Обучение Элис Уэллс

— Меня так называли одноклассники, — не спеша произношу я. — Ты говоришь, как робот. Почему бы тебе не спросить у роботессы? Возьми в команду роботессу, она сделает всю работу. Она бесчувственная, как робот. Бессердечный робот. Стервозная роботесса. — Улыбаюсь Ранику. — Наверное, в каком-то смысле они были правы.

— В каком это? Все это полная хрень. Они просто завидовали твоему уму и выдержке. Ты не бесчувственная и не бессердечная.

— Я плохо к тебе относилась.

Он вздергивает плечами.

— Мне хватает любезностей от других девушек.

От этих слов у меня почему-то сводит желудок, но я нахожу силы продолжить разговор.

— Ты пытался обучить меня, а я все воспринимала в штыки. Наверное, тяжело работать с таким учеником. Думаю, мне просто страшно. Я боюсь, что не справлюсь с обучением и облажаюсь. Боюсь, что упущу единственный шанс быть с Тео, вот и срывалась на тебе. Прости, пожалуйста.

— Я тоже должен извиниться. — Он ерошит свои темные волосы. — За прошлую ночь. Не следовало утаскивать тебя с танцпола вот так. Это было не по-джентельменски.

— Значит, обычно ты стараешься вести себя как джентльмен? — ухмыляюсь я.

— Конечно! Может, я и задиристый болван, но уж точно не мудак. Ненавижу мудаков.

— Ты им и не был. Мне понравилось тусоваться с твоими друзьями в том клубе. — Мое сердце пропускает удар, и лицо заливается краской. — И понравилось танцевать с тобой…

Я поворачиваюсь к Ранику, и внезапно он приникает к моим губам в поцелуе. Робком и легком как перышко — моем самом первом. Глаза сами по себе закрываются. Раник накрывает мою щеку шершавой ладонью и большим пальцем поглаживает подбородок. Он такой нежный. Меня пронзает незнакомое чувство, словно удар тока от катушки Теслы, и стрелой спускается по позвоночнику. Но длится это всего секунду, потому что Раник быстро отстраняется.

— У-урок, — облизнув губы, сдавленно произносит он. — Это был урок. Черт, я даже не… Проклятье!

Раник закрывает лицо руками и весь напрягается от ярости.

— В чем дело? Неужели я настолько плоха? — спрашиваю его.

Он смотрит на меня сквозь пальцы, в его золотисто-зеленых глазах столько стыда.

— Нет-нет, ты была великолепна! Черт, э-э, просто… это ведь был твой первый поцелуй. И я его украл. Наверняка ты хотела, чтобы на моем месте был Тео. Прости. Мне ужасно жаль, я ни фига не подумал. Взял и сделал. Я никогда не думаю, прежде чем что-то сделать, и в итоге вечно все порчу!

Он садится и бьет кулаком по подушке.

— Не кори себя, — кладу руку ему на плечо. — Я не придаю особого значения первому поцелую. Мне всегда казалось странным, что другие девушки так на нем зациклены. К тому же я бы предпочла быть опытной, когда поцелую Тео. Лучше произвести на него впечатление, чем подарить неловкий первый поцелуй.

Стыд в его глазах потихоньку рассеивается, как темная туча над головой. Раник с серьезным лицом распрямляет плечи и вытягивается на кровати. Руки и ноги у него длинные, как у лежащего льва. Татуировки скручиваются и изгибаются на напряженных мышцах.

— Верно. Так, значит, поцелуи. Это у нас был легкий поцелуй, не дружеский. Друзья целуются в щеки, — он быстро чмокает меня в щеку для наглядности, — но и не страстный. Скорее, что-то между. Назовем его «поцелуй парочки».

— Было приятно, — улыбаюсь я.

Раник вспыхивает, но силой воли держит марку.

— Я рад. Боялся, что ты меня за это возненавидишь.

— Глупо ненавидеть тебя за уроки, — прагматично отвечаю я. — Ты меня обучаешь, а практика — отличный способ усвоить материал.

— Значит, я могу поцеловать тебя снова — прямо сейчас, — и ты не станешь возражать?

— Да. Пока будешь инструктировать.

Его ухмылка вдруг становится хитрой, буквально дьявольской. Раник медленно наклоняется, глядя на мои губы, и замирает в паре сантиметров от них. Я могу сосчитать каждую темную ресничку, каждую мимическую морщинку на его лице. Дыхание у него мятное и горячее, а шея ужасно сексуально напряжена. Он приоткрывает губы, и я резко подаюсь вперед. Раник тут же отстраняется и тихонько посмеивается.

— Так не пойдет, принцесса. Сбавь обороты. Тео может все неправильно понять и решить, что ты готова к большему.

Раник чуть придвигается ко мне. Он так близко, но в то же время так далеко. Я хмурюсь и нервно ерзаю, сгорая от желания снова ощутить тот магический разряд, вызванный поцелуем.

— О, ты такая милая, когда дуешься, — лишь громче смеется Раник.

У меня в голове слово «милая» производит эффект разорвавшейся бомбы. Милая? Еще никто меня так не называл — открыто и честно. Стервозной — да. Высокомерной — да. Фригидной — а как же. Милой? Никогда. Но Раник произнес это так искренне. Я быстро подаюсь вперед и, пока он не успел отстраниться, неопытно его целую. Задеваю зубами его нижнюю губу и уже думаю, что Раник в недовольстве остановит меня, но вместо этого слышу громкий стон. Это придает мне уверенности, и я кусаю чуть сильнее. Раник рычит в ответ и усиливает напор, с жаром и страстью лаская мои губы, затем проталкивает язык в рот и с пылом изучает каждый его уголок.

— Это… — выдыхает он между делом, — страстный поцелуй.

И не отрываясь от губ, накрывает меня своим телом. Его близость будоражит, чувства усиливаются, и я трепещу в предвкушении чего-то нового, но разгорающегося во мне на уровне инстинктов. Это куда лучше, чем просто фантазировать о Тео в постели. Удовольствие острее, ярче, реальнее. Когда Раник наконец отстраняется, мои губы горячо пульсируют. Он жадно окидывает меня взглядом, его золотисто-зеленые глаза заволакивает дымкой, совсем как у того парня в клубе. Только у Раника это в тысячу раз напряженнее, опаснее и отдает жгучим желанием. Он наклоняется, но дарит ожидаемый поцелуй, а утыкается лицом мне в шею и вдыхает мой запах. Не удержавшись, я начинаю хихикать.

— Прошу прощения, мистер Мейсон, но это тоже часть урока?

— Извини, просто ты пахнешь, как я. Моим шампунем.

— И тебе нравится это, потому что ты — нарцисс? — подшучиваю я.

— Мне это нравится, потому что… — Раник блаженно выдыхает мне в ухо, — мысль о том, что на тебе останется мой запах…

Он обрывает фразу на полуслове и, резко скатившись с меня, садится. Затем прочищает горло и взволнованно встает с кровати. Эта внезапная перемена в нем — от непринужденной легкости до скованности и напряжения — выглядит странной и неестественной. Словно вымученной.

— На сегодня все, — сдавленно произносит Раник. — Ты только что испытала невинный поцелуй, поцелуй парочки и страстный поцелуй. Вот и вся разница между ними. Урок окончен. Давай я отвезу тебя домой.

Я почему-то ощущаю острый укол разочарования, но быстренько подавляю его и встряхиваюсь. Сейчас не время отвлекаться и отдаваться сантиментам. По дороге к машине Раника я бережно укладываю в памяти новоприобретенный опыт.

— Когда мне поцеловать Тео? — спрашиваю я, когда мы выезжаем с парковки. — Или надо ждать, пока он сам меня поцелует?

— А чего хочешь ты? — отвечает Раник вопросом на вопрос. — Большинство девушек мечтают, чтобы парни целовали первыми.

— Мне плевать, кто сделает это первым, лишь бы меня поцеловали.

Раник звонко смеется.

— Практична, как всегда. — Затем искоса поглядывает на меня. — Так тебе теперь нравится целоваться или как?

— Да. Это очень увлекательно и весело. Хотелось бы повторить. И как можно скорее.

— Ты всегда можешь позвонить мне. Будем считать это дополнительными занятиями или типа того. Дополнительными заданиями для улучшения оценки.

Когда мы подъезжаем к общежитию, Раник помогает мне вылезти из машины.

— Что ж, я закину тебе домашку в ближайшие дни. Тогда скоро увидимся?

— Да. Спасибо тебе за все. За завтрак, уроки…

И за поцелуй. Точнее множество поцелуев. За столько прекрасных поцелуев.

Но вслух я этого не произношу. Между нами повисает странная напряженная тишина. Раник засовывает руки в карманы и криво улыбается.

— Пф, пустяки. Я просто выполняю свою учительскую работу, так ведь?

Киваю в ответ, и он уходит. Но уже вскоре — шагов в пяти от ближайшего дерева — к нему подбегает девушка с короткими темно-рыжими волосами и, хихикая, виснет у него на руке. Он шлепает ее по заднице, отчего она смеется только громче. В глубине души у меня разгорается незнакомая ярость, но я подавляю ее. Раник — это прежде всего Раник, а уже потом мой учитель. Он всегда будет плейбоем. Если мы сегодня поцеловались, это вовсе не значит, что теперь он мой парень. От этой мысли меня пробирает на смех. Раник? Чей-то парень? Да никогда в жизни. Может, любовник или друг с привилегиями. Но точно не постоянный парень. Постоянный парень и Раник — это два противоположных понятия.

И все же, хоть я и осознаю, что он мне ничем не обязан, злость во мне не утихает. Рассеивается она, только когда я захожу в библиотеку и вижу Тео. Он изучает геометрическую акустику за столом, выражение на его красивом лице такое серьезное. И под шепот сердца в моей голове тут же зарождаются фантазии: Тео целует меня, как Раник. Я со своим учебником взволнованно усаживаюсь напротив и бормочу:

— Привет.

Тео поднимает голову и улыбается.

— Как дела, Элис? Милая… смена стиля.

Я смотрю на свою футболку с черепом и рваные джинсовые шорты и заливаюсь краской.

— Подруга одолжила. На время.

— О боже, что это?

Он указывает на мои забинтованные руки, и я смущенно пожимаю плечами.

— Я упала и содрала кожу.

На его лице вспыхивает тревога.

— Выглядит пугающе. Тебе следует быть осторожнее.

Я тереблю бинты. От его заботы и участия у меня в груди разливается тепло. Мой взгляд падает на его губы, я делаю глубокий вдох и, собрав всю волю в кулак, решаюсь сделать первый шаг. Наклоняюсь вперед…

— Кому следует быть каким? — прерывает нас веселый и запыхавшийся голос. Поднимаю голову и вижу Грейс. На ней ярко-фиолетовая толстовка с рисуночками зеленого клевера, а ее темные волосы собраны в конский хвост.

— Привет, я — Элис.

Грейс лучезарно улыбается мне.

— А я — Грейс. О-о, что это у тебя там? — Она приглядывается к названию моего учебника. — «Глубокий анализ мужской анатомии»?

— Это для занятий по биологии, — быстро оправдываюсь я.

— А, репродуктивная секция, да? — улыбается Тео. — Приготовься к самым забавным тестам в жизни.

— Не все такие меганезрелые, Тео, — попрекает его Грейс, а затем шепчет мне: — Но я бы точно не стала рисовать член с лицом в ответе на дополнительное задание.

Я смеюсь.

— Да я как-то никогда и не рисовала пенис.

— Серьезно? — Ее темные глаза округляются. — Но видела же хоть один, да?

Бросаю беспомощный взгляд на Тео и жутко краснею.

— Я…

— Отстань от нее, Грейс, — спокойно произносит Тео.

Но она его не слышит. Ее глаза загораются.

— Хочешь сказать, что никогда не видела член? Даже, например, у ребенка, с которым нянчилась и меняла подгузник? Или у дедушки, который по старости забыл натянуть штаны?

— Я плохо лажу с детьми, — отвечаю ей. — А родители папы и мамы умерли еще до моего рождения.

— Но а как же… — Грейс наклоняется ко мне и шепчет: — …порно? Там их навалом.

Краснею еще сильнее.

— Я никогда не, э-э…

— Божечки-кошечки! — Грейс отстраняется. — Офигеть. Ого, это… это бомба! Никогда не встречала…

— Ну все, Грейс, отстань от нее, — уже тверже просит Тео.

Она хмуро смотрит на него.

— Мне просто интересно! Это так необычно для нашего времени! — Затем снова поворачивается ко мне и с невинным взглядом шепчет: — Так, значит, ты лесбиянка?

— Нет. Просто я была… занята. Большую часть юности.

— Тогда ты все-таки можешь быть лесбиянкой. Просто пока не знаешь об этом.

— Я на сто процентов уверена, что это не так, — упорствую в ответ.

Кинув на меня виноватый взгляд, Тео закрывает учебник и встает.

— Ладно, мне пора, — говорит он. — Эфир сам по себе не начнется.

— Я с тобой! — отзывается Грейс, затем с улыбкой поворачивается ко мне. — Приятно было познакомиться, Элис.

Натягиваю на лицо улыбку. Очевидно, она не понимает, как меня ранили ее слова. И вероятно, никогда не узнает.

— Взаимно, Грейс. Хорошего вечера.

Она живенько выскакивает из библиотеки, но Тео задерживается.

— Прости за это.

— Да все нормально, — отмахиваюсь я. — Уверена, она не хотела меня обидеть.

Тео улыбается и кладет руку мне на плечо.

— Ты хороший человек, Элис. Кто-нибудь говорил тебе это?

— Ты первый.

— Что ж, тогда мне следует говорить это чаще.

Тепло от его ладони проникает в меня, распыляясь, как семя, пускающее корни в плодородной почве. Оно согревает мое сердце, легкие и кровь. Желание поцеловать его еще не угасло, но былая смелость ушла под гнетом сомнений, вызванных словами Грейс. В конце концов он убирает руку и, улыбнувшись напоследок, догоняет Грейс.

Прихватив учебник, я устраиваюсь у окна с видом на вишневый сад, который находится за библиотекой. Грейс до неприличия любопытна и без колебаний говорит что думает. Кажется, после общения с ней я стала лучшее ее понимать. Мне надо научиться открыто высказывать свои мысли, а не держать все в себе и анализировать слова до потери пульса. Это не только понравится Тео, но и освободит меня от лишних оков.

Достаю стикеры и начинаю помечать нужные страницы. Впереди куча работы.

Спустя несколько часов я дико довольно смотрю на учебник, весь размеченный цветными стикерами. Я впихнула в голову столько диаграмм и медицинских анализов, сколько смогла. Осталось лишь опробовать знания на практике.

По дороге в общежитие я пишу Ранику.

В следующий раз мне бы хотелось изучить пенис.

***

Раник

От увиденного сообщения я замираю на месте. Моя спутница Кери тоже останавливается.

— Что-то случилось? — щебечет она тем странным приторно-сладким голосом, каким обычно разговаривают девчонки с парнями, которых едва знают, но все равно хотят затащить в постель. Я бросаю на нее мимолетный взгляд, и снова перечитываю сообщение.

Элис хочет узнать о членах.

Я едва сдерживаю стон, вновь ощущая острое возбуждение. Сегодня Элис — наши поцелуи, ее улыбка, вид ее тела подо мной, на моей кровати — распалила меня и сделала твердым, как вулканическое стекло, но, к счастью, мне удалось это скрыть от ее зоркого взгляда. Я выскочил из машины и вздохнул с облегчением, когда увидел Кери — теннисистку из запаса, с которой переспал в начале года. Она с радостью вызвалась помочь со стояком, которым меня наградила Элис. Ее губы, упругая грудь под этой тонкой футболкой с черепом, запах волос…

Кери — не Элис. У Кери рыжие крашеные волосы, они низкая и фигуристая, Элис же платиновая блондинка, высокая и стройная. У Кери ужасный средний балл, она не способна жестко подколоть даже муху, не говоря уже о человеке, для этого у нее не хватает ни ума, ни смелости. Зато она дружелюбная, улыбчивая, а самое главное, не прочь со мной переспать, и ей плевать, буду ли я при этом думать о ком-то другом.

А я буду.

Может, даже всегда буду думать об Элис.

Кери пихает меня локтем в бок.

— Эй, что случилось? На тебе лица нет.

Снова смотрю на сообщение. Элис хочет больше узнать о членах. Фак, я бы с радостью всему ее научил с помощью своего, хоть сейчас. Еще не поздно развернуться, найти ее и поцеловать — ненасытно, страстно, сильно, давая понять, что я хочу войти в нее так же глубоко, как мой язык, а прикрыться можно уроком. «Вот урок, которого ты хотела, Элис», — прошепчу я, запуская руки под футболку и играя с ее сосками. Какими-то минутами ранее я еле сдержался, чтобы не сделать этого на моей кровати, но можно все исправить, еще не поздно. Она хочет такого урока, а я безумно жажду преподать его с самого первого дня…

«Тео это тоже не раздражает, — улыбнулась она. — В этом плане он относится ко мне очень лояльно».

В голове всплывает влюбленный голос Элис, и желание развернуться и найти ее затухает, как огонь свечи в ветреную ночь. Пуф — и нет его. Как по щелчку пальцев.

Не меня она хочет.

Нужно унять свой пыл.

— Эй, — в третий раз пытается заговорить со мной Кери, — ты начинаешь меня пугать.

Я смотрю на нее и улыбаюсь.

— Упс, прости. Просто с друзьями какая-то шляпа. Вечная драма, понимаешь?

— Конечно, — пожимает плечами она. — Так ты все еще хочешь или как? — И стреляет взглядом на мой пах.

На мгновение меня охватывает отчаяние, темное и холодное, и я в миллионный раз ощущаю разочарование от того, что нужен девушке лишь для секса. Ей плевать на мои чувства и на мою жизнь.

Я выдавливаю из себя смешок и качаю головой.

— Не-а, прости. Может, в другой раз.

И ухожу, оставив ее ни с чем. Хотя на самом деле готов ринуться в бой. Спасибо Элис. Но что-то во мне, нечто странное и новое, меня останавливает. Желание кого-нибудь трахнуть, кого угодно, только бы выкинуть Элис из головы, бесследно исчезло.

Хотя нет. Оно не исчезло, но мне не хочется просто трахнуть кого-нибудь. Я хочу Элис. И мне нужно больше, чем голый секс. Я хочу обнимать ее, смешить, заставлять улыбаться, убирать волосы с ее прекрасных глаз, готовить ей любимые блюда, целовать ее запястья на пляже и обнимать сзади в музее. Трахать ее пальцами в душе, у кухонной раковины, с жаром покусывать ее шею и прижимать к стене, пока она не потеряет разум и твердое самообладание и не прокричит мое имя.

Вот чего я, черт подери, хочу.

Но никогда, просто никогда, даже через миллион лет, этого не получу.

Смотрю на себя в зеркало заднего вида. У меня нет ровных золотистых ангельских локонов, как у Тео, лишь темная растрепанная копна. Я не страшный, но и не такой смазливый красавчик, как Тео. У него прямой нос, у меня же кривоватый из-за двух переломов (спасибо, отец). Тео умный, обеспеченный, у него идеальная семья и впереди прекрасное будущее. А что во мне такого, чего нет в нем? Я могу доставить удовольствие девушке, залепить блестящий апперкот и приготовить отменное вяленое мясо. Но я заваливаю все зачеты, как бы усердно ни старался учиться и записывать лекции. Я бестолковый. И у меня никогда не было отношений. Я ничего не знаю ни о них, ни о любви. А Тео через все это проходил. Он больше подойдет Элис.

Я лишь могу научить ее, как быть с ним.

Мою грудь пронзает боль, чем-то похожая на ту ноющую резь от синяков, которыми постоянно одаривал меня отец, только во сто раз сильнее, острее, и она разрывает меня изнутри. Я нагибаюсь к рулю и пытаюсь дышать по собственной технике — очень долго и глубоко. Нужно спрятаться в каком-нибудь темном месте, чтобы боль не нашла тебя, когда вернется неконтролируемой и дьявольски злой.

Пора остановиться.

Оборвать эту тупую фигню.

Что бы это ни было, оно ранит меня. А если я чему-то и научился в жизни, так это тому, что источник боли надо отсекать. Твердо и безжалостно.

Я еду к единственному человеку, который меня поймет, кому уже не раз такое доводилось.

Сегодня на Барбаре ярко-голубой парик. Стоя за стойкой, она с улыбкой один за другим полирует потертой тряпкой бокалы. Клуб практически пуст, лишь старик в костюме одиноко выпивает в конце бара.

— Привет, сладенький, — щебечет Барбара с огоньком в глазах. — Тяжелый день в универе?

Я плюхаюсь на табурет и кладу голову на руки. Барбара щелкает языком.

— О, узнаю этот взгляд.

Хмурюсь.

— Какой еще взгляд?

— Взгляд влюбленного мужчины.

— Не гони пургу, — закатив глаза, фыркаю я.

— Голубчик, за пятнадцать лет управления клубом я повидала немало влюбленных лиц и могу засечь мужчину с разбитым сердцем за двадцать метров. — Она что-то наливает и сует мне в руку холодный стакан. — Знаю, в последнее время ты почти не пьешь, но, думаю, сейчас тебе это поможет.

Я морщусь, глядя на стакан.

— Ну, только если это не виски.

— L’or de Jean Martell, — произносит Барбара на безупречном французском. — Это отличный коньяк.

Делаю глоток. Сильное жжение согревает мое горло и разгоняет кровь по венам. От виски она бы забурлила еще мощнее — прямо как у отца.

— Итак, кто эта счастливица? — спрашивает Барбара, подперев кулаком подбородок.

— Счастливица? — усмехаюсь я и делаю еще глоток. — Скорее несчастная.

Барбара терпеливо молчит, давая мне возможность высказаться.

— Я постоянно выношу ей мозг, — признаюсь я, проводя пальцем по краю стакана.

— Почему?

— Потому что она делает со мной то же самое.

Барбара выгибает тонкую нарисованную бровь.

— Вот как? И кто же эта коварная шалунья?

Во мне вскипает злость, когда она называет так Элис, но затем я понимаю, как это глупо.

— Она не коварная. То есть да, она умная, но не из тех, кто обманывает. Хотя она… она чертовски горячая шалунья.

Барбара улыбается.

— Ах, так это она. Та девушка, которую ты привел на день рождения. Элис.

Я хмыкаю, и Барбара воспринимает это как «да».

— Значит, она выносит тебе мозг?

— Нет. Не специально, ясно? Она просто сводит меня с ума тем… какая есть, — на выдохе произношу я.

— Тебя к ней тянет.

Красноречиво смотрю ей в глаза.

— Но, если не ошибаюсь, она вроде влюблена в другого, да? А ты помогаешь его добиться.

— Вот почему все так хреново.

— Ох, сладенький, — вздыхает Барбара. — Если она так тебе нравится, признайся ей.

— И что, все разрушить? Барб, если я ей признаюсь, она взбесится и кончит со мной общаться. Не то чтобы она со мной кончала, в этом-то и проблема…

Барбара бросает на меня укоризненный взгляд.

— Тебе нравится эта девочка не только из-за вагины, верно?

— Господи, да! — всплескиваю я руками. — Нет, я бы с удовольствием занялся с ней сексом, если бы она захотела, но Элис никогда не захочет парня вроде меня. Меня это не задевает, то есть задевает, просто… — Нахмурившись, кручу в руках стакан. — Просто… я хочу, чтобы она была счастлива. Она этого заслуживает. И даже если не со мной, то пусть будет с тем, кто ей нравится. Я сделаю все, лишь бы она была счастлива, и точка. Вот и все.

Барбара накрывает ладонью мою руку.

— Ох, мой милый Раник.

— Не смей меня жалеть, — буркаю в ответ, отдергивая руку.

— Нет, конечно, нет. Ты замечательный мальчик, и этой девочке очень повезло, что ты так о ней заботишься. Только не забывай, что тоже заслуживаешь счастья, ладно? И даже если это поставит под угрозу вашу дружбу, лучше признаться ей в своих чувствах. Пока не поздно.

Ничего не отвечаю. Барбара какое-то время протирает бокалы, а затем все же нарушает молчание:

— А почему ты вообще согласился помочь ей с этим мальчиком?

Пожимаю плечами и допиваю коньяк.

— Она обещала помочь мне с учебой. Точнее, выполнять все за меня. Я заваливал все предметы, вот и согласился.

— И теперь у тебя с учебой порядок.

— Ну да. Теперь у меня средний балл четыре, благодаря ее усердной работе.

— Уверена, она уже почти набралась смелости, чтобы пригласить на свидание своего возлюбленного, благодаря твоей усердной работе.

Желудок скручивает в узел, а коньяк жжет его изнутри.

— Скорее всего.

— Ты пришел сюда в ужасном состоянии, — произносит Барбара, медленно протирая очередной бокал. — С кучей синяков и вывихнутой рукой. Никогда прежде подобного не видела, даже при работе с буйными клиентами. Тебя избили до полусмерти, затем ты сбежал. Вот и все, что мы знали.

Ее слова бередят старые раны. Барбара с грустной усмешкой наливает себе газированной воды и медленно пьет, глядя на меня поверх стакана, а затем продолжает:

— Я дала тебе жилье и работу, потому что когда-то давно была тобой. Меня избили за то, кем я была, и я тоже сбежала. Но мне никто не предоставил ночлег в подсобке своего клуба. И мне приходилось делать ужасные вещи, чтобы заработать на жизнь. Я занималась этим годами. А ты? Ты сразу собрался с силами, подал документы в Маунтфорд и поступил.

— Удача, — хмыкаю в ответ, и Барбара шлепает меня своей тряпкой.

— Тяжелый труд, не забывай об этом.

Невольно улыбаюсь. Барбара всегда умеет поднять мне настроение. Это ее дар.

— Ладно. Я об этом подумаю. О том, чтобы ей признаться. Но не сейчас, пока рано.

Барбара кивает.

— Понимаю. Не торопись. Но и не затягивай, понял?

Я встаю и ухожу из бара, похохатывая над комичностью ситуации — Раник Мейсон старается подобрать удобный момент с девушкой.

В кого, черт возьми, меня превратила Элис?

Глава восьмая

Элис

Свет и любовь дарует солнце розе,

Что жаждет дотянуться до него,

Что молит об одном прикосновеньи,

Хоть корни в земле глубоко.

Садовника однажды вопрошает

О помощи та роза, ну а он

Безропотно себя обязывает

Отрезать корни быстро и с концом.

Проходят дни, и к солнцу она ближе,

Уже вкушает лакомство любви…

Садовник же становится все тише,

Смотря на сад, угасший без звезды.

Отложив ручку, смотрю на стихотворение. Кто есть кто? Тео — солнце, я — роза, а садовником может быть только… Раник?

Качаю головой. Нет, он не способен на тонкие чувства. Ведь он такой грубиян.

— Что ты там пише-е-ешь? — поет Шарлотта, заглядывая мне за плечо. Быстро закрываю фиолетовую тетрадку и запираю ее на замок.

— Ничего! Просто стихотворение для урока английского… Эй, разве у тебя нет свидания, на которое нужно собираться?

Шарлотта пренебрежительно отмахивается от меня.

— О, перестань. Ты не сможешь разжечь в парне предвкушение, если не опоздаешь хотя бы на десять минут.

Хмурюсь.

— Зачем нужно разжигать в парне предвкушение?

— Чтобы он захотел тебя еще больше, — объясняет, подмигивая, она. — Помаринуй его немного, и капитуляция будет сладкой как никогда.

Я морщусь.

— Детский сад.

— Для тебя, может, и так, — вздыхает Шарлотта. — Ты просто не понимаешь парней.

Смеюсь.

— Ты права, не понимаю. Но я учусь. Мало-помалу.

— Да? — Ее глаза загораются. — Скажи на милость, как? В твоей жизни появился кто-то особенный? Чье имя начинается на Т-Е-О и заканчивается на Красавчик?

— Очень смешно, — тяну я. — Он знает о моих чувствах столько же, сколько и человечество о жизни за пределами Солнечной системы.

— Тебе надо поднажать, — фыркает Шарлотта, стоя перед зеркалом и в последний раз обновляя помаду. — Они с Грейс становятся все ближе и ближе, им вместе так хорошо… — Она вдруг разворачивается с озорным блеском в глазах. — Хочешь, устрою ей саботаж? В школе у меня очень хорошо получалось заставлять девчонок полнеть, давая им по утрам свои свежеиспеченные пончики…

— Ты умеешь печь?

— Это своего рода семейный бизнес.

— Порыв, который стоит за твоей угрозой, очень трогателен, — вздыхаю я, — но нет, оставь их в покое. Я сделаю все по-своему.

— Оке-ей, — поет Шарлотта. — Но, чтобы ты знала, твой способ намного менее динамичный.

— Ну, извини, я не ты, не могу быстро брать парней в оборот, — огрызаюсь я, смотрю на Шарлотту и, видя, что мои слова задели ее, сразу жалею о сказанном. — Прости, просто я…

Шарлотта сдержанно улыбается и обнимает меня.

— Эй, не бери в голову. Я знаю, как это тяжело для тебя. Просто делай все, что в твоих силах. Единственное, чего я хочу — это видеть тебя счастливой, очень счастливой. Вот и все. И я верю, что отношения с Тео принесут тебе счастье.

У нее кармане гудит телефон, и она достает его.

— Вот черт! Наш столик для ужина был зарезервирован на семь, а не на восемь! Проклятье, я заставила его ждать целую вечность. Увидимся позже, ладно? Не жди меня и ложись спать!

Она хватает куртку и выскакивает за дверь, оставив меня в тихой и пустой комнате наедине с переполненным уведомлениями телефоном. Я знаю, что там. Семь пропущенных звонков от мамы. Так часто за один день она звонила мне лишь один раз, в старшей школе, когда учитель по химии по ошибке влепил мне четверку. Мама тогда была вне себя от ярости, и это настолько запало мне в память, что, увидев пропущенные звонки от нее в этот раз, я решила потянуть время, занявшись написанием стихов, выполнением домашки Раника и другими делами — лишь бы дать себе оправдание не перезванивать маме тотчас.

Но сейчас, когда Шарлотта ушла, все дела переделаны, а творческое вдохновение иссякло, у меня не осталось никаких отговорок. Я должна ей перезвонить.

Мой палец зависает над ее номером, но я никак не могу найти в себе силы нажать на вызов. Тогда судьба берет все в свои руки, и телефон вспыхивает от еще одного — уже восьмого — маминого звонка. И на этот раз я отвечаю.

— П-привет?

— Элис! Слава богу, наконец-то я до тебя дозвонилась. — Ее голос полон… тревоги. Как будто она беспокоилась обо мне. — Мэтерс известил меня, что ты больше не посещаешь его занятия, — рявкает она. — Ты имеешь хоть малейшее представление о том, сколько денег я плачу за твое обучение, юная леди?

— Мам, я пыталась сказать тебе…

— А я сейчас говорю тебе: ты вернешься на его лекции. Я не допущу, чтобы вместо самосовершенствования ты гоняла балду. Мы все твои школьные годы готовили тебя к университету, Элис! Мы готовили тебя к чему-то великому! Ты стоишь намного больше, и нам обеим это известно!

— Мама, пожалуйста, послушай меня хотя бы секунду…

— Не хочу ничего слушать. Сначала ты отказываешься поступать в мою альма-матер, потом выбираешь это Богом забытое заведение, а теперь открыто бросаешь мне вызов, пропуская важные лекции… С меня хватит! Я позвоню Мэтерсу через неделю, и если к этому времени ты не начнешь посещать занятия у него, я заберу тебя из этого университета. Навсегда.

— Мама! — изо всех сил кричу я, но в ответ получаю лишь серию коротких гудков. Трясущейся рукой отвожу телефон от уха и чувствую, как в сердце оседает что-то тяжелое. Что-то горькое и обжигающее. Меня мутит, но рвоты нет.

Каждое ее слово — правда. Раньше я никогда не прогуливала занятия. И в будущем ни за что бы так не поступила. Но Мэтерс… он же пытался…

Я вздрагиваю, когда мои размышления прерывает стук в дверь.

***

Раник

Я нервно подергиваю ногой перед дверью комнаты Элис. То, что я собираюсь сделать, либо заставит ее возненавидеть меня, либо приведет ровно у ту точку, где она хочет быть с Тео. Одно из двух, третьего не дано. И я в любом случае остаюсь у разбитого корыта. Но гораздо важней моих чувств то, что она этого хочет, а я ее учитель, поэтому…

Делаю вдох и стучусь.

Элис открывает мне почти сразу, я протискиваюсь мимо нее и захожу внутрь, стараясь справиться со своей нервозностью, которая наверняка будет слышна в голосе.

— Привет, принцесса! Ты одна? Супер. У меня для тебя кое-что есть. Думаю, ты оценишь.

Бросив подарочный пакет ей на кровать, я поворачиваюсь к Элис лицом, и ее вид ошарашивает меня. Она вся болезненно бледная.

— Эй, ты в порядке? — Оглядываюсь в поисках кого-нибудь или чего-нибудь, что могло расстроить ее. Что бы там ни было, я настроен немедленно выбросить эту гадость за дверь. — Я могу уйти, если сейчас не подходящее время.

Ее голубые глаза, не мигая, глядят на мне, но прямо сейчас она далеко, так далеко… в каком-то другом мире. Впрочем, через секунду она приходит в себя, и ее рот сжимается в тонкую линию.

— Я в порядке.

— Вообще-то нет, не в порядке, — наседаю я. — Ты белая как простыня. Выглядишь так, словно тебе очень сильно дали в живот.

— Все хорошо, — настаивает она, и в ее тон опять проникают старые добрые королевские нотки.

— Ну, я могу заглянуть и потом. — Только начинаю разворачиваться, чтобы уйти, как она останавливает меня, взяв за рукав.

— Нет. Останься. — Ее голос звучит совсем тихо. — Пожалуйста.

Она выглядит такой уязвимой, что я начинаю не на шутку беспокоиться за нее… Но тем не менее, прячу чувства за кривой ухмылкой.

— Хорошо, уговаривать меня точно не надо.

— Ты пришел ради урока?

— Ага, — киваю. — Был поблизости после психологии, вот и решил заскочить.

— Ты хочешь стать детским психологом? — мягко спрашивает она, подходя к подарочному пакету, лежащему на кровати.

— Д-да. Как догадалась? Погоди, не отвечай. Просто ты очень умная, вот и просекла.

— Благодаря твоей курсовой, — говорит Элис. — Я всего лишь сложила все кусочки воедино. Это замечательная профессия.

Чешу затылок. Мне неудобно, я не привык получать от нее похвалу. Или от кого-либо еще.

— Наверное. Когда я был маленьким, мне хотелось иметь человека, с которым можно было бы поговорить… вот я и подумал, что могу стать таким человеком для детишек, которые тоже об этом мечтают.

— Должно быть, это приятно, — произносит она с улыбкой, — иметь возможность самостоятельно выбирать свой жизненный путь.

Мои брови сходятся вместе.

— В смысле? Хочешь сказать, что у тебя такой возможности нет?

— Моя мама всегда хотела, чтобы я, как и она, стала нейробиологом. Так что им я и стану.

— Но ты… ты не обязана. Есть и другие варианты. Черт, да с твоими-то мозгами? Ты можешь быть кем угодно! Кем только захочешь!

Элис горько смеется, потом грустно вздыхает.

— О, Раник. Ты иногда такой умный, а иногда — ужасно наивный.

Только я собираюсь заспорить с ней, как она наклоняется и открывает пакет. Смотрит внутрь, моргает, а затем поворачивается ко мне с невыразительным и даже каким-то бессознательным взглядом.

— Дружеское напоминание, — подпрыгиваю на цыпочках, — это пригодится, чтобы захомутать того симпатичного жеребца, которого ты так сильно жаждешь. Плюс ты сказала, что хочешь изучить члены. Так что, дерзай.

Она засовывает руку в пакет, достает дилдо телесного цвета и, глядя на меня, выразительно поднимает бровь.

— Что это?

— О, да ладно тебе, принцесса, это искусственный пенис. Дилдак. Только не говори, что никогда раньше не видела пенис. С твоей-то внешностью… Уверен, какой-нибудь извращенец в плаще уже представал перед тобой в чем мать родила. К слову, у тебя нет имени и адреса этого гада? И, может, ты знаешь, нравятся ли ему удары ножом?

— Я знаю, что это, — огрызается она, тыча пальцем в подарок. — У меня расширенный курс биологии, плюс в данный момент я посещаю антропологию. Поверь, я тщательно изучила все диаграммы и изображения в поперечном сечении мужских гениталий.

— Серьезно? — Я ухмыляюсь. — Просто ты держишь эту штуковину так, будто она ручная граната, а не обожаемый шланг Великолепного Тео.

— Зачем ты принес это мне?

— Он был самым простым дилдаком, который мне удалось разыскать, так что прояви чуть-чуть благодарности. Был, правда, еще один, усыпанный стразами, и некоторое время я всерьез подумывал, не купить ли его, но…

— Раник, — вздыхает она.

Я вскидываю руки вверх.

— Хорошо, хорошо! Я купил его, потому что подумал, что тебе может понадобиться практика.

— Практика, — повторяет она с каменным лицом.

— Да, чертова практика. — Сажусь на кровать рядом с ней. — В ваших отношениях будут не только сексуальные трусики или постельная болтовня о ядерных реакторах, ну или что там заводит вас, ботанов.

Элис смотрит на дилдо в своей руке, затем на меня и со смертельно серьезным лицом говорит:

— Я не собираюсь им пользоваться.

На меня обрушивается волна возбуждения, мозг начинает работать наполную, рисуя картинки того, как Элис, вспотевшая и раскрасневшаяся, лежит на кровати и увлеченно пользуется этим скромным стержнем. В тысячный раз выгоняю непристойности из башки и призываю себя сосредоточиться.

— Нет, погоди, тебе и не надо им пользоваться. Ну или, если все-таки хочешь, оставь потом эту штуку себе. Будет как типа подарок на Рождество. Хотя, если честно, члены с текстурой намного…

— Просто скажи мне, что в твоем представлении я должна с этим сделать, — говорит она.

— Ты хотела узнать больше о пенисе. Хорошо. Но учти, что свидания это одно, а секс — абсолютно другая история. Секс — это как… Черт. Секс — это океан, а свидания — небо. Две абсолютно разные темы, сечешь?

— И там, и там присутствуют жидкости, — размышляет она. — В океане вода, а в небе дождь.

— О-о. — Я указываю на нее двумя пальцами, но ее лицо не меняется. — Жидкости. Теперь дошло?

— Что?

— Не бери в голову. Короче, я очень рад, что мы наконец перешли к теме секса, потому что в этом я спец. Предлагаю начать с самых основ, — говорю. — С дрочки. Можно?

Беру у нее дилдо и крепко берусь за его основание. Силиконовая краска уныло поблескивает, но для урока сойдет.

— Итак, представь, что это член Тео, окей? Тебе каким-то магическим образом удалось вытащить его из штанов и трусов, что, позволь заметить, чертовски хлопотно. Совет на будущее: если хочешь добраться до его члена, сними с него сразу штаны и вынь эту штуку из боксеров. Хотя погоди, беру свои слова обратно. Он похож на парней, которые носят плавки. С ними сложнее.

— Почему? — Она склоняет голову набок.

— Ну, в них нет прорези, а в боксерах она есть, и из нее можно легко вытащить член. Если он будет в плавках, просто сдернешь их вниз.

— Сдергивание кажется крайне несексуальным.

Я хохочу.

— Ни хрена. Просто будь обходительной, иначе испортишь настрой. Или, наоборот, не будь обходительной и испорть весь настрой. Будем надеяться, это его рассмешит, и ты посмеешься с ним вместе. Но это вряд ли, блин. Он суперправильный, а ты и веселиться-то не умеешь.

Я сразу жалею о том, что спорол, потому что ее лицо становится мрачным, но не в том королевском духе, как это обычно бывает, когда она злится, а как-то более мягко, более грустно. Сердце сжимается, и становится трудно дышать.

— Черт побери, Элис, нет. Я брякнул чушь. Ты в порядке. Да и твоей вины в этом нет. Просто у тебя была чертовски печальная жизнь, понимаешь?

— Моя жизнь была не печальной. — Она выпрямляется, и маска Ледяной принцессы быстро возвращается на место. — Да, она была менее «веселой» по сравнению с твоей сумасшедшей тусовочной жизнью, но это еще не значит, что в ней не было хороших моментов. Отсутствие пьянок, гулянок и беспорядочных связей не равно отсутствию смеха. Мне было весело. Иногда.

— Когда? Когда ты училась всю ночь напролет чуть ли не до потери сознания? Когда выступала волонтером на ярмарках по математике, но ни разу не наряжалась на выпускной или, черт побери, чтобы просто провести вечер в свое удовольствие? Твои предки проявляли к тебе любовь, только когда ты получала пятерки, так что все свои подростковые годы ты пыталась их впечатлить, чтобы получить крупицы их чертовой ласки и…

— Ты понятия не имеешь, о чем говоришь. Очнись, ты пришел, чтобы научить меня, как соблазнить Тео, а не для психоанализа. Так что давай-ка займемся делом.

Она так быстро закрывается от меня, что я аж чувствую, как от ее ледяной брони веет морозом. Ей просто нужен мой опыт. А я, как дурак, постоянно забываю об этом и думаю, что ей нужен я сам, как человек, как ее друг. Но я для нее только учитель. Ресурс. Очередной учебник, призванный пополнить запас ее знаний. А ведь я мог бы стать для нее чем-то большим. Я мог научить ее веселиться и радоваться каждому дню вместо того, чтобы существовать с закрытым сердцем.

Она откашливается, настраивая голос на деловой лад.

— Итак, мы обсуждали мужское нижнее белье.

В груди болит, но я мысленно призываю себя быть таким же отстраненным и профессиональным, как Элис. Потом качаю головой. Какого хрена мне должно быть больно из-за Ледяной принцессы, которая попользуется мной и выбросит, как только получит желаемое?

— Ага. Итак, дрочка. Тут ничего сложного нет. Она возбудит Тео, но от нее он не кончит. А может кончит — если он сверхчувствительный девственник, что тео-ретически очень даже возможно. Сечешь?

Она игнорирует шутку, краем глаза рассматривая дилдо.

— То есть, дрочка нужна для прелюдии?

— Ну да. Ее суть — дать парню понять, что ты заинтересована в большем. Потереть парню пах — лучший, научно доказанный способ привлечь его внимание и дать «зеленый свет».

Элис усмехается.

— Научно доказанный? Или проверенный временем?

— И то, и другое. — Я беру дилдо в кулак. — Ладно, это очень по-гейски и подвергает риску мою тщательно выстроенную мужскую репутацию, но ради тебя я рискну. Так ты точно поймешь, что надо делать.

— Все гомоэротическое дальше этой комнаты не уйдет.

Я закатываю глаза и сжимаю дилдак.

— Ствол — это место, где происходит основная движуха. Многие девушки выбирают для активных действий головку, но они забывают, что она очень чувствительна. Слишком сильная стимуляция может привести к, э-э, скорострелу. Или вызовет раздражение. Короче, сконцентрируйся на стволе и изредка ходи в гости к головке.

— Поняла. — Элис кивает, строча заметки у себя в телефоне.

— Эй. — Я перехватываю ее руку. — Без конспектов, окей? У нас практика. Ручная работа. Во прямом смысле слова.

— Но… — Она смотрит на записи.

— Знаю, они дают тебе чувство безопасности. Знаю… Знаю, записи значат для тебя до хрена. Но прямо сейчас мне нужно, чтобы ты была здесь, со мной и сосредоточилась на том, что я делаю. Серьезно, это лучший способ обучения.

Она приободряется при слове «обучение» и, отложив телефон, сосредотачивается на мне.

— Хорошо. Я слушаю.

Ее лазерный взгляд больше ни на секунду не отрывается от меня, пока я показываю различные техники: обычная дрочка, крученая, двумя пальцами. Испытываю небольшой дискомфорт, но ради нее продолжаю. Затем передаю дилдак ей, чтобы она могла попрактиковаться. Элис берет его, пробует повторить, но через пару секунд ее пробивает на смех. Я застываю на месте.

— Погоди, ты сейчас… это что, был настоящий смех?

Она смотрит, как ее рука скользит вверх и вниз, а затем снова начинает смеяться. Смех у нее будто журчание чистой родниковой воды.

— Просто это… это так глупо. Это выглядит так… так глупо!

Я бросаю взгляд на жалкий силиконовый хрен и сам начинаю захлебываться смехом.

— Он выглядит как долбанный червь, — говорю.

— Как лысый кит. — Пытаясь отдышаться от смеха, Элис кладет руку на грудь. — Или как задняя часть продолговатого мозга.

Ее сравнение в стиле ботанской попки вызывает у меня новый взрыв смеха. Комната в общежитии оживает, наполняется звуками и вечерним солнечным светом, струящимся сквозь окно. Солнце играет с ее светлыми волосами, создавая переливы цвета расплавленного меда. Несколько прядок выбились из пучка, растрепались после проведенного на ногах дня. Было бы так легко протянуть руку, распустить ее волосы и увидеть, как они рассыпаются по плечам. В окошко врывается ветер, он подхватывает ее аромат и доносит его до меня. Никаких модных духов, только чистое мыло с запахом розы.

Ее смех исчезает быстрее, чем я успеваю запечатлеть его в своей памяти. Но это намного лучше, чем фото. Это момент ее жизни, и он полностью принадлежит мне.

Перехватив мой пристальный взгляд, она сразу же отворачивается.

— Прошу прощения. Я отвлеклась. Этого больше не повторится.

— Все окей. Отвлекаться — это нормально.

— Нет, — возражает она. — Наверняка ты бы предпочел быть сейчас в другом месте, с людьми, которые куда интереснее и веселее меня. Со мной скучно, я знаю. Поэтому… будет лучше провести этот урок быстро и продуктивно, чтобы ты мог наконец-то уйти.

Что-то в моих легких болезненно скручивается.

— Мы можем продвигаться медленно. Так тоже нормально.

Элис хмурится, на ее лице ясно видно сомнение. Я легонько подталкиваю ее лоб забытым дилдо и говорю:

— Балда, мне не скучно с тобой. Мне нравится тебя учить.

Ее сомнение исчезает, и на смену ему приходит смущение. Обалдеть: Элис краснеет передо мной. Пару раз такое бывало уже, но сейчас ее румянец другой, он сильнее и ярче. Эта упертая, беспощадная девчонка-отличница краснеет из-за меня, ее милые щечки заливаются розовым цветом. Но через миг все меняется — румянец тускнеет, взгляд теряет искру, и она снова становится деловой.

— И все-таки я не чувствую, что обучаюсь достаточно эффективно.

— Правда? — Нервно чешу затылок. — Черт, ну да, учитель из меня никакой…

— Нет, я не имею в виду твои навыки обучать, — прерывает она. — Ты не так уж и плох. Я про само… оборудование. — Она указывает на дилдак в моем кулаке. — Знаешь, трудно понять, все ли я делаю правильно, ведь механизма ответной реакции нет. Обучение должно быть основано на положительном подкреплении, и если оборудование не отвечает, то невозможно понять, в правильном направлении я двигаюсь или нет.

— Ну, вроде рукой ты двигаешь правильно, — говорю я.

— Ты знаешь это наверняка?

— Нет.

Элис вздыхает.

— Таким образом, даже если я сближусь с Тео, то могу облажаться.

— Да, но, блин, ты можешь и преуспеть.

— Я не могу позволить себе рисковать. Тео… слишком много для меня значит. — Она бросает на меня взгляд. — Он первый парень, который вызвал во мне эти чувства. Любовь до сих пор обходила меня стороной, я даже думала, что я фригидная, или, может быть, лесбиянка. Но потом я повстречала его и наконец поняла, о чем говорится во всех этих песнях, в поэмах Китса и романах Хемингуэя. Тео открыл мне глаза.

Сердце проваливается куда-то в живот.

— Да, похоже, он охереть как для тебя важен.

— Именно так. Поэтому я обязана достичь совершенства. Мне нужно стать настолько натренированной и готовой, насколько это возможно. Права на промах у меня нет.

— Нефиговую ты на себя взвалила задачу.

— Я привыкла к сложным задачам, — возражает она. — Так что с давлением справлюсь. А ты научишь меня справляться со всем остальным.

После ее слов наступает странная, напряженная тишина, а потом мы оба выпаливаем:

— Думаю, можно…

— Ты не будешь возражать, если я…

— Извини, продолжай, — говорю, на что Элис кивает.

— Я хотела спросить, не будешь ли возражать против того, чтобы стать живым объектом исследования? Ради практики. Всего один раз.

Мои глаза чуть не выскакивают из орбит. Элис спрашивает, можно ли ей подрочить мне?!

— Слушай, принцесса, у меня было много девчонок…

— Знаю! — перебивает она. — Я очень хорошо это знаю. И поэтому верю, что из тебя выйдет отличный подопытный инструмент. Смотри, я неопытная, а значит, это будет очень уныло и плохо — настолько, что это позволит тебе сохранить ясную голову, и ты сможешь направлять меня, пока я провожу эксперимент.

— Думаю, ты недооцениваешь себя и силу женской руки. Пофиг, что ты неопытная, я все равно отреагирую.

— Вот именно, отреагируешь! Что даст мне намного больше, чем эта безжизненная пластиковая штука. Я смогу оценить твою реакцию и соответствующим образом приспособиться к ней.

Прищурившись, смотрю на нее, игнорируя свой полустояк, который уже упирается в джинсы.

— А как же ты?

— А что я?

— Тебе типа будет нормально, что я… я буду первым… с кем ты…

— Но это же не по-настоящему, — быстро отвечает она. — Это обычная тренировка. Ради Тео. Думаю, она будет весьма познавательной.

Я закатываю глаза, но прежде чем успеваю встать и уйти, она пересаживается поближе и кладет руку мне на бедро. В ее серо-голубых глазах вновь вспыхивает искра, а пальцы начинают выписывать на моих джинсах пытливые животрепещущие круги. Уверен, каждый пьяный студент в нашем кампусе убил бы за то, чтобы оказаться сейчас на моем месте — на кровати с Элис Уэллс.

Вечернее солнце придает ее волосам медовый оттенок, эмоции наполняют глаза страстным огнем, который она приберегает лишь для сдачи экзаменов и дурацкой учебы. Учеба. Учиться она обожает. Чтобы это понять, достаточно посмотреть на то, с каким воодушевлением она прямо сейчас гладит меня…

— Н-нет, — говорю я напряженно и хрипло. — Не лапай его. Разверни руку и три ею вверх-вниз…

Она слушается, и у меня перехватывает дыхание, когда ее ладонь начинает скользит по мне — сперва мягко, потом более жестко.

— Ага. Получается, фрикции стимулируют кожу. Что ж, это логично.

Издаю стон и отталкиваю ее от себя.

— Элис, ч-черт возьми… остановись. Просто остановись.

— Я сделала что-то неправильно? — Она наклоняет голову набок.

— Нет, но… черт побери, женщина, — рычу на нее, — я не Тео. Это к нему ты неровно дышишь, а не ко мне.

Словно любопытная птица, она склоняет голову в другую сторону. Невинность, которой пронизано это движение, лишь дополнительно распаляет меня.

— Знаю. Но ты — мой учитель. Ты должен обучить меня. — Она бросает взгляд на мой пах. — Кроме того, нет смысла использовать пластиковую имитацию, когда есть живой образец. Эксперименты в реальных условиях, в отличие от лабораторных, считаются более эффективными с точки зрения достоверности данных.

Я прислоняюсь к стене и бьюсь о нее головой, пытаясь избавиться от проклятого наваждения похоти. Мне нужно уйти. Прямо сейчас. Ничем хорошим это не кончится, только трахнет мне мозг. Но почему? Почему я в этом уверен? Потому что я хочу ее? Но ее хотят все, у кого имеется член. Я не особенный. А она сохнет по Тео. Да мне и не нужно, чтобы девчонка, дрочащая мне, испытывала в мою сторону какие-то чувства. Хейли ласкала меня вчера на концерте, пока я совал в нее пальцы, а у нее, на минуту, есть парень. А на прошлой неделе мне отсосала Келси, хотя у нее есть девушка. Так что мне не привыкать к ничего не значащим шалостям с людьми, которым я безразличен. Тогда почему происходящее сейчас так чертовски сильно беспокоит меня?

— Я не хочу, чтобы ты делала то, о чем потом пожалеешь, принцесса, — наконец говорю я. Но уже поздно. Я уже чувствую, как она тянет язычок молнии вниз, а ее ладонь проникает в ширинку.

— Я ценю твою заботу, Раник. Но о приобретенных знания я никогда не жалею. — Она хмурится, чуть надув губки. — Я понимаю, что тебе вряд ли будет приятно, поэтому заранее благодарю за твою жертву.

Не догоняю, дразнит она меня или нет, но мне все равно, потому что как только ее тонкие пальцы пробираются в боксеры и находят мой член, все мои возражения превращаются в белый шум. Кончики ее пальцев — прохладные, ногти — короткие, руки — гладкие. На моей коже эта комбинация ощущается восхитительно.

Она вытаскивает мой стояк, он такой твердый, что им можно резать стекло, и ее глаза округляются.

— Ого. Не знала, что он может становиться настолько большим.

Лихорадочно ухмыляюсь и говорю:

— Т-только у меня. У других он поменьше. А у Тео, наверное, совсем крошечный… О! — Я осекаюсь, когда она обхватывает основание члена и сжимает его.

— Достаточно хвастовства, — надменно произносит она, а затем, по мере того, как она дрочит мне, жестко и сильно, на ее губах расцветает довольная улыбка. У меня чуть не вырывается стон, но я его сглатываю.

— Ч-чего ты такая чертовски… — Я шумно вдыхаю, когда она проводит пальцами по головке, и раскаленные добела жгуты удовольствия связывают меня по рукам и ногам. — Такая чертовски самодовольная?

— Самодовольная? Нет, скорее радостная. Ведь учиться вот так куда эффективнее, — отвечает она, и в мои боксеры проникает ее вторая ладошка. Взявшись за меня уже двумя руками, она нежно сжимает мой член, а когда я не реагирую, наклоняется и дует прохладным воздухом на головку. Мои бедра предательски дергаются, но ее сладкие розовые губки остаются на месте.

— Эй… а-а… остановись, манипуляций со ртом в меню нет…

— Слишком сильное трение без смазки опасно. Каждый уважающий себя физик знает об этом, — возражает Элис.

— Принцесса, послушай, я, блин, серьезно. Если ты… — Не дав мне закончить, она проводит своим мягеньким язычком от основания члена к головке, оставляя на ней влажный и жаркий след. — Ч-черт!

Все мое существо требует остаться на этой кровати и позволить ей делать все, что она хочет, пока я не кончу на нее или в нее, но какая-то ясная и разумная частичка меня пробивается сквозь чертов морок и заставляет отпрянуть от Элис. Я немедленно вскакиваю с кровати, прячу член в боксеры и застегиваю джинсы.

— К-какого хрена ты делаешь? — Пока я пытаюсь отдышаться, ее щеки покрываются ярким румянцем.

— Я… я училась. Почему ты остановился? Что-то пошло не так?

— Ты имеешь хоть какое-нибудь… хоть какое-нибудь гребаное понятие, что это значит? Ты зашла чересчур далеко.

— Мне было любопытно! И я не хотела, чтобы из-за сухого трения тебе станет больно…

— Почему тебя парит, будет мне больно или нет? — огрызаюсь я. — Я же для тебя просто подопытный инструмент.

На ее лице появляется шок, который медленно переходит в замешательство.

— Но мы же… мы же договорились. Ты учишь меня, а я выполняю твою домашку. Мы оба используем друг друга. Это честная сделка.

Я сжимаю пальцы в кулак, сопротивляясь желанию врезать в стену.

— Нет, не честная. Когда ты берешь и начинаешь вдруг делать такую безумную хрень — это не честно.

— В смысле — безумную хрень? Разве десятки других девушек не делали для тебя то же самое? В их исполнении это тоже безумная хрень?

Болезненный спазм скручивает мой желудок.

— Нет, с ними это нормально!

— Тогда почему, когда я делаю это ради обучения, оно превращается в безумную хрень? Почему ты воспринимаешь меня иначе? Относись ко мне, как к одной из тех девушек. Я хочу учиться, и у меня все получится, если ты будешь воспринимать меня, как их!

— Но ты не такая, как они, чертова идиотка! — ору я. — Хватит им подражать! Хватит менять себя ради своего дебильного Тео! Ты не сможешь привлечь его, если будешь из кожи вон лезть, чтобы стать кем-то, кем ты не являешься!

Элис притихает, румянец сходит с ее лица, а королевское выражение трансформируется в непробиваемо-ледяное. Издав разочарованный вздох, я разворачиваюсь и хлопаю дверью. Никогда в жизни не ходил с такой скоростью и не злился так сильно, да еще хрен пойми почему. Вернувшись домой, я игнорирую приветствия Миранды и Трента, уматываю к себе и, прислонившись к двери, добиваю себя мыслями о гребаном идеальном ротике Элис.

Она оттрахала меня, даже не трахнув.

***

Элис

Сбитая с толку и измученная мамой, Раником и всем остальным, плетусь в аудиторию Мэтерса, которую снова начала посещать на этой неделе. У меня больше нет силы воли бороться со своими инстинктами. Из-за них у меня возникли проблемы с моим учителем Раником, и я больше не могу им доверять. Даже сейчас, когда они призывают меня уйти с этой лекции, ведь холодные поросячьи глазки Мэтерса то и дело устанавливают со мной зрительный контакт. Он смотрит на меня долго, иногда слишком долго, а на его губах появляется проблеск самодовольной усмешки. Каждый раз, когда это случается, в моем сердце стремительно разгорается искорка ярости, но она быстро гаснет, ведь какой от нее толк? Если буду бороться, если откажусь посещать этот предмет, мама заберет меня из универа. А я не могу вернуться домой неудачницей, недоучкой. Я не могу позволить ей уничтожить мою тихую здешнюю жизнь, как она уничтожила мои дневники со стихами и мои школьные годы…

Я вздрагиваю и подавляю всплывшие воспоминания под раздражающее бурчание Мэтерса.

Когда Мэтерс поворачивается к классу спиной, Шарлотта, заметившая мой дискомфорт, подталкивает меня локтем.

— Ты в порядке, малыш? Последние пару дней ты выглядишь жутко подавленной.

— Все дело… в этом предмете, — шепчу я.

— Э-э, в предмете, который тебе очень нравился, пока пару недель назад ты не начала его пропускать? Кстати, а почему?

Я киваю на Мэтерса.

— Помнишь, ты как-то сказала, что я в его вкусе?

— Ага.

— Ты была права.

Шарлотта вздергивает бровь.

— О. О-о-о… — Она морщит нос. — Фу. Это отвратительно. Как ты?

— В порядке, — вру я. — Но если бы Раник тогда не зашел… Он, можно сказать, спас меня.

— Так вот почему ты говорила о нем, — оживляется подруга. — Теперь все наконец обретает смысл!

Мэтерс оглядывается на нас, и мы быстро замолкаем. Он внимательно смотрит то на меня, то на Шарлотту и только потом отворачивается.

— Сочувствую, Эл. — Шарлотта приобнимает меня за плечи. — Знаешь, ты могла бы сразу мне все рассказать.

— Знаю, прости. Я просто чувствовала, будто… будто реагирую слишком бурно. Если бы я сказала тебе, ты бы ответила, что я…

Шарлотта хмурится, крепче прижимая меня к себе.

— Не думай так. Ты можешь рассказывать мне обо всем, хорошо? Серьезно. Я стану тебя осуждать. Особенно сильно. — Мы понимающе ухмыляемся друг другу.

Мэтерс тем временем раздает распечатки с тестом, а потом прогуливается по проходам, следя, чтобы никто не списывал. У моей парты он ненадолго задерживается, и я подавляю дрожь. Заметив это, Шарлотта впивается в его спину ненавидящим взглядом, и я испытываю облегчение от того, что она злится на него за меня. Сама я сначала не злилась, а пыталась вытеснить из памяти гадкие воспоминания, отрицать их, но это было неправильно. Вместо того, чтобы скрывать свои чувства или убегать них, я должна была их принимать. Этому меня научили уроки Раника. Они вообще многому меня научили.

Раник…

Чем больше я думаю о нем, тем больше смущаюсь.

Тем злополучным вечером, после того как Раник ушел, я рухнула на кровать и позволила унижению поглотить меня с головой. Я зашла чересчур далеко, и все из-за своего всепоглощающего желания учиться. Я всегда была такой: появляется новая тема, и я с головой бросаюсь в ее изучение, стараясь узнать все и вся. И поскольку секс является неотъемлемой частью отношений, я, желая заполучить эти самые отношения с Тео, не раздумывая решилась на следующий шаг. Я хотела этого. Нет, поправочка: я хотела научиться этому. В сексуальном плане я этого не хотела.

Или хотела?

Когда я увидела реакцию Раника на свои действия, температура моего тела повысилась, а в каждой клеточке вспыхнула гордость. Я заполучила власть над ним. И что важнее всего, делала ему хорошо. Так у меня еще ни с кем не бывало. Он наслаждался мной. На долю секунды я перестала быть скучной или зажатой, какой меня обзывали долгие годы. Я стала интересной и притягательной… Я стала, как все. Я занималась сексом. Вроде как. Не знаю, принимается ли мастурбация за полноценный секс. Я бы спросила Шарлотту, но аудитория Мэтерса для этого не лучшее место. Каждый раз, когда его маслянистые глазки глядят в мою сторону, меня пробирает дрожь, я вспоминаю его мерзкие приставания, и у меня резко портится настроение.

Шарлотта тоже обращает на это внимание, и после звонка дожидается, когда я соберу сумку. Глаза Мэтерса неотрывно следят за мной, но Шарлотта берет меня за руку, и это придает мне немного храбрости. Выходя, я держу голову высоко поднятой. Шарлотта уводит меня к тележке с замороженными йогуртами, которая в ожидании обеденной толпы припарковалась у корпуса Эдварда Ли. Я беру порцию с засахаренными ананасами и порцию с грецким орехом, а Шарлотта — с шоколадом поверх шоколада поверх еще большего количества шоколада. Пока мы, сидя под дубом, поглощаем эти вкусняшки, подруга беспечно болтает о своем парне Нейте и о работе в биолаборатории. А я время от времени проверяю свой телефон — Раник так и не написал мне. Ничего странного в этом нет — иногда он не пишет по нескольку дней, — но приближается дата сдачи его домашки, и обычно он бы уже скинул мне смс.

Я знаю, что разозлила его. Но не понимаю, чем и почему. Наверное, дело в том, что я зашла дальше, чем мы договаривались, а это непростительно, особенно в сексе. Надо перед ним извиниться.

— Элис! — подталкивает меня Шарлотта. — Земля вызывает Элис!

Быстро поднимаю взгляд и вижу Тео, на его лице сияет мягкая улыбка, руки в карманах. Солнце создает вокруг него золотой ореол.

— Привет, — говорит он.

— П-привет. — Моментально встаю, но он смеется и качает головой.

— Все в порядке, не вставай из-за меня. Можно посидеть с вами?

— Конечно! — щебечет Шарлотта, понимающе усмехаясь мне. Я устраиваюсь на прежнее место.

— Спасибо, — улыбается Тео и садится на траву рядом со мной. Его рука оказывается так близко к моей, что еще чуть-чуть, и наши пальцы соприкоснутся. Я чувствую исходящее от него тепло и его запах — он пахнет горячим, крепким, свежезаваренным кофе.

— Так что же привело тебя сюда? — подмигивает Тео Шарлотта.

— Да так, просто подумал, как убить время до следующего эфира, а потом увидел тут вас. — Тео поворачивается ко мне и улыбается. — Ты сегодня очень хорошо выглядишь, Элис.

Чувствую, как сердце ударяется о грудную клетку. Уже открываю рот, чтобы начать отрицать, что выгляжу хорошо, но в голове всплывает наш с Раником урок. В ресторане я получила от него гораздо больше смущающих комплиментов, и мне удалось не отбиваться от них. Принимай комплименты изящно, слышится в голове голос Раника.

Я улыбаюсь Тео.

— Спасибо.

Шарлотта, хорошо знающая меня, разевает от удивления рот, а Тео улыбается шире.

— Я тут подумал… Сейчас ведь открылась ярмарка.

— О, да-а-а! — очухивается Шарлотта. — На Мэйн-стрит! Все о ней говорят.

— Ага, точно. В общем, там есть и аттракционы, и еда, и колесо обозрения, и игры, и я подумал… ну… я подумал, что мы могли бы сходить туда. — Тео смотрит на меня.

— Правда? — Я склоняю голову набок.

— Ага, — кивает он с энтузиазмом. — Я иду туда с другом и хочу пригласить и тебя. Ты тоже можешь кого-нибудь взять. Если захочешь.

— То есть, там буду я, ты, и…

— Грейс, — выпаливает Тео. — Это она предложила. Но обещаю, будет весело.

Грейс пригласила его? Прежде чем я успеваю все обдумать, Шарлотта берет меня за руку.

— Конечно она пойдет! Во сколько?

— Я на машине, заеду за тобой в восемь. Вот мой номер.

Улыбаясь, Тео передает мне бумажку, на котором написан номер его телефона. Беру ее, и мои руки начинают дрожать. Я потрясена. Наконец-то у меня есть номер Тео! Теперь я смогу звонить или писать ему, чтобы узнать его лучше!

— Ну, до встречи, — говорит Тео, что выводит меня из ступора, и я поднимаю взгляд.

— Ага. Да. Спасибо, — сбивчиво бормочу, и он уходит.

Шарлотта глядит ему вслед, а когда Тео исчезает за зданием, визжит как банши, отчего у меня чуть не лопаются барабанные перепонки.

— А-а-а-а! Не могу поверить, что он пригласил тебя на двойное свидание!

— На двойное свидание?

Шарлотта кивает.

— Угу! Грейс пригласила его, а он предложил тебе привести пару. А знаешь, что самое классное в двойных свиданиях? То, что можно поменяться партнерами! Это твой шанс сблизиться с Тео! Боже, я уже представляю, как вы сидите в кабинке на колесе обозрения, в небе вспыхивает фейерверк, ночь полна звезд…

— Есть только одна проблема, — перебиваю ее, — у меня мало знакомых парней. А точнее… их вообще нет. Во всяком случае, таких, которых можно пригласить на свидание.

Шарлотта задумывается.

— Ну, я бы одолжила тебе Нейта, но не уверена, согласится ли он позависать с Грейс. У них были довольно бурные споры на дебатах.

— Может, мне позвать Раника? — говорю я.

Шарлотта распахивает глаза, а затем заламывает руки.

— Раника? Но он… Эл, он не очень хороший…

— Он спас меня от Мэтерса, помнишь? А значит он не настолько плохой, — настаиваю я.

Подруга не в курсе, что я знаю его достаточно хорошо, и мне бы хотелось, чтобы она и дальше не знала. Пусть она и сказала, что я могу рассказывать все, и она не станет меня осуждать, на мои отношения с Раником ее обещания явно не хватит.

— Ох, — вздыхает Шарлотта. — Ну ладно. Тогда думаю, он подойдет. Если что, спихнешь его просто на Грейс. — Внезапно она оживляется. — Мы обязаны съездить в город и купить тебе симпатичный наряд. Больше никаких одалживаний моих вещей! Конечно, они тебе очень подходят, но это твое первое свидание. Тебе нужна своя красивая одежда, и это не обсуждается.

Я смеюсь, пока она строит планы на шопинг, вспоминая, в каких магазинах сейчас распродажи. Думать сейчас могу только о своем первом свидании. Не обучающем, а наконец-то настоящем, как у всех нормальных девчонок. Я больше не буду считаться белой вороной. Ведь я понравилась парню достаточно сильно для того, чтобы он пригласил меня на свидание. И не просто какому-то парню, а самому Тео.

Чувствую себя так, будто у меня за спиной выросли крылья.

***

Чувство окрыленности проходит, как только я сажусь на автобус до дома Раника. Получасовая поездка дает мне достаточно времени, чтобы обдумать, как он воспримет мое предложение. Возможно, он еще злится. Но без него у меня вряд ли получится справиться с этим «двойным свиданием».

Осторожно стучу в дверь, и выходит Миранда с ярко-розовыми, собранными в хвост волосами. Как только она видит на пороге меня, ее лицо принимает кислое выражение.

— Слушаю. Чего тебе надо?

— Прошу прощения за беспокойство, — начинаю я. — Раник дома?

Миранда осматривает меня с ног до головы, потом оборачивается и бросает взгляд куда-то внутрь квартиры, откуда доносятся звуки выстрелов из какой-то видеоигры. Я прищуриваюсь и вижу Трента и Сета, которые сидят на диване и играют в приставку. Миранда, тем временем, вновь поворачивается ко мне.

— Нет, извини. Он ушел.

— О, — пытаюсь скрыть разочарование, но, кажется, терплю неудачу. — Ты не знаешь, где его можно найти?

Миранда фыркает.

— Не могу поверить, что ты серьезно. Раник, конечно, сказал, что ты не такая, как все, но я не знала, что ты настолько чертовски старомодная.

Еле сдерживаюсь, чтобы не вздрогнуть. Он рассказал им обо мне? Ну, конечно рассказал.

— Послушай. — Миранда оглядывается назад, как будто хочет удостовериться, что Трент и Сет не слышат наш разговор, а затем, чтобы перестраховаться, наверное, выходит ко мне и закрывает за собой дверь. — Мы не такие, как ты, ясно? Так что тебе лучше не шнырять вокруг нас.

— Почему? Я… я вас чем-то обидела? Извините, что я… что в тот день я заснула в вашей квартире. И после душа взяла чье-то полотенце. Правда, извините меня…

— Дело не в этом, — вздыхает Миранда. Она прислоняется к перилам и трет промежуток между бровями. — Послушай, Раник еще никогда… не приводил домой девушек.

Я чуть не начинаю смеяться.

— Серьезно?

— В смысле, он приводил их, но только чтобы потрахаться, — резко поправляет она. — А не затем, чтобы позаботиться об их ссадинах. И он никогда не разрешал им спать без него у него на кровати, если ты понимаешь, о чем я.

— Мы с Раником просто друзья, — выпаливаю я.

— Давай без вранья. Раник нам все рассказал. Он учит тебя, как соблазнять чуваков, чтобы ты могла захомутать какого-то парня, верно?

Потрясенная сказанным, заставляю себя кивнуть, а Миранда устало вздыхает и закуривает сигарету, стряхивая пепел за перила.

— Знаешь, он пытается бросить.

— Бросить что?

— Курить, — ухмыляется она. — Из-за отца Раник почти не пьет, а теперь еще и курить бросает. Прямо как будто пытается произвести на кое-кого впечатление.

— Не понимаю. Почему он не пьет из-за отца?

— Да ладно тебе. Он говорил, что ты типа как суперумная.

Недоумевающе смотрю на нее, и она снова вздыхает.

— Скажу это тебе лишь потому, что ты должна знать, с чем имеешь дело. Но ты не скажешь об этом ни единой живой душе, иначе я тебя выслежу и перережу глотку.

Я напрягаюсь, а она опять тяжело выдыхает.

— Отец Раника был алкашом. Пристрастившимся к виски. И сильно избивал Раника и его мать. Но однажды терпение его матери кончилось, и она просто… ушла. Потом полиция нашла ее в лесу в нескольких милях от дома. Она повесилась.

Кровь в моих жилах стынет. Мгновенно. Болезненно. Леденяще. Ту счастливую, улыбающуюся, красивую женщину на фотографии довели до самоубийства?

— Через несколько лет он бросил школу, — продолжает Миранда, глядя на меня, точно ястреб, защищающий свое потомство. — Папаша постоянно избивал его до полусмерти, и в итоге Раник сбежал — сюда, к нам с Трентом. Он нашел нас не сразу, сначала жил у Барбары и получал аттестат, а затем ему удалось поступить в хороший универ. У него была дерьмовая жизнь, ясно тебе? И мы не хотим, чтобы она стала еще дерьмовее.

— Я понимаю, — говорю мягко. — Он вам очень дорог.

— Еще как, черт подери, — соглашается она, — и мы хотим видеть его счастливым. А он… он всегда бросается за любой телкой, которая скажет ему два добрых слова. Как изголодавшийся пес, понимаешь? Который бродит по свалке в надежде, что ему подбросят немного любви. Но этого не происходит. Его подружки никогда не остаются надолго — он по их мнению слишком испорчен. И они просто уходят.

Потушив сигарету, она поворачивается ко мне. Розовые пряди волос полыхают вокруг ее худого лица.

— Знаешь, ты первая девушка, которую он привел в «Диаграмму Венна».

Я хмурюсь в замешательстве, но прежде чем успеваю открыть рот, она поясняет:

— Да, он цепляет там девочек, но сам туда никого не приводит. Тем более, познакомиться с Барбарой. Или с нами.

— Не понимаю. На что ты намекаешь?

— Ну давай, думай, гений. Уверена, ты можешь сложить два и два.

Я в растерянности моргаю, и с полминуты посмотрев на меня, Миранда фыркает.

— Охренеть. По ходу, Раник не врал. Ты и правда ни хрена о парнях не знаешь.

Она идет к двери в квартиру и по дороге похлопывает меня по плечу, но я ее останавливаю.

— Он… он вернется сегодня?

— Может быть. Черт его знает. Мы с Сетом и Трентом уходим вечером на работу, так что нас дома не будет. Можешь вернуться и проверить сама.

Я быстро роюсь в сумке и вытаскиваю одежду, которую она мне одалживала.

— Вот. Я все постирала. Большое спасибо, что выручила.

Ухмыльнувшись, Миранда забирает одежду.

— Без проблем.

Пока спускаюсь по лестнице, думаю, что делать дальше, и понимаю, что вечером нужно будет вернуться. Если я ему напишу, он вряд ли ответит, поэтому поговорить придется лицом к лицу. Боюсь, он теперь возненавидел меня навсегда. И я потеряла своего лучшего учителя, своего единственного союзника.

И скорее всего, я могла потерять и хорошего друга.

Глава девятая

Раник

Я видел все из окна.

Потому-то я и сижу сейчас в баре, название которого уже даже не помню (черта с два я заявлюсь в таком состоянии к Барбаре). Опрокидываю еще один шот, стараясь заблокировать воспоминание. Я увидел их из окна, и все произошло дико быстро. Элис сидела с подругой, а через секунду к ним уже подошел гребаный Тео. Он чуть ли не сиял в солнечном свете, этот загорелый блондинчик со слишком белыми зубами. И по тому, как они говорили, как Элис потом побледнела, я сразу все нахрен понял. Он пригласил ее на свидание.

И вот тогда-то до меня и дошло.

Он, блин, опередил меня.

Отныне все кончено.

Увидев, как красивое личико Элис вспыхнуло счастьем, я понял, что все, нахрен, кончено.

Опрокидываю очередной шот, и бармен бросает на меня настороженный взгляд. Тыкаю в него пальцем:

— Эй, не пялься на меня так. Я же плачу тебе, верно? Так что просто наливай, когда попрошу.

Бармен вздыхает и подталкивает ко мне еще один шот, который я сразу же выпиваю, и спиртное огнем выжигает все чувства. Если повезет, их выжжет и из моего сердца, поэтому я пью дальше.

— Знаешь, ты уже перебрал, — говорит сидящая рядом девчонка, миленькая брюнетка с темными глазами и яркой помадой. Она допивает второй мартини, а затем, улыбаясь, поглаживает меня по локтю. — Не хочешь уйти отсюда?

Мы оба знаем, что за этим последует. Вечный танец, вечная траханная рутина. Или лучше сказать «рутина вечного траха»? Неважно. Мы оба знаем, что она здесь ради члена, а я — ради нее.

Изучаю ее лицо. Она симпатичная. Может, даже красивее, чем Элис. Если сильно прищуриться, ее волосы кажутся почти светлыми, а глаза — голубыми. И она вроде милая. Не пошлая и не прямолинейная, как другие девчонки. Может быть, просто может быть…

— Эй. — Меня хлопает по плечу какой-то мужик. Расплывчатый, но огромный. — Не разговаривай в таком тоне с Джорджем, усек?

Я фыркаю.

— Кто меня остановит, старик?

— Эй. Бейли, не начинай, — предупреждает мужика Джордж, бармен.

— Он же нагрубил тебе, Джорджи! — протестует здоровяк. — Я не позволю, чтобы это сошло ему с рук.

— Довольно, джентльмены, — бормочу я, выкладывая на стойку две двадцатки. — Все равно я уже сваливаю. Киска, пошли.

Девушка — Алисса или Андреа — хихикает и, сжав мою руку, выводит из душного бара в холодную ноябрьскую ночь. Черт, уже ноябрь на дворе. Как, блин, время пролетело так быстро? О, точно. Я же был занят тем, что учил чертову Элис. И влюблялся в нее.

— Я поймаю такси. — Алисса-Андреа ловит желтую машину, а затем вталкивает в нее меня. У водителя хриплый голос, и водит он быстро, но мы переходим к прелюдии намного быстрее.

В моей хмельной голове в этот момент есть только одна мысль, и она не имеет ничего общего с губами Алиссы-Андреа.

Почему?

Почему, черт подери, я продолжал цепляться за этот клочок надежды?

Почему я думал, что достаточно хорош для нее?

Почему возомнил, будто у меня есть хоть один гребаный шанс?

Водитель спрашивает мой адрес, и я отрываюсь от мягких губ девушки, чтобы продиктовать его. Когда таксист, ворча, сворачивает вправо, я стукаюсь головой о сиденье, и Алисса-Андреа пронзительно смеется, а после притягивает меня к себе для очередного поцелуя.

— Ты забавный, — шепчет она. — Ты мне нравишься.

Она и правда так думает? Или это лишь пьяный треп? Я слышал эту херню много раз. Она просто пьяна. Их пьяной храбрости и уверений, что я им якобы нравлюсь, всегда хватает только на то, чтобы переспать со мной и уйти, и никогда не хватает на то, чтобы остаться. Никогда. Ни с одной.

Старый сценарий повторятся снова: мы, спотыкаясь, поднимаемся по лестнице в мою квартиру, обжимаясь как пара подростков, впервые дорвавшихся до дядиного бухла. Лицо Алиссы-Андреа размывается перед моими глазами, и ее волосы становятся светлыми, а глаза — голубыми, как море. Дыхание перехватывает, я целую ее еще сильнее, чем прежде и, крепко прижав к себе, пытаюсь открыть дверь ключом.

— Не отпущу тебя, — шепчу я ей в волосы. — И не отдам ему.

Алисса-Андреа смеется.

— Что?

Мы вваливаемся в квартиру, и я пинком закрываю дверь. Алисса-Андреа отходит, соблазнительно двигая попкой, и ее тело преображается. Я вижу Элис. Это она танцует передо мной, как тогда на парковке в мой день рождения. Я чувствую ее запах и почти чувствую вкус ее кожи за этим крошечным черным платьем…

Бросаюсь к ней, прижимаю к стене и, подняв ее руки над головой, сплетаюсь с ней пальцами.

— Блин, я так долго хотел тебя, — говорю, задыхаясь. — С момента, как только увидел. Ты — мое все. Ты — все, чего я, черт побери, хочу в этой жизни. Ты идеальна.

Она смеется, и по гостиной разносится чистый, как родник, смех Элис. А потом начинает без слов целовать меня в шею.

— Клянусь, я подарю тебе столько любви, — шепчу ей. — Буду любить так сильно, как он никогда не полюбит. Только позволь.

Она высвобождается из моего захвата и направляется в спальню. Но я останавливаю ее в дверном проеме и привлекаю к себе.

— Пожалуйста, — выдыхаю. — Пожалуйста, будь моей.

— Я уже твоя, — говорит она, нежно целуя меня. И я пропадаю.

Она целует меня, я — ее, мои пальцы расстегивают пуговки платья, а поцелуи спускаются вниз до груди. Она счастливо вздыхает, и у меня появляется всего одна цель: сделать так, чтобы она вздыхала так снова и снова. Я хочу показать ей, сколько всего я к ней чувствую и как сильно она меня сводит с ума.

***

Элис

Перед тем, как постучать в дверь квартиры Раника, моя рука на миг замирает.

Шестичасовой поход за покупками с Шарлоттой, призванный убить время, поубавил мой пыл. Теперь я знаю: Раник больше не заговорит со мной. И смирилась с этим. На то, чтобы осознать это вместе с его трагическим прошлым — осознать и принять, — ушло шесть часов. И теперь я ощущаю себя опустошенной, почти пустотелой. Словно я потеряла что-то важное… то, что вернуть уже не смогу.

Я отпугнула единственного парня, захотевшего стать моим другом.

И сейчас мне остается одно: хотя бы попробовать перед ним извиниться, а затем продолжить жить своей жизнью.

Нервно одергиваю одежду. Шарлотта настояла, чтобы я купила ярко-синюю рубашку с изображением Пакмана и, к моему полному ужасу, короткие джинсовые шорты. Наряд удобный, конечно, но не очень подходит для того, чтобы мяться у дверей парня в прохладную ноябрьскую ночь. Дрожа от холода, я, наконец, набираюсь храбрости и стучу.

Я должна это сделать. Должна извиниться. Он этого заслуживает.

Никто не отвечает. Подождав, стучу еще раз, посильнее — вдруг он не услышал, — и дверь немного приоткрывается. Она не заперта. Заглядываю внутрь — в квартире темно и вроде бы никого нет.

— П-привет? — зову я. — Раник? Ты здесь?

Уловив в глубине чей-то голос, я беру волю в кулак, проскальзываю в квартиру и закрываю дверь. Почему она была открыта? Он в порядке? В голове начинает собираться тревога.

— Привет? — зову еще раз. Мои глаза быстро привыкают к темноте. — Здесь есть кто-нибудь?

Клянусь, я слышу, как кто-то бормочет мое имя, поэтому иду дальше по коридору, внимательно прислушиваясь. Похоже, шум доносится из комнаты Раника. Его дверь слегка приоткрыта, из нее льется мягкий слабый свет, как от настольной лампы. Выдыхаю, чтобы придать себе храбрости, а затем вдыхаю так сильно, как только могу.

— Раник?

Я открываю дверь и в тот же миг жалею об этом. Ведь моему взору предстает великолепная пышногрудая брюнетка, которая обвивает ногами спину Раника, пока он стоит и трахает ее у стены. Его руки сжимают ее идеальные бедра, пальцы скользят по ним так, будто это не кожа, а бархат. Она тяжело дышит, ее груди вздымаются и опадают, стоны Раника еле слышны, но ему явно приятно. Брюнетка погружается пальцами в его темные кудри, взъерошивая их еще больше.

Никто из них меня не замечает.

Меня парализует от ужаса. Я впервые вижу, как занимаются сексом. И от того, что это Раник, мне хочется…

В животе вспыхивает опасное, тошнотворное пламя, которое поднимается к самому горлу, но я продолжаю смотреть. На гладкую мускулистую спину Раника. На его татуировку с изображением крыла ангела, темную и колеблющуюся от его резких движений. На его идеальную, как в учебнике анатомии, задницу, сильные бедра и ноги. И на невероятно восторженное лицо девушки, которое говорит мне все, что я предпочла бы не знать.

Внезапно ее глаза открываются, и она замечает меня. Хлопает Раника по плечу, и он замедляется, позволяя ей спуститься на пол, а затем бросает на брюнетку недоумевающий взгляд. В ответ она просто хихикает и, показав на меня пальцем, тянется за простыней, чтобы прикрыться.

Раник оборачивается. И застывает. В золотисто-зеленых глазах мелькают тревога, замешательство, страх, а сексуальный румянец сходит лица, и оно становится пепельно-серым. Что происходит ниже его талии, я не знаю, не смею взглянуть.

Та часть Элис Уэллс, которая олицетворяет отличницу и бесспорную Королеву Науки, берет верх над паникующей стороной.

Меня тошнит. Я хочу убежать.

Но прежняя я — холодная, резкая, спокойная я, я до встречи с Раником — в мгновение ока заметает все чувства под ковер и берет себя в руки.

— Прошу прощения. — Выпрямляю спину. — Я не хотела прерывать твой вечер. Приду в другой раз.

Сказав это, быстро выскакиваю за дверь. Слышу позади себя шорох и голос Раника: сначала слабый, потом более громкий.

— Черт, Элис! Элис, вернись!

Игнорирую его и, прыгая через ступеньки, спускаюсь. Единственное, что я не могу игнорировать — это то, какими влажными и горячими стали вдруг мои щеки.

— Не плачь, — строго приказывает Прежняя Элис. — Он ничего не значит для нас.

Но…

— Нет. Он был всего лишь твоим учителем. Полезным инструментом, не больше. И он выполнил свою миссию. Научил нас достаточному количеству вещей. И теперь от него нужно избавиться.

— Элис! Ради всего святого, пожалуйста, притормози!

Задыхаясь, поворачиваю за угол. Главный бульвар встречает меня неоновыми огнями и пятничным потоком машин. Вытираю лицо и ускоряюсь. Если потороплюсь, успею на двенадцатый автобус, который идет прямо до общежития. И тогда я навсегда оставлю все это позади.

— Элис!

Раник в полузастегнутых джинсах и мятой рубашку ловит меня за запястье. Я разворачиваюсь к нему лицом и выдергиваю руку из захвата.

— Не трогай меня, — холодно говорю я. Его зеленые глаза, светящиеся в неоновом свете, как изумруды, выглядят ранеными какой-то внутренней болью.

— Элис, пожалуйста, просто послушай меня секунду…

— Нет. Я больше не обязана слушать тебя ни секунды, — говорю быстро. — Я освобождаю тебя от должности моего учителя.

— Что? Подожди, успокойся…

— Твою выполненную домашнюю работу я пришлю на твою почту в течение недели. Рассчитываю, что после этого никаких контактов у нас больше не будет. Хорошего вечера.

Ухожу от него.

— Элис! — Раник бежит за мной следом. — Пожалуйста, не поступай так со мной…

Боль в его голосе останавливает меня. Я медленно поворачиваюсь, и он, тяжело дыша, подходит ко мне. Я улавливаю запах спиртного.

— Что ты хочешь, чтобы я сказал? — задыхается он. — Извини? Мне жаль, что я ее трахал?

— Но тебе не жаль, — говорю я. — Ты явно наслаждался процессом.

— Какого хрена тебя это напрягает? — взрывается он. — Почему тебе не плевать, с кем я трахаюсь?

— Мне плевать! — кричу я, и пугаюсь сама, ведь я никогда не кричу. Раник отшатывается как от удара. А я пытаюсь успокоиться и понизить голос. — Мне все равно. Это твое личное дело. Но я не могу не поставить под сомнение качество твоего обучения, когда твое внимание сосредоточено на другом. Отвлекаясь, ты станешь учить меня хуже, а я не могу так рисковать. Следовательно, нашей сделке конец.

— Ей пришел конец еще утром, когда гребаный Тео пригласил тебя на свидание, — рычит он.

— Ты это видел?

— Из окна второго этажа. Все было ясно, как день. — С его лица сходит злость, и вид у него становится измученным, побежденным. — Ну что, поздравляю, принцесса. Я очень рад за тебя. Ты получила то, что хотела. И я тебе больше не нужен…

— Он не приглашал меня на свидание.

Раник меняется в лице, а я продолжаю:

— Он попросил меня пойти с ним и Грейс на ярмарку. И сказал, что я могу пригласить кого-то еще. Шарлотта, конечно, окрестила это «двойным свиданием», и я подумала, что позову тебя, но когда ты перестал отвечать на мои сообщения, поняла, что ты до сих пор сердишься на меня из-за случившегося во время нашего последнего урока. Поэтому я отказалась от идеи приглашать тебя на ярмарку и решила хотя бы извиниться за то, что натворила. Это меньшее, что я могу сделать. Так что…

Я тяжело сглатываю и заставляю себя улыбнуться.

— Прошу прощения за то, что сделала. Я перешла черту, нарушила твои правила и границы, и мне очень жаль. Надеюсь, девушка у тебя дома не будет выходить за рамки, как я. Желаю тебе всего наилучшего.

Я поворачиваюсь, но Раник снова берет меня за руку. Когда он заговаривает, его голос звучит совсем тихо.

— Не уходи.

— Раник…

— Пожалуйста, не уходи.

Вздыхаю.

— Ты явно занят…

— Она ушла. Пожалуйста, не уходи и ты тоже. — Его лицо искажает гримаса боли. — Останься со мной.

Он кажется таким сломленным и потерянным, таким юным. Что за чувство я ощущаю внизу живота? Жалость? Или тревогу? Рассказ Миранды о его прошлом все еще держится в моей памяти, как чрезвычайно темное облако.

Гнев и грусть исчезают, сменяясь тихой усталостью.

— Хорошо, — шепчу я.

В полной тишине мы с Раником возвращаемся в его квартиру. Там никого нет. Девушка и правда ушла.

Раник указывает на диван.

— Знаю, кровать ты, наверное, не захочешь, так что…

— Почему нет? Вы занимались этим, в общем-то, не на ней.

Раник вздрагивает.

— Хорошо, занимай кровать, а я лягу здесь.

— Это могло бы стать подходящим моментом для очередного урока, — начинаю я. — О том, как спать с парнем в одной постели. Мне мог бы пригодиться этот опыт.

Раник молчит. Я вздыхаю.

— Ладно. Я понимаю. Ты больше не мой учитель.

Раник уходит в ванную — молча, что так на него не похоже… Слышу, как включается душ, и, дико уставшая, падаю на кровать. Простыни пахнут хвоей и табаком, пахнут им.

Оставшись наконец-то одна, наконец-то узнав, что Раник больше не хочет иметь со мной ничего общего, что я потеряла одного из своих немногих друзей, я зарываюсь лицом в подушку, чтобы спрятать свой плач.

Я думала, что у меня получается.

Думала, что меняюсь в лучшую сторону, становлюсь более раскованной и открытой — девушкой, которая может понравиться Тео, может понравиться всем. Но, видимо, я напридумывала себе эту чушь. Может, это был просто сон. Может, я брежу.

Наверное, я никогда не смогу измениться.

Наверное, это моя судьба: навсегда остаться девочкой-роботом. Закончить учебу и стать нейробиологом, как того хочет мать.

А ведь я так старалась, даже поступила в этот университет, чтобы оказаться подальше от своей былой жизни.

Но теперь я понимаю: мне не суждено измениться. Мне суждено быть одной.

Слышу стук в дверь. Вытираю глаза и прочищаю горло.

— Входи.

Раник заходит, принося с собой чистый и теплый аромат душа. Вокруг его стройной талии обернуто полотенце.

— Штаны возьму, — шепчет он. — Извини.

Киваю, и он уходит к комоду. Пока он там роется, я смотрю на его спину, на татуировку в виде крыла на лопатке. Это самая замысловатая и великолепная татуировка, которую я когда-либо видела. Она меня так завораживает. Не осознавая, что делаю, я подхожу к нему. Он здесь. Я не одна. Пока нет.

Касаюсь крыла, обвожу кончиком пальца его перышки и изгибы.

— Так красиво.

Его плечи вздрагивают, все мускулы напрягаются. Я поглаживаю самое нижнего перышко, и по его телу проходит легкая дрожь. Не успеваю я отстраниться, как он разворачивается и прижимает меня к стене. Его полуголое тело настойчиво льнет ко мне, глаза за спутанными влажными волосами странно блестят.

— Это урок, — говорит он мне в шею. — Я все еще твой учитель. Поэтому получай свой урок.

Он целует мою шею, неспешно спускаясь ниже к ключице. Проводит по косточке языком и запечатлевает в центре мягкий поцелуй. Мое сердце ускоряется, бьется сильно и быстро под грудью. Раник кладет руки на мои плечи и раскрывает широкий ворот рубашки. Чуть отодвинувшись, окидывает жадным взглядом мою обнаженную, охлажденную воздухом кожу, потом снова целует в местечко, где плечо соединяется с шеей. Оно оказывается настолько чувствительным и щекотливым, что я извиваюсь.

— Прости меня. — Раник кладет голову мне на плечо. — Прости, что в тот день на тебя рассердился. Ты этого не заслужила.

— Заслужила, ведь я переступила границы…

Раник прокладывает дорожку из поцелуев вниз, попутно стягивая мою рубашку. А когда она падает на пол, притягивает меня к себе и крепко обнимает.

— Ты все сделала правильно, принцесса, — шепчет он мне в волосы. — Ты не сделала ничего плохого.

Мое тело наливается тяжестью. Или оно всегда было таким? Его слова погасили бушующий в моем сердце огонь, превратив его в тлеющий пепел. А ведь я и не подозревала, что горю изнутри.

Не могу сдержать слезы.

Он не злится.

Я не потеряла друга.

Я не сделала ничего плохого.

Я не сделала ничего плохого.

Обнимая меня, Раник помогает мне лечь на кровать. А я плачу все громче и громче, как никогда в жизни. Как не плакала многие годы.

Позволяю себе приникнуть к нему, он гладит меня по волосам, прижимает ближе, и время перестает существовать.

***

Раник

Я смотрю на заплаканное лицо спящей Элис. Она только что отключилась. Ее золотистые волосы липнут к мокрым щекам, брови даже во сне в тревоге нахмурены. Я стараюсь нежно разгладить их большим пальцем. Помогает, но не особо.

Я облажался.

Жесть как облажался.

Сделал поспешные дикожопые выводы о ней с Тео, а потом испоганил все нахер.

Хотя испоганил я все сильно раньше, когда разозлился на Элис. Уж я-то мог бы и догадаться, что людям, которые впервые что-либо пробуют, ставить палки в колеса нельзя. Это приводит к плохим последствиям. Например, это дело начинает ассоциироваться у них с разочарованием. А последнее, что нужно Элис — это испытывать разочарование от одной только мысли о сексе.

Или обо мне.

Я позволил ревности ослепить меня. Как только подумал, что потерял ее навсегда, психанул и погрузился в какую-то другую девчонку. А отреагировал я так, потому что решил, что теряю единственную девушку, которая стала мне по-настоящему дорога.

Надо сказать Элис правду. Больше не могу ее сдерживать. Она разрушает меня.

И я расскажу ей, но не сейчас. Пусть она отдохнет.

Сворачиваюсь рядом калачиком, по-прежнему обнимая ее. А затем погружаюсь в сон под звуки ее мягкого, ровного дыхания.

Хочу, чтобы время остановилось.

Хочу остаться вот так с ней навсегда.

***

Элис

Медленно, блаженно я выплываю из самого глубокого и, кажется, самого спокойного сна, который у меня когда-либо был. Запах хвои и табака сразу сообщает о том, где именно я нахожусь — у Раника. И одновременно с ярким солнечным светом в сознание проникают воспоминания о вчерашнем.

Осматриваюсь: на мне только лифчик. Начинаю потягиваться, и мои локти натыкаются на что-то мягкое. Испугавшись, я отстраняюсь и осознаю, что это Раник. Его худощавое тело прижимается ко мне со спины. Он издает стон и, прежде чем я успеваю выбраться из его объятий, открывает свои золотисто-зеленые глаза. Застонав громче, он зарывается лицом в мои волосы.

— Ты хорошо пахнешь, — говорит.

— А ты — нет, — смутившись, рявкаю я.

Он смеется, и его руки начинают блуждать по моему телу — по животу, потом под грудями. Я вскрикиваю и отталкиваю его от себя.

— Извини, извини, — хмыкает он. — Просто мне жутко нравится тебя трогать.

— Я думаю, ты меня путаешь со своей вчерашней подружкой.

— Нет. — Раник прижимает меня к себе, трет ладонью бедро. — Это точно ты, Элис. Всегда одна ты. Даже во сне.

Мое сердце ускоряет темп, когда его рука, минуя мое бедро, скользит к шортам. Он расстегивает пуговицу и тянет язычок молнии вниз. Эти действия, видимо, его возбуждают, потому что в мой копчик упирается кое-что твердое. Он что, в полусне? Думает, что я ему снюсь?

— Ты ведь понимаешь, что это не сон, да? — спрашиваю его.

— В моих снах ты каждый раз так говоришь, — вздыхает он. Каждый раз? Сколько снов обо мне ему снилось? Его пальцы пробираются под мой лифчик, начинают нежно тянуть за сосок, и я ахаю от электрических искорок, бегущих по венам.

— Э-эй!

— Что? — Он невинно посмеивается. — Остановиться?

Только я открываю рот, чтобы велеть ему прекратить, как он проскальзывает другой рукой в мои шорты. В два быстрых движения она оказывается у меня в трусиках и начинает лениво гладить меня.

— А-а, Раник…

Он сильнее крутит сосок, осыпает поцелуями мою шею.

— Вчера вечером я привел сюда ту девчонку, потому что хотел тебя, — бормочет он. — Все время, пока трахал ее, я думал о тебе, Элис. Я хочу сделать тебя счастливой. Я хочу… черт, я хочу чтобы ты была счастлива. И мысль о тебе с Тео…

Я невероятно мокрая, мои биологически процессы горячо откликаются на каждую его ласку. Но это больше, чем просто биология. Это Раник. Его красивое лицо улыбается мне. Раник Мейсон хочет меня. Мечтает обо мне. Желает, чтобы я была счастлива.

Я краснею, по всему телу расходится жар. Раник, колеблясь, проводит пальцем по моему входу.

— Я буду нежным, принцесса. Честное слово.

— Раник! — Нас пугает мощный, громкий голос Миранды, сопровождаемый битьем кулака в дверь. — Вставай! Мы опоздаем на пары.

Мы с Раником замираем. Внезапно он отстраняется, соскакивает с кровати и натягивает боксеры и джинсы.

— Гребаный Иисус… — Он глядит на меня, затем трет глаза, будто не может поверить в увиденное. Его лицо становится бледным. — Элис?

Я хмурюсь. Румянец начинает распространяться по телу, пока я натягиваю простыню на грудь.

— Я пыталась сказать тебе, идиот!

Он зарывается лицом в первой попавшейся футболке и стонет:

— О боже, о боже, о боже…

Миранда снова колотит в дверь.

— Раник! Ну же! Пошли!

— Сейчас! — отзывается он, потом поворачивается ко мне. — Ч-черт побери, Элис, прости, мне так дико жаль. Я думал… я думал, что ты…

— Просто сон? — самодовольно подсказываю, и он становится красным до самых корней своих кудрявых волос.

— Раник! — кричит Миранда.

Он смотрит то на дверь, то на меня, потом, рыча, отбрасывает рубашку и приоткрывает дверь ровно настолько, чтобы прошла голова.

— Я никуда не пойду — заболел.

— Заболел? Что ты…

Не дослушав ее, Раник запирает дверь на замок. Затем поворачивается ко мне и ныряет обратно в кровать. Я взвизгиваю, а он смеется, полностью зарываясь под одеяло у моих ног. После проползает немного и выскакивает возле моей головы с диким озорством в глазах.

— Я все еще твой учитель, верно? — спрашивает.

Я киваю.

— И ты все еще хочешь пригласить меня на ярмарочное двойное свидание, так?

Снова киваю. Раник вытаскивает мою руку из-под одеяла и целует ее.

— Окей, тогда мне нужно многому тебя обучить.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, эта ярмарочная фигня кажется идеальным местом, чтобы пригласить Тео на свидание, верно?

Я нервно сглатываю.

— Да, но…

— Никаких «но»! — ухмыляется он. — Если не пригласишь его, это сделает Грейс. Задницей чую. Так что нам нужно ускорить наши уроки.

— Но, Раник, а как же ты? Ты ведь сказал…

— Короче, твоя проблема вот в чем. — Он игнорирует мой вопрос. — Ты слишком сосредоточена на Тео.

***

Раник

Она выгибает свою прекрасную бровь.

— Да? А вот согласно моему опыту сосредоточенность на своей цели — это довольно важно.

— Нет, в смысле, блин, это важно, конечно. Сосредотачивайся на нем сколько влезет. Но я о другом. Секс — это… не только про удовольствие парня. По крайней мере, хороший секс.

Она выглядит на триста процентов сбитой с толку.

— Как ты это делаешь? — спрашиваю ее, заложив руки за голову. Она приходит в еще большее замешательство. Из-за огромного кома в горле говорить трудно, но я поясняю: — Ну, э-э, мастурбируешь.

Огненный румянец, начавший проявляться у линии роста ее волос, теперь окрасил и щечки. И я в третий раз за эту неделю ловлю себя на том, что пытаюсь запомнить выражение у нее на лице, пока оно не растаяло слишком быстро.

— Я знаю, как доставить себе удовольствие, так что спасибо, но мне не нужен этот урок.

— Верно, — я наклоняюсь вперед, — но речь не об этом. Я не собираюсь учить тебя доставлять себе удовольствие, этому, блин, можно научиться только самой. Я же хочу попытаться показать тебе, как встраивать это во все эти сексуальные штуки. Сейчас ты слишком зациклилась на том, как сделать приятно Тео. Но фишка в том, что приятно ему ты сможешь сделать, лишь сделав приятно себе.

Она хмурится. Похоже, Элис — королева самопожертвования и мученичества — никогда бы и не задумалась о собственном удовольствии. А вот другие девчонки живут исключительно ради него, всю жизнь используют чуваков, чтобы сделать приятно себе. Но Элис всегда отодвигает себя на второй план. Как будто убеждена, что единственный способ сделать кого-то счастливым — это наплевать на свое собственное чертово счастье.

Я вздыхаю.

— Слушай, женщина — это намного больше, чем просто тело. Да, мужики любят глазами, но вы, женщины, возбуждаете нас не только попкой и сиськами.

— Очень сомневаюсь. По крайней мере тебя волнует лишь это.

Во мне вспыхивает гнев. Она так уверена в том, что я поверхностный тип, что каждый раз выставляет меня каким-то злодеем. Не успев остановить себя, я нависаю над ней на руках. Ее голубые глаза пристально глядят на меня, я чувствую ее запах — аромат розы и старых бумаг — и впитываю его, как умирающий — воду в пустыне.

— Не пойми меня неправильно, принцесса, — шепчу. — Да, у меня большой опыт. Но это совсем не значит, что меня легко возбудить. Я не выключатель, который срабатывает, стоит лишь засветить титьки.

Элис хмурится, а затем выражение ее лица меняется. Появляется коварная усмешка, и она быстро опускает чашечки своего лифчика вниз. Стоит мне увидеть ее молочно-белую грудь, и в моих джинсах становится тесно. Элис возвращает лифчик на место, и ее улыбка становится шире.

— Думаю, я только что опровергла это высказывание, — сообщает она.

Я сердито смотрю на нее.

— Это было нечестно.

— Наука всегда честна и беспристрастна, — надменно произносит она. — Так что ты там говорил? Давай продолжай урок.

— Ладно. Некоторым парням действительно нужно лишь это. И потому они идиоты. Но мне, например, нужно нечто большее. Намного большее. И Тео тоже — если он хотя бы наполовину такой парень, каким должен быть.

Элис перестает ухмыляться и ерзать, и что-то во мне этому радо. Я с удовольствием заставил бы ее ерзать другими способами… более горизонтальными, и чтобы она цеплялась в экстазе за простыни…

— И что же это? — Она прочищает горло. — Что ты имеешь в виду под «намного большим»?

Ох, как же я ждал этого дня… Смакую момент, прежде чем наклониться и вдохнуть ее…

— Запах. Важен твой запах.

— Тогда буду всегда использовать парфюм, чтобы приятно пахнуть.

Хохочу.

— Можно, но это совсем не обязательно. Поверь, запах женского пота так же охеренно прекрасен, как и любой парфюм. Он полон феромонов и доказательств того…

Что ты не такая фригидная, как притворяешься, — заканчиваю я в голове. Что даже такая Ледяная принцесса, как ты, потеет, когда нервничает, занимается спортом или трахается. Я бы хотел увидеть, как ты потеешь, чтобы обвести пальцем маленькие бусинки пота, которые образуются между твоими грудями…

— По поводу пота многие мужчины не согласятся с тобой, — прерывает она мою фантазию.

— Многие мужчины — чертовы идиоты, — бросаю я, и она улыбается.

— В этом я с тобой соглашусь. Уже в четвертый раз.

Я наклоняюсь ниже, но она не откидывается назад, хотя нервозность в ее глазах и усиливается.

— Вкус, — говорю я. — Вкус твоего языка, дыхания, губ. Просто обычный твой вкус. И твоя кожа. Вкус твоей кожи…

Я вижу, как ее нежная молочная грудь быстро поднимается и опускается в такт дыханию. А горло дрожит. Словно мотылек, летящий на чертово пламя, я прижимаюсь губами к впадинке между ее ключицами. Кончиком языка пробую ее вкус — чувствую соль, розы и что-то еще, ее собственный уникальный вкус. Большинство девушек ощущаются на языке как лосьон, крепкий жасмин и чересчур много сахара. А Элис — как мягкие сливки и чистый воздух. Я хочу проглотить этот вкус. Хочу разлить его по бутылкам и пить, когда мир будет душить меня приторными духами, фальшивым смехом и запахом сигарет.

— Что ты д-делаешь?

Ледяная принцесса заикается? Черт. Ее дрожащий голос действует на меня как ушат холодной воды. Я быстро отстраняюсь, понимая, что только что натворил. Идиот!

— Черт, — шиплю я, — извини. Увлекся. Больше не повторится. Сяду-ка на свои руки или типа того.

Я пересаживаюсь на другой край кровати, подложив руки под зад. Смех Элис внезапно рассеивает напряжение.

— Тебе же не двенадцать. Не нужно наказывать себя таким способом.

— Эм, после такого утра? Конечно, нужно. Иначе я никогда, черт возьми, не усвою урок.

Она качает головой, все еще улыбаясь. После всего, что она по моей милости пережила за последние несколько дней, это кажется мне чертовым рождественским чудом. Она не хмурится и не смотрит сердито, а улыбается искренней, чистой улыбкой.

Поправив простыни на груди, она склоняет голову набок.

— Итак, что еще? Запах, вкус и…

— Звуки, — немедленно подхватываю я. — Звуки, которые ты издаешь, когда тебя трахают. Черт, перефразирую — звуки, которые ты издаешь, когда испытываешь удовольствие. Именно это, м-м, заводит больше всего.

— Тебя? Или мужчин в целом?

Мое лицо горит. И это просто смешно, что я так сильно смущен. Раник Мейсон, блин, никогда не смущается, так что я просто игнорирую эту реакцию.

— Черт, принцесса, я не могу говорить за каждого скользкого чувака. Я просто рассказываю тебе общие вещи о парнях.

— Но тебе больше всего нравятся звуки.

Больше всего мне нравишься ты. Но пока рядом Тео, ты на меня никогда не посмотришь. И мне придется жить с этой дерьмовой, вырывающей сердце херней до конца моей никчемной жизни.

— Да, мне нравятся звуки. Блин, ну подай на меня за это в суд.

— Я не стану. Подавать на тебя в суд. У тебя нет денег, — ухмыляется она.

— Слушай, суть в том… черт, короче, ты должна получить столько же наслаждения, сколько доставишь, прикасаясь к члену, окей? Если Тео чего-то стоит, если ты ему дорога, то он возбудится, как сумасшедший, лишь увидев, как тебе классно.

Она вся становится розовой. Наверное, представляет Тео со стояком и становится мокрой. Пытаюсь избавиться от давления на ширинку. Не совсем подходящее время, приятель. Она даже не думает о тебе.

Она думала этим утром, — отвечает мой член. Просто посмотри на нее. Какая она горячая, взволнованная и роскошная.

Я знаю, что она такая, придурок. Но ей нужны не мы.

Встаю и натягиваю футболку.

— Ну что, на сегодня все. Мне пора в универ.

— Х-хорошо, — говорит она, чуть задыхаясь. — Мне тоже.

Я должен уйти, просто уйти, прямо сейчас, но я оборачиваюсь, и от увиденного у меня чуть не останавливается сердце. Ее золотистые волосы выбились из пучка, и растрепанные завитки обрамляют ее покрасневшие щеки. Местечко под шеей, которое я целовал, все еще красное, влажное. Бедра под одеялом плотно прижаты друг к другу, а джинсовые шорты еще расстегнуты. Мне виден кусочек ее трусиков — розовых с ленточками по бокам. Тех, что я выбрал для нее.

Тех, что мы выбрали вместе.

Весь контроль, который я имел над своим членом, вылетает в трубу, потому что это я туда его вышвырнул. В мгновение ока я снова склоняюсь над ней. Потому что она мне нужна. По-настоящему. Она нужна мне, нужна…

Элис смущенно глядит на меня, вновь ерзая бедрами.

— Я… я привыкла делать это сама, — начинает она. — Но я… я думаю, что будет полезно… узнать, каково это, когда кто-то другой… делает это тебе.

— Ты уверена? — хрипло спрашиваю я.

— Да, — кивает она. — Пожалуйста.

Другого разрешения мне и не нужно. Я целую ее, крепко и быстро, и она с тихим стоном берет меня за руку и толкает ее в свои шорты. Я чувствую ее жар, мягкость тонкого шелка, очертания ее складок. Там она маленькая, аккуратная, а ее трусики такие чертовски милые, что я еле удерживаюсь от того, чтобы не встать на колени и не осыпать ее поцелуями ниже талии.

Пробно давлю на ее холмик, и она издает легкий вздох. Мои пальцы движутся по кругу, отчаянно пытаясь найти ее самые чувствительные точки. Отчаянно? Это я о себе? Проклятье. С другими девчонками я никогда не теряю самоконтроль. Так почему же сейчас я лезу из кожи вон, чтобы доставить ей удовольствие? Чтобы произвести на нее впечатление? Или потому что этот момент — мой единственный шанс сделать ей хорошо? Или потому что она — все, чего я хочу, но никогда не смогу получить?

Или же потому что я…

Дыхание Элис становится тяжелым, и вырвавшийся у нее обрывистый стон предупреждает, что скоро мне выпадет джекпот. Я выдыхаю, зарывшись лицом в ее шею, ласкаю ее с легким нажимом. Запах сливок и роз одурманивает меня, сладкие стоны пьянят. Еще. Я хочу, чтобы она стонала чаще, громче, быстрее. Хочу, чтобы она потеряла контроль, чтобы кончила под моей рукой. Хочу видеть ее лицо, когда удовольствие опалит ее изнутри.

А еще я хочу, чтобы она знала безо всяких сомнений, что я люблю ее.

Бедра Элис сжимаются, и я перемещаюсь ниже, позволяя влаге внутри ее трусиков направлять меня.

— А внутри? — бормочу я. — Там ты что-нибудь делаешь?

— И-иногда, — выдыхает она. — Но… а-ах!

Мой палец легко входит внутрь. Там она гладкая и горячая, текстура хоть и знакомая, но совершенно другая.

— Но что? — мягко спрашиваю ее. Она извивается, ее голубые глаза подернуты дымкой.

— Не хочу, чтобы ты д-делал то… то, что не хочешь…

Гортанно смеюсь, будто счастливый лев.

— Поверь мне, принцесса, — шепчу, — я очень давно хочу это сделать.

Говорить ей такое неправильно, очень неправильно, но она, кажется, больше не обращает внимания на мою болтовню, и я дико этому рад. Я продвигаюсь глубже, и ее голова откидывается назад, обнажая бледную шею. Наклоняюсь и медленно целую ее, пока пальцем то выхожу, то погружаюсь еще глубже. Она вознаграждает меня стоном, громким и восхитительно удивленным, и я усмехаюсь ей в горло. Для большего эффекта сгибаю палец крючком, и она, дернувшись, ахает. Потом, широко распахнув глаза, смотрит вниз.

— Ч-что это было… — Я повторяю маневр — только сильнее, и она со стоном выгибает спину. — Раник…

— Ты должна знать, ботанка. — Склоняюсь к ее уху. — Там точка G. У тебя точно пятерка по биологии?

Она хмурится, собираясь заспорить, но я обхватываю губами мочку ее уха и нежно прикусываю ее, вворачиваясь еще глубже внутрь, и вся ее хмурость тут же превращается в шок. Ее тело дрожит, сообщая мне все, что надо. Ей нужно больше: еще один толчок, еще один палец. Моя рука полностью влажная, и вся комната пропитана запахом — полностью женским, полностью ее. Я становлюсь настолько болезненно твердым, что джинсы уже дерьмово справляются с задачей сокрытия улик.

Смотрю на ее черный лифчик — он самый обычный, его легко будет снять. И призываю все свою силу воли, чтобы не тронуть его и не позволить ее грудям выпасть наружу. Чтобы не раздвинуть ее ноги и не попробовать ее там на вкус. Не расстегнуть молнию на джинсах и не выпустить член на свободу. Хочу втираться в нее, но запрещаю себе. Горю желанием сделать гораздо больше, но ласки пальцами — это все, что она мне позволит. И это больше, чем я, черт возьми, заслуживаю.

— О-о, — выдыхает она. Ее веки трепещут, когда я подвожу ее к краю. — Раник!

Мое имя на ее опьяненных страстью губах — одурманивающий звук, от которого мои бедра без разрешения дергаются. Чтобы отвлечься от неистового желания раздеть ее прямо сейчас и проскользнуть внутрь, я зарываюсь лицом в ее шею. Мягко прикусываю нежную плоть, чувствуя ее судороги вокруг своих пальцев. Она задыхается, и все внутри нее в этот момент восхитительно напрягается. Стонет, и сладкий, протяжный, высокий звук заполняет собой все пространство.

Я отстраняюсь и смотрю на ее лицо — покрасневшее и сонное, удовлетворенное и восторженное. Оно такое из-за омывающего ее удовольствия, которое постепенно сходит на нет. Она больше не выглядит грустной, это уж точно. Но это не навсегда.

Пока она приходит в себя, я продолжаю играть с ней снаружи, лениво потираю и смотрю, как она вздрагивает. С нею здорово, правда здорово. Я никогда таких не встречал. Медленно-медленно ее дыхание начинает выравниваться. А я впервые осознаю, что все это время задыхалась не только она, но и я.

Ее голубые глаза встречаются с моими, и я внезапно осознаю, как, черт побери, мы сейчас выглядим: моя рука глубоко в ее трусиках, и она, распластанная, лежит у меня на постели. Немедленно отстраняюсь, откашливаюсь и поднимаюсь с кровати.

— Мне надо… короче, мне правда надо идти. Надеюсь, э-э, надеюсь, урок был полезным. Ну, ты же знаешь, мы здесь, чтобы помочь тебе всему научиться.

Элис смеется, словно вдруг хрустальные колокольчики начинают звенеть. Затем она медленно поднимается, находит свою рубашку и поправляет ужасно горячие короткие шорты.

— А как же ты? — спрашивает она.

— А что я?

— Не прикидывайся дурачком. Я все вижу, несмотря на штаны.

Мой член дергается, отчаянно нуждаясь в ее внимании. Я вспоминаю наш урок дрочки, прикосновение ее языка… Я хочу, чтобы она закончила начатое тогда, хочу оказаться в ней больше, чем она когда-либо узнает.

— Это не входит в сделку, — говорю и мысленно пинаю себя, как только эти слова срываются с моего языка. — Моя проблема. Сам разберусь.

Выхожу из комнаты. Мои ноги тяжелые, как свинец. Все внутри призывает вернуться и разрешить ей сделать со мной все, что она пожелает. Но я знаю: это чертовски опасная дорога. Если я это сделаю, пути назад больше не будет. И потом я, вероятно, пожалею об этом. Как и она. Иначе и быть не может, ведь Элис — проклятая Ледяная принцесса, отличница с безупречным будущим, а я — днищенский отброс этого универа. Подобная хрень просто не совместима.

— Раник… — начинает Элис.

— Слушай, насчет ярмарки, скинь мне время и все подробности. А я тебя там встречу, окей?

И я закрываю за собой дверь.

Смущенный, но отчасти удовлетворенный собой, еду в универ. И качаю по пути головой.