Очерки гарнизонной гауптвахты

Овощная база

По возвращении нас с Ванькой ждал сюрприз. Когда мы с богатыми трофеями вошли в камеру, там сидел ватушник — голубопогонный сержант в парадной форме с круглой улыбающейся физиономией. Наверное, мы бы меньше удивились, если бы увидели в камере американского "морского котика" или ещё какого-нибудь рейнджера.

— Ого! — недобро восхитился Ванька. — Живой ватухан! Ты откуда, чудо?

Добродушный ватухан смеётся и рассказывает, что его сюда посадил командир роты (аналог начальника курса) за пьянку. Ещё сержант сообщает, что он учится на первом курсе, куда поступил после того, как год отслужил срочную.

— А чего ты в парадке?

— Переодеться не успел с увольнения.

— Твой командир тебе западло сделал, — сочувствует Ванька. — У вас же есть своя губа в училище!

Постепенно, в камеру начинают прибывать вернувшиеся с работ курсанты. Как и мы, они, войдя в камеру, первым делом цепенеют, увидев ватушника.

Отдав выводным часть добычи и попросив часового постоять на "шухере", мы начинаем пирушку. Угощаем и несчастного ватухана, так глупо попавшего на гарнизонную губу. Ватушник оказывается парнем компанейским. Во время пирушки с ним проводится воспитательная работа: ему втолковывается, за что на киче не любят ватуханов.

Ванька был прав: начкар капитан Никитин, пока мы были на работах, арестовал половину караула. Несчастные первокурсники весь день работали на гауптвахте на уборке территории. Теперь начкар амнистировал их, и они, счастливые, собирались уезжать. Вместе с караулом уехал и отмотавший срок от звонка до звонка талантливый попрошайка Руслан.

На следующий день вчерашний бандит со склада не приехал. "Наверное, застрелили", равнодушно прокомментировал Ванька. На этот раз мы с ватуханом попадаем к старлею из Красных казарм, которому срочно понадобилась пара человек для поездки на овощную базу.

Мы едем не одни. Старлей прибыл на крытом армейском КАМАЗе, в кузове которого сидело с десятка полтора солдат. "Деды" заняли все сидячие места, "духи"-первогодки сидели на полу кузова. Ватухан, забравшись в кузов, уверенно направился к "дедам".

— Сморщите ж. пы! — приказал он.

"Деды", покосившись на сержантские погоны, послушно "сморщили" требуемое, и ватушник уселся. Я проделал ту же операцию, вспомнив, что по железной армейской неофициальной иерархии формально являюсь "дедом".

До овощной базы ехали долго: куда-то за город. Я дремал, стиснутый двумя здоровенными "дедами", и в полусне вспоминал, как наше училище осенью участвовало в уборке овощей в соседнем совхозе. В те далёкие девяностые наступила долгожданная свобода, и поэтому студенты, освобождённые от ига тоталитаризма, перестали ездить на картошку. Зато на военных нагрузка по уборке сельхозпродукции возросла вдвое: в те времена сельское хозяйство ещё не развалилось окончательно.

Осенью мы убирали капусту и морковку. В один прекрасный день мне в голову пришла, как ни странно, замечательная мысль. Я попросил местных взять с собой мешок капусты. Мне охотно пошли на встречу: капусты в тот год было много, и её, как обычно, было негде хранить. Мы с Сашкой Тоболовым загрузили полный мешок и вечером пошли по окрестным домам продавать. Мешок свежей капусты, только что привезённой с поля, мы продали мигом — народ тогда жил не очень богато. Продали мы по цене, раза в два меньшей чем в магазинах.

Поняв, что напали на золотую жилу, мы начали каждый день возить по два-три мешка капусты и продавать её. Пару раз привозили по мешку морковки. Я догадался, что у овощей долен быть товарный вид, поэтому перед началом торговки мы добросовестно чистили овощи от сохлых листьев и комков земли. Косноязычный Сашка отправлял "впаривать" товар меня:

— У тебя хорошо получается, — говорил он. — Ты как профессиональный торгаш умеешь разговаривать. Давай ты ходи по квартирам, а я буду мешки таскать.

Однажды мы здорово нарвались. В одном из домов я, как обычно начал ходить по квартирам, звон в двери и предлагая товар (в те времена ещё не было железных дверей на подъездах и домофонов). В одной квартире мне открыли дверь, и я отпрянул: передо мной стоял одетый в халат начальник одной из училищных кафедр, полковник.

— Что у вас? — спокойно спросил он.

— С… св… свёкла… — пролепетал я.

— Почём?

Я назвал цену, основательно занизив.

— У меня только половина, — сказал начкафедры. — Держи половину, а завтра зайди ко мне на кафедру, я тебе остальное отдам.

Само собой, на кафедру на завтра я не зашёл. Более того, я эту кафедру обходил стороной самыми дальними коридорами, чтобы не попасться на глаза "клиенту".

Постепенно расширив клиентскую базу, мы начали возить на заказ: кто-то из жителей просил нас привезти мешок картошки, кто-то — свёклы.

Постепенно нашему дурному примеру последовали ещё некоторые однокурсники. Мы с Сашкой перестали сами таскать мешки, а занялись исключительно маркетинговой деятельностью: принимали заказы у клиентов, давали адреса постоянных клиентов нашим курсантам, устанавливали твёрдые цены и скидки. Я вёл бухгалтерию, а хороший рукопашник Сашка выполнял полицейские функции, расправляясь с теми, кто пытался торговать минуя наш "овощной концерн".

Но наше коммерческое предприятие скоро рухнуло. Кто-то донёс начальнику курса о нашей предпринимательской деятельности. Кожевников построил курс и начал нас воспитывать:

— Есть у нас некоторые предприимчивые товарищи, — начал он, постепенно повышая голос, — которые торгуют по вечерам сп. жженной капустой. Бегают по квартирам и медоточат "капустки свеженькой не желаете". Торговки базарные! Я корову продала и козу купила; по Москве её вела, по п. зде лупила!

Начальник курса долго грохотал, иронизировал, высмеивал. А в конце пригрозил, что будет беспощадно сажать на губу торгашей. Овощная эпопея завершилась.

На овощебазе мы занимаемся тем, что таскаем мешки с картошкой из одного здания в другое. Нас разбивают на две бригады, я попадаю в бригаду к "духам", ватухан — к дедам. До обеда мы с молодыми солдатами работаем дружно и задорно. Мышцы за время отсидки стосковались по нагрузкам, и я с удовольствием ворочаю мешки.

Старлей, который привёз нас на базу, ближе к обеду выдаёт всем, включая нас с ватуханом, армейские сухпайки. Но они нам не пригождаются: обедом нас кормят селяне. Обед просто роскошен: огромная порция борща, в котором стоит ложка, с домашней сметаной, две большущие котлеты с пюре, сладкий компот. Я предлагаю солдатам обменять сухпайки на сигареты в ближайшей деревне. Нам удаётся провернуть коммерческую сделку в местном сельпо. Армейский сухпаёк в те времена делался по советским стандартам (тушёнка в нём тоже была советская, это не "Великая стена", в ней было почти одно мясо без жижи и сои), поэтому ценился очень высоко. Продавщица, взглянув на состав продуктов пайка, моментально согласилась.

Пока мы с молодыми работали, "деды" с ватуханом дрыхли где-то в тёмном углу склада. После обеда я покидаю молодых и присоединяюсь к бригаде "дедов", молодые выполняют двойную работу. Я не устал и тоже потаскал бы мешки до конца рабочей смены, но статус старослужащего надо поддерживать.

"Деды" любезничают с местными девчонками из сельхозтехникума, которых прислали перебирать картошку: отделять хорошую от гнилой. Заметив нового человека, то есть меня, девчата интересуются, почему у меня на погонах буква "К". Они не знают, что это означает "курсант".

— Ты — капитан? — любопытствует одна из них.

— Нет, кенерал, — не очень остроумно отвечаю я, но неприхотливые в части юмора селянки смеются.

В такой трепотне и безделье заканчивается день, и мы возвращаемся в родную пятнадцатую камеру.