Очень уж краткая история человечества с древнейших времен до наших дней и даже несколько дольше

Глава 8 Конвульсии предпоследнего века

Упорство поисков выхода из тупика позиционной войны поражает. Кажется, воюющие стороны перепробовали все мыслимое. Пытались смести окопы с лица земли миллионами снарядов, получилась пустыня с миллионами человеческих трупов — но поперек пустыни вставали новые линии окопов с колючей проволокой. Пытались протаранить окопы миллионами сабель, пик и штыков (штыки — чисто русский прием) — австрийцы попятились, чехи стали тысячами сдаваться в плен, но немцы ударили во фланг и отбросили русских далеко назад, к новой линии окопов. Пытались запугать защитников окопов бомбежкой с воздуха (в те времена скорее похожей на «психическую атаку») — к бомбежкам быстро привыкли, как к артобстрелам. Пытались травить защитников окопов ядовитыми газами — срочно изобрели и в массовом порядке раздали противогазы. Изобрели сухопутные броненосцы (танки) — но научились подбивать их гусеницы пушками и гранатами (это уже к концу войны, когда Германия изнемогала от «войны на измор» и без танков).

Казалось, позиционная война, в отличие от обычной, может быть бесконечной. Но у нее оказалось уязвимое место: экономика. Солдаты в окопах годами могли гибнуть миллионами. Но при условии трехразового питания. Рабочие и работницы в тылу могли работать по шестнадцать часов в день, но при том же условии. Там же, где экономика давала сбой и питание прекращалось, — армия капитулировала (впрочем, до этого все четыре года войны не доводили нигде), а тыл выстраивался в очереди за пайками.

К февралю 1917 года в столичном российском Петрограде очереди достигли астрономических размеров. Начались демонстрации. Разогнать их послали солдат гарнизона. Солдаты начали брататься с демонстрантами. Власть потеряла опору. Началось безвластие, подхлестываемое, с одной стороны, экстремистами, с другой — уголовниками. Теоретически существовало несколько вариантов выхода из положения. Выбрали самый глупый, самоубийственный.

Царь был далеко и от Петрограда, и от фронта: в своей ставке верховного главнокомандующего. Полководцем он был в лучшем случае на уровне полковника. Но должен был играть роль фельдмаршала, потому что других авторитетов не было: старики-генералы были тотально импотентны и грызлись между собой; братья, дяди и племянники — великие князья в генеральских чинах — погрязли в сварах. Энергичных молодых генералов, которым не под семьдесят, а хотя бы под пятьдесят, и которые годились на роль диктатора (это было единственное, что в такой ситуации могло спасти страну), согласно исконной российской традиции, третировали как мальчишек, пока не разразилась катастрофа.

«Когда тонешь, хватаешься за змею», — сказал как-то турецкий султан, когда придворные выразили удивление его сближению со злейшим врагом Турции — Россией. Царь поступил точно так же: забросанный паническими телеграммами из Петрограда, он пригласил к себе в ставку на совет ненавистных ему лидеров Госдумы (разумеется, законопослушных, но плативших монарху такой же неприязнью).

Лидеры вознамерились стать реальным правительством (вместо впавшего в прострацию царского). Хотя для этого не было ни субъективных, ни объективных оснований. Все думцы всегда могли только вести дискуссии, а не управлять страной. Кроме того, повторяем, обстановка была такова, как если бы лошади понесли — тут удержать вожжи мог только умный волевой диктатор. Но уж очень привлекательны министерские посты. Для этого надо было всего ничего: уговорить царя отречься от престола в пользу несовершеннолетнего сына — и регентствовать вволю. Поэтому акт об отречении (равносильный самоубийству в такой стране, как Россия) казался пустой бумажкой. Но возникло опасение, что такая явная фикция лишь подольет масла в огонь, и самоубийственная идея отречения, уже ставшая популярной, заменила сына императора — младшим братом. Брат отказался, и возникла ситуация декабря 1825 года: «свято место» оказалось пустым. И в феврале 1917 года произошел уже не путч, а революция. Монархию сменила анархия. Временное правительство, наспех созданное Госдумой, не имело ни авторитета, но политической воли, ни самой политики. Страна и фронт повисли на ниточке инерции, которая, как известно, всегда и во всех случаях быстро иссякает.

Такое правительство, какое появилось, могло выставить только два лозунга.

• Удерживать фронт; мало того, помочь союзникам усилением активности на нем (а это значит новые миллионы убитых и раненых).

• Отложить все злободневные вопросы (и прежде всего вопрос о земле, половина которой была в руках горстки помещиков) до конца войны, до победы.

И это в условиях, когда экстремисты вовсю развертывали демагогию: конец войне, мир народам, землю крестьянам, фабрики рабочим и так далее.

Через считанные недели, когда очередное наступление на фронте провалилось, стало ясно, что социальный взрыв неизбежен.

Незадолго до этого в германский генштаб поступила информация, что среди русских экстремистов-эмигрантов в Швейцарии есть человек, который берется развалить русский фронт. Не ради денег, а чтобы вызвать такой же эффект на других фронтах и произвести мировую революцию. Ну на безумные идеи внимания обращать не стали, а вот перспектива развала фронта была привлекательной…

Этого человека и его подельников в специальном вагоне провезли из Швейцарии через Германию, Швецию и Финляндию в Петроград, где он на выделенные германским генштабом деньги занялся подготовкой госпереворота. Собственно, политическая организация для этого уже имелась. Она называлась Российская социал-демократическая рабочая партия (большевиков), но фактически представляла собой хорошо налаженную мафиозную структуру, готовую на любое преступление — в том числе государственное.

Возникла дилемма: либо военная диктатура, которая арестовала бы заговорщиков и стабилизировала бы положение в стране (об этом просили многие, в том числе лидеры правых социал-демократов), — либо хорошо подготовленный социальный взрыв, путч, развал фронта и ожидание мировой революции (приемлемое только для фанатиков).

Временное правительство, совершив перетасовку кадров в смысле «полевения» кабинета, продолжало тянуть время в пустой болтовне, да притом допустило отказ от самоохраны, сделав себя заложником любой активной группы заговорщиков.

В результате 7 ноября 1917 года хорошо организованная горстка фанатиков мировой революции (большевики — экстремистское крыло социал-демократии, по фанатичности похожее на нынешних талибов) в результате ночного налета арестовала правительство и провозгласила собственное: фиктивную «советскую власть». Для проформы в «советы» включили поначалу нескольких представителей крайних левых партий, но затем их быстро убрали физически. И демагогические лозунги экстремистов сделали свое дело: фронт развалился, началась анархия, повальные насилия и грабежи — и все это под лозунгом «Власть советам!»

Германский генштаб не прогадал. Агент его влияния в феврале 1918 года подписал капитулянтский мир — такой, каким он мог быть, если бы Германия разгромила Россию в войне. К Германии отошли Польша, Прибалтика, Белоруссия, Украина плюс к этому Россия выплачивала миллиардные контрибуции золотом, зерном, углем — всем, в чем так нуждалась изнемогавшая в войне Германия. Этот мир продлил мировую войну еще на девять месяцев, и если бы на помощь французам и англичанам не пришли американцы, неизвестно, капитулировала ли бы Германия. Скорее всего пришлось бы идти с ней на компромисс.

Демагогия большевиков не сразу подняла против них здоровые силы общества. Только когда начался погром «среднего класса» (глава царского правительства, убитый террористами за несколько лет до войны, сумел поднять до этого уровня чуть ли не треть крестьянства, включая казачество), только когда началось массовое истребление дворянства, буржуазии, интеллигенции, только когда закрыли рынки и открыли простор «черному рынку», только когда ликвидировали деньги, заменив их бесполезными «дензнаками», и вызвали финансовую катастрофу, наконец, когда в третий раз стали реквизировать урожай у крестьян — только тогда страна поднялась против своих отечественных «талибов».

Но русским «талибам» трижды повезло. Осенью 1918 года развалились Австро-Венгрия и Османская империя, вспыхнула революция в Германии. Державы-победительницы продиктовали побежденным условия мира. И «советская власть» на короткое время появилась на Украине, в Белоруссии, в Прибалтике. Державы-победительницы недооценили большевиков. Они были уверены, что эта кучка авантюристов сама собой обречена на гибель в самое ближайшее время. Поэтому, высадив поначалу десанты на окраинах России, они отозвали свои уставшие от войны войска и ограничились материальной помощью. Наконец, они не уделили внимания вопросам координации «белых» армий. И образовались четыре изолированные друг от друга армии (в Сибири, на Дону, в Эстонии и в Крыму), которые, одна за другой, формировались и начинали поход на Москву, куда переехало из Петрограда советское правительство. В каждой из этих армий было примерно по 100–150 тысяч человек. Сравните это с «красной» армией, в которой было поставлено под ружье 5,5 миллиона человек и которая легко била противника поодиночке. Успех «красных» был такой, что они попробовали «перенести» революцию из России в Германию через Польшу. Но тут державы-победительницы оказали полякам необходимую помощь, и «красные» были отброшены.

Итак, Гражданская война 1918–1920 годов в России была выиграна «красными» (на Дальнем Востоке военные действия продолжались до 1922 года).

Однако Россия оказалась в полной разрухе. Рухнули промышленность, сельское хозяйство, транспорт. Восстали крестьяне. Забастовали рабочие, начались волнения в армии.

И тогда лидер большевиков — вопреки мнению большинства своих подельников — резко изменил курс, объявил «новую экономическую политику»: вернул частное предпринимательство, открыл рынки, ввел конвертируемую валюту. На целых семь лет (1921–1929) Россия получила передышку. Следующей такой передышки она дождалась только в XXI веке.

11 ноября 1918 года Германия наконец капитулировала. В салон-вагоне поезда, стоявшего на путях в Компьенском лесу за линией фронта, было заключено перемирие, закрепленное в 1919 году Версальским мирным договором.

Вы, конечно, можете не сомневаться, что Версальский договор подписывался в том же зале, где Пруссия в 1871 году продиктовала побежденной Франции унизительные условия мира. Разумеется, вы не ошибетесь, если предположите, что спустя двадцать лет, в 1940 году, в том же самом салон-вагоне, превращенном в музей, побежденная! Франция в очередной раз подписывала капитуляцию. Из этих исторических фактов наглядно следует, что государствами почти всегда и везде управляли мальчишки подросткового возраста. С соответствующим сознанием и поведением. Нет никакой уверенности, что сегодня они повзрослели хоть чуть-чуть.

Послевоенный мир напоминал собой огромный одноэтажный коттедж, в благоустроенных комнатах которого разместились благополучные страны Запада (плюс четыре английских доминиона и Япония). Конечно, побежденным жилось хуже, но ненамного. Намного хуже жилось гораздо более многочисленным обитателях подвала — народам Азии, Африки и Латинской Америки. С уточнением, что в тот же подвал провалилась и Советская Россия. В «комнатах» наверху нормой жизни была сытость, благоустроенное жилье, удовлетворительное медицинское обслуживание и приличное образование для подрастающего поколения. Плюс такая само собой разумеющаяся вещь, как чистая питьевая вода. В углах «подвала» нормой жизни была жизнь впроголодь в хижине или трущобе, вода из ближайшей лужи (читай: бактерии, болезни и так далее), никакой медицины, кроме знахарской, и никакой педагогики, кроме родительской. Разница зримо выражалась в том, что «наверху» жили в среднем почти вдвое дольше, а детей умирало едва ли не вдесятеро меньше.

Все углы «подвала», как в тюрьме, были разделены на три категории «камер»: колонии, разделенные между победителями (у Германии были отобраны все до одной); полуколонии, сохранявшие видимость государственной независимости, но на деле ничем не отличавшиеся от колоний; отсталые независимые государства, в которых хозяйничали не колонизаторы, а иностранные банки. Советская Россия формально оставалась «наверху», но к ней относились как к прокаженной и жилось в ней хуже, чем в ином подвале. Понятно, имелись и «маргинальные» страны — одни ближе к благополучным, другие — к обездоленным. Но и те и другие были тем, с чем, по определению французов, не принято считаться.

Благополучные страны объединились в Лигу Наций, в которую допустили на порог и некоторые неблагополучные государства (только не колонии!) и которая призвана была навеки покончить с войнами. Верховодили в Лиге, как и сегодня в ООН, только великие державы, поделившие между собой «колониальный пирог». Тогда это были «старые пираты» Англия и Франция плюс «новые выскочки» — США (спасшие союзников и теперь игравшие в Лиге первую скрипку), Япония и Италия, тоже получившие куски от «пирога». Италия — Ливию, а Япония — Корею, Тайвань и — самовольно — часть китайской провинции Шаньдун.

Все выглядело благостно. Кроме одного. И империалистическая, и гражданская война продолжалась в мировых масштабах, только в иных формах.

Весь «подвал» то и дело вспыхивал пламенем бунтов, восстаний и революций. В далекой от Европы Мексике только что формально окончилась опустошительная гражданская война 1910–1917 годов, но правительство не собиралось выполнять обещания, и военные действия между повстанцами и правительственными войсками продолжались. Волнения прокатывались по всей Латинской Америке. В Африке марокканские племена отбивались от испанских и французских колонизаторов. На развалинах Османской империи бушевала междоусобица племен, перемежавшаяся с их восстаниями против английских и французских колонизаторов. В Индии медленно, но верно назревала кампания гражданского неповиновения, и в Лондоне все более сомневались, возможно ли удержать эту колонию. Китай с 1911 года горел в огне гражданской войны, похожей на русскую, с той разницей, что с востока на него наседала Япония. Правда, все это считалось тогда «в порядке вещей» и особой тревоги не вызывало.

Но даже в странах-победительницах, где, казалось бы, нельзя было ждать никакого подвоха, начало складываться тревожное положение. Например, в сверхблагополучной Британии, из участниц войны в Европе меньше всего пострадавшей.

Дело в том, что рыночная экономика, с тех пор как свет стоит, всегда развивалась циклами подъемов и кризисов сбыта. С годовыми кризисами научились справляться системой дешевых распродаж к концу сезона, закладывая скидки в общегодовую прибыль. Так что ты можешь натянуть на себя заведомое старье с прилавка за доллар или даже за полдоллара, но к новому сезону, чтобы выглядеть прилично, обязан будешь выложить за примерно то же самое полсотни или даже сотню. Для более серьезного товара развили индустрию моды: ты обязан выложить тысячу долларов за модный костюм такой-то фирмы, как обязательный фрак на свадьбе или похоронах, мало отличимый от выставленного на распродажу за десятку.

Война давала работающим дополнительный доход, и потребление росло. Когда война кончилась, доходы урезали, потребление упало и соответственно начало падать производство, стало сокращаться количество рабочих мест. А на пособие по безработице много не купишь. Получился порочный круг, когда день ото дня, независимо от твоих усилий, тебе все хуже и хуже. Там, где война принесла разорение, и миской «благотворительного супа» останешься доволен. Но там, где во время войны ты стал жить лучше, необходимость «затянуть пояс» приводит в ярость.

В Великобритании дело дошло до всеобщей забастовки и едва не дошло до новой революции. Которая не состоялась только потому, что англичане уже прошли через такой кошмар и по собственной истории знали, чем всякая революция оборачивается. Совсем как россияне в начале XXI века, которых после бурных 1990-х никакими бедами на массовые демонстрации не выманишь.

Еще тяжелее последствия войны оказались в США. Там принцип «кому война, а кому мать родна» стал привычен, так как война принесла миллионы новых рабочих мест с высокой зарплатой и соответствующим уровнем потребления. Ситуация изменилась, исчезли рабочие места и высокая зарплата, произошел сбой в системе «кредит — покупка — расплата». Бедствие продолжалось несколько лет и по своим ужасам напоминало бывшую гражданскую войну (мать, персонаж американского рассказа о тех временах, приводит домой мужчину с улицы, чтобы продать ему на десять минут свою малютку дочь за четверть доллара — на хлеб для обеих). Наконец власти плюнули на пресловутую «свободу рынка» и железной рукой выправили цепочку «производство — потребление — производство», беззастенчиво позаимствовав идеологический инструментарий у социал-демократов.

С тех пор стало трудно разобрать, где на Западе кончается «капитализм» и начинается «социализм». Совершенно так же, как в постсоветской России невозможно определить, где кончается чиновник — в том числе военный, милицейский, министерский — и начинается вульгарный уголовник. Во всяком случае, «социализма» (в виде самых различных социальных пособий — в том числе для безбедного содержания миллионов отъявленных тунеядцев) на Западе с тех пор стало гораздо больше, чем в самых «социалистических» по форме и авторитарных по режиму странах на Востоке.

Еще тревожнее стало положение в побежденной Германии, а также в Италии, Польше, Венгрии и других намного менее благополучных странах Европы. В них недовольство населения приняло форму раскола между левым и правым экстремизмом.

В Германии к 1923 году дело едва не дошло до новой революции. Рабочие уже взялись за оружие. За коммунистов проголосовало до половины избирателей, и это в любую минуту могло обернуться новой «Россией». Поэтому крупные деньги были вложены в партии, которые призваны были одолеть коммунистов националистическими лозунгами в демагогической «социалистической» обертке. В Баварии, Венгрии, Финляндии коммунистов истребили физически. В Италии создали фашистское движение, призванное объединить «весь народ» вокруг «сильной власти» против анархизма. Символом фашизма стала «фашина» — пучок розог вокруг топора древнеримского ликтора-полицейского. В Германии создали «национал-социалистскую партию» с тем же, что и у русских, красным флагом, но с черным германским орлом на нем. И большими деньгами привели ее в 1933 году к власти. В результате с начала 1930-х в Германии, Италии, Венгрии, Польше, Финляндии и ряде других стран установились такие же тоталитарные режимы, как и в России, переименованной в 1922 году в СССР. Они имели отъявленно националистический характер и были воинственно враждебны коммунизму вообще и СССР в особенности. Такой же режим фактически возник и в Японии, приготовившейся к новой схватке с Россией за Китай. Повсюду развязали такой же террор, как и в России, только противоположный по направленности — антикоммунистический. И очень кстати пришелся антисемитизм.

На протяжении 1930-х годов вся эта взрывчатая смесь пришла — не могла не прийти — в действие. Сначала Италия, вопреки протестам Лиги Наций, оккупировала Абиссинию (Эфиопию, Эритрею, Сомали). Затем испанские фашисты в 1936 году подняли мятеж против республиканского правительства в Мадриде. Их вооружили самолетами, танками, кораблями из Германии и Италии. СССР оказал такую же помощь республиканцам, и Испания на три года превратилась в полигон испытания новых видов оружия для будущих противников. К 1939 году остатки республиканских войск были оттеснены во Францию и интернированы там. Наконец, Япония в начале 1930-х годов, воспользовавшись затянувшейся войной между «белыми» и «красными» китайцами, оккупировала Маньчжурию, создала там марионеточное государство Маньчжоу-Го и начала методически продвигаться вглубь Китая. При этом в 1938 и 1939 годах она дважды устроила «пробу сил» с СССР, но оба раза неудачно. И это сделало ее более сдержанной в этом районе в ближайшие два года.

Самую же главную опасность для мира создала нацистская Германия. Она, вопреки Версальскому мирному договору, самовольно восстановила армию, оккупировала нейтральные районы, в 1938 году присоединила Австрию, в следующем году оккупировала Чехословакию и 1 сентября 1939 года напала на Польшу, разгромив ее армию за несколько дней. Англия и Франция, в виде протеста, объявили Германии войну (поэтому 1 сентября 1939 года считается днем начала Второй мировой войны). Однако никаких военных действий они не предпринимали в расчете на предстоящее столкновение Германии с СССР. Вот почему этот период на Западе получил ироническое название «странная война».

На сей раз Ирония Истории проявила себя самым замысловатым образом. Несмотря на многолетнюю антисоветскую риторику — просто на грани объявления войны! — Германия вдруг предложила СССР полюбовный раздел Европы. Нечто вроде повтора сговора французского императора с русским царем за 130 лет до этого. СССР «получал» Финляндию, Прибалтику, половину Польши и Бессарабию. Германия — западную половину Польши, Чехословакию, Норвегию, Данию, Югославию, Грецию, Нидерланды, Бельгию, Люксембург и Францию (Испания, Венгрия, Румыния и Болгария присоединились к Германии сами). Этот сговор осенью 1939 года и привел в действие машину Второй мировой войны.

Правда, Финляндия оказалась СССР не по зубам. Тупые советские генералы (остались только тупые — о судьбе не тупых расскажем чуть ниже) сотнями тысяч гнали русских солдат на убой прямо под пушки и пулеметы укрепленной финской линии обороны. Потери оказались чудовищными. Все же через несколько месяцев удалось отодвинуть финскую границу на сотню верст от Ленинграда. Но сама Финляндия осталась независимой, а спустя много лет (здесь проявилась мудрость финнов) и дружественной нам.

Зато все остальное СССР получил сполна. Оккупировал Прибалтику — там возникли Эстонская, Латвийская и Литовская советские социалистические республики как часть СССР. Оккупировал и присоединил к Украине и Белоруссии их западные области, ранее входившие в Польшу. Оккупировал Бессарабию и присоединил ее к Молдавской автономной республике, сплошь населенной русскими, хотя формально входившей в Украинскую союзную республику. Эта автономная республика была тут же переименована в союзную (кто бы мог подумать, что всего через полвека все это обернется кровавой проблемой Приднестровья на стыке с Молдавией, теперь уже люто враждебной России?!).

Германия также все получила сполна. Кроме Польши и Чехословакии она мгновенно оккупировала Данию и Норвегию, Югославию и Грецию, обошла через Люксембург, Нидерланды и Бельгию французскую линию обороны, оккупировала Францию. Попыталась массированными бомбежками с воздуха принудить к капитуляции Британию, но тут осеклась: потери оказались слишком большими, а англичане — слишком упрямыми. Все были уверены, что Германия продолжит осаду Англии — тем более что в Африке она уже дошла до английского Египта. Как вдруг она повернула на восток. И не могла не повернуть.

Чтобы понять это, необходимо хотя бы в общих чертах знать, что произошло в СССР в 1929–1939 годах.

Мафия, которая не бандитствует, а, скажем, занимается художественной самодеятельностью, кончит свои дни не в тюрьме, а в психушке. Тоталитаризм, который не терроризирует другие страны и собственное население (или слишком долго терроризирует только словами), кончает ролью объекта оккупации и виселицей. Все без исключения (повторяем: без исключения!) экстремистские организации — правые или левые, безразлично — автоматически обретают мафиозную структуру: пахан, шестерки, козлы, опущенные и так далее. Иначе они просто не могут функционировать. Пахан с помощью шестерок обязательно должен вести козлов куда-то или на что-то — на грабеж или на войну, безразлично, — пугая жуткой участью опущенных. Если он споткнется, его тут же заменит более шустрая шестерка. Так работает мафиозная структура.

Вождь русских левых экстремистов вел своих подопечных от ночного налета на правительственный дворец к гражданской войне по трупам сотен тысяч убитых и репрессированных. И обещал «светлое будущее» живущему при нем поколению. Перед смертью, как мы уже говорили, он успел рационализировать свою политику и спас себя, а заодно и страну, от катастрофы. Затем он умер, и надо было придумывать что-то новое. Проще всего было побрататься с нуворишами — «новыми русскими» тех лет, как это было сделано в 1990-е. Но тогда за вождем шли фанатики мировой революции. Они не допускали мысли о буржуе, рынке, деньгах. И был придуман другой ход.

Значит, так. В 1928–1932 годах СССР из аграрной страны превращается в индустриальную и становится вровень со странами Запада. Только жуировать здесь будут не одни буржуи, а все подряд. Это и будет социализм, за которым последует коммунизм, когда всего будет вообще навалом.

Нужен для этого всего пустяк — несколько десятков заводов и фабрик, выпускающих сотни тысяч машин и станков для новых сотен заводов и фабрик. В XXI веке для этого надобно только отвинтить побольше нефтяную или газовую заглушку — и все. Но в 1928 году нефть и газ были экзотикой. Купить за рубежом исходную технику можно было только на хлеб. Но хлеб тоже денег стоит. А если реквизировать его у крестьян, как в Гражданскую? Попробовали, но обожглись: крестьянин теперь свой хлеб укрывать научился.

К этому времени как раз кончился скандальный конкурс на место преемника вождя. Проиграл самый отпетый фанатик мировой революции — дорого досталась бы России вторая такая авантюра. Выиграл самый надежный для новой аристократии («номенклатуры»). Ничего, что дремуче «восточный», как персидский сатрап. Зато он ратовал за «социализм в одной стране». То есть за полновластие в родном кабинете, с квартирой, дачей, машиной, секретаршей, буфетчицей и прочим гаремом. И новый вождь, с интеллектом и психологией не самого умного османского паши XIX века, принял решение: коллективизация сельского хозяйства. То есть хлеб задаром в обмен на машины и станки, а питание рабов (человек, прикованный к своему месту работы и работающий бесплатно, называется рабом) — за счет картошки с приусадебного участка.

Крестьяне попробовали восстать. Двенадцать миллионов из них отправили в ссылку с семьями без продуктов — на верную смерть. А особо сопротивлявшихся лишили семенного зерна — и еще восемь миллионов погибли от голода. А чтобы сопротивление подавить в корне, науськали пятерых, что победнее, разграбить избу шестого, который побогаче. А уж потом всем скопом идти работать на колхозное поле «за просто так», под страхом тюрьмы. И через очень короткое время сельское хозяйство развалилось — оно не восстановилось до сих пор. Принудительным трудом можно еще прокормить армию, рабочих и служащих в городах (что и было сделано с помощью союзников). Но крестьяне, составлявшие тогда подавляющее большинство населения страны, могли прокормиться только приусадебной картошкой (см. выше).

Словом, катастрофа была налицо, и в любой нетоталитарной стране отставка правительства при такой ситуации неизбежна. Но в тоталитарной всегда есть выход: провокации, ажиотаж, репрессии, террор, война. Именно по этой дороге и пошли.

В конце 1934 года подстроили убийство наиболее популярного оратора коммунистов и наиболее вероятного преемника осрамившегося вождя (кстати, в Германии примерно в то же время произошло примерно то же самое). Устроили фальсифицированные судебные процессы (в Германии — тоже). Казнили тех, кто знал, что новый вождь начинал обычным бандитом-грабителем и стал (спасая свою шкуру) агентом-осведомителем царской охранки. Круг репрессий стал шириться, рос поток доносов на соседей и сослуживцев — за жилплощадь, за вакансию (каждый второй случай из шести миллионов доносов). Развернулось «соревнование» между областями и районами: у кого из «номенклатуры» больше арестованных — повышение, у кого меньше — самого в тюрьму. Самые опасные в такой ситуации — чекисты («спецслужбы») и офицеры. Поэтому убили тридцать тысяч чекистов и сорок тысяч офицеров — «мозг» защиты государства.

А германская разведка регулярно доносила…

1. Народ разорен и озлоблен против правительства.

2. Армия фактически обезглавлена и словно обезумела: пятимиллионная ударная армия выдвинута без прикрытия на границу, с открыто стоящими машинами на аэродромах и танкодромах.

3. Прорыв танковых колонн вглубь приведет к панике, потере управления, полному разгрому и пленению оставшихся в живых. После чего можно устраивать парад в Москве, Ленинграде, Киеве, зимовать на Волге и следующим летом делить разгромленную страну со своими союзниками.

В этой информации все было стопроцентной правдой (только на парад в Москве вышли не германские войска). Ну как не поддаться такому соблазну?

И действительно: с 22 июня 1941 года в первые же дни войны из пятимиллионной ударной советской армии 1,1 миллиона человек убиты, 3,9 миллиона попали в плен. Казалось бы, о чем больше говорить?

Последовали тщетные попытки сдержать врага недостаточными резервами, отчаянная попытка заслонить Москву телами сотен тысяч не обученных и практически почти безоружных ополченцев.

Но помогло везение. В Токио решили, что с Россией покончено и что пора прибирать к рукам весь Тихоокеанский регион, начиная с разгрома США (примерно так же, как разгромили Россию за полвека до этого) и кончая оккупацией Китая. А такой пустяк, как Сибирь, свалится потом в руки сам собой, когда начнут делить уничтоженную Россию. Советский агент в Токио (кстати, немец по национальности) доложил Москве о такой несусветной глупости. И на подходе к Москве немцев по декабрьским морозам встретили уже не ополченцы, а ударные сибирские дивизии. Кампания 1941 года закончена. Судьба войны еще не решена, но уже ясно, что стопроцентно верные разведданные не обеспечили ожидаемого успеха и что предстоит затяжная война, при явном перевесе советского военного потенциала над германским.

На уроках истории в военных вузах можно (и должно) оценивать, как пошли бы дела, если бы немцы оставили вокруг Ленинграда финский заслон, вокруг Москвы, скажем, венгерский, а вокруг Одессы — румынский, а сами бы всеми силами устремились на Волгу к осени не 1942-го, а 1941-го. И не стали бы штурмовать Сталинград, а постарались бы пресечь снабжение советских танков и самолетов бакинской нефтью. Тогда кампания 1942 года развернулась бы по меньшей мере на Урале и за Уралом, а не под Сталинградом.

Но на тех же уроках можно было бы рассмотреть и другие альтернативы, реальные, зафиксированные. Оставить армию в укрепленных районах по «старой границе» (западнее линии Минск — Житомир), замаскировать аэродромы и танкодромы, выиграть несколько дней до подхода немцев по заминированным мостам-дорогам и устроить им «Курскую дугу» далеко к западу от Курска двумя годами раньше, с вдесятеро меньшими потерями.

Но все это — на уроках истории. А в реальной жизни немцы пошли на самоубийственную авантюру — Сталинград. И потеряли несколько армий. А после победы в генеральном сражении на Курской дуге их долго и упорно добивали. Вплоть до самого штурма Берлина.

Отрицать решающее значение Восточного фронта во Второй мировой войне — глупо и подло. Не благодарить союзников за их всяческую помощь оружием, боеприпасами и продовольствием — подло и глупо. Но и сводить всю Вторую мировую войну к ее Восточному фронту — смешно.

Конечно, «странную войну» 1940 года на Западе из памяти не выкинешь. А какой она еще могла быть, когда и Германия, и СССР были в равной мере враждебны Франции и Британии? Но то, что в 1941–1945 годах американцы, англичане и французы сражались достойно, — факт исторический. Именно англичане с помощью французов отбили атаку немцев, поддержанную итальянцами, на Египет. Именно американцы выдержали удар японцев в Перл-Харборе. Именно они, вместе с англичанами, французами, канадцами, австралийцами, новозеландцами и другими, отстаивали Тихий океан, хотя им порой приходилось похуже, чем русским под Москвой осенью 41-го. И именно вместе с союзниками русские добивали врага, казавшегося непобедимым.

Остается дискуссионным вопрос, надо ли было бросать на японские города атомные бомбы, когда судьба войны была уже решена. Возможно, достаточно было ультиматума, чтобы вынудить противника к капитуляции.

Остается также дискуссионным вопрос, надо ли было громить в последний момент заведомо обреченную японскую армию в Маньчжурии. Хотя тут с ультиматумом могло быть и посложнее. Тем более что разгром японской группировки создавал базу для того, чтобы китайская Красная армия вскоре заняла весь континентальный Китай.

Думается, оба вопроса остаются риторическими. Разве что как хороший объект для военно-штабных игр.

А для нас гораздо важнее знать, чем же на деле окончилась Вторая мировая война. Ведь не просто же победой союзников.

В том, что после таких страшных бедствий никакой войны больше не будет, все во всем мире были уверены на сто процентов. Все, кроме одного человека в Московском Кремле, которого мучили совсем иные проблемы.

В его руках была полностью сломленная террором, опустошенная войной страна (где к шести миллионам заключенных в концлагерях добавились еще семь миллионов советских военнопленных, которые из немецких лагерей прямиком перекочевали в советские). За победу пришлось заплатить жизнями десяти своих солдат на каждого убитого немца. Но осталась на ходу мощная военная машина, способная за неделю разгромить любую армию мира, а может быть, и все армии мира вместе взятые. Жаль было оставлять такой инструмент без дела.

А никакого дела изначально вроде бы не предвиделось. Дипломаты стран-победительниц расписали послевоенный мир до мелочей. Лидеры на высшем уровне трижды съезжались лично, чтобы не было никакого подвоха. Поделили все настолько поровну, что две страны (Корею и Вьетнам) пришлось разрезать ровно пополам. Казалось бы, даже мышь не проскочит — не то что танк.

Но в Греции начались волнения против короля (его в конце концов свергли). А в России среди множества проживавших там греков (или похожих на греков) нетрудно было набрать ровно столько тысяч умелых, обученных солдат и офицеров с соответствующей техникой, чтобы они за несколько дней смели с лица земли королевских гвардейцев в смешных юбках. Это ведь не японская армия в Маньчжурии! И вскоре пол-Греции было занято греческой (якобы) Красной армией, которая подступила к Афинам. Но американцы и англичане знали, с кем имеют дело. Они немедленно направили к Афинам свои корабли с десантом, и на долгое время в горах Греции установилась позиционная война, как в Первую мировую.

К несчастью для Кремля, его хозяин в это время поссорился с точно таким же авторитарным хозяином Югославии, не пожелавшим быть простой шестеркой в свите «авторитета» (этому примеру последуют потом и другие). Поэтому псевдогреческая Красная армия оказалась зажатой между англо-американцами и столь же враждебными югославами. Поэтому пришлось срочно эвакуировать ее далеко за Каспий.

Хозяин Кремля, как известно, был крут и капризен. Ссылаясь на то, что англичане выхлопотали места в только что образовавшейся ООН для своих четырех доминионов, он потребовал шестнадцать мест для «своих» союзных республик. Его пробовали пристыдить: ведь у доминионов свои армии! Он приказал тут же создать шестнадцать липовых военных министерств. Его урезонивали: у доминионов — свои дипломатические службы. Он приказал создать шестнадцать столь же липовых МИДов и специальный институт для подготовки посольских кадров каждой республики (каковой и окончил в свое время автор сих строк). Наконец, выторговал он три места, и ему уступили, допустив вопиющее нарушение международного права.

И вот этот скандалист вдруг официально выдвинул требование закрыть черноморские проливы советскими фортами. И одновременно обнаружил, что, помимо советского Азербайджана, есть еще и иранский, гораздо больший по размерам. Нельзя ли объединить тот и другой? Разумеется, не в Иране. Бывшим союзникам пришлось приводить в боевую готовность эскадры и дивизии. К счастью, оба плана были отменены. Нашлись более соблазнительные.

Побежденная Германия была разделена на четыре зоны оккупации: советскую, американскую, английскую и французскую. Со столицей — Берлином — поступили точно так же. Но западные зоны Берлина оказались отрезанными от Западной Германии. Прекрасно! Объявили блокаду, и миллион западных берлинцев оказался приговоренным к голодной смерти или помилованию за какие-то существенные уступки.

Увы, «проклятые империалисты» оказались изобретательнее. Они создали «воздушный мост» между Западной Германией и Западным Берлином, и непрерывная цепочка транспортных самолетов снабдила город всем необходимым.

На воздушное сражение, как и на морское, хозяин Кремля не решился. Он постепенно ослабил запреты, и все нормализовалось.

Интерес в Кремле к авантюрам на Западе ослабел потому, что обнаружились более интересные перспективы на востоке.

В Северной Корее на трофейном японском оружии была создана сильная армия с советскими инструкторами (китайская Красная армия тем же путем к этому времени закончила завоевание континентального Китая). А в Южной Корее лопухи-янки оставили чисто символический заслон. Удар — и почти вся Южная Корея оккупирована, осаждены последние клочки земли. Но! Ответный удар — и американский флот высадил десант в тылу у северокорейцев и погнал их к китайской границе. Сотни тысяч китайских «добровольцев» поспешили на помощь своим северокорейским товарищам, которые уже успели развить свое собственное «чучхе» — корейский аналог марксизма-ленинизма-маоизма. Итог — позиционная война на все той же исходной 38-й параллели. До сих пор. С двумя отличиями: объявлено перемирие и к «чучхе» добавилась северокорейская атомная бомба, которой можно шантажировать Японию и США.

В разгар всех этих чисто мафиозных разборок экс-премьер Англии приехал в гости к президенту США (1946 год) и сделал доклад, в котором сообщил, что теперь все время придется находиться в состоянии повышенной боевой готовности, наращивая военный потенциал. Иначе говоря, придется начинать гонку вооружений, в которой победит сильнейший (Запад был вчетверо богаче и на порядок выше технологически). И в том же 1946 году началась Третья мировая война — только в качественно иной форме, в форме гонки вооружений. В издевку ее прозвали «холодной» — родной сестрой «странной» на франко-германской границе 1939–1940 годов.

Издевка, между прочим, напрасная. Третья мировая война унесла не меньше жизней, чем по меньшей мере Первая. И принесла такие же катастрофические результаты, как Вторая.

Кстати, она еще не кончилась. Но речь об этом — впереди.

Известного русского психиатра спросили о его мнении относительно состояния здоровья второго хозяина Московского Кремля. «Типичная паранойя», — ответил психиатр. Вскоре его убили, и преступление осталось нераскрытым.

Опыт показывает, что психические заболевания (и не только они) с возрастом обостряются. Диагноз был поставлен в 1927 году. Начиная с 1929 года поведение вождя, как принято говорить, становилось все более неадекватным. Он принимал непродуманные катастрофические решения, был способен публично ударить по лицу беззащитного человека, глумился — устно и письменно — над своими старыми товарищами, приговоренными им к смерти. Работал с документами по ночам, что вынуждало множество чиновников сидеть в своих кабинетах до утра. Отсыпаясь днем, он часто устраивал дикие ночные оргии. Он стал патологически подозрителен и в таких случаях был скор на расправу. Совершенно терялся в нестандартных ситуациях. Например, целых десять дней после нападения Германии на СССР в июне 1941 года пребывал в прострации (страну вытаскивал из катастрофы, включая организацию выступления по радио еще не совсем пришедшего в себя вождя 3 июля 1941 года, самый гнусный его подельник, прославившийся охотой на женщин из своей служебной машины). Кстати, в Германии была примерно такая же ситуация, а в тоталитарных государствах Азии и Африки — еще кошмарнее: от личного участия в массовых убийствах до людоедства. Видимо, неконтролируемое положение главы тоталитарного государства в условиях общего страха и холуйства неизбежно деформирует психику человека.

По своему жизненному опыту знаю, что человеку такого склада обязательно нужны потрясения вовне и в ближайшем окружении. Во внешней политике СССР 1930-х годов авантюры шли потоком. После войны и до самой смерти вождя провокации, как мы видели, не прекращались ни на год. То же самое происходило и внутри страны.

Не прошло и года после окончания войны, как в советской прессе началось публичное шельмование лучших писателей. Затем открылась «охота на ведьм», не прекращавшаяся до самой смерти вождя. Постепенно она стала принимать открыто антисемитский характер. Отчасти это было связано с проамериканской позицией Израиля, отчасти с теми коммунистами-евреями, которых не успели расстрелять или посадить в концлагеря до войны. Последним громким скандалом было судебное дело против группы кремлевских врачей, в значительной части евреев, которых совершенно абсурдно заподозрили в покушении на жизнь вождя. Пошли слухи, что вождь намеревается сменить своих приближенных, что означало, очевидно, их смерть. Поэтому не исключено, что его собственная смерть от инсульта в марте 1953 года была либо «инициирована», либо ускорена запозданием врачебной помощи.

Как обычно в таких случаях при тоталитаризме, тут же началась драка за власть. Наиболее опасной фигурой был всевластный шеф КГБ (тайной полиции) — тот самый, который высматривал женщин из своей служебной машины и садистски насиловал их. Поэтому против него все дружно сплотились, с помощью армии арестовали его и пристрелили, как собаку. Затем они ополчились на вторую по важности фигуру — секретаря компартии, невежественного и неумного, но очень хитрого человека, придворного шута скончавшегося вождя. Однако тот сплотил вокруг себя руководящие партийные кадры, скомпрометировал соперников и в речи на партсъезде немного рассказал о злодеяниях бывшего хозяина Кремля.

Этого «немного» с лихвой хватило на то, чтобы выросло либеральное движение «шестидесятников» (развернувшееся в 1960-е годы), которое составило идейную основу будущего свержения советской власти.

Кстати, было бы ошибкой полагать, что мафиозные нравы царили только в правящих кругах СССР. Точно такие же были во многих странах мира, включая западные. Достаточно напомнить в этом отношении о чисто мафиозном убийстве американского президента в 1963 году, нераскрытом до сих пор. Как не раскрыта до сих пор чудовищная мафиозная провокация в США в сентябре 2001 года.

Хозяин Кремля № 3 очень хотел стимулировать подъем разоренной войной страны, но не знал, как это сделать. Предлагал засевать поля кукурузой, дававшей в США баснословные урожаи. Но Россия — не США, по климату она ближе к Аляске. Предлагал развертывать инициативу на местах, но это было невозможно в условиях тоталитаризма, когда то и дело приходилось посылать танки то против восставших восточногерманских рабочих (сразу после смерти предыдущего вождя), то подавлять танками восстание в Венгрии (сразу после упомянутого выше выступления на партсъезде), то расстреливать демонстрации советских рабочих, требовавших повышения зарплаты, то расстреливать демонстрации националистов в Тифлисе (после разоблачения злодеяний хозяина Кремля № 2).

Самым главным деянием кремлевского хозяина № 3 было то, что он едва не превратил «холодную» войну в «горячую», грозившую тотальным истреблением всего человечества.

В 1957 году СССР запустил первый искусственный спутник Земли. Весь мир содрогнулся. Ведь в распоряжении Кремля уже были и атомная, и водородная бомбы. Теперь можно было ожидать ядерного шантажа: над каждым крупным городом Запада будто нависла тень Хиросимы и Нагасаки — японских городов, стертых с лица земли американскими атомными бомбами.

Пентагон собрал лучшие научные силы и приказал в пятнадцатилетний срок добиться превосходства в космосе (план «Аполлон»). План был выполнен досрочно. Уже в 1969 году на Луну ступила нога американского космонавта, тогда как СССР вынужден был довольствоваться луноходом. С этого момента исход Третьей мировой войны стал ясен, и поражение СССР было только делом времени.

Однако до этого произошли два события, которые дали СССР шанс поставить США на колени.

Первое событие — революция 1959 года на Кубе, где проамериканского диктатора сменил просоветский. В 1962 году в Кремле родилась идея: перевезти на Кубу советские ракеты с ядерными боеголовками, после чего США попадали в положение человека с пистолетом у виска и им можно было бы предъявлять любые требования. Президент США решился на морское сражение в Атлантике, чтобы успеть потопить советские корабли с ракетами прежде, чем СССР, образно говоря, посадит США на «электрический стул». В этом случае, скорее всего, сегодня не было бы ни этой книги, ни ее читателей. Но хозяин Кремля № 3 в последний момент опомнился и повернул корабли обратно…

Вторым событием стала лавинообразная деколониализация мировой колониальной системы.

Она началась с того, что в Лондоне почти сразу после войны сообразили, что из Индии выгоднее качать деньги через банки, а не с помощью войск, да еще в условиях растущей кампании гражданского неповиновения. При этом Индию разделили на два враждебных государства (индуистское и исламистское, которое вскоре, в свою очередь, раскололось пополам) и таким образом политически нейтрализовали. За Индией наступила очередь остальных английских, а за ними и всех прочих колоний. В некоторых случаях не без сопротивления колонизаторов. Так, из Алжира французские плантаторы уходили практически чуть ли не с боями против собственного правительства, но то все-таки заставило их уйти.

Мало того, страны Запада открыли ворота для нескольких миллионов (к XXI веку — уже для нескольких десятков миллионов) «гастарбайтеров» из Латинской Америки, Африки, Азии, а также из некоторых стран Южной Европы. Это была дешевая рабочая сила для низкооплачиваемых и непрестижных работ. Но руководители Запада не приняли во внимание, что на такие работы стали рваться с Востока (где накопилось до миллиарда безработных) не десятки, а сотни миллионов, на которые существующий Запад никак не рассчитан. В результате создалась едва ли не главная сегодня глобальная проблема, грозящая Западу участью Первого Рима. Но об этом детальнее — в своем месте.

Для Западной Германии и Японии США разработали пресловутый план Маршалла, который помог германской и японской экономике быстро встать на ноги и войти в число восьми сильнейших экономически стран мира (остальные шесть — США, Англия, Франция, Италия, Китай, Россия). Но это было сделано исключительно для усиления единого фронта Запада против СССР. На Западе это было оформлено в виде коалиции НАТО (Организация Североатлантического договора, то есть договора Северной Америки и Западной Европы против СССР). На Востоке США соответствующим образом объединились с Японией, Южной Кореей и Тайванем. Таким образом, СССР был взят «в клещи» двумя коалициями стран с очень высоким экономическим и военным потенциалом, который не только не уступал советскому, но с каждым годом все более превосходил его.

В отношении остальных стран мира план Маршалла был нереален. Прежде всего потому, что неоткуда было взять столько средств. И бывший колониальный/полуколониальный мир был пущен, так сказать, на самотек. Сразу со многими проблемными последствиями.

Во-первых, экспорт дешевых медикаментов при традиционно высокой рождаемости привел там к резкому снижению детской смертности и соответствующему скачку роста населения. На протяжении последних сорока лет прошлого века народонаселение земли удвоилось (с трех до шести миллиардов человек — почти исключительно за счет бывших колоний и полуколоний). Большинству детей дали начальное образование, они узнали о существовании других, более привлекательных стран, куда многие и стали рваться.

Во-вторых, экономика отсталых стран, в отличие от Германии и Японии, осталась традиционной, на такую массу рабочих рук вовсе не рассчитанной. Как мы уже говорили, постепенно накопилось более миллиарда безработных — полных и неполных (перебивающихся сезонными заработками), открытых и скрытых (на иждивении родственников). Подавляющее большинство из них, как и прежде, мыкаются с разными нищенскими пособиями. Вдумайтесь: каждый третий — без работы! Миллионы из них правдами и неправдами стремятся перебраться в более развитые страны на какую-никакую работу. А многие тысячи поступают в тоталитарные армии, изуверские секты, мафиозные структуры — они не видят иного выхода. А ведь все это — дороги, ведущие к войне!

В-третьих, политические режимы бывших колоний/полуколоний сразу же четко распались на три класса.

1. Компрадоры (перекупщики) — агенты иностранных, преимущественно американских, банков, сохраняющих под новой вывеской фактически старую колонию. Сегодня мы знаем, что такое компрадор, на собственном российском опыте.

2. Националисты, начинающие грабить население в свою пользу, вызывая растущий протест, волнения, бунты, восстания, гражданские войны, которыми полнится вторая половина прошлого — начало нынешнего века. Как правило, националисты — лидеры сильнейшего племени отсталой страны, обычно имеющие четко выраженную проамериканскую антисоветскую ориентацию.

3. Такие же националисты, но выступающие под флагом «социализма», с просоветских позиций.

Сама «мировая социалистическая система» к тому времени стала давать трещины. Отпала Югославия. СССР поссорился с Китаем, и дело чуть не дошло до войны. Зато с Китаем сблизилась Албания, традиционно враждебная Югославии. Китай умудрился поссориться и даже повоевать с Вьетнамом из-за Южного Индокитая, где свирепствовал массовый террор тоталитарных режимов (в Камбодже истребили треть населения, поставив своего рода рекорд). Вообще китайский лидер по части возрастной психопатии явно догонял советского хозяина Кремля № 2 и под флагом «культурной революции» стал провоцировать очевидные безумства. Но в 1976 году он наконец умер, а его преемник выбрал настолько разумный, прагматический политический курс, что менее чем за четверть века вывел Китай в число экономически сильнейших стран мира.

При всех этих прискорбных и позорных для «социализма» явлениях социалистические идеи оказались для многих стран Азии, Африки и Латинской Америки гораздо привлекательнее, нежели компрадорство или оголтелый национализм, мгновенно перерастающий в кровавую межплеменную резню. Поэтому «мировая социалистическая система» в 1960–1980-е стала расти как на дрожжах, охватив значительную часть Азии и Африки, начиная энергично проникать в Латинскую Америку.

Это придавало СССР как бы «второе дыхание» в холодной войне с Западом.

Крупнейшим событием этого «соревнования двух систем на мировой арене» явился разгром США во Вьетнаме.

Во Вьетнаме антиколониальная война имела давние традиции. После Второй мировой войны там была провозглашена просоветская Демократическая республика и целых десять лет шла война против французских колонизаторов, закончившаяся их поражением и уходом. Вьетнам был разделен на Северный (просоветский) и Южный (проамериканский). Но в Южном роскошествовали компрадоры и благодушествовали мелкие торговцы. И партизаны Северного отвоевывали у них поселок за поселком. Американцы рассердились на такое нарушение соглашений и решили сами защитить южан. Защита длилась восемь лет (1965–1973), и американцы должны были, как и французы, с позором и большими потерями ретироваться. Вскоре объединенный Вьетнам стал гегемоном в Индокитае. Это не понравилось Китаю, «вскормившему» вьетнамскую армию таким же манером, как китайскую армию «вскормил» СССР. Но вьетнамцы, несмотря на несопоставимость потенциалов обеих стран, в первых же боях показали, что умеют громить не только французов и американцев. Китайцы со свойственной им прагматичностью урок усвоили и больше с Вьетнамом не связывались. Американцы же безнадежно действуют по правилу «повторение — мать учения» в Афганистане и Ираке, приглядываются к Ирану.

Забавно сменилась политическая ориентация в ряде государств Африки. Там, где просоветским силам приходилось туго, прибывали на помощь негры с Кубы. Камуфляжная форма теперь на весь мир одна. А негр — он и в Америке, и в Африке негр. При этом кубинского солдата конечно же не сравнить по боеспособности с туземным партизаном. Поэтому значительная часть Африки южнее Сахары перекинулась в «социализм». Севернее Сахары — тоже, но по иным причинам (см. ниже).

Конечно, бывали события и противоположного характера. К середине 1960-х Индонезия, например, стала почти «социалистической». Но армия, при поддержке американских спецслужб, устроила массовую резню (были уничтожены сотни тысяч местных коммунистов). И страна целиком вошла в проамериканскую сферу как часть исламской цивилизации, с которой тогда у США были хорошие отношения.

В 1970 году в Чили пришло к власти правительство социалистической ориентации. Но та же армия и те же спецслужбы совершили госпереворот, и политическая ориентация изменилась.

Кстати, когда дело касалось не способов выкачивания прибыли, а престижа, то колонизаторы не церемонились. Так, когда в 1982 году Аргентина посягнула на спорные Фолклендские (Мальвинские) острова — не нужные ни ей, ни Англии, пасть британского льва тут же щелкнула.

При всех этих удачах и неудачах у Москвы оставался высокий шанс на дальнейшее расширение «мировой социалистической системы», поэтому переговоры о торможении гонки вооружений СССР — США неизменно повисали в воздухе.

В 1964 году хозяин Кремля № 3 был отправлен в отставку своими же подельниками — но не из-за неудач во внутренней и внешней политике, а по капризности характера, определявшегося, в свою очередь, низким уровнем воспитания и образования. Оказалось, что безнаказанно стучать по столу снятым с ноги ботинком в знак несогласия с оратором, можно только в ООН. В Кремле, едва почувствуется неадекватность поведения руководителя, его убирают (если он сам не успел убрать соперников).

Хозяином Кремля № 4 стал обычный партийный функционер, добродушный человек, но без малейших способностей государственного деятеля — чисто компромиссная символическая фигура. Действительным руководителем оказался премьер — талантливый инженер, попытавшийся повторить опыт хозяина № 1 с «новой экономической политикой» в новых условиях. Это придало «второе дыхание» движению «шестидесятников». Но против него поднялась правящая «номенклатура». В это время восстала Чехословакия, которую, как и ГДР и Венгрию, пришлось подавлять танками. И СССР, потеряв научно-технический и экономический импульс, необходимый для успешного продолжения холодной войны, стал погружаться в трясину экономического застоя, сам себя приближая к катастрофе. В таких условиях попытка договориться с США в 1972 году о прекращении гонки вооружений кончилась, естественно, ничем.

В последние годы своего правления хозяин Кремля № 4 стал явно впадать в старческий маразм и дал втянуть себя на целых десять лет в «афганский капкан» — тот самый, в котором американцы восемь лет сидели во Вьетнаме, а с начала XXI века сидят в Ираке и том же Афганистане.

Умершего маразматика на несколько месяцев сменил довольно умный, но тяжело больной шеф КГБ (он находился под капельницей). Когда он умер, ему на смену — тоже на несколько месяцев — пришел такой же смертельно больной человек. Это становилось смешным (если позволительно смеяться над тяжелыми болезнями). Поэтому новым хозяином Кремля в середине 1980-х годов выбрали самого молодого и энергичного, но неумного и бездарного. Он, как говорится, наломал дров и привел государство к гибели, сделавшись игрушкой (фактическим агентом влияния США) в руках опытных и умелых западных руководителей.

Положение СССР в эти годы было очень непростым. Во-первых, на Ближнем Востоке явно разгоралась еще одна мировая война (четвертая по счету?). В 1948 году арабы и евреи в ООН договорились о создании в Палестине своих государств, а главный город страны — Иерусалим — оставить «нейтральным». Но пока арабы ссорились между собою, евреи в одностороннем порядке создали в Палестине государство Израиль со столицей в Иерусалиме. Возмущенные арабы вознамерились «сбросить евреев в море». Но они не учли, что Израиль на деле всего лишь «дополнительный штат» США с якобы еврейской, а фактически американской армией. Поэтому израильтяне быстро разгромили арабов, оккупировали всю Палестину, а побежденных загнали в резервации («автономии»), откуда те могли только швырять камни.

Почти двадцать лет арабы готовились к реваншу. Раз израильтяне представляли собой де факто подразделение армии США, арабы создали Объединенную арабскую республику (Египет и Сирия плюс сочувствующие им Алжир и Ирак), взяли на вооружение советскую технику и инструкторов. Но в 1967 году, за день до нападения на Израиль, советская техника внезапным налетом израильтян была выведена из строя на земле. После чего еврейские войска за семь дней разгромили арабов, заняли господствующие высоты в Сирии и вышли к Суэцкому каналу. Сотни тысяч арабских беженцев хлынули из Палестины в Иорданию и Южный Ливан. Ливан давно держался на равновесии между северными арабами-христианами (маронитами) и южными арабами-мусульманами. Теперь это равновесие было нарушено, и в Ливане на целых десять лет (1975–1985) разгорелась кровопролитная гражданская война, с трудом притушенная сирийской оккупацией. Сегодня, спустя двадцать лет, угли этой войны разгораются вновь.

СССР оказался в ситуации тяжелого военного поражения, а для реванша не было никаких практических возможностей. Мало того, в 1990–1991 годах СССР уже трещал по всем швам, нищий просоветский Ирак попробовал оккупировать богатый проамериканский Кувейт. Американцы легко разгромили иракскую армию.

Во-вторых, расходы на вооружение в 1980-е годы стали удваиваться каждые пять лет и достигли почти триллиона долларов (пятая или шестая часть мирового валового продукта). США и их союзникам это обходилось в шестнадцать центов с каждого доллара национального дохода, и на Западе кричали, что буквально изнемогают от такого бремени. А СССР на содержание «мировой социалистической системы» приходилось тратить теперь 88 копеек с рубля. Полки магазинов стремительно пустели, картошка с приусадебных участков не спасала положения, и впереди явно маячил социальный взрыв.

Наконец, в-третьих, снова заволновались союзники СССР в Восточной Европе. ГДР, Венгрия и Чехословакия становились все более враждебными, но держались смирно, помня про советские танки. Зато в Польше, где советские танки не применялись для борьбы с недовольными, образовалось миллионное антисоветское движение «Солидарность», молодежь полезла на баррикады, насчитывались уже десятки убитых и тысячи посаженных в тюрьмы. Надо было выбирать: либо еще раз танки — либо либерализация с непредсказуемыми последствиями.

К этому времени новый хозяин Кремля успел наделать массу глупостей. Он публично нарвался на унизительный отказ начать переговоры с Западом о приостановлении гонки вооружений (там сказали: «Начинайте — а мы посмотрим»). Он попытался ускорить техническое перевооружение экономики, но все средства съедал военно-промышленный комплекс. Он попытался ввести в стране с уже тогда повальным пьянством нечто вроде «сухого закона», но лишь открыл дорогу «черному рынку» алкоголя и вынужден был платить миллиардные «контрибуции» самогонщикам. Он попытался начать кампанию против «нетрудовых доходов» в «теневой экономике», но быстро выяснилось, что мафиозные нити ведут к членам семей кремлевских и республиканских боссов, так что пришлось трубить отбой. Он попытался развязать инициативу руководителей предприятий на местах и поощрить частное предпринимательство (четвертая по счету «новая экономическая политика»), но получил лишь разворовывание госбюджета в миллиардных масштабах.

Чтобы дистанцироваться от все более оппозиционных ему партийных боссов, в обстановке растущих волнений он инициировал избрание себя президентом СССР. Но в ту же минуту президентами стали «избираться» председатели верховных советов всех республик, до самых мелких автономных включительно. В том числе Российской республики — чисто фиктивной, поскольку она полностью дублировалась СССР, даже в ООН. А российским президентом стал личный враг президента СССР, отправленный им в почетную отставку за пьянство и самодурство. В стране наступило двоевластие.

И вот в этих условиях западные «коллеги» уговорили президента СССР смягчить визовый режим на границах между государствами Восточной Европы: уровень жизни там был примерно одинаковый (заметно выше советского) и поездки могли носить только туристский характер.

В Кремле упустили два важных момента. Граница между Австрией и Венгрией тоже стала открытой (венграм нечего было делать в Австрии и Западной Германии, кроме как путешествовать). А американские спецслужбы подготовили блестящую операцию по переброске из ГДР в ФРГ десятков тысяч специалистов на особо выгодных (специально оплаченных) условиях, что совершенно обескровливало экономику ГДР.

И вот в 1989 году десятки тысяч автомашин понеслись из ГДР через Венгрию в Австрию и далее в ФРГ, где их уже ждали специально приготовленные «теплые места». Остановить надвигавшуюся катастрофу можно было опять-таки либо танками, либо дальнейшей либерализацией Восточной Европы. На Западе посоветовали упростить режим перехода из Восточного Берлина в Западный. В Москве клюнули и на эту удочку. Вновь хорошо сработали спецслужбы США, и возбужденная толпа в момент снесла ненавистную всем немцам Берлинскую стену, построенную в 1961 году для изоляции Западного Берлина от ГДР. А на этой волне тут же было провозглашено объединение Германии.

В руках СССР оставался последний козырь: группировка советских войск в ГДР. За ее вывод бывшие союзники готовы были дорого заплатить: и роспуском НАТО, и выводом американских войск из Европы, и содержанием военных городков в СССР для выводимых войск, и миллиардными компенсациями. Но в Кремле допустили, чтобы советские войска были вышвырнуты, как после разгрома в войне — прямо «во чисто поле».

Сразу после этого в условиях двоевластия (точнее, теперь уже «шестнадцативластия» — в лице президента СССР и его пятнадцати оппонентов, президентов союзных республик) началась торговля о «разделе полномочий» между Союзом и союзными республиками. Дело явно шло к превращению жестко унитарного государства в расплывчатую «конфедерацию», а то и к полному развалу СССР. И уже дошло до кровопролитных стычек на местах. В Москве дважды с трудом удалось избежать кровавой междоусобицы между воинствующими коммунистами и антикоммунистами.

И в этот момент (август 1991 года) президент СССР совершил трусливую подлость. Он уехал с семьей «на отдых» в Крым, а в Москве якобы самопроизвольно образовался «госкомитет по чрезвычайному положению», который вознамерился установить в стране диктатуру. Получится — президент СССР возвращается победителем. Не получится — он тут ни при чем и переговоры о «разделе полномочий» будут продолжаться как ни в чем не бывало.

Арестовать российского президента ничего не стоило. Но армия и тайная полиция предпочли поддержать именно его. В Москву демонстративно ввели явно ненужные в такой ситуации танки. Их встретили десятки тысяч протестующей молодежи. Митинги, митинги, победа «демократии»! И в Кремле появился новый хозяин — злейший личный враг старого.

Потянулись постыдные последние месяцы 1991-го. Шестнадцать президентов никак не могли решить, как же им теперь управлять страною — веками складывавшимся единым социально-экономическим и культурным пространством. Это пространство стихийно разваливалось на их глазах.

В конце декабря 1991-го принято «соломоново решение». Три президента — России, Украины и Белоруссии — хамски игнорируя остальных двенадцать — собрались в гостях у последнего и под пьяную руку подписали указ о переименовании СССР в СНГ («союз независимых государств» — явная фикция с самого начала). Но главное, с их точки зрения, достигнуто: президента СССР в СНГ нет по определению. И президент России отправился на курорт отмечать свою победу очередным затяжным запоем.

Кажется, Третья мировая война закончилась распадом еще одной великой державы. Кажется, политическая карта мира радикально изменилась.

Так ли это?

С огорчением вижу, что вместо истории XX века получается история четырех мировых войн XX века (четвертая, как заметил проницательный читатель, идет уже вовсю, но нам предстоит разбираться с ней в следующей главе). Но что делать? Как видится, так и пишется. Суд Истории неумолим. А что если это не войны, а конвульсии перехода в другое состояние? И XX век в истории человечества — предпоследний? Тогда все встает на свои места.

Если бы наука расплатилась по векселям, которые она выдала в середине прошлого века, сразу после Второй мировой войны, то XX столетие можно было бы назвать веком не войн, а науки. И не обращать внимания на ярмарку тщеславия под названием «борьба за мировое господство». Тем более что векселя были очень заманчивые.

Человечеству грозит энергетический голод? Наука обещает изобилие энергии. Атомной. Но, во-первых, чем больше атомных станций — тем больше опасность новых чернобылей. Особенно в условиях международного терроризма. Во-вторых, так и не ясно, как быть с атомными отходами. Ведь это явный «саркофаг» для человечества! В-третьих, при любых источниках энергии удваивать ее производство и потребление каждые пять-семь лет, как это делалось в XX веке, физически невозможно. Так как это грозит (в энергетическом смысле) превращением Земли в маленькое Солнце. А на Солнце, даже маленьком, жизнь невозможна.

Человечеству грозит сырьевой голод? Наука обещает синтетические материалы с заданными свойствами. У них только один недостаток: они канцерогенны, провоцируют раковые заболевания, подобно дыму от костра или смогу в городе. И люди шарахаются от синтетики обратно к хлопку и льну. Между тем исчезают леса. А ведь это — «легкие» планеты. Сможет ли человек дышать без легких? А тут еще «вскрышные работы» приобретают континентальные масштабы. На Луне или Марсе это смотрелось бы спокойно. Но ведь на лунной и марсианской поверхности, в отличие от земной, никто не живет.

Человечеству грозит продовольственный голод? Химикаты могут удесятерить урожай. Но они попадают в желудок и сокращают жизнь человека на треть — как никотин или алкоголь. Можно обойтись без химикатов — искусственной структурой питательных веществ. Но получаем тот же трагический результат. В Африке и Азии миллионы пухнут от голода, в США — от гормональных добавок к пищевым продуктам.

Человечеству не хватит места на Земле? В космосе хватит дециллионам. Но кто сказал, что будут дециллионы или даже миллиарды? (С этим тоже предстоит разбираться в следующей главе.) И кто сказал, что осваивать космос будет человек, что его организм выдержит неземные условия длительное время? Не лучше ли поручить освоение космоса роботам или даже специальным разумным организмам — киборгам (см. ниже)? Космический туризм (вопиюще скандальный, с экологической точки зрения), космическое поп-ток-шоу, гонка вооружений в космосе, вручение орденов на красных дорожках — все это к освоению космоса прямого отношения не имеет.

Человека как работника заменит компьютер?! Но ведь основатель кибернетики предупреждал, что в этом случае, при бездумном подходе, человек станет и останется рабом этой машины. Устраивает ли нас такая перспектива?

И самое главное: чем ответит на эти художества природа? Пока что она отвечает предупреждающим рычанием: убийством сотен тысяч людей в стихийных бедствиях, убийством миллионов на пожарах, на автодорогах, на стройках, разрушением Нового Орлеана и так далее. Не исключено, что терпению ее придет конец и рычание перейдет в смертельный прыжок, в смертельную хватку.

Итак, всего за полвека наука завела человечество в смертельный тупик. И прошла весь свой крестный путь — от триумфа зари до коллапса заката. Так что об истории и судьбах науки надо писать особую книгу — отдельно от истории человечества, хотя, конечно, в тесной связи с ней.

Остается культура.

Сказать, что в XX веке вернулся золотой или хотя бы серебряный век западной культуры? Засмеют.

То, что писателей и поэтов, художников и артистов, музыкантов, композиторов, архитекторов стало в сотни, если не в тысячи раз больше, чем в XIX веке, — это правда. То, что производительность их труда выросла фантастически, — тоже правда. То, что на протяжении XX века выросли и состарились кино и ТВ, — тоже правда. Каждый день — новый фильм или пьеса, новая поэма, новая картина, новый шлягер. Когда такое было? Каждый год — четыре романа на конвейере у сотен писателей.

Справедливости ради, многое и исчезает. В музыке вот уже столетие не получается ничего, кроме шлягеров (включая классическую оперетту и дюжину недюжинных мелодий, которые большей частью рассованы по фильмам). Поэзия — сплошной зауряд («я пишу стихи в альбом»). В литературе и кино не получается больше даже фантастики — только детективы. А ведь это грех — смаковать чужие беды. Удивительно, что выживает театр и эстрада — настолько сильна тяга к общению с «живым» артистом. Все заполонило ТВ: но ведь это инструмент самого настоящего социального растления общества! Да еще с меркантильным садизмом прерывать передачи наглой рекламой. Архитектура блещет роскошью удесятерения масштабов XX века — и всё. Спорт — сплошное (и страшное) возвращение к гладиаторству.

Как назвать все это? Бронзовым веком? Но и последние корифеи бронзового века давно на пенсии. Что же, наступил железный век? «Сидят папаши, каждый хитр: землю попашет — попишет стихи». Шесть миллиардов графоманов-папаш — не слишком ли много даже для «железного века»?

Чтобы не срамиться, назвали фантасмагорию западной культуры после серебряного века постмодернизмом (синонимы: постмодерн, поставангард). Официальная дефиниция образца 2005 года: «совокупность тенденций в художественной культуре, характерная радикальным пересмотром модернизма и авангарда 1960-х годов».

Но, во-первых, сюда надо включать поп- и рок-культуру, вообще весь «шоу-бизнес». А это — разновидности антикультуры, разновидности «наркотического эффекта», особый разговор, прямого отношения к собственно культуре не имеющий. Может быть, написать раздел о девиантной стороне истории человечества — от наркотизма до преступности? Но тогда получится еще одна книга. То же самое, только под другим углом зрения, где главное событие — не война, а обесчеловечивание человека, главный персонаж — не государственный, а уголовный «авторитет».

Во-вторых, с 1960-х годов прошло полвека. Постмодерн — он теперь что, бессмертен? Ответ находится только тогда, когда видишь начало перехода человечества в качественно иное состояние.