Очарованная

Глава 15

Прохладная вода смочила запекшиеся губы Арианы и тонкой струйкой потекла на ее пересохший язык. Она жадно глотнула и потянулась к источнику живительной влаги.

Вода с ее губ полилась по подбородку на шею. Что-то теплое и мягкое, как бархат, коснулось ее кожи, следуя за сбежавшей по ее шее струйкой.

— Тише, тише, соловушка, — прошептал чей-то голос, и теплое дыхание коснулось ее щеки.

Капельки воды собрались в ямку у нее на шее, но нежные бархатистые прикосновения вновь убрали готовую вылиться оттуда влагу.

Ариане хотелось, чтобы тот, чей тихий нежный голос она слышала, был все время рядом с ней — она слабо застонала и потянулась навстречу этим ласковым словам и прикосновениям.

— Не бойся, пташка, я тебя не покину. Ты утолишь свою жажду.

Чья-то рука ласково гладила Ариану по голове, успокаивая ее и прогоняя прочь страхи. Прерывисто вздохнув, девушка повернулась навстречу этим нежным движениям и почувствовала, как губы ее скользнули по чему-то твердому и теплому, чуть-чуть жесткому, но удивительно успокаивающему.. Внезапно она поняла, что это рука. Мужская рука!

Страх сковал ее душу. Она попыталась было отстраниться, но ослабевшее тело отказывалось ей повиноваться.

— Тише, тише, успокойся. Твоя рана еще не зажила. Лежи смирно, ты в безопасности.

Ариана глубоко вздохнула и снова прижалась щекой к твердой мужской ладони. Эта рука не причиняла ей боли — напротив, она возвращала ее к жизни, и ее страх куда-то отступил.

— Ну, будь умницей, раскрой рот, — шепнул Саймон. — Сейчас ты выпьешь воды, потом тебе можно будет есть и кашу, и измельченное мясо, и мед, и…

Саймон с трудом прервал поток торопливых слов. Ему так хотелось, чтобы Ариана поскорее поправилась, что его нетерпение росло с каждым часом. Те девять дней, когда она лежала в беспамятстве, а он ухаживал за ней, не отходя ни на шаг от ее постели, показались ему самыми длинными в жизни.

«Судьба уже достаточно сурово наказала меня: Доминик из-за моей связи с Мари попал в жестокий плен сарацинского деспота. Но Доминик — рыцарь, раны и кровь — его удел.

А вот Ариана… Одному Богу известно, как тяжело мне видеть, что мой грустный соловушка страдает из-за меня».

— Почему ты не послушалась меня? Ведь ты могла спастись, — прошептал Саймон.

Ответа не последовало — только бледные губы Арианы легонько поцеловали его в ладонь.

«Наяву она бежит от меня в страхе, а во сне — целует».

Саймон закрыл глаза — неожиданное ласковое прикосновение ее губ обдало его теплой волной и проникло в глубь души, разлившись в ней, как серебристая рябь по черной воде ночного озера.

Саймон вздохнул, отпил из чаши немного воды, наклонился к Ариане и по капле влил жидкость в ее полураскрытые губы — он помнил, что так делала Мэг, когда Доминик лежал при смерти, и это спасло жизнь его брату.

И теперь Саймон так же ухаживал за Арианой. Она еще не совсем очнулась от забытья, но ее тело уже хорошо знало, что ему нужно. Она слабо раскрыла рот и облизала живительную влагу на губах. В ответ еще несколько капель упало ей на язык. Ариана поспешно глотнула и попыталась приподняться.

На этот раз Саймон был наготове и не пролил ни капли. Он мягко захватил ее рот губами, и Ариана жадно пила с его губ еще и еще, пока чаша с целебным настоем не опустела. Тогда она вздохнула и откинулась головой на подушку.

Но так же как аметистовое платье обвилось вокруг ее тела, так и сама Ариана прильнула к тому, кто помогал ей сражаться со смертью, кто был для нее источником тепла и живительной силы.

Саймон смотрел на бледные пальчики, сжимавшие его руку, и почувствовал, как комок подступил у него к горлу. Он осторожно приподнял их сплетенные руки, коснулся губами холодной кожи и вновь ласково погладил девушку по голове свободной рукой.

Так он сидел некоторое время, и постепенно ему стало казаться, что кто-то вошел в комнату и тихо наблюдает за ним. Легкий аромат кедрового масла разлился по комнате, и Саймон понял, что это Кассандра.

Она не раз навещала больную, бдительно следя за ее самочувствием. Кассандра настояла на том, чтобы за Арианой ухаживал именно Саймон, и не проходило и часа, чтобы она не зашла проведать свою пациентку.

— Бальзам, что я дала тебе три дня назад, — послышался голос Посвященной, — ты уже применяешь?

— Да.

— И что же?

— Мне кажется… — Саймон помедлил в нерешительности.

— Что? — настойчиво спросила Кассандра.

— Мне кажется, что он ей понравился.

Глаза Кассандры радостно блеснули.

— Это хорошо. А тебе?

— Мне?

— Тебе он понравился?

Саймон метнул на целительницу подозрительный взгляд, но Посвященная с бесстрастным видом молча ждала ответа.

— Да, он мне понравился… если это так уж важно.

Кассандра склонила голову и, улыбнувшись, произнесла:

— Это важно, Саймон, можешь мне поверить.

— Почему?

— Этот бальзам впитал в себя все, что напоминает Ариану.

— Полночь, луну, запах роз и грозы, — задумчиво произнес Саймон, не отрывая глаз от своей жены.

— Она уже очнулась? — спросила Кассандра.

— Почти.

Кассандра подошла к постели, склонилась к Ариане и медленно покачала головой.

— Вряд ли она придет в себя сегодня или даже завтра, — уверенно произнесла она.

— Но последние два дня она ведет себя почти осознанно, мне даже порой кажется, что она понимает, что я ей говорю.

— Вполне возможно.

Саймон пристально взглянул на Посвященную.

— Все дело в бальзаме, — спокойно пояснила Кассандра, поймав его вопросительный взгляд. — Он переносит человека в призрачный мир, где сон и явь неразличимы, и там ему являются волшебные видения.

— Может ли такое быть?

Кассандра улыбнулась:

— Ариана будет крепко спать, но чувства ее будут бодрствовать. Как и у тебя, наяву.

— А боль — ее она тоже почувствует? — тревожно спросил Саймон.

— А ты этого хочешь?

— Боже мой, конечно, нет. Ариана уже достаточно настрадалась из-за меня, — поспешно произнес он. Потом добавил: — А в этом своем сне… она будет чувствовать еще что-нибудь?

— Что?

— Отвращение к моим прикосновениям, — резко ответил он с затаенной горечью.

— А ты чувствуешь к ней отвращение? — в свою очередь, спросила Кассандра.

— Нет.

— Она отстраняется от тебя сейчас, когда ты дотрагиваешься до нее?

— Нет. Напротив, она еще теснее прижимается ко мне.

— Вот и хорошо, — коротко заметила Кассандра. — Значит, ей уже лучше.

Саймон молча погладил длинные густые локоны Арианы, и она вновь повернула к нему голову, успокаиваясь от его ласки.

— Будет ли Ариана помнить свои сны, когда очнется? — спросил вдруг Саймон.

— Мало кто их помнит. Целительные сны, они… — Кассандра пожала плечами. — Они совсем не похожи на обычные.

Кассандра отвернулась и принялась разводить огонь в очаге, а Саймон взял узелки, которые она принесла с собой, и тщательно понюхал каждый мешочек, чтобы удостовериться, что в нем и вправду целебные травы. Обычно он растирал щепотку каждого порошка в пальцах, пробовал его на вкус и только после этого решал, готовить ли из него снадобье.

— Тысячелистник немного заплесневел, — сказал Саймон, роясь в одном из мешочков.

— А у тебя острый нюх, — лукаво заметила Кассандра. — . Мне скоро принесут свежей травы. А пока придется довольствоваться той, что есть.

Саймон недовольно поморщился, но не возразил. Перемешал несколько порошков и высыпал их в воду, гревшуюся на огне. Под пристальным взглядом Кассандры он придвинул к себе ступку с пестиком, бросил в нее немного трав и растер их энергичными движениями. Полученный порошок использовали как успокоительное.

Пряный аромат трав разлился по комнате, запахи бальзама и целительного настоя причудливо смешались. Саймон помешивал травяной чай, следя за тем, чтобы его аромат не был слишком крепким. Затем он взял чуть-чуть снадобья, растер на внутренней стороне запястья и стал ждать его действия: он хотел удостовериться, что жидкость не вызывает ни жжения, ни зуда на коже — ничего, что могло бы помешать исцелению.

— Ты очень заботлив со своей холодной женушкой, как я погляжу, — заметила Кассандра.

Саймон искоса бросил на нее взгляд черных глаз, но ничего не ответил.

— На твоем месте любой другой был бы рад увильнуть от всего этого, уж можешь мне поверить, — добавила Посвященная.

— Я не трус, сударыня.

Слова были сказаны тихо, но от них повеяло ледяным холодом.

— Всем известна твоя храбрость, — спокойно согласилась Кассандра. — Никто бы и слова не сказал, если бы тебе не удалось защитить свою жену от рыцаря-разбойника — ты ведь вступил в схватку с противником, который шутя мог уложить с десяток до зубов вооруженных воинов.

— На что ты намекаешь? — тихо спросил Саймон, еле сдерживая охватившие его злость и раздражение.

— Ни на что я не намекаю — просто дивлюсь твоей смелости.

— Посвященные «просто дивиться» не умеют.

Резкие нотки в его голосе заставили Ариану беспокойно повернуть голову. Ее пальцы крепко стиснули руку Саймона, словно в страхе, что он вдруг покинет ее.

— Удивляйся себе на здоровье где-нибудь в другом месте. — Саймон снова понизил голос: — Видишь? Ты беспокоишь мою жену.

— Как вам будет угодно, господин целитель. Только хорошенько запомни: Ариана должна ощущать лекарственный бальзам каждой частичкой своего тела.

С этими словами Кассандра быстро вышла из комнаты.

Саймон смотрел на Ариану и погрузился в невеселые размышления.

«Целитель…

Если бы это было так просто.

Если бы я смог излечить ее тело травами и ласками.

Тогда, может быть, мне удалось бы исцелить и душу моей ночной пташки.

А заодно и свою душу, в которой так же холодно и темно»

Помимо воли слова Доминика всплыли в памяти Саймона:

«Ты тоже оставил свое сердце в сарацинских землях…

Кто согреет твою душу, если ты женишься на леди Ариане?»

Ариана тихо застонала, как бы возражая кому-то или чему-то, известному только ей.

Услышав ее тихий стон, Саймон очнулся от тяжелых раздумий. Прошлое не исправить. Какое бы оно ни было — радостное или горькое, — с ним придется жить.

Саймон внезапно отвернулся от спящей жены. Несмотря на ее молчаливый, бессознательный протест, он осторожно высвободил свою руку из ее нежных, слабых пальчиков и приступил к ритуалу омовения, которому его обучила Мэг перед отъездом в Блэкторн.

Проворные, заботливые руки Саймона, пахнущие целебным мылом, слегка ослабили серебряную шнуровку платья Арианы, и оно сползло с ее плеч. Теперь Саймон больше не удивлялся тому, что Кассандра настоятельно требовала, чтобы платье Серены все время оставалось на Ариане — он сам видел, что тогда она спит гораздо спокойнее.

А когда Саймон прикасался к ней, лежала совсем тихо.

«Оправившись от болезни, позволит ли она мне супружеские ласки так же, как сейчас позволяет целительные прикосновения?»

Эта неожиданная мысль поразила Саймона, и руки его замерли на полпути. Темно-лиловая ткань и прохладная серебряная шнуровка легко соскользнули с его неподвижно застывших пальцев, и лиф платья сполз вниз.

Огонь очага отбрасывал мерцающие отсветы на высокую грудь Арианы — казалось, ее ласкают пальцы, бесплотные, как тени.

И упругие соски ее напряглись, словно принимая эту ласку.

— Соловушка, — тихо прошептал Саймон.

Ариана беспокойно заметалась по подушке. Ее грудь неуловимо трепетала — будто в страстном ожидании его восхищенного взгляда, прикосновения его рук и губ.

Выругавшись про себя, Саймон зажмурил глаза. Ариану он раздевал чуть ли не трижды в день, и так в течение всех девяти дней, что она лежала без памяти. Но ни разу он не притронулся к ней не как целитель, несмотря на соблазн, который таило в себе ее тело. Но теперь…

Теперь ему хотелось быть отсветом пламени у нее на груди, тенью и светом, ласкающим ее нежную кожу.

Хотелось почувствовать тяжесть ее груди в своих ладонях и целовать тугие розовые бутоны.

И ему хотелось… Да, он знал, что ему хотелось большего.

Он даже не находил слов, чтобы описать свое желание. Он хотел сгорать дотла и вновь восставать из пепла, как бессмертный Феникс, снова и снова кидаясь в безрассудный огонь страсти, сжигавший его душу.

Низкий стон вырвался из груди Саймона, и он застыл, пораженный неистовостью своего желания, — ему вдруг стало страшно, что его сердце сейчас разорвется от обуревавших его чувств, острых, как боевой меч, и горячих, как только что выкованный клинок.

— Клянусь громом, — процедил он сквозь зубы. — Да что Кассандра думает — я евнух, что ли? Бог свидетель, чего мне стоит сдерживать себя! Видеть грудь Арианы в отсветах пламени… да это все равно, что сидеть на раскаленных углях!

Потрясенный тем, что ему изменила выдержка, Саймон стиснул руки в кулаки, до боли сжав ткань между пальцами.

Прошло много времени, прежде чем он смог усмирить бушевавшее в нем желание. Саймон медленно выпустил из рук аметистовое платье и стал разматывать повязку из лоскута, оторванного от платья.

Рана выглядела как тонкая алая линия, протянувшаяся между двумя ребрами. Она уже затянулась, будто кожи никогда и не касался кинжал изменника. Новая кожа была теплой, но не горячей — по всему было видно, что дело идет к выздоровлению, а не к очередному приступу лихорадки.

— Ты на удивление быстро поправляешься — даже Посвященным и глендруидским колдунам такое не снилось, — тихо промолвил Саймон. — Когда я увидел, как этот подлец полоснул тебя кинжалом…

Голос его пресекся, и он заскрежетал зубами. Сколько раз перед его глазами вставала та страшная картина: он снова видел холодный блеск клинка, занесенного над беззащитной девушкой, знал, что не успеет спасти ее, и сердце его вновь сжималось от боли и леденящего душу отчаяния.

Он нс смог защитить Ариану — она упала, сраженная предательским ударом изменника, прежде чем он успел выкрикнуть ее имя. Она уже не могла ответить ему.

И до сих пор не сказала ему ни слова.

«Ариана!»

Безмолвный крик пронзил его измученную душу. Страдания Арианы оставили в ней кровоточащий след рядом с другой незаживающей раной — чувством вины перед Домиником, который своими муками искупил грехи брата.

Саймон взял в руки чашу с целебным настоем, которая стояла в тепле рядом с очагом, смочил в ней лоскут ткани и стал с величайшей осторожностью обтирать тело Арианы — сначала ее лицо, потом шею, грудь, стараясь не замечать, как ее дыхание обвевает его кожу и теплая нежная девичья грудь касается его руки.

Да, он больше преуспел в обтирании — не замечать ее прелестей было куда труднее.

Ему было куда проще не обращать внимания на ее обольстительную чувственную привлекательность, когда ее тело горело в лихорадке или же было холодным как лед, когда жар стал спадать. Тогда он забывал, что она — недоступная черноволосая красавица, воспламенившая его душу и тело с первого взгляда, и думал о ней просто как о больной, чье тело он должен омыть целебным настоем, натереть травяным бальзамом и потеплее закутать от осенних холодов.

Но сегодня вечером все изменилось — сама Ариана, ее тело. Оно не было больше вялым и неподвижным, обессилевшим в борьбе со смертью. Ариана по-прежнему была слаба, но теперь ее тело и разум освободились от дурманящего воздействия успокоительных лекарств.

Изящная линия ее бедер слегка выгнулась — Ариана как бы отдавалась мягким прикосновениям омывающих ее рук, превращая целительный ритуал в более чувственное действо.

Тело Арианы пело о наслаждении, сладком, как голоса сирен. При виде плавных очертаний ее длинных ног и пышной шелковистой поросли меж бедер у Саймона перехватило дыхание. Он с трудом заставил себя отвести взгляд от темного треугольника — знал, что иначе из целителя он превратится в любовника.

«Это же глупо в конце концов! И что это я так уставился — я же не зеленый юнец, который впервые в жизни увидел нежное и мягкое женское межножье!»

Саймон глубоко вздохнул, пытаясь справиться со своим волнением, и поспешил поскорее закончить омовение, заставляя себя думать об Ариане, как о больной, нуждающейся в его заботливом уходе.

И все же Саймон решил натереть Ариану бальзамом с ног до головы. Тонкий аромат мази совсем не походил на запах лекарственных трав, хотя Кассандра и утверждала, что он необходим для лечения.

Саймон поспешно стал прикрывать платьем ноги Арианы. Его движения были быстрыми, он едва дотрагивался до ее тела, но, несмотря на это, она отзывалась на каждое его случайное прикосновение, словно умоляя о ласке.

О наслаждении.

Кожа ее порозовела. В этом нельзя было ошибиться — ее лихорадочный трепет могла исцелить только страсть.

— Тысяча чертей! — произнес Саймон сквозь зубы. — Да что со мной в самом деле? Я сгораю от желания обладать девушкой, которая так слаба, что не в силах сказать мне ни да, ни нет!

«Но ведь Ариана — твоя жена», — возразил ему внутренний голос.

— Она нездорова, — бормотал он, натягивая платье на бедра Арианы с мрачной решимостью.

«Ее тело следует моим прикосновениям, как цветок, поворачивающий головку к солнцу».

— Она же в забытьи!

«Но ее тело проснулось. Я знаю это. Если бы я мог осыпать поцелуями ее плоть, я бы это почувствовал».

Эта мысль вызвала в нем вихрь таких неистовых желаний, что он вздрогнул, как вздрагивает земля от раскатов грома.

Молча, пытаясь доказать себе бессмысленность своих порывов, Саймон сосредоточенно старался прикрыть платьем как можно выше бедра Арианы, прежде чем начать втирать мазь в ее рану. Но длинные, мягкие складки платья не слушались его пальцев — у них, видимо, было свое мнение на этот счет. Они запутывались, скручивались и ускользали, как дым. Все усилия Саймона были тщетны — строптивое платье не давалось ему в руки.

Каждый раз, когда Саймон осторожно приподнимал Ариа-ну, сражаясь со складками платья, ее груди трепетали, касаясь его рук. А один раз он коснулся щекой ее гладкой и теплой кожи.

Ариана мечтательно улыбнулась этой неожиданной ласке.

Приглушенные сарацинские проклятия раздались в тишине комнаты. Саймон выпустил Ариану, схватил подол ее платья и уставился на него, как на непокорную борзую.

Ткань нежно обвилась вокруг его пальцев, и на Саймона пахнуло слабым запахом лунной ночи, роз и грозы.

Это был запах Арианы.

И того самого бальзама, которым Саймон пытался натереть ее готовое к ласкам тело, не доверяя более своей сдержанности.

Того самого бальзама, который Кассандра считала необходимым для полного выздоровления Арианы.

Прикрыв глаза, Саймон тихо застонал — так тихо, что сам едва расслышал свой стон. Его судорожно стиснутые пальцы медленно разжались, и аметистовая ткань тихо выскользнула из его руки с шорохом, похожим на вздох.

Саймон взял с сундука у кровати один из горшочков с мазью — ее аромат напоминал терпкий, бодрящий запах целебных трав.

Но никак не аромат страсти.

Саймон зачерпнул мазь из горшочка и принялся тщательно втирать ее в тело Арианы там, где между ребер протянулась алая полоска. Ариана лежала тихо, дыхание ее было спокойным, но не сонным. На ее губах играла легкая мечтательная улыбка, и это придавало ей такое очарование, что у Саймона сердцу стало тесно в груди.

«Твое тело желает меня, соловушка, я знаю это.

Ты, сама не подозревая, желала меня с первого взгляда, еще будучи нареченной Дункана.

И ты противилась этому влечению так же упорно, как и я.

Но теперь тебе не нужно больше сражаться со мной. Я твой муж. Ты моя жена.

И твоя улыбка согревает мою душу».

Саймон отвел руку от раны, но в этот момент Ариана повернулась на бок, и его пальцы оказались зажатыми в ложбинке меж ее грудей.

Саймона будто окатило горячей волной с головы до ног, и там, где возбужденная плоть загорелась желанием, полыхнул жаркий огонь. Сердце его бешено колотилось о ребра, словно хотело вырваться из груди.

Саймон осторожно, затаив дыхание, высвободил руку из сладкого плена, но нечаянно задел коралловый сосок, и тот мгновенно превратился в тугой бутон.

— Клянусь Богом, это уже слишком, — со стоном пробормотал Саймон.

Он пытался заставить себя встать и уйти, оставив Ариану. И он так бы и сделал, но упрямое платье цепко обвилось вокруг его колен, сковав его движения.

Саймон потянулся за горшочком с мазью, которую приготовила для Арианы Кассандра.

Саймон открыл горшочек, и аромат роз и грозы разлился по комнате. Он глубоко вдохнул в себя запах, который, как и аметистовое платье, только усиливал не поддающееся описанию очарование Арианы.

Саймон медленно погрузил кончики пальцев в бальзам — теплое, нежное, ароматное вещество, казалось, впитало в себя саму женственность.

И обжигало, как желание.