Город Нижний Пропил располагался в зеленом уголке необъятных просторов Сибири, в целях секретности даже не уточнялось в какой части из нее он находится. Впрочем, все твердо знали, что Нижний Пропил расположен примерно в 100 километрах от Верхнего Пропила, который не был засекречен, но почему-то обозначался на картах как Сочи-101. Это давало некоторые моральные привилегии обитателям Верхнего Пропила, которые полагали, что они находятся почти в курортной зоне и очень поддерживали в свое время проект поворота русел северных рек на юг или восточных на запад - им по большому счету было все равно, главная задумка заключалась в том, что в этом случае через их город прошла бы хоть одна, но очень большая река, которая связала бы их с южными краями, а это было очень заманчиво.
Но если оценивать положение жителей Верхнего и Нижнего Пропилов с точки зрения материального благополучия, то здесь обитатели Верхнего Пропила выглядели очень бледно по сравнению с жителями Нижнего Пропила.
В Верхнем Пропиле было только одно местное производство - карандашная фабрика с филиалом, выпускающим изделия ритуального характера, но из хорошего дерева. Поговаривали, что в их изделия были упакованы такие известные люди, как Брежнев Л.И., Суслов М.А., Андропов Ю.В., Черненко К.У. Дальше дела пошли хуже, поскольку Генеральные секретари в одночасье кончились.
Некоторый луч надежды блеснул у мастеров ритуальной резьбы по дереву в августе 1991 г, когда после упорно насаждаемого просмотра по телевизору балета "Лебединое озеро", они увидели на экранах телевизоров какие-то странные помятые физиономии под названием ГКЧП, которые нетвердыми голосами объявили о заболевании последнего генсека Горбачева и переходе на режим чрезвычайного положения.
Обычно в таких случаях всегда требовалось много гробов и мастера-гробоваятели с энтузиазмом взялись за работу. Одно изделие из лучших пород дерева точно под размер Горбачева уже было почти готово и бригадир с умилением заканчивал подшивку бахромы, когда вдруг все повернулось совсем по другому и вместо "Лебединого озера" по телику стали показывать танки, на один из которых взобрался "изменник дела партии" и пообещал сурово покарать всех членов и членов-корреспондентов ГКЧП, а пока призвал строить новое общество.
Все рухнуло. Вместо перспективных многочисленных заказов на гробы первого и высшего класса теперь в лучшем случае можно было рассчитывать на небольшой заказ в 6 единиц груза 200, да и то явно не по высшей категории. Это коренным образом меняло дело. В цеху воцарилось гробовое уныние, сопровождаемое позвякиванием стеклотары.
Тихой радостью для мастеров стало известие о самоубийстве Пуго и они рассчитывали спихнуть туда гроб Горбачева, но оказалось, что Горбачев пониже ростом, да и родственники последнего красного латышского стрелка почему-то не захотели производить захоронение в изделии высшей категории качества.
После долгих мытарств гроб обрел покой в музее фабрики, с тайной надеждой обрести надлежащего хозяина, но,в конце концов был приобретен областной братвой для похорон местного авторитета по кличке "Пугач", что было явным доказательством неких незримых связей, существующих между людьми и событиями, поскольку здесь явно просматривалось звукосочетание "Пуго и Горбач".
Больше рассчитывать было не на кого, поскольку новый президент как-то не собирался...
Дела на фабрике шли все хуже и хуже, поскольку спрос на карандаши тоже упал. Открыли было параллельное производство мебели под поэтическими названиями "Сосенка", "Дубок", "Березка", но покупательный потенциал Верхнепропильцев быстро иссяк, а названия деревянной флоры быстро приелись. Производство еле-еле дышало, выпуская в месяц 2-3 комплекта мебели, как ее называли "для загородного дома", как будто у кого-то они были.
Нет, один точно был - у директора фабрики. Потом еще один появился у мэра (некоторые утверждали, что на самом деле дом принадлежит некоему Мирзоеву Эдуарду Рафаиловичу) третий дом удивительно быстро построил какой-то торговец фруктами, но они предпочитали мебель импортного производства с трудновыговариваемыми названиями. "Сосенки", "Дубки" и "Березки" на глазах осыпались. Рабочие стали тащить из цеха инструмент и комплектующие и немедленно обращать все это в жидкую валюту. Вскоре в городе почти на каждом углу можно было встретить стоящих с угрюмым видом и большой сумкой у ног мужиков, предлагающих починить-попилить или на худой конец купить молоток или "оба-а-лденную отвертку" за сумму, эквивалентную поллитре. Особенно много таких мастеровых собиралось у пивных палаток, где они целый день могли вспоминать времена, когда один делал гроб Брежневу, а другой карандаши на экспорт.
Это согревало сердца, но опустошало карманы. В итоге уровень жизни верхнепропильцев стал быстро падать. В город потянулись эмиссары различных коммунистических партий и течений с призывами "вставать на последний и решительный".
В отличие от своих земляков из Вернего Пропила, которые медленно, но верно оправдывали название родного города и все меньше вспоминали про Сочи-101, жители Нижнего Пропила не испытывали (по крайней мере на первых порах) никаких неудобств от того, что вместо фамилии Горбачев, которого промеж себя все называли Горбатым, появилась фамилия Ельцин, который изначально "был прав".
В Нижнем Пропиле, примерно равном по численности населения Верхнему Пропилу пили все-таки значительно меньше, чем в Верхнем и на это влияло то, что в Нижнем было расположено сверхсекретное производство, на котором поначалу была строжайшая дисциплина и где работало две трети населения города, не считая немногочисленных стариков, детей и страдающих болезнью Паркиссона.
Никто из живущих в городе и очень мало кто из работающих на предприятии мог толком объяснить, что собственно производит родной завод. В первый квартал это могли быть некие ароматические смеси, которые по бумагам проходили как "духи "Диоксиния Натрия" или "одеколон "Радость забытого дыхания", во втором квартале завод начинал выпускать какие-то смеси устрашающего вида, которые официально назывались "удобрение "Перепашка", затем отгружались какие-то пузырьки с названием "чернила для авторучек особые". То, что это были действительно особые чернила, стало ясно после того, как на станции, где они грузились в вагоны (почему-то под охраной солдат ВВ), один из ящиков внезапно сорвался с поддона и упал на рельсы, после чего из него стала растекаться ядовито-синяя жидкость. Личный состав ВВ тут же надел противогазы, машинист электрокара упал без сознания (как потом оказалось - навсегда), а участок рельсов длиной метров 20 пришлось в срочном порядке заменить. Можно было только догадываться, для каких авторучек предназначались эти чернила...
Ну а в остальном жизнь завода проходила без особых осложнений. Новинкой сезона оказались лакокрасочные покрытия под романтическим названием "Навсегда", которые удивительно точно оправдывали свое название - счистить эти покрытия было невозможно никакими средствами. Неплохо шла жидкость для мытья стекол "Ночь", сухие смеси для приготовления "Пепси-Колы", но гвоздем сезона стал выпуск прокладок "Кэр-Фри-Супер", которые выпускались со специальным кевлоровым покрытием. Эта серия называлась "Мэн-Фри" и пользовалась большим спросом.
Но никто или практически никто не знал, что основное, настоящее направление деятельности завода протекает в небольшом лабораторном корпусе, расположенном километрах в 10 от Нижнего на небольшой огороженной площадке. Въезд на территорию почему-то охраняли вооруженные солдаты, хотя надпись на воротах гласила "НИИ проблем животноводства" и не так далеко, на поляне действительно всегда можно было увидеть пасущееся стадо упитанных коров.
В этом НИИ работал Леша Кружкин.