Общество «Будем послушными»

Глава седьмая. Бобры или юные исследователи Арктики (или чего-нибудь еще)

Я не раз читал в книгах об удовольствиях столичной жизни, и как люди, живущие в провинции, тоскуют о радостном вихре модных городских удовольствий, потому что в провинции им очень скучно. Я с этим не согласен. В Лондоне, в особенности в Льюисхэме, ничего не произойдет, пока ты сам эти не займешься, а если и произойдет, то не с тобой, а тех людей, с кем происходит что-нибудь интересное, ты все равно не знаешь. Зато в деревне то и дело происходит что-нибудь интересное, причем не реже, чем с другими людьми, и часто для этого не приходится ничего делать.

К тому же в деревне естественные и законные способы зарабатывать себе на жизнь гораздо веселее, чем в городе: сеять и жать, и возиться с животными — это ведь гораздо интереснее, чем продавать рыбу, хлеб или масло. Единственное интересное ремесло в городе — это ремесло лудильщика да еще газовщика, но они ведь и в деревне нужны.

Я помню, какой милый человек приходил к нам в Льюисхэме отключать газ, когда дела у папы шли совсем уж плохо. Это был настоящий джентльмен, он дал Освальду и Дикки свинцовую трубу длинной в добрых два ярда с четвертью, и медный кран, который только отмыть было нужно, и целую пригоршню винтиков с которыми можно делать все что заблагорассудится. Как-то раз когда Элайза без предупреждения ушла вечером из дому, мы завинтили заднюю дверь. Вышел страшный скандал. Мы-то вовсе не собирались устраивать ей неприятности. Мы думали: как будет весело, когда она утром выйдет за молоком, а дверь-то и не открывается. Но не стоит рассказывать больше о доме в Льюисхэме. Это все лишь приятные воспоминания, которые не имеют отношения к этой истории с бобрами и исследователями.

Боюсь, что Дора и Дэйзи вырастут столь добродетельными, что им останется только выйти замуж за миссионеров. К счастью, Освальда ожидает другая судьба.

Мы провели две экспедиции, чтобы отыскать истоки Нила (или хотя бы северный полюс) и, благодаря их манере повсюду ходить вместе и думать только о скучных и похвальных делах вроде шитья, глажки и помощи в готовке и укрепляющей пище для больных и неимущих, Дора и Дэйзи оба раза оказались непригодными к этим походам, хотя нога у Доры уже достаточно зажила, чтобы отправиться на экватор, не говоря уж о северном полюсе. В первый раз они сказали, что ничуть не жалеют, что не пошли, потому что они-де не любят пачкаться с головы до ног (что за странности!), и к тому же они лучше провели время, чем мы все вместе взятые. (К чаю зашел наш пастор с женой, и были горячие пирожки). Во второй раз они уверяли, что им сильно повезло, когда они остались дома и, быть может, они правы. Но давайте я расскажу все по порядку — надеюсь, вам понравится эта история. Я собираюсь написать ее в ином стиле, вроде тех книжек, которые дарят в девчачьих школах, я имеют виду «школы для юных леди», а не ту, где учатся наши девочки — та все-таки разумнее. Итак:

«Увы!» — воскликнула прелестная девица, едва достигшая двенадцати лет, отбросив элегантную шляпку и проводя тонкими пальчиками по золотым кудрям. — «Сколь это горестно — верно я говорю? — зреть столь многих юных леди и джентльменов в расцвете сил, которые растрачивают драгоценные часы лета в праздности и неге».

С нежным упреком взглянула она на группку юношей и девушек, расположившихся под тенистым сводом берез и поедавших чернослив.

«Возлюбленные мои братья и сестра, — продолжала она, заливаясь слабым румянцем, — разве не могли бы мы даже ныне, хотя уже пробил одиннадцатый час, исправить течение нашей жизни и подыскать себе какое-нибудь занятие, достойное и в то же время интересное?»

«Я не вполне улавливаю смысл твоих речей, возлюбленная сестра», — ответил самый умный из ее братьев, на чьем челе…

А, что толку. Не умею я писать такие книги. И как писателям такое удается?

На самом деле мы и вправду ели чернослив, насыпав его на лист капусты и сидя в саду. Вдруг Алиса сказала:

«Слушайте, а давайте все-таки чем-нибудь займемся. Просто глупо так терять время. Уже одиннадцать. Пошли наконец!»

Освальд сказал: «Куда?»

С этого все и началось.

Ров, который со всех сторон окружает наш дом, подпитывается ручейками. Один из них течет по открытой трубе, конец которой выходит наружу с другой стороны нашего сада.

Именно этот поток и имела в виду Алиса, когда сказала:

«Почему бы нам не пойти на поиски истоков Нила?»

Конечно, Освальд знал, что истоки Нила (то есть настоящего, египетского Нила) давно уже открыты, и эта тайна не способна более взбудоражить умы подлинных исследователей. Но он не стал говорить это вслух. Немалая наука — знать, когда следует говорить, а когда и промолчать.

«Почему бы нам не оправиться на исследование Арктики?» — предложил Дикки. — «Мы бы перехватили с собой ледоруб и питались бы ворванью и тому подобным. К тому же там прохладно».

«Голосовать! Голосовать!» — крикнул Освальд, и мы приступили к голосованию.

Освальд, Алиса, Ноэль и Денни проголосовали за край ибисов и крокодилов. Дикки, Г. О. и Дора с Дэйзи предпочли край вечной зимы и ворвани.

Алиса сказала: «По дороге решим. Главное — выйти».

Оставалось решить вопрос с провиантом. Каждый из нас имел на этот счет особое мнение, и всем казалось, что то, что предлагают взять остальные, ни на что не годится. Так бывает и со взрослыми, когда они затевают экспедицию. Поэтому Освальд, который в состоянии справиться и с более затруднительными обстоятельствами, чем те, что встречались до сих пор, сказал: «Пусть каждый принесет то, что считает нужным. Мы устроим тайный склад в углу того сарая, от которого мы позаимствовали дверь для плота. И тогда капитан решит, кому что брать».

Так и сделали. Вы, может быть, думаете, что снарядить экспедицию это плевое дело, но это вовсе не так, особенно когда еще не решили, будет ли эта экспедиция проходить в центральной Африке или среди айсбергов и белых медведей.

Дикки хотел взять топор, молоток для угля, одеяло и теплый плащ.

Г. О. приволок большую вязанку хвороста для сигнальных костров и старые коньки (недавно обнаруженные в кладовой) на случай, если мы все-таки попадем на север.

Ноэль принес лопату и совок и добыл (уж не знаю как) банку маринованного лука.

Денни пришел с тростью (он так и пошел с ней в поход, несмотря на наши возражения), книгу (на случай, если ему надоест быть исследователем), сачок и бутылочку с пробкой, теннисный мячик, чтобы поиграть в паузах между исследованиями, два полотенца и зонтик, чтобы разбить лагерь или если встретится настолько большая река, что нам вздумается искупаться или просто свалиться в нее.

Алиса взяла свитер для Ноэля: а то вдруг мы будем возвращаться когда стемнеет, ножницы, иголку и нитки и две большие свечки — вдруг мы попадем в пещеру.

Освальд, как многоопытный руководитель, всецело сосредоточился на жратве, правда, остальные о ней тоже не забыли.

Все экспедиционные припасы сложили на скатерть, завернули и связали уголками. Получилась тяжесть, которую не могли оторвать от земли даже закаленные руки Освальда. Тогда мы решили брать с собой не все, а только отборный провиант, Все остальное мы зарыли в солому, потому что в жизни бывают свои взлеты и падения, а припас он всегда припас, особенно если речь идет о провизии. В том числе мы оставили и маринованный лук, но не надолго.

Тут появляются Дора и Дэйзи(обвив друг друга руками за талию как на картинке в мелочной лавке) и говорят, что они не пойдут с нами.

День и так был страшно жаркий, и разногласия среди исследователей по поводу необходимой провизии переросли в жаркие дебаты, и Г. О. потерял подвязку и не позволил Алисе заменить ее носовым платком, который любящая сестра вполне готова была ему пожертвовать. Словом, экспедиция, которая вышла в тот ясный солнечный день искать истоки реки, по которой Клеопатра плавала у Шекспира, или ледяные равнины, о которых Нансен написал такую толстую книгу, начиналась при весьма мрачных предзнаменованиях.

Но целительный покой природы помог им вскоре перестать дуться — Освальд и не дулся, он просто не хотел делать ничего из того, что предлагали остальные — и после того, как мы прошли вдоль ручья и видели водяную крысу и запустили в нее камнем, гармония была восстановлена. В крысу мы не попали.

Сами понимаете, мы не таковы, чтобы прожить столько времени возле ручья и не попытаться исследовать его глубины. Это ведь был тот самый ручей, куда сиганула овца (отважный прыжок!) в тот день, когда мы устраивали цирк. Само собой, мы не раз и сами забирались в него — там, где помельче. Но сегодня мы собирались идти далеко. Мы правда собирались, но когда мы дошли до того места, где через ручей переброшен деревянный мостик для скота, Дикки крикнул: «Привал!» — и все мы с удовольствием опустились на землю. То ли дело настоящие исследователи, которые не знают покоя ни днем, ни ночью, пока не доберутся туда (будь это «туда» Северный полюс или самый центр того, что на старых картах обозначается как Пустыня Сахара).

Провизия, собранная различными членами экспедиции была хороша в двух отношениях: во-первых, вкусно, а во-вторых, много. Кекс, крутое яйцо, колбаски, коринка, сырный пирог, изюм, холодные пирожки с яблоком. Все это было замечательно, но Освальду казалось, что истоки Нила(или Северный полюс) — по-прежнему далеко, и ничего особенного они из себя не представляют.

Поэтому он с удовольствием услышал, как Денни, растянувшийся на животе после основательного перекуса, сказал:

«Похоже, это глина: вы когда-нибудь делали из глины огромные горшки и блюда и обжигали их на солнце? Я читал об этом в книжке, и там еще запекали в песке черепах или устриц — не помню точно».

Он взял кусочек глины и принялся разминать его, и в тот же миг мрачное облако, нависшее над исследователями, рассеялось, и мы все забрались под мостик и принялись возиться с глиной.

«Ой как здорово!» — сказала Алиса. — «А потом мы раздадим эти огромные горшки здешним беднякам, которые не могут купить себе посуду. Это будет добрый поступок для книги Золотых Дел!»

Читать-то об этом легко, а вот попробуйте вылепить из глины большую тарелку. Как только удается сделать большую лепешку, она вдруг разрывается, хотя мы делали их и так слишком толстыми, а когда пытаешься загнуть краешки, они обламываются. Но мы старались изо всех сил и уже сняли и носки и башмаки. Когда ноги в холодной воде, злиться невозможно, и в этой возне с глиной, когда ты не заботишься, перемажешься ты или нет, есть что-то успокаивающее, к чему не может остаться нечувствительной самая жестокая грудь, которая когда ли билась на земле. (У меня все-таки немножко получается как в девчачьих книжках, верно?)

Потом мы поняли, что большая тарелка у нас не выйдет и решили заняться чем-нибудь помельче. Мы вылепили несколько блюдец, а Алиса сделала горшок (она сцепила оба кулака и велела Ноэлю облепить их глиной, а потом они подровняли это и внутри и снаружи (работать надо непременно мокрыми пальцами), и получился горшок — во сяком случае, так они это называли. Налепив достаточно всего, мы разложили это на солнце для просушки, но хотелось сделать все как следует, так что мы разожгли костер, а когда он прогорел, уложили свои горшки на белый раскаленный пепел, в котором еще бегали красные искорки, и насыпали пепел на них и сверху, и еще подложили хворосту. Замечательный получился костер.

Мы чувствовали, что уже приближается время полдника, поэтому решили оставить все до завтра, а завтра уж и забрать свои изделия.

Мы пошли домой через поле, но Дикки оглянулся и сказал:

«Костер здорово разгорелся».

Мы тоже оглянулись. В самом деле, на фоне вечернего неба высоко вздымались языки пламени.

«Наверное, глина загорелась», — сказал Г. О. — «Наверное, это горючая глина. Я что-то об этом слышал. А еще бывает глина, которую можно есть».

«Заткнись!» — с убийственным презрением сказал ему Дикки.

Мы все дружно повернули обратно. Мы все чувствовали — бывает такое смутное предчувствие: что-то не так, и мы как всегда виноваты.

«Быть может», — сказала Алиса, — «мимо проходила прекрасная юная леди в муслиновом платье, и на платье упала искра, а теперь она катается по земле в мучительной агонии, вся охваченная пламенем».

Угол леса мешал нам рассмотреть, что там происходит, и мы очень надеялись, что Алиса ошибается.

Но когда мы подбежали к своему глиняному заводику, то увидели бедствие почти столь же ужасное, как безумная фантазия Алисы. Занялась деревянная изгородь возле мостика и горела уже вовсю.

Освальд пустился во всю прыть, остальные за ним. На бегу он сказал себе: «Не время беречь одежду. Будь отважен, мой мальчик!»

И он был отважен.

Приблизившись к роковому месту, он увидел, что вода из кепок и соломенных шляп, как бы быстро ему не подавали эти сосуды, не поможет загасить пламя, и его полное событиями прошлое подсказало ему, к каким методам надо прибегнуть перед лицом стихийного бедствия.

Он сказал: «Дикки, намочи свою куртку и мою тоже и давай их сюда. Алиса, отойди, эти дурацкие девчачьи одежды только на то и годны, чтобы загореться».

Дикки и Освальд сорвали с себя куртки, Денни тоже, но ему и Г. О. мы не позволили. Затем отважный Освальд приблизился к краю горящего моста и прижал к нему свою влажную куртку, словно компресс к груди пациента, страдающего бронхитом. Горящее дерево зашипело и Освальд отшатнулся, наглотавшись дыма. Затем он схватил вторую куртку и прижал ее к другому участку перил и снова, как он и рассчитывал, сработало. Но тут надо было повозиться, и дым, разъедавший глаза, заставил юного героя уступить место Дикки и Денни, чтобы они к нему не приставали. В конце концов все уладилось и прожорливая стихия была побеждена. Мы забросали проклятый костер глиной, чтобы он уже точно не разгорелся, и тут Алиса сказала:

«Теперь нам придется пойти и во всем признаться».

«Конечно», — оборвал ее Освальд. Он с самого начала знал, что придется во всем признаваться.

Мы пошли к фермеру, который работал на участке возле Моат-хауза, и пошли к нему не откладывая, потому что такие новости становятся тем хуже, чем дольше их сберегаешь, мы все рассказали ему, а он сказал:

«Ах вы маленькие…» — все остальное я повторять не стану, потому что уверен: об этом он пожалел в ближайшее воскресение, когда пошел в церковь, а то и раньше.

Мы не стали обижаться на то, что он говорил, а просто повторили, что просим прощения, но он не принял наши извинения как подобает мужчине, но повторял «Ах вы…» и так далее, словно баба. Потом он пошел осматривать свой мост, а мы пошли пить чай, но наши куртки уже никогда не выглядели как новенькие.

Конечно, отважные исследователи не должны отступать перед причитаниями фермера, тем более перед его бранью. Альбертова дяди дома не было, так что нам не выпала в тот день двойня порция, а на следующий день мы пошли искать истоки великой реки или же гороподобные айсберги.

Мы вышли тяжело нагруженные огромным пирогом, который спекли нам Дора и Дэйзи, и шестью бутылками лимонада. Должно быть, истинные исследователи носят лимонад в чем-нибудь полегче, чем эти бутылки; должно быть, они покупают сразу бочонок, что гораздо дешевле, и девочки тащат его на спине, как на картинке дочери полка.

Мы миновали вчерашние пожарище, и воспоминание о нем пробудило в нас столь сильную жажду, что было решено тут же выпить лимонад и спрятать пустые бутылки. А затем мы отправились дальше в твердой решимости достичь в этот день ледяной или тропической цели нашего пути.

Денни и Г. О. хотели остановиться и устроить модные купальни в том месте, где ручей разливается маленьким морем, но Ноэль отказался: мы модников не любим.

«Ты-то должен уважать модников, — сказал Денни, — Мистер Коллинз написал Оду Моде, а он большой поэт».

«Мильтон написал целую поэму о Сатане, но я не обязан и Сатану любить», — ответил Ноэль (молодец!).

«Человек не обязан любить все, о чем он пишет, не говоря уж о том, что он читал, — подхватила Алиса, — Вспомни хотя бы „Погибель на тебя, тиран“, и все, что понаписано о войне, жестоких королях и святых мучениках, да и тот стишок, который ты написал о черном жуке».

К тому времени мы уже миновали местное море, так что миновала и опасность задержаться здесь, но они продолжали толковать о поэзии еще целых полтора поля (я имею в виду, мы прошли целое поле и еще половину, по прежнему вдоль реки). Речка здесь была широкая, но мелкая, были видны все камешки на дне и множество мальков и паучков, скользивших по поверхности. Денни сказал, что раз паучки держаться на воде, значит, она уже почти лед, и скоро будет северный полюс, но Освальд заметил возле леса птичку, которая несомненно была ибисом.

Вдоволь наслушавшись разговоров о стихах, Освальд предложил: «Давайте будем бобрами и построим плотину».

Всем было очень жарко, так что охотно согласились, и вскоре все уже подоткнули и закатали одежду так высоко, как только можно, и любовались на свои ноги, которые в воде кажутся зелеными, хотя на берегу были розовыми.

Строить запруду очень весело, хотя и трудно — об этом вы можете прочитать в любой книге про бобров.

Дикки сказал, раз мы стали бобрами, значит, мы в Канаде, то есть на пути к Северному полюсу, но Освальд молча указал на его залитое потом чело, и Дикки вынужден был признать, что для Северного полюса тут жарковато. Поскольку Дикки приволок с собой ледоруб (самый что ни на есть обыкновенный топор и притом довольно маленький), Освальд, как прирожденный полководец, отправил Дикки и Денни нарезать пласты дерна с травянистого берега, а все остальные пока что перегораживали течение реки камнями. Само собой, здесь было вдоволь ила, иначе самые умелые бобры не построили бы здесь плотину.

Выстроив цепочку камней, мы проложили их пластами дерна, затем снова положили камни и комки ила сверху, как масло на бутерброд, старательно их спрессовав. Мы провели за этой работой несколько часов, прервавшись лишь для того, чтобы съесть по пирожку. Наконец, плотина сравнялось высотой с берегами. Тогда мы подобрали огромный комок глины, подняли его вчетвером и закрыли последнее отверстие, через которое до сих пор шла вода. Нас, конечно, обрызгало напоследок, но какой же бобр не любит купаться. Еще немного глины, и мы закончили свою работу. Должно быть, целую тонну глины извели: на берегу даже яма осталась после наших трудов.

Завершив свое дело, мы пустились в путь. Дикки так вспотел, что даже куртку снял и о Северном полюсе уже не заикался.

Мы шли по течению реки и она вела нас через поле, лес и луг, берег становился высоким, почти отвесным, на головой темные деревья сомкнули призрачные своды, и мы почувствовали себя принцами в волшебной сказке, отправившимися в путь, чтобы сколотить себе состояние.

И тут мы увидели то, ради чего непременно стоило прийти сюда: река внезапно исчезла под каменной аркой, и хотя мы по колени влезли в воду и наклонялись и так и эдак и вертели головой, но все равно не могли разглядеть, где кончается этот тоннель.

Ручей тут был гораздо уже, чем в том месте, где мы играли в бобров.

Любезный читатель, тебе не составит труда угадать, кто произнес:

«Алиса, ты брала с собой свечку. Мы должны исследовать этот путь.»

Но отважный призыв Освальда натолкнулся на холодное молчание.

Они сказали, это им неинтересно, а вот к чаю вернуться хочется.

Лучше бы они честно сказали, что струсили, а то как что — сразу чай.

Освальд и ухом не повел. Он сказал в присущей ему полной достоинства манере (и вовсе не обиженно):

«Ладно, крошки. Ступайте домой, и пусть няня уложит вас в кроватку»

Тут они все сказали, что пойдут вместе со мной. Первым шел Освальд и нес в руке свечу. Идти было не так-то просто, создатель этой подземной галереи не подумал об отважных бобрах, которым суждено было однажды в нее проникнуть, и нам пришлось согнуться почти что вдвое.

Но наш вождь бесстрашно шел в перед, не слушая жалоб своих верных сотоварищей и что они там ворчали о своих разламывающихся (как будто пряники) спинах. Первопроходцы, бобры…

Туннель был длинный-предлинный, и даже Освальд обрадовался, когда, наконец, увидел впереди свет. Те, позади, тоже радостно завопили. Пол тут был каменный, так что идти было не очень-то трудно. Будь под ногами острые камешки или гравий, они бы повернули назад, я уж знаю.

Проблеск света в конце тоннеля все разрастался, и вот бестрепетный вождь уже моргал, заново привыкая к солнцу, и свечка в его руке казалась до смешного ненужной. Он вышел на свежий воздух, остальные вслед за ним, и все мы в один голос сказали: «Ого!» Кусты здесь росли у самого выхода из тоннеля, так что мы почти ничего не видели. Хорошенько потянувшись и разогнув спины, мы пошли дальше вверх по течению и никто уже не говорил о чае, хотя, как потом выяснилось, кое-кто все-таки думал о нем.

Солнышко было славное, после тоннеля все равно что Африка после северного полюса. Ручей становился все уже.

Дикки сказал: «Мы, наверное, сбились с пути. Этот холодный тоннель должен был привести нас к северному полюсу».

Новый поворот ручья вывел нас из кустов, и Освальд ответил:

«Взгляните на эту странную, дикую, экзотическую и тропическую растительность. Такие цветы распускаются только вдали от северных регионов».

В самом деле, мы зашли в какую-то болотистую местность, здесь росли странные кусты и цветы, которых мы никогда раньше не встречали, словом, все это как нельзя лучше подходило джунглям. Ручей почти иссяк. Было очень жарко, а земля под ногами чересчур мягкая. Над водой нависали невысокие ивы, и все поросло густой травой, в которой мелькали болотца и лужицы. Диких животных мы еще не встретили, но диких мух и жуков было предостаточно, и даже оводы, жадные, словно мухи цеце, жалили нас. Девочки принялись собирать цветы. Я отлично знаю, как эти цветы называются и даже смотрел в энциклопедии, но вам рассказывать не стану, это, слава Богу, не энциклопедия и не девчачий гербарий.

Теперь все уже просились домой. Здесь было гораздо жарче, чем в обычном английском лесу. Мы могли бы сорвать с себя все одежды и поиграть в дикарей, но тут было слишком грязно, чтобы идти босиком.

Освальд сумел убедить остальных, что просто глупо (и скучно) будет возвращаться домой той же самой дорогой; он указал на телеграфные столбы в отдалении и сказал:

«Там должна быть большая дорога, следуйте за мной!» — я не буду подробно останавливаться на этом поступке, доказывающем, как всегда, его здравый смысл и присутствие духа — ничего необычного для Освальда в нем нет.

Мы поползли дальше, чавкая по грязи, и в ботинках у нас было уже совсем мокро. Алиса разорвала свою шелковую юбку, и я точно знаю, что когда из юбки вырывается такой клок уголком, ее очень трудно будет починить.

Мы больше не шли по ручью. Он почти что исчез, так что мы проследили его до истоков. Нам было жарко, и очень жарко, и совсем очень жарко, крупные капли холодного пота проступили на нашем измученном челе и покатились по носу и даже по подбородку. Мухи жужжали, оводы жалили, Освальд из последних сил старался поддержать угасающее мужество своих спутников. Он споткнулся и свалился в какой-то колючий куст, но и падая, успел сказать:

«Видите, мы все-таки нашли истоки Нила! Ваш Северный полюс гроша ломанного не стоит!»

Алиса сказала: «Зато там так холодно! Освальд, даже ты предпочел бы сейчас быть там, верно?»

Освальд — прирожденный вождь, особенно если ему удастся уговорить кого-нибудь следовать за ним, но он хорошо помнит, что у вождя есть и другие обязанности кроме как просто идти впереди. Он должен ободрять больных и раненных членов экспедиции, будь она полярной или экваторической.

Поэтому Освальд пропустил всех остальных вперед, а сам шел под руку с Денни, помогая ему пробраться в трудных местах. Денни сильно натер ноги, потому что когда он играл в бобра, он ухитрился потерять носки, а башмаки без носок — впрочем, вы сами знаете. А у него и так вечно что-нибудь случается с ногами.

Мы вышли к пруду и Денни сказал:

«Давайте поплещемся!»

Освальд всегда готов поощрить инициативу, тем более когда речь идет о Денни (мы еще сделаем из него настоящего парня), но было уже поздновато и остальные успели уйти вперед, так что он просто от чистого сердца сказал:

«Еще чего! А ну, марш!»

Обычно Денни легко со всем соглашается, но даже червяк начнет извиваться, когда перегреется, а тем более если у него заболят ноги.

Он уперся и говорит: «Все равно хочу!»

Освальд не стал подавлять этот мятеж и напоминать, кто тут главный. Он сказал только:

«Ладно, только нам еще домой надо вернуться,» — ведь у Освальда добрая душа, и он всегда готов уступить другу.

Денни снял башмаки и влез в воду.

«Замечательно!» — говорит. — «Влезай тоже!»

«Там страсть как грязно!» — заметил его снисходительный полководец.

«Самую малость!» — сказал Денни, — «Но грязь тоже холодненькая, как вода, и мягкая, не то что башмаки».

И давай плескаться.

То ли Провидение позаботилось об Освальде, то ли он просто не сумел быстро развязать узлы на шнурках башмаков, но он избег страшной участи — сейчас вы услышите, какой.

Денни добрался уже до середины пруда, и поплескался вдоволь и весь насквозь промок, так что Освальду оставалось только завидовать, но увы! Ненарушимого блаженства в земной жизни достичь невозможно!

Денни начал было: «Чего ты упрямишься, Освальд, влезай скорее» — и вдруг издал душераздирающий вопль и давай лягаться.

«Что случилось?» — вскричал отважный Освальд. Судя по воплям, можно было опасаться худшего, однако не мог же Денни наткнуться на консервную банку в этом тихой болотистой местности?

«Не знаю, не знаю, оно кусается!» — орал Денни. — «Ой, кусается, всю ногу искусала! Больно, больно! Ой, кусается!» — на все лады вопил Денни, поспешая к берегу. Освальд вошел в воду и помог ему выбраться. Конечно, он не успел еще снять башмаки, но я уверен, что он и босиком не устрашился бы неведомых вод, голову даю на отсечение, он бы не струсил.

Денни выполз на берег, и мы оба с изумлением и ужасом убедились, что обе его ноги сплошь покрыты большими черными тварями вроде улиток. Денни весь позеленел, и даже Освальд почувствовал себя малость неуютно, потому что сразу догадался, кто эти мерзкие твари: не так давно он читал «Магнетические истории», в которых девочка по имени Феодосия выдавала блистательные трели на фортепиано, а зато другая девочка знала все про пиявок, что гораздо интереснее и достойно быть записанным в Золотую Книгу. Освальд попытался отодрать пиявок, но они не отдирались, а Денни завывал так, что к нему страшно было притронуться. Освальд хорошо помнил, как приманить пиявок, чтобы они начали кусаться (та девочка прикармливала пиявок сливками), но этих не надо было специально приманивать, а вот как их остановить, он не помнил.

«Ой-ой-ой! Ой-ой-ой! Больно-больно-больно!» — безостановочно кричал Денни, и Освальду пришлось ему напомнить, что он мужчина — не то так и отправится домой весь усеянный пиявками.

Но едва услышав о том, что пиявки могут остаться при нем на длительный срок, несчастный юноша разразился слезами. Освальд подал ему руку и вызвался нести его башмаки, так что несчастный юноша смирился со свое участью, прекратил рыдать и они, хромая, догнали остальных (те, впрочем, уже шли им навстречу, привлеченные воплями Денни). Хотя он прекратил рыдать, вопить он не переставал, а кто бросит в него за это камень, пусть сперва сам походит с одиннадцатью пиявками на правой ноге и шестью на левой (а всего их было, как говорит наш математик Дикки, семнадцать).

И очень хорошо, что он не переставал вопить, потому что его услышал человек, который в это время проходил по дороге (где телеграфные столбы). Этот человек свернул и быстро прошел через болото прямо к нам.

Глянув на ноги Денни он сказал:

«Так я думал», — и он схватил Денни и сунул его себе под мышку и понес, а Денни все кричал: «Больно-больно!» и «Ой-ой-ой!»

Наш избавитель, юноша в самом расцвете сил и к к тому же рабочий с фермы, отнес несчастного страдальца в коттедж, где он жил вместе со своей престарелой матерью. Тут Освальд и вспомнил, что он забыл насчет пиявок: они боятся соли. Престарелая мать этого юноши в самом расцвете сил посыпала пиявок солью, они сморщились и с противным чмоканьем, словно улитки, упали на каменный пол.

Молодой человек в вельветовых бриджах (в самом расцвете сил) понес Денни домой на собственной спине, потому что Денни забинтовали обе ноги, и он выглядел точь-в-точь как раненный герой, только незаслуженно.

Это был добрый юноша, и хотя доброе дело заключает награду в себе самом, я счастлив сообщить, что в придачу к своему доброму делу он заработал еще две полукроны, которые дядя Альберта и вручил ему. Только зря Алиса вписала его в Золотую Книгу, по-моему, туда надо вписывать только наши дела.

Думаете, это конец истории о поисках северного полюса и истоков Нила? Увы, как может заблуждаться даже самый любезный читатель.

Наш раненный герой лежал весь в ранах и бинтах на диване, а мы пили чай с крыжовником и белой смородиной (мы отчаянно нуждались в пище после нашего отважного путешествия), и тут миссис Петтигрю, экономка, просунула голову в дверь и позвала Альбертова дядю:

«Мне нужно сказать вам несколько слов, пожалуйста, сэр», — и голос у нее был такой, что все смолкли и переглянулись, бутерброды застыли на пол пути к нашим рта, равно как и чашки.

Мы сразу поняли, что произошла беда, — и не ошиблись. На всякий случай мы подъели бутерброды, а также крыжовник и смородину, разумеется, оставив лучшие ягоды для дяди Альберта; но он, когда вернулся, даже и не глянул на них, не говоря уж о том, чтобы оценить нашу заботливость.

По его лицу можно было предсказать раннее укладывание в постель и, скорее всего, без ужина.

«Опять, опять!» — в отчаянии повторял он. — «Ну как вам пришло в голову соорудить эту плотину?!»

«Мы были бобрами!» — горделиво произнес Г. О. В отличие от нас он еще не распознал особенного тона, которым говорил дядя Альберта.

«Ну конечно!» — сказал дядя Альберта запустив руки себе в волосы. — «Конечно же! Конечно! Все в постель и стройте себе плотину из подушек, бобры! Вы перегородили течение, вы разрыли берег, добывая глину, вся вода хлынула туда и залила ферму. Испорчено ячменя на семь фунтов! и скажите спасибо, что фермер заметил это прежде, чем убытков набралось на семьдесят фунтов. И это после того как вчера вы сожгли мост!»

Мы попросили прощения — что еще мы могли сказать. Только Алиса добавила: «Мы не хотели ничего плохого».

«Конечно, — сказал дядя Альберта, — Разве вы когда-нибудь хотели сделать что-нибудь плохое? Ладно, я поцелую вас и пожелаю спокойной ночи, но вы отправитесь в постель сейчас же, а утром каждый напишет двести раз: „Берегись, не Будь Бобром, Берега Беги, о Мосте Мысли!“ Так-то вот, и все „Б“ и „М“ чтоб были заглавные».

Мы поняли, что он хотя и сердится, но не очень, и пошли спать.

К вечеру следующего дня нас уже тошнило от этих Б и М, и когда мы укладывались спать, Освальд сказал брату:

«Послушай!»

«Ну», — отвечал ему брат.

«В конце концов, в этой истории есть кое-то утешительное», — так выразился Освальд, — «плотина-то вышла на славу»

И с этой утешительной мыслью бобры, исследователи северного полюса и противоположных регионов земли крепко заснули.