Очень плохой босс - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Рита Навьер (ч. 3)

Приехала Эллочка самой последней. Все уже заняли свои места.

Она остановилась в дверях, оглядывая банкетный зал.

Дюжина столов на пять-шесть человек стояли полукругом, оставляя в центре свободное пространство, где, очевидно, будут сначала выступать с программой приглашённые артисты, а потом уже плясать свои. В углу за аппаратурой сидел паренёк-диджей в кепке козырьком назад. Негромко лилась музыка. Что-то из Кенни Джи. Кажется, Гавана. Неслышно сновали официанты с подносами.

Эллочка нашла нужный столик, ровно в середине полукруга. Удовлетворённо отметила, что рядом с Крамером место было свободным. Её место. Умница Харитоша, сдержала слово!

Помимо Крамера за столом сидели Котов, главбухша, её зам и директор по персоналу.

Предвкушая удовольствие, Эллочка походкой королевы пересекла зал. Взгляды мужчин-коллег так и липли к её фигурке.

С обворожительной улыбкой она подошла к столу. Котов, старый дурак, заметно занервничал, закряхтел, заёрзал, начал обеспокоенно поглядывать на Крамера. Эллочка видела — директор ей не рад. Или боится, что она снова захомутает очередного коммерческого. Впрочем, не зря боится. Эта мысль её развеселила.

— Прошу прощения, я немного задержалась, — ласково проворковала она, усаживаясь рядом с Ильёй Сергеевичем.

Тот, к сожалению, на её появление не отреагировал так, как она ожидала. Он вообще выглядел каким-то рассеянным. Когда его спросили, что будет пить, он не сразу ответил. И на неё не посмотрел толком, лишь мазнул равнодушным взглядом. Даже обидно немного стало.

Зато парфюм у него божественный…

Эллочка повела носом и, наклонившись к Крамеру, спросила:

— Илья Сергеевич, ваш парфюм бесподобен. Чем вы пользуетесь, если не секрет?

Он и тут ответил не сразу, ей даже пришлось повторить свой вопрос. Да и после этого он пробормотал что-то невнятное, то ли забыл, то ли не знает.

Да что с ним? Всегда такой собранный, тут сидел как двоечник на скучном уроке, который думает о чём-то своём и ждёт, когда всё закончится.

Но Эллочка не отступалась. Спросила, нравится ли ему новая должность. Тут он не удосужился даже слова сказать, просто неопределённо дёрнул плечом и всё. Эллочка скисла, но затем себя приободрила: ничего, вот он выпьет немного, расслабится и станет поразговорчивее.

Пока он лишь рассеянно водил взглядом по залу. Остальным он тоже отвечал односложно, на отвяжись.

Ладно, подождём, решила Эллочка и тоже стала оглядывать зал.

Ну-ка, где тут её заклятая подруженция? Но Ксюши в зале не было. За столом, где сидел Славик, одно место пустовало. Неужто она не пришла? Даже жаль, такая шутка сорвалась. Ну и ладно. Зато не будет глаза мозолить.

Эллочка допила своё вино и, пока услужливый официант не заметил её пустой бокал, повернулась к Крамеру.

— Илья Сергеевич, поухаживайте за дамой, — игриво попросила она.

— Да, конечно. Что вам? — не глядя на неё, произнёс Крамер.

— Немного красного.

Он потянулся за бутылкой, плеснул вино в бокал.

— Хватит, спасибо, — поблагодарила Эллочка, но он продолжал наливать вино.

— Достаточно! — громче сказала она и с удивлением посмотрела на него.

Крамер, который секунду назад всем своим видом демонстрировал скуку и апатию, резко подобрался. Взгляд его стал внимательным и напряжённым.

Эллочка проследила за его направлением и увидела в дверях Ксюшу. Тоже, видать, опоздала.

Котов перехватил у Крамера бутылку, пока вино не перелилось через край. И только тут он опомнился. Извинился, нахмурился, сам схватился за свою рюмку.

Ксюшу встретила Харитонова, проводила её за стол. Но Крамер на неё больше не смотрел, о чём-то натужно говорил с Котовым.

Зато Эллочка наблюдала за ней с затаённым злорадством. Осмотрела её всю с головы до ног. Выглядела она, конечно, неплохо. Волосы распустила, сарафанчик напялила коротенький, подкрасилась. Да, выглядела она неплохо, если сравнивать с тем, как она ходит на работу. Но если сравнивать с Эллочкой, то… нет, лучше даже не сравнивать.

Эллочка снисходительно фыркнула про себя, а спустя секунду еле удержала смех. Какое у этой моли сделалось лицо, когда она увидела, что рядом с ней весь вечер будет сидеть Славик! Её чуть ли не перекосило. И судя по всему, они сразу же обменялись «любезностями». И это только начало вечера. А что будет, когда Славик наклюкается? Его же хлебом не корми, только дай гадости про бывшую жену рассказать. Вот будет цирк!

О! Славик, похоже, не стал ждать, пока захмелеет. Оба друг другу начали что-то высказывать и так возбуждённо. Жаль, ничего не слышно!

Однако забава удалась!

Очень довольная собой Эллочка снова повернулась к Крамеру, хотела спросить про… А про что хотела его спросить — она тут же забыла. Взгляд его, потемневший, немигающий, был прикован к ним. К Славику и Ксюше…

Эллочка

Всё пошло совсем не так, как должно было пойти, и Эллочка не понимала, в чём причина. Почему Крамер едва на неё реагирует, но при этом глаз не сводит с Ксюши. На что там смотреть-то?

Эллочка ещё раз придирчиво оглядела бывшую подругу. Сарафанчик миленький, конечно, но не с её формами. Вот разве это грудь? Недоразумение, а не грудь. Как у девочки-подростка. Вот на Эллочке он бы смотрелся секси. А на эту тощую моль что ни надень…

Нет, Эллочка решительно не понимала и злилась. На Крамера злилась, но больше всего — на Ксюшу.

Хотя… может, Крамер так уставился на них из-за того, что они со Славиком ссорились?

Эти двое так и продолжали переругиваться, тогда как все остальные сидели чинно-благородно, ещё ведь самое начало вечера, никто не успел захмелеть.

Ругались они тихо, ни слова не доносилось от их столика, который находился метрах в шести слева. Да и музыка играла, заглушая шумы. Но лица обоих были красноречивее всяких слов. У Славика кривился рот, трепетали ноздри. Ксюша сверкала глазами и цедила что-то сквозь стиснутые губы.

Эллочка обвела взглядом зал — на них многие косились. Кто-то — с любопытством, кто-то — с осуждением, кто-то качал головой, мол, эти снова в своём репертуаре.

Может, и Крамеру сначала она просто попалась на глаза, потому что опоздала, а теперь его внимание привлекла их ссора? Публичные ссоры всегда же вызывают любопытство. Ну не может эта бледная худосочная поганка нравиться такому мужчине! Тем более когда рядом есть действительно шикарная женщина.

Да и сплетничали по отделам, что Крамер на Ксению за что-то взъелся. Говорят, целый разнос ей устроил. Тогда Эллочка от души позлорадствовала. А сейчас… она внимательно наблюдала за коммерческим директором, пытаясь разгадать выражение его лица. Оно было каким-то сумрачным. Может, он просто недоволен, что эта парочка ругается? Ведь праздник, а эти некрасивую сцену устроили…

Да, наверняка так и есть, почти успокоилась она. Однако всё равно зря она подстроила эту шутку. Знала бы, попросила б лучше Харитонову посадить Ксюшу так, чтобы Крамер вообще её не видел.

— А кто это додумался посадить Ксению Андреевну с Маркеловым? — прервал её мысли Котов, обратившись к Нине Евгеньевне, директору по персоналу.

— Ну… Валентина же наша Харитонова распределяла… как обычно… — забормотала Галина Евгеньевна оправдывающимся тоном. — Сама удивляюсь, почему она так…

— Вот же…! — чертыхнулся директор. — Я тут из кожи вон лезу, пытаюсь Ксению Андреевну удержать… Кстати, ты знаешь, что она собралась переходить в Мегафон? Её туда вовсю зазывает эта твоя бывшая… Рыжова…

Эллочка внимательно следила за разговором директора и главной кадровички, одновременно подмечая, что Крамер тоже внимательно их слушает. Даже слишком внимательно, точно он заинтересованное лицо. Причём крайне заинтересованное. И никакой скуки больше, никакой апатии и рассеянности.

Эллочка нахмурилась. То, что она видела, ей совершенно не нравилось.

— Ох, эти сотовики такие, да… Вместо того, чтобы растить собственные кадры, переманивают наших… — подхватила кадровичка.

— Не о том речь, — не дал ей договорить Котов. — Это твоя недоработка. Ты должна была проследить, а не проследила… Харитонова у нас числится в кадрах? Значит, ты отвечаешь за её промахи. Вот и спроси с неё, зачем она такое тут устроила.

— Хорошо, — кивнула Галина Евгеньевна.

— Знаю я ваше хорошо, — недовольно фыркнул Котов и затем навёл на Ксюшу указательный палец, — вот она мне нужна. И если она уйдёт, я тебя тоже уволю. И эту дуру Харитонову. Весь праздник мне испортили.

Эллочка слегка запаниковала. Если с Харитоновой строго спросят, то она, конечно же, укажет на неё. И старый болван Котов с удовольствием выместит своё зло. Он и так её недолюбливает за ту скандальную историю с коммерческим.

— Не стоит так ругать Валюшу, — проворковала она самым невинным тоном. — Она из добрых побуждений. Помирить их хотела.

Несмотря на то, что развод у этой парочки был громкий, точную причину никто не знал. Ни Славик, ни Ксюша, ни тем более Эллочка не распространялись о том, что случилось в злополучный вечер. Хотя кто-то, несомненно, догадывался, заметив, что бывшие подруги вдруг стали врагами. Но догадки к делу не пришьёшь.

— Какие глупости! — фыркнул Котов, но особо спорить не стал.

Эллочка себе пометила в уме: надо будет предупредить Харитошу и подкинуть ей эту версию, если Котов не угомонится. В конце концов это звучит благороднее, чем подкуп бутылкой вермута.

А Крамер помрачнел ещё больше. И это тоже не ускользнуло от внимания Эллочки. Неужели всё-таки…? Эта догадка вызвало подзабытое уже чувство едкой горечи, от которой трудно дышать.

Котов, несмотря на своё раздражение, в нужный момент вышел из-за стола в центр их полукруга. Музыка смокла, и он двинул весьма бодрую и позитивную речь о том, какая их компания замечательная, как всё у них хорошо и будет ещё лучше, и за это спасибо таким бесценным кадрам, как Ксения Андреевна.

С этими словами он выжидающе на неё уставился. Она, немного помешкав, сообразила выйти к директору и получила из его рук благодарственное письмо, что-то пролепетала в ответ. Эллочку передёрнуло от этого дешёвого пафоса и от закипающей ненависти, но она вместе со всеми похлопала.

Постепенно вечер набирал обороты: вино разряжало торжественную и слегка напряжённую обстановку, расслабляло, заводило… И как только приглашённые артисты — танцоры, фокусники, музыканты, — откланялись, подвыпивший народ пустился в пляс.

Под ритмичную музыку танцевали в основном женщины, мужчины лишь глазели на них, не вставая с мест. А вот когда диджей запустил медлячок, то и сильная половина осмелела. Даже Котов пригласил главбухшу.

Эллочка ловила на себе жадные взгляды некоторых, но с таким соседством никто не решался к ней сунуться. Впрочем, это к лучшему. Не было никакого желания танцевать с подвыпившими коллегами, а вот с Крамером бы… Правда он приглашать её не собирался. Сидел как истукан и только стрелял глазами в чертову Ксению.

Тогда Эллочка предприняла последнюю отчаянную попытку — пригласила его на танец сама. Если он такой слепец и не видит, какая рядом с ним женщина, так, может, хоть почувствует!

Она видела, что ему не слишком хотелось, но отклонять её приглашение он не стал, вежливость, наверное, не позволила. Поднялся, подал руку, вывел к центру, где уже кружилось десятка два танцующих пар. Но с таким лицом, словно делал это через силу.

Это вновь ударило по самолюбию, но Эллочка решила делать вид, что всё хорошо, а вот потом она непременно отыграется на кое-ком за испорченный вечер.

Твёрдая, горячая и сухая ладонь легла на её обнажённую поясницу, и Эллочка прильнула к нему всем телом. Как хотелось, чтобы эта ладонь скользнула вверх, затем вниз. О, она бы ему это позволила! И не только это…

Она прижималась к нему грудью, щекотала тёплым дыханием шею, легонько поглаживала пальцами затылок, но он просто вёл её в такт музыке и не делал больше ничего! Эллочка негодовала. Он деревянный? Он вообще по женщинам? Хотя на эту моль ведь таращится… Если так, то когда она успела его заинтересовать? И, главное, как и чем?

А что ещё обидно — некоторые коллеги (да уже, наверное, многие, если не все, судя по тому, с какой скоростью у них разносятся сплетни) были в курсе её смелых планов. А значит, наверняка видят теперь её оглушительное фиаско. Видят, сучки, и злорадствуют. А завтра будут обсуждать её за глаза и посмеиваться. Уж она-то знает.

Нет-нет, этого нельзя допустить! Не доставит она им такое удовольствие!

— Что-то мне нехорошо, — прошептала она Крамеру на ухо. — На воздух надо выйти. Не проводите меня, пожалуйста?

Он коротко кивнул, подхватил её под локоть и вывел из зала.

В коридорчике она несколько раз останавливалась, постанывая и жалуясь на головокружение. Крамер поддерживал её и даже изображал настоящее беспокойство.

— Может, скорую вызвать? — предложил он.

— Это же просто головокружение. Сейчас должно стать легче. У меня так бывает иногда. Потом проходит, — слабым голосом отозвалась Эллочка.

Они вышли во двор. Уже стемнело, но фонари ярко освещали пятачок перед входом в ресторан.

— Постойте со мной немного, пока в себя не приду? Но если вам не хочется, то не надо… Тогда идите, конечно.

— Нет, постою. Как же я вас тут оставлю? Но если вам станет хуже, я всё же вызову скорую.

— Да нет, скоро уже полегчает…

Эллочка зябко поёжилась — в тонком открытом платье было и правда прохладно. К счастью, Крамер оказался джентльменом, с усмешкой подумала она. Он тут же предложил свой пиджак, а она не отказалась.

И только она пожалела, что никто их сейчас не видит, как на крыльцо вышел Славик и ещё один технарь, Коля Попов.

— Не найдётся закурить? — обратился Славик с пьяной фамильярностью к Крамеру.

Попов, тоже изрядно пьяненький, стал дергать его за рукав и тихо зашипел: ты чего? Это ж тот самый московский комерс.

— И что? — с вызовом спросил Славик.

Крамер скроил брезгливую мину, но достал из внутреннего кармана пачку Парламента и подал две сигареты.

— Спасибо, друг, — икнув, поблагодарил Славик. Попов тоже пробормотал "спасибо".

Они отошли в сторону, но пьяные голоса в ночной тишине звучали довольно громко и отчётливо.

— Ты, главное, успокойся, — внушал Славику Попов. — Чего так разошёлся-то?

— Да я спокоен. Спокоен я! Но ты видел, как она на меня смотрит? Будто она королева, а я грязь под ногами… Вечно она из себя кого-то строит. Бесит!

— Может, у вас того… не перегорело ещё? Ну, чего вы оба так беситесь? — хохотнул Попов.

— Какой не перегорело? Чего ты несёшь? Мне вообще на неё плевать! Если б мы не развелись, я б давно повесился уже с такой женой.

— Да ладно тебе, не кипятись.

— Что ладно? Что не кипятись? — возмущался Славик. — Знаешь, какая она жена была? Хреновая! Вечно у неё работа-работа… В постели просто бревно. Да и постели этой, считай, почти не было. Как в анекдоте, вечно голова у неё болела, живот, то-сё. А на самом деле фригидная она, вот. Раз в месяц, блин, одолжение делала… И ещё, прикинь, смела мне предъявлять за измену. Вот я нисколько не удивлён, что с ней так никто и не снюхался… Ну кому с таким бревном захочется, а? Вот то ли дело Элка, хоть и стерва…

— Мне уже лучше, — выпалила Эллочка, — давайте вернёмся в зал? Холодно…

Она вцепилась в руку Крамера и потянула его к двери, пока пьяный Славик не наболтал лишнего. Хотя то, что он уже сказал, было очень кстати. Пусть Крамер знает, что он сегодня о «бревно» все глаза смозолил.

Другой приятный момент — народ в зале заметил, что Эллочка вернулась в пиджаке коммерческого директора, и пиджак отдавать она не спешила. Ненавистная моль тоже заметила и явно загрустила. А потом и вовсе поднялась из-за стола, взяла сумочку и устремилась на выход.

«Давай вали отсюда, поганка! Давно пора!», — обрадовалась Эллочка.

Крамер, поддерживая её под руку, довёл до их столика и даже стул для неё отодвинул.

Эллочка поблагодарила его за галантность с самой чарующей улыбкой, уже зная, о чём заведёт сейчас с ним разговор, но… он садиться не стал. А просто развернулся и тоже вышел из зала.

Эллочка проводила его растерянным взглядом, но затем растерянность сменилась глухой злостью. Проклятая бывшая подружка опять ей всё испортила.

«Ну, ничего, — пообещала сама себя Эллочка, — они ещё ответят за это».

Ксюша

Вот не хотела я идти на этот корпоратив, и зачем пошла? Надо было слушать интуицию, а не Лёльку! Хотя, наверное, нечестно всё сваливать на неё одну. Я и сама колебалась после разговора с директором, не хотела его огорчать. Но сарафан и всё остальное было её идеей!

— Надо напомнить ему о прекрасном, — уверяла она, хохоча. — А заодно пощекотать этому пижону нервы. Он же тебе их постоянно щекочет.

— Уже нет. Уже три дня как игнорит меня, — возразила я, вздохнув.

Чёрт! Зачем я вздохнула, ещё получилось как-то грустно. И Лёлька тут же засекла этот мой дурацкий вздох. И сразу оживилась:

— Оу, мне показалось или я слышу в голосе печаль? Что, плохой босс уже не так и плох? Ты же, вроде как, мечтала, чтоб он оставил тебя в покое? Или я чего-то не знаю?

— Ты неверно поняла, — смутилась я. — Мне просто перед ним немного неловко. Он думает, что я нажаловалась на него директору. Что я какая-то ябеда. Или доносчица.

— После всех косяков тебе перед ним неловко за такую ерунду? — хмыкнула Лёлька. — Ну если так, тем более повтори тот образ из «Квина» — он сразу про свой игнор забудет. Или ты хочешь, чтобы Элка и его прибрала к рукам?

Вот уж чего-чего, а этого я точно не хотела.

Но… Лёлька просчиталась. Видимо, перед Эллочкой и правда устоять трудно. И это меня почему-то сильно расстроило. Неожиданно для себя самой. Я ведь на Крамера виды не имею, не люблю его и, по большому счёту, мне всё равно, что у него там с личной жизнью. Просто, наверное, мне казалось, что он не падок на таких, как Эллочка. Он же такой серьёзный… Или просто мне хотелось думать, что не падок…

А ещё он так смотрел на меня, когда Павел Сергеевич вручал благодарственное письмо. Очень выразительно смотрел. И потом тоже поглядывал. В перерывах между препирательствами с этим несносным Славиком я время от времени ловила на себе его взгляды. И я совру, если скажу, что мне не было приятно. Было! Ещё как! Особенно после трёх дней полного игнора.

Если честно, только из-за этого я весь вечер и терпела своего бывшего под боком. А терпеть его было непросто — Славик сегодня переплюнул сам себя.

Сначала возмущался из-за того, что меня усадили рядом с ним, испортили ему вечер. А после благодарственного письма его буквально разорвало: за какие такие заслуги его вручили мне? Нечестно, несправедливо…

Достал он меня до тошноты. И только горящий взгляд Крамера, который я ощущала на себе почти постоянно, грел душу.

Может, поэтому я так и расстроилась, когда он стал танцевать с Эллочкой, а потом и вовсе с ней ушёл. А я почувствовала себя очень глупо…

Когда они вдвоём вышли из зала, я отправила Лёльке эсэмэску:

«Всё плохо. Он с Э. Я еду домой»

Она сама просила держать её в курсе.

«Приезжай к нам! Мы же тут рядом. Я сейчас моего отправлю за тобой»

«Не надо. Я возьму такси»

«Не надо. Вася уже едет!»

И правда, не прошло и четверти часа, как её Вася позвонил, сообщив, что подъезжает, мол, пора выходить. Тогда же вернулись и Крамер с Эллочкой.

Теперь я старалась вообще на них не смотреть, но всё равно увидела — эта акула Эллочка гордо вышагивала в его пиджаке!

Наши сразу зашушукались, строя предположения и прогнозы, а меня, по-моему, перекосило от досады.

Я схватила сумочку и пулей вылетела прочь. Ещё и со Славиком столкнулась на улице.

Когда Лёлькин Вася открыл для меня дверь машины, этот идиот заорал вслед: «О! Да неужто ты хахаля подцепила? Эй, мужик, мне тебя жалко!».

Он ещё что-то орал, но я уже заскочила в салон.

— Что за придурок? — спросил Вася. — Разобраться?

— Нет-нет, поехали. Это бывший муж. Напился просто. Не обращай внимания.

— Ну как скажешь.

Я, конечно, зла на Славика, но только мордобоя сейчас не хватало для полного счастья.

Вася уселся на место водителя, и мы тронулись. В последний момент я увидела, что на крыльце появился Крамер. И кажется, даже без Эллочки. Впрочем, мне всё равно.

Вот теперь точно — мне абсолютно всё равно!

Наверное, лучше бы я поехала домой, но Лёльку терзало любопытство, а меня — желание пожаловаться. Так что Вася повёз меня к ним.

Пару бокалов полусухого, которые успела выпить на корпоративе, порядком развязали язык, и я рассказала Лёльке и про Славика, и про Эллочку, и про Крамера.

Лёлька сразу начала строить планы, как насолить моему бывшему мужу и нашей бывшей подруге, но я отмахнулась.

— Понимаешь, от неё я ничего другого и не ждала. Она же всегда такая была. Славик тоже в своём репертуаре. Но от него я почему-то не ожидала… Он же такой серьёзный, такой принципиальный на работе…

— Ай, все они такие, — махнула рукой Лёлька, — думают одним местом.

— Нет-нет. Крамер, конечно, вредный, но не такой… То есть я думала, что он не такой.

— Напомни-ка, не его ли ты сняла в «Квине»? — ехидно усмехнулась Лёлька, а я опять густо покраснела.

— О, да. Ну точно, он не такой! — заливисто рассмеялась она, потом смолкла и, хитро прищурившись, спросила: — А чего это ты его защищаешь? И при этом, гляжу, так расстраиваешься из-за того, что Элка его увела, будто сама хотела…

— Да ну тебя! — оборвала её я. — Плевать я на него хотела.

— Ну-ну.

***

Со следующей недели началась жара хуже, чем в июле. Спасались только благодаря кондиционерам. Но на улице припекало так, что асфальт практически дымился.

Ну а я разрывалась под двойным натиском: Котова и Нины Рыжовой.

Нина убеждала меня уйти, а Котов — остаться. А я терзалась. И себя ругала, что такая мямля и не могу твёрдо определиться. Это мешало работать.

Ещё и Славик поразил. Заявился вчера с утра прямо ко мне, в мою каморку, весь такой понурый и… извинился. Я ушам не поверила. За шесть лет он ни разу ни за что не попросил прощения, потому что искренне считал себя жертвой неудачного брака. А тут вдруг ни с того ни с сего: прости-извини, не хотел, перебрал…

— Ты перегрелся, что ли? — озадачилась я.

— Что сразу перегрелся? — буркнул он. — Я серьёзно. Извини, я был не прав вчера. И вообще. Так ты извинила? Ты скажи. Извинила?

— Ну извинила, — растрянно пожала я плечами. Растеряешься тут!

Он удовлетворённо кивнул и вышел. Чудеса да и только…

А ещё за целый день, точнее, за полтора (если считать не только вчера, но и сегодняшнее утро) ни разу Крамера не видела. К себе не вызывал и в коридорах не попадался. Но вчера хоть его BMW красовалась на парковке, а сегодня и машины не было…

Но мне без разницы. У меня дел по горло. Всё утро, например, отрабатывала претензии и на обед немного опоздала — провозилась с недовольным клиентом, который, впрочем, ушёл от нас довольным.

В буфете как всегда царило оживление. Я встала в длиннющую очередь на раздачу. Аппетита особого не было, так что взяла себе только салат и томатный сок.

Я отошла от кассы и, размышляя, к кому бы подсесть, остановилась рядом с нашими продажниками. Их было как раз всего двое за столиком. Один — Костя — уже сидел и кромсал котлетку, а второй — Рома — тоже только подошёл и пока ещё выставлял тарелки с подноса. На спинке стула рядом аккуратно висел его пиджак.

Я решила, что к ним и подсяду. Шагнула к столику, но тут меня в спину кто-то толкнул. Причём явно нарочно и сильно. Я еле удержалась на ногах и еле удержала в руках сок и салат. Оглянулась — Эллочка. Она стремительно удалялась и через пару секунд вышла из буфета.

Вот же дура! Ну что это за детские выходки?

Потом я посмотрела перед собой и ужаснулась. Томатный сок выплеснулся и прямо на пиджак Ромы. И теперь плечо, лацкан и воротник с одной стороны были улиты бордовой жижей.

Стремительно краснея, я забормотала слова извинения.

— Рома, прости ради бога! Ты же видел, меня толкнули… Мне так неловко! Извини! Давай я химчистку оплачу?

— Да ладно, — пожал плечами Рома, усаживаясь на другой стул. — Это не мой. Я сегодня налегке.

Я перевела виноватый взгляд на Костю, но у того пиджак был на нём.

— А чей тогда?

И тут к столику подошёл кто-то ещё. Я, предчувствуя катастрофу, подняла глаза и онемела. Боже, только не он! Но это был Крамер. В рубашке. И судя по тому, с каким выражением он смотрел то на меня, то на испорченный пиджак (явно дорогущий), стало ясно, кто его хозяин. И выражение у этого хозяина было самое красноречивое. Вроде того: опять она мне напакостила!

Несколько невозможно долгих секунд я во все глаза таращилась на него, потом выдавила из себя:

— Простите, я нечаянно.

И тут же попятилась, попятилась, потом развернулась и быстренько сбежала из буфета, сунув по пути нетронутый салат и стакан в окошко для грязной посуды. Есть мне расхотелось надолго.

Весь остаток дня я нервничала из-за этого эпизода, а вечером он меня вызвал к себе. Причём не сказал, зачем. Тут уж я совсем разволновалась. Быстро подкрасила губы, поправила причёску и помчалась в приёмную, гадая, что на этот раз он скажет.

В приёмной было тихо. Лидочка уже собиралась домой. Объявлять меня по внутренней связи не стала, просто кивнула, мол, заходите так, он ждёт.

Я на миг замерла перед дверью, пытаясь унять волнение. Вдруг он из-за испорченного пиджака вызвал? И что тогда потребует? Чтобы постирала? А сам опять будет стоять за спиной и наблюдать?

У меня вырвался нервный смешок. Я толкнула дверь и вошла. Сделала по инерции несколько шагов вправо, к его столу и остановилась. Там никого не было.

Озадаченная, я осмотрелась. Крамер стоял у окна. Интересно, что он вечно там разглядывает? И что делать мне? Стоять посреди кабинета и ждать, когда он налюбуется городским пейзажем?

Однако он тут же развернулся, обвёл меня взглядом и кивнул в сторону кресел, стоявших у его стола.

— Присаживайтесь, Ксения Андреевна. Есть разговор.

Сам он тоже отошёл от окна и неторопливо направился к своему столу.

Вот это «есть разговор» никогда ничего хорошего не сулит. И я сразу внутренне напряглась ещё больше.

Я присела, но заводить этот свой разговор он не спешил. На часы посмотрел, потом снова на меня. Я невольно поёрзала.

Когда он вот так пристально смотрит, мне становится ужасно неловко. Начинаю нервничать, краснеть, пылать. И ещё это звенящее молчание, которое только обостряет напряжение. Уж лучше бы опять ругался, чем молчал и вот так смотрел.

Может, мне ещё раз извиниться за испорченный пиджак? Что угодно, лишь бы не это тягостное молчание, от которого я уже задыхалась.

Но только я открыла рот, как Крамер произнёс:

— Не передумали увольняться, Ксения Андреевна?

— Я ещё не решила, — промолвила я и подняла глаза.

Лучше бы не поднимала. Потому что вот так он смотрел на меня в ту ночь, когда мы с ним… познакомились. Меня тотчас накрыло волной жара. И я, чтобы как-то подавить смущение и неуместные воспоминания, сглотнув, продолжила:

— В любом случае на днях начинается тарификация. Так что пока она не закончится, я, естественно, никуда не уйду.

Тарификация — это настоящий ежемесячный дурдом и ад длиною в неделю. Мы с девочками этот период в шутку называем «критическими днями».

В эти дни мы выставляем счета нашим клиентам. На первый взгляд кажется, что ничего сложного: забил данные, а программа биллинга все цифры сама посчитает. Нам остаётся лишь выгрузить, а для юр. лиц* — ещё распечатать, подписать, шлёпнуть печать, упаковать в конверты и вместе с реестром передать курьерам.

Вот только клиентов у нас сотни тысяч. Физики, ИП, корпоративные*… Разные услуги, разные тарифные планы. У кого-то только телефонная связь, у кого-то — интернет, у кого-то — цифровое телевидение, у кого-то — и то, и другое, и третье. У кого-то — авансовые платежи, у кого-то — по факту. Если по факту, то вдобавок нужны ещё акты и счета-фактуры. Тут даже просто запутаться легко. А учитывая гигантский объём работы…

Мы, конечно, с девочками уже набили руку. Распределили, кто за какой этап отвечает, чтобы не возникало путаницы, но всё равно нагрузка непомерная, хоть разорвись. Приходится без продыху штамповать счета, акты, реестры. Во время тарификации наши принтеры тарахтят, не умолкая. Народ валом валит платить или разбираться. То и дело подвисают программы из-за большой нагрузки. Курьеры торопят или, наоборот, запаздывают, и тогда на столах вырастают горы бумаг.

В эти дни наш отдел напоминает раскуроченный улей. Такая кругом суматоха стоит, что тронуться можно. И все страшно злые, взвинченные, раздражительные.

Мы и на работу в эти дни приходим на час раньше, а уходим — на два-три позже. В общем, жаркая пора. И конечно же, я бы в такой период уйти не посмела. Увольняться надо по-человечески, а не как враг.

Крамер, конечно, пока ещё не в курсе всех этих тонкостей. Он и кивнул на моё пояснение так, будто не особо понял, но углубляться в детали не хочет.

— Так что я пока думаю, — резюмировала я и без всяких переходов выпалила: — Простите меня за пиджак. Это вышло нечаянно. Я могу…

— Не надо, — оборвал он меня.

Что не надо? Я обескураженно замолкла. Я ведь ещё ничего не сказала, а он уже отсёк. Даже как-то обидно.

Крамер, видимо, заметил мой растерянный вид и мягче добавил:

— Это всего лишь пиджак…

Он явно хотел ещё что-то сказать, но в этот момент дверь снова открылась и раздалось торопливое цоканье каблучков.

Я обернулась и невольно скривилась от досады. Эллочка! Зачем она тут? И сразу вспомнилось, как они танцевали, как выходили куда-то вдвоём… И опять накатило едкое неприятное чувство.

— Присаживайтесь, Элла Марковна, — Крамер указал ей на соседнее кресло.

Эллочка устроилась рядом, закинув ногу на ногу, и меня овеяло облаком терпко-сладких духов.

Крамер взглянул на неё лишь мельком и снова обратился ко мне:

— Собственно, вопрос вот в чём. Вы же знаете, что одной из главных наших задач — это привлечение новых клиентов. В этом плане рекламный отдел, судя по результатам, совсем не работал. Но Элла Марковна вняла моим наставлениям и ещё вчера подала неплохую, на мой взгляд, идею. Они разработали проект рекламных листовок, вот, взгляните.

Крамер повернул ко мне монитор. Не понимая, зачем это мне, я кивнула, мол, вижу. Обычная листовка с завлекающими надписями и перечнем наших услуг. Но какое отношение имеет мой отдел к рекламе?

— Кстати, довольно хорошо получилось. Лаконично, броско, но не пёстро. Молодцы, — похвалил Крамер.

Эллочка просияла.

— Листовки, как я понял, уже скоро придут из типографии?

— Да, обещали послезавтра, — подтвердила она.

— Отлично. Так вот, — он снова повернулся ко мне, — Элла Марковна предложила, чтобы ваши сотрудницы выдавали их всем клиентам. У вас ведь постоянно большой поток. Ну и не просто выдавали, разумеется, но ещё и подробно рассказывали о новых услугах, пытались заинтересовать, убедить попробовать, одним словом.

Да, Крамер не знает всех тонкостей работы моего отдела, и очень жаль. Иначе бы понимал, что мои девочки обедают по очереди по двадцать минут вместо положенного часа. Потому что иначе выстраиваются очереди. Мои девочки не распивают чай среди дня, не бегают на перекур, не стоят у окна и не созерцают виды города, как некоторые. Не потому что им не хочется, а потому что на это нет ни возможности, ни времени. Они попросту зашиваются и вечером расходятся по домам выжатые донельзя.

Крамер всего этого пока не знает, но Эллочка-то в курсе!

— Разве это не работа отдела продаж — заинтересовывать и убеждать? — помрачнела я.

— Цели у нас у всех общие, разве нет? — Крамер тоже помрачнел. — Менеджеры по продажам, естественно, не останутся в стороне. Но они физически не в силах охватить многих. Тогда как к вам клиенты потоком идут сами.

— Но у нас и так вечно очереди, девочки просто не успевают…

— Может, им стоит работать оперативнее, а вам пересмотреть организацию рабочего процесса? Котов утверждал, что вы — одна из лучших. Так докажите это. Ну и, в конце концов, вручить листовку и сказать пару фраз — это не так уж сложно и долго.

Крамер всем своим видом выражал недовольство, что я тут смею ему перечить. Зато Эллочка не скрывала ликования.

— И когда всё это…? — обречённо спросила я.

— Послезавтра, — вклинилась Эллочка. — С утра должны привезти первую партию листовок, и я сразу вам передам.

— Нет! Послезавтра у нас критические дни! — вырвалось у меня. — Мы не сможем!

Крамер ошарашенно на меня уставился. И тут до меня дошло… Боже, я сказала это вслух?!

— То есть… у нас тарификация послезавтра, — залепетала я, страшно краснея, — это просто… просто крылатое выражение… то есть профессиональный сленг…

Мне стало дурно. Ещё и Крамер таращился на меня, как на ненормальную, таращился и молчал.

Эллочка тоже скосила в мою сторону взгляд, полный злорадства. Потом вымолвила:

— Ксения Андреевна, так в эти… хм… дни у вас самый наплыв клиентов. Это наоборот хорошо. Будете вместе со счетами давать наши листовки. Правда ведь, Илья Сергеевич?

И он с ней согласился!

***

Через день, с самого утра, как и ожидалось, нас с головой накрыл аврал под названием «тарификация». От эпитетов я теперь старалась воздерживаться даже в разговоре со своими девочками.

До обеда мы выставляли счета беспрерывно, а после обеда к нам заявилась Эллочка и с самым с деловым видом начала раздавать указания. Следом за ней семенил какой-то паренёк, держа в руках огромную коробку, набитую листовками.

— Вот вам рекламные материалы. Первая партия. Пять тысяч листовок. Куда поставить?

Мне хотелось отправить Эллочку вместе с материалами к чёрту, но этот бедный паренёк с коробкой, казалось, сейчас лопнет от натуги. У него даже узловатая жилка на покрасневшем лбу выступила.

Я кивнула на ближайший к нему стол.

— Так, пчёлки! Листовки вручаете клиентам. Рассказываете что к чему, расписываете, какие у нас шикарные услуги. Ясно? — красуясь, командовала Эллочка.

Девочки мои смотрели на неё как на лютого врага. Она даже занервничала, да и командный тон куда-то подевался.

— Ну, вы разберётесь.

Оставив нам свои чёртовы листовки, она упорхнула.

— Девочки, будем просто прикладывать листовки к счетам, — немного успокоила я своих, а то они уж очень приуныли. — Ну а какие у нас шикарные услуги пусть Элла Марковна сама расписывает.

На том и порешили.

На ближайшей планёрке Крамер не забыл, поинтересовался, как мы воплощаем Эллочкину идею.

— Делаем, — буркнула я и всем своим видом показала, что по этому поводу думаю.

Однако на моё сердитое «делаем» он лишь улыбнулся, буквально краешком губ, но явно был доволен.

В конце концов раздали мы эти чёртовы листовки, а когда покончили и со счетами, то почти радостно выдохнули: до следующего месяца можно слегка расслабиться.

А спустя пару дней Крамер вызвал меня к себе.

В этот раз я ничего дурного не ожидала. Всю неделю мы трудились как рабы на галерах, ни в какие неловкие ситуации я больше не попадала. Так что опасаться было не из-за чего.

Наоборот, шла к нему с волнением в груди, странным, но приятным. Потому что все последние дни, когда мы с ним случайно встречались перед офисом, в коридоре или в буфете, его взгляд непременно останавливался на мне и как будто обволакивал. И от этого взгляда становилось горячо, неуютно и немного радостно.

Да, я определённо ничего плохого не ждала. И напрасно…

Илья

Крамер постоянно ловил себя на том, что, чем бы он ни занимался, исподволь думает одно и то же: а что сейчас делает Ксения Андреевна? И если на работе он ещё мог отогнать эти непрошенные мысли, сосредоточившись на каком-нибудь деле, то вечерами… вечерами было плохо.

Было плохо ещё до корпоратива, а после — совсем невмоготу.

Додумалась же она явиться в том самом сарафане! Крамер подозревал, что специально. Только вот зачем? Дразнит? Провоцирует? Намекает? Как сложно всё!

Но от одного вида его сразу повело, и весь вечер он сидел как под гипнозом. Не в силах глаз отвести, не в силах расслабиться и отдохнуть с коллегами.

Он даже тост толком не смог произнести, когда Котов попросил, хотя косноязычием сроду не страдал. Выпивал, закусывал, что-то отвечал — по инерции.

Последнее время Крамер представлял Ксению Андреевну в разных нарядах и даже без, но самой частой фантазией был этот самый злополучный сарафанчик. В таком виде он её впервые встретил, узнал и запомнил.

Ещё она, оказывается, замужем была. Эта новость его изумила. Сначала он разглядывал мужа с интересом, потом — с недоумением. Что она в нём нашла? Зачем за такого вышла замуж?

Но главный вопрос — почему так рано уехала и с кем?

Муж кричал на всю улицу, что это её новый друг. Муж ещё много чего кричал, грубого и похабного. Даже когда она уже уехала.

Крамеру тоже стало неприятно, как и мужу. И это ещё мягко сказано. У него даже мысли не возникало, что у неё кто-то есть. Он считал, что она абсолютно свободна, раз предлагала ему тогда каждую неделю встречаться. Откуда взялся этот друг? Неужто так же — из того женского клуба? Ему она тоже предложила?

От этого нечаянного открытия за рёбрами противно и едко зажгло. В крови закипела злость, которую он немедленно и выплеснул:

— Послушай, муж, — ухватил он пьяного мужчину за грудки и припёр к дверям ресторана. — Ещё раз в её сторону… хоть слово… и ты тут не работаешь.

— А я вам не подчиняюсь, — чуть присмирел, но всё ещё храбрился тот спьяну.

— Да неважно. Через гендирекцию уволю. И чтобы завтра же извинился перед Ксенией Андреевной. Понятно?

— Да, понятно, понятно, — высвобождаясь, буркнул он. — Что сразу руки-то распускать? Рубашку чуть не порвали…

Крамер смерил мужа сердитым взглядом, тот замолк и ретировался.

Илья ещё немного постоял на опустевшем крыльце, выкурил сигарету. Возвращаться в зал не хотелось. Всякий интерес к вечеру пропал. Стало скучно и как-то пусто. Лучше вызвать такси, подумал он, но тут обнаружил, что пиджака нет, а значит и телефона тоже.

Пришлось возвращаться, объясняться с Котовым, отражать уговоры посидеть ещё, пить на посошок. В общем, еле ноги унёс. Ещё и Элла Марковна за ним увязалась, мол, им по пути, только ей немного дальше, могут взять одно такси на двоих. Он спорить не стал — пусть едет с ним, жалко, что ли? Однако сел на переднее место, рядом с водителем.

Элла Марковна его о чём-то спрашивала по дороге несколько раз и, кажется, он отвечал невпопад, потому что всё думал про мужа и про друга или кто он там ей? И сам не понимал, почему это его так зацепило. Он же не намеревался заводить с Ксюшей никаких отношений. Наоборот! Причем, категорически наоборот! Значит, ему должно быть всё равно, с кем она и кто с ней. И злиться тут не на что…

Крамер снимал просторную квартиру в новом доме на берегу Ангары. Мог бы и купить, но зачем? Всё равно через год-полтора уедет.

Когда такси въехало в ярко-освещённый двор, Элла Марковна вновь подала голос:

— О, вот где вы живёте, Илья Сергеевич! Это же один из самых элитных комплексов! Наверное, здесь очень дорого жильё стоит? А вы на каком этаже?

— На последнем, — ответил Крамер, протягивая деньги водителю.

— Я слышала, тут шикарные квартиры. С консьержками и охраной, да? Представляю, какой вид из окна обалденный. Хотела бы я посмотреть, как тут внутри!

— Доброй ночи, Элла Марковна, — устало попрощался с ней Крамер.

Следующая неделя началась с распоряжения из гендирекции: увеличить к концу года объём услуг до конкретных цифр.

У каждого филиала — эти цифры разные, но в целом с них ожидался прирост на три-пять процентов. И только Иркутскому филиалу прислали план повышения на 10 процентов. За что такая любовь — непонятно.

Крамер пытался даже оспорить эти непомерные цифры, написал очень разумное и аргументированное письмо в гендирекцию, но его доводы не приняли. Генеральный даже сподобился лично позвонить и пристыдить его:

— А зачем я туда тебя отправил? Лучшего своего спеца, а? Тебе это не под силу? Тогда для чего ты получал степень MBA? А чему тебя учили в Америке? За что тебя награждали? Ну вот и докажи, чего ты стоишь.

Главная беда была в том, что Крамер ещё и вникнуть толком не успел в специфику работы коммерческого подразделения. То, чем он занимался в Москве, имело так мало общего с его новыми задачами.

Хотя… и там, и тут те же люди, которых надо просто организовать и заставить работать с полной отдачей, рассудил он.

Так что для начала Крамер вызвал к себе Эллу Марковну — провёл беседу и чуть до слёз, бедную, не довёл. Затем так же жёстко поговорил со всеми менеджерами — по продажам, по маркетингу, по работе с вип-клиентами.

Только Ксению Андреевну решил пока не дёргать. Говорить с ней ему становилось всё сложнее…

***

Уже на следующий день Элла Марковна пришла с предложением, которое Крамеру показалось очень даже неплохим для начала.

— Пусть в отделе клиентского обслуживания выдают всем клиентам листовки с описанием наших услуг, ну и рассказывают о них, на вопросы отвечают. Что хорошо: не надо обзванивать, не надо ничего рассылать, клеить на стенах по подъездам, приставать — клиент приходит сам. И особенно хорошо делать это, когда у них тарификация. Клиенты идут за счетами, а им заодно про услуги дают информацию. Двух зайцев убьём. Я уже и макет листовок подготовила. Посмотрите, по-моему, стильно получилось. И уже выяснила, какая нужна сумма, всё посчитала. Вот такие цифры…

Крамеру идея понравилась. Ещё больше понравилась оперативность.

Он стал уточнять подробности, и Элла Марковна бойко отвечала, расписывая всё с заразительным энтузиазмом.

Правда, под конец вдруг приуныла.

— Только я боюсь, что Ксения Андреевна откажется.

— Почему? — удивился Крамер.

— Ну как? Лишние ведь хлопоты, зачем это ей? Хотя, честно говоря, выдать листовку, когда клиент к тебе сам пришёл, готовенький, не сложно, но она всегда так… не хочу и не буду, говорит. Отказывается наотрез и всё тут.

— Почему же тогда Котов так высоко о ней отзывался? Грамоту ей за что дали?

Элла Марковна, вздохнув, неопределённо повела плечами.

— Ладно, разберёмся. Макет я одобряю. Оформляйте заявку.

Вообще-то Элла Марковна казалась ему ужасно несерьёзной. На планёрках она хлопала глазами, глупо улыбалась и не могла ответить ни на один вопрос. Так что сейчас он был приятно удивлён. Не ожидал от неё такой инициативы и расторопности.

А вот Ксения Андреевна его огорчила.

Она и впрямь восприняла резко в штыки дополнительную нагрузку. Он едва из себя не вышел. Как можно заявлять своему начальнику: не хочу, не буду? Никто и никогда не позволял себе при нём такие вольности.

На её счастье, упиралась она недолго. Пусть и с явной неохотой, но согласилась выдавать листовки клиентам.

И он ведь ей поверил, и даже сразу простил это изначальное нежелание… Хотя любому другому ни за что не спустил бы такое. В его понимании сотрудник, который увиливает от лишней работы, компании вообще не нужен.

А через несколько дней Крамер понял, какой он был дурак, когда поверил ей.

Он как раз вернулся с важных переговоров, которые прошли совсем не так, как хотелось бы, и оттого настроение было прескверным. Оставив машину на парковке, он отошёл чуть в сторону, к торцу здания, и закурил. Он всегда курил в этом месте — здесь тень и относительная прохлада, нет лишних глаз и нет камер, никто не привяжется с разговорами…

Единственный минус — мусорный контейнер поблизости. Но сюда выбрасывали лишь ненужные бумаги, которые местный дворник вечерами сжигал. Так что неприятных запахов не было.

Он скользнул взглядом по безлюдному заднему двору здания — там, в глубине двора, у запасного входа, бывало, тоже украдкой курили. Он пару раз встречал двух дам из рекламного отдела, но сейчас никого не было.

Затем Крамер опустил глаза и замер. В паре метров от него на асфальте валялся листок. Белый с крупными красными буквами.

Это же их рекламная листовка! Видимо, её ветром сюда принесло.

Нахмурившись, Крамер присмотрелся — возле мусорного контейнера лежала раскуроченная картонная коробка, из которой вывалился целый ворох таких же листовок. Подошёл ближе — и правда, эти листовки, вся партия, были попросту выброшены в мусор.

Выходит, она согласилась лишь для отвода глаз, выждала время и затем всё выбросила, рассчитывая, что вечером мусор сожжёт дворник и никто ничего не узнает.

Щелчком отшвырнув недокуренную сигарету, Крамер решительным и быстрым шагом направился к центральным дверям.

Выглядел он мрачнее тучи. Даже Лидочка, взглянув на него, когда он появился в приёмной, испуганно затрепетала.

— Ксению Андреевну Снегирёву ко мне. Немедленно, — бросил он на ходу и скрылся в своём кабинете.

Она явилась почти сразу, ждать не пришлось. Лучше было бы, наверное, сначала остыть, а уж потом устраивать разбирательство, подумал задним числом Крамер. В пылу он часто становился не сдержан и позже себя корил. Ну а с ней он тем более терял самообладание.

Но она уже пришла. В первый момент Ксения Андреевна выглядела спокойной и уверенной, но затем, видимо, почувствовала неладное. Потому что подойдя ближе к столу Крамера, заметно напряглась и смотрела на него уже с явной настороженностью.

С трудом сдерживая гнев, он спросил:

— Ну и как обстоят дела с листовками?

— Мы их все раздали, — не моргнув глазом, ответила она.

— В самом деле? — подщурил он глаза, внимательно изучая её реакцию. Но она, казалось, искренне недоумевала.

— Ну конечно!

— Тогда как вы объясните то, что эти листовки я только что обнаружил у мусорного бака?

Несколько секунд она молчала, глядя на него так, будто он несёт какую-то чушь. Потом пожала плечами.

— Откуда мне знать? Может, кто-то из клиентов выбросил?

— Точнее будет сказать, что все клиенты выбросили. Целая коробка листовок валяется сейчас в мусорке. И вы мне будете рассказывать, что понятия не имеете, откуда они там?

— Но я и в самом деле не имею понятия! — упиралась она.

— Да бросьте! — досадливо поморщился Крамер. — Вы с самого начала не хотели брать их в работу. Упирались, потом, видимо, решили пойти другим путём. И вот, получается, нашли выход… Сегодня вечером дворник сжёг бы их, и все концы в воду. Так? Вот только я случайно их обнаружил…

Она так достоверно округлила глаза. Актриса!

— Я не поняла. Вы что, хотите сказать, что это я их выбросила?

— Или же поручили это кому-нибудь.

— Ну знаете! Это уже слишком! — Она вскочила, шагнула к его столу впритык, нависла над ним, глядя в упор и вцепившись руками в столешницу. Глаза её гневно полыхали, скулы горели румянцем. Крамер непроизвольно отодвинулся чуть назад. — Мы там, с моими девочками, всю неделю трудились без продыху, без обедов… оставались после работы на два-три часа… и ваши эти листовки нам только прибавили забот и усложнили процесс… но мы их раздавали, как вы велели. Приходили домой почти ночью, вымотанные донельзя, чтобы завтра с утра пораньше снова мчаться на работу, клепать счета, принимать толпы клиентов и да — выдавать ваши дурацкие листовки! А вы отыскали там что-то на какой-то мусорке и обвиняете нас? Знаете, я многое могу понять, многое могу вытерпеть, но только не такую чудовищную несправедливость! Мне обидно за моих девочек. И за себя тоже. Всё. Я сейчас же пойду в кадры и напишу заявление по собственному желанию. Не могу я больше тут работать. И не хочу.

Крамер аж растерялся от такой пылкой речи.

— Ну а вы радуйтесь, Илья Сергеевич, у вас отлично получилось меня выжить.

Вот тут и он не стерпел. К чёрту листовки, с ними он разберётся потом, но эти её слова его неожиданно сильно задели.

— Я вас выжил?! — Он тоже поднялся.

Их разделял лишь его стол. Затем она убрала руки со столешницы и отошла на шаг. Но смотрела всё так же, гневно, исподлобья. И грудь её под белой блузкой вздымалась тяжело и часто.

— Да! Вы ведь с самого начала так и сказали, забыли? И с того дня всё только и делаете, чтобы я уволилась.

Теперь и он разозлился не на шутку. Ну да, говорил, кажется, что-то такое, но когда это было! А с тех пор он только и делает, что покрывает её проколы, когда любой другой бы…

— И что же я делаю, позвольте спросить? Что делаю такого, чтобы вы уволились? Кроме того, что постоянно закрываю глаза на все ваши косяки.

— Мои косяки?! Это какие? Когда? — взвилась она, отойдя влево, словно хотела обогнуть стол, как помеху, на случай, если придётся отстаивать свою честь кулаками.

До этого, понятно, не дойдёт, но уж больно агрессивно она сейчас выглядела. Только это, как ни странно, подействовало на Крамера иначе, чем, по идее, должно бы. Злость утихла, но кровь по-прежнему бурлила, только теперь от азарта и лёгкого возбуждения.

Он тоже вышел из-за стола, медленно, почти незаметно, стал к ней приближаться.

— Когда? Может, тогда, когда вы послали к чёрту того скандалиста, и он собрался строчить на вас жалобы во все инстанции?

— А, припоминаю, — кивнула она, скрещивая руки на груди. — Это тогда, когда вы меня при нём всячески унизили? Это у вас называется "закрыть глаза"?

— Унизил? Да я просто остудил его прыть! Он же вознамерился писать в генеральную дирекцию. И написал бы. И тогда вам бы не письмо с благодарностями оттуда прислали, а приказ, сами знаете какой.

— О, так я должна вам ещё спасибо сказать за то, что вы меня всячески при нём обругали? — язвительно спросила она.

— Обойдусь.

— Какая у вас широкая душа! — продолжала она ёрничать, словно ей шлея под хвост попала.

Но она нравилась ему и такой. Ещё как нравилась. Пожалуй, как никогда хотелось ему сократить оставшееся между ними расстояние, прижать её к себе и впиться в эти губы. Чтобы вместо едких реплик с них сорвался стон, как тогда, той ночью…

Наверное, что-то такое отразилось на его лице. Да и засмотрелся он слишком на её губы. Потому что она внезапно перестала шипеть и гневаться, и смотрела на него так, словно разгадала его мысли, и это её смутило. Совсем другим тоном, гораздо тише и без недавнего запала, она произнесла:

— И где же я ещё, по-вашему, косячила? На что вы ещё закрывали глаза?

Тут настал его черед усмехнуться. Короткая же у неё память! Но ничего, он напомнит.

— На вашу объяснительную, например, — сдерживая усмешку, произнёс он, тут же с удовольствием ловя в её взгляде целую гамму эмоций от замешательства до жгучего стыда.

— Вы прочитали её? — выдавила она, стремительно краснея.

— Ну конечно. А для чего ж я её с вас запрашивал?

— Это была не объяснительная… это мы в шутку… я просто по ошибке…

— А на моей машине тоже по ошибке оставили послание? — он приблизился к ней почти вплотную.

— Нет, но… я не хотела, правда. И мне стыдно. И за ваш пиджак тоже стыдно. Но листовки я всё равно не выбрасывала! И никто из моих не выбрасывал. Я ручаюсь. Слово даю! Это, вероятно, другая партия. Потому что свою мы всю раздали…

Листовки его сейчас совсем не волновали. Волновало другое. Он вновь опустил взгляд на её губы. Как же тянуло впиться в них, аж внутри всё подводило от этого мучительного томления.

Нельзя, нехорошо, неправильно, напомнил он себе и потянулся к ней. Медленно, словно боясь её вспугнуть. Она и правда смотрела на него во все глаза, в тревожном ожидании, натянутая как струна. Он даже вдох задержал в предвкушении…

Внезапный звонок внутреннего телефона прозвучал резко и громко так, что оба вздрогнули. Она отшатнулась, отвернулась в сторону.

Крамер, пытаясь унять участившееся вдруг дыхание, ответил на звонок. Это была секретарша.

Лидочка сообщила, что к нему по срочному-срочному делу рвётся Элла Марковна. Спрашивала, можно ли её впустить.

— Пусть подождёт немного. Сейчас я закончу разговор с Ксенией Андреевной и приму её.

Положив трубку, он вновь взглянул на Ксюшу. Но особый момент исчез, он это чувствовал. Между ними осталась только неловкость.

— Я могу идти? — спросила она.

Крамер кивнул, испытывая лёгкую досаду.

Ксения Андреевна направилась к двери, но, сделав несколько шагов, остановилась. Обернулась к нему и спросила:

— Так вы мне верите?

Крамер молчал. Она смотрела выжидающе и, как ему показалось, с надеждой. Но он не мог ответить. Не знал, что сказать. Он ещё пока об этом не подумал. И вообще, вопрос с листовками как-то незаметно затмили другие мысли.

Но Ксения Андреевна восприняла его молчание однозначно. В лице её проступило разочарование и обида. Она кивнула, мол, всё ясно, развернулась и вышла. Он лишь проводил её долгим взглядом.

Едва она скрылась, в кабинет впорхнула Элла Марковна, энергичная, стремительная, бойкая.

— Илья Сергеевич! — лицо её сделалось расстроенным и возмущённым одновременно. — Я только что ходила выбрасывать старые бумаги и обнаружила там листовки! Наши листовки! Которые я отдала Ксении Андреевне лично в руки! Которые они должны были раздавать клиентам! А они их попросту выбросили… Это саботаж! Диверсия!

— Успокойтесь, — Крамер поморщился. — Давайте без громких слов. И почему вы уверены, что это те же самые листовки? Может, это другие? Сколько партий вы заказали?

— Так одну пока! Нет никаких других. В счёте же было всё указано…

— Только вот Ксения Андреевна утверждает, что они всё раздали.

— Угу, раздали, — Элла Марковна скривила ярко-алые губы. — Илья Сергеевич, спуститесь сами во двор, посмотрите, как они раздали. Там наши листовки, в мусорке!

— Ладно, разберёмся.

Крамер выпроводил Эллу Марковну. Но сам озадачился. Обе казались абсолютно искренними, вот только одна из них лгала. Листовки эти, конечно, не бог весть какая важность и особой роли не играют, но дело не в том. Дело в принципе. В добросовестности, порядочности, честности.

К сожалению, наружные камеры не охватывали задний двор — это он уже выяснил, а значит, никак не посмотреть, кто вынес злосчастную коробку.

Крамер в мыслях корил себя, что тратит время на такую ерунду в ущерб действительно важным делам, но очень уж хотелось узнать, кто из этих двух врёт. Для компании, может, это и пустяк, но для него лично эта мелкая нестыковка вдруг обрела большое значение.

Он запросил у бухгалтерии копию счёта. Однако оплачена была действительно всего одна коробка и никаких других счетов на типографию не было. Значит, не было и других листовок. Значит, это те самые…

И если у Ксении Андреевны был хоть какой-то резон избавиться от лишней нагрузки, то зачем Элле Марковне врать? Зачем ей собственные труды швырять коту под хвост?

Настроение окончательно испортилось.

Его размышления прервала Лидочка, осторожно постучавшись. Получив согласие, она так же осторожно заглянула и спросила:

— Илья Сергеевич, рабочий день закончился. Я могу уйти или я вам ещё нужна?

— Да, можете быть свободны, но у меня к вам просьба…

Вечером Крамер внимательно просматривал записи с камер в отделе Ксении Андреевны. Однако камера показывала лишь вход с улицы и зафиксировала, как неделю назад Элла Марковна в сопровождении молодого человека принесла злосчастную коробку.

Те камеры, что охватывали площадку перед центральным входом и парковку, тоже не могли помочь — мусорные баки в обзор не попадали.

На следующее утро Лидочка по его просьбе позвонила в типографию, но никакого вразумительного ответа от них не добилась. Информацию по чужим заказам они не предоставляют, передала ему она.

— А для чего вам это? — не удержалась секретарша от любопытства, хотя Крамер видел, что она его побаивается.

Сначала он хотел её одёрнуть — любопытных Крамер не любил, а эта Лидочка ещё и болтлива. Но потом решил, что ведь она тоже может поделиться с ним кое-какими подробностями, которые, в свою очередь, чрезвычайно интересовали его. И хотя к сплетням он относился резко отрицательно, тут решил, что для дела же, значит, можно.

В двух словах он обрисовал ситуацию с листовками и свою дилемму: кто из двух женщин лжёт.

Лидочку даже спрашивать ни о чём не пришлось. Глаза у неё загорелись, как у охотничьей борзой. Она, сама не замечая, без приглашения опустилась в кресло у его стола и возбуждённо затараторила:

— Тут даже можете не сомневаться, Илья Сергеевич! Конечно, это Гвоздецкая! Это совершенно в её духе!

— Почему вы так уверены?

— Ну, такой она человек. Я не хочу сплетничать, — произнесла Лидочка, но Крамер видел — очень даже хочет. — Но видели бы вы, что Элла Марковна вытворяла тут при прежнем коммерческом директоре. Он неплохой был человек, но мягкий и… увлекающийся. Элла Марковна крутила им, как хотела. И такие небылицы вечно сочиняла! Он, кстати, и вылетел с этой должности из-за неё. А со Снегирёвой у неё вообще давняя вражда. Так что она запросто могла её оговорить.

— Из-за чего? — живо спросил Крамер прежде, чем спохватился.

Но Лидочка не обратила внимание на его, как ему казалось, неуместный интерес и охотно продолжила:

— Там что-то личное. Они ведь раньше близкими подругами были, а потом что-то не поделили. Поговаривают, что Гвоздецкая причастна к разводу Снегирёвой и Маркелова, но это догадки. Хотя зная натуру Эллы Марковны, я лично не удивлюсь…

После доверительной беседы с секретаршей Крамеру сделалось не по себе. Это ж надо до чего он докатился — сплетничал с секретаршей. Кому скажи — не поверит.

Но ещё больше его придавило то, что он так заблуждался на счёт Ксюши… И ведь были моменты, которые его удивляли в ней или озадачивали, которые никак не вязались с образом корыстной и лживой вертихвостки, но он почему-то не заострял на них внимание. А мог бы! Мог бы задуматься, мог бы в конце концов запросить в кадрах её личное дело. Так глупо он ещё никогда себя не чувствовал. И стыдно стало, ужасно стыдно, хоть и Ксения Андреевна, слава богу, не в курсе, что он там про неё думал.

Поразмыслив, Крамер вызвал к себе начальника отдела продаж, Михаила Агеева. Можно, конечно, было и потрясти как следует типографию или, в конце концов, написать официальный запрос, но это долго. Да и заказать могли разные партии в разных фирмах — типографий в городе больше двух сотен. Так что, решил он, будет гораздо быстрее, если менеджеры по продажам обзвонят выборочно нескольких из списка и выяснят, вручали им листовки или нет.

Агеев такой просьбе удивился, но спорить благоразумно не стал. А уже через час доложил, что шесть из десяти опрошенных листовки подтвердили, до двоих не удалось дозвониться, ещё двое — не помнят.

А после обеда Крамер всё же наведался в кадры, попросил дело Ксении Андреевны Снегирёвой. Если уж откровенно, он давно хотел, но сам себя останавливал и ругал за любопытство. А лучше бы не останавливал!

Основные сведения, конечно, были и в программе «Босс-кадровик», и их он ещё в первые дни посмотрел, но к персональным данным Крамер доступа не имел.

— Илья Сергеевич, только вы прямо тут посмотрите, хорошо? — попросила кадровичка, протягивая ему папку. — Вы же знаете, без официальной бумаги нельзя выносить личные дела…

Эти бумаги подтвердили слова секретарши. А заодно он подсмотрел её домашний адрес. В гости, конечно, он к ней не собирался, но пусть будет, на всякий случай…

Потом пришлось уехать на встречу с директором «Экванта» вместо Котова — того сразил гипертонический криз.

Переговоры затянулись, и в офис Крамер вернулся уже вечером.

На обратном пути он всё обдумывал, как ему поступить с Эллой Марковной. Хотелось бы, конечно, незамедлительно уволить и по статье, но он прекрасно понимал, как она могла вывернуться из этой ситуации и доставить им в будущем кучу хлопот.

Очевидно, что злосчастную коробку напечатала она за свои деньги, а, значит, могла делать с ними, что угодно. Ну а то, что она оклеветала Ксению Андреевну, — так слова к делу не пришьёшь, если она вдруг помчится в суд или в инспекцию труда.

Его опасения подтвердил и штатный юрист.

— Что вы! Даже не думайте! — замахал он руками. — Вы же не записывали ваш с ней разговор, а она потом от всего открещится. Её уже пытались когда-то уволить, а в итоге через суд Гвоздецкую восстановили и выплатили компенсацию. А нам прилетело по шапке из гендирекции. Так что с ней нужны железобетонные основания, а иначе и затевать не стоит.

— Что ж, будут вам основания, — пообещал Крамер.

А теперь, наверное, стоило извиниться перед Ксенией Андреевной. Хотя бы за эти чёртовы листовки.

Он спустился в клиентский отдел, где уже почти все разошлись. Однако в кабинете Ксюши угадывалось движение сквозь щели в жалюзи. Злясь на себя за неожиданное волнение, он пересёк пустой зал и, постучав, открыл дверь её кабинета.

Ксюша

Из кабинета коммерческого директора я вылетела чуть ли не в слезах. Нет, ну до чего же обидно! Тут из кожи вон лезешь, чтобы всё было сделано хорошо и своевременно. Девчонки мои вкалывают, не покладая рук, в ущерб своим семьям. А он верит этой подлой и насквозь лживой Эллочке!

Почти всю ночь я промаялась. Если и спала, то урывками. Но утром встала полная решимости.

Пока ехала на работу немного подрастеряла запал, но всё же твёрдо решила — уволюсь. Сегодня же пойду в кадры с заявлением.

До обеда, правда, никак не удавалось вырваться — то одно задерживало, то другое. И в суете почти забыла об этом, но во время обеда в буфете подслушала разговор продажников.

— Вот что за бред? — возмущался Рома. — Почему я должен обзванивать не пойми кого, спрашивать про какие-то идиотские листовки вместо того, чтобы заниматься своим проектом? Утро, считай, коту под хвост…

— Ничего не поделаешь, — ответил ему Костя. — Он — начальник, ты — дурак. Такова жизнь, бро.

О, вот значит как! Этот Крамер ещё и меня проверяет. Ну что ж, пусть проверяет. И всё равно обидно!

Когда наконец я выкроила время и поднялась в отдел кадров, меня там озадачили.

— Что у вас произошло? — спросила кадровичка. — И Крамер про тебя только что расспрашивал.

— А что именно спрашивал? — насторожилась я.

— Ну так, общие сведения. Сказал, к аттестации ему надо. Проверить вашу профпригодность хочет.

Я сунула ей под нос моё заявление и выскочила из кабинета, ещё больше расстроившись.

Гляжу, он всерьёз за меня взялся! По всем фронтам решил проверить. Как же это унизительно! И как жаль, что нельзя уйти сразу, а придётся отрабатывать целых полмесяца!

На лестнице, как назло, мне попалась Эллочка. Расплылась в ликующей улыбке. Проворковала елейным голоском:

— Что-то на вас, Ксения Андреевна, прямо лица нет. Что-то стряслось?

Я всегда старалась держаться от бывшей подруги подальше, игнорировать её слова, не обращать внимания на её выходки. Считала, что так проще и спокойнее. Не хотелось с ней связываться, не хотелось скатываться до её уровня. Но сейчас, видимо, припекло, или она подвернулась в неподходящий момент.

Я развернулась, поймала её запястье и стиснула со всей силы так, что с её лица вмиг сползла эта улыбочка.

— Послушай меня. У меня ангельское терпение, но ему пришёл конец. Так что советую — обходи впредь меня по дуге. Потому что я за себя не ручаюсь. Потому что… ещё одно твоё слово — и лица не будет у тебя!

Эллочка обескураженно молчала. Потом вырвала руку и помчалась наверх, буркнув: «Чокнутая».

Девочкам своим я не стала сообщать про увольнение сегодня. Решила, скажу завтра, на планёрке. Успокоюсь заодно, а то ведь так и тянуло расплакаться.

Да я и поплакала немного, но так, чтобы никто не видел. Заперлась вечером в своём кабинете и пустила слезу.

Когда неожиданно постучали, я торопливо промокнула глаза платочком, шмыгнула носом и только потом разрешила войти. Не хотела пугать и расстраивать своих девчонок.

Но это оказался Крамер…

Вот уж его я никак не ожидала здесь увидеть. Когда ему что-то надо — он призывал явиться к себе. Причём даже не сам, а через секретаршу. А тут вдруг собственной персоной прийти не поленился!

Я уставилась на него в немом изумлении.

Он оглядел мой кавардак. Я не неряха вообще-то. Дома вот у меня чисто и уютно. Но в такой каморке и с таким огромным количеством бумаг и папок, которые попросту некуда складывать, порядок и уют навести очень проблематично.

Он посмотрел на стул для посетителей. На его лице отразилось сомнение: то ли сесть, то ли не стоит. Не стал, просто сунул руки в карманы и перевёл взгляд на меня. И такой взгляд, что у меня тут же скачками стала подниматься температура.

— Ксения Андреевна, я хочу извиниться перед вами.

Я пока не оправилась оттого, что он вообще сюда пришёл, а теперь ещё и извинения!

— Я был неправ. И с листовками, и вообще…

— Вообще? — переспросила я, не зная, что ещё сказать.

— Ну да. Я думал, что вы… В общем, я в вас ошибался. И зря вам не поверил…

Я так и сидела безмолвно, ошарашено глядя на него во все глаза.

— И спасибо вам, Ксения Андреевна, за хорошую работу.

Он ещё постоял несколько секунд на пороге и, не дождавшись от меня ответа, вышел.

— И что, ты его простила? — допытывалась Лёлька.

Я пожала плечами.

— Ну, он извинился, признал ошибку. Я и этого от него не ожидала, если честно. Особенно после истории с машиной и пиджаком. Ну и я же тоже на его счёт ошиблась, ты вспомни. Так что мы, считай, квиты. А если бы он Эллочку уволил, так я бы его вообще расцеловала.

— Если он выпнет Элку, я сама его приеду и расцелую. Я сплю и вижу, когда её уже настигнет карма. Ты же знаешь, у меня обострённое чувство справедливости.

— Надеюсь, карма её настигнет на аттестации. Крамер в пятницу объявил, что будет проверять всех руководителей отделов. Предупредил, что будет жестить. Ну, не этими словами, но смысл такой. И вообще всё серьёзно, он даже официальный приказ издал. Он же теперь за Котова, пока того нет. Что уж он там придумал — не знаю, у нас сроду никогда никаких аттестаций не проводили, но наши все паникуют. А мне плевать, я же ухожу.

— Было бы круто, если б он её прижучил, но боюсь, наша Элка и тут сумеет выкрутиться. А что с заявлением? Решила уходить?

— Ну да. Не забирать же его, это как-то несерьёзно. Хотя, честно говоря, я бы не стала его писать, если б он извинился до этого. Но теперь… что сделано — то сделано.

— А Крамер не просил тебя остаться?

— Нет, — вздохнула я.

— Ну и чёрт с ним! Тогда за новую работу! Пусть там будет всё чики-пуки, — Лёлька легонько стукнула своим бокалом о край моего.

Мы сидели вдвоём у меня на кухне и потягивали Мартини.

— А ты заметила, что в последнее время мы с тобой постоянно обсуждаем только двух мужчин: моего Васю и твоего Крамера? — подмигнула слегка захмелевшая Лёлька.

— Он не мой! — возразила я поспешно и сама почувствовала, как сразу начала краснеть.

— Ну-ну… — хитро улыбнулась Лёлька.

Мы проболтали с Лёлькой до полуночи, пока за ней не приехал её Вася.

А в воскресенье я сделала то, чего не делала уже сто лет: прошлась по салонам и магазинам. Сходила на массаж, сделала укладку, брови и ногти, накупила себе нарядов, и домой вернулась с ворохом пакетов.

Новая работа, новая жизнь, новый образ…

Правда, почему-то эти мысли вселяли в меня грусти больше, чем энтузиазма.

***

Следующая неделя началась бурно. Всех в офисе трясло, все ходили в полуобмороке и по углам возмущались и ругали Крамера, разворошившего наше спокойное болотце. Только технари, которые не подчинялись коммерческому директору, снисходительно посмеивались.

Аттестацию проводили кадровики, но в присутствии Крамера и в его кабинете. Притом с каждым руководителем — индивидуально.

Быть первопроходцем выпало начальнику отдела продаж Мише Агееву.

Мурыжили его больше часа, а когда он вышел, измочаленный и нервный, на него буквально набросились с вопросами: как всё прошло? Что спрашивали? Что ещё было? Крамер сильно лютовал? Что сказали в итоге?

Миша дёргался, но отвечал обстоятельно:

— Да всё спрашивали! Нормативные акты в сфере связи, технические всякие примочки… типа, что это за хрень такая — маршрутизатор и для чего он нужен, как высчитывается наветриваемая площадь секторной антенны с апертурой и без, варианты работы Эзернета и всё такое. Просто полный абзац! До сих пор башка трещит. Это всё Крамер меня мучил. Короче, с ним матчасть прямо наизусть знать надо. По услугам и по тарифам тоже погонял немного. Но я там ввернул правило трёх П, он и успокоился. Зато кадровичка просто достала с этими компетенциями, мотивациями, делегированием полномочий… брр… Реально жесть. Блин, так не нервничал с самой защиты диплома. Надо пойти перекурить…

После Мишиного рассказа народ возбудился ещё больше. Но как прошёл «экзамен» у других я не интересовалась — работу-то никто не отменял. В любом случае завтра на обеде узнаю, если что произойдёт интересное.

Сама я себя, конечно, успокаивала, что аттестация ничего в моей судьбе и карьере уже не поменяет, но всё равно общая нервозность передалась и мне. Да и просто не хотелось выглядеть дурой в глазах Крамера, если вдруг спросит то, чего не знаю. Он ведь впервые сказал обо мне что-то хорошее.

Весь день между делами я ждала своей очереди, но вызвали меня только вечером, буквально за пару минут до конца рабочего дня.

Замечательно! Когда у меня от усталости уже гудят ноги, голова тяжёлая, как чугунный колокол, и хочется скорее домой — я должна вспоминать нормативные акты и что там ещё его интересует?

Но что поделать — я ещё пока его подчинённая…

В приёмной было уже пусто. И, к моему удивлению, в своём кабинете Крамер тоже сидел один. Даже не сидел, а опять стоял у окна. Но когда я вошла, кивком указал мне на кресло для посетителей и сам направился к своему столу.

Однако он не сел на привычное место, а примостился на краю столешницы. Навис прямо надо мной. Дышать сразу стало трудно.

Это что, такой психологический приём, чтобы создать для меня особую стрессовую ситуацию? Хотелось вжаться в спинку кресла и вообще отодвинуться, чтобы его нога не касалась моей коленки, чтобы его запах не кружил мне голову, но я себя переборола и с деланным равнодушием подняла на него глаза. Однако под его пристальным взглядом смутилась окончательно так, что сил держать невозмутимую мину не осталось.

— У вас новая причёска? — неожиданно спросил он.

Я кивнула, удивлённо на него воззрившись. Надо же — заметил! Кроме моих девочек, никто из коллег на моё перевоплощение не обратил внимания, а он заметил.

— Мне нравится.

— Спасибо, — облизнув пересохшие губы, поблагодарила я. — А кадровиков не будет? Говорили, они тоже участвуют в аттестации.

— Они уже ушли. Я вас сам аттестую.

Он делал невыносимые паузы, глядя на меня сверху вниз, и это жутко нервировало. Тем не менее я набрала побольше воздуха и сообщила:

— Я готова.

— К чему?

— Ну… к вашим вопросам.

— Вопрос у меня только один. Почему вы решили уволиться?

Я растерялась и не сразу нашлась, что ответить.

— Ну… эм… в «Мегафоне» мне предложили карьерный рост.

— Вам там предложили конкретную должность? — допытывался он.

— Нет, но… пообещали, что постепенно буду расти… тут всё равно потолок…

— Вы же знаете, что я здесь временно. И после моего ухода это место, — он кивнул на своё кресло, — будет ваше. Думаете, вам в «Мегафоне» предложат стать коммерческим директором? Сомневаюсь. Кто у них там сейчас на этой должности. Павлов? Я с ним знаком, никуда уходить он не собирается… А если и соберётся, кандидатов там своих хватает. Или, может, у вас есть ещё какие-то причины?

С минуту я молчала. Про Эллочку рассказывать ему не хочу. А после его извинений остальные мои причины потеряли былую остроту.

— Я просто решила, что… мне нужны перемены.

Теперь замолк он. Я слышала его дыхание над головой, но посмотреть ему в глаза не решалась. Мне казалось, что лицо выдаст мои мысли. А мысли мои в тот момент были совершенно нелогичными. Мне вдруг очень захотелось, чтобы он, именно он, Крамер, стал меня отговаривать.

И если совсем честно, ему бы даже слишком стараться не пришлось. Пусть только скажет своим глубоким волнующим баритоном: не уходите, Ксения Андреевна, вы здесь нужны. Ну или что-нибудь в том же духе. И я капитулирую…

Но он после очередной долгой паузы шумно выдохнул, плавно соскользнул со столешницы, обогнул стол и опустился в своё директорское кресло.

— Что ж, — произнёс он. — Может, вы и правы. Может, так действительно будет лучше.

Кому будет лучше, хотела спросить я, но не стала. Мне вдруг сделалось очень обидно. И я понимаю, что логики тут никакой. Моё ведь решение, а всё равно… Вон Котов в лепёшку расшибался, уговаривая остаться. А этот чуть ли не благословил. А мне так хотелось, чтобы он… эх…

***

На другой день вся контора узнала, что я увольняюсь. Девочки мои расстроились, а некоторые даже всплакнули. И я сама едва не прослезилась — так они меня растрогали. Хоть кому-то я тут нужна!

В буфете тоже каждый второй спрашивал: уходишь? Правда? А почему? А куда?

Кто-то даже предположил, что я просто завалила аттестацию, но кадровичка этот слух опровергла, сообщив, что моё заявление у неё лежит с прошлой пятницы.

А вот Эллочка аттестацию пропустила. Ушла на больничный.

Хотя я готова руку дать на отсечение, что этот её больничный — просто предлог, но мне теперь всё равно…

***

Крамер вдруг стал меня избегать. Эту отстранённость я заметила сразу, но решила, что, может, мне так кажется. Может, у него много дел, что-то не ладится, да мало ли…

Он не вызывал больше к себе. За всю неделю — ни разу. Если возникали какие-то вопросы — адресовал их через Лидочку. Через неё же принимал ответы. В буфете не появлялся. И даже когда я сама попросила принять меня по неотложному делу, позвонив на внутренний, он велел всю информацию оставить у секретаря, мол, сильно занят, посмотрит потом. И, очевидно, не очень-то он занят был, потому что не успела я к себе спуститься, а Лидочка мне уже перезвонила и сообщила: Илья Сергеевич всё посмотрел и всё одобрил.

Он не хочет меня видеть? Не хочет со мной разговаривать? Меня это обескураживало и, что уж, удручало. И сильнее, чем мне бы этого хотелось. Гораздо сильнее…

***

В последние дни перед моим уходом самой горячей темой обсуждения в конторе стала грядущая летняя спартакиада. Только и слышалось кругом: ты поедешь? А ты?

Меня никто не спрашивал. Обычно я такие мероприятия игнорирую. Просто я очень люблю комфорт и вот это всё вообще не моё: палатки, уличные удобства, насекомые, непонятные состязания, где взрослые солидные мужчины и женщины бегают в мешках, прыгают через перекладины и бог знает что ещё делают, а, ну и, конечно, глушат водку ночью у костра.

Не я одна такая, кстати. Та же Эллочка вечно крутила пальцем у виска, глядя на Ольгу Петровну, которая в свои пятьдесят с лишним самая первая туда рвётся. Котов тоже никогда не ездил, и Торунов, и главбух, и директор по персоналу.

Однако всегда находится десятка три энтузиастов, которые едут на эту спартакиаду с горящими глазами. Дюжина из которых — команда. Это они будут прыгать и бегать. Остальные же едут в качестве группы поддержки.

И я, наверное, сошла с ума. Потому что случайно узнав, что Крамер поедет, правда, как «болельщик», тоже записалась.

— Хочу напоследок пообщаться с коллегами в неформальной обстановке, — зачем-то объяснилась я перед кадровичкой, хоть она и не спрашивала. Просто внесла моё имя в список и всё.

— Хорошее дело, — кивнула она. — И Илья Сергеевич, кстати, тоже поедет. Хочет познакомиться с коллективом поближе.

Меня сразу пронзила неприятная мысль: с кем это, интересно, он хочет поближе познакомиться?

Впрочем, я тут же себя одёрнула: да мне плевать! Я лично еду туда просто отдохнуть и… пообщаться с коллегами.

Арендованный автобус подъехал к центральному входу конторы к девяти ноль-ноль, и уже через полчаса все наши набились в него под завязку. Ещё минут десять мы просто стояли и ждали Крамера, пока кто-то не предложил ему позвонить. Оказалось, что наш коммерческий директор решил ехать отдельно, на личном авто. И мы наконец тронулись.

До лагеря «Хвойный», где проходила спартакиада, езды часа три, так что я рассчитывала спокойно поспать в дороге. Мне надо было — я всю ночь почти не спала накануне, волновалась. Но не тут-то было…

Едва я задремала, как наши принялись горланить песни. И продолжался этот концерт самодеятельности до самого приезда в лагерь. Даже дольше. Из автобуса вывалились тоже с песнями, и до корпуса, куда нас определили, тоже шагали, громко напевая что-то бравое.

А Крамера не было…

Может, заблудился в пути? Он же не местный.

Нам дали полчаса на то, чтобы немного обустроиться на месте, а затем всех пригласили собраться на площади для построения.

Среди наших я была единственная, кто здесь впервые. А, ну ещё Крамер, но он так и не появился. Все остальные — уже опытные. Не раз сюда ездили.

Первый сюрприз меня ждал, когда мы оказались в корпусе.

Сначала я очень обрадовалась, что спать будем не в палатках и спальниках, а в домиках, на постелях, как люди.

Но домик на всю нашу компанию был один, деревянный, узкий и длинный, как барак, заставленный лишь койками и допотопными тумбочками. Никаких вам отдельных комнат М и Ж, никаких даже мало-мальских перегородок. Я оторопела, оглядывая пространство.

Это что же, мне придётся раздеваться и спать рядом с мужчинами-коллегами? Рядом с Крамером? Это же немыслимо!

Я растерянно посматривала на других женщин, но никого это не смущало. Все шутили, хохотали, вспоминали прошлые спартакиады. А я не понимала их шутки, не разделяла веселье и чувствовала себя здесь какой-то чужой или лишней.

Я заняла койку рядом с Томой, девочкой из моего отдела. Она ездила каждый год и даже, оказывается, входила в состав команды.

— Будешь мне всё тут показывать, — поручила я ей себя.

— Хорошо, — улыбнулась она. — После построения всё вам здесь покажу.

Разложив вещи по тумбочкам, мы отправились на это самое построение.

Сначала по очереди три дядьки толкали торжественную речь о важной роли спортивных игр. В одном из них я опознала главу комитета профсоюза связистов.

Затем началась жеребьёвка — команды от разных компаний вытягивали какие-то карточки с номерами. А мы, сочувствующие, просто стояли и плавились на солнце. День выдался на редкость жаркий.

И Крамера всё ещё не было. Я уже успела приуныть. Заподозрила, что он вообще не приедет.

Но он приехал. Заявился прямо в столовую, куда нас отвели на обед. Такой необычный — в белой футболке и джинсах. Ну, просто я уже привыкла видеть его в строгом костюме. А таким он как будто даже моложе стал.

Встретили его громкими радостными возгласами, словно никто его за спиной и не ругал неделю назад за аттестацию, не называл изувером и самодуром.

Держался он тоже иначе, проще и непринуждённее, чем обычно. Хотя нам сразу сказали — на спартакиаде никаких должностей и регалий, никакого официоза.

Крамер занял место наискосок от меня и, к моему удивлению, с явным аппетитом стал вместе со всеми поедать котлетку с гречкой. Его дёргали, задавали всякие вопросы, он улыбался, что-то отвечал… Но на меня не посмотрел ни разу. То есть не так: скользнул случайно взглядом, задержался на мгновение, затем просто кивнул в знак приветствия и отвернулся. И больше уже — ни-ни. Даже не поворачивался в мою сторону.

После обеда дали час раскачаться, а затем начались соревнования. По жеребьёвке наша команда играла в волейбол с командой Почты России.

Поединок был явно неравный: с нашей стороны — четыре молодых высоченных лба и две девушки, одна из которых моя Тома. Со стороны противника — две дамы и мужички далеко за сорок. Ну, конечно, побеждала молодость.

Все наши ликовали. А меня, скажу честно, то, что творилось на спортивной площадке, волновало меньше всего, но я, как остальные болельщики, преданно стояла за чертой, наблюдала за матчем, а когда надо, вместе со всеми радостно кричала «ура» и хлопала в ладоши так, что они уже зудели.

Но это всё я делала на автомате, чтобы не выделяться. А сама исподтишка следила за Крамером. В толпе это было нетрудно — следить так, чтоб никто не заметил.

Правда, один раз я крупно лопухнулась и всё же «выделилась». Там просто к Крамеру подошла Света, наш кассир, и завела с ним беседу. Я и засмотрелась на них. Потом раздалось очередное громогласное «ура», ну и я, чтобы не отставать, присоединилась.

И не сразу поняла, что радовались не мы, а болельщики Почты. Те, оказывается, наконец заработали очко. Прыгали, кричали, аплодировали, ну и я давай вместе с ними.

Правда, как только заметила, что наши на меня уставились в немом удивлении, перестала. Но они всё равно ещё несколько секунд косились так, будто я не просто немножко оплошала, а, как минимум, Родину предала.

— Что? — не выдержала я и, стремительно краснея, обратилась к бухгалтерии. Те стояли ближе всех. — Я просто их приободрила чуть-чуть.

Но на самом деле, мне стало ужасно неловко. Я же хотела слиться с толпой, а получилось… как всегда, в общем.

Правда, Крамер, похоже, эту сцену пропустил — слишком увлёкся разговором со Светой. Но это меня скорее удручало, чем наоборот.

А в конце матча случилась большая неприятность. Моя Тома как-то неловко ринулась за мячом и упала, подвернув ногу. Мы с Торуновым, подхватив Тому под руки, повели её в медпункт. Оказалось, ничего страшного — просто лёгкое растяжение, но в завтрашней эстафете она участвовать не сможет.

После разгрома Почты России наши отыграли ещё с Транстелекомом и Мегафоном. А вечером команды состязались в перетягивании каната.

Вот это была умора! Я так смеялась над этим зрелищем, что даже про Крамера забыла. Ну, за ужином вспомнила, конечно.

Он вдруг стал для всех «своим парнем», с ним так запросто, так по-свойски наши разговаривали, что мне стало немного обидно и завидно. Я никогда так не смогу…

Вечером все собрались на берегу у костра. Я тоже немного посидела, но меня быстро сморило, поэтому вернулась в корпус и уснула как убитая.

А утром меня огорошили неожиданным и очень настойчивым предложением: принять участие в эстафете вместо Томы, раз она потянула ногу и выпала из соревнований.

Я, конечно, пыталась отказаться от такой чести, но куда там… На меня буквально насели со всех сторон!

«Там нужна Ж! А ты Ж! Ты молодая — значит, есть порох! Ты худая — значит, спортивная! Тома из твоего отдела — значит, подменять её тебе!»

Только Крамер молчал, не вмешивался, но следил с интересом.

— А тем, кто участвовал в спартакиаде, на финальном построении медальки дают, — пообещал Миша Агеев.

В общем, я согласилась. Не хотела страшно — ну, честное слово, какая из меня бегунья? Но всему виной это дурацкое врождённое чувство ответственности. Иногда оно мне здорово вредит, вот как сейчас.

— Тебе не придётся бежать далеко, — успокаивал меня Миша Агеев. — Полкилометра, не больше. Там же весь маршрут поделён на отрезки. Ты свой отрезок пробежишь, вручишь палочку следующему — он на точке будет ждать, и всё, свободна. Можешь гулять…

Вот только Миша не сказал, что бежать придётся не по дорожке, а по узенькой тропинке в лесу. И не в весёлой берёзовой роще, а в густом, непролазном лесу, окружавшему лагерь. Правда, чтобы участники эстафеты не заблудились, маршрут каждые несколько метров был отмечен красными флажками. Но всё равно — это же лес! Там же клещи, мошки и бог знает что ещё…

Но самое пренеприятное — вдруг резко испортилась погода. Небо заволокло тяжёлыми сизыми тучами, стал накрапывать дождь. Я, наивная, понадеялась, что эстафету отменят, но ничего подобного. Мокните, но бегите!

***

Нам выпало стартовать после обеда. Свою «точку» мне заранее помог найти Миша и велел ждать, когда мне передадут эстафетную палочку. Сам он поспешил на свой отрезок — где-то у самого финиша. И я осталась одна.

Ждать пришлось не меньше получаса, пока не раздался хруст… Я и так стояла и нервничала. А тут совсем растерялась: что делать — бояться или радоваться? На всякий случай спряталась за ствол сосны. А вдруг медведь? Лес же.

Но это оказался Рома. Я, счастливая, выскочила из укрытия. Рома вздрогнул, быстро сунул мне палочку и подтолкнул в нужном направлении.

Ориентируясь по флажкам, я пробежала минут пять, пока не наткнулась на поджидавшего меня Костю. Передала ему священный жезл и с чувством выполненного долга пошла обратно.

Надеялась, что Рома меня подождал на моей «точке», но нет, он уже умчался прочь.

Я всё ещё боялась, но уже не так сильно и даже позволила себе задуматься. Так странно было — что я, собственно, здесь делаю? Зачем это мне? Я ведь почти уволилась. В понедельник заберу трудовую и всё.

И вообще глупо было тащиться в этот лагерь из-за Крамера. Я же взрослый человек и такой бессмысленный порыв… А главное, Крамер ведь даже не обращает на меня внимания. Болтает со всеми, кроме меня. Улыбается всем, кроме меня. В мою сторону если и смотрит, то сразу хмурится и мрачнеет, а потом переводит взгляд на кого-то другого — и пожалуйста, он снова весел. Я ему порчу настроение? Но почему?

Да и если бы он обращал на меня внимание, болтал и улыбался, что бы дал этот день, ну пусть даже два? Ведь скоро всё равно больше не увидимся. Вывод — я опять сглупила.

И вдруг опора подо мной резко исчезла, будто земля из-под ног обвалилась. Я не успела ничего понять, как кубарем полетела куда-то вниз с истошным воплем.

А спустя секунду распласталась на дне оврага, небольшого, но глубокого. Метра три, не меньше. Пока падала, отбила руки-ноги о торчащие корни, вывалялась в холодной грязи и самое плохое — похоже, вывихнула лодыжку. Попробовала подняться, но стоило ступить на левую ногу, как тут же колено подогнулось от резкой острой боли.

Боже! Откуда здесь взялся овраг? Ведь на маршруте его точно не было! Это что же получается, я, не заметив, отклонилась от тропы? Забрела не туда? Заблудилась?

Холодея, я поняла, что так оно и есть. Задумавшись, видимо, прошла мимо поворота…

В первые минуты я запаниковала. Что же теперь будет? А вдруг тут змеи. Лес же!

О, проклятый лес! Проклятая эстафета! Проклятая спартакиада! И я несчастная дура!

Несколько минут я рыдала в голос, ругая себя и жалея, но затем кое-как взяла себя в руки. Стала ощупывать карманы в поисках телефона, но тут вспомнила, что не стала его брать, оставила в корпусе. Впрочем, толку от него было бы мало — связь в лагере почти отсутствовала, а за его периметром и вовсе сигнала не было.

Я принялась кричать во весь голос. Не могла же я слишком далеко уйти! Меня услышат! Орала я долго, пока не заболело горло, но никто не услышал, никто не отозвался, а значит, никто меня не спасёт.

Тогда я попыталась выбраться самостоятельно, цепляясь за корни и траву, но трава обрывалась, а корни выскальзывали из рук, обдирая кожу. Земля от дождя тоже стала невозможно скользкой.

Все мои отчаянные попытки вылезти заканчивались тем, что я снова и снова падала, с каждым разом выдыхаясь всё больше.

И всё равно карабкалась, превозмогая жгучую боль, пока не рухнула на дно окончательно измождённая. Больше не осталось сил ни кричать, ни шевелиться. Руки саднило от кровоточащих ран, ноги и спину ломило. Полежу немного, наберусь сил, успокаивала я себя, и снова буду пытаться.

Тем временем постепенно начало смеркаться, и паника опять вернулась. Боже, только не это! Остаться ночью одной в лесу?! Да я до утра не доживу! Умру от страха и… от холода. Есть и пить тоже зверски хотелось, но это я могла перетерпеть. А вот холод пробирал насквозь, проникал в самые кости так, что меня колотило. И дождь, как назло, только усилился.

Но почему меня никто не ищет? Неужели никто не хватился?

Я снова стала кричать, пока не осипла. Но всё тщетно. Кроме пугающих звуков леса, треска, стрекота, уханий — никакого ответа.

Ну, пожалуйста! Ну, хоть кто-нибудь!

Я вжалась в самый угол оврага, подтянула к груди колени, обхватила себя руками. Мама, как же мне страшно! Как никогда в жизни!

Кажется, от безысходности и изнурения я начала задрёмывать. Или просто впала в полуобморок. Но вдруг сквозь эту дрёму я услышала своё имя.

Кто-то кричал: «Ксюша! Ксюша!». Нет, не кто-то, а Крамер. Его голос.

Или это мне снилось? Я встрепенулась, открыла глаза. Пожалуйста, пусть это будет не сон!

И снова, уже ближе: Ксюша!

«Я тут!» — гаркнула я.

Получилось сипло, трескуче, будто это сказала дряхлая бабка. Но он услышал. Хруст и шаги стали громче, ближе.

— Я тут! Здесь яма! — крикнула я снова.

А спустя минуту над самой головой прозвучало:

— Ксюша, ты…

Над самой головой прозвучало:

— Ксюша, ты…

Я, цепляясь за корни и превозмогая боль, поднялась на ноги. Задрала голову. Меня шатало, я едва держалась на ногах. Но теперь это всё ерунда. Главное — это он! Крамер!

В темноте белела его футболка. Конечно, я не могла разглядеть его лица, но силуэт и голос узнала безошибочно.

Он опустился на одно колено у самого края и тоже вглядывался вниз.

— Ты цела? — в голосе его слышалась неподдельная тревога.

— Не знаю, — всхлипнула я. — Не очень. Ногу, кажется, зашибла, когда падала.

— Чёрт! Как же ты так… А руки как? Если я тебе спущу ремень, сможешь за него ухватиться?

— Попробую.

Звякнула пряжка. Затем он спустил кожаный ремень, как канат.

— Ксюша, на конце, видишь, я петлю сделал, продень в неё одну руку и ухватись, а второй возьмись чуть повыше. Я тебя вытащу. Сможешь?

Я затянула петлю на запястье и ухватилась, как он сказал.

— Готова?

И тут я почувствовала рывок. Ремень впился в кожу, а мои ноги оторвались от земли.

Меня волоком протащило по бугристому склону оврага, я лишь пыталась отклонять лицо. У самого края Крамер схватил меня за руку и вытянул. И вот я уже лежу ничком на мокрой траве, только ступни свисают над оврагом.

Неужели этот кошмар закончился?

Он присел рядом на корточки, снял с моего запястья ремень, потом тронул меня за плечо.

— Ксюша, ты как? Встать можешь?

Я попробовала шевельнуться. Но занемевшие конечности едва меня слушались. Кое-как смогла лишь усесться.

— Как же тебя угораздило?

— Я… не знаю. Просто шла, шла… И вдруг упала в яму. Я её не заметила…

— Чёрт, да ты вся промокла и дрожишь. Как бы не заболела… А с ногами что? Где болит?

— Лодыжка. Подвернула, наверное.

Пару секунд Крамер просто сидел рядом, потом поднялся.

— Ладно, разберёмся, — тихо произнёс он, вдевая ремень в шлёвки джинсов.

Потом наклонился и вдруг подхватил меня на руки.

Это вышло так неожиданно, что я ойкнула, но инстинктивно обхватила его за плечи.

— Что вы делаете?

— Пока — возвращаемся в лагерь, а там посмотрим, — ответил Крамер.

И действительно понёс меня сквозь кусты.

— Я попробую сама дойти, мне… неловко… — вяло протестовала я.

На самом деле я почти задохнулась от смущения, но сил противиться не было.

— Ерунда… — отрывисто сказал он.

Я чувствовала, как напряжены его руки и шея. Я слышала его учащённое, шумное дыхание, в такт которому взволнованно колотилось моё сердце. Я ощущала жар его тела и запах, который с самого начала туманил мне разум, а в такой близости и вовсе сводил с ума, словно токсин, который с каждым вдохом проникает в кровь и отключает сознание. Нет, как наркотик, от которого запретно хорошо. Захотелось вдруг приникнуть губами к его шее. От этой эйфории даже боль и страх забылись. Я сдержалась, но внутри заныло от нетерпения.

Крамер нёс меня молча, продираясь сквозь заросли. Пару раз он оступился или запнулся о корень, но устоял. А я вжалась в него крепче, словно боясь, что он меня уронит. То есть сначала я и в самом деле боялась. Но во второй раз я больше притворилась, чем действительно испугалась, и под шумок всё же коснулась носом и губами его шеи, его горячей кожи.

И когда я уловила вдали звуки музыки и голоса, даже стало досадно, что мы уже почти пришли. Эта нечаянная близость не просто меня пьянила и волновала, но и дарила непривычное ощущение надёжности и защищённости.

Хотя Крамер, подозреваю, мою досаду не разделял. Под конец он так тяжело дышал…

Он занёс меня в корпус, уложил на ближайшую ко входу кровать, на свою, наверное. И шумно, протяжно выдохнул.

В корпусе было темно и пусто. Это понятно — все гуляют.

— Как тут свет зажечь… — пробормотал он запыхавшимся голосом, пытаясь нашарить на стене выключатель.

— Не надо света, — попросила я. — Я в таком ужасном виде…

— Я ногу хотел посмотреть. Или что? Врача позвать? А тут есть врач?

— Я не знаю. Я здесь впервые.

— Ну тогда… побудьте пока тут, а я схожу поищу кого-нибудь, хорошо? В смысле, должен же быть какой-то медик здесь, да?

— Наверное, — пробормотала я, с лёгкой грустью отметив в мыслях, что он снова перешёл на «вы». И между нами вновь возникла натянутость.

Он отправился на поиски не сразу, немного постоял на пороге и лишь затем вышел, затворив за собой дверь. Шатаясь, как больная, я добралась до своей койки. Там моя сумка.

Боже, мне бы в горячую ванную, ну или под душ. Ну или, на худой конец, хотя бы умыться. Но это невозможно, так что пока Крамер не вернулся и не увидел меня при свете, я хоть мало-мальски должна привести себя в порядок.

В сумке у меня имелись влажные салфетки. Худо-бедно я обтёрла лицо и истерзанные ладони. Одежда была насквозь мокрая и наверняка жутко грязная, но переодеться мне не во что. На смену я взяла с собой лишь бельё. Ну, хоть сухие носки смогла надеть — и то хорошо.

Дверь скрипнула — это вернулся Крамер.

— Послушайте, Ксения Андреевна, давайте я вас отвезу в город? Часа два потерпите? А там обратимся в травмпункт? Хоть помощь нормальную окажут. Просто здесь все уже… пьяны. Найти кого-то вменяемого, по-моему, нереально.

Судя по звукам, связисты, наигравшись в спорт, теперь дружно отмечали это дело.

— Но мне так неловко вас затруднять, — пролепетала я из вежливости.

Может, и неловко, однако в душе я ликовала. Остаться тут ещё на ночь я и помыслить не могла, и как добраться до города в такой час — просто не представляла. Я бы сейчас с кем угодно поехала, но с Крамером…

***

В машине я согрелась. Он дал мне свою толстовку, сухую, тёплую, да и печку включил.

Сначала мы ехали в молчании. Неловко было, но и о чём говорить — я тоже не знала. Не из тех я, кто легко заводит беседы. Особенно с мужчинами.

Один раз сказала ему спасибо за спасение. Он в ответ только посмотрел долгим взглядом.

От этого взгляда, да ещё и в полутьме, у меня дыхание перехватило. Поэтому я замолкла. Только вот напряжение между нами ощущалось буквально физически. Наверное, и Крамер это чувствовал. Я украдкой посматривала на его профиль и видела, что он покусывает нижнюю губу. Я сама всегда так делаю, когда волнуюсь.

Тогда, чтобы тишина не давила на психику, он предложил послушать радио.

— Выбирайте что-нибудь на свой вкус, — разрешил он. — Я музыку не особо слушаю…

А я слушаю. И если бы у меня была машина — непременно бы гоняла под что-нибудь эдакое.

Я прошлась по каналам, остановилась на Милен Фармер и её L'amour n'est rien. И сразу стало веселее.

Я даже тихонько им подпела, шепотом, под нос, но Крамер услышал. Скосил на меня глаза и снисходительно улыбнулся.

— Вам лучше? — спросил.

— Ну-у, по сравнению с оврагом — вообще рай.

— Сильно испугались?

— Да, очень сильно, — не стала я скрывать.

Крамер долго молчал, я даже подумала, что наш короткий разговор на этом закончен, но потом он вдруг произнёс серьёзно:

— Я тоже.

***

В травмпункте на нас, конечно, поглядывали. Мы же оба словно в грязи извалялись, особенно я. Но Крамера это как будто ничуть не смущало. А я, конечно, конфузилась.

Проторчали мы там около часа или чуть дольше — пока завели карточку, пока сделали рентген, пока попали на приём к дежурному врачу.

Всё это время Крамер терпеливо сидел в коридоре и ждал. Когда надо — помогал мне перемещаться из кабинета в кабинет.

Домой он меня привёз уже за полночь. Проводил до самой квартиры.

Может, предложить ему чаю? Ну, так вроде принято?

С одной стороны, мне действительно неловко было бы его просто отправить восвояси после всего, что он для меня сделал. А с другой — я как будто заманивала его к себе, как будто хотела оставить его на ночь.

Я этот момент продумывала с самого травмпункта, убеждала себя, что это просто вежливый жест, все так делают. Но сама-то знала — заманиваю и хочу оставить. И поэтому жутко смущалась. К лицу прилил горячий стыдливый румянец, но я всё же собралась с духом и предложила:

— Может, хотите чаю?

Крамер так на меня посмотрел, будто разгадал все мои тайные мысли. Нет, не как будто. Абсолютно точно разгадал! У него такое выражение лица сделалось, словно речь сейчас вовсе не о чае.

От этого меня ещё больше в жар кинуло. Я занервничала. В голове сразу закопошились страхи: если он откажется, то это будет очень-очень стыдно… И его отказ будет значить, что он просто порядочный и милосердный человек, который помог своей сотруднице по доброте душевной, а я — просто дура. Нет, даже ещё хуже…

Не отрывая тяжёлого взгляда, он произнёс:

— Хочу.

А меня будто кипятком окатило, потому что это его «хочу» тоже совершенно явственно относилось не к чаю…

Я раскрыла сумку, стала искать ключи. Руки дрожали, натыкались постоянно на что-то другое: карточки, телефон, помада, расчёска… Как же я нервничала!

Наконец нашарила связку, но тут же выронила из рук. И не сговариваясь, за ними наклонились мы оба, соприкоснулись пальцами. Он опередил — поднял первый, медленно вложил в мою ладонь, не сводя с меня взгляда. Закусив губу от смущения, я отвела глаза, отвернулась к двери. Крамер стоял прямо за моей спиной, и я чувствовала его буквально каждой клеточкой. Его дыхание, его взгляд, его близость — это жгло кожу и заставляло сердце бешено колотиться. Кажется, даже волоски на загривке встали дыбом.

От волнения я стала какая-то неуклюжая и даже в скважину попала не с первого раза. Но наконец совладала с замком, и мы оказались в тёмной прихожей.

Боже, я с ним, вдвоём, в темноте, совсем близко… Сердце едва не выпрыгивало из горла. В этот момент напряжение достигло такого накала, что, казалось, даже лёгкое прикосновение пронзит током.

Я одновременно этого хотела и почти панически боялась. Сама понимаю, что это странно, нелепо, нелогично, но вот так…

Наверное, потому что он первый, кто вызывал во мне такое сильное желание, и я не знала, что с этим делать. Не знала, как себя вести, как вообще с этим желанием справляться.

Испугавшись, что вдруг это начнётся прямо сейчас, я поспешно включила свет. Нет, я ещё не готова! Мне надо успокоиться, собраться с духом и… привести себя в порядок. Стало так ярко, что я сощурилась.

Но его свет, не смутил, как меня. Я это видела по выражению его лица. Такое бывает у человека, который для себя всё твёрдо решил и его уже ничем не остановить.

Крамер поставил мою сумку на пол, шагнул ближе и тут же привлёк меня к себе. На секунду замер в дюйме от моего лица, а потом поцеловал. Приник с таким жаром, с такой жадностью…

Боже, мелькнула мысль, я сейчас потеряю сознание…

Мы прервали поцелуй лишь тогда, когда я начала задыхаться.

— Мне надо в ванную, — выдохнула я, всё ещё держась за его плечи. Голова моя шла кругом, перед глазами всё плыло.

Крамер послушно отстранился, кивнул. Но взгляд и учащённое дыхание выдавали, что остановился он с большим трудом.

Приобняв за талию, он помог мне добраться до ванной. Опираться на левую ступню было всё ещё больно, хоть в травмпункте и успокоили, что ничего страшного, всего лишь небольшое растяжение связок.

Крамер не уходил, так и стоял на пороге ванной.

— Я помогу.

— Нет-нет, я так не смогу, — запротестовала я. — Ну правда, я сама.

Несколько секунд он молча смотрел на меня, потом согласился:

— Только не надо дверь закрывать. И если что — я рядом.

Раздеваться, стоя на одной ноге, было, конечно, очень неудобно, но какой бы разбитой я себя ни чувствовала, ужасно не хотелось, чтобы он видел меня жалкой. Я и так бесконечно далека от эротической мечты — перепачканная, хромая, лохматая, в каких-то репейниках, травинках, хвое…

Кое-как я выпуталась из грязного, мокрого тряпья, настроила воду. Фиксирующую повязку пришлось пока снять, чтобы не намочить.

Под тёплыми струями душа я понемногу успокоилась. Но… выходить робела. Ругала себя — ну правда ведь — что за дурость? Не девочка ведь давно. И я же сама его пригласила, сама же хотела, чтобы он остался, а теперь трясусь… Но ничего не могла поделать — переживала, как всё будет? Где? В спальне же, наверное? Надо ли перестелить бельё? Ему уже три дня. Но как бы это сделать незаметно? Чёрт, надо было взять красивую комбинацию!

Но самое главное, получится ли? В тот раз, конечно, вышло у нас просто невероятно, но там сложились другие обстоятельства, да и мне тогда было на него плевать. То был просто секс, бездумный, без обязательств, между двумя незнакомыми людьми. Это проще.

А сейчас боюсь — вдруг я его разочарую? Славик вечно твердил, что я ничего не умею, что со мной в постели тоска… ой, не хочу вспоминать!

Стоя как цапля на одной ноге, я привалилась плечом к кафельной стене и сомкнула веки, подставив лицо под струи. И вдруг почувствовала лёгкое дуновение. Распахнула глаза и увидела его!

Крамер вошёл в ванную, даже не постучавшись. Отдёрнул шторку и уставился на меня как голодный.

Вначале хотел что-то сказать, даже пробормотал: «Я уже стал трево…». Но потом замолк на полуслове, взгляд его подёрнулся поволокой, губы приоткрылись.

Я стыдливо прикрыла грудь рукой, но он убрал её. Обвёл пальцами сосок. Вода лилась ему на рукав, но он не обращал внимания. Оглаживал моё тело горячечным взглядом, словно юнец, впервые узревший живьём обнажённую женщину.

Потом скинул с себя одежду, даже плавки. И, краснея, я увидела, что он уже готов. Не просто готов, а прямо рвётся в бой, подрагивая от нетерпения. Боже, я и сама таращилась на него так, словно впервые вижу возбуждённого мужчину. Ну вот так — может, и впервые. Славик из моей памяти уже совсем стёрся, да я и не изучала его анатомию. Мы всё больше делали это в темноте, под одеялом.

А вот Крамер… Тогда, в отеле, я особо его не разглядывала, слишком нервничала, но сейчас… Тоже, конечно, нервничала, но совсем по-другому. И вместе со смущением меня охватывал трепет предвкушения. Низ живота налился томительной тяжестью.

Крамер перешагнул борт ванны. Прижал меня к себе, его напряжённый орган упёрся в мой живот.

Крепкие руки легли на поясницу, опустились чуть ниже, огладили бока, сжали ягодицы, затем принялись путешествовать по телу. Губы его нашли мои, жадно впились. Но и я не стояла столбом. С упоением подставлялась его ласкам, которые от нетерпения были чуть грубоваты. Лишь трогая меня там, его движения сразу становились нежными и неспешными. Нежными и умелыми. Нежными и умопомрачительными…

Я тоже не отставала. Забыв стыд, сделала то, что вдруг захотелось сделать: очертила у него каждую выпуклую венку, обвела упругую головку, погладила уздечку. Затем обхватила, точно зажав в кольцо, и скользнула по всей длине вперёд-назад. И тотчас ощутила, как его сильное, крепкое тело прошила лёгкая судорога, как с губ сорвался хриплый стон.

— Я так… долго не… смогу, — прерывисто выдохнул он, а потом отвёл мою руку и, подхватив меня под ноги, прижал спиной к стене. Прижался сам. И в следующую секунду я ощутила, как он вошёл, ощутила его в себе. Внутри всё сладко сжалось.

Несколько размеренных толчков — и вот он уже сорвался в хаотичный и бешеный темп. Его мускулы от напряжения стали точно каменные, но держал меня он крепко. Вот только закончилось всё как-то слишком быстро. Он выскользнул, отпустил меня и излился белёсыми каплями, которые тут же смыл душ. И вид у моего мужчины был полупьяный и шальной.

Мне было приятно, но тоже хотелось разрядки, причём как никогда хотелось. Но как о таком скажешь?

Однако он понял всё сам. Вынес из ванной, укутанную в махровое полотенце, уложил на кровать, прямо на покрывало, а потом… боже, что он вытворял языком, губами, руками…! Это был не оргазм, это была нирвана. И не успела я прийти в себя, как всё пошло по второму кругу…

— Ксюша… — пробормотал он потом, засыпая.

Я тоже, разомлев, погружалась в сладкую дрёму. Наслаждение ещё гудело в кончиках пальцев. Мы почти уснули, когда Крамер вдруг встрепенулся — вспомнил про мазь и повязку.

До чего же он, оказывается, ответственный! Сам всё принёс (мазь и бинты мы купили в круглосуточной аптеке по дороге), сам всё сделал.

Я и не подозревала, что можно так втирать мазь! Словно не лечил, а делал интимный массаж. А перевязав мою многострадальную лодыжку, про которую я благополучно забыла, он наклонился и мягко поцеловал чуть пониже колена.

Боже, это сон?

Наконец он с чувством выполненного долга погасил свет и лёг рядом. Привлёк к себе, под бок. Я с удовольствием прильнула к его груди. Такой он крепкий, горячий, мой… С ним так хорошо и спокойно.

— Останься, — неожиданно произнёс он.

— Что? — не поняла я.

— Не уходи, не увольняйся.

Я задержала дыхание, медленно осознавая его слова. В водовороте ощущений я ни о чём не думала. Не думала про то, что будет завтра, послезавтра, потом. Я просто отключилась от всего, поддавшись порыву и эмоциям. И теперь словно медленно выныривала из этой неги.

И правда, я же должна уволиться с понедельника.

Я так хотела тогда, чтобы Крамер не дал мне уйти, и так расстраивалась, что он даже не попросил остаться. А выходит, всё же попросил…

— Но моё заявление…

— Я его не подписал.

— Но почему ты только сейчас…? А не сразу?

Он вздохнул, сделал паузу. То ли обдумывал, что сказать, то ли просто не хотел отвечать.

— Я не знаю.

— Не знаешь? — я приподнялась на локте, хотя в темноте всё равно не видела его лица, лишь черты.

— Я думал, может, так будет лучше.

Да, именно это он и тогда говорил. Но сейчас спросить я не постеснялась:

— Кому лучше? Почему лучше?

— Просто лучше и всё. Не видеть тебя, не травить лишний раз душу. Ну, знаешь — с глаз долой… Пойми, я же работать толком не мог, думать ни о чём не получалось… Наваждение какое-то… — И без всякого перехода вдруг спросил: — А что за парень увозил тебя с корпоратива?

— Э-э, — не сразу сообразила я. — А-а, это Вася. Лёлькин жених. Подруги моей. Она его попросила, он меня забрал.

— А я всё время про него думал… А ты… ты в тот клуб часто… ну ходишь?

А вот тут я сразу поняла, о чём он. И сразу жгучий стыд прилил к щекам. Боже, забудет он это когда-нибудь?!

— Тот раз был первый и единственный, — честно сказала я. — И вообще, всё вышло случайно. Я сама про этот клуб никогда раньше не слышала. Меня туда Лёлька затащила. Ну, которая с Васей… А ты тогда сильно обиделся?

— Я? — он хмыкнул в темноте. — Скорее, удивился немного. А потом… — Крамер вдруг повернулся, опрокинул меня на спину, прижал собой, нависнув сверху. — Потом жалел, что не согласился на твоё предложение.

— Угу, немного. Видел бы ты своё лицо в тот момент…

— А ты своё — когда опоздала на планёрку, — парировал он и, наклонившись, поцеловал в губы.

А чай мы всё-таки пили, но уже утром…

Воскресенье мы провели вместе. Утром я ещё его здорово стеснялась. Пока он не проснулся, голову ломала, как с ним держаться, сомневалась. Он же мой начальник. А я всегда строго блюду субординацию. Да и Крамер такой человек — панибратства не любит, по нему видно.

Отношения у нас, конечно, изменились после этой ночи, но насколько? Кто мы теперь друг другу? Кто я для него? Что вчера между нами было? Просто секс или что-то большее?

Наученная горьким опытом, я меньше всего хотела быть наивной и снова обжечься. И в то же время отчаянно хотела, чтобы это всё было не просто так, не на один раз.

Боже, я так себя накрутила этими мыслями, что разнервничалась.

Вот встанет он, как на него смотреть? А как его называть? Илья? Илья Сергеевич? На «ты» или на «вы»? Ночью я называла на «ты», но это было просто. Это как-то само собой выходило.

Но Крамер сам отмёл все мои сомнения по поводу «нас».

Я готовила завтрак, когда он проснулся. Услышала, как мой босс прошёл в ванную, включил воду, чем-то громыхнул там. Конечно, я сразу разволновалась и начала строгать салат с удвоенной скоростью. А когда он появился на кухне — с утроенной. Бросила короткое «с добрым утром», не поднимая глаз от разделочной доски. А потом почувствовала, как он подошёл сзади, обнял со спины за талию, тесно прижался. Я тут же зарделась и замерла с ножом на весу, хотя, спрашивается, почему? После того, что между нами было — смущаться ну просто нелепо. Но как это объяснить моему глупому организму?

А он уткнулся носом мне в макушку, потом склонил голову к шее и поцеловал. По телу пробежала волна лёгкой дрожи, плечи осыпало мурашками.

— А я тебя потерял… Давно встала? Как нога? — шептал он на ухо, опаляя своим дыханием.

— Лучше, — вымолвила я в ответ, закрывая от удовольствия глаза.

С какой же удивительной готовностью отзывалось моё тело на его прикосновения! Так что приготовление завтрака пришлось на часок отложить. Зато потом мы с ним делали горячие бутерброды в четыре руки. И все мои страхи и переживания незаметно растаяли.

И да, у меня вдруг как-то естественно получилось звать его по имени и на «ты». Просто в какой-то момент вдруг поймала себя на том, что бездумно зову его «Илья». О, для кого-то это мелочь, а для меня — прогресс.

Ещё утром я даже представить не могла, что мне с ним будет так легко общаться.

Я, кажется, говорила, что Крамер — манерный заносчивый сноб? Так вот нет! Ну, если только немного. А когда надо — он вполне себе простой и весёлый.

За завтраком, который по времени, скорее, был обедом, мы с таким смехом вспоминали с ним наше первое знакомство, ну и второе, и все последующие, и объяснительную, и "козла"…

Наш разговор прервал его телефон. Звонила ему наша кадровичка. Оказывается, спартакиада закончилась, все собрались разъезжаться и только тут обнаружили, что нас нет. Протрезвели и встревожились.