Русские богословы исходят из убеждения, что подлинное сокровище православного богословия — это богослужение и богослужебные книги Православной Церкви. Именно в них заключается по преимуществу «живое догматическое и нравственное богословие» (епископ Виссарион (Нечаев)), «цвет и плод древа жизни Церкви Христовой» (профессор протоиерей Александр Горский). Поэтому так велико значение, которое придавала Русская Церковь и ее Духовные академии развитию литургики — науки о богослужении, его истории и толковании.
Первоначально (в XVIII и начале XIX века) исследователи русской литургики ограничивались практическим описанием и толкованием православного богослужения, выяснением символики церковных обрядов, догматического и нравственного содержания, стоящего за той или иной особенностью каждой из церковных служб. Некоторые из изданных в то время книг были предназначены непосредственно для священнослужителей и имели литургико-канонический, то есть нормативный характер. Так, еще при Петре I было издано «Известие учительное, како долженствует иерею и диакону служение в Церкви святой совершати и приготовляться к священству, особенно же к Божественной литургии» (М., 1705). В конце XVIII века вышла книга митрополита Гавриила (Петрова; 14801) «О служении и чиноположениях Православной Греко-Российской Церкви» [415], в начале XIX века — книга архиепископа Феоктиста (Мочульского; 11817) [416] и обстоятельное руководство архиепископа Вениамина (Краснопевкова-Румовского; 11811) «Новая скрижаль» [417]. Эта книга, содержащая объяснение всех православных церковных служб, храма, его устройства и утвари на основании свидетельств древних отцов Церкви, за сто лет после своего появления выдержала 18 изданий и доныне пользуется огромным уважением среди православного духовенства [418].
Наибольшее внимание русские исследователи и толкователи церковных служб уделяли толкованию Божественной литургии. В этой связи следует отметить — в хронологическом порядке — книги Ивана Дмитревского [419], Алексея Морева [420], протоиерея Иакова Воскресенского [421], Василия Нордова [422], протоиерея Стефана И. Гумилевского [423]. Большими достоинствами отличаются «Изъяснение Божественной литургии» митрополита Киевского Арсения (Москвина; † 1876) [424].
Особо следует остановиться на труде протоиерея Василия Нечаева (впоследствии епископа Виссариона): «Толкование на Божественную литургию по чину святого Иоанна Златоуста и святого Василия Великого» [425]. Автор исследования ставил перед собой догматико-экзегетическую задачу — «раскрыть ближайший смысл составных частей литургии, насколько он виден в самом тексте ее». В отличие от большинства прежних истолкований богослужения, старавшихся проследить в различных частях литургии последовательное изображение событий земной жизни Христа от Рождества до Вознесения, протоиерей Василий (епископ Виссарион) считал, что вся литургия и каждая ее часть в равной степени есть проповедь о Христе и воспоминание о Нем, особенно о последних днях Его жизни, но отнюдь не хронологическое повествование о ней [426].
Кроме «Толкования на литургию» епископу Виссариону принадлежит целый ряд неоднократно переиздававшихся работ из области толковательной литургики: «Обозрение употребительнейших церковных молитв» (3 изд.: М., 1892), «О вечерне» (3 изд.: М., 1891), «Изъяснение молитвы Господней» (М., 1892), «Изъяснение кратких изречений, употребляемых в богослужении» (4 изд.: М., 1898) [427]. Все они носят глубоко назидательный характер. Толкователь исходил из убеждения, что Церковь «своими возвышенными песнопениями дает нам руководство не для молитвы только, но и для просвещения нас светом Богооткровенных истин», и что «степень действия на душу церковных молитв и чтений зависит от степени усвоения их умом и сердцем».
Центральное место среди толковательных трудов Преосвященного Виссариона занимают его толкования на паримии. Так называются тексты Священного Писания, извлеченные Церковью из сокровищницы Божественного Откровения для нарочитого назидания молящихся во время праздничных богослужений. Как правило, это тексты, в которых ветхозаветные прообразы и пророчества могут быть наглядно сопоставлены с тем или иным из важнейших новозаветных событий, торжествуемым в этот день Церковью. Например, в праздники, посвященные Пресвятой Богородице, читается в Церкви паримия «Премудрость созда себе дом» из книги Притчей Соломоновых. При этом в Премудрости Православная Церковь учит видеть Ипостасную Премудрость — Сына и Слово Божие Иисуса Христа, а под «домом Премудрости» — Церковь, которую Господь основал и живет в ней до скончания века. Вместе с тем под «домом Премудрости» понимается и Пресвятая Богородица, как вместившая в Себе Воплотившееся Слово. Глубокий сокровенный смысл носят и другие преобразовательные тексты, из которых состоят паримии. В догматическом отношении сборники паримий (их так и называли — «паримийники») представляют собой как бы сжатый компедиум всего библейского богословия.
Преосвященный Виссарион отдал этим толкованиям свыше 30 лет жизни, начав в 1861 году с паримии Богородичных праздников (Притч. 9, 1—11) [428], а затем обстоятельно прокомментировав все паримии в порядке библейских книг — от Быт. 1, 1—13, читаемой в навечерие праздников Рождества Христова, Богоявления и Пасхи, до паримий из Нового Завета, изданных им в 1895 году [429]. В целом эти толкования представляют весьма ценный памятник русского литургического богословия. Дело епископа Виссариона продолжили затем священник Н. Воинов и Н. А. Бирюков, выступив с новыми трудами по разъяснению библейского (особенно ветхозаветного) элемента в православном богослужении [430].
С другой стороны, появляются и первые исследования, посвященные вопросам церковной археологии и исторической литургики. Еще в самом конце XVIII века в Воронеже была издана книга Ивана Аполлосова по истории русского церковного пения [431]. В самом начале XIX века протоиерей Димитрий Малиновский делает доклад по истории церковной службы [432].
К середине XIX века появились: многотомное исследование по христианским древностям Иродиона Ветринского [433], очерк истории православных богослужебных книг архиепископа Иннокентия (Борисова) [434], археологическое исследование о церковных таинствах епископа Воронежского Игнатия (Семенова) [435], книги архиепископа Филарета (Гумилевского) о богослужении Русской Церкви [436] и о гимнографическом наследии Православной Церкви [437].
Своего рода литургической энциклопедией является книга протоиерея Григория С. Дебольского «Дни богослужения Православной Греко-Российской Церкви» [438].
Впервые изданная в 1837 году и выдержавшая к началу XX века десять изданий, эта книга до сих пор сохраняет большое практическое значение для русского духовенства, наряду с вышеуказанной «Новой скрижалью» и справочной «Настольной книгой» С. Булгакова [439].
Сочетанием основных направлений исторической и толковой литургики характеризуется важнейшая для Русской Церкви область литургической науки, которую составляет исследовательская и практическая работа по исправлению богослужебных книг. Одно из направлений этой обширной области [440] представляют переводы на русский язык церковных служб и канонов, церковнославянские переводы которых были наиболее трудными для понимания. Инициатива в этом важном деле принадлежала архимандриту (впоследствии архиепископу) Иннокентию (Борисову), автору названной выше книги «Историческое обозрение богослужебных книг Греко-Российской Церкви». Еще раньше, чем была написана эта книга (она издана в 1837 году), архимандрит Иннокентий, будучи инспектором Санкт-Петербургской Духовной Академии, привлек к работам по переводу с греческого языка памятников древнего церковного литургического творчества преподавателей Академии Михаила Богословского (впоследствии протопресвитер Московского Большого Успенского Собора в Кремле, † 1884) [441] и Иоанна Колоколова (также протопресвитер, настоятель Исаакиевского Собора в Петербурге, † 1869) [442]. Первый из них перевел с греческого на русский и напечатал в журнале «Христианское Чтение» (1831 — 1837) следующие литургические тексты: Великий канон святого Андрея Критского (Христианское Чтение. 1836. № 1. С. 129—184); каноны святого Космы Маиумского на Воздвижение, на Рождество Христово, на Богоявление, на Сретение, на Успение; каноны святого Иоанна Дамаскина на Рождество Христово, на Богоявление, на Пятидесятницу, на Успение; канон на Благовещение митрополита Феофана Никейского [443]. Второму (протоиерею Иоанну Колоколову) принадлежат переводы канонов святого Иоанна Дамаскина на Святую Пасху (Христианское Чтение, 1831) и на Преображение Господне (Христианское Чтение, 1841).
В 50-х годах XIX века профессор Санкт-Петербургской Духовной Академии Евграф Ловягин продолжил труд своих предшественников, создав новый русский перевод богослужебных канонов и издав его вместе с греческими оригиналами и церковно-славянским текстом [444]. В Москве над переводом церковных служб (с их новогреческого перевода, принадлежащего перу преподобного Никодима Святогорца) трудился в начале 60-х годов уже упоминавшийся нами ученик профессора протоиерея Александра Горского протоиерей Василий Нечаев (впоследствии епископ Виссарион), пользовавшийся в своей работе поддержкой и консультациями своего знаменитого учителя [445]. Некоторые из его переводов были напечатаны в издававшемся им журнале «Душеполезное Чтение» [446].
Святитель Московский Филарет (Дроздов) перевел на русский язык «Акафист Пресвятой Богородице» [447]. В Тульской Духовной Семинарии под руководством ректора архимандрита (впоследствии епископа) Андрея (Поспелова) († 1868) был осуществлен перевод служб двунадесятых праздников (они напечатаны в журнале «Тульские Епархиальные Ведомости» за 1862—1863 гг.) [448]. Другой перевод служб двунадесятых праздников принадлежит ректору Подольской Духовной Семинарии протоиерею Василию С. Княженскому († 1862) [449] и опубликован, соответственно, в «Подольских Епархиальных Ведомостях».
Протоиерей Михаил С. Боголюбский († 1902) перевел и прокомментировал стихиры служб Великого Поста и Страстной Седмицы [450], преподаватель Тобольской Духовной Семинарии Иван Ловягин († 1901) издал в русском переводе (параллельно со славянским текстом) воскресную службу Октоиха [451]. В начале XX века некоторые праздничные каноны в русском переводе и с примечаниями были изданы Н. Нахимовым [452]. П. П. Мироносицкий перевел кондаки преподобного Романа Сладкопевца [453], а также перевел и прокомментировал гимнографические тексты Святой Пасхи и Пятидесятницы [454]. Полный русский текст литургии был издан в Одессе в переводе протоиерея С. Петровского [455]. Некоторые богослужения были переведены Н. И. Кедровым [456], Михаилом Григоревским [457], а также известным киевским литургистом профессором М. Н. Скабаллановичем в составе готовившейся им, но незаконченной эортологической энциклопедии «Христианские праздники».
В качестве пособий для мирян к лучшему пониманию и усвоению богослужения и литургических текстов появляются сборники молитв и других гимнографических творений с переводами их на русский язык, составленные А. Н. Ушаковым [458], протоиереем В. Успенским [459], Н. Нахимовым [460]. Появление сборника «Молитв и песнопений православного молитвослова» в русском переводе Н. Нахимова вызвала оживленную полемику между последним и П. П. Мироносицким. Эта полемика двух литургистов-практиков наглядно показывает трудности понимания богословского текста и исправления богослужебных книг, с которыми приходится иметь дело справщику и переводчику его на русский язык [461].
Одновременно печатались и новые переводы служб и канонов с греческого на церковно-славянский язык, предназначенные не только для частного, но и для церковного богослужебного употребления.
В 80-е годы XIX века в журнале «Душеполезное Чтение» (его издавал известный протоиерей Василий Нечаев, будущий епископ Виссарион) появляются славянские переводы канонов, выполненные епископом Августином (Гуляницким; † 1892): Великий канон Андрея Критского («Душеполезное Чтение», 1882, I, с. 232—261), каноны на Пятидесятницу, на Преображение, на Успение (там же, 1882, II, с. 73—79, 394—409) и на другие христианские праздники («Душеполезное Чтение», 1882—1884) [462]. В Риге в конце XIX века сличением церковно-славянского Служебника с греческим занимался протоиерей Тарасий Ф. Серединский, автор известных работ о богослужении западных исповеданий [463]. Гораздо ранее его уточнением славянских богослужебных текстов занимался в Москве протоиерей Александр И. Невоструев († 1872), брат Капитона Невоструева [464], а сравнительным анализом разных редакций славянских (богослужебных) Псалтири и Евангелия — известный казанский миссионер, переводчик богослужебных книг на татарский язык Н. И. Ильминский († 1891) [465].
Интересные работы (и публикации памятников) по истории русского богослужения и русских богослужебных книг принадлежат протоиерею Константину Т. Никольскому († 1910). Большую ценность представляет его книга (сборник публикаций с церковно-археологическим комментарием) «О службах Русской Церкви, бывших в прежних печатных богослужебных книгах» (СПб., 1885, 411 с.). Он издал также в серии «Памятники древней письменности» (вып. 115) «Материалы для истории исправления богослужебных книг. Об исправлении Устава церковного в 1682 году и Месячных миней в 1689—1691 гг.» (СПб., 1896, 136 с.) [466]. Эти «Материалы» были затем восполнены публикациями профессора Н. Ф. Каптерева по истории исправления богослужебных книг при Патриархе Никоне [467].
Одно из интереснейших направлений русской литургической науки образует сравнительная литургика — исследования богослужения инославных (западных и восточных) Церквей. Отметим здесь книги вышеупомянутого протоиерея Тарасия Серединского и киевского литургиста Ивана Бобровницкого о католическом и протестантском богослужении [468], протоиерея А. Ф. Хойнацкого и Н. Ф. Одинцова — об униатском богослужении [469], работы профессора МДА П. И. Цветкова († 1914) по христианской гимнографии на Западе [470], епископов Порфирия (Успенского; † 1885) о богослужении коптов и Софонии (Сокольского; † 1877) о богослужении несториан и иаковитов [471].
В первой половине XIX века литургика и церковная археология еще не заняли подобающего им места в системе академических дисциплин, так как считались предметами прикладного, практического характера. Для исторических исследований в области богослужения еще не пришло время, — лишь единичные богословы, такие, как архиепископы Иннокентий (Борисов) и Филарет (Гумилевский), сознавали актуальность исторического подхода к литургике, — а толкование (догматическое и нравственное) литургических текстов и обрядов предоставлено было преимущественно иерархам и высшему духовенству. Правда, академические богословы привлекались иногда к литургическим разработкам, особенно когда дело касалось исторического научного комментирования гимнографических памятников и отеческих творений из области толковой литургики.
Много статей, носящих именно такой характер, было напечатано за первую половину XIX века в органе Санкт-Петербургской Духовной Академии «Христианское Чтение» [472] и в основанном Преосвященным Иннокентием (Борисовым) журнале Киевской Духовной Академии «Воскресное Чтение» [473]. Авторы (как правило, анонимные) «Воскресного Чтения» и «Христианского Чтения» делали серьезные попытки построения целых догматических разделов на основе богослужебных текстов, вплотную подходя к разработке особого направления в догматическом богословии — богословия литургического [474].
Журнал «Православный Собеседник», орган Казанской Духовной Академии, присоединился к церковно-археологической работе несколько позже — когда во главе его встал архимандрит Иоанн (Соколов), ректор Академии с 1857 по 1864 год. В конце 50-х и в 60-х годах XIX века журнал публикует ряд анонимных статей церковно-археологического [475] и литургико-канонического характера [476]. В 1869 году появляется первая подписанная работа по церковной археологии — исследование И. С. Бердникова, впоследствии прославленного канониста, под названием: «О символических знаках и изображениях на христианских археологических памятниках» [477]. В 70-х годах начинает публиковать свои исследования Н. Ф. Красносельцев (см. о нем раздел 1.2.4.).
В большой степени богословскому углублению в сокровенный смысл церковных служб способствовало издание Санкт-Петербургской Духовной Академии «Писаний отцов и учителей Церкви, относящихся к истолкованию православного богослужения» (тт. 1—3, СПб., 1855—1857). Публиковались и исследования по конкретным разделам богослужения [478].
Литургику в Санкт-Петербургской Духовной Академии читал с 1838 по 1873 год профессор В. И. Долоцкий († 1885). Он, по отзыву его ученика А. Л. Катанского, «создал науку о православном богослужении». Правда, его лекции были в основном посвящены статическому описанию и анализу существующих церковных служб, праздников и таинств [479] и не ставили задачей «проследить историю постепенного образования целых богослужебных чинопоследований Православной Церкви» [480], но начало было положено.
Ученик Долоцкого А. Л. Катанский († 1919) преподавал литургику в 1864—1867 годах в Московской Духовной Академии и имел счастливую возможность пользоваться помощью и консультациями тогдашнего ректора МДА профессора протоиерея Александра Горского. Известно, какое большое значение придавал А. В. Горский разработке науки о православном богослужении, составляющем, по его словам, «цвет и плод древа жизни Церкви Христовой» [481]. Катанский перешел вскоре на кафедру догматики в Санкт-Петербургскую Духовную Академию, где и прославился своими работами в области догматического богословия (выше они упоминались и цитировались неоднократно), но продолжал и занятия литургикой. Ему принадлежат ценные работы, пролагавшие путь историческому методу в русской литургической науке: «Очерк истории литургии нашей Православной Церкви» (СПб., 1868; первоначально: в журнале «Христианское Чтение», 1868, ч. II), «Очерк истории национальных литургий Запада» (СПб., 1870), — а также ряд этюдов по литургической и обрядовой стороне церковных таинств [482]. В равной степени как к догматическому богословию, так и к литургическому богословию можно отнести докторскую диссертацию А. Л. Катанского о семи церковных таинствах [483]. Он участвовал также наряду с профессорами Н. И. Глориантовым, Е. И. Ловягиным и И. Е. Троицким в деле перевода и издания «Собрания древних литургий» [484].
Разработку исторической литургики взяли на себя представители следующего поколения русских литургистов: И. Д. Мансветов, Н. В. Покровский, А. П. Голубцов, Ф. А. Смирнов, Н. Ф. Красносельцев, А. А. Дмитриевский. Их успеху способствовал новый, введенный с 1869 года Устав Духовных академий, поставивший преподавание всех богословских дисциплин, в том числе и литургику, на твердую научно-историческую основу.
Подлинным родоначальником русской исторической литургики, по мнению профессора Н. Н. Глубоковского, заслуженно считается профессор Московской Духовной Академии И. Д. Мансветов (1843— 1885), умевший в своих исследованиях «гармонически сочетать детальный анализ с широким синтезом» и прочно обосновавший необходимость восходить в литургических исследованиях к первоначальному апостольскому богослужению, чтобы наиболее полно и объективно раскрыть и уяснить литургическую жизнь Православной Церкви от ее истоков до настоящего времени.
Главный труд И. Д. Мансветова — изданная им незадолго до смерти докторская диссертация «Церковный Устав. (Типик)» [485] — скорее открывает, чем «разрешает» эту многосложную тему. Мансветов сознательно ограничивает пределы своего исследования: он исследует литургическую сторону церковного устава, касаясь дисциплинарной его части лишь настолько, насколько это важно для литургических вопросов или для выяснения исторической судьбы Типика. Затем, он почти не касается древней истории Типика — периода его первоначального образования. Из древнерусских уставов он не затрагивает местных церковных чинов, записанных в монастырских обиходниках и соборных чиновниках [486].
Церковный устав, как систематический указатель порядка служб суточного, триодного и месяцесловного циклов, является одной из позднейших по времени формирования церковных богослужебных книг. Он возник в эпоху, когда уже сложились три названных богослужебных круга и каждый из них принял свой устойчивый вид. По своему назначению, устав упорядочивает существующий богослужебный материал и дает руководство к правильному его использованию в течение всего церковного года. Его появление было вызвано практической потребностью преодолеть противоречия между суточным строем церковной службы и ее же составом по Триоди и Минее.
Следовательно, в своем становлении Типик отражал общий ход развития церковной службы, которая складывалась в три этапа: вышеупомянутый суточный круг, затем — триодный, наконец, много позже — месяцесловный. Три этапа в развитии церковного года определяют собой три ступени в формировании церковного устава. В соответствии с этой церковно-исторической реконструкцией Мансветов разделил все сохранившиеся тексты устава на три группы, или три последовательные редакции.
Первая редакция касается только порядка суточной службы. Она сохранилась в некоторых литургических сборниках (Евхологиях, Псалтирях, Евангелиях Апракос, Паримийниках, Кондакарях), в «Постановлениях Апостольских» [487] и древних иноческих уставах (Пахомия Великого, Василия Великого, Кассиана Римлянина, Венедикта Нурсийского) [488]. По этим источникам И. Д. Мансветов подробно характеризует древний период в развитии утрени и вечерни.
Вторая редакция устава сложилась в IX — X веках на основе порядков, которых держались иноки Студийского монастыря при преподобном Феодоре Студите. В X веке она была принята на Афоне (преподобным Афанасием Афонским). Эта редакция разрабатывает преимущественно триодную часть и излагает порядок службы по неделям церковного года. Не касаясь суточного круга, как уже установившегося, она разъясняет его особенности при соединениях со службами Великого Поста, Пятидесятницы и некоторых больших праздников. Поэтому в качестве отличительных признаков уставов второй редакции Мансветов выделяет: «слабое развитие синаксарной части и совершенное отсутствие обшей или суточной части» — по содержанию, и «более систематический распорядок» — по изложению. К уставам этой редакции Мансветов относит четыре: «Краткое начертание Студийской обители», устав Афанасия Афонского, изложение службы по триоди в «Синайском канонаре» и древний устав римского папского богослужения.
Третью и последнюю редакцию устава образуют тексты с полным его изложением, когда определилось полное содержание церковного богослужебного года и три основных раздела уставной службы пришли в равновесие. Самым ранним из дошедших до нас уставов этой полной редакции является Типик, составленный Алексием Константинопольским Патриархом для основанного им Успенского монастыря во второй четверти XI века. Дальнейшее содержание книги Мансветова о Типике состоит в подробном исследовании этой полной редакции уставов в двух ее разновидностях: Студийского и Иерусалимского уставов. Далее автор характеризует первопечатный греческий Типик и последующие его издания.
Особый интерес для русской литургической науки имеют те главы мансветовского «Типика», которые посвящены судьбам Иерусалимского устава в славянских землях и на Руси, подробной характеристике Скитского устава, связанного с именем преподобного Нила Сорского и «окозрительного устава» архиепископа Геннадия Новгородского, а также первым печатным изданиям устава в России (с 1610 г.), описанию уставов 1682 и 1695 годов и работ по их исправлению.
В «Приложениях» к книге И. Д. Мансветов напечатал свою статью: «Кондакари святого Романа Сладкопевца и их литургическое значение», а также опубликовал «Литургическую часть в уставе Венедикта Нурсийского», палеографический обзор «Полные студийские уставы» и другие историко-литургические материалы [489].
Другая большая работа И. Д. Мансветова — «Митрополит Киприан в его литургической деятельности» [490].
Митрополит Киприан († 1408) принадлежит к славной плеяде русских церковных деятелей второй половины XIV — начала XV века. Он был преемником по митрополичьей кафедре святителя Алексия, митрополита Московского († 1378) и состоял в переписке с преподобным Сергием Радонежским († 1392). Работа Мансветова о митрополите Киприане является — в смысле исследования церковного устава — прямым продолжением (и дополнением) его более общей работы о Типике (хотя появилась она хронологически тремя годами раньше). Вопрос о церковном уставе был для Русской Церкви времен митрополита Киприана литургическим вопросом первостепенной важности. К началу XIV века на всем Православном Востоке, на Афоне и у южных славян был принят Иерусалимский устав, и лишь Русская Церковь еще целое столетие удерживала у себя Студийский устав. Это вызывало неудобства с точки зрения единства православной богослужебной практики. Нужно было согласовать русские церковные порядки с историческим развитием церковного устава на Православном Востоке и прежде всего дать Русской Церкви этот новый устав, ввести его в практику, сверить по нему богослужебные книги. Решению этой задачи во многом как раз и способствовала деятельность митрополита Киприана, который, по оценке И. Д. Мансветова, был «компилятором тогдашних греко-славянских порядков, с которыми был хорошо знаком книжным путем или по личному опыту» [491]. Он получил религиозное и книжное образование на Афоне, поддерживал тесные личные связи с Константинопольским Патриархом Филофеем Коккином, был близко знаком с состоянием церковной жизни в Болгарии и Сербии. Отовсюду митрополит Киприан старался перенимать литургические новшества: заимствовал из Константинополя «Синодик», который читали в Константинопольском Софийском соборе, переводил на славянский язык каноны и молитвы Патриарха Филофея, заимствовал из болгарских требников устав литургии и ввел его в употребление в Москве и Пскове, внес в Псалтирь новые гимнографические творения афонского происхождения (чин Панагии, канон преподобного Григория Синаита).
Основное внимание Мансветов уделяет конкретным памятникам литургической деятельности митрополита Киприана. Он исследует его служебник, требник, собственноручно списанную Киприаном псалтирь, которая «составляет весьма важный литургический памятник и может служить древнейшим образцом полной следованной псалтири», а также меньшие по объему литургические творения, приписываемые митрополиту (разрешительную молитву для прочтения над гробом князя Димитрия Луцкого, служба или канон святому Митрополиту Петру, Московскому Чудотворцу, и другие) и его решения по частным вопросам литургической практики, которые он должен был принимать как Предстоятель Русской Церкви.
Как и в других работах Мансветова большой интерес представляют «Приложения» к книге, состоящие из публикаций, впервые введенных в научный оборот памятников русской литургической письменности.
С удивительным мастерством Мансветов раскрывает древнейшую основу и общий строй церковных песнопений в другом своем замечательном труде — «О песненном последовании» [492].
В общей сложности, научное наследие профессора И. Д. Мансветова составляет более 40 работ (книг, статей, рецензий) [493] по литургике, церковной истории и церковной археологии [494].
Дело Мансветова в Московской Духовной Академии продолжали его преемники по кафедре литургики А. П. Голубцов († 1911) и (с 1912 года) Н. Д. Протасов. Первому из них принадлежат ценнейшие научные описания интересной группы памятников русского церковного устава — Соборных Чиновников, отличающихся богатством содержания и наглядно свидетельствующих о древних традициях религиозной и литургической жизни русского народа [495]. А. П. Голубцов прослеживает особенности богослужебных соборных чинов и раскрывает сохранившуюся в литургической практике на Руси тесную связь приходской жизни с жизнью соборной, непрерывно продолжающейся от глубокой христианской древности. Общее направление исследований, свойственное литургистам Московской Духовной Академии, А. П. Голубцов четко сформулировал еще в своем «Отчете профессорского стипендиата о годичных занятиях» за 1887 год, когда он только готовился к занятию кафедры церковной археологии и литургики. «Наука о церковном богослужении, — писал он, — должна состоять не в изложении “статус-кво” нашей церковной службы по литургическим книгам и не в изъяснении ее смысла по извечным приемам школьной экзегетики, которыми долгое время ограничивала свою любознательность наша русская литургика, — а в определении исторических основ богослужения, в историко-археологическом разъяснении его форм или генезиса» [496].
Согласно записям в ежегодных «Отчетах о состоянии Московской Духовной Академии», в академические чтения А. П. Голубцова входили, кроме краткого введения в науку: архитектура древнехристианского, византийского и древнерусского храмов с кратким очерком западных стилей (романского, готического, эпохи Возрождения); внутреннее убранство христианского храма и церковные одежды; древнехристианская, византийская и древнерусская церковная живопись (с обозрением важнейших памятников мозаики, скульптуры, миниатюры и нумизматики); литургия Православной Церкви с историческим объяснением входящих в нее обрядов; обрядовые стороны церковных таинств [497]. Лекции А. П. Голубцова были изданы посмертно и составили монументальный двухтомник «Церковная археология и литургика» [498].
Продолжением церковно-археологической традиции Мансветова и Голубцова были труды С. Муретова [499], К. М. Попова [500], Н. Д. Протасова (по архитектуре христианского храма) В. П. Виноградова (об уставных чтениях) [501] и В. А. Троицкого (впоследствии архиепископа Илариона) по истории Плащаницы [502]. Особо следует отметить публиковавшиеся в «Богословском вестнике» статьи по церковному пению — протоиерея С. Протопопова [503] и Н. М. Соловьева [504].
Другим продолжателем исследований И. Д. Мансветова по церковному уставу — по дисциплинарной части устава — можно считать профессора русской церковной истории Московской Духовной Академии С. И. Смирнова († 1916). Его работы посвящены в основном Таинству Исповеди и покаянной дисциплине, прежде всего институтам духовничества и старчества [505], но у него есть и очерки по исторической (обрядовой) литургике [506].
Большое внимание вопросам литургики и церковной археологии уделялось также во всех систематических курсах истории Русской Церкви [507].
Почти одновременно с И. Д. Мансветовым начинали свой научный путь Н. Ф. Красносельцев — в Казанской Духовной Академии, Ф. А. Смирнов — в Киевской, Н. В. Покровский — в Санкт-Петербургской.
Н. Ф. Красносельцев [508] вошел в историю русской богословской науки как крупнейший текстолог-комментатор богослужебных рукописей отечественных библиотек и библиотек Иерусалима, Афона, Константинополя, Рима.
В 1881—1882 годах он работал над богослужебными славянскими и греческими рукописями в Риме в Ватиканской библиотеке. Результатом этой работы была вышедшая в свет в 1885 году в Казани книга «Сведения о некоторых литургических рукописях Ватиканской библиотеки». Эта книга, обозначившая круг научных интересов
Н. Ф. Красносельцева, содержит лексико-грамматический и археологический анализ-комментарий фрагментов 30 рукописей, среди которых следует отметить такие памятники, как Устав XIV—XV веков, Устав 1317 года, Часослов XV века, Псалтирь XIV века, Триоди Постные и Цветные XII—XVI веков. Октоихи XII—XIV веков, Богослужебный сборник XVI века, Сборник литургических статей XV века, литургия святого апостола Иакова и святого Иоанна Златоуста в Сборнике XV—XVI веков, толкования на литургию святого Василия Великого, святых Иоанна Постника и Германа Константинопольского, чинопоследования святого Крещения и Миропомазания, Обручения и Венчания, Елеосвящения и освящения воды, литургия святого Иоанна Златоуста по рукописи XVI века [509].
Излюбленной сферой занятий Н. Ф. Красносельцева было изучение процесса становления чина литургии и комментирование его древних списков. Движущей силой его археологических поисков была забота о преемстве предания в истории литургии, генезисе и генеалогии современного чина литургии. Разыскивая литургический материал в отечественных и заграничных библиотеках, Н. Ф. Красносельцев собрал много малоизвестных и вовсе не известных богословской науке сведений по истории литургии. Эти сведения составили содержание книги «Материалы для истории чинопоследования литургии Иоанна Златоуста» (Казань, 1889), которая является продолжением сборника «Сведения». В «Сведениях» содержатся данные преимущественно древнего периода, когда еще не было полных и подробных уставов литургии и в обращении находились краткие редакции, состоящие почти из одних молитв с эпизодическими уставными указаниями. В «Материалах» Н. Ф. Красносельцев опубликовал открытые им подробные уставы литургии XIII—XV веков на греческом и церковнославянском языках.
Как мы уже отмечали выше, когда говорили об исследованиях И. Д. Мансветова, богослужение Православной Церкви приняло современный вид постепенно. Русская Православная Церковь никогда не отождествляла богослужения с вероучением, не считала богослужебный обряд неизменным и неприкосновенным. Перемены, происходившие в обрядах Константинопольской Церкви и в церковной практике на Афоне переходили и в Русскую Церковь. Но, согласовывая свое богослужение с греческими обрядами, Русская Православная Церковь, сообразуясь с обстоятельствами, неизменно привносила в богослужение свои национальные особенности. Поэтому изучить и указать время и мотивы литургических перемен весьма важно с точки зрения не только церковно-исторической, но и собственно литургической; это дает возможность объемнее и глубже понять современное русское богослужение. Начало такого рода научным изысканиям также положил Н. Ф. Красносельцев. В 1887—1889 годах на страницах журнала «Православный Собеседник», он напечатал цикл исследований под заглавием «О некоторых церковных службах и обрядах, ныне не употребляющихся», а затем обобщил их в специальной монографии [510].
Ко времени публикации этой монографии изучение истории древнего богослужения частично приостановилось из-за того, что аргументирующая сила известных памятников-первоисточников была исчерпана, а оригиналы малоизвестных литургических памятников были малодоступны в силу множества причин, обусловленных спецификой археологии, требующей от того, кто вступает в ее сферу, высокоорганизованного интеллекта и жертвенного служения науке.
Упоминавшийся нами выше профессор Московской Духовной Академии И. Д. Мансветов в связи с этим писал: «Мы чувствуем все больше и больше необходимость в этой непроглядной, кропотливой и сухой работе, и дальнейшее движение некоторых отделов церковной науки находится в прямой зависимости от степени знакомства и разработки рукописного литургического материала. Описание рукописей служит этой цели только отчасти. Даже лучшие из них только указывают на этот материал, дают понять, чего можно искать от известного памятника, но пользование им в подлиннике остается по-прежнему необходимым и по-прежнему затруднительным. Приведение в известность этих источников и издание более важных из них в подлиннике неминуемо подняло бы уровень нашей литургической науки и поставило лицом к лицу с целым отделом письменности, в котором заключается фактическое решение многих стоящих на очереди церковных вопросов» [511].
В монографии «К истории православного богослужения» Н. Ф. Красносельцев опубликовал тексты следующих чинопоследований: Обряд вступления на паству нового архиерея; Чин новолетия; Действо Страшного суда; Омовение святыя трапезы в Великий четверток; Общее маслоосвящение в Великий четверток и субботу; Молитва о оглашенных за утреней и вечерней и обряд оглашения в Великую пятницу; Чин пострижения черниц; Чин, како молебен пети за болящего; Чин погребения священников и архиереев в XV — XVII вв.; Чин окладовати град. Общий характер исследования — историко-археологический. Красносельцев указывает время происхождения каждого последования, происходившие в нем изменения, обстоятельства, вызвавшие его отмену. Много дала ему работа с рукописями из библиотеки Соловецкого монастыря, хранившимися в Казанской Духовной Академии [512].
Богатый материал для своей книги Красносельцев собрал также в восточных книгохранилищах во время первой своей поездки на православный Восток в 1888 году. За время пребывания в Иерусалиме Красносельцев изучил около 20 греческих и 20 славянских рукописей [513].
Возглавляя в Казанской Духовной Академии кафедру церковной археологии и литургики, Красносельцев кроме древней литургической письменности уделял много внимания вопросам церковной архитектуры. В Константинополе, Риме, Флоренции, Милане, Венеции, Равенне, Париже, Берлине во время своих поездок он внимательно изучал историю христианских храмов, их расположение и убранство. Результатом его исследований в этом направлении был курс лекций по церковной архитектуре [514].
Работы по исторической литургике и церковной археологии публиковались в «Православном Собеседнике» — журнале Казанской Духовной Академии — и в последующие годы. Отметим, например, публикации А. И. Алмазова [515], В. Каменно-ва [516], А. А. Некрасова (о суточном богослужебном круге) [517], Арсения Царевско-го (о текстах церковных песнопений) [518], А. Попова (историко-библиографический указатель по русским православным акафистам) [519]. Несколько работ по церковной археологии принадлежат профессору Казанской Духовной Академии В. А. Нарбекову.
Развитие литургики в Киевской Духовной Академии связано прежде всего с именем профессора А. А. Дмитриевского (1856—1829), члена-корреспондента Академии Наук, великого труженика русской церковной и, прежде всего, литургической науки [520]. Он был учеником Н. Ф. Красносельцева. Под его руководством начинал в Казани свой творческий путь и всегда подчеркивал «сильное влияние», которое оказал учитель на «всю его педагогическую и учено-литературную деятельность». К начальному казанскому периоду научной деятельности Дмитриевского относятся такие его работы, как магистерская диссертация « Богослужение в Русской Церкви в XVI веке» [521], признанная «весьма солидным вкладом в науку археологии вообще и археологии православного богослужения в частности как по новости и обилию обработанного материала, так и по вполне научному характеру обработки» [522], а также пространная рецензия на книгу Н. Ф. Одинцова о богослужении Русской Церкви до XVI века, представляющая, по существу, дополнительное исследование по теме рецензируемого труда [523].
С 1884 года А. А. Дмитриевский занимал кафедру литургики и церковной археологии в Киевской Духовной Академии. До него (с 1870 по 1883) на этой кафедре плодотворно работал профессор Ф. А. Смирнов (впоследствии епископ Христофор, ректор Московской Духовной Академии), автор ряда работ по богослужению древней Церкви [524], иконографии [525] и эортологии [526].
В первые же годы своего пребывания в Киеве Дмитриевский публикует в журнале «Руководство для сельских пастырей» несколько десятков статей, посвященных главным образом вопросам современной богослужебной практики, никак не отразившихся в церковном уставе (Типиконе) после «никоновского» исправления богослужебных книг в середине XVII столетия [527].
Считая, что богослужение Русской Церкви является во многом «зеркалом богослужения Православного Востока» (это один из тезисов его магистерской диссертации), Дмитриевский и обратился, в первую очередь, к изучению того православного литургического наследия, которое хранилось под спудом в малодоступных монастырских книгохранилищах Афона, Синая, Патмоса, Иерусалима. В 1887—1888 годах Дмитриевский предпринимает первое свое большое путешествие по Востоку [528]. На Афоне он описал 13 евхологиев, 38 типиконов и более 100 других богослужебных рукописей. 10 наиболее важных из них было им переписано «почти дословно с соблюдением даже их палеографических особенностей». В Иерусалиме им был найден древний «Устав служб Страстной и Пасхальной седмиц в Иерусалиме» (в копии с рукописи 1122 года), чрезвычайно важный для истории иерусалимского богослужения [529]. Библиотека Синайского монастыря «дала такое количество богослужебных рукописей, — писал Дмитриевский в отчете о своем путешествии, — какого я не встречал в других восточных библиотеках… Достаточно сказать, что в Синайской библиотеке хранится до 55 рукописных евхологиев, начиная с VIII—IX века, вплоть до XVII столетия» [530]. По возвращении Дмитриевский представил в Совет Киевской Академии план издания научного «Описания» изученных им литургических памятников. Все «Описание» должно было состоять из двух частей (трех томов): «Греческие типиконы» в двух томах и «Евхологии» в одном томе. Однако издание «Описания» продвигалось очень медленно, его первый том увидел свет лишь в 1895 году.
Между тем Дмитриевский активно продолжал свою литературную работу и делился своими впечатлениями и размышлениями с читателями излюбленного им журнала «Руководство для сельских пастырей». Так, в 1887 году он публикует статьи о современном богослужении на Афоне и в Константинополе [531], об устройстве храмов, богослужебной утвари и священнических одеждах в этих древних центрах восточного Православия [532]. В 1889 и 1890 годах он публикует материалы о вновь открытом памятнике, характеризующем уставные порядки в древней палестинской Лавре преподобного Саввы Освященного [533]. В 1891 году выходит его книга «Современное богослужение на Православном Востоке» [534], составленная из статей в журнале «Руководство для сельских пастырей», в 1894 году — «Патмосские очерки» [535], представляющие по содержанию продолжение первой (описание храмов, богослужения и устава Патмосского Иоанно-Богословского монастыря).
В 1895 году выходит первый том («Типики») главного труда жизни А. А. Дмитриевского — фундаментального «Описания литургических рукописей, хранящихся в библиотеках Православного Востока» [536]. Рецензенты этого труда (он был представлен в качестве докторской диссертации в Казанскую Духовную Академию) отмечали, что громадное значение его для науки православной литургики можно сравнить лишь со значением, какое имеет многотомный труд митрополита Макария (Булгакова) — для науки Русской Церковной Истории.
В первом томе «Описания» помещен почти полностью (с. 1—163, V—VIII) Устав Великой Константинопольской Церкви (IX—X век), излагающий богослужение как неподвижного, так и подвижного годичного церковного круга, а также связанные с ним чин вечерни, утрени и литургии (по рукописи XV века из библиотеки Русского Андреевского скита на Афоне) и Синайский канонарь (X—XI века), впервые открытый и опубликованный другим выдающимся исследователем восточных православных древностей, архимандритом Антонином (Капустиным) [537] являющийся, как показал Дмитриевский, одним из памятников древнего Константинопольского Типика. (Вспомним, что И. Д. Мансветов отнес триодную службу Синайского канонаря ко «второй» из выделенных им редакций Православного Типика, сопоставив его с Уставом преподобного Афанасия Афонского и «Кратким начертанием Студийской обители»). Второй отдел «Типиков» составляют ктиторские типиконы восточных и западных (италийских) греческих монастырей [538].
Второй том «Описания» — «Евхологии», вышедший в 1901 году [539], является продолжением знаменитого в истории литургики труда доминиканца Якова Гоара «Евхологион» и объясняет усвоенное Дмитриевскому наименование «русского Гоара». «Мы решились, — пишет в предисловии автор, — повторить работу Гоара, но в более широких границах и на основании изучения восточных книгохранилищ.., дать в руки специалистов-литургистов такой Евхологион или такой сборник рукописных материалов, относящихся к данной богослужебной книге и разбросанных по многочисленным и нередко весьма отдаленным от центров просвещения восточным книгохранилищам, личное посещение которых для одних затруднительно, а для других вовсе невозможно, который избавил бы специалистов от существующих трудностей и открыл бы им возможность работать в данной области вполне научно и самостоятельно» [540].
Этот том «Описания» действительно принес — и приносит доныне — огромную пользу ученым литургистам — не только русским, не только вообще православным, но и инославным. (В настоящее время «Описание» Дмитриевского переиздано в ФРГ фототипическим способом). В нем дано описание 162 рукописей (с IX по XIII век) из восточных библиотек, несколько Евхологиев — из Петербургской Публичной библиотеки (из собрания архимандрита Антонина (Капустина)) и одного Евхология (1027 год) — из Парижской национальной библиотеки. Более того, от публикации еще 40 приготовленных к изданию Евхологиев из западных книгохранилищ Дмитриевскому пришлось отказаться, «по недостатку материальных средств». По той же причине он отложил (и как оказалось, навсегда) предполагавшееся для второго тома «Описания» критическое исследование гоаровского «Евхологиона», ограничившись замечаниями о погрешностях его издания при описании парижского Евхология 1027 года.
Третий, и последний из увидевших свет, том «Описания» появился лишь в 1917 году [541], когда сам Дмитриевский по существу уже отошел от занятий литургикой и состоял секретарем Императорского Православного Палестинского Общества. Третий том представлял собой первую (оборванную на полуслове) половину второй части «Типиков» и включал: 1) Иерусалимский Саввинский типикон в различных редакциях, 2) 19 типиков Святогорских (Афонских) монастырей и самое начало (2 страницы из подготовленных 70 печатных листов) дополнений к Типику Великой Церкви (то есть первому тому «Описания») [542]. Выпуская этот том в незаконченном виде, Дмитриевский предчувствовал, что на окончание его капитального труда «надеяться отчаянно». «Увидят ли Божий свет, при жизни автора, материалы, относящиеся к греческому Евхологию, особенно собранные в библиотеках римских, над которыми трудился великий литургист XVII века монах Ордена Предикаторов Яков Гоар, и будут ли опубликованы материалы для югославянского Евхология, собранные в библиотеках Синая, Афона и других мест, из коих некоторые погибли уже в огне, все это ведомо единому Богу» [541].
Из множества отдельных научных публикаций и исследований Дмитриевского укажем еще изданные им так называемый «Евхологий» — сборник 30 молитв святого Серапиона Тмуитского († 358), современника и друга преподобного Антония Великого и святого Афанасия Великого [543], «Чин пещного действа» [544], историко-археологический очерк «Митра» [545]. Ему принадлежат очерки о конкретных богослужебных книгах Русской Православной Церкви — о Требнике, Служебнике, Триоди Постной и Триоди Цветной [546]. Большое руководственное значение для литургической практики Русской Церкви имеет книга «Ставленник» [547], значительно превосходящая другие подобные руководства богатством историко-литургических и практических сведений. Около половины книги занимает описание архиерейской хиротонии и ее истории. Входящие в состав чинопоследований хиротонии и хиротесии молитвы и обряды изъясняются Дмитриевским на основании литургических творений блаженного Симеона Солунского.
В последние годы жизни Дмитриевский продолжал работать над критическим исследованием «Евхологиона» Гоара. В Русско-византийской комиссии АН СССР им было сделано в этой связи два доклада: «О неудовлетворительности издания текстов в “Евхологии” Гоара» (1924) и «Византинист XVII века Яков Гоар» (1926) [548].
Дмитриевского неоднократно упрекали — одни за то, что он нередко «разбрасывался», отвлекаясь на другие сюжеты, другие за то, что ставил перед собой невыполнимые задачи. «Творчество Дмитриевского, — пишет, например, отец Михаил Арранц, — остается незавершенным как из-за того, что труды не были изданы, так и из-за того, что рабочая программа, которую наш литургист для себя составил, отличалась, без сомнения, чересчур амбициозным характером и осталась невыполненной; она бы осталась невыполненной даже в том случае, если бы Дмитриевский располагал большими средствами и если бы обстоятельства для его работы были более благоприятными».
К счастью, «разбрасывался» Дмитриевский, как правило, с большой пользой для других областей церковно-исторической науки. В том числе без этих его «отклонений» и «увлечений» не состоялась бы целая научная эпопея, связанная с его службой в Императорском Православном Палестинском Обществе и трудами по истории русского дела в Святой Земле и на Ближнем Востоке.
На основе собственных историко-литургических исследований Дмитриевский строил свой академический курс лекций по литургике и церковной археологии. Он считал, что преподаватель литургики должен обращать «более серьезное внимание на историю богослужебных книг, употребляемых в современной богослужебной практике. Это не только главные источники данной науки, но и регуляторы современного богослужения. Всестороннее изучение исторической судьбы наших церковно-богослужебных книг настоятельно необходимо для питомцев наших академий».
За 23 года преподавания в Киевской Духовной Академии Дмитриевский сумел воспитать целую школу литургистов, включая епископа Гавриила (Чепура), профессора протоиерея Василия Д. Прилуцкого, профессора протоиерея Михаила А. Лисицына, профессора протоиерея Корнилия С. Кекелидзе (впоследствии академик АН Грузинской ССР), профессора Н. Н. Пальмова, А. 3. Неселовского, В. И. Барвинка.
Достойным преемником А. А. Дмитриевского в Киевской Духовной Академии стал его ученик профессор протоиерей Василий Прилуцкий, занявший кафедру литургики и церковной археологии в 1908 году. В 1912 году он защитил магистерскую диссертацию о частном богослужении в России в XVI и первой половине XVII века [549], которая по теме и по содержанию является непосредственным продолжением магистерской диссертации Дмитриевского (1884). Дмитриевский ограничил свое исследование пределами XVI века и рассматривал, прежде всего, историю формирования чинопоследований основных таинств из Требника. Прилуцкий продолжил разбор Требника, распространив его на другие чины, относящиеся к частному богослужению XVI — первой половине XVII века, то есть того времени, когда уже началась замена неустойчивых и часто менявшихся под влиянием личного творчества рукописных богослужебных книг московского и южнорусского изводов печатными книгами. Его внимание привлекают недостаточно изученные разновидности церковных треб: (1) чины закладки и освящения храмов и освящения богослужебной утвари и облачений, (2) чины мироосвящения и (3) водосвятия, (4) пострижения в монашество и (5) погребения. Перечисленные пять групп чинопоследований Прилуцкий последовательно анализирует в пяти главах своего труда. Шестая глава посвящена молитвам и молебнам «на разные случаи». Автор излагает историю исследуемых чинопоследований, выясняет их происхождение, сравнивает их с соответствующими греческими, южнославянскими и католическими службами. В приложении к своему труду Прилуцкий опубликовал южнорусский (киевский) по происхождению «Устав и чин, бываемый на освящении новосозданной церкви».
В 1912 году, согласно новым изменениям в Уставе Духовных академий, кафедра литургики и церковной археологии была разделена на две отдельные кафедры: (1) литургики и (2) церковной археологии в связи с историей христианского искусства. С этого времени литургику в Киевской Духовной Академии продолжал читать В. Д. Прилуцкий, а на кафедру церковной археологии был избран другой ученик Дмитриевского — Н. Н. Пальмов (1872—1920). Его основная работа — «Пострижение в монашество. Чины пострижения в монашество в Греческой Церкви» — носит, как и работы всех учеников Дмитриевского, историко-литургический характер [550].
Существенным вкладом в русскую литургическую науку являются труды других учеников Дмитриевского: профессора протоиерея Михаила А. Лисицына († 1918) [551], протоиерея Корнилия Кекелидзе, впоследствии академика Грузинской АН [552], А. 3. Неселовского [553], Самуила Данилевского [554], Е. П. Диаковского [555]. Литургический материал является основным и в двух петрологических диссертациях, выполненных под руководством Дмитриевского: работах К. Поповича о святителе Софронии Иерусалимском [556] и В. И. Барвинка — о Никифоре Влеммиде [557]. Наконец, можно упомянуть, что учеником Дмитриевского был Леонид Никольский [558], впоследствии преподаватель учебно-иконописной мастерской, организованной Комитетом попечительства о русской иконописи в слободе Борисовке.
Учеником и продолжателем традиции А. А. Дмитриевского в современной православной литургике был Н. Д. Успенский, профессор Ленинградской Духовной Академии [559]. Среди его работ нужно в первую очередь назвать две диссертации о всенощном бдении: кандидатскую, выполненную под руководством Дмитриевского в Ленинградском Богословском Институте в 1925 году («Происхождение чина агрипнии, или всенощного бдения, и его составные части») и магистерскую, представленную в Ленинградскую Духовную Академию в 1948 году («Чин всенощного бдения в Греческой и Русской Церкви»). В совокупности эти две работы представляют полную историю формирования и последующего развития всенощного бдения со времен раннего христианства до современной русской богослужебной практики.
Н. Д. Успенский оставил научные труды в различных областях исторической литургики. Вопросам христианской эортологии он посвятил такие свои работы, как «Святая Четыредесятница» (ЖМП. 1945. № 3), «Чин Воздвижения Креста» (ЖМП. 1954. № 9), «История и значение праздника Рождества Христова в древней Церкви» (ЖМП. 1956. № 12). Другие его статьи посвящены христианской гимнографии [560], текстологии богослужебных книг [561], сравнительной литургике (англиканскому богослужению) [562]. Но основные его интересы лежали в области истории формирования основных богослужебных чинов Православной Церкви. В 1952 и 1959 годах им были опубликованы большие работы о православной вечерне [563], являющиеся продолжением и итогом его многолетних исследований по истории всенощного бдения и его составных частей. В последующие годы преимущественное внимание ученого привлекает история православной литургии и ее центральной части — Святой Евхаристии [564].
Особую область, в которой Успенский не имел себе равных, составляет древнерусское церковное пение. Н. Д. Успенский является в этой области достойным продолжателем славной традиции в изучении русской церковной музыки, представленной именами протоиерея Димитрия В. Разумовского († 1889) [565], И. И. Вознесенского [566], протоиерея Василия М. Металлова [567], С. В. Смоленского [568], А. В. Преображенского [569].
Истории богослужебного пения Русской Церкви (до середины XVII века) была посвящена докторская диссертация Н. Д. Успенского (Московская Духовная Академия, 1957, машинопись, 437 с.). Этой же теме посвящены его книги: «Древнерусское певческое искусство» (М., «Музыка», 1965, 216 с.; изд. 2, 1971, 523 с.), «Образцы древнерусского певческого искусства. Музыкальный материал с историко-теоретическими комментариями и иллюстрациями» (Л., 1968, 264 с.; изд. 2, 1971, 354 с.), «Лады русского Севера» (М., 1973, 134 с.), а также статья «Основы методики обучения исполнительскому мастерству в древнерусском певческом искусстве» (в сборнике: «Мастерство музыканта-исполнителя», вып. I, М., 1972) и составленная им хрестоматия «Русской хоровой концерт конца XVII — первой половины XVIII века» (Л., «Музыка», 1976) [570].
Из работ, написанных под руководством Н. Д. Успенского в Ленинградской Духовной Академии, отметим кандидатские сочинения Г. Тимофеева (позже епископа Германа), на тему «Богослужение Святой Пасхи в его историческом развитии», диакона (потом протоиерея) Леонида Недайхлебова — «Чин воцерковления в Греческой и Русской Церкви», П. В. Уржумцева — «Великая агиасма. (Происхождение обряда и значение его в свете содержания водосвятных молитв по Евхологионам IX—X вв.)» [571]. Магистерские диссертации по проблемам исторической литургики защитили протоиерей Петр Бубуруз на тему «Святой Ипполит Римский и его Апостольское Предание» (1971) [572] и эфиоп абба Хабте Селассие Теофа — «Литургия Эфиопской Православной Восточной Церкви с ее анафорами» (1972).
Большой вклад в православную литургическую науку принадлежит также профессору Киевской Духовной Академии М. Н. Скабаллановичу (1871 — 1931) [573]. В 1905—1918 годах М. Н. Скабалланович опубликовал обширный цикл статей и монографий по литургике. Центральное место среди них занимает «Толковый Типикон», первый выпуск которого вышел в свет в 1910 году [574].
«Толковый Типикон» был первоначально задуман автором как практическое пособие для священнослужителей. Но захваченный широтой темы и ее глубоким научным значением, М. Н. Скабалланович создал книгу, которая стала событием в богословской жизни Русской Православной Церкви. За этот труд Совет Киевской Духовной Академии присудил ему в апреле 1912 года ученую степень доктора церковной истории.
Первый выпуск «Толкового Типикона» (автор назвал этот том «вступительной главой к истории богослужебного устава») реализовал лишь начальную, предварительную часть общего богословского замысла: в следующих выпусках должны были быть обстоятельно прокомментированы дальнейшие главы Типикона. Таким образом, первый выпуск носит существенно пропедевтический характер. По мнению автора, знание истории богослужебного Устава необходимо для его глубокого осмысленного усвоения современными служителями Церкви. Поэтому в первом выпуске «Толкового Типикона» Скабалланович дает общую историю формирования богослужебного чина от времен ветхозаветного богослужения до появления полных списков Типикона (IX век) и затем от появления таких списков до XVI—XVII веков. Первую часть своего исторического обзора литургист делит на пять периодов: 1) I век — апостольское богослужение; 2) II век — век мужей апостольских (переход от апостольской свободы литургического творчества и первообразования к устойчивым церковным нормам и богослужебным чинам); 3) III век — канонизация формулировок молитвословий и песнопений; 4) IV—V века — эпоха знаменитейших богословов, песнопевцев, витий и подвижников; 5) VI, VII и VIII века — завершающий период формирования основных чинов православного богослужения.
Толкование Типикона начинается, собственно, во втором выпуске, где комментируются первая и вторая главы Типикона: благовест, обычное начало, девятый час, малая вечерня, вечерняя трапеза, всенощное бдение; говорится об инославных вечерне и утрене, а в разделе «Практическая осуществимость всего устава всенощной» рассказывается об «идеальной всенощной» в храме Киевской Духовной Академии 10—11 ноября 1912 года.
В третьем выпуске комментируются служба первого, третьего, шестого часов, изменяемые части воскресной литургии, чин о Панагии; дается толкование третьей главы Типикона, излагающей устав соединения службы воскресной с памятью великого святого, имеющего бдения, наконец, говорится о чине благословения колива.
Четвертый выпуск не увидел света. Его отдельные фрагменты были опубликованы под общим названием «Из подготовляемого к печати продолжения Толкового Типикона» в журнале «Пастырское чтение». В этой публикации Скабалланович дает план-проспект толкования четвертой, пятой и шестой глав Типикона [575].
Во введении к первому выпуску «Толкового Типикона» М. Н. Скабалланович писал: «История — лучшая учительница, и самое глубокое толкование Типикона — его историческое толкование». Профессор В. Д. Прилуцкий подтверждает научную состоятельность исследовательского метода М. Н. Скабаллановича: «Самое ценное в рассматриваемой книге составляют исторические экскурсы. Изложив и объяснив ти-пиконный отдел в его современном виде, автор сейчас же дает исторические справки об этом отделе. Историко-литургического материала в книге так много, что он в общей совокупности составит большую часть ее. Если это возможно, автор дает иногда полную историю богослужебного отдела. Определяет момент его зарождения и последовательно сообщает о всех изменениях, которым данный отдел подвергался на протяжении многих веков… Даже такие краткие возгласы, как “Аминь”, “Господи, помилуй”, не остаются без выяснения их исторического происхождения. Автор следит за каждым словом возглашений, отыскивает их прототип в Священном Писании Ветхого и Нового Заветов, в святоотеческой древнейшей письменности. Работа очень кропотливая, но зато весьма полезная. Она возводит наше богослужение к его древнейшим основам, заставляет живее ощущать его связь со словом Божиим обоих Заветов» [576].
Благодаря М. Н. Скабаллановичу, последовательно применявшему историко-археологический метод толкования Типикона, широко использовавшему традиционные в сравнительном языкознании приемы исследования этимологии и семантики слов и понятий, Типикон, пронизанный древнейшей символикой, изобилующий множеством специфических терминов, для многих перестал быть книгой за семью печатями.
В историю русского богословия Скабалланович вошел также как автор и редактор серии книг «Христианские праздники». Он намеревался в 13 книгах рассказать о всех двунадесятых праздниках Православной Церкви и особо о празднике Воскресения Христова. Каждый праздник должен был комментироваться по следующей схеме: 1) событие и история праздника (изложение евангельского повествования; историческая справка о начале празднования данного события; сведения об условиях и обстоятельствах, сопутствовавших формированию праздника, например, географические и топографические данные о Палестине, об условиях жизни иудеев; 2) служба праздника (изложение песнопений параллельно на церковно-славянском и русском языках с объяснением трудных и малопонятных слов и выражений; обозрение служб предпразднства и попразднства с таблицами гласов и подобных; напевы праздника); 3) служба праздника в Римско-Католической Церкви в сравнении с православной службой.
Этот план, как и грандиозный замысел «Толкового Типикона», М. Н. Скабалланович полностью осуществить не успел. В свет вышло только шесть книг [577].
Как мы видели из предыдущего, русская историческая литургика достигла больших успехов в лице лучших своих представителей во всех Духовных академиях. Особенность работы кафедр литургики и церковной археологии во второй половине XIX — начале XX века состояла в том, что ведущие профессора уделяли преимущественное (если не исключительное) внимание именно литургике, то есть изучению православного богослужения, и не имели достаточно времени для равноценных занятий в области собственно церковной археологии, то есть изучения памятников христианского искусства. И. Д. Мансветов и А. П. Голубцов в Московской Духовной Академии, Н. Ф. Красносельцев и В. А. Нарбеков в Казанской Духовной Академии,
А. А. Дмитриевский и протоиерей Василий Прилуцкий в Киевской Духовной Академии, наконец, И. А. Карабинов и А. В. Петровский в Санкт-Петербургской Духовной Академии — все они прославили отечественную церковную науку прежде всего своими научными подвигами на ниве исторической литургики.
Церковная археология и церковное искусствоведение в России более всего обязаны своим расцветом бессмертным трудам профессора кафедры литургики и церковной археологии Санкт-Петербургской Духовной Академии Николая Васильевича Покровского († 1917) [578]. Свои занятия церковной археологией Покровский начал, по его собственному признанию, еще на школьной скамье. Ему повезло: прослушав в 1872—1873 учебном году курс лекций уходившего профессора В. И. Долоцкого, литургиста старой богословской школы 1840—1850 годов, он имел возможность слушать в следующем, 1873—1874 году, лекции по тому же предмету А. Л. Катанского, особенно подчеркивавшего значение вещественных памятников в литургике и отдельно читавшего специальный раздел о древнем христианском искусстве. Лекции Катанского определили творческий путь Н. В. Покровского: он увлекся церковной археологией и уже в следующем году был рекомендован Советом Академии к занятию вакантной кафедры церковной археологии и литургики.
Помимо А. Л. Катанского, преемственно передавшего Н. В. Покровскому научную эстафету от профессора протоиерея Александра В. Горского, большое влияние на формирование молодого ученого оказали старшие современники, известные знатоки русских церковных древностей профессоры И. И. Срезневский и Ф. И. Буслаев. Считая, вслед за названными учеными, «что задачи русского археолога заключаются прежде всего в изучении памятников русской старины» [579], Н. В. Покровский много внимания уделял непосредственному личному изучению оригинальных памятников церковного искусства, находящихся в древних центрах русской церковной жизни, особенно в Москве и Новгороде. Результаты его археологических поездок по церковной России нашли свое выражение в соответствующих публикациях [580]. Трудами Покровского и его учеников собирался и устраивался церковно-археологический музей в Петербургской Академии [581]. Наблюдения и размышления над русским церковным искусством необходимо было дополнить исследованием церковно-художественной традиции Византии. В этом отношении Покровский придавал большое значение своей заграничной командировке 1888 года, когда он посетил Константинополь, Афон, Салоники, а затем Италию, знакомясь с произведениями греческой православной иконографии и архитектуры. Во многих областях православной церковной археологии ему приходилось быть не только исследователем и теоретиком, но и первооткрывателем и собирателем.
Без огромной предварительной работы по собиранию и классификации иконографических памятников не был бы возможен главный монументальный труд Н. В. Покровского — его докторская диссертация «Евангелие в памятниках иконографии, преимущественно византийских и русских» (более 500 страниц огромного формата, напечатанных мелким шрифтом) [582]. Евангельская иконография составляет большую — и богословски наиболее важную часть всей иконографической сокровищницы христианства. Этим обусловлено не историческое и искусствоведческое только, но и богословское значение проделанной автором работы по церковно-археологическому изъяснению изображений, относящихся к евангельской истории. Н. В. Покровский рассматривал евангельскую иконографическую традицию (так же, как и всю православную иконографию) как составную часть, одну из существенных сторон Священного Предания Церкви, в которой Христос — и иконографический образ Христов — всегда и повсюду тот же. «По мере того, как христианское Предание развивалось и переходило в сознание художников, изменялась и иконография. Следя за ее развитием, мы следим вместе с тем и за развитием религиозных и художественных воззрений, наблюдая постепенный рост евангельской иконографии, мы наблюдаем перемены в отношении человеческого сознания к евангельскому тексту в разные эпохи истории, изучаем усилия человеческой мысли подняться на высоту Евангелия и выразить всю глубину и широту его содержания в художественных формах» [583]. Ученый задался целью проследить параллельно с единой точки зрения последовательные стадии исторического развития древней христианской мысли и иконографии путем точного разбора и разъяснения каждого из привлеченных памятников. Единственный возможный путь для выполнения этой задачи состоял в сравнительном изучении вещественных иконографических памятников с современными им или стадиально близкими памятниками христианской письменности [584].
Основные идеи созданного им иконологического метода Покровский развивал и использовал в других своих работах по иконографии [585]. Сущность его воззрений, как они выражены, например, в его докладе «Лицевой иконописный подлинник» (издан в серии «Памятники древней письменности и искусства», вып. 134), можно передать так. Древняя система иконографии не есть случайное историческое образование или человеческое изобретение. Это плод вековых раздумий и литургических переживаний Церкви, проверенный Церковью в благодатном опыте святых подвижников, осознанный и принятый ею как собственное древнее старое предание, согласное с ее догматическим исповеданием и спасительными задачами. Особое место в истории христианского искусства принадлежит такому грандиозному и небывалому в истории искусств явлению, как система православной восточной иконографии, сложившаяся первоначально в Византии и воспринятая затем преемственно Русской Церковью. Иконографическое предание Православной Церкви не могло появиться вдруг, но складывалось и оформлялось постепенно, отражая историческое развитие религиозной мысли, литургического опыта и нравственных запросов. По мере того как развивалась и усложнялась церковная жизнь — развивалось церковное искусство и иконография. Этапы этого развития можно прослеживать параллельно (как это и сделал Покровский в своем «Евангелии в памятниках иконографии») в памятниках христианской письменности и церковного искусства. «Например, прекращение несторианских споров и утверждение догмата о почитании Богоматери ставит на очередь вопрос об иконографии Богоматери; развитие литургического обряда в IV—V веках приводит к развитию сакраментальной иконографии в равеннских мозаиках и в миниатюрах рукописей» и так далее. [586].
Таким образом, «церковное искусство есть выражение одной из многих сторон церковной жизни, и поскольку эта жизнь представляет собой органическое единство и цельность, то понятно, почему и внешние отдельные выражения ее тесно связаны между собою: богословие и церковная поэзия, литургический обряд и искусство в порядке исторического развития обычно идут рука об руку. Тем важнее для нас эта система старой иконографии и искусства, что она есть продукт религиозно-исторической жизни, постепенно развивающийся (разумеем развитие не в смысле изменения самой сущности христианской догмы, но в смысле неодинакового отношения к ней человеческого сознания)» [587]. Значение Лицевого иконописного подлинника как основного регулятора церковного искусства Покровский раскрывает также в своем комментарии к изданному им иконописному подлиннику Антониева Сийского монастыря в Новгороде [588]. Из других работ Н. В. Покровского следует отметить его лекции по архитектуре христианских храмов [589], а также две связанные между собой работы из истории христианских обрядов [590].
В заключение следует сказать, что трудами Н. В. Покровского церковная археология действительно получила в Санкт-Петербургской Духовной Академии, где он более 30 лет преподавал [591], самую широкую постановку в качестве отдельной (обособленной от литургики) дисциплины, предметом которой является систематическое исследование памятников церковного православного искусства — прежде всего русского и византийского.
Сказанное отнюдь не означает, что в Петербургской Духовной Академии была забыта литургика, процветавшая в Москве, Киеве, Казани. Петербургская школа литургики может быть достойно представлена именами Н. Ф. Одинцова [592], профессора И. А. Карабинова [593], профессора протоиерея Александра В. Петровского [594]. В
1909 году профессор греческого языка протоиерей Михаил И. Орлов осуществил критическое научное издание греческого текста «Литургии святого Василия Великого», ставшее первым опытом подобного рода в русской исторической литургике [595].
Научная деятельность Н. В. Покровского, выходившая далеко за пределы Петербургской Духовной Академии, оказала благотворное влияние на формирование исследовательских интересов целой школы (в широком смысле слова) историков христианских древностей и православного церковного искусства. Русская школа православной иконологии представлена такими именами, как Н. П. Кондаков [596], Е. К. Редин [597], Д. В. Айналов. Непосредственными учениками Н. В. Покровского были Н. А. Сперовский [598] и А. И. Успенский [599]. Богословским содержанием иконы, ее таинственным литургическим значением занимались Е. Н. Трубецкой [600] и священник Павел Флоренский [601]. Христианские древности Востока изучал Б. А. Тураев, церковную археологию Кавказа — Н. Я. Марр.
Так в результате длительного исторического развития русская богословская наука вновь подтвердила свою верность живому и вечному литургическому опыту Церкви, возводя даже наиболее эмпирические по характеру разделы церковной археологии на степень монументального богословия, находящего свою пространственно-временную реализацию в иконе, в храме, в церковном зодчестве и градостроительстве.