К вопросу об объективной истине в судебном процессе. — Правоведение, 1960, № 2, с. 127–129; Кудрявцев В. Н. Теоретические основы квалификации преступлений. М., 1961, с. 68.

351

См.: Александров Н. Г. Право и законность в период развернутого строительства коммунизма, с. 163.

352

См.: Курылев С.В. Установление истины в советском правосудии. — Автореф. докт. дисс., с. 10.

353

См.: Иванов О.В. Принцип объективной истины в советском гражданском процессе. М, 1964, с. 51.

354

А. Ривлин справедливо отмечал, что истина в уголовном процессе представляет собой полное и правильное отражение в судебном приговоре фактов объективной действительности во всей их общественно-политической сущности, и в правовом значении, и тогда это объективная истина, либо не представляет собой такого отражения — и тогда это не истина вообще (см.: Ривлин А. Понятие материальной истины в советском уголовном процессе. — Соц. законность, 1951, № 11, с. 52).

355

См.: Осипов Ю.К. К вопросу об объективной истине в судебном процессе. — Правоведение, 1960, № 2, с. 129.

356

См.: Основин В.С. Основы науки социального управления. Воронеж, 1971, с. 141 и след.

357

См.: Лазарев В.В. Применение советского права, с. 7, 36

358

Пиголкин А.С. Толкование нормативных актов в СССР, с. 26.

359

См.: Курылев С.В. Установление истины в советском правосудии, с. 6–7.

360

См.: Михаляк Я.С. Применение социалистического права в период развернутого строительства коммунизма. М., 1963, с. 42; Коренев А.П. Применение норм советского административного права. — Автореф. докт. дисс. Л., 1971, с. 14.

361

Здесь важно обратить внимание на то, что основные стадии призваны выразить главные стороны правоприменительной деятельности. Они представляют собой своего рода пункты сосредоточения разнообразных действий по применению права. Так, толкование (уяснение) юридических норм, несомненно, является самостоятельным действием в процессе воплощения правовых предписаний в жизнь. Однако оно входит в круг операций по выбору и анализу юридической нормы. Существенное значение в процессе применения права имеет юридическая квалификация фактов. Но и она не составляет основной стадии, так как юридическая квалификация — это существенный момент как на стадии выбора и анализа нормы, так и на стадии решения дела (причем в зависимости от того, к какой стадии относится юридическая квалификация, меняется и ее правовая природа).

Основные стадии выражают логику применения права — те узловые моменты, которые отражают и ее специально-юридические функции, и ее организующее, творческое содержание. См. по этому вопросу: Горшенев В.М. Способы и организационные формы правового регулирования в социалистическом обществе, с. 192.

362

Аналогичного взгляда придерживаются В.М. Горшенев и И.Я. Дюрягин. Они пишут, что хотя «последующей организацией» обычно занимается сам орган, вынесший правоприменительный акт, тем не менее ее проводят и другие органы, которые в связи с выполнением предписаний первого акта нередко принимают новые правоприменительные акты (см.: Горшенев В.М., Дюрягин И.Я. Правоприменительная деятельность. — Сов. государство и право, 1969, № 5, с. 23).

363

Не образует самостоятельной стадии толкование нормативных предписаний: оно включается в стадию выбора и анализа норм (см.: Элькинд П.С. Толкование и применение норм уголовно-процессуального права, с. 63).

364

Этого не учитывают авторы, которые пытаются вывести установление фактических обстоятельств дела из сферы применения права (см., например: Курылев С.В. Установление истины в советском правосудии. — Автореф. докт. дисс., с. 6–7). Да и вообще своеобразие познавательного процесса, в результате которого устанавливаются обстоятельства дела, обусловлено как раз тем, что он в качестве составного элемента входит в систему применения права. Отсюда — специфика юридического доказывания, проблемы юридических доказательств, их относимости и т. д.

365

О ценности конструкции «главный факт» см.: Белкин Р.С. Собирание, исследование и оценка доказательств. М., 1966, с. 20.

366

См.: Вахтер В. В. Общетеоретические вопросы понятия фактической основы применения норм советского права. — Автореф. канд. дисс. Свердловск, 1979. Автор при этом обосновывает мысль о необходимости разграничения фактической основы правоприменительной деятельности и фактической основы правоприменительного решения (с. 7 и след.).

367

О значении для установления обстоятельств дела теории информации (правда, вне связи с проблемами социального управления) см.: Теория доказательств в советском уголовном процессе. Часть общая. М., 1966, с. 250 и след.; Белкин Р.С., Винберг А.И. Криминалистика и доказывание, с. 167–215; и др.

368

О логической стороне доказывания при установлении фактических обстоятельств см.: Эйсман А.А. Логика доказывания. М 1971.

369

Вместе с тем и здесь нельзя сводить доказывание только к мыслительным действиям. Это — все же внешне объективированные процессуальные действия по представлению и получению определенных данных для установления истины (см.: Курылев С.В. Основы теории доказывания в советском правосудии, с. 29–32).

370

См.: Курылев С.В. Доказывание и его место в процессе судебного познания. — Труды Иркутского государственного университета. Т. 13. Серия юридическая, с. 67

371

См.: Эйсман А.А. О понятии вещественных доказательств и их соотношении с доказательствами других видов. — В сб.: Вопросы предупреждения преступлений. Вып. I. М., 1965, с. 84.

372

Недбайло П.Е. Применение советских правовых норм, с. 221. Трудно, однако, согласиться с автором, утверждавшим, что установление фактов и выбор нормы — это одновременный акт, одна, единая и исходная стадия процесса применения правовых норм (там же, с. 223). Установление фактов и выбор нормы, несмотря на существующую между ними неразрывную связь, находятся в разных плоскостях правоприменительных действий и потому логически относятся к разным стадиям применения права.

373

См.: Недбайло П.Е. Применение советских правовых норм, с. 280–281.

374

По мнению К.И. Комиссарова, в гражданском судопроизводстве чисто правоприменительная деятельность подразделяется на два основных этапа: юридическую квалификацию спорного правоотношения и решение дела (см.: Комиссаров К.И. Задачи судебного надзора в сфере гражданского судопроизводства, с. 114).

375

Квалификация, пишет В.Н. Кудрявцев, ближе всего стоит к последней стадии процесса применения норм права: принятию решения и изданию акта, закрепляющего это решение (см.: Кудрявцев В. Н. Теоретические основы квалификации преступлений, с. 15).

376

См.: Недбайло П.Е. Применение советских правовых норм, с. 254.

377

Процесс правовой квалификации может быть подразделен и на более дробные этапы. Так, по мнению В.Н. Кудрявцева, поиск правовой нормы при решении уголовного дела распадается на:

1) упорядочение установленных фактических данных и выделение в них юридически значимых признаков; 2) выявление всех возможных конструкций, которые соответствуют фактическому материалу; 3) определение смежных составов; 4) выбор одного состава, признаки которого соответствуют содеянному (см.: Кудрявцев В.Н. Общая теория квалификации преступлений, с. 199–202).

378

Отметив, что правовая квалификация является тем самым рубежом, на котором определяется правовое значение объективно совершающихся событий и действий, К.И. Комиссаров пишет: здесь в своих рассуждениях суд идет от частного факта к предположению, что он является правовым, а затем, следуя путем дедукции, сначала устанавливает отрасль права, к которой относится спорное правоотношение, а потом уже находит конкретную норму, подлежащую применению в данном случае (см.: Комиссаров К.И. Задачи судебного надзора в сфере гражданского судопроизводства, с. 115).

379

А.Ф. Черданцев полагает даже, что алгоритм для общей юридической квалификации дает нам классификацию юридических фактов (см.: Черданцев А.Ф. Вопросы толкования советского права, с. 59).

380

По мнению А.Ф. Черданцева, кроме позитивной, следует выделять негативную квалификацию, на основе которой компетентные органы применяют юридические нормы (в частности, отказывают в иске, восстанавливают на работе незаконно уволенного работника и т. д.) (см.: Черданцев А.Ф. Вопросы толкования советского права, с. 115–116).

381

Решение юридического дела — одна из наименее изученных стадий процесса применения права. Внимание исследователей обычно концентрируется на правоприменительных действиях, имеющих подготовительный характер, — на установлении обстоятельств дела, выборе и анализе юридических норм, а само решение нередко как бы ускользает, предполагается в качестве само собой разумеющегося.

Между тем решение дела — не просто рядовая стадия процесса применения права. Это-стадия, которая занимает центральное положение, характеризует само применение как таковое.

В последнее время в научных исследованиях по рассматриваемому вопросу наметился поворот. С необходимой отчетливостью выделяет стадию решения юридического дела К.И. Комиссаров. Установление фактического состава правоотношения и его юридическая квалификация, подчеркивает он, лишь подготавливают решение дела, окончательно же защита субъективного права или охраняемого законом интереса достигается на итоговой стадии. Именно здесь норма права, если можно так сказать, из статического положения приводится в динамическое (см.: Комиссаров К.И. Задачи судебного надзора в сфере гражданского судопроизводства, с. 143).

382

См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 67.

383

См.: Вильнянский С.И. Применение норм советского социалистического права. — Ученые записки Харьковского института. Вып. 7. Харьков, 1956, с. 10.

384

По справедливому мнению В.И. Леушина, субсидиарное применение есть как бы аналогия закона на более высоком специально-правовом уровне (см.: Леушин В.И. Динамичность советского права и восполнение пробелов в законодательстве. — Автореф. канд. дисс. Свердловск, 1971, с.19).

385

См. там же, с. 18.

386

Возможность субсидиарного применения норм права основана на структурных (генетических и функциональных) связях между родственными отраслями. Формирование и развитие отраслей права выражается помимо иных моментов в сложных процессах, в ходе которых происходит восприятие отдельных элементов методов регулирования, свойственных основным, и прежде всего профилирующим, отраслям. Не случайно вопрос о субсидиарном применении касается главным образом молодых отраслей права, причем в характере субсидиарного применения проступает последовательность формирования отраслей, их зависимость по генетической линии (например, зависимость трудового права от гражданского, колхозного — от трудового).

387

Именно при пробелах в праве проявляется непосредственное регулирующее значение правовых принципов. При этом, однако, следует иметь в виду, что главная роль применяемых принципов права — обеспечить властный авторитет принятого решения, «опору» праву, выражающему общенародную волю, в то время как функция регламентации общественного отношения выполняется лишь частично: принципы права обусловливают характер и пределы индивидуальной регламентации прав и обязанностей спорного правоотношения (см.: Леушин В.И. Динамичность советского права и восполнение пробелов в законодательстве, с. 21).