Очерки материалистического понимания истории

IV

Незадолго до этого я отмечал, что наше учение объективирует и в известном смысле натурализирует историю, находя ее объяснение не в том, что прежде всего бросается в глаза: в волеизъявлениях людей, действующих целеустремленно, и представлениях, находящихся в связи с их деятельностью,— а, напротив, в причинах воли и действия и побуждениях к ним,— с тем чтобы затем обнаружить взаимосвязь этих причин и побуждений в основных процессах производства средств существования.

Ныне в термине «натурализовать» таится для многих сильное искушение смешать проблемы этого порядка с проблемами иного порядка, т. е. распространить на историю законы и понятия, которые представлялись подходящими и пригодными для изучения и объяснения мира природы вообще и животного мира в частности. Дарвинизму удалось благодаря принципу изменчивости видов захватить последнюю цитадель метафизического учения о неиз* меняемости вещей, вследствие чего организмы превратились в фазы и моменты подлинной естественной истории. Поэтому многим показалось очевидным и простым заимствование для объяснения происхождения человека и истории человечества тех закономерностей и принципов, которым подчинена жизнь животных, развивающаяся непосредственно в условиях борьбы за существование, а следовательно, в географической среде, не преобразованной воздействием труда. Политический и социальный дарвинизм [68] владел в течение многих лет, подобно эпидемии, умами некоторых исследователей и еще большего числа адвокатов и декламаторов социологии, и в конце концов повлиял даже, как модная привычка или фразеологическое течение, на повседневный язык политиканов.

* * *

На первый взгляд кажется, что имеется нечто непосредственно очевидное и интуитивно правдоподобное в этом образе мышления, который, впрочем, отличается главным образом злоупотреблением аналогиями и слишком поспешными выводами. Человек, несомненно, животное и связан с другими животными узами происхождения и генетического родства. У него нет преимуществ в отношении происхождения и элементарного строения организма; физиология его организма есть не более как частный случай общей физиологии. Первоначальным и непосредственным полем его деятельности была природа, не подвергавшаяся искусственным изменениям под воздействием труда; это создало условия для настоятельной и неизбежной борьбы за существование, имевшей своим следствием разные формы приспособления человека к природе. Результатом такого приспособления являются расы в подлинном значении этого слова, т. е. поскольку они отличаются одна от другой непосредственно такими признаками, как черный или белый цвет кожи, курчавые или прямые волосы и т. ц., а не представляют собой вторичных историко-социальных образований, т. е. народов и наций. Результатом подобного приспособления являются также первобытные общественные инстинкты и, вследствие перехода к промискуитету[69],— первые зачатки полового отбора.

Мы имеем возможность лишь представить себе умозрительным путем, комбинируя догадки и предположения, дикого первобытного человека (ferus primaevus), но нам не дано постигнуть его с помощью интуиции, основанной на опыте, точно так же как нам не дано определить генезис того hiatus (пропасти), т. е. того перерыва в преемственности, вследствие которого жизнь человека оказалась как бы оторванной от жизни животных и в дальнейшем поднималась на все более высокую ступень по сравнению с последней. Все люди, населяющие землю в настоящее время, и все, кто населяли ее в прошлом и явились объектом сколько-нибудь достоверных наблюдений, весьма значительно отдалились в своем развитии от того момента, когда для человечества прекратилось животное существование в собственном смысле этого слова. Любая жизнь в обществе, когда уже выработались известные обычаи и институты, пусть даже в самой примитивной из известных нам ныне форм, т. е. в австралийском племени, разделенном на классы и практикующем брак между всеми мужчинами одного класса и всеми женщинами другого, — создает значительный разрыв между жизнью человека и жизнью животного. Переходя к дальнейшему этапу и рассматривая gens materna (материнский род) (открытие Морганом его классического типа, существовавшего у ирокезов, революционизировало изучение предыстории и дало в то же время ключ к пониманию истоков собственно истории) , мы видим форму общества, намного продвинувшегося вперед по сложности своих отношений. Даже на той ступени общественной жизни, которая на основании наших познаний о ходе исторического процесса представляется нам самой примитивной, т. е. в австралийском обществе, существует не только довольно сложный строй языка (а язык представляет собой, можно сказать, условие и орудие, причину и следствие общественного бытия), отличающий человека от всех остальных животных, но и имеет место специализация деятельности человека, проявившаяся помимо применения огня в употреблении различных искусственных средств удовлетворения своих жизненных потребностей. Определенная территория, занятая племенем для своих передвижений, известные приемы охоты, превосходное использование некоторых орудий защиты и нападения, наличие кое-какой утвари для хранения добытых припасов, способы украшения тела и т. п.— все это свидетельствует о том, что такая жизнь в сущности протекала в искусственной, хотя и очень примитивной среде, к которой люди стремились приспособиться. Эта среда является в конечном итоге необходимым условием всего дальнейшего развития. В зависимости от степени развития этой искусственной среды мы причисляем людей, создавших ее и живущих в ней, к той или иной ступени дикости или варварства, и это первичное образование искусственной среды соответствует тому, что обычно называется предысторией.

История, если придавать этому слову общепринятое в литературе значение, т. е. та часть процесса развития человечества, традиции которой четко запечатлены в памяти поколений, начинается тогда, когда искусственная среда прошла уже длительный период развития. Так, например, система каналов в Месопотамии вызвала к жизни древнее Вавилонское государство, а отводные каналы Нила — древнейший хамитский Египет. В этой искусственной среде, находящейся на самой заре собственно истории, жили, как и теперь живут, не бесформенные массы индивидуумов, а организованные общества, которые создавали свою организацию, подобно тому как это происходит теперь, путем распределения обязанностей, иными словами — труда, и вытекающих отсюда определенных форм и видов координированной деятельности и подчинения одних другим. Такого рода отношения и связи, а также образ жизни не являлись, как и не являются ныне, результатом повторения и фиксации навыков, сложившихся под непосредственным воздействием животной борьбы за существование. Более того, они имеют своей предпосылкой изобретение известных орудий, одомашнивание ряда животных, обработку камня и металлов, включая железо, введение рабства и тому подобные орудия и способы хозяйства, которые сначала дифференцировали общественные коллективы один от другого, а затем — одних членов этих коллективов от других. Иными словами, деятельность людей, поскольку они объединены в общества, оказывает воздействие на самих людей. Их открытия и изобретения, создавая условия жизни, далекие от естественных, породили не только навыки и обычаи (употребление одежды, вареной пищи и пр.), но и отношения и связи совместного существования, соразмерные и соответствующие способу производства и воспроизводства непосредственной жизни.

В то время когда начинается история, сведения о которой дошли до нас в виде устной традиции, экономика уже существовала. Люди трудились, чтобы поддержать свое существование, в среде, в значительной степени измененной благодаря их труду, и с помощью орудий, всецело являвшихся продуктом их труда. И, начиная с этого времени, они боролись между собой за то, чтобы занять лучшее положение и получить преимущество в использовании этих искусственных орудий, иначе говоря — они боролись между собой как рабы и господа, подданные и сеньоры, покоренные и завоеватели, эксплуатируемые и эксплуататоры; однако во всех случаях,— там, где наблюдался прогресс, и там, где имел место регресс, а также там, где люди оказались не в состоянии преодолеть данную общественную форму ет временно наступил застой,— они никогда не возвращались более к чисто животной жизни и не утрачивали полностью искусственной среды.

Таким образом, первой и главной задачей исторической науки является определение и исследование искусственной среды, ее происхождения и состава, ее изменений и преобразований. Утверждать, что эта среда составляет лишь часть и продолжение природы, значит высказать мысль, которая носит слишком общий и абстрактный характер и поэтому в конечном итоге не имеет никакого определенного значения.

Человеческий род живет только в земных условиях, и нельзя предположить возможность его перенесения в другое место. В таких условиях он находил с самого начального этапа существования человека и вплоть до наших дней средства, необходимые для развития труда, т. е. как для прогресса материальной культуры, так и для внутреннего формирования самого человека. Эти естественные условия всегда необходимы: как прежде — для спорадического земледелия кочевников, время от времени возделывавших землю, чтобы пасти скот, так и теперь — для выращивания изысканных продуктов современного интенсивного садоводства. Эти земные условия давали различные породы камня, пригодные для изготовления первого оружия, и дают ныне каменный уголь — источник энергии для крупной промышленности; они давали первобытным племенам тростник и ивовые прутья для плетения и дают ныне все материалы, нужные для сложной современной электротехники.

Однако прогресс наблюдался не в самих материалах природы, а только в людях, которые постепенно обнаруживали в природе благодаря накопленному труду, т. е. опыту, условия для создания новых, все более сложных форм производства. Этот прогресс не сводится целиком к тому, что подразумевают под ним приверженцы субъективистской психологии, а именно: к внутренним изменениям, которые состоят в самом развитии разума и мышления. Более того, этот прогресс во внутреннем развитии человека является вторичным и производным, поскольку он имеет своей предпосылкой прогресс, происходящий в искусственной среде, представляющий собой следствие общественных отношений, возникших на основе определенных форм труда и его разделения. Поэтому утверждение, будто все это — лишь простое продолжение природы, лишается смысла, за исключением того случая, когда слову «природа» хотят придать столь широкое значение, что под этим словом перестают подразумевать что-либо точное и определенное и имеют в виду все, не представляющее собой продукты развивающейся трудовой деятельности человека.

История — творение человека, поскольку человек может создавать и совершенствовать свои орудия труда и посредством этих орудий формировать искусственную среду, которая затем воздействует сложными путями на самого человека и является в данном своем состоянии и в своих последующих изменениях причиной и условием его развития. Следовательно, нет никаких оснований сводить это творение человека, каким является история, к простой борьбе за существование. Если борьба за существование совершенствует и изменяет органы животных, если при известных обстоятельствах и в известных случаях она вызывает появление и развитие новых органов, то она не порождает, тем не менее, того непрерывного, происходящего по восходящей линии и обладающего преемственностью движения, каким является процесс развития человечества. Наше учение не следует смешивать с дарвинизмом, и оно не нуждается в том, чтобы вновь прибегать к понятию фатализма в какой-либо из его форм — мифической, мистической или метафорической. Ибо, если верно, что история опирается главным образом на развитие техники, и, иными словами, если верно, что последовательное изобретение орудий труда имеет своим результатом последовательные виды разделения труда, а вместе с ними — типы неравенства, которые в своей совокупности, более или менее стабильной, составляют так называемый общественный организм, то столь же верно и другое: изобретение этих орудий является причиной и одновременно следствием тех условий и форм внутренней жизни, которые мы, рассматривая их изолированно как абстрактные категории психологии, называем воображением, сознанием, разумом, мышлением и т. п. Создавая последовательно разные виды социальной среды, т. е. разные искусственные условия для своей деятельности, человек изменял в то же самое время свою собственную природу. Именно в этом заключается подлинное ядро, конкретное основание, позитивный фундамент того, что, претворяясь в различные фантастические комбинации и разнообразные логические построения, создало у идеалистов представление о прогрессивном развитии человеческого духа.

* * *

Тем не менее выражение «натурализировать историю», которое, если его понимать в слишком широком и общем смысле, может дать повод к упомянутой нами двусмысленности, и употребляемое с должной осторожностью и весьма приближенно, содержит в себе в сжатой форме критику всех идеалистических воззрений, исходящих в своем толковании истории из предпосылки, что труд и деятельность человека составляют единое целое со свободной волей, свободным выбором и свободными намерениями.

Для теологов было удобно и не представляло трудностей свести весь ход человеческих дел и событий к единому плану или предначертанию, так как они совершали скачок от данных опыта к предполагаемому духу, управляющему вселенной. Юристы, имевшие возможность первыми обнаружить в институтах, составляющих объект их исследований, некую руководящую нить, позволяющую увидеть, как одни формы с наглядной последовательностью сменяют другие, без особых затруднений переносили и переносят по сей день представление о мыслящем разуме, который является их профессией, на объяснение всего обширного и столь сложного комплекса социальных отношений. Политические деятели, которые, естественно, исходят из данных опыта, свидетельствующего о том, что правители государства имеют возможность либо с согласия массы подданных, либо используя противоречия интересов различных социальных группировок, ставить себе определенные цели и осуществлять свои намерения, замыслы и планы,— эти деятели склонны усматривать в последовательном развертывании человеческих действий лишь разные варианты намерений, замыслов и планов. Теперь же наше учение, революционизируя самые основы гипотез теологов, юристов и политических деятелей, приходит к утверждению, что труд и деятельность человека вообще далеко не всегда в ходе исторического развития соответствуют его воле, ставящей перед собой определенную цель, заранее обдуманным планам и свободному выбору средств, т. е. они не соответствуют мыслящему разуму. Все то, что произошло в ходе истории,— дело рук человека, но за редкими исключениями исторические события не являлись и не являются результатом критического выбора или воли, опирающейся на разум. Напротив, именно в силу необходимости человеческая деятельность, порождаемая потребностями и объективными факторами, создает опыт и вызывает развитие внутренних и внешних органов, в том числе интеллекта и разума, также являющихся результатом и следствием повторного и накопленного опыта. Объяснение того, как происходило всестороннее формирование человека, вступившего на путь исторического развития, является уже не гипотезой и не простой догадкой, а наглядной и очевидной истиной. Условия исторического процесса, порождающего прогресс, могут быть ныне сведены к ряду объяснений, и до известного предела нам совершенно ясна общая схема всех вариантов исторического развития в их морфологическом понимании. Это учение решительно и окончательно отрицает всяческий идеализм, ибо оно представляет собой отчетливо выраженное отрицание всех форм рационализма, если под последним подразумевать ошибочное мнение, будто бы вещи в своем существовании и развитии явно или скрыто отвечают известной норме, идеалу, какому-то мерилу, определенной цели. Весь ход человеческих действий представляет собой сумму, вернее, ряд условий, которые создали сами люди при помощи опыта, накопленного в меняющейся общественной жизни, но он не означает ни приближения к заранее намеченной цели, ни отклонения от первоначального идеала совершенства и счастья. Сам прогресс привносит с собой лишь эмпирическое и обусловленное обстоятельствами представление о вещах. В настоящее время это представление приобретает в наших умах ясность и отчетливость, ибо, исходя из развития, происходившего до сих пор, мы оказались в состоянии дать оценку прошлому, а также в известном смысле и в известной мере предвидеть или предугадать будущее.